Ночь прошла спокойно, я спал как убитый, еще бы, трое суток не видел нормальной кровати с мягким матрацем. Несмотря на то, что на улице было лишь слегка ниже нуля, в казарме было холодно, на ночь кроме одеяла укрывались еще и шинелями. Вечером и ночью никаких застроек и шума в роте не было, правда, когда засыпал, один из дедов попросил у меня зажигалку, разбудив меня. Зажигалка возвращена мне не была, после кражи консервов, это меня абсолютно не удивило и даже не расстроило. Команда "Рота подъем" разбудил меня, все кроме дедов неспешно оделись и отправились на зарядку, деды же оставались в своих кроватях и безмятежно спали.
На зарядку роту выводил, командовал, со всеми бегал, и делала зарядку все тот же толстый сержант грузин. Звали его смешным именем Каха, кличка его была Форд. Форд, это по тому, что он сам был родом из Тбилиси и каждые выходные уезжал домой, приезжал иногда в Душети на своем личном автомобиле Форд. Для меня сначала оставалось загадкой, почему этот, видно, что не бедный грузин, все еще служит в Советской армии. Давно бы уж сунул денег, и отдыхал у себя в Тбилиси, а уж в конце службы приехал и оформил все документы. Причем Форд очень выслуживался, старательно командовал бойцами и заискивал перед офицерами. Оказывается, ему было нужно, чтобы его уволили в конце срока службы обязательно в должности заместителя командира взвода и в звании не ниже чем старшина. С командиром части была такая договоренность, если к Форду не будет никаких претензий. После окончания школы, родственники Форда купили ему должность в Тбилисском ГАИ, при чем, ежемесячно платили какую-то сумму, чтобы эта должность была вакантной. На эту должность принимали только отслуживших в Советской армии и присваивали звание, которое было при увольнении. Чем выше звание, тем больше денег платили. Так что Форд был довольно продуман. В принципе, Форд был абсолютно беззлобным человеком, вся его строгость была лишь напускной. Меня очень смешил его абсолютно не воинственный внешний вид и смешной акцент. К примеру, с утра в умывальнике он говорил:
- Ванка, а Ванка, дай пасти!
Когда убирали территорию, асфальтовые дорожки у казармы, Форд командовал:
- Чистим снег от угля до угля.
В Германии, в основном, было печное отопление, и кучи угля были повсюду, где были печи или котельные. Вот я и стал осматриваться, где же тут уголь-то, лишь потом до меня дошло, что речь идет о расстоянии от угла до угла казармы.
Остальные грузины в части уже давно откровенно положили на службу. Только спали, ходили в столовую, объедая других бойцов, и время от времени, пьянствовали и откровенно хулиганили и безобразничали. В части они оставались тоже для каких-то своих преференций. Начальство закрывало на это глаза, проблем никому не хотелось. Исключение составлял только грузин хлеборез. Он был очень умный и начитанный, закончил в Тбилиси несколько курсов института, с ним всегда приятно было поговорить. В прочем, он не сильно упахивался в хлеборезке. Бойцов в полку было мало, да и хлеба полагался мизер. Когда я приехал, местный хлебозавод отпускал полку только брак, подгорелый или непропеченный хлеб, с апреля месяца часть перешла на сухари. Порция масла была не больше размера чайной ложки.
Все мои поиски ложки были тщетны, с этими столовыми приборами был огромный дефицит. У меня был большой закругленный и плоский складной садовый нож, найденный мною в поезде, этот не хитрый инструмент заменял мне столовые приборы. Другие бойцы, не имевшие ложек, поглощали завтрак при помощи отломанных от деревьев палочек, с рогатинкой на конце. Завтрак был таким же скудным, каким был ужин. Грузины и прочие приблатненные личности получали усиленное питание и откушивали эти яства на отдельных столах. Вволю ели хлеб и получали полноценные пайки масла. Местный хлебозавод поставлял подгорелый хлеб, в хлеборезке какой-нибудь боец, помогающий хлеборезу, старательно обрезали подгорелые корочки, получая за свою работу натуральную оплату тем же хлебом. Всего приблатненных личностей, было не больше полутора десятков, и при всем своем желании и волчьем аппетите, они не смогли бы объесть остальных бойцов так, чтобы норма продовольствия уменьшилась раза в три. Получается, что две трети продуктов из солдатского котла просто куда-то исчезает. Просто так исчезнуть продукты не могут, значит, их воруют. Это было бы самым простым объяснением того мизерного количества пищи, которое получали солдаты. Но, как оказалось, не все было так просто, как мне думалось, и в этом я убедился впоследствии.
