Рок Сергей : другие произведения.

Алехандро Вартан

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Алехандро Вартан
  
  
  Часть 1
  
  
  Бесконечность можно выразить в плоскости, или в виде фигуры во множестве измерений, но, когда вы смотрите в небо, эта система не очевидна - нужно приложить усилия или задействовать внутреннего демона. Но если он молчит, можно воспользоваться чужим. Все открытия сделаны давно, и кажется, все новое может возникнуть лишь в виртуальном мире, переложенным на плечи визуальных эффектов. Каким древние видели мир?
  А кто-то считает, что жизнь циркулирует, и более того, физика плавно перетекает в метафизику. Можно сказать, что вы начинали свой путь от одноклеточной водоросли, чей миг был короток - в поисках магического сахара, она давно стала частью биологической массы. Возможно, в странных снах вы видели, как плавали в первичном океане. Кто знает.
  Прежде, чем обнаружить в тумане контуры странного города, цыгане шли, должно быть, целый век - шли без перерыва, давно потеряв чувство времени. Какую бы тут можно было подобрать аналогию? Сон вне всяких пределов? А может быть - игра - если вы игроман, то должны хорошо знать, как время сыплется словно песок сквозь пальцы, и иногда можно серьезно заиграться. Прочие сравнения. Летаргический сон? Однако, тут все так же непонятно.
  Они шли большой группой, кто пешком, кто на телеге, и дорога казалась единственным вещественным предметом. Мир тумана, собственно, мог состоять из одного тумана, а дорога являлась инородным телом, попавшим сюда откуда-то извне.
  Выйдя век, а то и два назад, люди давно потеряли чувство реальности.
  Теоретически, субстанция вечности или абсолютного безвременья могла выглядеть подобным образом. Иногда расступаясь, туман открывал контуры покатых гор, поросших лесом. На текущем этапе своего путешествия, в таборе хорошо знали, что сходить с дороги нельзя - таким образом уже пропало несколько человек. Встреченный по пути целый военный полк представлял из себя собрание мумий - но они не высохли, а, скорее, превратились в статуи - их кожа отливала белым, а тела, казалось, были сделаны из мрамора.
  - Такие же, как мы, - заключил цыган по имени Батхало, - помните, туман рассеялся, и вы хотели разбить лагерь. Вот так же и они и разбили. А как сон подберется к тебе, ты уже ничего не понимаешь. Хорошо, что я настоял на своем. Нужно всегда оставаться на дороге.
  - Ты куда, Гожо! - крикнула мать на ребенка. - Не вздумай трогать руками.
  Кто-то все же не выдержал и отправился осматривать мумии на предмет табака. Воины неизвестной армии были покрыты странным стеклообразным веществом, которое от прикосновения издавала слова на языке тошнотворного скрипа.
  Гожо, должно быть, уже целый век был ребенком, и не было силы вырвать его из этого состояния. Безвременье не имело свойств. Они осмотрели подразделение и даже нашли какие-то съестные припасы. Как солдаты попали сюда? Но время вопросов давно прошло, и ничего не оставалось, как двигаться дальше.
  Солнце иногда показывалось - оно напоминало чье-то любопытное лицо, и всякий раз оно казалось разным - лицо хотя и яркое, но без признаков мысли и доброты, нечто немое, нечто, схваченное параличом неизвестной болезни. Можно было сказать - в мире нет ни добра, ни зла, но стоит лишь покинуть обитаемые пределы, и ты поймешь всю свою ничтожность. Твой крик никто не услышит, однако, многое будет зависеть от дороги - возможно, по пути будет встречено гигантское существо, и ты подумаешь - именно оно и есть то главное, что, в силу своих размером, не способно вас услышать. Может быть, это - принцип вложения или линейной размерности? Но разве известна вам мысль муравья? Почему он ползет, обладает ли он собственной судьбой?
  Насекомое, запертое в янтаре. Возведение в степень. Неохватные пределы. Горы как декорации. Иди вечно, не умирай, ищи еду и воду, но кажется, что ты можешь прожить и без еды, будучи законсервированным.
  - Кто-нибудь помнит, откуда и куда мы идем? - спросил однажды Янко.
  Наверное, никто не помнил.
  - Скоро это закончится, - ответила ему Земфира, - вот увидишь.
  - Я всегда так себе говорю. Но сегодня мне показалось, что я забыл, для чего говорить.
  Тогда открылся край долины, туман отошел, показывая подошвы гор во всей красе, и город казался издевательски нереальным и немного акварельным, и точно так же могли себя ощущать муравьи, увидев на горизонте картину художника человеческого рода.
  По мере приближения, город приобретал ясность, теряя черты образца абстрактного искусства. Дорога, наоборот, словно бы расплылась - возможно, выполнив свое предназначение, она утекала во вне, и там по ней шли путники неопределенного типа. Выйдя на окраинные улицы, цыгане шли, озираясь - этот город был полон величия, а уровень технологий был призван унизить разум, признав его элементом в пирамиде вещей. Большой и пустой оазис среди безвременья состоял из стекла и бетона, ровных улиц, странных знаков, газонов и большой тишины.
  - Долго же мы шли, но что нашли? - заметил кто-то.
  - Нет, но это лучше, чем ничего.
  - Да нет тут ничего. Снова пустота.
  - Зато тут нет тумана.
  - Откуда ты знаешь? Может быть, мы уже на том свете.
  Подошедший автобус сперва приняли за таинственное животное - цыгане не сразу догадались, что перед ними - автоматические средство передвижения. Шли автобусы совершенно пустыми - туда-сюда, туда-сюда, согласно некоему маршруту. Наконец, кто-то догадался забраться внутрь, и так началось перемещение по городу.
  Батхало быстро понял, что необходимо запоминать номера автобусов, а уже будучи в салоне смотреть на карту. Все это казалось теперь занятным делом - ехать, возвращаться, потом - выходить на остановках в других частях пустого города и там производить осмотр. Страх новизны не мог рассеять надежду на скорые перемены к лучшему.
  На ночь они разожгли костры на площади. Для дров были использованы стулья, найдены в одном из пустых офисов. Заночевать можно было и в самом офисе, да и потом, двери во многих зданиях были не запертыми, и повсюду можно было наблюдать целую вселенную неизвестных вещей.
  Следующим днем Батхало вошел в фойе одного из таких зданий, где находилось большое число приборов с экранами, в которых современный человек наверняка увидел много знакомого - тут были и черты игрового автомата, и вендинговой машины с меню, и, может быть, банкомата. Все бы и оставалось на своих местах, если бы цыган не дотронулся ладонью до гладкой матовой поверхности - экран ожил, показывая панораму неизвестного пространства. Батхало не растерялся - он стоял и смотрел, а потом и снова дотронулся до матовой поверхности - его предположение оказалось верным - пространство на экране изменилось, и теперь взору явились улицы монстрообразного города, города населенного, и о внешнем виде существ лучше бы было не говорить вслух. Но вот, новое изменение, и перед глазами - синее море, и камера установлена почти что на уровне воды, а потому ничего не видно, кроме волн. Но появившаяся из воды тварь не вселяла оптимизма - напоминая осьминога, она несла в своем взгляде необыкновенную осмысленность..
  - Кто ты такой? - спросил Батхало.
  Ответа не было..
  Но вот, и еще одна картинка - виднеется сельская дорога, весела лента между ухоженных полей, и на определенном удалении - телега, да и весь ландшафт приятен глазу, и все кажется очень знакомым. Цыган даже захотел забраться на стойку, чтобы лучше рассмотреть экран - что, если разбить стекло и пробраться туда? Но является ли тот простор родным?
  Одни чудеса сменяли другие, а пришедшее вскоре чувство голода было неожиданно удовлетворено большим стаканом рамена, что выдал один из аппаратов. Пахло вкусно, и, хотя Батхало ничего подобного не видел, сомнений не возникало - это еда. Это открытие можно было назвать революционным - теперь можно было отказаться от сжигание стульев и приготовления пищи на костре, а также ночевать в помещениях. Метод научного тыка хорошо работал с автоматами со значками еды на экранах. Вскоре в фойе собралась большая толпа.
  - Съедобно? - был вопрос.
  Вместо ответа шуршали стаканы, щелкали пластиковые ложечки и вилочки.
  Последующий осмотр зданий давал различные результаты, и далеко не везде все было одинаково. Некоторые двери вели в коридоры, коридоры словно бы бесконечные. Посмотри в одну стороны - ровные ряды плафонов сливаются в единое световое месиво, и далее - ничего. По другую руку - то же самое, хочешь стой, хочешь - иди, может быть, придешь на другой континент или куда-то еще.
  Цыган по имени Петша шел целый час и, никуда не придя, двинулся назад -он хорошо знал, что такое идти в никуда, и перспектива потеряться не казалась ему радужной. Вернувшись, он рассказал все остальным - но теперь это уже никого не удивляло. Ляля и Донка также прошли по одному такому коридору, и здесь, казалось, их сопровождала та же монотонность однообразия.
  - Может, назад пойдем? - спросила Ляля.
  - Чую, там что-то есть, - ответили Донка.
  - Если ничего не найдем, то пойдем назад. Ладно?
  - Я тебе говорю, чувствую. Вот увидишь.
  К удивлению своему, на разветвлении коридора находилось помещение-карман с большим количеством аппаратуры, назначение которого понять было нельзя, хотя цыганки уже знали, что нажатие на кнопки или значки на сенсорных панелях может производить какие-то эффекты. Большой экран был принят за окно. Едва девушки присели в мягкие кресла, матовая поверхность ожила, что-то двинулось, и здесь было чему испугаться - в экране прошло существо, на голове которого были гофрированные рога. Вернувшись, создание село за рабочее место и принялось щелкать клавиатурой.
  У девушек в тот момент душа ушла в пятки. Наконец, появился звук, и существо сказало:
  - Девушки, не бойтесь. Если вы меня видите, значит, я вижу вас. Скажите мне, как вы сюда попали?
  - Мы.... Просто, - сказала Ляля дрожащим голосом.
  - Даже если вы случайно туда попали, могу сказать, что ничего не бывает случайно. Вы там, потому что вы там, и я могу взять вас на работу.
  Девушкам нечего было ответить, и они собирались бежать.
  - Но если вы все же захотите работать, я вас жду, - сказало оно напоследок, - подумайте. Возможно, вам надо переговорить с родственниками, а, может быть, работа требуется и многим другим людям, которых вы знаете. С оплатой у меня хорошо. Деньги - это лишь часть социального договора. Я знаю такие виды поощрения, как вечная жизнь.
  Вернувшись, цыганки рассказали все соплеменникам. Ночь, свесившись вниз, веселилась огнями фонарей и пустых окон, автобусы продолжали свой путь по перевозке невидимых пассажиров. Но вот, что-то изменилось, и на одном из поворотов появились темные фигуры. Кто мог там ходить? Выяснить это так и не удалось. Желания же выйти и узнать ни у кого не возникало - ведь это были фигуры, по крайне мене, человекообразных существ. И хорошо, что они занимались своим делом и ни на кого не обращали внимания. Все это давало пищу для размышления - выходит, в электронном городе все же кто-то жил. Но не только по этой причине цыгане не могли чувствовать себя комфортно - даже получив бесплатную еду, которую, выдавали аппараты, они не могли смириться со своим бесконечным одиночеством.
  
  
  
  
  
  В один день, а прошло уже больше двух недель, Батхало решился - он открыл дверь в тот самый коридор, о котором говорили девушки и шел очень долго. Обычный человек, возможно, был бы напуган перспективой навсегда потеряться, Батхало же давно ко всему привык. До указанного помещения, как выяснилось, было не менее двух часов пути. Наконец, он пришел в зал и уселся в кресло и так сидел довольно долго - кругом было очень много необыкновенных пультов, дисплеев, других кресел, а по ту сторону не наблюдалось признаков жизни, пустота напоминала живое существо.
  Тут уж он решил поиграть кнопками, а имелись тут и большие тумблера, целые наборы, клавиатуры, включая и массивные галетные переключатели. Действия цыгана приводили к тому, что то загорались, то гасли какие-то лампы, вспыхивали экраны - но, ничего толкового не было.
  А в какой-то момент, подняв голову, Батхало увидел перед собой одну пару глаз, внимательно наблюдающую за ним. Это был парень в строгом костюме, худощавый и светловолосый, на вид - лет тридцати. Строгость подчеркивал стильный офисный галстук. Парень улыбнулся - Батхало улыбнулся в ответ.
  - Рад вас видеть, - сказал парень очень интеллигентно, очень аккуратно.
  Батхало как-то автоматически возгордился, ведь так принято было - если перед тобой заискивают, значит, ты - хозяин момента. Какой хозяин у цыгана? Вольный ветер, да темная судьба, а уж гордости ему не занимать было. Если с цыганом говорить чрезвычайно вежливо, то он может понять это на свой лад и достать сигареты. Вы спросите, откуда ж табак, если шли цыгане через бесконечность столько времени? Все дело в тех самых аппаратах в фойе. Хороший был табак, крепкий и качественный.
  - Значит, вы решили поступить к нам на службу? - спросил парень.
  - Да, да, - ответил Батхало,- закурю, да?
  - Курите.
  - Я много, что умею, да много и вспоминать надо. Если, послушай, надо коня украсть, то я вспомню. Мы ж все шли, некоторые думали, что уже конец света давно прошел, а мы не никак не придем. А я уже почти все вспомнил. Я ковать могу. Пахать? Нет, пахать не пахал, но знаю, как пахать. Я и колесо сделать могу.
  - А, вы про это, - сказал парень, - если будете работать, то я пришлю договор.
  - Меня только оплата интересует, - сказал Батхало, - да, хотя, еще больше интересует - придем ли мы куда-нибудь? Я, если честно, только пытаюсь представить, как она, жизнь, выглядит? Как будто было ее мало, а все остальное время - один только туман. Как поймал он нас, так и не выпускает - а ведь до этого встретил я одного боярина, а тот спрашивает - а правда, что у цыгана душа сразу же подо дьяволом, и что молись, что не молись, а потому, если взять какую вещь от цыгана, то на ней можно сразу наговор сделать. Я тогда голову почесал и думаю - о чем он таком говорит? Он в господах ходит, а я кто такой? Это ведь у женщин надо спрашивать, они знают ворожбу, а что мужик?
  - Женщина такова, - ответил парень, - это вопрос блокировки внутри психики. Понимаете, о чем речь? У нее другой вид психофизической ёмкости, поэтому, магия к ней лучше клеится. Вы даже на кошек посмотрите - кошка ловит мышей лучше, чем кот - кошка хозяйка, а кот - бродяга. А добавить сюда немного ума, и будем вам магия.
  - Почему? - не понял цыган.
  - Сейчас будет договор.
  Ожил факс. Умел ли Батхало читать, кто теперь вспомнит? Даже если и умел, то за пару веков блуждания в нигде явно разучился, да если бы умел, то и читать не стал бы - он на все был согласен, только бы закончилось это бессмысленное путешествие.
  - Вот и хорошо, - сказал парень, - сегодня у вас удачный день. Твоя работа - самая обычная. Не нужно снимать звезды с небосвода для протирки их лучей, однако, возможно, тебе придется спускаться на большие глубины, - он улыбнулся, - на все есть лифты. В наше время лестницы не используются, все давно автоматизировано. Древнему человеку приходилось сложнее.
  - А где тот, что был раньше? - спросил Батхало.
  - Тот? Это какой? - осведомился парень.
  - Девочки рассказали мне про него. Дьявол.
  - Как вам сказать, его нет и уже не будет. Роли поменялись. Теперь вам надо привыкать к этому. Ваш предшественник очень любил рок-н-ролл. Что сейчас в ходу?
  - Led Zeppelin, - ответил Батхало, сам не понимая, почему он это говорит.
  - Если хотите, я приглашу их для вас лично. Но помните, время не является набором дней в очереди, хотя вы можете распорядиться им, как пожелаете.
  -Я все знаю, мальчик, - ответил Батхало, - я знаю это лучше тебя.
  Он вдруг понял, что знает так много, что и головы может быть мало - информация под давлением начнет убегать из ушей, вытекая струями.
  - Но есть экстраполяция и принцип скобок, - проговорил он, глядя на пустой экран, - если объем оперативной памяти мозга недостаточен, можно подключить набор виртуальных извилин. А что, пивка. Как это мы раньше не могли знать, что в здании напротив полным поло таких аппаратов.
  Следующим утром на небо набежали туманные хвосты, и они, должно быть, опасными волокнами того самого опасного вещества, что отвечало за качества времени. Надо полагать, оно существует всегда и везде, и потому мы и знаем об этом измерении. Находясь в концентрированном состоянии, время действует на вещи совершенно иначе. Нельзя осуждать ученых за то, что им недоступна суть - действительно, нам дана лишь небольшая порция, мы не способны сделать выводы.
  Формулы.
  Никакой частоты и густоты.
  Никакой концентрации.
  Цыгане же добрались до края города на автобусах, а дальше снова шли пешком по направлению близлежащей горы - и здесь, в долине, а также на ее склонах, расположился посёлок, где жили мирные люди.
  - Дорога отсюда ведет во все места, - сказал Батхало со знанием дела, - какое дело цыгану, куда идти? Помните, как мы встретили в тумане огромный хрустальный мост в виде дуги, который даже в мрачной белесой пустоте светился, словно бы на него откуда-то лился солнечный свет. Ведь правда, когда мы забрались на его вершину, оттуда была видна как будто бы вся земля, и земли было так много, что, казалось, один мир накладывается на другой, и их бесчисленное множество напоминает разложенные карты, а сверху видно по куску от каждого, и все они разные, и есть и такие, которые человек вообще не способен понять. Но мост этот есть обман, хотя, скорее всего, все то, что видится оттуда, есть правда.
  - Надо было спуститься оттуда на веревках, - сказала ему Земфира.
  - А если бы веревки не хватило? Думай, что говоришь. Могло стать еще хуже, и мы бы могли никогда не выйти. Сколько нам пришлось идти от того места? Но здесь путь заканчивается. Это - самая окраина, а дальше - самая обыкновенная жизнь.
  - Откуда ты все это знаешь?
  - Я получил работу. Теперь я -очень важный человек. Отработаю свое, а потом передам свою должность преемнику.
  Здесь можно было обернуться и посмотреть назад - туманы, накручивая сами себя словно бы волосы на бигуди, готовы были сожрать город, что, оставаясь вдали, и без того выглядел набором полупрозрачных векторов. Теперь, казалось, уже никто не боялся тумана - поселок внешне ни чем не отличался от нормального человеческого обиталища. Да, ведь это было первое место за много лет или веков, где были встречены люди. Что касается местных жителей, то они особо и не удивлялись, видя вышедший из ниоткуда табор.
  Улица поселка шла вверх, потом вниз, потом снова вверх, наконец, обнаружились и боковые ответвления, и с каждым шагом казалось, что это уже не тот же самый населенный пункт. Реальность словно бы реагировала на движение, но не было четких критериев для оценки, и все это можно было списать на похмелье после пьянства безвременьем.
  Склоны выходили в мир. почти сразу же за поселком обнаружилась трасса, по которой периодически проезжали автомобили. Цыгане уже видели различные образцы техники, но все прежние ездили без людей, здесь же встречались и какие-то новые машины - маленькие, большие, с кузовом, и даже о двух колесах, с седоком. Увидев последний, все стали смеяться.
  - А ничего смешного, - проговорил Янко, - ведь это конь.
  Далее был небольшой спор.
  - Очень маленький конь.
  - Но быстрый.
  - Да он даже меньше, чем осёл.
  - Зато осёл не гудит.
  - Может, это и не осел, и не конь?
  Батхало закурил - хороший же, вкусный был табак - только непонятно, кто его в том городе курил.
  
  
  
  Был Батхало горд своей новой ролью, и, скорее всего, еще более новой личностью. Пыль времени, взметнувшись, опала, поднялась новая, образуя потоки, вихри, смерчи иных видов. Дорога петляла, уходя в сторону от физических контуров и возвращаясь назад, пока, наконец, законы обрели четкость. Трасса шла вниз. Были встречены странные ребята - это были велосипедисты, а, так как ничего подобного цыгане доселе не видели, это была еще картина. Надо учесть, что это были спортсмены - в соответствующей форме с номерами. Многие из цыган стали смеяться, другие ничего не понимали.
  - Худые у них кони, - сказал кто-то.
  - Это не кони.
  - Тогда что это?
  - Это как дядя Баз делал для детей, если кто видел.
  Но разве можно было вспомнить нечто, что имело место словно вне всяких пределов? Даже теперь, когда казалось, что бесконечным скитаниям приходит конец, не виден был конечный пункт путешествия. Куда и зачем они шли?
  Велосипедисты были видны теперь ниже - дорога сбегала вниз серпантином. Наверх поднимался медленный гундосый автобус, в салоне которого сиделаи пионеры, и, завидев цыган, многие дети стали корчить рожи и показывать 'буратино'. В таборе, конечно, никто не мог знать о существовании пионеров, но все виды удивлений в головах сменились новой волной, которая называлась надеждой, и появись тут хоть живые черти, навряд ли бы кто-то этому удивился.
  
  
  
  
  
  
  
  
  Дом Артефактов
  
  
  
  
  Отрывок одной из первых глав книги звучала так:
  
  
  Если ты не знаешь вещи, это не значит, что вещь не знает тебя. Смерть, приходя к человеку, не имеет лица, хотя находятся личности, которые наделяют ее множеством качеств. Мы хорошо знаем о классическом облике старухи с косой, и многих это устраивает - но нет ничего другого, что можно было бы поставить на ее место - исключение составляет атеистическая пустота. Поставьте себе цель переубедить атеиста, он попросит у вас предъявить доказательства. Философ имеет вес разума, но вечная ночь все опровергает.
  Но если вы и являетесь самой смертью, вам могут быть присущи и самые обыкновенные черты, хотя, произнося слово 'любовь', многие просто хотят добиться психологического эффекта. Такого рода Callback частот используют специалисты по монетизации. Чтобы выйти в мир, вам не нужен плащ - ваши слуги, отрабатывая свою смену, знают свое дело.
  Человек видит ангела смерти в виде темного существа с хоботком или же длинным носом, а потому его так и зовут - Носиком. Зрение некоторых кошек способно им видеть Носика - кошки тревожатся и водят головами. Зрением кошки обладает, быть может, один из 50 тысяч людей, и потому, таких сведений вы не найдете ни в одной библиотеке.
  
  Я подергал себя за пальцы. Слишком много текста - это все равно, что кинуть в мясорубку камни и надеяться на то, что она не сломается. Как же. Книга, не имеющая целевой аудитории - для кого она?
  Я закурил и так и спросил:
  - Как много времени требуется подобному тексту? Мне, возможно, все равно, потому что я - редактор, а за выпуск уже оплачено. Этот текст будут распространять где-нибудь в секте?
  
  Демон появляется загодя, что вызывает тревогу - однако, ритм современной жизни таков, что далеко не у каждого человека есть время, чтобы проанализировать то, что он чувствует. Возможно, вам предстоит сесть на самолет, который завтра упадет. Где-то в глубине души появляется сигнал, и вы не можете его распознать, вы начинаете планировать будущий день, еще не зная, что ему не суждено будет закончиться. А там, в штабе, Смерть раздает распоряжения младшему командному составу, а те отправляют директивы рядовым служащим.
  - А что это за накладная с массовым приходом? - осведомляется Смерть. - у нас намечаются крупные катаклизмы.
  - В наш век графики чертит компьютер, - отвечает один из заместителей, - давайте смотреть. Видите, авиакатастрофа.
  - Узнайте в отделе информации день формирования судьбы, чтобы точно знать, это - имплементация неизбежного или же игры Смерти-ортодокса.
  - Хорошо.
  
  Я работаю редактором уже двенадцать лет и тексты для меня - все равно что товары для продавца - мне кажется, я разбираюсь в них лучше самого автора. Сравнение не точное, но другое я не придумал. Автор книги, Рубин Шатинбан, действовал через менеджера - разговор был сухим, я бы даже сказал - слишком сухим. Мы же знаем, что писатели - одни из самых озабоченных любовью к себе личностями. Цыган Батхало, судя по тексту, покинув пределы безвременья, получил в придачу должность, суть которой я до сих пор не мог обозначить. Я мог бы пролистать текст еще быстрее или сразу же отдать корректору, однако, таинственные метафизические расклады держали мой ум в рабочем ритме.
  Из книги можно было узнать, что Батхало пришел в наш мир, и, возможно, до сих пор находится между людей.
  Игра Смерти - это не что-то неосязаемое, я процесс - возможно, схожий с какими-то нашими делами, что идут самотеком.
  Дом Артефактов. Если вести отсчет от Адама, то где-то в этом доме будет и статуя Адама - отсюда выводится формула архивирования данных в виде статуй. Дом этот содержит всякого жившего на земле человека в виде скульптуры. Учитывая возможно огромные размеры этого дома, вряд ли можно предположить, что он может находиться в линейной системе координат.
  Текст продолжался. Искусство созидание образцов иногда строится на уникальности самого автора.
  
  Обратная связь - просто термин. Могу укрупниться в знаниях, могу упростить текст - кому какое дело? Когда игра начиналась, он выезжал на коне. Женщины редко работают директорами. Но говорить о демократии не приходится - если вас выбрали, это что-то вроде родиться заново - в вас еще остаются части старой личности, но пути назад уже нет. Однако, будет и выход - просто ваш срок закончится, кто-то придет вас сменить, только о всего, а дальше вы будете жить самой обычной жизнью.
  Он часто приглашает музыкантов, потому что их легко достать из коллекции. Бетховен как-то спросил:
  - Вы выглядите как-то странно? Вы - дьявол?
  - Это работа, - ответил он (Я), - я должен вам многое объяснить.
  - Я думал, моя душа была достойна лучшей участи.
  - У вас прекрасная участь, особенность уже в том, что вы имеете право знать. Я могу бы вам ничего не сказать, за окном шла бы привычная вам жизнь, вы бы только что сочинили Шестую симфонию. Но механику мира скрыта и от меня. Если мы пройдем в Дом Артефактов, вы найдете сами себя - однако, вы здесь. Каждое представление - словно еще один вид искусства. Ключевым здесь будет слово 'устройство'.
  - Я сочинил симфонию об устройстве. Насколько я понимаю, живые никогда не узнают о ее существовании. И вы специально делаете, чтобы я не испытывал тоски.
  
  ......
  
  Суть портрета гораздо шире - через такую картину мы можем вызывать носителя. Если вы получаете картинное (энергетическое) имя, то обращаться к вам нужно именно так.
  Когда закончится мое дежурство, придет следующий, и я уже знаю его имя. Это - Алехандро Вартан. Я не знаю, кто он, и он не знает, кто он. Далеко не все в этой машине работает автоматически.
  
  Сигарета продолжила путь моей мысли. Владельца нашего бизнеса мы называем Главным. Так это и происходит:
  - О, Главный, здравствуйте. Как ваши дела?
  - Запутался.
  - Я тоже запутался.
  - В этом году жара пришла рановато. Как там всё?
  - А, как всегда.
  - Политик С. написал книгу, мне кажется, он или тронулся, или таким и был.
  - Хотите сказать, что ее надо корректировать?
  - Да.
  - Отдайте девушке?
  - Девушку завалило. Видел картину, башня из букв уходит в небо и теряется в бесконечности. Так вот, башня упала, девушка не скоро выберется.
  Хотя у девушки есть имя, но у нас так и принято говорить - девушка. Да и обращаются к ней точно так же, и она не в обиде.
  - Давайте, я быстро разберусь. У меня много опыта.
  - А что с этой... Как ее...
  - А вы читали?
  - А вот слушай, какая тут история. Как ты думаешь, сумасшествие передается? Ты же первый сказал - с текстом не все в порядке. Да я даже и читать не собирался. Открыл чисто случайно. Как нормальный человек может такое сочинить? Но слушай, я просматривал переписку, сидя в машине, и тут понял, что думаю о том, чего не знаю - при чем, думаю очень уверенно, со знанием дела. На какое-то время я совершенно не было собой. Когда это прошло, я подумал - спустя несколько секунд я уже не мог сказать, чем это было? А что, если я не только думал, но и делал?
  
  Девушке я написал в скайпе, чтобы не выхолит из кабинета:
  
  Здравствуйте, девушка!
  
  Я готова, - ответила она.
  
  К тоннажу смысловых и буквенных завалов должен был добавиться и текст Рубина Шатинбана.
  Правда, солнце чего-то не на шутку разозлилось. В тот год автоматы с квасом только начинали устанавливать, а потому, сохранялись и бочки - выйдя из офиса, я подошел к точке и стоял в очереди, состоявшей из пяти человек. Взгляд переходившего через трамвайные пути цыгана напоминал лучи - мне кажется, это был сигнал, трансферинг реальности, что угодно. Вместе с тем, я должен был убедить себя, что все это - всего лишь действие странного текста, в котором описывается метафизическое устройство реальности. Мне казалось, что именно этот цыган шел вместе с табором через безвременье, пока не пришел в таинственный город-автомат, о назначении которого можно было лишь догадываться. Он мог стоять там просто так, а мог являться огромным процессором, регулирующим потоки реала и нереала. Цыган скрылся из виду, и я понял, что стою, открыв рот.
  - Вам какой? - спросила продавщица.
  - Большой.
  Если книга является вирусом, ее паразитические возможности должны раскрыться при прочтении, а значит, заразиться должна именно девушка - но она автомат. В перерыве или на кофейной паузе она находится в комнате для кофейной паузы, инфо-потоки пронизывают ее насквозь, а больше и будто бы испуганные глаза смотрят как будто не наружу, а внутрь, вдаль - но вы никогда не узнаете, есть ли в ней тайна. Кто-то знает явно больше, чем мы, но здесь есть вопрос понимания - дело в том, что мы не способны заметить то, что находится в другом ряду, и это ни плохо, ни хорошо - это данность, которая позволяет человеку быть транспортным средством общественной мысли, но с другой стороны, лишает всего остального. Книга может быть написана и наоборот, но девушка должна хорошо выполнить свою работу. Помню, я заглянул в ее большие глаза, но она никак реагировала - и правда, она не смотрела в мир, хотя сигарета в ее руках дымилась.
  - Как дела? - спросил я.
  Она ожила, и жизнь вернулась из глубин, и она даже немного улыбнулась.
  - Мне понравилось про коллекции. - сказала она, - представь, за столько тысяч лет насобирать различных музыкантов.
  - О...
  Она больше ничего не добавила - но я думаю, случайности - вещи мелкие, и о них лучше не говорить, все прочее взаимосвязано. Но кто знает эту цепь?
  Я прочитал:
  - Однажды происходит смена, потому что кандидатов очень много. Если ты однажды увидел это во сне, то, может быть, ты - кандидат. Ты же не придешь лично в Её (Его) офис. Мой случай исключителен, однако, в языке используется лишь одно слово, это существительное женского пола, что не совсем верно. Это говорит лишь о том, как мало дано знать человеку, однако, тут есть и вариативность. Да кто же знает о смерти кроме того, что это конец всему? В этом и вопрос.
  - А ты далеко уже ушла в этой книге? - спросил я у девушки.
  Она улыбнулась и пожала плечами - и это, должно быть, была обычная вещь из арсенала всех девушек, находящихся не здесь.
  - Можно было бы подумать, - вдруг сказала она, - что каждый имеет на это право, но ведь люди не одинаковы, а смерть всегда представляют в виде страшной дамы с косой, но если она не просто приходит, если это сложная работа - наверное, мужчины для такой работы подходят лучше. Ведь женщины не сделали ничего значительного, верно? Большинство серьезных конструкторов - мужчины.
  Я моргнул, не понимая.
  - Но на какую-то секунду мне показалось, что все это уже есть, надо лишь только вспомнить. Но вспомнить не получается. Почитайте. А?
  
  
  Я пожал плечами. Компьютер открыл человеку возможность понять, что все части бытия могут быть как-то запрограммированными. Идея такова, что ты можешь о ней думать, а можешь и не думать. Каждый человек находится в любовных отношениях с самим собой, и это очень хорошая задумка.
  Зачем все это написал автор, где он собрался распространять свою книгу. Людям нужна простота, дешевизна, быстрый фаст-фуд.
  
  Результаты прошлого взвешивания...
  
  Душу уже взвешивали в прошлый раз, и это был совершенно другой человек, но ни у кого нет ключей, кода доступа, и вообще, понимания, с чего начинать. Для начала, нужен выступ, за который можно было бы уцепиться.
  Прошлый Дежурный приглашал сессионных музыкантов из мира живых - наверняка, сами эти музыканты ничего не знают об этом. Музыкальные стили поменялись, в моду вошел сначала ритм-энд-блюз, потом - рок-н-ролл - Смерть знает толк в стилях.
  - Пойду, поработаю, - сказал я, - это как-то странно действует на меня. Девушка.....
  - Да?
  - Когда у вас отпуск?
  Она пожала плечами.
  - Я тоже не знаю.
  - Вы дочитали до момента, где Директор назначает отпуск отдельным душам? Хотя это нельзя назвать отпуском в точности, потому что, получается, что это сознание - вроде душа проходит цикл, а сознание сохраняется в специальной ячейке. Ну, я пойду.
  Она хорошо двигалась, раньше было такое понятие, как 'стан'. Сейчас много других измерений.
  
  Дачники жаловались, что нет дождя - и правда, когда же был последний дождь? Выезжая на кольцевую дорогу, можно было встретить края горизонта, что вырывался на свободу в промежутках между строениями. У ветра тут было немного больше свободы, стада машин все больше напоминали отдельные биты системы - никакого добра, двоякость смысла. Смысл есть, и смысла нет. Возможно, лучшие годы внешнего мира давно позади - теперь все решал муравейник социальной сути.
  
  Клавиши можно было бы подключить к пулемету.
  -Спринтер, - заметил Главный, - если бы проводился чемпионат мира по скоростному стуку. А? Как ты думаешь.
  -Проводится, - ответил я.
  -Гм.
  -Я могу подать заявку, - сказал я, - да, но кто-то должен спонсировать процесс.
  -Так-так, - заметил он нейтрально.
  -Люблю путешествовать, - заметил я, - хотите? Все зайцы убиты одним разом. Главное - инновации.
  -Так-так, - он почесал голову и пошел дальше. Человек-процесс. Человек-папка для бумаг. Человек-скоросшиватель.
  - Смотря какую роль бы вы выбрали, - проговорил я, - а? Наверняка эта мысль не дает вам покоя, и, наверное, Оно осмотрело вас на предмет кандидатуры - вы стали видеть это во сне, после чего теряется ощущение собственного Я, и не кажется, а уж точно видится, что этих Я - большое множество, и лишь некое абсолютное среднее способно удовлетворить запросам. Сознание путешествует, осматривая различные места.
  - Почему все об этом знают, но никто об этом не говорит? - спросил он.
  - Есть до, но нет после, - ответил я, - сколько было экземпляров?
  - Н-да, я не сразу понял, - проговорил он, - что же это? Нет-нет, я понимаю, о чем идет речь, хотя и не понимаю сути. Может, это какое-то информационное оружие? Человек прочитал книгу, и после этого он уже не он. Он и сам не знает, что его поменяли. Почему-то никому не приходило в голову, что так и есть. А что, если это вторжение?
  - Это просто поиск кандидата, - ответил я, - это должность, и на ней работает один и тот же человек, каждый новый кандидат играет одну и ту же роль. Только и всего. Вы почувствовали себя кандидатом, и здесь, в качестве данного лица, хотя бы предварительно, вы даже можете поносить другое имя. Вы чувствуете его?
  Он озадачился. Он основательно всё понимал. Он тоже читал эту книгу.
  На перекуре говорили о вещах и не вещах. Из экономического отдела пришла Света, девушка-солнце, пи-ар менеджер Даша, специалист во всем - Семен. Человек устроен так, что вещи вне текущего потока интересуют его лишь в период начального развития, затем - контекст, отношения, и даже хорошо, если политика.
  - Будет новая серия о еде, - сказал я.
  - Ну, серия демократичная, - заметил Семен, - возьмите старые книги, я имею в виду кулинарные, они довольно не гуманные. Очень часто людям предлагают готовить то, чего нет. Я специально открыл один старый томик, зайчатина, - он развел руками, - кто-нибудь в своей жизни ел зайца?
  Разговоры о еде в различных ее ракурсах подогревали воображения, и уже на подходе к чебуречной все были готовы накинуться на все, что съедобно. Главный благополучно отчалил по делам, и вопросы дисциплины больше никого не волновали.
  Обычно мы ходим в современную столовую, которая расположена в том же здании, что и наш офис - цены там выше обычного, а потому, мы варьируем. Обеды, как мы знаем, могут привозить на место - такой вариант подходит во второй половине месяца, когда карманы немного пустеют. Далее, пойдешь направо - микрорынок, там два кафе, мы были в них по разу, но есть пивняк - два месяца мы пошли туда этим же составом и просидели три часа. Главный, разумеется, ничего не знает. Чебуречную, как я недавно узнал, держат цыгане, и здесь вновь сработали флюиды биологического (или информационного) оружия - мне так и лезло в голову, что это те самые цыгане, что совсем недавно пришли в наш город практически из ниоткуда.
  Мы поразмышляли вслух на тему Дома Артефактов.
  - Недавно были исследования, - сказал Семен, - один мужик посчитал, сколько займет все человечество, если всех собрать в одну кучу. Я имею в виду, квадратуру. Точную цифру не помню, расчет брался исходя из цифры 7.5 миллиардов человек.
  Даша тут же нашла в Интернете другие данные:
  - 102 миллиарда. Это всего - сколько жило людей до нас.
  - 102 миллиарда костей.
  - 102 миллиарда статуй после Адама, - сказал я, - Дом получается очень большим.
  - Считаем, - Семен был бодрым мастером арифметики, - умножим, грубо говоря, хотя бы на десять. Получится довольно много. Более тысячи километров в длину. Это очень большой лом.
  - Н-да, - я вздохнул, - я думал о большом доме размеров в несколько футбольных полей. Все оказывается гораздо серьезней.
  - Пешком тут не пройти, - продолжил мысль Семен, - нужна система поиска. Если статуи в Доме Артефактов стоят слишком близко друг к другу, то все усилия бесполезны. Но если это механизм, то должна быть система управления. Хотя не совсем понятно, что тут и где. Дом хранит Статуи, но есть и чистый архив - все разложено по полочкам. Я прихожу туда, потому что, предположим, у меня есть бирка с номером.
  - Но в Доме Артефактов есть лицо, есть каменное тело. Насколько я понял, статуи разрушаются, и самые первые слои уже не распознать. Что это за сила? Летейская вода, кислота? Я бы спросил сам у себя, но все это с трудом помещается в голове. Но ведь должен бы я быть и инфузорией - или все это домыслы? Ведь это не более, чем книга, непонятно для кого выпущенная. Если для инфузорий не делали статуй, то не делали их и для собак. Самый первый слой - первые люди земли, миллион лет назад. Но я думаю, в том месте все превратилось в единую слипшуюся массу. Родители человечества. И через этот песок происходит связывание с какими-то другими Домами. Может быть, люди до людей. Я думал логически. Наверное, должны быть и идеальные фигуры. Что-то сломалось? Нет, я полагаю, кто-то располагает и идеальными данными? Это - лишь один, отдельно взятый, зал.
  -Кто же он? - спросил Семён.
  -Должно быть, Директор.
  -Директор. Дьявол, по-твоему?
  - Человек, прочитавший эту книгу, находится в объективе, или еще можно сказать - под прицелом, это также можно назвать фильтрацией, отсеиванием. Но заказчик не собирался продавать ее в магазине, а значит, круг кандидатов гораздо уже. Он просто не подумал, что текст прочтут посторонние лица.
  Социальные сети в телефоне вздрагивали, каждая отдельная - публичный цифровой зверь. Насос. Облаченный в облако субъективного мышления, человек не способен видеть дальше того, что передает ему механизм восприятия. Возможно, выходить за эти рамки опасно - мотор сломается, ты потеряешь всякий смысл, а потому, жизнь в раковине - это не самое плохое явление.
  - Между прочим, Девушка тоже читала, - заметил я.
  - Круг лиц ограничен, но Главный уехал, хочется совершить злодеяние. Раньше бы взял кружку пива, но вся голова занята работой. Круг лиц ограничен. Интересно, кто-нибудь вспомнит об этом через месяц?
  - А что будет через месяц?
  - Отпуск. Мифический служитель Дома найдет себе замену, который станет некий Алехандро Вартан.
  - События могли происходить не в наше время, - сказала Даша.
  - Акваланг, - Семен поднял указательный палец, - это когда ты покупаешь себе все, что надо, но нырнуть можешь только в бассейне. Но до бассейна у тебя никогда не дойдут руки. Каждый день ты говоришь себе, что что-то изменится.
  
  
  После обеда работа совсем не та, чем с утра. Нет, если выехать куда-то, подальше, на пару с фотографом, по пути - пару кружек самого холодного кваса, трубопроводом - прямо из Антарктиды, вместе с чувством льда, чувством как единицей городского эфира. А, ребята тут будут до вечера пахать. Ни минуты покоя. Когда же что-то такое обозначится, что-то напоминающее большой предвечерний расслабон, Главный вдруг заявится, под вечер. Офис - его дом. Даже и не поймешь, что для него важнее - жилище, как сосуд жизни, или вот - редакция, место, где сливаются биотоки бизнеса и прочий автопилот. Но это еще надо собраться.
  А если представить Директора другого, должно быть, воображаемого, большого и величественного в своей темноте, в одежде из материи ночного неба, и, может быть, в черном цилиндре....
  Смерть для него - лишь рецептура. Закурив, он прочтет строки.
  
  Везде: вверху, внизу, вдали, передо мною -
  Безмолвие пространств и ужас высоты,
  И ночью Божий перст в провалах темноты
  Кошмары чертит с их бездонной глубиною.
  
  Должно быть, он проследует дальше, к статуе Бодлера.
  -Спишь? - спросит он. - Вот - живая и мертвая вода. Просыпайся. Поговорим о царстве форм нездешних.
  Бодлер открывает глаза.
  - Несколько раз я играл в человека, - говорит Директор, - мне сделать это не сложно, потому что, может быть, я уже играл тобой.
  - Я мёртв? - спрашивает Бодлер.
  - Да. Дело в том, что вон, посмотри - видишь, как закручивается спираль? Все это - механизм мира мертвых, и это вызывает жуткую тоску. Пока ты спишь, тени стихов рождают стихи иные. Ты их можешь прочесть.
  - Могу, - признается Бодлер, - ты хочешь, чтобы я тебя развлекал?
  - Ты же бросал вызов.
  - Но жизнь - конвейер на пути к заводу по переработке, не важно, бросал ты вызов или нет. Завод - не просто слово, все, что жило, не может войти в другой мир без необходимой обработки.
  - Я хочу отдохнуть.
  - Иди в отпуск.
  - В отпуск. Хорошо, хорошо.
  Темнота синеет, на следующем обороте возникает свет ирреальный, но на каждом метре просматривается тонкая структура - спиралевидное образование наполнено спящими умами, прожитыми жизнями, забытыми книгами. Директор двигается по мосткам, он шагает по самой спирали, идет вверх ногами, огонь его сигареты отражается на лицах. Статуи - это лишь форма представления. Спиралевидный путь - отображение времени и всё тех же лиц, и сон этот вечен.
  - Ну вот ты, - говорит он, - как твое имя?
  Возникает тусклое пламя. Открываются глаза.
  - Кто ты?
  - Ты еще спрашиваешь. Я - Директор, а ты - экспонат. Пойду дальше.
  Сколько было лет, веков, так и тянется эта структура. А он все идёт, и у него вполне рациональное мышление, и даже некая темная романтика включена в общий ряд. Кластеры спирали словно шкафы. Он приближается, и тут оказывается, что действительно отдельные шкафчики, и в каждом из них спит человек. Человек этот тёмен. Чем дальше уходят рукава этой странной голограммы, тем меньше света, но вот, он открывает еще один шкафчик. Женщина оживает.
  - Ты была прекрасной и умерла молодой, - говорит Директор, - ты понимаешь, где ты? Понимаешь ли ты всю свою красоту, которая жива, когда уже нет памяти - потому что и тьма может помнить?
  Ее взгляд почти лишен понимания.
  - Идем. Видишь ли, спираль все время крутится, ты опускаешься все ниже. Всегда хотел дойти до края, но словно бы кто-то мешает. Я дам тебе немного вина, и ты оживешь, и мы не пойдем вниз - воспользуемся лифтом. Идём. Там есть свет.
  - Не знаю ничего, - говорит она.
  - Не важно. Мне нужно с кем-то поговорить. Знаешь, что такое 'Донья Пас'? Не знаешь. Однажды я ощутил свой пробел в этой области и решил провести инсталляцию - я не уверен точно, что это именно так, потому что я хотел воспользоваться своей властью над временем и побывать на месте событий. Кто-то может сказать, что это - коллекционирование ощущений, но, скорее, это попытка прожить больше, чем ты можешь - даже при всех своих возможностях я не успеваю посетить все, что я хочу. Итак, слушай.
  Они входят в лифт и едут наверх. Они поднимаются наверх и стоят на палубе корабля 'Донья Пас'.
  - Смерть как кнопка - тривиальная вещь. И ты умерла по ее нажатию. Если ты не видишь такого механизма, фигуры, контура, это еще не говорит о том, что суть процесса не такова. Представь себе хоть что-нибудь без начала. Даже вселенную. Тебе, наверное, может показаться, что я претендую.
  - Ты не претендуешь, - отвечает она, проснувшись, - ты красив. Ты решил меня извести этим.
  - Да нет же. Мы на борту. Знаешь этот корабль? Ты даже не понимаешь, что вокруг тебя вообще имеют место некие события. Мне придется прочесть тебе лекцию, хотя может оказаться, что она ни к чему. Но все это связано лишь со временем. Сколько ты собираешься пробыть в мире живых, и мир ли этот живых, или просто дурное кино? Послушай. Достаточно взять механические часы, снять с них крышку и посмотреть, как внутри крутятся какие-то смешные зубчатые штуки, чтобы понять, что и весь мир состоит из таких же винтиков. Сейчас мы можем пройти на палубу и выпить какого-нибудь напитка, и там я расскажу тебе всю оставшуюся части истории. С другой стороны, ты должна мне. Это долг.
  - Долг собой, - она странно улыбнулась.
  - Но ты не сможешь устоять.
  - Да, я хочу, страсть словно бы поедает мой мозг.
  - Это всего лишь энергонаркотик. Хотя он и не преодолим, но тени, воплощенные в живые существа, способны переборот его чары. Но только бы знать - зачем это делать? И ты не будешь этого делать. Тебе нужно вино, много слов, и, наконец, то, для чего ты находишься в моей коллекции.
  - Какой еще коллекции?
  -Ты уже забыла.
  - Нет, я ничего не забыла....
  Она пытается вспомнить, но и правда - память напоминает какую-то вязкую массу, некий клей, который, будучи в жидком состоянии, не даёт себя понять. Перекручиваясь, вращаясь, образуя концентрические круги, вязкая масса рождает формы, и она видит в них саму себя, и ей кажется, что здесь присутствует обман. Я ни разу не напоминаю ей про наличие имени. Как только мы пройдем банки, она про имя вспомнит, а, может быть, это будет ошибочным моментом. Но и имя появится.
  В Манилу мы должны прийти лишь в четыре утра.
  'Вектор' еще далеко, и что там делает экипаж?
  - Когда два человека любят друг друга, также вырабатывается наркотик из смеси энергий. По той причине, что наука души и энергии на земле практически не существует, всякое проявление, всякое явление остается загадкой - какими были на протяжении веков законы физики. Существует ошибочное мнение, что древние знали много. Скорее, они в большей степени практиковали колдовство, а также науку о защите от этого колдовства, но разве кто-то когда-нибудь называл состав души? Но, чтобы сделать это, необходимо на что-то опираться. Итак, общее вещество массы, что это? Периодическая система спиритуалистических элементов. Душа состоит из полного набора этих блоков, но нам необходимо знать метод создание данного механизма. Все это нужно людям, чтобы однажды покинуть стан первичных приматов и самим стать создателями. Люди полагают, что подобравшись к созданию мощных компьютерных систем, они уже сейчас могут быть похожими на Богов, которых, однако, никогда не видели. Между тем, они не знают, что существую я....
  Официанта нет. Я беру кофе и подхожу к столику. 'Донья Пас' переполнена, но это - обычнейшая практика для Азии. На дворе - 19 декабря 1987 года.
  - Я даже не знаю, куда мы плывем, - проговорила она.
  - Это очень хороший вопрос, потому что это вопрос, созданный твоим разумом. Когда-нибудь спросишь, кто ты такая?
  - Зачем?
  - Мы находимся здесь для ощущений. Только и всего.
  - Хорошие ощущения. Хорошее море. Слишком много людей. У нас есть каюта?
  - Есть.
  - Просто я думаю о тебе, и чем больше думаю, нет становится нестерпимей.
  - Ты не понимаешь, что это такое. Можно вспомнить любое сказание о демонах, а также о любви к демонам, чтобы понять, что это занятие для любой девушки практически фатально. Но если существо давно мертво, может ли оно быть так сильно опьяненным.
  - Кто? Что?
  - Мы сейчас находимся здесь, и правильно расположение стрелок на часах не имеет никакого значения, вокруг нас мог с тем же успехом быть любой год что на сто лет вперед, что на сто лет назад. Я бы даже спросил у тебя - где бы тебе больше понравилось? Но тебе надо войти во вкус, потому что пока тебе кажется, что жизнь прекрасна, а смерть - о ней у тебя нет вообще никакого мнения. Но жизнь - это фаза. Ладно, это - один большой лист, потом - второй лист, в общем, мы выбрали теперь это место и это время, чтобы насладиться.
  Она знает, что я знаю, что она не понимает. Хороший ли кофе? Обычный. Крепость имеет значение. Море - мечты древних богов, собранные в жидком виде. Море бесконечно, и, быть может, ужасно.
  - И страх - вещество, - проговорил Директор, - но для тебя мед любви - самый лучший из всех ядов. И, хотя сложно назвать это настоящей любовью, ты чувствуешь именно это - данный препарат усилен во много раз и создает необыкновенную зависимость. Душа гаснет. А есть ли у тебя душа? Ты живешь во тьме, а значит, ты - тень, но ведь и тень может настаиваться и становится твердым материалом. Я не могу позволить себе это.
  - Ты так много говоришь, что я почти ничего не понимаю, - она смеется.
  - И правда, женщин это очень часто смешит. У нас еще очень много времени. Хочешь сказать, лучше бы оказались на 'Векторе'? Там, конечно, побольше свободного места, но ведь и толпа интересна, а, вернее, именно толпа и интересна - хотя, судьба подобрала не самое смотрибельное для катастрофы время.
  Она всё также улыбается. Темные спирали в огромной колодце мира мертвых закручиваются мерно и безэмоционально. Там никогда ничего не меняется. Должно быть, в глубокой древности Директор еще не знал, чем себя занять, а потому сутками бродил по бесконечным кластерам, рассматривая юную тьму. Здесь он находил себе любовниц. Наконец, ему требовалось определить места прогулок и наслаждений, а именно - это могли быть реально существующие места, или те, что уже ушли далеко назад во времени, а именно - остались лишь в виде информационного поля.
  Директор экспериментировал. Оказалось, что и ушедшие события и точки пространства вполне достижимы, и при этом, вместе со всем сопутствующим контекстом - людьми, их судьбами, судьбами вещей, машин, городов. Наблюдая, действуя или же не действуя, Директор размышлял о том, что подобная возможность поднимать сущее из небытия создано с определенным смыслом. Но где же смысл смысла? Машина?
  - Тогда я нашел Субконтур, - сказал он ей, - пей кофе сколько хочешь, с тобой ничего не случится. Кофеин делает кровь черной. В нее проникает тьма и генерирует радость. Вещество тьмы создается из нижних элементов таблицы энергетических элементов. Пусть у тебя и нет души. От этого только радостнее.
  - Мне радостнее, - подтверждает она.
  - Субконтур можно назвать город-машиной. Человечество полагает, что существовала эволюция, что биологический аппаратный уровень обеспечивают жизнь на нашей планете. Но человек довольно хорошо продвинулся в области компьютеризации и уже должен суметь представить себе сходную картину. Его воображение лишь тень созидания, но какая тень! Познает ли дорогу идущий?
  Она начинает словно бы просыпаться:
  - Мне кажется, в этом море полным полно акул.
  - Еще немного, и ты будешь светиться.
  Свечение касается метафизических частиц. Директор продолжает:
  - Размеры Субконтура сложно оценить даже мне, хотя я не раз выходил на его улицы, где прохлада несет в себе росу всех духов земли. Это машина. Только и всего. Она всегда была таковой, вне зависимости от того, существовал ли на земле человек. Сейчас он придет, но завтра снова уйдет - что, в сущности, уже зафиксировано им самом в современной культуре - и, при чем, не безосновательно. Конец света - всего лишь переформат. Но мы не будем говорит об этом?
  Она улыбается и прикуривает сигарету. Пассажиры 'Доньи Пас' находятся в состоянии латентного сна. Любой человек, к которому уже подобралась смерть, начинает отбрасывать странное фиолетовое свечение еще загодя. Можно предположить, что если убрать эту тень, то и смерть не наступит, но все же, все зависит от обстоятельств. Разве можно убежать с 'Доньи Пас'? Сигнал! Украсть шлюпку, но как ее спускать, эту шлюпку - ведь для этого используется какой-то местный механизм, а использовать спасательный жилет - значит, приветствовать своим телом акул.
  Но всё это уже случилось. Для Директора нет неизвестных точек пространства.
  - Проще всего добраться до Субконтура через посёлок Козлово, - говорит он, - начинаем с кафе, потому что хорошее кафе есть тень некоего древнего места, а потому каждая мысль снабжена полиморфизмом.
  - Мы можешь попасть в Козлово отсюда?
  - Гм. Ты задаешь интересные вопросы. Козлово - посёлок, облюбованный туристами-любителями и даже некоторыми дауншифтерам, хотя - что им там делать? Я думаю, нужно обладать каким-то специальным разумом, чтобы поселиться в Козлово хотя бы временно. Субконтур практически не познан даже демонами, не говоря уже о людях.
  - А ты - демон или человек? - спрашивает она.
  - Уже хорошо.
  - Мне хочется большего.
  - Идём в каюту. Даже не знаю, если приличные каюты. Вскоре все они превратятся в чудовищные крематории, но мы с тобой успеем, и потом, если там нет кондиционера и хорошей кровати, ее нужно лишь придумать. Мы тут, чтобы включить в журнал ощущений данную смерть.
  - Смерть, - говорит она.
  - Для тебя это - давно прошедшая история, но нет такого света, которым бы ты могла напиться, словно водой. Возьмем вина. Я взял тебя, потому что рано или поздно ты меня полюбишь.
  - Я сгораю.
  - Ты сгораешь от принуждения к страсти. В этом и вся любовь. Идём. Даже ясное и чистое чувство никогда не выиграет у подлого концентрата. Женщина, полюбившая демона, должна сгореть от ментальной кислоты. Нет спасения. Однако, хотя ты и испытываешь те же чувства, тебе нечего бояться, потому что ты не живешь.
  - Значит, и ты не живешь?
  - Нет, я живу.
  - Тогда и я живу.
  До встречи с 'Вектором' еще так далеко, но уже сформировались тени, и сам танкер уже несет на себе легкое свечение, говорящее о скором конце. Должно быть, кто-то из команды сейчас отдыхает и видит, последний сон в своей жизни - и это очень густой, практически твердый, сон - когда ты вроде бы есть, но, например, все есть сжиженный камень, который стесняет движения и не даёт возможности выбраться. Да, еще можно проснуться, вздохнуть и сказать себе - какой дурной сон, все это - переработка повседневности, все это - последствия лишних мыслей, перенагрева черепа и необходимость сойти на берег. Берег же почему-то никак не мечтается. Матрос хочет нарисовать его воображением, но ничего не получается , словно бы нет его в природе. В чем дело? Ведь жизнь продолжается, но сама материя мышления сопротивляется.
  Они идут в каюту. Паром переполнен, люди заняли даже места в проходах, здесь не протолкнуться. Однако, каюта уже приготовлена. Он несет две бутылки вина и пакет с закуской.
  - Я съем прежде всего тебя, - говорит она.
  - Тебе нужен живой человек. Здесь бы ты разгулялась. Моя любовь, впрочем, не иллюзорна, но если ты живешь вообще, то я некотором смысле тоже не живу. Когда-нибудь я покажу тебе Дом Смерти. Всякий, кто заканчивает свой путь, лишь начинает путь новый, а потому в этом доме ему или ей будет назначена Свадьба.
  - Хочу свадьбу.
  - А она была, и была очень давно. Зачем тебе новая? Впрочем, и я чего-то не знаю. Любовь - словно раскаленная кочерга, но от этого не больно, а если и больно, то боль доставляет самый страшный экстаз. Ты это поймешь. Мы здесь не просто так, и мы будем здесь до самого конца. Тебе и мне нечего бояться.
  - Идем скорее, - говорит она.
  В каюте их ждет пиджак. Пиджак висит на стуле. Пиджак говорит:
  - Приветствую тех, кому нужна эта дорога.
  - Пиджак, - радуется она.
  - У нее что-то не так с именем, - замечает пиджак.
  - Да нет, все в порядке, - отвечает Директор, - конечно же, у нее есть имя, хотя чаще всего используется номер. Начинаем с номера уровня, а потом - номер спирали, а потом - коридор, также под номером, и, наконец, номер ячейки.
  - Одиноко спать в ячейке. Номер ячейки есть номер тела?
  - Да, но есть еще общий номер. От начала созидания до нынешних дней на земле умерло очень много людей, но все это доступно для пересчета.
  - Пиджак, - говорит она, снимая свою блузку, - ты будешь подсматривать?
  - Я всего лишь пиджак. Я охраняю. Для тех, кому важно совершить простое путешествие из мира живых в мир мертвых, я - поистине друг. Думаете, было бы верно использовать шлюз? Я - лучший друг ищущих. Как вы думаете, что будет, если меня надеть?
  - Пиджак очень любит говорить, - заметил Директор.
  Он открывает вино, но ей не до вина. Если раскалить металл, то на определенной температуре он начнёт исходить паром, и это - уже нечто другое, и вот, начинается испарение, и жизнь гаснет.
  
  
  
  
  
  
  Без времени
  
  
  Я словно бы вышел из древнего пункта назначения вместе со всеми цыганами, и густой туман - сжиженное время - начало пульсировать в голове, но образ меня не отпускал, и я шел вместе со всеми, понимая, что если и наступит конец пути, то будет это очень нескоро Но чем все это измерить?
  Чувство странного всегда было сильнее рамок, в которые тебя ставит жизнь. Кто-то может сказать - именно тогда я стал путешественником? А, это дело составлено без единого классического винтика, болтика или, может быть, монтажного клея. А до поры до времени вы живете в совершенно правильном месте - и оно обуславливает прежде всего состояние разума. Мы тогда можем представить себе разнообразные приборы, вооруженные индикаторами. Стрелка. Светодиод. Табло.
  Но нужно, чтобы однажды твой разум сказал - я начал понимать происходящее. Земля гораздо больше, чем мы думаем, а каждую реальность можно воспринимать как набор - и вот, все мы живем лишь в одной прослойке этого набора, а за всеми компонентами хотя и следит автомат, но делает это не безмолвно - существует дежурная команда, и всякая новая смена набирается из тех людей, которые, собственно, ни о чем не подозревали. Ты лишь спросил у себя однажды - почему мне снится один и тот же сон? Но вот и твои родственники замечают - да, в странном сне ты являешься нам в виде существа с рогами, и, при виде тебя, страх смешивается с восторгом, но не понятно, чего же больше. Вы встречаете своего друга, но картина меняется, перед вами - сразу несколько ячеек, где в центральной находится сам человек, а все остальные заняты параметрами.
  - А вот - количество воплощений.
  - Хочешь сказать, что у меня было много воплощений? - спросил Главный.
  - 283, - сказал я.
  - Это много.
  - Вес определяется не этим, но он способствует накоплению, точно так же можно накопить, например, жир, если вы - медведь или барсук, но потом и потратить его.
  - А что потом?
  - Я не знаю, или же я не спрашивал, хотя и знал. 283, это значит, что в Доме Артефактов должно быть большое количество статуй. Но там лишь все, связанное с человеком - прочих изваяний там нет, а значит, надо отминусовать все воплощения вне тела человека- отсюда мы получим интересующее вас число. Да, есть параметры, которые я не понимаю, но это - строго техническая сторона вопроса. Да разве я знаю этот тип математики?
  Кто-то еще, возможно, продолжал двигаться в тумане, и мне даже представился провалившийся в никуда самолёт - образ ответил теплотой, стал формироваться, и вот, я уже словно бы сидел в салоне, в вечном нигде - густой туман работал как консервант тела и сознания, и больше всего волновал вопрос отсутствия сигарет. Повернувшись, я встретился глазами с Главным.
  - Мы попали в полосу, - сказал я, - а идти она может по совершенно непонятному маршруту, да и кто знает всё это? Но чтобы хоть что-то понять, надо ввести эквивалент времени, ориентируясь по часам - лишь бы они работали, эти часы. В дороге немного лучше, потому что по пути можно набрести на свободные от тумана места, где, возможно, будут найдены вода и еда. Но на самолете уже давно закончилась еда, и вряд ли кто-то выжил - но моторы почему-то все еще работают, и он продолжает движение. А, быть может, внизу будет площадка, а там - какое-нибудь поселение.
  Нет, конечно, мы никуда не летели, хотя застрявшие воздушные суда плотно отобразились на полях моего сознания - я даже увидел большую четырехмоторную машину, которая провалилась еще в эпоху прошлой цивилизации - значит, до потопа все было так же, но почему же нет свидетельств? Но если первые статуи в Доме Артефактов уже рассыпались, что осталось от прежнего Дома?
  - Я думаю, мы бы сели на площадку, которую построил какой-то странный народ, который прекрасно чувствует себя вне времени, выращивает овощи и пшеницу, разводит животных, а также, возможно, обладает знаниями, необходимыми нам. Они бы указали нам дорогу, и дальше мы бы двинулись пешком в надежде однажды выйти к людям.
  - Но, может, цыгане летели на самолете? - спросила Даша.
  Мы были на перекуре, совмещенном с кофейной паузой. Возможно, все мы были кандидатами на новую роль, но только один проходил в финал.
  - Дорога, - сказал Главный, - да, я почему-то подумал про Норфолский полк - что, если он и сейчас идет? Это значит, что однажды будет конечный пункт. Я же ни у кого не спрашиваю, почему я говорю об этом так просто, и никто не удивляется. А где Девушка?
  - Таня.
  - Почему мы не называем ее Таней. Нет, послушай, ты знаешь, что существует Козлово? Я вдруг понял, что есть Козлово, потому что когда большая группа людей шла в горах, они вышли к месту, которое так и называлось - наверное в честь горных козлов, а может быть, там жил какой-нибудь человек по фамилии Козлов. Я думал непринужденно, но вдруг понял - я думаю о том, чего я не знаю. Я только что это знал, и знал хорошо, но тотчас, едва поняв, что мысль убегает, я взял листок, ручку и записал - Козлово. Я подумал, что если я подойду к кому-нибудь, к Семену, да хотя бы к Девушке, то есть, к Тане, я спрошу про Козлово, но это зависит от момента, а? Она уже забыла, или еще не вспомнила.
  - Они там были? - спросил я.
  - Как же это сказать? И были, и не были. Кто-то всем этим руководит, но нам положено знать лишь то, что мы знаем - но могут быть и послабления, и тогда ты вроде бы куда-то идешь, хотя ты находишься здесь. Нет, я не ясно выражаюсь.
  - Кто знает про Козлово? - спросил я.
  - Что такое Козлово? - осведомилась Даша.
  Ясный свет взгляд, вектор в микрокосмос, живая статуя - подошла Девушка. В ту секунду я подумал - курит ли Таня. Общество сейчас фильтрует вредные привычки, однако, теряется чувство - все мы идем по направлению к какой-то особенной унификации. Но все это - лишь сознание.
  - Обо всем можно узнать в Доме Артефактов, - сказал я, - если заставить статую заговорить. Но проще обратиться за помощью к хозяину.
  -Смерть? - спросила Даша.
  -Смерть. Мы усложняем понятие смерти. Мы сразу же отказываемся от концепции разрушения. Никакого окончания. Вот, предположим, мы делаем фигурки из пластилина. Это - наши создания. Делаем вокруг них город из картона. Да, но как включить сюда время? Давайте, например, сделаем такой круг. С мотором. Он будет крутиться. И город наш будет крутиться. Вот вам и время, в представлении, правда - упрощенном, но ничего другого мы пока не можем придумать.
  -Надо как-то забирать, - сказал Семен.
  -Да, надо забирать, - согласилась Света, - смерть же забирает.
  -Делаем еще два круга. Объясню, для чего. Мне нужно каким-то образом расписать идею и межвременье. Конечно, мы не можем сделать такую штуку с пластилином. Нам нужно компьютерное управление. Мы забираем одну фигурку. И ставим на второй круг. Зачем ему вращаться? Ну, это ведь тоже некий развивающийся процесс. Нет, давайте, он не будет вращаться. Он статичен. Это место, куда забрали.
  -Смерть забрала? - спросила Света.
  -Именно. Некий механизм забирает сюда.
  -И что нам делать с фигуркой? - спросил Семен.
  -Снять копию, - ответил я, - что ж еще? Должен быть какой-то толк от того, что данный пластилиновый человечек прожил жизнь, и что она закончилась, и что, вот теперь, его забрали сюда, чтобы.... Чтобы имел место какой-то процесс. Его надо разобрать по пунктам, чтобы иметь полное представление.
  -Так, - подошел главный, - курите?
  -Курение - вред, - проговорила Света.
  -Всё есть смерть для лошадей. Как мы знаем, - сказал он, - и курение, и труд, и не понятно, почему именно они. Капля никотина. Да. Но вы продолжайте. Хочу на это посмотреть.
  -Разложим сигареты, - проговорил я, - они будут изображать объект. Человека. Вот та сигарета, которую мы забрали.
  -Ты забрал? - спросил Главный.
  -Да.
  -О. Значит, ты - смерть, Алехандро?
  -Получается, что так. Я забрал, я теперь хозяин вещи, а всякая вещь - это предмет под различными углами зрения. И я отправляю человека на круг, то есть, этот круг есть механизм, и здесь он, человек, находится в ожидании. Мне надо оправдать свой рассказ.
  -Какой рассказ?
  -А путешественник здесь - вы, Главный. То есть, я предложил вам данную роль. В этой истории.
  -Так.
  -Вы идете. Идете по земле. Так и можно сказать. Вы идете по земле. На этой земле все как обычно. Время от времени появляюсь я, Смерть, и кого-то забираю, как и прежде - вчера, сегодня, завтра. И перекладываю его вот сюда, на вторую плоскость. На другой стол, в нашем случае. Я свою работу делаю исправно, это совсем другая тема, а вот теперь.... Путешественник находит мост. Я не случайно говорил, что можно проделать кругосветный маршрут, но не прийти в ту же точку. Потому что, вы, Главный - нашли мост. И вы по этому мосту приходите вот сюда. Где лежит сигарета. Куда я, смерть, забрал очередного.
  -Замысловато. Но страшновато, - признался Главный.
  -А если сигарета убежит. Ну то есть, пациент. Клиент. Умерший? - спросила Даша.
  -Наверное. Хорошая мысль, но, честно говоря, все это даже хуже, чем выдумки софистов.
  -Нет, постойте. А что со мной? - спросил Главный.
  -Очень просто, - ответил я, - вы приходите в город. Кругом - примерно такая же атмосфера, машины, люди, хотя метафизически это - некое безвременье, пространство со свойствами как пустоты, так и предметной полноты. Это, наверное, буфер - здесь дожидаются своей участи отжившие. Потом над ними будут проводить какие-то процедуры, и, возможно, каждый из них видит картину своей собственной жизни, своего рода - распад, окончательное разложение. А что же наш турист? Он идет. Вот вокзал. Куда едут поезда? Несложно себе представить. Большие запредельные поезда. Рядом - автовокзал. Автобус.
  -Хотите на экскурсию? - спрашивают у него.
  -Конечно. А куда?
  -По теневым мирам.
  -Но что это за миры?
  -Вы уже были здесь. Каждый раз вас звали как-то по разному, знаете ли. И теперь вы можете проехать по всем этим, можно сказать, статическим или вневременным зарисовкам - словно бы посещение музея, но - на автотранспорте. Одна остановка - какой-то год в разрезе времени. Предположим, вы, Главный, однажды жили в веке, в любом веке. 18-й, 19-й, 20-й. Автобус будет идти везде, где хотите.
  -А начало? - спросит он.
  -Какое начало?
  -Ну, может, я был там, инфузорией, червем.
  -О, я про это не знаю. Мне проще говорить про человеческое. Вы едете на автобусе, который останавливается на вокзале, в начале 20-го века. Выйдя на перекур, вы встречаете себя самого. Начинается диалог. Вы спрашиваете. Например... Джон. Или зачем Джон. Иван. Яков. Мария. Василий. Джон, к примеру, более обобщающе. Джон - мальчик с мольбертом. Он идет на занятия со своим другом Эриком.
  -Здравствуйте, ребята, - говорите вы.
  -А, - лицо Джона вдруг чем-то освещается, - вы прибыли, чтобы нас тревожить?
  -Откуда ты знаешь, Джон?
  -Не нужно. Мы пойдем. Не трогайте нас! Нам хорошо и без вас, вы жестоки. Оставьте нам жизнь. Убирайтесь!
  -Но мы же - одно и то же!
  -Нет. Отстань.
  Такой диалог. Хотя Джон - это действительно прошлая жизнь Главного. А поездка продолжается. Страны, годы, шоссе. Мимо бегут столбики. Через все вневременье идет эта дорога. И это, в данном случае, что-то личное - хотя тут есть и другие пассажиры, и с ними можно общаться и делиться впечатлениями. Но вот - автобус возвращается на вокзал. Главный находит себе квартиру в городе. Оказывается, существуют определенные трудности. Так как город этот отчасти эфемерен, то он заполнен всяческими службами. Ну вот я. Смерть. Я же не буду все делать сам. У меня - пожалуйста - автоматика, станки, системы. Они и производят все действия. Тут с прибывшего, с умершего, снимают мерки. А уже по меркам делают для чего-то статую в Доме Артефактов. Но, предположим, кто-то коллекционировал статуи. Просто он забыл о своем увлечении, или срок его бытия был прокручен до самого конца, а автоматика продолжает делать статуи уже сама. Но это - уже другой, параллельный процесс. Нам это не нужно знать. Главный скрылся в квартире, которая казалось настоящей, ходил в магазин, который также казался настоящим - и никто его не замечал - потому что он словно бы извне. Попробуй, такого обнаружь.
  А вот теперь я, Смерть, беру еще одну сигарету. Предположим. Ну, на себе не будем показывать. Допустим....
  -Почему? - спросила Света.
  -Не боишься?
  -Ну ты что. Чего бояться?
  -Ладно. Я забрал Свету.
  -Звучит эротично, - заметил Семен.
  -Ну ладно. Слушайте. Конечно, эротично. В некоем постороннем контексте. То есть, неизвестном нам ракурсе. Нет, ну вы можете домыслить. Мою роль выполняет актер. Ему не чужды позывы радости и любви. Он решает Свету не отдавать. Не отпускать к поезду, который отвезет ее.... Нет, мы еще до этого не дошли. Украдет Свету Главный. Тише. Не перебивайте. Итак, Главный, который чужеродно попал на эту станцию по сортировке душ, сидит в квартире, словно шпион, лазутчик в мире мертвых - но даже и не в нем самом, а так, в городе начальной стадии. У него там и пиво, и телевизор, и показывают все, что бывает на земле, на луне, где хотите. Он чувствует себя самым большим сталкером, гм, в обоих местах. Какие там зоны? Какие там странные явления? Прямиком - в начало сортировки. И он выходит на прогулку. И видит Свету.
  -Привет, Света.
  Это, может быть, первый час, как я ее забрал, и Света еще не потеряла память. Вот тут вот Главный её ворует. Приводит к себе на квартиру. И поезд, ну, положим, система по архивации сущности, он уезжает без нее. Света не умирает. Вроде бы я ее и забрал. С одной стороны. Но в мир мертвых она не попала. Но и как приведение не зависла. Она скрылась.
  -Почему я? - хихикнула Света.
  -Ты же согласилась.
  -Роман, - важно проговорил Семен, - роман вне жизни. И с кем. С Главным.
  -Главный может оттуда уйти. А вот Света - нет. Но, если продолжить эту мысль, то.... Автобус. Ехать подальше. Выйти там. И начать поход. Через расстояния, через годы вне времени и мосты, которые соединяют такие вот плоскости. Мост из города-пункта-отправки - на плоскость.... Положим, они придут ко мне в гости. А я, я сижу в гостиной, пью чай, виски, ром. Я, Смерть. И вот, звонок в дверь. Приезжают Главный и Света. И Главный говорит:
  -Тут, Смерть, такое дело. Я, я просто иду. Еду. Ты мне никто. Потому что я живу. А вот Света, она то ли живет, то ли нет. Вот с ней бы нам разобраться. А я, я так. Я как-нибудь сам.
  -На ней есть моя печать, - отвечаю я, - почему ж она здесь?
  -Я ушла, - отвечает Света.
  -Побег?
  -Нет, просто ушла.
  -Ладно, - говорю я, - у меня выходные. В будние дни я - в конторе. Я сейчас.... Присоединяйтесь. Будем кушать. Вы - крайне смелые люди, раз вам удалось дойти до таких широт. Вы ехали мимо огромного оврага?
  -Ехали.
  -Иногда туда падают автобусы. Один самолет, провалившись в дыру, полетел туда. Это - ад.
  -Разве ад существует? - спросит Главный.
  -А то. Но я вам не советую туда идти на экскурсию. Лучше вина. А потом.... Вон там есть перекресток, где можно встретить более позитивные автобусы.
  -Рай? - спросит Главный.
  -Это примитивно, - отвечу я, - нет. Поезжайте на ту широту, где время столь густо, что напоминает кисель. Там Света обретет материю. А дальше.... Дальше - только путь. Зачем стоять? Я вам завидую. Мы можем подружиться. Тогда вы поймете, что я просто на работе, и что, может быть, очень интересный человек. Субъект. Так вернее. Или объект. Так что ловите автобус там и поезжайте. А здесь, на этой трассе, не садитесь. Там нет жизни. Там находится место под названием Субконтур. Я сам толком не знаю, что это. Какая-та огромная машина размерами чуть ли не во всю землю.
  -Машина? - спросит Главный. - Почему же нам туда нельзя?
  -Вам же нужна жизнь?
  -Жизнь.
  -Тогда и идите туда, куда я указал. Потом. Сейчас - обед. Можете осмотреть мои апартаменты. А потом сядете и поедете - в поисках Дома Жизни. Там все и начнется заново. И не будет тогда границы между каким-либо существованием на земле. Все соединится. Все жизни, во всех временах.
  -И я? - спросит Света.
  -И ты.
  - Зачем у вас снова висит этот пиджак?
  - Я же говорю, он - сторож.
  - Что же он сторожит?
  - Точно не знаю. Мир мертвых. Нет, нет. Наверное, меня лично. Если же обычный, стандартный, человек пожелает попасть в подвалы мира - это еще не значит, что это именно мир мертвых, потому что устройство крайне сложно. Я тогда спрошу - что именно вы имеете в виду? Мир - машина. Бог - голова. Мы все - служба архива. Если выключить смерть, планета не выдержит и лопнет. Пиджак - сторож на дверях. Пусть себе висит. Хороший клетчатый пиджак.
  
  После обеда продолжали работать. Прибывала делегация из администрации. Главный тут был почти что при параде. Нам же, работникам более простым, все эти вещи казались прямыми параллельными, проводами на столбах, переносчиками электронов - частиц простых и уже всем порядком надоевшим.
  Здесь можно продолжить, применяя краски любого дня - потому что это единая орбита нашей жизни. Семен, заработавшись, выйдет в чебуречную позже обычного, и там его взгляду вновь предстанет цыган. И он подумает: ведь это тот самый человек, и история его хорошо знакома. Так же, как Света и Главный, в моем рассказе. Добравшись до воображаемого перекрестка, он повернул в сторону ближайшей обитаемой земли - двигался пешком, ел коренья, пил воду из ручьев, пока не прибыл к нам. Его путешествие длилось лет сто, не меньше.
  Света, у нее дел по горло. Хотя, конечно, бывают и такие дни, когда мы почти ничего не делаем.
  Теперь про меня. Алгоритм тут не сложный. Рабочий день подойдет к концу, точно так же, как солнце нависнет над краем нашей земли. Я поеду домой. А оно поедет в другие страны. И в этом вечном, или хотя бы - продолжительном - цикле есть большая схожесть. Я и солнце. Два объекта, разных, но в чем-то идентичных, в своем стремлении к излучению квантов.
  Пиджак будет висеть на боковом переднем сидении - человек-пиджак.
  - Что? - спрошу я, - едем домой?
  Он будет молчать в ответ, как и положено. Впрочем, если он начнет говорить, то потом его уже не остановить.
  - Ничего. Скоро приедем.
  А уже потом... Быть может, я открою двери и выйду. С рюкзаком, с припасами, с различными обмундированием для длительного похода.
  
