Аннотация: Посвящается всем служившим в 94-м отдельном боевом вертолётном полку. К моему большому сожалению, часть расформирована в мае 2002 года.
ЛЕКАРСТВО ОТ СТРЕССА.
На аэродроме "Зелёный" в классе предполётной подготовки второй эскадрильи пилоты вырывали друг у друга плановую таблицу следующего лётного дня. Вырывали и следующего - это, конечно, правильно подобранные слова в данном контексте, но они несут в себе и иной смысл - иронический, даже, можно сказать, утрированный.
Время тогда было смутное, начало девяностых. Закончился Афган, распался Союз, ветер перемен сильно потрепал и Вооружённые Силы. Лётные части захлёстывали извечные проблемы: отсутствие керосина и ГСМ для обслуживающей техники, нехватка запчастей и запоздалое финансирование. Всё это сказывалось на боевой подготовке, летать стали меньше, а для пилотов - это смертельный приговор. Поэтому вырывать плановую таблицу - это воочию увидеть свои вожделенные минуты, а если повезёт, и часы воздушного драйва, а "следующего" - звучит смешно, так как предыдущий уже забылся, если вообще он был.
Капитан Андрей Асташин - военный лётчик второго класса, как и старший лейтенант Сергей Хрусталёв, но помимо профессиональных навыков вне аэродрома их сближала дружба семьями. Служить - в девяносто четвёртом отдельном боевом вертолётном полку, дислоцированном в городе Спасск-Дальний Приморского края - они начали одновременно в далёком восемьдесят третьем году. Прибыли по распределению после окончания военных авиационных училищ. Асташин - выпускник Сызранского высшего военного авиационного училища лётчиков, а Хрусталёв - Саратовского.
Разными путями они пришли в авиацию. Если Асташин выбрал прямую дорогу, то Хрусталёв - тернистую. В своё время он сделал попытку откосить от армии на вполне законных основаниях, через ДОСААФ, а вышло наоборот - откосил от гражданки. Небо на деле оказалось болотом, засосав Хрусталёва по то самое "не хочу". Он на всю жизнь запомнил пошленькие стишки на стене дощатого туалета досаафовского аэродрома "Дубки": "Кто видел небо наяву, не на конфетных фантиках, кого секли, как нас секут, тому не до романтики!" Но всё выходило иначе, и даже комментарий к "написанному" командира звена, его однофамильца, перед строем курсантов эту романтику не развеял: "Каждый год появляются придурки, которые мнят себя героями, - это сортирная писанина из такой области". Во времена застоя модно было писать на стенах общественных туалетов, выражая свой протест и несогласие типа: "Штаны не сниму и какать не стану, - свободу Луису Корвалану!" Но одно дело - написал и забыл, а другое, - когда стёклышком соскабливаешь не тобой малёванное, запоминается надолго. Хрусталёву пришлось скоблить - потому, как в его дежурство командиром и были обнаружены стишки, ранее никому не мешавшие, архаичные наскальные граффити объявились ещё в начале летних сборов в Саратовском учебном авиационном центре (СУАЦ) имени Ю.А. Гагарина. Да в том самом, где путёвку в небо получил сам Юрий Алексеевич. О его звёздном пути в "центре" напоминал бюст бронзового цвета и пожилая медсестра, мерящая давление перед началом полётов всему лётному составу, имя и отчество которой - сразу же Хрусталёвым забылось, так как легенда о том, что она лично щупала яички Гагарина, способна затереть любую иную информацию об этой женщине. Услышав такую быль, Сергей возмутился похабным отношением рассказывающего к первому космонавту, на что получил вразумительный ответ, сбивший его совсем с толку: "Вы, товарищ курсант, считаете, что Гагарин был кастрированным?"
Асташин - лётчик минус инженер. Хрусталёв - лётчик минус техник. На авиационном сленге так читались записи в дипломах. И Саратовское ВВАУЛ готовило вертолётчиков с высшим образованием, но Сергей был мамлеем - младшим лейтенантом - лётчиком, прошедшим двухлетнюю подготовку в ДОСААФ и годичную в военном училище, но по курсу среднего. В те времена Афган всё больше и больше требовал "мяса", т.е. лётного состава, и два училища не справлялись с возросшими потребностями, вот и брали кадры из запаса, штампуемые ДОСААФом. Не то чтобы огромные безвозвратные потери пилотов скрывались от народа, - нет, просто на одного погибшего приходилось пять списанных, психологическое давление было высоким, обостряя различные наследственные болезни, пропущенные авиационной медициной при наборе. Да и сам 94-й вертолётный полк, созданный двенадцатого июня восьмидесятого года, существовал как перевалочная база для подготовки лётчиков к ведению боевых действий в горно-пустынной местности.
