В этом чертовом Аиде фонари вырубаются в два часа ночи. Не успеешь как следует приглядеться, и - уже ничего. Только тени бродят в потемках. Кругами, кругами... Как будто накручивают километры. На большие спидометры - где-то в паху. Вероятно, от этого топорщатся брюки.
И машины - длинные катафалки - тем же кругом и в том же ритме. Подсвечивая фарами пустоту, разукрашивая асфальт желтыми пятнами. Иногда гудят - как хищные птицы - гортанным выкриком.
Мрачная императрица сидит на лавочке. Докуривает бычок. "Ваше императорское величество, - суетится Суворов, - до первой звезды нельзя". - "Разуйте глаза, светлейший, - все небо в звездах".
Пахнет дождями и вымоченной травой. Пахнет сиренью, мышиной шерстью. Этот запах окраин куполом навис над Аидом. Гниет земля, и тянутся кверху сладостные пары.
- Полюбите нас грязненькими, - громко заявляет императрица.
- Что вы, матушка, вы чисты, как ягненок, - лепечет Суворов.
- Мадам, закурить не найдется?
Это я, красивый, в белой рубахе со стоячим воротником, в черной широкополой шляпе и черных джинсах.
- Сами, батюшка, окурочки подбираем...
- А у вас, Александр Васильевич?
- Не курю-с. Спросите у Жукова.
- Георгий Константиныч, угости папироской.
- Молод ты больно, молодой человек.
- Жмотится он, - говорит Рокоссовский. - Всегда одеяло тянул на себя. Народный герой, бляха-муха.
Они еще долго спорят.
А я, красивый, в черной рубахе и белых штанах, отправляюсь дальше.
- Мужичок, мужичок, дай пивка глотнуть?
- На фига тебе пиво, дедушка, ты ж и так хмельной?
- Это я не от пива. Это я от любви.
- Кого же ты любишь?
- Себя люблю, мил человек.
Тени мелькают, сталкиваются, проходят мимо.
- А кто ты, дедушка?
- Я - астроном. Помнишь комету Галлея?
- Помню. Месяц болталась над нашей общагой.
- Так я вот и есть Галлей.
- А я - наследный император Японии. Весь белый - в белых брюках и белой рубашке. У тебя, дедушка, есть махорка?
- Я пейотлем балуюсь. Он для здоровья пользительней.
- Ладно, давай.
И тени расцвечиваются цветами. Красные грешники, синие грешники, голубые...
Мимо крадется эфирное тело. Делает вид, что не видит.
- Кастанеда - дурак! - кричу вдогонку.
Не слышит. Или делает вид.
- Хорошо тут у вас...
- Так чего же хорошего? Аид ведь, царствие мертвых.
- Все равно хорошо...
И я, совершенно черный, в черных штанах и черной рубахе, растягиваюсь на лавочке и гляжу в небеса.
Надо мной проплывают: комета Галлея, императрица в пышном наряде, Суворов с горящей звездой во лбу, Кастанеда под ручку с доном Хуаном, Георгий Константинович Жуков на лошади маршала Конева, и сам маршал Конев, который машет погонами и курлыкает, как журавель...
Серые тени, черные тени, белые тени. Кругами, кругами, кругами...