  
  
  
  
  
  В Козлово
  
  
  
  Была осень, и горы представляли из себя ателье, в котором всю одежду лесов выставили на показ. И здесь, ближе к краю улицы, вид окрестностей словно зависал - вне зависимости от туманов. Хотя, туманы - это единое, это тело, которое может заставить многие вещи парить в воздухе. Тогда крыши отделяются, и хочется участвовать в этом неподвижном стоянии субстанции - как-нибудь вжиться в белесость, в волокнистость форм. Лучше всего быть художником. Но техника не всегда способна пропитать чувства и сделать их фосфоресцирующими, тем более, что ныне люди все больше склоняются к художествам автоматическим и искусственным.
   Когда туман уходит, очертания земли осветляются. В цифровую эпоху воображение у людей хуже, чем хотелось бы, потому что техника замещает мир. Раньше существовали проявка, промывка, сушка, различные химикаты в частности - осветлитель. Склоны нельзя назвать землей, это что-то отдельное. Как если бы проектировали это место самостоятельно, вне зависимости от смысла места. Но, может быть, и всякая другая вещь - достаточно лишь вообразить себе это - способна излучать тот же смысл? Выберите все, что нравится. Эту мысль, кстати, нельзя упускать из виду, она проста, а простота для людей чаще трудна, а глупая сложность - теплее, маслянистее. Вроде бы нужно искать истину. Вроде бы далека она. Но всё рядом. И перманентное строительство, когда человек еще только начинает развиваться....
   Я подумал, что раньше, еще до прибытия сюда, я выходил, чтобы посмотреть на звезды, но их уже не было. Их давно не было, и я ощущал себя деревом, которое очень долго росло в обратную сторону и теперь достигло определенных глубин. С точки зрения плоскости обычной жизни - это совсем хорошо. Это - прекрасное животное состояние, с богатым набором качеств и характеристик. Я много умею. Мне нечего боятся. Из той глубины, куда проросла крона дерева, звезды кажутся дырками - их прорезали в глобальном покрывале. Я хочу ощутить, пропитаться резонансом, хочу вздрогнуть, представляя, как они там висят, но ничего не получается....
  Но всё это было тогда.
  Теперь я смотрю на туманы. Они смотрят на меня, и кажется, что в целом мире нет людей, и что не отливает металлической синевой Субконтур - безлюдный и молчаливый. Непонятный.
  Он - как я.
   Предмет и человек - рядом. Бок о бок. Надо однажды прийти к этому состоянию. Надо однажды почувствовать себя частью большого и нескончаемого пространства, и свои мысли, которые пропитали всё и вся - по воле, по желанию.
  В балках, сглаженных ветром, лежат леса - сейчас они познали силу красок. Зеленые леса не так интересны. Но, хотя и ими подчеркивают природную совокупность, общность. И тогда все горы - документ. А там, на пути к снегам, где вершины словно заточены для того, чтобы скрести небо, документ проходит начальную инициализацию.
  Начало.
  Здесь, наверное, не самое окончание пути человеческого, но надпись 'конец', может - знак копирайта - все это можно связать напрямую с Козлово.
  Я стою на небольшом балкончике в доме, который также является и частной гостиницей, здесь, в Козлово. Я курю. Концептуальность дерева, проросшего назад, навсегда оставлена, к ней можно вернуться потом. Я люблю ставить локальные задачи. Я просто нахожусь в данном месте - это большая редкость. Хотя здесь бывает довольно много людей, все они приезжают из несуществующих городов. Они, эти люди, также думают, что я вышел откуда-то из сверхбытия, пройдя весь путь по дороге скалярных величин.
  И всё это очень нормально. Но надо смотреть на туманы дольше - пока они оттягиваются, словно одеяло, подчеркивая, что утро уже наступило, что уже пора вставать, заваривать кофе, пропитывая его запахом края дома. Пройдет ли этот запах по улице вниз? Разбудит ли людей, может - птиц, или духов, испуганных туманами и сидевших до поры в своих норах.
  Я здесь - для кормления взора. Любой поиск связан с потребностью рисовать где-то в душе, невидимым инструментом осязания и памяти. Но на первом этаже расположился парень, который тренируется перед некой Олимпиадой. Я знаю, что такой Олимпиады нигде нет. Он считает, что есть. Он прав.
  Когда я спустился, у нас был разговор по этому поводу. Парня звали Иваном, но имя свое он называл немного нараспев, из чего можно было сделать вывод, что тут имелась некая разница в произношении, да и вообще - его страна называлась, видимо, немного иначе, чем все, что только можно было представить. Я даже боялся спрашивать, чтобы не спугнуть туман.
   Волшебные волосы. Покрытия таинственной головы мира. Горы. Если быть гигантом и смотреть на мир, созерцая, всё это - детали, детали.... А так хочется слиться с единым эгрегором существа гор, не думать о сути. Ведь нельзя знать суть. И надо. И нельзя. И снова. Да. Нет. Наоборот. Но никакая информация, оформленная в трактат, не даст выход, не прояснит воздух таинственных тайн.
   - Я живу в Снове, - сказал Иван.
   -А где это? - спросил я.
   - Ну, как тебе сказать. Вот ты где живёшь?
   - В Ростове-на-Дону, - ответил я.
   - А как сюда приехал?
   - Пришёл. Я нашел горку. И стал по ней подниматься. Неожиданно горка стала расти, предлагая мне какую-то странную реальность. Потом я вовсе обнаружил себя на горной тропе. Это было даже не в прошлый раз, а несколько раз назад. Но я понял, что дело не в той горке. Надо, чтобы совпали две плоскости - здесь, там. Тогда - подойдет любая гора. А Снов далеко?
   -Нет. Я шел по той же тропе, что и ты. Внизу - мой город, город Снов. Я в нём живу, и в нём же тренируюсь. Но сюда я приехал, так как у меня не достаточная спортивная форма. И я уже не успеваю ее улучшить. Здесь же можно воспользоваться тем, что на склонах, что выходят на противоположную сторону от Субконтура, время особо никуда не движется. Можно хорошо поработать. Я могу пробыть тут год, но для всех это будет день, два.
   - Можно сдохнуть от скуки, - проговорил я.
   - Ну, а спорт?
   - Не знаю. Тут варят чудесный самогон, но выпить особо не с кем. Ты не пьешь. Если заедут какие-нибудь посетители, вот - только с ними.
   Я думаю, он катался вовсю. Один из склонов был усеян его следами - они держались до следующего снега, который не спешил - туманы не пускали его, то есть снег, видимо, полагая, что - достаточно и их величия - белого, вернее, более белого. Белая армия воздуха. Не надо облаков - потому что они располагаются во второй лиге, хотя и летают на высоте. Если бы добраться. Тогда б и узнал я - простые они тут. Или цветные. Это - в сравнении с карандашами. Но вообще, именно эти туманы создают окружающую реальность. Во всяком случае, нет ничего, что бы вставало на эту роль.
  Только они.
  Я курил, ожидая, что белесые рукава откроют мне очертания, и не ошибся. К середине дня что-то разболталось в этой воздушной жиже, и я увидел завод, стоящий на той стороне. Нет, конечно, я не знал, завод ли это. Таково было его имя в моей терминологии. Центральное здание. Цеха. И - смазанные временем, каким-нибудь минусовым, очертания каких-то далеких строений, выплывающих из не отсюда.
   - Как ты? - спросил я у Ивана.
   Он взбирался вверх, пользуясь небольшой канатной дорогой с приводом от движка в несколько киловатт. Не знаю, кто это сделал. Да и откуда тут подавался свет....
   Всё это было по части вопросов, по части их расположения на своих полках.
   К обеду было так же. К вечеру - так же, но - в другой, вечерней степени. Я думаю, настроение человека зависит от ауры места. Но - если вы находитесь в мире, совершенно глухом к человеку, то пустота может и не доставить вам радости. Это - если вы пьяница, но не по алкоголю, а по пустоте. Вот скалолазы - они такие. Дикие места, преимущественно - снабженные великолепными холодами, и даже смерть там иная (это если сорвешься и полетишь вниз).
   Но здесь, в Козлово, я всегда хотел подобрать новые слова. Атмосфера оживала и просилась, чтобы ее приютили внутри воображения. Чернеющие сосны, звезды, облизывающие края гор, и месяц - он только родился, а потому в обычное время я бы показал ему деньги, зажатые в кулаке. Но здесь все эти меркантилизмы не нужны. Я для того и пришел сюда, просто захватив вещевой мешок, чтобы быть на границе, чтобы поразмышлять - идти ли мне теперь, или вернуться, чтобы отметить - вся жизнь человека напрасна и скучна. Хотя бы здесь, в Козлово, это более очевидно.
   Спустя два дня приехала супружеская пара. У них был коньяк, хотя не уверен, что они взяли его с собой. Скорее всего, у них имелись свои местные коны. Под ужин мы сидели в гостиной, ожидая, когда нам принесут еду. Я рассказывал:
   - Наверное, есть какая-та еще дорога. Наверняка, не может быть только она одна, конечно. Вниз идёт основная, но должен быть поворот. Обычно, на это не обращаешь внимания, когда поднимаешься. Но и при спуске - тем более. Потому что дорога сопряжена с внутренней ментальностью. Но вы приехали на машине. Это обнадеживает. Словом, однажды я встретил цыган. Целый табор, и это были Они, и было не совсем понятно - в каком времени это происходит.
   Но были и обычные цыгане, и их табор стоял как раз в начале дороги. Но, раз вы здесь, вы в курсе, что дорога эта может идти в любом месте. Настоящие цыгане держали какое-то заведение, где можно было вкусно поесть. Иные работали у них в цеху. Я имел с ними разговор. Оказалось, что шли они очень долго, и что некоторое время туман вообще не прекращался, и они потерялись. А вы, наверное, знаете, что туман - это полужидкая клейкая масса, наполовину состоящая из субстанции времени, с вкраплением обычных химических элементов. Она тянется во всех промежутках. Во всяком случае, здесь, в горах. И одно дело, если твоя дорога ясна. Но когда туман этот наползает, слизывая дорогу языком, можно повернуть на ложный поворот. Потому что туман полирует промежутки, и путник, даже опытный, может не совладать с собой и вместо дороги повернуть не туда. Я вам скажу, что цыганам повезло - они оттуда выбрались. Хотя, по рассказу, я определил, что они покинули свой дом несколько веков назад, а их путь в чистом исчислении занял не так уж много - может, месяц. Может, два. Когда они, наконец, нашли нормальную дорогу, Козлово было выше. Иначе бы они пришли сюда, и я не знаю, чем бы они тут занимались. Но, спустившись, они вышли в современный город, и с этим также пришлось мириться. Местные цыгане нашли им занятие и прикрыли, то есть, помогли устроиться, так как никаких документов у них нет, и русский язык они не знают. Но я разговаривал с теми, кто успел выучить.
  - И что с ними будет? - спросил у меня парень.
   - Они хотят вернуться. Но куда они вернутся? Я попробовал узнать это методом медитации, но у меня не хватило ясности. Но общение с цыганами меня обогатило энергетически. Мне кажется, я стал больше видеть.
   - Это - конечный пункт? - спросила у меня девушка.
   - А вы не в курсе? - осведомился Иван.
   - Я могу рассказать, - сказал я, - но тогда ты должен хотя бы на этот вечер забыть про спорт и выпить с нами.
   - Ладно.
   Потом стояла ночь, и я то и дело глядел в глубь ее черноты, так как ночевал я в остекленной мансарде, где был прекрасный вид днём и - прекрасная точка входа ночью (для глаз, для сердца). Выше, там, где туманы уже завязали свои узлы, был их рубеж времени, и - если найти правильные слова - еще одного времени. А там уж - пойди, разбери, сколько всего там времен. Потому что всё это - одна масса. И здесь это остро ощущалось. А внизу - мир человека. Ограниченный, снабженный лишь воображением. А если и его нет, то что ж - беги навстречу идолам потребления. Но и там временная река доступна, ибо всё это уже прописано в голове у человека. Ну, а если не прописано, значит, вы в будущей жизни пойдете на понижение - в собаки. Из собак - в кошки. Из кошек - в домашний скот на деревнях. Это - обратный ход. Поэтому, сколько бы ни было обмана и алчности, только глупец может сказать, что существуют вещи безнаказанные. А коли многие так думают - значит - дураков много расплодилось. Но что делать? Масса. Надо же чем-то оплодотворять просторы нашего мира.
   Если человек умеет присоединяться к ночи, это уже начало пути. Конечно, не обязательно писать стихи, иначе поэтов будет так много, что истинным поэтам будет впору искать новые пути к применению слов. А это - не лучший выход, так как наличие поэзии прописано свыше.
  Утром я взял с собой припасы, портативную радиостанцию, чтобы на случай чего связаться с Иваном и вышел, чтобы посетить Субконтур. Я не скрывал, что я уже успел побывать гораздо выше, там, где находится Дом. Именно Дом чаще всего является целью путешественников, которые, находясь в этих краях, стремятся подняться выше. Но что тут еще делать?
   Субконтур скрыт, и он не является целью. Считается, что туда лучше и не соваться. Но кто это придумал? Наверное, это я и придумал. Многие местные жители лишь пожимают плечами, а новым туристам лишь передают то, что я сказал. Но правда проста - туман в Субконтуре - как смазка для поршня. А значит, временная аномалия велика, и есть много шансов, чтобы не вернуться. Никогда не вернуться. Стать инеем на глазах запредельных великанов.
  Я спустился в ущелье, проверил связь.
   - Я сейчас ем, - сообщил Иван.
   - У тебя выходной?
   - Да. Поработаю над теорией лыж.
   - Хорошо. Вызывай меня, пожалуйста, каждые полчаса.
   - Не бойся. Я в горах чувствую себя лучше, чем дома.
   Дальше, вопреки моим ожиданиям, я не встретил подъема - хотя все небольшое ущелье было до этого практически на ладони. Немного в сторону тренировался Иван. Хотя, временами, он поднимался и на другую сторону от Козлово, там имелась небольшая выемка среди сосен, представляющих естественные волосы гор. Но теперь мне предстояло понять то, куда я иду. Я глотнул горячего чая из термоса и осмотрелся - весь склон, по которому я спускался, просматривался отчетливо, и я даже видел свою мансарду, синеющую немного выше крайних домов Козлово - наш дом стоял выше на десять, пятнадцать метров. В том всё и дело.
  Я прошел немного вперед, стараясь смотреть под ноги, чтобы случайно не набрести на выглаженную потоками, вычищенную псевдо дорогу. Наверное, опасения были напрасными. Ждать подобного здесь было бы чрезмерной осторожностью.
   Я шел вперед, но всё было по-прежнему. Но что тут говорить? Субконтур вдруг выскочил, словно его кто-то выгнал на свет божий.
   Я остановился, будучи готовым к этому. Достал фотоаппарат и стал фотографировать. Нужно было показать эти кадры гостям, а также оставить их для всех новых, ибо такой опыт незаменим. Здание же было по-настоящему заводским. Я прошел по краю, размышляя, заходить ли внутрь. Но дальше, когда я миновал его, взору открылась целая площадь, устланная большими плитами, и строения таинственного завода располагались повсюду - большие и очень большие, и я спокойно фотографировал, понимая, что Субконтур - это некое общее отражение чего-то еще, сейчас не понятного, и здесь нельзя встретить людей. Их здесь просто не может быть. Но это не значит, что человеческое существо никогда не согревало своим дыханием этот таинственный участок. Просто, я полагаю, я не могу пересечься ни с кем - ибо если бы кто-то и следовал по моим следам, то он не совпал со мной во времени. Он просто сел на другую стрелку часов. Мы накручиваем вокруг общего центра, сидя на этих стрелках, и у нас нет шансов на встречу.
   В этом и вся штука. Большего о Субконтуре сказать нельзя. Но, в то утро, я все же встретил кого-то или что-то - а потому поспешил назад, так как никакая встреча не сулила ничего хорошего. Всё было просто - я вдруг увидел огонь сварочного аппарата на середине одного из цехов. После чего там мелькнула странная тень.
   Нет, не важно, странная она была, эта тень, или нет - я сделал несколько кадров и поспешил назад, а спустя минут пять со мной связался Иван, сообщая, что уже я уже несколько часов я не выхожу на связь.
   - Ничего страшного, - ответил я, - иду назад.
   Это было, конечно, не впервые. Разум всегда готов к встречам и встряскам, если наличествует опыт. Когда я поднялся наверх, день покатил вниз, он словно переливался через землю, чтобы там дернуть за невидимые поводья и дать команду. И потом - медленное наползание тьмы. И, хоть я и говорил, что это - покрывало, но это и есть покрывало, потому что не темнота это, а особый вид свечения. Одним дано купаться в нём, другим - жить. И здесь, в этом особенном месте, многие простые визуальные явления особо подчеркнуты.
   Иногда вспоминаешь жизненную дидактику. Но чаще выбрасываешь всё вон, пронося разум по траектории возможного. Если бы увидеть все те миры.... Но я кое-что видел. И это было не раз, но я не ощутил несоприкасаемость - то есть, не было ничего в корне параллельного. Это просто движение по дороге.
  Ближе к ужину оказалось, что в правом крыле поселился какой-то профессор. Да, это вам не гостиница с неким обязательным набором пищи - стандартно, будто выданное изо рта пищевой машины. Здесь каждый человек был штучен. Мы смотрели фотографии Субконтура, концентрируя своё внимание на том кадре, где была вспышка.
  - Вроде бы смотри, человек там, или нет? - проговорил Иван.
  - Да, контур, - сказала Анна.
  - Там же нет людей, ты говорил, - проговорил Егор, её муж.
   -Да. Понимаете, какие тут сведения? Все сведения - мои. Других нет. Какие я успел собрать, те и есть. Я, конечно, спрашивал у местных жителей. Одни рассказывают, другие - нет. Если человек принимает туристов, то он, конечно, вас предостережёт. Поэтому, лучше спуститься пониже по улице и там кого-нибудь спросить. Мне рассказали истории о тех, кто не вернулся из Субконтура, отметив, что в принципе, нет ничего страшного, если соблюдать небольшой набор правил. Грубо говоря, если вы ездите на велосипеде, то нет в этом ничего фатального. Но, если вы решите, что нужно непременно ездить по перилам моста, то рано или поздно вы свалитесь. Пример, наверное, слишком уж визуальный. Так вот, все правила, которые есть, я записал в местный журнал, и он лежит тут всегда, в этом доме. Его можно попросить у хозяйки. Я могу сказать, что знаю только то, что удалось узнать.
  - Вы можете нас туда проводить? - спросил Профессор.
  - Легко, - ответил я, - но одного всё же надо оставить на подстраховке, так как не смотря на изолированность, сигнал все же иногда прорывается. Ну и вы сами понимаете, напрямую - это практически километр, полтора километра пути. Мы выходим за крайний дом, спускаемся в лощину, и Субконтур начинается уже там. Но, если не будет тумана, мы просто перейдем на ту сторону. Там, кстати, растут зимние грибы, которые можно готовить.
  - Грибы меня не интересуют, - заявил профессор - его звали Никита. Отчество он не предъявил, чтобы задушить фамильярность на зачаточной стадии.
  - Я придерживаюсь принципа - не рваться, - сказал я, - вы же знаете, даже на ровном месте человек может упасть и сломать ногу. Разве это хорошо? Я рассказывал ребятам историю про потерявшихся цыган. Чем вы займетесь, если, попав в ловушку, сумеете таки вырватьс? Хорошо, если в том месте будет университет. Ладно - школа. Но я даже не представляю себе, с чем можно столкнуться.
  - И вы не хотите узнать? - спросил он с некоторым порицанием.
   -Вы меня не правильно поняли, - ответил я, - вы слышали про Дом?
  - Слышал.
  - А были там?
  - Нет, - ответил он уверенно, - я бы хотел, но не имею ни малейшего представления, как это сделать. Надо хотя бы знать, с чего начинать.
  Ночью я долго смотрел в окно. Тьма не абсолютна. Я знаю, что существует тьма за пределами видимого мира, и она рядом - но у нее нет путей, чтобы выбраться. Необходим сам человек. А потому человек и есть - главный механизм, главный проводник. Но все это лишь до тех пор, пока вы не попадёте в место, сходное с этим.
  Топят здесь чем попало. Внизу, в начале улицы, где Козлово расширяется в ширь, образуя несколько нелинейных перекрестков, есть газ. И здесь вообще не понятно - откуда он? Нет, конечно, этот посёлок напрямую не соприкасается с нашим миром, но ведь, стало быть, и не стоит он как-то отвлеченно, словно выброшенная из романа запятая или точка - наружу, на стол, вне пределов основного чтения.
  Здесь, выше по улице, топили дровами - но отопление было центральным. Использовался также и уголь - хотя я и не большой знаток всех этих вещей. Но всё было аккуратно и удобно. Через коридор находился большой котел, и там, за крышкой, играло пламя.
  - Твердотопливный, - сказала хозяйка.
  Ей помогал сын. Но жил он отдельно, с семьей, где-то на параллельном отшибе. Всё было хорошо, а что касается денег, то платил я обычными рублями.
  Перед глазами стояло одно из моих путешествий вверх, когда ты нащупываешь тропу, чтобы идти параллельно выемок, вылизанных временем. И тропа эта уверенна, что она - личность. Она точно знает, что ей никто не нужен - она ведёт сама себя, а уж человек - тот как хочет. Он может соглашаться, может не соглашаться, а может вообще сойти с пути. Никто никого не заставляет. Если вы идёте - значит, далеко, в таинственном зале подсознания, живёт существо. И вы не знаете его форму. Но я его видел. Это была собака, она жила на вершине какой-то башни в стеклянном колпаке - даль просматривалась вовсю. Это были места, которых нет в нашем мире. Это - воздух, от которого скрыта эта собака.
  Она хочет бежать. Иногда ей удается выйти и отойти от башни метров на сто, на двести. Но она привязана. Дальше не получается. Из этого проистекает, что иллюзорность бытия имеет гораздо большую степень и мощь.
  Потом, за горами, следуя тропе, находится Ровное. Это - посёлок. В нем есть студенческий городок. Хотя не понятно, для какого университета он. В нём есть поля для гольфа. И, наконец - Дом.
  Всё дальнейшее движение нужно производить через его коридор. Если кто-то вошел и решил пообедать на кухне, то он, Дом, отводит для него собственное временное пространство - когда вы входите вслед за предыдущими путешественниками, вы никого не встречается. Это можно было бы определить даже по формуле, например: Ваше_имя :: обед_на_кухне_в_Доме :: содержимое обеда.
  ....Исходя из замкнутости пространства имён.
  Я ходил и дальше, и какие там границы! Но человек скован телесно. Нужен транспорт. Нужны иные знания. И, наконец, я выбрался (было дело) на берег реки, наблюдая колоссальные плиты набережной. И в тот момент мимо меня проскочила нога, и меня чуть не раздавили. Я был молью в мире гигантских людей....
  Я спустился вниз, налил бокал вина. Профессор, подвинув к камину небольшой столик, сидел за ноутбуком. Он строчил.
  - Пишете? - спросил я.
  - Я - романист на досуге, - проговорил он, - сочинять не запретишь.
  - Вы придумываете?
  - Да. Не подумайте, я не фантаст. Я размышляю о том, как человек живёт в современном мегаполисе - его проблемы, его постоянные стрессы, пилюли от усталости и боли в виде неких мотиваторов, которые призваны постоянно взрывать сознание. Наверное вы скажете - зачем? Этот мир прекраснее. Но у меня - договор. А здесь - другое время. Я вернусь с уже готовой работой.
  -Значит, вы будете здесь долго? - осведомился я.
  -Не знаю. Во всяком случае, здесь мне никто не мешает.
  
  С планом снова сходить в Субконтур, на этот раз, с компанией, было вскоре определено . Тем не менее, мы не сделали это на следующий же день. Иван тренировался. Профессор писал. Супружеская пара отправилась на лыжную прогулку - благо, места здесь были хоть куда, и не требовалось вступать в контакт с таинственными туманами, чтобы совершить краткий променад. Хотя, это и легко, и нелегко - туманы движутся в слабо выраженных пропорциях, в строгом пересечении с линиями ума - если можно так выразиться.
  Нет, такого нет, чтобы было некое Оно, которое бы призвало вас извне. Это глупо. Не надо накручивать значимость на одну человеческую песчинку. Всё Оно, даже снабженное странными знаниями и голосами - это внутренняя полость индивида.
  Мы говорили об этом с профессором, и он не спорил, так как все свои доводы я брал из практики. Пустая теория хороша в мире, который оставался пока что далеко от нас. Синтетика мысли и понятий, и - обмен, вечная торговля этими вещами. И любой поиск бесполезен - всё, что нужно, есть внутри человека заранее. Другое дело - иные земли. Горы. Острова. Наверное, когда-нибудь будут и планеты, если прежде люди друг друга не съедят. Но всё это не теперь.
  На обед были жареные цыплята, пара салатов, легкий бульон и местный напиток типа самогона. Мы не скромничали. Иван глотал слюнки по поводу беленькой, из чего проистекало - спортсмены тоже любят употреблять.
  - Возьмём с собой припасы, - сказал я, - на всякий случай.
   -Пикник? - осведомился профессор.
  - Нет. Всё проще. Всегда есть шанс заблудиться.
  - А вы?
  - Я - нет, - ответил я.
  - Но ведь все сведения о Субконтуре - это только ваши сведения. Вы предполагаете, что там можно потеряться, но сами ни разу не терялись. Вы также не говорите о пропавших, и, с ваших слов, там нет ничего опасного. Кроме этой самой возможности потеряться. Хотя, повторюсь, на практике вы этого не проверяли. Может быть, вы все же преувеличиваете? Я расспрашивал местных жителей, ни о каких жертвах пространственно-временных искривлений мне не рассказывали. Всё мирно, спокойно. Да что вы, если бы здесь было опасно, то сама местность была бы пропитана особым духом. Можете представить себе людей, живущих прямо на вулкане?
  - Бывают - не возвращаются те, кто шли к дому, - заметила хозяйка.
  - Совсем?
  - Помню, Игоря Ларионовича. Назад он не пришел, но это не значит, что он не вернулся. Он мог пройти мимо.
  - Есть другая дорога? - осведомился профессор.
  - Да. Есть. Я её не видела, но, наверное, правда.
  - А сами вы были в Доме?
  - Да. В молодости я как раз училась в Ровном, но Дом не совсем там, если вы - житель или временный житель Ровного, то Дом - в стороне - а если с дороги - то он вроде бы в самом Ровном. Но из тех, кто туда идёт, многие назад не приходят - у нас принято считать, что они вернулись домой.
  - А потом? Они же могут приезжать повторно?
  - Конечно. И такие бывают.
  - А сами вы что думаете?
  - Ничего не думаю, - ответила она, - вы же сами понимаете, это - путешествие. Может занести куда угодно.
  -Да, никаких иллюзий, - проговорил профессор, - но и никаких видимых приключений. Но идти к Дому я не готов - у меня не было никаких странных планов. Придется ограничиться короткой вылазкой в Субконтур. Да и, знаете, не хватает физики. Химии - сколько угодно. Говорят, надо курить меньше, да не хочу я меньше курить. И самогон тут - что надо. А?
  - Вы пешком сюда пришли? - осведомился я.
  - Нет. У проводника были ослы. Нет, что вы, я не в том возрасте и спортивной форме, чтобы покорять горы.
  
  Мы вышли на следующий день ближе к полудню.
  Описывать эти места можно до бесконечности - но сила слова порой уступают кисти или карандашу, а я здесь бессилен. Можно было бы полагать, что Козлово посещаемо художниками. Но я об этом ничего не знаю. Да и вообще, меня никогда не покидало чувство, что и между отдельными домами был временной разлом, и каждый кусочек посёлка был немного извне относительно друг друга - просто диапазон различий оказывался не слишком великим. Но что, если остановиться в другом доме? В любом другом, по улице, что ведет вниз?
  И тогда, выйдя утром, я обнаружу совсем другие горы и туманы, выжатые из одежды воздуха и времени, которые еще больше мне непонятны, чем эти - такие же неизвестные. А потому, всякие рассказы относительны.
  В мире людей организация аналогична. Умный от дурака может даже и не отличаться, но если времена и нравы настроены в минус, то дурак может быть даже и выше на условной лестнице. Но всё это я говорю лишь для того, чтобы определить схожести и отличия - один и тот же мир, но - все его части удалены. И здесь - ничего особенного, надо это понимать, не цепляясь за лишние детали.
  Мы стояли на склоне, наблюдая, как тянутся линии, как почти ощутимый творец этого феномена проводил рукой, заставляя пространство менять контуры. И это - туман. Разве может он быть одушевленным просто так, без воли некоего автора - не важно, какого. Пусть - я. Но и хотя бы профессор - он ведь еще и писатель.
  Иван нёс большой рюкзак с целью тренировки. Мы двигались почти налегке. Вот - небольшой спуск. Обе части супружеской пары постоянно щелкали своими фотоаппаратами, напоминая бесшабашных детей.
  Мы прошли мимо витиеватых полос, мимо равномерных молочных узоров, и, достигнув дна ущелья, почти сразу оказались на краю Субконтура - не было никаких долгих поисков и мытарств. Он почти сразу же открыл нам череду высоких цехов, и самый большой и близкий к нам - большой, с широкими пролётами между свай, с множеством железных лестниц с одной из сторон - то ли пожарных, то ли каких-то еще.
  Для того, чтобы словоописание светилось, нужны, наверное, ритмические фразы. Хотя, конечно, бывают и прозаики со звездами про меж слов и букв. Красота же - это не обязательно рационализм оттенков. Это - стояние перед неведомым. Я думаю, для них всё так и было. Даже Иван. Он тут привык, и всё это было у него под носом, но он только теперь решился спуститься и посмотреть на эту таинственную заводскую территорию.
  И что тут могло происходить?
  - Давайте, - сказал профессор и достал коньяк.
  Я посмотрел на него с некоторой укоризной.
  - Ну и что, - ответил он, - вы были тут, а мы - в первый раз. Я хочу запечатлеть в своей душе ощущение момента. Надеюсь, вы составите мне компанию?
   -Да, - ответил я спокойно.
  Наверное, и правда не было никакого повода для волнения. Тут всё дело во мне. Единичный опыт, опыт одного человека - штука сложная.
  Коньяк был разлит в стопки, мы выпили и двинулись дальше.
  Проводник в таких местах вряд ли имеет классическое понимание. Многим чудятся опасности. Может быть, и я их вижу. Но это нормально, потому что среда - это территория, наполненная ландшафтными особенностями. Вполне можно предположить, что тут водятся какие-нибудь дикие звери. В этом случае было бы неплохо подумать о ружьё. Но в остальном - только туман.
  Волокна были позади. Кто-то сбрасывал сверху вниз шторы, чтобы избавиться от лишнего света. Черные скалы, припудренные снегами, стояли обычно правее - там, где хребты начинали тянуться вверх, чтобы схватить небо. Но теперь их не было видно - видимо, изнутри Субконтура весь мир выглядел иначе. Мне стоило задуматься об этом. Но я никогда никого не водил. Я приходил сам, оставаясь честным перед прохладой воздуха и таинствами природы. Может быть, я доказывал сам себе, что возможностей быть значительнее, чем другие люди, гораздо больше. Но, если ты не сбросил с себя груз не то, чтобы мирского, а - обычной накипи, то навряд ли ты будешь откровенен, навряд ли дорога понесёт себя. Если задуматься, людей, мучающих себя игрой с маленькими персональными идолами - пруд пруди. И всё они киснут в одной общей консервной банке.
  Мы вскоре приблизились к первому зданию, и здесь ничего не происходило. Бетон и правда казался синеватым. Но было ли это в самом деле?
  Был виден свет, который подсвечивал внутренне цеха через боковые окна. Щелкали фотоаппараты. Я решил не отвлекаться, ибо впоследствии можно было воспользоваться чужими кадрами. Мы отыскали тротуар и двинулись по нему. Мелкий, молодой снег, выдавал наше пребывания, сохраняя следы. Но всё это не имело значения. Мы вышли на площадь, образованную множеством строений, и здесь профессор снова достал свой коньяк. Иван был сосредоточен - наверное, это чувство чем-то ему помогало. Анна и Егор казались совершенно беспечными детьми на фоне безличия белого света.
  Я поймал себя на мысли, что отношусь ко многому как-то уж легко. Вот Иван - он приехал из города Снов, и стоило бы прояснить эту штуку подробнее. Ведь на земле нет такого города. А значит, это - еще одна плоскость. Представьте себе это визуально. Например, упаковка компакт дисков. И один диск из упаковки - это мир, откуда приехал тренироваться Иван. В этом случае земля действительно плоская. Я - на другой стороне этой стопке. Что-то вроде этого.
  - Вы считаете, что здесь можно быть не более часа? - осведомился профессор. - Почему?
  - Когда Субконтур начнет привыкать, возникают звуки, как будто что-то собирается проявиться. Я не пробовал оставаться и смотреть. Если вы хотите, то можете попробовать. Но я думаю, не в этот раз. Пусть наш визит пройдет без неожиданностей.
  - А припасы? Вы перестраховываетесь?
  - Именно.
  Мы прошли довольно далеко, и я постоянно следил за часами, ибо считал себя достаточно профессиональным, чтобы руководить вылазкой. Анна снимала всё на видеокамеру, но я посоветовал супругам говорить тихо, не махать руками с выкриками 'Итак, мы уже здесь'.
  Тем не менее, тишина была чем-то сломана. Субконтур ожил раньше времени. Возможно - именно из-за постороннего шума. Я не стал обсуждать, предложив вернуться. Где-то в недрах этого непонятного завода послышался шум двигателей - работал дизель.
  - Стройка? - осведомился профессор.
  - Хотите глянуть?
  - Знаете, одним глазком. Сто метров туда, сто метров обратно.
  - Но я думаю....
  - Давайте просто дойдем до угла и посмотрим. Если ничего не увидим, уберемся восвояси. Сделаем все так, как вы и говорите.
  Я не знаю, что еще сказать о Субконтуре. Может быть, может быть нет. Да, если у вас много воображения, вы можете представить себе мир человека другого рода, а может быть это - некий Создатель, существо, о существовании которого вы даже не подозреваете. Но кто даст гарантию, что сейчас, в данный момент, невидимые жители вашей собственной головы не подбираются к углу здания в странном, таинственном месте? Вы сами придумывали нечто подобное?
  Вы не знаете. Лишь всплески подсознания, те, что вылетели на берег и оставили след, говорят о наличии скрытой массы, темной энергии, иных существований. Чего-то еще. Но принято мыслить проще - да и правильно, зачем идти иррациональным путём?
  Субконтур оставался таким же, каким я и привык его видеть. Но, добравшись до края здания, мы обнаружили движение за углом. Было довольно далеко, и очевидной казалась единственная вещь - перемещались какие-то машины, автомобили, зеленоватые, возможно - что-то армейское. Анна принялась фотографировать, используя зум.
  - Прекрасно, - прокомментировал профессор.
  Иван посмотрел на него с подозрением. И правильно - он, будучи человеком приземленным, не желал осложнений. Тем более, он прибыл из города Снов, а это точно о чем-то говорило. Дисциплина. Вот на этом многие и прогорают, когда их мозг теряет способность себя контролировать. Я понял, что профессора надо срочно ударить. Мне поможет Иван - ведь надо двигаться назад, прекращая эту дурацкую съемку.
  - Кажется, нас заметили, - проговорила Анна.
  Я думаю, это было то, что надо. Назад мы двинулись бегом. Но что мне еще сказать? Мы выбрались за край последнего здания, и туман был уже тут как тут - он напоминал пса, хорошо знающего свое имя.
  Ко мне! И он - вот он. Но и это ни о чем не говорило, так как я, будучи самым крупным специалистом, руководствовался лишь собственными наблюдениями, которые, к тому же, не были нигде толком законспектированы. Специализация тут была очень узка, очень сугуба.
   Мы едва не вошли в молочную мглу - и в этот раз я ощутил, что есть в этом особая привлекательность. Точно так же летят насекомые на свет, по запаху размотанной липкой ловушки. Сравнения большей частью пустые. Мы вышли к подъему, и глядя вверх, можно было различить крыши крайних домов Козлово.
  Что касается Субконтура - то он, разумеется, скрылся в прозрачных волокнах пространства.
  - У меня еще есть коньяк, - проговорил профессор, - вы сердитесь?
  - Нет, - ответил я, - никто не знает, кто он сам. Можно ли доверять самому себе. Но здесь - пожалуйста. Будьте сами собой. Хотите разлить?
  - Давайте поднимемся.
  Наверное, он ощущал себя виноватым, но я не стал его терзать. Должно быть, Субконтур - всё же не место для групповых походов. Но к вечеру мы размечтались.
  - А что, - говорил я, - страх - вещь полезная. Древнему человеку приходилось бороться с ним на каждом шагу, хотя это и размазано по эпохам. Медленное накопление знаний. А кто знает путешественников, которые, двигаясь через эти горы, ушли и не вернулись? Нет, никто. Потому что научный интерес, видимо, ломает структура ума. Я думаю, в следующий момент вы попросту потеряетесь. Или, например, я - когда выйду на пустырь, чтобы потом двинуться по дороге, но дороги не будет, я пойму, что потерял какую-то часть себя. Ключи. Какой-то инструмент. Да, поверьте, я подумал - я совсем не против попытаться выйти за Субконтур и узнать, что там. Это ведь я сказал, что это - нарост, вкрапление, некий предмет. Гриб. Росток. Что угодно. Ответвление во времени. Но почему? Профессор?
  - Нет, вы правы, - ответил он, - что важнее? Мир, достижение, или - исчезновение? Моя молодость прошла. Простите. Я не пойду. У меня много планов на книги. Потом - я преподаю. Я не смогу. Нет, вы правы. Это трусость. Это не игра. Это - жизнь моллюска внутри ракушки. Но я тешу себя мыслью, что ведь я тут был, а другие - не были, и это уже чего-то стоит. Знаете, был бы я неизлечимо болен, было бы мне нечего терять.....
  - Вы философ, - сказал я.
  - Нет, я профессор. Философ - кто-то другой. Например, Иван.
  - Ладно вам, - сказал я.
  Анна и Егор готовились к отъезду. Ночь была уже близка. Наверное, где-нибудь выше стояла большая темная мать и держала покрывало. И правильно - ночь не отдых, ночь - переливание в другой бокал, где каждый человек - жидкость. Я курил в своей мансарде, не думая, так как думать вредно. Надо уметь медленно плыть, используя лишь логические конструкции. Все еще было впереди.
  
  
  
  
   Дом
  
  
   Нет ничего удивительного, когда ты приходишь в Дом. Но нужно поспешать. Нужно оглядываться - кто идёт следом за тобой?
  Люди?
  Звери?
  Туристы?
  Группы?
  Если выйти из Козлово с утра, то еще до заката вы прибудете в Ровное - хватает небольшого пешего перехода, чтобы этот манёвр был совершен. Так же шел и я. Надеясь на опыт, я выходил почти налегке. Конечно, хождение по горам, рюкзаки, тяжелые ботинки - всё это рано или поздно входит в привычку. Но, зная, что в Доме есть кухня, что в Ровном есть магазин, поддаёшься искушению облегчить свой путь. Вода, котелок, чай, и - немного ингредиентов для приготовления пищи, такие как крупы, соль, бублики, в конце концов. Всё это лишь перестраховка. Если время вдруг станет существом, если оно встанет передом мной и скажет - ты пойман - я уже ничего не могу сделать.
  Дом стоит на половинчатой улице. Он выходит своими окнами-глазами на поле для гольфа. А там, дальше, здания училища. Да и поля не заканчиваются - туда ближе к пруду играют в футбол, и слышны крики. Это Ровное. Очевидно, здесь, за перевалом, совсем другая жизнь. Я говорю о том, что раз сюда приезжают молодые люди, то где-то поблизости - селения меньшего размера. Но получается так, что, поднявшись, спустившись, я словно бы лишился гор. Нет, я могу вернуться. Потому что я связан нитями. Потому что.... Нет, и правда - горы словно бы отрезали ножом, и, оглянувшись, я видел лишь крыши и зеленые улицы.
  Добравшись до Дома, я оставил там свои вещи. Прямо на кухне. Теперь это - галочка в воображаемой ведомости. Это значит, что люди, мыслящие твари, ветра, макро молекулы, призраки, отражения машин, всё то, что двигалось следом, зайдя в Дом, меня не увидят, и я не увижу их, но и дверь не будет заблокирована. Представляете, как сложны все эти взаимосвязи!
  В Доме нет людей. Нет, в Доме всегда кто-то есть. Если подняться на второй этаж и прислушаться, то вы можете обнаружить следы тех, кто расположился здесь часом ранее. Но - нужен слух и интуитивная раскованность. Мы не соприкасаемся. Так устроен Дом.
  В этот раз, добравшись до местного магазина, я вступил в контакт с учащимися.
  - Парень, можно спросить, - обратился я.
  То была группа пэтэушников. Они наблюдались тут повсюду, напоминая листья осени. Каждый шаг - лист мироздания. Ученик. Ученик - как символ того, что жизнь рядом со мной, и жизнь - вдали до меня. Я могу разговаривать с этими людьми, но бытие оставляет нас на разных линиях воображаемой связи.
  - Ну, - сказал юноша.
  - Ты тут учишься. А откуда ты приехал?
  - Из Морковников.
   -Далеко это?
  - Да. На краю района.
  - А сколько километров?
  - Десять. А чо?
  - Нет, ничо.
  - А купите мне сигарет?
  - Да, куплю.
  Все было в точности, как я и думал. Но этот район, эта территория, где Ровное являлось чем-то вроде райцентра, оставалось скрытым от меня. Ментальный формат, привязка энергетической субстанции к своей системе координат, делало меня едва ли не путешественником в мире сна. Хотя - все было материально и очевидно. Разговоры, люди. Физические пересечения.
  Я купил всё, что мне было нужно, вернулся на кухню и принялся готовить обед.
  Дом.
  Было видно, что в мое отсутствие через кухню прошла толпа. Я даже пробежался по комнатам - нет, никого не было, кроме.... Да, стоит всё же сказать - иногда тут бывают хозяева. Они не опасны. В прошлый раз я никого не встретил. И - позапрошлый. И еще.... Сколько раз я тут был?
  Вот и теперь, когда я жарил полуфабрикаты, появился мужчина в темной рубашке, светлых брюках, в очках. Я был увлечен чтением этикетки:
  - Интересно? Здравствуйте, - сказал он.
  - Здравствуйте, - ответил я, - написано, что произведено в Злове. Это город?
  - Да, он недалеко, - ответил мужчина, - но если будете покупать пельмени, берите всегда Снеговские. Они лучшие. У нас их все берут. А студенты разбирают что попало.
  С этими словами он вышел, и я его больше никогда не видел.
  Но что еще сказать? Я записывал впечатления, пользуясь планшетом. Что касается подзарядки, то тут не было особого перерыва. После Козлово, здесь, в Доме, я не испытывал технологической нужды.
  Вызвав виртуальную клавиатуру. Писал:
  
  ' Мне кажется, рановато люди мыслят о полётах, но кто виноват? Даже древние ничего не говорили о том, что одна тарелка стоит на другой.... Впрочем - нет. Плоскостной мир - верное понятие. Просто мы не можем представить себе всю эту физику визуально, потому и приходится прибегать к таким образам.
  Плоскость. Тарелка. Я живу на одной. Она фарфоровая. Дыру на другой этаж не просверлить. Но Созидание, может быть, Великий Механизм, предложил нам возможность Ясности. Мысль, которой мы владеем, столь многогранна, что она позволяет управлять границами бытия и небытия.
  Я не ходил далеко. Не хватает юношеского задора. Собрать бы группу, и осмотреть всё.... Но сделать ли это пешком? Нет, идея тупикова. Иду один, ходил один, и буду ходить один, во всяком случае - пока....'
  
  Я раньше вёл много дневников. В один день я понял, что они накопились и переливаются через край, эти дневники. Тут можно подумать, что в этом случае человек, то есть вся его сущность вместе с событиями, вместе с тем, что и не случилось вовсе, есть такой сосуд, кастрюля, чашка. Может, банка. Банально, приземлено. Но почему нет. Приготовление пищи во благо высших существ, или может - высших энергетических механизмов. Потому что сложно представить, чтобы всё это контролировал дедушка с бородой. Но дедушка точно есть. И с трубкой. И курит. Потому и люди курят. Они его копируют.
  После своего обеда я поднялся наверх. Комната, обшитая лакированной вагонкой, кровать, окно - на другую сторону улицы. И там - частные дворы, садики, крыши, все мирно, без дополнительных ландшафтных трудностей - ведь Дом есть, но видят ли его местные жители? Может быть, и я обязан видеть нечто иное? Но нет, через дворы были видны столбы другой улицы, всё те же крыши, листья лёгкой осени.
  Это, может быть, вопрос. Есть ли тут зима? Нет, я ничего не знаю.
  Я развлекал себя дневником и чтением. Я слышал, как щелкали двери. Кто-то входил в Дом. Кто-то выходил из него. Я не видел их, они не видели меня, но на кухне ощущался запах съестного. Я думаю, здесь всё же были пересечения. И были жертвы. Я не видел, но картины странных вещей вставали передо мной.
  Части глобального. Мы все живём в одной стопке этих тарелок. Но я видел и другие стопки, и там нет ничего от нашего мира. Поздней ночью, когда я заночевал на Дороге, оно привиделось мне - ужасные ящероподобные люди вступили в конфликт существами иного сорта. Наверное, некий катаклизм заставил две стопки тарелок (может - дисков) каким-то образом пересечься. Никто не видел структуру со стороны. Все вышло, как гармоничное вторжение или пересечение. Два чуждых друг другу мира наложились друг на друга, и это выглядело хуже, чем воплощение самого ужасного сна.
  Мы боимся того, что не достойно жизни, что не должно питаться нашим воздухом. Про каждый вид существ можно было сказать именно это. Материя рвалась. Части тел кромсались. Запах несопоставимых миру энергий летели повсюду - наверное, в этой войне не было победителей. Когда человек чувствует боль, он даже не знает, до каких пределов она может быть усилена, и где ее границы.
  Когда нет веществ, способных замыслить происходящее, хотя бы ради спасения сделав человека неадекватным.
  Наверное, перед этим гасли картины ада.
  Следующим днём я позавтракал. Следовало вновь отправиться в магазин, чтобы взять что-нибудь с собой. Маршрут был прост - дойти до задних дверей и выйти, в надежде, что место, в которое я попаду, будет достойно глаз путешественника. Я предполагал, что в новом мире будут полезные вещи, нужные люди, магазины, и - никаких ненормальных чудес, начиная водородной атмосферы и заканчивая сыплющимися сверху бомбами.
  - Вы были в Доме? - спросил я у продавщицы просто так.
  - Почему? - спросила она.
   -Я просто.
  - Но о чем вы спрашиваете? О каком Доме?
   -Но Дом один.
   -Странный вы, - заключила она.
  Этим самым я только усилил чувство собственной значимости, уникальности.
  В Доме надо уметь спать. Но если и не уметь, нет, ничего не важно. Потому что ничего не важно. Видения однажды приведут вас на вершину созерцательно мироздания, и вы поймете, как ничтожен человек. Хотя вы могли прочесть об этом и в Библии. Эта книга крайне проста и понятна. Я знаю, что глупцы ее используют в качестве морального талька, но людей надо желать, особенно, если вы приходили куда-нибудь наверх. Пусть лишь в виде снега, который был занесен таинственным верхом на вершины.
  Я, конечно, пробовал общаться. Хорошо - когда хорошо. Неверующие пьяницы. Поэтические пьяницы. Деятели субкультуры. Но вы знаете, если человек не познал силу тишины, он не человек. Пока есть шанс - надо сказать - еще не человек. Ну и конечно, можно ходить по дорогам, ища в поле ветра.
  Идолы имеют свойство искаться сами.
  Но всё это лишь про ночь. Тем утром, закончив сборы, я вышел в коридор, открыл дверь и оказался на улицах. Да, там, повыше, был широкий проспект, полный автомобилей и прочего - шума, газов, лиц и теней. Наверное, там повсюду очередью стояли магазины, а я люблю магазины и шоппинг. Но теперь это не имело значения. Можно было приклеить вопросы к проходящим людям. Но я был здесь, и со мной ничего не случилось, что свидетельствовало о правильно поставленном векторе.
  Другое дело - пустыня, или море. Я думаю, кому-то не посчастливилось занырнуть прямо с порога Дома, но смерть этих людей была разной. Надо уметь умирать. Немного заранее. Поэты очень часто уже заранее мертвы. Зато они настоящие, предопределенные, словно бы внесенные в реестр мироздания задолго до рождения. Если поэт играет в бегуна на длинную дистанцию, значит, он - инженер, разрабатывающий строку. Но ничего. И инженеры бывают ничего, вполне технически подкованные.
  Но тут был другой Дом.
  -Что это? - спросил я.
  Нет, мне не ответили - процессия, содержащая людей и их тела двигалась, словно бы пущенная из некой прорвы. Я понял, что это - место прекрасное, так как является важной частью координат.
  Дом Смерти.
  Я дышал им еще заранее, и знал о нём. Но что тут было предпринять? Рядом, в переулке, был магазин. Я вошел в него и попросил сигарет.
  - Вы туда? - спросил у меня мужчина.
  - Туда, - ответил я.
  - Когда? - спросил он.
  - Сейчас, - сказал я.
  Здесь было немного по-советски. Брали с полки бакалейного отдела любую бутылку, наливали красное вино. Наверное, нет, не вино, наверное наливали кровь. Не обязательно - кровь человека. Ведь можно сливать сущность. Кровь этого мира.
  - Зачем? - спросил я.
  - Только сигареты и вино, - ответил я за него, - а что еще сказать? Но я путешествую? Вы думаете, я - один из этой процессии?
  - Это хорошо. Это хорошо, - заключил он, - но экскурсионный вход вон с той стороны. А вы выглядите бледно. Вы уверены? Впрочем, вы сами не знаете. Вот вам стакан вина.
  - Спасибо, - сказал я и выпил, - нет, я знаю. Но я хочу войти и посмотреть, даже если вы и уверены, что я прибыл с потоком откуда-то сверху, а потому не могу точно за себя сказать. Вы не понимаете? Но вы ведь просто продавец? С какой стати вам меня тестировать?
  - Вы либо точно со стороны, либо - большой гордец. Или были таковым раньше, при жизни. А я просто продаю. Хотите что-нибудь еще?
  - Не знаю, - ответил я, - хотя да. Тут есть поблизости гостиница?
  - Там, - он показал рукой в неопределенное место, - если она вам действительно нужна.
  -Но почему?
  -Не знаю, - он искренне пожал плечами.
  Я уже привык ко многому, а значит, попав в такое место (в любое, обладающее сходными характеристиками) нужно придерживаться правил. Пусть даже - и своих собственных. Ведь и нет других. Я разговариваю с продавцом в магазине. Но может быть, в реальности я вообще ни с кем не разговариваю. Может быть, я утонул и лежу на дне. Отличать правду от неправды можно. Нужно лишь начать. Это как первый сантиметр ползущего искателя. Потом, через метр, через два, он приспособится. Реальность - она как чья-то мысль.
  Я часто встречаю лжецов. Не знаю, почему их так много. Но я редко показываю, что я с ходу расколол этот орех абсурда. Зачем?
  С реальностью также. Если я ее не понимаю, то проблема может быть как во мне, так и в агрессивном характере среды.
  Я купил шоколадный батончик, лимонад и местные сигареты. Всё это я употреблял на улице, наблюдая за неспешным движением автомобилей. Сигареты мне понравились. Это был перманентный табак, удобный для того, чтобы начать делать из человека паровоз.
  Затем, я пошел туда.
  Дом Смерти - это резиденция. Фасад украшен словно бы вырезками из мозга. Но это не кошмары. Это не части мыслей, это не сегменты человека, но тут есть и лица, и глаза, и главное - это самые сокровенные знания, выраженные художественно. Может быть, сама Смерть это делала? А может быть, барельеф вырос сам собой? Я не мастер, у меня нет техники, а без техники в нашем мире не живут. Во всяком случае, это было ясно - когда я вернусь, то ничего не смогу сказать, а потому сочиню песню в молчании, даже без музыки. Тишина - серьёзнейший мотив.
  Конечно, тут когда-то были мастера. Может быть, когда строились все миры, сюда пришли и они - лестницы, инструменты, песок, цемент, гипс, краска. И, нарисовав общую модель, они показали Ей.
  Да, её тогда ввели, как хозяйку, и она сразу же была такой. Хотя, да, это отвлечения. Поэтика. Всё же хотя бы немного поэзии, иначе моё путешествие будет скупым, точно выводок мышей в осеннюю ночь. Рифма и сочетание слов и образов должны быть идеальными. Что касается прозы, то лучше меня тут бы справился Лавкрафт, но он давно умер. Да и навряд ли он путешествовал в такие места. Скорее, он осязал, будучи порой справедливым - существует и то, чему не стоило бы вообще существовать.
  Я встал рядом с процессией. Начиналась свадьба. Мимо меня шли жених и невеста. Я принялся размышлять - кто тут кто? Невеста - это образ смерти снаружи, внутри же будет смерть-старуха другого рода, стало быть, жених - это свежий жених, который идёт в этот дом, чтобы в браке получить новую жизнь. Но кто все эти люди? Если они не являются таковыми физически, то должны нести высокую смысловую нагрузку.
  Я кивал. Мне кивали в ответ. Жених светился бледным светом, волнуясь - наступал его радостный час. Невеста была бела и прекрасна, и мне кажется, она мне очень понравилась. Но разве они будут вместе?
  Тут была путаница - во всяком случае, для меня. И я прислушивался, стараясь сделать так, чтобы мое сознание само отыскало ответ. Мне нужно было расставить всё по своим местам, но я опасался спрашивать, чтобы не сломать тонкий дух церемонии.
  Здесь было много господ в торжественных нарядах. Много цветов. И вот - они вошли внутрь, и я - и знал, и не знал, и это доказывало, что я всё же нахожусь несколько в стороне от всего этого потока. Следом шли новые люди - один солидный человек, приподняв шляпу, слегка поклонился.
  - Вы туда? - осведомился я.
  - Идёте? - спросил он.
  - Да.
  - Не хотите ли перекурить?
  - Охотно.
  Он предложил мне свои сигареты, и я согласился, чтобы сделать новый шаг на этом непонятном пути. Что касается логики, то ее тут и не могло быть. О логике стоило забыть.
  - Вы знаете, что это за свадьба? - спросил я.
  - Конечно. Вы хотите войти? - спросил он, улыбнувшись.
  -Конечно.
  -Будьте осторожны, - предостерег он, - живые входят в этот дом с другой стороны. Но я не берусь вам указывать, потому что не знаю - нужно ли это делать.
  - Спасибо, - сказал я.
  - Почему?
   -Просто.
  Некоторое время я стоял на одном месте, но это чувство нельзя назвать нерешительностью. Это было нечто другое - конечно, вы должны знать категории места, категории людей, но здесь я не был уверен, что я вижу людей. Потому что это была свадьба. Когда человек рождается - кто-то говорил - играет музыка. Её надо представить. Нет, конечно, можно ввести некий обряд появления человека под ритмизированный фон, но здесь, скорее всего, музыка в ином эфире. Как много нужно слов, чтобы проза была похожа на стихи? Всё это смешать, всё это перевести в измерение, которое расположено на одном уровне с мышлением. Человек растёт, а там, среди полок, пусть даже - воображаемых - стоит виниловый проигрыватель.
  И вот, наступает момент. Звучит мелодия, и вы понимаете, что жизнь закончилась. Но на деле, это просто отбродила некая фаза. Субстанцию процедили, и вот теперь вас поздравляют.
  Я двинулся следом и вошел в Храм.
  И - я не ошибся - торжества начинались. Главным тут был жених, и с ним - невеста, невеста неневестная. Кругом виднелись невероятные букеты, которые то висели на стенах, то висели без стен, и, частично, были в руках процессии. Это были белые цветы - словно некие части абсолютного цвета, который проник сюда, чтобы с помощью него лилась эта странная музыка.
  Мне кажется, я ее слышал, и море равномерного белого света, точно части тела мегасущества, прикасались и старались поглотить сознание.
  Вот здесь была и она. Смерть. Она всю эту прекрасную церемонию и вела, сама одетая в наряд какой-то мифической невесты. Наверное, некий собирательный образ, синтезированный из всех существующих мыслей и смертей. И в ней - миллионы и миллиарды, всех тех, кто когда либо жил на этой планете и стал массой, слившись с этим светом.
  В этом контексте нельзя было говорить про ад. Ад, рай. Здесь же - свадьба и слияние. Наверное, первая брачная ночь, за которой - одно равномерное поле пустоты. Возможно, потом, оно послужит строительным материалом для новых людей и зверей. Ну а пока - остается лишь комментировать, и то - молча.
  Но, может быть, ад и рай - это пункты для личности. Но когда нет личности, то нет смысла что-либо накручивать.
  Смерть, хотя и была дамой, но ничем не отличалась от того образа, который принято рисовать. Это был скалящийся скелет, который немного облагораживало свадебное платье и фата. Впрочем, я здесь ничего не знаю. Мужчине была назначена невеста в виде образа, может быть, самого прекрасного в его представлении. Если бы хоронили женщину, то, наверное, у нее бы был прекрасный жених. Я думаю, что когда души вновь рождаются, тут есть нестыковка, но есть и продолжение общей линии производства на мировой фабрике. Фон потустороннего мира добавляет человека к общей глобальной жидкости. Но есть и пункт перерождения, и тут нельзя ничего понять - так как я человек.
   И это попросту не умещается в моей голове.
   Но затем, в течение жизни, образ самого прекрасного человека будет маячить где-то на задворках подсознания. Это - именно, именно то самое.
  Невеста неневестная.
  Смерть.
  Ну, а за женщин я не могу говорить. Видимо, они ощущают запредельного мужчину. Жених. Красавец. Радость, льющаяся из-за края. Мы можем продолжить здесь логическую цепочку. Что, если человек живёт в первый раз?
  И музыка и правда играла, и холод пьянил.
  - Объявляю вас мужем и женой, - смерть щелкнула своими зубами.
  После этого пел хор, и я стоял, завороженный всей этой холодной, ледяной игрой, не заметив, как она вдруг оказалась подле меня, щелкая своим мертвецким ртом.
  Смерть.
  Цветочки вокруг фаты смотрелись нелепо, и этот вид был призван проникать за пределы головы, в ядро души.
  - Тебя не приглашали, - сказала она скрипуче.
  Я был поражен этим голосом, который звучал в неких пределах, словно бы за стеной, словно бы внутри - методы сравнения здесь неприменимы. Мне нечего было ответить. Я дёрнулся, и всё вокруг начало переворачиваться.
  - Дай руку, - сказала она.
  Я ощутил прикосновение костей к своей ладони, и голову сжало - всё это напоминало погружение на большую глубину с целью остаться там навсегда, в виде множества и подмножества частей.
   -Договоримся так, - сказала она, - ты прибудешь десятого числа и подменишь меня. А я пойду погуляю за тебя. А?
  - Сколько? - спросил я.
  - Сколько хочешь. Ты мне нравишься.
  Я вздрогнул.
  - Я тебе нравлюсь?
  Моё дыхание остановилось, и я не смог ответить.
   -Держи ключи, - щелкнула она, - иди. Наверху встретишь смотрителя, он отведет тебя к живым. Я буду ждать. Ты это ощутишь.
  Надо сказать, что вышедший их общей процессии господин, тот самый, с которым я любезничал совсем недавно, проводил меня на другой этаж, и там я оказался в коридоре, по одну сторону которого были то двери, то комнаты-выемки с диванами и прочими атрибутами для посетителей, а по другую - картины.
  - Горд за вас, - сказал он, - но, прошу прощения, надо идти. Здесь вы в окружении живых людей. Это крыло предназначено для экскурсантов. С той стороны вход, как, впрочем, и выход. Там вы можете попроситься кому-нибудь в автобус. Прощайте.
  Ключи приятно холодили ладонь, более того, моя рука теперь продолжалась за пределами ключей, создавая ощущение бесконечности. Я подумал, что человек понимает совсем мало, потому что нет такой силы, которая бы добровольно заставила его чувствовать. Как огромен мир, и не нужно искать истину, нужно просто идти и смотреть - запусти меня сейчас на Юпитер, да хоть и на Луну, там будет своя система координат. Вообще, поиск символа, который можно бы подточить под идеальный идол - это хорошо до определенного предела. Но потом приходит тупик. Тем не менее, кто не верит, то не живёт.
  Я спрятал ключи в карман и смотрел на одну из разновидностей Смерти - это была проекция игральных карт из некой, прежде всего, виртуальной или ментальной, колоды.
  Всё это сложно. Человеческий язык не предназначен для описания таких вещей. Основная картина. Карты. И - сколько угодно проекций. Карты - не обязательно материальный предмет, ибо никто станет на них гадать, или играть, или производить прочие возможные действия. Их обычно выжигают прямо на поверхности души, чтобы субъект мог ими пользоваться, раскладывая мысленно, на поле ума.
  Вы смотрите на самого себя, на ту часть, где выставлена вся эта галерея и говорите - вот и ты, приди. Но она может и не прийти. Она скажет - знаешь, с тобой что-то не в порядке. Посмотри на свой ум. Посмотри, твоя личность - как гриб-паразит поверх твоей души. В чем дело? Ты жаждешь мамоны? Да, я в тебе, я просто картинка на тебе, да фиг тебе. Иди и ешь!
  Здесь она стояла в прекрасном золотом зале. Я не могу назвать ни одно из имён, все они просты, и все они не для людей, а уж если человек и владеет этим знанием, то скорее всего, он прошёл долгий маршрут, напоминающий вечность, и многие вещи из типичных пищевых цепочек ему чужды.
  Другая картина изображала даму, которая курила длинную сигарету, при ней был стоящий на задних ногах медведь, и он также курил. Что это был за медведь?
  Но только тут мне стало ясно, что до получения ключей я ничего этого не знал, а теперь все эти знания уложились в меня ровным слоем. Открытые листы с текстом, который сам по себе читается вслух, и я его понимал, словно бы знал всегда.
  Если ты несешь ключи, то ты хотя бы можешь попробовать натянуть на себя некую мифическую шкуру....
  Все это и прекрасно, и страшно, и неподготовленный человек тотчас умрёт, душа его скукожится, став похожей на гриб сморчок, она будет катиться по ветру, вместе с градом и дождём, потом упадёт, потом - черная вода, канава, водоворот. Потом, в будущей жизни, всё будет совсем плохо.... Скажут - плохая, черная судьба.
  Это вопрос прикосновения.
  Я прошёл к следующей картине. Это была ухмыляющаяся блондинка, и ее глаза забирались в мозг, и у меня не было никакой радости по поводу ее женственности. Я слышал ее голос. Зачем обольщаться, видя, как с тобой разговаривает древний механизм.
  - Ты, - сказала она.
  Я чувствовал, что она забирается дальше, очень длинная змея, целая катушка змеи.
   -Не сейчас, - сказал я.
  Она ухмыльнулась.
  - Ты можешь быть простой женщиной? - осведомился я.
  - Могу.
  Я понимал, что нет, не может, и в случае, если она попытается, эта катушка змеи задушит, не оставит от тела живого места. Впрочем, смерть хороша тем, что она проникает дальше - иначе бы природа души была бы проста, как рубль.
  - Иди.
  Я ее отпустил. У меня не было ни идей, ни иллюзий. Я не собирался никого убивать, в том числе - и себя. Её изображение замерло - это было втягиванием назад, в ячейку. Именно так все дело и обстоит - все они расположены в ячейках, словно коробочные конфеты в своих пазах. Какой-нибудь там 'Рот Фронт' - сладкий такой, полезный для вечеров с коньяком.
  На следующий картине была наездница на единороге, и я с ходу получил удар, посему - проследовал дальше.
  - Голодная, что ли, - проговорил я, - а может, и не она. Может, сервис. Вон, тот дядька. Тоже ж.....
  - Разговариваете с собой? - спросил у меня человек с видом натянутого и крайне зоологического интеллигента.
  - О, да, - ответил я, - мне сказали, что тут группы, и они приезжают на автобусах, и что при желании я могу попроситься на какой-нибудь из автобусов.
  - Конечно, - сказал интеллигент, - а вы отстали?
  - Нет, я практически местный, - ответил я, - даже не знаю, как сказать.
  Всё это было правда, и часть моего разума летала по коридорам Дома Смерти, наслаждаясь обилием закоулков. Она напоминала радостное животное, которое отпустили порезвиться в самый первый раз, а до этого оно маялось, сидя на цепи. Более того, было ясно, что эта сфокусированная половина и далее будет здесь, даже когда я уеду - и знание о перемещениях внутри этого Дома будет постоянно присутствовать в подсознании. Даже если меня вдруг привезут в то место, где царствуют инквизиция и порешат сжечь, то ничего не изменится. Это константа. Правда, огонь.... Нет, ну это не более, чем заблуждение. Душу нельзя просто так сжечь. Человек не дорос. Только гордыня его сильна в своей тьме.
  - И много вы знаете? - спросил интеллигент.
  - Не очень. Знаю, что тут много залов, и что все они хорошо оформлены. Что тут сказать? Вас сопровождает экскурсовод?
  - Да, конечно, - сказал он, - у нас есть, во-первых, один. То есть, одна. Это очень веселая дама, которая движется с нами всё время, пока мы едем.
  - Простите, - сказал я.
  - За что?
  - За то, что я перебил. Как вы едите? Вы движетесь через горы?
  - Нет, конечно. Никаких гор. Мы доезжаем до парома и стоим там довольно долго. На переправе всегда жуткий ветер, холодно, и потому никто вообще не выходит на улицу. Там - всё как на любой нормальной переправе, и даже есть магазин 'Дьюти Фри', но там тоже есть галерея картин, и я вижу, вы в этом специалист. То есть, я не знаю, едете вы там или нет, если вы спрашиваете, значит, здесь есть еще какая-то дорога. Там, на картинах, очень важные лица.
  Я тотчас понял, что я там был. Конечно, это было мгновенное знание, и холод ключей, врученный Смертью, регулировал мой ум. Не могу назвать роль, которая мне теперь отводилась - может быть, дежурный? Или - исполняющий обязанности. Но я точно видел, как автобус, будучи пропущенным через шлагбаум, заехал внутрь стеклянного здания, и люди в ожидании парома разбрелись, и странные лица встречали их. Я думаю, это - паромщики, а река эта - это та самая переправа, и она разделяет два мира. Всё это во многом символично. Прекрасные свинцовые тучи под действием ветра расплетаются, и эти косы тянутся словно бы через мир и дальше, по краям, по его скорлупе. Волосы иного мира - это и прекрасно, и ужасно - если бы я был изобразитель в краске или карандаше и пытался описать ад, то вид этих длинных утонченных туманов должен был меня всколыхнуть. Да, но это не ад. Нет никаких чудовищ. Нет никаких веществ. Нет ничего, нет зла, и эта трасса преспокойно пропускает экскурсионные автобусы, и люди могут пройтись по коридорам и комнатам Дома Смерти, но они никогда не увидят саму церемонию венчания.
  Что касается того города, из которого я прибыл - то почему он вокруг? Живые ли люди в нём обитают?
  Всё это за гранью моего сознания. Мы продолжали разговор с интеллигентом, но очень скоро мне удалось попасть в местный буфет, и это было прекрасно - я был голоден. И здесь было много сопутствующих картин.
  Обед прекрасной дамы.
  Я знал ее имя - это была одна из них, прекрасных девушек, образы которых вставлены в ячейки, чтобы какой-нибудь воин, охотник, а может быть - и злодей, словом, любой знающий, мог использовать его в ходе какой-нибудь злой сессии. Наверное, нет, не наверное, точно. Я это знал. Мне нужна была практика.
  Вино подавали в больших стеклянных кувшинах, и оно светилась неподдельной краснотой иной осени. Я понимал, что многое у меня теперь впереди, а потому - нужно возвращаться, а потом - только ждать, и это было в первый раз, когда что-то решалось за меня.
  - Ты ешь свой обед, а я ем тебя, - сказала меня девушка на картине.
  - Я знаю твоё имя, - ответил я.
  - Ты знаешь всех нас, но тебе незачем говорить имена, мы все с тобой. Это - совместный обед. Всегда кто-то кого-то ест, и весь мир состоит из взаимопоедания, но ты уже отделился от стада, выпей.
  Я выпил, но многие думали, что я выпил за них.
  - Вы правда что-то знаете, - сказал интеллигент.
  - У вас - поэтическое лицо, - ответил я.
  - Правда?
  - Знаете, для поэта были бы важны многие факторы, многие образы. Но я - просто путешественник. Так получилось, что в мире есть определенное распределение. Не знаю, правильно ли всё тут. Но всего не понять. Мы видим лишь край, но если сделать хотя бы шаг, хотя бы два.... Я понимаю, что мы привыкли жить в одной среде, и слабо представляем себе перспективу попадания в другую, довольствуясь нишей, которую предоставила нам природа. Но такая возможность есть - сделать хотя бы шаг или два и видеть - при чём, не нужно знать, что вам дадут награду. Да, если вы поэт, то ваша победа - это не ордена и медали, так как это не боевые медали, и на этой войне нет никаких критериев.
  Мы допили вино и вскоре двинулись в путь. Автобус был большой и теплый, хотя до тех мест, где над темной водой реки расплетались свинцовые тучи, было еще далеко - и там, в стеклянных залах, череда портретов паромщиков уже смотрела на меня, и я им не завидовал. Однообразная работа. Сомнительные развлечения в свободное время. Да и само время - бесконечный цикл. Наверное, местное время можно сравнить с электронным носителем информации. Диск. Всё это крутиться, безостановочно, пока не будет принудительного сигнала на останов.
  Автобус покинул город и шел полями, светило обычное осеннее солнце.
  
  
  
   Глубина
  
  
  Впору было поговорить о ключах. Я не знал имени существа, которое мне их дало, в классическом же понимании все вещи делятся на две части - добро, и зло. Теперь представим, что вы - какой-нибудь Брейвик. Вроде бы всё плохо, но штука в том, что в некоем поле, где ныне синими огнями подсвечиваются судьбы будущих людей, в форме этого свечения наблюдаются прекрасные фактурные образования. Это - новые смерти.
  Еще вчера их не было. Это значит, что цветы еще не взошли. Зима, весна, лето - нет, тут свои времена года, и никто не устанавливал закономерности. Если и был человек, который хотел всё это выяснить, то его, должно быть, уже задушили местные обстоятельства, и никто так ничего и не узнал.
  Это был алгоритм, и вас назначили вершителем судеб. Работа сделана. Теперь - медали.
  Речь же теперь, надо полагать, должна была идти о дежурстве - ключи открывали любую дверь, и здесь в положенный срок я должен быть оказаться на службе, чтобы встретить новобрачных там, в том месте, откуда я только что приехал.
  Так вот, цветы всходят на больших полях. Кто-то должен помочь их воплощению в материи и крови. И судьба вас ищет, ищет, пока, наконец, не находит, и здесь - акт чистой любви. Конечно, надо соблюдать все нити фабулы. Надо, чтобы в голове не доставало роликов, надо, чтобы каждый день невидимый червь глодал сознание и говорил - все плохо, все плохо, ты дурак, все над тобой смеются, надо пойти и взяться за оружие и просто ощутить свою власть над обстоятельствами. Здесь должно всё сойтись в одном месте. Не знаю, виноват ли человек, если есть внешний механизм, который все определяет, восстань, Брейвик.
  Говорить легко. Если оно вас выберет, вы начнете собираться в дорогу. Сначала надо получить лицензию на оружие. Это в том случае, если вы не мастер ножей. Потом, идем и покупаем себе ружье, продолжая плыть по волнам, по течению замечательной реки. Попробуйте, вступите в конфликт, скажите, что вам это не надо. Всё предопределено. Желания человека ничего не значат. Каждая секунда бытия уже расписана, но можно спорить на эти темы, тем более, что чем человек глупее, тем он громче. Но и молчание - не всегда золото.
  По сути, в жизни может быть лишь одна борьба - если тебя для чего-то выбрали, надо показать системе средний палец. То же самое, когда тебя никуда не выбрали.
  Всё это были мысли. Я ожидал, что нужно отправляться, чтобы дежурить, но времени было предостаточно. Мне пришло от Ивана, того самого, который готовился к Олимпиаде, но - к соревнованиям иным, так как в письме этом говорилось, что Олимпиада уже состоялась, а я и знать не знал ничего. Да, в графе обратного адреса значилось - Снов, ул. Узко-Широкая, 150.
  Что касается электронной почты, то тут всё было просто - написать таким макаром Иван никак не мог.
  
   'Привет, Алехандро', - писал он, - 'недавно я был по другою сторону гор, в посёлке под названием Камни. Там немного лучше, чем в Козлово. Но там и хуже. Слишком много людей, и есть две гостиницы, канатная дорога и много разной ерунды, а если подняться выше, то там в наличии - несколько коттеджей. Я остановился там, а утром увидел, что за туманами едва различим Субконтур - он выглянул, словно хотел меня поманить. Не знаю, что это значит. Но, наверное, там пролегает край. Знаешь, хочешь сходить туда? Я раньше боялся, а теперь мне кажется, что это вызов, особенно после того, как я не попал в призёры. Мне нужны другие победы. Что ты думаешь об этом? Неплохо бы прогуляться и посмотреть, что там происходит....'
  
  Конечно, стоило ответить Ивану, но пока я был занят другим. Если вы часто совершаете прогулки, подобно той, о которой писал в письме мой знакомый, то различные изменения будут повсеместны. Так, например, я пошел в магазин и купил сигареты, которых на самом деле не существовало.
   -Есть курить? - осведомился сосед по лестничной клетке.
  - Есть, - ответил я.
  - О, а что это?
  - Сигареты.
  - Нормально, - ответил он, - устал отраву курить.
  - Что за отрава? - спросил я.
  - В смысле? - не понял он.
  - А-а-а-а.
  - Я ж о том. Видишь, травят нашего брата, - проговорил он.
  - Да, травят, - ответил я.
  Я думал. Одинокий человек, наглотавшись американских таблеток, вышел стрелять. Брейвик не состоялся. Овцы были не в том состоянии моральной сои. Выводы, как всегда, не те. Истина ж - выбрось таблетки и выпей водки. И всё пройдет.
  Нет, всё это было лишь мыслями сопутствующими, я был сам с собой, и ключи обязывали меня открыть какую-нибудь дверь, и я стал думать - где мне начать? Открыть новый мир прямо здесь, в квартире, или же выйти и отыскать дверь где-то еще. Что-то подсказывало мне, что дежурство может состояться тогда, когда я решу, что мои действия самостоятельны. Это прекрасно. Так живёт весь мир. Дерево растёт и думает, что оно растёт само по себе, и им не руководит некая всеобщая песнь, да и дерево - это существо об одной ноге, и ему во многом всё равно, во многом параллельно всё остальное. И человек, в силу того, что органов чувств у него ровно столько, чтобы есть, пить и созерцать внутри этой маленькой круговерти, тоже живёт параллельно.
  Пиджак висел.
  Одно я, другое я, набор я, карты я - это когда всякая карта прописана в ментальном мире, и ты можешь вызвать ее и сказать - о, здравствуйте, я. Я-2, я -500, а вот и Я-12300, это очень хорошее я, и оно - лучший человек в мире. А сосед ниже - тоже лучший человек в мире. Даже если он ощущает себя потухшей свечой. Это комплекс жизненных механизмов. Комплекс сложных свечей. Если ты не умер, то ты все равно умер - но как понять моральную составляющую этого процесса. Кто дал право создателю придумывать мир-карусель? Он спрашивал у меня?
  Я думал и видел тени, светлые тени, которые, слыша меня, собирались вокруг, покачиваясь. И я не знал, что они, кто они, зачем они шатаются по комнате, выбрасываясь в окно. Наверняка, эта была та самая глубоко параллельная вещь.
   Пел Оззи Осборн:
  
   How many times can they fill me with lies and I listen, again
  Twisting the truth and they're playin' around with my head O.K.
  The things they will do and the things they will say
  When they don't really understand
  
  Песня была что-то типа: мой сосед, он - фанат наушников, но мир хочет у него отобрать наушники. Отдай, паря, во имя идей суеты, вот твой синий телевизор. А он прыгает, не отходя от кассы, на стол и воюет (конечно же сам с собой и говорит): не, ребята, вам не забрать, это - наушники модели эсэсэровской, 'Электроника'.
  И всё же всё наоборот, и слова - только штамп.
  Однажды, среди всей этой невероятной массы людей, которую надо любить, словно бы ты сам наплодил столько детей, появится человек, который первый договорится со Смертью, и она даст ему билеты в постоянство, в вечность.
  -На, сам смотри, кому давать, кому не давать. Можешь не работать с живыми, если тебе дорог кто-то, кто был раньше, можешь продать ему билет. Это сейчас он - черный, мглистый шар, это - состояние за зимой. А ты скажешь - ну всё, вот тебе билет. Но только не знаю, куда ты всё это денешь.
  Но никуда не пройти без проблем. Поэтому, такие люди и не рождались, и никто из живых еще никогда и близко не подходил к этому. Люди даже понятия не имеют, где и что. Но если надо познать, по делу, без того, чтобы вы грели в голове свой собственный жир, вам придется воевать, так как есть Система.
  Она тотчас включит красный огонёк.
  Danger!
  Я налил вина и слушал следующую песню:
  
  If none of use believe in war
  Then can you tell me what the
  Weapon's for
  
  Пиджак продолжал свое безмолвное висение, и его словом было тишина. Предметы имею разную степень соприкосновения, и самая страшная вещь - математическая пустота - непонятна, если пытаться понять ее в лоб. Если вещь является собеседником, ее голос - это ее голос.
  - Нравится музыка?
  - Да, - ответил пиджак.
  - О чем ты думаешь?
  - Моя мысль - она словно индикатор. Она всегда находится в одном положении. Но потоки идут.
  - Идут, - ответил я.
  - Масса отживших существ больше массы живущих. А ведь так было не всегда. Давайте разложим все вопросы по полкам.
  - Давай, пиджак.
  - Итак. Масса. Поиск еды, место на полочке в мировой пищевой цепочке, работа органов, поиск наслаждения. Что еще?
  - Поиск любви.
  - Любовь - это вещество, а у человека свои вещества. Не надо смешивать.
  - Значит, если будут существа иного рода, у них будет своя любовь?
  - Уж точно могу сказать, нашу любовь они не поймут.
  - Все относительно.
  - Все слишком относительно. Что тебе надо вне этой цепочки? Наслаждение - это машина для собстенной жизни. Если ты еще не наслаждаешься, то надо наметить пути, просто уровень счастья для всех разный. Животное ест, и оно счастливо. Если ты даешь ему еду, ты хороший, если нет - то плохой. Мир денег лишь немного отличается от мира животных, хотя в нем есть язык, есть надстройки, есть буфер, который стоит перед едой - таким образом, кажется, что все намного сложнее.
   - Но люди все равно умнеют, - ответил я, - и этому множество подтверждений - все больше деятельности переходит в интеллектуальную сферу.
  - В области духа - тишина.
  - Ну да, - я закурил, - тут ты прав, пиджак. 99% всей деятельности в области метафизики есть просто игры и больше ничего. Колдовство - игра с бесом - также не относится к науке. Значит, ты прав? Прогресса нет?
  - Есть.
  - Какой же он?
  - В области питания. Новые станки, новые технологии пищи. Самолет. Ты сел на самолет, перелетел в другое место, и теперь ты - потребитель на новом месте. Миграции потребителей. Перераспределение потребления и средств. Больше ничего.
  - Любовь - тоже игра, - сказал я.
  - Любить надо вообще, - ответил пиджак, - статическое висение на спинке стула вроде бы лишено движения, но поза полна любви. Любовь - умение ценить и наслаждаться чужим видом, и на это способен лишь Дьявол - ибо в нем есть что-то от игрока.
  - А Бог?
  - Разве есть дуализм?
  - Надо заварить чай. Но ты не можешь попить чаю.
  - Знания - лучший чай. Так, собственно, и высшим наслаждением человека может быть некое знание, ну и плюс сюда - немного частного.
  - Но такая любовь субъективна.
  - Научись любви у Дьявола, умей наслаждаться не призмой чьего-то образа в своей голове, а именно объектом. Когда два человека любят друг друга, они просто особенно любят каждый себя - хотя в процессе возникает связывание, взаимопроникаение. Хотя и нельзя сказать, что это не любовь.
  Играл Judas Priest, альбом 1976 года, Sad Wings Of Destiny. Я люблю рок-музыку за ее ритм, прежде всего, а понимание текста дано лишь тем, кто учил английский язык. Раньше слушали весело. Например, была песня 'Кентастик', то есть, 'Can't touch this', идентифицированная народно. Кто помнит? Я помню. Неверные ассоциации - это перебор образа методов - что упало, то пропало.
  А, конечно, это уход от темы и возвращение к себе самому. За окном - все та же осень. И жизнь перестанет быть параллельным миром, едва я соединюсь с самим собой, с тем, что сейчас должен сидеть за компьютером в редакции и сочинять очередную статью. Но иди же ты, иди мимо, вода обычных дней. У меня нет желания к тебе возвращаться. Я включаю хард-рок, чтобы освежить свою грусть. И она сильнее.
  И я сильнее.
  Где-то там, в середине лучистого дня, стоит офис, и люди переливают информацию из пустого в порожнее. Всё есть пыль и суета.
  - Благородный человек бездеятелен и осуществляет недеяние; человек низкий деятелен и его действия нарочиты, - сказал Лао Дзы.
  Однако, любая внешне правильная глубина ошибочна по отношению к жизни. Некогда виды боролись на полях живой природы, и выиграл самый умный, а далее - в ходе межвидовой борьбы, образовались общественные прослойки и принципы. Что новое может появиться теперь? Кондиционеры отрабатывают свой долг. Все люди - автоматы. Главный посылает сигналы. Возможно, он находится в двух местах одновременно, один - в редакции, а другой - все еще на борту Доньи Пас, где он занимается сбором черных плодов и монотонных теней. Я вполне могу допустить, что всякий человек может быть каким-то образом избран, и в этом случае ему доступны чужие мысли, чужие смерти, и даже - возможность побыть внутри совершенно другой души.
  Я открыл дверь, вошел в зал, где горели свечи, а за окном простиралась абстрактная хрустальная даль. Меня никто никуда не вызывал, и я понял, что я здесь, чтобы примерить на себе шкуру Дьявола.
  Я не знаю, зачем это надо, и для чего я вообще что-то примеряю. Наверное, правда вообще не обязательна. Все люди, должно быть, есть некие персонажи, но никто не догадывается. Было, впрочем, сказано - весь мир театр, но что толку, слова, слова. Другое дело, практическая метафизика.
  Человек живёт только тем, что было сказано.
  Я сел на стул в центре комнаты, и не было никаких других приборов. Я был сам себе инструмент, и сам себе хранилище, а также и работник этих темнейших складов, и было совершенно ясно, что и Он точно так же приходит в комнату, чтобы сесть на стул и осматривать невероятную глубину складов своих. Пиджак? Он где-то рядом.
  Попробуйте представить себе темно-синий провал моря, даль потухших жизней, холодный ветер, гасящий любой оптимизм.
  На всём протяжении этой бездны располагались ящики с архивами. Один архив, одна жизнь. Но, так как большая часть всей это массы достаточно однообразна, вся она шла своим путем. Но все это нельзя сравнивать с морской далью, потому что море не так уж страшно, а прочих воронок человек не видел. Спиральные галактики не имею таких же поворотов- они проще. Молекула ДНК? Нет, это неверное сравнение, хотя если бы сказать тут - мертвая молекула, спираль навсегда ушедшего, прекрасная форма отсутствия и бесконечной смерти - разве было бы это не правильно?
  Спускаясь вниз по спирали, я мог открыть любой ящик и вынуть экземепляр - здесь все было уложено собязательным порядком, который образовывался сам собой. Для существа-машины, если наш мир именно таковой, все этажи, все повороты спирали - его хранилище. Все века, все сотни веков он живет и накапливает массу, и ни одно существо не вырвалось на свободу. Здесь все. Если и были беглецы, то мы о них не узнаем. Любое растение, любое животное, любой человек - наличие всей этой коллекции можно определить как Смысл Бытия. Вы еще живете? Скоро ваша личность будет отправлена на хранения в тот рукав спирали, где появились свободные ячейки. Места много. Все виды космосов не имеют ограничений - и космос внутренний больше внешнего.
  - Правильная ли широта, тот ли этаж? - спросил я.
  - Любой этаж правилен, - ответил пиджак.
  - Но не верхний.
  - Человек может носить меня в душе, тогда я возможен, доступен. Но если тебе нужны, например, иные жизни - ты хочешь проследить всю большую цепочку своих воплощений? Я хотел сказать, огромную, но все же - мы не сумеем набрать число с большим числом нулей. Но всегда есть стандартная тысяча. Зачем вам больше? Интересны лишь последние срезы.
  - Если я хочу большего?
  - Теперь вы - хозяин. Ищите нужный ящик, думайте, что делать дальше - лучший кинотеатр - мозг человека. А если вам чего-то хватает, используйте объектную модель. А я всего лишь пиджак. Я здесь вишу и охраняю.
  Я попросил сигарет и вина. Их тотчас принесли:
  - У вас есть имя? - спросил я.
   -Конечно, - ответил субъект, - я давно вам служу.
  - В чем ваше сходство с человеком?
  - Я - совокупность. Один человек - лишь часть совокупности, один канал. Я - тысяча каналов.
  - А имя?
  - Их много. Зачем мне одно имя? Это скучно.
  - В чем разница между мной и вами?
  - У вас больше каналов.
  - И всё?
   -Нет. У меня - специфические каналы. А в жизни я просто ношу вам вино, сигареты.
  - А музыка?
  - Я принесу плеер.
  - Это и всё?
  - Я ношу каналы, а вы носите в себе все эти склады. Глазом обычного рыбака на берег реки жизни, Дьявол - это символ, который используют, чтобы придумать Богу антипод. Если сказать грубо, то это так и есть, но это неверно также и потому, что нельзя ломать всё существо мироздания. Все каналы - это как раз все жизни на этом темном складе. Вы из всех них состоите, вы принимаете новые объекты на хранение, у вас есть слуги, я, например. Всё это ни хорошо, ни плохо, и борьба, которую представляют себе люди, во многом абсурдна. Допустим, некий скачущий на коне архангел проткнет вас копьем. Тогда склад оторвётся от пристани и уплывет в темный космос. Смерти больше не будет, но так как это невозможно, вещь, которая находится выше всего этого, то есть Система, объявит о самоуничтожении. И всё. Извечная борьба - это просто включенный рубильник и ход тока по проводам.
  Он принёс мне плеер, и я включил музыку.
  
  Waiting for darkness
  Doesn't anybody see
  Deafened by silence
  Doesn't anybody hear
  Playing with fire
  But they're screaming
  When they're burned
  Out of the sunlight
  Hasn't anybody learned
  
  Ожидая темноту, и никто не видит, оглушенный тишиной, никто не слышит, играя с огнем....
  
  Это снова был Оззи Озборн, и на этот раз всё было немного в тему. Тогда обратился к избранному хранилищу. Сам для себя я являлся первооткрывателем, так как примерка эта была мне незнакома - хотя я и владел информацией о её сути (собственно, любое существо на уровне подсознания знает об этом).
   Я хотел коллекционировать.
  Некоторые люди тоже думают, что владеют жизнями. Существует мнение о суде. Нет, зачем? Зачем страшный суд? Он уже в том суд, что вы даже не боролись, а приняли всё с послушанием овцы. Но что тут скажешь? Ведь и не осудишь. Это есть согласие с формой, с моделью. Хотели, мечтали, боролись - или приняли все, как есть и росли на той грядке, которая была предоставлена.
  Это - состояние моно-существа. Вот тому субъекту, что принёс мне вино, сигареты и плеер, ему дела нет - что я думаю, и уж сто процентов - что там, по другую сторону этого хранилища, где цветы жизни посеяны, чтобы их потом убрали. Да и он просто парень. А все остальные жизни, которые теперь ушли....
  Это урожай.
  Возможно, однажды появится новый Прометей, который объяснит человеку, что живет он лишь для плодов осени, осени асболютно вечной, прекрасной и странной - и так же бессмысленной, и здесь он предложит выход - возможно, состоится революция, и бытие закончит существование. Физически, будет все тот жа планетарный шар, но машина исчезнет. Не о том ли говорится в откровении Иоанна Богослова?
  Я нашел нужную ячейку, выдвинул ящичек, набрал код и открыл крышку.
  - Вы меня давно не выпускали, - сказала она.
  - Не знаю, - ответил я, - нет, почему же, так уже было не раз. Помните, лет двадцать назад. А может быть - сорок. Точно так же была осень, и яблоки катились, словно шары воображения. И были они красные, словно солнца заката, множества закатов разнообразных реальных и воображаемых миров. И были зеленые сорта - словно просмотренные через очки светила. И лучший синий воздух уходил под самый потолок атмосферы.
  - Вам интересно мной играть?
  - Нет, - ответил я, - никак. Это данность. Вы существуете, как лист в гербарии.
   -Значит, всё остальное стало массой, песком.
  - Не совсем так. Ну, это математика. Еще больше - остаются связанные ссылки, а потому, если человек умер даже до нашей эры, ссылка остается в таблице, и вне зависимости от того, помнят ли люди, не помнят - не важно - я могу отыскать ссылку. Отыскать может и любой сотрудник - весь этот сегмент Системы надо обслуживать. Так как я - самый главный, я не могу ходить туда-сюда и заниматься черновой работой. Поэтому, ссылку ищет сотрудник. По ссылке мы можем достать тень, которая, с одной стороны - лишь темное пятно, с другой - практически накопитель памяти, и там содержатся все данные о жизни данного субъекта. Это не значит, что кому-то нужны частности. Но всё выглядит именно так.
  - А я?
  - А вы находитесь отдельно.
  - Значит, вы выбираете, кого оставить себе?
  - Нет. Послушайте, тут столько всего - тут практически все, ведь и живущие люди знают мир лишь таким, каким он рождается в мыслительном механизме, а значит, это - все, абсолютно все. Но я - не он, я пришел сюда на примерку - скоро станет ясно, подхожу ли я на эту роль. Меня скоро позовут на дежурство в Дом Смерти, но, чтобы я был готов, я должен воплотиться в Него и полностью ощутить себя Хозяином. По сути, сейчас нет никакой разницы, кто перед вами, и, возможно, в том и правда, что нет одного фиксированного Его. Но также я знаю, что еще совсем недавно я поднимался по лестнице - я ходил в магазин, где купил сигареты, а сосед попросил у меня закурить.
  - Там светло?
  - Нет, и тут светло, - сказал я, и тотчас тьма распалась, освобождая золотистый свет, который попадал в окна, - возьмите вина. Мы поговорим.
  - Лучше не надо, - сказала она, - ладно, вы насобирали всех, кто вам интереснее всего. По сути, самых лучших для вас персонально. Ну и что же. Вы меня выпустили, поговорили, и всё. У вас нет никакого личного интереса. Вы слишком холодны, для любви. Это интерес коллекционера, у которого в запасе - все личности земли от первого до последнего. Мертвых больше чем живых. А что живые? Тонкий слой на самом верху. А мы таимся. Все мертвые. Все отжившие. А вы уже наелись вдоволь, наверное, вас утомило всем этим руководить.
  -А что еще? - спросил я.
  -Выпустите меня погулять.
  -Как же?
  -Вы лучше меня это знаете.
  -Знаю, - ответил я, - а вы знаете, что я всем не распоряжаюсь. Что вы, есть правила, мне дадут по шапке, если я не буду их соблюдать.
  -Как же так? - сказала она. - Вы - великий и могучий, и всё в вашей власти. Вы включаете кнопку, и в моем темном мире загорается свет, я открываю глаза, и вы делаете так, чтобы я все знала, чтобы я не была глупой, надеясь, что есть какие-то шансы. А если вы захотите, то я ничего не буду знать. И мы выйдем в сад, практически - в райский сад, я буду так и думать.
  -Это напрямую райский сад, - сказал я.
  -Вы же не Бог.
  -Всё сложно.
  -Хорошо. Но вы можете создать иллюзию, что я живу, но все это будет временно - потом снова - небытие и сон. Вы наслаждаетесь своей властью над душами.
  -Есть Система, - сказал я, - я сижу тут, потому что я прошел по конкурсу. То есть, смотрите, на самом деле я - поэт тьмы, а это - собеседование на конкурсе. Но если забыть о том, что это - примерка личности на роль, а всё воспринимать так, как есть, то суть в том, что я прошел по конкурсу. А уж территориальная привязка - это уже другое. То есть, наверное, до конкурса я жил в Улье, и там было много других, сходных со мной существ, и какие-нибудь эфемерные (или реальные) родители предложили мне найти своё место в жизни. Я принял участие в конкурсе и оказался здесь, в условиях контракта много всяких пунктов, и есть даже такой, что если я не буду справляться, будут объявлены - во-первых, выборы, во-вторых, специалисты произведут подселение моего клона в человека и найдут Дьявола среди людей, и это будет более серьезный субъект, так как он, грубо говоря, прошел и Крым, и Рым. Но хорошо. Вы же понимаете, нет никакого царя мира подземного. Это работа. Это - контракт.
  -Значит, вы и сами маетесь?
  -Чтобы не маяться, я играю.
  -Точно. Вы же игрок.
  -Игрок - высшее состояние материи. Так как смерти мне бояться нечего, я выбираю для своего полигона энное количество людей, подселяюсь в них и делаю то добро, то зло, то что-то еще, но всё это очень обыкновенно и не является объектом восхищения или поклонения. Нет, впрочем, один раз я перестарался. Назначили комиссию. Жутко ругались всё, мне было стыдно, и я долгое время никуда не выбирался, и всякий раз я доставал вас, хотя есть еще и другие, кто мне нравится.
  -Я этого не помню. Я для вас - кукла. Да, хорошо, что я ничего не могу вспомнить.
  -Вы же спите вечным сном. Как вы можете это помнить?
  -И вам не жалко?
  -Жалко, - сказал я, - притом, я же говорю - это временно. Я вскоре снова стану человеком.
  -А что это за музыка?
  - Grim Reaper. Я люблю послушать что-то с энергией, что-то возбуждающее. Вы знаете, что музыка может владеть организмом так сильно, что это будет напоминать сеанс, камлание, полёт, падение с высоты. Вот послушайте.
  
  Я курил, понимая, что всё это затягивается, но выхода не было. Разве я сам решал? Но всё это было в первый раз, хотя по мере воплощения я понимал, что картина мне знакома, и я способен, будучи Им, говорить от его лица и даже гордиться своей собственной историей. Теперь, от лица Его, я мог посмотреть сам на себя и сказать:
  - Так и надо!
  - Не забывай, - послышался откуда-то голос Пиджака.
  - За кого из нас ты волнуешься? - спросил я.
  - Не вижу разницы.
  - Но я же могу установить причинно следственную связь, - ответил я, - все началось с цыган. Книга, изданная в нашем издательстве, не предназначалась для массового или какого-то прочего чтения, но работники проявили к ней странный интерес - обычно им дела нет до того, что уходит в печать, читают лишь редактор и корректор. И вот, мы - в игре. Все идет, как идет.
  - А ты думаешь, раньше я существовал?
  - Мне кажется, да.
  - Не забывай о сути сознания. Приятного времяпровождения!
  
