Аннотация: Вторая книга серии "Двойной стандарт". Черновой вариант.
ДВОЙНОЙ СТАНДАРТ.
Книга вторая. АНТИМИР.
Часть первая.
Духа истины, которого мир не может принять,
Потому что не видит Его и не знает Его;
Евангелие от Иоанна, 14:17.
Глава 1
Вернувшегося домой из командировки Андрея Хрусталёва слегка обескуражил натюрмортный набор предметов на кухонном столе: бутылка водки "Фронтовая" и огромный кусок пирога в полиэтиленовом пакете.
"Странно, такую водку покупают только на похороны", - мрачно подумал он, и ничего не стал трогать.
"Наверное, опять кто-то в подъезде умер, принесли помянуть, не подъезд, а прямо хоспис какой-то", - продолжал размышлять он, разбирая вещи из дорожной сумки. Хотя, поднимаясь в квартиру, он не заметил ничего такого привычного, что свидетельствовало бы о правильности его умозаключений.
За последние два месяца в их подъезде наблюдалось несколько похоронных церемоний и все на нижних этажах. Так что он, проходя по лестнице вверх или вниз, каждый раз на её межэтажных площадках встречался с гробовыми крышками, аккуратно прислоненными к стене, так сказать, чтобы не создавались неудобства мимо фланирующим. Что поделать, малоразмерные строения хрущёвского типа заставляли постоянно выискивать ещё не задействованные в обиходе метры жилья.
Самое пикантное в данной ситуации то, что покойники не являлись жильцами не только данного подъезда, но и дома вообще. Это были родственники жильцов, близкие и даже дальние. Их привозили сюда умирать. Притворно скрытая забота, или по-книжному диссимуляция, в таких случаях была очевидной и, кроме чувства искреннего соболезнования, вызывала иные чувства, лишённые гуманного подтекста.
Опустошив сумку, распределив предметы в привычные места, в основном всё ушло в корзину с грязным бельём, он решился принять душ. Горячей воды не было, пришлось наполнять кастрюльки и греть воду на газовой плите.
"Когда только успели отключить, ни объявления, ни других предпосылок к тому не намечалось", - ругал он коммунальщиков.
Обычная гигиеническая процедура растянулась на целый час. Он встретил жену в прихожей с мокрой головой и полотенцем в руках.
Чмокнув его во влажную тёплую щёку, Лена тут же и прояснила ситуацию:
- Как только уехал, в этот же день и отключили, пришла с работы, а воды уже нет.
- Что говорят? - спросил Андрей, слегка сторонясь и пропуская жену вглубь квартиры по узкому коридору мимо ванной, на внутреннюю сторону полуоткрытой двери которой он безуспешно пытался повесить полотенце.
- Да ничего, плановое отключение, как только лето, у них планы на отключение, - раздосадовано поясняла она.
Помолчав немного, скинув босоножки и продвинувшись в комнату, она уже оттуда продолжала оглашать последние новости:
- Соседке нашей Вере Васильевне сорок дней.
- Так вот к чему водка, а я-то подумал, опять кто-то представился, вошёл на кухню, а там джентльменский набор, - ответил Андрей с интонацией удовлетворённости в голосе, разместив наконец-то на пластмассовом крючке отяжелевшее полотенце.
Он вошёл в комнату и застал супругу за переодеванием. В этот момент она стояла к нему спиной, лишь тугие застёжки бежевого бюстгальтера посредине прикрывали её наготу. Елена аккуратно сворачивала только что снятую блузку и, почувствовав его взгляд, торопливо положила блузку на спинку дивана и также торопливо набросила на плечи домашний халат, прямо поверх тёмной юбки, запахнула его и, направляясь в сторону кухни, на ходу бросила фразу:
- Ты, наверное, проголодался, я сейчас тебя сырниками попотчую.
"Я проголодался и по другому поводу, ну да ладно начнём с сырников", - но вслух он ничего не произнёс.
Сидя уже за кухонным столом и стараясь с десертной ложки выложить на горячую подрумянившую лепёшку сырника крутую деревенскую сметану, Андрей мысленно вернулся к новости о Вере Васильевне. Сметана никак не хотела отлипнуть от ложки, наконец-то ему это надоело, и он вилкой снял сметану и размазал её по сырнику, при этом высказался:
- Уже сорок? Быстро летит время. Кто же позаботился сейчас, если даже хоронить было некому?
- Зоя Петровна, подружка её, заходила. Говорит, сын выписался из больницы и попросил её, раздать по всем кто знал его мать, - отвечала Лена, меж тем заботливо подкладывая на тарелку супругу парочку ещё скворчащих лепёшек.
- Что у него память восстановилась? - удивлённо воскликнул тот, приостановив даже движение вилки на полпути ко рту с кусочком сырника, но потом, увидев, что подтаявшая сметана, начинает сбегать и капать на тарелку, всё ж продолжил трапезу.
- Говорят, что да, - просто и без затей ответила ему супруга, уже проворно выкладывая на шипящую сковороду новые белые лепёшки.
- Интересно у них с матерью такая разница большая, - прожевав первый кусочек и подцепив второй, развивал тему дальше Андрей.
- Вера Васильевна замужем не была, всё выбирала, выбирала, да и не выбрала. И уже к сорока годам прижила себе ребёночка, на старость, - рассказывала она историю соседки, одновременно занимаясь выкладкой полуфабрикатов, а заполнив сковороду, повернулась к нему и, скрестив руки на фартуке, тут же переспросила, - ну, как сырники?
- Нормально, - мимоходом бросил он, продолжая есть, и, не отвлекаясь от темы, прокомментировал ситуацию, - а получилось, что на старости ребёнок и загнал её в гроб.
- Хватит молоть чепуху. Ты же ничего не знаешь, - с укоризной в голосе произнесла Елена и отвернулась от него, чтобы присмотреть за процессом жарки, и, если это необходимо, перевернуть сырники на другую сторону.
"Если бы не знал", - отметил про себя Андрей, но вслух ничего не сказал, сделав вид, что занят едой.
Этот вечер был просто пропитан новостями. Вот бывает же так болото, болото, а потом вдруг раз и чистое озеро с голубой водой, так и сейчас обыденность расступилась и дала место новизне. Его, просматривающего события минувших дней по интернету, заинтересовал сюжет в местных телевизионных новостях о нерадивых коммунальщиках, так сказать на злобу дня.
Сюжет незатейлив и прост. Чинили в частном секторе водовод, вырыли глубокую траншею между домами, трубу заменили, воду дали, а засыпать забыли. Жители куда только ни жаловались, а воз и ныне там. Вот приехало телевидение и показывает очередное городское безобразие, корреспондент берёт интервью у пожилой женщины, пенсионерки в грязном домашнем халате и тапочках с шерстяными белыми носками ручной вязки на ногах, которая на вопрос о падении в траншею отвечает:
- Не то, что не упала, а чуть не упала, а если не зароют, вообще будем падать.