После развода меня вызвали в штаб. Я представился капитану Ляпину. Капитан Ляпин был начальником секретного отдела, в подчинении у него было еще пара офицеров и ни одного бойца. С этого дня я был в подчинении капитана Ляпина, но только на время, так как был издан приказ о том, что я прикомандирован к секретному отделу до особого распоряжения. За всю свою службу я встречал и находился в подчинении массы офицеров. Ничего хорошего об практически всех, исключая нескольких, которых можно пересчитать по пальцам одной руки, я сказать не могу. Не зря в армии их называют шакалами, шакалы они и были. Капитан Ляпин входил в то небольшое количество офицеров, о которых у меня остались только положительные воспоминания. Даже не, потому что Люпин непосредственно не командовал бойцами, а служил на штабной должности. Потому что он был просто хорошим человеком и обладал массой положительных качеств личности, которые я не буду перечислять, потому что это займет массу времени. Скажу только одно, видя, что я постоянно голодный, он приносил из дома еду и подкармливал меня, сам он не курил, но стрелял сигареты у других офицеров и тайком отдавал мне.
Сначала Ляпин рассказал мне о том, чем занимаются части радиоэлектронной борьбы. Радиоэлектронная борьба это действия, в результате которых осуществляется воздействие радиопомехами на радиоэлектронные средства систем управления противника. Обнаруживается частота работы радиостанции противника и эта частота забивается помехами. Вот, в принципе и все, все предельно просто. Но на практике, станция радиопомех Р-380, которые стояли на вооружении нашего полка, состоит из двенадцати машин различных предназначений. Естественно, каждая машина снабжается экипажем от трех до десяти человек. Одной из важнейших задач при радиоэлектронной борьбе, является радиоразведка. Естественно, глушить проклятых НАТО-вцев мы не собираемся, да и мощности наших станций на это не хватит, но следить за супостатом надо.
В конце 1990 году началась война в Персидском заливе. Американцы стали активно прессовать Ирак воздушными налетами. Советский Союз хоть и был уже на последнем издыхании, но пока еще лояльно относился к Ираку, своему и торговому и политическому партнеру. Американцы не знали, что ожидать от этих проклятых русских и, на всякий случай усилили наблюдение за границами Союза. В Турции, члене НАТО, рядом с границей Союза стал летать американский разведывательный самолет Боинг системы Авакс. Ляпину из штаба округа приказали организовать пост радиоразведки и наблюдения, вот он и начал организовывать. Аппаратура для радиоразведки в части была, помещение выделили в штабе. Нашли специалистов, вернее специалиста, то есть меня. Вот мне-то и предстояло вести радиоразведку и наблюдением за вражеским Боингом. Фиксировать в журнале взлеты, посадки, связь с авиабазами. Предполагалось, что смена моя будет двенадцать часов с восьми часов утра до восьми часов вечера. В принципе, я был готов круглосуточно сидеть на этом теплом месте, но разумно предложил Ляпину нести боевое дежурство шестнадцать часов с подъема и до отбоя. Такое рвение в боевой работе Ляпину было понятно, и он охотно согласился. С этого момента началось мое боевое дежурство.
В штабе была оборудована небольшая комната, в ней установили стойку с аппаратурой, рабочий стол. Прямо после подъема, не выходя на зарядку, я умывался и шел в штаб приступать к работе. Из штаба шел в столовую, которая была метрах в пятидесяти, на завтрак обед и ужин. Уходил из штаба ровно к отбою и ложился спать. При этом я не сталкивался ни со своими прямыми начальниками, единственный мой начальник был капитан Ляпин. Это была красота, просто курорт, одним словом все то, о чем мы так долго мечтали. К тому же меня, бойца который постоянно ошивается в штабе, окружал ореол какой-то таинственности. Кто знает, что от него ожидать, он же постоянно с начальством трется. Никаких нарядов, работ и левых припашек мне не полагалось. Когда я заходил в роту после смены, за спиной слышался шепоток:
- Это БД пришел.
Со временем, ко мне приклеилось это прозвище БД и осталось до конца службы. Особой злости и зависти на меня, что я на таком блатном месте, я не замечал. Просто заменить меня никем было нельзя. Единственное, что меня немного тревожило, это то, что на меня косо посматривали бойцы моего призыва. Я, в принципе, мог ожидать от них какой-нибудь гадости, просто так, из зависти, что они тащат службу, а я просто прохлаждаюсь, но ничего такого не было. Если спрашивали, то я рассказывал как моя служба и опасна и трудна и на первый взгляд как будто не видна. Удовлетворив свое любопытство, и поняв, что никаким образом меня подсидеть не удастся, интересующиеся успокаивались. Обращались ко мне с просьбами узнать в штабе что-либо или передать письмо для скорейшей отправки или узнать последние новости из округа. Я никогда никому не отказывал. Кроме того, в моей комнате в штабе стоял железный ящик для "секретной документации", я в нем хранил небольшие личные вещи своих товарищей.