  - Хорошее вино, - сказала она, - а зачем вы именно меня выпускаете? Вы что, меня любите? Представьте себе это со стороны. Наверняка, у вас есть чувство. Нельзя не любить.
  - Нет, если бы вы были живы, вас похитил монстр и где-то держал, то другое дело, - ответил я, - здесь ничего такого нет. Любовь - тоже чувство химическое. Конечно люблю. Зачем бы нам ходить по райскому саду? Нет, я сразу же не подумал про это, но любовь - логическое решение. Оно обдумано. Оно соответствует определениям.
  - Ужасно, прагматично. Никаких чувств. Одна схема. Если бы я была когда-то инженером или конструктором, я бы, может быть, наоборот восхитилась тому, как у вас все продумано. Может, вы меня с кем-то перепутали? А та, другая, постоянно бы вас любила. Даже во тьме. За ваши цифры, формулы, за ваш строгий порядок.
   -Не знаю, может это я такой, а он - нет. Вы не совсем в курсе. Хотя я пытаюсь объяснить.
  - Так что же?
   -Вы решили схитрить, - сказал я, - потому что уловили, что во мне много человеческого. Но я не знаю никаких технических аспектов. У меня только ключи.
  - Ладно, - сказала она, - вы знаете моё имя?
  - Да, но у вас нет имени. Только ссылка на имя. Но ссылка - это тайный номер. Он был еще до вашего рождения. И вообще, я не знаю, как присваивают номера. А имен может быть много.
  - Нет, смотрите, - она разжала ладонь и показала мне спичку, - как вы думаете, как я сохранила спичку? Вы о ней знали?
  - Нет.
  - Но вы же всё знаете.
  - Верно. Но, может, я плохо учился в школе. Еще там, там, совсем давно, хотя не важно, что там со временем. Про спичку....
  - Вот вам спичка, - сказала она, - я ее украла у него из коробки, и он не заметил. Но, пользуясь тем, что вы лишь пробуете себя на Его роль, я вам ее даю, не зная, что будет дальше. Придумайте что-нибудь. Правда, подумайте, вы сами у себя потом будете в коллекции, скорее всего, и, выходя в этот сад раз в сто лет, думать - что толку от всей этой прекрасно-золотистой стерильности? Держите. Никто об этом не узнает. А вас наверняка еще позовут. Вы же сами сказали.
  - Нет, не говорил.
  Я взял из ее ледяной ладони спичку и спрятал в кармане.
  - Нет, да, - добавил я, - да, всегда есть около ста дежурных кандидатов. На случай, если Он наберет много штрафных баллов, то возьмут кого-нибудь из людей. Но еще никого не взяли.
  - Вы уверены?
  - Да. Я же всё знаю. Но вот что будет потом? Скажите, вы вообще не видите во мне, или в Нём, или не знаю в ком, человека?
  - Лучше не рискуйте, - сказала она, - сделаем всё, как обычно. Вы уберете меня назад, достанете кого-нибудь еще и будете вести философскую беседу. Но вы не забудете. Нет, я вас не заставляю. Подумайте, я просто хочу выйти, хотя бы на немного. Вы бы тоже хотели. Отнеситесь ко мне так же, как хотели бы, чтобы отнеслись к вам. Я хочу подышать. Я даже хочу побыть сама собой, при чем, в своем времени - где меня окружали люди, которых я любила или ненавидела. Понимаете? Вернуться в свой мир! Снова быть собой, видеть в зеркало свое лицо и ждать будущих лет, и быть наивной, и ничего не знать о своей смерти. Ждать любви. Что может быть лучше? Тайна интереснее жизни.
  - Наверное, - сказал я.
  - Нет, я слишком много от вас требую. Но вы уже объяснили суть. Он достает меня и смотрит, может, как на продукт эксперимента. Наверное, ему нужна какая-та странная любовь, а обычные смертные женщины ему надоели. Его волнует то, что навсегда стало тьмой, но тут он ошибся. Между прошлым и этим пробуждением был промежуток, и спичка сохранилась. Нет. Я говорю - Он, но это же Вы. Одно и то же. Услышьте меня!
  - Вы пользуетесь моей слабостью, - сказал я, - и вам удалось её заметить. Кто из нас более расчетлив?
  - Но что мне делать?
  - Вы просто хотите выйти? Но я - это Он. Одно и то же. Каждое выбранное существо играет Его роль.
  - Да. Но вы - в первый раз. Вдруг вы и правда меня полюбите. В прошлый раз в роли Его были другие люди, хотя у всех них одно лицо - они приходят на службу в одну оболочку.
  - А вам нравится музыка?
  - Не знаю.
  - А я, вот, люблю, чтобы был драйв и энергия. Как будто человек в этом драйве может жить вечно.
  - Но вы не забывайте про меня, - сказала она.
  - Значит, вы хитрите. Хотя имени у вас нет. Но его можно поискать. Как вы думаете?
  - Нет, имя.... Может быть...., - она задумалась, - да. Вы правы. Я не помню своего имени. А вы?
  - Это искушение, - ответил я, - вот вам еще одна спичка. Или - пара спичек. Они более теплые. Храните их до следующего раза. Мне нужно идти дежурить. Я никогда там не был. Вы себе этого не представляете. Подумайте только, ведь я осознаю свою обычную жизнь. Я работаю в газете и пишу статьи. Потому - до встречи.
  
  
  Дальнейшее моё пребывание в темном зале можно было сравнить одновременно с одним мгновением и одной вечностью. И здесь важно дать определение сроку, потому что вечность, если задуматься, не может быть словом или описанием для ничего - она словно вода, и вам могут сказать - ну, как же, одна вода, две воды - как вы себе это представляете? И это отчасти так, но категории - это всё визуально, это всё ярлыки, а они созданы для того, чтобы продавать вещи покупателю. Они появились еще в древний период, когда люди учились меняться, учились накапливать вещи, а также передавали друг другу знания об этом процессе. Покупатель. Жизнь - покупатель. И смерть - тоже. И другой человек, пришедший на этот рынок с деньгами.
  Спичку я спрятал в карман, представляя, как всё это будет выглядеть при свете дня.
  Что-то, к чему нельзя прикоснуться... Что-то, в чем нет жизни. Пространство. Вакуум. Пустота. Выемка, мимо которой проходит взгляд. Лишь проходя вдоль стены и ощутив ее важный холод спиной, ты можешь повернуться и вдруг увидеть свет вне света, и тогда станет ясно, что жизнь - очень маленькая полоса, всё остальное - где-то там, в темных закромах у Хозяина.
  И я буду идти, как всегда. Зайду в магазин. Свет, шум машин, сотни и тысячи людей, как зомби, стоят в пробках, они не понимают, что можно жить без всего этого. Прекрасный, а может быть, ужасный привод для жития, когда никто у тебя не спрашивает - собирался ты жить или нет. Все это - необыкновенный реактор. Все бегут, а бегут они только для того, чтобы жизнь поскорее закончилась, и если я останусь при себе, если мой нынешний статус сохранится при выходе на свет, то среди миллиардов людей не найдется ни одной ни одной живой души, которая мне поверит.
  - Вы - хозяин?
  - Ну и что?
  - А где деньги?
  - Зачем деньги?
  - Вы же хозяин. Где деньги? Где ваши миллионы, хозяин?
  - Там нет денег?
  -Где - там. Если вы такой, то у вас должна быть куча денег!
  Их захлестывает страсть биологической силы, и с ней никто еще не справился. Монахи изолируют себя, чтобы потушить эту силу принудительно. Мощь жизни, реющий флаг биохимии, череда, очередь, круговорот, падение в бездну.
  Музыка в плеере поменялась, и теперь Exciter.
  Где моя ячейка? Я посмотрел вверх, вниз - энергия спирали, впитавшись в мой разум, была частью меня, и я был способен пробежать во всеми руковам и закоулкам мысленно, и здесь ответ приходил моментально. Но что же - наступало энергетическое пьянство, я переставал думать, я хотел смеяться, я даже забыл про нее - хотя это явилось следствием смены внимания. Разве не так мы работаем с компьютером, меняя окна и задачи.
  - А смотри внимательнее, - сказал пиджак, - видишь?
  - Вижу.
  - Чтобы заставить образ говорить, надо привыкнуть ко тьме. Без привычки, это напоминает употребление крепкого алкоголя в первый раз. Крепость тьмы весьма высока. Живые люди, прибегая к магии, вызывают духи умерших, но ты же знаешь?
  - Что я знаю? - спросил я, зевая.
  - Ага, ты опьянел. Копия в мире мертвых и душа - это не одно и то же.
  - Но что же это, Пиджак?
  - Душа перерождается. Личность кладется в хранилище. Достаточно логики, чтобы догадаться.
  - Но я уже знаю.
  Да, я понимал, что так оно все и работает , но что делать, если одна из них сумеет попроситься на волю? Это сложно, это непросто, это вообще в первый раз? Я еще не проверял крепость своей воли.
  - Мне надо отыскать внутри себя какие-то чувства к ней , - подумал я, - но звучит странно, ведь, будучи одной потухшей звездочкой, она олицетворяет всё моё бытие. Не знаю. Я найти среди формуляров запись о её жизни и даже инсталлировать её заново. Но зачем. Сказать себе, проснись. Нет, зачем себе. Имманентное ощущение о знании оставит меня при своем.
  Мне предстояло открыть хранилище и выпускать тени из коллекции. Их было много, и все они желали говорить, считая меня кем-то большим и главным. Хотя все это так и было, они думали о кем-то другом изделии из мира мыслящих единиц.
  - Это ты.
  - Это я.
  - Спишь?
  - Да.
  - Когда ты спишь, ты видишь сны?
  - Не знаю. Сейчас кажется, что вижу.
  - В прошлый раз я выпускал тебя в твое прошлое, - сказал я, - вон, видишь, то окно. Там - твой город и твое время, и все, кого ты знал, живы. Ты можешь делать всё, что тебе пожелается.
  - Когда ты меня заберешь?
  - Если хочешь, я сделаю так, чтобы ты не знал, что тебя нет. Виртуализация практически моментальная. Ты будешь жить полноценной жизнью, но она будет ровной, без всего того, чем была наполнена твоя реальная, та, далекая жизнь.
  - Почему?
  - Считай это райским садом. Я же тебе обещал в прошлый раз. А ты думал, что тебя выпустят в сад при стерильной клинике? Нет, может быть, такое и бывает, но я против.
  - Но что там будет?
  - Все, что ты хочешь.
   -Это все не настоящее?
  - Ты не узнаешь. Если хочешь, я дам тебе возможность кое-что видеть во сне. Тогда ты будешь задавать себе вопросы, кто я, зачем живу, и ты будешь не в курсе.
  -Ты можешь сделать и так, что я буду в курсе.
  - Конечно. Высшая степень бытия - игра. Поиграй.
   -Надо проснуться. Ты мне уже говорил, что там, далеко, у тебя не всё складывалось.
  - Я знаю, он или я, - сказал я, - может быть, нет его, и мне всё это кажется. Иди.
  Я его отпустил, и Он его отпускал. Он, другой, кто был до меня. Но он его не на свободу отпускал, и иллюзия мира была эфемерней, примитивней, и, потом, что здесь уже ничего не менялось. Я попросил, чтобы мне принесли часы. Появился прежний парень, может и не парень, но как его было назвать? Мальчик. Старый мальчик. Динозавр рода человекоподобных. Биоконструкция в одежде?
  Гарсон.
  - Гарсон, - сказал я.
  - Как вы думаете, - проговорил он, - если вам дали отпуск, что бы вы придумали?
  - Одно и то же, - ответил я, - понимаешь, дают тебе набор карт, ты разложил уже все виды пасьянсов, и ты уже знаешь, да, все будет красиво. Новый прекрасный пасьянс. Отпуск. Залегание во льдах. Ты превращаешься в прекрасную вечную воду, холодную и прозрачную, и Север осязает тебя, омывает твое тело своим вечным благородством. Ветра - большие и синие. Человекам страшно, только высокие души идут, тащат свои лямки, и никто не знает, зачем они это делают? Что покорять? Я лежу, наслаждаясь. Умиротворение в душе. Нет ничего более великого, чем это. И я понимаю, что поэзия спячки такого льда близка к абсолюту.
  - Да, вы насобирали тут множество личностей. Вот, например, поэты, - заметил гарсон, - словно бы обычный человек ни чем не интересен, а любая особенная личность придает дополнительные силы.
  - Но там много всяких людей, не только поэзия, и если бы рассматривать все как коллекционирование (а так же кто-то говорил мне), то получается, что вроде бы я ни чем не отличаюсь от любого другого коллекционера, пусть даже филателиста. Хотя марки - только бумажки. Их смысл нужно допридумывать.
  - Искусство есть генерация. Хотя, конечно, есть и наука.
   - Игра в судьбы - развлечение как будто банальное, - сказал я, - и чем дальше, тем грустнее. Снова судьба, снова всё предсказуемо, хоть бы кто-то восстал против всего этого, хоть бы один человек. Да я этого и не жду, потому что над этим надо работать. Надо встать со стула и пойти туда, наверх, я даже не знаю, есть ли у Системы централизованный пункт, чтобы там хотя бы спросить - что дальше? Так и будет вся эта катавасия - жизнь, смерть, жизнь, смерть. Будет ли что-то новое? Наверняка там есть алгоритм.
  - Может - цикл?
  - Цикл, друг мой, - проговорил я и глотнул вина, - люди задаются вопросами тайны бытия, амы с тобой - как подводники на аппарате, который лежит на грунте, и мы думаем, что будет всплытие. Там, далеко по коридорам, вроде бы должен быть командир. Я рассказываю тебе свою историю. У меня были отец, и мать, но жизнь в Улье невозможно передать простыми словами, и я, когда искал работу, постоянно совершенствовался. Заявление было отправлено еще до поступления в учебное заведение, где я учился на концептуалиста. Но я уже тогда был настоящим концептом, нужна была лишь небольшая огранка.
  - Вы напишите автобиографию?
  - А...., - я закурил, - а вдруг поздно? Говорят - царь темного мира. А мы возьмем и решим в один день добраться до командного пункта, и окажется, что торпеда попала туда еще тысячу лет назад, а мы, мы плавали в некой пене, мы надеялись, мы оттягивали этот момент, но никто не ждет, система не работает. Наш внутренний цикл - вот что у нас есть. Некий дежурный демон системы проверяет нашу работу. Тебя, меня, других прекрасных ребят. Он светится таким прекрасным желтым светом, и через некий канал он достигает когнитивной области человечества - отсюда возникают знания о Боге. А нам лень проверить. Мы думаем, что мы работаем.
  - И что же?
  - Я только предположил, - ответил я, - это патетика, потому что я - король пафоса и красивых логических фигур. Нравится это кому-то или нет. Но это так. Видишь, мысль разбредается. Нет концентрации.
  Он, не спрашивая, включил музыку. Песня была такой:
  
  When I stand and look about the port
  And contemplate my life, will I ever see my countrymen again?
  
  As the captain calls us on the deck, I take my things and walk
  To the harbor side I glance back one last time
  Fleeing our nation, our problems we leave behind
  Ships by the tenfold sail out on the tide
  
  
  -Наверное, 'Айрон Мейден', - проговорил гарсон.
  -А вы видели пиджак?
  -Да. Видел сегодня. По-моему, он стал вести себя по-другому.
  -Да, его поведение изменилось. Но как вы думаете - был ли внутри него человек или не был? Не может же пиджак изначально быть самостоятельным, то есть даже иметь какую-то свою пиджачную душу?
  - Мне кажется, так и есть. Человека в нем никогда не было.
  -Поразительно.
  -Отчего же? Ведь бывает и шапка сама по себе, без головы - и тогда думаешь, может, шапка сама по себе и не предназначалась для человека, просто кто-то так примерил - а все шапки прежде всего жили где-то в небе, летали, наслаждаюсь тишиной и высотой. Нет, у меня такой шапки никогда не было, да я и не ношу шапку - мне кажется, я жил в стране, где не тредовались головные уборы. Но когда я там жил? Мне никогда этого не узнать.
  
  Как бы то ни было, хард-рок лучше всего переливает куски бытия из одной ёмкости в другую, и мечтать можно долго. Это чувство. В моем распоряжении нет такого количества слов, чтобы выражать вещи правильно. В языке же слов больше, чем можно себе это представить, но кто сможет читать такой рассказ. Гарсон сказал следующее:
  - Вы не думали, сделать хоть что-то не так? Алгоритм собьется, или хотя бы изменит ход. Как вы думаете? Но я боюсь туда идти. Туда, о чем вы сказали. Но вы правы - что-то совсем нет никаких признаков жизни. Там, наверху, в офисах, где, возможно, могут находится люди из более директорского состава. Нет, я только предположил. У меня нет никаких сведений относительно того, если тут кто-то выше нас. Поверьте. Я очень давно работаю, а на выходных у меня имеется вполне приметная личная жизнь. И я не сегодня задумался - ведь оттуда не было никаких вестей.
  - Да, мы заигрались, гарсон, - сказал я, - что же делать? У вас есть коньяк?
  - Есть, конечно.
  - Несите. Мы заигрались, даже не представляя, существуем ли мы еще? Тут вы правы.
  
  Песня продолжалась:
  
  We flee the earth and face our harsh reality
  Will death be low mist that hangs on the sea?
  We run from the evil tongues, rash judgments, selfish men
  Never to be seen on these shores again
  
  
  Конечно, я просто запутался в своих рассуждениях. Всё временно. Может быть, надо было идти, но куда идти?
  Я выпустил одну поэтессу, и мы отправились бродить в серый свинцовый город, который, подогреваемый жаждой душ, казался самым светлым и священным местом. Поэзия способна придать красок чему угодно. Настоящий творец ритмических столбов прекрасен даже в тюрьме. Если говорить локально, то что там делать, в тюрьме?
  - Однажды это случилось в первый раз, - сказал я с тоской, - я стал слышать музыку. Она лилась повсеместно, и я понял, что она ни хороша, ни плоха - это самая настоящая иная музыка, которая принялась меня сопровождать. Появление ее нельзя было объяснить. С точки зрения физики - это невозможно. Нужно, чтобы где-то неподалёку был источник. Но я перемещаюсь, я хожу, в данном случае, мы идём вместе, нет никакого источника. Вы слышали?
  - Нет, - ответила она.
  Тогда я понял, что даже в таком состоянии, когда нельзя сказать, есть ли у человека душа, или это - тень, пятно, всё та же номерок из дьявольского гардероба, я не могу владеть существом полностью, хотя и нет никакого существа. Но всё же - я не писал эту повесть. Она прожила ее самостоятельно. И она продолжает что-то искать и не слышать - ей нужно не слышать, какие-то скрытые силы влекут ее куда-то в сторону спорадических посевов, и я ей не нужен.
  Хотя я всё могу. И это вообще - это не жизнь. Это материализация замысла. Я могу щелкнуть пальцами, и появится водитель на лимузине.
  - Куда едем? - осведомится он.
  И да, мы куда-то поедем, и не важно, не важно, что будет вокруг. Какой угодно пейзаж. Рай или ад.
  Конечно, музыка играла, потому что там сидел гарсон с плеером.
  
  On a cold October morning
  As frost lay on the ground
  Waiting to make my move
  I make no sound
  
  Всё просто, и всё сложно, и я решил с ней не играть. Можно было, конечно, сказать, что я - злой ребенок с искусственными глазами, или улучшенная версия бродячего пиджака-призрака из наших коридоров. Но - ни осудить, ни похвалить. Потому что другого нет, я один, и это всё - моё темное тело, и, в конце концов, я нанялся на эту работу. Только и всего.
  - Ладно, - сказал я.
  - Я пойду к нему, - сказала она.
   -Идите.
  - Не может быть. Вы сгорали от страсти? Когда-нибудь? Так сильно, чтобы никого не замечать?
  - Я уже сгорел, - сказал я, - а когда человек сгорает, его бросают как медную вещь в спирт, чтобы немного почистить. Идите, пожалуйста. У вас будет свобода выбора, хоть это и блеф. А мне надо идти.
  Она обняла меня с дежурной благодарностью. Я ощутил скрытую боль. Побольше бы.... Крови. Но крови нет, только синий песок. Он обеспечивает быстрое перемещение, быструю трансформацию. Прямо сейчас открыть окно и совершить побег, прыжок в никуда, всё в черту. Экстренный разрыв контракта. Никаких выплат. Никакой пенсии. Никакого Улья - там все будут тыкать пальцами, рогами, хвостами - мол, что ты, ты неудачник.
  Может, и Улья нет? Бесконечный цикл. Как же поступить. Вернуться и посмотреть ей в лицо и сказать - хотите выйти? Ведь недавно я работал в газете. Разве я не работаю там и теперь? О чем я пишу? Должно быть, банальные и скучные новости.
  Тогда, тогда надо будет всех выпустить, земля лопнет, и всё.
  Я вернулся.
  -Что это? - спросил я.
  -Infinite dreams, - ответил гарсон, - музыка должна быть плотной и тугой, как резина. Это вам нравится. А что до меня, то мне нравится все, что существует. А как иначе?
  
  
  Infinite dreams I can't deny them
  Infinity is hard to comprehend
  I couldn't hear those screams
  Even in my wildest dreams
  
  - Давай организуем рок-группу, - сказал я, - это альтернативно, гарсон. Одно и то же. Не знаю, как ты. Может, ты изленился, может, тебе ничего не надо. Но ведь когда-нибудь будет развязка. А потом - уже совсем ничего. Я думал об искусстве, а также о том, чтобы спуститься, наконец, и проявить себя. Но быть кумиром толпы не модно, да и никто со мной не сравнится, люди из чувства зависти начнут бросать в меня тухлые помидоры, и меня никто не оценит - всего лишь потому, что в мире отсутствует ценность и честь. Представь себе - это слишком идеально. А хэви-метал не бывает идеальным. Он тяжел. Можно стучать. Можно кричать.
  - Можно попробовать. У меня скоро отпуск.
  - Не скоро.
  - Тысяча лет.
  - Нет, ковать металл надо, не отходя от кассы. Хотя, знаешь, я импульсивен. Давай подумаем позже. Еще коньяку.
  
  There's got to be just more to it than this
  Or tell me why do we exist
  I'd like to think that when I die
  
  Хорошо, должно быть, что есть на свете Брюс Диккенсон. Я могу прийти, поклониться ему и сказать: признаю, что ты важнее, чем я.
  Но - всё то же. Ячейка. Коллекция. Гербарий. Мне уже и самому это надоело.
  Тогда я открыл дверь, и моя роль закончилась. Я был в своей квартире, из открытой на балкон двери доносился поток воздуха, смешанного с запахом обыденности. Всё было просто. Соседи жарили картошку.
  Ключи были при мне. Должно быть, следовало поспешить - где-то там начиналась Свадьба. Там, далеко, и лишь в голове это отзывалось музыкой, шипением, как будто понемногу испарялся мозг. Первое время я думал, что неплохо было бы отправиться на работу в газету, чтобы проверить - работаю ли я там. Но наваждение вскоре ушло. Конечно, о чем речь. Я там работал, я писал статьи. Мне даже позвонил Главный, и я едва не спросил у него - как там дела на Донье Пас, но вовремя остановился. Я лишь поставил его в эту роль, на деле - это был кто-то вроде меня, мой темный предшественник, успешный кандидат, идеальный работник.
  - Всё пишут слишком рамочно, - пожаловался он, - а я подумал, что если и не делать так, то все равно никто ничего не заметит.
  - Сразу не заметят, - ответил я, - надо приучать читателя к качеству. В обратном случае, мы их приучаем к тому, что нет никаких требований.
  - Все заменяет Интернет.
  - Никогда. Сам по себе Интернет - просто сеть, но она создана человеком.
  Я задумался об Улье, но мысль не хотела мне поддаваться, и реальность беднела - мне требовалось множество синонимов для ее описания, я не знал ни одного. Вещь. Нет. Вещизм. Вещественная куча, где мысль сжимали, сжимали, пока не потекла вода, пока не лопнул телефон - нет, он не лопнул, но ожил. Это была Света.
  - Завтра выходной или нет? - спросила она.
  - Почему выходной?
  - Ты не знаешь?
  - Ты меня озадачила. Давай посмотрим в Интернете. Да, выходной.
  - Ну ладно. Не хочешь ничего мне сказать?
  - Нет.
  - Пока.
  - Пока.
  
  
  
  
  
  
  ??????????????????
  Игра Смерти
  
  
  
  Многие животные умеют играть, и это - хорошее свойство, особенно если посмотреть, как кошка играет со своим хвостом. Это - зачатки творчества. К сожалению, все устроено так, что кошке никогда не взлететь над тюрьмой собственного материализма и не модифицировать эту игру. Взгляд сверху прост, вам не надо вдаваться в суть онтологии - вот кошка и хвост, а дежурный ум вам скажет - яйцо и курица. Что было раньше?
  Вопрос этот очень прост, и я сформулировал его, когда садился в самолет - я знал, что происходит, что было и что будет, но ощущение завороженности напоминало древесную камедь. Мы все летели и летели, то входя в облака, то выходя из них. Многие пассажиры спали.
  - В будущем будут планшеты, - сказал я, - но пока еще их нет. В своих играх смерть проникает далеко вниз по шкале времени, а привычка к вещам - да черт с ней, с этой привычкой. От всего можно отвыкнуть достаточно быстро - где-то нет электрического света, и люди читают при свечах.
  Я читал при помощи самолетного света. Со мной были Фолкнер, Гоголь, Сол Беллоу, Филип Рот и всякие журналы. Итак, что первей - яйцо или курица? Конечно яйцо - потому как птица - потомок динозавров, а у тех также были яйцо, и, наконец, Большой Взрыв все же больше яйцо, чем курица, и больше тут нечего доказывать.
  Кто водит? Кто задает правила? Если игра расчитана на один тайм, то самолет должен упасть, если что-то еще - мы приземлился и действо продолжится где-то в другим месте. Я предподчел ни чего ни у кого не спрашивать, но можно было согреть ожидания коньяком и поразмышлять о вопросах, которые почему-то не хотел выходить из тени.
  Еще недавно мы шли по улице, и неспокойные тени от деревьев, колыхаясь, были созидателями ветра - никак не наоборот, и она сказала:
  - Если бы вы ничего не сказали, я бы, быть может, была бы счастлива, но вы взяли и все выложили. Как же это гадко - знать так много! Разве вам самому не противно? Все же вы - мужчина, и, видимо, любите какие-то своим мужские игрушки, даже будучи Директором Тьмы. Нет, поверьте, я не вижу никакой разницы между мальчиком, который обложился машинками и говорит: ввв, ггг, ззз, - он заменяет своим звуком мотор. Он весь в игре.
  - Ничего такого, - отвечал я, - вы видете понятные вещи. Вы знаете языки других людей.
  - А вдруг вы все таки меня любите?
  - Люблю, - ответил.
  - Скажите, скажите это еще раз.
  - Это принуждение?
  - Нет, я этого не слышала. Говорите.
  - В любви больше любви, чем вы можете себе представить, и, конечно же, в моей любви к вам. Зачем вам знать правду? Давайте жить без правды. Что вы хотите?
  - Любви.
  - Любви как занятия?
  - Я хочу чувствовать то, что чувствуете вы. Вы должны все рассказать.
  - Тогда давайте зайдем в кафе, закажем вина, я буду рассказывать, и тени кафе будут копировать мой рассказ.
  Тогда мы так и сделали. Я размышлял о мастерстве Чехова совершенно не переходить к форме длинных фраз, выражать суть, оставляя человека в некоей сухости - что-то вроде стиля в футболе, про который говорят - сушить игру, играть от соперника. Все есть игра, но сколько мне лет, и стал ли я умнее? Когда я вернусь в редакцию, я стану прежним, и, возможно, потеряю память, и мне придется проходить сеанс регрессивной терапии, чтобы вспомнить все - но и вспомнив, я не смогу поверить в то, что был здесь - а ведь она продолжит быть во тьме.
  Я хотел спросить: как вас зовут - но осекся - она полагает, я все знаю. Надо выжидать.
  И вот, было вино, и колебания воздуха были разбавлены с помощью Depeche Mode.
  - Мы можем отправиться очень далеко, - говорил я, - и эта даль ни чем не измерима - даже если у меня не хватит воображения, чтобы менять векторы, мы все равно куда-нибудь попадем словно бы случайным образом. Не имеет значения, сколько вам было лет, когда вы умерли - вы ведь хотите быть молодой и красивой. А если вам нравится более поздний возраст - выбирайте его. Наша нынешняя прогулка может в разы превысить ту жизнь, которую вы прожили - а нутро ваше продолжает стонать - хочу любви, хочу любви, хочу выйти. Выйти. Этот мир накопил в разы, в сотни раз больше, чем есть в реальности - там вам станет скучно. Годы - словно предмет в камере пыток. Раз, два, три - все конечно. Не начинайте заново. Вы може выпить вина в сто раз больше, чем это возможно - пейте, станьте вином. Когда вы захотите спать, я возьму вас в виде бутылки - но это на период сна, не бойтесь. Вы оживете, мы будем ехать дальше и искать смерть. Вы поняли меня - смерть в виде угасания, в виде усыхания осеннего листа, также интересна, однако, в мире есть немало необыкновенного - варианты, новые версии, следующие прочтения. Если происходит массовая катастрофа, я выбираю себе лицо - эта личность попала в катастрофу и страдала. Она не выжила. Я надеваю личности, как одежду.
  Она и правда превращалась в вино, и мне это нравилось.
  - Есть вещи, которые вызывают у меня вопросы, и я не нашел на них ответы. Однако, не думай, что увлечение смертью - единственно возможное. Есть версии. Есть разночтения. В конце концов, мне доступен весь путь от начала до конца - можно представить, что я живу в виде какого-то человека - и это будет необыкновенный трип.
  - Ага, - сказала она.
  - С годами у меня исчезает желание острых углов, крайних красок и обязательного драйва. Если сравнивать меня с художником, то я взрослею - однако, нельзя терять полностью то, что наличествует. Мы можем сесть на самолет и разбиться.
  - Заманчиво. А что потом?
  - Что хотите.
  - Любовь. Но если сначала любовь?
  - Океан.
  - О. Океан.
  - Вы должны научиться прислушиваться к моим словам, если вы хотите получить большее. Поймите, не я даю, но вы берете - но я не могу дать все, чего вы не просите, потому как я не могу быть постоянно увлеченным исключительно вами.
  Она кивнула.
  - Впрочем, вино, наркотики, оргии - все к вашим услугам. Поэты в качестве наркотиков используют стихи, как и музыканты, хотя все больше это относится к классической музыки - именно она создает храм звука и души. А теперь смешаем все вместе - огонь необыкновенных тел и утонченность Моцарта, драйв Металлики и стремительное пикирование B-747, внутренний рейс JAL 123, 1985, и вот - Дьявол собирает лучших поэтов на чемпионат по поэзии. Я спрашиваю именно у вас.
  - Я - вино.
  - Это хорошо. Но я хочу рассказать вам о том, чего не знаю сам. Итак, я знаю, что существует Улей, и что задолго до начала своей карьеры я родился именно там. Отдельные представители Улья также представлены в нашей системе координат, но что дальше? Я не помню своего рождения.
  - Что такое Улей?
  - Он находится не здесь, а за пределами. Большего я не помню.
  - Бросьте. Будьте вином.
  - Хорошо.
  - Мы - два вина. Давайте смешиваться. Будем бурлить.
  - Давайте.
  
  Теперь, словно бы корабль в водах безмолвия, самолет продолжал свое монотонное движение, и только теперь я подумал - где же она? Почему я лечу без нее? Я передумал? Может быть, то был не я, и полнота информации мне недоступна. Мне стоило пройти по салону и поискать ее, но как ее звали? Имя - именем, но номер - это константа, итак - я подойду к ней и скажу - о, вино загустело, номер S. Мы летим на этом самолете, потому что этот самолет не пребудет в пункт назначения, но понятие времени ныне уже не применимо - все это уже случилось, и ныне к моим услугам - лишь интерпретация внутри копии. Кто-то бы подумал, что меня волнует визуальный эффект, но это - примитив, смерть - великая и большая энергия, состоящая из своих собственных молекул. Смерть - не просто окончание жизни, но также и генератор этой необыкновенной волны, которая имеет свои собственные колебания на определенной частоте - таким образом, игра смерти выше и важнее, чем это можно себе представитью
  Виды осени, виды зим, виды страха и тьмы - лишь заменитель общих понятий, потому как у меня нет клавиатуры, чтобы писать на языке смерти - да и смогут ли читать эти слова живые?
  Я встал и прошел по салону, чтобы посмотреть на пассажиров. Нашим следующем пунктом должен был стать Лас-Пальмас.
  Один человек сказал мне, что смысл жизни - в поступках. Я бы показал ему вечность, но у меня не было времени, и я сказал ему до свидания. Но кто это? Семен?
  Я кивнул и улыбнулся. Он удивился:
  - Я вас знаю?
  - Семен?
  - Нет. Меня зовут Боба Кандолупский.
  Было понятно, что он выступил - словно бы в армия в самом себе, словно бы собиратель тьмы - он не могу узнать меня, потому что для него это был его тайм и его самолет. Но где же она, и как ее зовут? Нет, я не мог найти ее среди многичисленных пассажиров рейса KL4805, и потому, я вскоре вернулся на свое место. Может, ее и не было никогда?
  Я должен сказать, что Создатель вызывает уважение, если рассматривать весь проект целиком - пространство вокруг плотно упаковано образами прошлого, будущего, мертвых во всем многоообразии, однако в том, что человек ничего этого не видит, есть большая польза - иллюзия может быть прекрасной. Главной проблемой становится глупость людская, однако, и здесь есть смысл. Но человек не видит демонов. Демонов же надо рассматривать как служебных существ или даже модули или программы, если считать всю землю гигантской энергетической машиной. Если ваша смерть близка, неподалку от вас появляется Вестник, существо с длинным носом - оно ходит за вами по пятам, ожидая скорого конца. 'Носик' работает. Когда торжественный и ужасный момент наступить, Вестник будет рядом - именно он будет транспортировать вас к Конвейеру.
  Но что же за Конвейер, спросите вы? Это - части машины. Ничто на свете не происходит просто так. Нельзя сказать, что сначала вы поедете, а потом уже никогда не приедете. Все сложнее.
  А небо как будто бесконечно, всеобъемно, облака - части большой души, и самолет продолжает свое движение, и все Вестники скромны и как-то сиротливы - они не настоящие, потому что это событие уже произошло, и они - как будто бы эмитация реальности истинного момента.
  А вот еще один из них, его глаза - не глаза, его душа - совсем не душа, но кто он? Он смотрит на меня, что, если завести с ним разговор.
  - Ну и как ты?
  Он насупился.
  - Ты умеешь говорить?
  Он что-то говорит, но, оказывается, мне известен этот язык, хотя стандартный Общий Язык Бесов мне известен - на нем могут говорить даже гуманоиды, спускающиеся в атмосферу в поисках счастья.
  - Какие еще языки ты знаешь?
  Он снова не понимает. Я тоже не понимаю.
  - Ты знаешь модульный язык-шар?
  - Вернешься через сон, - говорит он.
  - И куда же я вернусь?
  - Ты же собираешься ехать на работу?
  - Работа, - я задумался, - где-то там, где-то в нигде. Спасибо, уважаемый. Но разве я буду там?
  На минуту он становится обыкновенным человеком, это затуманенный безмыслием тип с банкой кока-колы. Он открывает кока-колу и не смотрит на меня, будто бы так и надо. Нам сообщают, что впереди нас ждет радостный, счастливый Тенерифе, и при этих словах мужичок улыбается, но смотрит не на меня - ему интересны окружающие нас люди. Он напоминает ловца бабочек.
  - Ну скажи что-нибудь, - сказал я.
  - Где ты взял этот плеер? - спросил он.
  - Не знаю. Где-то взял по пути. Я не могу жить без культурного фона.
  - А что у тебя есть?
  - Пинк Флойд.
  - Я слушал Флойд Пинк.
  - Где же ты его взял?
  - Я его вообразил. Только я подумал об этом, как он уже оказался во мне - я его слушаю, - он дотронулся пальцем до лба, - вот так. И сразу же играет. Если человек услышит эту музыку, он умрет, потому что это музыка ада.
  - Дашь послушать?
  - А как? - он снова дотронулся пальцем до своей головы. - А никак. Хочешь голову мне отрезать? Вон, смотри, - он показал в сторону, - какой, а? А тот. Мне все они нравятся. Скоро затарюсь. Ты это, не забудь потом, не вставай по будильнику, если будешь идти через сон. Через сон надо остаться наполовину там, тогда будет приятно. А вон, смотри, какие а?
  Он помахал рукой - две девушки помахали ему в ответ.
  - Люблю опт.
  Я подумал, что мужичок должен был вернуться к своей прежней форме, однако, этого не происходило, и он продолжал осматривать будущие жертвы со светлой отрадой то ли ученого, то ли маниака.
  - А не скажешь, кто ты? - спросил я.
  - А, - он махнул рукой, а потом сделал кому-то жест - здесь он напоминал спортсмена-олимпийца, который вышел на дорожку на открытии игр, - вот, и ты. И ты. А ты? Тебе что надо?
  - Ничего, - сказал я.
  - Капитана не бери, - проговорил он, - он не наш. Он притворяется. Он такой же, как ты.
  - О.
  - А что, о. Набирается любителей бесплатно поторчать, а я что? Да пусть они и будут себе и увлекаются, я ничего не могу сказать. Ты же ничего не делаешь и мне не мешаешь ни чем.
  - Но если бы мешал?
  - А? - он уже меня не слушал, показывая какой-то одобрительный знак какому-то пассажиру.
  Все было так, как он сказал - когда мы приземлились на Тенерифе, я увидел вышедшего в салон командира, и это был Главный. Лицо его, впитавшее колебания поддельного будущего, было одухотворено, и я решил ничего ему не говорить. Оставалось лишь дожидаться развязки.
  Я мог переживать эту катастрофу множество раз, и однажды возник бы справедливый вопрос - да, но справедлив ли он? О том ли я думаю? Ведь за пределами видимого мироздания находятся похожие пространства, и многие из них почти точные копии нашего - они напоминают некие отражения, что отлетают от эталона - но чем является этот эталон? Открываются ли эти двери?
  Время столкновение близилось, и я был готов к тому, чтобы собрать вещество смерти и выйти в путь - оно бы, должно быть, хранилось бы у меня в сумке, и, возможно, однажды нашелся бы и покупатель. Пока это лишь догадки.
  
  
  
  
  Дежурство
  
  
  
  
  
  Человек, растущий на другом континенте знания, однажды скажет:
  - Покажи! Я не хочу быть деревом! Я не хочу плестись. Когда-то, за пределами небытия, я врос в другое растения, мои руки стали венами, и сам я - набор годовых колец, пожалей меня! Гайдинг был напрасен, знание способно стать источником ненависти и боли. Форма! Я хочу от нее отвязаться.
  Земля - большая голова, но она может не заметить режиссера - некоторые виды эгоизма способны быть материалом для очень крепких оболочек, и сканирующий сигнал ядра, проскальзывая мимо, может пойти, как говорят, лесом. Раскладывая это на компоненты, мы видим систему, которая управляет бытием. Путешественник вне континуума не способен объять даже малую ее часть.
  Я был на проходной. Дежурного парня я тут же окрестил чувачком - слово это очень бодрое, и здесь уместно вспомнить утверждение о стакане, когда один говорит, что стакан наполовину полон, а другой - что он наполовину пуст, потому что впереди меня ждали коридоры, длина которых могла превышать расстояния между планетами.
  Я улыбнулся и дал документы:
  - Здрасти. Как дела?
  - Спасибо. Я вам штамп поставлю.
  - Конечно, - ответил я, - а я все думал, кто тут будет - человек или пиджак. Оказывается - человек.
   - Какие у вас еще документы?
  - Вот, - сказал я, - у меня есть Паспорт Смерти. Смотрите: Имя - Смерть, фамилия и отчество - тоже Смерть. Даже фотография. Видите - это я.
  - Очень приятно видеть вас здесь, - сказал он, -Смерть. Так романтично. Всегда мечтал увидеть вас лично.
  - Мне кажется, здесь довольно холодно?
  - Иногда из коридоров приходят сквозняки, наполненные чужими шумами, и хочется спать, и тогда я пью кофе. С собой на дежурство я беру много книжек.
  - Я знаю много рецептов, чтобы не спать, - сказал я, - кофе - вещество, из-за которого лицо становится коричневым. Жители Улья все сплошь кофейного цвета, потому что все как один - бесы, хотя не все определения тут точны.
  - Вы знаете, что такое Улей.
  - Я думаю об этом.
  - А мы по неделям дежурим, - сообщил он.
  - Неделя обычная, или, может, по меркам Юпитера или Сатурна?
  - Что-то вроде такого, - сказал он, - откуда вам это известно?
  - Я вам взял в подарок кофе и коньяк, - сказал я, - а также, несколько книжек. Наверняка вас не снабжают коньяком.
  - Точно, - ответил он, - ну хорошо. Вот вам штамп. А что за книги?
  - Классика, - ответил я, - а радио у вас есть?
   -Есть.
  - Могу перекачать вам записи. Сейчас хорошо, а ведь еще лет десять назад такого не было, чтобы вот так, запросто, взять USB-носитель и передать музыку товарищу. А помните, был когда-то blue tooth? То есть, он и сейчас есть, но кому он нужен?
  - Помню, - ответил он.
  - Интересно, вы воспринимаете время так же, как я?
  - Думаю, что да.
   - А когда у вас обед?
  - С собой берем. Вон холодильник. Вон диван. Ночью можно поспать, все равно никто не ходит. Да я и дверь закрываю. Теоретически, кто-то или что-то может прийти с той стороны, но последний такой случай был очень давно. Тогда что-то утащило дежурного. Но я ж и говорю, это редко, это реже, чем падают пассажирские самолёты. И там, там есть телевизор. Только он надоел. А книжки я уже все перечитал. Все на свете.
  -Утащило?
  -Ну.... В эту сторону, вы знаете - до следующего пункта, где есть живые люди - несколько километров по коридору. Если вы лично знакомы с большими расстояниями, то это должно воодушевлять. Всего лишь несколько км. А вот туда - я даже не знаю, может быть, вся бесконечность, во всей красе. Тысячи, миллионы, миллиарды километров. Кто даст гарантию, что оттуда ничто не выйдет? Гм. Ну я так.
  -Но это точно?
  -Это было довольно давно. С тех пор не было таких случаев. Хотя иногда слышатся звуки. Коридоры могут насчитывать миллионы и миллиарды километров.
  -У вас есть оружие?
  -Револьвер.
  -Не густо.
  -Нет, вы утрируете. Вот ваш паспорт.
  Он улыбнулся. Человек на пороге.
  - Кто-нибудь оставляет свои автографы?
  - Лучший автограф - образ. Это мне сказал Доктор Фауст, когда я ставил ему визовый штамп. При нем был только чемодан. Не имею никакого понятия, куда он шел.
  Бесконечность начиналась, и это были первые шаги бегуна на длинную дистанцию, где сам бег представлял из себя смешение всех возможных координат, нанизанных на техническое особенности системы. Ряды плафонов рождали большую монотонность. Периодически попадались холлы с диванами, столиками и цветами, и там можно было передохнуть, поглядывая в окно, где всякий раз обнаруживался один и тот же зеленый парк с нервной и сырой листвой. Телевизоры предлагали различные сорта музыки - но больше ничего. Певцы на отдельных каналах пели на неизвестных языках, а потому, моим единственным другом была сигарета.
  Когда полости дивана было обнаружено одеяло, я укрылся им и закрыл глаза. Я был путешественником внутри математического инферно. Иррациональность хаоса была надежна причесана целью моего пути.
  Снова коридор - я считал шаги, упражняя свою память в области цифр. Небольшой бар в следующем коридоре помог мне снабдить мышление пивной пеной - легкие закуски были мне в помощь.
  Следующее одеяло - и никаких снов. Жизнь человека закольцована, смерть и рождение - это и то же. Однако, существуют немыслимые расстояния.
  Посреди ночи я встал и прошёлся по коридору, пощелкал ручками дверей. Куда могли вести эти двери? Визуальное представление, мозг. Каждая дверь могла вести в другой коридор без начала и конца, безо всякого выхода - существо, которое бы сумело насладиться движением по векторам, скорее всего, было знатоком иной математики.
  Парк за окном, должно быть, представлял из себя константу, однако, мне удалось открыть форточку - влетавший внутрь воздух был колюч и северен, и я тут же отказался от своей затеи.
  Мне представился висящая в космосе громоздкая конструкция, увитая трубами - все эти переплетения и были моими коридорами и моими миллионами шагов.
  Следующим днём я решил сначала никуда не идти, оставаясь там же. Цветы тишины в моем сердце росли непринужденно, телевизор радовал разнообразием стилей, однако следовало подкрепиться, и я двинулся дальше.
  Спустя пару часов ходьбы я набрёл на буфет.
  Это было неплохое место, учитывая типичную барную обстановку, ценники, стильные плакаты и даже наличие бармена, который, очевидно, уже тысячу лет сидел в ожидании следующего посетителя. Окно, напоминавшее плакат, обозначило наличие жизни за его пределами - там простиралось синее море, и лишь самый краешек обзора был отдан пляжу.
  
  
  
  Я подошел к стойке и позвал:
  - Эй, - позвал я.
  - Привет! - он помахал мне рукой и скрылся.
  Я подумал - убежал. Больше не появится. Но нет, он вскоре вернулся - очень натуральный, исполненный энергией своих обязанностей.
  - Как дела? - спросил я.
  - Отлично, - ответил он, - аперитив для начала?
  - О, конечно. Хотелось бы поесть.
  - Для вас - практически все, - он засмеялся.
  - Скажите, а здесь бывают еще люди?
  - Люди? - он пожал плечами.
  - Гм, - я задумался.
  - Не, бывают, почему нет. Просто не часто, а за всю смену может быть так, что и не было ни одного человека. Как видите, сейчас нет никого, кроме вас - но вообще, если в нашем заведении бывает больше одного человека, это большое событие.
  - Давно здесь был Доктор Фауст?
  - Фауст? Гм. Был Хауст. Лет двадцать назад, он снимал у нас комнату, так как устал от долгой ходьбы. Он оставил нам образец ДНК.
  Я усмехнулся, не зная, что сказать.
  - Комнаты свободны. По правде говоря, больше двух не требуется, но тут их много. М?
  Он протянул мне стопочку.
  - Спасибо. Меня зовут Смерть.
  - О.... Смерть. Как патетично.
  Моя дорога на дежурство в Дом Смерти могло быть объектом с набором странных свойств. Я открыл первую попавшуюся дверь, поставил на стол поднос, несколько бутылок самого разного вина и посмотрел в окно. Увиденное меня ужаснуло, хотя это был всего лишь эмоциональный всплеск.
  Это была Великая Река.
  Я подумал, что знаю, чем она являлась, но в голове не было ответов - размытые контуры глав относились к книге, которую мне никогда не удавалось открыть. Это было пространство, прошитое островами с зарослями камыша, упавшими деревьями, а также свободной водой, сине-черной и страшной, и я не мог понять - что же меня так пугает? Откуда мне было знать про эту реку? Какое место в жизни было отведено ей, и знал ли я что-то о ней.
  Мое окно находилось на большой высоте, и потому, все выглядело так, будто бы я находился в очень большом здании, которое вполне себе могло парить над неизвестностью.
  Выйдя через несколько часов в помещении кафе, я понял, что работник заведения немного приврал - людей за столиками было много. Однако, прежнего бармена я не обнаружил, и потому, задал вопрос новому:
  - Много людей.
  Тот подал плечами.
  - Люди пришли со стороны? Тут есть выход.
  - Да. Конечно.
  - Ваш напарник, наверное, пошел домой.
  Он снова пожал плечами. Наконец, официантка принесла мне бокал светлого эля. В телевизоре пел Iron Maiden:
  
  
  I must've dreamed a thousand dreams
   Been haunted by a million screams
   But I can hear the marching feet
   They're moving into the street.
  
  
  - Всё это невозможно, - сказал я, - сейчас я не верю даже сам себе, хотя обстановка такова, что нет смысла сопротивляться. А ведь это не просто вещь. А если я сошел с ума? Гм. Когда-нибудь. Не сейчас. Спичка. Застенки. Желание свободы. Дым высокохудожественной любви.
  Я попытался взять себя в руки: только недавно я выполнял Его роль, и спичка - это связь с девушкой из особой коллекции. Что я делаю? Зачем я это делаю? Как её имя? Я взял её с собой, чтобы, может быть, при случае её отпустить - словно птицу на волю. Но разве я имею право?
  Я посмотрел сам на себя в зеркало и еще раз спросил:
  - Имею ли я право? Или это всё мне чудится?
  Я могу спрашивать себя об этом сколько угодно раз, однако, очень скоро я оказался на улице, и произошло это в очень краткий срок, вне какого-либо планирования. Выйдя из комнаты, я увидел людей, движущихся по коридору. Я пошел следом, спустился вниз и очутился в городе - достаточно шумном и густом. Пройдя участок улицы, я вошел в стеклянные двери, и там ко мне подбежал корреспондентишко.
  - О, здравствуйте.
  - Здравствуйте, - ответил я.
  - Я знаю. Вы - Смерть!
  - Это так, - констатировал я спокойно.
   - Смерть, вы наконец-то прибыли? Все ждали вас. Часть толпы, конечно, занята своими повседневными заботами, но это не отменяет порядок вещей, их начала и конца, а также - циркуляции. Но скажите, действительно ли существует она, циркуляция? Возвращается ли назад человек? Душа?
  Я задумался и вдруг понял, что справочная система моего мозга на этот счет молчи - я мог многое рассказать об устройстве самой смерти, однако, вопрос переселения душ ставил меня в тупик. Вместе с этим, в голове возникли неясные одушевленные туманы, словно разум подсказывал мне - что-то было раньше, но, в силу того, что никто не говорил мне об этом, я не имел понятия.
  - Да. - сказал я, - да, души циркулируют.
  - Вы прямо сейчас идёте в Дом?
  -Да, - я пожал плечами, - я сразу же приступлю к своим обязанностям.
  Честно говоря, я не знал, куда я шёл, напоминая скорее не живое существо, а явление природы, чья миссия - это автоматизм переопределенных вещей.
  -Что вы можете еще сказать?
  -О, очень много, - сказал я, - но сейчас мне некогда. Автограф?
  -О!
  Он протянул мне блокнот, и я написал в нем:
  
  Смерть
  
  
  Я двигался дальше, отмечая, что все предметы покрыты слоем стеклообразного вещества, которое наверняка имело отношение к расположению вещей в мире мертвых - это был своеобразный консервант, предназначенный для длительного хранения любого момента истории. Можно было задать вопрос - но каков носитель информации, хватит ли его объема, чтобы записывать каждую секунду бытия, но вряд ли меня должно было это интересовать. Консервант смерти надежно отрабатывал свою задачу.
  Но холл был полон людей, и далее - улицы суетили сущее, все было как всегда.
  Площадь. Памятник. Я должен был знать это место, и теперь я совершенно не случайно шел к своей цели именно таким маршрутом. Может быть, я служил на корабле, и теперь память об этом событии вырисовалась таким образом. Метафизические камни, подставная реальность. Нет, это был Милан, самый обыкновенный, лишь с наличием стекловидного вещества, а площадь называлась Пьяцца-дель-Дуомо, только и всего. И вышел сюда я словно бы из ниоткуда - бесконечность коридоров пропала навсегда.
  Итак, циркуляция. Метро. Поехали. Станция 'Дом Смерти' может существовать исключительно для одного пассажира - никто из живых людей не способен попасть туда таким путем. Когда я покидал вагон, во внешнем виде людей присутствовали тени, из тоннеля шел ветер, и это был ветер-символ.
  - Ветер из гроба, - подсказал мне подошедший мужчина лет сорока.
  Я усмехнулся.
  - Здравствуйте, господин. Меня зовут Тассио, я - ваш персональный помощник. Это и все ваши вещи?
  - Вещей гораздо больше, - ответил я, - снаружи, внутри. Их невозможно пересчитать.
  Тогда идемте.
  
  
  
  
  
  Я показал ему спичку. Он повертел её в руках и очень скоро ответил:
  - Знаете, вам надо поступить просто. Вы хотите разбудить сами себя, будучи в роли хозяина. Это отчасти правильно - если вы сами себя не толкнёте, то это не сделает никто. Но если и кто другой будет в этой роли, он продолжит идти по тому пути, что вы указали. Знаете, это же Дом, один из многочисленных домов.
  - Я знаю, что Домов много.
  -Да. Дом Смерти. Дом Жизни и Смерти. Дом Жизни. Есть еще просто Дома, призванные служить шлюзами, таким образом, мы можем переходить из одной реальности в другую.
  - Я же вас знаю, - проговорил я.
  - Да. Вы не заметили, там был камень с моим именем.
  - Вы, должно быть, были при жизни моим другом?
  - Наверное. Так вот, слушайте. Обряд - это свадьба. Давайте мы вас обвенчаем тут.
  - Как так?
  - Вы - смерть, она - давно умерший человек. Бывают браки, подкрепленный небесным светом, а это будет свадьба в Доме Смерти. Зато, вы будете связаны, а потому вы сможете выпустить ее в обычную жизнь без всяких обязательств, и никакой функционер одного из Домов ничего вам не скажет. Она же ваша жена. Если вы согласны. Вы, конечно, не испытываете любви, но и верно - Смерть, она любит мир всецело, или в данный момент вы - мужское воплощение Смерти.
   -И что же потом? - спросил я. - Мне надо будет привести ее в квартиру, как жену?
  
  - Все дома служат шлюзами, - охотно рассказывал он, пока мы шли по пешеходному тоннелю, где в качестве декораций выступали лики святых мира чертей - все они имели рога и зубастые пасти, и это вызывало радость, я видел в них своих родственников, - Дома Смерти несут очень большую нагрузку - ведь людей на земле становится все больше и больше, а значит, и умирает их все больше. А ведь некогда на древней земле стоял один единственный Дом. Теперь же некоторые филиалы темного мира, мира архивов, переходят и на новые технологии. Все меняется. Но если касаться Домов-переходов, которые просто служат местами трансфера из одной реальности в другую, то это - еще более старый замысел, такие Дома стояли еще до людей. Если вы спросите, кто же их построил, то навряд ли я дам вам ответ.
  Дом жизни. Вы были в нем?
  - Мне кажется, что я его ищу.
  - Если вы ищете, значит, однажды найдете, что говорит о том, что ваш путь будет длиться еще долго и долго. Но теперь вы - Смерть, сама Смерть, а на службе у вас - демоны различных категорий. В Доме Смерти заключаются главные браки - жених и невеста. Обряд вечности.
  - Жених и невеста, - пробормотал я.
  Замечательные лица реверсивного мира сопровождали нас всю дорогу до заведения общепита, ресторана под названием 'Gioia della morte', и это было лишь порогом перед темной бесконечностью. И вот, было вино.
  Я вынул из коробки спичку и показал Тассио.
  - Здесь что-то есть, - сказал он.
  - Я бы мог сказать, что он хранил ее до момента, когда использует по назначению, но исчезнет ли душа в огне? Любовь ли здесь или развлечение? Ведь любовь - это когда на ваши колебания накладываются все части другого существа, и получается, вы словно подходите под свое место в пазле - или одновременно, или вас могут установить друг напротив друга - это естественное совпадение. Но здесь не может быть любви, потому что у нее нет души - это совершенно другая форма. Однако, у души нет разума. Наоборот, разум. Но он может быть опьянен тьмой, а из тьмы могут появится иные цветы - можно ли назвать это любовью?
  - Вы задаете сложные вопросы. Вы носите объект своей любви в спичечном коробке?
  - Да, - сказал я с некоторым смущением и сделал бокал вина.
  - Не могу ничего сказать. Но мы можем вас обвенчать, если вы позволите ей принять человеческий облик. Я слышал, что вас зовут Вартаном.
  - Удивительно, что знаете мое мирское имя.
  - Я вам тоже представился мирским - хотя носитель имени, как объект, давно лежит в одной из ячеек мира мертвых. Я предпочел больше не рождаться и служить здесь, чем и занимаюсь. В закрытых сферах больше места, потому что ты видишь настоящую ширь.
  Когда мы двигались далее, я мог видеть много дверей, и, хотя я не знал, что это за двери, я мог представить себе любой вариант - в мире существуют расстояния, которые никогда не преодолеть, но мы привыкли судить все по линейным параметрам. Возможны двери от того, что не способен понять разум.
  А далее - этажи дома, словно бы уровни вавилонской башни, где, стоя на крыше, можно наблюдать свет равнодушных звезд, проходящих сквозь атмосферу, а подвал - вершина буровой, и скважина идет куда-то дальше, и лучше туда не опускаться даже мне.
  А вот, и зал для мероприятий. Моя ряса может быть белее снега. Жених и невеста вполне могли бы ожидать увидеть костлявое существо, но они могут находиться в этом помещении лишь один раз
  
  'Согласны ли вы быть мужем и женой?'
  'Да'
  
  Но кем же является невеста в случае, если умерший - именно жених. Ведь это не объект вожделения и не душа, которую отыскал он по ряду критериев? Невеста - сущность небытия начальной стадии, личность, другая часть тебя, или же - демоническое создание, твоя абсолютная любовь? Ты жил и искал. Все хотят любить и быть любимыми, и это чувство нельзя определить лишь совокупностью биологических факторов.
  
  
  'Обрекаю вас на вечный мир вместе. Да будет с вами мир, покой и дух всех живых существ'.
  
  Приносят цветы. Здесь они обмениваются кольцами. Это не Загс, это великая вечность, и в душе у меня - что-то настоящее, словно и не надо мне теперь отсюда уходить, хочется служить до самого конца - до тепловой смерти молекул во вселенной.
  Мне не хватит художественного мастерства слова, чтобы описать убранство помещений - здесь нужно владеть определенной терминологией. Здесь много барельефов и цветов, и играет музыка, которую вы никогда не услышите, будучи живыми, но ее отголоски могут жить в самых темных уголках сознания. Вы уже умирали, вы уже видели все это, теперь, возвращаясь в прорву темной скважины, вы словно бы идете к себе домой.
  Возможно, какой-нибудь антагонист скажет - нет, я не согласен. Я хочу выйти отсюда. Интересно бы оценить его шансы.
  Поток не уменьшается, но, впитывая колебания энергии, я не чувствую усталости, и все продолжается как в первый раз.
  
  Согласны ли вы взять в жены....
  
  Имя смерти называть нельзя ни при каких условиях. Это тайна.
  
  - Процесс связан с потерей личности, - сказал Тассио, когда наступал перерыв.
  Мы идём пить зеленый чай с сыром и гренками. У меня - щелкающая челюсть. Она напоминает дырокол. Я разрубаю ими яблоко напополам. Так, мы постепенно переходим на ты. У меня - целый отдел помощников, и все находятся при деле, хотя степень загруженности зависит от должности и места.
  - Души циркулируют по Колесу, - продолжает Тассио, - сам я ничего не знал в начале, но, работая здесь, можно ничего и не узнать - необходимо спуститься ниже, в канцелярию С-демонов, которые работают без устали - все это архивные работники. Свадьба завершает омывание души тьмой, после чего личность окончательно исчезает - теперь умерший и его Я - совершенно разные существа. Личность, ум, разум - даже назовите это мозгом, хотя это и не так, начинает жить отдельной жизнью, превращаясь в архивную сущность. Вот и ваша спичка - это сознание.
  - Что же делать, если сознание - без души? - спросил я.
  - Специальный обряд. Разум в некотором роде одушевляется субстанцией иного рода, но тут - все в вашей компетенции.
  Мои помощники были одеты щеголевато, их вид подчеркивал силу нашего рабочего стиля. Будни, офис, о, кулер - отлично, смерть знает, что такое научно-технический прогресс, компьютерный учет, а еще дальше - оформленная в стиле лофт зона отдыха с наличием даже и минибара и диджейской стойкой, где у мальца в модном прикиде было масса аппаратуру, включая даже и старую - винил, кассеты, и даже патефон. Он поднял голову. Скелет.
  - Я - Саратовский, - издал он скрип.
  - Он табуирован, - пояснил мне Мишель, фигура симбиотическая, а именно - это была жесткая смесь живого с мертвым.
  Я даже и спрашивать не стал, что это значило, лишь попросил:
  - Включи что-нибудь тяжелое, Саратовский.
  
  
  When I stand before you shining in the early morning sun
  When I feel the engines roar and I think of what we've done
  Oh the bittersweet reflection as we kiss the earth goodbye
  As the waves and echoes of the towns become the ghosts of time
  
  Over borders that divide the earthbound tribes
  No creed and no religion just a hundred winged souls
  We will ride this thunderbird, silver shadows on the earth
  A thousand leagues away, our land of birth
  
  А он, наверное, диджействовал на волне моды - последний выпуск Trance Music, но куда деваться, брутальный хард вполне может граничить с частотами небытия.
  В конце набора помещений была лестница, я спустился до половины пролета и там, внизу, шли экскурсанты. Вот так все было и устроено. А потом - продолжение.
  
  - Скажите, какое имя носит ваша душа?
  - Я отрицаю имена.
  Я смотрю ей в глаз - мне кажется, это была наркомания отрицательного отбора - не химия, но убеждения. Она умерла в возрасте 20 лет, вступив в какую-то экстремистскую организацию.
  
  - Виктория.
  - Ну и что? Я не собиралась замуж. Я не понимаю, где я нахожусь.
  
  Но тут выходит он, сотканный из всех видов тьмы, и все это скомпилировано в единый комплекс души и тела потусторонья, и в нем - 80% ее же самой, она охает, потому что он прекрасен. Это любовь.
  
  Мы курим за стойкой. Немного джина. Саратовский не хочет грубых гитар, и наши уши поглощают клубняк. Подходит Ортиц.
  - В час с четырех до пяти слышен сигнал Улья, и это сбивает ритм, а, так как оркестр напрямую зависит от вашего состояния, мы слышим не совсем то, что надо. Оркестр есть сердце. Я могу поработать в эти часы. Регламента нет. Регламент - это как воздух. Если бы мы дышали водородом, вещи бы шли совсем иным чередом.
  - Что такое Улей?
  - Это ваше. Я не знаю.
  
  Амазонские лилии и белые розы формируют масштаб. Агератум закручивается смысловым ушком. Анемоны не дают картина поплыть в область иного смысла. Но я теперь поменял цвет, и это создает контраст, я в черном, а моя рука костлява, и я вновь готов встретить молодожёнов.
  'Согласны ли вы стать мужем и женой?'
  'Согласны'.
  
  Знаки, проступающие на стенах, оживают. Возможно, одновременно с этим я существую в каком-то другом месте, но мое собственное имя мне не знакомо. Существует множество видов двигателей. Один из моторов - земля. Людям известны лишь пара деталей - что-то типа крышка и один набор болтов, а дальше никому не ведомо, что за цилиндры калятся под этой крышкой, и какого типа огонь.
  Бывают инциденты - хотя они и редки, но у некоторых умерших все еще сохраняется память, это вызывает колебание тревожно-поэтической струны. Я бы сказал. Но я не скажу.
  
  'Где я? Кто вы?'
  'Вы находитесь в Доме Смерти'
  'Я не верю, что я мертв'
  'Это определенного рода дефект. Если вас пропустят снова наверх, в вас останутся куски былых воспоминаний, и они будут вас тревожить, но я вам ни чем не смогу помочь.'
  Появляется жених.
  'Согласны ли вы....'
  'Нет....'
  'Это невозможно'
  'Я хочу выйти отсюда. Это сон!'
  'Отсюда нет выхода. Вы помните свое имя'
  'Меня зовут....'
  'Ну же...'
  'Господи...'
  'Наверняка, вы не знаете ни одной молитвы. Но все молитвы - инструмент в устах живущих. Вам надо успокоиться и дать согласие...'
  'Нет'
  'С технической точки зрения здесь нет никакой проблемы. Мы подписываете отказ. Но если вы и не подписываете, он подписывается сам. Как материал, вы пригодитесь. Все вещества имеют смысл'
  'Кто вы?'
  'Смерть, как видите'
  'Мне казалось, что смерть - существо женского пола'
  'Говорю вам, соглашайтесь и отправляйтесь в новую жизнь'
  'Я хочу назад'
  'Что вы знаете о том, что было до этого? Попробуйте вспомнить. Сколько вам было лет, когда все закончилось?'
  'Я был молод. Я была молода'
  'Прекрасно, вы не помните свой пол. Это пронимает, словно бы ты понюхал нашатыря'
  'Я...'
  'Жених, встаньте рядом. Не обращайте внимания на галлюцинации невесты. Забудем про правила. Объявляю вас мужем и женой'
  
  Очередь. Юноши и девушки, младенцы, люди среднего возраста, старики - Дом Смерти работает без перерыва.
  А вот и перерыв.
  -Желаете отдохнуть? Я тоже, - сказал бармен из-за стойки, - как предпочитаете отдыхать?
  -Обычно, я сплю, - ответил я, - ну, просто спать нельзя. Но можно спать на ходу. Во всяком случае, это будет тренировочный сон. Я знаю, специалисты в области эксплуатации сна как машины порой достигают вершин - мне о таком и не снилось?
  - Какой же сон тогда важнее? - осведомился бармен.
  - Вечный, надо полагать.
  - Хотите, спрошу у Саратовского. Мне кажется, он родил музыкальную мысль.
  - М? Что бы это значило. Налейте мне немного. Пусть пока работают мои помощники. Я не чувствую усталости, но мне надо пройтись.
  
  У Саратовского скелета вновь играла музыка:
  
  You got to watch them - Be quick or be dead
  Snake eyes in heaven - The thief in your head
  You've got to watch them - Be quick or be dead
  Snake eyes in heaven - The thief in your head...
  Be quick! Or be dead!
  Bequick! Or be dead
  
  Из лофта я вышел на балкон и смотрел на море, понимая всю непростоту - граница сфер, или, скорее всего, текущей сферы, являла собой крайне трудное продолжение. Море по своему химическому составу представляло собой редкий тип кислоты, и именно здесь начинались все невзгоды - в период штормов волны проедали собой дыры, неся испарения в мир живых, и там происходили разнообразные нарушения.
  Сейчас море было спокойным, однако, я вполне мог видеть лишь одну стороны моря-ада. Химическо-духовный ад, впрочем. Никаких личностных черт и предвзятостей.
  Я прошел назад, а затем начал спуск по очень длинной винтовой лестнице, которой, казалось, не было конца и края. Освещенная позитивными светильниками, она выглядела вполне по-домашнему - по ней я пришел в странное место, которое поначалу принял за библиотеку. Существа с птичьими головами были одеты в рабочие халаты. Книги же располагались здесь во всех видах последовательностей - от стен, которые представляли собой полки до потолка, что был где-то далеко в высоте, до отдельных шкафов, штабелей, и, наконец, навалов. Одни книги перебирали, а некий главный, человек-сокол в очках, с важным видом заполнял формуляр, сидя за столом.
  На меня никто не обращал внимания, и я обратился к данному секретарю:
  - Здравствуйте.
  - А-а, - он засмеялся.
  Тут же все хором засмеялись, отчего мне стало неудобно.
  - Могу я узнать, что тут смешного?
  - Это очень смешно.
  Хохот не останавливался в течении пары минут. Желая узнать, что же тут происходит, я подождал, пока странные существа успокоятся.
  - Самый смешной вопрос - это когда лыжник спрашивает, что такое лыжи, а водитель просит пояснения - скажите, скажите, для чего предназначен руль.
  Смех их продолжился, и я был вынужден вернуться назад, где застал целый ряд моих помощников - сидя за стойкой в баре, они курили и говорили на музыкальные темы, при чем, как мне показалось, все сводилось к тому, чтобы самостоятельно порепетировать.
  - Я могу сесть за барабаны, но я не умею, - сказал я.
  - Смерть - лучший барабанщик.
  Тут я вспомнил про спичку - настало ее время, и мы ее разбудили. Не имея имени, она зевала и глупо улыбалась - настоящая принцесса, первые движения лепестка на пути от бутона к цветению, ранняя утренняя роса, tabula rasa.
  Атмосфера у нас была что надо - будто мы были какие-то исследователи, где-то на батискафе. Ни одной зубастой рожи. Ни одной смерти. Сигареты. Пиво. Какие-то закусочные штучки. Слушали лёгкий панк-рок. Хохотали. Кто там сейчас работал? Да, смерть по найму, не из наших рядов - никто особо не задумывался, куда она пойдет дальше, когда нам надо будет вернуться к своему графику.
  - Значит, это всё помощники? - спросила она.
  - Да, - ответил Тассио, - а ты знаешь, как тебя зовут?
  Она пожала плечами:
  - А зачем? Или, если хотите. Или не хотите. Мы смеялись - детское ощущение всегда содержит простоту вещей. Имя потеряно - кто мешает придумать себе новое.
  Рассвет..
  - Нет, - сказал я, - правда, скажи, ты в курсе, что происходит?
  - Конечно.
  - Она шутит, - помощник по имени Симеони.
  - Я всё знаю.
  Включая ее в свою коллекцию, Дьявол запутался - даже его четкий математический ум потерял над собой контроль. Да, моя предыдущая роль была включением в игру. Касаемо режиссера - он также им не был, а имя Бога вряд ли кому-то было известно (хотя рассказ про Модель - это целое дело).
  И мы дальше смеялись. И правда, при жизни она кем-то являлась, ведь Дьявол включил её в свою коллекцию не зря, он абсолютен в своём выборе. Это было, разумеется, без меня. Нет, там всё иначе. Человек постоянно ищет выгоду. Он не виноват. Его так запрограммировали. Если он этого не будет делать, то он не будет жить. Механизм. Нет, конечно, с этой точки зрения людей надо жалеть, потому что это - совершенное зависание над бездной.
  Сбор урожая. Смерть. Движение по конвейру, укладка урожая, вино. Во всяком случае, так может показаться. Броуновское движение поколений, превращение органики в нефть и газ, все это сжимается и коксуется. Но если кто-то ему понравится, Он их оставляет. Таких немало.
  Саратовский принес гитару и бас, который достался Ортицу - мы пока что не представляли, что будем играть.
  Первый луч в темном мире. Мы начинаем.
  - Ну и что вы нам скажете, самая прекрасная дама? - спросил Ортиц.
  - Я - его собственность, - отвечала она, - ага?
  - А потом.
  - Я пытаюсь вспомнить.
  - О, это серьезное дело, - сказал подошедший Д.Николози, человек, смерть, просто служащий - при нем были ноты, - давайте я дам ответ за вас. Он хочет, чтобы мы вас обвенчали. Свет, порожденный этим событием, будет прекрасней свечения самой нестандартной звезды космоса. События на земле - это словно бы работает станок, летит стружка, стружка эта не меняется. Одни появляются, другие падают в бездну, оценить мощь событий может лишь человек, который поставил своей целью изучить грусть. Но наша грусть тривиальна. Хотя не скрою - она нужна, грусть - иначе не будет красоты. Я просто вам помогаю.
  - Значит, я должна выйти замуж?
  - Именно.
  Я вдруг понял, что ход момента вне моего контроля, а потому сказал:
  - Ну да.
  Сказал я это скромно, но вся работа делалась за меня - какая же торжественная обстановка у нас царила. Где-нибудь на шашлыках после премии и то не так - я имею в виду смесь простоты и родства душ.
  - Потому что он - Смерть, - сказал Тассио, - а здесь нельзя выйти замуж за кого-то еще. В доме Смерти выходят замуж только за Смерть, - он развёл руками, - это великая месса, после чего наступает вечная жизнь, и любая личность - это оно и есть, небытие в духе. Спроси у него.
  - Да, - ответил я.
  - Да?
  - Здесь как бы нет имён, - проговорил я, - выбери себе имя. Но, скорее всего, ты будешь зачислена в штат нашей, так сказать, фирмы. Я только сейчас это понял, но теперь это очевидно. Таким образом, ты выйдешь на свет. Но ты бы и не растворилась. Ты же знаешь.
  - Конечно. Но странно всё это.
  Свадьбу мы начали обсуждать без раздумий, из кранов лилось пиво, те, у кого были при себе музыкальные инструменты, что-то имитировали. Мы напоминали актеров на репетиции.
  Помимо нашего Храма, по земле разбросано много локальных Храмов - но основные хабы расположены в довольно странных местах - вы бы никогда не догадались. Например, очень важный храм - в театре Ла Скала. Другой - где-то в Кремле. Еще с десяток - на территории Китая. Маленький, но важный - в Роайл-Корт в Лондоне. А вы спросите, как он там помещается? Но, быть может, ваш дом - храм, а вы сами ничего не замечаете. Может быть, вы и есть Смерть? Сходите к гипнотизеру, пусть задаст наводящие вопросы в состоянии погружения в матовые облака подсознания.
  Храмов смерти нет в Японии. Почему, я не знаю. Да и Америка - страна в этом плане относительно другая, синтетическая культура, рациональный подход к вещам. Где б там быть храму? В Белом Доме? Нет, не угадали. 'Веллс Фарго Центр', Филадельфия. Вход в сам храм с несколько другого краю, и вы эти двери просто так не найдете. И зачем они вам? Живые и не должны их видеть. Но Смерть любит хоккей. Клюшка - словно бы дорога, сначала ровная, а потом - неожиданно повернувшая в сторону отчаянного крика. Шайба - черное солнце. И оно, брошенное через космос, несется и сбивает все на своём пути. Эдакая черная дыра. Если на пути - светящийся термоядерными силами галактическое ядро, но таблетка проскакивает его на скорости, будто бы и не было ничего на её пути.
  Бывает, что и целый город - один большой Храм. Возможно, я не знал этого раньше - но и все остальные могли этого не знать.
  Кто они? Инструменты? Последовательности? Структуры?
  
  
  
  - Давайте начнём, - сказал я.
  И мы придумывали ей имя. У нас был список всех женских имён земли, и мы выбирали все, что просто попадалось на глаза.
  - Августа.
  - Белинда.
  - Валентина.
  - Грета.
  - Дина.
  - Ева.
  - Жаклин.
  - Зоя.
  Да, ведь Дьявол мог сохранить её имя, но почему мы его не использовали? Тут был явный смысл, и, если мы шли таким путём, значит - не зря шли, значит и не стоило цепляться за старое. Я думаю, о жизни ей стоило подумать на выходе, но каким будет этот выход? По большому счету, все люди рано или поздно заключают этот брак, и здесь нет какого-то особого преимущества перед остальными.
  Если бы я играл простую роль?
  Словом, ничего не придумывалось. Мы послали помощника, который был не по имени, но по номеру - Десятый, за пивом. Кто-то прикалывался:
  - Сходи за клинским.
  - Не надо нам такого, - отозвался Десятый, - давайте любой другой сорт.
  Слушали 'Грин Дэй'. Говорили о концепциях в панк-музыке. Больше ничего не занимало голову.
  
  
  Do you have the time to listen to me whine
  About nothing and everything all at once
  I am one of those
  Melodramatic fools
  Neurotic to the bone
  No doubt about it
  
  
  - Клип был веселый, - сказал Тассо.
  - Я тоже видела, - сказала она.
  - Где же ты его видела?
  - Он мне показывал.
   - Заботливый, - проговорил Тассо, - а что же, он интересный? Добрый? Или как монстр?
  - Мы играли. Мне нравилось. Я это хорошо помню.
  - Во что?
  - Во всё. Он всемогущий, мы могли играть в любую придуманную вещь. Если он хочет, чтобы я его любила, то так и будет. Если скажет, чтобы я ощущала ненависть, то будет ненависть. Но всё это - чувства необученных существ. Ненависть, например. Для чего?
  - Все равно же есть борьба, - сказал я.
  - Зачем?
  - Например, наш Дом находится в плохих отношениях с аномальными концессиями смерти. Мы - можно сказать, официальная смерть, и младшие чины работают транспортными демонами. За месяц до смерти человека они начинают ходить следом за ним, человек чувствует тревогу. Иногда от демонка можно уйти, но это еще как записано в тетради жизни. Но существуют экстремальные и аморальные демоны смерти - если мы их встречам, то ловим и превращаем в измерительные приборы. Именно такое гады устраивают такие стечения обстоятельств, что приводят к очень крупным катастрофам. В некотором плане, они играют. Но я должен вам сказать, что всякое подобное происшествие мы можем посещать вновь и вновь, чтобы насладиться генерируемой энергией.
  - Всё запутанно.
  - Ничего не запутанного, - сказал я, - А вот Он - технический директор. И нечего думать о себе лишнее. Есть кто-то, кто крупней. Но он не спускается и себя не открывает. Видимо, не нужно. Ни ему, ни нам.
  - Он вам не нравится?
  - Нет, это принципиально.
  - А мне кажется, с ним интересно. А больше ничего и не нужно.
  - Почему же он вас держит? - спросил Ортиц.
  - Не знаю. Но разве он сейчас меня держит.
  - Я придумал, - сказал Десятый, придя с пивом, - мы решим эту проблему. А проблема такова: он вас отпустил! Но - он же не предложил вам руку и сердце при этом, а отдал вас за Смерть, а тут нет ничего нового. Венчание. Обряд. И вы утекаете в небытие. А не кажется ли вам, то есть тебе, извини, на ты. Да. Не кажется ли тебе, что ты ему надоела. Например, ты бросила Ему вызов. Он разозлился. И устроил такую дурную шутку. Вроде бы, свадьба, но потом - вечная ночь.
  - Всё это странно, - отметил я, - какая еще ночь? У нас тут очень хорошо. Может, тебе не нравится дизайн? Давай поменяем.
  - Я не об этом, - сказал Десятый, - конечно, небытие. Но мы просто возьмем ее в штат.
   Браво! - воскликнул Ортиц.
  
  
  Так мы и порешили. По номеру она была сорок восьмая, и, наконец, мы выбрали имя - Морена, по аналогии со славянской богиней смерти.
  - Скорее всего, тебе надо будет пойти на задание, - проговорил Ортиц, - потому что многим лень. Вон, посмотри, Десятый, он, конечно, за пивом сбегал - потому что наш сорт пропитался иллокуцией. А лень - это ты сам. Если ты себя осознал, уже поздно что либо менять. Работа - это хорошо до срока, дорогая Морена.
  - Если мы пойдем на задание вместе, нужно поменять график, - проговорил я.
  - Да, - деловито заметил Ортиц, - нужно провести инспекцию храмов. С одной стороны, это должны сделать мы, но вы - новенькая. Ваша работа, девушка. Но, так как отпускать вас одну не престало, все уже решено.
  Пришел секретарь, его звали Джузеппе Пьермарини.
  - Вот вам паспорт. Морена. Она же - Эрешкигаль, она же - Бадб, она же - Немаин. Для начала хватит. А то не запомнишь. Что касается года рождения, то он будет появляться сам по себе в тех местах, где ты будешь проходить. А вот отметка о браке - с этим надо немного подождать.
  
  
  
  
  
   Дом Жизни и Смерти
  
  
  Определения должны быть простыми, картины - ясными, как образцы стекла. Где их искать? Вы думаете - есть мастерская абсолютного живописца бытия? Или, вот, возможность плеваться словами - современное блогерство, хотя суть неплохая здесь - ведь человек, который показывает обратную сторону своей кожи - он вас учит.
  Он не хочет, но учит. Это - учительство в виде примера. Вы либо повторяете, либо убегаете.
  Подумайте - как жил, например, Магомед? Если завтра вдруг, ни с того, ни с чего, произойдет посещение? Что с вами будет?
  И вот - даже самый мелкий, даже самый прокисший на старость лет в блогоюношестве старый мальчик - и тот учитель. Почему? Вы можете учиться глупости. Можете не учиться, но, например, мотать на ус - что такое хорошо, что такое плохо, в этом очень много смысла, а потому, когда говорят, что человек человеку- учитель, надо принимать эту истину всерьез.
  Потом, все ваши знания будут утекать вместе со всеми. Река. Потом - емкость для производства закваски. Потом, потом.... Потом я не знаю, что. Но события где-то сохраняются.
  Теперь, отстрелявшись в словах, я могу дать определение Дома.
  Мы были до этого в Доме - но это был просто Дом. Мы были в Доме Смерти, наконец - есть еще дома, и всё это - совокупность и величин, и тех картин, что там висят, потому что картины там висят в действительности, и я об этом уже говорил. Настоящий путешественник должен сочетать в себе качества разных людей - немного от ваятеля в искусстве, немного от самоубийцы, и еще больше - существо, которое кругом пронюхивает, кругом суёт свой нос. Иначе вы не обнаружите Дома. Вы должны быть волком, с хорошим обонянием.
  Но, конечно, есть и Дом, в котором вы живёте, но и вы сами - Дом, и еще больший, если посчитать всё то, что внутри вмещается. Дом духа. Внутри - то устройство, которое раскрывается с течением лет и составляет обязательный интерьер.
  Останется многое. И можно будет потеряться в самом себе. Открывать двери, одну за другой, пока не выяснится, что, что вернуться назад проблематично. Это и вся философия мест. Отыскивая их, места эти, вы постепенно разбираетесь, из чего стоит вселенная - хотя бы проекции этих образов, хотя бы - вторичные книги, хотя бы - искаженный смысл, но - несущий частички первичного.
  Итого, я приехал в рыбацкий посёлок - именно на его краю и стоял Дом Жизни и Смерти, но двери были еще закрыты. Я не знаю ничего о графике смысла. Это было в первый раз. Второго могло и не быть - тут нет сложных решений.
  Рыбацкий посёлок стоял на краю города, а там, на меже, возле протоки - пара заброшенных кафе, мосток, лодки, колышущиеся от лая собак, которые в таких местах лают особенно - в нормальных местах нет ни собак таких, ни эха, которое в чем-то похоже на мировое эхо, тайну которого пока еще никто не разгадал.
  В 20-е годы Карл Шермер предположил, что оно, мировое эхо, может быть связано и инопланетным зондом. И тут, если разобраться, всё сходится. Даже теперь, в наши дни, никому не удалось это опровергнуть. Может быть, зонд малозаметный? Были версии и об отражающих способностях стратосферы, и об отражении сигнала от луны, в точку Лагранжа направляли электронное око телескопа, но всё тщетно - а мировое эхо так и живёт.
  Но всё это я говорю только для того, чтобы подчеркнуть методы распространения собачьего лая по посёлку. Тут, может быть, больше и нечего сказать, Но, в одном их этих окраинных домов, располагался тайный притон. Я зашел туда, чтобы переждать. И тут было всё, что только бывает в Доме.
  Люди делятся на тех, кто знает, и кто не знает. Те, кто знают, тоже могут не знать. Они должны сказать сами себе - пора развязать шнурки, не в облом, пусть глаза видят.
  Я курил и пил вино. Сутенершу звали Сашей, это была средняя девушка, средняя во всех отношениях. Вообще, тут было много всяких вещей и невещей, но меня всё это не интересовало, и многое из этого было средним.
  - А ты? - спросил я.
  - Я смотрю на вход в Дом, там чаще всего закрыто, я делаю свою работу - как видишь, я вообще ничего не делаю. Нет, на самом деле я - хозяйка, моя задача - дисциплина. Бабки считает бухгалтер. Охраной занимается Пёс. Всё, больше нечего делать.
  - А чем занята твоя голова? - спросил я.
  - Да чем хочешь. Вот смотри, видишь, Дом закрыт, на порожках - полутьма. А открыться он может в любую секунду, и может быть, его двери будут открыты долго, несколько часов, и ты будешь сидеть тут, пить вино, ты можешь сходить к девочкам, вернуться, и двери будут приглашать тебя. Но может - двери и сейчас открыты. Надо присматриваться. Так что я не знаю.
  - А ты что знаешь?
  - Ничего. Давай слушать что-нибудь.
  И мы слушали песенку, чтобы увеличить количество пузырьков в крови:
  
  I write to claim a lost identity of me
  Ooh - I leave a message for you all
  Written here the fear that are my
  Destiny you see
  Come behold madness you never saw
  
  No love for killer babies
  My blood is written on your walls
  Oh it's time I leave ya now
  My locomotive rages
  Oh no you never heard me call
  Oh I know you'll hear me now
  
  Не было ни солнца, ни его отражения - это когда туман неба способен что-то пропускать, прикидываясь комарозащитной сеткой. С моря шли легкие волны. Была пара часов перед вечером. Никто не приезжал. Девочки выходили и представлялись, предлагая себя. Я ничего не говорил, и Саша ничего не говорила. Складывалось ощущение иного театра, но, возможно, всё так и было - я искал в своих ощущениях скрытое слово - словно всё это было им, словом. Может быть, в будущем. Может быть, в прошлом. Над-действие, суб-реальность, пусть даже совсем небольшое разветвление. Я хотел сказать, а сказать не мог. Люди зажаты, и чем умнее человек, тем на деле он еще больше зажат, так как главное умение в этой жизни - быть правильным в системе, правильно-настроенным, прошитым, прописанным. А уж кто ты? Не важно.
  - Но ты смотришь, да, - сказал я.
   -Да.
  - А сама ты не ходила?
  - Я конечно ходила. Меня не пустили. Двери были открыты, подъезжали господа, я заглянула внутрь, там было классно.
  - Но ты хоть представляешь, что это такое? - спросил я.
  - А ты?
  - Я первый спросил.
  -Я знаю, - сказала одна из девочек, - не обязательно стоять на стрёме и ждать, если тебя позовут, то ты пойдешь, а не позовут - не пойдешь, а ждать бесполезно. От тебя там ничего не зависит. И здесь ничего не зависит. А кто тебя зовёт? Я не знаю. Кто угодно. Кто платит, тот и зовёт. А если не платят за тебя, значит, ты за кого-то платишь. Все проще простого. Хочешь, ты плати. Если денег хватает, все класс.
  -Как тебя зовут? - спросил я.
  -Надя.
  - В чем-то ты права, Надя. Но если бы знать, что ты имела в виду.
  -А не важно, - проговорила она.
  - Ну ладно.
  И она пошла. Пошла работать. Потому что Дом расположен напротив Дома. Представьте себе, что наш язык ограничен в словах, и мы не можем ни чем его растянуть, экстраполировать, и в этом случае, все лаконичнее. Останется выйти и зайти, зайти, прийти, побыть, уйти.
  
  Песня заканчивалась:
  
  
  Cause I've gone to meet my maker
   I'm locomotive man
  One killer baby's come to call
  Cause I've gone to meet my maker
  I am your Loco Man
  I'm coming down to take you all
  
  
  - Значит, - я решил закончить мысль, - не важно, смотрю я сейчас на двери или не смотрю, жду я или не жду, если мне суждено туда зайти, то я зайду, если нет - то нет. Идея не нова, она даже где-то присутствовала, но откуда это знаешь именно ты?
  - Потому что не ты, - ответила она.
  Двери были закрыты. Приближался вечер, время, когда в этом заведении весело и шумно, и я этого опасался, предполагая, что суета может сбить некую настройку. К этому у меня были свои собственные доводы. Я не люблю утро, но это - осязательно, толково, в мире чувств и желаний. На самом деле, время это важное, многие вещи еще не встали в свои углы, люди спят, время переткано как ковёр - дополнениями - нечего объяснять, не о чем говорить, нечего понимать.
  - Что читаешь? - спросил я.
  - Фантастика, - ответила Саша, - Клиффорд Саймак. Один чувак считал, что ему хорошо, что он достиг рая, а на самом деле он плавал в иллюзиях, вокруг него все было плохо, сам он был потухший старик, но правда была ему не нужна. Помимо этого, там много разных вещей, которые полезны. Я читаю уже в третий раз. Как ты думаешь, мог Дом возникнуть от того, что я читаю?
  - Именно ты?
  - Именно я! Ты оцениваешь одних людей высоко, а меня - очень средне. Правда, я средняя. И возрастом, и ростом, практически всем, и даже умом. Может быть, так и должно быть? А это - средний дом?
  Я пожал плечами.
  -Пойдемте подождём со мной, - сказала Надя, - она знает и не знает.
  И мы пошли в нумера.
  Точно так же снимается некоторое кино - человек пытается заглянуть сам в себя, а потом, двигаясь технично, методично, он всё это отображает. Основной концепт бытия при этом остаётся самим собой - творец маленький хочет повторить Творца большого. Они тут как два мальчика, мальчик маленький, мальчик более длинный во времени, более реализовавшийся.
  Если нет техники в делании, есть техника в наблюдении, в собирании образов. Но учиться ни у кого не нужно. Учителей нет.
  Учитель есть, конечно - маленький мальчик всегда подсознательно чувствует все виды мастерства своего Друга, соседа по песочнице, и он везде, этот сосед, потому что его не надо искать, не надо читать книги конкретно - достаточно - любые книги, просто чтобы мозг работал. Чтобы в нём был ток. Электричество. Спонтанные стихи. Случайные грехи. Изучение мелких технических пузырей. Организация общества в сети. Борьба за попадание в топ. Например, менеджер Щукин, которого я знал, и который день ото дня мучился, пытаясь попасть в топ рейтинга блогеров.
  Мне представлялся мир сверху вниз, и там были куклы, хорошие, не очень, самые разные, и единая жизненная волна колебала их, они шли по этой волне, внутри волны, без рождения, без смерти - одна субстанция, и внутри неё все вещи тайны, все двери закрыты, кругом - лишь части других тел, кругом борьба, и тебе кажется, что смысл этих передвижений велик. И там, среди прочих кукол, был и менеджер Щукин, а всё поколение леммингов и выглядело - непонятная доска, то ли шахматы, то ли шашки, расстановка фигур, верхняя сфера - в которой лишь что-то летает. В которой ничего нет, просто она конденсирует все вместе мысли, нечто общее, и это вроде бы - и бог, и дьявол, хотя это - просто поле. И - пространство под этой доской, и там, в тени - скелеты других менеджеров. Менеджерская Валгалла, но -без рассудительного Одина, а просто - через сеточку просыпается песок.
  Это - высхошие менеджеры.
  И вот, я песчинка менеджера Щукина.
  И я рассказал об этом Наде.
  - Хочешь любви? - спросила она.
  - Надо выбирать, - ответил я, - или ты, или туда.
  - А всё вместе?
  - Может быть. Ты же просто продаешься. Значит, это не любовь. Это спорт.
  - Мне его очень жалко? - спросил я.
  -Щукина?
  -Да, а может быть, он счастлив. Понимаешь, слепым иногда очень тепло.
  -И у них нет вон того, - она показала рукой.
  Закат был близок, но он не выпускал лучи. В Доме открылись двери. Подъехал лимузин, из него высаживались господа.
  -Я побежал, - сказал я.
  -Дай телефон Щукина.
  -Зачем?
  -Я хочу его впитать.
  -Из-за тебя я едва не упустил момент, - сказал я, - если двери закроются прежде, чем я успею ....
  -Успеешь, - Надя закурила, - я тебе точно говорю.
  
