После трогательной встречи и общения с местным населением, колонна двинулась дальше. Далеко ездить не пришлось, от окраин райцентра проехали еще километров семь, не больше. Ориентиром был местный винзавод, от него до места нашей дислокации было несколько сотен метров. Что-то мне подсказывало, что такое расположение подразделения, с привязкой к винзаводу, было выбрано нашим командиром явно не случайно. Место нашего расположения представляло небольшую возвышенность, плоскую на своей вершине. У подножья возвышенности проходила довольно широкая и укатанная грунтовая дорога, ведущая в сторону довольно высоких холмов, за которыми была территория Армении. Никакой растительности вблизи не было, только рядом с винзаводом была небольшая рощица каких-то деревьев. Редко можно было увидеть какие-то кустарники, торчащие из пожухлой на ярком солнце травы. Одним словом, унылое место.
Вся наша команда выгрузилась, построилась, командир давал распоряжения. До наступления сумерек оставалось не больше трех часов, и работы было очень много. Прежде всего, выставили боевое охранение, состоящее из трех групп по два человека. От лагеря, в пределах видимости, было организовано три пункта наблюдения. Наскоро закусив сухим пайком, сдобренным овощами и фруктами с местных садов и огородов, мы приступили к работе по возведению временного жилого городка. Высадились мы в чистом поле, и нужно было как-то возводить себе временные жилища. Жилищем нам служила большая армейская палатка, предназначенная для проживания бойцов. В нескольких палатках поменьше располагались офицеры. Выгружались привезенные с собой деревянные настилы для палаток, матрасы, одеяла. Установлена была полевая кухня. Работы по обустройству закончились далеко за полночь, и это было только начало, на следующий день планировалось более тщательное обустройство. После выматывающего пути в душном автомобильном кунге, и тяжелой работы по возведению палаток, я буквально валился с ног, моля бога о том, чтобы меня не поставили в охранение или ночной патруль. Мои мольбы были услышаны и я, кое-как раздевшись, тут же уснул, как только коснулся головою подушки.
На следующий день работы по обустройству лагеря продолжились. Палатки предстояло не только поставить и надежно закрепить, но и обнести насыпью из грунта высотой в полметра. Для нашего БТРа, служащего огневой точкой выкопали капонир, в который он мог без труда въехать. Оборудовались огневые точки, в которых должны были стоять наши Утесы. Работы было много, что не радовало, а радовала только местная земля. Местный грунт разительно отличался от земли в Грузии. Чтобы вырыть яму глубиной в метр в насыщенной камнями земле в Грузии, предстояло, обливаясь потом проработать не меньше часа. Здесь же грунт состоял из суглинка и песка. К тому же под постоянно палящим солнцем грунт рассохся и покрылся трещинами. Достаточно было воткнуть лопату в землю, и без особой силы нажать на черенок, как лопата по самый штык уходила в землю. Рядом с лагерем, метрах в пятидесяти, оборудовали стоянку машин и полевую кухню. Развернули и подключили к генераторам аппаратуру, развернули антенные мачты. К обеду все работы были закончены. Весь личный состав был построен и командиром был объявлен приказ о внутреннем распорядке. Помимо боевого дежурства, которое несли офицеры, нашему подразделению предстояло блокировать близлежащие дороги в непосредственной близости от нашего расположения. Предстояло оборудовать блокпосты на этих дорогах. Вообще это были не дороги в привычном смысле этого слова, а какие-то бараньи тропы, по которым с трудом мог проехать легковой автомобиль. Только одна широкая утрамбованная грунтовая дорога была в ста метрах от нашего лагеря. Так что предстояло мне все та же караульная служба, с небольшими нюансами, обусловленными полевыми условиями.
Была середина августа и жара стояла ужасная, дождей не было и только с наступлением сумерек, наступала вожделенная прохлада. От палящего солнца можно было спрятаться только в палатке или под навесом, которым была оборудована полевая кухня. Воды было мало, каждое утро наша машина ездила за ней в Казах, прицепляя маленькую передвижную цистерну на колесах. Для умывания и питья выделялось не больше двух армейских котелков на человека, в которых помещалось три литра воды. Впоследствии, дополнительно воду нам доставляли местные. Питались довольно сносно, дополнительно к скудному армейскому пайку местные власти поставляли нам хлеб овощи и фрукты. Два раза в неделю привозили баранью тушу. Подкармливали своих защитников. Привозили так же дрова для полевой кухни.