"Вот откуда вышел Черников, тьфу ты, Черномырдин, полнейшая речевая несвязуха, а всё понятно", - иронично размышлял он о диалоге женщины и корреспондента, и в этот самый момент его неожиданно отвлёк знакомый скан.
"Что Черникова то вспомнили?"
"Не понял ..." - сам себя мысленно озадачил он и стал непонимающе сверлить взглядом экран телевизора, словно стараясь заглянуть внутрь кинескопа.
"Как дела?" - продолжили его спрашивать у него же в голове.
"Нормально", - сам себе отвечал он мысленно, и тут его осенило, что это Мария считывает мысли.
Он перестал таращиться на телевизор, повернулся к монитору компьютера и отлепил от экрана браслет, но одевать на запястье не стал, просто держал в руках и оживлённо включился в телепатический обмен.
- "Вы где?"
- "Уже здесь в городе".
- "Что так?"
- "Да вот так, Виктор навещает родных".
- "Один?"
- "Так надо".
- "Мы завтра увидимся?"
- "Наверное, да".
- "Почему неопределённость?"
- "Есть незавершёнка".
- "Запрет на обмен снят?"
- "Пока, да".
- "Почему пока?".
- "При встрече".
- "Тогда до завтра?".
- "До завтра".
Он почувствовал, что волна отхлынула, и вторжения больше нет.
"Интересно, что у неё опять произошло. Это какой-то бермудский треугольник: он, она и браслет. Прошлый раз в этом треугольнике канула память её любимого, что теперь?" - анализировал Хрусталёв итоги телепатического обмена с гадалкой.
Радовало, конечно, снятие негласного табу на такое взаимодействие, теперь можно иногда поддерживать полученные навыки, последние два месяца ему казалось, что он уже разучился это делать.
После того, как ему представилось, что он более или менее освоил внеземную технику - усилитель энергии мысли, он немного охладел к данному предмету, условно квалифицированному как браслет, и перестал им тотально пользоваться.
Во-первых, не с кем было делиться впечатлениями, Мария была два месяца в отъезде за границей. Во-вторых, он стал иногда ощущать неприятную тревогу, когда размышлял о своих знаниях и умениях, и парадоксальных выводах. Но только иногда. В основном, взятый им курс на освоение паранормальных возможностей, которые предоставлял браслет, продолжался, просто в настоящий момент, по его же мнению, наступил каникулярный период.
В этот затянувшийся период относительного спокойствия Андрей больше не повторял эксперименты с перемещениями на материнский корабль, и его сознание восстановилось в прежних границах. И ему уже сдавалось, что никаких перемещений никуда не было, просто он поиграл в какую-то компьютерную игру, где виртуально посещал иное измерение.
"Правильные" мысли, возникающие в его голове неведомо откуда, теперь не выглядели такими уж странными, как в самом начале. Жить по правде и с правдой в действительности было легче, чем представлялось ранее. Единственное неудобство от такого образа жизни - это восприятие правды окружающими его людьми. Приходилось выполнять несложное правило, если не хочешь врать - молчи.
Он только сейчас, в прошествии некоторого времени, словно заново пропускал сквозь себя всё то, чему учился и осваивал вместе с Марией, но теперь перекраивал и подгонял по своему пониманию, не так как это было сформулировано наставницей.
Всё-таки учёные, к ним он относил не только всех учёных вообще, но и Марию с Рогалёвым в частности, хотя первая лишь по диплому физик, а по жизни гадалка, а второй, бывший её преподаватель, так им и остался в местном университете, не продвинувшись далее кандидата наук, все были немного странными людьми.
Они пишут книги и сочиняют статьи для общего пользования, словно тексты для учёного совета, чуждые и непонятные обычному обывателю. Чтобы составить научно-популярную статью или какое-нибудь техническое описание необходимы не только обширные знания в данной области, но и талант рассказчика, который позволил бы более доступно объяснить читающим не только суть излагаемого вопроса, но и позицию самих учёных.
Вот, например, Хрусталёв уже иначе трактовал такие явления, как ясновидение и прозрачность предметов.
Есть ли в этих двух понятиях сходство и различие? На первый взгляд - это одно и то же. Возможно, так оно и есть для человека, обладающего такими способностями. Но для простых окружающих прозрачность приемлемое зримое явление - стекло, лёд, а ясновидение - только слова ясновидящего, да нудные, читаемые только в узком кругу, трактаты по эзотерии.
Он и по-иному сформулировал для себя представления о двойном стандарте, с небольшим, но отличием от точки зрения Марии.
Двойной стандарт - это, по его убеждению, и есть раздвоение веры и, как следствие, личности человека. Сначала между Абсолютом и собой, внутри себя, затем раздвоение происходит везде, на всех уровнях и этапах жизни. А почему нельзя? Первое и главное размежевание уже произошло, а дальше всё как по наклонной плоскости или как у классика: "Коготок увяз, всей птичке пропасть".
В чём он соглашался с гадалкой, так это в том, что двойной стандарт возможен везде, в любом аспекте международных отношений, внутренней жизни страны, в семье и в сознании отдельного человека. Но, всё настолько перемежевалось, что очень сложно выделять и разделять понятия из общего целого, называемого жизнью: "национальный интерес", государственность, семья и личность. Примеры? Тонированные автомобильные стёкла.
Только выводы у него получались странные, удивляли его самого, поэтому и держал он их при себе, не обыгрывал и не развивал далее, боясь выпустить на волю, в и так засорённый эфир, чтобы кто-то ни просканировал их нечаянно и ни воспользовался ими во вред себе.
Первый - жить по правде, жить по библейским законам, как учила его Мария, для некоторых людей вредно и опасно. (В принципе нормально и где-то правильно.)
Второй - если простой человек будет знать и, главное, верить, что его ждёт настоящая, иная жизнь после физической смерти, то он просто не захочет иногда жить. (Спорный вывод и неразвитый.)
Третий - для этого и нужен сатана, вредить, чтобы раньше времени не поверили. (Странный и непонятный, причём здесь сатана?) Ведь ему и так принадлежит всё, "все царства мира". Понятно, что он хочет завладеть душой, но душу ссылает на землю кто? Вот здесь наступает некая сингулярность.
Вот эти три вывода и беспокоили его иногда, особенно последний, но только иногда. Как не старался он блокировать мыслительный процесс об этом, какие только ухищрения не применял, но сильная энергетика таких мыслей прорывалась в самых разных ситуациях, порой неожиданных и, на первый взгляд, ассоциативно не связанных с выводами.