Единственным другом в роте для меня оставался Олег Николаев. От него я узнал, что ничего экстраординарного в роте не происходит, рота через день ходит в караул. Я же нес боевое дежурство. Позывной у Авакса был Magic (волшебник)74, у него была одна основная частота и несколько запасных. На запасные частоты он уходил во время посадки, садился он для заправки и каких-то регламентных работ, затем снова взлетал. Я старательно записывал в журнале боевого дежурства время и частоту выхода Авакса, Ляпин два раза в сутки передавал информацию в штаб округа. Радиообмена было не много, поэтому в свободное время я слушал новости по Союзным радиостанциям, слушал BBC русскую службу и просто случайно найденную музыку. О такой службе можно было только мечтать. Единственное с чем у меня была проблема, это с моей бедностью, вернее с нищетой, а еще точнее, с полным отсутствием денег. Я один раз получил зарплату семь рублей, но почти все деньги ушли в этот же день на конверты и сигареты. Еще я вволю наелся вкусной, еще теплой лепешки с томатным соком из трехлитровой банки. Домой я написал о своих перемещениях и смене места службы при первой возможности, просил так же выслать немного денег, но перевода не было, впрочем, как и писем. Почта очень плохо работала. С сигаретами были большие проблемы, немного выручал Ляпин. Я несколько раз в день выходил на крыльцо штаба и делал вид, что старательно чищу сапоги, припасенной заранее тряпочкой. Сам же я в это время выискивал окурки, не попавшие в большую урну, стоявшую неподалеку. Спичек тоже не было, да и не подойдешь с бычком к офицеру, с просьбой прикурить. Я попросил в соседней комнате у офицера паяльник, что я с ним буду делать, он не спрашивал, я был в епархии Ляпина, а Ляпин секретчик, значит все, что с ним связано, тоже секретно. Я с успехом использовал паяльник для прикуривания, использовать сей предмет по прямому назначению мне даже не приходило в голову. Со спичками в части была очень большая напряженка. При каких-либо войнах, вооруженных конфликтах, да и просто в критической ситуации, люди запасают соль и спички. Местное население это и сделало, скупив все спички в округе, зато потом продавали их по одному рублю за коробок. От одной спички прикуривали сразу несколько человек.
Дни шли за днями, я блаженствовал на боевом дежурстве и подтверждал правильность поговорки, кто воевал, имеет право у речки тихой отдохнуть. Прошел месяц, в начале апреля, придя с утра на дежурство, на привычной частоте, я не мог найти Авакс. Не было его и на запасных частотах, я лихорадочно крутил ручку настройки приемника. Нигде ничего похожего на Авакс не было, я испытал шок. Как же, война закончилась, Авакс не летает, БД снимут, и я пойду чрез день тащить караулы. Тут я припомнил, что в последнее время Ляпин не очень-то интересуется журналом боевого дежурства, приходит и просто просматривает. Значит, будет и дальше просматривать. Я записал в журнал обычное время выхода в эфир Авакса. Записывал я эту дезу еще неделю. Наконец-то, в один не очень-то прекрасный день, ко мне зашел Ляпин и сказал:
- Свою задачу ты солдат выполнил, спасибо за службу. Авакс уже неделю не летает, и летать пока в зоне нашей ответственности не будет. Так что сворачивай пост, сдавай аппаратуру.
Эти слова были для меня как гром среди ясного неба. Я отключил аппаратуру, передал ее по описи Ляпину, последний раз расписался в журнале БД. Мрачнее тучи вышел из штаба и пошел в роту.
Глава 18
Все когда-нибудь заканчивается, закончилась и моя халявная служба на боевом дежурстве. Следующим вечером я заступил в караул. Впервые получил свое личное оружие автомат АКМС. Этот автомат отличался от того, который у меня был в учебке. Во-первых, калибр АКМС был 7,62 мм, в отличие от АК-74, где был калибр 5,45 мм, во-вторых, у АКМС был откидной металлический приклад, складывающийся под цевье, в третьих, магазин у АКМС был металлический. К началу девяностых годов практически повсеместно автоматы АКМ и АКМС были сняты с вооружения в частях Советской армии. Не знаю, почему, но в нашем полку они еще пока были на вооружении.
После обеда, бойцы, назначенные в караул, освобождались от всевозможных работ, им давалось время подготовиться к несению караульной службы. По всевозможным положениям и уставу в это время положено было проводить различные занятия по подготовке к несению караульной службы, но это никогда не проводилось, и два три часа перед заступлением в караул, можно было заняться своими делами. Часа за два до ужина, получалось оружие и патроны, караул выходил на развод на плацу. На плацу проводилась проверка дежурным по части караула, внешнего вида, оружия, наличие патронов, затем караул следовал в караульное помещение, и производилась смена караула.
