Зима 1983 была теплой для Лондона. Судьба была благосклонна к старому городу, и рождественские представления в театрах были лучше, чем в прошлом году. Метрополис был щедр ко всем на развлечения, повсюду по вечерам зажигали праздничную иллюминацию. Народ гулял, и особенной веселостью отличались приезжие. Они сметали все подряд на приходских благотворительных базарчиках, увозя с собой пожелтевшие открытки, рассыпавшиеся томики Теннисона и варение.
Советы были недовольны своими неудачами в Афганистане. Восточная Европа кипела, устраивая новую демократию. Это было великое время диссидентов, постмодернистских художников и писателей, призывавших весь мир слиться в братской любви. Время хиппи кончалось, панки только входили в моду. Жизнь текла спокойно, даже террористы держали себя в рамках и были популярны у левых и тех, кого называют ленинским термином "попутчики".
Сэр Уильям Крэсноу, устав от баталий в парламенте, где долго был на передних скамьях консерваторов, последнее время был занят в правительственных финансовых структурах. Это быстро помогло ему поправить собственное материальное положение и примириться с собой. Этим утром он вошел в комнату сына, молодого художника, посещавшего еще недавно живописные классы в Париже и Флоренции.
- Что ты делаешь? - спросил он у Энтони, лежавшего с книгой на диване.
- Читаю про художественные методы Гейнсборо. Купил это в Bloomsbury[1], - ответил он отцу.
- Я хочу тебе сообщить новость. Мы едем в Москву на один год, - сказал сэр Уильям, присев рядом с ним на диван.
- Зачем? - спросил его сын.
- Межпарламентский комитет будет создан в следующем месяце. Андропов хочет кредит.
- Все хотят от нас денег, - сказал Энтони, откладывая книгу.
- Но он нечто особенное, - развел руками отец.
- Что нам делать? - улыбнулся Энтони.
- Собирай вещи, мы скоро едем, - сказал отце, встал и вышел.
Через две недели они прилетели в Москву. Стояли Крещенские морозы, дороги были в инее. Всюду висели плакаты, на которых молодые люди, пышущие здоровьем, произносили лозунги. Мерседес дипломатической службы доставил их в трехкомнатный номер гостиницы Украина. Лица людей на улице за окном автомобиля удручали сэра Уильяма, в тоже время одежда москвичей дешевая и старомодная развеселила Энтони. Водитель, предоставленный им советской стороной, с хорошим английским и военной выправкой, объяснил гостям Политбюро их права и обязанности. Сэр Уильям спокойно его выслушал и сказал:
- Меня не интересуют ваши правила, мы будем жить, как привыкли. Если вам это не нравиться, можешь проваливать.
Водитель покраснел и, быстро попрощавшись, ушел.
- Зачем ты так? - спросил его Энтони, когда водитель ушел.
- Они хотят наших денег, а не наоборот. Пусть знают свое место, - раздраженно ответил отец.
- Но он только винтик в их государстве. К тому же, нас наверняка прослушивают, - не унимался сын.
- Если ты будешь так продолжать, то ты тоже можешь вернуться в Лондон, дорогой, - махнул рукой отец и пошел в свою комнату.
Советские власти смиренно сносили все выходки сэра Уильяма, проявляя чудеса терпимости, только в редких случаях, набираясь мужества, но с тем лишь, чтобы возразить ему с детской невинностью. У Энтони тем временем были свои развлечения. Он познакомился с некоторыми московскими молодыми художниками, ходя по местным выставкам. Это были дружелюбные и доброжелательные люди. Все официальные двери были закрыты для них, и они зарабатывали себе на жизнь дворниками, сторожами или подпольно торгуя валютой. Те же из них, кто пытался бороться, имели опыт неоднократного пребывания в психиатрических лечебницах, куда их помещали власти. Это были по большинству полуобразованные люди, которые не тяготели к совершенству в своих работах, их вдохновением был протест.
Энтони быстро научился объясняться по-русски, и его знаний ему хватало, чтобы купить самому бутылку Особой водки, которую все называли Андроповка. Он даже нашел место, где мог заниматься живописью. Это была огромная студия его нового приятеля Бориса Радова, находившаяся на чердаке одного из домов на Гоголевском бульваре. Борис был известен главным образом, благодаря не своим работам, а доступу к наркотикам. Люди покупали через него коноплю и Омнопон в ампулах для инъекций.
У Бориса было достаточно денег в советской, американской и европейских валютах, чтобы чувствовать себя спокойно. У него был новенький Фольксваген, в то время как у его отца, полковника КГБ, был только жигуленок.
Но не только конопля тянула Энтони на чердак на Гоголевском, там постоянно жила сестра Бориса Лида. Ей было девятнадцать. Она училась на искусствоведа в университете, и ее ненавязчивая и религиозная душа, привлекла к себе сердце молодого англичанина.
Она хранила множество икон в своей уютной девичьей комнате. Там всегда был чай и пироги, и, будучи истиной сестрой своего брата в своих взглядах на старое и новое искусство, она отличалась от него во многом остальном, например, она никогда не пробовала наркотики, избегала алкоголя и не выносила табачного дыма.
Их отец, от которого они давно уже жили отдельно, мало интересовался их жизнью, поглощенный новыми женщинами. Он был счастлив, что может не думать о своих детях, о которых всегда думал, как о лишнем в его жизни. Он знал о делах своего сына, но ничего не предпринимал, так как не хотел больше входить дела своих детей.