Кроме взаимодействия Хрусталёва с гадалкой в паранормальной области у них были и деловые отношения. Они работали с одним из банков по обеспечению его экономической безопасности. Сотрудничество с банком, начатое как проверка истинных намерений клиентов при получении кредитов, потихоньку сходило на нет. Ипотечный кризис в США заставил не только российских специалистов, но и общественность обратить внимание и на нашу банковскую систему, высветив множество проблемных мест, в частности невозвратные кредиты в потребительской сфере. Банк принял решения о приостановлении выдачи новых кредитов и занялся проблемой долговых обязательств. Хрусталёву пришлось слегка подкорректировать род деятельности, теперь он числился не как консультант службы безопасности, а как специалист по оценке возможности получения просроченных долгов.
Надо отдать должное ему и с новым объёмом работы он справлялся успешно, поэтому руководство банка расширило территориально сферу его ответственности. Последнее время он очень часто выезжал в соседние области в качестве психолога-консультанта по работе с неплательщиками там.
На следующий день ближе к полудню они впервые за два месяца встретились все втроём Андрей, Мария и Инна в своём квартире-офисе. Мария не только похорошела и расцвела, но просто излучала счастье и доброту. "Вот, значит, что и как с людьми делает любовь", - усмехнулся про себя Хрусталёв. Хотя в её глазах мелькнула непонятная Андрею грустинка. "Этих женщин не разберёшь, нет любимого - плохо, есть - не всё хорошо", - объяснил он сам себе тень грусти в её взгляде.
Обсуждать с ней её же взаимоотношения с Черниковым, а тем более сам процесс лечения и постановки памяти, постеснялся, поэтому все вопросы свелись к разговору о том, как там за границей. Инна интуитивно проявила политкорректность и поддержала начатую им тему, но уже в своём ракурсе, как там тусуется молодёжь.
- Да, уж тусуются, - пристально взглянув на Инну, ответила Маша, - расшатывают нравственные устои, мораль их покруче нашей будет, но довольно об этом, поговорим о делах.
И они стали обсуждать дела фирмы, расположились по привычке на кухне за столом. Инна поставила чайник, выложила на стол небольшой торт, видно, что готовилась к встрече. Но углубленного разбора не получилось. Ни Инна, ни Андрей не знали, что конкретно обсуждать и что в настоящий момент в первую очередь интересует начальство, да и сама Мария Анатольевна куда-то спешила, изредка поглядывая на часы, была слегка рассеяна и слушала невнимательно. В конце концов, она прямо заявила, что торопится на автобус, и ей ещё необходимо решить кое-какие дела.
- Странно, вы мне ничего не сказали вчера по телефону, что собираетесь куда-то ехать, - удивилась секретарь.
- Да, я и сама не была уверена, что поеду. Идя сюда, позвонила маме, потом на автобусную станцию, думала, что отправлюсь в деревню завтра, - пояснила Мария.
- Что же вас заставило поменять планы, ехать в ночь за триста километров, - проявил заинтересованность и Хрусталёв.
- Не за триста, а за двести тридцать, - уточнила Мария, - а ночью потому, что автобус ходит только рано утром или вечером, да и не хочется идти по селу под пристальными взглядами.
- Что так?
- Да вот так. Давно не была на Родине, да и пересудов про нас с Виктором всяких полно.
- Не ожидал от вас, что вы боитесь людской молвы.
- Да я-то не боюсь, родителей жалко, им ещё там жить и ответ держать. А так приеду ночью, переговорим, посидим, узнаю последние новости, потихоньку втянусь в тамошнюю обстановку, пропитаюсь сельским воздухом, а уж потом начну наносить визиты и дефилировать по улицам.
- Так вам тогда гостинцы необходимо закупить, - вступила с рационализаторским предложением секретарь.
- Это точно, вот это меня и беспокоит, спросила у мамы, она ответила ничего не нужно, сама приезжай, но разве с пустыми руками поедешь, - оживилась Мария, и было заметно, что Инна попала в точку, выразив вербально то, что тревожило и заставляло нервничать гадалку.
- Может мне вас до места на автомобиле доставить, - предложил свои услуги Хрусталёв.
- Спасибо, но это лишнее, - и она встала из-за стола, давая понять, что настало время действовать.
- Тогда за покупками, - не отступал Андрей.
- Вот от этого, пожалуй, не откажусь, - согласилась Мария и облегчёно улыбнулась.
- А давайте и я вам с покупками помогу, - завелась Инна.
- Нет, уж ты оставайся на хозяйстве и планируй визиты на следующую неделю, начиная со вторника, - возразила Мария Анатольевна, спрятав неожиданно улыбку.
- Ну, тогда по коням, - энергично скомандовал Андрей.
Он впервые за всё время их знакомства оказался в одном автомобиле с Марией. "Действительно странно, - размышлял он, - я никогда не встречался с ней вне территории офиса, даже когда уезжала за границу, было ощущение, что она в соседней комнате работает и очень занята".
Мария, то ли интуитивно, то ли просканировала его мысли, а возможно и то и другое да плюс ещё последние заграничные месяцы, облегчила ему задачу и не села на переднее пассажирское сиденье. Она устроилась на заднем справа, как в такси. Он посмотрел в зеркало и увидел каштановые волосы, собранные в пучок сзади, и профиль женского лица с губной помадой у рта. "Вот те раз, она же не пользовалась никогда косметикой, - удивился он, и естественно съязвил далее, - сказывается тлетворное влияние Запада".
Маршрут, предложенный Хрусталёвым, вещевой рынок - супермаркет - автовокзал, был скорректирован по первой позиции в пользу магазинов на проспекте. "Тогда действительно стоило волноваться, времени потеряем достаточно много", - отметил он про себя, вспомнив шопинг Елены в выходные дни по этим же магазинам.
Поначалу ехали не общаясь, Мария размышляла о своём, Андрей был занят дорогой, но затем, поймав ритм автомобильного потока, он освободился и стал непроизвольно сканировать и считывать её мысли. Она не ставила блокировку и не таилась.
Рационалистический подбор подарков или гостинцев, как выразилась Инна, начался не в соответствии с маршрутом. Она размышляла сначала о том, что выставит на стол по приезду, ну естественно спиртное, и только такое, которого нет в деревне. "Коньяк - это раз. Вино красное полусладкое, сладкое и десертное не любят, сухое не понимают и не признают, сравнивают с отбродившим квасом, который очень сильно отдаёт кислятиной, так с этим всё понятно. Вопрос только в количестве, да нет, не вопрос, всё равно перейдут на своё, тогда ещё бутылочку бальзама, чтобы смягчить самогон и удалить запах. Из продуктов: баночка икры, икорного масла, рыба и рыбные консервы, кофе, конфеты, а из фруктов бананы. Этого ничего там нет, как говорит мама: "Нечего в лес дрова возить, у нас всё есть и всё натуральное". Да чуть не забыла про торт и возможно палочку салями. Вот салями, икру, конфеты и коньяк в двойном экземпляре, в гости к подруге загляну, да и что-нибудь сладенькое её детишкам".