В каждом из двух батальонов полка, была так называемая, караульная рота. Эта рота была наиболее боеспособна, и личный состав ее был более-менее адекватен. Как-никак доверялось бойцам боевое оружие, выполняли они боевые задачи. Наша третья рота как раз и была караульной и несла караульную службу через день. Нас меняла караульная рота второго батальона, а через сутки мы меняли ее. Как говорится, через день на ремень. Такой график караульной службы был очень напряженным и выматывающим, спать во время караула можно было только урывками. В нашей роте у некоторых дедов было по сотне и более караулов. Всего в карауле было шестнадцать бойцов и начальник караула, обычно взводный лейтенант. Караул охранял четыре поста. Первый пост, обычно, это охрана знамени части, расположенного в штабе полка. В нашем полку, после приказа из округа, знамя части вывезли на хранение в округ в Тбилиси, пост сняли. Один из постов располагался прямо на территории части, это был склад вооружения. Примыкал он прямо к караульному помещению, противоположная граница поста была в метрах двухсот от штаба части. Склад вооружения был обнесен двойным забором из колючей проволоки, по периметру этого склада в промежутке между стеной и забором днем и ночью должен был курсировать часовой. Этот пост был очень трудным, особенно днем, когда часовой был у всех на виду. Часовой постоянно должен быть в бронежилете весом шестнадцать килограммов и в каске. Особенно тяжело было летом на жаре за сорок градусов.
Остальные посты находились на отдалении от караульного помещения. Охранялись склады и парки боевых машин. В части было много техники. Такое количество техники было рассчитано на полк в полном боевом составе, то есть более тысячи человек. В основном, были специальные автомобили на базе ЗИЛ 131 и ГАЗ 66. Это были передвижные станции и узлы, различных модификаций для оперативной связи и радиоэлектронной борьбы. В нашей роте было два узла Р-380, в боевом расписании, каждый из узлов насчитывал двенадцать машин. Всего в части было около сотни машин различного предназначения. Все это хозяйство и охранял караул. Машины, которые постоянно использовались в части, хранились в боксах. В основном, это были машины для хозяйственных нужд, бензовозы, машины для доставки продуктов и прочих грузов, всего машин десять. Остальная техника, которая была в части для военного времени, хранилась под открытым небом, на отшибе, охранял ее самый дальний пост. Техника стояла несколькими рядами, длиной не менее ста метров.
От военной части этот пост был в метрах пятисот, и охранять его было довольно страшновато, особенно ночью. Ночью все освещение поста состояло из трех прожекторов, которые просто не могли охватить всю территорию. Пост этот стоял в низине, а по возвышенности проходила дорога, и с нее открывался прекрасный вид на всю территорию поста. Отличная позиция для стрельбы, как в тире. К тому же, прямо к забору, состоящему только из колючей проволоки, подходила ореховая роща, и спрятаться в ней, при желании могла рота каких-нибудь боевиков. Учитывая то, что между Грузией и Осетией уже шла война, то нападение на пост было очень даже вероятным. По периметру нашей части время от времени, курсировал патруль местной самообороны, но вряд ли стоило ожидать часовому помощи от этих людей, вооруженных гладкоствольными охотничьими ружьями. Было два обстрела этого поста, с какой целью они были не известно, но шума было много. Это все случилось еще до моего приезда. Сначала часовому не особенно-то верили, когда он лихорадочно выпустил в темноту все свои два магазина. Мало ли что может померещиться в ночи, однако, часовой утверждал, что стреляли несколькими короткими очередями со стороны дороги. Обнаружили на одном из бетонных столбов ограждения пулевые отверстия. Второй раз выстрелили из проезжающей по дороге машины, может быть, просто кто-то хулиганил. Дорогу эту, которая была грунтовой, перекрыли, вкопав поперек несколько бетонных столбов, но от этого спокойнее не стало, и сектор обстрела не уменьшился. Вообще, стрельба в карауле уже не была чем-то из ряда вон выходящим. Почти каждую неделю, то часовому просто что-то привидится в ночи, и он начинал палить со всей дури в предполагаемого противника, то просто, от скуки часовой стрелял в воздух, то на пост забредали приблудные свиньи и шуршали в кустах, пугая часовых. В этом случае свиньи безжалостно уничтожались. Местные свиньи свободно гуляли в окрестностях части, посещая местные свалки и распугивая бродячих собак. Хозяевам свиней иногда выдавались их бренные останки, но несколько раз на моей памяти караул сменялся, в тайне унося добычу с собой.
