Аннотация: Мне задний в спину подтолкнул,/ Он падал и меня тянул./ Но, падая, толкнул и я/ Того, кто впереди стоял.../ Я был как все: одно звено/ В ряду костяшек домино.
ПЛОХАЯ ПРИМЕТА
Мне задний в спину подтолкнул,
Он падал и меня тянул.
Но, падая, толкнул и я
Того, кто впереди стоял...
Я был как все: одно звено
В ряду костяшек домино.
Бобж
Меня зовут Бобж. Вообще-то я - Алексей Бобжанцев, или просто - Леха. Это когда я боксом начал заниматься, ко мне в команде сразу Бобж приклеилось; постепенно и в школе так называть стали. А мне без разницы: Бобж, так Бобж - звучит неплохо.
Я почти семь лет отзанимался, и успехи были хорошие. Но я всегда знал, что однажды бокс брошу. Перспектив никаких, а до тридцати лет руками размахивать и голову под удары подставлять не очень-то хотелось. Да и вечные тренировки надоели; к шестнадцати годам и более интересные занятия по вечерам найти можно.
Сейчас мне уже семнадцать. И я вполне созревший бездельник. Это, понятно, не мои слова, а моего папы. Честно говоря, с предками у меня никаких проблем. Они, конечно, не крутые, но и не цепляются почем зря.
Матери просто не до меня. Она меня, конечно, любит; интересуется, как дела с подружкой, здоровье, там, и все такое. Но она все время работает. Приходится, как она говорит, постоянно себя проявлять. У них на фирме - то ли сокращение, то ли, наоборот, расширение - ничего не понять. Только она может прийти и в два, и в три часа ночи с какой-нибудь очередной презентации; а то и вообще неожиданно уехать дня на три в срочную командировку.
Командировки - это самое классное. Она как возвращается, вся такая довольная, говорит: вымоталась до чертиков, но подзаработала. И вправду: всегда какие-нибудь шмотки привозит и деньжат подкидывает. Сейчас, говорит, сынок, я тебе помогаю, а на старости лет, глядишь, и ты маму не бросишь.
Когда моя мама говорит о старости, это просто смешно. Ей еще нет сорока, а выглядит она еще моложе - лет на тридцать, не больше. Вот отец - совсем другое дело. Он-то за последнее время сильно сдал. Он на самом деле намного старше матери - почти на пятнадцать лет, но выглядит почти как старик. Мама говорит, он в молодости работал на какой-то вредной шахте и сейчас получает "дивиденды".
Кроме этих дивидендов, отец больше ничего не получает, потому что работать уже не может. Нашел он как-то по газете работу на дому, ковырялся целыми днями с какими-то детальками. Не могу, говорит, без дела сидеть. Но мама это дело быстро прекратила. Ей не нравилось, что повсюду валялись эти детальки, и что постоянно приходили и уходили какие-то люди, забирали одни коробки и приносили другие. Столько хлопот, говорила она, и ради смешных копеек.
Вообще-то она права. Сколько она зарабатывает на своей фирме, без проблем хватает всей семье, еще и остается. А чтоб отец не чувствовал себя таким уж нахлебником, мама через своих знакомых устроила ему направление на комиссию, где ему установили инвалидность, и он теперь получает по ней гораздо больше, чем получал за свои детальки. Хотя, мне кажется, ему бы инвалидность и без знакомых дали.
Я не знаю, что ему не нравится? Сиди себе дома, занимайся чем хочешь. А он ходит как приведение по квартире, все время хмурый, ни с кем не разговаривает. А недавно, в довершение всего, еще и курить начал.
Я помню, в детстве он мне всегда говорил, как здорово быть некурящим: сохраняешь здоровье и уверенность в себе. Может быть, он решил, что ему уже сохранять нечего, а может, от скуки - но дымит как паровоз. Матери это не нравится. Но, правда, при ней он и не курит. Он вообще всячески пытается ее ублажить. Как только она заходит, он тут как тут: Людочка, давай я то, Людочка, давай я се. А ее это только раздражает. Я-то это вижу и удивляюсь, как он не видит. Мне его даже иногда жалко становится: она отмахнется от него, зайдет в ванную, а он стоит растерянный как ребенок, и даже глаза краснеют, будто вот-вот заплачет.
Но у нас, конечно же, не всегда так плохо. Бывает, мама принесет всяких вкуснот, мы садимся все вместе ужинать, болтаем о том о сем. Правда, для меня как раз и наступают самые неприятные минуты; все разговоры в конце концов сводятся на мне: что я, куда и зачем. Но, к счастью, это ненадолго. Я уже понял: мне в это время нужно просто сидеть и молчать, потому что постепенно мама перекидывается на отца. Что же это: она целыми днями на работе, а он не может прекратить безделье сына; у ребенка никаких интересов, а ему хоть бы что.
Отец начинает защищаться сам и защищать меня. Он говорит, что молодежи в наше время очень тяжело. Что старая система ценностей разрушена, и молодому человеку очень трудно сделать свой выбор и определить, в каком направлении ему развиваться. Когда они начинают спорить друг с другом, я тихонечко встаю и смываюсь: на меня уже не обращают никакого внимания.
На самом деле, отец уже давно не заводит со мной разговоров по поводу моего будущего. Мы с ним и так-то редко общаемся - так, по всяким мелочам. А про будущее, цели в жизни и тому подобное - ни слова. Как говорят мои друзья, такие разговоры для них - худшая пытка. И я всегда привожу в пример моего отца.
Правда, Юлька один раз у меня спросила: "Твоему отцу до тебя что же, вообще никакого дела нет?" Я думаю, что есть дело. Но однажды мне показалось, что он меня боится. Конечно же, не в физическом смысле. Просто он как-то не уверен в себе. Я вижу, что ему хочется что-то сказать, а он опускает глаза и отворачивается. По-моему, он боится, что я могу его упрекнуть: мол, чего ты сам в жизни добился, что других учишь?..
А насчет того, что у меня никаких интересов нет, в этом мама не права. Я, например, спорт очень люблю. В последнее время бодибилдингом увлекаюсь. Приятно ощущать себя сильным и мускулистым. И Юльке это нравится. Ты, говорит, скоро как Шварценеггер станешь, и тебя в кино пригласят сниматься. Конечно, это все шутки; но кто знает, что со мной завтра произойдет? А вдруг действительно пригласят? Я бы в кино не прочь был сняться.
Но зато я знаю совершенно точно, чего я в жизни на дух не переношу - учиться. Это для меня хуже каторги. Все эти тетрадочки, учебники, домашние задания, контрольные - брр! Я после девятого класса родителям сразу заявил, что учиться дальше не пойду. Но они-то особенно и не возражали, потому что я по-умному сделал: не стал ни упираться, ни доказывать ничего, а сослался на то, что еще не выбрал для себя профессию. Зачем спешить, а потом всю жизнь мучиться? Нужно осмотреться, определиться, а уж потом и за учебу браться. На родителей это здорово подействовало. Отец вообще в восторге был. Смотри, говорит, Людочка, как наш рассуждает здраво! Заранее себя от ошибок оберегает - молодец!
Так я до сих пор и "осматриваюсь". Хожу на дискотеки, в спортзал, в походы с пацанами часто ездим. Я, конечно же, не надеюсь всю жизнь так прожить. Просто хочу отдохнуть как следует, пока возможность есть; а как шанс подвернется - так и за дело возьмусь.
Тут меня мама как-то раз чуть мебельщиком не сделала. По великому блату устроила на какие-то крутые курсы. Очень перспективная работа с большими заработками. Едва-едва не уговорила. Но я тогда как раз с Юлькой начал встречаться. Это было время нашей пылкой любви. Мне тогда не до курсов было - это уж точно. Я пришел и все маме честно рассказал. Я даже удивился, что она сильно не возмущалась. Только взяла с меня обещание, что не женюсь, не предупредив ее заранее, и огорчилась, что такое хорошее место пропадет. Но потом она позвонила своей подруге и устроила туда ее сына. Насколько я знаю, он как раз сейчас этим мебельщиком и работает - опилки глотает.