В полку бывших мамлеев окрестили "Кедышниками", неважно, какие у них уже были должности и звания. Не особо и обидный когломен (на римский манер) позволял чётко различать лётные сословия. Придумали его, естественно, "кадровые военные", так называли себя выпускники с высшим образованием. Смысл прозвища и отсылал к истокам: "кадровые" четыре года проходили курсантами в сапогах, а "Кедышники" - всего лишь год, а два - в кедах, на гражданке. Получить высшее образование они могли только заочно. Военкоматы следили за этим строго, не давая направлений досаафовцам в высшие военные учебные заведения и поддерживая, таким образом, мобилизационный резерв на случай войны. По уровню лётной подготовки в частях они фактически ни в чём не уступали кадровым, а раз так - тем и обидно, зачем столько учиться, если летаешь одинаково. В Армейской авиации (так в ВВС называли вертолётчиков) из сословия "Кедышников" вышли уже и командиры полков, герои Советского Союза, и на многих иных должностях они чувствовали себя превосходно. Единственным табу для них - должность заместителя командира по политической части. Не ставила в своё время коммунистическая партия на такие должности бывших мамлеев. Так и повелось далее, когда и партии не стало, да и сами "Кедышники" не горели желанием, а поговорка: "Курица не птица, замполит не лётчик", отбивала карьерное стремление к майорскому званию. Все хотели оставаться пилотами, к тому же замполит по тем временам - это всё равно как мужские парные тестикулы в сексе, мешают процессу, но в ответственный момент оказываются самыми важными.
- Слышь, Кедышник, лапоть ты наш винтокрылый, что там всё высматриваешь, один вылет на полигон парой и отдыхай, - не выдержав ожидания плановички, Андрей свалился в область психологического давления.
- Экипаж сборный, смотрю, откуда оператора забирать, - не обращая внимания на слегка обидный тон Андрея, спокойно отбивался Сергей.
- А кто оператор? - уже по-деловому спросил Асташин.
- Замполит, - ответил Хрусталёв со вздохом.
- Не повезло, он сейчас самый занятой, - со знанием дела резюмировал Андрей, поставив специально ударение в последнем слове на "о", тем самым усилив его значение.
Замполит второй эскадрильи майор Кочергин, о ком собственно и шла речь в разговоре друзей, был ещё и лётчиком-инструктором. Обучать молодняк ему доверяли редко, но в связи с нехваткой вторых пилотов наделили статусом инструктора, дающим полное право дополнять экипажи до штатных, тем самым позволяя командирам тренироваться, двигаясь по курсу лётной подготовки.
Кочергин, или как его ещё называли Петрович, - бывший лётчик-истребитель, списанный с самолётов по сокращению штатов. Это ещё одно сословие в когорте вертолётчиков с новым когломеном - "Свистки", командование их не притесняло, летать им давали, но не более. Ведь из бывшего классного истребителя очень сложно сделать талантливого вертолётчика, чувствовавшего "задницей" машину. И не в умении загвоздка - это уже сидело в крови, и его так просто не вытравишь. Всё дело заключалось в посадочной психологии и вертолётной аэродинамике. Заходя на посадку, истребитель сохраняет определённую скорость, встречный воздушный поток, взаимодействуя с крылом, держит машину в пространстве до касания колёсами полосы. У вёртолёта всё иначе, посадка - это постоянное гашение скорости в процессе снижения, вот здесь собака и зарыта, переученному лётчику нужно ломать свои навыки: сначала зависнуть в воздухе и лишь затем позволить колёсам коснуться грунта. На аэродроме и тренажёрах технику посадки не сложно освоить, но когда возникает необходимость садиться в экстремальных условиях: горная местность, снежная и земляная пыль, в лесу, когда много препятствий, и страх самосохранения вертолётчика начинает выдавливать конкретное табу: "Береги хвост!", то тут, может подсознанье отметиться неприятной искоркой, которая повлияет на технику пилотирования, и тогда посадка - "дрова"...
Самих "кровных" вертолётчиков, прибывающих из училищ, встречают в лётных частях проверками в воздухе. После таких ознакомительных полётов инструктора и командиры распределяют пополнение на должности. Одних, если есть возможность, сразу ставят командирами экипажей, других - вторыми или правыми лётчиками, штурманами. Тут же выпадают в осадок и третьи - замполиты. В основной массе - все набираются лётного опыта вторыми пилотами, а в дальнейшем - как повёзёт.
Правые лётчики - штурманы у восьмёрок и операторы у двадцатьчетвёрок - подучатся, полетают, имея в дальнейшем возможность продвижения по лётной карьерной лестнице, замполиты, хоть и летающие, так и остаются ими же до конца службы. Очень непросто замполиту продолжить лётную карьеру, его затем двигают в основном по политической части. Хотя встречались и очень прилично летающие замполиты, но, как говорится, повелось издревле - не нам это и менять. Некоторый порядок вещей в авиации необычен: не присваивать тринадцатый номер летательному борту, после счётной дюжины идёт цифра четырнадцать; не подниматься в воздух с отпускным билетом в кармане - можно на отдых и не сходить; много и других примет, со стороны выглядевших суевериями и предрассудками, но на деле выстраданных и писаных кровью. Вот и негласное поверье про замполита из этого ряда.
- Так у тебя и вторая плановая таблица - на сложняк?! - удивился Асташин, разглядев у прижимистого Хрусталёва ещё одну выписку, но уже по сложным метеоусловиям - запасной вариант, если вдруг погода испортится.
- Успокойтесь, капитан, в сложняке Вас не наблюдается, там летают только классные пилоты, - отомстил ему Хрусталёв, передавая бумагу нестандартного формата с типографским делением на прямоугольники, в которых уже рукописно, но аккуратно вычерчены продольные палочки с кружочками и иная абстрактная (для непосвящённых) пиктография.