Через два дня после нашего прибытия, к границе стали прибывать другие подразделения Советской армии. Километрах в пяти от нас расположилась батарея полевой артиллерии, в непосредственной близости были подразделения численностью до роты десантников и мотострелков. Иногда в небе барражировали вертолеты Ми-8, на одном из них к нам в лагерь были доставлены представители подразделений Советской армии со всего Казахского района. Состоялся своеобразный совет в Филях. О чем там договаривались отцы-командиры, осталось загадкой, но можно было предположить, что разговор был о взаимодействии подразделений. Наше подразделение так же стало выполнять обязанности узла связи, как между подразделениями группировки, так и с округом, технические средства это позволяли.
Со второго дня я стал снова нести караульную службу. Было оборудовано два усиленных блок поста. Один у большой дороги, справа, в отдалении от основного лагеря не больше километра и второй метрах в пятьсот слева от лагеря. В самом лагере был пункт наблюдения, на котором тоже несли службу бойцы. В темное время суток, кроме блокпостов и пункта наблюдения, лагерь и окрестности охранял патруль. Нести службу здесь, в полевых условиях было гораздо легче, чем в части. На блокпостах было по два бойца, смена поста происходила каждые два часа. Радиосвязи с основным лагерем не было, переносных раций нам не полагалось. Выдавались две сигнальные ракеты, красная и зеленая. При тревоге должна была выпускаться красная ракета, тогда весь лагерь поднимался в ружье. Запасной вариант это три одиночных выстрела из АКМС, это так же означало тревогу. Блокпосты были под постоянным наблюдением из лагеря, как днем, так и ночью. Ночью нести службу было даже легче, чем днем. Ночью спадала жара, и было прохладно, да и вдвоем на посту было куда веселее, чем одному, время летело незаметно.
После оборудования лагеря у свободных от службы бойцов было много свободного времени. Было даже как-то непривычно, что тебя оставляют в покое и можно заниматься своими делами. Правда, дел никаких не было. Можно было просто дремать в палатке, но при жаре и духоте это было проблематично. Ежедневно, спасаясь от скуки, чистили оружие. С момента отъезда из части, я не расставался со своим АКМС ни днем, ни ночью. Во время сна я клал его под матрас, а днем он постоянно болтался у меня за спиной. На поясе болтался подсумок с двумя снаряженными боевыми патронами магазинами и штык нож. Все это снаряжение покрывалось слоем пыли, я ежедневно разбирал автомат, прочищая все даже самые труднодоступные места, и любовно протирая тряпочкой с маслом. Разряжал магазины и протирал каждый патрон. Еще спасали от скуки кипы толстых журналов и книг, любезно доставленных нам из местной библиотеки. Было еще одно поначалу увлекательное занятие, это охота на насекомых. В здешних краях водились скорпионы, правда, очень мелкие, размером не больше спичечного коробка. Я никогда вживую не видел этих опасных и ядовитых тварей, поэтому мне было интересно с ними познакомиться, все бойцы жаждали их изловить, засушить и залить эпоксидной смолой, но скорпионы попадались редко. Днем эти твари прятались от храбрых бойцов под пучками высохшей травы и остатками кустарника. Однажды скорпион был найден в палатке. После этого случая перед сном вся постель тщательнейшим образом проверялась и перетряхивалась. Обитали там еще какие-то крупные черные пауки, живущие в земляных норах. С ними можно было развлекаться, просунув в их жилище палочку с пластилиновым шариком на конце. Паук думал, что это какой-то недруг пытается залезть к нему в дом, и начинал обороняться, вцепляясь в пластилиновый шарик. В таком виде его извлекали из норы на свет божий.
Самым неожиданным образом местные членистоногие плодотворно повлияли на нашу походно-полевую жизнь. Метрах в ста от лагеря был неглубокий овраг, его приспособили под отхожее место. Был лаконичный приказ командира:
- Гадить только здесь!
Данный приказ даже написали на дощечке красной масляной краской, прибили к сломанному черенку от лопаты и обозначили место, где конкретно нужно гадить. Весь личный состав беспрекословно подчинился этому приказу. Каково же было мое удивление, когда на следующее утро на этом месте не было ни единой кучки фекалий, одни только бумажки. Местные членистоногие растащили солдатское дерьмо по своим норам.