Она остановила ход рассуждения и посмотрела в зеркало. Не встретившись там взглядом с Хрусталёвым, она отправила ему скан: "Ну что, одобряете?".
"Вполне логично и прагматично", - согласился он.
И она, получив одобрение, стала размышлять о вещевых подарках. С женскими разобралась очень быстро, а вот что купить отцу задумалась. "Что же сейчас актуально, что ему нравится и что нужно? А что нравится Виктору, что он любит? А любит он ... себя". Тут ход её мыслей сломался, то ли она просто перестала размышлять, что такое очень сложно представить, но скорей всего поставила блокировку, не хотела делиться.
Он посмотрел в зеркало и встретился с ней взглядом. В нём была тревога и разочарование. Он понял главную вещь, личные дела Марии Анатольевны не сложились, её первая любовь Виктор Черников после лечения в Швейцарии, хотя и восстановил свою память, но в сердце по отношению к ней был холоден.
Маша, более продвинутая в понимании интуиции, намекала ещё при отъезде за границу Хрусталёву на такой вариант развития. Андрей успокаивал и обнадёживал её, но тем и отличается мужчина от женщины, что в делах сердечных они просто профаны.
До самой посадки в автобус они телепатически больше не взаимодействовали, так перебрасывались изредка по мере необходимости отдельными фразами вслух, и на этом всё.
Июльское солнце уже пряталось за городские многоэтажки, близился закат, когда междугородний автобус отъехал от посадочного поста. Мария помахала Хрусталёву рукой из окна, а он, садясь в салон автомобиля, посмотрел на часы, сборы и проводы растянулись на целых четыре часа.
"Спасибо за помощь", - уловил он её скан.
"Счастливого пути", - ответил он, прочтя огромный плакат на выезде из автовокзала.
Глава 2.
Алексей мягко проснулся, будто и не спал вовсе, а так лишь прилёг подремать, закрыв глаза. Он, не меняя положения головы, бесцельно шарил по комнате глазами, смотрел то в потолок, то в зеркальные половинки сдвижных дверей шкафа-купе. На самом деле, он старался заглянуть внутрь себя, но не знал, как это сделать и возможно ли такое вообще. И всё же, из утреннего мироощущения он выделил одну новизну, можно сказать - странность, у него стали появляться и иные желания, кроме той, которая присутствовала при болезни.
"Значит, выздоровел", - подумал он и продолжал наблюдать отражение в зеркале, не сознавая и не анализируя видимое. Его мысли витали где-то, и казалось, цепляли там новые, не свойственные его натуре и сознанию, рассуждения.
"Почему они не понимают меня? И почему их взгляды и образ жизни так противны мне? Я хочу быть лидером, а они говорят: "Тщеславие, гордыня". В их понятии получается, что лидерство, стремление к лидерству, развивают три вредных качества в человеке, с которыми бороться ещё сложней, чем с лидерством. Это - тщеславие, властолюбие, корыстолюбие. Да, детские болезни взрослых. Я хочу построить свой мир, а они говорят, живи в том, который уже создан, и им нравится. Почему я не имею право на жизнь, которая нравится мне? Почему я должен прожить её по законам, мной не приемлемым?"
"Вон Помпей живёт по своим волчьим законам, а для всех создаёт вид, что он ягнёнок. Наведывался в больницу и наговорил кучу глупостей и гадостей, прошло столько времени, а разговор всё не выходит из головы". И он, не заметив, как перешёл с абстрактного мышления на конкретные образы, снова стал вспоминать диалог с бывшим мэром и своим шефом, партнёром по бизнесу Помпеевым Владимиром Петровичем.
- Это уже не двойной стандарт, а тройной, думают одно, декларируют другое, а делают третье, - рассуждал Помпей, развалившись в гостевом кресле у окна больничной палаты класса "люкс".
Владимир Петрович пришёл проведать, как он выражался публично, своего больного друга лишь по звонку от доктора через две недели после трагического случая с взрывом машины. Это он позаботился, чтобы Алексея положили в лучшую палату отделения, так как считал, что этот человек ему ещё пригодится, да и помочь кроме него в тот момент было некому. Старые связи, пока дело не касалось шкурных вопросов, не давали сбоев, и знакомый главврач откликнулся на его просьбу позвонить, как только Ухваткин начнёт проявлять первые признаки адекватности реальной обстановке.
- Америка нацелилась на нашу Сибирь, Олбрайт проболталась раньше времени. И небоскрёбы они взорвали сами, их спецслужбы, чтобы на белом коне въехать в Афганистан, - продолжал Помпеев и посмотрел в лицо Алексею, стараясь уловить по мимике настроение и определить момент, когда от пустой болтовни можно перейти к делу.
Лицо Алексея ничего не выражало, как всякое лицо больного человека, перенёсшего кризис, было слегка одутловатым и воскового цвета. Да и сам Алексей не показывал заинтересованности в разговоре о политике и лишь для того, чтобы не молчать, переспросил Помпея:
- Зачем им это нужно?
- А вот ты подумай сам, - оживился Помпей первому сигналу к началу диалога и даже привстал, оторвав туловище от мягкой спинки кресла, - талибы и Бен Ладен созданы американцами для борьбы с советской оккупацией, но тут Горбачёв выводит войска, и режим Наджибуллы продержался недолго, а пришедший на смену режим с сильной фигурой Ахмад Шаха Масуда в правительстве всё-таки тяготеет к России, что опять не устраивает американцев. Они убирают Ахмад Шаха, позволяют талибам захватить власть, показывают всему миру какие те нехорошие, что они не друзья Америке, а террористы и после взрыва вводят свои войска и НАТО в Афганистан.
- Ну и что, какая здесь связь с твоим тройным стандартом? - вяло и с интонацией безразличия озвучил напрашивающийся само собой вопрос Алексей.
- Погоди, не торопи, - мягко противостоял Помпеев, - после ввода и оккупации, они разрешили афганцам, простым дехканам, выращивать не хлеб, а мак, и помогают организовывать поток наркотиков в Россию и Европу. Со временем Россия деградирует, жители станут попросту наркоманами, вот тогда разделяй и властвуй. Европа уже давно карманная, европейская часть России на игле, отделяй Сибирь и все дела. Дальний Восток - китайцам, Курилы и Сахалин - японцам, талибам - Среднюю Азию, у них много союзников найдётся.
- Это твой личный вывод или прочёл в интернете? - мягко усмехнулся Алексей.
- Это моё заключение основано на досье, - в этот момент Помпей сделал преднамеренно паузу и снова посмотрел в лицо Ухваткину, - я давно на них компромат собираю и, проанализировав всё, просчитал их ходы.
- Не понял, - удивлённо переспросил Алексей, хотя лицо оставалось непроницаемым, - какое досье и на кого?
- На Америку, - непринуждённо ответил Помпей и энергично откинулся на спинку кресла, да так, что оно даже слегка отбросило его обратно.