У лётного состава это произведение графики и называлось плановой таблицей полётов.
И вот, наконец, хлопнула входная дверь, самоподготовка начала разбиваться на отдельные составляющие, её участники потянулись на перекур. К Хрусталёву подошёл ведущий пары капитан Губарев.
- Ну как, Серёга, готов? - спросил Губарев его, - Пошли, курнём и в процессе обсудим, как реально построим вылет.
Хрусталёв летал ведомым в паре Губарева, обсуждение совместного полёта в приватной беседе с ведущим считалось нормальным порядком вещей в лётной среде.
- Идём, - согласился Сергей и, поднявшись из-за стола, потрепал тёмные густые завитушки на голове Асташина, спросив при этом, - кудрявый, курить идёшь?
- Серёга, прекрати, ты же знаешь - я этого не люблю, - обиженным голосом отозвался Андрей на действия Хрусталёва.
Его кудрявая шевелюра стояла ирокезом на макушке, от этого форменная шапка всегда сползала ему на лоб. Негласное прозвище Андрею не нравилось, по национальности он был русский высоченный парень под метр девяносто, но прилагательное "кудрявый" внутри народных поговорок и анекдотов сталкивало его в неприятное родство с другой национальностью, непопулярной в бывшем Союзе, хотя ксенофобией он сам лично не страдал.
- Ладно, Андрюха, извини, так идёшь, или нет? - повторно переспросил Сергей друга.
- Ты продержал плановичку, а мне теперь навёрстывай, закончу - подойду, - уже более миролюбиво ответил Андрей.
- Успеешь расписать свой полёт по маршруту, тысячу раз уже летал, а до контроля готовности, - Хрусталёв прервался и, посмотрев на часы, продолжил, - сорок три минуты.
- Ладно, идём, ты и мёртвого уговоришь, - легко поддался искушению Асташин, закрывая тетрадь, в эскадрильи все знали его как заядлого курильщика.
И втроем они пошли к выходу. В курилке за зданием уже было довольно-таки много народа, в основном лётчики.
Апрельский кислород щекотал ноздри, сквозь редкие высокие облака играло солнце. Снег повсюду сошёл, лишь только на вершинах гор хребта Сихотэ-Алинь громоздились белоснежные шапки, но даже с расстояния в несколько десятков километров было заметно, что низ их начинает пачкаться, будто подол белого платья невесты в распутицу, сколько его не поддерживай руками, всё равно нечаянно промокнёт ненавистную лужу. Тёмно-серая прошлогодняя трава аэродрома, за зиму выстеленная снегом в гладкошёрстный ковёр, выглядела мокрой, словно после дождя - под её шубейкой очагами ещё оставался лёд.
Настроение у всех было приподнятым. Весна, завтра полёты, да и просто молодость. Все шутили, смеялись, дыша чистым влажным воздухом, но при этом и курили. Погожий весенний денёк был уже на исходе, оставалось так, несколько штришков: контроль готовности - обязательное мероприятие, где проверяется степень подготовки лётчиков к полётам - общее построение и домой. А завтра - в небо! Подняться на высоту птичьего полёта, и с небес рассмотреть, как уверенно шагает весна по краю, меняя ландшафт Приморья.
Полёты начались по плану. Взлетела зелёная ракета, и аэродром, загудев, ожил. Глухо хлопали по воздуху лопасти Ми-8, энергично рокотали Ми-24, уплотняя несущими винтми влажный воздух. Со стороны было видно, как с краев ометаемой винтами площади сбегает вода и, попадая в упругую струю отбрасываемого потока, закручиваясь, рассыпается в водяную пыль, становясь вновь невидимой.
Губарев с Хрусталёвым начинали только с первой заправки, через два часа от старта ракеты. Они подошли к своим вертолётам, борттехники доложили о готовности машин: заправке топливом и оснащении вооружения боекомплектом. Хрусталёву оставалось дождаться только посадки майора Кочергина, находящегося в воздухе в составе другого экипажа.
Сергей уже запускал второй двигатель, вращались винты, прибежал запыхавшийся замполит и с помощью борттехника стал усаживаться в переднюю кабину оператора. Но вот всё включено, зачитана на магнитофон предполётная карта и доложено ведущему о готовности. РП разрешает одиночный подлёт на полосу для расстановки пары. Аэродром грунтовый, весенняя земля мягкая, руление проблематично.
Всё - поехали. Серый травяной ковёр, ускоряясь, бежал навстречу, отдельные былинки сливались в сплошное полотно, достигнув скорости ста двадцати километров в час по прибору, вертолёт, подняв нос, словно зазнайка при возрастающем внимании зевак, начал выполнять правый доворот на город. И вот уже деревья стали казаться травой, открылись пятиэтажные дома в районе завода Санитарно-технической арматуры с редкими жильцами на балконах, пара летела над городскими кварталами.