Однажды я чуть не стал заикой, чуть не сев, как мне показалось, на змею. Под кучкой пожухлой травы свернувшись кольцами, лежала какая-то довольно большая гадина. Эта гадина испугалась намного больше, чем я, ибо я просто отпрыгнул в сторону, а она спешно ретировалась с места своей лежки. Как оказалось, это была безобидная безногая ящерица под смешным названием желтопузик. Мне от этого было не легче, и с этого момента я стал внимательно осматривать подозрительные места рядом с собой. Ядовитые змеи, по рассказам, здесь тоже водились, но я, слава богу, с ними не встречался. Кроме членистоногих и гадов, были в этих местах зайцы, которые стремительно вскакивали с мест своих лежбищ и уносились прочь при приближении к ним. Подходили к лагерю и останавливались на почтительном расстоянии дикие лисицы, а может быть шакалы или волки, невооруженным глазом их было трудно рассмотреть, но по ночам иногда слышался жуткий вой. Некоторым горячим головам жутко хотелось поохотиться на местную дичь, но останавливало это мероприятие только здравый рассудок.
Иное мероприятие здравый рассудок наоборот хотел совершить. Бойцам все никак не давал покоя винзавод в непосредственной близости от нашего лагеря. Никто, конечно же, захватывать его не собирался, но ничего не мешало просто прийти и попросить продукции этого предприятия. Винзавод постоянно рассматривали в бинокль. Завод представлял собой несколько одноэтажных строений и метров сорок длинной, цех с емкостями, похожими на перевернутые железнодорожные цистерны. Судя по всему это завод не действовал, но на нем имелись запасы вина, о чем докладывала разведка. Разведка состояла из бойца водителя ГАЗ 66, который ежедневно ездил в райцентр за водой. С бойцом-водителем постоянно ездил офицер, старший машины, могли брать с собой еще кого-нибудь из господ офицеров, направляющихся в Казах по своим делам. На обратном пути обычно заезжали на этот завод, офицерские фляги и прочие емкости наполнялись вином, безвозмездно, то есть даром. Вскоре канал поставок вина был налажен через бойца-водителя, который втихаря наполнял и наши емкости. Так у нас появилось занятие коротать вечерок за кружечкой вина. Это занятие, наши господа офицеры освоили уже с первого дня нашего пребывания здесь. Они предпочитали более благородные напитки, местный самодельный коньяк, стоивший сущие копейки. Часто по вечерам из офицерских кунгов и палаток можно было слышать нестройное пение застольных песен. Иногда ночью патруль, курсирующий вокруг лагеря и охраняющий пирующих, подбирал мирно спящих на земле господ офицеров и доставлял их по месту временного проживания. Слава богу, дело не доходило до пьяной стрельбы. До сих пор поражаюсь, что пьяные и до зубов вооруженные бравые военные не устраивали салюта. Вскоре был налажен еще один канал поставки спиртного. На сей раз, кто-нибудь из бойцов просто пробирался тайком к винзаводу и затаривался вином. Не мелочились, тарой служил сапог от ОЗК, вмещавший никак не менее десяти литров амброзии. Одного из бойцов случайно поймали. В наказание заставили вырыть яму метр глубиной, метр длинной и шириной, сесть туда, и на голову нарушителю было вылито содержимое импровизированной емкости. Впрочем, никаких особых инцидентов, связанных с пьянством, не возникало. Поймать бойца с запахом спиртного было практически невозможно, ибо сами ловящие источали жуткое перегарное амбре.
Глава 25
Августовские события 1991 года в Москве, путч, попытки военного переворота практически никак не отразились на нашем положении. Мы находились в горячей точке, Москва на время тоже стала горячей точкой, но Москва далеко, а мы здесь, так что от этого ни жарко не холодно. Вот, пожалуй, и все, что я думал о событиях августа 1991 года. Я был абсолютно аполитичен, жил одним днем. Что там происходило стране, сильно меня не волновало, день прошел, да и бог с ним, жалко, что не два, это было одним из моих жизненных правил. Быстрей бы дембель, быстрей бы домой, а там разберемся. Служба в походно-полевых условиях, при всей ее трудности, для меня проходила легко, и я был доволен своим положением. Разве что появились слухи, что во всем округе введено казарменное положение для всего личного состава округа, и в нашей родной части офицеры сейчас ночуют в казармах вместе с бойцами. Кроме того, всем выдано оружие и боевые патроны.