  И правда, я успел. Поднявшись по ступенькам, я столкнулся со старомодным лакеем, и он вежливо улыбнулся, показывая - мол, ждём. Потому, я вошел, понимая, что моя цель выполнена, будущее значения не имеет. Ну и потом, мы привыкли использовать категорию времени естественно, непринужденно. Если научить животное разговаривать сознательно и начать его интервьюировать, вы поймете, что оно, животное, находится в плену своих категорий, вам мало тут, что светит. А у человека есть анализ.
  Я поднялся по ступенькам. Тут был бал, но я уже знал, что это - не мой маршрут, потому я сразу же побежал на этажи, словно управляемый механизм.
  Я сразу же скажу - этот Дом отображает все ваши воплощения, покуда вы существуете. С технической точки зрения это очень удобно - во всей Системе всё должно быть выполнено именно так. Со стороны это - великие метафизические алгоритмы. Взглядом изнутри - тут другие дела, и они вполне доступны для понимания, если умом своим до этих рубежей добраться. Тем более, что я уже здесь. Мне остается лишь совершить путешествие во внутреннем пространстве, хотя сначала не совсем понятно, для чего же все это.
  Справа - вход в зал. Слева - какие-то другие помещения. Но есть еще и путь прямо, и там также много комнат. Я отравился туда, и там была столовая, стойки для пищи, в стороне -диваны и телевизор, отдыхающие старушки, все сплошь с птичьими головами. Я решил не отступать и двигаться во что бы то ни стало, но моё появление не было воспринято в штыки, и мне не пришлось преодолевать сопротивление.
  -Покушай, покушай, - указали мне субъекты, - не спеши.
  Я прошел к ним, к тем, что указывали. Это были женщины-птицы, их дети, большие и маленькие, а также старик, почти человек, я бы сказал, это была смесь, из чего складывалось совершенно странное ощущение.
  - Почему? - сказал я.
  - Это зал демонов, - сказали мне, и я не мог понять, кто говорит, так как если кто и произносил что-то, клюв не открывался, а тут еще - столовая. Ты ходишь по дому, ты можешь целую вечность тут шляться, питаться ты можешь там, где покормят. Но там надо удержаться в рамке. Не в рамках, а в рамке, одна картина - одна рамка. Как войдешь - так и выйдешь. Рамка! Вот.
  Тут я понял, что звук доносится от женщины-птицы преклонного возраста в пестром, практически полосатом, костюме. Она поднялась и показала мне такую вот рамку, в которой был мой портрет на фоне этой же столовой.
  - Это рамка, - сказала она, - будешь молочный суп?
  -Буду, - ответил я.
  - Немного рябинового вина. Пирог. Ешь. Потом, потом ты сам определишь, куда идти. Если хочешь, поброди тут, посмотри на портреты, но тут тебя нет. Мы можем кое-что сказать, но всё остальное ты должен узнать сам. Ешь.
  Я ел, время от времени задавая вопросы.
   -Вы всё знаете?
  - Нет, не всё.
  - Но у вас есть ответы?
  - Конечно, есть.
  - Значит, все ответы я могу получить здесь?
  - Представь, рождается человек и говорит - а зачем мне жить, всё заранее предопределено, дайте мне книгу, в которой вся моя жизнь описана, я открою ее на последней странице, и можно возвращаться обратно во тьму.
  -Философский подход, - сказал я.
  -Нет. Глупый. Может быть, если позволить так сделать одному, это будет высокохудожественно. Но это - если случай единичный. Иначе - все такие дела приводят к нарушениям. Тебе нравится суп?
  - Нравится.
  - Если хочешь, не иди никуда. Но правду тебе не откроют. Вон, телевизор. Садись, смотри. Можешь поиграть в карты, в лото. Есть семечки. Щёлкай. Здесь есть, чем себя развлечь. Вскоре тебе понравится этот неторопливый ритм. Будто бы сам превратился в мраморную колонну, хотя и, порой, можешь куда-то передвигаться на своих двоих.
  Конечно, я пообедал, но тут мне ничего больше и не сказали. И мысли уж не текли, я сам был волной, а этот мир - океан, но я был главнее рыбы. Я шел и нес скрытую электронную энергию, инерцию, генерацию мощного ветра - и всё это было наравне со мной, наравне с Домом, и я не ощущал ничего, что было снаружи. Всё было внутри.
  Коридор - развилка - Джузеппе.
  - Привет, Джузеппе.
  - Привет.
  - Почему я тебя знаю? - спросил я. - В чем дело. Я иду, встречаю тебя и я тебя знаю. Ты словно приготовился ехать на праздник.
  - Не важно, - ответил Джузеппе уклончиво, - впрочем, скажи мне, какой сейчас год?
  - Год?
  Я понял, что не знаю ничего, и нет вокруг ни предметов, вооруженных словом, ни чего бы то ни было другого, что могло служить ориентиром. Да, но ведь был он. Внизу что-то праздновали, и, конечно, можно было отправиться туда и поспрашивать.
  - Ничего не понимаю, - сказал я, - Джузеппе, кто ты?
   -Жизнь и длинная, и короткая, - ответил он, - я у вас служил. Твоя задача за что-то зацепиться. Мне не нужно, я и так всё знаю, но я не могу ничего тебе сказать, потому что ты не знаешь, как правильно спросить. Но, если уж говорить на чистоту, демоны знают, они просто лукавят. Впрочем, они, может и жалеют тебя. Вдруг у тебя мозг не выдержит? Насколько сильна твоя личность, чтобы за просто так согласиться с тем, что всё не так, как ты думаешь. Все твои личности никуда не делить. Они висят. Как пальто. У тебя есть пальто?
  - Есть, - ответил я.
  - А модное это пальто?
  - Одно модное, - сказал я, - два простых, под моду 80-х, еще есть боливийское полупальто - если ты хочешь доказать кому-то, что ты индеец - то пожалуйста.
  -Вот именно, - ответил он, - ты меня знаешь, но - больше ничего.
  -Я как будто знаю, и как будто не знаю, - ответил я, - хорошо, я пойду.
  -Еще хорошее дело - пиджаки.
  -Ты считаешь, их должно быть много, пиджаков?
  -Но хотя бы один.
  -Один. Нет - пусть много.
  Здесь меня ждала комната, где меня и встретили все эти пальто. Конечно, не было никакой вешалки, они встали в ряд, предлагая мне сделать выбор. Я словно бы имел некое предпочтение - кто-то был лучше, кто-то был хуже, а может быть, это был тест - среди дюжины фигур, покрытых налётом тьмы, я должен был выбрать одного человека. Я остановился, будто я шел. Да, наверное, энергия движения присутствовала, а теперь я прибыл на берег, может быть - на странный берег. Здесь явно не могла зародиться жизнь, но она и не заканчивалась - она уже закончилась.
  -Вот это я, - сказал я.
  И мы обменялись.
  Я подошел к зеркалу и стал смотреть себе в лицо. Конечно, это было субъективное энергетическое образование под названием ДЖС, и ничего другого тут и не могло быть. Но с этого момента я был его равноправным жителем. Что может желать живой человек в таком месте?
  Я вернулся и посмотрел на Джузеппе.
  -Это ты, - сказал тот, с явным облегчением.
  -Хорошо. Это тайна, - ответил я, - я уже знаю своё имя. Что мне с этим делать? Носить с собой? Спрашивать. А вдруг - это чужая роль? Там был целый строй таинственных затемненных вечной смертью человеков, и вот - результат.
  -Это и всё, всё, дружище, - сказал он, - пройдись. Осмотрись. Всё, что узнаешь, всё твое. Собирай. Храни. Запоминай. Там, куда ты вернёшься, там - что день, что ночь - все равно свет. И при этом свете ты рассудишь - достаточно ли ты насобирал всяких штучек в ходе своей экскурсии.
  Многое вещи человек знает. Таен гораздо меньше. Внутри индивида скрыты мегатонны и мегабайты. Конечно, взять простого, элементарного вроде бы, как молекула человека. Спросите его - он наверняка будет обладать большими эгоцентрическими свойствами, характерными для любого жителя земли, но это лишь на начальном этапе. Пока он не поймет, что жизнь сильнее его. Это как деталь. Сначала она - с завода. Новая. Еще говорят - смотри, блестит, нулёвая. Какая-нибудь железка в автомобиле, например, тормозная колодка. Выезжает счастливый водитель, и словно бы блеск во всем мире. А вот спросите у него через год, через два - каково? А еще - если это какой-нибудь наш автомобиль, по марке, по качеству. Тут срок работы еще короче, еще ограниченней. Быстро едешь - быстрей и износ.
  Так и человек. Блеск, уменьшение блеска, потом - копоть, заусеницы, сточенные края, хотя жить еще можно. Можно еще долго, долго жить, есть еще куда стачиваться, и, вроде бы, нет уже никаких новых дверей.
  Но - в том и дело всё, что и мир не прост, и структура личности не проста. Вы, конечно, не верите, так как не открывали этих дверей. Но представьте, что вы в 19-м веке рассказываете кому-нибудь про самолёт, про какой-нибудь аэробус.
  Надо включать воображение. Да. Только так. Дом Жизни и Смерти может находиться где-то поблизости от вас, но вы его не увидите. Надо смотреть, надо искать.
  Я побывал в комнате, которая находилась в квартире, и это была моя квартира, и год на дворе был 30 какой-то - я проникся этой идеей, выбрался в окно - и ведь это было окно ДЖС, хотя мир и соответствовал моим ожидания.
  -И хорошо, - сказал я, - антракт. Чтобы выжить и не потерять мозг, пора что-то слушать.
  Я прошелся по улице, чувствуя настоящий рассвет души. Вечер стоял при фонарях. В голове стихи рождались сами собой, словно бы была весна. Я даже подумал, что нет ничего более интересного, светлого, что вообще - в реальной жизни любая вещь проигрывает моему нынешнему выходу в город.
  Я посмотрел на дом со стороны, вспоминая день покупки этой квартиры. Плеер же оказался со мной, словно он был частью организма, а потому и попал сюда - в мир, который навряд ли мог существовать материально. Играла песенка.
  
  High in the sky where eagles fly
  Morgray the dark enters the throne
  
  Open wide the gate, friend
  the king will come
  blow the horn and praise
  the highest Lord
  who'll bring the dawn
  he's the new god
  in the palace of steel
  persuade the fate of everyone
  the chaos can begin
  let it in
  
  Мне нужно было с кем-то поговорить, хотя я не сомневался, что нахожусь внутри своей головы. И что тут было делать?
  Вести записи.
  Продолжать свой путь концептуалиста. Пытаться понять себя. Бытие ограничено. Это - внутренность ореха. Выбраться наверх невозможно. Что бы ты ни делал, что бы ни изучал, ты - та самая деталь, которая потом отработает, а ее тень будет иметь некие точки соприкосновения здесь, в ДЖС. Деталь потом отправят в утиль, потом, если экономические принципы правильный, начнется переплавка. Потом, масса. Кипящий металл. Хэви-металл в домне. И из массы выливают новые вещи, и часть тебя - в совершенно новых формах, но, может статься, там будет множество прежних деталей, прежних жизней, в одной, новой.
  Я вошел в какое-то заведение, выпил там кофе и сделал записи в блокноте.
  -Вы меня знаете? - спросил я у официанта.
  -Вы хотите, чтобы я слукавил.
  -Почему?
  -Вы об этом думаете.
  -Жаль, - сказал я, - значит, я не могу нормально с вами поговорить, потому что снова разговариваю с собой.
  -Что ж поделаешь.
  -Тогда я пойду. Нет, я выпью кофе. Вы слышите, что играете в плеере? Конечно, вы ничего не можете слышать.
  
  Столько столетий,
  Так много богов,
  Мы были пленниками
  Нашей собственной фантазии,
  Но теперь мы маршируем
  Против этих богов,
  Я - маг, я все изменю
  
  Валгалла - Спасение
  Почему ты забыла про меня?
  
  
  -Не увлекайтесь, если не уверены, - сказал официант, - вы сами себе говорите - дисциплина, только холодный ум, никакого воображение. А сейчас вы расслабились, так как вышли вот сюда - между тем, жили вы тут недолго, а потом, образ этой квартиры в нормальной жизни наводит вас на мысль о точно такой же квартире. О чем ты думаешь, о том и я думаю.
  Я понял, что имею дело с отражением себя, а он продолжал:
  -Детали стёрлись. Их выбросили. Зачем тебе это? Внешний фактор! Книги! Хорошо, ты написал несколько книг, а сейчас ты копируешь сам себя, нужно определить - где начало? Это - вопрос самоидентификации. Зачем живу, чем дышу, о чем думаю, всё такое. Поэтому, некоторые блики мозга воспринимают за пассивную информацию, которая сохраняется в ячейках и всегда доступна ДЖС. И вот, ты один в один - на этой улице. Торжествуй. Ты хочешь большего?
  -Не все хотят, - ответил я, - кому-то дано стереться, в стружку. Нет, что я тебе объясняю. Иди, работай.
  Конечно, следовало изучить окрестности, но я предусмотрительно вернулся в квартиру через обычный вход, а, выйдя назад, снова встретил Джузеппе.
  -Я вот, что понял, - сказал я, - ты - персонаж. Ты уже был в Доме, только было несколько иначе - дом из кругов, словно бы круги некоего ада, и - постепенный спуск сверху вниз. А теперь ты решил провести меня через реальный ДЖС, или хотя бы - направить. Хорошо, но почему я сразу не понял, что ты - персонаж?
  Он развёл руками. Мы молча покурили, наблюдая движение в разных частях Дома. После чего я прошел по коридору, очутился в магазине, где не выяснил ничего, хотя это была и прекрасная еда для глаз.
  Собственно, было понятно, что нужно либо выбирать вектор, либо выбираться и идти - зачем бродить здесь бесцельно? Джузеппе останется, это его нижний уровень, первый этаж. Так и будет стоять, как тень столба, как статуя неизвестной формы тьмы. И я спрошу у него - почему же ты грустишь? Разве может воображение, упавшее в бездну небытия, освободить тебя?
  Один человек сочиняет, и потому рождаются другие. Возможно, звезды в небе сочиняют, и рождаются планеты.
  Нет, это предположение. Я вышел в зал, где что-то праздновали. Всё было хорошо, и мне было хорошо, и, хотя я знал, что всё это больше, чем инсталляция - однако, в этом месте не работала сила поэтики. Я бы мог с кем-нибудь поспорить - да, это если бы этот кто-то попал бы сюда, в ДЖС.
  Пройдя зал, я встретил родную сестру, и мы поговорили.
  -Я в первый раз узнаю, что ты у меня есть, - сказал я.
  -Ты же знаешь, - ответила она, - как ты можешь не знать.
  -Уже знаю, - ответил я, - и я мог не знать. Ничего не могу с этим сделать, но человек живёт с чистого листа, у нет ничего, кроме его текущего состояния. Какая разница, почему так устроено. Человек ничтожен. Это механизм, который нами управляет, а мы ничего о нем не знаем, а воти знатоки сервисной математики мироздания приходят сюда, чтобы опровергнуть аксиому о бренности бытия. Это почти, что отрицание смерти. Какая разница, что она есть, смерть, что нет ее? Я здесь. Например, я нашел тебя. Разве я спрашивал у смерти разрешения? Физически смерть обойти невозможно, но это и правильно, и я с этим согласен - иначе куда размещать людей на этой планете? Но, если ты знаешь, где хранится твоя личность, и ты способен посетить ее хотя бы здесь, в ДЖС, разве это - не отрицание основных постулатов бытия.
  -Все это мне мало понятно, - ответила она, - почему ты стал так говорить? Что это пришло тебе в голову? Ты так молод, а говоришь такую чушь.
  -Хорошо. А если я нахожусь не в своем времени и не в своей жизни?
  -Ты знаешь, какой год?
  -25-й, - сказал я, - когда я проходил через зал, там что-то праздновали, и кто-то сказал, что нынешний год - 25-й. Я все понимаю.
  -Ты помнишь, в каком году умер отец?
  -Помню, - ответил я.
  И тени заколебались, и я словно сел на другой поезд, шедший вдоль нынешней жизни параллельно, и не важно, как он назывался, и как вся эта метафизика функционировала. Всё это было удивительно. Было понятно, что мне некому об этом сказать. Все люди погружены в бег за победой, и это - война за потребление. Я тоже не против. Но ведь и не прибежишь так никуда, никогда.
  И, глядя на себя в зеркало, здесь, среди иного света, можно было задать вопрос: в который раз идёт это соревнование за приз, который не нужен?
  Мы поговорили. Я понял, что мою сестру зовут Нина, и, раз она здесь, значит, она также является тенью. Потому нет необходимости мне знать её новое воплощение. Надо отталкиваться от факта.
  - Ты же знаешь? - спросила она.
  - Знаю. А что именно?
  - Я не знаю ничего, чего не знаешь ты.
  - Это многое меняет.
  - Ты понимаешь.
  - Я вижу вишь копию в своём отображении. Так и есть.
  Мы вышли в зал, и правда, был 1925-й год, и я немного побродил, вглядываясь в лица людей, пытаясь понять их имена, вживаясь в эту роль, наверное, в первый раз. Прошлый представление в этом театре значения не имело. Но нужно правильно это выразить. Театр был, но его уже нет. Никто не помнит. Архивы закрыты. Их никто не ищет. На нет и суда нет.
  -Я пойду, - сказал я Нине, - всё это никуда не девается. Ты мне многое рассказала. Но остаются вопросы. Я не до конца верю в происходящее. Тебе же остается мне верить, так как нет другого выхода. И я не всех узнаю. Пойду, спрошу.
  Я сбежал по лестнице, поклонился лакею, но тут же была и другая лестница, на этаж, где я уже был прежде. Так я вернулся к демонам, людям с птичьими головами.
  -Хочешь покушать? - спросили они радушно.
  -Да.
  -Винца?
  -Давайте винца. И слушайте, я хочу, чтобы вы мне ответили на вопросы.
  -Не все, друг. От чужого рта нужен ключ. Но и если ты спросил у человека, имей совесть. Вдруг он ничего не знает?
  -Разве вы люди?
  -Две руки, две ноги, голова. Пять пальцев. Кто же еще?
  -Но какая голова?
  -Это как раз и не имеет значения!
  
  Я обедал, будучи взволнованным - правда была совсем рядом, но она всякий раз оказывалась слишком скользкой. И правильно делают, что сравнивают такие предметы, или может быть - информационные статусы - с рыбой. Ты её держишь, но на самом деле ты постоянно держишь пустоту. Она блеснула чешуей и соскочила, и ты снова ни с чем. Между тем, в этом зале точно знали, что к чему. Я думаю, с этого помещения их мир стартовал дальше, и именно здесь и нужно было искать правду.
  Они всё знали, эти существа, и, самое главное, они не были тенью моих иных жизней. Их пристроили сюда, для чего, не знаю. Но это - структура Дома Жизни и Смерти, а потому, тут не с чем спорить.
  -Правда, - сказал я, обращаясь ко всем вместе взятым, -скажите мне, где-то здесь скрывается что-то главное.
  -И так, - согласилась со мной пожилая женщина-птица, - а простоту ты не хочешь узреть?
  -Хочу, - ответил я.
  -Но знаешь, сынок, - сказала она, - а вдруг ты должен быть лучшим, словно существо-эталон? А каким образом на тебе, как на инструменте, натягивать струны? Ты - только сам. А если тебе дать всё готовое, то ты будешь носить эти вещи, как ёж. Видел, как ёж накалывает овощи и фрукты и носит? Грибы разные.
  -Разве это правда? - ответил я.
  -Хотя бы в мультфильмах.
  -Тогда согласен, - сказал я, - представьте, я буду мучиться, никто не поможет, а на деле окажется, что при этом есть большой, великий смысл!
  -Ну что ты! Ты и так всё узнал. Почаще верь себе.
  Тут мне, конечно, стало ясно, что делать тут больше нечего. Я спустился вниз, там был какой-то еще праздник, и я решил ничего не спрашивать. Я влился в толпу, и там я был сам собой. Я обменивался словами, через мой мозг проходили лица, и, наверное, в том и заключалось счастье. И правда, многое усложнено. Человеку нужно гораздо меньше, а постоянный подъем в гору должен иметь продолжение - это если бы вам сказали, что там, на вершине, вас ждёт бессмертие. Но тут начнутся новые проблемы. Для чего вам бессмертие, если вы будете словно джинн в бутылке, только с возможностью эту бутылку носить с собой.
  Нет, лучше что-то узнать. Насладить глаза. Насладить душу. И - бежать дальше, и надо всё же иметь немного глупости. Надо культивировать ею ментальный огород. Иначе там будет гладко, прохладно, идеально - но человеческая форма не подходит для таких вещей.
  Я выпил шампанского и вышел. Отойдя метров на сто, я осмотрел дом. Нет, это был не ДЖС, это был мой дом, я в нём жил, а потом умер, и там что-то праздновали. Я прошел по дорожке, и справа обнаружилась улица, и я подумал, что всё об этом знаю. Да, но зачем человеку собственная тень?
  Я обернулся еще раз, после чего включил плеер и стоял, и молчал.
  
  They'll take your diamonds
  And give you steel
  you'll be caught in middle of the madness
  Lost like them
  And a part of all the pain that they feel
  
  
  
  Если честно, ни грамма интересного в этой песне не было - она лишь разогревала мозг. Конечно, люди с птичьими головам были правы - посещение оказалось успешным. Я нашел свой дом, прибыл на какой-то праздник, имевший место в реальности какое-то число лет назад, чем и подтвердил, что вся информация складывается в архив очень ровно, без искажений, и если мы не можем ей пользоваться, то это наши проблемы.
  Всё вместе это было внутренней полостью Дома Жизни и Смерти, и я до сих пор был здесь и смотрел на этот дом со стороны. И ведь он и сейчас где-то стоит, только постаревший. Этот дом. Да, впрочем, это не было тайной.
  Я прошел по дорожке, двинулся к выходу и вскоре оказался на улице. День был большим и светлым, и там я встретил Надю, понимая, что это не Надя, а проекция, суб-личность, призванная показать мне выход.
  -Тут же городок, да, - сказала Надя.
  -Городок, - ответил я.
  -Пойдем глядеть, что это, где это мы?
  -Пойдем.
  Кто такая Надя? Не важно. Она существует в мире живых, и только. Плюс к этому, она довольно хороша собой.
  Мы пришли на железнодорожную станцию, и тут оказалось, что на дворе - какой-то отдаленный век, и все поезда не ездят по рельсам, но летают по воздуху. И здесь, конечно, можно было гадать - может быть, я прожил уже все свои жизни, и всё происходящее - это прогулка по архивам с полным воплощением.
  -Крутые поезда, - сказала Надя.
  Мы увидели склад, увидели там человека и опросили его.
  -Да, так и есть, - сказал он, - а знаете, что у нас сейчас коммунизм? Так и есть. Мы движемся ленинским курсом, но так как уже все построено, что можно, мы лишь думаем, как сохранить наследие.
  Оказалось, что склад этот был табачный, а сигареты было разрешено продавать только с 8 до 8.15. Мы купили сигарет из-под полы и курили прямо здесь, среди лабиринтов депо, так как тут никто нас не видел. Для поездки предлагались электронные сигареты, и мы приобрели и их.
  - В ДЖС всегда есть депо, - нашелся я, - это - самое важное место. Дом - там интересно, но там темно. А в депо весело и светло, депо - это перекресток. Все жизни сходятся в одну в депо, но не только одного человека, а вообще - всех людей, и здесь ты можешь встречаться и с живыми, и с мертвыми, и даже с теми, кто живёт в будущем. Депо!
  -Отлично, - сказала Надя.
  Вскоре прилетел поезд, мы сели на него и двинулись вперед. Куда мы ехали? Я не знаю. Это не имело значения. Наверное, по прибытию мир должен был проснуться.
  И потом, многие часы, мы продолжали ехать. На самом деле, это земля двигалась мимо нас. Я думал о всей череде теней, которую я встретил в самом начале. Ведь их было много. Десять, двадцать, не меньше. Что они там делали? Я имел к ним какое-то отношение? Третьим от меня стоял какой-то моряк, тень моряка, из Шотландии. Быть может, останови я свой взгляд на нём, все последующие события пошли бы по другому сценарию. Но, разумеется, я выбрал самую последнюю личность....
  
  
  
  
  
  
  
  Изучение Субконтура
  
  
  Стоит напомнить о том, что Субконтур - это плёнка, которая есть везде. И мне тут надо нарисовать некую картину в словах, чтобы попытаться это дело растолковать. С высоты всех своих перемещений я могу сказать, что вся структура мироздания напоминает Дом.
  Вы скажете - домов много. Так и есть. Каждый Дом - дверь между комнатами. Подвал Дома - мир мертвых. Есть еще технические помещение, есть еще чердак. Субконтур - это стены, снабженные определенными техническими характеристиками. Я и раньше предполагал, что он, то есть, этот объект для окаймления одного пространственно-временного континуума, способен пропускать через себя человека. И, стало быть, можно представить и такую картину - вы выходите на абсолютную дорогу. Там к вашим услугам некий набор механизмов, потому что стена - это не просто кирпичная кладка, это весьма сложная структура, это машина в машине. Визуально она может быть весьма избыточна - во всяком случае, первая настоящая вылазка внутрь Субконтура укрепила меня в этих мыслях.
  Вместе с этим, я был уверен, что Дома - это далеко не все двери, а главные Дома - это фильтры и шлюзы. Обычный Дом способен пропустить вас в пространство, которое, хотя и не находится в одной плоскости с нами, каким-то образом входит в общую систему координат. Об этом говорили и визиты в Козлово людей, который жили как бы не здесь, и я не мог встретить их нигде в целом мире - но письма от них доходили, и вот, было очередной письмо от Ивана:
  
  'Привет. Получаю письма от тебя раз в три года. А ты говоришь, что раз в три месяца. Значит, время у нас идёт иначе. Ты знаешь, сколько прошло времени? Судя по всему, для тебя мало, для меня - много. У меня уже взрослые дети. У тебя же почти ничего не изменилось. Это невероятно, но ты сразу этого не заметил, а теперь я ощущаю неподдельную грусть - а я так мечтал, чтобы ты приехал к нам и посмотрел - я давно не пенсии, потому что спортсмены рано уходят на пенсию, но не подумай, что я старый, мне только скоро будет пятьдесят, и я работаю тренером. Но мне кажется, тебе надо срочно приехать в Козлово, иначе, если ты забудешь, или ты не получишь письма, так как будешь где-нибудь в поездке, то будет уже поздно. Ты пребудешь в Козлово, но окажется, что будучи стариком, я был там двадцать лет назад, а теперь тебе ничего не остается, как познакомиться с моими внуками, так как и дети уже стали пожилыми'.
  
  Размышляя логически, я представлял себе несколько вариантов, и мне казалось, что Иван этот - вовсе не Иван, а кто-то другой. Хотя, какая разница? Разве мы были друзьями? Другой вопрос - это условия, которые, проникая в душу, прошивали ее своими нитками, я уже был не я. Но всё же - мне стоило собираться с мыслями, я внутренне готовился - и это не просто так. Дорога - это еще одна вещь, которая существует наряду со стенами Дома, и тут не стоит забывать про невероятный туман, а попросту - сжиженное время.
  Я знал о цыганах по книге Батхало, которая не была предназначена мне, хотя теперь я не мог сказать, так ли это было. Я знал, что часть цыган осталась у нас, обосновавшись в различных районах города. В тот день я пришел в кафе, и это было кафе как кафе в стиле русского фастфуда - чебуреки и томатный сок, прочие пирожки и минимальный шашлык на тонких палочках, дешевая по сути но дорогая по факту водка. Вокруг стояло прекрасное съедобное облако. Дух еды приглашал - люди курсировали словно эритроциты.
  В этот я раз я прошел на кухню. Прежде, в дверях, мною был встречен хозяин, и он был также из цыган, но - не их Цыган. Впрочем, он был в курсе дела - у всех цыган присутствует коллективное сознание.
  -Как же твои успехи?- спросил он.
  -Всё очень сложно, - ответил я.
  -Сдаётся мне, что не идешь ты, но летишь, - ответил он.
  -Этого я не знаю, - ответил я.
  Мы еще раз поговорили о Субконтуре. Я и раньше знал, что мест, подобных Козлово, достаточно много, и ни одно из них не входит в общую линейку - то есть, на своей земле оно одно единственное, как маяк, и если выйти и идти, покуривая сигаретку, то вообще никуда не придёшь.
  Что касается тумана, то, по словам Цыган, это были Волосы Бога, и, оставив всё, забыв о жизни и может быть - о судьбе, идя по этому туману, ты рано или поздно, придешь к Голове, и там ты можешь поговорить. Очень просто. Вроде того, что - здравствуйте, это я. А Он ответит - о, привет, как ты умудрился дойти сюда?
  Из этого разговора было ясно, что я знаю далеко не всё, но это не было новостью. Было бы странно, если бы я всё знал. Со слов одного из цыган, Алмаза, всё выглядело примерно так: человек очень ничтожен. Что бы он о себе ни думал, он - меньше песчинки в куче песка. Но в куче может быть и хорошо - кругом песчинки всё однородные, и ты не один, и тут ты можешь выделиться. Но если ты отправишься в путешествие, если ты поймешь, как идти, и что такое Дорога, то не будет этому конца и края. У идущего есть свои преимущества, но многое он и теряет - ты можешь и сам потеряться, ибо твое путешествие, это нечто большее, а уровень затерянности - это посерьезнее, нежели чем бросить в океан бутылку. Нет, бутылку можно найти, и таких случаев много, а здесь ты имеешь возможность не вернуться никогда, или вернуться, например, через сто или двести лет - и что тебе тогда делать? Твой ли это мир? И будет совершенно понятно, что весь твой мир - это Дорога, без конца и без края. Но и это неверно - есть и конечный пункт, потому что надо суметь удержаться. Волосы Бога ведут к Главному Существу. Идти далеко. Можно сбиться, можно и совсем потеряться, но были и те, кто приходил. А что они там нашли, собственно, не важно. Мы же думаем, что всё лежит в сетке координат - ценности, богатство, реализация. Пусть даже свобода - внутри одного большого племени людей. А здесь ты предоставлен сам себе.
  Когда ты к Нему придешь, то у тебя будет возможность задать вопрос. Например, где-то был (то есть он был, его на месте не было) цыган по имени Данко - его отец таки дошел, и вернулся, и у него на это не ушло век, два, или три прочих кванта времени - и там он вдруг увидел выходящую из океана собственную мать. Он очень удивился. Оказывается, Главное Существо принимает любой облик. И здесь не было тайн. Данко задал главный вопрос - зачем он живёт, а мать ему отвечает - мол, она, в принципе, и сама не знает. Жизнь - просто жизнь. Жизнь - и всё тут. Вот оно лежит, покрывая собой планету, смотрит в черный космос и думает - лежу я, и всё тут. Хотя всё не так примитивно - потому что все живое не совсем дело рук его. Но умом то не понять. Как бы и можно понять, чтобы приучить себя к постоянным нагрузкам, и когда ты будешь легко относиться, что из ушей валит дым от перегрева, и ты будешь уверен, что не сойдешь от всего это с ума, тогда правды будет больше.
  Всё это было замечательно. Я понимал, что цыгане знают больше меня, и это меня в чем-то задевало, и я даже спросил сам у себя: почему задевает? Неужели кто-то заставляет меня узнать всё? Разве где-то ставилась такая задача?
  А что, если так и есть, и я просто не помню, или не хочу помнить? Я не искал ответ. Я собирался, и вскоре был готов. Моя дорога начиналась от набережной реки, и тут я шел, как темный, скрывающий свою личину, человек. На мне была куртка с капюшоном. Я шел, не поворачиваясь, и наконец, вся эта темнота стала очевидной. Если сначала я лишь теоретически был человеком другого мира, то теперь это реализовалось. Передо мной была дорога, наброшенная на край горы, как веревка.
  Здесь я присел, чтобы попить горячего чая из термоса. Путь намечался не близкий, и нижняя часть гор словно отзывалась на мои мысли - и это были горы на самой границе осени. Я подумал - должно быть странно, что я постоянно попадаю в осень. Может быть, всё происходящее сжато во времени?
  Листья уже начинали убегать. Им надо лежать и настаиваться, чтобы кормить землю органикой. Деревья напоминают черные нити, нарисованные прямо на воздухе. И там, в ущельях, должно быть, почесывают бока духи холода. Старые бегут вслед за летом - оно где-то совсем далеко, там у него, у лета, свой город, всё яркое, всё горит. Наверное, где-нибудь в тех краях - родина цыган. Выйдя оттуда пару сотен лет назад, они нашли убежище в нашем мире.
  За мыслями меня застал врасплох 'Ленд-Ровер', ползущий вверх с небольшой скоростью.
  - Вы в Козлово? - осведомился водитель, мужчина лет сорока.
  - Да, - ответил я, - подкинете?
  - Поехали.
  В машине ехали двое мужчин и женщина - примерно одинакового возраста, и навскидку их бы можно было отнести к хиппи - но истинные хиппи всё же обитают в мечтах и бытовой экзальтации, здесь же необходимо другое свойство, и мне его сложно описать даже не смотря на то, что я сам владею этой техникой. Но это больше напоминает правильное дыхание. Для того, чтобы создать точную формулировку, надо немало постараться. Это уже - другая грань. Мы сразу же разговорились, и оказалось, попутчиков интересует именно Субконтур.
  -Я уже слышал это название, - сказал Борис, именно он был за рулём, - но в деревне его называют как-то по-другому.
  -Там его никак не называют, - проговорила Алла.
  -Я слышал такое название, как Чашка, - сказал Сергей.
  -Да, - согласился я, - на нижних улицах как раз он зовётся Чашкой. Но туристы останавливаются ближе к верху, ближе к ущелью, поэтому могут этого названия не знать. В Козлово приезжает не так уж много народу, и тут, тут видимо играет еще роль и фактор разброса времени. Верхнее Козлово - одно по времени. Нижнее - другое. Разница небольшая. Кстати, название Субконтур придумал я. Тут всё просто.
  -Это вы, - обрадовалась Алла, - как замечательно.
  -У меня есть идея, - поделился я, - но стоит ли вас в нее посвящать? Хотя, конечно же, скажу. Я хочу пройти вглубь Субконтура и посмотреть, есть ли там вообще что-то?
  -Вы уверены?
  -Я там уже был.
  -Я читал ваши записки в журнале, который лежит в гостиной, - проговорил Борис, - всё это замечательно. И там есть как раз о том, как вы ходили в Субконтур.
  -На этот раз я хочу пройти дальше, - проговорил я, - теперь у меня есть уверенность, что у меня всё получится, и я смогу увидеть что-то новое.
  -Это опасно? - спросил Сергей.
  -Надо полагать, что да, - ответил я, - но и любая прогулка по горам несёт в себе определенную опасность.
  -Но это - чужое место, - сказала Алла.
  -И здесь - чужое место, - ответил ей Борис, - и всё же, мы едем в Козлово, и это уже само по себе чудо. Я бы хотел сходить. Я еду только во второй раз, и уже после первой поездки я понял, что моя жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.
  
  Вскоре мы были на месте. Мы готовились, и все мои мысли были об Иване - ведь он должен был приехать, но всё это было странно, и я не до конца верил тому письму, что говорило о судьбе Ивана от первого лица, и из которого проистекало, что он теперь - пожилой человек. Я рассудил так - у не смогу понять многих вещей умом, и даже душой, а если буду пытаться, окажется, что серое вещество мозга слишком перегрето, и это похуже, чем когда на процессоре в компьютере что-то не так с охлаждением.
  Иван - может быть несколько Иванов, все они - по-своему спортсмены, каждый из них живёт в своей плоскости, там находится город Снов, параллельных миров много, и один из них писал еще какому-то мне, и вот, возникло пересечение.
  Но, конечно, подтверждения не было. Мы пили чай с шиповником. Кроме нас в частной гостинице никого не было. Ночь уже правила горами, и тьма являлась самой сильной субстанцией в мире. За окном словно вылили чернила.
  Я привык к снегам, но, вопреки ожиданию, снега в Козлово не было вообще, а там, в высоте, он был лишь на самых макушках, он словно подчеркивал свою близость к небесам.
  Я не знаю, какие духи живут в горах. Их надо хорошо знать, горы, а к духам прислушиваться. Может быть, они есть воплощение себя самого, проекция, рисунок личности на полотне воздуха. Вот снега нет, а в прошлый раз был, и Ивану тут нечего делать - он же приезжал сюда, чтобы потренироваться. Но какой тут был смысл? Как его достать? Я прошел много дорог, но я снова здесь, наверное, на некоем перепутье. И никто не знает, что человек ищет - видимо, при рождении ему даётся задача. Это приходит само по себе, но зерно этого поиска всегда присутствует в мозгу.
  -Как вы думаете, мы вернемся? - спросил Борис.
  -Надо быть готовым к тому, что нет, - ответил за меня Сергей.
  -Всё может быть, - ответил я, - может быть и такое. Сергей сказал правильно. Бывают вещи, которые теряются во времени, очень часто в какие-то провалы попадает техника. Кто не видел этого воочию, вряд ли себе это представит. Наверное, пеший путь - наиболее простой. У тебя всегда есть возможность осмотреться и повернуть назад.
  Потом я смотрел в окно - я расположился на первом этаже. Сквозь ночь пробивались огни отдельных окон, и они были стоящими на рейде кораблями. Ночь - первичная мировая праматерь. Редкие моряки, не побоявшиеся выйти в путешествие, ночуют в своих каютах.
  Должно быть, где-то есть настоящий морской путь. Путь между временем, навстречу тому, о чем мы ничего не знаем. Я втайне завидовал существам, о бытие которых я мог лишь догадываться. Они, всемогущие в своих перемещениях, не задают себе вопросы о том, или другом - переходы для них просты, полёт устроен элементарнее, чем у птиц. Я не видел их, но ощущал их вселенское присутствие. Человек логичнее. Может быть, он - локальная модель, но если мысль растёт в его голове, значит, он способен меняться, принимая и любые другие формы.
  В этом смысла был немалый вес. Он был серьезнее вещей простых и повседневных, и даже невероятная всемирная слава не могла постоять рядом с ним, она бы упала, превратившись в песок. А ведь мы и не затрагивали вопрос жизни вечной, или хотя бы достаточно продолжительной для того, чтобы обойти все пути, чтобы, может быть, подпрыгнуть и полететь яркой искрой к звездам.
  Утром мы собрались просто. Я пояснял:
  -Основная вещь - намерение. Оно должно быть лёгким.
  С этой точки зрения тяжелая музыка, например - легче. Её романтика более понятна. Она заставляет делать шаги, чувствуя себя героем - хотя бы в зеркале помыслов.
  Намерение - это механизм человека. Конечно, любой может сказать, и он будет вправе - стену не пробить. Но постойте, кто вам это сказал? Вы сломаетесь, вы превратитесь в кашу, и вас никто не станет варить. Забвение. Тогда надо повнимательнее посмотреть на себя - может быть, вы пропустили в себе что-то, какую-то ручку. Её просто надо было перевести в другое положение, и - можно двигаться. Говорят, что люди не летают. Нет, кто докажет, что нет? Может быть, вся жизнь происходит на резервном питании. Ампераж слишком мал. Оконечный контур выполнен на высоковольтных пентодах, и питание до него просто не доходит.
  Утром я еще ждал, что Иван прибудет, но ничего такого не было. Я мог пытаться свести все свои мысли в кучу, но это была игра с самим собой, без притока информации. Я вышел на улицу, и чуть ниже, там был поворот, а за ним - магазин, и я туда отправился. Это было совсем рядом, не более трехсот метров. Магазин то ли недавно появился, то ли я его не замечал. Возможно и второе - я всегда был тут в период снега. Хотя, это не отговорка. Да, но с другой стороны, как быть без магазина? Не могут же люди жить как-то иначе. Да и потом - Козлово довольно хорошо устроено. Мне даже и не приходило в голову обойти его, может быть, если пройти по перпендикулярной улице, я обнаружу что-нибудь интересное. Но всё это слова. Нет, навряд ли тут могли быть другие торговые точки.
  -А что у вас есть? - осведомился я.
  -У нас всё есть, - ответила продавщица.
  И правда, тут так и было - в хозяйственном отделе все товары были сложены штабелями, в метре от этого склада - одежда, и тут же - продуктовые витрины, в проходе между велосипедами - стулья, сварной мангал, коробки с лампочками, у стены - бензиновые генераторы.
  -А вы знаете Ивана? - спросил я.
  -Смотря какого.
  -Он приезжий. Он лыжник.
  -Лыжник? Конечно, знаю. Иван.
  -Когда он был тут последний раз?
  -Он тут всё время. Недавно заходил.
  -Разве?
  -Он живёт тут постоянно.
  -Нет, я имею в виду Ивана, это лыжник, он тут готовился к Олимпиаде.
  -Да, тот самый.
  -Не может быть, - сказал я, - и что, он живёт в Козлово?
  -Конечно. Уже давно.
  Я пожал плечами, но надо было выбирать - идти назад или вперед, но оба направления были открыты, и я решил ничего не менять. Надо помнить - намерение. Именно оно. Конечно, человек не сильнее, чем пространства, но в нём есть модули-копии. Копии, быть может, самого Создателя. У кого модулей нет, тот, должно быть, сидит в норе. Ну и пусть сидит. Что тут отрицать? Так сделано.
  -Купите что-нибудь, - предложила продавщица.
  -Что же купить? Не знаю.
  -Хотите, ружьё? Смотрите, вот они. Давно лежат, никто не покупает. А сдать назад мы не можем, их привезли из Птицино, но дорогу туда перекрыл туман, и, наверное, откроет лет через пять. А они хорошие, новые. Патроны есть.
  -Почему же у вас никто не берёт? - спросил я.
  -У нас они не очень нужны. Диких зверей тут нет. Бывают волки, но они и воют-то редко, а уж чтобы подойти - то такого вообще не было. На охоту у нас не ходят, потому что некуда ходить.
  -У вас вообще никто не ходит на охоту? - удивился я. - Ладно. А разрешение?
  -Я же говорю, дорога перекрыта, и проверять некому, - ответила она, - боюсь, что проверить теперь вообще невозможно.
  -Хорошо. Вы считаете, что мне нужно ружьё?
  -Вы собираетесь идти далеко. А там, может быть, будут звери. Хотя бы в воздух будет чем выстрелить.
  -Ладно, давайте мне ружьё, - согласился я, - давайте тогда и патроны. Возьму для приличия. Может, зайца встречу.
  -Берите крупные.
  -Ладно, давайте.
  Купил я также местных сигарет, всё остальное у меня было с собой, да я, конечно же, человек опытный, многие вещи понятны просто так - ружьё, скорее всего, не нужно. Но раз я его приобрёл - оно должно выстрелить. Но тут могла быть и логика - тишина Субконтура! Что, если придётся чем-то разрезать её. Нож не подходит. Он режет, но плоскость намерения немного смещена.
  Всё это были мысли сопутствующие. Я вернулся. Мы собрались и, выйдя на край ущелья, осматривали местность. Туман вился - это было приготовление очередной причёски, вся моя внутренняя сущность готовилась к мысленном прыжку. Иначе не увидеть Субконтур. Праздный прохожий может стоять тут хоть сто лет, и его взор останется чист перед тайнами мира.
  Лес, тонкая струя ручья, водяная змейка. Камни - закуска местных ветров. Последние листья поздней осени. Какие-то черные птицы, колющие собранные по лесам орехи. Мелкие зверьки, пришедшие посмотреть сами на себя посредством водяного зеркало. И вот - он вынырнул. Он напоминал прибывающий поезд, с той лишь разницей, что его появления в этот раз было внезапно. Субконтур раскрылся, словно цветок. До него было рукой подать. Через устланную плитами площадь дорога шла к нескольким ближайшим корпусам.
  -Ух, - сказала Алла.
  -Идём, - сказал я.
  И мы пошли молча.
  В этот раз всё было серьезнее - припасы были рассчитаны на несколько дней. Что касается ружья, то оказалось, что мои спутники со мной солидарны - у Бориса был обрез, и он был замотан внутрь спального мешка. Видимо, он также взял его в дежурных целях. И правильно - о Субконтуре не говорили ничего плохого. Впрочем, и ничего хорошего. Вообще - почти ничего. Но я был в себе уверен.
  Мы вскоре были возле первого корпуса, и тут ничего не происходило. Мы пошли тротуару и шли так минут десять, пятнадцать. Тротуар вскоре перерос в более широкую аллею. Корпуса находились справа и слева - одинаковые и монотонные. Их будто такими и установили сверху. Мысль эта, впрочем, была важна - действительно, я словно бы знал (хотя и откуда), что в доисторическую эпоху гигантские железные люди создали здесь набор машин, которые и генерируют все имеющиеся реальности. И здесь всё сложно - цыгане говорили о наличие Главное Существа, Бога. Но не факт, что Бог - Создатель. В-общем, всё это запутанно. Но по логике, все довольно просто. Надо ставить вопрос именно так. Тогда, рано или поздно, будет получен ответ, будет сформирована система.
  Представим, у вас должность. Вы - глава, царь - зверей, птиц, людей. Да, но вы пришли на готовое. Допустим, здания построили железные люди. Потом прилетала какая-нибудь штуковина и вылила в ущелья субстанцию существа, и оно стало разрастаться, как грибница.
  И так, вы растёте, и всё сущее есть ваши потомки.
  Мы сделали привал через час. Конечно, можно было идти и идти, превращаясь в человеко-конвейер особого рода - когда никому твое шествие не нужно, и нет никаких признаков сопротивления и покорения. Ты - словно вода. Но я посчитал, что надо чаще делать контрольные точки. Здесь, на одном из столбов, мы завязали ленточки.
  -Всё однообразно, - сказал Сергей, - как вы думаете, мы будем искать так до бесконечности?
  -Да, - ответил я, - Субконтур может быть везде. Он - как скорлупа. Планета большая, по размерам, мы - ребята мелкие, также по размерам. В Козлово существует некая трещина, проход. Что угодно. Мы видим край его. Входим внутрь, идём. Даже если тут есть какая-то деятельность, мы можем с ней не столкнуться.
  -Хорошая перспектива, - проговорила Алла, - что же делать?
  - Искать.
  -Что же мы найдем?
  -Я не знаю. Никто не знает.
  Мы пили чай стоя и не заметили, как подошёл автобус. Да, шёл он почти бесшумно, а остановившись, открыл свои двери, приглашая. Водителя внутри не было. Должно быть, это был местный автомат.
  -Прекрасно, - проговорил я.
  -Что прекрасного? - осведомился Борис.
  -Не знаю. Поехали. Экскурсия.
  -Вы уверены?
  -Не знаю, не знаю. Надо пробовать.
  Мы забрались внутрь, двери закрылись с тихим шипением, автобус тронулся и далее двигался без особой спешки - зато очень скоро мы въехали в кварталы, где здания становились высокими, с наличием привычной стати, присущей городскому стилю, и, наконец, мы увидели....
  Нет, я не могу точно сказать, что это было. Должно быть, тот самый железный человек, стоящий ныне на приколе. Но и тут оставалось лишь предполагать. Он был невероятно высок и напоминал в чем-то портовый кран, только во много раз больше. Голова - повернута в сторону, и сложно было сказать, что у него там было за лицо. Я ощутил настоящий холод души - да, ведь душа - это светящийся шар, который появился в результате неких энергетических модуляций, а он, должно быть, старше души. Вот сейчас эта махина присядет и прыгнет прямо в космос, возьмёт разгон и только его и видели.
  И вот теперь, он стоит здесь. Может быть, вследствие поломки.
  Мы прошли его спину, после чего могли осмотреть его с другой стороны.
  -Что же это такое? - спросила Алла.
  -Это машина-строитель, - сказал я, - по форме он напоминает человека. Должно быть, именно они и построили Субконтур.
  -Он мёртв?
  -Не знаю. Но, насколько я знаю, они не стоят на одном месте. Сделав дело, они перемещаются куда-то в другое место. А значит, он точно на приколе.
  -Вся жизнь построена машинами?
  -Я этого точно не знаю, - ответил я, - лично я не общался ни с кем и ни с чем, кто бы дал точный ответ на вопрос. Но я знаю человека, который знал человека, который знал. Но вот что он спросил, тот цыган? Он бы мог сказать, мол, то есть, задать вопрос - скажи, мол, в чем суть? Но он, наверное, спросил о счастье. Спросил о будущем. Нет, я не знаю. Если бы я сам туда добрался, то я бы поговорил. Но боюсь, для этого надо жертвовать всей своей жизнью.
  
  Человеку сложно - потому что он не знает, на что ему рассчитывать. Имеет ли он право что-то видеть? Если судить по мне, может быть, и по моим спутникам, то мы видим, что многие тайны мироздания способны хотя бы приоткрыть свои двери. Тогда становится ясно, что вековые догмы - это не более, чем цепочка поиска, открытий и заблуждений. Но главное всегда оказывается за пределом. Даже если очень того желаете, вы - словно рыба, стенки аквариума которой практически абсолютны.
  Мы ехали и говорили - об этом и не об этом. Каждый из нас понимал, что-то из увиденного в какой-то форме должно быть открыто. Стенка не такая уж непроницаемая. Её не нужно взрывать. Достаточно правильно смотреть внутрь себя. Человек уже снабжён всем необходимым.
  -Еще немного, и я свыкнусь с мыслью, что мы будем ехать вечно, - сказал Борис.
  -Вы видели аппараты, которые потерялись во времени? - осведомился я.
  -Нет. А вы видели?
  -Да, я видел. Я видел самолёты. Наверное, есть и другие примеры. Может быть, корабли. С сухопутным транспортом сложнее - потому что и скорость перемещения ниже, и дорога очевидней.
  -Интересно, что испытывает человек? - спросила Алла.
  -Я бы тоже хотел это узнать.
  -Вы не знаете?
  -Нет, мне кажется, что я знаю - но так как я не видел, я не могу быть уверенным в том, что это мне не кажется.
  -Наверное, всё возможно, - проговорил Сергей, - ведь то, что мы видим - возможно.
  Мы приехали на площадь, и тут пространство наполнилось жизнью - повсюду двигались какие-то непонятные, довольно ровные с геометрической точки зрения, механизмы. Кругом были здания - вполне человеческие, стеклянное фойе с дверями, ручки, порожки - словом, все атрибуты для хождения. Автобус остановился и открыл двери. Мы вышли, не имея никакого понятия о дальнейших действиях. Также нельзя было точно сказать, как далеко мы пробрались внутрь города, внутрь этого непонятного электронно-бетонного нароста на теле безвременья. Автобус пыхнул и двинулся дальше, и вокруг нас перемещались ровные, выточенные по некоему сходному лекалу, колёсные аппараты.
  Небо здесь было как будто белее. Словно была плёнка. Возможно, так и было. Солнце пряталось где-то там, в высотах других измерений. Облаков не было, и его не было. Я предложил войти в здание. Мы так и сделали.
  Ружьё было, конечно же, ни к чему. Я всё время порывался последовать примеру Бориса и спрятать его в свернутом в скатку спальном мешке, но для этого надо было всё разворачивать. В итоге, я поленился, так и оставшись в образе охотника. В фойе же имели место люминесцентные лампочки, повороты в коридоры, двери лифтов и - большое количество аппаратов вдоль стен, которые с первого взгляда можно было счесть за игровые.
  Да, но на этом сходство заканчивалось. К тому же, мы были здесь единственными людьми.
  -Аппараты предназначены явно для людей, - сказал Борис, - по высоте - да. Пульт - да.
  -Давайте пробовать, - сказал Сергей, - всё равно отступать некуда.
  Мы выбрали каждый себе по аппарату. Я дотронулся ладонью до темной стеклянной поверхности, и она зажглась, изобразив сенсорный пульт с большими сегментами. Экран тотчас ожил, и я к своему удивлению увидел Тассио Тассо, и иная жизнь в моей голове зажглась - ведь минуту назад я ничего об этом не знал.
  -И правда, - проговорил я, - как же так, я приехал в Козлово, даже не зная о том, что я живу одновременно в нескольких жизнях. Я же размышлял о статьях, которые напишу, о том, что я нет такого места, то есть, издания, где бы я описал всё это - ибо в мире, который отсюда выглядит почти двумерным, нет потребностей ко всему этому. Нет и не будет. И никто не виноват, просто так устроено. Если в правду не подливают немного лжи, то она никому не интересна.
  -Здравствуйте, - обрадовался Тассио, - где же вы сейчас находитесь?
  -Не знаю, - ответил я, - где-то далеко, где-то близко.
  -Вы скоро прибудете в штаб? - спросил он. - Никто не знает, когда вас ждать. Морена собиралась на задание, но она хотела увидеть своего мужа до отправки.
  Я икнул, понимая, что эта жизни идёт параллельно, и где тут основная линия?
  Вместе с этим, я мог отметить, что каждый включил в своей аппарате что-то своё. Это происходило само по себе. И тут оставалось только догадываться, кем или чем являлись мои попутчики. По аналогии со мной, они могли жить и иную жизнь.
  Может быть, каждый человек имеет на то право. Но в этом случае его жизнь прорывается лишь в виде коротких рецензий на трансляции - мы чаще всего почти не помним всего того, что снится. Между тем, точка входа в иную жизнь может быть расположена именно там. Переключение между личностями происходит плавно и незаметно. Никто не заподозрит. И верно - сколько люди живут, никто ничего не понял. Во всяком случае, в литературе никто ничего не описал.
  -Правда, - сказал я, - я нахожусь там, сам не знаю где. Что ты посоветуешь, Тассио? Почему я живу и ничего не знаю. И это место. Нет, я его знаю. Я больше ничего не знаю.
  -Раз ты знаешь, то уже знаешь, - ответил он.
  -Что ты посоветуешь?
  -Ничего. Ты же знаешь.
  И это было правдой. Но дело в том, что я знал и раньше - нужно было лишь признаться себе в этом. Но хорошо, когда ты можешь так сказать. Делать - не говорить. Там, в мире людей, полным полно учителей, которые учатся через учеников, но ничего не умеют. Но я говорю это лишь для того, чтобы подчеркнуть - нужно стремиться к абсолютному видению пространства и времени.
  Мы вскоре закончили с автоматами. Я предложил своим попутчикам подняться на высокий этаж и посмотреть на Субконтур сверху. Мы так и сделали. Очень скоро мы стояли на балконе, и весь мир вокруг нас был полон странных строений. Всё это напоминало город, но в нём не было людей. Каждый метр был чем-то наполнен. Это был, наверное, системный файл, может быть - область памяти, в которой шло неспешное выполнение неких алгоритмов. Нет, я знал. Здесь можно было не рассуждать, но как показывала практика, самое трудное - это найти доступ к самому себе. Это не значит, что все люди устроены одинаково. Но суть примерно такова.
  Мы открыли разложили свой обед за столиком, который был прямо здесь, на балконе. Интересно, для кого он был предназначен? Столик, не обед. Да и потом, тут наблюдалась пара окурков. Может быть, сто лет назад, может быть - сто лет вперед. Никто не знает. Единственным желанием было встать на край, опуститься на воздух, и - полететь. Но если я думаю об этом, значит, всё это возможно, и существует неведомая сила, которая способна понести меня, прибирая к рукам законы физики.
  -Что, если выстрелить из ружья? - спросил Борис.
  -Просто так? - спросила у него Алла. - Вдруг что-то случиться.
  -Я не буду стрелять, - заметил Борис.
  -Я могу выстрелить, - сказал я, - тогда посыплются осколки. Окажется, что наш мир - это ваза. И мы будем стоять посреди поля осколков. Если вы хотите вернуться, то сделать это можно прямо сейчас.
  -И больше не будет Субконтура? - сказал Сергей.
  -Нет, он будет. Нет. Расколется лишь восприятие. Где мы окажемся? Я не знаю. Но тут встает один банальный вопрос. Ваша машина окажется в Козлово. Это не очень удобно. А вдруг она окажется там навсегда?
  -Почему?
  -Вы приедете туда, но её там нет. Кроме того, вам скажут, что её никогда там и не было. Назад надо возвращаться той же дорогой, тогда всё пойдет так, как надо.
  Но всё это сказано лишь для того, чтобы что-то сказать. Зачем стрелять из ружья? Нет, может быть, жесты и нужны, но кто оценит? Эх, если бы ожил железный человек и сказал бы мне:
  -Послушай. И ты, и ты - ты тоже железный человек, и ты тоже стоишь и спишь. Черное ночное небо зовёт тебя. Нет ничего такого, чтобы держало. Давай.
  И вдруг оказывается, что ты....
  Но всё это слова. Мы собрались, но на выходе из фойе нас не ждал никакой автобус, что было логично. Ведь мы никого не вызывали. Кто может так одухотворить ожидание, чтобы всякий помысел сливался с пространством? Ведь есть начало. И Субконтур поддаётся начальным мыслям, и потому мы здесь. Мы ждали довольно долго. На улицах хватало всяческого движения, но всё это было чрезмерно упорядоченно. Наверное, не дозированный долгий просмотр этого бесконечного хода свёл бы с ума.
  Одни машины везут воздух. Другие - два воздуха. Третьи - плюс. Четвертые - минус. И даже простое общество человека исполнено в такой манере. Это инкапсуляция. Нет ничего нового. И, даже если завтра я скажу, что открыл нечто новое, это будет потерянная в голове монета.
  И так они и едут.
  -Допустим, завтра не будет людей, - проговорила Алла.
  -И что же? - спросил Борис.
  -Ничего удивительного, - проговорил я, - это всего лишь механизм. И у каждого механизма есть свой срок службы. Просто мы всё равняем под себя, что и хорошо, и плохо, и вообще - все категории созданы для биологических форм. Для травоядных плохо - хищники. Для хищников - охотники. Для растений - гербициды. Нет хорошего и плохого. Надо ехать.
  Здесь не было совпадений. Но автобус подошёл. И мы двинулись назад. Весь этот ряд был и в общем ряду - сознание человека имело нечто общее с Субконтуром. Иначе, быть может, нам бы предстоял пеший поход. Но и в этом случае - сумели бы мы нашли то место, где соединяются два мира воедино? Субконтур равномерен, как инкубатор для иных субстанций. Это - закольцованная бесконечность. Но, с помощью автобуса, мы прибыли в нужное место. Всё это, впрочем, напоминало шествие пьяного человека через улицы. Когда ты идешь и не знаешь, идешь ли ты, и ты ли это, или кто-то другой, тем не менее, некий странный автопилот приводит тебя к точке.
  И вот - была точка.
  - Расскажу такую историю, - сказал я, - когда я понимаю, что мое я не обязательно единично, и что моя жизнь также не единично, я размышляю о том, что такое улей? Нет, я не знаю, возникает чувство стертого сознания - да, сама информация присутствует, но что же с ней делать? Недавно я понял, что со мной произошла следующие события, хотя и понятия не имею, где и когда они были.
  Мы шли в горы, и это, быть может, было походом, напоминавшим мой недавний - я шел пешком и встретил автомобиль марки 'Лэнд-Ровер'. И действительно, мы должны были подняться, чтобы найти Пути - но та часть сознания, которая бы объяснила мне, что это за пути - но большие Пути начинались уже за перевалом, и нам надо идти. Я должен сказать, что та дорога была почти такой же, по которой мы прибыли в Козлово. Намечался дождь. По пути мы нашли какой-то домик, но на той дороге, по которой ехали мы, не было никакого навеса.
  Был настоящий шторм, и вниз неслись злые потоки. Хорошо еще, что нас не смыло. Добравшись до скал, мы приступили к их покорению - итак, мы лезли как пауки. Паукам проще, но у них нет Пути. Тогда я подумал - как называется та страна, которую мы ищем. Я бы назвал ее Условный Китай, и достичь ее было почти невозможно.
  Я боялся высоты, но жажда Китая была превыше всего - дело в том, что любой человек там - не человек, но символ, что в обычном мире недостижимо. Гипотетически такое могло иметь место на заре человечества. Практически, мы были наверху, и я подумал, что Китайская стена есть отражение той дороги, что идет по узким вершинам скал, идет в Условный Китай.
  Облака, терзаемые ветрами, проходили ниже дороги. Один из людей-символов встретился нам по дороге - на тот момент несколько из наших друзей уже покоились на дне, под скалами - такова судьба.
  Человек-символ говорил, и это были знаки пространства. Никто из нас ничего не понял, однако, было понятно, что главное золото может так же быть человеком, и это также будет человек-символ. Но что нам с ним делать, если мы его найдем? Вязать и нести на себе?
  Символ дает силу. Как самому стал символом? Что даст это звание? Возможно, мы бы могли ходить по отвесным стенам, не используя снаряжение, но это могла быть лишь одна из возможностей.
  Мы шли по скалам-дорогам. Мы пришли к некоему краю, и там стоял магазин, и в нем были покупатели, а все продавщицы являлись китаянками в военной форме. У них было оружие.
  - Это не люди, - сказал мне товарищ.
  - Да.
  - Эти духи лишь прикидываются людьми.
  - Я вижу.
  Я думаю, что и покупатели лишь делали вид, что они люди - тем не менее, они использовали близкие нам образы, хотя вполне могли довольствоваться и какой-нибудь иной формой.
  - Попробуем поймать пару форм, - предложил я.
  Так мы и решили. Дождавшись, когда посетителя магазина выйдут (а выходили они к скалам и куда-то шли - никаких улиц рядом не было), мы стали вязать продавщицу, а та, что была на кассе, вдруг вынула пистолет и открыла огонь. Двое наших было убито - ничего не оставалось, как связать всех продавщиц и сбросить со скалы.
  Символ был найден скоро - это был человек в пестрой одежде, который и не отрицал, что несет в себе основной смысл.
  - Идем, - сказал он, -я покажу дорогу.
  Мы шли скалами , шли странными дорогами, и человек-символ ошибся - поворот переводил реальность в мир наклонных плоскостей, и там были лишь отвесные гофрированные стены, празднество кубизма. Он упал в проем, мы остались ни с чем, а потому, было решено возвращаться.
  Нас было трое, и, покинув скальную страну, мы поднимались по снежному склону на вершину, и не было сил, но мы упорствовали. Мы не собирались сдаваться. Когда мы были наверху, то оказалось, что никакой вершины нет - там расположен зимний лес, через который идет дорога. Я подумал, что наше путешествие подошло к концу - мы шли по дороге, и нас ждал туман, и, покинув туман, мы вышли на окраины какого-то населенного пункта - пятиэтажки мерно плыли в тумане, я и подумал, что на границе тумана, скорее всего, нет никакой жизни, и нужно дождаться, когда появится солнце и сместит время в сторону наличия жизни.
  И правда, мы никого не встретили - мы шли мостками, над узкими замерзшими речками, одетыми в каменные стены. Впереди расположилась так называемая 'греческая стена' - стена та шла чередованием узкого бордюра и небольших фигур, что означали знаки ментального языка предков, при чем, тех предков, о которых мы не можем узнать. Стена оказалось подлой, и мой товарищи, упав по пути, провалились в бездну. Вернулся лишь я.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Осветление и Восход
  
  
  
  Как можно было понять , Дома - это пункты. Можно сказать и другими словами. Если перед вами населенный пункт, тот весь он состоит из домов и транспортных сетей. Значит, какое бы качество ни нёс Дом, он всё равно остаётся Домом. Но если переходить в сферы, сходные с философскими, можно потерять концентрацию. Вы читали стихи, написанные, например, на техническом языке? Хотя, быть может, структурно это было бы идеалом. Но - главное не слушать никого, потому что очень много людей хочет казаться кем-то еще. Быть выше или ниже. Всё это можно распределить по двум веткам. Первая - это ощущение скорого и возможного.
  Второе - это некое актёрство.
  Пока, за всё время существования людей, никто не придумал ничего толкового. Но это не страшно. Достаточно, чтобы на земле в той или иной ипостаси появился человек, в котором бы сочетались черты жизни и смерти.
  Мы были в нескольких городах, чтобы найти место, где находится дом, к стенам которого прикреплены пластинки из жидкого золота. У нас была своя собственная цель. Будучи главным в нашем отделе, я связывался со своими работниками посредствам современных средств коммуникации.
  Мы в очередной раз ехали на поезде. Когда мы стояли в одном городе в средней России, в местах, где энергия обладает скрытым эгрегором параллельности, я смотрел в окно и видел множество локомотивов. Они словно оживали, напоминая коров или быков. Это была их сходка. Людям вместе так никогда не собраться, потому что в душах мало братства и тепла. Я, впрочем, не против сложности отношений внутри человеческого вида. Локомотив может жить лет сто. За это время многие успеют прийти, расцвести, увянуть, уйти и найти свое место на полках забвения, при чем, такой цикл может повториться и пару раз, и больше. А железные коровы всё живы, лишь бы был уход за ними.
  Мы ехали в плацкарте, чтобы рассматривать людей. Морена много разговаривала. Я вообще не разговаривал. Один наш собеседник был врач, другой - работник сетевого маркетинга в области желтых таблеток. Обоим было немногим за пятьдесят. Таблеточника звали Григорием, врача - Денисом. Отчества не употребляли.
  Говорили о хард-роке. Я также говорил, но молча, хотя и не посредством дешифрации колебаний мозга. Нет, просто я использовал джаббер в смартфоне.
  - Как дела? - спросил я.
  -Почти всё хорошо, - ответил Ортиц, - но иногда я не выдерживаю цвет.
  -А другие?
  -Если ты полностью сольешься с цветом, то можешь потерять человеческий вид, - сказал он, - и тогда нет никакой разницы, жив ты или умер.
  -Но разве ты живёшь? - спросил я.
  -Да. И ты живёшь в формате 'разве'.
  -Это верно, - ответил я, - все живут именно так.
  -Тут нет ничего особенного, - ответил он, - это физика, химия, математика и метафизика. Мертвое тело снабжено застывшими записями, которые испещряют его, точно татуировки. Пусть тела нет, но есть темная материя души. Чтобы записи стали более, скажем, живыми, необходимо потреблять внешнюю энергию. Определенное количество энергии достаточно, чтобы существо казалось живым.
  -Но что главное?
  -Именно запись.
  -Книга?
  -Да. Но это - книга, которая написана на теле духа. Пусть и нет духа. Но - что-то есть. На чем-то это написано. Можно сказать, что эта книга - одна из самых низких по уровню структур. При достаточном количестве тепла можно оживить и человеческий индивид, в любом его проявлении.
  -Ладно, - сказал я, - значит, можно отказаться от света вообще?
  -Можно, но - незачем.
  -Тогда ты будешь утонувшей книгой?
  -Точно.
  -Но если книга утонет слишком глубоко, можно ли её достать?
  -Давай подумаем.
  Морена в тот момент упомянула такие редкие коллективы, как 'Firefox' и 'Americade', а также - 'Defcon', а также - 'Godflash', видимо, улавливая мои мысли о книгах, тела которых уже нельзя достать. Но тут все просто. Когда скелет темной души опускается в мире мертвых ниже дна, он начинает залегать и коксоваться. Туда, в эти слои, еще не проникал. Если предположить, что исследовательский нюх еще не обнаружил все возможные запахи мира и небытия, то конечно, туда стоило бы отправиться. При чем, это можно было сделать прямо отсюда. Мысль - лучший корабль.
  -Как ты думаешь, - написал я Ортицу, - что там можно откопать? Например, то, чего еще никто не видел.
  -Кто именно?
  -Я или ты.
  -Именно мы?
  -Нет, любой из нас.
  -Может быть, протоструктура?
  -Может быть, у протоструктуры не было мира мертвых? - предположил я. - Физически человек произошел от ранних гоминидов, а те - от обезьян. Но произошло это вследствие впрыска в систему гомеостазиса. Сама по себе, обезьяна не может в кого либо превратиться.
  -Это логично.
  - Во впрыске наличествовал прототип. То есть, человек. А прототип был унаследован системой от общего облака энергии во вселенной, когда масса охватила планету, оплодотворила её и начала производить жизнь.
  -Знаешь что, - сказал Ортиц.
  -Что?
  -А если человек хочет быть самым первым и самым важным?
  -Механизм роста, конкуренции, механизм выживания. Но что, если гомеостазис сделает новый впрыск, и люди начнут меняться, чтобы появился новый вид.
  -Это если в системе есть более совершенный прототип.
  -Да. А ты проверял?
  -Нет. Но, впрочем, можно взять за основу демонические формы жизни.
  -Подойдет ли?
  -Но что-то должно подойти.
  На этом Ортиц отправился заниматься своими делами. Не знаю, какой модели у него был смартфон, если он принимал сигнал за пределами мира живых, в Доме Смерти. Мне надо было проверить, пройдет ли такая манипуляция у меня. Связь - дело важное.
  Была весна. Через пространство дули ветра, а поезд шел через них. Я прислушался. Надо знать ветра. Все они подразделяются на категории. Старший ветер. Средний ветер. Много вообще средних ветров, среди полей и степей, среди впалых лесных загогулин. На этих равнинах ощущалась была мощь - тени очень старые, остаточный сигнал скрыт, новые ветра (а самый молодой возрастом в пол тыщи лет), уже не получает необходимый заряд. Тут жили колдуны, которые могли настраивать погоду. Ветер - как конь, только более нервный. Сначала вызывают общий погодный дух. Но он не един. Это - нечто, существо, пропускающее через себя нити местных энергий. Его нужно уговорить. Если оно не против (например, ему понравились жертвоприношения), оно способствует воспитанию и приручению ветров. Колдун подкрадывается к этим воздушным лошадям, стараясь, чтобы они не разбежались.
  Тогда вы спросите - если нет дождя, то надо вызвать дождь, но почему были засухи? Колдуны не справлялись? Конечно. У важного духа (или демона) вы заручились поддержкой. Ветра успокаиваются. Но любой неожиданный порыв души может заставить их вибрировать. Вы говорите ему - давай, мой прекрасный конь, гони сюда вот те дожди, которые так обильно повисли над седым Кавказом. Но ветер пугается и бежит куда глаза глядят. Нервный. Не зря я так сказал. Может быть, плохую жертву принесли? Но она, жертва эта, предназначалась хозяину. Но ведь это не человек-хозяин. Он ни чем не заведует. Просто он, кочуя, добрался до этих широт и стал пропускать через себя линии. Только и всего.
  Человек-хозяин строит. Владеет. Захватывает, чтобы владеть. Здесь ничего такого нет. Здесь нет психологии, одна физика энергетических субстанций.
  Потом, конечно, знания ушли. Ветра разучились слушаться мастеров. Сами мастера исчезли, появились шаманствующие актеры-параноики. Но и сейчас, должно быть, над этой равниной висит существо.
  Я закрыл глаза и принялся искать в пространстве нечто подобное. Моему зрению предстала огромная прохладная пустота, пробуждающаяся после зимы, и племена, ожившие, дисциплинированные и голодные. Воины выходят на охоту, слушая, когда выдадут своё присутствие звери - самые чуткие слушают их, перевоплощаясь в души животных.
  Этот период во много раз длиннее нашего. Тут я заметил, что Морена перешла к вещам, которые можно услышать только из уст женщины.
  -А вы слышали демо 'Tears on Tape'?
  -А что это? - осведомился Денис.
  -HIM.
  -Я знаю, - сказал я.
  -Я знаю, что ты скажешь, - ответила она.
  -Да.
  -Что это музыка для девочек.
  -Ничего страшного, - ответил я, - death metal тоже нельзя всё время слушать. Даже и true metal, хотя это направление представляет один единственный коллектив.
  -А что вы слушаете из death? - спросил Григорий.
  -Существует два столпа, - ответил я, - хотя можно даже упомянуть первые два альбом 'Anathema', но это к слову. Существует 'Напалм Дет' и чистый 'Дет'. Всё остальное - это проекции этих двух Детов.
  -Смерть, - прокомментировал Денис.
  -Ну да, - ответил я задумчиво, - группа 'Смерть'. Очень чисто и прозрачно.
  -Вам нравится тема смерти?
  -Ну, в рамках дет-металл, в целом, важнее даже и не сама смерть, а энергия шума и драйва, - сказал я, - нет, группам не обязательно петь именно о смерти.
  -Обычно люди не знаю, о чем поётся, - сказал Денис.
  -Правильно. Шум. Стук. Мощь Хаоса. Дет и классика находятся на разных полюсах, но именно эта даль и разобщенность также приближает дет-метал к классике. Но тут сложно разобраться. Вы можете сказать, что этот стиль можно сравнить и с криком бабуинов в лесу. Это будет верно. Но обезьяны - наши предки. Когда они кричат, что-то отзывается в душе. Чувство страха, паника, ужас - вдруг это ползёт ночная змея? Но и классика стремится найти тонкость первозданства.
  Одна из песен ВИА 'Death' звучит так:
  
  
  Piling the bodies
  Burn them in the night
  Skin grows black and withered
  Decayed smell will rise
  
  Existence fading
  Into ashes
  Burn those bodies
  To Infernal death
  
  Human coals are burning
  Repulsive yet so true
  Open graves are scattered
  When the work is through
  
  Existence fading
  Into ashes
  Burn those bodies
  To Infernal death
  
  -Ничего не понимаю, - сказал Денис.
  -Это не важно. Группа делает из смерти культ. Она заставляет наслаждаться - вот вам шум и стук смерти, и - резкий запредельный хэви-драйв, отчетливый дисторшн, достигающий поверхности сердца. Недаром основатель группы, Чак Шульдинер, умер, и это вызвало распад ансамбля - но он совершил действо своим уходом.
  -Значит, вы считаете, что со смертью не так просто? - спросил Григорий.
  -Не просто, - вздохнул я.
  После этого мы сменили тему, так как современным людям всегда есть о чем поговорить. Поговорили о таблетках на основе продуктов пчеловодства. Тоже ничего себе тема.
  Вернемся к нашей основной теме. Жидкое золото знаково. Оно вовсе не жидкое, просто знаки способны проступать на его поверхности с необычайно отчетливостью. Нам они были и нужны - знаки. Я не знал в точности, что это такое. Моя земная жизнь проходила где-то в стороне. Я знал, что живу и работаю, и что я - мастер статей и журналистских изысков, а то, что я не находился на работе, еще ни о чем не говорило. Нет, не факт. Возможно, что набрав номер нашей редакции, можно узнать, что я сейчас на работе. Но сам я не собирался искушать что-то (я не знаю, правда, что вообще тут можно искусить). Нет, я сам себе не звонил. Если я там есть, пусть буду. Если меня нет - то и это допустимо. Если скажут, что меня нет на свете, то они будут иметь что-то другое, известное им, но не мне - но я могу узнать и это.
  Знаки.
  Мы были в Рязани. В каждом городе существует второй город. Каждый дом в нём покрыт налётом вещества небытия, время почти не движется, а если вы встретите людей, то это могут быть и не люди, и лучше их опасаться. И не смотрите на мой статус. Я же не боец, чтобы быть готовым к сражению.
  Улицы были темны, и ранние дома небытия несли на себе определенные символы, буквы из невербального языка. Были дома поздние, очень старые, их контуры почти сливались с пространством.
  -Могут ли тут быть дома древней Рязани? - спросила Морена.
  -Могут, - сказал я, - надо искать. Нет, пойдем отсюда. Нечего тут делать.
  Мы вышли во вторую фазы безвременья, но там уже ходили троллейбусы, но между домов перемещались банды. Не успели мы дойти до остановки, как нас окружила толпа молодых людей. Я вынул револьвер и пристрелил одного из них. Только там нам удалось от них отделаться. Когда мы ехали в троллейбусе, нашему взоры открылась эта Рязань в небытие, и, конечно, она не имела ничего общего с тем миром, в котором жили люди. Но и нельзя было сказать, что это здесь нельзя было жить. Нет, у меня не было никаких идей. Мы вскоре выбрались, полные понимания, что здесь, в Рязани, хотя и имеется крупная группировка запредельных домов, нет того странного здания, в котором жидкое золото появляется на стенах в виде пластин.
  Мы не стали останавливаться в гостинице и сразу же сели на поезд, чтобы двинуться на восток. Москва в наши планы не входила, хотя нужно было через неё ехать. Но самым важным была возможность прослушивать мир при перемещении на небольшой скорости. Может быть, лучшим средством был бы автомобиль, но здесь следовало б тогда нанять водителя - так как я не могу одновременно вести машину и анализировать увиденное, услышанное, полученное посредством обоняния. Ну и потом, поезда - это цепи, ведомые толстыми железными тягачами, и в них таится и некий скрытый смысл. Может быть, и не человек придумал поезда, но Бог или Дьявол. Но, впрочем, на счет Дьявола я мог узнать. Но и его могущество - это лишь внешний фактор. Например, домашние кошки думают, что человек - всемогущ. Но он на своем уровне - комок недостатков и комплексов. Надо лишь заглянуть внутрь.
  Мы ехали, чтобы слушать.
  -Нужно встретить нужного человека, - сказал я.
  -Где же мы его встретим? - осведомилась Морена. - Теперь мы взяли купе, и никаких людей вокруг нет.
  -Иногда бывают мысли. Идеи. Нет, понимания. Какая-та часть головы читает, когда я понимаю то, что она прочитала, мне хочется углубиться. И тут открывается новый мир.
  -Нет, не мир, - сказала она, - опять же - книга. Она написана. У неё есть автор.
  -Но автора я не знаю.
  -А что именно?
  -Жизнь и смерть.
  -Этого мало.
  -Ну и ладно, - ответил я, - нам надо все же попробовать сыграть в эту игру. Как ты думаешь, почему мы еще не попробовали? Ты знаешь демонов, которые играю в смерть? Допустим, они грузятся на борт самолёта, который должен упасть. Но, если катастрофа произошла быстро, и никто ничего не почувствовал, это слабовато в области чувственного. А представь себе, лайнер попадает в плоский штопор. Долгое падение. Ужас. Невероятное море страха и боли.
  - Я не это поняла, - сказала она, - у меня есть прошлое. Обычное, человеческое. Но куда оно делось?
  -Может быть, человеческая жизнь не может вернуться?
  -Может, - ответила Морена, - но для чего нам они? Эти смерти. Эти падения?
  -Так, возможно, мы отыщем знаки. Но, может быть, просто необходимо повысить статус?
  -Верно. Статус. Правда, я подумала о том, что я - твоя жена, и в какой-то момент времени мне стало казаться, что так было вечно. Но когда-то я жила до этого. Теперь всё не так. Я не живу.
  -Больнее не будет, - сказал я.
  -Нет, я тоже хочу, - ответила она, - как раз мне не больно, но она нужна, чтобы это повышенное чувство разбудило во мне момент жизни, хотя бы - самой границы. Хотя, конечно, мы ищем золото. Знаешь, я думаю, есть существо, которое подняло меня к жизни и заставило жить. Но больше нет ни ответов, ни эмоций - что мне ему сказать? Ненавидеть? Любить? Но таких чувств нет. Но ты прав - действительно, нужно развлечься.
  