Ровный гул двигателей, ритмичное похлопывание лопастей при манёврах, радиообмен в головных телефонах и птичий взгляд на землю - не гасили ощущение лёгкой эйфории от полета, а наоборот, усиливали. Душа радостно пела, превращая полёт в торжество, и Хрусталёву чудилось будто он, слыша её серенаду и тихий шелест, несётся по воздуху не в кабине вертолёта, а на её крыльях. Вот это и есть то "болото", засосавшее его однажды, и Андрей был готов биться с её трясиной, преодолевая сложные перипетии судьбы и терпеливо гася семейные дрязги от неустроенности в быту, чтобы вот так - одним махом - компенсировать всё, в том числе ограничения и в свободе.
Вышли из круга, снизившись до ста метров и увеличив скорость. Город остался позади, земля набегает стремительней, хвост вертолёта всё выше. Поменялся ландшафт, показались рисовые чеки и каналы, заполненные талой водой. Их вид не позволял даже вверху сомневаться в весенней хляби и распутице.
Ведущий пары установил связь с "Гаражником" (позывной полигона). Огромное пространство для бомбометаний и авиационных стрельб по наземным целям - свободно, и пара, получив разрешения РП, огибая населённый пункт Сосновка, с разворота выходит на боевой курс (БК).
Хрусталёв, слыша в наушниках команды ведущего, синхронно выполняет их: "Горка... Атака... Огонь... Влево вывод".
Короткая фраза-слово "атака" - Сергей снимает предохранительный колпачок с кнопки управления огнём, по команде "огонь" - жмёт на гашетку. Хрусталёв, держа в поле зрения вертолёт ведущего, всё-таки одним глазком через прицел подсмотрел за целью в момент первого нажатия на кнопку огня. Короткая пристрелочная очередь из нескольких снарядов ушла в сторону цели, по полёту трассеров он сделал корректировку, слегка увеличив тангаж на пикирование, так было оговорено с ведущим ещё на земле, и повторным нажатием выпустил остатки боекомплекта в цель.
Отдача в шесть тонн от двуствольной пушки слегка затормозила движение вперёд, словно кто-то незримый и сильный, поддёрнув вертолёт за хвостовую балку, на секунду придержал его, но лишь на мгновенье. Лёгкая сухая вибрация прошла по борту всей машины и закончилась на зубах Сергея, подобное ощущение сравнимо лишь со сверлением бетонной стены электрическим перфоратором.
По команде "влево вывод" - Хрусталёв левой рукой на пульте вооружения поставил переключатель управления огнём в положение "выкл". Разгибаясь, услышал непривычный звук сверху в районе двигателей, будто бы выключая вооружение, он запустил какой-то ревун.
"Это что?!" - задал он вопрос по внутренней связи экипажу, продолжая ещё по инерции пилотировать, удерживая вертолёт в строю.
"Левый двигатель ушёл на малый газ!" - доложил второй лётчик.
Он, перенеся взгляд на приборы винтомоторной группы, и сам уже наблюдал непривычную картину: на указателе тахометра турбокомпрессоров образовалась вилка между стрелками, отображающих показания оборотов двигателей. Разброс составлял более пятнадцати процентов, недопустимо много, и говорило о серьёзной неисправности в работе силовой установки.
Хрусталёв потянул ручку управления на себя, отставая от ведущего.
"Какой двигатель?" - выяснял он по внутренней связи, всматриваясь в чёрные маленькие указатели оборотов. И увидев, что стрелка с белой циферкой один находится внизу, подтвердил сам себе: " Да точно - левый".
Дальше всё происходило автоматически, словно в каком-то забытье. Он доложил ведущему, загасив в процессе радиообмена скорость до ста пятидесяти километров в час и убрав крен, выпустил шасси.
Эфир замолк от неожиданности. Ведущий Губарев и руководитель полётов, застигнутые врасплох, собирались с мыслями, не издавая ни звука.
И словно кто-то незримый, заполняя пустоту эфира, подсказывал Сергею по своему, индивидуальному каналу: "Давай-давай к земле, садись, не тяни время, пока оно ещё есть!" Вошедшие прочно в сознание с курсантской поры слова инструкторов: "Если что-то непонятно - не тяни, садись, на земле разберёшься, у тебя не истребитель, а вертолёт", - возымели своё действие, и Хрусталёв повёл машину на посадку.
Эфир ожил его докладом о решении, РП выдал направление и скорость ветра у земли.
Держа в поле зрения светлое пятно бетонной посадочной площадки, он правым виражом построил заход и уже через пятьдесят секунд сидел на земле, выключая двигатели и останавливая тормозом вращение несущего винта.
Полёты прекратили, за ними на полигон прилетел вертолёт МИ-8, забрав экипаж и руководство полётов домой на аэродром "Зелёный".
На базе командир эскадрильи завёл его в свою канцелярию, заставляя по горячим следам писать объяснительную: "Пиши здесь, в классе тебе не сосредоточиться, допросами замучают".
Сергей, усевшись за столом, начал писать, но прочитав и слегка подумав, поморщился и скомкал лист, - слишком много повторов в тексте.
- Командир, может, я дома напишу в спокойной обстановке? - спрашивая, Хрусталёв уже в конце фразы догадался - морозит глупость.
- Пиши, как есть, потом переделаешь, если что не так, - настаивал на своём командир, добавив при этом, - уже с округа из Хабаровска звонили, на завтра запланирован борт за инспектором из отдела авиации. Борттехник с замполитом, ведущий и оба РП уже сдали в штаб рапорта, нам ещё всё состыковать нужно перед комиссией. Пиши!