Вот на такой удаленный пост, в свой первый караул заступил я. Вечером, я гулял по посту, откровенно наслаждался тишиной, любовался быстро пробуждающейся от короткой зимы природой. На мне был бронежилет и каска. Так как пост был удаленный, и часовой не был на виду у начальства, броник и каску можно было снимать, но при первом же шухере, нужно было быстро облачиться в защитные спецсредства. Посты начальником караула проверялись регулярно, мог проверить караулы, в присутствии начкара и дежурный по части. Между караулкой и постом была телефонная связь, могли о проверке, которая выдвинулась в сторону поста предупредить по телефону, но часто либо начкар, либо дежурный по части оставались в караулке, а на пост в присутствии разводящего выходил один из офицеров. В таком случае, по телефону о приближающейся проверке предупредить было невозможно. Предусмотрена была особая световая сигнализация, в спальном помещении караулки, несколько раз включали и выключали свет. Часовому на посту была видна такая иллюминация, и он был предупрежден. Если проверка проходила днем, то по железному забору били металлическим прутом, звук довольно громкий и часовой слышал его. В первую мою смену меня проверили, я, как положено по уставу, окликнул проверяющего, доложил об отсутствии происшествий. За свою службу я много раз был в карауле, и, слава богу, особых происшествий со мною не случалось.
Караул делился на три смены, собственно, караульная смена, несущая караул на посту два часа, бодрствующая смена, находящаяся в караулке и отдыхающая смена, то есть перед постом чисто теоретически ты мог поспать час с небольшим. Естественно, такой режим выматывал, в карауле, особенно ночью хотелось спать, но со сном приходилось бороться, так как могли проверить, и спящего часового ждали репрессии. Да и сама обстановка не располагала ко сну, особенно ночью. Днем я иногда засыпал, вернее сказать, отключался на некоторое время, это был, можно сказать, контролируемый сон. Особенно тяжело было стоять на посту по охране склада стрелкового вооружения. Склад на виду у всех, нести службу нужно в бронежилете и каске, с автоматом в положении для стрельбы стоя, ни присесть, ни прислониться. Когда я днем заступал на этот пост, я, бывало, упирал рожок автомата себе в поясницу, разложенным прикладом упирался в бетонный столбик забора. Таким образом, я получал точку опоры, еще двумя точками опоры служили мои ноги. Голову немного закидывал назад и каску надвигал на глаза. В таком виде я мог отключаться на несколько минут. Со стороны не было заметно ничего противоестественного, стоит часовой, правда каска уж плотно на глаза надвинута, так это от солнца, чтобы в глаза не светило. Звук шагов за несколько метров я слышал, так что мог выйти из спящего положения, чтобы не быть обнаруженным. Был у меня еще один аналогичный способ. Я подходил вплотную к колючей проволоке, автомат был в положении для стрельбы стоя и ремень перекинут через спину. Мушкой автомата я зацеплялся за прочно натянутую проволоку и приобретал еще одну точку опоры. В таком положении, проволока провисала, и уж больно сильно я отклонялся назад, не совсем естественным получалось положение тела, применять этот способ можно было только на упруго натянутой колючей проволоке.
Одно время, я ходил на дальний пост с "караульной" собакой. В округе было много бродячих собак, как-то к караулке подбежала небольшая черная собачонка. Видно было, что это сучка и у нее сейчас щенки. Я как раз мыл посуду и отдал ей объедки, собака с жадностью стала есть, видно щенки отнимали у нее много сил. Я назвал сучку Мамка. После того, как я ее прикормил, она часто прибегала к караулке, и я всегда припасал ей что-нибудь из своей скудной пайки. Мамка была неизбалованной и с удовольствием ела даже сухари. Со временем, то ли щенки у нее подросли и разбежались, то ли они потеряла их, но собака стала постоянно ошиваться у караулки. Мы подружились с Мамкой, она выделяла меня из всех бойцов. Ночью она ждала меня у дверей, и мы вместе шли на пост, она бежала рядом со сменой. Ночью на дальнем посту, я обычно не ходил по освещенным местам, чтобы не быть легкой мишенью, а стоял среди машин, но так, чтобы мне было видно вход на пост. Иногда садился, опершись об колеса машин. Мамка ложилась рядом, и я клал руку ей на загривок, и на несколько минут мог отключиться. При малейшем шорохе, собака вскакивала, и я моментально просыпался. Вот такая у нас была дружба, которая вдруг резко закончилась. Как-то раз я пошел в туалет, который был на улице, рядом с караулкой, открыл дверь и увидел, что Мамка жрет фекалии. Тут дружбе нашей пришел конец, пинками я ее выгнал за забор. С тех пор, как только Мамка подходила ко мне, то получала довольно ощутимый пинок сапогом. Со временем, она куда-то пропала.