Энтони стал писать новые полотна с головокружительной скоростью. Он даже придумал остроумную подпись для своих московских работ, заимствованную из шутки Бориса. Энтони подписывал их не как Энтони Крэсноу, но как Антон Краснов.
Его романтические отношения с Лидой быстро приняли серьезный курс. Он был озадачен ее вниманию к каждому пустяку с его стороны. Он понял, что любит ее. И в начале лета попросил у нее разрешения написать ее портрет. В три сеанса он был закончен, картина называлась "Девушка в голубом".
Он решил сделать ей предложение, но сначала надо было все обсудить с отцом.
- Если ты решил добить меня своей последней выходкой, то знай, как только вы поженитесь, я перестану давать тебе деньги и ты больше не наследник, - сказал сэр Уильям, услышав новость.
- Это же абсолютно... я не знаю что, - воскликнул Энтони.
- Эта глупая девочка сможет стать твоей только, если подпишет в КГБ их обычные дурацкие бумаги. Никаких шпионов больше в моей семье. Твоя мать была последним, хотя и была чистокровная британка. Но развод! Он мне дорого стоил, - ревел сэр Уильям.
- Отец, но бедная мать... - хотел вступиться Энтони.
- Бедная? Теперь богатая, сынок. Теперь собирайся, если хочешь меня послушать, и оправляйся в Лондон. Я сказал, деньги или она. Улыбнись, сынок, или быть мне висельником.
Через год Энтони, всегда послушный сын, женился на американке, дочери отцовских знакомых. Его новая жена была блондинкой со степенью по философии из кинематографической семьи. Ее дедушка был сценаристом, помнившим золотой век MGM. Ее отец был режиссером, однажды премированным в Каннах. Ее мать была дизайнером интерьеров. Короткий, но решительный совет его новых родственников решил, что он должен выбрать карьеру в маленькой, но быстро набирающей мощь, студии по производству комедийных сериалов. Он не протестовал. Но артистический огонь в его глазах погас почти совсем. Он унывал и нигде не находил себе утешения. Он жил теперь так, будто это не он, а кто-то другой. И от тоски занялся работой, быстро продвигаясь по карьерной лестнице. Его врожденный талант сделал для него маленькое чудо, его работы постоянно имели высокий рейтинг, и он быстро приобрел известность в телевизионной среде. Безвкусность его новой жизни быстро положила печать на его лице, теперь лишенном прежней вдохновенности. Теперь он был один из многих, просто человек из толпы. Он пропивал остаток своей жизни на земле, и эта жизнь пахла виски и пивом. Он всегда чувствовал себя уставшим от своей работы, своей жены и ее семьи. Единственным моментом его новой жизни, хоть как-то напомнившем о настоящей жизни, были похороны отца. Над его могилой установили бронзовый бюст, на котором было написано:
Sir William Crasnough.
1935-1992.
I"m gone, boys! But gonna be back on Doomsday! See ye[2].
Когда Энтони прожил с женой почти двадцать лет, она преподнесла ему сюрприз.
- Я хочу развод, быстрый, и никогда больше не слышать о тебе, - произнесла она как пулемет, ибо привыкла разговаривать так со всеми с детства.
- Ты права. Мне тоже кажется, что уже пора, - ответил он ей полупьяным голосом.
Энтони собрал свои любимые книги, видеокассеты и кое-что из вещей и, доверив их UPS, вылетел в Лондон, где поселился у своей сестры Дороти, доставшейся матери после развода родителей. В ее доме среди новых журналов и брошюр, сваленных на столе перед камином, он нашел каталог выставки наиболее заметных художников периода заката СССР. Там среди знакомых и незнакомых имен он нашел раздел, озаглавленный Антон Краснов. На этой странице была большая репродукция его картины "Девушка в голубом".
Он взял такси и поехал в эту галерею. Когда он вошел в здание, там звучала музыка. Это была мелодичная песенка со следующими словами:
Back to the Russia I flew in my dream.
What I have seen?
What can be seen?
Lenin and Kremlin together at night.
Lights to be bright.
Minds to be bright.
Power-brokers, democracy"s prime.
Life on the dime.
Death for the dime.[3]
Музыка эта была как бы приветом из его далекого прошлого, то, что она выражала, было ему хорошо знакомо. Он спросил у девушки около информационного стенда, где найти организаторов и был направлен в офис галереи. Когда он открыл дубовую дверь офиса, он увидел женщину, стоявшую к нему спиной.
- Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, где я могу найти представителей российской стороны, - спросил он.
Женщина повернулась к нему лицом.
- Лида! - воскликнул он.
- Энтони, дорогой, как жизнь?
- Развожусь.
- Это бывает, - улыбнулась она.
- Как Борис? - спросил он.
- Умер в Амстердаме от героина.
- Ты замужем?
- Нет, разведена, - сказала она, опустив глаза.
- Рад тебя видеть.
- Я тоже рада.
Он сделал паузу, но тут его как молнией поразило. Надо исправить старую ошибку, если это возможно. Понимая, что это выгладит глупо, он спросил:
- Я думаю, может быть, попробуем еще раз? - спросил он.
- Что? - сделала она большие глаза.
- Пожениться, - сказал он.
- Только, если ты будешь себя хорошо вести, - сказала она, и они обнялись.
[1] Блумсбури, район Лондона и название издательства.
[2] Сэр Уильям Крэсноу. 1935-1992. Я покинул вас, ребята. Но собираюсь быть с вами на Страшном Суде! Увидимся. (англ.)