Разбойник выглядел лет на семнадцать - ну, от силы, может быть, двадцать. Мягкие усики, по-детски округлые скулы, раскосые горские глаза.
Ватный халат, на два размера больше, спереди был заштопан - аккуратной женской рукой.
Чтобы выглядеть как-то посерьезнее, разбойник деятельно размахивал мечом (на локоть грубо заточенного железа, местами потемневшего от времени), громко вопил и свирепо вращал глазами.
Старик наблюдал за этой пантомимой с некоторым любопытством.
Подождав, пока разбойник, скачущий между камнями как горный козел, подскачет поближе, старик сбросил на тропу увесистый заплечный мешок, и с усилием распрямил спину.
- Ты, стало быть, разбойник, - одобрительно произнес старик.
Юноша, запыхавшийся от своих упражнений, только молча кивнул, дернув мечом в сторону мешка.
- Выкладывать, что в мешке, а не то убьешь меня на месте, - перевел старик.
Юноша сердито кивнул.
- Ну, во-первых: в мешке труп моего дедушки. Я поклялся отнести его в Сердце Гор, чтобы похоронить. Больше в мешке ничего нет - лепешку я доел еще перед перевалом... А теперь во-вторых: ты меня не убьешь.
- Это почему это? - удивился юноша.
- Не сможешь.
- Это я-то не смогу?! - от волнения голос разбойничка чуть не сорвался на визг. Юноша подступил на шаг и занес руку с мечом - заметно, правда, дрожащую.
- Но-но, погоди, - выставил ладонь старик. - Давай сперва поспорим как следует. Итак: спорим, что ты не сможешь меня убить? Если проспоришь - исполнишь одно мое желание.
Разбойник переступил в нерешительности.
- Что, испугался? - старик наставил палец. - Пообещал убить - и в кусты?
- Да я щас кишки тебе размотаю! - завопил разбойник, снова замахиваясь мечом.
- Размотаешь, - согласился старик, - обязательно размотаешь. Значит, мы поспорили, и ты обещаешь меня убить. Но сперва - закон гор! Раз уж ты меня точно убьешь - по закону гор, ты должен исполнить мое последнее желание.
Юноша поморщился.
- Или, может, ты не настоящий горец? И не соблюдаешь законы гор?.. Может, слово твое некрепкое?
- Слово горца твердое, как камень, - насупился юноша.
- Тогда вот тебе мое желание, - кивнул старик. - Возьми труп моего дедушки, и отнеси его в Сердце Гор. И поклянись, что не умрешь, пока не похоронишь его там!
- Да на кой мне твой дедушка... - опешил разбойник. - Неси его сам, блять! Умный нашелся... Никаких "последних желаний"! Не буду я тебя убивать!
- Очень хорошо, - кивнул старик. - Значит, ты не можешь меня убить. Тогда ты проспорил, и должен мне одно желание. Вот мое желание: возьми труп моего дедушки, и похорони его в Сердце Гор.
- Блять!! - заорал разбойник. - Да я щас из принципа тебя убью!
- Убивай, - кивнул старик. - Но тогда исполнишь мое последнее желание. По закону гор.
- Да иди ты на хрен, старикашка! Я отказываюсь! Я ухожу! Я вообще тебя в жизни не видел!
- Если ты отказываешься от своего слова, - философски протянул старик, - значит, ты не горец и не мужчина, и слово твое мягкое как снег. Тогда я, как горец и старший в роду, имею над тобой власть. И ты выполнишь все, что я пожелаю. А желание мое такое...
- Бля-ять!.. - горестно выдохнул юноша. Бросив меч на тропу, он сел на камень, и обхватил голову руками.
Старик подошел и сочувственно похлопал юношу по плечу. - Слушай... я одного не пойму: зачем ты все время говоришь это слово?
- Какое? - разбойник еле-еле удерживался, чтобы не заплакать.
- Ну, вот это, на "Б". Я знаю, в долинах так называют женщин... не очень хорошего поведения. Но мы-то с тобой в горах. Как ты думаешь, есть здесь такие женщины?