Хрусталёв, разгладив измятый лист, положил его перед собой, взяв с командирского стола новый, начал писать. Со второй попытки ему удалось изложить что-то внятное на бумаге, к тому же по-военному краткое.
Командир эскадрильи майор Звонков был одного роста с Сергеем, и цвет их волос почти совпадал. Асташин иногда шутил по этому поводу: "Серёга, если бы не твои лётные голубые глаза, ты был бы второй комэска, но, видимо, ты очень любил голубые кеды, предпочитая их красным, и потому твоё карьерное продвижение затянулось". Хрусталёв, наблюдая, как майор знакомится с его опусом, отметил для себя тонкости портретных расхождений, игнорируемые другом: их русые волосы всё же имели отличия. У его визави они слегка уходили в рыжину, а у Хрусталёва с возрастом становились темнее. "Ну да, нужно как-то приколоть ответно Андрюху в этом вопросе, - не к месту вспоминал он совершенно не нужные застольные разговоры". Командир, пока мозг Хрусталёва, ища защиты от стресса, блуждал по отвлечённым темам, дочитал объяснительную записку и, кивая в знак согласия, упрятал листок в красную папку. Лишь после этого он, оглядев Хрусталёва сверху вниз, разрешил выйти.
Сергей направился в курилку за угол здания, где сидели лётчики эскадрильи, обсуждая случившееся.
- О, Серёга! - первым увидел его Асташин, - как настроение? Кеды не жмут?
- Ни рыба ни мясо, - ответил Хрусталёв, доставая сигарету из слегка примятой пачки.
- Ну, тогда рассказывай, как ты кинул своих боевых товарищей, - Андрей, затянувшись сигаретой, выпустил струйку дыма вверх, из-за этого левому глазу пришлось прищуриться, тем самым исказилась истинная мимика лица. Со стороны было непонятно, шутил ли он или говорил серьёзно.
Сергей почувствовал, что над ним подтрунивают, но озабоченный происшествием, не уловил суть прикола, и потому спросил бесхитростно:
- Не понял вопроса?
- Что тут непонятного, только о себе, эгоисте, и мыслишь. Садишься, где придётся, не думаешь, как на пересадку добираться другим. На твоём вертолёте по маршруту должен лететь я, расскажи мне, непонятливый ты наш, как теперь туда добраться?
- Всё шутишь, - укоризненно ответил Сергей, усаживаясь на свободное место и вытаскивая из коробка спичку.
Наконец прикурив и затянувшись, продолжил говорить:
- А мне вот не до смеха.
- А почему так? Что Вас тревожит? - балагурил, не останавливаясь, Андрей, - трандец Вашей карьере?
- Да уж - это точно, и капитана не успел получить, - мрачно согласился Хрусталёв.
Потом сделав паузу, словно вспомнив о чём-то, неожиданно засмеялся, произнёся сдавленным от смеха голосом:
- Столько лет делал карьеру, а теперь вот, блин, на пенсию без пенсии.
Вспомнить было о чём, карьера двигалась со скрипом, хотя бог не обидел его ни умом, ни лётным талантом, но вот не складывалось, не попал в струю, говорили в таких случаях. Надеялся наконец-то получить звание капитан, а то было уже стыдно перед родными. Начинал вместе Асташиным лейтенантом, но теперь Андрей его как-то обошёл.
- Это ты зря веселишься, тебя так просто не отпустят, а кто будет возмещать материальный ущерб государству и моральный замполиту? - продолжал наезжать на Хрусталёва Андрей под одобрительный хохот курилки.
В авиации всегда ходили байки о выплате с военных пенсий компенсаций за разбитую технику в период службы, но всё это так и оставалось на уровне анекдотов, запущенных каким-нибудь талантливым политработником в массы. Бывали у "горячего цеха" (политотдел) и покруче проколы. Помнится в восемьдесят четвёртом году, в первый год службы после училища, их, молодых лётчиков-операторов, готовили к пускам управляемых противотанковых ракет "Штурм" на полигоне "Гаражник". Накачка пошла с открытого комсомольского собрания, где присутствовал начальник политотдела, пятидесятилетний хмурый подполковник, всем своим видом соответствовавший высокому званию ответственного партийного работника. Перетаптываясь, как медведь в зоопарке, он начал издалека - о проблемах в народном хозяйстве, как тяжело живётся рабочим и труженикам села, как много не хватает в быту, но вот страна находит ресурсы, чтобы они, лейтенанты, тренировались, выпуская ракеты, сопоставимые стоимостью с машиной "Жигули" каждая. Вывод оглушительный: "Кто промажет пятью тысячами рублей мимо цели - будем делать соответствующие выводы, рассмотрим вопросы компенсаций с виновных..." Хрусталёв попал, Асташин - мимо тазика, но подавляющее большинство не отстрелялось. Ракеты с момента пуска сразу же уходили на самоликвидацию, командир полка задумался, поговаривали - состоялся конфликтный разговор с "горячим цехом", на матюках. Накануне следующих полётов со стрельбами командир перед строем сказал: "Вижу, сынки, матчасть выучили на "отлично", но нужны попадания!" Пуски без партийной накачки прошли успешней, только каждая шестая ракета не достигала цели.