  Можно и жить в поездах. Я не говорю о быте. Я говорю о рельефности бытия. Если поезд на пути своём потеряется и начнет ехать где-нибудь во тьме, вечно, то это - лишь одна сторона медали. Также среди существ-узоров имеется подкласс, формы которого могут обитать и на наших широтах. В поездах произрастать удобнее всего. Люди, конечно же, бегут за жизнью, бегут за рублём. Ни разу не видел, чтобы кто-то бежал за смертью и говорил (допустим): я еду, потому что там - смерть, но я ищу не собственный когнитивный конец, а именно тело смерти.
  Но про тело смерти знать не то, чтобы не положено - просто никак нельзя встать на ступень выше. И потому, бегут за рублём. Этот бег стабилен. От одной жизни к другой. Масса человеческая перемежается, старое падает, новое вырастает, чтобы потом тоже постареть и уйти. Но со стороны все это быстро. Это всё равно, что созревает тесто. Разве есть в этом что-то трагическое. Вот вам скажут - грусть, конечность бытия, хлеб еще выше. Правда, что тут грустного? А, что-то сменилось чем-то в процессе подхода теста. Да, ну как же. Это растут дрожжевые грибки. А со стороны все так прекрасно. И потом, включатся печи, и начнется выпечка, и все окружающие нас звезды и планеты будут петь свои гимны, и что-то по-настоящему засветится. Разве можно растить печаль, понимая, для какого момента живёшь? По сути дела, жизнь еще не наступила. Но человек, будучи маленьким и ничтожным, спросит - да, а мне что до того? Я хочу жить, а не умирать. Но тогда надо спросить: а чего ж ты бежишь за рублём? Но он может, впрочем, бежать за идолом или иконой, и тогда у него будет масса аргументов для этого бега. Он станет спорить о боге. О том боге, который сильнее всего растёт в его голове. Но все равно есть, что ему ответить. Например, изучай астрономию. Присматривайся. Это же очевидно, что религиозная доктрина не укладывается сама в себя перед лицом огромной вселенной.
  Словом, в поезде что-то росло. Оно пользовалось скоростью. Нужно было его опросить. У нас снова были попутчики. Попутчицы. Они рассказывали нам про Селигер.
  -Селигер - клёво.
  -Говорят, пьянство там, - сказал я.
  -Ну, у кого как.
  -Нет, я слышал. Только и делают, что бухают.
  -Ну нет, что вы. А вы были?
  -Нет. Но я - журналист, - сказал я, - я в курсе.
  -Ну, то слухи.
  -Ну и ладно.
  В поездах, конечно, надо пить водку и чай. Есть консервы, колбаску, ну и пиво. Но одно дело, что ты просто так пиво пьешь, другое - в поезде. Поэтому они и растут. Еще раньше был определенный культ еды в дороге. В автобусе неудобно, не то. А здесь ты - на другой земле, на территории которой своё время, своя скорость, воздух судеб, смешивающийся в общую атмосферу. Достаточно включить какой-нибудь старый фильм, где герои едут в поезде, наливают спиртные напитки или чай, говорят о жизни. Здесь, в разговорах, жизни напоминают развешенную на веревочке плёнку. Впрочем, сейчас пленки никакой нет. Вся аппаратура цифровая, и не поймешь, плохо это или хорошо. Девушки ж излучали энергию юной жизни - казалось, попади в неё, и сам станешь таким же.
  - Правда, что там делать? - спросил я.
  - А вы там были?
  - Был, - ответил я.
  - Классно.
  Но было тут что-то еще, немое и темное, тень какого-то потерянного во времени пассажира. Может быть, демона поезда, может быть - оторвавшаяся деталь от мозга-метеорита, который пролетал где-нибудь неподалеку тысячу лет назад, и никто о том не знал. Его присутствие заметила и Морена, это я заметил по её взгляду. Я улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Мы словно что-то замышляли.
  Всё это дополняло общую картину. Тем более, что существа-узоры - это не метафора. Все и так и было. Узоры. Они врастали в стены, плелись сквозь пол, обвивали всяческие поручни, испаряли ментальный дым.
  Полагаю, стоило пройти по поезду и посмотреть всех прочих невидимых ездоков, сопроводителей. И каждого из них наверняка была своя богатая биография. Предположим, маршруту этому - лет шестьдесят. Какие-то отпечатки проводников, какие-то странные блики на этой ленте (или пленке), какие-то другие дела. Мир, опоясанный культурой, остается в другой стороне. Смерть в этом понимании - тумблер в ночь. Одно нажатие, и света нет. Нет науки, которая бы позволяла следить за отпечатками. Но я имею на это право, так же, как и Морена.
  А тут - слабое свечение, везли кота. Тридцать лет назад. Наверное, недалеко ехали. Ибо это неудобно - везти кота. А вот - словно водоворот в воздухе. Наверное, древний кондуктор. Словно засохшее растение, саксаул. Его никогда не поливают, но оно все равно растет, постепенно приобретая все необходимые контуры этого вида. Если полить его влагой, мыслью света, он вдруг заколышется, вскинет руки и осмотрится - как будто кто-то звал его....
  Но существа-узоры более очевидны. Я видел и другие их разновидности. Они весьма полезны, например, при настройке собственного сна. Если вы желаете правильно настроить свой мозг и видеть верные картинки, вам надо съесть глазами большую порцию существ-узоров. Они и не против. Они начнут расти внутри вас, и это будет взаимоперекачка, и это - дело очень нейтральное, никому нет большого вреда, но все наличествует и некоторая польза.
  -Куда же вы едете? - спросил я у них.
  -Едем наугад.
  Они не отвечали словом. У таких вещей них есть язык-вода. Многие животные его знают, но разговаривать не умеют. Но я встречал кошку, которая владела языком-водой, и было конечно странно - это уникальный случай. У существ-узоров есть свои измерения, там они растут в открытую, образуя целые города, которые плетутся в бесконечность, и всё это гораздо больше по размерам, чем человеческий мир. Их филиалы в поездах - штука крайне эпизодическая, но всё это доступно для общения.
  -Чай не очень, - сказал я.
  -У нас китайский чай, - ответила Зина (одна из попутчиц).
  -А это где?
  -Комсомольск-на-Амуре.
  -Туда и едете?
  -Нет. В Екатеринбург.
  -Ага.
  -На концерт Земфиры.
  -А самолёт?
  -Не знаю.
  -Мы тоже не знаем, - сказала Морена.
  - В поезде интереснее. Можно с кем-нибудь познакомиться. Весело. Пива попить. Просто весело. В окно смотришь, и всё. А мы ездили на поезде через всю страну. Но это надо силу воли иметь.
  Мы двигались за Москвой. Именно поэтому в поезде уже что-то наросло. Но конечно, семейки узоров были скудным подобием своих оригиналов.
  -Ищите, - сказали мне.
  -Где искать?
  -Ищи.
  Я думаю, они не были способны на большее. Не знаю, видел ли я их города, их сады, напоминающие наросты вавилонских башен, в реальности? Я почему-то всё это знал. Видимо, моё звание обязывало иметь представления о том, что граничит с нашей землей. Если бы люди всё это знали, их жизнь была бы шире тех рамок, в которых они живут, где борются друг с другом за более вкусные куски. Впрочем, хотя мораль тут и невысока, дело-то делается. Череда жизней и смертей поднимает пену, и хлеб растёт....
  Хлеб мировой.
  Хлеб для кого-то. Не для нас.
  Кто отломит от него кусок? Наверное, что-то большое, что-то за гранью всех глаз.
  Я прошёл в вагон-ресторан и ждал там, понимая, что ждать нечего. Надо было что-то заказать. Я взял кофе и смотрел в окно. Надувал весенний снег. Да, вот здесь войска севера еще властвовали. Должно быть, карательные отряды. Что-то вроде этого. Хотя надо знать, какие именно термины применять, описывая смену фаз, смену сезонов. Тот дух, который пронизан стрелами зимы.... Нет, ничего не будет, если он исчезнет. Планета же вращается. Но разве только в температуре и осадках все дело? Или, может быть, снежная королева в очередной раз пытается опровергнуть неизбежные законы?
  Поезда и поэтому едут. Им надо ехать. Тут все в обратном порядке. Чем младше поезда во обратном порядке, тем лучше. Я имею в виду раннее. Паровозы и старинные вагоны - это поезда самые важные. Нам бы стоило как-то ухитриться и попасть туда, чтобы попить чаю. Да и вообще, наша супружеская жизнь протекала несколько странно. Мы мало смотрели друг на друга. Не потому ли кошка живёт сама по себе, что видит слишком много? Где найти момент, чтобы посвятить его друг другу.
  Кофе еще не подошел к концу, когда оно пришло. Это была тень. Я не разобрал, от какой первоначальной субстанции она оторвалась, но нам удалось поговорить.
  -Вот здесь координаты, - сказала она.
  -Что это за место?
  -Само место не важно. Надо из него пройти глубже.
  -Понятно.
  -Там увидишь древние дома. Там найдешь и нужный тебе дом.
  -Я думаю, это и всё.
  -Нет. Опасайся искателей. Они ищут золото ради наживы.
  -Как они туда попадут?
  -Так же, как и вы.
  -Но кто они?
  -Это группа золотоискателей.
  -А кто ты?
  -Я пойду.
  -Постой, - сказал я.
  Я думаю, это был дух-скиталец. На поезда он садился, чтобы двигаться вдоль ветров, от весны поближе к зиме. Видимо, он боялся высоких температур. С зимой он опускался на более низкие широты и мог пересекать всю центральную Россию. Разумеется, поезд давал определенные преимущества в скорости. Нормальный человеческий вопрос: чем заниматься? Что носить в себе? Если нельзя сказать - в голове, то - хотя бы так. Определенный мыслительный центр всегда имеет место. Также есть и остатки имени, и остатки личности. Ведь он разговаривает, он способен думать и давать советы.
  -Ты меня знаешь, - сказал он, - но не бери в голову. А если не знаешь, то это ерунда. Одни духи выше, другие - ниже. Я до сих пор сочиняю стихи. Я могу их нашептать тому, кто будет способен их понять. Но нет никого, и ты сам об этом знаешь.
  -Проникни на космодром, - посоветовал я.
  -Зачем?
  -Поднимешься в космос. Там всегда холодно.
  -Спасибо за совет.
  -И тебе.
  Мы разошлись, и в тамбуре я видел другую тень. Это был пёс. Может быть - ловец. Я сосредоточился и остановил его.
  -Остановись.
  -Я иду за ним.
  -Остановись, - повторил я, - приказ отменен. Поступаешь ко мне на службу.
  -Я подчиняюсь только Ему.
  -Это плохо, что ты так глуп, - ответил я, - и не видишь, кто перед тобой.
  Он согласился и побрел следом. Я думаю, это был мертвый пёс. Но и полное его бытие происходило под знаком ада, стало быть, из демона он перешёл в разряд теней, проиграв некую схватку. Да, пользы от него было немного. Он даже не помнил своего имени.
  -Если только ты меня покормишь.
  -Кем?
  -Они, - он облизнулся.
  Реконструировать картину возможных событий я не хотел. Морена продолжала беседовать с девушками. Я сел на своё место. Решили поиграть в карты, в дурака. Пёс уселся на боковое сидение и дышал, колебля свой красный язык. Морена, разумеется, заметила его, но виду не подавала. Мы никого не боялись. Нет, страх нам был нужен, но нам еще предстояло научиться играть в него. Пёс вскоре освоился и подсказывал при игре в карты. Впрочем, делал он это напрасно. Мы просто развлекались. Я всегда был далёк от мелкого азарта.
  Мы вышли раньше. Нужно было определиться с гостиницей. Наш пёс, новый друг, или - нечто сопровождающее и, может быть, бесполезное, шёл следом, делая вид, что может чем-то помочь. Но что касается переноски вещей, он не имел способностей к телекинезу. Я думаю, что убили его довольно давно. Он был мощным красноватым демоном (по цвету). Не путать с другим красным демоном, с тем, что выполз на просторы России в 1917 году, чтобы съесть прежний дух, превратив страну в свою колонию. Его происхождение до сих пор до конца неизвестно. Но можно сказать - глупо сваливать все на людей, на предков. Человек не может дать отпор тому, что может взять его под свой контроль так, что это будет выглядеть как ход естественных часов. И он, этот красный демон, конечно же еще жил в этом воздухе. И в этом снегу. И пусть умы продолжали гонку за рублём - что ж с того? Что ты можешь увидеть, человек, когда ты подчинён лишь разным степеням еды - пусть даже с определенными визуальными изысками?
  Не смотря на своё рабское положение перед бытием, человек все же имеет право ставить перед собой цель-максимум: понять смерть и победить её. Религиозные догмы отходят. Но запрет на понимание остаётся. Сначала надо объявить войну самому себе....
  Гостиница, быть может, была совсем никакая. Мы этого не замечали. Пёс делал вид, что может повлиять на события. Я думаю, при жизни он был способен на материализации. Теперь же, ради таких вещей, его бы следовало подзарядить. Существа, живущие поблизости от человека, но не видимые в диапазоне зрения, подпитываются, паразитируя на людях. Если человек является каким-то особенным учителем, если он - словно бы канал или кран, из которого течет энергия, таких существ вокруг него - видимо невидимо. Кормятся и белые, и черные, и всякие другие. Учителя видно за километр. Сначала - конус, воронка, словно бы кружатся над сахаром осы, пчелы, мухи, наконец. Если ж учитель - самодур или игрок в средства для лишней еды, вещей для глаз, то ничего такого нет. Я говорю это просто так - ибо никаких учителей мы не искали. Нужно просто подчеркнуть эту концепцию.
  В тот вечер мы не выходили из номера. Мне показалось, что ветре, что жил снаружи, присутствует что-то странное. Надо было промолчать этот вечер. И жизнь, и смерть были в нём, и рождение и уход. Но так было всегда. И, наверное, кто-то дежурил сейчас в Доме, и было много Домов, и были лица, и играла свадебная музыка. Я находился в немой концентрации. Морена решила накормить пса. Ему, наверное, не помешала бы человеческая пища.
  Молоко!
  Я в отправился в ночной магазин, с наушниками для прослушивания ансамбля 'Omnuim Gatherum'.
  
  Suspicious
  Yet eyes full of strength
  A wicked smile
  To pass you by
  He doesn't care
  Yet the grin brings out
  The compassion
  A four string hero
  A nail of a man
  Closer... closer
  Gigantic sleeping FAL-L for us
  The nail
  Will cut you deep
  And he still does not care
  The nail will bring you the keeper
  Of the eternal sleeper
  
  
  Самые сильные вещи в музыке - это классика и хэви-метал. Больше ничего такого нет. Рэп - это стиль, за который надо наказывать. Нет, покуда еще их, рэпперов, в ад не отправляют просто так, за приверженность стилю. Но это идея. Её можно реализовать. Тогда будет понятно, что везде есть предвзятость.
  Но моя роль может однажды закончится. Я много раз пытался понять, как выглядела смерть. Вспышка. Взлёт. Страх. Нет, даже ужас. Я почему-то боялся моря. Во сне. Словно бы нет и не может быть ничего более страшного, чем море. Обрывком было слишком много. Я полагал, что у меня достаточно сил и квалифицированности, чтобы собрать все эти части, залить водой жизни, взболтать и выяснить всё раз и навсегда. Но человеком не всегда руководит он сам. Ты словно бы хочешь захотеть, но внутренний голос - словно охранник на проходной. И ты говоришь себе - ладно, потом. В следующий раз. Это может касаться и осознания своего пути, и каких-то знаний, какие ты бы мог получить в течение бытия своего, но так и не получишь, так как тебе постоянно что-то мешает. У некоторых людей этот предохранитель отсутствует изначально. Они могут больше, чем остальные.
  Но никто из смертных не разгадал смерть. И дальше, вдаваясь в эту тему, уже нельзя говорить простыми словами. Надо переходить на стихи. Вы можете перекопать все библиотеки мира, вы, найдете, может быть, Бардо Тхёдол, или историю о взвешивании сердца, или работы Майкла Ньютона, или '1001 смерть', или книгу Реймонда Моуди, 'Жизнь после жизни', но никто не скажет вам о том, что существует Дом, и что Домов много, и что вот сейчас, в эту минуту, Смерть входит в супермаркет, который работает круглосуточно, но это не значит, что кто-то умрёт. Просто мне нужно молоко.
  Если бы среди учителей были те, кто советовал что-то настоящее, люди бы давно уже перестали придумывать невероятные пирамиды еды глаз и танцев тщеславия, а просто бы полетели в космос.
  
  -Пей молоко, - сказала Морена.
  Он лакал. Не знаю, как физика доходила до метафизики, или - химия до метахимии. Тем не менее, он вскоре прояснился.
  -Почему? - спросил я.
  Нет, пёс уменьшился до обычных размеров. Теперь в нём не было ничего адского. Оставалось дать ему имя или дождаться, когда он сам вспомнит, как его зовут.
  -А вы - цивильные люди, - сказал он, - между прочим. Видел много всяких. Много и жулья.
  -Да, - ответил я.
  -А что слушаешь?
  -Рок.
  -Не знаю, - он фыркнул, - только, скорее всего, я не буду вам служить.
  -Да я и не заставляю, - произнес я, - у нас - свой план. Мы в нём обходимся и без тебя.
  -Я подумаю.
  -Посмотрим завтра, - проговорила Морена, - но тебе надо как-то представиться.
  -Кому? А, - он почесался, - не знаю. Банальные имена.... А как бы вы хотели?
  -Но ты же можешь оттолкнуться от какой-нибудь идеи.
  -Тогда - допустим - По.
  -По? - спросил я.
  -Ну да. Эдгар По.
  -Как тебе пришло это в голову? - спросила Морена.
  -Да так. А есть еще еда?
  - Немного, - проговорил я, - но второй раз в магазин не пойду. У нас не было планов питаться ночью. Есть чай. Хочешь чай?
   -Кофе. Вино, - сказал пёс.
  -Странный ты, - отметил я, - и вообще. Когда я увидел тебя в первый раз, мне такое и в голову не могло прийти. Ты шел за жертвой, но она не была твоей жертвой, так как ты - просто тень. Тень способна напугать. Если хорошо постараться, то можно довести и до сумасшествия, но это не тот случай.
  - Вас ведь не напугаешь, - сказал он.
  - Сухая колбаса, - проговорила Морена, - кое-что из того, что мы брали в дорогу. Наверное, тебе вредна колбаса. Во всяком случае, если давать, например, коту - то он обнаглеет и будет всю оставшуюся жизнь лениться. А собаку перехлестнут волны радости. Но ты ведь необычный.
  -Я могу и вина попить, - проговорил По, - без ничего. Философский напиток. И - спать. Я сны вижу как-то особенно. Не думаю, что изменилось что-либо. Так и буду их смотреть. И мертвые, они тоже видят сны.
  -Не знаю, как это выглядит структурно, - возразил я.
  -Структурно? Что ты имеешь в виду?
  -Вот тебе вино. Красное, сладкое. Наверное, это то, что ты хотел. Структурно - физически. Сон человека - это смесь, в которой присутствует много элементов. Мы же знаем, что перед рождением происходит плавка. Поэтому, например, нельзя сказать, чтобы у тебя была какая-та конкретная прошлая жизнь. Вся вместе взятая масса, она словно кипящий металл. И вот, когда масса движется по станку и выплавляются новые формы, каждая из них содержит совершенно много жизней прошлых. Совсем не одну. Но в плавке этой случаются неравномерности. Нельзя сказать, что это - сбой или что-то иное. Точных алгоритмов я не знаю. Если что-то одно возобладает.... Или же кусок руды был слишком большой. Словом, знания иногда сохраняются.
  - Я где-то слышал, что было и учение,- сказал По, - как это всё сохранять. И переносить себя из одной жизни в другую в нетронутом состоянии. Но правда ли это?
  Потом наступила ночь. Что вы знаете о ночи? Знают глаза. Знает ум. Отсутствие света - это далеко не всё, что бывает, что предстоит. Но и тьма в её общем понимании, как смеси небытия и погружения без света - это не совсем то, что нам нужно. Бывает и светлое зло. Бывает и яркое зло. Оно горит огнём, оно может быть ярче солнца. Дилетант может подумать, что это - свет. Но продолжать эту мысль не стоит....
  Мы залегали в этой ночи, словно ископаемые. Окаменелости, которые уже не дышат, но способны быть предметами, находящимися внутри среды. Это и всё. Это даже выше, чем если бы предмет разрушили.
  Скала, камень. Если бы человека не хоронили, а делали из него статую, это было бы примерно так.
  Одна ночь - это фаза. Но она существует и в виде отображения ночи глобальной, ночи мировой, а также - Праматери, темной материи, которая жила в космосе еще задолго до появления всего живого....
  Утром его не было. Я подумал - может, его вообще не было. Морена зевала и резала яблоко и морковь, делая смешанный салат. Мы завтракали легко, чтобы не нарушать энергетический настрой. Выходя из гостиницы, мы видели, что зима и не собиралась отступать. Все, что требовалось, зависело от нас. Морена присела и начертила в снегу буквы.
  -Что это? - спросил я.
  -Стихи.
  -Ты сочинила?
  -Не знаю.
  -Ладно. Как ты думаешь, вчера что-то было, или нам показалось?
  -Как знать?
  Всё это имеет отношения к ощущениям реальности. Но люди здесь, конечно, переусердствовали, наделив сами себя недостающими частями, и самая верхняя точка этого пути - когда человек считает окружающий мир частью его и выражает мысли о зависимости горы от Магомеда. Вроде того.
  Мы пришли довольно быстро. Казалось, мир сросся со сном, и мы не в силах ни управлять им, ни даже управлять собой, и теперь нет уже и движения по инерции. Кругом были дома, улицы, повороты, переулки, и всё это были - Дома, каждый из них представлял из себя архив отдельно взятой жизни или заархивированную эпоху. Тут нельзя путать с книгами, записками, хрониками. Всех их создают люди.
  Любой Дом - сам по себе. Он - узор времени, знак, запись. Насколько мне известно, простому человеку не дано вообще знать про Дома, ибо это - прямое знание. Это всё равно, что если вы будете изучать вакуум космоса, нюхая его. Сумеете ли выжить? Попробуйте.
  Многие алхимики погибали. Это честная смерть. Тут стоило что-то пересмотреть, однажды поверить в невозможное и выпустить всех алхимиков на волю. Но течение мысли менялось.
  -Ты знаешь, что я - простой человек? - спросил я.
  -Не знаю, - ответила Морена.
  -А ты что-нибудь помнишь о себе?
  -Да. Тьма, свет, и вот - свадьба.
  -Но что было до этого?
  -Чтобы я чувствовала себя нормальным человеком, у меня появилась память, и она как будто настоящая. Как будто я и правда, живу, и жила, и, если бы меня сейчас увести в другую страну, к другим людям, через некоторое время я буду думать, что всё так и есть.
  -Значит, можно предположить, что человек может быть взрослым, но появиться на свет совсем недавно.
  -Но это же штучно.
  -Штучно, - ответил я.
  -Нет, правда. Зачем всё это? Зачем ты вспомнил?
  -Но ты же не думаешь об этом?
  -Во мне нет переживаний.
  Наверное, всё так и было. Впрочем, в душе еще оставались капельки света, чтобы разжечь волнительность души и заставить ее резонировать. Мы прошли улицей Домов и вошли во двор, образованный двумя крыльями здания, а также другим строением, расположенным напротив. Как и положено, все сооружения были покрыты стекловидным налётом, который свидетельствовал о нашем погружении внутрь времени, в его скрытые пределы, где нет развития и прогресса, и всё кажется законсервированным.
  Я могу много говорить об этом. Я видел недостаточно много, чтобы судить о всех сферах мироздания целиком, но давайте разберемся, что такое знание? Это - запись в голове и метод использования данных. Но что, если я знаю это просто так? Вчера не знал, но теперь - знаю. Так же, как и Морена.
  Наверное, с этой точки зрения чем-то особенен Прометей. Он что-то знал, но однажды вдруг понял, что мир слишком ограничен, и его осведомленность - просто пар, дым, и никому до того нет дела. Тогда он принёс свой огонь.
  -Монета, - сказала Морена.
  -Где?
  -Вот.
  И правда. Это была старинная медная монета, которая говорила нам о том, что знаки близки, и это, возможно, самое начало. Представьте себе, что вы поднимаетесь в стратосферу? Какими должны быть знаки? Правильно - земля закругляется, чтобы вы могли любоваться её телом. В этом случае она - женщина, хотя и особая. Одна, единственная, прозрачная, словно космический глаз, замечательный в своей шарообразности.
  Так и Дом. Он уже здесь. Вернее, мы - во дворе, но знаки лишь наступают проступать.
  -Тогда, должно быть, золото, - сказал я.
  И мы нашли золото. Оно было приделано к стенам, тут и там, словно болты, крепящие небытие, а стекловидный налёт делал их почти незаметными. Стена образовывали внутренний двор здания. Были и стены отдельно стоящие. Были и совершенно короткие, как столбы. Само здание - такое же, покрытое рыжеватым стеклом, строение. Его бы можно было датировать прошлыми веками, и, возможно, здесь имелся некий предметный символизм. Люди чуткие, с развитыми органами сновидения, быть может, видят эти места во сне, но они не понимают, чем все это является.
  -Это то самое место и то самое золото, - сказал я, - и я не знаю, что важнее.
  -Важно золото, - сказала Морена.
  -Нет, важно что-то еще.
  -Что же?
  -Давай собирать пластины и думать.
  Правда, надо было разобрать цепочку. Золото - Дом - тайна Дома - что-то важное, скрытое во времени. Но разве не хватало осведомленности? Разве я не мог использовать главы из других книг?
  Тогда появились искатели - двое мужчин и женщина. Они были вооружены и настроены агрессивно. Здесь мог возникнуть вопрос - горит ли здесь огонь? Взрывается ли порох? Можно ли стрелять? У меня также было оружие, но мне и голову не могло прийти, что нам придется иметь дело с какими-то проходимцами, сумевшими найти смысл в жидком золоте, и вообще - понять, что такие вещи бывают. Но могли ли они быть обычными людьми? Если так, им следовало преодолеть невероятно большой путь - начиная с себя, с собственного ума, который вообще не настроен для таких прогулок. Сознание человека заранее защищено он всего постороннего. Общественное устройство лишь способствует этому.
  Увидев нас, они не стушевались. Вели себя довольно вызывающе. При них, помимо оружия, были пустые вещевые мешки. Видимо, они собирались что-то забрать и унести с собой.
  -И что вы будете делать? - осведомилась Морена.
  -Вынимать пластины, - ответила женщина.
  -А вы главная?
  -Да.
  -Как вас зовут.
  -Пугачева.
  -Правда. Вы похожи на Пугачеву.
  -Есть человек-символ, - ответила она, - самый главный. Все остальные крутятся вокруг него, не понимая, что есть главный человек, носитель лица.
  -Всё это сложно, - сказал я.
  -Но вы нам не помешаете. Я искала это место очень долго. Теперь мы соберем всё жидкое золото. Нам оно нужно. Нужнее, чем другим. Оно подогревает страсть и даёт радость.
  -Вы мечтаете о богатстве? - спросила Морена.
  -Да.
  -Но зачем оно вам?
  -Странные люди, - сказал один из мужчин, подошел к стене и стал стучать киркой по стекловидной поверхности.
  -Правда, - сказал я, - вы - Пугачева. И вы ничего не понимаете, полагая, что деньги помогут обрести вам счастье. Ну, потому что ничего, кроме счастья, искать невозможно. Но такого вещества, как счастье, нет. Это просто тюнинг тонких нервных окончаний. Вы верите в вещи, потому что вокруг в них также верят. Допустим, вам предложили перенестись в средние века и жить в богатстве. Но вас устроит ли то, что нет ни гаджетов, ни компьютеров, ни телевидения? Нет, например, современных продуктов. Нет пива и всяких там соков и пепси-кол. Нет, пиво какое-то есть, но оно вам вряд ли понравится.
  - К чему вся эта мораль? - спросила она.
  - Дом - важная часть на теле времени, - сказал я, - как и жидкое золото. Вы поступаете как обычные варвары, которые никогда не видели ничего, кроме вещей. Но подумайте, что может случиться? Вы знаете, для чего этот Дом?
  -А вы знаете? - спросил мужчина с киркой.
  -Мы пришли, чтобы узнать.
  -Разве не за золотом? - спросила Пугачева.
  -Ну, можно взять несколько образцов, чтобы проанализировать потом, что же это на самом деле. Провести эксперименты. Поработать в лаборатории. Правда. Не хочу сказать о вам ничего плохого, пока, на данный момент.
  -А что? - спросил второй мужчина.
  -Не думаю, что оружие поможет, - сказала Морена.
  -Ты уверена?
  -Надо попробовать решить проблему без этого, - сказал я, - вы искали это место очень долго. Вернее, не вы, а она. Значит, жажда наживы велика. Но, может быть, я ошибаюсь, вы ищете приключения. Нахождение вне обычного уклада вещей - для начала уже эта вещь может волновать. Но... Я не хочу никого пугать. Я просто хочу, чтобы вы сами решили.
  Не знаю, может быть, у меня не хватало аргументов. Но я не хотел отходить от мирной линии. Мне даже и в голову не приходило искать какой-то другой путь.
  Все может быть так просто. Потому что когда человек живёт и вдруг находит в себе нити для развлечения и радости, он не задумывается, чем это является. Он просто поддается, и нити им владеют. Кроме того, всеобщая атмосфера лишь содействует этому. Но правда, не надо искать высокое или низкое там, где нет ни того, ни другого.
  - Значит, вы предлагаете убраться отсюда восвояси? - спросила Пугачева.
  -Именно, - ответил я, - посмотреть, ощутить и уйти. Если вы не умеете пользоваться, то зачем ломать?
  -А вы?
  -А это не важно. Во всяком случае, мы здесь уж точно не для этого.
  Но в этот момент произошло следующее - соседнее строение вдруг начало трястись, сбрасывая стекловидный налёт, и это походило на то, как если бы некая змея-статуя сбрасывала кожу, чтобы обновиться и стать совершенней. Это было замечательное зрелище. Но чтобы понять его суть, нужно знать и суть Домов. Но всё же - здесь был и визуальный эффект. Поднявшись и открывшись, здание стало домом, построенным где-то в начале 20-го века. Оно как будто находилось там, в своей временной удаленности, на волне ушедшего, ныне недоступного для обыкновенного человека, времени. Прошлое. Все части времени имели место в системе координат. Где-то совсем далеко - будущее. За рамками бытия - прошлое. И этот провал, этот Дом, лишь говорил в пользу того, что время материально.
  -Можно войти внутрь, - сказал я.
  -Что всё это значит? - спросила Пугачева.
  -Золото - нечто вроде накопителя. Если вы хотите что-то узнать о себе, а также о путешествии души, вы должны найти его. Но просто взять и снять его отсюда - нет ничего более дурного.
  Конечно, я понял это лишь в тот самый момент, когда мертвый Дом ожил, чтобы смотреть на нас всеми своими окнами. Теперь можно было пройти внутрь, чтобы попытаться достигнуть другого времени и, может быть, встретиться с самим собой или теми людьми, которые навсегда отпечатались в том месте. Это вовсе не означало, что у меня всё получится, так как это - место тайное и архивное, и нельзя знать заранее, чем оно является или являлось когда-то. Но самое главное, оно было ключом к самому себе.
  Что касается искателей, то неожиданный восход Дома отрезвил их. Во всяком случае, они удовлетворились несколькими монетами и парой пластин, после чего удалились. Не скрою, что жидкое золото манило и меня, но теперь душа была занята чем-то другим.
  -Что же теперь? - спросила Морена.
  -Скорее всего, ничего, - ответил я, - все, что нужно было увидеть, мы увидели. Идем.
  -Ты хочешь так просто уйти?
  -Мы смотрим на Дома, - сказал я, - значит, наших знаний до сих пор недостаточно. Кроме того, мы до сих пор не знаем, что нами движет. Если взять простых людей, то их позывы понятны. Они регулируется той системой, которая заложено в их мозг, и, так как все системы примерно одинаковы, формируется поле, формируется одно общее мироздание. Ты живешь и ждешь чего-то хорошего. Жизнь проходит. Какие-то твои дела вроде бы остаются внутри этого поля. Так, можно сказать, что ты оставил после себя след на этой земле. Но - всего лишь на этой земле. А если ты выйдешь на окраины земли, то Дома будут встречаться на твоем пути, словно дорожные столбы.
  -Кто-то должен пройти и рассказать людям об этом, - заключила Морена, - в этом и весь смысл.
  
  
  
  
  Путешествие
  
  
  
  Ни до, ни после этого, я не мог понять, что происходило, и где это происходило. Мне нравится, когда жизнь состоит из диалогов. Вы ищите смысл? И я ищу. Но может показаться, что я нашел все, что только можно найти. Но это не так. Здесь мне вспомнился рассказ фантаста советской поры про дробинку. Некие микроскопические друзья вселенной летели откуда-то куда-то, попали в человека. Это была женщина. Думая, что в спину ей попала обычная дробь, врачи эту штуку извлекли. Друзья расплодились в организме, используя кровь в качестве жизненной среды, и жили они весело, пока их оттуда не попросили. Дробинку пришлось вернуть. Существа свернули свою деятельность и улетели.
  Но этот пример важен лишь для того, чтобы показать, как нестандартны могут быть жизненные методики. Мы думаем линейно. Допустим - параллельный мир, он - параллелен. Очень хорошо. После этого останется лишь снять фильм о параллельности. Больше ничего.
  Так и поиск смысла линеен. Это хорошо. Это человек. Ни шагу вправо, ни шагу влево. Только вперед. Можно прыгать, но также в тех же рамках, словно птица в клетке. При чем, решетка эта такова, что вы никогда не вылетите наружу. Внутри этой тюрьмы постоянно что-то двигается, какое-то бурление, какие-то процессы. Созидание. Поиск радости. Учителя радости. Истины особенного света. Будто бы уже и нет тюрьмы. Будто бы можно так себя задурманить, что и нет ничего, кроме тебя самого и твоего солипсизма.
  Я выбрал себе товарища для путешествия. Его звали Никак. Я думаю, это был его поэтический псевдоним. За просто так человека не могут так звать - это любой знает.
  -Ну что? - спросил он.
  -Я готов, - ответил я.
  -Это будет военный корабль, - сказал он.
  -Что за корабль?
  -Авианосец.
  -США?
  -Не знаю. Должно быть. Да, я думаю.
  -Но куда мы поплывём?
  -Давай не загадывать.
  Любое движение, любое перемещение человека в пространстве может быть описано по-разному, если человек жив, потому что всё то, что скрыто за границей света и тьмы, доступно лишь домыслам. Да, я уже говорил о том, что там есть. Но я и сам не знаю. Нам предстояло вести об этом разговор. Авианосец вышел из гавани в октябре. Не помню, числа 15-го или 16-го. Не важно, из какого порта мы выходили, потому что у всех были свои цели. Военные получили какое-то своё задание, и мы у них не спрашивали. Помимо нас были еще гражданские, и у всех были свои маршруты. Куда они плыли? Мы разместились в спортзале в установленной палатке, и рядом было множество таких же искателей чего-то неясного.
  -Мы собирались говорить всю дорогу, - сказал Никак.
  -Да, - ответил я, - но надо бы узнать курс.
  -Ты не знаешь курс?
  -Я знаю, что я должен попасть в одно место, и я уверен, что я всё знаю. Но как только я начинаю задумываться, я тут же понимаю, что я не могу сосредоточиться. Цель уворачивается и убегает от меня. Всё это в моей голове, но я ничего не могу с этим сделать. Но всякий следующий раз я говорю себе - нет, ерунда. Это всё мне показалось. Сейчас же я скажу сам себе, что знаю, куда я плыву.
  -Ерунда, - заметил Никак.
  -Да? Хорошо. Но если я спрошу у тебя....
  -Не спрашивай, - ответил он, - все это не нужно. Впрочем, здесь много людей. Можешь спросить у них, и ты поймешь, что ничего ужасного не происходит. Они все понимают свои собственные цели.
  -Тогда - сигареты, - ответил я.
  -И что же? Возьми плеер. Слушай.
  Он ушел и бродил. Наверное, смотрел, как темное море окрыляется в волнах. Как и многие другие, которые, по моим сведениям, также могли не знать. Человек живёт, он знает? Нет, он прячется. Он живёт по направлению к окончанию жизни. Это главное. Если это не так, значит он, человек, скрывается. Таится. Шпионит. Но кто бы взял его в другую страну?
  Я говорил о курении, но было лень выходить. Я слушал плеер.
  
  I have sailed to many lands, now i make my final journey
  On the bow i stand, west is where i go
  Through the night i plough, still my heart, calculate and pray
  As the compass swings, my will is strong, i will not be led astray
  Mysteries of time clouds that hide the sun
  But i know, but i know, but i know
  
  Песня коротка. Люди коротки. Жизнь коротка. Никак стоит на палубе, наблюдая проходящий мимо нас Север. Нормальные авианосцы не идут через Север. Но мы идём. Скоро это будет совсем иной Север. Но, знаете, современная культура исказила многие понятия. Слишком много фильмов. Слишком много вещей, сделанных для того, чтобы обезобразить тайну. Этим самым люди себя привили. Это вещество мировой сои. Зачем знать? Но если не верить, то и не будешь знать. Но если есть масс-культура, то она заменит вам Мировой Север.
  Он стоит и курит, и всё время песни - целая жизнь.
  Потом мы пошли в столовую. Военные нас вообще не касались, словно бы они являлись существами, жившие в самом ближайшем параллельном мире. Это возможно. Не надо думать, что пространства разложены, как карты. Колода, пасьянс. Нет, карман, еще карман. Но всё это чисто сравнения, так как мы просто обедали. За нашим столом помимо меня и Никак обедали два очень суровых мужика. Обычно такие ходят на полюс. Я не стал, впрочем, ничего спрашивать на счет полюса, ибо несмотря на шумящие ветра и ужасные волны, льдин пока что не было видно. Правда, если вы встретите двух путешествующего вида мужиков, например, в Каире, вы же спросите у них - ну что ребята, в Сахару движетесь? Так же и тут. Поэтому я начал разговор так:
  -Это блюдо делают из бамии.
  Мужики посмотрели на меня подозрительно. Но такого типа люди всегда подозрительны по-своему. Я думаю, это - бородатая подозрительность. Это когда для людей нормально молчать и в ус дуть, а тут их заставляют раздеться на слова.
  -Что такое бамия? - спросил Никак.
  -Это растение.
  -Понятно, что не мясо.
  -Ну, если бы мы летели в космосе, то могло бы быть и мясо. Но - не тот случай. Бамия очень полезна.
  -Надо уметь всё есть, - заметил борода, - я вот, пацанчики, однажды ел валенки. Вкусно, знаешь, не то слово. Когда уже есть нечего, надо уметь захотеть. Но на определенном этапе голод пропадает. В длинном походе всегда так. Допустим, запас ваш был невелик, но вы просчитали, что будете есть триста граммов в день, закусывая снегом. Итого, вместе со снегом, допустим, это - восемьсот грамм. Нормальный обед. И тут, все запасы съедает медведь. Что делать? Ответ простой. Найти медведя и спросить с него - или пусть отдаёт, или - пусть отдаёт себя. Но медведь уходит, сил нет, есть запасные валенки.
  -Это анекдот или правда? - спросил Никак.
  -Это правда. Какой же это анекдот. А бамия ничего. Пище надо всегда радоваться. Потому что, она может быть, а может и не быть.
  -Как жизнь, - заметил я.
  -Это точно, - ответил он, - как вас зовут.
  -Алехандро. Алехандро Вартан.
  -Меня зовут Савва. А это - Даниил.
  -Никак, - сказал Никак.
  -Очень хорошее имя, - заметил Савва.
  После обеда мы не разговаривали. Но я так и думал, что мы не будем разговаривать. Другое дело, если бы договорились вместе помолчать. Это бы точно получилось.
  -Разве тебя зовут именно так? - спросил Никак.
  Я пожал плечами:
  -Наверное. А что?
  -Да я так.
  Когда есть некая вещь, которая находится внутри другой вещи, в частности -мы внутри движения, и если нет больше ничего, кроме фона, то нужно и говорить об этом фоне. Ибо снаружи было все холоднее. Один раз мы как будто приостановились. Военные запустили несколько самолётов, которые вскоре вернулись. После этого мы продолжили свой путь, и, наконец, вокруг наш замаячили льдины. Я не знаю, должны ли суда подобного класса ходить в таких широтах. Но, если это был не американский авианосец, то уж точно и не китайский, и не индийский, и не еще чей-то, а значит, высокая степень небытия позволяла, чтобы мы шли через Север. Небо было холодно-живым, но жизнь эта - недосягаемая и суровая, лишь отображалась в глазах окон. Если бы мне сказали, что этот корабль уже пересек границы вечности и движется в море, в которое впадает Лета, я бы ни за что не удивился.
  Музыка в плеере не заканчивалась, и она подогревала чувства. Подзаряжался я от бортовой электросети. Матросы казались сонными и угасающими.
  -И всё же, - сказал я, обращаясь к Никак.
  -Пойду спать, - сказал он.
  -Нет, скажи что-нибудь.
  -Просто холодно, - ответил он, - хотя внутри тепло, но холод приникает в душу. Я думаю, скоро начнется продолжительная мировая ночь. Во всяком случае, в моей голове она уже наступила.
  -Не это, - ответил я.
  -Я знаю, - ответил он.
  Я пошел, чтобы стоять на палубе. Авианосец шел спокойно, не обращая внимания на льдины и черную воды, которая теперь предвещала о близости края земли. Хотя такого нет, но его можно было вообразить. Может быть, сам полюс, сосредоточенный от того, что его прокололи штырём земной оси, служит напоминанием о конечности и бесконечности всего сущего?
  Я пошел спать, и мне приснилось, что наш корабль идёт в пещере, и это - перемещение через вечную тьму, а тьма - не праматерь-тьма, но что-то более трудное и тягостное.
  Утром мои догадки неожиданно подтвердились. Корабль остановился. Спустили веревочную лестницу. Савва и Даниил вышли с вещами и подались к этой лестнице.
  -Вы куда? - крикнул я.
  -На полюс! - ответит борода Савва.
  Я вздрогнул. Нас окружал совершенно белый мир. Авианосец вошел в предел ледяного космоса, и было сложно сказать, как он теперь двигался без ледокола? Мне лучше этого не знать. Я вошел внутрь, и вскоре был завтрак. Мы сели за один стол с военными. Я не разбираюсь в званиях на флоте, потому могу сказать лишь, что они были неких младших офицерских званий.
  -Как дела, ребята? - спросил я.
  -Нормально, - ответил первый.
  -Слушайте, а можно с вами сфотографироваться?
  -Легко, - ответил он не менее бодро, - где и когда?
  -А можно после завтрака?
  -Можно, - ответил он, - а далеко плывёте?
  -Это странно, - ответил я, - потому что это вопрос весьма, весьма...
  -Ну ладно, - сказал он.
  -А давно служишь?
  -Да. Но до этого я служил на линкоре. Тягомотина. Мы почти никуда не выходили. Грубо говоря, только мыли палубу и учили теорию. Здесь интереснее. А вы.... Служили?
  -Да, давно, - ответил я.
  -Я служу охотно, - сказал второй, - дело не в оплате. Мне просто всё тут нравится. Если любишь флот, то ты его ни на что не променяешь.
  После этого мы сделали много фотографий, и заняло это минут 5-10, не больше. Выходить наружу я боялся. Мы наверняка снова плыли - чувствовался ход могучего корабля. Но ведь вокруг были льды? Как авианосец обходился без ледокола? Вопрос.
  Никак нашел нам группу поддержки. Это были три парня и одна девушка. Мы сели играть в дурака, потом - в козла, потом - в покер на спички, и так тянулось время. Парней звали Миша, Коля и Кларк, девушка - Соня. Мы не говорили о серьезном. Глядя на отсутствие беспокойства в них, я также успокоился. Мне стоило взять все свои мысли в единый поток и спросить себя - не забыл ли я, кто я такой? Имя, зрение, игра. Нет, я всё помнил, хотя я понимал, что у меня и раньше было несколько лиц, несколько одновременно существующих отделов. Можно и так сказать. Нет, я вовсе не забыл о том, что периодически я должен приходить в главное кресло, чтобы быть Им, чтобы смотреть на мир, как на схему, пытаясь задать себе вопрос - каков смысл моего величия на фоне того, что космос огромен, а земля - меньше частички пыли?
  Но сейчас все это казалось умозрительным. Человек так сделан. Не кому предъявить претензии, что знания ограничены, и их нечем расширить.
  -Играем в 21, - предложил Никак.
  -А как играть? - спросила Соня.
  -Очень просто. Надо набрать 21. Перебор - смерть.
  -Смерть - свет, -сказал Михаил.
  -Люблю говорить о смерти, - произнёс Кларк.
  -Ничего особенного, просто это остро, - проговорил Коля.
  -А вы? - спросил Кларк.
  -Существует дежурная смерть, - ответил я, - потому что она не одна. Допустим, сегодня - некоторый день в октябре, и в этот самый день по графику заступает дежурная группа, в которой - старший группы, и он - смерть, а также - несколько младших смертей.
  -Чем же они занимаются? - спросила Соня.
  -Это работа, которая выше других работ. Но здесь нет линейной логики.
  -Memento Mori, - сказал Михаил.
  Кларк включил планшет и зачитал:
  
  '...вторая основная дата в жизни человека; рождение и смерть определяют границы существования человека во времени, за их пределами человек человеком не является. Человек приходит из жизни, неся ее эстафету и уходит в небытие, сходит с дистанции жизни, обращаясь в прах; в этом смысле смерть качественно отличается от первой даты - рождения (?). Ассоциативный блок. Рождение живого существа (человека) подтверждает, что до сих пор жизни удавалось выкручиваться из всех передряг, и не совершить фатальных ошибок, уход же его не гарантирует остающимся ничего и не позволяет считать совершенное в жизни правильным...'
  
  -Что это? - спросил Никак.
  -Интернет.
  -Здесь есть wi-fi?
  -Да. И Интернет. Но сети не было, недавно появилась.
  -Значит, мы проходим поблизости от города, - предположил я.
  Мы решили проверить и вышли на палубу. Нет, никакого города не было. Ни берега, ни света. Но ведь еще не наступил обед, а мы шли в кромешной тьме. На палубе велись какие-то работы. Со стороны шел снег. Мы были единственным островком в этом мире.
  -Возможно, спутник, - сказал я.
  -Конечно, - ответил Никак, - корабль не может идти без связи. Просто по wi-fi не было Интернета, теперь есть.
  -Нет гарантии, что это - не другой Интернет, - ответил я, - но не важно. Идемте на обед.
  С компанией хорошо. Михаил пообещал найти вина. У него получилось. На камбузе ему продали водки, три бутылки на шестерых. Нормально. Никто не обращал на нас внимания. Многие из пассажиров курили. Военные держались в стороне, но не выказывали особой отчужденности. Я думаю, употребление было здесь регламентировано в формате 'втихаря, среди своих'.
  Потом мы немного поговорили о пользе вина. Никак заметил также, что вред вина - это вопрос переизбытка.
  -Вино может быть богом, но человек слабее бога, и он почему-то думает, что бог просто обязан следить за ним, как родитель - за младенцем. Именно злоупотребление сводит светлый замысел к нулю.
  -Что вы слушаете? - спросил я.
  -Панк-рок, - сказал Михаил.
  -Классику, - сказала Соня.
  -А что именно? - спросил Никак.
  -Шопена. Иногда я думаю, что он где-то рядом. Говорят, что даже если нельзя доказать, что жизнь после смерти существует, все равно внутри живого человека может находиться копия. Только она не такая точная. Допустим, вы видите мозаику, и она составлена из миллиона частей. На ней изображена птица. И вот, вам нужно сделать копию. Как поступить? Вы используете десять тысяч частей вместо миллиона. Копия груба, но все же, она что-то передает. Таким образом, если мозаику теперь уничтожить, она все равно останется. Также если и человек уже умер, но живя в других, он может существовать в виде такой копии. Тонкости внутреннего мира запечатлеть невозможно, но память все же воспроизводит эти десять тысяч частичек. Но представьте, разве Шопен - это только 10 000 кусочков стекла или камня?
  -А ты что слушаешь? - спросил я у Никак.
  -Я сочиняю про себя, - ответил он.
  -Разве ты - композитор?
  -Нет. А я вообще слушаю песни под гитару.
  -Например?
  -Не важно. Авторы исполнители. Например, Шаов. Или просто слушать Володю. Но если в море, то - или Володю, или лучше слушать море. Хотя здесь не слышно. Но разница между морем и океаном огромная.
  -Почему?
  -Море ближе к человеку. Нужен образ. Представь себе, что ты находишься в пятом веке до нашей эры в порту Пирей. Вечер, сгущаются сумерки, никаких фонарей. Парусные суда медленно погружаются в ночь, и над ними горят огни богов. А ты приплыл из Финикии, чтобы поторговать, но так как свободное время позволяет, ты идешь в лупанарий. Но всё это для сравнения. То есть, для ощущения моря. Ибо оно - это переход, порт, снова - плавание, снова - порт, и - некая связь с силой человека и его молитвой. Но океан человеку не подчинен. И в нём нет портов. Но если ты и находишь их, то это - какие-то отдалённые и сумрачные места, где волны злы и упорны. Потому что есть и великий океан космоса.
  -Есть, - согласился я.
  -А я слушаю всё подряд, - сказал Кларк, - как например это.
  
  Spread your wings and fly away
  Fly away far away
  
  Всё это не могло касаться того, куда мы заплыли. Ибо вдруг стало ясно, что авианосец оказался в гигантском тоннеле. Его своды - серы и ребристы. Бортовые огни освещают этот непонятно откуда взявшийся бетон, и время от времени один из краёв корабля касается стенки и раздаётся самый ужасный в мире скрежет.
  Стоя на палубе, мы понимали, что куда-то влипли. Словно бы мы сами были в этом виноваты, и корабль был частью нашей судьбы. Я вдруг подумал, что, может быть это - низвержение? Ведь там, в темных покоях, которые метафизически можно описать как центр управления бытием, не я один играю роль Его, но каждый отдельный актёр ничего не может сделать. Он даже не имеет возможности встретиться с другими. Потому Он всегда один, меняются либо субъекты. Но что, если кому-то всё таки удалось произвести переворот?
  Нет никаких доказательств.
  Корабль еще раз чиркнул о стену и застрял. Никто не сказал ни слова. Даже страх здесь был иным, и внутри него невозможно было кричать. Что же, мы должны были торчать здесь вечно? Нет ничего хуже. В ту же минуту мы двинулись дальше и вскоре неожиданно вышли недалеко от порта.
  -Что вы тут стоите? - спросил какой-то военный.
  -Не знаю, - ответила Соня.
  -Причаливать еще неизвестно когда будем.
  -Почему?
  -Еще должны буксиры подойти.
  -Здесь нельзя стоять? - спросил Никто.
  -Нет, сейчас будут запуски самолётов. Лишних людей не должно быть на палубе.
  С этим нужно было согласиться. Мы вернулись назад и играли в карты вплоть до ужина. Самолёты к тому времени уже взлетали. Это были ночные полёты, и было непонятно, кому всё это нужно. Мы ужинали довольно поздно, когда в столовой почти никого не было. На камбузе вновь было куплено спиртное, на этот раз это было вино.
  -Странное место, - сказала Соня.
  -Почему? - спросил у неё Никак.
  -Словно меня тут нет.
  -Это логично. И меня тут нет.
  -Нет, как-то иначе.
  -Может быть.
  Я подумал, что девушки могут говорить что угодно, ибо женская психика постоянно направляется по ветру и колышется, как флюгер. У мужчин чаще всего такого нет, так как это мешает трудам, а труды у мужчин более грубые. Во всяком случае, так было задумано первоначально, еще на заре жизни, когда человек был создан.
  Вскоре оказалось, что ночь не заканчивается. Она длилась теперь с середины дня, и, должно быть, в этой части пространства властвовала над миром.
  -Мы идем на берег, - сказал Михаил.
  -Но как?
  -На катере. Авианосец не может так просто причалить. Он большой. Едете?
   С того момента наши пути разошлись, и некоторое время я даже не помнил, что эта группа молодых людей вообще существовала. Это странное чувство. Ты живёшь в виде какого-то кувшина, в котором вдруг ничего не оказалось. Остался рефлекс обращения к жидкости кувшина. Руки, сила мысли, луч или что-то еще. Ты хватаешь, хватать нечего. Но на стенках осталось еще немного жидкости, и ум питается именно ей. Но неожиданно оказывается, что существует еще какая-та вода. Она также была в кувшине, но обитала несколько в иной ипостаси, не смешиваясь с основной. Именно она была способна погрузить меня в странный сон, в котором я не спал.
  Мы шли по набережной. Был средний вечер. В домах горели огни, работали заведения, а над магазинами, как открытыми, так и закрытыми, что-то светилось, что-то вроде вывесок.
  -Можно ли доверять часам? - осведомился Никак.
  -Надо сверить время, - ответил я.
  -Но мы даже не знаем, где мы.
  -Спросим в гостинице.
  Этот пункт маршрута был ясен абсолютно и не вызывал сомнений. Вещей у нас с собой было немного. Тем не менее, я понимал, что авианосец будет стоять здесь еще достаточно продолжительное время, а мне предстоит понять, хотя бы начать понимать. Я словно бы плыл в теле особого вина. Мне надо было для начала спросить у себя самого - как меня зовут. Но я знал, как меня зовут. Значит, понять что-то другое. Скорее всего, с ходом жизни человек привыкает к запаху мироздания и не понимает, что нет ни правды, ни лжи, но у него и нет шанса видеть и слышать. Его занимают вещи. Чтобы сделать шаг в сторону, надо для начала хотя бы отказаться от них. Это не значит, что нужно всё выбросить в окно. Они просто должны перестать нести в вашей голове идею. Это будет первым шагом. Но когда вы высаживаетесь в месте, о котором думали, но о котором не знали, то можно считать, что дело сделано.
  На какое-то время я забыл о своих сомнениях. Но в голове нужно удерживать всё, хотя бы на некоторый срок, чтобы быть твёрже. Никак заселился в конце коридора. Я - в начале. Я думал, что нужно приступать к объяснениям. Но это было лишь началом, потому что выйдя из номера, я понял, что попал в лабиринт из комнат, и это было какое-то новое место, о котором я прежде мог лишь догадываться.
  Спустившись по лестнице, я попал в зал, где было много мебели и тканей, а также женщин, которые с этой тканью что-то сделали.
  -Здравствуйте, - сказала мне одна, седая и пожилая.
  Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я знал её и не знал.
  -Почему вы перебираете ткань? - спросил я.
  -Почему? - она удивилась.
  -Да, почему?
  -Пойдёмте.
  Но это движение было и недвижением. Комнат было много, все они походили одна на другую. Это было море из комнат. Вполне возможно, из этого лабиринта вообще нельзя было выбраться. Ткань перебирали везде. После она складывалась в шкафы, но тотчас появлялась ткань новая, и так, все продолжалась. Но вскоре я обнаружил образа на стенах, и здесь кое-что прояснилось. Ранее я уже видел, как выглядят смерти в женском обличье. Здесь они были немного другими, и наличие бесконечности из помещений вызывало чувство затопленной на дне подводной лодки. Что бы ты ни делал, поверхности не достичь. Ты можешь стараться изо вех сил, может достичь совершенства в знаниях, может научиться биться о стенку особым образом, но все - тщетно. Выхода нет и не будет.
  -Я вас знаю, - сказал я женщине.
  -И я вас знаю, - ответила она.
  -Почему?
  -Я - ваша жена.
  -Вы всем жена? - осведомился я.
  -Ну, женщине, с одной стороны, я не могу быть женой. Но всё не так. Просто это понятие не введено в культуру, так как ранние годы человечества ушли, а новых концепций уже давно не возникает. А люди ценны лишь общностью, но - не в одном едином своем проявлении.
  -А как же большие личности? - спросил я.
  -Как пыль.
  -А я?
  -Ну что вы переживаете? Существует множество видов любви. Ощущение того, что ты - pale blue dot - это тоже любовь. Когда в мире появится первый человек, который победил смерть своим умом, это можно будет назвать началом нового пути человечества. А до того, это был загон с домашней птицей, у которой наличествует элементы мышления. Многочисленные изобретения людей вводят в заблуждение. Кажется, что прогресс очевиден. Но вы сами видите. Именно отсюда.
  -Вижу, - ответил я, - у каждого человека - своя жена?
  -Да.
  -Ладно. Что дальше делать?
  -Ничего не делайте. Ходите и смотрите.
  -Но тут всё одинаково.
  -Ничего страшного. Нет, вы не правы. Присматривайтесь. Здесь очень много книг, и в каждой из них написано и смерти и о сути. Эти книги были и без людей. Здесь нет ничего странного. Сначала были именно они. Потом, при возникновении человека, всё происходило по воле провидения. Именно оно загрузило в себя эти книги, как программу. Например, есть большой том под названием 'Человек'. Это алгоритм производства хомо сапиенс на основе уже имеющихся организмов. Происходит подселение в человекообразную форму, гоминида, потом, на основе подселения, выделяется новый вид, он начинает размножаться, вот вам и человек. Память об этих книгах в человеке остается. Поэтому, чтобы что-то найти, надо постоянно копаться именно в себе. Все люди одинаковы. Что есть в одном, есть и в другом. Одна и та же ссылка на эти книги. Можете сказать современно - это файлы на виртуальном накопителе локальной субстанции на этой планете. Но всё равно - книга. Если это - книга, она не может быть чем-то иным, чем книгой. И когда люди исчезнут, книги перенесут из одного зала в другой, чтобы показать, что эра ушла. Правда же?
  -Что именно? - спросил я.
  -Это любовь, как по-вашему?
  -Наверное, - ответил я, содрогаясь.
  Было понятно, что надо отсюда выбираться. Но я и не хотел показывать своё беспокойство.
  -Вы здесь и были, и не были, - сказала она, - а вот - ваша комната. И ваши книги, и - ваши портреты. Потому что вы пьяны, а пьяный человек забывает. Вы - муж, но не только мой, но также и всех, кто уже не живёт. Вы же знаете об этом.
  -Я знаю, - ответил я, - я главный. Но это какой-то другой храм.
  -Это - женский храм, - ответила она, - вот и всё отличие. Вы не знали, что существует Дом Смерти-женщины?
  -Знал, до пятью минутами еще не знал, - ответил я.
  -Хорошо, что всё вовремя.
  Она оставила меня в своей комнате, и я листал книги, понимая, что я всё это знаю, но мир вещей заставил меня забыть. Он, полный смысла яркого, смысла наркотического, злата пустого, словно и сделан для того, чтобы существа в загоне ели его и становились толще и сытнее, чтобы потом их кто-то употребил. Иного и не могло быть. Самый богатый миллионер - всего лишь громко кудахчущая курица, которая набрала жир, и этот жир, впрочем, это масло души. Потом - очень быстро из него будет сделан маргарин. Конвейер. В этом плане, самым богатым человеком земли может быть какой-нибудь нищий, который нашел блокнот с волшебными словами. На свадьбе он шепнет их на ухо жены, и она вдруг поймет, что помимо обряда, она еще и влюблена.
  -Тогда давай убежим, - скажет она.
  -Куда?
  -Куда-нибудь.
  -Но я же нищий?
  -Кто тебе об этом сказал? Ты богат.
  -Но куда бежать?
  -Подальше. Сюда не вернемся. Я же подписывала договор. Бежим на Юпитер. Он большой и красный. Там и спрячемся. На Юпитере всё иначе.
  Мне принесли бокал вина. Я открыл одну из книг, и это была моя книга.
  Я подумал - может ли один человек быть лучше другого? Допустим, вы приезжаете на экскурсию на птицефабрику. Видите ли вы отличия? Да. Вы выбираете самую толстую курицу, чтобы её съесть. Юных берут для особых блюд. Они лучше. Чувствуете ассоциацию? Гении уходят рано. Так вкуснее. Еще куры несут яйца. Полезное диетическое блюдо.
  Чтобы быть лучше, надо поменять облик. Как я выгляжу со стороны? Может быть, я - невидимый особый вожак? Все это вопрос эгоцентризма и эгоизма. Представьте себе - вы всю жизнь набиваете свою голову знаниями, даже наплевать на богатство, пусть соблюдаются все принципы поиска и познания, но что в итоге?
  Обед.
  Здесь было много фотографий, суть которых я не мог понять. Нет, меня тут не было. Меня надо было искать. Мне стало ясно, что человек живёт по шкале. Ну, скажем, и не человек вовсе, а душа, некое тело. Теперь, в наши дни, когда появились компьютеры, уже есть с чем сравнивать. Есть процессоры. Есть методы хранения информации, предметы для хранения информации. Таким образом, мы можем представить себе некую абстрактную машину, в которой есть и процессор, и жесткий диск, память и много всего того, о чем мы даже не представляем. Не важно, что визуально все это представлено в виде облака. Это - лишь метод отображение. Облако может работать само по себе. Может встраиваться в более грубые машины, такие, как организм человека и животного. При этом, вообразим себе некий системный курсор, который при встраивании акцентируется на органах чувств биологической машины-организма. Нетрудно представить себе, что наше облако могло встраиваться уже не раз. Где-то должна сохраниться память о предыдущем встраивании. Где же? Я понимал, что всё это мне известно, но на то должна была быть причина. Все это механика, все это электроника особого рода. В общем смысле она не сложнее программирования (а если открыть сложную книгу в первый раз, то может показаться, что это - письмо от инопланетян с Тау Кита). Нужна документация души (как раз нашей машины-облака).
  Я закурил. Вино помогало. Это были фотографии из предыдущих встраиваний этой машины в физическое тела. Да, я понимаю, что такая трактовка звучит необычно, но все это именно так. Меня захватило чувство, которое я не мог описать. И это - штука привычная и пьяная. Когда кажется, что ты способен вернуться. Когда кажется, что это - неимоверно важно, а жизнь нынешняя - это некий обман. Будто бы ты идешь и не можешь проснуться, а нечто истинное маячит подле тебя.
  Я вышел из комнаты, и там, дальше, комнаты не заканчивались. Уже скоро я понял, что выбраться просто так не получится, и нужно определенное усилие воли, чтобы не превратиться вместе с этими комнатами в змея, кусающего себя за хвост.
  Наконец, была топка.
  Это было просторное помещение, где по двум стенам шли фронтальные части металлических печей. Кругом работали женщины в белых одеждах. Они были красивы и светловолосы, но в их внешности было нечто, что отбирало силы жить и думать. Одна из них открыла дверку печи, и я увидел бесконечность огня. Это не было обычной печью. Огненная даль светилась нездешним светом. Расстояние было велико. Наверное, это был ад, самое начало, хотя я и не видел грешников, не слышал их криков. Другая женщина поднесла кипу бумаг. Там были записи!
  Судьба! Жизнь. Мысли, желания, сны, любовь, ненависть - весь код чьей-то жизни. И всё это полетело в огонь.
  Именно поэтому и горело пламя. Его кормили жизнями. Не важно, чем это являлось. Пусть - записи жизни. Дневник. Отображение. Но кормление шло именно так. Я стоял завороженный, не в силах сказать ни слова.
  -Ты останешься, - сказала мне одна из тех, кто подносили пачки бумаги.
  -Почему?
  -Ты тоже там горишь.
  -И чего? - возмутился я.
  -Ты и горишь, но ведь ты можешь заведовать всем этим.
  -Зачем вам тут мужчина? - спросил я.
  -Просто. Может - для любви.
  -Нет, это несерьезно, - сказал я.
  -Ты будешь смотреть в огонь и наслаждаться. Но ты знаешь, что в огонь можно сойти и идти по нему до самого дна преисподней. Тебе надо идти туда прямо сейчас, потому что ты там никогда не был. Тебе будет хорошо.
  -Я пойду, - сказал я.
  -Нет, - она перегородила мне дорогу.
  -Сейчас я тебя туда брошу, - сказал я, - интересно, сгоришь ли?
  Она смотрела мне в глаза, видимо, желая некоего запредельного слияния. Тогда пришло еще очень много женщин, все - с пачками бумаг, и я, взяв одну из пачек, вышел из комнаты. Тут мне стало ясно, что я прав. Не выберусь, никогда не выберусь. Нужен был ход, способ, метод. В одном из коридоров я встретил одну из копий той, что назвалась мне женой, взял её за волосы и ударил о стенку. Барельефы ожили. Это были существа-стены, разновидность иных существ, здесь - адские узоры. Неожиданно открылась дверь. Видимо, существа-стены решили меня выпустить вразрез с мнением женщины-смерти.
  Тогда я вышел в аэропорт и некоторое время там сидел. Потому что это был нечеловеческий аэропорт вне времени и пространства. Возможно, это была жизнь, записанная на той пачке, что я делом случая схватил. Я ждал какой-то мифический самолёт. Оказалось, что у меня есть дети, два сына младшего школьного возраста.
  -А где мама? - спросил я.
  -Ты что, пап? - спросил один.
  -Что такое?
  -Она же дома.
  -А-а-а.
  -А почему ты спросил?
  -Просто.
  Послышался шум. Сквозь стеклянный купол крыши стал виден аппарат, который садился. Нет, современным самолётом тут и не пахло. Это было что-то огромное и плоское. Тогда мы пошли в буфет, и по пути я вышел в гостиницу, где мы остановились. Стоило перевести дух. Я подошел к окну и курил, глядя на портовые огни, и было видно, что авианосец всё еще стоит на рейде - огромный запредельный монстр.
  -О, ты здесь, - сказал Никак.
  -Да, - ответил я, - только что у меня были дети. Но я не знаю, ничего не знаю. Я не успел разобраться. Не было времени. Надо было поскорее вернуться.
  -Хочу есть.
  -И я.
  -Пойдем, поищем что-нибудь?
  -А разве здесь не кормят?
  -Нет, почему-то.
  -Ну, пошли.
  Мы вернулись на улицу. Я ощущал себя легко, хорошо. Мы отыскали кафе и остановились там, и тут стало ясно, что кругом развешены нацистские флаги.
  -38-й год, - сказал Никак.
  -Зачем? - удивился я.
  -Ты должен знать.
  -Нет. Вроде знаю, вроде - нет. А что за город?
  -Гамбург.
  -Гамбург. 38-й год, - сказал я, - ладно. Еще бы знать, что мы тут делаем.
  Я попытался подвести некий логический итог своему путешествию, делая акцент на мыслях, вернее, на подсознательных желаниях, ибо где-то там была спрятана истина. И как всегда, правда не была снаружи. Достаточно понять себя. Весь мир - проекция. Впрочем, это примитивно. Человек видит то, что позволяет ему его собственный механизм. Чтобы настроить этот механизм еще точнее, нужно просто вылезать из кожи, ибо в первоначальной настройке ничего такого нет. Конечно, муравей, глядя на мир, скажет - весь мир - туман и блики воображения, но - существует великое Я.
  Но он не скажет. Всё это постиндустриально. Достижение цивилизация. Если жить в прошлые века, если жить вообще во времена, когда нужно было постоянно ловить животных, чтобы употребить их в пищу, то на размышления попросту не будет времени. Надо успевать бежать. И ты никогда не скажешь, что весь мир - внутри меня, потому что сзади может подкрасться саблезубый тигр и опровергнуть твой солипсизм.
  Принесли яблочную водку и какую-то закуску. Мы выпили очень спокойно. Словно недавно было совещание, и все прошло хорошо, и теперь стоило расслабиться.
  -Ребята, выпьем! - крикнули с другого стола.
  -Выпьем, - я поднял бокал.
  -За фюрера!
  -Отлично.
  Я выпил, ощущая прохладу.
  -Скажи, - сказал Никак.
  -Что сказать?
  -Скажи, что ты здоров и думаешь, как надо.
  -А ты?
  -Конечно. Надо съездить в Гамбург.
  -Но мы и так в Гамбурге.
  -Нет, в наше время. Проверить, есть ли такое заведение?
  -Может, его разбомбили потом.
  -Точно. Ладно. Давай есть.
  Я знаю, что существует музыка рождения и смерти. Это вполне ощутимая мелодия. Существуют оркестры ада, но это другое. Например, моя мелодия жизни и смерти - это 'Long Train running', 'The Doobie Brothers', и я понятия не имею, почему так. И у Никак было что-то свое. Очень жаль, конечно, когда ты живёшь и не знаешь. Так можно пройти и через всю жизнь, не познав собственный мотив. Но это - песня то ли 73-го, то ли 72-го года, и ей правда можно было слышать в момент смерти на радио тех лет. Именно поэтому она и отпечаталась. Ничего особенного. Принцип механики души я преспокойно уложил в один абзац. Химическое тело погибло, отработав. Но облако крепче. Его просто так не взять. Песня про поезд застряла в области открытой оперативной памяти, которой может пользоваться и следующий пойманный химический носитель. Видите, никакой тайны. За исключением того, что я служу, и только поэтому всё знаю.
  Здесь же играло радио. Мне нравились немецкие гимны. То, что люди видят по телевизору спустя годы - всё это ерунда. Все надо трогать, все надо переживать. Я думаю, что демоны определенного класса развлекаются тем, что подселяются в различные жизни. Предположим, демону нравятся особенные смерти. Он ищет таковую среди глобальной системы хранения информации. Потом - пользуясь своей демонской силой, реконструирует события в некоем виртуальном объекте, подселяется туда, и все - как реальности. Отправляемся, к примеру, на корабль 'Вильгельм Густлофф' и испытываем попадание торпеды, запущенной с С-13. Смертей много. Все они страшны, но эти события прошли. Демоны это знают, поэтому, стараются воссоздать атмосферу практически максимально.
  -Как ты думаешь, если выйти и идти? - спросил Никак.
  -Я думаю, рано или поздно всё рассыплется.
  -Точно.
  -Я знаю.
  -Да. Опыт. Тогда давай пить.
  -Давай.
  
  
  
  
  Храм Смерти в Ла Скала
  
  
  В тот день я находился у себя дома. В тот момент мне было совершенно ясно, что моя обыкновенная ипостась жизни не несёт в себе ничего удивительного. Каждый человек вправе сказать, что у него есть дом. Но еще важнее сказать, что у него есть дом духа. Но я не могу сказать с уверенностью, что мой дом духа - именно здесь, в месте, где я живу.
  Я работал. Я сочинял статьи. Я обедал в кафе. Я даже начинал сомневаться, что жизнь полна чем-то другим - достаточно было вдохнуть в себя воздух обыкновения, и я был самым простым человеком.
  Мне неизвестны составляющие этого процесса на уровне физики или метафизики, метахимии и иных атомов. Ученые пусть бьются головами о стены. Это не так важно. Когда есть формулы, кажется, что многие вещи очевидны. Но кто отменяет масштабы? И - зависимость от зрения и чувственной степени познания на стадии сублимации.
  Я работал в газете, и у меня не было никакой жены, никакой Морены. Шла весна. Всё та же весна. Возможно, все события начинались жарким летом, когда к нам прибыл Батхало, на основе чего можно было сказать, что прошел уже почти год, если только время не шло в обратную сторону. Кругом суетились люди и машины. Все чего-то хотели, чего-то ждали. Внутри человеческого вида все это могло казаться борьбой, но это - неверная мысль. Если же это борьба, то как объяснить то, что многие вещи предопределены? Есть и другие аргументы, но сила материализма - это сила его запредельного родителя, и тут, видимо, что-то связано с демонами. Мое повествование, впрочем, вовсе не про них.
  Я спокойно писал статью, размышляя: моя роль, она всегда исполняется одним и тем актёром? Нет, я тут не имею в виду Высокую роль, Его величество, Главное тёмное существо, которое, находясь в своих апартаментах, смотрит на все сверху вниз, смотрит на архивы, в которых в каждой строчке спит ушедшее и отжившее существо. Он понимает, что смерть важнее жизни, так как живым человеком не так просто воспользоваться. Вернее сказать, живыми вообще нельзя пользоваться. Тут и с актёрами не все просто. Но объяснения этому у меня нет, хотя, скорее всего, тут всё очень просто. Так вот, что интереснее - кино недоснятое, в процессе, или кино готовое, полностью сведенная лента. Или книга. Если она не дописана, что это за книга? Черновик. Так и каждый человек - всего лишь черновик. До самого последнего часа. А уж когда его глаза сомкнуться, можно сказать, что акт творения завершён. Вот тогда, Он, можно сказать - командир библиотеки. Люди, конечно, отождествляют рождение с некой вспышкой света. Но это не так. Это просто первое брожение. Это даже и не тесто. Это - опара. Потом - тесто. Потом - созревание хлеба. Смерть - это передача свежей булки в пекарню. Поэтому, есть смерти ранние, есть поздние.
  Я вышел курить в коридор. Офисное здание было сделано так, что был передний коридор, со входами в офисы, и задний - через него что-то заносили. Там было пыльно и шумно. Там же возле окна собирались курильщики.
  -Будет дождь, - сказал я.
  -Так говорят, когда не о чем говорить, - ответил Семён, парень, который занимался у нас вёрсткой.
  -Ну да, - ответил я.
  -Куда пойдём обедать? - спросила Даша, журналистка.
  -Можем не пойти, - ответил я.
  -Тогда пусть кто-нибудь съездит за обедом в окно.
  Окном мы называли заведение, в котором обеды упаковывали в пластиковые посудины и выдавали на руки - там всё было вкусно и недорого. Впрочем, этажом ниже был ресторан. Но там всё было наоборот, дорого до нельзя. Мы редко туда ходили, хотя в дневные часы можно было заказать что-нибудь удобное по цене.
  -Идём в цыганское кафе, - предложил я.
  -Почему ты называешь его цыганским? - спросила Света.
  - Света, - проговорил я, - знаешь, мне пришла в голову следующая мысль - ты всегда знала, кто ты, и ты примеряла те же роли, но что, если теперь ты не понимаешь, о чем я говорю? Света, ведь ты должна все знать, а вдруг ты не знаешь? Цикл завершен, и теперь есть две Светы, одна и другая, и какая из этих двух Свет та, а какая - эта? Скажи, скажи, что ты все понимаешь?
  Она пожала плечами и вяло улыбнулась. Что же, она ничего не понимала?
  - Цыгане там есть, - Семен кивнул.
  
  Не знаю, зачем он это сказал. Возможно, никаких цыган там не было. Я не был ни в чем уверен. Находясь по эту сторону бытия, я имел возможность оставаться здесь до конца дней, и в этом случае ни один знак, ни одно обстоятельство или не случай не указали бы мне на противоположное. Может быть, мне предстояло начать всё заново. Начать хотя бы с того, чтобы найти дорогу в Козлово. Каждый раз думая об этом, я вдруг понимал, что нахожусь в совсем другом городе, и он находится где-то в Азии - Индонезия, Лаос, Камбоджа. Может быть, оттуда путь в Козлово короче? Абсурд. Но образы - вещь серьезная.
  -Да, - сказал Семён, - именно поэтому Вартан называет его цыганским.
  -Да, - согласилась Света.
  Не знаю, чему она не задавала мне вопросов. Мы прошли вниз по улице и так добрались до кафе. К нам прицепился еще Денис, водитель. Я осмотрелся, пытаясь понять, где я встретил Алмаза.
  -Возьму только второе, - сказал Денис.
  -И я второе, - сказала Света.
  Мы с Семёном решили заказать полный обед. Даша была на диете, поэтому решила довольствоваться чаем с бананами. Знаю я все эти диеты. Мы говорили о чем попало, включая работу, также обсуждая и кафе. Для меня важнее всего были медитативные моменты, которые позволяли избавиться от лишних мыслей, потому что мысль - это ни правило, ни догма, это животное, которое, когда бегает слишком быстро, создаёт лишнюю суету. Скорость перемещения этого зверя влияет на сон. Если оно не загнано в клетку, человек вообще может никогда не заснуть. Никогда - сами понимаете - понятие растяжимое. Никогда. Но если ухватить этого зверя за хвост и держать, то можно регулировать его расположением внутри этой самой клетки, из-за чего может возникнуть резонанс, который и приводит к регуляции и управлению. Я как-то слышал, мол - ерунда, человек не использует 5% своего мозга, мол, использует он чуть ли не все 100%. Но где же тогда медитация и видения? А где библиотеки знаний, которые в человеческом мозгу установлены по умолчанию с рождения? Потом, когда кто-то вдруг начинает допускать что-то лишнее, думают - вот, мол, талантливый парень. Нет, просто где-то в голове перераспределилось электричество, и тени знания вышли на поверхность. Но напрямую никто им не пользовался никогда. Представить только - вся вселенная ближе, чем что бы то ни было. Не надо ни телескопов, ни микроскопов, надо только найти правильные методы в технике мысли.
  Да, кажется, что всё просто. Если бы.... Но причина в том, что в человеческую модель внесены ограничения. Чтобы победить, надо бороться и надо скрываться - от мироздания. От машины мироздания. Чтобы она тебя не придавила. Это наказание - но наказание техническое. Вроде антивирусной программы. Никто ничего не узнает. Если тебе показывают героя тех или иных ипостасей, всё это лишь фон, бэкграунд. Если вы держите аквариумных рыбок, то какая-та из них - рыба-герой. Да и с чем угодно точно так же.
  С того дня мы несколько раз ходили обедать в это кафе. Один раз я приходил один, так как другая часть работников газеты подалась в кафе-ресторан, где было всё дорого, а другая находилась в разъездах. Природа набирала обороты, но в голове всё было противоположно - наступала зима, и вода покрывалась слоем льда. В конце недели, не важно, какой именно, всё было точно так же. Мы курили у окна и о чем-то говорили, и всем этим разговорам не было конца и края.
  -Идём как обычно? - спросил я.
  -Да, - согласился Семён, - идем.
  В этот раз мы шли, чтобы кафе наконец-то оправдало своё название. Хотя в реальной жизни (если эта реальность - настоящая) оно называется 'Обеды'. Вот так же всё скромно. Сначала же я понял, что Семён смотрит куда-то в сторону. Я повернул голову и увидел цыгана, который стоял у стены, рядом с картиной - а такие висели тут повсюду, развлекая (или отвлекая). Он был одет странно - я бы даже не решился описывать его облик, ибо здесь было что-то от испанского конквистадора, нежели от цыгана. Я думаю, он стоял и ухмылялся, только и всего. Это и была его цель.
  -Цыган, - сказал Семён.
  -Да, - ответил я.
  Эта сцена ни чем не продолжилась. Но я ожил. Я даже подумал, что если этот Семён уже не тот, он все равно что-то знает. Просто всё устроено таким образом, что он не имеет доступа к собственным воспоминаниям. Какова его роль? Может быть, он - Никак? Может быть он - человек, о котором я в нынешнем своём положении ничего не подозреваю.
  В тот день я вернулся домой, продолжая собирать свои знания в одно целое. Кто я такой? Что обо мне думают люди? Я женат, но не здесь. Но и в жизни я, наверное, был женат, а может - и много раз, и в моду современным лозунгам, потому я живу теперь сам по себе, так как сейчас все так живут. Это поиск вспышки. Образно говоря, материальные лозунги и вещи блестят, как вспышка у фотоаппарата. Но, наверное, уже и сто лет назад было известно, что такое время наступит. Поэтому, нельзя относиться к времени с точки зрения современника. Человек - мелочь. Песок. Молекула. Но существует и путь к бессмертию. Он довольно прост. Надо вдуматься, найти в своей голове запись, где об этом сказано....
  Я вышел курить на балкон. Не знаю, надо ли мне было смотреть эти записи? Во-первых, я всего лишь знаю, что они есть. Но читать не умею. Дьявол читать умеет, но он не человек. У него вообще нет оболочки. Для этого и служат актёры. Он знает, конечно. Нет, а зачем? Зачем ему знать? Вот человек - хозяин компьютеров. Но он и понятия не имеет, что там, внутри. Понятно, что ламеры имеют понятия о комплектующих, а каждый отдельный программист работает на какой-то отдельной позиции. Вообще, нет ни одного человека, который бы знал всё. Представить себе такое невозможно, но это так. Это невероятно. Творения человека не могут быть познаны самим человеком.
  С этой точки зрения, он - просто командир. На счет Создателя - это может просто не поддаваться мышлению. Я думаю, человек о некоторых вещах даже не способен помыслить. Но всё же, в его голове соблюдаются общие закономерности.
  Играла музыка.
  
  Looking inside of yourself
  You might see someone you don't know
  Maybe it's just what you need
  Letting the river in you flow
  
  You can sail away to the sun
  And let it burn you while you can
  Or walk a long bloody road
  Like the hero who never ran
  
  Музыка играет всегда. Существуют споры о том, должна ли музыка играть всегда. Но я уже говорил об этом. Если ты - человек, то музыка будет всегда. Музыка рождения. Я, впрочем, не знаю, чем она является.
  Вот моя песня:
  
  Down around the corner half a mile from here
  See them long trains run and you watch them dissapear
  
  without love where would you be now
  without love
  
  though i saw miss lucy down along the track
  she lost her home and her family and she won t be coming back
  
  without love where would you be now
  without love
  
  Здесь скрыта и некая тайна языка. Но, впрочем, это могла быть музыка прошлой смерти. Она могла крутиться по радио и осесть во вне - то есть, вне физического тела, но - на теле энергетического носителя.
  Так вот, я знал, что Морена существует. Никто не мог доказать мне обратное. Да и никого не было. Кто бы сказал?
  Я продолжал размышлять и дальше. Когда я ехал на работу на следующий день, мои мысли текли в следующем ключе:
  - Командир в человеческой мифологии предстаёт в виде главного зла. Все это специфически. Он тёмен, во-первых. Потом, он вреден. Ну, атомная электростанция полезна, если вы смотрите на неё снаружи. Допустим, у вас есть окно внутрь реактора. На окне - замок. Вам говорят - не трогайте засов. Это зло. Это - змей, который был повержен, вроде бы. Но вроде бы он и не повержен. Он виноват во всех страстях и грехах, он - соблазнитель и искуситель. Но самом деле, мы имеем окно внутрь реактора. Открываем и получаем дозу радиации. Только и всего.
  Но это не всё. Если судить по самому себе, то я не знал многого. Наш Дом (снова - Дом) до конца не изучен. Существуют технические зоны. Гарсон, помощник, официант, кто он еще, не важно, он сказал, что давно уже не получал оттуда вестей. Это и есть тайна. Но для того, чтобы раскрыть её, надо не забыть об этом.
  Мне представились длинные бесконечные коридоры, возникшие сами собой, ибо это - особый род техники. Километраж неограничен. Вплоть до совершенно космических расстояний. Поход пешком бесполезен. Хотя бы - карту....
  Всё было как прежде. Все работали. Все курили. Я был самым обыкновенным человеком.
  Если бы меня попросили назвать что-то важное, то не знаю - стал бы я думать. Человек ищет свою важность, своё место на постаменте мира, потому что есть такая настройка. Что-то говорит тебе. Именно поэтому мы очень часто не одиноки, будучи даже и одинокими. Это - нечто связующее. Но увидеть, что там, не дано. Трактат о сути бытия я писать не собирался. Чем тише твой мозг, тем быстрее реакции.
  Курение.
  Окно.
  -Всё курите, - сказал директор.
  -Будете курить? - спросили у него.
  Он стал думать.
  -Скажите, почему многие директора бросают курить? - спросил я.
  -Почему многие? - удивился он.
  -Серьезно?
  -Не замечал.
  -Тенденция, - сказал я, - а я думал, вы знаете и потому её придерживаетесь.
  -Очень любопытно. Ты мог бы написать об этом статью.
  -Мог бы, - сказал я, - всё дело в принципах работы. Люди в наше время считают, что нет сложностей, нет геополитических условий, есть только - мало или много вы работаете. Если много, значит, надо избавляться от тех вещей, которые мешают в работе. В частности, курение. Ну и потом, это - лозунг сверху. Это пример от политиков. Сильный человек не курит, он сильно работает.
  -Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрёт, - ответил директор.
  -Логично.
  -Брось это, Вартан, - сказал он, - мы все люди творческие, нам ни к чему на всё это вестись. Сегодня можно, завтра нельзя. А потом - всё наоборот. Времена меняются.
  -И не меняются, - сказал я.
  -Ну, это высоты, философии, типа мементо мори. Помни о смерти. Если о ней постоянно помнить, то лучше и не жить.
  - Да, - сказал я, - главный принцип - работа.
  - Конечно. Это основная идея нашего времени.
  - Когда это было наоборот. Не работать, отлеживать бок. Ну что-то типа Ноздрёва.
  - Или Манилова.
  - Почему Манилова?
  -Ну, фамилия такая. Связанная с заманиванием. Вы что-то человеку объясняет, а он пытается вас куда-то заманить. В дебри собственного ума.
  -Это интереснее, - заметил я, - а принципы работы все одинаковы. Успех, не успех. Попал, не попал. Заяц-не-судьба, или судьба.
  -Что такое Заяц-не-судьба?
  -Ну, это когда немного не судьба, говорят, что это такой заяц. Он обычно иметь тенденцию появляться часто. Либо он вообще не появляется. Это как тенденция. Ровная дорога, кривая дорога. Только и всего.
  -Значит, работать.
  -Нет, ну что вы так сразу, -сказал я, - работа - хорошо. Еще лучше - вектор тяги. Сделал пару движений, и дело состоялось.
  -Ну, если надо текст писать, этим не обойдется.
  - Можно написать очень точечный текст.
  - Но всё равно.
  - Согласен, - сказал я.
  За этим разговором ничего и не последовало, но затем последовал обед. Обед - это как и прохождение планеты в одной и той же точке орбиты. Марс, например. Меркурий. Юпитер. Люди, мысли, дела. Тела. Глаза, взгляды. В основе всего - цикл. Ученые, впрочем, зная об этой цикличности, поместили в основу её, в нарушение этому, Большой взрыв. Но, впрочем, как же иначе? Но каково, например, было бы разумным существам, если б они обитали, например, в океане Энцелада. Никогда не пробиться наверх. Никогда не узнать - что мир есть еще и за пределом, за коркой льда.
  Тут я размечтался. Все мои путешествия, все мои роли казались теперь сущей мелочью по сравнению с перемещениями вселенскими. Да, ведь мы задаем тон в линиях жизни и смерти, и я, и та команда, которая правит Домом, но мы не способны сделать ни шагу дальше. По сути дела, это - тот же самый Энцелад. Любить его, чтобы жить. Попытаться возненавидеть, чтобы расширить свои горизонты. Но всё это умозрительно. Говорить можно сколько угодно.
  Я был в кафе один, и неожиданно появившейся Алмаз вручил мне записку. В ней говорилось:
  
  
  Господин!
  
  Помните, скоро выход молодёжи. Не забывайте.
  
  - Кто дал эту записку? - спросил я.
  - Передали, - ответил он.
  - Но как идти? - спросил я словно сам у себя.
  - Ты не знаешь? - спросил он.
  - Я вообще мало, что понимаю.
  - Здесь был странный человек. Странный по своему виду. Когда я его увидел, то мне показалось, что это не человек, но не знаю, как сказать. Мы, цыгане, такие вещи хорошо подмечаем. Допустим, человек жив. Или он мёртв. Но если бы это был просто мертвый человек, то было бы другое дело.
  -Да, - согласился я, - но как же идти?
  -Вы же так и ходите.
  -Да, - я вдруг понял, - через Козлово.
  - Не переживайте. Вам не придется идти пешком. Вас отвезет Минак.
  -Это отличная идея, - согласился я.
  