Нет, такая работа не по мне. У меня совсем другие планы. Я уже все продумал. Устроюсь на какую-нибудь солидную, крупную фирму; для начала - кем угодно: хоть курьером, хоть шофером. На права сдать - это не проблема. Поработаю немного, освоюсь, пойму что к чему; получу должность повыше, начну в бизнесе участвовать. Знакомые пойдут. У меня и сейчас ребят знакомых полно, у кого папы - толстосумы. Может быть, с кем-то из них партнерами станем. А постепенно у меня свой собственный бизнес будет. Сейчас это не проблема. Надо только подсуетиться немного, хорошее место подыскать и не быть простофилей. Ведь только так и можно нормально в жизни устроиться, если, конечно, у тебя на десять лет вперед все по пунктам не расписано. Как, например, у нашего Шурика. Он месяц назад уехал в Штаты учиться, а после учебы ему уже место обеспечено в филиале Шведской фирмы. Ему уже ни о чем беспокоится не нужно, за него уже везде побеспокоились.
Да я за свое будущее, честно говоря, особо и не переживаю. Я чувствую, что у меня все нормально будет. И Юлька тоже мой план одобряет. Ее-то родители в техникум запихнули. Но ей так сильно учеба не досаждает как мне. Она техникум закончит и тоже на фирму работать пойдет. У моей Юльки данные хоть куда, ее на любую фирму без вопросов возьмут.
А пока мы с ней отдыхаем. Веселимся вволю. Сегодня на дискотеку идем в "Прозрачный свет". Хотя какой там прозрачный свет?! Там дым коромыслом - продохнуть нельзя. Курят прямо в зале, и народ собирается не самый лучший. Мне это место совершенно не нравится, но Юлька балдеет от их музыки и света. Поэтому приходится мне строго раз в неделю это заведение терпеть.
Сейчас я как раз к Юльке и направлялся. Она должна была уже из техникума вернуться. Я обычно захожу за ней, и мы решаем куда идти, если, конечно, что-то заранее не запланировано, как сегодня. Или у нее весь вечер сидим, когда ее предков дома нет. Правда, к моему сожалению, это не так уж часто бывает.
Впереди уже Юлькина пятиэтажка показалась. Я проходил мимо стареньких, частных домишек, которые на фоне нового массива только вид портили; чахлые, покосившиеся, как будто в них бабки Ежки живут, а не люди. А тут еще смотрю: возле забора кот сидит - чернющий, как уголек. Сидит и прямо на меня глазеет. Я уже совсем близко подошел, а он хоть бы шелохнулся: замер, будто выжидает чего-то. Мне всего несколько шагов до него оставалось, как вдруг он встает, медленно проходит прямо передо мной и преспокойненько садится на другой стороне тротуара. Самое интересное, что он уселся и снова уставился на меня, будто ему любопытно было, что я стану делать. Первый раз в жизни такого кота видел; ему, наверное, нравилось наблюдать, как люди от него шарахаются.
Вообще-то я не верю в плохие приметы; в черных котов, в разбитые зеркала и во всякую подобную ерунду. Но этот ненормальный кот словно нарочно хотел на меня беду накликать. Я спокойно прошел мимо него, а потом резко развернулся и пнул его хорошенько ногой. Он взвизгнул и пулей под забор шмыгнул - в огород.
Не знаю, что на меня нашло? Я вообще никогда животных не обижал. Только слабаки и чокнутые над животными издеваются. Я в детстве даже дрался часто с пацанами, когда они кошек или собак мучили. Я как только этого кота ударил, мне его сразу же и жалко стало.
А тут вдруг из-за забора какая-то сумасшедшая выскочила, с платком на голове. Наверное, одна из бабок Ежек, что в доме жили. Как начала она на меня орать:
- Ты что же это, гаденыш, делаешь?! Да я сейчас на тебя собаку спущу!
Мне даже немного стыдно стало, что кто-то видел, как я кота ударил. Я подумал, может, она и не видела ничего, а думает, что я яблоки ее воровать собрался.
- А чего я такого сделал? - спросил я удивленным голосом.
- Он еще спрашивает! - возмущенно взвизгнула тетка за забором. - Ты за что котенка ударил, что он тебе плохого сделал?! Ради своего удовольствия, небось. Ничего святого у людей не осталось!
Чего мне было с ней разговаривать? Она была права. Я сам и похлеще бы орал, если бы моего кота кто-нибудь ударил. Я махнул на нее рукой и пошел дальше. Она еще крикнула мне что-то вслед неразборчивое; я заскочил в Юлькин подъезд и забежал на третий этаж.
Два длинных звонка и один короткий - наш условный сигнал. Через секунду открылась дверь. Юлька стояла в халате, с мокрыми распущенными волосами и с феном в руке.
- Так, ты еще не готова, - с притворной строгостью сказал я.
- Можешь меня наказать. - Юлька зацепила меня двумя пальчиками за рубашку и втянула в квартиру.
Она принялась обнимать меня, и ее жесткие волосы полезли мне за ворот рубашки.
- Прекрати, Юлька. Ты же мокрая! - Я ухватил тяжеленную копну ее волос и попытался заправить ей за шиворот.
- Что ты делаешь?! - завизжала Юлька. - Мокро!
- Ага, а мне не мокро?
- Сядь лучше, посиди. - Она отвернулась от меня к зеркалу и снова взялась за фен.
Я уселся на стул и посмотрел на часы.
- Куда ты так торопишься? - косонула на меня Юлька, орудуя феном. - Я буду готова через пять минут.
Примерно через час мы наконец вышли из ее квартиры. Юлька как всегда выглядела шикарно - она была лучше всех. Опять мне придется весь вечер отгонять от нее назойливых танцоров; по правде говоря - мое любимое занятие.
- Юль, а мне сегодня черный кот дорогу перебежал, - сказал я и покосился на нее.
- Как?! - Она остановилась, как вкопанная, схватив меня за руку; глаза ее расширились от ужаса.
Именно такой реакции я и ожидал. Плохие приметы и всякие там знамения - это слабое место у моей Юльки. Подковы, булавки, кошки, свечки и зеркала - все это ее хозяйство. Какую кучу книг она перечитала по этому поводу - я за всю жизнь столько книг не прочитал. Наверное, нет ни одной приметы на свете, которую бы она не знала. И она верит в них во все до единой.
Сколько раз мы с ней спорили и даже ссорились из-за всяких пустяков. Но для Юльки это были совсем даже не пустяки. Я это понял после одной истории, когда она получила повышенную стипендию в техникуме и пригласила меня по этому поводу в кафе. Почему-то была ужасная спешка; может быть, я ее торопил, как обычно, - я не помню. Только получилось так, что Юлька выскочила на лестничную площадку в домашних шлепанцах. Я еще пытался с ней пошутить: "Ты что, Юлька, в кафе в тапочках собралась?" Но ей было не до шуток. Минут через десять и мне было не до шуток. И дверь была открыта, и туфли стояли - только руку протяни, но как я ни уговаривал, она так и не позволила мне вернуться за туфлями. Сама она боялась даже заглядывать в квартиру. В конце концов, мы отправились в ближайший магазин и купили ей новые туфли, после чего у нас осталось денег в аккурат на одну порцию сливочного мороженого, политого вареньем, на двоих.
После этого я никогда больше не спорил с Юлькой о приметах. Только старался сам всегда следить, чтобы она не попала в какую-нибудь историю.
Сейчас я уже жалел, что ляпнул про кота. Все Юлькино хорошее настроение улетучилось, теперь ее заботил только он.