- Замполит-то здесь причём? - заступился за Петровича Сергей.
- Ну как же, подмоченная репутация лётчика- инструктора.
- Ну и что, хочешь сказать, переведут в замполиты? Он и так - замполит.
- То был замполит эскадрильи, а теперь будет замполит полка.
В этот момент из-за угла показались двое: майор Кочергин и его вышестоящий начальник подполковник Хрунёв, так как из курилки неплохо просматривалась штабная дорожка, все сидящие там, увидев их, покатились со смеху. Взрыв хохота настолько был дружный, что идущие замполиты, обернувшись, поменяли вектор движения, вместо того, чтобы зайти в штаб эскадрильи, они двинулись к курилке.
Офицеры в курилке встали, приветствуя, таким образом, старших по званию, ели сдерживаясь от смеха. Хрунёв отметил субординацию:
- Сидите-сидите, вижу, настроение есть, моральный дух поднимать не нужно. Правильно я говорю, Хрусталёв?
- Так точно, товарищ подполковник, - ответил тот, - нас ничем не сломить.
- Молодцы, - обратился он к остальным, - помогаете боевому товарищу преодолеть стресс.
- Так стресс не преодолеть, нужно что-то посерьёзней и покрепче, - высказал своё мнение самый старший по возрасту из лётчиков капитан Стрючков, командир звена с восьмёрок.
- Можно и по другому, только не в служебное время, а если и это не поможет, то советую вам, старший лейтенант, - и начальник политотдела повернулся к Хрусталёву, - взять всё по этому случаю, что сейчас вращается у вас в голове, взять и отобразить на бумаге. И не так, как в рапорте или объяснительной, а для себя, как вы видите и оцениваете обстоятельства дела.
- Я прислушаюсь к вашим рекомендациям, товарищ подполковник, и, возможно, некоторыми воспользуюсь прямо сегодня, - ответил ему Сергей.
- Ну-ну, смотрите не переусердствуйте и бумагой запаситесь, а то будете по ночам бегать и занимать у товарищей, - перевёл всё в шутку подполковник.
Все засмеялись, и подполковник Хрунёв, довольный проведённой политработой, удалился по своим делам, прихватив с собой и майора Кочергина.
- Андрюх, может снимем сегодня стресс? - озадачился замполитовской идеей Хрусталёв.
- Я всегда за, только чем? - согласился с другом Асташин.
- Вон, со стоянки техники идут, пошли, инженера раскрутим, - предложил Сергей, - думаю, по такому случаю, нам не откажут.
Они встали и отправились навстречу инженеру эскадрильи капитану Ковалёву, имеющему в своём распоряжении весь запас спирта подразделения.
Вечером после службы они решили распить добытую бутылку спирта дома у Хрусталёва. Жёны вошли в их положение, приготовили нехитрую закуску, но от спирта отказались.
Сергей разлил спирт по стаканам на одну треть, добавив воды до полного объёма, и они дружно закрыли их ладонями. Для чего это делалось, не знали сами, возможно - традиция, но иногда казалось, что выполняя такую процедуру при разбавлении спирта, напиток становился мягче. По такому поводу шутили, у соседей китайцев есть чайная церемония, а у нас - спиртовая.
Выпили с традиционным тостом, чтобы всё, чему можно стоять, - стояло, и лишь винты вращались.
- Ну, рассказывай, что там у вас произошло, - спросил Асташин друга, закусывая.
Так начинался застольный разбор полётов, и уже через час, изрядно захмелев, они прекратили "летать" и плакаться о неудавшемся карьерном росте, переходя, как и положено, к более важным вещам - дискуссиям о женщинах.
На следующий день друзья выглядели молодцами, и зоркий сканер майора Звонкова остался удовлетворённым. В части объявили парковый день: техники работали на вертолётах, а лётчиков засадили в класс на занятия.
Из Хабаровска прилетели проверяющие, создалась комиссия для разбора лётного происшествия. В одиннадцать часов она начала работу, и уже через десять минут на ковёр пригласили старшего лейтенанта Хрусталёва.
Сергей впервые за все свои одиннадцать лет офицерской службы участвовал в таком мероприятии как главный виновник торжества. Внутреннее напряжение, так и не снятое за вчерашний вечер спиртным, лишь возросло, но внешне он старался не показывать волнения. Хрусталёв крепился и, помня Афган, говорил самому себе, что бывало и хуже.
Его опасения не оправдались, члены комиссии были настроены благодушно. Прослушав внутренний и внешний радиообмен, доклад начальника объективного контроля по расшифровке полётных данных, они, задав несколько уточняющих вопросов Хрусталёву, уже через двадцать минут отпустили из кабинета.
Он вышел из штаба и, завернув за угол, направился в пустующую курилку. Усевшись на скамейку, зажёг сигарету. Волнение уходило с каждой новой затяжкой, но внутри оставалось что-то такое... мешающее ощущать себя как обычно. Будто все эти события переродили старшего лейтенанта Хрусталёва, сделав из него неизвестно кого, и вот эта неопределённость нового состояния тревожила сердце. На ум неожиданно пришёл Твардовский со своим Тёркиным, и Сергей произнёс вслух: "Балагур не помешал бы!"