  Дороги человека - вещь непознанная. Сколько бы вы ни ехали. Но вы можете ехать, находясь в одном положении. Даже тяжело больной может постоянно ехать - если только он найдет транспорт. И тут будут два транспорта. Один - на котором он или едет или стоит, и лодка, на которой он уплывёт. Можно верить в отсутствие небытия. Просто очень хочется. Наверное, если будешь верить чрезмерно, то Бог поможет пролезть тебе через некое игольное ушко, и окажется, что не было никакого путешествия. Ты улыбаешься, рассказывая об это людям. Племена в пустынях Африки перманентнее и честнее. Всё просто: наши занятия - это извращенный бег за пищей и дешевыми играми для глаз. Всего много, но это всё есть надуманные вещи.
  Минак ехал не в Козлово. Он ехал в Ровное. То есть, у него была задача - привести в Козлово посылки, а потом двинуться дальше. Мы поговорили.
  -Ты знаешь про Дом в Ровном? - спросил я.
  -Знаю.
  -А это просто?
  -Просто?
  -Ну, я когда был в Ровном, никто не удивлялся наличию дома. Выходит, всем людям было понятно, что это.
  -Нет. Никому не понятно. Тебя вело что-то, оно сопровождало тебя, ты видел только тех людей, которые это знают.
  -А они меня видят? То есть, остальные.
  -Не знаю.
  -А ты сам был в доме?
  -Я проезжал через гараж и - дальше. Я спокойно езжу. Никто не мешает. Но я никуда и не суюсь. А кто ищет приключения, тот их находит раз и навсегда.
  -Ты же тоже цыган?
  -Да. Ты хочешь меня спросить, что я знаю?
  -Откуда ты знаешь?
  -Ну, ты же важная персона, раз тебе доставляют письма. Ты не думай, что раз я цыган, то я, например, увлекаюсь конями. Ну, смотрел фильмы? Например, 'Табор уходит в небо', или - 'Время цыган'. Нет, это всё кино. Это обычные цыгане. Но они наши родственники. Цыгане есть всегда и везде. Я везде не был. Ну, может, их нет на других планетах. Где нет воздуха. Понимаешь?
  -Не знаю.
  -Есть родственные узы. Допустим, мы живём в одном городе. Но, чтобы увидеть родственников, которые обосновались в том же Ровном, мы имеем перед собой бесконечность. Просто-напросто мы не соприкасаемся. Можно объехать землю вокруг, потом еще раз, и - ничего. Никакого Ровного. Его просто нет на нашей планете. Просто так. Но если честно, я бы не против сидеть на одном месте, кормить кота, ругать детей за то, что не ходят в школу, а учатся неким потусторонним истинам. Но я езжу. Видишь. Не опасно.
  -Раз ты говоришь об это, значит, бывает опасность.
  -Был Ярёма. Водитель. Звали Сашей. Фамилия какая-та такая. В общем, Ярёма. На него наступил гигантский человек. А это как раз на пути. Ну, ждали его, а его всё нет, да нет. Ну тут стало ясно - что-то стряслось. Я и поехал. Нашел машину сплюснутую. А почему человек? Я увидел это. Вдумался. Стал думать, думать, что же такое. И увидел. Но я сколько ни езжу, никого не встречаю. Большой такой. Знаешь, очень большой. Лучше с таким не встречаться. Он тебя и не заметит. И разговаривать с ним бесполезно.
  -Вообще никого?
  -Были вообще большие жители. Дорога проходит через такое место, где другие пропорции. Но ни на кого гигантского не попадал. Да, наверное, и не попаду. Знаешь, ты же можешь сравнить человека с муравьем? Попал муравей, там, под колесо велосипеда. Что там - велосипед? Нет, когда ты правильно думаешь, тебя кто-то хранит.
  -Кто же?
  -Цыганский бог.
  -Именно цыганский?
  -Да. Именно. У тебя, может, свой. Но если ты птица важная, у тебя может вообще бога не быть?
  -Почему?
  -Ты питаешься гордыней. А это дело такое - ты смотришь искоса даже на бога. А он всё ждёт, когда ты остынешь.
  -Накажет?
  -Не знаю. Нет, станешь старым. Гордыня остынет. Ты сдашься. Отдашься ему. И будешь умнее и светлее. Наказание? Ну он может начать тебя учить. Может очень жестоко учить. Чтобы ты научился. Чтобы ты был самым умным.
  -Что-то такое даже читал.
  - Был цыган по имени Сигма, - сказал он.
  Машина у Минака была самая, что надо для таких поездок - уазик. Бобик. Уаз-469. Волговский движок, оба ведущих моста. Я думаю, еще лет десять, и уазики начнут переходить в разряд раритетов. Несколько запасных канистр, груз, термос, пища. И - весна в придачу, которая раскинулась по горам, словно рассказывая о том, что где-то в мире существуют самые главные горы, и вот теперь в них - весна. И если вдуматься, могла быть и самая первая весна. Люди могут и не понять ничего. Их цивилизация исчезнет раньше, чем будет раскручено хоть что-то от клубка.
  Нет, это пустые мысли. Как бы выглядел этот процесс сверху вниз?
  Мне, впрочем, представился офис. Что же там? Время остановилось? Или я пошел назад, и я там работаю, я пишу статью, и с этим ничего не сделаешь. Я никогда не встречусь с тем самим собой. Потому что это роль. Там - одна сцена. Да и что тут такого - один актёр играет несколько ролей сразу в разных театрах. Только и всего.
  - Так вот, однажды Сигма понял, что бог решил проверить на нём какую-то свою технологию. Но это же не так, как у людей - железки, кристаллы, цифры. Он большой и серьезный. Его можно увидеть глазами. Он вполне осязаем. Можешь себе это представить - издалека, с самой высокой горы, ты смотришь и видишь, как он стоит в океане. Он поворачивается к нему, и видно лицо, глаза. Как ты себе это представляешь? Ты визуально видишь существо. Допустим, оно ростом - километр.
  -Километр, - сказал я.
  -Так и есть. Километр. Я просто говорю тебе о том, что бог не эфемерен. Но он не состоит только из одного тела. Он состоит еще из тумана, который течет во все стороны, и это - тоже его тело. А туман, ты сам знаешь, это время. Оно где жидкое, где прозрачное. Нет, я говорю про Сигму. Вот ученые никогда не додумаются. Будут голову ломать и сломают. У него, скажем образно, такое место, где лежат предметы. Ему их передали по наследству.
  -Ого, - сказал я.
  -Вот именно. Значит, еще и у него есть родители, у бога. Ну, этого мы не знаем. Но бабка мне рассказывала, что когда-то давно жило племя, цыгане они были или нет, не знаю. Но скорее всего цыгане. У них были летающие овощи. И они на них вылетали за пределы планеты и смотрели. И, мол, на луну слетать было - это как в магазин за семечками и пивком выскочить. Не так просто, конечно. Это ж надо было собраться сначала. На луну летали просто. Посмотреть. И дальше летали. Растёт на грядке овощ и зреет. Он долго рос. Ну, может, сто лет рос. Может, двести. А пока зрел, летали на других. И вот, собираются они всем табором, садятся и летят. Захотели - посмотрели на Меркурий. Но это подальше. Тогда внутри овоща они разводят огороды, делают колодец для воды, заводят туда домашнюю всякую живность, кур, коз, коров. Овощ очень большой. А он еще и круглый. Сам представь, сколько в нём места. Но к чему я это говорю. Я рассказываю, чтобы ты понял, с кем имел дело Сигма.
  -С богом?
  -Да. Так вот, куда делись эти цыгане? Они улетели. Сели по своим овощам и разлетелись. Просто, полетели. Сказали, что хотят посмотреть, что из себя представляет соседняя галактика.
  -Это же далеко.
  -Да. Ну, если они так сказали, значит, тыква или что там у них, может долететь.
  -Да туда и со скоростью света не попасть.
  -Ну что ты, Вартан. Тыква летает иначе. Зачем ей скорость света? Всё это ерунда. Здесь, у нас, есть волосы бога. А там еще что-то. Мы не знаем, они знают. Там какие-то полосы. Они на них ложатся, и полоса сама гонит овощ. Ну рулить надо, конечно. Как ты думаешь? Надо вылететь за пределы Солнечной системы. А там, вовне, кругом есть эти полосы. Цепляешься за неё, и смотришь, куда она ведёт. Это дороги.
  -И прилетели они назад? - спросил я.
  -Нет, не знаю. То есть, не знаю. Я их сам не видел никогда. Но старые знали о них. Но всё-таки расскажу о Сигме. Он, этот огромный человек, то есть, бог, у него есть и одежда. И головной убор. И наследство. Но он с ним еще не до конца разобрался. Ну, что ты думаешь - вот тебе оставят в наследство библиотеку. Ты её прочитаешь за всю жизнь? Нет, наверное. Ну и там такая же система. Он, может, тоже задается вопросами. Например, откуда он? Кто его сюда высадил сюда, одного, оставил, вместе с вещами? Словом, он нашел такие предметы, которые были образцами живых существ. Он их посеял в землю, они выросли и стали плодиться. Только и всего. Понимаешь меня?
  -Понимаю, - ответил я.
  -Тебе говорят - бог создал землю и небо. Нет. Я думаю, что его посеяли. Он вырос. Пока рос, пытался сам себя понять. Потом посеял образцы. Потом - еще. Да и тыквы те, овощи тех странных цыган, они тоже у него были. Или он по ошибке их высадил где-то, а потом, одна из тыкв улетела и где-то в параллельном мире дала семена. И всех дел. Да, представь себе, как выглядит его сад. Там такое растёт, чего мы и представить себе не может. Ну, и в случае с Сигмой, он, разбирая своё наследство, нашёл новые образцы. Он открывает колпачок, споры разлетаются. Но это - не новое растение или животное. Это - словно кара. Если оно кого-то встречает, то ставит задачу этому человеку модифицироваться. А в кого? А кто его знает, в кого. Зло, добро. Никто не знает. Человек толком и понять не может - а что же это с ним? Может он - царь? Ведь и правда можно подумать, что ты - царь! Дьявол! Но дьявола он никогда не видел. Он о нём лишь читал. Но что же дальше. Споры начинают действовать. Он приобретает силу, и тут же та среда, в которой он обитает, понимает - вторжение. Неожиданно. Оно воспринимает это, как появление чужого. Но не путай всё это с фильмом. Что мог подумать Сигма?
  -Не знаю.
  -Важно, что он выжил и дал начало нашему роду. Нет, цыгане были и до него. Но он был первым, который умел идти через все земли, потому что споры проросли, а мироздание его не убило. А вот теперь подумаем, какова здесь роль Большого Человека? Сигма, конечно, сумел прийти к нему, чтобы спросить - зачем все это произошло с ним. Хотя когда он сумел это сделать, он уже всё знал. И он спрашивает - ну что же ты, что ты хотел получить? Какой результат? Ты сделал так, что мне пришлось противопоставить себя самой сути жизни. Зачем мне? Откуда твоя пыльца? Они сели и стали думать. И ничего не надумали. А потом он, Большой Человек, показал ему свои образцы. И там было еще полным полно не распакованного. Даже и представить страшно, что у него там еще. Выпустит он какую-нибудь новую форму, и она окажется по-настоящему чужеродной.
  -А Сигма?
  -Он подстроился, чужеродное обтесалось, только и всего.
  -Значит, осталось?
  -Осталось. Потому что один человек - это просто муравей. Жук. Ладно. Можешь возомнить себе что угодно, но ты на своём месте. И ничто не сделает тебя сильнее, хотя бы на чуточку сильнее жизни и смерти, времени и пространства.
  -Ну, а Сигма с него спросил?
  -Спросил. Ну, а что спрашивать, если бог сам не знает, что это. Он говорит, что неплохо бы, конечно, туда пробраться и, например, посмотреть - что там еще такого есть. Ну, у него в саду могут быть те самые овощи. Сесть и полететь. Посмотреть, как выглядит то место, где живут его родители, и кто они.
  -А если увидит? Увидит, что ты к нему пробрался и пытаешься понять, что все это значит.
  -Ты имеешь в виду, накажет или нет.
  -Ну да.
  -Не знаю. Ну если тебе в дом залетает птица, ты тут же бежишь её убивать?
  -Не знаю. Зависит от меня.
  -И тут так же. Ну Сигма сказал, что он - ни добрый, ни злой. Он какой-то еще. Конечно, где-то у него есть родственники. Где-то там. А могут быть и совсем другие. Такие, каких мы себе и представить себе не может. Словом....
  -Тайна, - сказал я, - а как же Субконтур? Ты его видел.
  -Видел. Ты меня спрашиваешь? Я не знаю. Я могу тебе сказать то, что думаю об этом. Я думаю, что он открыл коробку, в ней была пара кнопок. Он эти пару кнопок нажал, и всё. А уже где-нибудь появились люди, а может, и кто покруче, чем люди. Они и построили Субконтур. Допустим, миллион лет назад. Или роботы. Или.... Нет, ты не подумай. Он и правда слышит мысли всех живых существ, знает все судьбы и может повлиять на всё, что бывает, и если ты будешь долго его звать, то кто-то отзовётся. Но не обязательно он. Потому что он далеко, а на пути к нему могут обитать какие-нибудь его дети, младшие, ему самому неизвестные. Допустим, боги-слуги. У них даже тела нет. И добрые, и злые. Всё это давно. Но я не знаю.
  -Легко запутаться, - сказал я.
  -Нет.
  Дальше мы ехали и молчали, так как и правда стоило помолчать. По дороге весны было всё больше, и я ничему не удивлялся. Когда Козлово уже близко, контуры отдельных предметов могут расплываться, будто бы у вас плохо со зрением. Но это не связано со структурой пространства. Это есть схема нашего движения. Это в чем-то - свойства ума. Ведь не может человек, не обладающий неким набором качеств, вообще попасть на эту дорогу. Но и чтобы попасть, надо родиться как-то иначе. Можно быть профессором. Можно быть дворником. Нет разницы. Может быть, и все те, кто исполняют Его роль, тоже едут по своей дороге. Но как же быть с Домом в Ровном?
  Мне подумалось, что я мог бы стать неплохим теоретиком. Ведь теоретиков нет вообще. Да, но что-то тут не так. Ведь я могу отправиться на дежурство и всё разузнать. Но как владеть собой в тот момент?
  По пути нам встретилась одинокая туристка лет тридцати, отрадно бредущая, неся свой рюкзак.
  -Вы в Козлово? - спросил Минак.
  -Да. То есть, не совсем.
  -Поедете?
  -Ладно.
  -Только у нас места мало.
  Она кое как поместилась на заднем сидении, среди многочисленных вещей. В приближении посёлка стало ловиться какое-то радио, и я не смог определить, что это за язык. Потом, в течении некоторого времени высвечивалась мобильная сеть, благодаря которой я подключился к Интернету. Не стоит даже и заикаться о территориальности этой сети. Нет. Много раз нет.
  В мире много слов и музыки. Я бы хотел знать больше, но голова ограничена, ум слаб, жизнь коротка. Если многого хотеть, то рано или поздно, ты лопнешь от хотения. Может быть, ты способен создать стихи, но когда дело доходит до практики, оказывается, что дело обстоит иначе.
  Наконец, к нам пробилось что-то знакомое.
  
  I want to run, I want to hide
  I want to tear down the walls that hold me inside
  I want to reach out and touch the flame
  Where the streets have no name
  
  -Мне, кстати, сказали отвести тебя в Милан, - сказал Минак.
  -Как это? - спросил я.
  -Не знаю.
  -Кто просил?
  -Не знаю. Просили.
  -Ладно, - ответил я.
  -Я тоже еду в Милан, - сказала девушка.
  -Странный путь, - ответил я, - Козлово. Вы были в Козлово? Нет, конечно были. Раз едете.
  -Была, - ответила она, - песня про улицы. U2.
  -Понятно, - проговорил я, - нет, у меня есть какие-то ассоциации с безымянными улицами, хотя я понимаю, что в песне речь идет про Нью-Йорк. Но в Козлово у улиц названия точно есть. Ладно. Нет, если не хотите, ни о чем не буду вас спрашивать.
  Она не ответила, и мы продолжили путь. В Козлово мы не задержались и двинулись дальше. Горы постоянно звали нас куда-то ввысь, как будто у нас был шанс забраться на самую вершину, и это было целью поездки. Нет, наверное, человек должен однажды что-то такое сделать - оказаться на высоте, захотеть перестать ползать. Потому что и теперь мы ползли, существа, у которых есть шанс увидеть немного больше других. Был бы я моложе, я бы захотел прийти к людям, чтобы рассказать и показать. Но кто-то или что-то ждало, чтобы я стал таким, прежде, чем открыть мне все двери. Я думаю, дьяволу можно продать душу, и это - тарелка мелкая, для второго. Оно ждало, когда продать её стало невозможным. После этого я получил свою роль. А что там развивается в субкультуре - то уже её, субкультурное, дело.
  Нет, всё это.... Всё это - ничто.... Рассказ про тех цыган, что улетели в другую галактику на тыкве, не на шутку меня вдохновил. Могут конечно быть абсолютные стихи. Чтобы с помощью них можно было это передать. Если не можешь увидеть, хотя бы представь.
  Мы прошли перевал в облаках. Двигатель упорствовал. Минак не заставлял уазик ехать быстро. Мы некоторое время не разговаривали. Я не спрашивал, при чем тут Милан. Выбравшись их тумана, мы неожиданно встретили шоссе. Насколько я помнил, никакого шоссе в тех краях нет, ему попросту не откуда взяться. Может быть, Минак всё-таки куда-то свернул.
  -Знаете, - сказал я, - я все-таки хочу что-то узнать про Дом. Про Дом в Ровном. Я был там несколько раз, и всякий раз я был там один. Я обитал в комнате на втором этаже и постоянно ощущал чье-то присутствие.
  -Я знаю, - сказал Минак, - кто-то может тоже обитать в той же комнате. Главное, чтобы вы не пересеклись. Очень часто там вообще обитают не люди. И лучше бы с ними не встречаться.
  -Бывают....
  -Да, бывают случаи, - подтвердил он, - но я не знаю. Не спрашивай.
  -Но это привычка.
  -Привычка?
  -Я работаю журналистом.
  -Я вас знаю, - сказала девушка.
  -Может быть.
  -Вы - смерть.
  -А вы? - удивился я.
  -А я - жизнь.
  Больше мы вообще не разговаривали. Оказалось, что Минак и не собирался заезжать в Ровное, так как была более короткая дорога. Впрочем, поначалу он вроде бы говорил обратное. Но теперь всё это не имело значения. На шоссе стали попадаться автомобили, и, наконец, мы въехали в какой-то большой город, настоящий мегаполис и долго по нему плутали. Я думаю, этот город отставал от нашей жизни лет на 50 - если судить по маркам машин, по одежде людей. И всё это почему-то вдохновляло.
  -На самом деле ничего этого нет, - сказал Минак, - всё, что вы видите, это иллюзия. Однажды цыгане долго ехали на поезде. Они сели на товарный состав. Они искали свою землю. Они приехали сюда и долго здесь находились. Я здесь никогда не был. Этот раз - не в счет. Здесь жили мои родители. Сначала они ютились на складе, потом им сказали, что можно сесть на корабль, но моря здесь нет. Тогда появился Дедал. Он был самый главный у них. Очень старый. Он был смешанным цыганом, хотя - чистым по своему рождению, но путешествия изменили его гены, и он смешался с рыбами и птицами, так как в определенных местах существует газ созидания. Это находится в промежутках. Допустим, тебя несут волосы бога, туман. И ты приходишь сюда. Но прежде чем прийти, ты видишь прихожую. Предбанник. Вот там все наполнено газом. Его можно надышаться и стать другим. Дедал жил очень долго на земле. Он уже больше сотни лет как был старым. Но он не уставал, так как его племя никак не могло выбраться, найти нужную землю, и этот зов земли вёл его, и вёл всех остальных. Один раз он надышался воздуха, в котором хранилась чистая информация - может быть, это был выхлоп из вычислительной машины или из вычислительного мира. Он вдруг поумнел и стал разбираться в математике, да еще и в высшей математике, в физике, в общем, во всём, что только бывает в этой области. При этом, он странствовал, хотя мог засунуть за пояс любого местного Эйнштейна. Но у цыган своя слава. А слава простых людей - это такой корень, который вдруг вырастает и заставляет тебя принять одну форму. Допустим, ты - орех. Ты - главный среди орехов. И все знают, что ты - орех, и что орехи как плоды растут на тебе. Но пока ты молодой орех, ты можешь попробовать отыскать для себя иную участь и даже привиться другим растением. Тут и нечего рассуждать - интереснее увидеть всю множественность форм, нежели прирастать к одному месту.
  Но это не значит, что если ты путешествуешь, то ты - не орех. Я знаю немало людей, которые ездят туда и сюда, чтобы потратить деньги, сфотографироваться на фоне других стран и городов и поставить галочку в блокноте жизни - я был там, значит - я лучше других. Вот, это - маленькая слава одного дерева. Но если ты не избавишься от всего этого, ты всегда будешь жить ради одних и тех же плодов. Нет, ты не делаешь ничего плохого. Совсем ничего. Я просто говорю о том, каким был Дедал.
  Нет, никакого корабля не было. Но была остановка, где нужно было дождаться автобуса, который шел не отсюда в не сюда. Он мог проезжать тут один раз за всё время существования этого города. Тогда он собрал всех цыган, которые были с ним, и они пошли жить на автовокзал, чтобы ждать. Дело в том, что это были не все цыгане табора. Многие разбрелись, так как волосы бога уводили их в стороны, и их еще предстояло собрать. Но те, которые остались жить в сквере возле автовокзала, автобуса своего дождались и поехали.
  -Мы не можем здесь выйти? - спросил я.
  -Не знаю.
  -Правда. Не будем проверять.
  -Но наверное тебе можно, - сказал Минак, - разве пространство будет противиться тебе? Наоборот, оно будет служить. Быть может, она просто обязано это сделать.
  -Тогда я куплю сигареты, - сказал я.
  Мы остановились возле автовокзала, где автобусы стояли, словно колесные бегемоты, и люди создавали ожидательную суету.
  -Вы не курите? - спросил я у девушки, попутчицы нашей.
  -Я бросила.
  -Я думаю, жизнь не должна курить.
  -Что вы знаете? - удивилась она.
  Не то, чтобы она не была настроена благожелательно. Но, по большому счету, это и не обязательно. Я купил сигарет, и мы двинулись. После этого город не заканчивался, постоянно переливаясь словно вода из кувшина - и каждый раз это было какое-то иное состояние жизни и материи, и всё это действовало опьяняюще. Так, мы прибыли неожиданно. Нет, граница была. Я вдруг увидел, что на дороге кто-то или что-то стоит. Это был одиночный пиджак. Сам по себе. Без человека. Он стоял и указывал, хотя у него не было рук. Только рукава. Здания, что были вдоль улицы, в тот момент были покрыты особенным туманом, пиджак же стоял четко, подчеркивая свою первородность.
  Я думаю, мы бы могли встретить и множество других элементов одежды, если бы смотрели по сторонам. Точно такой же туман может иметь место и в воображении, которое плавно переходит в те сектора мысли, которые, должно быть, созидают микромир, и об этом можно лишь догадываться.
  - Хорошие, кстати, сигареты, - добавил я.
  - Кажется, мы уже на месте, - ответил Минак.
  - Но выглядит странно.
  - Вы тут были когда-нибудь?
  - Наверное, - ответил я, - теперь стоит разобраться, что мне тут делать.
  - Да. Вы - свое, я - свое, она, видимо, тоже - что-то свое.
  Можно дальше ничего не описывать, так как дальше ничего особенного и не было. Наши дороги расходились. Минаку следовало ехать обратно, девушка по имени Жизнь отправилась в отель 'Gray', который совсем рядом с театром.
  -Вот так, - сказала она.
  -Вот так, - ответил она.
  -Вы о чем-то жалеете? - спросила она.
  -Не знаю, - ответил я, - если бы только было время подумать.
  -До свидания.
  -Вы же - везде?
  -Нет, - ответила она, - я не везде. Это так кажется.
  Она была права. Я остался один, но здесь меня ждала первая дверь, которая не являлась центральным входом в театр, но и также и не была входом вообще. Я думаю, такие вещи нужно отдавать на откуп лучшим поэтам. Но просто так этого не понять, если не намекать: допустим, смерть. Допустим, жизнь. Это большие точки. Также может быть и всемирный поэт. Тут не путайте с людьми, которые сочиняют стихи, пусть даже это будут величайшие люди, величайшие мастера слова. Потому что они - мастера, но не игроки. Игра. Нет ничего выше, чем пытаться обыграть смерть. Игра именно в этом. И я прекрасно помнил, что у Морены уже были позитивные идеи сходного содержания. Но нам с ней проще. Но тут не стоило зацикливаться в поисках черт обыкновения.
  У Него очень много жён.
  Впрочем, это правило было покуда мало понятно. У Него должна быть некая постоянная личность, помимо масок отдельных актёров.
  Я все еще стоял в этому полутумане, хотя город уже обратился в свои привычные формы, а наш путь скрылся, будучи поглощенным волнами времени. Но войдя, я оказался в странном месте. Не было сомнения, что это - Храм смерти, куда я прибыл, должно быть, на работу, а может - с инспекцией. Но что он делает здесь, в Ла Скала? Наверняка, тут не было никакой тайны, и следовало относиться к этому с пониманием. Храм напоминал зал. Здесь были кресла и сцена. Декорации и весь прочий фон были заменены ликами существ женского пола, образами глубокими и жутковатыми, с сиянием, с глубиной, которая двигалась внутрь них тоннелями.
  Присутствовал мелкий стекловидный налёт, но более темный - это свидетельствовало в пользу наличие вещества, которое консервировало время. В глубине тишины что-то играло - музыка за музыкой. Нечто, что просто так не услышать. Спинки кресел - с фигурными краями, орнамент словно бы сделан из частей неких существ.
  Сцена.
  Какое-то действо, немного приторможенное в полупериоде. Будто бы меня рисовали здесь, и я только начинал проявляться.
  Фонари в форме других частей существ - если только такое могло иметь место. Мне представились символы абсолютного ужаса, в живом своем воплощении, а также в мертвом - и сюда они прорастали и плелись. Как плелись и многие прочие формы запредельных форм жизни.
  Зрители. В первые секунды их не было, но теперь мне стало абсолютно ясно, что зал полон, и все они, люди или не люди, пришли на представление, и они смотрят, они видят.
  Мне представились смерти-антагонисты. Множество других разновидностей. Пока я тяну лямку службы, они процветают в своем многообразии, не заботясь о том, что главный, а кто второстепенный.
  Я стоял в растерянности. Тогда зрители вдруг обернулись ко мне - я ощутил добрую сотню недобрых взглядов. Что это был за храм? Для чего я прибыл сюда? На сцене появился служитель храма. Всё это было призвано изображать представления. Я бы сказал - это была эмуляция, так как в обычном театре можно передавать отношения внутри человеческого мира лишь до определенных пределов.
  Служитель был мужчиной средних лет, в сценическом костюме, с сценическим же лицом, и он смотрел на меня через весь зал, его взгляд сливался с общей волной взглядов. Наверное, и все лица, которые, прорываясь сквозь стены, дышали этим воздухом, при виде меня были недовольны.
  Было ли представление свадьбой? Я не знаю. Но этот Храм, и вообще, этот вид Смерти был мне незнаком. Я даже спросил себя - разве не знал я ранее, что я не один? Безусловно, знал, но видел достаточно мало, чтобы судить об этом целиком.
  Актёр-смерть что-то выкрикнул злобно, указывая на меня. Я поспешил ретироваться, что было лучшим решением.
  Здесь надо немного отвлечься и поговорить о субстанциях и способах перемещения. Из Храма в Храм Смерть может переходить без дверей, по своей паутине, которой все эти сооружения связаны, но главный центр находится еще дальше, и я не имею понятия, как туда попасть. Более того, покуда и мысли такой не возникало, чтобы туда попадать. Ибо жизнь моя - словно фазы луны. Можно б еще сказать - вся большая жизнь - смена фаз жизней. Это должно быть характерно для всех существ, я думаю.
  Одна из основ бытия субстанций - плетение. Это возможность проходить и через пространство, и через время, и, если вы часть её, субстанции, то вы, должно быть, будете перемещаться точно так же.
  Выйдя через ту же дверь, я оказался внутри торгового центра 'Галерея Виктора Эммануила". Здесь ничего не оставалось, как перекусить. Во мне не было спешки, и я пил кофе, и здесь неожиданно появился Ортиц.
  -Привет, - сказал он, - я спешил, чтобы выдать тебе дежурные документы.
  -Да, - ответил я, понимая, что я об этом и знать не знаю.
  -Вот, - у него была целая пачка, - а здесь надо расписаться. На дежурство заступил, потом, когда будет смена, можешь просто оставить их на столе. Хотя бы здесь.
  -Как ты думаешь? - спросил я.
  -О чем?
  -Можно ли пройтись по времени назад?
  -Я думаю, что можно.
  -Ты ходил?
  -Не помню. Я мог не ходить, потому что у меня нет такого времени. Что, если я - всего лишь персонаж? Тогда моё прошлое не может лежать в той же плоскости.
  -Представь себе, что ты - на самой заре. И это - заря где-нибудь вне земных пределов, так как земли еще просто нет. Ты же понимаешь, что с глобальной точки зрения всё это по размерам очень незначительно. И не нужно ни к чему привязываться.
  -Ладно. Но я не пробовал.
  -Попробуй, - сказал я, - даже если ты и персонаж. Должна быть точка отсчета. Создания должны напоминать своего создателя.
  -Но кто он?
  -Важно, чтобы была память, - сказал я, - я бы выпил. Вина, прямо сейчас. Это называется расчувствованием. Может быть, это стыдно. Представь себе, нарушение регламента.
  -При заступлении - да, - ответил Ортиц, - а потом ты предоставлен сам себе.
  -А кто контролирует?
  -Не знаю. Никогда не думал. Ага, система!
  
  -Система, - ответил я, - значит, если ты захочешь узнать, кто такой создатель, именно система будет тебе мешать. Она будет прорываться тебе в мысли, эта система. Ты находишься сам в себе и копаешься в библиотеке. И она копается вместе с тобой. Но ерунда. На заре была Праматерь. А что было до неё, я не знаю. Во всяком случае, у меня имеются вполне ясные воспоминания об этом. Я уже предполагал, что если ты даже что-то помнишь очень отчетливо, это не значит, что данное событие имеет отношение к тебе конкретно к тебе. Это может быть память прототипа. Недавно я разговаривал с цыганом, и мои догадки подтвердились. Тут еще и качество носителя. Один - чётче, другой - более прорисован, а все остальные никуда не годятся. Но все они варятся в одном собственном соку.
  -Борьба.
  -Если борьба, значит, что-то не сформировалось, - ответил я.
  -Бурление. Но я пошёл. Вот тебе сим-карта. Она звонит в пограничных местах.
  -Куда звонить?
  -Не знаю. Впрочем, вспомнил. Тут номера младших смертей. Я думаю, они к тебе присоединятся - им надо работать и нарабатывать опыт.
  После чего я отправился назад, памятуя о той двери, куда не стоило заходить. И я не хотел ничего никому доказывать. Если существуют иные, какие-то перпендикулярные, направления, то и пусть себе существуют. Впрочем, странно, что всё это расположено именно в Ла Скала.
  Вернувшись к театру, я предположил, что двери можно рисовать, не используя красок. Достаточно использовать перспективы воображения. Так я вошел в фойе, которое предшествовало Храму, совершенно другому, и здесь, видимо, мне предстояло отработать службу. Здесь же я встретил парня и девушку, мирно ожидающих меня на скамье.
  -Мы ждём вас, - сказал парень.
  -Нужно начинать церемонию? - спросил я.
  -Там будет оркестр и исполнители.
  -Хорошо, - ответил я, - я бы продолжил осмотр театра. Сдаётся мне, здесь есть и другие тайные залы и храмы. Вы давно работаете?
  -Это в первый раз, - сказал парень, - еще недавно я жил. Теперь я служу.
  -У тебя нет земного пути?
  -Нет.
  -И у меня нет, - ответила девушка, - но я готова работать. Мы оба новички.
  -Что слушаешь? - спросил я, указав на плеер.
  -Вот.
  Песня была такова:
  
  Returned from a hibernal dream
  Voices fell like marble
  No longer by my side
  Gone all that would linger
  
  
  -Тогда я проверю, как идут дела в главном зале, и нужно будет сделать осмотр театра, - сказал я, - собственно, наличие большого количества дополнительных измерений вводит меня в замешательство.
  -Мы здесь видели агента, - сказал парень.
  -Что за агент?
  -Не знаю. Он хочет нам помешать. Но что это за организация, мы пока не разобрались. Может быть, другая концессия? Надо быть внимательными. Это представитель какой-то другой Смерти. Он что-то задумал.
  -Надо будет его изловить, - заключил я, - нечего тут шастать.
  
  Я не собирался давать новичкам задания особенной сложности, посчитав, что им достаточно присутствовать на работе и выполнять небольшие самостоятельные планы. Ни к чему атака с шашками наголо. Тем более, что противник не ясен, противник скрыт, но он очевиден. Пусть обкатываются. Двигатель после выхода с конвейера также обкатывают.
  -Осматривайте. Записывайте. Давайте обозначимся, - сказал я.
  -Как.
  -Допустим, вы будете агентом Х, - сказал я парню.
  -Разговаривать строго на 'вы'.
  -Да, это подчеркивает величие и структурность.
  -А что делать с памятью? - спросила девушка.
  -Вы будете агентом W. А что у вас за память?
  -Я постоянно вижу себя, зависшей в каком-то облаке. Но облако ни в небе, ни на земле.
  -Это мир мертвых, - сказал я, - хотя вы свободны от этого, но нельзя отрицать то, что вы не являетесь живыми людьми. Но это не должно вас пугать ни в коем случае, так как и неживыми вас нельзя назвать. Это очень просто. Когда человек умирает, его стирает река. Она - очищающая вода. Но тогда вопрос - зачем была жизнь, если всё стёрлось? В чем смысл. Ответ прост - стирается память непосредственно ваша. А копия остается. Потом происходит перерождение. Человек всегда ощущает свою прошлую жизнь. Она его может звать, но с этим ничего нельзя поделать. Но, если прийти в Дом Жизни и Смерти, можно встретится с собой. Это странно и даже немного болезненно. Вы вдруг узнаете, что жизнь и смерть шире, и ваша личность шире, она может напоминать целую книжную полку, может быть - библиотеку. С этим ничего нельзя сделать. Если вы однажды побывали в этом доме, то видения будут лишь усиливаться, пока вдруг не сгорит некая граница, и все вместе личности сольются, что приведет либо к сумасшествию, либо к образованию новой структуры. Это - математический дух. Это существо, которое в трудах людей не описано. Оно может жить само по себе, даже если не одухотворено, используя лишь огромный запас информации и некое ядро. Если ядро слабо, энергию можно подворовывать, не обязательно у человека. Математический дух может нападать на различных демонов.
  -А дьявол? - спросил агент X.
  -Дьявол - это директор. Кто-то должен смотреть за всей системой.
  -Но он такой же?
  -Нет. Его вообще нет, в принципе, в своём постоянстве. Это словно оперативная память. Она нигде не записана. Выключи питание, и данные пропадут. Но, чтобы личность дьявола существовала, в мире живут люди, которые играют его роль. Это театр. Но один конкретный человек не играет постоянно. Его вызывают на дежурство с определенной периодичностью. После чего он возвращается к своим обязанностям.
  -А смерть?
  -Ты. И ты.
  -Хорошо. Но почему это чувство?
  -Может, голод, - ответил я, - глаза хотят есть. Поэтому, вам надо срочно поработать. Иначе видения будут еще сильнее. А это ни к чему.
  Мы разошлись, так как я и сам не знал, что мне делать. Впрочем, попытавшись попасть в Ла Скалу через центральный вход, я попал куда-то не туда - потому что это был зал, представленный светлыми силами.
  Но тут бы спросить у самого себя - знал ли я об этом раньше? Но ведь Бог существует. Было бы наивно полагать, что есть Дьявол, и нет Бога. Впрочем, давайте все же уточним - я слышал о большом существе от Минака. Это и есть кто-то главный. Но, например, Иисус Христос. Кто он?
  Не знаю. Наверное, течения имеют тенденцию трансформироваться.
  Когда я вошел туда, там была служба, и было много белых людей, белых лиц, ликов, а также - огромный лик. Хотя это нельзя было назвать алтарём, так как действо происходило в Ла Скала, и это был театр, и всё это было обратной стороной пьесы о смерти и её свадьбе - тут все было наоборот. Впрочем, уточнить всё это я не имел возможности. Когда я вошел, белый человек, святой, один из многих, которые собрались здесь, чтобы провести обряд духа и тела Господа, повернулся ко мне и воскликнул:
  -Смотрите! Смерть!
  Я тотчас увидел своё отражение в одном из медных сосудов, которые были предназначены для какого-то святого орошения. Нет, это был не я! Я и представить себе не мог, что я так выгляжу: это была настоящая костлявая с косой!
  Я щелкнул зубами - мол, что же делать, если всё именно так. Пусть так. Зубы стучат, лицо - страшный символ, накормленный веками бесконечного падения. Но Ла Скала - это сцена и зал. И тут все было именно так. Зрители смотрели на меня и кричали:
  -Смерть! Смерть!
  Они негодовали. Как она посмела прийти сюда, в самый разгар некоего непонятного мне христианского спектакля?
  Кто-то бросился ко мне. Со сцены слетела большая белая птица с ликом какого-то святого и пару-тройку секунд была подле меня. Я вынул из ножен клинок и перерубил птицу пополам. Та часть, которая содержала голову и лицо, упала неподалёку. Глаза - голубые и небесные, совершенно страшная глубина и свет. И это был страшный конец, потому что сложно было представить, чтобы она погибла так просто, в своём храме. Наверное, она жила века и вещала, посещала людей в их думах. Да, впрочем, откуда мне знать. Официальная христианская доктрина гораздо проще. И зря. Видимо, после публикации Нового завета все прочие визионерские опыты отрицались, в связи с чем христианство и деградировало, как религия. Именно, как религия и церковь иже с ней.
  Мне, конечно же, пришлось ретироваться, иначе бы меня разобрали по косточкам. Но достаточно было покинуть зал, чтобы очутиться в безопасности. Я прошёл в музей, и это был обычный мир, полный людей и их страстей, и я выглядел, как обычный средне статический человек.
  Я подумал, что после данной смены можно взять билет на представление и расслабиться. Намечался 'Макбет'.
  
   Мой друг, пребудь в неведенье, чтоб сразу
   Возликовать. Приди, слепящий мрак,
   И нежный взор благому дню укутай,
   Чтобы рукой кровавой и незримой
   Порвать в клочки мучительную запись,
   Меня гнетущую. Свет меркнет, ворон
   Летит в туманный лес.
  
  Надо было покурить и успокоиться. Сигареты! Как же без них жить? Открыв дверь, я вошел в зал, где шла очередная свадьба. Здесь я увидел самого себя в роли главного актёра. Я тот, другой, кивнул сам себе. Это была смена состава, как в хоккее. Но там - пятерка, здесь - состояние. Но иного и не скажешь.
  Свадьба! Обычная свадьба есть сопоставимость, запись, совокупление, если хотите. Можно провести параллель с природой. Самец и самка. Но это материализм. Но тут всё очень сложно. Человек по натуре своей не является материалистом. Но и верить человек сам по себе не может. Существует Материалистический Демон. Он круче, в принципе, чем Бог. Он рокер, хэви-метал, панк-рок, дум, готика, Эйнштейн, Гёте, Брюс Дикенсон, Лучано Паваротти feat. Sepultura (дуэтом), но, конечно, и Гитлер. Смешайте это всё, добавьте к этому структуру демона, его мнимое бессмертие, его возможность перевоплощаться. Нет, я его не видел. Может быть, он - птица залётная. Упал с неба, потеряв управление. Словом, вселенная бесконечна. Даже наш мир бесконечен. А здесь - любовь вечная. Потому что жизни - вещь. Предмет. Вещество, которое расходуется. Благостный момент. Его больше нет, и можно начинать новую жизнь, рождение в смерти....
  Я встретил X. И W., и мы сверили результаты.
  -Вам нравиться быть на свадьбе? - спросил я тоном преподавателя.
  -Мы там не были, - ответила W.
  -Почему?
  -Разве странно? Или вы имеете в виду, то, что все когда-то были на своей свадьбе?
  -Не знаю, - сказал я, - я просто нахожусь в некотором мыслительном бреду. Я хожу и думаю. Как вы думаете, надо работать или думать.
  -Здесь где-то трётся агент, - сказал X.
  -Что же делать?
  -Возьмём его.
  -Верно, - ответил я, - мы даже не представляем, как ничтожна наша вселенная, даже нашими глазами. Вот скажите, ведь каждый из вас, в целом, может без труда развлечься. Например, надоела работа. Вы подбираете себя имена. Вы испытываете на себе смерти. Что еще интереснее? Нет, конечно, возьмем общечеловеческое. Еда. Много еды. Владение ареалами еды. Даже если вы Рокфеллер. Всё одно - иллюзия и метод переноса - когда ты говоришь себе, что деньги не главное. Это - попытка оправдаться за то, что ты - животное, которое кормят для заклания. Пойдем дальше. Изобретатели. Свет. Я думаю, изобретатели - это вещь большая и серьезная, и не зря я подумал про Материалистического Демона.
  -А Математический дух? - спросил X.
  -Нет, я запутался, - сказал я, - для чего всё это? Очень просто. Для совершенства. Но когда ты - просто мастер пищи, пусть даже и миллиардер, допустим, ты - просто такая же курица среди прочих на птицефабрике. Да, на кур, на остальных, ты смотришь с пренебрежением. Да толку-то. Ты даже и не знаешь срока своего. Даже погрустить не дано. За минуту до смерти ты как будто чем-то рад. Смеешься. Как будто есть что-то впереди. Нет, знаете, я понял, в чем смысл бытия. Человек должен победить смерть. Как это сделать? Не знаю. Человечество должно путем проб и ошибок, этногенеза, естественного отбора, получить Сына Человеческого. Любого. Не важно, кто он. Появился человек, которого так душила гордыня, что он решил познать больше, чем можно, заглянуть за горизонт. И мы ходим и смеемся над ним, и его ждёт невеста. И что же? Нет, я рассуждаю. Не подумайте. Я просто думаю, это самый великий смысл. Человек сочетает темное и белое. От Демона он, то есть, Сын, возьмёт революционное и непослушание. От Бога возьмёт то, что он когда-то был моделью в его ящике.
  -Получается, что Дьявол лучше, - сказала W.
  -Почему?
  -Модель. Кукла. Тюрьма. И он восстаёт, чтобы обрести свободу.
  -Но это же теория, - сказал я, - а практики я не знаю. Не больше того, что мне дано, а также - согласно моему опыту.
  -Мы еще меньше знаем, - сказал X.
  -Все познается в жизни.
  -Но мы не в жизни, - сказал он, - но вы правы. Ведь мы можем в свободное время пользоваться именами. Например, ты - Джон, ты живёшь в Лондоне, и ты собираешься сесть на Титаник, чтобы насладиться страхом смерти, чтобы впитать чужие крики и боль. Это наркотик. Никаких вопросов. Просто вожделение ужасом.
  -Правильно, - сказал я.
  После этого мы посетили представление в мире людей, в Ла Скале в мире людей, я не ощущал усталости. Этот ритм не был ритмом. Я понимал, что между актёрами и Дьяволом всегда будет связь, зримая и незримая. Мне нужно придумать, как запечатлеть своим мысли. Мне надо сказать. Пусть кто-то знает. Пусть знают люди. Например, опера. Не важно, что я не смыслю в музыке, я заражу собой композитора. Вот и всё. Он сочинит оперу 'Актёры и Дьявол'. Это будет одно из самых великих творений в углах этого пространственного континуума.
  Слава - пыль. Я просто сделаю свой вклад в красоту. Дьявол может жить в каждом отдельном существе. Он делает это для того, чтобы ощущать. Может быть, этого мало. Хочется насладиться обладанием, силой жизни и смерти, степенью ужаса. Может быть, может быть.
  Мы пообедали в кафе.
  Я слушал плеер
  
  Gotta tell you a story
  On a cold winters night
  You'll be sailing for glory
  Before you know what is right
  
  Недовольные тоже имеют права. С их точки зрения Бог выше. И правильно. Свою точку зрения надо уметь отстаивать.
  Когда мы заметили агента, был уже вечер. Но, двигаясь за ним вокруг театра, мы вновь вошли в день. Он шел от двери к двери - ибо стены театра были полны скрытых коридоров и измерений. Так, я снова попал в Храм Жизни.
  -Смерть! Смерь! - кричали зрители, негодуя.
  -О, позорная смерть! - крикнул со сцены актёр главной роли. - Ты здесь! Ты пришла, чтобы унизить весь наш путь. О, смерть! Разве ожидали мы тебя здесь? Твои жуткие кости!
  -Постойте, - сказал я, - вы находитесь в мире иллюзий. Жизнь должна быть терпимей. Я не собирался вас пугать. Не думайте обо мне так плохо. У меня нет ничего дурного в намерениях.
  -Смерть говорит, я умираю! - прокричал актёр трагически. - И что она говорит? Она смеется над нами
  -И ты придешь ко мне, в конце пути, - ответил я.
  -Нет, не дай себя ей! - прокричал второй актёр.
  -Иди, иди, - сказал я, - и тебя насытит великая ночь.
  -Солнце побеждает ночь.
  -Ночь была раньше, и доказательства просты, - сказал я.
  -Смерть! О, смерть, - запел хор.
  Зал содрогнулся от музыки, и стены спели вместе с вокалистами. Как будто они ждали меня. Как будто они репетировали несколько суток подряд, чтобы встретить меня.
  - Великий космос черен и зол, - сказал я.
  -Но Большой взрыв воссиял.
  -И что же, - ответил я, - он был лишь серединой тьмы великой.
  -И жизнь взошла!
  -И жизнь ушла!
  И они снова запели хором.
  -Недолго прыгать детям земли! - воскликнул я. - Все приходит на круги своя, все становится пылью.
  - Настанет день, и смерть будет побеждена!
  - Легко говорить в будущем времени! Это - удел слабаков. Победи меня здесь и сейчас.
  -Смерть! Смерть! - запел хор.
  В этот момент над залом взлетел на своём коне Георгий Победоносец, готовясь пронзить меня копьём. Он был не прав. Потому что борьба света и тьмы бесконечна, и не ему было сломать этот баланс. Я покинул зал, и тогда стало ясно, что W. и Х. поймали агента. Впрочем, это был не тот. Это был лишь один из группы.
  
  
  И песня продолжалась.
  
  How the world will come and play
  How the world will step this way
  Take a ticket for the ride
  How the world of streets of gold
  See the ship is almost sold
  You've got one last chance to try
  
  
  Я люблю, когда кричат. Дело не в том, что наши предки прыгали по деревьям и вопили. Нет, да и никто этого не доказал. Например, группа 'Adept'. Им сразу же надо подарить жизнь вечную. 'Omnium Gatherum' подарить право на перерождение по желанию. 'Creator' позволить петь в обеденном зале, приветствуя Его. 'Металлика'.... Не знаю, слишком просто. Банально. Обойдемся на том свете без них. Художник или музыкант не обязательно должен быть признан. И даже хорошо, если он не так уж и признан.
  -Кто ты? - спросил он.
  -А ты? - прошипел он.
  -Ты знаешь, - ответил я.
  -Думаешь, я что-то скажу?
  -Не важно. Отрежем ему язык.
  -И что потом? - спросил X.
  -Оставим его в одном из залов Ла Скалы так, чтобы он слонялся и не знал выхода. Давайте нож.
  Я понимал, что многие вещи напрасны, ибо он служил, и кому? Есть ли кто-то еще, кроме нас? Верно. Какие еще стороны могут присутствовать на нашем странном пути? Но он служил. И теперь надо было найти их командира, что, впрочем, было лишь вопросом времени. Ла Скала большая. Мы появлялись в самых разных местах, в самые разные времена, встречая актёров и политиков, проникая в их умы. Я понимал, что человек в прошлом - не совсем человек. Но всё же, встретив в одной из точек нашего пути Муссолини, я спросил у него:
  -Веришь ли ты в меня?
  -Верю, - ответил он.
  -Но почему ты в меня веришь?
  -Я много анализировал, - ответил дуче, - я много думал. В какой-то момент я понял, что я нахожусь словно бы как закладка в книге. Время давно убежало далеко вперед. Жизнь прошла. Давно прошла. Я, конечно, могу забыться. У меня есть моя борьба. Но время от времени ко мне возвращается понимание факта. Нет. Поймите, вокруг меня - жизнь. Но это закладка. Книга уже давно написана. Жизнь уже прожита. Когда-то я жил. И все эти люди жили. Но, находясь в книге, они думают, что еще живут. Я предполагал, что вас я встречу. Но что мне сказать? Ничего. Вы есть. Я знал. Нет, когда это было в первый раз, вы мне были не нужны. Я катился по дороге к смерти. А теперь, все это может повторяться много-много раз, потому что всё завершено, всё ушло. Всё ушло навсегда. Но оно возвращается. Вы понимаете. Потому что книга. Нет, я не знаю, что ждёт меня впереди. Но это не имеет никакого значения.
  
  Когда я курил сигарету, то эта мысль отобразилась во мне.
  Книга.
  А я? Эта книга уже написана? Или я - лишь чьё-то перо?
  
  Наконец, мы его поймали. Он стрелял какими-то лучами. Я думаю, его специально послали, чтобы он меня деактивировал. Будто бы это что-то решило. Я - лишь личность. Смерть - понимание, концепт концептов, жизнь жизней, вещество веществ.
  -Ну что? - спросил я.
  -Думаешь, мне есть чего бояться? - спросил он гордо.
  -Ты белобрыс, - сказал я, - наверное, ты немец.
  -Почему? - спросил он.
  -Идентификация.
  -Шутишь.
  -Думаешь, я не знаю, что делать с тобой?
  -Что же?
  
  Мы решили его трансформировать. Это - одно из худших наказаний. Мы превратили его в рекламный щит с электрической начинкой и отправили в Ливорно, в 65-й год. Там он теперь и находился, не в силах иметь жизненную силу. Он просто мигал.
  Что это был за агент? Нет, я ничего не знаю. Я думаю, существуют миры, где все наши понятия смешны, там они являются лишь семенами растений чужих, иных, которые там не взошли - их там не сажали, не взращивали.
  
  
  
  
   Странная история Тассио Тассо
  
  
  
  Хорошо, если вы любите музыку. Вы, конечно, можете любить что-то еще. Состояние мозга, когда некие колебания производят особенные резонансы, есть вещь удивительная. Музыки сейчас больше, но нельзя сказать, чтобы качество её повышалось год от года. Существует рынок музыки. В одних странах он насыщен. В других - патриархален. В третьих, он используется ворами для эксплуатации и отдыха - можно ничего не делать, открывая рот под фонограмму. Но во всех этих местах музыка присутствует. От неё нельзя отделаться. Композиторы, сочиняющие, певцы, исполняющие, музыканты - гитаристы, пианисты, трубачи, скрипачи - всё это составляет огромную музыкальную смесь, которая способна жить в нескольких состояниях. Прежде всего - это возможность вообразить музыку в своей голове. Её образ. Вы не слышите такие образы акустически. Во всяком случае, за пределами головы автора ничего нет. Она не проникает в некое общее пространство жизни, и нужна техника, чтобы кто-то услышал эти волны.
  Так вот, как определить - что это? Автор сочиняет или к нему приходят Существа, наделенные способностями переносить музыку?
  Музыка существует, конечно же, и в мире мёртвых. Но живой человек спуститься туда не способен. Бывает, правда, что какой-нибудь шарлатан объявляет вам, что он - какой-нибудь колдун, что он - посетитель миров нездешних. Да, но говорить-то можно что угодно. Пожалуйста. Шарлатанов потом жестоко наказывают. Темнота - черт с ней. Но нет ничего хуже, чем деклассироваться в общем ряду существ и стать, например, гусём. Был человек, потом - птица. Но реинкарнация не линейна. Просто так нельзя сказать, что человек переродился туда-то, в того-то. Описать всё это можно, но тут много схем. Впрочем, можно наметить несколько концепций:
  
  - разборка, архивирование, создание субъекта-копии
  Это значит, что вроде бы и нет реинкарнации. Но копия субстанции, которая жила внутри человека, точная.
  Вопрос - почему человек ничего не помнит? Вопрос неверный. Он всё помнит. Просто надо уметь задействовать эти области памяти. Только и всего. Ну и потом - это копия. Где оригинал? Оригинал становится частью мира мёртвых.
  
  - клонирование
  Новая жизни не производится на основе одного человека. Это несерьезно. Но - если сначала был, например, кот, а потом - человек, то клонирование обязательно. Берут 10-15 существ, компилируют, получают дух человеческий, и он при рождении одухотворён и есть человек.
  Также и с человеком - компиляция может производиться на основе нескольких предыдущих людей. Так человек получает шанс быть более многополярным.
  
  -Основная часть.
  В земной части живёт не весь человек и дух его. Большая часть живёт в основном энергетическом поле. Если, например, нанести вред той части, что находится в поле, человек умрёт. Но это теория. Просто более наглядно не покажешь
  
  -Встроенные структуры
  Помимо человеческого духа в человеке живёт большое количество субкультур. Это и звери, и растения, и энергомеханизмы. Если тут что-то сломается, человек сойдет с ума. Бывают и субкультуры, которые подселились насильно. Тогда говорят о демонизме, ведьмовстве.
  
  -Где-то в других измерениях научились брать эти субкультуры и оцифровывать их. Таким образом, были получены некие сверхсущества.
  
  -Могут ли у нас жить чужие сверхсущества?
  Черт его знает. У нас не такое уж благоприятное место. То есть, оно и неплохое. Всё стандартно.
  
  К нам привезли кофе-машину. А вместе с ней - кота.
  -Хотите кота? - спросил менеджер.
  -Зачем? - спросил Ортиц.
  -Ладно. Не хотите, как хотите.
  -Нет, давайте, - сказала Морена, - будем его гладить.
  С этим они и уехали. Теперь нам было, чем себя развлечь. Ведь не всегда нужно работать, не всегда нужно и существовать. Более того, я подумал, что там, в газете, я продолжаю работать вне зависимости от того, что происходит здесь. Здесь нет никаких парадоксов. Нет вообще ничего. Музыку мы слушали как нормальные современные люди - ноутбук и наушники.
  -В древности такого не было, - сказал Десятый, - с этой точки зрения можно говорить о деградации вкусов. Всё достаточно просто. Раньше приглашали музыкантов. Допустим, был дежурный оркестр. Сейчас у нас - дежурный компьютер. Если находиться в мире людей, то здесь будет определенная назидательная идея. Мельчает большое, но - усредняется мелкое. Но зачем нам людское?
  -Это просто, - сказал я.
  Пришли помощники. Но чем было заняться? Пили кофе, говорили о разных случаях из жизни. Наконец, было решено отказаться от компьютера и пригласить живых исполнителей.
  -У меня есть тема, - сказал Тассио Тассо, - я могу пригласить группу 'Iron Savior'.
  -А они живы? - спросил я.
  -Да.
  -Как же ты их пригласишь?
  -Очень просто. Воспользуемся разницей во времени. Пусть время у нас телепается со скоростью дрезины, а в мире людей - бежит. Мы пошлём к ним, например, Седьмого. Он заключит договор на один концерт. Таким образом, мы восстановим справедливость, и у нас снова будет играть живая музыка. Будет небольшой закрытый корпоратив. Мы им хорошо заплатим.
  -Это что-то в стиле Gamma Ray, - сказал я, - но я всё равно не очень понимаю Gamma Ray, Helloween интереснее.
  -Пригласим их, - предложил Ортиц.
  -Нет, - ответил Тассио, - здесь у меня всё на мази. А вы думаете, рок-музыкантов так легко пригласить? То есть, легко. И легко, и тяжело. И так, и эдак. Пусть даже их и смерть приглашает на концерт.
  -Можно пригласить Джимми Хендрикса, - сказал я.
  -Разбудить, в смысле?
  -Я думаю, он какой-то избранный. Зачем будить? Я думаю, он находится в коллекции.
  -Что за коллекция? - спросил Ортиц.
  - Коллекция находится в руках Дьявола, - проговорила Морена, - разве мы с ним договоримся?
  -Черт с ним, - сказал Тассио Тассо, - зачем такие сложные варианты? У меня все в порядке. А вы начинаете придумывать какие-то ужасно сложные вещи. Дьявол - разве он любитель хард-рока? Впрочем, кто об этом знает? Хард-рок любит смерть. А про Него я вообще ничего не знаю. Говорят, очень мрачный тип. Люди думают, впрочем, что смерть и зло - одно и то же. Смешно. В мире нет ни одного учения, где бы все раскладывалось по местам.
  -Но он нам и не враг, - заметила Морена.
  -Почему?
  -Мне что-то кажется на счет него. Порою воспоминания усиливаются, но я не могу их ухватить. Но говорить так, словно тут две категории - добро и зло, нельзя. Давайте сделаем как проще.
  -А Элвис? - спросил я.
  -Что Элвис? - спросил Тассио, нервничая.
  -Может, его пригласим.
  -Он же не умер. Он улетел, - ответила Морена.
  -И что же делать?
  -Мы его просто не сможем пригласить. Если он где-то летает, то это невозможно.
  -Почему?
  -Он далеко. Он не подвластен земным властям и земным смертям. Он летает вместе с инопланетянами, Элвис.
  -Ладно, - сказал я, - правда, инопланетяне - отдельная тема. Тогда - Цой.
  -Цой жив, - сказал Ортиц.
  -Тогда и спорить не о чем, - заключил я, - давайте пользоваться тем, что даёт нам провидение. Вернее, Тассио.
  Вскоре музыканты были приглашены. Принесли алкоголь. Пришли работники побочных офисов, техперсонал, включая водителей, электриков и уборщиц. Сделали немного света. Колонки - большие звуковые кубы. Пиво бесплатно. Более крепкие темы - в счет заработной платы.
  Группа выступала в таком составе:
  
  Пит Зилк
  Йенц Леонхард
  Йоахим Кестнер
  Томас Нак
  
  Если кто не знает, группа эта из Германии, и поют они песни больше частью фантастические, и многие их сюжеты связаны с полётом на космическом корабле 'Iron Savior', а музыка и правда похожа на Helloween, всё из-за того, что в группе ранее играл Кай Хансен.
  Дискография группы такова:
  
  Iron Savior (1997)
  Unification (1999)
  Dark Assault (2001)
  Condition Red (2002)
  Battering Ram (2004)
  Megatropolis (2007)
  The Landing (2011)
  
  -Секс, драгз, рок-н-ролл, - сказал я на перекуре.
  -У вас тут ничего так, офисок, - ответил Пит Зилк, - и ребята нормальные. Нас не часто приглашают. Обычно в офисы разных попсовых певичек берут. Проще и понятней.
  -Да.
  -Часто корпоративы устраиваете?
  -Нет. Редко. Только и делаем, что работаем. Утомляет такой график.
  -Сейчас весь мир - офис. Ничего нет, кроме офиса. Ну, в Северной Корее может не так. Да в Антарктиде. И всё.
  -А в Северной Корее были? - спросил я.
  -Нет, что вы.
  - А стоило бы. Был бы вызов.
  -Это точно. Но все равно, мне тут у вас нравится. Очень металлические ощущения. Словно бы такой космический корабль-офис. Побольше бы такого. Хотя все жизненно. Там, где нормальные ребята, и выступать приятно.
  
  После чего концерт продолжался.
  
  
  Bound to the stars, bound to a land
  Unspoiled and virgin
  This journey has to end
  Out in the cold, lonely we feel
  Outcast and homeless
  In coffins made and steel
  For beyond - so far beyond a strange horizon
  History - the past is lost but we will live on
  
  Still on the quest
  Forever we're riding
  No place to rest
  In deep space we're gliding
  Starborn children - their destiny
  Starborn out in the cold - their sanctuary
  Faster than light we cruise the unknown
  Into the dark we've been thrown
  Starborn and lost in the cold
  
  Where can wego, where will we find
  Shelter and silence
  From all we've left behind
  So many times we thought we had it all
  But we had to follow
  The stars and their call
  
  Memories - of all we've left will fabe away
  Atlantis will - be lost in war and will decay
  
  Goddess of fate
  Forever we're riding
  Light up the shade
  In deep space we're gilding
  
  Starborn children - their destiny
  
  
  Потом Тассио рассказал свою историю.
  
  - В мире очень много людей. Как все сложно, как всё прекрасно. Потому что всё, с чем наша жизнь связана, это люди. Чем их больше, тем интереснее. Я, можно сказать, существо многообразное. Обычный человек живёт, и река его несёт навстречу другой реке. Можно сказать, что основная цель всегда впереди. Позади - лишь память. И всё это интересно. Память - это не просто запись. Это есть возможность воссоздать другой мир. Пусть он другой лишь в некоем ракурсе. Но нет памяти - нет смысла. Любую жизнь можно реконструировать. Но все же, вспоминая свой земной путь, я отмечаю - он был необычен. Именно поэтому я здесь. Может быть, в мире земли обитало много представителей человеческого рода, которые бы могли занять это место.
  Словом, словом, это было давно. Я снимал кино. Не скажу, чтобы я был режиссёром мелким, не скажу, что крупным. При чем, я был режиссёром латиноамериканским. Что к этому добавить? Звали ли меня именно так или как-то иначе - не важно, потому что имена имеют свойство уходить. Мы помним немногих. Наверное, это редкая вещь, чтобы дела отпечатались в истории. Особенно - чем-то замечательным. Если желать этого, то всё равно просто так не получится. Даже если бы были Гитлером. Для этого также надо попасть в нужное место в нужное время. Одних только качеств недостаточно.
  Судьба.
  Но бывают вещи за пределом. Мы смотрим на человека как вещь. Как на объект. Нет, проще. Как на книгу. Конечно, человек боится смерти. И я боялся. Но я же говорю - вещи за пределом, они и для меня нынешнего за пределом. И для бога. И для дьявола. Не будем освещать их имена большой буквой. Всё это потому, что вселенная очень большая.
  Так вот, я готовился снимать очередной фильм. Это было, конечно же, кино средне-фестивальное, но всё больше - локальное. Я уж понимал, что ни до Феллини, ни до Антониони, ни даже до Хосе Агустина Феррейры мне не добраться. Но для этого нужно иметь внутреннюю потребность. Но даже и сила борца не поможет (если речь идёт о поисках славы), потому что я повторюсь - уже когда вы рождаетесь, всё ясно.
  Ну, кто б спорил.
  -Никто, - сказал Ортиц.
  -Никто, - ответил я.
  -Бывает незапланированное, - сказала Морена.
  -Наверное, - проговорил Тассио, - даже мы запланированы. Потому что я где-то читал.... В какой-то адской книге. Правда, в настоящей, в адской. Что существует Планировщик. То есть, он планирует то, что будет делать Хозяин. Но мы же знаем, что Хозяин - это совокупность и жизни, и смерти, и белого, и черного.
  -Есть конкретный хозяин, - сказал я.
  -Точно. О книгах. В человеке, в обычном, в живом, может быть книга. У одних книги эти есть, у других нет. Так получается. И нельзя винить, что кто-то глупее, а кто-то умнее. Но это сложно. Книга. Или - какая-нибудь страшная книга. Но скажу вот что - какие-то книги попали к нам извне. Но не так, чтобы они упали с неба. Они сразу же были. Всё просто. Жизнь зародилась где-то в глубинах бытия, в глубинах космоса, и всё что происходит теперь, есть та же жизненная программа.
  Например, вы читаете Ветхий Завет. Вы уверенны, что все эти истории достоверны? Может быть, они сразу же были запечатлены в неком томе еще раньше. Потом, этот том был с людьми сразу же, вместе с их появлением. Это - часть одежды мироздания. Нужно было только открыть эту книгу, и вот, она появилась. И историкам тут ни до чего не докопаться. Люди не в курсе таких вещей. Но их незачем винить. Когда будет нужно, появится такой человек, который и будет докапываться. Но он не может взяться из ниоткуда. Потому что Хозяин знать не знает, где его взять. И бог ничего не знает. Никто ничего не знает. Поэтому, если он и появится, то это будет экземпляр, выращенный методом научного тыка. Так вот, это и, может быть, будет прототип некоего нового человека.
  Ну и так вот, в 60-е годы я переехал в США, где снимал немного, снимал уже больше для телевидения, свыкнувшись с мыслями, что мой удел - просто зарабатывать деньги. Я даже экспериментировал с анимацией, понимая, что мне нравится процесс. Я много пробовал. Мне нравилось быть посередине.
  Однажды мой друг, которого вроде бы звали Боцарис, если не ошибаюсь, рассказал мне, что существует некий доктор Монада, который проводит эксперименты с сознанием и подсознанием. В те годы это было очень модно. Монада проводил сеансы гипноза, пытаясь определить, кем ты был в прошлой жизни. Я знаю, что это довольно банально. Но в наши дни такие эксперименты почти не ведутся. Но, впрочем, все это относительно. Если бы мы не привязывались к текущему моменту времени, то всё бы было иначе. Но смерть не может жить впереди или позади. Мы должны быть как раз на гребне волны.
  Словом, Боцарис рассказал, что его вроде бы протестировали. Сам он, впрочем, ничего не запомнил. В ходе самого сеанса он рассказывал свою историю - он потерял ногу на фронтах первой мировой войны, после чего занимался оформлением детских комнат, пока не умер в в 22-м году. Конечно, проверить это было возможно, поехав Германию. Потом, мы пили пиво в небольшом заведении, и там был Ховард, еще один мой знакомый, который повёлся на все эти вещи.
  -Помнишь что-нибудь? - спросил я.
  -Нет.
  -Нет, ну должно что-то остаться?
  -Должно. Я только и думаю об этом. Иногда мне кажется, что после сеансы я стал что-то помнить. Ночью стало даже что-то снилось. Раньше ничего не снилось. Даже было что-то сюжетное - мы с отцом вышли сбивать вертолёты из ружья. И что же? И что-то сбили. А сон был яркий, и я все думал - ну как же так, может, я и правда сбивал вертолёты.
  -А что сказал Монада? - спросил я.
  -Ну, сказал, что я был крестьянином. Вернее - крестьянкой.
  -Не грусти, - ответил я, - не всем быть великими.
  -Да я и не верю.
  -Я верю, - проговорил Боцарис, - всё точно. Нет, я точно возьму отпуск и съезжу в Германию. Поищу чего-нибудь.
  Конечно, они и меня уговорили. Тем более, что здесь мы выступали в роли материала для Монады. Несколько человек из моей группы уже туда сходили. Мы собирались снимать фильм с элементами эротики. И Монада сказал, что Си (ее так сокращенно звали) была в прошлой жизни порнофотографом, именно поэтому она тянется к этой теме. Си было лет двадцать с копейками. Это получается, что она занималась своим делом в середине 40-х. Всё это можно было проверить, поехав в Чикаго.
  -Значит, твоя страсть непроста, - сказал я.
  -Да, - ответила она.
  После чего мы стали любовниками. И здесь всё переплеталось - но только один из нашей группы еще не сходил на приём к доктору Монаде.
  Словом, тут не было ничего необычного. Но в какой-то момент я вдруг стал ощущать, что мне словно бы что-то мешает идти. Я даже спросил у себя: почему бы и не сходить?
  -Ты точно не сходишь, - сказала Си.
  -Почему?
  -Ты боишься дьявола.
  Почему она сказала? Она ничего не знала. Как будто кто-то сказал это за неё. Чужой голос. Чужая пробравшаяся мысль. Да ведь и правда, не надо было никуда идти. Жизнь состоялась. Мозг спокоен. Он не требует сверхъестественного. Он не требует славы и богатства. Есть совершенная золотая середина, которая гораздо лучше всяких крайностей. Есть творчество. Есть прекрасная личная жизнь. Но все эти эксперименты, в которых я еще не участвовал, как будто нас сплотили. Я понял, что я не просто работаю. Открылась некая дверь. Все эти люди стали другими.
  Словом, конечно же, я добрался до офиса Монады. Там, у этого средне-старого интеллектуала, имелась какая-та аппаратура и в придачу - лаборантка на подхвате. Она стенографировала и рисовала. При чем, рисовала быстро и уверенно. Там же мне показали и прошлое воплощение Боцариса - все картинки Монада хранил у себя. Не знаю, вряд ли они что-то передавали. Ведь лаборантка все рисовала со слов человека, отправленного в транс. Она непосредственно в голове не заглядывала.
  -Картинки очень точны, - заметил Монада.
  -Почему?
  -Лиза чувствует.
  Я просто-таки вздрогнул. Мне показалось, что передо мной не человек, а гомункулус женского пола. Именно поэтому она чувствовала. Словно бы он выкопал её где-то в недрах человеческого подсознания. Впрочем, всё это слова.
  Мы провели сеанс. Я ничего не понял. Мне предложили кофе, после чего я осведомился относительно прошлой жизни.
  -Даже не знаю, - ответил Монада.
  Тогда Лиза показала мне картинку. Это был шар, разделенный внутри на сегменты. И в каждом из них сидел некий адский зверь.
  -Что же это? - спросил я.
  -Вы сами об этом рассказали, - ответила она.
  -Когда же я рассказал? - удивился я.
  -Это такая система, - сказал Монада, - всё, что вы рассказываете в ходе сеанса, когда за вас говорит ваша бессознательная часть, я записываю. Таким образом я и получаю все необходимые ответы. Вернее, записывает Лиза. А делаю свои пометки. Она рисует образы, из чего мы делаем вывод, кем человек был в прошлой жизни.
  -Ничего не понял, - проговорил я.
  -Вот, - он указал на рисунок.
  Доктор выглядел озабоченным. Я думаю, он еще никогда о таком не слышал. Но и сам я и понятия не имел, о чем шла речь.
  -Так что же я сказал? - спросил я.
  -Вот шар. И в нём сидят они, - сказала Лиза, - вы ничего и не сказали.
  -Ладно, - ответил я.
  Словом, тут и нечего было думать. О результатах я рассказал своим друзьям, и мы над этим посмеялись. Что еще оставалось делать? Впрочем, Боцарис посоветовал мне пройти тестирование еще раз, попросив записать это интервьюирование скрытого 'Я' на камеру. Я не очень-то желал этого. Но все вокруг меня были попросту заражены всеми этими идеями. Да ведь и какое это время было! Идеи, конечно же, нанизывались на бизнес, но они были важнее наживы. Хотя никто так и не думал - было некое общее, настроенческое. Уже потом всё было не так. Но человек живёт очень мало. Ладно еще, если вы - историк. Ваш взор пронизывает время. Вы способны анализировать множество путей, больших и малых. Обычный человек ничего не успевает заметить в толчее собственного бега. Он-то и сам не знает, зачем бежит, куда бежит. Но мы тоже в каком-то смысле....
  Впрочем, я продолжу. Боцарис, конечно же, от своей затеи не отказывался. В Германию он собирался. Но на носу были работы. Потому, конечно же, поездку пришлось отложить. Да и не бежать же ему сломя голову. Зато я и Си, мы очень весело проводили время. Вокруг же меня всё это крутилось - все эти разговоры о прошлых жизнях. Только я ничего не мог поделать - вместо ответа я получил шар и каких-то чудовищ. Ни ответа, ни привета. Мы поехали в Чикаго, что Си предполагала найти следы своего предыдущего бытия. Она утверждала, что теперь она что-то помнит, и что может найти. Но сколько прошло времени? Двадцать с лишним.
  На самом деле мы знаем, что у людей иногда это случается. Крайне редко. Чтобы память присутствовала процентов на 5 - это большое достижение. Но, она есть и на все 100. Именно поэтому есть карма - штука довольно интересная. Но никто не знает, что такое карма. Потому что есть просто эссенция, как основа. На ней есть некий след. Вроде бы и карма. Но есть сверхкарма - такая же субстанция, облако, и в ней как раз и могут храниться звери. Если они есть. А вы спросите - откуда взяться зверям?
  Я прямо сейчас дам вам ответ. Система ими не комплектовалась. Система - это масса всего живого. До появления жизни на земле она находилась в некоем латентном состоянии, но весь модельный ряд существ уже был там прописан. Там же прописаны и первичные книги. Страшно представить, из каких далей эти книги. Там же прописаны и символы религий. Например, христианский крест. Как ни странно. Но, конечно, историки этого не поймут. Материализм - глупая вещь. Но там же могут быть какие-то совершенно странные вещи. Например, при формировании этой протомассы туда затесались какие-то чужие формы. И вот, они спят, эти формы. Они просто спят, и вот - их кто-то обнаруживает. При чем, совершенно случайно. Ведь людям совершенно как до луны до всего этого.
  -Хочешь быть человеком? - спросил я.
  -Отчасти, - ответил Тассио Тассо.
  -Но ты и так можешь им быть.
  -Но если я приду, чтобы открыть смертным знания, мне придётся им вталкивать их насильно. Потому что по доброй воле в это никто не поверит. Мне понадобятся, например, светопреставления. Но всё это слова. Опять же - слова. Кто пойдет? Ты? Ты?
  -Зачем? - спросил я.
  -Ты же не знаешь, может, с тобой поступят похуже, чем с Прометеем. Но мы с вами не знаем, правдива ли эта история? Теоретически - да. Но вообще-то странный бог. Скорее здесь скрыт смысл иной, смысл более символический и оккультный. В Чикаго мы обратились в архивы. Потом, все было не так уж сложно. Ведь я был режиссер. Никого мои вопросы не смущали. Я говорил, что готовлю материал. И, к тому же, многие меня знали. Чем удивляться. Конечно, мы не нашли никого. Никакого предка Си. Это сейчас в распоряжении человека есть Интернет. Но и он существует недавно. Но, возможно, если эта сеть проживёт лет сто, на неё можно будет опираться. Еще бы - такой огромный архив сам по себе. Никаких мучений. Ищи - не хочу. Я думаю, если бы в те годы была мировая паутина, мы бы нашли ответ. Си, впрочем, не расстроилась, потому что мы вились друг вокруг друга в порывах страсти. Она хотела, чтобы я снова сходил к Монаде, и я не сопротивлялся.
  Когда я пришел, тот сказал, что ждал меня. Вернее, ждал, что я сам захочу прийти, чтобы всё узнать. Мы поговорили о методах. Я заверил его, что не в курсе ничего и даже представить себе не могу, какие такие существа могут в человеке жить. Мол, по моему мнению, человек - он себе и человек. Допустим, прошлая жизнь. Может быть, он увидел целую череду жизней - и я там был животным.
  -А допустим, - сказал Монада, - а что, если вы жили не на земле. И для тех мест это вполне нормально. Поймите, других подобных случаев у меня не было, как и не было ничего хотя бы приблизительно схожего. Если бы вы каким-то образом сумели меня обмануть... Но зачем? И почему именно так?
  -Тогда продолжим, - сказал я.
  Но ответа мы и тогда не получили. Монада рассказал мне мою историю. Он сказал, что я томлюсь и жду. И что шар - это только начало. Существа действительно не принадлежат этому пространству и времени. Их также нельзя ассоциировать с чем-то известным. Например, с библейским злом. О себе они не рассказывают. Но иногда можно получить ответы. Эти ответы я и перечисляю - один из зверей немного говорил. Но здесь важно заметить - Монада не нашел во мне человеческого предка. Это было странно. А вот зверь, который говорил, сказал пару слов о себе, но из этого ничего не проистекало. Он только отметил, что раз их будят, то они и выйдут, и все об этом пожалеют.
  Такое заявления испугало Лизу. Но девушка она была странная, и я был склонен ни во что не верить. Если бы у меня еще было время, чтобы этим неверием себя покормить. Но уже к вечеру я почувствовал себя нехорошо, а потом стало ясно, что звери ожили, и что они выходят. И первой из жертвой стала Си.
  Скептик мог бы сказать, что я был маньяк, и что я сделал это сам. Нет, всё это происходило на метафизическом уровне. Никто их не убивал в видимом диапазоне. Это была странная смерть. Потому что вышедшие существа убили всех, кого я знал. В том числе и доктора Монаду. В том числе и Лизу.
  
  Знает ли человек смерть? Вот вы.
  -Я? - удивился я.
  -Нет, если взять ваше обычное бытие, - проговорил Тассио.
  -Вопрос немного факультативный. Но надо включить воображение, - сказал я, - знаю или нет. Надо взять для примера кого-нибудь еще.
  Пришли несколько наших агентов, средние и младшие. Рассказ Тассио в полной мере они не застали, но он их опросил. Но тут всё было сложно. Человек не знает. И не подозревает. Но среди знаний тайных, а такие в самом человеке и присутствуют, всё это имеется. Да это и завсегда будет основной задачей. Если люди вообще когда-либо с этим справятся. То есть, то знание, что есть в нём самом, достаточно велико. Если его развивать, этого будет достаточно, чтобы поднять человека до уровня бога, бога свергнуть и жить совершенно весело, укрощая время и пространство. Почему-то всё именно так. Почему-то всё это вложено. Но боги и дьяволы, и смерти, и ангелы - они ответа не дадут. Потому что сами они компоненты. Вы спросите - Господи, кто ты? Он вам расскажет много интересного и эпичного. Но в целом, это будет та же программа. Всё вместе - это система. И если распяли Христа, то и это программа. С этим ничего не сделать.
  И вот, у человека это есть.
  А может быть, именно Тассио и был той человеческой заготовкой, которая была предусмотрена. Откуда мы знаем? На некоем космическом заводе эту биомассу собирали, потом она, будучи укомплектованной, начинает размножаться в космосе. Потом пара молекул достигают земли, и жизнь появляется и здесь. Но все уже запрограммировано. И эволюция. И дьявол, и бог, и даже то, что человек может возвеличиться. И то, что люди вдруг пришли к выводу, что deus est machine (какие-то там вялые фантасты, с блестящими глазками), не важно, словом.
  Почему?
  Потому что у меня нет эгоцентризма. И Тассио Тассо он ни к чему.
  -Словом, - рассказывал он окончание своей истории, -словом они разбежались, и жертв было много. Но я был жив, и лучше не рассказывать, что я чувствовал. Я, конечно, изменился. Я ощущал себя странным существом, которое двигается на своей повозке, а все эти звери эту повозку и везут. Вы можете сказать, что это - древний бог. Но не знаю ничего. Сейчас мне почему-то и не хочется в этом копаться. В этом был бы смысл, если бы я жил. Но если бы я жил, я бы ничего этого не знал. Такая дилемма. Значит, помимо зверей, был их хозяин, и пока он спал, и они спали.
  Смерть физически проста. Например, сердечный приступ. Докажите кому-нибудь, что человек умер не просто так, что его убили некие существа.
  Впрочем, своё величие отметить я не успел. Внезапно я понял, что вместе с пробуждением сработала сигнализация, и по её звуку прилет какой-то лучеподобный друг, очень злой и неприятный. Я думаю, это какая-та служба. Сейчас, конечно же, мне всё равно. Это давно закончилось. Так вот, дежурный, если его можно так назвать, принялся отлавливать выпущенных зверей. Я ощутил дикий ужас и принялся бежать. Но куда? Это - корабль. Круглая консервная банка. Земля. Чертов шар. И так, мы встретились, и я всё же попытался свернуть ему воображаемую шею - так как особо ощутимого внешнего вида он не имел. Мои попытки были безуспешны. Я проиграл. Он меня убил.
  Но смертью я стал не тогда. Очень вскоре я родился, дожил до пятнадцати лет, и тогда оказалось, что лучеподобный друг постоянно находится рядом и смотрит, что со мной будет.
  -Я тебя вижу, - сказал я.
  Я правда думал, что я разговариваю сам с собой.
  -Видишь, - я словно бы ответил сам себе.
  Тогда я разговорился сам с собой и наговорил много неприятного воображаемому существу. Он всё это слушал, размышляя . Нет, впрочем, я не знаю и теперь, о чем думал. Да и вообще, способен ли он думать как человек. Я думаю, если бы нам было, чем заниматься, вернее, если бы у нас была свобода выбора, стоило бы его выловить и все же узнать, что всё это значит.
  -Значит, так ты очутился здесь, - сказала Морена.
  -Именно так.
  -Он тебя снова убил? - осведомился Ортиц.
  -Он хотел, чтобы я стал хотя бы человеком для начала. Видимо, он постоянно меня инспектировал. Но с другой стороны, зачем? Звери убиты. Может быть, во мне могли вырасти новые? Или же это была его программа.
  -Значит, убил.
  -Не убил, - ответил Тассио, - я стал смертью, будучи живым. Как Алехандро. Потому что вся наша совокупная система решила, что лучезарный товарищ - вредный и чужой, и нечего ему тут находиться. Я лично встретился с Ним.
  -С дьяволом? - спросил я.
  -Да. Он сказал, что помочь тут ничем нельзя, так как наше дежурное существо - очень неприятная штука, которая прибыла из космоса, и он сам не знает, что с ней сделать. Тут - либо снова ждать смерти. Но нет гарантии, что они и дальше не будет вести инспектирование. Тогда меня взяли на службу.
  -Очень занятная история, - сказал я.
  -Страшновато, - проговорила Морена, - он сильный. Но я бы хотела увидеть его и посмотреть ему в лицо.
  -У него нет лица.
  -Есть коньяк, - сказал один из средних агентов.
  Тогда мы так и поступили. Потому что коньяк - это что-то вроде росы гор. Виноград, конечно, может расти и на равнинах, и нельзя противопоставлять одно другому. Потому что равнины лучше собирают звездный свет. Значит, коньяк равнин хранит в себе сон звезд, а также - песни поэтом и пыль сердце, коньяк гор - жидкость из земных вен. Так как именно она поступает в стебли растений через корни, а потом эмитируется в плодах.
  
  
  
  
  
  Другие дороги
  
  
  
  Я ничего не рассказывал о нашем быте. Хотя я и не бытовой писатель, у меня нет такой квалификации, и я не люблю рассуждать в стиле авторов более классических и трудных. Важнее суть и образ - пусть даже образ элементарен, одномоментен, пусть он как электрон или нейтрон. Ну и что. Это лучше, чем ветвистые разговоры, чем теории, полные терминов, цель которых - убить чей-то мозг раз и навсегда.
  Мы жили в большой доме и смотрели на море. Я размышлял о множественности бытия, о возможности находиться внутри сна, не подозревая этого. Конечно, можно было б и предположить, что мы, работая, должны были закопаться в своём офисе. Возможность такого хода процесса жизни велика. Восприятие субъективно. Ты можешь и не предполагать, что являешься совсем не тем человеком. Обстановка отрисовывает контуры текущего момента. Личность - как будто величина большая и постоянная.
  Но личности меняют, очень просто, словно обложки. Словно скины (по современному), компьютерно. Среди людей же бывают различные степени шизофрении, и это не болезнь, а далекое отображение этого процесса. На заре становления было много неудачных человеко-моделей. Успешный образец пошел в основную серию. Рудиментарные варианты, чтобы не выбрасывать, пошли сериями несколько ограниченными. С этой точки зрения мир совершенно понятен. Например, ты полагаешь, что маньяк - это преступник. На самом деле, его бесполезно перевоспитывать или лечить. Это модель. Если б люди научились менять свойства (не мозга, ни в коем случае, а структуры-облака, души, если хотите), то тут бы они были б короли.
  Тут, как видим, не такого - чтобы кто-то был дурак, кто-то умный, но у каждого образца человеческой сущности есть свой диапазон развития. И тут, вроде как, Моцарт и Сальери. Современная же культура нам говорит - мол, ерунда это всё. Есть успех и неуспех. Один шел, дошел. Другой обломался, сел и сидел. Но это - как сказать. Сидящий может проводить дни и годы в медитации, и он узнает, должно быть, гораздо больше, чем можно предположить. С другой стороны, тот, кто бежит, познает больше оттенков еды и больше женщин. Тогда, всё будет измеряться смертью. Мы будем использовать её в качестве гирьки для весов. Но столько легкая расположенность к глобальным величинам не принес ничего хорошего, как и ничего плохого. Должно быть, ничего не изменится.
  Дома не было никого, кроме теней. Я позвонил Морене. Современные люди говорят коротко, в формате 'ты где' и сопутствующих междометий. С этим нужно смириться. Никаких других новых слов тут не будет.
  - Я в магазине, - сообщила она.
  - Возможно, я куда-то поеду.
  -Куда же?
  -Мне почему-то показалось, что должен непременно заехать Десятый.
  -Ах, этот Десятый.
  -Я думаю, у него должно быть какое-то имя. Не может же он быть просто Десятым и в паспорте.
  -Почему нет? Нормальная фамилия. Десятый.
  -Ладно. Ты знаешь, я смотрю из окна, на море, и возникает двойственное ощущение, двойственные мысли. Это есть, и этого нет.
  -Почему?
  - Я думаю о Доме, и о разновидностях Домов вообще. Представь себе, какой-то человек, где-то, когда-то.... Даже не знаю, с чего начать. Должна была быть инициализация. Самый простой человек познакомился, увидел, потрогал, что-то в этом роде. Некий предмет, который символизировал Дом, был на земле и раньше. Его нашли. Им кто-то владел. Разумеется, не зная истинного его значения. Тебе не кажется, что все очень просто объясняется.
  -Я не знаю. Но наверняка знаешь ты.
  -Нет, я только догадываюсь. Дом - это начало некой линейки. Представь себе, христианство. Сначала был первый символ. Он пустил корни. Затем появились храмы и книги. Хотя я говорю о несколько других вещах, передача смысла происходит именно так. Я предполагаю, что предмет Дома, а может быть - Дома Смерти, а может быть - какого-то еще, давно находился в чьих-то руках. Но люди не знали, как им пользоваться, и чем он является вообще. Ну и, потом, сам предмет не открывался, таился.
  -Значит, он и сейчас где-то находится.
  -Мне вдруг показалось, что моя встреча с ним состоялась в то время, когда я не жил. Это был совсем другой человек. Наверное, это были 30-е годы, теперь никак не определить, как в точности этого человека звали. Хотя я и знаю ряд имён, восстановить целостную картину довольно сложно.
  -Предмет - прибор?
  -Наверное.
  -Все в жизни от приборов, от машин.
  -Но увидеть это нельзя. Впрочем, если выбрать самые сложные дороги, то однажды все они выстроятся в набор концентрических кругов.
  -А где сейчас этот предмет?
  - Знать бы.
  -Но им кто-то владеет?
  -Владение может не нести никаких преимуществ. Человек должен ему понравиться. Это - маленький Дом, миниатюра.
  -Что же он даёт?
  -Он прорастает внутрь. После этого его ни чем не убить. Даже если бросить душу в адское пламя, она все равно выберется, а дом будет расти внутри.
  -Ты считаешь, что это что-то вроде бессмертия?
  -Но для чего-то это было нужно. В чем смысл?
  -Правильно.
  -Не знаю, - сказал я, - может быть, предмет попал к нам откуда-нибудь извне и имеет комплексную структуру. В одну сторону отросли одни Дома, в другую - вторые. Так же и третьи. Их очень много. Некоторые мы называем храмами. Вернее, это - их отростки.
  -Значит, предмет был один.
  -Я не знаю. Но что-то имело место, и все, кто соприкасались с ним, становились его частью. Но пока у меня нет ни сил ума, ни сведений, чтобы развить эту мысль. Я лишь пытаюсь сделать, нет, даже не шаги. Я пытаюсь об этом подумать. Так вернее. Ибо мысли человека не свободны. Они стеснены.
  -А у меня - нет, - заявила она.
  -Почему?
  -Разве ты не знаешь? Я свободна от всего этого.
  -Да, - согласился я, - тогда я поеду.
  -Приедешь?
  -Куда же я денусь? А что ты покупаешь?
  -Очень много продуктов. Я хочу завести птицу.
  -Какую птицу?
  -Я думала, что о птице можно спросить в офисе. Но потом, адские идеи меня оставили. Поэтому, самая обыкновенная.
  -Птиц продают в супермаркете?
  -Да.
  -Упакованных?
  -Нет, просто рядом отдел. Они бросаются в глаза.
  -Покупай.
  -Конечно.
  
  Десятый приехал спустя двадцать минут. В его планах было проскочить по горной дороге, чтобы где-то на пути, где-то за перевалом, показать мне что-то интересное.
  -Попьем чаю, - сказал он важно, - и поедем.
  -Попьем.
  -Сейчас я покажу тебе, как делают чай в Монголии.
  Пока он занимался, смешивая несмешиваемое, я приготовился. Не то, чтобы в этом приготовлении присутствовало некое действо, просто я случайно натолкнулся на записи Морены в обычной тетрадке. Лежали эти строки, притянутые бумагой, созданные умом, в шкафу, средь прочих вещей, и я их прочел. Странно, впрочем, все это было читать.
  
  
  1. Это - не конец жизни. Но начало ли? Нет, это просто иное, иная плоскость, если можно так сказать. Но буду ли я себя помнить? А, неважно, пусть бы и нет. Свадьба! Меня ждёт завтра - свадьба. Мой жених - самый прекрасный юноша на свете. То есть, конечно, свет тут ни при чём. Может, тьма? Да и она ни при чём... Осталась последняя ночь, и я, наконец-то, увижу Его. Даже не просто увижу, я соединюсь с Ним навсегда, на целую вечность...'
   2. Морена стояла в душе и мечтала. Её мысленному взору представилось лицо, худощавое, с чуть впалыми и очень бледными скулами, глубокими, почти прозрачными, глазами. Наяву они никогда не встречались, это было бы просто и невозможно, но она хорошо знала, как он выглядел. Она не могла сказать, откуда она это знала. Может быть, видела в снах, а может быть, тут имело место игра чистого воображения. Однако, внутренний голос настойчиво говорил ей об истинности возникающего перед глазами образа. Морена верила себе, как даже не верила прописному здравому смыслу. Впрочем, нельзя и не согласиться, что более глупо было бы представлять в качестве жениха убогую, зубастую (или же, наоборот, беззубую) старуху с косой, протягивающую к тебе похрустывающие костяшки отвратительных длинных пальцев. Это так, от эстетики некуда не деться ни в нашем мире, ни в наших мыслях. Но так оно и должно быть... Подставляя тело под струю воду, Морена испытывала очень легкое и радостное чувство, ей вовсе не хотелось умирать. Да она совсем и не думала о смерти. Это было странно хотя бы потому, что Смерть - было имя жениху.
   3. Так вот, Морена стояла в душе, она готовилась к венчальному обряду. Такое простое химическое вещество, как вода (Н2О), иногда очень помогает правильно настроиться. Не зря символический ряд воды в поэтике безмерно велик. Неожиданно поток её радостных мыслей был прерван весьма странным наблюдением. Она обнаружила на своём теле тонкие чёрные линии, как будто бы нанесённые волшебным невидимым маркером чьей-то таинственной рукой. Рисунок линий напоминал соты - множество смежных призматических шестигранников, приблизительно одинаковой величины и формы. Что бы это могло быть? Морене пришлось задуматься. Более того, непонятным ей способом в каждой из ячеек, как в зеркале, вдруг начал отражаться кусочек её прошлой жизни. Действо напоминало по сути показ слайдов. Но статичной или динамичной была картинка, да и картинка ли вообще, анализу не поддавалось. Скорее всего - нечто среднее, в природе не существующее, выходящее за пределы человеческого понимания. Это было словно перелистывание книги жизни, память о прошлых, забытых, грехах, ошибках. Акцент этих коротких 'видений' делался именно на то. Была ли Морена грешнее всех? Вряд ли. Хотя не исключено, что она была и великой грешницей, наподобие вавилонской блудницы или того хуже. Хотя бывает ли хуже, я не знаю. Но теперь ЕЁ (а не какую-то другую) избрали. Именно ей была оказана высокая честь, ни с чем несравнимая. И надо было оправдать доверие, надо было очень постараться быть достойной. Правда, ей не было поставлено ни одного условия, никто ни на чем не наставал и даже не делал полунамёков (жених был на редкость лоялен), но Морена знала, что всё равно надо поступать правильно: простить себя, отпустить, смыть и забыть. Иначе чувство собственного несовершенства омрачило бы свадьбу, сделало бы счастье неполным, ущербным, словно тающая луна. Свадьба со Смертью, видимо, требовала особой чистоты, как телесной, так и душевной. Это было знанием или же озарением всегда верной женской интуиции.
   4. С помощью воды, губки и мыла Морена тщательно отмывала каждый сантиметр, каждую клеточку (в буквальном смысле) своего тела. Картинки постепенно начали пропадать в тщательно, до блеска, отполированных ячейках, а линии стираться. Можно было бы предположить, что всё происходило только в её голове, если бы она отчетливо не видела себя как бы со стороны. Это была реальность, явь. Радость переполняла её всё больше и больше, радость лилась потоком, едва ли не более мощным и более физически ощутимым, чем струя воды из душа. Жизнь переставала наконец-то быть бессмысленной, как всегда казалось Морене. Свадьба приближалась, оправдывая пребывание в этой жизни и само её, жизни, существование. Смерть открывала новые горизонты. Смерть никогда не обманывает. 'Смерть есть любовь' - думала она, и ей хотелось петь.
  Мы выехали. Облака намыливали склоны, перемещались пеной и сидели на трассе, и большие машины, в особенности, автобусы, очень красиво выезжали из этого тумана. Обычный туман, наверное, хотя и является простой водой, все же приходится родственником тумана другого, тумана иного. Не так просто рассказать о природе, даже если она и находится вокруг тебя, а ты - ты кто-то другой в этом процессе.
  - Как ты думаешь? - спросил Десятый. - Может ли человек найти способ.
  -Способ? - осведомился я.
  -Способ жить. Вызов смерти - вещь практически невозможная. Ну мы не берем в расчет всякие поступки, которые таковыми не являются. Так считается среди людей. Например, человек часто прыгает с парашюта. Или он постоянно забирается на скалы. Говорят, это - вызов. Но это не так. Это - опасные углы функционирования. Я имею в виду другое. Я, например, беру свой паспорт и иду к людям, когда начинается их срок. Людям нет дела до того, каков мой разряд, они никогда не узнаю, что меня зовут Десятым. Я прихожу и зажигают свой фонарь. Я, говоря общим языком, вручаю человеку приглашение.
  -Человек об этом ничего не знает, - сказал я, - мне пришло в голову, что однажды там, там, где я работаю журналистом, я приду сам к себе с приглашением.
  -Зачем приходить?
  -Правильно. Я возьму листок и сам себе напишу - 'Уважаемый смертный....'
  -Но вы же женаты?
  -Да, - ответил я, - круговорот вещей в природе, - Я нашел записи Морены, в которых она сообщает какие-то подробности, и написаны они не от первого лица. Предположим, это - литературные особенности.
  -Я все же о том, - проговорил Десятый, - вызов смерти, как он выглядит? Есть технические тонкости. Это, как например, видеть в темноте. Здесь нельзя применить глобальные обобщения. Если у тебя нет техники для того, чтобы видеть в темноте, если ты не научился, то как же ты увидишь?
  - Никак, - согласился я.
  - Правильно. Значит, обобщения и ни к чему. Например, глупый, но многословный человек может сказать - философ слышит смерть по определению. Нет, не видел ни одного такого философа. Проходил мимо, стоял за спиной. То есть, я могу сказать, что все чувствуют, если я стою за спиной. Есть стандарт. Он зависит от настройки прибора 'Ожидания С', который расположен внутри, в голове, в душе. У него несколько ручек. Самая большая - это верньер. На нем несколько регулировок, и их лучше вообще не трогать, ибо данный аппарат можно настроить так, что человек и вовсе не умрёт. Когда смерть будет заходить к нему со спины, он будет оборачиваться и гнать её метлой. И что же делать? Приглашение не поступает. Свадьбы не будет. Принять человека так, без свадьбы. Правильно, вместо смерти, по идее, должно произойти иссыхание, словно бы ты - мумия фараона.
  -Но таких примеров не было, - сказал я.
  -Почему? Нет, были.
  -Я не слышал, - сказал я.
  Мы забрались на верхнюю точку перевала, но толку было мало. Туманы скрывали землю, бока гор и их поросль. Что касается вершин больших и невозможных, то таковых тут не было. Вокруг из тумана проглядывали фары. Словно глаза.
  -Должно быть, кто-то из них умрёт, - заметил я.
  -Туман, - ответил Десятый.
  - Это интересная задача. Победить смерть. Победить её конкретную. Неплохо бы знать, кто приходит к тебе конкретно. Например, ты. И человек, смотря на тебя, говорит - ага, у вас главный - некий Вартан. Передайте ему привет и наилучшие пожелания. Скажите ему, что на свадьбу идти я не хочу. Хочу оставаться холостым. Так, мол, и скажите. И что ты сделаешь? Десятый, ты знаешь, что делать?
  -Не знаю. Ведь все работает само по себе. Ну, вот этот приборчик, 'Ожидание С', он настроен уже с рождения. Я как-то не интересовался, кто за него отвечает.
  -Ты имеешь в виду, самое начало?
  -Конечно. Человек появляется и идет по земле. И там уже все накручено правильно, на шкале этой. Судьба? Как ты думаешь? Судьба - это что-то само по себе или человек? Я как-то подумал - ведь почему бы не быть такому Дому. Дом Судьбы.
  -Конечно, такой есть, - проговорил я.
  -Ты видел? Ты был там?
  -Нет. Черт, но я что-то об этом знаю. Нет, это не совсем, чтобы Дом. Это, конечно, Дом. Но он полностью заполнен аппаратурой. Что-то вроде АТС. Кругом стоят эти приборы. Такие, знаешь, очень большие, с кучей лампочек, и там никогда не разобраться. Один раз кто-то настроил, и все работает само по себе. Я думаю, не обязательно 'Ожидание С' настраивать. Можно и прямо там накрутить. Представь себе, проберешься ты туда и как понакрутишь.
  -Охрана не пустит.
  -Ну это частности. Охраны там нет, наверное. Есть места, куда не прийти. В офисе, скорее всего, сидит человек, которого так и зовут - Судьба. С ним, я думаю, можно выпить по коньяку. Сыграть в бильярд.
  -Так и зовут, Судьба?
  - Ну, допустим, Судьба, Александр. Александр Судьба. А ты его спрашиваешь, мол, посидим, выпьем по коньяку. Но он навряд ли все знает. Впрочем, нет. У него - вполне себе инженерная должность. Он может соображать во всех этих железках довольно неплохо. Но может и не соображать. Какая разница? Там наверняка есть еще люди, служащие. Хотя современные аппараты, они очень даже хорошо работают сами по себе. Я спрошу - слушай, Судьба, а если нам что-то накрутить? А зачем? И правильно. Верный ответ.
  - Вот, - сказал Десятый, - от том я и хотел рассказать. Ибо все в мире движется согласно правилам, но бывают и антагонисты. О них я и хотел рассказать.
  