- Н-нет, - помотал головой юноша, поспешно вытирая глаза рукой. - Горские женщины все ведут себя очень достойно.
- ...ну это, то есть, пока живые, - подсказал старик. - А как ты думаешь, какие такие... не очень хорошие женщины могут тебя услышать? Здесь, в горах?
Разбойник сглотнул и округлил глаза. - Те, Что Не Слушают Стонов?!
- Зря ты вот так, - вздохнул старик. - Вслух, среди бела дня...
Юноша в ужасе зажал рот обеими руками.
- Ну, ничего, - рассудительно произнес старик. - Средь бела дня они, наверное, не придут. Но вот в ночи - обязательно...
- Так. Слышишь, старик, - юноша вскочил на ноги. - Все, сдаюсь, ты меня перехитрил. Зуб даю, что отнесу твоего дедушку в Сердце Гор... потом, когда-нибудь. А сейчас - давай по-быстрому вернемся в деревню? Дело к ночи, и из еды у меня - всего пол-лепешки. А у моей мамы для тебя найдется сарай, чтобы переночевать... Лады?.. Те, Что Не Слышат - они же не смогут прийти в деревню? Да?
- Да. Но нет, - старик развел руками. - Видишь ли, сынок, у нас совсем мало времени. За мной идет смерть - нет, не такая, как ты подумал; эта крадется за нами всеми, ее перехитрить не получится. А за мной по пятам - идет обычная смерть, на восьми ногах. Ну, или, может, на десяти, смотря сколько там раджа послал головорезов...
Если честно, это длинная история, но вот тебе короткая версия - раз уж нам все равно вместе идти в Сердце Гор, и тебе все равно предстоит сражаться с убийцами...
В общем, там, за горами на закате, лежит прекрасная зеленая страна, где я служил наставником у сына местного раджи.
Сын этот оказался смышленым парнем, и принял мое учение близко к сердцу... Одним словом, не успело ему стукнуть семнадцать, как он удрал в монастырь. Радже это сильно не понравилось.
Вдобавок главный визирь, человек мелочный и завистливый, взял и напел радже, что я, дескать, страшный колдун; и хочу извести весь его, раджи, род. А вся моя колдовская сила - якобы, спрятана в теле моего дедушки.
Когда мой дед умирал, я ведь поклялся похоронить его в священной земле, в самом сердце Страны Снегов; и с тех пор бережно хранил его набальзамированный труп. Конечно же, я отдавал дедушке необходимые почести. Но в зеленой стране живут странные люди... и видимо, им не очень нравятся наши обычаи...
В общем, по нашим следам идут сейчас четверо - ну, или, может быть, пятеро ассассинов.
Не знаю как ты, сынок... а я лично не стал бы рассиживаться в деревне. Труп моего дедушки совсем легкий. Для такого молодого парня, как ты, ноша пустяковая.
Так что твою половину лепешки - мы можем съесть по дороге.
А сейчас - подбирай свой меч, сынок; бери мешок, и пошли.
* * *
Старик сидит у костра, и отсветы пламени играют на его острых как нож скулах, на осунувшемся лице, на голой макушке, иссеченной морщинами.
Блики огня вспыхивают на лезвиях ножей, порхающих вокруг головы старика - свистящее полупрозрачное колесо, кружащее на уровне висков; лезвия, подобно спицам колеса, кружатся, впиваются в голову, вспарывают кожу, рассекают хрящи и кость.
- Я вырос в маленькой деревушке в горах, - не моргая глазом, произносит старик. - Недалеко от деревни шли караванные тропы, и единственным приличным доходом в наших краях всегда был разбой.
Мне едва стукнуло четырнадцать, и я был скромным пастухом яков - когда мои друзья в первый раз собрались на дело. Они звали меня, обещали доход и удачу.
Я пошел к матушке, и долго просил отпустить меня в горы.
"Сынок", - сказала мне мать. - "Мое сердце чувствует беду. Прошу тебя, не ходи, я не могу тебя отпустить".