Здесь же вспомнилась шутка Асташина о карьере, он улыбнулся. Хрусталёв девять лет пролетал вторым пилотом, и вернуться на прежнюю должность ему не казалось уже таким зазорным. Всё это время давали летать с командирского сиденья, и он первый в истории этой части стал военным лётчиком второго класса, не будучи командиром экипажа. Асташин пошутил очень тонко и метко.
Припомнилась другая шутка о том, как нужно читать газету - рупор вооружённых сил - "Красную звезду". Открываешь передовицу, смотришь, есть ли некрологи в траурных рамках, если нет - закрываешь, продвижения по службе не будет, все места заняты. Он улыбнулся вторично, снова произнеся вслух: "Без приколов или умрёшь или сопьёшься! И какая психика способна выдержать столь высокое напряжение?"
Немного поразмыслив, засмеялся громко и нервно: "Сука, понятно, почему так рано лётчиков на пенсию отправляют, и стишки в сортире Нострадамус писал!" Затянувшись в последний раз, прикурил целую сигарету от бычка, пальцы ловко щёлкнули окурком, взглядом сопроводил, как тот, искрясь, летит в сторону забора.
Тем временем закончилось первое заседание комиссии. Её члены расходились из штаба, к нему подошёл один из них, сослуживец по Афганистану, - подполковник Огоньков.
- Что, Сергей, не весел? - спросил он Хрусталёва, подавая ладонь.
- Да, Юрий Саныч, вроде бы и веселиться нечему, - отвечал Сергей, здороваясь за руку с бывшим своим командиром.
- Ну, как же нечему? Жив-здоров и технику сохранил, - продолжал тот, усаживаясь рядом, - там в своё время два вертолёта разбились, и управляли ими пилоты помаститей и опытней тебя. Площадка как бы простая, но вот для вынужденных посадок не столь удачное место.
- Ну и что будет со мной? - поинтересовался Хрусталёв.
- За то, что не по инструкции действовал?
- Ну, да.
- Ещё неизвестно, чем бы посадка закончилась, делай ты всё по инструкции.
Он похлопал Сергея по плечу со словами: "За битого - двух небитых дают, так что жди, ещё и в должности могут повысить".
В этот момент лётный состав с занятий вышел на перекур, пилоты потянулись в курилку. Подполковник Огоньков ушёл, и товарищи приступили к расспросам Хрусталёва.
- Да вроде всё обошлось, - отвечал Сергей, потирая левую половинку груди в области сердца.
Понеслись шутки, приколы, ну как всегда на перекурах.
Уже дома Хрусталёв заметил, что внутреннее напряжение не спадает, и он не знал, как и почему, взял тетрадь, карандаш и стал писать.
"1. Экстренная посадка, причины:
Непонятный рёв сверху из района двигателей, такое впечатление - сейчас что-то рванёт, поэтому определение характера неисправности САР (система автоматического регулирования) двигателей отменяется, как лишняя трата времени.
2. Где садиться? (Согласно инструкции на ближайшую выбранную площадку или аэродром, если полёт выполняется в районе аэродрома) - Аэродром далеко, площадка, не залитая водой, только одна.
3. Как садиться? В целях экономии времени и понижения режимов работы двигателей только по-самолётному, но вот если нет запаса высоты и ограничены возможности использования шага (психологически). (Согласно инструкции возможен вариант посадки с глиссадой,как при отказе одного двигателя над пересечённой местностью)
При посадке с одним работающим двигателем скорость гасится мгновенно, инструктора говорили: "Ты только подумал взять ручку, а скорость уже погасла". На пробеге зажать тормоза, но шаг не сбрасывать, вертолёт "пашет" по мягкому грунту.
4. Кроки площадки:
На севере - вышка руководства полётами, огороженная двухметровым забором. На юге - жилые капитальные строения, типа казарм, стоянка автомашин связи, антенны которых поднимаются дыбом до пяти метров. На западе - телеграфные столбы с проводами. На востоке - низкие ограждения из колючей проволоки, для защиты от диких зверей и домашнего скота.
5. Выбор направления захода для посадки.
Самый благоприятный заход на посадку с западным курсом. Но в этот момент вертолёт находился на восточной стороне площадки, на её траверзе, т.е. сходу зайти с такого направления невозможно, слишком высока скорость и мало расстояние, а отдалиться от площадки левым виражом для построения такого захода не готов психологически, увеличится время полёта.
Итак, решение принято, выигрыш времени даёт посадка с западной стороны, но с восточным курсом. Выход на такой курс правым разворотом.
В развороте.
Южная сторона - траверз площадки, вертолёт следует параллельно посадочному курсу, а реально с разницей 180 градусов. Оцениваю, что при развороте может вынести машину, и тогда не впишусь в траекторию посадочного курса, необходима корректировка.
Увеличиваю кратковременно крен, даю правую ногу, т.е. педаль. Левая нога свободна и без напряжения, но начинает дрожать. Пронеслась мысль: "Тебе-то чего не хватает, весь полёт отдыхаешь". Прорезался Петрович, кричит: "По-ак-кура-тней, Серёга!"
Вижу, этого достаточно, убираю крен и помогаю педалью. Начинаю выходить на посадочныйкурс с одновременным гашением скорости. Скорость гасится, выбираю шаг, происходит незначительное падение оборотов несущего винта.