  Мы приехали на турбазу, где имела место работающая автозаправка и пара кафе, где люди располагались вяло и удаленно, словно они являлись звездами на небосводе - разбросанными далеко, бесповоротно. Они тут словно замерли, словно бы впечатались в туман, представляя из себя узоры, замершие фрески. Музыка играла тихо и отстраненно. Самое главное, это то - как ты сам воспринимаешь данное место. Ты не можешь определить, кто на кого действует - ты на место это, или наоборот, потому что всё это - замысловатая игра сознания, его свойство. Люди его до сих пор не смогли разобрать по полочкам. Дело это непобедимое. Наверное, у человека несколько завышенный взгляд на самого себя.
  Десятый рассказал мне о смертях-антагонистах.
  -Это было здесь, на этой базе, не так давно, - говорил он.
  Мы заказали немного кофе и сладостей. Люди-тени, люди-блики, люди-шары или как-нибудь иначе прибывали и убывали, приезжали и уезжали машины. Данное заведение обслуживало всех желающих, кто проскальзывал вдоль этих вещей на пути к своим или чужим целям, вещам, предметам, обладаниям.
  - Однажды здесь проводился съезд, - сказал Десятый, - съезд какой-то секты. Сюда-то она и прибыла. Но до меня загадка до сих пор. Если честно, я не знаю, он или она. Потому что существительное смерть - женского пола, и люди так и думаю. Хотя у нас, если разобраться, работают одни мужики, а Морена - она все ж прежде всего жена тебе. Хотя, конечно, во вторичных подразделениях много разных ребят, и девочки, и мальчики, но это лично меня мало касается. Смею предположить, что антагонисты появляются из-за определенных перверсий. Например, ты - Смерть, и ты попал под действие атомного взрыва, тебя переплавило, а Судьба вдруг заметил твою ячейку посреди своего отдела. И в то же время, где-нибудь в аду, на почтовом отделении, там у антагониста есть ящичек. И не поймешь, кто он есть? Демон? Но вряд ли. Видимо, определить это можно только так, и именно так я и сделал.
  Так вот, если тебе интересна моя земная жизнь, то я работаю следователем. Может быть, и сейчас я предстаю перед тобой именно как следователь. Хотя ты скажешь - мол, странно это. Плоскости пересеклись. Но кому какое дело? Пересеклись, и хорошо. Этого всё равно никто не видит, и нет никаких судей. Так вот, я ехал по тому же шоссе, и стояло раннее утро, и я искал одного человека, который убивал на шоссе. Но я не мог назвать его обычным маньяком, потому что это был именно тот, о ком и идёт речь. Да, но Смерть - это должность. Он же действовал, словно какой-то взбесившийся зверь, и здесь я уже и не смотрел на то, что я - следователь. С точки зрения рационализма, мне не стоило подскакивать и искать тот вид смерти, который и не должен существовать. Откуда я знаю? Может быть, и это - нечто закономерное. Но как представителей силовых органов, я не мог игнорировать столь очевидного преступника. Это моя обязанность. Но ты скажешь - я позволил себе смешать высокие и низкое. Жизнь и Смерть. Да, я их правда смешал. Но кто запретит? Кто увидит? Мне никто не говорил, что так делать нельзя, я ни в каком журнале не расписывался, значит, я имею права.
  И вот, я ехал по шоссе, потому что преследовал его. Он мог двигаться и далеко впереди меня, но идти по следу - это занятие отчасти на уровне медитации. Даже если вы ищете зверя, который находится на другой стороне земного шара, то и в этом случае вы идёте по следу. Но - не Смерть. Нет. Я искал его в качестве следователя. Это была еще там, - и показал рукой, - не доезжая до этой турбазы. Я встретил автомобиль, у которого заглох двигатель, и в нем находилась семья из четырех человек. Мне тут стало ясно, что стоят тут они не просто так. С гор сползает тяжелые массы туманов, и это - одежда зла. Она захватывает жертв, показывая Тому, кто идёт. Туманы-стукачи докладывают. Тогда он выезжает, чтобы убить всех. Я представил себе, как они шипели, туманы, как они составляли свои ментальные записки - иди, иди скорей, они здесь. И уже они , чем-то зараженные, выделяли вещество смерти. Потому что об этом веществе и пойдет речь. Если вы живете, то есть, идете по дороге своей, бежите по гаревой дорожке через время, то никакого такого вещества. А появляется она, быть может, только за полгода. И существует и практика такая - если вещество это чувствовать, то его можно разбавлять разными другими ментальными реактивами, и тогда за просто так вам не умереть. Тогда, быть, может, вы вообще не умрете. Но это в теории. Но когда смерть близка, вещество это сконцентрировано, оно вызывает беспокойство. Животные чувствуют его особенно.
  -Едем, - сказал я, показав удостоверение, - вашу машину придется на время оставить.
  И мы двинулись. Туман этот, хотя и самый обычный, но все же нёс в себе следы и тумана большого и глобального. Тут в помощь мне был дождь. Капли стекали по лобовому стеклу, и я видел его портрет, и он как будто обнаруживался на ближайшей заправке, до которой в тот момент было всего несколько километров. Поэтому, подъехав, я оставил машину в стороне, а сам пошел в сторону здания, которое состояло из пристроенного кафе, магазина, кассы и пункта автосервиса, на одну машину. Я не собирался играть. За пару метров от этого кафе, от дверей, мне стало ясно, что здесь происходит сходняк посвященных, и что я не смогу их задержать, так как у меня нет улик, но часть жертв лежит именно но них. Но нельзя было сказать, чтобы это была свита. Я думаю, это - сопутствующие существа. Наподобие каких-то тел-спутников у крупного астероида, который, сорвавшись, направляется к солнцу.
  Ты спросишь меня, почему я их всех убил? Потому что у меня не было никакого выбора. Все они работали в полиции. Ездили по дороге, убивали и грабили, автомобили продавали. Они меня знали, это я их как будто не знал. Мысль разделаться со мной возникла сразу же, как только я их увидел. Но они не подумали, что я не буду действовать по правилам. Но правильно, как им догадаться, что я - Смерть, пусть и не верховная. Я воспользовался идее о замедлении времени. Ты словно даёшь ему щелчок по лбу. Оно отзывается. Просыпается. На какое-то мгновение время перед тобой застывает, и соперник ничего не успевает сделать.
  Я достал пистолет и всех убил. После чего мы продолжили мы могли вернуться на прежнее место, к машине, и я пожелал неизвестной семье счастливого пути. Вещество смерти в тумане к тому моменту почти рассеялось. Я двигался сюда, на эту базу, где некогда в прошлом был съезд, и где Он появился. Он был среди толпы. В роли учителя был кто-то другой. Его задачей была игра.
  -Игра? - спросил я.
  -Да. Игра.
  -Игра со смертью? Но зачем Ему?
  -Ну, может, он мутант.
  -Но ты в итоге его убил?
  -Нет. Я его не убил. В том-то и дело. Наверное, он отправился в другую страну.
  -Это меняет дело.
  -Нет, это ровным счетом ничего не меняет. Он убежал, чтобы не стоять у меня на пути. Но я еще долго не мог сообразить - испугался ли он меня, почуял ли опасность? Ведь мы были вправе его ликвидировать в рамках нашего отдела.
  -Вполне, - сказал я, - и было бы вполне разумно послать агента на его поиски.
  - Так вот, это было за год до того, как я сюда приехал, а значит, два года назад. Он использует концентрированную смесь. Это нечто вроде инъекции. Но на физическом уровне никакого вещества нет. Это - ментальное поле. Нужно сделать прививку веществом смерти. При чем, оно подвержено модуляции определенного рода. Конец ждет жертву вскоре. И это будет нечто необыкновенное, нечто жуткое и пафосное. Все это производится для зрителей. Кто они, эти зрители, я не знаю. Но ведь совсем перед этим я застрелил участников этого адского коллектива. Я думаю, зрителей больше. Не будет же Он смотреть на все это сам. То есть, он мог бы и сам смотреть, но рассматривая волны, я обнаружил некую трансляции в области, сфере. И я увидел целую группу людей. Может быть, наше мутированное создание существует в не единственном числе, и они там собираются, а вместе с ними - сподвижники, всякая мелкая сошка, и они смотрят на всякую отдельную пафосную смерть и ставят баллы. Кто умер лучше? Ведётся рейтинг. Чем хуже, тем лучше.
  - Мы до такого не додумались, - сказал я, - но ты уверен, что наш Дом - главный?
  - Конечно.
  -Может быть, он - параллельный?
  -Кто узнает.
  - Если назначить комиссию? - произнес я.
  -Комиссия. Правильно. Мы служим, но никакой научной работы не ведем. Нам кажется, что всё и так известно. На самом деле, все эти параллельные направления - они совершенно враждебны, еще более враждебны друг к другу, чем чистая обобщенная смерть - человеку. Так вот, я видел, как они сидят перед огромным экраном в кинозале и смотрят, как альпинисты поднимаются на скалу. Вот они делают привал. Устраивают ночевку прямо на стене. В этот момент происходит пожар. Не знаю, что приводит к нему, и почему альпинисты сгорают раньше, нежели канаты. Должно быть, субстанция смерти усиливает некую природную аномалию. Может быть, шаровая молния. Альпинисты кричат, кричат, но спасения нет. Смерть мучительна, медленна. Зрители наслаждаются сполна.
  И вот, все, кто был на этом съезде, все эти сектанты, они и были там заражены одномоментно. Впрочем, кое-что случилось и там. А именно - один человек, ощутив зов этого вещества, взял большой топор. Взял он его с пожарного щита. Взял он там также багор и ведро, чтобы туда складывать куски тел. Когда стемнело, он принялся ходить по турбазе и убивать. В итоге, он разделался с семерыми, а на восьмом вышла заминка, потенциальная жертва дала отпор. Маньяка связали и вызвали полицию. Впрочем, маньяк развязался и засел в горах, и вскоре пришлось вызывать и специальную группу. Они облазили тут все окрестности, пытаясь схватить захваченного бесом человека. Сделано это было вскоре.
  Когда я приехал, там было уже немало сотрудников. Но там был и Он. Я видел Его среди прочих участников всей этой котовасии.
  - Хочешь сыграть? - спросил он.
  - Я имею право задержать тебя, хотя бы, как свидетеля, - ответил я.
  -Тебе это нужно? Сыграй.
  После чего я уже не видел. Но с того момента трансляции усилились. Многие смерти, которые можно было наблюдать на этом экране, нельзя было чем-то подтвердить. Они происходили в разных частях света, а также - в разное время, сам же экран, должно быть, находился в их Доме. Но, впрочем, можно называть его и кинотеатром, если так лучше. Так вот, это было два года назад. Но спустя год я приехал сюда, так как в этом кафе собрались отмечать какой-то свой праздник ребята из специального отдела. Именно они приезжали сюда для отлова сошедшего с ума парня.
  - И Он прибыл? - осведомился я.
  - Конечно. Старое привело его.
  -Сегодня тот самый день?
  -Тот самый.
  -И Он приедет?
  -Нет. Я взял над ним верх, хотя и ни задержал, ни убил его. Потому, это - не его территория. Здесь все как у животных. Конечно, территорию можно попытаться и отвоевать. Но не в этом случае. Он будет иметь дело не с конкретной смертью, но с целым Домом. Стоит ли так поступать? Ведь антагонист, судя по всему, находится вне закона по всем статьям.
  Но, заметь, год назад он меня поджидал. Может быть, он хотел поймать тут всех, используя сеть ловца. Это штука, которая цепляется к тебе шипами. Каждая отдельная веревка изготовлена из металла. Хотя и нельзя сказать просто так, что металл этот материален. Шипы изготовлены на такой манер, что если они тебя зацепят, то никогда не отпустят. Должно быть, это его основное оружие. При этом, заметь, речь снова не идет о смерти, как о назначенном тебе часе. Это нечто внеуровневое. И если тебя поймают, то, может быть, не будет конца, будет какое-то вечное мучение. Словом, он меня зацепил этот сетью и принялся тащить. В этот момент я понял, что мне никогда с ним справиться. Во всяком случае, простой человек, будучи пойманным, из сети ловца никогда не выбирался. Я не спорю, может быть, и само понятие это появились по причина бытия данного существа, смерти-антагониста. Но кто бы смог описать его? Только тот, кто мог противопоставить ему что-то.
  -Святой?
  -Наверное. Ведь мы не рассматриваем духовную область.
  -Но как же? Смерть и Бог.
  -Смерть запрограммирована, - сказал Десятый, - даже на генетическом уровне. Есть кодировка внутри клеток. Иначе организм будет жить вечно, пока совсем уж не износится. Если отключить эту кодировку, физический уровень смерти исчезнет. Но, раз есть низкоуровневое программирование, то мы представляем какой-то другой предел. Словом, я его обманул. Он не знал, что я умею манипулировать временем. Это особенность всех работников нашего офиса. Я сократил расстояние и внезапно оказался прямо перед его лицом. Я его ударил пальцами в глаза. Он потерялся. С трудом я освободился от сети. У меня возникла мысль задержать его и привезти в офис для разбирательств. Но в диапазоне человеческого мировосприятия он выглядел просто подозрительным типом. И он сбежал.
  -Как же?
  -Нельзя же играть две роли одновременно.
  -Нельзя?
  -А ты как думаешь.
  -Можно, - сказал я, - ты же сам знаешь, Десятый. Нигде не написано, что нельзя. Я недавно был на улице Зеленых Домов. Ты знаешь, я подумал, что Дом - это просто регистр. Видишь, существует унификация. Если мы посмотрим на нашу планеты с расстояния, например, Нептуна, она будет представлять из себя абсолютную песчинку. Система жестока. Дом - регистр. Допустим, миллион больших регистров - миллион домов. Но это я лишь допускаю это. На улице Зеленых Домов было что-то, связанное с моей жизнью. Там я встретил мужчину, очень академического, в шляпе. Он представлялся всем моим именем. Но это не моё имя. Это человек умер, а мы знаем, что детальная, линейная, реинкарнация не существует. Всякий индивид, который что-то помнит - это некоторое нарушение процесса.
  - Можно, значит, - сказал Десятый.
  -Хороший кофе.
  -Хороший. Но ты можешь заказать коньяку. Ты не за рулем.
  -Правильно. Надо соблюдать закон. Но ты знаешь, ведь и персонажи куда-то попадают. Например, я видел один персонаж, из Достоевского. Понятное дело, что в природе такого человека и быть не могло. Если прототип, то это другое. Да, но персонаж работает на фабрике изготовления дополнительных знаков для космонавтов.
  -А что это?
  -Это такая штука. Дежурные знаки. Поднимаясь в космос, человек покидает контур. Чтобы сохранилась связь, делают знаки, при чем, для изготовления задействуют чистые алмазы.
  
  Солнца в тот день так и не наметилось. Туманы не отпустили его. Поймав однажды, они держат светило, заботливо и крепко. Взамен ему пришли тучи. У них - свои подразделения, свои отряды, свои командиры. Какой-нибудь сержант кричит - солдаты, в бой. И идут они. Сначала, конечно, разведка. Куда ж без неё. Тучи то мелкие, пузырчатые. А могут и так пойти, сразу же, большими силами, ничего не боясь. Правильно, солнце ж захвачено. Бояться нечего. Никакого наказания. И вот, несут дождь. Вернее, так. Кричат:
  -Несите! Несите!
  И несут.
  И когда мы выходили из этого заведения, его как раз принесли. Сначала - мелкий, сито для муки высшего качества. Крупняк не проходит. А потом мы сели в машину, и дождь выстрелил. Представляю, как они там радовались, все эти сержанты и рядовые. Нападение, победа. Плацдарм захвачен. Все пространство от перевала до перевала - одна сплошная территория дождя.
  Мы двинулись дальше. Десятый намеревался купить оборудование для подводного плавания. Он в этом не разбирается. Я также не разбираюсь, но там у меня работает один товарищ. Он соображает в этом.
  -Значит, ты - серьезный следователь, - сказал я.
  -Да, - ответил Десятый.
  -Ты подаешь интересный предмет. Пересечение сфер. Но, может быть, это ты один такой?
  -Да. Я - синтетическая личность. У меня не было прошлой жизни. Значит, и кармы никакой нет. Раз я здесь, то я - тот же самый работник Дома. Сначала я и не осознавал этого.
  Дождь исполнял первый раунд - это когда бросаются вперед и молотят соперника изо всех сил. Но я люблю дождь - он меняет дислокацию энергетических потоков, эфир как-то особенно закрыт, ты словно бы находишься под колпаков, и это в некоторой степени забавляет.
  Я позвонил Морене.
  - Ты читал мои записи? - спросил я.
  -Да.
  -Это не совсем мои. Может быть, где-то живёт мой двойник.
  -Ты так думаешь?
  -Да. Я видела эту Морену со стороны.
  -Хорошо. Что ты делаешь?
  -Смотрю телевизор.
  -Хочешь, я что-нибудь куплю.
  -Купи бук-ридер.
  
  
  
  
  
  
  Часть 2
  
  
  
  
  Концепции
  
  
  
  
  
  
  Я размышлял о поэтах, которые знали о существовании мирового дождя - и это явление напоминало бы большую книгу, где каждая страница означала бы отдельно взятое бытие. Шансов перейти с одной страницы на другую нет. Поэт как создатель ритмов, или же вообще - учетчик собственных страстей - может быть вполне интересным литератором, но, если он не бросает вызов, то его путь, по сути, напрасен. Вы спросите - кому он должен бросить вызов, да и что же такое мировой дождь, о котором я начал говорить в начале главы. Так вот - если почти на всех страницах идет дождь, то можно обойтись без дальнейших пояснений, но искать остров в этой бесконечной очереди аналогичных частностей не так уж просто. Но что мы знаем про периоды Потопа?
  Поэт взял шпагу, чтобы сделать прокол в ткани замысла. Оттуда потекла вода - дождь шел и в параллельном мире. Он был недоволен, потому что оттуда никто не отвечал, тикали часики, отматывая время по направлению к смерти.
  - О вы, часы! - он сделал выпад, уничтожив их.
  Это был механический образец, а пружины, как мы знаем, обладают пророческими свойствами. Это был грех. Электронные часы не могли наказать поэта, но......
  
  Мы обращаемся к Рубину Шатинбану, чтобы понять, куда нам дальше двигаться:
  
  
  
  * * *
  
  Любая монета хорошо отображает возможности - одна сторона, другая сторона, номинал или герб, аверс или реверс, а что до третьей стороны, то она может понадобится лишь в случае необходимости сложных вычислений.
  Никто, совершенно никто, не знает, что цыгане появились по воле Улья, но, так как никто не имеет никакого понятия, что такое Улей, то мне придется сделать краткую зарисовку в словах.
  Однако, прежде надо описать случаи встречи людей со смертью, но именно такие случаи, когда смерть имела человеческое обличье. Первая история касается шахтеров, которые, пробивая горные породы, набрели на нишу - в свете фонарей они увидели костяного человека, скелета в обличье мушкетера. Незнакомец позитивно щелкнул зубами, приглашая шахтеров продолжить движение - тут предположительно имеет место усиленный характер явления, за чем могут последовать перверсивные светопреставления. А именно - даже если тела шахтеров были извлечены на поверхность, возник прецедент второй жизни, жизни в смерти. Этих шахтеров постоянно кто-то встречает в каменоломнях и поныне.
  
  
  
  * * *
  
  Именные концепты. Сергей Смерть - смерть на коне. Он путешествует с кошкой по имени Чойс. Хотя, Чойс далеко не всегда осязаем в диапазоне зрения. В наше скупое на вдохновение время конь заправляется бензином наряду с автомобилями. Моровой дождь - это явление, наблюдаемое в промежутках между отдельно взятыми страницами мира - именно этот дождь и помогает Сергею Смерть поглощать большие расстояние, и именно потому он всегда носит плащ. Впрочем, что делает Чойс в ходе таких путешествий, сидит ли она на голове или предпочитает прятаться под полы плаща, мы не знаем.
  О наивности гордыни мы хорошо знаем на словах, но практическое, всеобъемлющее, понимание редко к кому приходит. Сергей проводит опыты, хотя его и нельзя назвать большим экспериментатором. Скорее всего, это - поэтика мирового дождя. В невыразимости ее кроется печаль идеального художника, вследствие чего происходит наказание глупцов наиболее вспененной тщеты - а мы знаем, что таковыми часто являются люди творчества или представители власти. Вы удивитесь на счет первого, но уверяю вас, даже путешествие на другую планету не столь занимательно, как вояж по чужим головам.
  Прекрасное не всегда прекрасно. Зло ядовито, но, порою, правдиво - но надо четко различать Зло Высокое и Зло Паразитическое.
  Друг Сергея Смерть - дядюшка Пургаторий. Друг коня Сергея Смерть - конь Дядюшки Пургатория. Когда два коня встречаются, они подают друг другу копыта.
  Чойс, кошка, обычно с головы Сергея Смерть не слезает, но не всякий может узреть ее присутствие.
  
  
  
  * * *
  
  
  Когда Иван Чуйков умер, он был нанят в службу смерти. Процесс смерти выглядел так: сначала он совершенно не сообразил, что его тело прекратило функционировать. Он разговаривал с родными, даже и не замечая, что ему никто не отвечает. Возможно, ответы и имели место, но наука о послесмертных фантомах людям неизвестна. Ее знают лишь астральные доктора, которые, зная свое место, никогда не покидают свой меридиан. Иван даже ходил в магазин, встречая там знакомых. Он купил ужин, он ужинал со всей семьей, а когда оказалось, что вокруг слишком много людей, он все равно не понимал значение всей этой похоронной суеты. Демон, призванный отвечать за дальнейшую транспортировку души носит наименование Носик. Собственно, эта сущность имеет нос - всем носам нос, почти, что хобот, но передвигается на двух ногах и потому похожа на человечка.
  Носик отвел Ивана к Началу.
  Обычно ментальные доктора хорошо знают всю детальную реализацию этих процессов. Возможно, кому-то посчастливилось встреть Сергея Смерть, когда он просто вошел в бар, чтобы помечтать о Баре на Краю Света, и он рассказал вам базовые основы движения души после смерти - он самого начала, до Конвейера, по всем этапам, до самого дня, где завершается архивация, и где душу, очевидно, пустят по каналу назад, а может быть, она отправится на корм.
  Находясь в Начале, Иван увидел целую толпу. Иногда толпа формирует Очередь, но глазам Ивана это предстало так, словно люди собрались на какой-то праздник. Скорбь не наблюдалась. Некоторые люди даже знакомились друг с другом. Продвигаясь вперед, он входили в реку, но река та была из тумана, и она стирала память. К середине реки люди расставались со всеми приобретенными ими за жизнь знаниями. Перед лицом Середины Реки, все теряло смысл. Разговоры о смысле цивилизационного прогресса напрочь теряются при взгляде сверху - точно так же смотря мы на муравьем, тщась понять - стоит ли что-то понимать в этом торжестве биологического минимализма - ты выглядели столпами знания.
  Не добравшись до Середины здания, Иван вдруг оказался в холле гостницы.
  - Я что, умер? - вдруг спросил он сам у себя.
  Тут, в холле, находился он чуть ли не целую вечность - за окном ездили машины, в гостиницу периодически кто-то заходил. Наконец, незнакомец, холёный и профессорский, с лицом профессионального игрока в лукавство, подсел к нему и произнес:
  - Извините, Иван, я задержался. Расстояния в наших мирах не линейны. Вы знаете, кто я такой?
  - Нет, - ответил Иван.
  - Я - Смерть высшего уровня, начальник отдела. Вы здесь, потому что вы приняты в наше подразделение. Вы можете оставить себе свое предыдущее имя, но можете выбрать также и из списка.
  Для живых Иван был предметом воспоминаний и слезы, скупеющей год от года, но для него лишь все начиналось. Как долго продолжается служба в отделе Смерти? Нет, я напрасно задал этот вопрос, потому что и сам никогда не знал на него ответа. Проясняя данную тему, скажу, что, даже если вы и на рядовой должности, вы не занимаетесь мелкими делами, какие поручены таким демонам, как Носики. Образ Носика человек чувствует загодя, если у него есть такие способности. Человек становится тревожен. Ему снятся странные сны. Некоторые заявляют: чую, смерь близка. Люди с поэтическим даром усиливают краски грусти, и они все сильнее от стиха к стиху, от песне к песне. Вы, должно быть, ничего не поняли - они чувствуют, что за ними ходит Носик, хотя, конечно же, не могут дать определения своим чувствам.
  А Иван Чуйков был, прежде всего, секретарем, и главной его работой была работа с архивами, а если бы знали, как работают такие архивы, вы бы взялись за голову. Мы ведь не берем миры вне социума. О других цивилизациях сведений у нас нет (на самом деле это не так, но это не касается данного рассказа, и мы будем делать, что утверждение справедливо). Итак, архив. Работник имеет в своем распоряжении всю информацию, что проходила через исторический участок за минуту, секунду, миллисекунду, включая и колоссальный тоннаж мысли. Количество визуальной информации, которую прогоняет через себя отдельно взятый индивид, велико - руками все это не собрать, а потому, нужно следить, как работают, перебирая практически каждый бит информации, маленькие смоляные черти.
  Работа была монотонной, а потому, периодически Иван делал информационные экскурсии. Это значит, что он мог попасть в компиляцию любого момента времени, глазами уже любого отжившего индивида и там прогуляться. Здесь он просматривал цепочки. Например, он встретил самого себя в прошлой жизни, который жил в Индии. Он понимал, что информационная среда с легкостью производит инсценировки такого плана, однако, все это выглядело весьма комфортно.
  В его отделе был начальник, а также и над ним был начальник, подчинялись они существу из тени, без лица, но и над тем был начальник, который любил устраивать корпоративные вечеринки, которые Ивану понравились. Начальника звали Алехандро Вартаном. Он любил приглашать на такие мероприятия разнообразных музыкантов, как живых, таки мертвых.
  - Хотя Iron Maiden еще живы, но они были тут не раз, - пояснил он Ивану, - как это делается? Во сне, разумеется. Сон - великое дело.
  Джимми Хендрикс Ивану совершенно не понравился, но, впрочем, говорили, что это - не сам Джимми, его тень, ее слабо просветили, и не было необходимой энергии. Были напитки. Хорошо. Из неизвестных артистов Ивану понравился музыкальный скелет - это была экспериментальная фехтовальная смерть, должность которой давно упразднилась, и, мечтая о былом, она проникала в головы живых людей ночью, чтобы создать судорожный аналоговый шепот.
  Иногда проводились вебинары, а до того, Ивану мало, что было известно о структуре миров дна, и далее - ниже дна, без дна, с обратной стороны от дна. Главный интерес представляли дома демонов. Сам по себе дом демона - это место, которое спрятано в бесконечных лабиринтах энергетической системы, при этом, тут есть и ныне служащие, и отслужившие персоналии, также и деграданты и даже забытые всеми сущности - при этом, у всякого демона в один момент может быть несколько жизней. Например, в одном месте он - человек, и одновременно, он заседает в суде где-то на глубине 12 тыс. метров, но также он и живет в Улье.
  - Что такое Улей? - спросил Иван и не получил ответа.
  В ходе другого вебинара Иван узнал, что он и сам рано или поздно может переопределиться в другой сорт материи и даже отыскать себе дом, но делать он это должен самостоятельно, если только его куда-нибудь не наймут и не выдадут соответствующее жилье, но на все это требуется время, и, возможно, ему нужно будет пройти курсы обучения более серьезного характера.
  Секретарская работа - не самая интересная. Однажды Ивана пригласили на акцию - нужно было охранять покои Ментального Доктора в тот момент, когда он пытался вылечить некоего человека без имени, но с номером (говоря человек, надо уточнить - это все же душа, а не существо с двумя ногами, хотя нельзя взять и сказать все прямо в лоб - душа. Все сложнее). Ментальный Доктор лечил, кто застрял, а именно - когда за ним пришел Носик, он сбежал, остался бродить в виде призрака и теперь неприкаянно бродил. Доктор клал больного на кушетку.
  - Скажите А.
  - А.
  - Можете прочитать мне последний алфавит?
  И так далее. Иван сидел на улице, так как клиника находилась в подвале. Парень по имени Икс Дельта (при жизни он был рэппером, да так им и остался), сказал Ивану:
  - Они (застрявшие души) могут рано или поздно подвергнуться внешней демонизации. Это даже хуже, чем быть какой-нибудь адской тварью. Тебе постоянно требуется питание, и ты его ищешь где попало.
  Оказалось, что 451, а лечили душу с таким именем, был в Улье.
  - Если бы вы были чистым демоном, я бы ничем не мог вам помочь, - сказал Доктор.
  - Я не знаю, что такое Улей, - сказал Иван.
  - Я могу только сказать, что он находится не здесь. Улей - там живут..... Там просто кто-то живет. Иногда они прилетают к нам, одни развлекаются, другие занимаются неподобием, но они хорошо скрывают свою деятельность. Но большего я не знаю.
  
  
  
  * * *
  
  Алехандро Вартан был приглашен на службу во сне, что является самой обычной практикой. Служба эта вовсе не являлась пожизненной. Однажды вышло так, что освободилась вакантная должность, и Алехандро оказался в помещении, которое являло собой рабочий кабинет сущности высокого, хотя и темного, звания, и на первый взгляд оно воспринималось не иначе, как Дьявол, а потому, Алехандро еще долго не мог понять, что есть Дьявол, а что - Смерть, тем более, Смерть-Директор. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что и то, и другое - должности, а вовсе не определение формы материи, а уж как критерии попадания в данной кресло совершенно различные, кроме того, на должности Дьявола может работать сразу несколько человек, но сама личность - единая, совокупная, и может показаться, что Дьявол забрал души, но это не так, потому что акты экзорцизма связаны обычно с изгнанием сущностей-друзей и их отростков. Да, это большая отдельная тема. Почти все друзья были выведены еще египетскими жрецами с различными целями, с тех пор колдуны передают их из руки в руки, хотя, процесс это давно вышел из под контроля, и отдельные друзья образовали гигантские энергососущие кластеры, по сути, отдельно взятые ады.
  Отсюда и проистекает понятие Иррегулярных чертей и многочисленности адов, и даже множественности Сатаны, что является правдой - потому что в отдельно взятом кластере может быть свой Сатана? Запутанно? Весьма. Должность же Дьявола была определена еще в самом начале замысла, и это - системообразующая должность.
  Так как, а я об этом только что сказал, в этом кресле работает не один человек, у Алехандро было ограниченное число часов. В роли Смерти-Директора он проработал всего год. Имя следующего преемника же может звучать точно так же - Алехандро Вартан. Запутались? Я и сам запутался.
  
  
  
  
  * * *
  
  Тайная организация неумирающих появилась в Венеции, в 14-м веке, но, если разобраться, у человека не достает знаний, чтобы сотворить подобное, а значит, здесь были задействованы силы другого характера, а именно - участников организации следует отнести к кому-то еще. Кто эти 'кто-то еще?'
  
  
  
  
  
  
  
  
  Дом жизни
  
  
  
  Это был путь, набор векторов, множество кривых, множество параллельных, и в мире не было ни единого знатока этих направлений. Сколько бы я ни пытался найти образы для сравнения, мне приходила на ум ничтожность маленькой щепки в большом море. Как всегда, мне вспоминались космические аппараты 'Вояджер', ситуация с которыми до сих пор не ясна - покинули ли они границы Солнечной Системы или нет.
  Я шел в сторону Дома Жизни, до сих пор не имея никакого представления о его сути. Высказывание Эмиля Дюркгейма - сознание - плохой судья того, что происходит в глубине бытия, потому что оно туда не проникает - основано на работе пера с бумагой. Я был сильней. Я встретил Ивана.
  - Получил твое письмо, - сказал он.
  - Да, письмо на бумаге, - ответил я.
  - Ты был уверен, что существуют места, куда доходят только бумажные письма.
  - Бумажные письма приходят даже в преисподнюю. А вот дозвониться туда нельзя. Ты говорил мне, что готов присоединиться к моим поискам Дома Жизни.
  - Да. И я уже сделал это.
  Иван - профессиональный турист, он всегда хорошо экипирован. Он готов ко всему.
  Мы сидели на автовокзале в месте, которого не было на обычных картах. Я вспоминал, что собираясь в Козлово в первый раз, я не знал, куда я двигаюсь. Подошёл автобус. Погода двигалась к дождям. Горы, что были у нас на пути, были характерны и темны.
  С точки зрения Макро-Зрителя, что такое горы? По сути, вы можете быть таким же зрителем, глядя на спутниковую карту. Однако, никто не учитывает фактор духов леса и ущелий, а также прочих существ, чаще невидимых, которых в тех местах видимо-невидимо. Даже не чувствительный человек понимает, что с горами что-то не так, а тут еще и автобус. И вот думаю я - как же выразить автобусную силу? Взяв телефон, я отыскал стихотворение Набокова и дал почитать его Ивану.
  
  
   Расшатывая сумрак бурый
   огнями, жестяным горбом,
   на шинах из слоновой шкуры
   гремящий прокатился дом.
  
   И вслед качнувшейся громаде,
   как бы подхвачен темнотой,
   я кинулся и вспрыгнул сзади,
   и взмыл по лестнице витой.
  
   И там, придерживая шляпу,
   в свистящей сырости ночной
   я видел: выбросила лапу
   и скрылась ветка надо мной.
  
   И вспомнил допотопный ужас,
   бег, топот, выгибы клыков...
   Пускай в гранатовые лужи
   стекают стекла кабаков,
  
   - пожарище тысячелетий,
   душа дремучая моя,
   отдай же мне огонь и ветер,
   грома иного бытия!
  
   Когда я легкий, низколобый
   на ветке повисал один
   над обезумевшею злобой
   бегущих мамонтовых спин.
  
  - А ты пишешь стихи? - спросил Иван.
  Я задумался и не знал, что ответить. Волшебство начинается с, собственно, Magic Bus, но далее пути расходятся. Я надеялся, что мы сели именно на тот автобус, который с легкостью превращает в условность пространственно-временной континуум.
  - 65 гигабайте музыки, - сказал Иван.
  - Что слушаешь?
  - Олдтаймеров. Но мне нравятся 80-е. У меня есть товарищ, у него жуткая коллекция, но я во все это не врываюсь. Нужно иметь особенные мозги, чтобы, не зная языка, слушать Тома Вейтса. Правда. Слушаю WASP. Это по мне. Crimson Idol. Кстати, Restless Gipsy.
  - Вообще, ты в курсе, что цыгане появились не от людей? - спросил я. - Рубин Шатинбан. Словом, в главе, которая была исключена из книги по просьбе правообладателя, все это и рассказывается. Поверить в это сложно, но если взять за факт, что они шли в тумане на протяжении веков, то все может быть. Да обычный человек и не может попасть в этот туман. Я потом тебе расскажу. Сейчас я хочу дочитать интересную статью.
  Автобусы я люблю в лупатой конфигурации, но сейчас в них больше удобств, и это подкупает. Двигаясь на своем личном авто, вы вряд ли получите необходимый вектор, хотя на своей машине ехать удобнее.
  Мы пришли в поселок, в котором почти ничего не было, кроме частного пансионата и построек, которые сопровождали его стояние на берегу моря. Сам пансионат был сделан довольно иррационально - он был как будто прикручен к скале, а параллельная с ним гора, более низкая, образовывала каёмку внутреннего двора. Этажи, начиная со второго, были выше этой горки и словно бы нависали над морем. Так образовывалась некая раковина, внутри которой стояло несколько автомобилей, там же - какая-та местная закусочная, и рядом - павильон. Всё это было очень компактно, очень сжато.
  Музыка еще играла. Я представлял себя одним из племени древних цыган, которые потерялись во времени на долгие века.
  
  Move too fast no never hold me down
  Catch me if you really think you can
  Feel my touch, two lovers, cry that sound
  Never ever knowing who I am
  
  -Здравствуйте, - сказал Иван, - у вас можно пообедать?
  Удивительно, но мы сразу же попали на хозяина. Он мне сразу не понравился. Словно бы душа у него была пыльная, и он её не протирал и не собирался. Он был худощав и светел, и в голове этот свет отзывался странными мыслями. Впрочем, я был настроен прогрессивно, и море продолжало светиться в моей голове.
  -Да, - сказал он, -в принципе.
  -Иван, - сказал Иван.
  -Иван приехал из-за границы, поэтому, он не везде ориентируется, - сказал я, - он может задавать странные вопросы и казаться наивным. Для него вполне нормально, что пообедать можно едва ли не в каждом доме.
  -Меня зовут Геннадий, - ответил хозяин, - пообедать можно. У меня только начинается сезон, и первых посетителей я ожидаю только на следующей неделе. Если вы путешествуете, можете остановится у меня.
  -Нет, хотя бы - небольшой обед.
  На этом и сошлись. Геннадий позвал дежурного работника, который и послужил нам и поваром, и барменом. Мы сидели в пустом кафе, разбавленном звуком телевизора, прикрепленного к стене. В нашем распоряжении были первое и второе блюдо, а также немного водки. Геннадий на некоторое время составил нам компанию, и Иван вкратце рассказал о своих впечатлениях.
  -У вас хорошо.
  - Скоро будет открытие. Здесь будет много людей.
  -Все очень оригинально.
  -Вполне.
  Я думаю, он нам не доверял, так как его глаза привыкли к неким стандартам. Всё правильно - какие-то пешие ребята, никакой техники, никакой продвинутой накрутки. Хорошо, что Ивану это было параллельно. Оно, быть может, таково было и мне. Тем более, что очень скоро мы расплатились и вышли, чтобы поймать на трассе попутку.
  -Класс, - сказал водитель.
  -Класс, - ответил водитель.
  -А вы, если чисто вот так, - сказал он, - давайте я вас высажу на повороте. Там.... Там увидите... Не буду ничего говорить. Серьезно. Только спасибо скажете. Там пойдете между морем и железной дорогой. Так и идите. Но ничего говорить не буду. Тем более, что вы - не местные. Я серьезно. Не вру. Могу сразу довезти, но лучше так. Поверьте мне.
  Всё это было хорошо. Особенного после Геннадия. Я думаю, что пыль сердца - вещь навсегда ощутимая. Это налёт. Краска. Наверное, лучше всего ничего не чувствовать.
  Когда-то я хотел быть важнее. Мало чему удивляться. Ощущать себя неким пауком, вбирающим информацию и хранящих на всех своих ногах. Со временем, когда цель уже виделась достижимой, я полагал, что это может привести меня ко вселенской скуке. Теперь же было что-то среднее. Мог ли я, например, ожидать, что знание - это не сила, но скука? Тогда представьте себе смерть-скелет. Это даже не демон. Это вечное дерево, которое стоит ночью на скале. Ветер жуткий. Море черное и страшное. И в то же время, совсем недалеко дует ветер, и он еще страшнее. Еще вчера ты существовал. А сегодня - лишь тени дел твоих. Но дерево-скелет давно высохло. Хотя завтра оно прыгнет на коня, и вместе они поедут со скрипом по дорогам. И будет такой же ветер. И посетит себя самого в баре, который стоит непонятно где. Не важно название этого города. Может быть, он вообще стоит на трассе. Идёт мировой дождь. Водители обедают молча и скупо. Должно быть, это и не бар, но что-то собранное вместе. Тут даже есть и шест, вокруг которого крутится какая-та местная чувиха. Она, эта чувиха, и видит скелет.
  -Чувиха, - говорит смерть.
  -Дай денег, - просит та.
  -Зачем тебе деньги?
  -Ты замучила, смерть. Я знаю, что деньги не нужны. Тогда отмени жизнь. Такая умная? Отмени жизнь, и никто не будет просить денег. А так любой дурак может философствовать - мол, ах, деньги - это тлен. А что не тлен? Не есть. Высыхать. Стать деревом. Высоко, духовно, голодно. Дай денег?
  -Зачем тебе деньги?
  -Для счастья. Хоть немного счастья.
  -Сопьёшься.
  -Дай, а.
  -На берегу моря стоит дом. В подвале спрятано много денег. Хозяин заработал их незаконно. Иди и бери.
  -Уже хорошо.
  ....Мы шли по железной дороге. Был день. Часа четыре. Солнце, замешиваясь с облаками, образовывало световую смесь, которая отражалось в море. Здесь было начало бухты, рейд. Корабли стояли кругом, словно столовые приборы. Один близко, другой дальше, и еще - очень много приборов - далеко. Воздух был полон радиоволн. Капитаны общались с портом. Это была очередь.
  С одной стороны - горы ровные, и - словно стриженные. Наверное, у них есть парикмахер, просто стрижка происходит на своей радиочастоте, и ни человек, ни зверь не знают об этом. Здесь есть что-то третье, и это нельзя понять просто так, с разбега. Я не могу этого понять.
  Хотелось спросить у себя: кто я? У меня есть жена? Морена ли? Может быть, какая-нибудь еще? Ты не придумал всё это сам? Попробуй, скажи именно сейчас.
  Если взять Дьявола, то у него много жён. Но он не обязательно на них женится. Это другая связь. Но всё равно - как же их еще назвать? Куклы вы коллекции? Но если он их любит.
  В случае со смертью - это свадьба. Это тоже любовь....
  Проехал поезд.
  -Мне кажется, пешком мы не дойдем, - заметил Иван.
  -Наверное, - согласился я.
  -Возьмём попутку?
  -Тут может ходить электричка, - предположил я.
  -Ладно.
  Это было громкое молчание вслух. Тогда мы увидели обезьян. Я и раньше слышал, что в горах близ этих мест живут целые стаи. Кто-то когда-то завёз этих животных, и они расплодились. Я не разбираюсь в видах и их названиях. Но что-то тут было не так. Это были слишком крупные обезьяны. Что они тут делали? Почему они купались в море, словно люди?
  -Что ты об этом думаешь? - спросил Иван.
  -Даже не знаю, - ответил я.
  Прошёл маневровый локомотив, разделив нас и стаю на какие-то секунды. Завидев нас, они стали выходить из воды и приближаться. Я был готов ко всему, но мы продолжали свой путь, а обезьяны шли параллельным курсом, кружа и подпрыгивая. Казалось, что-то происходит с моей головой. Одна из обезьян вдруг отделилась от стаи и в несколько прыжков приблизилась к нам. Она смотрела мне в глаза, и недавняя картина со смертью-деревом и возвращении в мировой дождь стала еще сильнее. Я ощущал холод. Он усиливался. Как будто была некая сила, о которой я не знал, и которая могла указать об иной степени бренности.
  -Слушай меня, - сказала она, - у меня всего несколько секунд. Здесь, неподалёку, есть ущелье. В нём живёт призрак девушки. Один раз в год она оживает и движется в сторону дороги, чтобы отомстить за свою смерть, но всякий раз сбивается с курса, потому что проходящие поезда слепят её, а провода высоковольтных линий уничтожают тонкую материю. Прошло много лет, но он еще жив. Вы его видели. Он вам не понравился. Сегодня наступает та самая ночь. Вы должны пойти и помочь ей.
  Это и были те секунды, в течение которых мы находились под властью наваждения. Вскоре обезьяны понеслись толпой в обратном направлении и скрылись из виду.
  -Ты это слышал? - спросил я.
  -Да, - ответил Иван.
  -Что ты думаешь?
  -Я - большой любитель странного, - ответил он.
  Вскоре мы увидели посёлок, который состоял из разбросанных по склонам гор домов, что так или иначе примыкали к пансионатам, где народ уже отдыхал - это был самый конец предсезонья. Местные в такую погоду напоминают ранние овощи. Но это, конечно, справедливо для тех, кто сдаёт жильё. Мы нашли небольшую площадь, окруженную парой кафе и парком из трёх ёлок. Оба кафе работали. Тут же были и магазины.
  -Выпьем, - сказал я, - потом пойдем.
  -Лучше там выпьем, - ответил Иван, - а то сил идти не будет.
  -А куда идти?
  -Доверимся интуиции.
  -Как же?
  -Но ведь мы попадали в Козлово.
  -Это верно, - ответил я, - тогда не будем терять ни минуты. Возьмём коньяк. Как ты думаешь, она красивая?
  -Привидение?
  -Да.
  -Мне кажется, что я ушел и не вернулся, - ответил Иван, - сейчас всё должно закончиться. Я проснусь. Но я не проснусь.
  -Не будь обычным, - посоветовал я.
  Весь алгоритм действий был понятным. Мы купили немного еды, немного воды и коньяку, батареек на плеер. У Ивана была модель, под которую не подходили батарейки нашего мира. Звучит странно, но это так. Тогда мы сделали скрутку батареек изолентой и подцепили провода. Что касается ансамблей, что он слушал, то лучше и начинать говорить об этом, потому что меломаны этого не выдержат. А уж географов и подавно оставим в стороне - ни одно из названий населенных пунктов из места, откуда прибыл Иван, не известно в нашей плоскости бытия.
   Про ущелье мы спросили у таксиста. Он был один. Словно бы это была планета, населенная одним единственным таксистом (если помните, по таковым путешествовал Маленький Принц).
  -Есть, да, - сказал он, - а на счет привидения - говорят, да. Может, правда. Там, ребята, дело такое - все об этом говорят, никто не видел. Да, хотя - хотя вот некоторые даже божатся, что вот так вот, как вас, видели ее.
  -А вы верите? - спросил Иван.
  -У нас на вы не говорят, - ответил он, - но неместные да, на вы. Выкают. Откуда я знаю? Правда, не правда, да? Меня зовут Маз. Как машину. Понял, не? Маз я. Поехали. Там спуститесь, да? Посмотрите. Пофотаете.
  -Я серьезно, - сказал Иван.
  -И я серьезно, да? Есть, нет, посмотришь. Маз я, понял? Позвонишь, я приеду. Поднимитесь на трассу, покажу, да?
  Ехать тут, конечно, было всего ничего, но по дороге Маз успел рассказать о своей жизни, показать фотографию любовницу, которую звали Синтией, и которая была 'такая баба, пацаны, отвечаю, одна на миллион'. И мы, конечно, были согласны. Внешне она была знойная и зовущая, и, должно быть, Мазу повезло. Успел он также рассказать о том, как учился в школе, а также - что закончил университет на предмет агрономии и даже работал. Иван был в восторге. Так обычно делают все, что путешествует. Я знаю, что по этим горам любят лазить иностранцы. Когда им попадаются грибы, они кричат - 'бьютифул'! - все это говорит о том, что грибы им - особенные друзья.
  -А что слушаете в плеере? - спросил Маз.
  -Хард-рок, - ответил я.
  -А что именно?
  - Dio.
  -Давайте, включим.
  И было, наверное, хорошо, что мы много кружили по каким-то улицам посёлка, чтобы сначала попасть на заправку, а потом проскочить посёлок за перевалом, а только после этого добраться до ущелья.
  Я ничего не боялся уже с тех пор, как понял, что стоял в Козлово на самом краю реальности, но уже и за пределами всего возможного на тот момент. Поэтому, темнеющие горы радовали. Иногда к нам приближались барсуки. Я хотел выдать им по коньяку, но они отказались. Говорят, что некоторые животные не восприимчивы к алкоголю и способны употреблять наравне с человеком. Какие именно, я не знаю. Быть может, именно таковыми и были барсуки.
  -Хорошо, - сказал Иван.
  Конечно же, горел костёр. Мы запекали сосиски, поджаривали хлеб. У нас были и фонари. А иначе - как идти в горы? Хотя и нельзя это было назвать серьезными горами, ибо всё это расположено в курортной полосе, но готовность - дело важное. Природа есть дух со множеством скрытых точек вхда. Здесь она спит. Ментальный фон человека проникает в неё, словно мыльный раствор в воду. Тогда сложно слушать, сложно видеть время и субстанции ущелий и горных ручьёв. Это реальность.
  Мы разлили коньяк, и тогда она к нам вышла и присела у костра. И было, конечно же, понятно без слов, кто она - ибо свет огня просвечивался через неё, хотя и не так, чтобы явственно и откровенно. Она подложила в костёр несколько веточек, не обращая на нас никакого внимания.
  -Будете коньяк? - спросил Иван.
  Она повернулся. На мгновение я увидел страшное черное лицо со впавшими глазницами, а в них - адские картины. Долины преисподней. Жуткие вороны, сидящие на скалах, находящихся на самой границе тьмы и света подземной сферы, спорхнули и полетели мне навстречу. Они чувствовали мой взгляд и потому хотели вылететь и выклевать глаза. Но в ту же секунду её лицо приняло человеческие черты.
  -Давайте, - сказала она.
  И мы принялись пить коньяк, и Иван тотчас нашелся - он стал рассказывать про лыжи и про Олимпиаду, на которой он ничего не выиграл, хотя и попал в десятку лучших на трамплине в N-метров умножить на X.
  -Правда, - говорил он, - тот, кто прыгает, тот на секунду становится птицей. Мне, правда, никогда не приходило в голову. Как вы думаете? Что, если так сильно верить, что ты взлетишь.
  -Не бойтесь, - сказал я, - вам нравится наша компания? - спросил я.
  -Нравится, - ответила она.
  -Как вас зовут?
  -Наташа, - ответила она.
  -Всё очень просто, - сказал я, - мы о вас что-то знаем. Но знаем мало. Правда, что вам надо чем-то помочь?
  -Правда, - она запнулась, потом вынула из моей пачки сигарету и закурила. В глазах её проскочили огоньки. Наверное, это был всё тот же канал, прямая дорога в ад.
  Нет, я лишь предполагаю, что это так. Но кто предполагает, тот знает.
  - Здесь совсем рядом есть склад оружия, - сказала она на выдохе, - никто не знает, кроме меня, потому что человек, который сделал, давно умер. Я даже предположила, что он бродит между гор, но он ушел туда, куда все уходят. Я вам покажу. У меня самой не получается. Может, коньяк поможет?
  -А вы пьянеете? - спросил Иван.
  -Да.
  -А страшно?
  -Страшно.
  -Тогда идём, - сказал я, - говорят, к утру вы растаете.
  -Нет. Если вы мне поможете, то не растаю. А я вам за это покажу дорогу.
  -Что за дорога? - спросил я.
  -Вы её ищите. Это дорога в Дом Жизни.
  -Наверное, это правда, - сказал я, - действительно, почему бы не найти жизнь? Почему вокруг только смерть? Нет, не гибель, а смерть? Почему бы - не жизнь? Вы правы, Наташа.
  -Я так и думала, - ответила она, - ищущий должен найти. А если вы не искали, то все равно искали. Все ищут. Человек идут и ищет. Во все времена.
  Тогда мы пошли вниз, светя фонариками, а Наташа скользила легко, словно бы не касаясь земли, и темноте от неё шло легкое синеватое свечение. Горы - гигантские заточенные камни, обглоданные временем, поросшие своими лесными волосами, подчеркивали ночное небо, где звезды были словно дырки в измерение, полное света. Можно было бы все это и представить - плавающая во океане темная сфера, куда изредка пробивается внешняя плазма -через поры, через каналы. Правды много, и правды нет. Одна лишь функциональность пространства.
  Ночные птицы собирались и исполняли песни. Звенел ручей, шуршали кусты - животные, узнав про бесплатный коньяк, суетились и волновались.
  Я думаю, Иван продолжал воспринимать всё это как игру. Что до меня, то и я. Но порой хотелось задать вопрос себе самому: если теперь наступает пресыщение, то что дальше? Идти? Стоять? Или играть? Когда-то давно я думал, что именно играть, и это есть некий предел, который ставит человека на предельно новый уровень отношения с миром, но теперь я не был уверен в своих мыслях.
  Мы спустились, и там была небольшая пещера, скрытая густым кустарником. Ни при каких обычных условиях её нельзя было обнаружить. Светодиодный фонарь просвечивал Наташу почти насквозь. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. Я пытался найти тепло, но здесь торжествовала лишь пустота и холод. Я был не в состоянии победить эти ощущения. Для этого было необходимо родить в себе что-то иррациональное, принимая холод и пустоту так, чтобы твоя собственная энергия давала бы им питание. Впрочем, донором быть опасно. Возможно, нужно быть темнее темного, чтобы искать любовь там, где ее не может быть.
  - Сегодня у них будет сходка, - сказала она, раздвигая кусты, - вот.
  И правда, в пещере были ящики, а в них - целый арсенал.
  - Умеете стрелять? - спросил Иван.
  - Кто? - не понял я.
  - Сегодня всё можно, - проговорила Наташа, - вы наверняка хотите знать, что всё это значит. Но вы должны выбрать - цель или впечатления.
  - Цель, - ответил я.
  - Тогда - вперед.
  - Ничего не понял, - проговорил Иван.
  -Наташ, - сказал я, - я понимаю, что вы - приведение. Это значит, что вы погибли насильственной смертью, и некие энергетические обстоятельства мешают вам уйти в другой мир - более темный или более светлый, потому что вас что-то держит. Человек думает, что он жив. Но это не так. Но ведь мы не можем попасть сюда именно в тот день, когда будет, как вы говорите, сходка. Нет, не подумайте, я с большим пониманием к вам отношусь. Но....
  -Послушайте, - сказала она, - я расскажу всё потом. Налейте еще коньяку и пойдем. И вы увидите, что я не ошибаюсь.
  -Хорошо.
  Мы взяли по автомату АКМ-74. Тут были и штык ножи, но мы их не брали.
  -Берите побольше патронов, - сказала она.
  -Хорошо, Наташ.
  -Возьмите на запас по пистолету с глушителем. Возьмите гранаты. И не надо разговаривать на 'вы'.
  -Ладно, - сказал Иван, - а ты?
  -А я возьму 'Стечкина'. Хорошее дело, но отдача большая. И идём. Если идти через горы, то недалеко.
  Действительно - до виллы Геннадия было рукой подать. Все дело в том, что двигались мы до того по дуге, вследствие чего расстояние увеличивалось.
  Я постоянно нахожусь в медитативном состоянии. Вы уже знаете мою историю почти полностью, но в ней не хватает ядра.
  Возможно, вы хотели узнать, что такое Улей, но до поры, до времени, я сам не знал, что это такое - но и теперь я не уверен, имею ли я право раскрывать эту тайну. Прежде, чем выстраивать свои доводы, надо понять одну вещь - материалист - это модель. Это определенный тип человека. Он сходит с конвейера с соответствующий ярлыком. Возможно, когда-нибудь люди поймут эту простую штуку и будут искать там, где надо.
  Знание о типах и модельных рядах способна унизить вещи, связанные с экзальтацией и духовным полётом. Говорят: душа, космос, Абсолют. Тем не менее, покидая пределы собственной программы, мы еще на что-то надеемся - но если очередной знаток начнет рассказывать вам про высшие сферы и персональных учителей, то посмотрите внимательнее: быть может, он просто претендует на ваши деньги?
  Подведем итоги:
  Горы.
  Смерть - многопользовательская служба. Начальная фаза - гибель физического носителя, последующая фаза - забота о вас, как о сущности. Демонам не нужны распад и девастация. Они ведут вас по конвейеру, а в памяти всплывают странные тоннели и пусть к свету.
  Машина.
  Мега Существо.
  Человек живёт мало, живёт в узких рамках жизни как консервной банки - но если бы было не так, он мог бы увидеть его воочию и понять, что разгадка существованию не найдена. А иначе - что еще искать? Игры вещей - очень хороший заменитель.
  Дьявол - директор.
  Загадка бытия Бога связана как с крошечными размерами человека, так и с ограниченными функциональными возможностями его сознания. Вы можете с легкостью сравнить его с прибором, у которого ограниченное число датчиков. Человек воспринимает Бога как проекцию себя самого, но что же далее?
  Но что значит 'Дом Жизни'? Может быть, разгадка кроется именно там?
  Сокращая расстояние через ущелья, мы потратили немало времени. Надо сказать, что фонарик был что надо. Фонарик - это еще один вид человека. Если уж говорить глобально, то на земле людей больше. Посчитайте число людей и число фонариков - население планеты увеличится в два раза.
  Мы вышли к морю и отсюда двигались к пансионату. Перед нами была скала, образующая естественную преграду, а наверху - небольшой забор. Заведение явно не походило на осиное гнездо мафии. Однако, мы были здесь, и с нами была Наташа.
  -Давайте по коньяку, -сказала она, - там я крепче себя чувствую. Тут кабель проходит. Справа. Потом, надо привалить собаку. Еще одна - с другой стороны, но её закрыли, так как сейчас у них сходка, а собака будет мешаться. Они ничего не боятся.
  Мы стали забираться наверх, и она заметила:
  -Оттуда меня сбросили. Потом я плавала в море. Был шторм, и меня быстро унесло.
  -Когда это случилось? - спросил я.
  -Несколько лет назад. Не важно. Идём.
  Луна зависала по самому краю запада, там она начинала уходить в море. Даже и не луна, а обглоданный тьмой леденец. Вода, вековая чаша, облагораживала этот свет. Я начинал понимать, что дорога к Дому Жизни уже началась, и это , может быть, самая середина пути.
  Собаку пристрелил Иван. Он спортсмен. И футболом занимался, и волейболом, и пулевой стрельбой. Глушитель погасил звук - хлопок на фоне моря был почти не заметен. Мы пробрались во двор пансионата. Из-за угла просматривалось определенное движение. Хотя и час был поздний (а скорее всего - уже ранний), многие окна гостиницы горели. В кафе суетились люди. В полутьме двора светились огоньки сигарет, и всё было заставлено дорогими легковыми машинами.
  -Это малина, - сказала Наташа, - но самое главное, что я не несу ответственность за то, что случиться, потому что не живу. Но вы тоже не должны фильтровать действительность через себя. Ведь я говорю правильно?
  -Правильно, - ответил я, - в какой-то степени всё это эфемерно.
  -Нет, мы докажем, что всё это не так. Вы меня прикроете. Сейчас я вернусь.
  -Разве тебя могут убить? - спросил я.
  -Не знаю. Я выпила много коньяка. Это поддерживает стабильность. Запомните - нам еще предстоит дорога.
  Она вышла из-за угла, держа пистолет за спиной. Я аккуратно передернул затвор, приготовившись к любом развитию событий. Четыре часа утра. Луна доумирала. Электрический свет нёс в себе что-то поистине демонское, заливая двор, заставляя предметы менять свою суть. Наташа не просвечивалась. Это ли радовало, то ли нет. Третьего не было.
  Двор был освещен. В самой гостинице горело несколько окон. Основная схода происходила в другом помещении, и там играла музыка. Наташа подошла к местной кафе-закусочной и у самых дверей остановилась подле большого грузного человека - очень уверенного в жестах, в манере постоянно махать сотовым телефоном и нести с собой сигаретный огонь. Мы услышали странный возглас. Видимо, он узнал её. Наташа достала пистолет из-за спины и выстрелила человеку в лоб. Тот полетел в дверь, вовнутрь, и переполох начался тотчас.
  Конечно, собравшимся сложно было разобраться во всем сразу - ночь, алкоголь, деловые разговоры, Наташа. Она двинулась назад, не обращая ни на что внимания, и уже кто-то начинал стрелять ей вслед. Иван тут же дал обратную очередь, и она прошила стеклянную стену кафе, и там были жертвы. Я последовал его примеру. Автомат стучал остро, тонко и резко. Моими руками управляла теперь судьба. Но тут нельзя было сказать, что судьба вообще была - так как не могла она просчитать такой вариант. Всё это продолжалось не так уж долго, так как неожиданно появились вооруженные люди. Неужели у этой встречи было прикрытие? В полусвете двора мы увидели людей в касках и бронежилетах. Все это, конечно же, произошло не сразу. Наташа успела дойти до угла здания и скрыться, Иван бросил одну гранату, которая разнесла передок дорого автомобиля, и уж после этого появились какие-то вооруженные ребята - я думаю, нынешние бандиты могли именоваться как-то иначе, и спецслужбы охраняли их в полуофициальном порядке (в виде халявной ночной подработки).
  - Человек десять их, - сказала Наташа, - ерунда. Но могут прислать теперь подкрепление.
  -Что делать? - осведомился Иван.
  -Ничего.
  -Ты считаешь?
  -Нет, я не считаю. Надо открыть дверь в подвал. Внутри - много добра. Вон - дверь. Давайте, я пока буду срезать замок, а мы постреляем.
  -Лучше я срежу, - сказал Иван, - а вы постреляйте.
  -Да, - согласилась она.
  -Там, в подвале, нас что-то ждёт? - спросил я.
  -Посмотрите. Там же будет и выход.
  -А кого ты убила?
  -Его звали Адамиди. Я бы хотела ходить с ним под руку по горам и пугать людей - во всяком случае, это бы пошло ему на пользу. Но он пойдет по программе.
  -По какой программе?
  -Не знаю. Все умирают по программе. Но я надеюсь, что туда не вернусь. Давайте.
  У неё имелась пилка по металлу - подготовленная заранее. Пройдя вдоль стены, Иван занялся замком на двери в подвал. На деле, там не было никакой особенной защиты. Просто дверь, замок, а за ним спуск. Работал он быстро, спокойно. Вообще, он - парень здоровый. Наверное, если надо, он бы этот замок вырвал.
  -Давай, - сказала Наташа.
  Мы отстреливались довольно вяло, просто не давая противнику подойти. Тут было очевидно, что скоро нас начнут обходить со стороны, ибо атаковать в лоб было делом не очень разумными - если только рассчитывать на то, что у нас закончатся патроны. Но за это время пулями бы посекло все оставшиеся в целостности автомобили. И было слышно, как некий командир раздает команды:
  -Так, так, Сергеев, направо.
  -Плохая фамилия - Сергеев, - заметил я, - пахнет смертью.
  -Он - смерть? - спросила Наташа.
  -Нет. Он её ищет. Все дело в том, что существует Сергей Смерть, это - смерть-свободный-художник, который не работает ни в каком конкретном подразделении, и фамилия Сергеев, очевидно, имеет к этому отношение.
  Я думаю, что слышал голос Геннадия:
  - Возьмите сук!
  Я даже выстрелил куда-то в ту сторону. Магазин закончился. Я пристегнул новый. Могу сказать, что многие вещи предопределены. Это некая карта. На ней расставлены компоненты системы, люди, их тела и мысли. Многие люди чувствуют карту. В этом нет ничего удивительного. Я сам эту карту видел. Но вопрос можно поставить и так - когда и где?
  Порядок вещей формируются согласно инициализационным моментам, и карта предназначена как раз для этого - благодаря ей мы часто думаем, что все предопределено.
  Геннадий командовал. Но тут же всё потонуло в звуке выстрелов. Я выдал длинную очередь, остановив наступательный порыв противника, а далее - еще одна очередь, и Иван уже справился.
  -Идём, - сказала Наташа, - пока они очухаются, мы сможем пройти далеко. Надо закрыть дверь на запор и поставить растяжку.
  -Ты умеешь?
  -Да. Я всё умею.
  Я предположил, что она, быть может, могла уметь всё это в своём теперешнем состоянии. Но кем она была и почему расхаживала по ночным горам в ожидании мести? Вернее, в ожидании того часа, когда сюда прибудем мы - я и Иван.
  Войдя внутрь, мы закрыли засов, Наташа ловко справилась с гранатой, делая всё весьма методично.
  - Человек, который прятал оружие, оставил там свое отражение, а он умел очень многое, и я училась у этого отражения, пока оно не растворилось. Одно время мне даже казалось, что мы подружились, но это были остаточные реакции. Отражение не умеет разговаривать.
  Мы шли по коридору, освещая себе путь фонарём.
  -И каково это? - спросил я.
  -Не знаю.
  -Разве ты чувствуешь себя человеком?
  -По правде говоря, мне помогает коньяк. Дай мне еще. Когда мы отсюда выйдем, мне нечего будет бояться. И не нужен будет коньяк.
  -Я тоже знаю коньяк и дорогу, - сказал Иван, - думаете, я ходил только в Козлово? Однажды мы поехали в Сосновский. Ты был в Сосновском?
  -Нет, - ответил я.
  -Место странное. Даже для меня. И уж точно для тебя. И я тебе скажу, там постоянно видно Субконтур. И днём, и ночью. В любую погоду. Он доступен при прохождении по мосту. Он словно зависает. Я спросил у местных жителей - как по-вашему, это не странно, что напротив вас висит Субконтур. А висит он как бы под горой. Земли он не достает. Зато если двигаться по земле, то на его уровне уже ничего нет - то есть, он пропадает, как видение. Они мне сказали, что ничего страшного. Надо просто идти по мосту. Я тогда спросил - а чего там делать? Это же Субконтур. Мне отвечают , ну и что. Мол, конечно, это - Субконтур. Что тут такого? Но самое главное, что когда перейдешь мосток, ты уже там, и там на краю стоит Хозмаг. Обычный. Нет, предметы там обычные, никакая не волшебная лавка. Просто это с той стороны. Значит, кому-то удается с той стороны Субконтура приезжать, завозить товары. Деньги они принимают. Потом меняют где-то. Не знаю, где. В Субконтуре есть какие-то роботы. У них, может, меняют. Наверное, там есть банкоматы. А товары - ну, мыла можно купить, стирального порошка. Ложки, вилки, посуда. Ну, обычные хозтовары.
  -Хочу туда, - сказала Наташа.
  -А сможешь?
  -Просто хочу.
  -А качество? - спросил я.
  -Нормальное качество, - ответил Иван, - Я купил себе чайник, купил набор ножей. Обычные ножи. Надо часто точить. Но сделаны на совесть. Купил еще фонарик. Но он на обычных батарейках. И не светодиодный. Быстро садится. Я его с собой не беру. Лучше всего брать с самозарядкой, но они тускло светят. А для таких походов надо что-то мощное и долгое.
  -Вот тут, - сказала Наташа.
  Мы повернули за угол, и здесь склад предстал перед нами во всей красе. Наташа щелкнула рубильником, и коридоры озарились светом.
  -Здесь есть всё, - сказала она.
  Иван чиркнул ножом по мешку.
  -Осторожней, - сказала она, - часть мешков - наркота, часть - взрывчатка.
  -Отлично, - проговорил я, - но где же путь?
  -Надо снять мешки. Вот эту стопку. Там будет проход. Давайте. А я встану на стрёме.
  В этот момент вдали коридоров раздался взрыв - сработала растяжка, и вместе с ними, вместе с порывом воздуха, к нам донеслись крики.
  -Давайте, - командовала Наташа, - они уже здесь.
  На секунду я забыл, что она призрак. Но мне ли удивляться? Иногда образы и потоки мыслей путаются - я начинаю понимать, что я - это совсем не я, но нет и другого существа, с которым бы я мог сравняться. Это - воображаемый эталон. Впрочем, если вернуться к роли Директора, к игре в этом театре, то надо спросить себя: где я? Здесь, рядом со мной или где-то еще, существует ли смерть по имени Морена?
  Да, я видел там ёмкость, которая могла транслировать определенные видения, не прибегая к вмешательству в подсознание напрямую. Я видел, что люди - шары. Еще проще - элементы. Но и среди них попадаются такие, которые одной молекулой ограничиваются. Например, вот ты. Но у тебя есть свой же филиал в определенном месте. Это сад, и ты там растёшь, и если твоё растение высохнет, ты еще будешь ползти, насколько тебе хватит сил. И наоборот, в самом цвете жизнь хороша.
  - Наташ, ты мечтаешь? - спросил я.
  -Нет, я смотрю.
  -Куда?
  -Смотрю в синеву.
  -И что там?
  -Сначала не было страха. Но потом чувства вернулись. Иногда страшно и больно, и я понимаю, что я не могу. Тогда я сплю. Сон помогает ничего не чувствовать. Когда я просыпаюсь, я не помню, кто я такая. Я бегу к людям. Иногда мне хочется любви. Но потом сон растворяется, и я понимаю, что я скитаюсь, и что я всё это понимаю. Значит, мучиться можно всегда. Но если спать, то никаких мучений нет. Я вижу сны, и так может продолжаться вечно.
  Она смолкла и выдала длинную очередь из автомата. Потом еще.
  -Лучше выйди, - послышался голос.
  -Ты знаешь, кто я? - спросила Наташа.
  -Выйдешь - я посмотрю, - был ответ.
  -А где он?
  -Кого тебе, тёлка?
  -Позови Седого, пусть со мной поговорит.
  -Он здесь.
  -Пусть выйдет. Я выйду. Смотри, я под прикрытием. На два слова.
  -И что ты?
  -Отвечаю, Лопата.
  -Ты меня знаешь?
  Мы меж тем убрали мешки, и здесь и правда открылось небольшое окно, которое вело в небольшое помещение ярусом ниже - видимо, именно в него нам предстояло спуститься. Наташа в тот момент вышла в коридор и, видимо, столкнулась лицом к лицу с Геннадием.
  -Ты?
  -Ты видишь меня, - утвердительно сказала она.
  Раздалась очередь. Я вздрогнул, наблюдая, как пули искрят, проносясь сквозь тело Наташи и уходят дальше.
  -Это тебе привет, Седой, - сказала она и выстрелила из пистолета.
  В тот же момент мы поняли друг друга без слов. Я встал к краю стены с автоматом, чтобы обеспечить дальнейшее движение. В моем распоряжении было два магазина и раскаленный ствол, но всё это не пугало. Я бы даже охотно погиб, чтобы составить компанию Наташе. Ведь она хотела любви. Почему бы и нет. Впрочем, всё это было их разряда излишеств. Она чиркнула и подожгла бикфордов шнур.
  -Давай. Давай.
  Когда я подбежал к окну, мои приятели были уже внутри. Там начинался коридор, заполненный темнотой. Это была черная река, ведущая в неизвестность.
  -Его отец среди мешков с наркотой и мелом для изготовления контрафактных лекарств хранил несколько мешков взрывчатки. Геннадий может не знать об этом. Мог не знать. Теперь его душа отправится куда надо. А весь дом взлетит на воздух. Быстрее.
  Я привык анализировать, а потому сценарий ближайших событий нарисовался в голове моментально. Куда бы коридор ни вёл, он.... Нет, он все же вёл. Потому что в тот момент, когда всё в этом здании должно было взлететь на воздух, мы вдруг вышли.
  -Слышишь, как гремит, - сказал Иван.
  Я прислушался:
  -Нет, не слышу.
  -Это гром, - сказала Наташа.
  Я оглянулся. Мы находились в совершенно другом месте.
  Человек и его восприятие. Это чудесно. Может, плохо или хорошо, смесь, масло для хлеба во рту у метафизической системы. И не просто смерть, а питание. Все это правда. Здесь мы можем перейти к языку описания реальности. Та вещь, что находится в голове у человека, есть далёкий потомок первоязыка, которым владел не человек, но кто-то другой, может быть - ранний родственник человека. И был ранний христианский до-символ. Я знаю это, потому что я бываю на дежурстве, потому что иногда я играю роль Директора, а таких людей крайне мало. Я думаю, десять, двадцать. Ну пусть, сто. А на земле - миллиарды. И все это - и механизм, и масса, но и отдельная вселенная. Директор может заглянуть в каждую душу, побыть в ней, примерить ее к себе и даже побыть этой личностью. Вы скажете, он будет играть? Да. С позиции человека это, быть может, жестоко, но если вы - Директор, вам может быть тоскливо и одиноко. Тогда я буду смотреть на свою жену, Морену, как на вещь, понимая, что я живу я просто игнорирую все прочие закрытые двери. Дерево тоже одиноко в поле.
  На мой взгляд, Дежурство - вещь автоматическая, а потому, если идти до конца, то нужно попытаться хотя бы примерно понять, как это все устроено. Человеческие взгляды на вещи базируются на минимальном количестве работ, источник которых нам неизвестен. Мы не можем подвергнуть критике Ветхий или Новый Завет - много ученых работало и работает над их трактовкой, над их происхождением, и вставить сюда свое слово довольно сложно. Выработалась система, выработались штампы, Захария Ситчин в поисках доказательства присутствия Богов на ранних этапах существования человечества установил связь текстов - каждый более поздний базируется на предыдущем, пока мы не добираемся до источников, которые нам напрямую говорят о создателях.
  Но здесь я говорю о вещах, в основе которых - иные принципы функционирования сознания. Да, фантасты уже разобрались - Машина. Метафизики примитивного плана - то есть те, что играют в чужие, вычитанные знания - смешивая все в кучу, ищут пути для комплексного подхода. А именно - минимальный набор теории, далее - манипуляция сознанием клиента, и далее - оплата.
  И в роли Дьявола есть шаблон. Папка 'Люди' делится на живых и мертвых. Вселенная неоткрытых вещей навряд ли когда-то станет понятной людям, и я не знаю, стоит ли мне брать на себя роль просветителя. Возможно, я окажусь в роли воображаемого человека, которого отправили искать провалившийся в прошлое Ай-фон. И вот, он идет, вокруг него - доисторические времена, и он обнаруживает, что Ай-фон отнесли в храм и там зажигают возле него свечу и именуют Черным камнем.
  - Послушайте, - сказал бы я, - послушайте, послушайте, я сейчас вам расскажу, что это такое. В общем плане, это не так сложно.
  Я начинаю рассказывать: это - вещь, сделанная людьми, эти люди прошли долгий путь технического развития, эта вещь предназначена для коммуникации.
  - Эй, откуда такая информация? - кричат мне.
  - Все, хватит, - говорит жрец Черного камня, - уберите его!
  В зависимости от времени, исход был один, хотя далеко не во всех случаях мне бы пришлось спасаться бегством. В более либеральные периоды меня бы просто подняли нам смех.
  Мы шли. Новое шоссе, асфальтовая змея, вела нас вниз, двигаясь через перевалы. Наше недавнее приключение уже было забыто. Хотя такая дорога - вещь исключительно человеческая - надо иметь в виду множественность эпох и миров, которые привели к распараллеливанию вещей. Осмотревшись на этом шоссе, мы увидели строение в метрах трехстах выше нас. Это был горный ресторан. На площадке возле здания стоял один грузовик, пара легковых автомобилей и повозка, запряженная лошадьми. Складывалось ощущение, что все они прибыли из разных временных периодов. Во всяком случае, грузовик относился к автомобилям 40, 50-х годов, 'Kenworth', 'Bullnose'. Знал я это случайно, и именно тут эти знания пригодились. Внутри же все было достаточно привычно и ровно, без крайних вещей возможного и невозможного.
  -Ты не устала? - спросил я у Наташи.
  -Да, - ответила она.
  -Разве ты устаешь?
  -Наверное, я живу.
  -Точно, - заключил Иван, - ты больше не просвечиваешься. Но как такое могло случиться?
  -Мы же идем к Дому Жизни.
  Это можно было понять и без слов. Я подумал, что там, наверху, все закончится. Я могу сказать себе, что жить больше не нужно, но так как смерть - это всего лишь многослойный процесс, то страха нет. У меня нет никакого определения, я просто знаю, что Дом - это узел, но также дом - это всего лишь жилище.
  -А мы часом не взорвались? - осведомился Иван, листая меню.
  -Правда, Наташ, - проговорил я, - может быть, это всё иллюзия?
  -Нет, нет, мы прошли через двери, - ответила она.
  -Крабы, - сказал Иван.
  -А с чем их есть? - спросил я.
  -С пивом, наверное.
  -Если мы пива напьемся, то как дальше пойдем? - спросил я.
  - Попросим водителей, - ответил Иван, - если они, конечно, туда едут. Это далеко, Наташ?
  -Не знаю.
  -Отлично. Мы даже не знаем, куда идем.
  -Разберемся по ходу, - заметила Наташа, - сейчас слабо ощущаю идею и маршрут. Но я довольно ясно видела этот Дом. Ух сейчас мы точно до него дойдем. Наверное, нужен коньяк.
  -С крабами? - спросил Иван.
  -Хотя бы.
  -Но ты же вроде бы уже стабильнее.
  -Не знаю.
  Подъехала молоковозка. Автомобиль, если не ошибаюсь, назывался 'Бетфорд', таковые выпускались при царе Горохе в Англии. Теперь, должно быть, можно было ожидать приезда машины из будущего, прилета летающей тарелки и чего-нибудь еще. Но тут нет никакой фантастики. Существуют места вне времени.
  Я сам не был там, но я смотрел сюжеты, посвященные этому. Это - ментальные ролики. Не обязательно быть Дьяволом, чтобы иметь доступ. Если ты однажды где-то отдежурил, то твой статус уже ни чем не сотрешь. Но скажу коротко - безвременье бывает раннее, это когда вы видите перед собой те же улицы, те же контуры, только вокруг нет людей. Затем - безвременье среднее. Здесь вы можете встретить местных жителей. И не понятно, как они сюда попали, как их занесло сюда. Но люди все эти могут быть совершенно адекватные. Они скажут вам например такое - все произошло неожиданно. Время вдруг остановилось. Мы находимся тут целую вечность. Можно было умереть с голоду, но мы научились оживлять продукты в магазинах.
  Это верно. Есть еще позднее безвременье. Дома разрушаются, покрываясь слоем странной пыли, и это не простая пыль, это ткань позднего безвременья, и разрушение может продолжаться века, тысячелетия. Если попасть в такое место, вы сможете увидеть полустёртые контуры древних античных городов. Это не разрушение от дождей и эрозии. Так как это безвременье. Это другое.
  Но все это лишь показывает, что окружающий нас мир широк и невозможен. Обычный человек живёт словно бы внутри модуля. Даже если он плавает на шикарной яхте, яхта эта передвигается по томатному соусу внутри банки с килькой.
  Принесли коньяку. Наташа выпила и повеселела. Из 'Бетфорда' вышел водитель, направился к стойке, и там ему выдали поднос. Все происходило словно по команде.
  -Точно, - сказал я.
  -Что именно? - спросил Иван.
  -Я про мысли. Я думаю, этот водитель находится в своем времени, а мы - в своем.
  -Надо у него спросить.
  -Я спрошу, -сказала Наташа.
  Она поднялась и тут, словно решив продемонстрировать свою сущность, прошла сквозь столы навстречу водителю, давая нам вспомнить, что мы все же имеем дело с призраком.
  - А она все же ничего, - сказал Иван, - сначала я ощущал холод, но потом стало некогда. А вот сейчас я смотрю и понимаю, что она ничего. Нет, я просто так говорю. Я думаю - куда она потом денется? Ведь она точно куда-то денется, в мир живых она не попадёт. А жаль. Слушай, а если бы она ожила, как ты думаешь?
  -А что именно? - спросил я, отпив пива.
  -А ты женат?
  -Вопрос не совсем ясный, - ответил я, - в зависимости от плоскости бытия.
  -У тебя как у настоящего моряка?
  -Нет, увы, - ответил я, - а что, ты бы женился на Наташе? Если бы она ожила? Из жалости, или из чувства эксперимента. Или чтобы понять, что ты - навсегда человек особенный, нет ничего такого, что пересекалось бы с нормальными людьми. А ты женат?
  -А я развелся, - ответил Иван, - я, знаешь, считаю, что рядом должен быть такой человек, который также хотел бы путешествовать. Но у нас тоже модно ездить согласно финансовому статусу, но не духу и мощности ощущений. Да пусть и не мощность. Как сказать? Как приехать в Козлово? Никак. Потому что есть некая такая штука, которая тебя либо пускает, либо не пускает, и это не модный курорт.
  -Ну это же теоретически, - сказал я.
  -Что именно?
  -Я про Наташу.
  -Да. Жаль..
  Возможно, цыгане когда-то шли этой дорогой - недавно, давно, в будущем, в прошлом.
  - В книге Рубина Шатинбана вскользь сказано про Улей, - сказал я, - это образование, которое, по своей сути, никакого отношения к нам не имеет, и все же, оказывает на нас большое влияние. При этом, я до конца и не уяснил, кто же живет в Улье - однако, связь наша тут сильнее, но открыть правду нельзя. Даже грамотный цыган ничего про это не знал. Сказано лишь было, что в любой момент времени, в любую секунду, наша мысль может быть услышана, и, если эта мысль не соответствует тому, как того хотят в Улье, с вами может что-то произойти. Таким образом, все наши под контролем. Хотя Дьявол Улью не подчиняется, у него сохраняется какая-та первичная связь - возможно, он произошел именно там, а потом уже оказался на земле, где встал на службу. Насколько я понял, Улей двояко рассматривает Дьявола - и как родственника, и как соперника, хотя, можно ли точно сказать - враг ли соперник, или все же степень вражды не такая уж критичная.
  Словом, цыган придумали жители Улья. Не имея подходящей формы для жизни в земных условиях, они открыли ящики. Так и было сказано - были открыты ящики, оттуда были вынуты что-то вроде примеров - примеров было не так уж много, и как пример были взяты люди, которых мы теперь знаем как цыган. Жители Улья, создав цыган в месте, которое находится явно не в нашем мире, использовали их тела, чтобы обеспечить свое бытие в данных условиях. Возможно, они думали о развлечениях, но об этом не сказано явно. Хотя наши цыгане и являются потомками тех, кто был создан в Улье, они давно потеряли связь с создателями и являются обыкновенными людьми. Единственно, что до сих пор ходят слухи об их происхождении. Те племена, что, потеряв связь, двинулись вперед, к новым землям, к новым берегам, еще умели управлять туманной субстанцией, которая в линейке наших совокупностных координат отвечает за время. Об этом и написал автор, но, как я и говорил, эта глава в книгу не вошла.
  Нам надо было двигаться дальше.
  - Я спросила у водителя, - сказала Наташа, - едет ли он наверх, там, где находится Дом Жизни, и он сказал, что немного в сторону, там находится ферма, и он едет брать там молоко. И самая ближайшая точка будет - километров десять. А это далеко. Раньше мне было легко идти по горам, но теперь - трудно.
  -Ты очень легко идешь, - заметил я.
  -Ну и что, - она как будто обиделась.
  -А что еще? - осведомился Иван.
  -Да, он выехал из другого года. Лет 50 назад. Нет, это бы нам не помешало. Он спросил - мы Туда? И говорю - что Туда? Ну он и пояснил, что, конечно, мы будем проезжать поворот, но после поворота надо еще спускаться пешком, потом снова подниматься, лучше подняться к дороге и подождать дрезину.
  - Ого, - проговорил Иван.
  - Да. А я об этом не знала. Немного выше, прямо отсюда, есть железная дорога. Но поезда там ходят очень редко. Почти раз в сто лет. Нет, раз в год там точно бывает поезд, это он сказал, произнес какое-то слово, из которого я поняла, что это чуть ли не маршрут с земли на луну на поезде, только как-то иначе, но он официальный. Не то, что я. Но есть и внеурочные разные виды транспорта, вот их и надо ловить. И он сказал, что если хорошенько подождать, мы точно дождёмся, бояться нечего. Что даже если сидеть там и больше половины дня или ночи не придется, как мы встретим кого-нибудь, преимущественно - дрезину, и так мы доберемся именно туда, Туда. А если идти пешком, то мы тоже доберемся, но от поворота надо топать пешком.
  -Ты просто находка, - сказал Иван, - если бы не ты, что бы мы делали.
  -Возьмём с собой коньяк, - сказала она, - чтобы не было скучно. И чтобы мне было более.... Более жизненно...
  Мы так и решили. Но еще некоторое время мы находились в кафе. За это время успела прибыть сюда телега с откровенными крестьянами - про них и нельзя было сказать как-то иначе, потому что они уж точно жили на своей плоскости, словно на своей тарелке, и миры представлялись именно так - одна тарелка, другая тарелка, третья, десятая, и каждую из них что-то удерживает, и с этой точки зрения земля - не шар, а какая-та стойка, держалка, с набором плоскостей. Значит, так и есть. Три слона. Тарелка. А потом - установка. Крестьяне говорили громко, не обращая ни на кого внимания. Пили пиво, смотрели телевизор, и там показывали какой-то сериал, совершенно малопонятный - такое было ощущение, что подобные картины могут показывать только в мире мертвых или при отсутствии реальности как таковой, хотя, конечно же, мы не были ни там, ни там.
  Потом приехала беловолосая мадам на красной спортивном 'Ягуаре', вошла, цокая каблуками и уселась в ожидании официанта. Я думаю, они туда не ехали. Это была проездная, транзитная трасса, если так можно было сказать о дороге в таких странных местах.
  Наконец, когда мы уже выходили, приехал школьный автобус, самый обычный, и учительница привела детей, и еду им выносили тотчас, словно бы все уже было готово заранее.
  - Все это выглядит хорошо, - заметил Иван.
  - Хорошо, - согласился я.
  - Потому что могло быть иначе, - ответила Наташа, - но это хорошая дорога.
  -Ты имеешь в виду, что все они выглядят бодро? - спросил я.
  -Наверное, это. Во всяком случае, они - не призраки.
  После чего мы зашли за ресторан, и там поначалу все было совсем замечательно - имелась каменная лестница, ведущая к дороге. Но это была не железная дорога, а некая другая, подъездная, очень маленькая. Уж точно не об этой говорил нам водитель 'Бетфорда'. Решив не сдаваться, мы двинулись дальше, и почти сразу же нас ждал еще один подъем, который грозил ни чем не закончиться. Склоны здесь были повсеместно покрыты лесом. Внизу, на земле, слой прошлогодних листьев, из под которых поднимались нечастые стебли местных трав. С высоты деревьев на одинарных паутинках спускались паучки - видимо, таким образом они нас приветствовали.
  Но вскоре дорога была обнаружена. Едва успев устать, мы вдруг вышли к небольшому повороту земной тверди, карнизу, на котором эта дорога и находилась. Места здесь хватало ровным счетом для того, чтобы установить насыпь и пропустить по ним рельсы. С нашей стороны склон начинался почти сразу же. С обратной имелся бетонный желоб для сбора стекающих при дождях вод - таким образом предотвращался размыв. Надо отметить, что шпалы были бетонными, и все выглядело довольно-таки хорошо - это с учетом, что расписание здесь состояло из одного пункта в год.
  - Если бы не какие-то непонятные поезда, на этой дороге можно было бы жить, - заметил Иван, - ставишь палатку. Какую-нибудь очень хорошую, туристическую, палатку. За едой ходишь в ресторан. И живешь на дороге, которая, предположительно, ведет с земли на луну, хотя бы - образно говоря.
  Мы сели на рельсы и продолжали употреблять коньяк, и вскоре я был пьян. Но существует такая вещь, как лесной воздух, и он способен уменьшать амплитуду восприятия в той части, где она усилена. Но, чтобы коньяк приводил к галлюцинациям, такого не бывает. Нет, пусть бы дрезина пришла именно оттуда, из мира грёз. Была она о четырех колесах, с черным дымом от дизельной установки, чухающаяся (ибо все приборы, которые издают звуки типа 'чух-чух', по определению - чухаются). За управлением сидела железнодорожница. Она была очень обычная, совсем не мифическая - ей бы следовало такой быть, но все в мире проще. Потому что весь мир у человека в голове. Была она в оранжевой дорожной куртке.
  -Возьмёте? - крикнула Наташа.
  -Туда? - спросила она, высунувшись из окна.
  -Туда! - ответил Иван.
  -Давайте.
  Она сбавила скорость, и мы забрались в кузов. Дрезина была с кузовом и краном, модель 'АДМ-1'. Нас устраивало всё. Мы ехали, и коньяк не заканчивался. Более того, надо было поскорее его употребить - ибо до места было не так уж далеко. С железнодорожницей мы не разговаривали, для этого надо было идти в кабину и отвлекать её. Горы двинулись мимо нас. Мы повернули, и стало видно море, которое расположилось в промежутке между двумя горбами земли, заросшими лесом. Там оно синело и блестело, так как небо пропускало отдельные лучи сквозь прорехи в облаках.
  И тут я подумал - что сейчас я приеду, и что если я и ехал куда-то на протяжении жизни, то это было то самое место. Человек может ехать, стоя, не двигаясь. Человек может ехать лёжа. И не зря ведь говорят, что всё находится внутри. Это не так. Не нужно никакой философии, чтобы это понять. Человек снабжён разумом. Допустим, это - операционная система. С ней можно играть. Самая доступная игра - это воображение. Нет ничего проще, чем представить, что весь мир находится у тебя в голове. Эта игра довольно примитивна. Существуют люди, которые склонны заигрывается. Это определено типом той системы, которую поставили им в голову.
  Но вот море стало удаляться, так как одна из гор все больше нависала надо другой, хотя это и было вымыслом природы. С другой же стороны ничего не менялось, и вскоре нам стали попадаться строения, напоминавшие античные развалины, и оказалось, что Наташа в курсе, что это.
  - Самые старые здания, - сказала она, - самые старые на земле.
  -Почему? - спросил я.
  -Просто я знаю. Это руины ранних Домов.
  -Да, ты же знаешь, куда мы едем.
  -Не только. Почти нет в мире зданий, которые бы сохранились после Потопа. Пирамиды, может быть. Но они не здания. А это - именно это место.
  -Что за место? - не понял Иван.
  - Здесь хранятся вещи. Они здесь везде.
  -Вещи, которые остались после Потопа и были до Потопа? - спросил я.
  -Да.
  