- Это был кот или кошка? - спросила она взволнованным голосом. Я знал, что лучше ей отвечать как следует, тогда все это быстрее закончится.
- Я не знаю. По-моему кот.
- Он пробежал слева направо или справа налево?
Я мысленно припомнил, какой нагой пнул кота.
- Слева направо, - уверенно ответил я.
- Плохо, - сказала Юлька, будто поставила мне диагноз. - Тебе нужно было плюнуть три раза через левое плечо и подержаться за пуговицу.
- Я не мог плевать через левое плечо, я бы попал в симпатичную женщину за забором. Юлька, ну прекращай. - Я ущипнул ее за подбородок и легонько щелкнул по носу.
- Ты все шутишь, - обиделась Юлька, - а это вовсе даже никакие и не шутки! Вдруг с тобой сегодня что-нибудь случится?
- Я в приметы не верю, а случается только с теми, кто верит.
- Как бы не так! - заспорила она. - Подкова, например, приносит счастье даже тем, кто в нее не верит.
- Ну, так то подкова, а это кот; это совсем разные вещи. Пойдем, Юль, а то потом в зал не впихнемся.
Она посмотрела на меня уже менее озабоченно, но все еще не хотела сдаваться.
- Может, лучше не пойдем сегодня на дискотеку? - спросила она.
Если Юлька готова была пожертвовать дискотекой, то это действительно было серьезно. Я пошел вперед и потянул ее за собой.
- Да ладно, Юля, что за ерунда? Подумаешь - кот! Пойдем скорее.
- Тогда пообещай мне ни с кем не задираться сегодня, - потребовала Юлька, еле-еле поспевая за мной.
Я посмотрел на нее и скорчил грозную гримасу.
- Знаю-знаю, - рассмеялась Юлька, - ты у меня самый сильный и непобедимый.
Не прошли мы и ста метров, как она снова остановилась.
- Постой, - сказала она решительно, - сделай это сейчас!
- Что сделать? - не понял я.
- Лучше поздно, чем никогда! Сделай это сейчас: поплюй через левое плечо и подержись за пуговицу.
Я даже не стал с ней спорить. Я вздохнул, покорно поплевал через плечо и ухватился за пуговицу на Юлькиной кофточке. Она звонко шлепнула меня по руке.
- Не за мою пуговицу нужно держаться, а за свою!
- Но у меня нет пуговиц! - возмутился я.
Юлька посмотрела на меня с сомнением.
- Честное слово, нету ни одной.
Она внимательно оглядела мою рубашку. На ней были сплошные кнопки. На джинсах тоже кроме кнопки и молнии Юлька ничего обнаружить не смогла. Она была явно расстроена.
- Ты нарочно надел эту рубашку! - рассердилась она.
- Ну, ты даешь, Юль! Откуда же я мог знать?
- Ладно, - нехотя согласилась Юлька, - подержись хотя бы за мою пуговицу.
Я снова дотронулся до ее пуговицы, и мы пошли дальше.
Когда мы наконец добрались до "Прозрачного света" там уже было полным полно народу. В основном были одни девчонки, потому что сегодня для них вход был бесплатный. Не знаю почему, но это было только по четвергам, и я приводил сюда Юльку именно в этот день. Во-первых, в целях экономии, а во-вторых, только сегодня она и могла спокойно потанцевать. Это был, как здесь говорят, "женский день". Толпы девчонок штурмуют зал, чтобы поплясать вволю, а основная масса пацанов подъезжает ближе к закрытию. Они уже, как правило, подвыпившие, обкуренные, а кто и того хуже. Все они "герои" и ищут приключений. Тогда-то здесь и начинается самое "веселье": дележ девчонок, грязные танцы и приставания, а потом шумные разборки и драки. Ни до чего более серьезного, чем до пары сломанных носов здесь никогда не доходило, но я всегда стараюсь увести Юльку до этой части программы. Самому-то мне и дела нет: меня эта шпана уважает. Я просто за Юльку беспокоюсь - зачем ей лишние переживания?
Я купил себе билет, и мы кое-как протиснулись внутрь. Огромный зал, как обычно, был уже весь в дыму. Музыка гремела так, что разговаривать было невозможно. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как Юлькины руки взметнулись вверх, а тело начало ритмично кружиться в такт музыки. Юлька попала в свою стихию. Она могла танцевать часами без передышки. Я сел на одно из сидений, стоящих в ряд вдоль стены, и принялся ею любоваться. Большущие прожектора мигали как сумасшедшие, выделяя ее стройную, гибкую фигуру среди множества других девчонок.
Я посидел так минут пять и вдруг почувствовал, что мне нехорошо. На меня вообще плохо действует сигаретный дым, а тут еще мой желудок вспомнил, что я почти весь день ничего не ел. Неожиданно к горлу подступила тошнота, а бешеный ритм музыки начал отстукивать у меня в голове. Мне захотелось поскорее выбраться из зала и глотнуть свежего воздуха. Я посмотрел на Юльку: она кружилась в танце и извивалась, как змея. Вдруг рев колонок прервался на долю секунды, в зале бабахнул выстрел, и Юлька, вскинув руки, упала на пол с простреленной головой. Я не мог поверить своим глазам. Я вскочил со стула и бросился к ней. В этот момент прогремел еще один выстрел, и я рухнул на пол рядом с Юлькой. Пуля угодила мне в сердце, но я был еще жив; я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, но продолжал все видеть и слышать. Девчонки вокруг нас перестали танцевать и с перекошенными от ужаса лицами пятились назад, образуя полукруг.
Тут откуда-то сбоку вынырнул огромный черный кот. Он шел на задних лапах, сжимая в когтях дымящийся пистолет. Он обвел всех взглядом, сверкая злобными зелеными глазами, оскалил страшную клыкастую пасть и прорычал, перекрывая грохот музыки:
- Ну, кто еще не верит в приметы?!
Никто ему не ответил. Тут он заметил, что я только ранен, подошел ко мне и присел рядом на корточки. Вытянув черную лохматую лапу, он легонько похлопал меня по лицу и почему-то Юлькиным голосом спросил:
- Леша, что с тобой?
Я открыл глаза и увидел удивленное Юлькино лицо прямо перед собой. Она наклонилась и прокричала мне в самое ухо:
- Ты что, заснул?
Я, ни слова не говоря, встал, взял ее за руку и вытащил из зала. Мы прошли поглубже в вестибюль, где музыка гремела не так громко; я повернулся к Юльке:
- Ты мне расскажи.
- А чего рассказывать? - удивилась она. - Я посмотрела на тебя, а ты сидишь, и голова как-то набок. Я подумала, ты спишь. С тобой все нормально?
Меня еще немного тошнило, но я с трудом сдерживал улыбку. Пожалуй, не стоит ничего рассказывать Юльке; хватит с нее на сегодня историй с котами.
- Все нормально, - успокоил я ее. - Нам просто надо было зайти что-нибудь съесть перед дискотекой. Ты иди танцуй, а я схожу в туалет - подышу немного свежим воздухом.
- Ну, я побежала. - Юльке уже не терпелось обратно в зал. - Только ты не долго.
Она поцеловала меня в губы, повернулась и чуть ли не вприпрыжку побежала в зал. Она меня все время удивляет эта Юлька: то как ребенок себя ведет, то как зрелая женщина. Иногда она мне даже мою мать напоминает.
Юлька слилась с танцующей толпой, а я направился в туалет - единственное спокойное место на этой дискотеке. Из-за того, что курить разрешалось прямо в зале, туда почти никто никогда не заходил. Там было довольно чисто, тихо и всегда был свежий воздух, и я периодически наведывался туда для коротких передышек во время Юлькиных танцевальных заходов. Но надолго я ее одну не оставлял: с ее магнитными свойствами это было довольно опасно.