- Ты, что ненормальный? - в этот раз мимика Алексея ожила, он поднял вверх брови и повернул голову в сторону Помпея, пытаясь найти подтверждения своей догадке, что его просто разыгрывают.
- Нет, тебе досье собирать можно, ты, значит, нормальный, а мне нельзя, - его глаза впились в удивлённые глаза Алексея, и в его взгляде не было ни намёка, ни подсказки на то, что он шутит.
- Какое досье я собираю? - приглушённым голосом, как гусак засипел Алексей и, отпрянув назад, вдавил глубже своё тело в тощую больничную подушку, на которую он, полусидя на кровати, и опирался.
- Хватит меня лошить, за моё досье мне ничего не будет, а за твоё, - тебя уже чуть не грохнули, - раскрыл наконец-то свои карты Помпеев.
Ухваткин промолчал и лишь отвернул голову в сторону стены, у которой стояла его кровать.
"Выходит Помпей знал о диске, возможно даже ознакомился с его содержанием. Но как? Этого просто не может быть?" - продолжал терзать свой мозг Ухваткин давней проблемой, глядя уже в потолок своей спальни. И он снова помимо своей воли стал прокручивать больничный разговор с Помпеем, словно кто-то извне постоянно возвращал ход его мыслей в нужное и известное только ему, невидимке, русло.
- Ну, извини, я не хотел сыпать соль на раны, - нагло прервал затянувшуюся паузу Помпеев, - жизнь - это весы, в одном месте прибавляется, в другом убывает.
Он встал с кресла и подошёл к прикроватному столику, на котором, казалось, в беспорядке расположились различные и, на первый взгляд, никчемные предметы. На самом деле всё это было нужно больному, чтобы, не зовя никого на помощь, воспользоваться ими в случае надобности. Электрочайник, бокал с чайной ложкой внутри, сотовый телефон, зарядное устройство к нему, тарелка с яблоком и апельсином на ней, блокнот с ручкой, пластиковая бутылка с минеральной водой и одноразовым белым стаканчиком наверху.
Помпеев снял стаканчик с горлышка бутылки, отвинтил пробку и налил минералки почти до краёв стакана и уже, собираясь поднести его ко рту, неожиданно вытянул руку и предложил Алексею:
- Водички не желаешь?
Не дождавшись вербального ответа, а увидав лишь отрицательное кивание головой, продолжил:
- Ну, а я, с вашего позволения, выпью.
Он осушил стаканчик до дна, выдохнул удовлетворённо, вернул тару на место и снова, усевшись в кресле, заговорил:
- Да, жизнь состоит из противовесов. Вот взять хотя бы хрущёвки, ведь строились, чтобы решить жилищную проблему, решили, хорошо. Но появилась новая проблема, как обслуживать эти самые дома? Тогда под дорогами заложили гигантские трубопроводы для водоводов и теплоцентралей, которые ежегодно ломаются от огромного давления и ломают асфальт на дорогах. Понастроили клетушек, и живём "скованные одной цепью" и ограниченные в мышлении.
Помпеев перестал говорить, словно собираясь с мыслями или наоборот, проверял реакцию слушателя. Ухваткин, хотя и молчал, но голову уже повернул в его сторону, по-видимому, наученный предыдущим диалогом, ожидал от смены темы разговора нового подвоха.
- Нет, никогда не будет у нас хороших дорог. Прав классик один и прав классик другой: "... разруха она не в клозетах, а в головах", - продолжал он привычно разглагольствовать, словно на заседании в мэрии, - понастроили тесных лабиринтов для жилья - опустилась чаша весов вниз, уравновесили, бросив на другую гигантские трубы.
Реакции от Алексея не последовало, но Помпея это не смутило.
- А надо всего-навсего дома попросторней, автономии в них побольше и, казалось бы, заживём. Дороги устоятся, и всё будет хорошо, но нет, а как же ЖКХ и Автодор, что же тогда их кормить будет, кто о них позаботится? - философствовал Помпеев в одиночку на производственные темы.
- Что же ты на деле не продвигал свои взгляды, когда был мэром или решал другие проблемы? Хапнуть побольше? - наконец Алексей не выдержал болтовни Помпея и резко вступил в полемику.
- Вот не хами только. Ты же знаешь не понаслышке, что против ветра ссать - это всё равно, - и он неожиданно замолк с открытым ртом, подбирая нужные слова, а со стороны казалось, что ему просто не хватило в груди воздуха, и тут преодолев спазм, выдал такой перл, - что ежей голой задницей щупать.
- Ты сам-то понял, что сказал? - съязвил Ухваткин в ответ.
- Я-то понял, ты вот пойми, - продолжал Помпеев в запале.
- Ты скоро как Черномырдин будешь изъясняться, - уже более миролюбиво озвучил свою позицию Алексей.
- Ты же знаешь, у нас найдут экспертов, которые всё разложат по полочкам, докажут тебе, что земля имеет форму чемодана, а когда ты с ними согласишься - докажут обратное, - также снизив тональность диалога и добавив в него немного ясности, пробормотал Помпеев.
- У экспертов, как у американцев на все вопросы есть правильный ответ, но вот только по большому счёту, он оказывается, в конце концов, далёким от истины и ложным, - согласился с ним Ухваткин.
И они как всегда принялись ругать двуличный и лживый Запад, так как он далеко и им за это ничего не будет, да и другой привычки выпускать пар просто не было.
"Откуда он всё-таки узнал про диск?" - задал сам себе повторный вопрос Ухваткин и, откинув одеяло, сел на кровати опустив ноги на палас. После взрывной контузии, кроме травм конечностей, сотрясения мозга и краткосрочной потери памяти, он постоянно испытывал холод и даже в июле спал под байковым одеялом и в пижаме. Врачи успокаивали, говорили со временем пройдёт, нужно только подождать, вообще он легко отделался, могло быть и хуже.
Алексей встал, засунул ноги в тёплые мягкие тапочки-шлёпанцы, поправил пижамную куртку, перекрученную за ночь во сне, и, опустив обе руки в глубокие её карманы, пошмыгал в туалет. Проходя мимо зеркальных дверей шкафа-купе, он не удержался и глянул на себя в зеркало.
"Как фриц в сорок первом под Москвой, - оценил он свой вид в зеркале, как ни поправлял пижаму, воротник остался задранным вверх, и добавил с сарказмом, - хорошо ещё синяки сошли, а то было бы как под Сталинградом".
Насмешка над собой помогла ему преодолеть наступающее уныние, которое ещё не наступило, но вот-вот уже было на подходе из-за утренних размышлений и воспоминаний, которые завели его в тупик.
Закончив утренние процедуры только умыванием, поленился бриться, он поначалу вошёл на кухню с мыслью о завтраке. Но такая мысль так и осталась мыслью, не получившей своего дальнейшего развития, даже более, возникла контрмысль, зачем ему завтрак, если не хочется кушать, он просто сыт.