До этого времени, вблизи лагеря и в сторону границы практически не было никакого движения. Пастухи сейчас не гоняли отары овец в районе границы, боялись нападения. Местные жители не ездили по дороге в Армению. Редко можно было заметить пылящую по какой-нибудь труднопроезжей дороге легковушку или Уазик, это ездили из сел в райцентр местные жители, сокращая расстояние. После августовских событий, на территории Армении пошло какое-то движение. В бинокль можно было рассмотреть машины, проезжающие вплоть до самой границы, их стекла блестели на солнце и сразу выдавали передвижения. На боевом дежурстве было замечено, что возрос радиообмен в эфире. Время от времени, особенно ночью можно было слышать отдаленный шум то ли одиночных выстрелов, то ли приглушенных взрывов. Возможно, это был шум отдаленной грозы, но как говорится, у страха глаза велики.
Наконец-то жара начала спадать, пошли кратковременные дожди, бывало, что и с грозами. Интересно было наблюдать, как тучи заволакивали небо, на небе были вспышки молний, слышался гром, но дождя не было. Скорее всего, дождевые капли просто испарялись в жарком воздухе, поднимающемся вверх, и до земли просто не долетали. Но однажды вечером, разверзлись хляби небесные, и пошел ливень. Сначала, ливень шел просто стеной, через некоторое время немного успокоился, перейдя в проливной дождь, который лил настырно и без намека на окончание. В этот вечер мы с Олегом Николаевым заступали на пост. Перспектива два часа мокнуть под проливным дождем нас не прельщала, и мы облачились в плащи ОЗК. Надели так же сапоги от комплекта. Почва, состоявшая из суглинка, стала скользкая и липкая. Пока дошли до поста и сменили промокших до нитки двух бойцов бедолаг, на каждой ноге у меня было никак не меньше пяти килограммов налипшей грязи. Окоп на половину залило водой, и мы расположились рядом с ним, прямо на земле. Плащ ОЗК хорошо защищал от воды, ниспадающей с небес, и я был практически сухой. Через два часа нас сменили, и следующее наше дежурство должно было начинаться в шесть часов утра.
Ранним утром дождь закончился, и сквозь тучи на востоке выглядывало солнце. Все вокруг пропиталось водой, во всех углублениях стояли лужи, и ручейки воды стекали с холмов и возвышенностей. В окопе стояла вода, и мы расположились рядом, подстелив предусмотрительно взятый с собой плащ ОЗК. С утра после дождя, хлеставшего всю ночь, было даже немного прохладно, этой прохлады мы давно ждали и теперь наслаждались ей, да слушали попискивание каких-то степных пташек. Нашу идиллию оборвал звук отдаленной стрельбы. Стреляли длинными очередями, явно из крупнокалиберного пулемета. Вслед за этим послышалась уже совсем близкая автоматная стрельба. Стреляли с поста у дороги. В небе увидели ракету. Не сговариваясь, мы с Олегом Николаевым, распластались на земле, пристегивая магазины к автоматам. Из лагеря, который был совсем рядом и находился чуть выше нас, загрохотал своим КПВТ наш БТР. К нему присоединились несколько автоматов. Было видно, как в лагере из палаток выбегали фигурки бойцов. Совсем близко от нас буквально в нескольких сотнях метров, шел настоящий бой. Грохотало несколько автоматов, в общем шуме можно было выделить и звук КПВТ, бившего короткими очередями. Первые мгновения у нас, была паника, но мы плюхнулись в окоп, по колено в воду, передернули затворы и приготовились открыть огонь, напряженно всматриваясь в сторону, откуда была слышна стрельба. Руки дрожали, сердце учащенно билось, я напряженно всматривался в сторону лагеря, но не видел какого-либо движения. Через несколько минут стрельба стихла, напряжение стало постепенно спадать, но самые мрачные мысли роились в моей голове. Пригибаясь, к нам бежал из лагеря боец, полностью экипированный в бронежилете и каске. Его послали узнать, все ли у нас в порядке. Мы забросали его вопросами, но он только махнул рукой и сказал, что обстреляли пост у дороги, и бегом отправился обратно. С нетерпением мы дождались смены.