Я распахнул дверь туалета и увидел Вована Пакова с мусорником в руках. Он глянул на меня не очень дружелюбно и медленно опустил мусорник на пол. Он был в своей несменной потертой кожанке со множеством заклепок, с растрепанными длинными волосами и с блестящими дикими глазами. Он был похож на спившегося рок-музыканта. Я зашел в туалет и повернулся лицом к открытому окну.
- Здорово, Вован, - бросил я через плечо, не обращая на него особого внимания. - Ты чего это, мусорник решил утянуть?
Когда-то я знал Пакова довольно неплохо. Но это было еще в детстве. Сейчас я предпочитаю не общаться с такими типами как он.
- А тебе какое дело? - злобно спросил Вован.
Я с удивлением повернул к нему голову. Что это с ним, сбесился, что ли?
- Ты чего вдруг такой борзый сегодня? Небось, уже отравы своей хватанул? - спросил я его без особых эмоций. Мне даже разговаривать с ним было лень, да еще эта тошнота никак не проходила.
- Не твое собачье дело! - гаркнул Вован сорвавшимся голосом.
Ну, это было уже слишком. Вообще-то я очень терпеливый человек, особенно что касается драки. Наверное, это потому, что я обычно сильнее своих противников; я это чувствую, и они это чувствуют. Я если и начинаю молотить кулаками, то это уж когда меня действительно достали.
Но с Вованом было что-то не то. Я же знал его прекрасно. Он бы никогда в жизни на меня не дернулся. Он вообще драться не умел и всегда был трусом. Мы с ним одного возраста, но он почти на голову ниже, дохлый и еле сигарету в руках удержать может. Мне его одним ударом уложить ничего не стоит.
Я справился с потоком хлынувшей мне в голову крови и довольно мирно сказал:
- Ну, парень, ты сегодня точно зелья перебрал. Иди-ка ты лучше домой, отдохни немного.
По-моему, чем спокойнее я себя вел, тем больше его это злило. Он сунул руки в карманы и смотрел на меня, не шевелясь и насупившись как бык. Глаза у него все сильнее и сильнее блестели. Его словно бешеная собака укусила. Он стоял с минуту молча, только ноздри раздувал и челюстью двигал, а потом вдруг начал орать какую-то несусветицу:
- Ты что, думаешь ты царь, суперчеловек?! Да с чего вы все взяли, что вы лучше меня? Я, может быть, во сто, в тысячу раз лучше, чем вы! Кто вам дал право мною распоряжаться?! Да я плевать на вас всех хотел! Ясно? Плевать!
Он закончил орать, продолжая смотреть на меня безумными глазами, и, открыв рот, тяжело и громко дышал. Я начал опасаться, что у него просто сдвинулось что-то в голове. Никогда раньше не имел дела с психами. Я даже не знал, что теперь и делать. Может быть, попытаться как-то его успокоить?
Я сделал небольшой шаг в его сторону, и он в ту же секунду быстро вытащил руки из карманов. В одной руке у него блеснул узкий нож, а в другой какая-то железка, похожая на кастет.
- Ну, что ты теперь скажешь, а? - снова заорал Вован. - Коленки затряслись?
Да, коленки затряслись - это еще слабо сказано. Я еле-еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Он настолько нелепо выглядел с этими железками в руках и с широко раскрытым ртом, что насмешить мог кого угодно. Мне и раньше-то ножи видеть приходилось, и уж не в дохленькой Паковской ручке. Нашел, тоже, кого пугать. Да моя рука подлиннее его будет вместе с ножом и кастетом вместе.
Но я знал, что смеяться нельзя. Я слышал, что психов это только злит. Я решил сделать проще: вырублю его сейчас, а потом "скорую" вызову - пускай они с ним разбираются.
Я стоял в очень неудобной позиции и начал потихоньку менять положение тела. Он был в двух шагах от меня. Я хотел достать его длинным, чтобы отключить с одного удара, иначе он мог начать размахивать руками и случайно поранить меня своим ножиком.
Я повернулся уже почти на полкорпуса, и тут он на меня прыгнул. Я совершенно этого не ожидал. Что-то больно кольнуло меня в бок, чуть повыше живота. Вован легонько стукнулся об меня, немного отпрянул, да так и остался стоять, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Все это он проделал настолько неуклюже: прыгнул как червяк, отскочил от меня как мячик, да еще стоит и глазеет с открытым ртом.
Тут уж я от смеха не удержался. Хотел набрать побольше воздуха, вдохнул, а воздух не идет, словно кто-то мне вставил пробку в горло. Я собрал все силы и выдохнул остатки воздуха из легких, чтобы вытолкнуть ее наружу. Мне стало легче, но в этот момент в туалете начал резко гаснуть свет. Он погас так быстро, что я ничего не успел сообразить. Просто стало темно...
Мария Петровна
Дети, дети - вечно с ними проблемы. Сколько их ни расти, сколько в них ни пихай, никогда даже слова благодарности не дождешься. Уж я-то в свою всю душу вложила, а что она мне вчера выдала? Заявила, что я ее, видите ли, не люблю. Так и сказала: "Мама, ты меня просто совсем не любишь". Это ж надо было такое придумать! И как только у нее язык повернулся?
Если я ее не люблю, то кто ж тогда вообще своих детей любит? Вы меня спросите: у меня личная жизнь была? Не было у меня никакой личной жизни. Работа и дом; всю жизнь как ишак что-то таскала. На работе котлы, с работы сумки на себе домой тянешь. Кушать-то что-то надо было. На мою поварскую зарплату не сильно-то шиковать приходилось. А дома тоже работы непочатый край - и все одна, помочь-то некому. У меня мамы под боком не было.
А вы думаете, мне одной легко ее было на ноги ставить? Батька-то про нее, небось, и вспоминать уже перестал. Только говорить был мастак: "Она моя единственная дочь", "Я о ней только и думаю целыми днями". И где она теперь твоя дочь? За сколько лет даже открыточку не прислал, с днем рождения не поздравил. Вот тебе и дочь!
А я хоть и знала, что мне одной все тянуть придется, не отдала же ее отцу. А он как просил, умолял, уговаривал. Ей, говорит, лучше у меня будет; там климат, там фрукты, я же все только для нее. Я, говорит, все тебе оставлю, только дочь мне отдай. И что он мне оставил? Этот дом-развалюху? Да я на него только и горбачусь, конца и края не видно. Я как представила, что моя дочь его кралю мамой будет называть, чуть его с порога не прибила. Езжай, говорю, и чтоб духу твоего здесь больше не было. Он и поехал. Я, говорит, все равно еще вернусь. Ага, так до сих пор и возвращается, кабель.
Ну и что? Справилась же, не умерла. Хоть и тяжело было, а вырастила не хуже других. Она вон у меня теперь, слава Богу, в институт ходит, одевается - будьте нате, а все говорит, что ее не любят. Вот вам и детки.
Я ей разве внимания мало уделяла? А какое ей нужно внимание? Всегда одета была, обута и накормлена. Другие и этого не видели. Я ведь не пила, не гуляла; ни одной крошки мимо дома не пронесла. Плохих матерей она не знает, вот что.
Вот животные и то знают, что такое благодарность. Ты их накормишь, так они к тебе и приласкаются, и по пятам за тобой ходят. От людей такого разве дождешься? Люди тебя и попрекнут еще, что наизнанку для них не вывернулась.
Рыжик подбежал и потерся об мои ноги.
- Ну, проголодался, бедняга? Нечего по дворам бегать, я тебе миску когда уже поставила.
Я почесала его за ушками, а он носик задрал, спинку прогнул - нравится. А где же это Васька-друг запропастился? Опять искать его по всему дому.