Покинув кухню, Алексей вошёл во вторую комнату и включил телевизор, поискав пульт и взяв его в руки, устроился на диване напротив. Экран засветился утренней программой первого канала. Обладатель пульта начал перебирать каналы, но везде было в принципе одно и то же, да он и сам не знал что ищет, потому вернулся снова на первый.
А в мыслях вернулся к постоянному ребусу, который мучил его ещё в больничной палате и не покидал уже после выписки, но теперь если главные вопросы так и оставались неразгаданными из-за множества неизвестных: "Кто подстроил взрыв его автомобиля?" и "Кому это нужно?"; то сопутствующий, вытекающий из первых двух: "Что делать?", не обладал уже такой конкретикой и постоянно удовлетворялся всё новыми и новыми ответами, в зависимости от настроения, времени суток и других житейских коллизий, сопровождающих человека всегда и везде.
После выхода из больницы этот второстепенный вопрос, не отягощённый глобальностью, свёлся к первому решению: "Устроить всё по-людски, по-христиански в отношении усопшей матери, Веры Васильевны". Потому простой и понятный вектор действий исполнялся как по линейке, прямо и на нужную длину. Ухваткин заказал в церкви, которую посещала мать, сорокоуст; нашёл её подружку, Зою Петровну, дал денег, чтобы она по своему усмотрению организовала в подъезде помин; съездил на могилку и договорился с кладбищенским начальством о надгробье и оградке; встретился с дочкой и бывшей женой, поблагодарил её за хлопоты связанные, с похоронами.
Далее вопрос "Что делать?" трансформировался в свой синоним "Как жить?", и снова прямой отрезок не превратился в прямую линию, уходящую в бесконечность, а отсекался в нужном секторе. Ухваткин занялся своими текущими финансовыми делами: оформил документы на возмещение страховки по несчастному случаю; наследственными делами по квартире матери; прокрутил каналы давления на страховую компанию по автокаске, возможно удастся уладить дело без суда по возмещению ущерба за автомобиль, не подлежащий восстановлению; посетил свою фирму.
И вот сейчас, сидящего на диване, мучил уже младший собрат вопроса "Что делать?", "Чем занять себя в сию минуту?", если не хотелось завтракать, не хотелось смотреть телевизор, вообще ничего не хотелось.
"Чем же я занимался последнее время перед взрывом, что у меня, кажется, и свободного времени-то не было?" - спросил он самого себя и стал вспоминать.
Калейдоскоп событий замелькал в его памяти: желания и проекты в бизнесе; тревога, суета вокруг диска; семейные неурядицы и счастливые мгновенья; лица, приятные и не очень, знакомые и чужие, но всё как-то нечётко и расплывчато, по-видимому, сказывалось последствие травмы.
Казалось, что ничего его не отвлекает, и мелькающие кадры в телевизоре с комментариями не интересуют, но в этот самый момент ведущая утренней программы сообщила с экрана о гороскопе на сегодняшний день, и, словно шаровая молния, просочившаяся сквозь невидимые щели безразличия, в его мозгу вспыхнула яркая мысль "гадалка Мария".
Ему показалось, что он вспомнил сразу всё: как он метался от милиции к бандитам; от Помпея к какому-то медиуму-экстрасенсу; и, в конце концов, пришёл к ней, к гадалке Марии, которая в два счёта решила его проблему.
"Она должна помочь снова, она скажет, кто заминировал мой автомобиль".
И он, ранее не верующий ни в бога, ни в чёрта, ни в построение коммунизма, высмеивающий людские предрассудки, такие как гадания и предсказания, и признающий лишь как народную традицию, магию числа тринадцать и женщину с пустым ведром, впал в инфантилизм.
Алексей лихорадочно начал искать ту газету с рекламой услуг по гаданию, из которой он когда-то извлёк тот телефон, абонент которого теперь ему казался той спасательной соломинкой в его перепутье, его панацеей не только от болезней, но и от всех бед. Газеты не было, то есть не в смысле не было нужной газеты, а не было вообще газет.
"Татьяна Ивановна, убираясь, выбросила весь этот хлам", - горестно воскликнул он, понимая, что женщина, которая убирает в его квартире, не причём.
"Так, звонил я тогда не с мобильного, с домашнего".
И он начал просматривать в опции домашней трубки последние набранные телефонные номера, благо, что он отсутствовал последние два месяца в квартире. Многие номера Алексей знал, другие были сотовой связи, а не городской, и вот выбор пал на один номер, и он тут же нажал на кнопку дозвона.
Длинные гудки казалось, будут продолжаться вечно, но вот на другом конце провода щёлкнуло, и приятный, знакомый голос, представился секретарём гадалки. Ухваткина, оказывается, помнили, но сегодня пока записи на приём нет, нужно перезвонить во второй половине дня, и, возможно, тогда ситуация прояснится.
Объяснения секретаря были более убедительны, записи нет не потому, что много клиентов, просто в настоящий момент гадалки нет в городе. Он не расстроился, всё-таки контакт состоялся, а встреча, будет и встреча, и, радостно потирая руки, двинулся на кухню, нет кушать не хотелось по-прежнему, просто приём лекарства, назначенного врачами, никто не отменял, а Алексей никогда не сомневался в надёжности и нужности традиционной медицины.
Позавтракав без аппетита и выпив лекарства, Алексей снова предался размышлениям, но на этот раз они не были абстрактными, хотя и носили несколько мистический характер. Теперь его беспокоило то, что он предъявит гадалке, как она найдёт тех, кто подложил взрывчатку под автомобиль, а что если убить хотели не его, а смотрящего. Ведь Варев был связан с криминальным миром, за ним, возможно, следили, чтобы отвести подозрения и запутать дело попытались устранить в чужом автомобиле. Тогда получается, что телефон прослушивался. Он с ним договаривался о встрече по мобильному.
"Может позвонить Вареву, - думал он, и сам же себя подвергал сомнениям, - что ему скажу? О чём стану говорить? Будем вести беседу о здоровье и погоде? Нет, не нужно этого делать".
В период выздоровления Ухваткин привык беседовать мысленно сам с собой. Нет, это не был диалог с внутренним голосом или со вторым противоречивым "я", это всё же монолог. Лёжа на больничной койке в палате люкс и, не имея возможности общения с другими больными, Алексей абстрагировался. Он сам себе ставил вопросы и сам же отвечал на них, причём сам процесс монолога был разбит на отдельные составляющие и также проанализирован им самим.
Сначала возникала идея, мысль, затем она получала вербальную форму, но не озвучивалась, хотя он чувствовал, когда это происходило, язык подёргивался, совершая почти незаметные колебания синхронные со словами и выражениями, как если бы он произносил их вслух. Поначалу ему было забавно размышлять на отдельные абстрактные темы в новом стиле, но потом потихоньку привык и перенёс такую форму мышления и на практические события и дела. Ему нравилось строить внутренний монолог для самого себя. Вот и сейчас он с удовольствием предавался такому занятию.