Я, конечно, расстроился; но я не мог причинить боль своей матушке. На этот раз я остался дома.
Прошел год, мне исполнилось пятнадцать. Многие из моих друзей пропали в горах; но некоторые вернулись с богатой добычей, и теперь хвастали доблестью и удачей. Они снова пришли звать меня с собой, обещая лихую жизнь и баснословные барыши.
Я опять пошел к матушке.
"Сынок", - сказала мне мать. - "Мое сердце чувствует беду еще сильнее, чем прежде. Умоляю тебя, не ходи! Я не смогу пережить, если с тобой что-то случится".
Я разрыдался как ребенок; но я не мог разбить матушке сердце. Я снова остался дома.
Прошел еще год. Мои друзья стали взрослыми, уверенными в себе бандитами; а я до сих пор пас яков на склонах за деревней. Друзья потешались надо мной, и только из чувства превосходства еще раз предложили мне войти с ними в долю.
Раздираемый стыдом и уязвленной гордостью, я пошел к матушке.
"Сынок", - заплакала мать. - "Мое сердце разрывается от боли. На коленях умоляю тебя, не ходи! Как же я буду жить без тебя?" Она подползла ко мне и схватила меня за руки, пытаясь удержать.
Но я не мог больше слушать мать! Что бы я был тогда за мужчина!
В порыве гнева я оттолкнул матушку, сорвал со стены отцовский меч, и выбежал из дома.
Я стал разбойником - таким же, каким когда-то был мой отец. Добыча моя была не особо обильна, но в глазах жителей деревни я приобрел теперь вес и уважение.
Многие из моих друзей погибли в горах; но я оставался жить. Я продолжал прятаться среди камней, нападать и грабить... пока однажды днем не встретил на горной тропе одинокого старика, с большим заплечным мешком.
Старик перехитрил меня. Хитростью и умом он заставил меня сопровождать его...
- ЭЙ! - кажется, юноше впервые удается оторвать глаза от свистящего колеса ножей, и разлепить губы. - Старик! Зачем ты рассказываешь мне мою жизнь?!
- Это была моя жизнь, - улыбается старик. - Но теперь она подходит к концу. И скоро колесо ножей станет твоим.
Ножи, свистя, расходятся в стороны - и медленно, с певучим жужжанием, летят в голову юноши - в глаза, в виски, в лоб....
Он захлебывается криком - и просыпается.
Старик сидит у костра, и отсветы пламени играют на его острых скулах.
- Колесо ножей? - сочувственно спрашивает старик.
Юноша снова кричит.
* * *
- Когда мы спустились в долину у закатного перевала, - глядя в огонь, говорит старик, - там как раз искали разбойников с гор. Я подходил под приметы - и мастер Шандева сказал стражникам, что знает меня с колыбели, ведь я его родной внук.
Мы были не очень похожи... Но слово, сказанное в горах, имеет большую силу.
Поэтому я стал его внуком; и он взял меня с собой, и научил меня всему, что я знаю. Поэтому я столько лет носил с собой его труп.
Но дальше - дальше его труп понесешь ты.
- Так это что, правда? - вздрогнув, говорит юноша. - Что ты умираешь?.. И про колесо ножей - тоже?
- Колесо ножей носит каждый из нас, - вздыхает старик. - Рождаясь, мы кричим - потому что ножи боли пронзают наше тело. Умирая, мы чувствуем страшную боль, когда ножи разрывают наше тело на элементы.
Каждый день мы причиняем боль другим людям - дурными словами, дурными поступками, дурными мыслями. Мы запускаем ножи боли - которые, возвращаясь, впиваются в нашу голову. А мы, крича от боли, снова и снова запускаем эти ножи - и они опять режут нас, возвращаясь. Всегда возвращаясь.
Я причинил боль своей матушке - и колесо ножей не дает мне об этом забыть... Но мне и правда осталось недолго.
Думаю, я еще успею проводить тебя до Хребта, Острого Как Нож. Его караулят снежные тигры... но с тиграми несложно договориться.