Вот еще что: коты ей мои не нравятся. Ну, надо же? Ее-то я, поди, вырастила. Двадцать лет девахе, замуж уже выходить пора. Она-то о себе как-нибудь позаботиться сможет, а о них кто позаботится? Ведь они животные беззащитные; им кто что даст, то они и съедят. Много ли им надо. Я же за стол их с собой не сажаю. Чего ей эти коты поперек дороги встали? Будто я ее за ними ухаживать заставляю.
- Васька, Васька! Кис-кис, вылезай быстренько, а то все рыжему достанется!
Я весь дом уже обыскала. И куда подевался хулиган? Этот вечно как залезет куда-нибудь, ходи его ищи. Во дворе, может, где-нибудь бродит?
Я вышла во двор и увидела развешенное белье. Вот беда! С обеда же снять собиралась. Совсем из памяти стерлось. Сейчас Ленка из института придет, а я с бельем с этим вожусь - опять обижаться начнет.
Нет, что-то с Ленкой моей не то творится. Может быть, она влюбилась в кого-то; жениха скоро в дом приведет? Вчера выпросила у меня обещание, что я с ней вместе весь вечер проведу. Вот придумала! Как будто мы с ней и так не вместе. Что же нам, за руки взяться и хороводы водить? Пригласила бы к себе подружку, если ей скучно, или сама сходила бы куда-нибудь. Молодая ведь девушка, чего ей моя компания сдалась? Так она сама целыми днями дома сидит и меня еще накручивает.
И чего она там вчера навыдумывала? Сходим, в магазине что-нибудь присмотрим, погуляем, может быть. Придем чайку поставим, поболтаем о том о сем. Ну не хохма? У меня дел полон дом, а ей только болтать.
Ну, уж ладно. Раз обещала, так обещала. Надо только белье быстренько снять, да Ваську найти покормить. А то потом ведь так голодным и останется.
Я взяла таз и вышла во двор. Ладно, Бог с ним с бельем, дождя сегодня не обещали. Лучше Ваську найду; может, случилось с ним что.
Я обошла дом и прошла к огороду. Он, бывает, за забор выскакивает, прохожих обнюхивает. Вот любопытный! И куда только свой нос не засунет?
Я за яблоню зашла - точно! Сидит, голубчик, на солнышке греется. Я только его позвать собралась, и тут что-то невероятное произошло. Смотрю: лобзарь здоровый идет мимо и вдруг ни с того ни с сего как шибанет его ногой! У меня чуть сердце не остановилось. Я только рот открыла, а сказать ничего не могу. Васька мой в воздух подлетел, закричал, бедненький, как ребенок, и убежал куда-то. Я думала, что он умрет прям на месте.
Ну, жаль у меня палки под рукой не было - я бы этого подонка точно убила!
- Ты что же это, гаденыш, делаешь?! Да я сейчас на тебя собаку спущу! - заорала я на него.
Я от расстройства не знала, что и делать. Может, милицию можно в таких случаях вызывать? Это же садист какой-то. Может быть, его в больницу надо на обследование.
А он стоит как ни в чем не бывало, словно и не с ним это произошло.
- А чего я такого сделал? - заявляет. Конечно, для них что кошку, что собаку ударить - все равно как на ботинок плюнуть. Знаю я таких сволочей. Их и людьми назвать нельзя. Они над животными издеваются, и от этого им хорошо становится.
- Он еще спрашивает! Ты за что котенка ударил, что он тебе плохого сделал?! Ради своего удовольствия, небось. Ничего святого у людей не осталось!
И чего я с ним надрываюсь? У него же в одно ухо влетит, в другое вылетит. Ну, точно! Он развернулся и пошел себе спокойненько дальше. Еще, по-моему, и кулак мне напоследок показал, вот молокосос!
- Иди-иди, поганец! Я на тебя следующий раз точно собаку спущу! - крикнула я ему вслед. Он даже и ухом не повел. Не дай Бог такого садиста ночью на дороге встретить.
Я бегом через огород кинулась посмотреть, куда Васька делся. Может быть, этот зверюга ему все ребра переломал.
Во дворе его нигде не было. Я в дом вошла - и на кухню. Смотрю: он там - живой, слава Богу, Рыжика миску облизывает.
- Васенька, иди ко мне, мой хороший! Дай я тебя пощупаю, все ли цело.
Я взяла его на руки; он что-то вяленький какой-то, не мурлычет. Надо его, наверное, срочно ветеринару показать. Благо у нас сосед Евдокимыч - по этому делу.
Я с Васькой на руках в комнату побежала, лукошко взять. Тут как раз Ленка в дом вошла. Надо будет ей рассказать, что случилось.
- Мамуля, привет! - Она прошла в комнату. - Ты уже собираешься?
Я крутилась по углам, не могла найти лукошко. Куда оно запропастилось?
- Лена, какой там собираешься. Ты бы знала, что сейчас произошло! Ты не видела наше лукошко?
- Что случилось? - испугалась Лена.
- Ты представляешь, какой-то подонок на улице Ваську со всего размаху ногой ударил, - ответила я. - Он ведь так и убить его мог.
- Но ведь с ним все в порядке? - снова спросила Лена. Она, мне кажется, не очень-то за Ваську беспокоилась.
- Я не знаю. Вот хочу сейчас пойти его Евдокимычу показать, пусть ему кости проверит.
Я, наконец, увидела лукошко на шкафу, поставила Ваську на пол и взялась за табуретку.
- Мама, но ведь ты со мной обещала пойти. Магазины скоро закроются, а нам еще одеться нужно.
Я сняла лукошко со шкафа и посмотрела на Ленку.
- Лена, ты только о магазинах думаешь! Ты, наверное, такая же жестокая, как и тот парень на улице. Ведь котенок умереть может!
Ленка открыла рот, хотела что-то сказать, но промолчала. Может, поняла, что не права. Я взяла Ваську с дивана и аккуратно усадила его в лукошко. А может, предложить ей вместе сходить? Но Ленка уже молча прошла в свою комнату и даже дверью хлопнула.
Ну вот, опять обиделась. Ладно, приду - тогда поговорю с ней. Я подняла лукошко и пошла в прихожую переобуться. А она у меня все-таки эгоистка. Может быть, я ее и в правду плохо воспитывала?