"А что обычно предъявляют гадалкам? Фотографии? - Чьи фотографии? Письма и личные вещи? - Чьи личные вещи?"
"Что же вообще могут представлять собой ясновидящие, нет, не те шарлатаны, которые "косят" под них, а другие?"
"А какие другие?"
"Ну, другие, которые существовали и раньше, о которых из уст в уста передаёт народная молва".
"Что-нибудь о таких вещах говорят словари - кладези мудрости?"
"Посмотреть в словаре или в интернете?"
"Нет, всё же в словаре, в интернете можно нарваться на тех самых шарлатанов, а критериев для сравнения нет".
Алексей подошёл к книжному шкафу и, открыв стеклянную дверку, извлёк несколько словарей, занимающих самую верхнюю полку.
И Ухваткин, ранее высмеивающий свою родную мать за теорию стержня внутри человека, вдруг почувствовал, что у него такого стержня-то нет, вот потому, сейчас он будет искать не только толкование о ясновидящих, но и этот самый стержень.
Однако поиски в большом энциклопедическом словаре советских времён ни к чему не привели.
"Так и должно быть, ведь тогда не было ни секса, ни религий, ни иных вещей, противоречащих правящей идеологии".
В современных словарях, благо и такие оказались под рукой, вот что он вычитал:
"Ясновидение - ясное зрение. Прорицатель буквально видит будущее. Метагномия: толкование будущих событий, увиденных в гипнотическом трансе. Предвидение: внутреннее паранормальное знание будущего. Психометрия: экстрасенсорная способность сообщать сведения о человеке через контакт с принадлежащим ему предметом".
"Ну, что успокоился? Стало легче и понятней от таких знаний?"
Он захлопнул словарь, и стал ставить книги обратно на полки книжного шкафа.
Неожиданно взгляд его встретился с цифровым фотоаппаратом, лежащим на тумбочке рядом с сотовым телефоном.
"Чёрт, я же обещал секретарше вернуть его, как только ..., - и вот тут его словно ударило током, нарушив ход логической цепочки о долге вернуть личную вещь бывшей секретарше, он в своих мыслях переключился на то, для каких целей он брал эту вещь, - сделаю фотографии джипа для страховой компании".
"Джип!" - вот что всё связывало в один узел, вернее не сам автомобиль, а его фотографическое изображение после взрыва. Этот изящный бежевый "лексус", превратившийся в уродливого монстра с развороченной крышей и выбитыми стёклами. Он покажет ей фотографии джипа. Нужно только напечатать их.
"Вот тебе и психометрия! Правда тачка принадлежит или принадлежала, как теперь правильно выражаться, мне, но в ней был и Варев, и касались те, кто заминировал".
И он стал одеваться, чтобы отправиться в фотостудию, но посмотрев затем в зеркало, решил и побриться. Извечная проблема выздоравливающего человека что делать, на ближайшие два часа была решена Алексеем успешно, и в перспективе уже наметились ещё два дела во второй половине дня: вернуть фотоаппарат и созвониться с секретарём гадалки.
Глава 3.
Шум и завывание двигателя, постукивание колёс на выбоинах и мелькание вечерних пейзажей за окнами автобуса укачали Марию, и она, откинув сиденье в более пологое положение, задремала. Ну, вы знаете, что дорожная дремота не такая, как на мягком диване после трапезы, она сродни той, когда засыпаешь в кресле с пультом от телевизора во время бесконечно долгой рекламы и просыпаешься в тот момент, когда самое интересное уже закончилось. Так случилось и с Машей, которая ждала, ждала заката солнца, чтобы им полюбоваться, да и не дождалась, уснула.
Разбудили её не толчок соседки, а смена шумового оформления в салоне, двигатель не урчал, колёса не стучали, всё это заменили шарканье ног, двигающихся по узкому проходу пассажиров, шелест пакетов и тихий гомон голосов.
Она посмотрела на часы, двенадцать часов ночи. Отодвинув штору, выглянула в окно. Автобус стоял напротив небольшого памятника Ленину, за ним виднелось старое здание железнодорожного вокзала, куда теперь перенесли и автовокзал. Балашов. Стоянка сорок минут. До деревни осталось всего-навсего тридцать километров. Она не стала висеть над проходом, как молодой человек с кресла перед ней, а дождалась, когда все вышли, вышла наружу и она подышать свежим ночным воздухом и размять ноги, прихватив с собой дамскую сумочку с кошельком и документами.
Некоторые пассажиры прибыли в свой конечный пункт. Они обнимались и целовались с встречающими их людьми. Другие отправились побродить по привокзальной площади, третьи стояли в сторонке и просто курили. Кстати, курящих женщин было больше, чем мужчин, отметила про себя Маша.
Но они все в меньшей степени интересовали её, она рассматривала другую небольшую группу с сумками и пакетами, которая жалась к входной двери автобуса. Это будущие пассажиры, и, возможно, кто-то тоже едет в её деревню, но знакомых лиц не было, а к их диалогу с водителями автобуса, по которому можно было определить конечную цель их поездки, она опоздала.
Устав стоять на одном месте, она решила побродить. Перешла дорогу перед автобусом и оказалась на тротуаре у пятиэтажного жилого дома. Пройдя вдоль него в сторону вокзала, Маша остановилась у того места, где раньше располагалось кафе-закусочная.
Это заведение общепита было памятно для неё тем, что они всегда с матерью, когда приезжали в город посещали его в ожидании автобуса. Тогда в большом просторном зале стояло несколько столов на тонких ножках из металлических трубок. Сами столешницы, верхним слоем которых служил белый пластик, на своей поверхности всегда имела два столовых предмета: солонку, с крупной поваренной солью внутри, и горчичницу, в основном без крышки и засохшим содержанием по краям. И плакатом-табличкой посредине: "Пальцами и яйцами в соль не лазить!" Колхозники и селяне, посещавшие районный город, привозили всё с собой и, приходя перекусить в кафе, там ничего не покупали, а довольствовались своим. Это своё в основном и было варёнными куриными яйцами, крошки желтков которых и создавали цветной колорит в солонках.
Таблички с курьёзными надписями просуществовали довольно-таки долго, приблизительно в течение трёх месяцев, затем исчезли бесследно, то ли по чьей-то подсказке, то ли кто-то в администрации однажды сам более вдумчиво прочёл их.
Кроме этих табличек кафе вызывало в памяти добрые и приятные воспоминания, что не говори, это было единственное место в районе вокзала, где можно было обогреться и посидеть за столом, ничего не заказывая.
Сейчас на этом месте был обыкновенный магазин, который посетить в данное время суток не было никакой возможности. "Как и нет ни какой возможности вернуться в то время, если только в своей памяти", - размышляла Мария.