Пройти по хребту сложнее; но я помогу тебе это сделать. А вот убийцы, идущие за нами следом, вряд ли смогут переправиться. Если бы ты еще не призвал Тех, Что Не Слышат...
Старик морщит лоб, и надолго задумывается. С темного, как шерстяное покрывало, неба начинает валить крупными хлопьями снег.
Руки у юноши понемногу зябнут, он наклоняется, чтобы подкинуть сучьев в огонь - и замечает, что на веках у старика лежит, и не тает, толстая снежная пелена.
Откуда-то из темноты, с ледяных горных склонов, доносится вой.
* * *
- Провались вы все пропадом! - юноша несся по темному склону, чуть не кувыркаясь на камнях, но даже не думая хоть на секунду замедлиться.
Ноги сами несли его вниз, в долину, к деревне, к ее теплу и безопасности. Поближе к магической ограде из черепов, поближе к священным ступам!
Вой за спиной ширился, заполняя ночь ужасом - может, демоны уже добрались до костра, с мертвыми стариканами по краям? Мешок с сушеным трупом дедушки он сразу же швырнул в сугроб - рядом с трупом старика, пока еще свежим. Наплевать, надо уносить ноги, пока цел, на хрен эти обеты! Пока демоны будут жрать трупы дедушек, он добежит хоть до самого закатного перевала!
Из темноты впереди выплыло что-то синее, девичий голос ласково пропел: "Ло-обсанг..." - и юноша встал как вкопанный, чувствуя, как его, запыхавшегося и разгоряченного от бега, прошибает ледяной пот.
- Откуда ты знаешь, как меня звать?.. - юноша пятится.
В лунном свете перед ним качаются три синие сиськи, между которых болтается ожерелье из кошачьих черепов.
- Ты же сам звал нас, дурашка, - сладко шепчет вторая дева; улыбается, наклоняясь из мрака. - Конечно, мы теперь тебя знаем!
Улыбка у нее, конечно, милая - но ее слегка портят черные губы, и клыки, свисающие до подбородка.
- Мы сейчас поиграем с тобой, сладенький, - третья дева тянет к нему когти, острые как ножи. Лобсанг отшатывается, и демоницы заливаются хохотом. - Какой же ты молодчинка, что бросил этих противных старикашек! Мы же гораздо лучше!
- Не бойся, маленький, мы не любим пачкать пальчики, - отсмеявшись, говорит первая. - Люди из-за перевала сделают это за нас.
- Мы уже поиграли с ними, - рассеянно произносит вторая. - Они теперь совсем сошли с ума, вот досада.
- Зато бегут как сумасшедшие, - хихикает третья. - Ты правильно идешь, прямо к ним в лапки!
- Сейчас они тебя настигнут, и мы похохочем! (Похохочем! Похохочем! - отзываются все три девицы хором).
- Они выпустят тебе кишки, а мы будем слушать и хохотать! (Хохотать!.. Хохотать!..)
- Ты же знаешь, Лобсанг, мы не любим стонов... - разглядывая коготки, произносит третья девица.
- Нам больше нравятся крики!
* * *
Вверх по склону бежать, по идее, намного тяжелее. Но Лобсанг мчался обратно еще в три раза быстрее - как будто за спиной выросли крылья.
Ночь то проблескивала луной, то швыряла снегом в лицо - неизвестно, как он вообще выдерживал в темноте хоть какое-то направление; однако, в конце концов, юноша выбежал прямо к костру.
Трупы дедушек лежали на своих местах - что было, пожалуй, неудивительно. Но Лобсанг испытал по этому поводу какой-то детский восторг.
Подхватил мешок с трупом мастера Шандевы, еле удерживаясь, чтобы не расцеловать его в сморщенную набальзамированную макушку. "Дедушка, милый!" - всхлипывая, бормотал Лобсанг. - "Синим девицам ты очень, очень не нравишься! Не подведи, дедуля! А уж я тебя точно не подведу..."
Закинув мешок за спину, обнажив для храбрости меч - он повернулся и принялся бежать, мелкой рысью.