Лена
Вы когда-нибудь чувствовали себя одиноко? Не когда просто скучно или не с кем поговорить. Когда одиночество съедает вас изнутри. Съедает медленно, не торопясь, с большой тщательностью пережевывая и проглатывая части вашей души, кусочек за кусочком. Начинает оно с груди, примерно оттуда, где находится сердце; съедает его очень быстро, а потом принимается объедать все вокруг, захватывая все большее и большее пространство. Сначала вы просто безразлично наблюдаете за ним, полагая, что оно не принесет вам особого вреда, но потом вы постепенно начинаете увлекаться этим процессом. С интересом и даже с некоторой завистью вы замечаете, как красиво и аккуратно одиночество выполняет свою работу. Вы начинаете думать, что это может вас развлечь, и принимаетесь помогать ему. Вместе с одиночеством вы ходите по глубинам вашей души, выискивая самые потаенные уголочки, и с глупой доверчивостью показываете целые, нетронутые участки. Смотри, говорите вы ему, здесь еще что-то осталось. И здесь... А одиночество хитро щурится, кивает вам и будто нехотя вгрызается зубами в мягкую, податливую плоть. Постепенно у вас не остается ничего. Вы стоите, оглядывая пустые, безжизненные пространства, и какое-то время испытываете удовлетворение, как после славно проделанной работы. И вдруг вы начинаете понимать, как жестоко были обмануты одиночеством. Теперь вы стоите с ним один на один; но оно - сытое и довольное, смотрит на вас маслеными глазками, а от вас осталась одна оболочка. Тогда вы пытаетесь прогнать одиночество и зовете на помощь жалость; жалость к самому себе. Она приходит очень быстро, и вы радуетесь ей как ребенок, думая, что сможете заполнить ею всю ту пустоту, которая образовалась внутри вас. Жалость охотно берется вам помочь. Она достает из-за пазухи маленький холщовый мешочек и начинает обильно посыпать все вокруг каким-то мелким белым порошком. И в ту же секунду вы начинаете испытывать нестерпимое жжение, которое пробирает вас до слез; все, что у вас осталось, - ваша тонкая, беззащитная оболочка - будто вот-вот разорвется на тысячи кусочков. Вы начинаете злиться на себя, что в минуту слабости обратились к столь неумелому помощнику, и жалость, извиняюще разведя руками, тотчас исчезает. Но одиночество остается. Оно уже основательно обосновалось на новом месте. Оно чувствует себя как дома; ходит, распоряжается и лишь иногда поглядывает на вас, как на засидевшегося гостя. Вам становится ясно, что в одиночку с ним не справиться, и вы бросаетесь к людям. Вы перебегаете от одного человека к другому, трясете их за руки, пытаетесь объяснить что-то, рассказать, но они проходят мимо, не обращая на вас никакого внимания, и лишь изредка кто-то одарит вас мимолетным, безразличным взглядом. Людей становится все больше и больше; вам все труднее протискиваться между ними: они кричат, толкаются и напирают. Вы чувствуете, что вас сейчас сметет и растопчет нескончаемая толпа. А одиночество торжествует. Оно кривляется и хохочет в глубинах вас, предвкушая свою скорую победу. Оно пухнет и разрастается, заполняя собой все ваше внутреннее пространство, не оставляя вам ни малейшей возможности наполнить его чем-то другим. И тогда у вас появляется только одно желание: чтобы стены сомкнулись вокруг, похоронив вас в огромном каменном мешке, и мешок этот брошен был на дно самого глубокого моря. И чтобы пролежали вы там ровно тысячу лет. А через тысячу лет пусть вытащат вас на берег, распахнется ваша темница, и сотни людей начнут стекаться к этому месту, чтобы поглазеть на вас и пошептаться: "Она пролежала в этом мешке тысячу лет на дне самого глубокого моря!" И чтобы смотрели они на вас с любопытством, сочувствовали вам и восхищались вашей стойкостью. И чтобы вы наконец почувствовали, что хоть кому-то стали интересны, и что привлекли к себе хоть чье-то внимание... Поверьте - я знаю, что такое одиночество.
Я со своим одиночеством знакома очень давно, с самого раннего детства. Не скажу, что мы стали друзьями, нет конечно. Я бы хоть сейчас с радостью избавилась от него. Но мы, пожалуй, привыкли друг к другу; терпим, так сказать, совместное проживание. Порою мне кажется, что мы по-другому уже и не сможем; срослись мы с ним, как сиамские близнецы.
Было одно время, когда я поверила, что наконец смогу с ним справиться; что появился человек, способный отвоевать для себя хотя бы частичку моей души у своего заносчивого противника. Но все произошло еще проще: этот человек пришел и поселился в ней полностью. А одиночеству ничего не оставалось, как позорно капитулировать перед этим сильным и добрым человеком.
Это был Игорь. Мы встретились совершенно неоригинальным образом и абсолютно случайно. Хотя нет, вряд ли это было простой случайностью. Ведь для людей таких разных уровней во всем мире есть не более чем одна единственная точка, где их дороги могут пересечься. И, пожалуй, один шанс из тысячи, что они окажутся в этой точке одновременно. Но мы с Игорем прекрасно доказали, что и таких шансов порой бывает достаточно, столкнувшись с ним точно на середине тротуара одной из самых оживленных улиц в центре города. Он пересекал его поперек, проходя из машины в здание, а я преодолевала его вдоль, уткнувшись носом в пропущенные лекции.
Виновата была я, извинился он. Несколько подобранных тетрадок и слегка затянувшийся взгляд быстро решили все дело. Судьба - лукавый клоун - закружила нас на своей карусели, даже не проверив наших билетов.
Это было сумасшедшее и счастливое время. Невозможно даже представить себе двух таких разных людей, как мы с Игорем. Наверно, поэтому нас так сильно и тянуло друг к другу. Мы были словно два разноименных полюса, и каждый из нас получал от другого недостающую ему энергию.
И дело тут, конечно же, не в возрасте. Мы с Игорем живем на разных планетах; нас разделяет целая галактика. Я была словно маленькая незаметная травинка, случайно пробившаяся меж тяжелых бетонных плит старт-площадки, с которой он, Игорь - огромная сверкающая ракета - с ревом уносится в космос. Но чем большую пропасть мы видели между нашими планетами, тем фантастичнее и прекраснее мы находили наши отношения.
Игорь дал мне очень много за это короткое время. За целый год моей старой жизни я не получала столько чувств и впечатлений, сколько с Игорем могла получить всего за день. Но главное, что я однажды осознала: я перестала себя жалеть. Общаясь с Игорем, с его знакомыми и друзьями, я получила возможность увидеть, что есть на свете люди гораздо несчастнее меня.
Но все прекрасное когда-нибудь заканчивается. Я начала чувствовать, что этот замечательный опыт не может длиться вечно. Ведь все равно полюса наши сравняются, и начнем мы неминуемо отталкиваться друг от друга.
Наверное, я почувствовала это первой. Игорь все так же счастлив и не замечает течения времени. На днях он пригласил меня поехать с ним в Австрию на деловую встречу. День для бизнеса, день для нас. Мне кажется, что там он предложит мне выйти за него замуж. Но именно этого я и боюсь больше всего!
Смешно... Мои подруги сочли бы меня сумасшедшей: обеспеченное будущее, шикарная жизнь. Но что они знают об этой жизни, наблюдая за ней со стороны? Они видят только блеск и шум фейерверков, которые ослепляют и оглушают их, мешая нормально думать и что-то воспринимать. Но я была на том маскараде и оставалась после него, когда стихали звуки музыки, и усталые люди стягивали с лиц разноцветные улыбающиеся маски. И ни за что на свете не согласилась бы я стать частью этого шумного спектакля, которого они называют своей жизнью.
Конечно, для большинства моих подруг это был бы блестящий шанс, выпадающий только раз в жизни. Но для меня это не более чем возможность получить маленькую, незаметную роль в огромном театре с дорогим, сверкающим фасадом и с прогнившими, покореженными стенами внутри. Я вдоволь насмотрелась на эти отштампованные парочки: "Дима с женой", "Саша с женой", "Юра с женой". Вот и мне представилась возможность стать еще одной - "Игорь с женой". Но, может быть, я заслуживаю чего-то большего? Я не знаю... Но, так или иначе, я уже сказала Игорю, что скорее всего никуда не поеду.
И дело тут даже не в моем отношении к этой жизни. В конце концов, смогла бы и я привыкнуть к установленным правилам и порядкам. Но я вдруг снова начала чувствовать свое одиночество... Оно наступило на меня неожиданно - отдохнувшее, набравшееся сил - и стало требовать назад свои права и территории. Оно уже не было столь сурово и даже согласно было оставить часть владений для Игоря. Но я не в силах вмещать в себе их обоих; я должна остаться только с одним.
Теперь нужно только решиться и поговорить с Игорем - окончательно. Пока что он ничего не подозревает. Я даже представить себе не могу, как его это удивит. И что он обо мне подумает... Наверное, тоже решит, что я сумасшедшая. Может быть, это и так. Но лучше уж сделать все быстро и не так болезненно. А он со своей бурлящей жизнью наверняка обо мне скоро забудет. Как и я о нем...
