Зимой иначе чувствуешь зиму, не так как допустим весной или осенью. Поэтому восприятие белого листа тоже иное. Никакой пустоты - просто холод. Если бы я мог - я бы не писал. Я бы даже не читал ничего кроме газет и этикеток. И возможно, что тогда бы я не мёрз при виде чистого белого листа. Но зимой всё обстоит иначе - поэтому, если мне и холодно, то вряд ли что-то ещё можно к этому добавить.
В этом году в центре Москвы безумно много ёлок. Искусственных, но настоящих. Раньше, я даже как-то и не задумывался над тем, когда они появляются, потому что всегда точно знал, что - под Новый год. В то время их расставляли на главных улицах и украшали причудливыми стеклянными гирляндами, а когда Дед Мороз зажигал кремлёвскую то, стало быть, этот долгожданный Новый год наступал. Дома у нас тоже была маленькая пушистая искусственная ёлка - ненастоящая. Настоящей она была редко, очень редко, и тогда под ней появлялись подарки. Толком я к ней так и не привык и, наверное, поэтому до сих пор хожу каждый год в Столешников, к этой славной, украшенной золотыми хрупкими шариками. Потому что дома у меня была точно такая же. Так вот, в этом году их там многое множество - маленьких в деревянных кадках, что, попадая туда, оказываешься в удивительном сказочном ельнике, но она такая одна - настоящая. И когда она в Столешниковом, то я точно знаю, что скоро наступит Новый год и всё будет как раньше.
31-го утром я судорожно начинаю вспоминать, как я встречал Новый год в прошлом году. Мне становится интересно, что же именно я сделал не так, что я такого натворил, что заставило меня прожить весь год не так, как хотелось, как мечталось. Каждый раз мои воспоминания пестрят разнообразием и оригинальностью, но суть дела от этого не меняется - год прожит, и прожит одинаково бесполезно и беспощадно, как к самому себе, так и по отношению к нему.
В городе всегда трудно найти себя во времени, в пространстве и в лицах незнакомцев. Блуждаешь как огонёк по перетекающим друг в друга улочкам и переулкам. На площадях и бульварах чувствуя свою незначительность, утыкаешься носом в очередной тупик, и, уткнувшись, мнишь себя как минимум одинокой звездой потерянной галактики. Всё проносится мимо: и время, и люди, и даже Новый год. В этот раз в город зима пришла двадцатого ноября. Моросил мелкий противный дождь, когда в Третьяковском проезде наряжали первую ёлку. Крохотные зеркальные шарики и светящиеся гирляндные нити. Я остановился, и ещё долго смотрел на то, как она мокнет под холодными каплями и даже не подает вида, что ей обидно. Впрочем, буквально через несколько дней выпал снег и всё стало на свои места. Ёлок стало намного больше: на Маяковской, на Тверской, на Театральной, на Лубянской, в Столешниковом, на Никитском, на Новом Арбате. И везде, где только это было возможным, город украсился новогодним лапником и ёлочными игрушками. И вот на днях, на Петровке, появилась ещё одна ёлочка-дюймовочка. Настолько маленькая, в сравнении с её старшими сёстрами, что и не сразу догадаешься, что вот оно - явление Нового года. Украшенная милыми белыми медвежатам, с головы до пят, она щедро раздаривает свои подарки прохожим. И здесь мне трудно ошибиться, невозможно, ибо это и есть - праздник.
Я складываю чистый белый лист вдвое и затем ещё раз вдвое, таким образом, выходит, что лист уже сложен вчетверо. Беру в руки ножницы и неторопливо, художественно обрезаю края, наношу надрезы, делаю выемки. Раскрываю, и лист моментально холодеет в моих ладонях, превращаясь в снежинку. Просто мне холодно. И если бы я мог не писать, то превратился бы в снеговика.