Глава 19
Весна в Закавказье наступает уже в начале марта, снег везде растаял, деревья стали наливаться соками и вскоре все вокруг стало зеленым. В конце марта днем уже температура воздуха была под двадцать градусов, и можно было загорать, что мы и делали при каждом удобном случае. Вскоре я был уже черным как чурка. Полк перешел на летнюю форму одежды. Тут вышла небольшая заминочка. С 1991 года во всей Советской армии переходили на новую форму одежды, так называемую "афганку". Это была удобная форма, куртка была без крючков и с массой карманов, прямые брюки с боковыми и парой накладных карманов. Вместо пилотки теперь полагалась кепка. Форма эта впервые была введена в Афганистане, от этого и пошло название. Офицеры переоделись все, а вот простым бойцам практически ничего не досталось. Блатные и приблатненные, конечно же, новую форму получили, всем остальным остался только микроскопический сорок шестой размер и гигантский пятьдесят восьмой. Рады были узбеки, они почти все были мелкими и с успехом влезали в сорок шестой. ХБ с которым я приехал, куда-то пропало в каптерке, да оно и порядком уже износилось. Перед нами вывалили кучу поношенных ХБ самой разнообразной расцветки. Я выбрал довольно неплохие брюки, так называемого горного покроя. Эти брюки были под ботинки, были прямого покроя и не имели привычных тесемок. Брюки были крепкими, но очень светлого цвета, может быть, так выцвели на солнце, а может быть были прокипяченные в хлорке предыдущим владельцем. Китель мне достался практически новый и мне по размеру. В глаза бросался контраст между светлыми брюками и темным кителем, но это было не важно, главное все на мне сидело как надо. Мой гардероб довершала вываренная в хлорке практически белая панама. Вместо пилоток в ЗакВо носили панамы. По форме одежды, так же полагалась расстегнутая верхняя пуговица на кителе и закатанные по локоть рукава. После переодевания наша рота стала напоминать какую-то банду. Кто-то был в афганке, кто-то в кителе старого образца, у кого-то панама, у кого-то кепка. Цвет у одежды был тоже разным, начиная от практически белого, заканчивая темным защитным.
В апреле 1991 года Грузия объявила о своей независимости и вышла из Союза. С этих пор нас уже в открытую стали звать оккупационными войсками. Оккупировала Россия Грузию в начале девятнадцатого века, когда отдельные грузинские княжества стали проситься в российскую империю, чтобы быть под защитой России и избежать междоусобных войн. Только после русско-турецкой войны в 1878 Грузия полностью объединилась в составе Российской империи. До этого Грузия представляла собой разрозненные княжества, постоянно ведущие междоусобные войны и подвергаемые набегам со стороны Ирана и Турции. Такая несправедливость меня не волновала, больше меня волновал тот факт, что с апреля месяца местные власти полностью перестали снабжать нашу часть продовольствием. Хлеб исчез, вместо хлеба стали выдаваться сухари. Еще был консервированный хлеб в литровых консервных банках, кислый и противный на вкус.
После увольнения весенних дембелей, полк стал таять буквально на глазах. Практически все еще пока Союзные республики стали отзывать своих бойцов служить на родину. Министерство обороны тоже выпустило какую-то директиву, и служить на родину стали отправлять в приказном порядке. Первыми часть покинули прибалты, за ними грузины. Каха тоже попрощался со всеми, не дождавшись старшинских лычек. Практически все нацмены стали собираться служить на родину, самыми стойкими оставались лишь узбеки с таджиками и казахи. Их правительства почему-то не спешили отзывать на родину своих сыновей. Некоторые русские тоже собрались в дорогу. Практически каждую неделю кто-нибудь исчезал из части. Командир полка на разводе зачитывал фамилии сбежавшего, говорил, что на дезертира возбуждено уголовное дело, и в скором времени его доставят обратно в часть под белы рученьки и будут судить, за тем беглец отправится в дисциплинарный батальон. Такие объявления стали уже постоянными, и все тихонько посмеивались над ними. Дело в том, что некоторые беглецы присылали письма своим товарищам, где писали что, прибыв к себе на родину, шли в военкомат и их оставляли служить на родине. По крайней мере, я не видел, что кого-нибудь под конвоем присылали назад из России.
Угрозы не помогали, и бойцы убегали и чем дальше, тем в большем количестве, иногда по двое и по трое. Видя то, что часть практически тает на глазах, беглецов стали отлавливать. Путь побега был один, сначала в Тбилиси, там, на практически единственный поезд Тбилиси - Москва. Этот поезд ходил по определенным дням, и к отправлению поезда к перрону подъезжала машина нашей части с несколькими офицерами и караулили беглецов. Двоих или троих удалось таким образом выловить и отправить обратно в часть. После этого маршрут побега стал пролегать по военно-грузинской дороге через крестовый перевал. Но, в скором времени побеги прекратились. Просто, все кто хотел убежать, уже убежали. В полку оставалось не больше сотни бойцов. Пополнение поступало, но в весьма ограниченном количестве.