Но и одиночество - мой старый приятель - пусть не радуется так уж сильно! Теперь я более уверена в своих силах, чем раньше. Я вовсе даже не сдаюсь - как раз наоборот. После общения с Игорем я поняла одну важную вещь: если тебе чего-то хочется в жизни, не нужно ждать пока оно свалится с неба, нужно пойти и взять самому.
Я, конечно, не сумею так, как Игорь - просто пойти и взять. Но я могу хотя бы попробовать что-то изменить. Поэтому я и поговорила вчера с мамой откровенно. И, мне кажется, она меня поняла. Но она и должна была понять, ведь она моя мама!
Я на нее совершенно не держу зла. А она так вообще считает, что я неблагодарная дочь. У моей мамы все просто: всегда суп на плете и деньги в шкатулке на мелкие расходы. Конечно, все это было. И были куклы, и были новые платья, и были подарки на дни рождения. И я никогда не ходила голодная. Но разве только этим ограничиваются отношения дочери с матерью? Я всегда мечтала совсем о другом. Мне всегда хотелось тепла и уюта в нашем доме. Мне хотелось ласки, добра и понимания. Я согласна была вообще не есть целыми днями, но только чтобы мама хотя бы раз в неделю приходила с работы, садилась рядышком со мной, брала мои руки в свои и разговаривала. Просто так, ни о чем. Я хотела чувствовать, что я действительно ей нужна; я хотела чувствовать, что меня любят...
Конечно, я уже не та капризная девчонка, которая не хотела оставаться вечером одна, даже со включенным телевизором. У меня есть друзья, у меня есть свои интересы. Но я по-прежнему хочу иметь близкие и теплые отношения со своей матерью. Я хочу, чтобы мы были как две подруги, чтобы нам было интересно вместе.
И именно так все и будет, я в этом абсолютно уверена. Сегодня мы с мамой вместе поедем в центр - я приготовила ей сюрприз. Представляю, как она обрадуется. Я полгода экономила деньги, чтобы купить эти кулончики. Два чудных кулончика: один больше - для мамы, другой чуть поменьше - для меня. Они открываются и туда можно вложить фотографии. Я уже все продумала: мы вместе выберем кулончики и сразу же после магазина пойдем сфотографируемся; мы и так уже сто лет вместе не фотографировались. Я только не хочу, чтобы мама заранее что-то узнала, пусть думает, что все это само собой получилось. А вечером я свожу ее в кафе. Ну, разве не замечательно?
Я радовалась как первоклассница. Давно у меня не было такого хорошего настроения.
Я прошла через калитку во двор и вошла в дом. Еще нужно посоветовать маме, что надеть. Она-то не догадывается, что мы сегодня фотографироваться будем. Я прошла в комнату и увидела ее с Васькой на руках. Она крутилась по комнате и что-то искала.
- Мамуля, привет! - сказала я. - Ты уже собираешься?
- Лена, какой там собираешься. - У нее был ужасно встревоженный голос. - Ты бы знала, что сейчас произошло! Ты не видела наше лукошко?
Я испугалась, что стряслось что-то действительно серьезное. У нее был такой вид, будто наш дом загорелся.
- Что случилось? - спросила я.
- Ты представляешь, - начала рассказывать мама, - какой-то подонок на улице Ваську со всего размаху ногой ударил. Он ведь так и убить его мог.
Я вздохнула с некоторым облегчением; можно было ожидать гораздо худшего. Я посмотрела на Ваську: он сидел у мамы на руках и выглядел вполне нормально.
- Но ведь с ним все в порядке? - снова спросила я, не понимая, чего она так суетится.
- Я не знаю, - ответила мама, продолжая озираться по комнате. - Вот хочу сейчас пойти его Евдокимычу показать, пусть ему кости проверит.
Она поставила Ваську на пол, взяла табуретку и пошла к шкафу. Васька зевнул, потянулся и довольно шустро прыгнул на диван. Было непохоже, что у него переломаны кости. Мне начало казаться, что мама просто-напросто забыла о нашем с ней уговоре.
- Мама, но ведь ты со мной обещала пойти, - растерянно сказала я. - Магазины скоро закроются, а нам еще одеться нужно.
Она с лукошком в руках слезла с табуретки и посмотрела на меня таким взглядом, будто у меня вдруг рога на голове выросли.
- Лена, ты только о магазинах думаешь! - У нее в голосе чувствовалось откровенное возмущение. - Ты, наверное, такая же жестокая, как и тот парень на улице. Ведь котенок умереть может!
У меня от этих слов перехватило дыхание. Я смотрела на свою мать, и мне казалось, что упади я сейчас замертво, она бы все равно сначала с Васькой к Евдокимычу побежала и уж потом на меня подошла взглянуть.
Я не могла поверить, что это произошло. Она мне словно пощечину залепила. Еще пять минут назад я порхала как бабочка, а сейчас была просто раздавлена. От такой резкой перемены у меня закружилась голова. Я прошла в свою комнату и захлопнула дверь.
Мне хотелось плакать и кричать одновременно. Ну почему все опять случилось именно так? Неужели хотя бы один единственный день не мог пройти нормально? Ведь я была уверена, что уже ничто не сможет нам помешать. Я все подготовила, я так надеялась на этот вечер. Я смотрела в будущее со спокойствием и радостью, а сейчас будто огромная черная яма разверзлась у меня перед ногами. Я не могу ее ни обойти, ни перепрыгнуть. Куда же мне теперь деваться? Сесть на краюшке и глазеть в бездонную черноту; или просто закрыть глаза и броситься вниз?!
Мой взгляд упал на телефон. Надоело все... Уеду! Выйду замуж! Стану кем угодно и чем угодно, только не останусь больше наедине с собой!
Я подняла трубку и некоторое время слушала заунывный трескучий гудок; потом решительно набрала номер.
Он ответил практически сразу же.
"Слушаю!" Бодрый и громкий голос уверенного в себе человека; его голос всегда придавал мне силу, которая очень нужна мне была именно сейчас.
- Игорь, привет. Это Лена. - Наверно, мой голос был далек от бодрого, хотя я и не хотела, чтобы он что-то почувствовал. Зачем ему знать, что заставило меня позвонить.
"У тебя что-нибудь срочное? Я сейчас занят с человеком", - сказал Игорь с каким-то странным напряжением в голосе. Какая муха его укусила? За все время нашего знакомства он первый раз обращался ко мне таким сухим, деловым тоном.
- Извини, что отрываю, - снова заговорила я, стараясь собраться с мыслями, - просто я хотела тебе сообщить... Насчет поездки, помнишь? В общем, я решила поехать!
Мне не легко было это сказать. Я знала, что сказав, у меня уже не будет возможности передумать.
Реакция Игоря была более чем странной. "Да?.." - услышала я его голос, лишенный обычной энергии.
Конечно, я не ожидала от него воплей радости, но это "да" никак не увязывалось у меня с образом Игоря. Возможно, именно так ему и следовало бы отреагировать, случись мне заявить, что я родила от него негритенка.
- Я думала, ты будешь рад, - проговорила я в совершеннейшей растерянности.
На этот раз вообще никакого ответа не последовало. Он просто молчал. Молчала и я, пытаясь хоть каким-нибудь боком впихнуть его поведение в рамки нормального объяснения. Что могло с ним произойти? Только вчера вечером он сам звонил мне и снова уговаривал поехать. Или он решил меня просто позлить? Но тогда он выбрал для этого не самое лучшее время.
"Для меня это несколько неожиданно", - наконец снова заговорил он с прежней интонацией.
С меня было довольно.
- Наверное, нам лучше потом это обсудить. Не буду тебя отвлекать, - сказала я и немедленно бросила трубку.
На стене тикали небольшие часики с маятником, с рожицей котенка на циферблате. Часики тикали, а глазки котенка бегали - влево-вправо, влево-вправо, влево-вправо... Я сидела и молча смотрела на эти глазки. Может быть, я просто сплю, и эта нелепая вереница событий всего лишь мой сон? Или все нарочно подстроено, чтобы проверить меня на прочность?