"А что если попытаться с помощью браслета прочитать здешнее информационное поле, увижу ли я саму себя или нет? Вряд ли, столько времени прошло, столько народу побывало на этом месте, вот подобрать бы код, который позволил отсчитывать определённое время назад. Это уже машина времени, и я фантазирую, как Андрей Викторович, заразная болезнь, получается, засела в подсознание и не вытравишь ничем".
"Вот так и в деревне, всё меняется и не в лучшую сторону, и вернуться в то время, когда село было на подъёме, нет никакой возможности, следовательно, и посетить то беззаботное личное время также нельзя, жаль всё-таки, что не взяла с собой браслет", - слегка погоревала она.
"Если в настоящем всё неудачно, то человек ищет хорошее в прошлом", - дополнила свои рассуждения сарказмом Мария.
Она посмотрела в сторону автобусной стоянки, там уже началась посадка, взглянув ещё раз на бывшее кафе и вздохнув, отправилась к автобусу.
На ответвлении от трассы, ведущем в деревню, в полночь она выходила из "икаруса" одна. Подсевшие пассажиры на свободные места салона в Балашове поехали дальше, кто в Борисоглебск, кто в Тамбов, а кто и в такую маленькую деревеньку, как эта, затерявшуюся где-нибудь на бескрайних просторах Черноземья.
Не успели раствориться в темноте красные габаритные огни и звуки завывающего двигателя, а Мария, не сделав и пару десятков шагов, чуть не упала, провалившись правой ногой в глубокую выбоину на асфальте.
Единственная асфальтовая дорога, построенная в конце семидесятых годов, судя по всему, без ремонта приходила в упадок. Пролегала она мимо деревенского кладбища через первую улицу и прудовую плотину в центр села.
Село утопало во мраке, как раньше в огнях, когда дорога ещё была новой. Марии пришлось приспосабливаться к ночному видению, чтобы на сером полотне дороги обнаруживать тёмные пятна ухаб и провалов, но иногда она ошибалась, наступая осторожно ногой на тёмные силуэты, а они оказывались не углублениями, а лишь тенями, неизвестно откуда взявшимися. В таком случае также происходил небольшой сбой в движении, нога раньше времени встречалась с твёрдой опорой, но теперь она уже была готова к таким коллизиям, потому лишь вздрагивала и ойкала, ну иногда чертыхалась.
Двигаясь с сумками и пакетами по деревне, Маша не обозревала окрестности, так как была занята дорогой, да и сложно было бы что-нибудь разглядеть в кромешной тьме разве только по наитию, всё-таки это её малая родина.
Кроме звуков шарканья босоножками по разбитому асфальту, кое-где попадались мелкие камешки и гравий, лая одинокой собаки в середине села и шума проходящих машин по трассе за спиной, других звуков не отмечалось.
"Даже собаки не брешут. Повывелись что ли?" - подумала она.
И тут же поймала себя на мысли, что использует деревенскую лексику, лишь только шагнув на сельскую землю.
"Ну и хорошо, быстрей адаптируюсь", - похвалила она себя за местный патриотизм.
Дома не спали. В меньшей комнате из маленького окошка пробивался свет. Подойдя ближе к палисаднику, она сквозь листву росшей у угла дома груши увидела голубой огонёк телевизора и в окнах зала.
"Ждут", - радостно забилось сердечко.
Услышав шаги, залаяла во дворе собака.
"Интересно, как её зовут", - пронеслось у Марии в голове.
В тот же миг стукнула щеколда на уличной двери дома и на крыльцо вылилась полоска света. Она разросталась, дверь открылась совсем и на крыльцо ступила мать Марии Вера Ивановна.
- Что заждались? - весело и задорно воскликнула Маша, ставя сумки и пакеты на ступени крыльца.
Мать ахнула, словно приезд дочери был для неё неожидан, и они стали обниматься и целоваться, невзирая на неудобный перепад высот ступеней и препятствия в виде дорожной поклажи под ногами.
После такой же бурной встречи с отцом, Анатолием Андреевичем, и разбора гостинцев и подарков расположились на кухне все втроём. На плите разогревались чайник, и вареники на сковороде под толстым слоем сметаны. На Машины возражения, что на ночь есть вредно, мать ответила гостеприимным аргументом, негоже гонять пустой чай пусть даже и в час ночи.
Отец, как всегда в своём стиле, предлагает по стопочке, дочь, конечно, отказывается, и в этом её поддерживает мать. За чаем и варениками неспешно поделились информацией друг о друге и всё, пора спать. Утром наговоримся.
Марии казалось, что не уснёт на новом месте, но нет, поворочалась немножко и провалилась в мягкую темень.
Утро обозначилось запахами пирожков, которые пекла мать, и звуками электробритвы, брился отец. Оба хотели угодить дочери, такой редкой гостье в отеческом доме.
Мария не стала долго нежиться, откинула тёплое одеяло и покинула огромный провал в перине, чтобы достать халат из сумки. Звук бритвы умолк и послышались голоса, родители разговаривали, ну, конечно же о ней. Маша поспешила сменить ночную рубашку на халат, интуитивно чувствуя, что отец не выдержит и пойдёт проведать спящую дочь.
Так оно и вышло, он вошёл в комнату с коробкой от электробритвы в руках и увидел гостью уже стоящую перед зеркалом, расчёсывающую длинные волосы.
- О, ты уже встала, - изумился он неподдельно и стал укладывать на шифоньер электробритву.
- Я и говорю матери, Марийка долго спать не будет, - продолжил он, обильно поливая себя одеколоном и фыркая при этом.
Завтракать сели в начале девятого часа, по деревенским меркам - это уже поздно. В этот раз она не стала сопротивляться и выпила стопку крепкой настойки за встречу. Разговор строился во взаимных вопросах и ответах, но обходил стороной тему её личной жизни, словно боялись спугнуть радостную атмосферу застолья.
Решили устроить небольшой праздник вечером, пригласить соседей и Машину подружку Надьку Саблину с детьми и мужем, со всем семейством не принципиально, придёт одна ну и хорошо.
- Мам, давай я тебе помогу, - предложила Маша.
- Да в чём же ты мне поможешь? И так всё готово, ждали. Отдыхай, сходи в сад, на гумно, с хозяйством ознакомься, - категорично возразила мать.
Мария вышла в сад. Фруктовые деревья, которые она помнила и любила в детстве очень сильно постарели, некоторых не стало вовсе, спилили. На тех, которые ещё остались, виднелись зелёные мелкие яблоки, лишь только белый налив местами пожелтел и укрупнился. Она подняла одно такое яблоко и, вытерев его о полы халата, надкусила.
Вкус оказался кисло-сладким, таким, который она любила и помнила.
- Вот за этим и стоило ехать, - произнесла она вслух, прожёвывая и глотая мякоть яблока.