В лагере наконец-то нам рассказали о происшествии. Рано утром, сразу после смены поста, со стороны Армении на расстояние примерно километр, к посту подъехал бортовой КАМАЗ и из пулемета, установленного в кузове, начал обстрел. То ли пулеметчик торопился, то ли плохо целился, но пули ложились, поднимая фонтанчики земли, перед постом метрах в двадцати. Ребята на посту не сплоховали и открыли ответный огонь, правда, один из них рассказал, что стрелял из окопа, в белый свет как в копеечку. Он даже не высовывался из окопа, а держал автомат над головой. Естественно, что таким методом стрельбы можно было, разве что, только напугать противника. Выпустили сигнальную ракету, и из лагеря их поддержали огнем из БТР. Вот только мишени, куда нужно было стрелять, уже давно и след простыл. Выпустив несколько очередей, КАМАЗ быстро скрылся на территории Армении. Не смотря на это, был замечен его спешный отъезд, и в его сторону открыли огонь не только из БТРа, но и из одного Утеса. Огневую мощь двух пулеметов поддерживали и десяток автоматов бойцов и офицеров, спешно выскочивших из палаток и кунгов. Канонада, уже абсолютно бесполезная, стояла еще несколько минут. В ту сторону, куда скрылся КАМАЗ, было выпущено несколько тысяч пуль. Некоторые видели и вспышки выстрелов с другого места и утверждали, что подвергся обстрелу не только пост, но и лагерь. Когда мы пришли в лагерь, многие бойцы были вымазаны в грязи с ног до головы, на многих были только брюки и сапоги, некоторые были вообще босяком и в трусах. Все при грохоте выстрелов выбегали из палатки в том, в чем застигла стрельба и падали прямо в грязь. Сейчас все отмывались в еще оставшихся лужах. По рассказам, особой паники не было, отцы командиры, которые накануне приняли на грудь, мгновенно протрезвели, и четко руководили бойцами, недаром, некоторые офицеры имели боевой опыт.
К обеду, напряжение, вызванное утренней стрельбой начало спадать. Бойцы перестали напряженно всматриваться, до рези в глазах, в сторону границы, перестали ходить, пригибаясь, и сняли каски, так нелепо напяленные на панамы. С бронежилетами, в прочем пока никто не расставался, несмотря на вновь наступившую жару. Выяснилось, что обстрелу подверглись еще несколько подразделений, стоявших на границе. Что это все могло означать, никто не знал, на все вопросы начальство отвечало сухо и кратко:
- Ничего страшного, это просто провокация.
Провокация провокацией, но командование округа решило дополнительно усилить охрану границы. На самой границе оборудовались секреты. Группы десантников, практически зарывшись в землю, дежурили днем и ночью. Одна из таких групп, численностью человек пять оборудовала секрет в непосредственной близости от нашего подразделения. Ребята вырыли ячейку, замаскировали ее сетками и травой. Глядя в бинокль, с расстояния в километр, их секрет невозможно было заметить. Ежедневно один из десантников приходил к нам за водой и консервами. Кроме всего прочего, в открытом эфире по несколько раз в сутки обеим сторонам и армянам и азербайджанцам, передавалось сообщение. В нем указывалось, что впредь подобные провокации будут резко пресекаться огнем не только стрелкового оружия, но и огнем полевой артиллерии всех калибров. К слову сказать, за все время нахождения наших войск на приграничной территории, ни одного выстрела не было сделано в сторону населенных пунктов как одной, так и другой стороны. Провокации и прочие пакости были только в отношении Советской армии. Возможно, усиление активности вооруженных группировок Армении, было связано с событиями в Москве в конце августа 1991 года.