Неожиданно я почувствовала, что мне это уже совершенно безразлично. Я устала и очень хочу спать...
Я медленно опустилась на подушку и уставилась в высокий серый потолок. Что-то стукнуло и зашевелилось у меня в груди - близко-близко у самого сердца. "Ну вот, - подумала я, - хоть кто-то никогда меня не покидает". Давай, приятель, начинай свою работу, я постараюсь тебе не мешать.
Игорь
Я нажал на кнопку селектора:
- Нина, что там у нас дальше по графику?
"Некто Соболев, фирма "Росток", через пятнадцать минут, Игорь Владимирович", - послышалось из динамика в ту же секунду.
- А, да-а, - протянул я, припоминая подробности этого дела. - Так он что, пришел уже?
"Нет еще, Игорь Владимирович", - ответил динамик.
- Хорошо. Тогда принесите мне кофе, пожалуйста. Успею пару глотков хлебнуть.
"Сейчас сделаю". - Динамик щелкнул и затих.
Я откинулся на спинку кресла и с удовольствием потянулся. Как легко работается сегодня. Все само собой устраивается и плавно становится на свои места. Я начинаю снова ощущать вкус к работе. Бесследно исчезла неоправданная эйфория, и разум занял свое обычное главенствующее место.
По четвергам я, главным образом, работаю в кабинете. Нужно перебрать гору накопившихся бумаг, подчистить хвосты, встретиться со множеством людей, которым я, как правило, нужен гораздо больше, чем они нужны мне. Это очень нудная, рутинная работа, которую никто, кроме меня, выполнить не может, которая тяготит меня, заставляет скучать и не любить четверги.
Но только не сегодня. Сегодняшний день подарил мне свободу, избавил меня от колдовских чар. Сегодня я наконец проснулся после долгого сна. Он был волшебным и увлекательным, он позволял мне забываться и летать, делать всякие глупости и не задумываться о последствиях. Он был чудесным, но он был сном. Сны рано или поздно заканчиваются, а настоящая жизнь - она, все же, здесь, в реальности.
Лена... Какая невероятная сила заключена в этом юном, несозревшем человечке! Как смогла она меня, видавшего виды, прожившего уже половину своей жизни сильного и опытного мужчину затянуть в свой призрачный, иллюзорный мир фантазий? Она накинула на меня волшебное покрывало и увлекла за собой в несуществующую, сказочную страну, где ты чувствуешь себя весьма странно и неуклюже, привыкший к обычным земным законам и отношениям.
Я никогда не воспринимал ее как обычную женщину. Это было что-то совершенно иное. Она была - как Аленький цветочек из своего волшебного мира. Чистая, неиспорченная, она заставляла трепетать мою душу - черствую и огрубевшую за долгие годы борьбы за выживание среди жестоких акул большого бизнеса, таких же точно, как и я сам. Она была, как глоток чистого воздуха, как порция живой воды.
И она заставила меня почувствовать себя заморским принцем. Я ощущал себя никак не меньше, чем рыцарем на белом коне, который пришел под алыми парусами и подобрал с крутого берега бедную одинокую девушку.
Сейчас мне даже смешно становится: надо же - принц! Но именно так я и чувствовал себя все это время. Лена очаровала меня, заколдовала с помощью своей необычайной магии. Заставила меня перестать быть самим собой.
Но, так или иначе, за всей этой романтичной и сказочной пеленой мы оставались с ней мужчиной и женщиной. И отношения наши как мужчины и женщины развивались независимо от нас и, может быть, даже не менее бурно. А энергия нашей связи накапливалась, не находя себе выхода в этой плоскости, и чувствовалось, что вот-вот наступит пресыщение.
Конечно, Лена ни словом об этом ни разу не обмолвилась. Но женщина остается женщиной. Порою - нет-нет, а что-то и проскользнет в ее взгляде. Я думаю, что в последнее время она уже ждала от меня этого шага; что я предложу ей руку и сердце. Глупый, доверчивый ребенок, уверовавший в большую и чистую любовь. Наверно, для нее это и было бы самым логичным завершением наших отношений.
Да только ли для нее? Еще вчера мне казалось, что я готов на все ради этого создания. Готов сломать весь свой привычный уклад. Готов отказаться от своих привычек, от своей старой жизни и от своей семьи.
Но это было вчера... А сегодня все изменилось; изменилось настолько неожиданно и быстро, что я не сразу смог прийти в себя, отвыкнув смотреть на мир незатуманенным, чистым взором. Сняты были волшебные чары, и я - теперь снова я.
Наташа сделала это, доказав, что не только юные идеалисты способны на чудеса. За всю нашу долгую совместную жизнь я изменил ей всего один единственный раз. Это было на заре нашей молодости. Лену я не беру в расчет; то, что было с ней, я не смог бы назвать простой изменой. А тогда это действительно был совершенно обыденный роман на стороне, ничего не значащее для меня случайное знакомство. Наташа кричала и швыряла вещи, собирала чемоданы, дралась и плакала. Тогда мне было гораздо легче.
Сегодня утром не происходило ничего необычного. Мы сидели на кухне и пили кофе. Мы сидели и молча глотали горячую жидкость; каждый из нас был погружен в свои собственные мысли. Наташа поставила свою чашку на стол и как бы невзначай взяла мою руку в свою. Я посмотрел ей в глаза, а она совершенно спокойно, без злобы или иронии задала мне вопрос; вопрос, на который она хотела получить простой, однозначный ответ: "Игорь, ты меня больше не любишь?"
Я не рассчитывал, что смогу долго хранить все в тайне. Я понимал: то, что Наташа в конце концов обо всем узнает, было лишь вопросом времени, но старался об этом не думать. Подспудно я был готов к подозрениям, к упрекам и даже к скандалу. Но я совершенно не был готов к этому взгляду.
Я молча смотрел в глаза своей жене, которую знал уже сотню лет, и ее взгляд пронизывал меня насквозь. Все было в этом взгляде. Вся наша совместная жизнь со времен шумной студенческой общаги, все наши боли и радости, все наши подъемы и падения, все ссоры, расставания, горести и счастье - все сконцентрировалось в нем. Наш малыш, не проживший и двух дней, обе наши дочери - все смотрели на меня сегодня ее глазами; смотрели не с укором, а с любовью... Я тонул в этом взгляде и, подхваченный теплой прозрачной волной, уносился далеко-далеко. И в этот момент словно пелена растворилась у меня перед глазами, и я вдруг ясно осознал: я люблю свою жену. Люблю больше всего на свете!
И как только я это понял, мне захотелось вскочить и закричать: "Я люблю тебя! Конечно я тебя люблю! Какой же я был дурак! Слепой неуклюжий осел! Прости меня. Ударь, если хочешь, но прости". Мне было противно и стыдно. Я сидел и молча смотрел ей в глаза, не в силах оторваться от этого взора.
Но Наташе совсем не нужны были мои слова: она читала по моим глазам, как по открытой книге. "Реши с этой девочкой, Игорь, - спокойно сказала она, - и к вечеру дай мне ответ". А потом секунду помедлила и добавила: "Я пока не собирала свои вещи". С этими словами она встала и вышла из кухни, а я остался сидеть с недопитой чашкой кофе в руках. Я был уверен, что на этот раз она это сделает; без шума и ругани - она просто уйдет. И еще я был уверен, что я не хочу этого и боюсь; боюсь больше, чем даже мог бы себе представить.
Я так и вышел из дома, не обмолвившись с Наташей ни словом. Мне просто нечего было сказать; да я и не видел в этом особого смысла. У меня было время до вечера, чтобы попытаться спасти то, что я едва-едва не разрушил собственными руками.