Весной 1991 года министерство обороны Союза издало приказ о добровольной службе в Закавказье. По этому приказу на территории Грузии должны были служить только те, кто изъявит добровольное желание. Таким бойцам должны были предоставляться обязательные отпуска и повышенное денежное довольствие в пять раз больше чем у обычных бойцов. Должен был подписан контракт, по которому добровольцы будут служить до дембеля. По части ходили самые разнообразные слухи, что, мол, всех отказавшихся здесь служить, тут же отправят дослуживать домой. Однако командир полка всех охладил, объявив что добровольно ты остаешься здесь служить, или отказываешься, но служить ты будешь здесь до конца. Кто не изъявит добровольное желание, то будет служить точно так же, но получать как обычный боец. К этому времени, обычный боец уже получал в месяц пятьдесят рублей, добровольцам же планировалось выплачивать по двести пятьдесят рублей. С начала 1991 года пошло повышение цен и повышение зарплат и сумма в двести пятьдесят рублей была уже не столь астрономической. Такую зарплату получал средний инженер. Одним словом, выбора у меня не было, и я подписал контракт. Вот так я стал одним из первых контрактников. Обещанные деньги мы стали получать только во второй половине 1991 года, когда инфляция уже стала довольно ощутимой.
Министерство обороны разослало по всем частям Союза предложение заключать солдатам и сержантам срочникам добровольно заключать контракты и направляться служить в Закавказье. С этого момента потек тоненький ручеек контрактников. В нашу роту прибыло трое. Один сержант Паша, два рядовых - здоровяк и кореец. У корейца была самая корейская фамилия Ким. Вместе с ними прибыл еще один рядовой водитель по фамилии Финоедов. Его тут же прикомандировали в команду БТРа. Прибыли ребята аж с острова Итуруп. Бойцы поверили рассказам про то, как тут все шикарно и замечательно, и поехали за десять тысяч километров. По их рассказам Итуруп это еще та дыра. Но самое интересное было то, что все бойцы были родом с Дальнего Востока и призывались из тех мест. Сержант Паша был вообще родом из Южно-Сахалинска, это в нескольких сотнях километров от Итурупа. Через полгода Паша получил телеграмму, заверенную врачом, что его мать находится в тяжелом состоянии. Это было практически единственная причина, по которой в то время могли дать отпуск. Очень часто высылали такие телеграммы, бойца отпускали в отпуск и больше его никто не видел, дослуживал он на родине. Про то, специально ли эту телеграмму отправили, или, правда, его мать серьезно больна, Паша ничего не говорил, лишь стал собираться. Все уже с ним прощались, знали наверняка, что он не приедет. Да и начальство знало, но ничего поделать не могло. Каково же было у всех удивление, когда примерно через полтора-два месяца Паша снова появился в части.
Кормежка стала совсем скудной. Сначала, я думал, что просто все воруется из солдатской столовой, однако вскоре убедился, что в части просто нет продуктов, и кормят нас из неприкосновенного запаса. Как раз была какая-то заминка с продуктами, уже несколько суток не могли дождаться машину с продуктами из Тбилиси. Я был в карауле и приходил на кухню получать еду в термосах. При мне закладывались продукты в суп. Так вот на почти сто бойцов в котел с супом закладывалось шесть банок тушенки. Шесть банок это чуть меньше двух килограммов мяса, по двадцать граммов мяса в супе на каждого бойца. Это меньше чем столовая ложка. Со вторым дело обстояло так же. Даже командир полка на разводе объявлял, что сложилось тяжелое положение с продовольствием, что руководство принимает все меры и так далее и тому подобное. Почему-то тяжелое положение с продовольствием складывалось только у бойцов, у офицеров же с этим делом все было в порядке. Они получали полноценные пайки. Пару раз давали суп с червями. Ну, уж не совсем с опарышами, а с мучными, небольшими такими беленькими с черной головкой червячками. Принесли бачки в караул, разлили по тарелкам, стали есть, тут один, самый впечатлительный как заорет:
- Да тут же черви!
Все сразу перестали есть, и отодвинули тарелки. Начкар пошел разбираться, но ему сказали, что персонально для караула варить ничего не будут и дали сухарей и сахара по три кусочка. В следующий раз, когда кто-то обнаружил в тарелке червячка и уже открыл рот чтобы всех оповестить о своей находке, итурупский здоровяк втихаря, под столом показал кулак слишком бдительному. Суп ели молча, складывая на край тарелки белые трупики.
С приходом весны потихонечку стал разрешаться продовольственный кризис. У всех местных были сады и огороды и требовались рабочие руки. Свободные от караулов и нарядов незаметно исчезали за пределы части и нанимались в батраки. Вскапывали огороды, делали какие-нибудь хозяйственные дела. Мы с Олегом Николаевым и еще одним примкнувшим к нам земляком из Свердловска Володей Володиным ходили на кладбище копать могилы. На не слишком долгое отсутствие бойца начальство закрывало глаза, лишь бы к караулу успел прийти. Копка могил была довольно утомительным, но весьма прибыльным делом. Земля была каменистая, поддавалась трудно, только благодаря лому. Вдвоем за два часа мы выкапывали стандартную могилу глубиной два метра. Оплачивали нашу работу, в основном натуральным продуктом. Обычно литр чачи, местного самогона, в бутылках из под молока или газировки, и закуски. Домашний хлеб, колбаса, сыр, ранняя зелень, редиска. Часто брали с могил продукты, оставленные родственниками. Ничего в этом особо греховного не видели. Если были не в карауле, то вечером после отбоя устраивали пиршество, если выходили в караул, то чачу припасали до лучших времен.