Посадка.
Теперь, вцепившись в правое плечо шевретовой куртки, без микрофона прямо в ухо кричит бортовой техник Коля Ручкин: "Обороты падают, видишь?"
- "Вижу!"
Кроме оборотов винта наблюдаю, что и обороты левого двигателя снизились ещё на 5-6 процентов, вместо 82, стали 77. Прекращаю гашение скорости и взятие шага, обороты винта в норме.
Вижу само препятствие перед площадкой - телеграфные столбы, рождается мысль: "Их перетяну - начну полное гашение скорости". Опускаю от себя ручку, снижаясь, проплываю над столбами, одновременно выполняю доворот вправо, ухожу с прежнегонаправления, т.к. меня уже не устраивает посадка с МК=30 градусов. Прежний посадочный курс, проходя по диагонали площадки, в самом её конце задевал угол двухметрового забора. Вдруг не загашу скорость, и тогда забор мой.
Заволновался РП: "Гаси скорость, подгашивай!"
Да, пора, столбы уже подо мною, если начну падать, то прямо на площадку. Беру ручку управления на себя, опускаю шаг до двух градусов. Вертолёт не снижается, но и не набирает высоты, он энергично гасит скорость. Бетонный пятак подо мною, я знаю, что его перелечу, потому и не стараюсь на него садиться, а терпеливо жду просадки вертолёта после падения скорости. Чувствую вот-вот, но нужно предопределить, если начнется просадка на высоте трёх метров, тогда уже ничего не поможет. Пора, отпускаю от себя ручку и поднимаю энергично вверх шаг. Только вертолёт занял посадочный угол тангажа, снижение замедлилось, даже произошло вспухание. Что рано взял или много дал? Да, нет - воздушная подушка, земля рядом, опускаю шаг и зажимаю тормоза. Чувствую, скольжу по мокрой земле.
Дальнейшее движение вертолёта по земле после касания происходило на заторможенных колёсах при взятом шаге и ручке управления на себя. Когда скорость движения упала, опустилась передняя стойка, и в этот момент происходит сползание вертолёта в неглубокий ров с увеличением крена и тангажа. Правый крен потому, что правое колесо находится ближе к началу рва. Шаг не убран, работающий двигатель ещё может отреагировать на его изменение.
Убираю крен, беру шаг-газ и ручку управления на себя, вертолёт, двигаясь вперёд, садится в ров: вязнут в болотистом его дне основные колёса, пята хвостовой балки задевает за бруствер рва.
Сбрасываю шаг до минимума, вывожу коррекцию, наблюдаю, как лопасти непривычно низко проходят над землёй. Рёв от двигателей вместо того, чтобы стать тише, наоборот, ещё усилился, стараюсь на ощупь выключить двигатели потому, что заворожено смотрю за лопастями несущего винта. Никак не удаётся закрыть стоп-краны. Борттехник, почувствовав заминку, лезет через плечо помогать, но я сам перевожу взгляд и уже всё делаю зряче, стоп-краны уходят вверх, и двигатели выключаются. Тишина оглушает, лишь затихающий вой турбин и лёгкое посвистывание лопастей после открытия кабины дают понять, что я не лишился слуха".
А что же было дальше? Он, подумав, словно заглядывая внутрь себя, улыбнулся, ему почему-то стало легко, напряжение ушло, и писать уже больше не хотелось. Сергей, отложив карандаш, стал просто вспоминать.
Прибежал запыхавшийся помощник руководителя на полигоне капитан Хохлов, Коля Хохол.
- Я такого ещё не видел, я думал, что у меня сердце из груди выскочит, - держался он правой рукой за потёртый левый нагрудный карман шевретовой куртки, словно из этого кармана его сердце и делало попытки выпрыгнуть.
- Что так всё было страшно? - сдавленным и осипшим голосом спросил Хрусталёв.
- Не то слово, по моим понятиям вы должны были раза три разбиться, - возбуждённо выдал Хохлов.
- Ну, это ты уже преувеличиваешь, всё было под контролем, - нашелся, что сказать Сергей, глядя в раскрасневшееся лицо Николая.
Вид ошарашенного капитана Хохлова привёл его самого в норму, голос стал обычным как всегда, не то, что с первой произнесённой фразой.
- Я никогда не видел, что вертолёт так может летать и садиться с одним двигателем, - помощник руководителя пытался профессионально объяснить свой испуг.
- Да не с одним, РУДа (рычаг раздельного управления двигателя) второго я не касался, не было времени, - перешёл и Хрусталёв на рабочий сленг пилотов.
- Да уж, вы, как "Свистки"! Только доложили - уже шасси, вираж и на посадку! Вы, наверное, готовились что ли? - произнося эту тираду Хрусталёву, он смотрел на подходивших замполита и борттехника.
- Мы, как пионеры, всегда готовы, - бодро вступил в разговор и борттехник.
- Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, - встрял и замполит.
- О-о, Петрович, ты в своём репертуаре, давай, толкай политинформацию, - шутливо высказался Хохлов, прижимая к себе по-дружески за плечи щуплого, на целую голову ниже, замполита.
Закурили все, засмеялись, продолжая говорить наперебой.