Через пару дней об этой "провокации" уже забыли. Походно-полевая жизнь подразделения вошла в свое обычное русло. Никаких передвижений на границе не наблюдалось, радиообмена в эфире не было. Выкопаны были дополнительные ячейки на территории и по периметру лагеря, караулы и патрули теперь чаще и строже стали проверяться. Пьянство сначала почти полностью прекратилось, господа офицеры ходили трезвые и злые, но вскоре вновь возобновилось, судя по фигурам с нетвердой походкой и застольным песням, доносившимся из палаток и кунгов. Жара потихоньку стала спадать, с утра было даже немного прохладно, днем солнце уже палило не так нещадно. Питание вдоволь, служба непыльная, никаких строевых и марш-бросков. Живи, одним словом, служи, радуйся. Жди дембеля, который, как известно, неизбежен. Правда, появилась уже забытая проблема. Уже практически побежденные вши, снова расплодились у бойцов. Эти недодушенные твари, затаившиеся было дело, где-то в глубине швов солдатских ХБ, стали вылезать и плодиться. За месяц, проведенный в походно-полевых условиях, нижнее белье меняли один только раз. С водой были проблемы, поэтому полноценно помыться, не удавалось. Один раз за месяц мне удалось помыться, урвав целых два ведра воды. В этот день из райцентра привезли целую поливальную машину, поэтому устроен был банный день. Мне даже удалось постирать свое ХБ, я его тер, так называемой, танковой щеткой, кое-как прополоскал, выжал, и надел прямо мокрым. Впрочем, через полчаса одежда высохла прямо на мне. Господа офицеры по двое по трое, выезжали в райцентр мыться в банях по договоренности с местными жителями, там же им и стирали обмундирование. Пока сохло, можно было пропустить пару стаканчиков вина. Бойцам этот комфорт был недоступен. Спустя только месяц, нас группами стали вывозить мыться в часть ВДВ, дислоцированную в нескольких десятках километрах.
Так прошло два месяца моей службы. В середине октября наш дежурный ГАЗ 66 решено было направить за топливом для наших дизель генераторов, от которых работала вся аппаратура. Запасы топлива подходили к концу. Помимо водителя, был старший машины, прапорщик и в эту команду назначили меня. Я очень не вовремя вышел из палатки и попался на глаза ротному. В крытый тентом ГАЗ загрузили штук тридцать канистр, и мы отправились в путь. Водитель и прапорщик в кабине, я в крытом кузове. Путь наш лежал в соседнее, такое же, как мы, расположенное в чистом поле, подразделение мотострелков. По договоренности между командирами, топливо нужно было получить там. Дорога всего не больше тридцати километров, но нужно было проехать через Казах, прапорщику там нужно было что-то забрать, затем в расположение мотострелков по грунтовке, петляющей между холмов. Прошлым днем был небольшой дождь, но солнце успело подсушить почву, грязь почти высохла. Весь путь туда и обратно, с учетом заправки пустых канистр, не должен был занять больше трех часов. В Казахе простояли долго, сначала кого-то ждали, грузили какие-то коробки, затем перевозили холодильник из одного конца райцентра, в другой. Прошли уже два с лишним часа с момента нашего отъезда. Чтобы экономить время, старший машины решил поехать по какой-то короткой, одному ему известной дороге. Дорога петляла среди холмов, то взбираясь на холм, то спускаясь, довольно круто вниз. Ничего не предвещало опасности, когда на очередном спуске я почувствовал, что машина резко накренилась, потом водитель стал резко тормозить, и выкручивать руль, пытаясь выровнять машину. Было поздно, ГАЗ немного не вписался в поворот на довольно узкой дороге, и опрокинулся на бок. В это время я сидел в самом конце кузова, где было прохладнее, ближе к кабине жара стояла нестерпимая от нагретого на палящем солнце тента. От неожиданного толчка я потерял равновесие и вылетел из кузова. На мне был бронежилет, он смягчил падение и принял всю силу удара о придорожные камни. При падении я сильно ударился головой и на какое-то время потерял сознание. Очнулся через несколько секунд, открыл глаза, надо мною было небо без единого облачка. Первой мыслью пришедшей мне в голову было, найти автомат, я стал шарить вокруг руками, руки не ощущали привычный металл моего АКМС. Пошарил по груди, нащупал брезентовый ремень, значит, я просто лежу на автомате, не особо его чувствуя из за пластин бронежилета, я успокоился. Попытался встать, пытаясь приподняться на локте, но не смог, почувствовал сильную боль в боку, в месте удара о камни. Перекатился на другой бок и увидел наш перевернутый на бок ГАЗ. Из кабины водитель и прапорщик уже выбрались, водитель сидел на земле и закрывал голову руками. После места моего падения ГАЗ протащило еще метров пятнадцать вниз по склону холма, и я видел, как прапорщик заглядывал в кузов, и звал меня, не сразу увидев меня, распластанного на земле. Почему-то, наверное, от стресса, я не пытался кричать, а просто наблюдал всю эту картину со стороны. Картина эта постепенно начинала размываться у меня в глазах, в ушах усилился шум, я понял, что опять начинаю терять сознание. Наконец-то прапорщик увидел меня, окликнул, но его голоса я уже практически не слышал, я потерял сознание.