Выпивали в то время регулярно. В основном местный самогон чачу или сухое вино. Не известно из чего гнали чачу, но уж больно вонючей она была, да и пилась с трудом, однако особого похмелья у меня с нее не было. Пили, естественно, тайком, обычно после отбоя, выставив кого-нибудь на стрем. Если поймают пьяным, последует наказание. Пьянка, обычно, проходила тихо, без особых эксцессов. Очень редко кто-нибудь начинал куражиться или возникали драки. Среди всех выделялся лишь один итурупский Финоедов. Скорее всего, он в армию уже попал полностью сформировавшимся алкоголиком. Да и его товарищи рассказывали, что добровольно служить в Закавказье он отправился лишь только потому, что здесь есть больше шансов подобраться к спиртному. На Итурупе ничего алкогольного, кроме одеколона, ему пить не получалось.
Роста Финоедов был невысокого, сам щуплый, белобрысый, с его губ практически никогда не сходила улыбка. Несмотря на свой тщедушный вид, он мог выпить просто нереальное количество спиртного. За год, проведенный почти без спиртного, он сейчас отрывался с лихвой. Финоедов был прикомандирован к команде БТР. Всего в полку было два БТР, пригнанных из Тбилиси для усиления боевой мощи полка. С ними прибыли два механика водителя, один из них весной уволился. Один из БТР был постоянно недействующим, так вот Финоедова, работавшего на гражданке механиком, и имеющего права, прикрепили к этому неисправному БТР. Начальство думало, что вновь прибывший воин, да еще и механик-водитель, исправит машину. Целыми днями он делал вид, что ковыряется в двигателе, но дело не продвигалось, у него был феноменальный дар всяческими путями отлынивать от работы. Зато Финоедов ежедневно был пьяным. По приезду он мгновенно наладил канал поставок чачи, выменивая ее на саляру и какие-то запчасти. Пьяным Финоедова ловили постоянно, репрессировали, садили на местную "губу" и в этот же день отпускали. Однажды он не на шутку заставил понервничать начальство. БТР был вооружен 14,5 миллиметровым КПВТ. Сам этот тяжеленный пулемет хранился у нас в роте в оружейке, вместе с ним хранился и запасной ствол. При одной из учебных тревог, пятидесяти килограммовый КПВТ установили в башне БТР, запасной ствол к нему, как полагается, разместили в самом БТР. По окончании тревоги пулемет сняли, запасной ствол оставили в БТР, да так про него и забыли. Финоедов нашел покупателя и продал этот ствол за несколько бутылок чачи. При очередной проверке пропажу обнаружили. По агентурным данным нашли покупателя и выкупили у него ствол по двойной цене.
На сей раз Финоедов достал начальство уже не на шутку. Командир полка приказал его отвезти на гарнизонную гауптвахту в Тбилиси на десять суток. Это была уже высшая мера. В принципе, Финоедова можно было и отдать под суд, но все эти заморочки начальству не были нужны, ибо из за этого разгильдяя могли бы получить выговоры и неприятности по службе многие офицеры. Вообще, практически любого солдата можно было посадить, поводов было хоть отбавляй. Начиная от банальной драки и воровства, заканчивая неповиновением офицеру. В уголовном кодексе хватало статей чтобы отправить в дисбат на пару лет любого, но сора из избы не выносили. Был лишь только один случай, когда воровства нескольких тонн бензина скрыть было просто невозможно. Прапорщик армянин, начальник службы ГСМ воровал бензин. Это банально и происходит всегда, но у прапорщика голова на плечах все- таки была, и он воровал в разумных пределах. Бензин же куда-то исчезал в явно неразумных пределах. Прапорщику ничего не оставалось делать, как доложить начальству. Бензин в то время стоил баснословно дорого, и был в жутком дефиците. Стали проводить расследование своими силами. Бензовоз каждый день сдавался под охрану часовому, все пломбы проверялись. Все документы были в порядке, однако бензин исчезал. Облазили сам бензовоз и вот что обнаружилось. Ушлый солдат, водитель бензовоза просто просверлил в днище дырку, забил туда пробку и маскировал все кусками грязи. При надобности он просто открывал пробку и сливал бензин в канистры. Бензин продавался местным жителям. Таким образом, он продал пару тонн бензина. Недостачу уже невозможно было скрыть, заодно и повесили на бойца ворованное прапорщиком, так что сумма получилась астрономическая. Увезли солдата в Тбилиси, посадили на гарнизонную гауптвахту, вели следствие. Приехали родители бойца из Ростовской области на жигулях, продали, дали взятку и увезли сына. Это, пожалуй, единственный случай, когда выносился сор из избы.