  Надо сказать, что мы и правда скоро прибыли. Дорога, поднявшись еще выше, выходила на небольшое плато, и здесь нас ждала серия зданий, которые можно было назвать храмами. Я думаю, этот стиль был взят отовсюду понемногу - словно бы здесь воедино были слиты все мировые религии. И здесь можно было порассуждать - предположим, и это здание существовало до всемирного наводнения. А значит, некогда на земле правил единый Бог, если рассматривать его в аспекте именно культа. Потому что любой грамотный человек скажет - Бог живёт в душе у каждого человека. Может и Дьявол там жить. Могут и бесы быть. И пустота. А церковь - это уже вещь отдельная, и чаще всего она служит вещам посторонним (власти, например). А уж спорить с этим или нет - не знаю. В споре тут истина не рождается. Здесь человек в своем стремлении к миропониманию должен быть абсолютен.
  Мы остановились, и водительница дрезины помахала нам рукой. Мы высадились и попрощались. Отпустив сцепление, она повела свой железнодорожный прибор дальше - и кто знает, куда именно. Может быть, еще дальше, за грань бытия.
  Здесь, на высоте гор, и зарождался мировой дождь. Туманы копились, как монетки в копилке. Они могли ждать сколько угодно, время не имело большого значения. Мировой дождь, быть может, начинался и не здесь, так как могло быть и другое пространство, отдельная ячейка, где бы все это происходило. Но человек об этом не знает. Это видели цыгане. Да. Им удалось идти и пройти, они нашли новую землю. По правде говоря, я не мог сказать в точности, какая часть меня об этом знала, и это могло быть иллюзией, и доверять чувствам не было смысла.
  Туманы крутились за горой, окольцовывая леса, расположенные ниже. Таким образом, к ним пририсовывалась борода. Можно было предположить, что этот туман имеет ту же структуру, что и тот, за пределами которого находится Субконтур, но я ощущал внутренне, что здесь все иначе и, быть может быть, проще. Один мировой дождь передаёт эстафету другому. Пусть даже они идут на разных планетах. Совершенно неважно. Если продолжить эту цепочку, дождь может быть прекрасным проводником. С его помощью можно отправляться в путешествие. Главное, никогда не выходить из его тернистого тела.
  Но сейчас до дождя было далеко. Да и скорее всего, в этом месте он и не шел. Это был один из источников. Можно было представить себе сложную систему, во главе которой стоял медный кран, и жизнь, и свет, и тьма, все выходило из одного места, подсвечиваясь тусклым металлом.
  Мы шли по каменной дорожке ко входу, и здесь Наташа указала на предметы, сложенные поодаль:
  - Вот, видите, - сказала она.
  Она показала нам какой-то кувшин.
  - Предметы? - спросил я.
  -Да, - ответила она, - здесь они сохранились. Кувшин этот мог лежать тут с того момента, как пришёл дождь. Но он, дождь, пошел вниз, как лавина. А вещи себе лежат.
  -Давно лежат? - спросил Иван.
  -Не знаю.
  -Но ты все знаешь?
  -Мы же сразу собирались идти сюда. Это был договор.
  -Я уже забыл про договор, - произнес Иван, - я думал, что мы идем просто так.
  -Я уже тоже забыла, - ответила Наташа, держа в руках кувшин.
  Я думаю, она вновь начала просвечиваться. Казалось бы, еще совсем недавно мы пили коньяк, но теперь его сила вновь отступила. Впрочем, все это теперь не имело значения. Мы были на месте. И я не знал, что это, для чего это, в чем смысл?
  У входа нас встречал монах. Обычно мы ищем аналогии. Видимо, так проще жить в своем субъективизме. Так ты становишься более понятным, и, при нахождении внутри общества, это даёт определенные выгоды. Я вряд ли был способен дать определению образу этого монаха.
  - Вы нас ждёте? - спросил я.
  -Всегда жду, - ответил он.
  -Можно идти?
  -Идите.
  Мне кажется, помимо рождения физического, есть еще некое другое состояние вспышки. Оно может быть только однажды. Его нужно успеть поймать. Это словно поднять на поверхность давно затонувшую подводную лодку и дать ей жизнь. Неожиданный толчок. Реактор заводится. Вода покидает отсеки. Лампочки начинают мигать и загораться. Вековая тьма отходит, теряясь в углах перегородок. Вздрагивает змейка на круглом экране осциллографа. Локатор показывает положение кораблей в близлежащем периметре.
  -Капитан, - говорит старпом, - капитан.
  -Я здесь.
  -Вы думаете, это правда?
  -Правда.
  -Как приятно немного побыть живым. Смотрите, у нас нет потерь в составе.
  -Давайте что-нибудь сделаем.
  -Давайте. Пока жизнь горит. Долго она так гореть не будет. Надо успеть.
  -Но что успевать? Пустить торпеду?
  -Да, но куда?
  -Ищите, где-то было вино. Надо его выпить. Неизвестно, когда будет еще одна вспышка.
  И правда. Плотность времени - океан. В обычном океане человек более или менее ориентируется. С временем все сложнее. Но никто не знает, хорошо это или плохо, во всяком случае, на этапе текущего момента.
  И вот, сбегается весь экипаж. Уж и никто не помнит, когда лодка затонула. Быть может, это было до потопа. Тогда тоже железные рыбы протыкали толщу солёных вод. Кто теперь об этом знает? И вот теперь - новый восход.
  - А были ли еще восходы? - вопрос.
  -То есть, это не в первый раз?
  -Почему бы и нет.
  -Надо поискать следы предыдущего воскрешения. Могут валяться пустые бутылки вина. Потому что все повторимо. Один человек все время находится в рамках одной и той же сущности, только меняются жизни. Только никто не даёт ему методы перетаскивать концентрацию своего сознания из одного бытия в другое. Но такие методы есть. Это - очень большая вещь. Теория относительности и Эйнштейн - это детские игрушки. По сути, это - вещь, которая дарит существу бессмертие. Физически жить вечно нельзя. Но они, методы, позволяют сохранять сознание, по факту, это - вечная жизнь. Главное, ничего не забывать.
  -Бутылки обнаружены.
  -Старые или новые?
  -И старые, и новые.
  -Значит, и вспышки происходят с некоторой периодичностью. Значит, рано радоваться. Надо всплывать. Надо идти к берегу. Нечего тут торчать!
  
  
  * * *
  
  
  Как-то само по себе оказалось словно бы вдруг, что мы находимся в кафе. Оказалось, мы пьем кофе, и место это - стеклянное здание, и все стороны смотрят на какой-то город, совсем недалекий, но весьма обаятельный своими старинными черепичными крышами. Память была светла и прозрачна, но не хватало чего-то главного. Я подумал, что до сих пор не имел здравой оценки собственной жизни. Вот теперь, с этой высоты, можно было смотреть на дома и их крыши, видя в них особый знак. Что это было за место? Я знал и не знал. Наверное, для этого мы и пришли сюда.
  Может быть, наступило время понимать все заново, и у Ивана было своё видение. А про Наташу я не мог сказать ничего определенного. Но она преобразилась и перестала быть прозрачной. Теперь уж наверняка, окончательно.
  - Для чего это кафе? - спросил я.
  - Мне кажется, я тут работаю, - ответила она.
  - Но как же ты тут работаешь?
  -Очень просто.
  -Но ты раньше не знала об этом?
  -Не знала. Просто забыла. Я работаю в Доме Жизни. А как бы я знала про него?
  -Да. Но ведь тебя убили, и ты была привидением?
  -Я временно забыла о себе. А смерть не имеет никакого значения. Главное - жизнь. Если она у тебя есть, то ты её никогда не забудешь. Поэтому, я помнила. Иначе бы мы сюда никогда не попали.
  Я сопоставил её слова со своей работе в Доме Смерти, а также с вызовами на роль Директора и понял, что Наташа представляет другую сторону медали, и мы не зря встретились. Жизнь и Смерть. Но это единение не имело чистого смысла. Я тут был в другой роли.
  -И правда, - согласился я, - тогда ты скажешь, что находится внизу?
  -Ты должен это понять.
  -Я так и думал. Но нельзя поверить в то, что ты так моментально изменилась.
  -Нет, я проснулась.
  -А я - проснусь? - спросил Иван.
  -Не знаю. Правда. Когда - как. Но Дом Жизни для этого и существует. Человек думает, что жизнь коротка, и этим все и ограничивается. Не правда ли, очень часто жизнь напоминает сон. И никак нельзя с этим совладать.
  Мне вдруг представилась совершенно странная картина: начало жизнь необычной нации, а может быть, и расы в месте, где ходили гигантские поезда.
  Человек минимален.
  Биологические принципы, в наше время обвернутые в инфо-среду, позволяют вести игру на своем поле. Человеку даже не приходит в голову, что его маленькая сфера - что-то вроде аквариума, аквариума управляемого. Ты хочешь идти дальше, но ты всего лишь человек. Общество придумало много новых возможностей - ты хочешь идти дальше, и на службе у тебя есть блогосфера. Впрочем, можно еще прыгать с парашюта, летать на крыле, учить языки, заниматься спортом. Словом, поиск наслаждения стал шире, но, в то же время, и субъективнее, и ничего, кроме него, кроме реализации биологии экстраполированного примата.
  Но далее мы уходим от человеческого. Существа из-за предела, существа границы, и, черт побери, никто не знает, что такое Улей, и какое влияние он оказывает на людей. Но теперь мы были здесь, имея возможность смотреть на разлегчшийся внизу город, на его прекрасные крыши.
  -Будем пить кофе, - сказала Наташа.
  -Странно все это, - ответил я.
  -Странно.
  -Но ты говоришь об этом как-то иначе.
  -Нет, тоже странно.
  -Но когда ты была там, ты что-то знала?
  -Не знаю. Я бы попыталась подумать об этом на досуге. Но не сейчас.
  -Но что мы будем здесь делать?
  -Ты попытаешься запомнить это место. Крепко зажмуришь глаза. Оно превратится в жидкость, а может быть - в пар. Так оно проникнет внутрь тебя, или ты - внутрь неё, внутрь этой воды вне времени, и останется в тебе. Тогда ты будешь помнишь об этом Доме всегда.
  -Поэтому и ты помнишь?
  -Наверное. Я только сейчас это поняла. Если ты попадаешь сюда, то главное не место, а то, чем ты дышишь. У нас общий воздух с Домом Жизни. После этого ты можешь неожиданно все забыть. Это не амнезия. Например - смерть. Если ты знаешь о смерти.
  -Почему я не знаю? - спросил я.
  -Я просто сказала.
  -Может быть, знаю.
  -Но и про жизнь ты знаешь. Спроси у любого на улице - что такое жизнь? Он знает. Спроси - что такое смерть? Тоже знает. Но был ли он, тот случайный прохожий, в Доме Жизни? Здесь нельзя побывать просто так, воображением. Надо обязательно прийти сюда физически. Тогда ты остается своей частью здесь. Словно бы ты не один. Тебя несколько. Одна часть, быть может, живёт в мире теней. И другая. И десятая. Но в один момент ты вдруг можешь ощутить все свои части - ты спросишь себя, почему так? Но никто не знает.
  -Нет, это просто, - ответил я.
  -Скорее всего, - ответила Наташа, - теперь ты можешь пройти по коридорам, ожидая особенного просветления.
  -Но это же кафе, - сказал я.
  -Да. Пройдем в другой зал.
  Мы почему-то забыли про Ивана. Может быть, и не было его вовсе. Картина, на которой прежде для него было зарезервировано место, поменялась. Герои остались. Холст из под них вынули, подставили другой. Только и всего. Смысл - многогранен и ужасен, и он не будет понят, и не найдется ни одного человека, который бы это дело просёк.
  Мы сели за столики. Как обычно, висело множество репродукций и фотографий, и все было выдержано в некоем винтажном стиле.
  -Знаешь что, - сказала Наташа.
  -Лучше я скажу, - ответил я, - а то я забуду.
  -Говори.
  -Нет, мыслей слишком много. Не знаю, как с этим справиться. Хорошо. Ведь Иван, кажется, мог увлечься тобой.
  -Мог.
  -А что, если бы ты спросила, кто такой Иван?
  -Нет, не надо.
  Я вдруг понял, что моих знаний так много, что их бы хватило на множество трудов, на семь поколений, как в старых песнях. Они где-то собирались, Они. За дверями этого заведения время шло своим ритмом, им было все равно, Они были сильнее времени. Они и сейчас сидят - да, часто применяют именно такой глагол - сидят, это значит, что они находятся в заведении. Внутри содержится перманентное время. Вино. Тост. За дверями - начало 20-го века. Можно ли это место назвать Домом определенного рода, и кем считать завсегдатаев этой, с позволения сказать, малины. О демонах мы знаем ровно столько, сколько я могу рассказать, а многочисленные выдумщики продолжают наращивать мышечную массы мировых текстов, но вряд ли это полезно.
  -Выпьем вина, - сказала Наташа.
  -Ты не забыла?
  -Забыла.
  -Правда забыла?
  -Нет, зачем. Просто всё это пьянит. Все твои жизни собираются в одно единое целое, и только теперь понятно, что ты сидишь поодаль. Ну, не обязательно ты. Я сижу. Вот эти люди. Они как в зрительном зале. Нет более интересного кинофильма. Сколько было жизней, столько и частей. Вот тебе все эти серии - смотри. Вообще, это самое интересное место. А ты представь, живешь ты, не важно, где, у тебя налажен быт, у тебя все здорово, и чего-то не хватает. И ты начинаешь искать то, что тебе не хватает, но - среди всё той же мебели. И что же ты там найдешь? Ты можешь переставлять. Ты можешь покупать более дорогие предметы. Наконец, ты воспитываешь свои мозги под этим предметы. Приучаешь себя к статусу. Но ведь все это - тот же набор. Просто есть вещи мелкие, есть крупные, но ничего другого. Пока ты здесь не побываешь, ты найдешь того, что требует твоя душа. И посмотри, посмотри.
  -Но я ничего не вижу.
  -Ну подожди. Надо выпить вина. Сейчас все появится.
  Стоял полумрак. Что там было на улице, я не знал. Впрочем, однажды открылась дверь, и было видно, что там, снаружи - ночь и дождь. Должно быть, через тело мирового дождя мы спустились сюда. Такое можно было себе представить. Человек снял шляпу и прошел к столику. Мне захотелось посмотреть ему в глаза, хотя и что-то мешало - будто бы я не переступил черту, за которой зрение, словно даль, становилась прозрачной и ясной.
  -Правда, а Иван? - спросил я.
  -А мы никуда не ушли, - ответила Наташа, - мы в том же кафе. Он нас дождётся.
  Принесли вино.
  -Закроешь глаза и будет следовать моим советам, - сказала она, - все будет просто. Вот увидишь.
  Все и правда было не так уж и сложно. Вино краснело в моей душе, а я шел по ветру воображения, осматривая всё, что попадалось в поле зрения, ни на грамм не сомневаясь, что я вижу образы, только что появившиеся во мне. Не то, чтобы я совсем уж человек со способностями творца. Но и в каждого человека это заложено. Иначе бы люди до сих ловили в лесу дичь - с копьями, с луками и стрелами, каменными топорами, да и вообще - голыми руками. По сей день. Не было бы никакого прогресса во веки веков. Воображение - основное свойство человека.
  -Идёшь? - спросила она.
  -Иду.
  -Иди, главное, когда будут преграды, старайся их не бояться. Если будет страшно, постарайся сконцентрироваться на страхе.
  Впрочем, было весело. Я вообразил себе наушники и плеер. Пора было слушать старый добрый рок.
  
  Ziggy played guitar, jamming good
  with Weird and Gilly
  The spiders from Mars. He played it left hand
  But made it too far
  Became the special man,
  then we were Ziggy's band
  
  
  Я, правда, слушал его в интерпретации Def Leppard, потому что на поезда со старыми концепциями я немного не успел, пришлось ехать немного иначе, слушать больше железа, больше металла. Можно врываться в них факультативно. Это тоже можно. Но прошлое не вернуть. Во всяком случае то, в котором я особенно и не разгулялся. Остается быть четче. Словно луч.
  Я видел людей, и они мне кивали. Но они не знали, что такое плеер. Это было очевидно. Улицы излучали радость и первичное счастье. Это были мои улицы. Но я не мог сказать о них больше ничего. Только тепло и ощущение бесконечной гармонии.
  -Что это была за песня? - спросила Наташа.
  -Ты её слышала.
  -Да. Ты её вообразил?
  -Нет, конечно. Она и раньше была.
  -Кто её сочинил.
  -Не я, разумеется.
  -И о чем она.
  -А вот, послушай.
  Наверное, я не знал перевода, именно это и сломало ход вещей, который теперь был выстроен подобно конвейеру - от света, к счастью. Оставалось лишь найти нужный дом. Нужную дверь. Открыть её, подняться по лестнице. Замок. Ключ. Щелчок. И ты - дома. Но вопрос философский - что же является твои домом? Может быть, это всё же - эффект метафизического вольтажа? Ведь дом можно придумать.
  Когда я повернул, я понял, что атмосфера и правда поменялась. Солнце было злым. Оно кололо - глаз-игла. Я - человек не очень многословный. Бывают люди-вееры. Люди - клоуны слов. Уж они бы сумели выразить всё то негодование солнца, которое обрушилось на меня в тот час. Но самое главное - впереди меня было море, которое нападало на край улицы, упираясь в набережную, и открытие заставило меня оцепенеть. Я понял, что боюсь моря. Я сжался, понимая, что это - именно то препятствие, о котором говорила Наташа. Но надо было идти, делая вид, что ничего не происходит, создавая образ человека незадачливого, простого в своей прогулке.
  Например, магазин.
  Войдя туда, я, конечно, не избавился от моря и злого солнца, но здесь я мог перевести дух.
  -Что ты видишь? - спросила Наташа.
  -Магазин.
  -Тебе страшно?
  -Страшно.
  -Иди, не останавливайся.
  Я пошел дальше, заставляя себя верить в силу воображения, выстраивая следующую цепочку: страх - есть схема, есть машина, встроенная в человека, ибо без него жить нельзя, иначе человек просто не сумеет себя защитить. Существуют области чистого страха. В обычном состоянии они изолированы, страх выливается наружу нужными порциями, когда того требует мозговая программа. Только и всего. Но в тот момент, когда с помощью приёмов медитации, индивид достигает этой области, происходит несанкционированное насыщение страхом. Что такое чистейший ужас?
  Да, скорее всего, так. Вещество страха. Напиток. Больше ничего. Все остальное допридумывает сам человек.
  Но в данном случае - лишь море и солнце.
  Я побежал коридорами, и им не было числа.
  -Коридоры, - сказала Наташа.
  -Почему?
  -Всегда коридоры.
  -Почему?
  -Все очень просто. В человеке есть память о коридорах.
  -Зачем запоминать именно коридоры? - спросил я.
  -Путь из тьмы на свет напоминает коридор. Только и всего.
  -Да. Но это - обычные коридоры.
  -Не бойся.
  Итак, совершенно непостигаемый мир за краем, который, смешиваясь с мышлением, переходит в области, которые должны быть понятнее. Мы хотим подогнать все под свою среду, но делаем это в общем рациональной схеме, потому что не мы творцы собственной природы. Море тащило меня к себе, я боялся, и это было сильнее, нежели просто страх утонуть. Чистый, первобытный, ужас.
  Солнце - лицо. Злое лицо.
  Возможно, я продолжал бежать, чтобы скрыться от судьбы, но судьбы еще более высшей, прописанной в большой глобальном журнале. У меня было много жизней, но я ничем не отличался от всех остальных людей, я был лишь маленькой клеткой большого организма.
  Никаких шансов.
  Бог прописан в человеке как естественный механизм. Он нужен нам для развития. Если кому-то удается выглянуть из самого себя, за пределы величия биохимии, он вдруг обнаруживает, что мир выглядит совсем, совсем не так. Кроме того, сознание человека вообще не предназначено для того, чтобы анализировать внесистемные материалы.
  Система крошечна. Я.
  Что за пределами Я?
  Если рассматривать многочисленных демонов как часть нашей маленькой вселенной, они с легкостью подпадают под понятие служебных программ вычислительной машины.
  Я сел на берегу, понимая, что еще немного, и страх меня опьянит, и что-то будет. Я стал думать о словах. Стал думать о красках.
  Но теперь Оно приблизилось. Люди с легкостью играют словам - карма, жизнь, смерть, реинкарнация, но сейчас все это стало предметом Интернет-словоблудия. Но, наверное, в тот момент я видел смерть, не в силах определить, чья эта была смерть? Моя, чужая, придуманная, алгоритмическая? Мучение морем было нестерпимым. Я понял, что солнца нет, а на меня смотрят глаза больничных ламп, а также лица, которые тотчас стирает река времени.
  Поднимаясь из самого себя, я размышлял: что же делать? Куда идти? Я приземлился на улице и еще долго бродил, и ясность мысли меня не покидала. За исключением того, что я, конечно же, на какое-то время забыл о существовании Дома Жизни, кафе, вина и Наташи. Тут уж - какой Иван? Если все же предположить, что он существует, Иван.
  Про блуждание по улицам можно сказать очень много. Я думаю, это обычное дело. Если существует действие, память о нём должна где-то храниться. Но что знает человек? Спросите себя: что вам снится? Может быть, именно эти последние образы, состояние между смертью и полным распадом, приходят в виде самых странных ассоциаций?
  Я точно знаю, что это так.
  Но тогда я шел, осматривая балконы, вдумываясь во все, что я видел - например, в висящее белье, в стоящие на полках цветы, на лица.... Но нет, может быть, и не было лиц. Вполне вероятно, я не видел всех людей, и потому все они и разделялись на тех, кого можно увидеть, а кого нельзя. Это и в жизни понятно, что масса человеческая неоднородна, но мы наблюдаем далеко не те положения, далеко не те обоснования. Но никто человека не учил и не научит, если он однажды сам с этим не разберется.
  - Ты нормально там? - спросила тогда Наташа.
  Я забыл. Я ничего не помнил.
  -Эй!
  -А, это ты, - ответил я.
  - Ты, наверное, умер? - спросила она.
  -Да, я и забыл, что это - что-то внутри меня, какая-та часть воображения, - ответил я, - но сейчас все поломается. Потому что ты сломаешь.
  -Ну и ничего.
  Лица перемещались, и видение можно было сравнить со сломанной кадровой разверткой телевизора тех времен, когда таковая еще применялась. Я пытался остановить свое внимания хотя бы на одном кадре, и это удавалось лишь отчасти.
  Ты будешь дежурить
  Начало дежурства
  Конец дежурства
  Вечное дежурство
  За секунду до осознания оно казалось ясным, словно отражения стекла. Однако, оно было некой прямой, параллельной моему собственному смыслу. Едва я на нём концентрировался, и образ расползался на части, и я не мог ничего не сказать. Может быть, это Наташа и была, и теперь она преломлялась. Но она была права. Какие бы ветры ни управлялись реальностью мысли, всему приходил конец.
  Тем не менее, я пришел в квартиру, где жил человек....
  -Но кто он? - спросил я.
  Хотелось закричать, но я ничего не помнил. Хотя, пройдя на кухню, я заметил, что мне всё тут знакомо. На стене висела газовая колонка с двумя ручками. Сама она была округлой формы, и в этом был скрыт ключ. Показалась и хозяйка. Это была мать моего товарища.
  -Я давно умерла, - сказала она, - знаешь, он был хороший парень. А ты бы мог мне рассказать, что было с ним потом. Я ничего не знаю. Я думаю, он сделал в жизни очень много.
  -Понятия не имею, - ответил я, - я сам умер.
  -Ладно, - сказала она, - а то я и вижу - как много тут собралось моих предков. Ведь их давно нет, а они что-то тут делают. Ну, давайте тогда пить чай, и правда. Очень хорошо, очень, знаешь, как-то бархатно на душе - словно наступил вечный сентябрь, и море ровное, словно синий лист, и никуда не надо спешить, и ты находишься в этой поре, почти что вечность. Но это никого не тревожит. Правда же? Нет суеты. В улицах так много смысла. Ты, конечно, не можешь бежать вперед. Будущего нет. Но что там хорошего? У человека всегда впереди - страх смерти. А здесь, представь себе, вечный сентябрь. Или, если хочешь, вечный октябрь. А в прошлое иди - куда хочешь. Хоть да самой глубины, до самых мамонтов.
  -Мамонты? - спросил я.
  -Теоретически, - сказала какая-та пожилая женщина, видимо, одна из родственниц моего друга, имя которого я никак не мог вспомнить.
  -Но, - я задумался, - а что еще хорошего? А можно тут быть моложе?
  -Как хочешь, - ответила она, - ты же был ребенком. Хочешь быть им снова?
  -Хочу, - ответил я.
  -Тогда ты можешь пройти туда через эту дверь. Помнишь лошадей?
  -Помню, - ответил я.
  В это время о себе напомнила Наташа:
  -Идём. Ты зациклился на смерти. Тебе надо жить.
  Конечно, хотелось пройти тем маршрутом, где, может быть, вечный сентябрь (или уж ладно - октябрь) был еще сильнее. Там он пропитывал собой всю эссенцию окружающего. Но надо было идти, в связи с чем вернулся и страх моря. Я понял, что наступил момент, когда меня куда-то засасывает, и это происходило в районе порта, имени которого я не знал, и яхты напоминали мне острые колья. Вот теперь было ясно: это - самая крайняя точка человека после смерти. До какого-то момента ты еще что-то осознаешь, и у тебя есть время, чтобы побродить дорогами и маршрутами света и тени, пока тебя, наконец, не начнет тянуть в некий водоворот. По мере вращения теряется память. Ты можешь идти, лежать, лететь, как-нибудь иначе. Очевидно, в тот момент я попытался, совершенно ошибочно, воспользоваться свободой выбора и перемещения. Информационное тело живо. Оно думает, что ему все можно. И потому, я поднялся над портом, о чем-то размышляя.
  Тогда началось засасывание в воронку. Я испугался. С тех пор (а именно - с детства) я боялся моря. Это был панический ужас.
  -Постой, повиси, - сказала Наташа.
  Её слова принесли некоторое облегчение. Возможно, я бы смог пройти дальше, оставаясь созерцателем, чтобы понять, что происходит с существом дальше. Для чего создана такая система? Это вопрос. Жизнь, смерть, потеря себя, и - жизнь с нового листа.
  -А где Иван? - вдруг спросил я.
  -Там, где-то там, - ответила она, - слушай, тебе не стоит это вспоминать. Иначе ты все сломаешь.
  -Что же делать?
  -Просто смотри.
  И я просто смотрел, и словно вода прибывала в ёмкость, в который попал человек. Еще немного - и ему суждено было утонуть. Но вода эта была летейской. Именно так все и происходило. Я четко фиксировал каждый момент, и где-то поблизости работали странные механизмы, крутились шестерни, щелкали ножи, летели искры - все было готово к тому, чтобы довершить начатое.
  Я думаю, что мог видеть все это с другого ракурса. Да, наверное, так и было. Но неожиданно все исчезло. Это была вспышка. Я оказался сидящим на полу в библиотеке Казанатензе, в Риме, и я кричал. Это был крик пробуждения.
  
  Назад мы ехали на автобусе. Иван был в восторге. В автобусе не было людей, и мы курили, и это никому не мешало, ни пустоте, ни водителю.
  -Ты что-нибудь понял? - спросил я.
  -Конечно, - ответил Иван.
  -А что именно?
  -Почему ты спрашиваешь?
  -Потому что лично я понял всё и ничего, - ответил я, - мне кажется, у этого нет границы. Но когда ты покинул привычные границы сознания, главное - не знаю. Не знаю, что главное.
  -Может, не сойти с ума? - спросил он.
  -Но уже поздно, - ответил я.
  -Конечно. Сходить с ума уже поздно.
  -Тогда.... Не знаю, что тогда.
  -В Козлово, может? - спросил Иван.
  -Едем.
  
  
  
  
  Главный
  
  
  Я вспомнил о том, что главный - тоже человек. Фраза звучит странно, но мы не должны упускать из виду эту сторону жизни. Заснув, он увидел сон, где был Главным другого рода, и рядом была Света, которая также попала в театр мысли - здесь она представляла из себя древнюю тень, тень девушки, которую Главный будил, так как предполагал, что полноты ощущений нужно кого-то любить.
  - Любить нужно по любви, - заметила Света.
  Главный почесал голову. Потом проговорил:
  - Что значит, и ты - и не ты? Кто-то дал нам способность перевоплощаться в существа разнообразных форм и значений.
  - Почему-то ты в лётной форме, - проговорила Света.
  - Мы просто изучаем смерть. Ты и я. Конечно, мы можешь просто заниматься любовью, но сейчас вокруг слишком много тьмы, а она тянет чувства вниз и гасит эмоции.
  - Тогда полетели. Как тебя зовут?
  - Знаешь, я придумал себе воображаемое имя. Я - капитан X. Смерть любит смотреть другие смерти. Летная форма, должно быть, связана с тем, что мы должна разбиться на самолете - при этом, мы должны собрать побеги процесса. Сама точка падения - это уже вход в небытие, а потому, нам надо собрать вещество. Света!
  - Получается, что вы увлекаетесь мной?
  - И правда.
  - Но это как-то, как-то, это как процесс, как вычисления.
  - Большой разум создает накладные расходы. Может, ты хочешь обозреть другие виды смертей?
  - А что, если умирали планеты?
  Он почесал голову:
  - Я этого не знаю.
  - Значит, ты не всемогущий.
  Главный пожал плечами. Действительно, откуда ему было знать это? Тут она нашлась.
  - Хочу в архивы! Хочу в архивы!
  - Что же, - ответил он, - идемте, моя дорогая Света.
  По пути они все же вспомнили, что работают в одной редакции, и Главный является Главным именно по этой причине, и Света лишь усмехнулась, но Главный остановил ее усмешку, заметив:
  - Состояния меняются столь сильно, что кажется, что у нас разные личности, но это - одна и та же личность с разной стороны.
  Правда, пока они шли по винтовым лестницам, им встречались прекрасные балконы, и, обнаружив на одном из таких балконов кафе, они заказали вина - Света улыбалась, всматриваясь в свое отражение в бокале, но иногда, краем зрения, она вдруг улавливала что-то странное - и так, она смотрела и так, и эдак, двигая головой, улыбаясь и надувая губки. Наконец, Главный заметил это. Он спросил:
  - Что же там видно?
  - Да вот, - отвечала она.
  - Что же?
  - Рога.
  - Но чьи же это рога, Света?
  - Мне кажется, это мои рога.
  - Что же? Верно, они напоминают ветки какого-то особого растения? И ведь не просто ветки, это - дороги, и все они плетутся и уходят куда-то в бесконечность, и мы до сих пор не определили, как далеко это тянется. Меж тем, ветвление напоминает ветки спирали.
  - Но это не ДНК, - предположила она.
  - В мире духа нет ДНК. Предположим, мы живем в месте, где тело изготовлено техническим путем - но душа та же самая, и здесь нет никакого ДНК, но что же плетется? Мы уже идем этой дорогой, моя дорогая, мы спускаемся вниз, пока не достигнем того места, где формы каждой отдельной спирали принимает необыкновенную ясность. Но где-то в самом начале жизни всего живого здесь еще почти нечего было хранить - но и всякая букашка, уходя на тот свет, остается лежать в архиве. На сегодняшний момент срок жизни на этой планете составляет миллиарды лет, архив огромен, он выстроил сам из себя гигантский механизм.
  - А там будет вино? - спросила Света.
  - О, ты увлеклась вином? В библиотеках всегда есть терпкое вино и величественный коньяк. Но дальше мы поедем на лифте.
  Ехать оказалось довольно долго. На одном из этажей к ним в лифт вошел странно одетый волк.
  - Здравствуйте, - сказал волк.
  - Здравствуйте, - сказал кто-то еще.
  Оказалось, это был пиджак, надетый на волка.
  - Мы - порознь, - проговорил пиджак, - товарищ Корнеев недавно получил назначение волчьего дьявола (при этих словах волк кивнул), но волков сейчас мало, и ничего не остается, как изучать произвольные науки, сидя в архивных залах. А еду себе и еду. Я просто еду.
  Света показала большой палец.
  - Однажды бывает великий день, - сказал Пиджак, - конечно, он повторяется, но событие это происходит не каждый день, и у него нет имени. Но, впрочем, если вы встречаетесь сами с собой, это может стоит очень многого, особенно, если у вас нет прямого доступа. А здесь, конечно, все мы герои - я даже вам скажу, что хотя этих событий и нет в архиве, но все равно об этом можно как-то узнать - ведь что-то было и до существования земли. Другие планеты. Другая вселенная. А теперь представим себе эту картину, а? Архив вселенной. Мне даже страшновато, и даже как-то трудновато - не представляется все это, потому что я понимаю, что все это не помещается в голове. Это какой же надо иметь мозг, чтобы хотя бы вдуматься - архив вселенной. То, что у меня нет головы, не должно никого озадачивать - нет, и нет, не надо. Думать надо не головой - голова есть модель У модели могут быть ограничения. Нет головы, нет ограничений. Полёт!
  - А вы встречались с собой? - спросила Света.
  - Я и есть я. Я себя не терял. В распоряжении человека всегда есть сон, который по своей природе крайне не воспитан, а потому, он отказывается дать правильную картину. Но на воспитание снов может уйти крайне много времени, и иногда человеку требуется потратить почти целую жизни, чтобы заставить сны говорить правду. Таким образом, сновидящий получает доступ к записям. Сказать точнее, доступ есть всегда, но нет картинки. Сложно с этим. Если нужное изображение появляется, это становится великим событием. Научите людей учиться. Пусть учатся. У них нет учителей кроме самих себя.
  Дороги их разошлись уже в архивах - пиджак нашел первый попавшийся стул и повесился на него. Света и Главный прошли по коридору, осматривая ячейки.
  - О, смотри, Джимми Хендрикс, - проговорила Света.
  - Нажимай.
  Света щелкнула замком, ящичек выдвинулся, показав содержащуюся внутри книгу.
  - Берешь эту книгу, листаешь медленно и внимательно - содержимое должно перейти тебе в голову, и ты будешь внутри одной данной жизни, - сказал Главный, - здесь тебе должна ровным счетом любая жизнь, и это хранилище, пожалуй, самая большая ценность в данной системе пространственно-временного континуума.
  Листы книги состояли из странной бумаги. Света закрыла глаза, и кадры поехали верху вниз - их нелегко было остановить.
  - Я вижу всю линейку, - вдруг сказала она, потому кадры вдруг остановились на раковине. В океане жил моллюск, и он был носитель души, и теперь это казалось необыкновенным - ощущать себя моллюском. Вода была прекрасна.
  Внимание Светы остановилось на этом моменте и еще какое-то время оставалось в слиянии с природой - хотя это и являлось архивной записью, выглядело все абсолютно натурально.
  - Что могло быть до ракушки? - подумала она.
  Картины ожили - и правда, что-то было и до ракушки, и до земли, хотя и никто не мог сказать, жила ли она там, или та душа, путь которой она смотрела, или же теперь в ее распоряжении была некая иная память. Она увидела большую материнскую тьму, и размеры ее была абсолютны - можно, впрочем, было задуматься о каких-то других размерах - но все они должны были находиться на каких-то внешних диапазонах. Существа за краем света, за краем всего, любили музыку. У них были хобота. Они играли, оркестры подогревали массу, произошло большое накаливание - возник свет, и из этого света рождались первые звезды.
  Свете показалось, что и она является существом с хоботом - доисторическая пустота лишь формальна - молекулы не являются молекулами, существует общий поток, поля не сформированы, доисторическая физика устроена абсолютно иначе.
  - Ты там, - подумала Света.
  Ее сосед светился бледным светом словно бы за краем - а если бы посчитать реальное расстояние, то оказалось бы, что до соседа не менее миллиона парсек. Света затрубила приветственно, и звук трубы ее хобота заставил вещество ранней вселенной колебаться. Но тут в ответ пришло множество голосов - оказалось, рядом с соседом, где-то за поворотом антивектора, находится целая группа хоботов, и всем им захотелось потрубить.
  Была тряска. Был газ. Газ вдруг сжался и лопнул, и в мире возник свет.
  - Мы пришли к Хендриксу, потому что тебе нравится хард-рок? - спросила Света.
  - Разве не ты сама пришла? - спросил Главный.
  Они пошли дальше, и не было числа заархивированным жизням, и Света, конечно же, пожелала найти саму себя, что и было сделано.
  - На одну тебя вовсе не один ящик, - пояснил Главный.
  - Разве то удобно.
  - Но одного ящика достаточно. Связь идет через ссылки. Впрочем, если тебе нужен непосредственно журнал, то у нас два пути - открывать каждый ящик, а они на разных этажах, или - Дом. Идем. Идем через журнал.
  Поначалу дом напоминал спортзал, а позднее - музей, а вид спортзала все же имел смысл - все вещи, собранные из предыдущей жизни, имели к этому непосредственное отношение, и это был инвентарь. Света поняла, что это - ее предыдущая жизнь, и в ней она занималась спортом.
  Неожиданно рядом возник работник дома, который напоминал доброго экскурсовода.
  - Пройдите до конца зала, - проговорил он, - видите, сколько столов, шкафов, штабелей. В этом зале собраны все вещи вашей жизни. А вы думали, вещи не имеют никакого значения? Что вы, вещи очень важны. А вот все ваши кубки.
  Света остановилась в замешательстве - шкаф был полон кубков, медалей, грамот и фотографий. Она улыбнулась и заплакала - она узнала себя. Она плакала как ребенок, но когда слезы закончились, она успокоилась, взяла в руки кубок и понюхала. Чемпионат ФРГ 68-го года. Она засмеялась, из сердца ее лился странный жар, и это напоминало наркотик счастья. Она побежала, но в конце зала остановилась - потому что дальше был другой зал, и пределы данной жизни заканчивалась, и начиналась жизнь ранее.
  - Возьмите фотоальбом, - посоветовал тут музейный работник, - пожалуйста. Я пойду, там меня ждут.
  Начав с последней страницы, Света тут же впилась глазами в собственное лицо, и все картины предыдущей жизни, и смерти как будто и не бывало.
  - А теперь я - работник Дома Смерти, - вдруг сказала она, - поэтому у нас есть власть над временем и информацией. Зато даже Главный не знает, что это за система, кто ее создатель, но он мне сказал - Света, слушай сюда. Это Машина. Я бы очень хотел однажды увидеть документацию к ней. Но я уже давно хожу по всем этим задам, я посещаю библиотеки, я как будто обшарил все на свете, но я так и не нашел ответов. Бытие - Машина. Машина очень умна, она, порой, красива, а порой - жестока, а мы - всего лишь клетки всеобщего вещества. Я к тебе пришла, Карл. Я что-нибудь придумаю, чтобы снова побыть там. Ничто не может сравниться с опьяняющим холодом возвращения к себе другой, другому. Даже жар самой страшной страсти несравним с этим. Мне кажется, у меня сейчас просто не будет времени, и я даже не схожу в следующий зал, потому что меня ждет Главный, а он что-то планировал. Но ведь ты - это я, и мы никуда друг от друга не денемся.
  Улыбнувшись, Света помахала рукой в сторону, будто бы там кто-то был - меж тем, там никого не было, ибо весь зал был посвящен ей одной. На выходе она увидела целый ряд автомобилей.
  - О, мои машины, - она улыбнулась, - четыре машины. А в старости у меня был это Фолькс. Черт, Карл, ты меня искушаешь. Хочешь сказать, что родственники, находящиеся в мире живых, что-то поймут, если я им позвоню? Пока. Я еще приду!
  Она повернулась - Главный стоял рядом, и они были готовы двинуться.
  - Винотека? - спросил он.
  Она пожала плечами.
  - Дискотека?
  - Дискотека.
  Лифт шел по странной траектории.
  - Я хочу вернуться сюда снова, - сказала она, - я даже толком не разобралась в первом зале. Но послушай, разве я сейчас живу?
  - Мы определенно где-то живем, - ответил он, - а ты бы могла поиграть. Каждый ящик в твоем распоряжении.
  - Что мне с ними делать?
  - А вдруг ты кого-нибудь любишь?
  - Я всех люблю, - вдруг поняла она, - что касается остального, это игра. Правда, мы с тобой уже играли.
  - Давай играть еще. Хочешь, упадем на самолете?
  - Гм. Кажется, мы уже падали. Мы также тонули на корабле. Нужно что-то новое. Давай сделаем что-нибудь наоборот. Я придумала. Что, если нам жениться?
  - Это идея.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Последняя глава
  
  
  
  Вечная среда - это электронный магнит. Вы живете то тут, то там, а среда - это субстанция на сердечнике, и вы никогда не сдвинете ее с места. На работу был нанят сотрудник по фамилии Никто, а полное его звучало как Г. Никто, и, когда я спросил у него, почему его так зовут, он ответил, что имя это придумал сам себе, пытаясь быть оригинальным.
  Покинув свое рабочее место, мы пообедали в одном замечательном месте, и Никто сказал мне:
  - На меня возложили обязанность нанимать музыкантов.
  - О, - ответил я, - но разобрался ли ты, как делать разделение между живыми и мертвыми?
  - Тут нет ничего сложного. Репетицией смерти является сон. Живых мы берем во сне, и у нас работают. Многие потом рассказывают, что видели странные сны, но кто им поверит? Творческие люди и так считаются странными. Потом, люди сделали из информации предмет потребления. Если же музыканты вышли из банка данных, то с этим даже проще. Я уже разобрался со многими вопросами.
  - Когда же у нас следующий концерт? - я почесал голову.
  - Вы сами мне об этом говорили. Некоторые музыканты обедают прямо в этом кафе.
  - Самое странное в этой истории, что дежурство ограничено во времени, - проговорил я, - мне было бы интересно поговорить с предыдущим начальником отдела, хотя бы узнать, где он сейчас находится и чем занимается. Я полагаю, что тебя не очень беспокоит этот вопрос. Однако, я, возможно, вскоре окажусь в том состоянии, когда буду спрашивать сам у себя - что это было и куда это делось, и втайне сохраненный экземпляр книги Рубина Шатинбана мне не поможет, потому что, здесь справедливо выражение в одну реку не войти дважды. Можно придумать себе ситуацию, когда человек вдруг заснул, и на том его жизнь завершилась - он долго жил, он дожил до старости, он размышлял, он даже выстраивал планы на вечность, и тут, ни с того, ни с чего, он проснулся. В непонимании он смотрел на темноту раннего утра, ничего не понимая. Лишь спустя время он осознал, что вся его жизнь уложилась в одну ночь, и вот, после ее завершения, он попросту проснулся. О, нет, это невозможно, - сказал он. Нет, нет, так не бывает. Однако, жизнь не вернулась, надо было вставать, он встал и просто смотрел в окно. Потом, первая сигарета. С точки зрения разума, предыдущая была много десятков лет назад. Но куда все это делось? Как вода сквозь пальцы. С этим ничего нельзя было сделать.
  - Некоторых музыкантов мы можем встретить прямо здесь, - сказал Никто.
  - Кстати, ты не в курсе, где Элвис?
  - Я слышал, что если искать его в хранилище, то там пустота, а значит, версия о том, что его забрали, верна.
  - Может быть, нам пора увлечься классиков? - осведомился я. - Да, у нас все увлечены рок-музыкой, но ментальный слой классики массивней. В конце концов, мы можем работать как просветители. Мои заместители быстро учатся.
  - Но сегодня у нас другая программа. Немного сигаретного блюза. Алексис Корнер.
  
  One scotch, one bourbon, one beer
  One scotch, one bourbon, one beer, yeah
  Please Mr. Bartender, listen here
  I ain't here for trouble so have no fear
  One scotch, one bourbon and one beer
  
  
  Оказалось, музыкант был здесь. Никто поработал на славу, устроив должное представление - если ты перешел в состояние тени, ты навряд ли это знаешь, и, если не произойдет момента чудесной активации, слово 'вечность' останется пустым звуком. Его попросту будет некому осознавать.
  -Привет, - сказал Корнер, - ваш менеджер мне все объяснил. Я даже спросил у него, а мог бы он показать мне, как сейчас выглядит планета? По правде, у вас очень серьезная служба, очень большие вычислители и прекрасные окна в другие миры. Я смотрел на них с большим удивлением. Пожалуй, чтобы увидеть такое, нужно чем-то пожертвовать. Но, говорят, бывают бонусы.
  - Бонусов очень много, но для экскурсии нужно вызывать PhD. Он у нас почти не появляется, потому что ходит среди живых и занимается чем попало, и, если вам выдадут билет, он будет там за вами следить. Но не думайте, физическое тело вам все равно не выдадут, это не положено. Впрочем, надо задать вопросы Никто, зачем он все это вам рассказал.
  Вернулся Никто и сказал:
  - Я говорил на счет классики.
  Можно было подумать, ему было там с кем поговорить о классике. Принесли скотч и пиво.
  - Надо знать предмет! - он с важностью поднял указательный палец. - Между прочим, я спускался в хранилище, где информационные Ра-демоны перебирают бытие. Сначала они предложили мне проследовать лесом, однако, я решил их упросить. Я стал рассказывать о себе, а, так как они сидели возле груды книг и раскладывали их по полкам, они тут же показали мне и мою книгу, и это очень важный момент. Все вопросы реинкарнации надо отбросить в сторону, потому что мы являемся лишь духами математическими, а именно - информационными, а душа улетает куда-то туда, мы с ней расстаемся навсегда. Моя книга была тонка. Ра-демоны любят смеяться над тонкими книжками. Но все же, они учли, что я на службе и сразу же получил офисную должность, поэтому, они согласились со мной поговорить. Вы удивитесь, но, когда я спросил их про величайшего композитора, они показали мне огромный фолиант, на котором было неизвестное имя. Но как так? Я был просто убит тем фактом, что величайшего композитора никто не знает - уж я его точно не знал. Ра-демоны сказали следующее: толщина книги - это вес личности. Они собирают не души, а именно личности, которые находятся на вечном хранении. Но в чем же заслуга этого композитора? Оказалось, что все, созданное кем-либо, в пустоту не улетает, а сохраняется в общем поле - все, придуманное этим человеком, реализуется теперь другими людьми. Слыша музыку в голове, они даже и не представляют, что это уже сочиненное ранее произведение. Так, через систематический эфир, дела этого человека множества. Но послушайте, здесь есть неприятный момент - я забыл его имя. Даже не знаю, как я пойду назад, упрашивать, чтобы мне назвали его снова.
  Я вскоре отправился в офис. Пройдя по улицам, я несколько раз засматривался в сумрачное небо, пытаясь отыскать там звезды. В мире истин всё просто. Их не обязательно раскрывать, обосновывать, не нужно заносить их в журнал побед, словно заметки о взятых высотах. Истины констатируют. Не надо тратить свою энергию для вещей, которые никогда не поддадутся, навсегда оставшись сами собой.
  Вы смотрите на звезды? Я подумал, что в книге Шатинбана не хватает одной главы, и самое время ее сочинить. Я хотел рассказать о старых Домах. Да, с них уже сыпется пыль, в них не проводится служба, но они существуют, и, чтобы посетить их, нужна для начала вооружится информацией. Возможно, Дома прошлого проекта.
  Вот уж чего я не знал, так не знал, но наличие прошлого проекта говорила в пользу теории о цивилизации до нас. Однако, здесь нужно было собирать все в один пучок, в один узел. Разгадка наверняка хранилась в где-то в недрах Субконтура, гигантского города-машины, созданного кем-то, чтобы обеспечивать надежную работу всего континуума. Но где разгадка? Вне нашей демонской службы Морена даже не знает, что я существую.
  
  
  
  
  
  
  
  
  Сигарета символизировала ключ зажигания. Отсюда, со своей высоты, я подслушивал ее мысли, и она понимала, что за ней следят. Тогда я попал в её сон, хотя вскоре мне захотелось спросить у самого себя - зачем это всё? Я сам себя обязал, или это - часть моей роли, детали которой были и скрыты и от меня за счет функциональной значимости. Сказать проще - мы не думаем о том, как текут через организм реки крови и живущие в них организмы, а потому и моё любопытство могло быть автоматическим и не зависеть от сознания. Мы говорили через сон. Я допускал, что существуют вещи, которые от меня навсегда скрыты, и все мои прочие состояния не раскрывают правду.
  - Я знаю, ты скоро приедешь, - сказала она во сне.
  - Скоро, - ответил я.
  - Ты же знаешь, я во сне знаю куда больше, чем просто так, потому что в дневном состоянии мне мешает концентрация на жизни. А во сне знать этого не нужно. Поэтому меня посещают сомнения относительно того, всё ли я знаю о себе? Подумай сам - что тут знать? Рождение, детство. Часть этого периода скрыто тем, что прошло много времени, и я не помню всего, но это так у всех. Если помнить детство полностью, то это будет самая великая вещь. Потом всё, как полагается. Но потом, мне вдруг стало приходить на ум, что в будущем я уже жила, и моя жизнь уже прошла, и однажды я увидела сон - он был очень яркий. Я действительно открыла двери Дома, и внутри было очень спокойно, умиротворенно, весь мир прятался в его стенах, хотя бы потому, что этот мир уже закончился, во всяком случае, для меня. Все, что происходило вокруг меня, прошло, но у меня была возможность проживать этот раз за разом, и даже - в некоторых интерпретациях, различиях. Из чего я сделала вывод, что такое место существует в действительности, и иногда его ошибочно принимают за рай. Видимо, некоторым древним ученым удалось в него попасть, потом вернуться и описать его. Наверное, у каждого человека - свой персональный рай. Всё зависит от того, как он прожил, но не с точки зрения привычной морали и прочих вещей - нужна какая-та тренировка, как у спортсмена, что ли. Чтобы все пережитые образы стали цементироваться, потому что этому абсолютно трансцендентному пространству еще надо обрести контуры. Нужно что-то делать с помощью своей головы.
  -Например? - спросил я.
  -Например.... Писателю проще попасть в такое место, чем, например, водителю.
  -Если ты туда попала, значит, это случилось?
  -Случилось, - ответила она, - но всё это я рассказываю, чтобы подчеркнуть - моя нынешняя жизнь словно бы и не является жизнью в нормальном понимании, но это нормальное понимание - метафизическое. Потому что окружающие люди, конечно же, сами о себе ничего не знают, ни о чем не догадываются, и говорить с ними о том, что нормально, а что нет - бесполезно. Вы не найдете ни одного специалиста на миллиард. Но, впрочем, я не знаю.
  - Может быть, это и правда, - сказал я, - значит, ты уже прожила свою жизнь, но ведь и ты не находишься в том пространстве.
  - Я назвала его Субконтуром. Но потом я вспомнила, что ты уже произносил это слово, и это было связано с Козлово.
  -Да, это такой посёлок, - сказал я.
  -Но почему-то я подумала, что это и есть Субконтур, некая конструкция, которая может появиться или не появиться в процессе жизни. И тогда мы можем себя спросить - на что потрачена наша жизнь?
  -Правильно, - сказал я.
  - Правильно, - согласилась Морена, - очевидный итог того, как ты прожил. Никаких догм. Пусть это и не вечная жизнь, но это продолжение бытия. Но как тогда быть с реинкарнацией? Я думала на эту тему. Реинкарнация сама по себе проста. Но твое сознание, если Субконтур выращен, продолжает жить своей жизнью. Предположим, что я жила в Токио. И я сейчас там живу, в Субконтуре. Хотя ты мне все же говорил, что на самом деле, это - какая-та машина или механизм. Но все же, разве это не прекрасно? Какой большой смысл. А мы задумываемся - зачем жить? И постоянно нам подсказывают какие-то идеологи. Раньше это были религиозные деятели. Многие из них и не верили в то, что говорили, так как всё это - корм для власти. Затем была вера в коммунизм. Но и в этом нет силы, так как жизнь конечна, и нет ничего, чтобы заставило тебя идти правильным путём. Наконец, пришел период, когда была выстроена дорога к обезьяне, назад, в джунгли, время вещей. Конечно, сознание накормлено ими, вещами, и жизни не будет после того, как откроется дверь, и человек полетит. Но не всем это дано.
  - Возможно, ты и сейчас живешь в мире живых, - сказал я, - нам же доступны лишь ограниченные ходы, в контексте. Мы встречаемся, только когда ты спишь. А теперь спроси меня, как так вышло, что я хранил спичку? Совсем недавно я говорил с Никто, и он навел меня на верную идею относительно систематизации всего процесса. Спичка - это личность, математическая формула. Душа уже обрела другую жизнь, и у тебя есть имя, которое, возможно, я даже и не знаю. Интересно, что, если мы познакомимся в реальной жизни? Ведь моя миссия вскоре завершится. Но ты выглядишь совсем иначе, ведь сейчас ты находишься в своем перманентом облике. Сумеем ли мы до этого дойти?
  - Если это так, я должна это знать.
  - Возможно, этого нельзя знать в состоянии бодрствования. Да, вышло так, что я это знаю, но именно поэтому я и получил столь серьезную должность. Нам нужно что-то придумать, как ты думаешь? Ведь скоро ты будешь здесь. Может быть, ты сумеешь запомнить свой телефон?
  Итак, что же добавить в последнюю графу? Некоторые существа живут на два Дома, но детально это выглядит так - они выходят в мир людей, чтобы поиграть с кармическими вопросами - меж тем, Дом остается Домом. Мне представился специалист по войнам, который отслеживает свежий приход в прямом времени. Давно ли были крупные урожаи? Давно ли корабли стреляли по кораблям? Крупные катастрофы? На войне это случалось каждый день, но вскоре потоки смерти уменьшились и специалист впал в спячку. Возможно, в ходе своего сна он даже посетил мир людей, но там ничего не добился, так как оставался для всех непонятным. Впрочем, он мог жить в период расцвета рок-н-ролла и создавать большой гитарный шум. Возможно, вы хотите поискать кандидатов? Ищите наиболее странных деятелей искусства.
  Работа.
  Черное окно.
  У любого человека точно такая же работа - существование. Но допустим, вы - конструктор двигателей. На вопрос - в чем ваша работа, вы очень просто ответите - созидание в чертежах и железе. Это правильно приведенный тип вопроса (приведенный к общему типу). Может быть вы - чемпион мира по поеданию горького перца. Это тоже часть мирового процесса. Но мыслить глобально не то, чтобы небезопасно, просто зачастую умным индивидам хватает ума не лезть в такие дебри, давая себе шанс на нормальную жизнь в частностях и сиюминутных радостях. Вселенское видение делает человека одиночкой, очень часто - просто деревом, которое растёт в пустыне, одно, и нет ни дождя, нет ни хотя бы тумана, которым бы можно было подышать, чтобы немного смочить сосуды тела и ума. Да и потом, всё в человеке должно быть рационально.
  Допустим, вы - космонавт. Вы летите и думаете - вот вернусь я на землю, налью себе стакан водки и опрокину его. И это - замечательная деталь. Но допустим, пример противоположен. Вы думаете - Pale Blue Dot. Вы думаете - все так ничтожно, и вот, в мыслях своих я вознесся, чтобы быть творцом всеобщего хотя бы внутри идеи. И что же? И ничего. Пустыня и холод.
  В иллюзорности человеческой жизни большой популярностью пользуется физиологическая составляющая, чем и пользуются демоны. Среди них очень много чистых паразитов, но над чистой паразитологией пока никто не работал, и кто-то должен стать первым. Требуются время и мужество. Возможно, здесь нужен героизм.
  Гарсон принёс мне сигареты и коньяк. Мы обменялись короткими фразами.
  - Вы задумываетесь о своём бытии? - спросил я.
  - Я просто работаю.
  - Нет, вы отвечаете так из уважения к моей должности и понимании своего места.
  -Но я давно пропитался этим.
  -Вы всегда один и тот же?
  -Конечно.
  -Но вы работаете по сменам?
  -Конечно. Вы же сами об этом знаете. Мы сменялись, намедни, вы спросили имя того, кто был до меня. Он ответил и поехал отдыхать. Всё очень просто.
  - Почему же я этого не помню? - спросил я.
  -Потому что вам поможет коньяк.
  -Хорошо. Но ответьте на вопрос.
  -Зачем задумываться? - спросил он. - Вот вас спросят, в чем тайна звука электрогитары. Вы ответите - всё довольно просто. Существует гитарный процессор, в который вставлены все возможные приставки, которые раньше использовались отдельно, среди них - дисторшн, бустер, вау, ревербератор. Потом звук поступает на усилитель. Вернее сказать, потом он поступает на микшерный пульт, а уж потом - на усилитель, также мы можем отправить его в компьютер. Таким же образом всё устроено вокруг нас.
  - Иного я и не ожидал, - ответил я.
  -Но это не всё, - проговорил он, - однажды мне пришло в голову обойти всё здания, в котором мы находимся, чтобы проверить, чтобы проверить, существует ли что-то такое, о чем мы не знаем. Например, этажом выше находится более высокое начальство.
  -Я об этом думал, - произнес я, - помните, у нас был разговор.
  -Но ведь вопрос не праздный, - сказал гарсон, - ощущая себя самым главным, вы спрашивали - но ведь есть же кто-то выше?
  -И что же?
  -Разрешите, я спущусь за сигаретами.
  -Конечно. Но куда вы ходите?
  -В город. В любой. Сейчас я выйду в Пекин. Так получилось. Хотя на первом этаже есть сигаретный аппарат.
  Я подумал, что мне также стоило бы размяться и выйти куда-нибудь. Может быть, я и не выходил отсюда много дней, много лет. Много веков. Иллюзорные сети мыслей, выдуманные лица и концепции для развлечения и отвлечения - всё, что было в моём распоряжении. Я закрыл глаза, наслаждаясь тишиной, и было слышно, как где-то за пределами здания шумит ветер. Я сливался с воздухом, чтобы ослабить биение сердца и колебания кровяных частиц в сосудах, чтобы этот странный ветер оставался в пределах слышимости. Он ёрзал по стенам, может быть, по каким-то щелям, едкий и кислотный, и не было никакой возможности, чтобы узнать, чем же он являлся, и где находилось это здания - было ли оно обычным домом, может быть - сегментом в большом офис-билдинге, или - зависшей в черном космосе станции? Тогда, следуя за воображением, по ступеням, вверх или вниз, можно было бы нарисовать такую картину: нет ничего. Существует только этот офис.
  Я не игрок с самим собой. В сущности, всё так и есть. Хранилище всех людей, которые уже не живут, но их бытность во тьме вполне осязаема, и начинается в этом месте. Колодец очень глубок. Я смотрю в него глазами и душой.
  Но Дома смерти находятся за пределами.
  Я подошел к компьютеру и включил skype. На мой запрос ответил Ортиц.
  -О, привет, - обрадовался он, - как отдыхается?
  -Хорошо, - ответил я, хотя я понятия об этом не имел.
  -Вы странно выглядите.
  -Отдыхаю.
  -Я вижу, вы в каком-то замке.
  -Да, это замок, - сказал я, ибо надо было всё это как-то объяснить, - Чехия. А как у вас дела?
  -Дело обычные.
  И было ясно, что дела там и правда обычные, в Доме смерти, но заодно я удостоверился в четкости своего восприятия, ибо здесь имела место многополярность. Но и это слово всего не выражает. Личность в количестве более одной, хотя концентрация не теряется. Точка сборки, еще говорят. Хотя, как правило, никто не знает, о чем шла речь, когда этот термин применил Кастанеда. Чаще всего сообразительная молодежь играет таким образом в смысловое словоблудие. Но этот фундамент, он изначально и в человеке, и в сердце птиц, которые тащат к себе в гнездо разные яркие предметы и ими наслаждаются.
  Многие люди также наслаждаются, когда им дают в руки концепции. Отсюда появилась и точка сборки - игра с механизмом мозга.
  Я не знаю, где ходил гарсон.
  Я представил себя в другом месте.
  Это были вены земли, и на самом деле, все вокруг представляло из себя сетку, ибо если взять, например, стебель травы - то конечно же, это сетка, дороги и каналы, наборы элементов, стены городов, размеры которых мы не можем оценить, даже глядя на них сверху вниз. Оценить это способны ботаники. Тут им повезло, конечно. Но то же самое можно утверждать и относительно всех прочих живых существ, и человек тут не особо отличен, за исключения модели его сознания. Нет, вся эта прелюдия ни к чему. Каналов и вен очень много. И я не то, чтобы полз по ним. Я и сейчас ползу. Мне так всё это и представилось.
  Это был взгляд с особой колокольни. И ко мне пришли сигналы.
  - Смотри, - сообщил сигнал.
  - Смотрю, - ответил я.
  -Далеко впереди будет развилка. Одна дорога ведёт в центральному шоссе. Но направо - поворот к кромке ада.
  -Пойду в ад, - сказал я.
  - Зачем тебе туда идти? - осведомился сигнал.
  - Я боюсь, - ответил я, - и как долго я буду бояться, так и не будет ничего хорошего, потому что однажды надо пойти навстречу страху чтобы победить его.
  - Ты серьезен, - сообщил сигнал, - если ты будешь идти по кромке, по дороге, которая расположена возле адского океана, в мире могут происходить необратимые процессы.
  -Я подумаю, - ответил я.
  Было еще довольно далеко, и я шел медленно, сознавая, что я представляю из себя какую-то большую мобильную, но довольно массивную, клетку, которая, продвигаясь по венам мирового организма, производит различные действия - такие, например, как чистка и фильтрация. Я и впрямь осознал последствия поворота направо, но нужно было решиться, иначе си нельзя было победить страх.
  Я немного думал на развилке, и все же повернул направо, и ад был всё ближе, и начинался он с кислотного моря, грохочущего в жутких штормах, огромного и бесконечного, холодного и черного. Но что там было дальше, в аду - этого знать я и не собирался. Ибо он, ад, с землей не соприкасается. Существует край, и по нему проходит дорога, и те существа, перманентная сущность которых обитает в этих широтах, в реальности могут быть, например, людьми, и их путь будет сопряжен с постоянными бедами и странной болью. Но никто не даст им ответ - почему же так происходит, почему тьма так часто гостит в их окнах. Какая-нибудь из религий может дать ответ, который будет по сути неверный - человек станет искать свет в ликах. Он придёт к иконе, он придёт к молитве. Возможно, ему будет легче. Он может прийти к жидкому богу в виде водки, но суть не изменить. Здесь проходит дорога, и много животных забредает пастись, жрать траву, и набегающие шторма то и дело кого-то убивают. Достаточно нескольких капель, чтобы кожа начинала дымиться. Рано или поздно кислота довершит начатое.
  Что там, наверху?
  Быть может, родился поэт, который умер в 20 лет. Он жил, когда здесь стоял июль, и не было штормов, и стадо огромных коров трепало траву, глупо мыча и всматриваясь в черную даль. Океан казался успокоившимся. Между ним и землей - дорога, она вроде бы еще на нашей стороне. Когда начинаются шторма, волны наваливаются на берег, и оставаться на дороге небезопасно.
  Да, но стадо задержалось до сентября. Начались шторма. Первый же вал накрыл стадо. Поэт сел на мотоцикл и разбился. Критики написали: он всегда ощущал приближение конца, и все его стихи были посвящены именно этому.
  Когда я приблизился, как раз накатил шторм, и стадо больших существ с хоботом зазевалось, и теперь их тела были разбросаны по краю дороги, и от них шёл дым.
  - Страшно, - сказал я, - однажды нужно на это решиться, возможно, это будет самый важный поступок в жизни меня, как существа-клетки. Но что там наверху? Попытаться крикнуть себе - как ты там живешь, моё человеческое воплощение? Небось, всё это накладывает серьезный отпечаток на весь свой путь, и вот сейчас - держись. Ничего хорошего тебе не обещаю. Только страх и боль. Но надо идти.
  Шторм усилился. Я остановился, отгоняя от себя волны. Самый край нашего мира. Дорога, где заканчивается организм бытия, узкая полоса берега, изъеденная выбросами из ада, голые и страшные камни, и - вечное море, которое даже нельзя назвать пространством боли и страха, потому что нет ничего более чуждого. В аду нельзя жить. Невозможно сесть на лодку, чтобы плыть, пытаясь отыскать на его теле острова, где бы обитала пустота или натуральное зло. Впрочем, я просто не знаю. Ни у кого нет ответа на этот вопрос. Никто не знает.
  Идти по этой дороге также нельзя. Где-то впереди должен был поворот назад, еще один - направо, и он бы означал возвращение из мира боли. Но чтобы пройти, мне пришлось применить всю силу фильтрации. Не зря я жил в венах земли, чтобы делать её кровь чище. Очередная волна накрыла меня с головой. Я применил всю свою силу, чтобы кислота превратилась в пар. Но это было не всё. Энергия, которая воздействовала на волну, размножилось, и в море стали образовываться проплешины.
  -Так вот, - сказал я, - хотя между нами нет контакта, но не всё в руках этого моря.
  Шторм больше не вырывался из своих пределов. Море продолжало бушевать, и в кислоте рождались странные формы - в темноте, в адской синеве, появлялись цветы, и я сам не мог дать объяснения этому. Возможно, море было заражено, и новая форма меняла структуру вещества зла.
  Когда я дошел до поворота, море цвело, и это означало, что я сумел добраться, и что ад на какой-то отрезок времени сдался, родив неизвестные шаблоны.
  Я где-то видел это цветение, словно бы в памяти содержались выжимки из других жизней, очень скрытые сосуды, в задачу которых и не входила задача быть открытыми. Это очень серьезный уровень невидимости. Они прячутся сами от себя. Можно гадать до бесконечности об их роли. Если бы имелась техническая документация к человеку, то другое дело. Она, эта документация, насчитала б много миллионов страниц. Сухие сводки. Синтаксис языков. Модельный ряд. Человек класса А. Человек-клетка. Человек-фильтр. Нет, всё это непостижимо, и если люди и впрямь откроют канал к таким вещам, можно будет откладывать все виды наук в самые долгие ящики и на пару сотен лет изучать один из аспектов акта творения.
  Я повернул. Дорога была темна. Ад оставался позади. Гарсон, должно быть, забыл обо мне и не шел с сигаретами. Тогда стало ясно, что ночь стоит и во внешнем мире. Но судить об этом я мог лишь по панорамному устройству, которое отображало сферу живущих, а также дороги, уходящие во мрак, где все было пропитано эссенцией архивов, иначе - библиотечным смыслом, пылью мертвой, еще более мертвой, чем сама смерть. А что же было снаружи?
  Я молчал в тишине, и сигарета мне помогала. Тогда позвонила Морена, видимо, чтобы испугать меня. Она не могла попасть сюда, видимо, пространство промахнулась, или случился перверсионный шторм, или же мне надо было прекращать играть. Это бы напоминало неожиданно погасший свет.
  Ты выходишь из своего дома. Навстречу тебе выходит пенистый океан. Всё закончилось. Но ты еще не умер, ты можешь нести свои мысли, словно книги, словно знания, и они еще ни кем не читаны, эти книги. Ни один человек не придёт, чтобы спросить у тебя об этом. Нужно брать перо и бумагу и писать, без особой надежды на прочтение. Но однажды кто-то набредёт на это творение и узнает, что есть жизнь и что есть смерть.
  - Я тебя узнала, - сказала она.
  Я затянулся.
  -Почему ты молчишь?
  -Что же именно ты узнала? - спросил я.
  -А ты не догадываешься?
  -Нет. Разве у тебя этот номер телефона?
  -Нет, не было. Но я нашла его в твоем блокноте. А ты скажешь, зачем я роюсь, если я доверяю. Но смутная догадка терзала меня. Ты же наверняка всем этим наслаждаешься. Ты рад. Нет, я подобрала не правильное слово. Наверное, даже и нет такого слова, чтобы это описать. Так вот, я нашла телефон и позвонила, и мне достаточно твоих слов.
  -Но ничего не происходит, - ответил я.
  -Ничего. Всё уже произошло. Но ты мне этого не сказал.
  -Не сказал, - согласился я.
  -Значит, я тебе не просто жена. Ты мной владеешь. Даже душами так не владеют. У меня нет слов.
  -Но нет выхода, - ответил я.
  -Я не могу тебя ненавидеть, потому что это выше моих сил.
  -Но это мироустройство, Морена, - ответил я, - ты живешь, потому жизнь прекращается.
  -Значит, ты играешь мной?
  -Это больше, чем игра.
  -Люди. Вернее, уже не люди. И даже не души. Поэтому, ты взял меня служить в Дом. Но я поняла это совсем недавно, и это было чувство, как если бы тебя замуровали, воздуху мало, и ты не можешь выбраться. Но ты ничего не говоришь. Я считаю тебя своей женой. Но их, видимо, много, тех, кем ты владеешь, и нет смысла об этом говорить.
  -Всё не так, - сказал я, - и ты и есть жена. У меня больше никого нет.
  -Всё не так. Верно. Но я не могу просто прийти домой.
  -Можешь. Ты видишь формальную разницу?
  -Формальной нет. Фактически, ты выбираешь себе игрушки, но сам не знаешь, зачем оно тебе надо. И мне нечего сказать. Я иду домой, но это не дом.
  -Если бы ты этого не знала?
  -Я догадывалась. Но я понимаю, ты скажешь, что ничего нельзя сделать. Ты можешь сказать, что женаты по любви, но это не так, потому что ты сам придумал мне имя. Мне очень холодно.
  - Но если по любви? - спросил я.
  -Правда? - она моментально обрадовалась.
  -Правда, - ответил я.
  -Значит, ты выбрал меня, потому что.... Ты решил.... Взглядом сверху....
  -Никто не запрещает любить, - ответил я.
  - И ты правда меня любишь?
  -Да.
  - Тогда всё меняет, - ответила она, - но в этом случае тебе придется мне все рассказать.
  -Я всё расскажу, - ответил я.
  -Тогда я жду тебя, - сказала она и положила трубку.
  Я теперь не мог сказать, какая из версий ее мне звонила, потому что я теперь ясно понимал, что существует. Конечно, просыпаясь, она спрашивает себя: что, черт возьми, мне снится, и в каком еще Доме Смерти я работаю, и кто это мужчина?
  От мыслей меня отвлёк Гарсон. Мы пили коньяк. Были сигары. Табак - вещь, пришедшая из глубины веков. Множественность невозможных вещей часто кого-то зовет, и так рождаются произведения искусства. Можно бесконечно говорить о времени. Порядок придумывают люди. Абсолютный взгляд - это рассматривание жизни и её деталей с орбиты, с другой планеты, когда вы видите весьма мало, практически - ничего. Только движение тел, производство пищи и средств её изготовления, а также средств, чтобы одни отбирали эту пищу у других как можно проще. Мысль скрыта. Так же и с табаком.
  Но в целом, и коньяк устроен так же. В недрах прошлого австралопитек отыскал забродившие плоды, которые висели на ветках. Алкоголь способствует развитию умственных способностей.
  Была также и версия, что кто-то, пролетая мимо земли, выбросил в форточку пустую бутылку. Если бы мы смогли найти ее, то это была бы важнейшая культовая вещь.
  - Я хотел вам что-то показать, - произнес гарсон.
  - Показывай.
  - Боюсь, вы многого не понимаете. Но также и я не понимал. Но я вам могу сказать точно - любые сомнения рождают путь к истине. Сам по себе путь - это уже хорошо. Нам надо идти. Это по коридорам, не так уж далеко. Надо идти пешком. Вы ведь всегда пользуетесь лифтом? Да и потом, вы никуда не ездят. Если что-то нужно, вам приносят.
  -Почему, я поднимался в некоторые офисы, - сказал я.
  -Вот! А мы пойдем пешком.
  Если разобраться, это идея уже посещала меня. Я думал о множественности миров и странной их замкнутости, зачастую все эти величественные построения физики и материи существовали ни для кого. Я понимаю, что кому-то и этого будет много. Но всё познается в сравнении. Некогда мир не был открыт. Мореплаватели пересекали океан, надеясь найти земли необычные, сказочные, но рано или поздно всё упёрлось шарообразность. Оставалось найти способы, чтобы поднять скорость транспортному средству. Когда это было достигнуто, стало ясно, что всё ограниченно, повторимо и предсказуемо. Но я предполагаю, что так и будет всегда. Простому человеку не приехать в Козлово, не увидеть сияние туманного Субконтура, а также не остаться ночевать в первом Доме, который известен мне, как переход. Сколько их, таких Домов? Но самолёты будет летать по прямой, смазанной силой дуги, ибо планета круглая. Люди продолжат ехать по линейным дорогам. Корабли плыть так, словно бы нет никакой разницы, какой сейчас век.
  Всё это ерунда. Потому что я сам чего-то не понимаю.
  Мы прошли коридор - я здесь был не раз, ибо здесь множество дверей, за которыми - кабинеты, и почти ни один из них или не используется, или используются иногда. Так, порой сюда заезжают какие-то коммивояжеры. Еще бывает парикмахерша. Пара офисов - какие-то фирмы, видимо, очень странные и неподвластные моему уму. Что-то похлеще, чем Храм смерти. Допустим, служение тяжелым металлам и радиации, культ урана, прослушивание земного ядра или обслуживание неких адских просторов - таких, о которых даже я понятия не имею. В одном из офисов есть знакомые лица. Иногда они снятся, и нельзя определить, кто они, из каких широт и ментальных переулков. Возможно, их действие на мироздание существенно. Да, и всё у них происходит там, внутри. Они редко выбираются наружу. Словом, я знаю, что одного парня зовут Игорем, и он время от времени курит на лестничной клетке, которая - туда дальше, по коридору. Именно к ней мы и направлялись. И вот, он был там.
  -Привет, - сказал я.
  -Здорово, - он обрадовался.
  Так и двинулись дальше, вверх по лестнице. Гарсон даже озвучил мои мысли:
  -Представь себе, парень как парень. Кем он на деле может оказаться?
  -Служащий, - ответил я, - чем еще тут заниматься? Служить. Работа. Всё состоит из работы. Не думай ничего такого.
  - Как знать.
  - Но всё равно я тут главный. И это здание для того и стоит, чтобы я в нем сидел и заведовал архивами и миром мёртвых.
  -Но вы сомневались.
  -Всё здание - это и есть вся жизнь, - сказал я.
  И дальше мы шли молча. Мы поднялись до конца, но проскочив по коридору, нашли еще одну лестничную клетку, и снова был путь наверх. Пару раз я выглядывал в окна, что способствовали приданию этой лестнице человеческого вида, но тьма там была непроглядная. Зато за стеклом слышался отчетливый свист ветра, что могло быть вызвано нахождением этого дома на скале, на границе, а может быть - и без всяких границ. Отсюда получалось, что с самого первого этажа я попадал в мир дневного света. Пусть лунного. Пусть даже без луны и солнца, в ночь, но всё это являлось началом мира людей и животных, каких-нибудь духов, а также его служб, таких, как Храм Смерти (можно сказать и Дом - скорее всего, это будет одно и то же). В эти же службы будут входить и прочие Дома, Дом Жизни, оказавшись в котором, человеческая сущность экстраполируется, обнаруживая свои предыдущие воплощения. Это прекрасно. Ты не один. И это еще больше похоже на игру, где много карт, где много масок и одежд.
  Но здесь была другая сторона. Мне вспомнилось моё видение, где я шел по самому краю, и дальше простирался бесконечный океан ада.
  -Вот сюда, - сказал Гарсон.
  -А выше? - спросил я.
  -Выше.... Мне кажется, там всё начинает идти в обратную сторону. Хотя, лестница идёт и дальше, вскоре возникает ощущение, что ты спускаешься. Я ходил туда и проверял всё опытным путём. Если пробурить шахту в Америку, то сначала ты спускаешься, а потом поднимаешься. Идёмте.
  Потом мы остановились на перекур. Коридоры сопровождались светильниками, и местами не было однородности, и виднелась работа электриков - порой лампочки были вкручены невпопад, разношерстные. Тут были и обычные лампы накаливания, и светодиодные, и длинные - дневного свет. Коридоры эти не дышали запустением. Хотя тут и не было не души. Словно бы тени тех, кто был тут за минуту до нас, еще оставались и бродили - тени не темные, вполне себе отличительные элементы местного ландшафта.
  -Я еще коньяк взял, - проговорил я.
  -Правда? - удивился Гарсон. - Почему же вы не сказали мне? Я бы мог его нести.
  -А это что? - спросил я, указав на открытую дверь.
  -Здесь это начинается, - ответил он, открыв дверь полностью, показав мне помещение, где металлические шкафы стояли рядами, вмещая папки для бумаг.
  Папки, как папки. Очень много, тысячи, десятки тысяч. Наверняка, тут можно было что-то накопать, если искать что-то намеренно, точечно. Но такой цели не было. Я дежурил здесь, в этом здании, в роли Директора, и в подчинении у меня была вся жизнь, но я понятия не имел о дальнейшем устройстве нашего дома. Я почему-то не думал об этом, видимо, заворожившись собственной важностью. Но дело теперь обретало новый оборот.
  Мы пошли дальше и попали в зал, ярко освещенный и совершенно бесполезный - он был лишен каких бы то ни было предметов мебели, а свет лился из плафонов, вставленных в потолок заподлицо с поверхностью.
  -Интересно, - сказал я.
  Мы выпили коньяку, потом прошли в новый коридор, достигли оранжереи, выпили там, и коньяк еще оставался. Растения начинали свой путь из стеклянных сосудов в виде шаров - некий постмодернизм или же - дань технологиям. Лёгкий ветерок заставлял листья и стебли дрожать, подчеркивая сущность движения.
  - Как вы тут не заблудились, - проговорил я.
  -Я делал черточки, - признался он, - в первый раз. Да я и не за один раз сюда пришел. Я много блуждал. Я помню, мы говорили о том, что должен быть кто-то еще, более важный, чем вы, о ком мы не знаем, но и не должны знать.
  -Это промах, - признался я.
  -Почему?
  -У тебя же есть рабочая комната?
  -Конечно.
  -Я там не был никогда.
  -Никогда вы там и не были. Ни разу, за миллион лет, хотя бы.
  -И там ты один?
  -Нет. Есть еще секретарь. Есть еще инженер. А есть еще соседняя комната, там еще одна секретарша, потом - какой-то зам, я к нему не хожу. Ну и это не всё. Есть кухня. Есть бакалея. Есть столовая. Я там обедаю, и еще - другие люди. Но так и положено, чтобы вы их не знали. Как-то странно теперь всё это вам раскрывать. Но так и есть. Считается, что вы сидите в самой главной комнате, перед вами - проекции, но если вы желаете, через эти проекции вы получается доступ как самим материалам. Например, вам нравится судьба некоего человека. Вы достаете его, словно бильярдный шар, или шар для лотереи. Кладете в стеклянный бокс, и там возникает персональная жизнь, и человек, конечно, не знает, что он живёт, но вы пытаетесь вдышаться в эту судьбу. Но кроме того, вы можете опробовать эту жизнь на своей шкуре. Хотя она уже и прошла, ничто не мешает вам совершить реконструкцию - благо, аппаратура позволяет.
  -И я делаю это регулярно?
  -Конечно.
  -И - именно аппаратура, - проговорил я, - ключевое слово ко всему. А в прошлые века, гарсон, была аппаратура?
  -А я не помню, странно, - ответил он, - правда, такое ощущение, что я работаю тут вечно. Хотя вот сейчас вы сказали, и перед моими глазами возникли свечи, зеркала, стеклянные колпаки, рулетки судеб. Да, но оно ведь все равно работает. Значит, это механизм.
  -Загадка, - сказал я.
  Тогда мы пришли. Окно было на всю стену, и там, внизу, не было никакого океана. Но на самом деле, это и был океан, который состоял из звезд. Эту картину мы можем видеть каждый день, уединившись, вдали от фонарей и телевизоров, а также маслянистой суеты. Но окно это смотрела как-то странно, больше напоминая немного выпуклое вперед лобовое стекло. Тут же были и кресла. Тут же был и совершенно высохший человек с одном из кресел, и будучи мумией, он совершенно не напоминал человека. Сидел он, склонив голову набок, не смотря никуда, в одежде, которая больше напоминала скафандр.
  - Н-да, - проговорил я.
  -Я о том же, - ответил Гарсон, - видите, это пульт, главный пульт. А парня тут явно забыли.
  -Может специально оставили? - предположил я. - Судя по его виду, мы можем сделать вывод, что люди были здесь в последний раз очень давно. Но также, исходя из того, что выход отсюда есть, он не замурован, он вполне мог выйти и через двери, но предпочёл умереть здесь.
  -Может быть, ваш предшественник? - спросил Гарсон.
  -Да, тут можно гадать сколько угодно, - проговорил я, - чтобы понять, что тут к чему, надо разобраться с этой аппаратурой, а также выяснить, кто он, этот высохший субъект, что он тут делает?
  Я сел в одно из кресел. Черный космос перетекал через стекло, стараясь быть как можно ближе. Как будто это могло быть возможным. Как будто можно встать на край и прыгнуть, чтобы освободиться и только теперь быть самим собой.
  -Тут остался коньяк, - сказал гарсон.
  -Что за коньяк?
  -Дешевый. Я брал с собой в прошлый раз. Дежурство уже закончилось, но я не пошел домой, а лазил здесь, а потом забыл бутылку,
  -А где вы живёте?
  -В каком смысле?
  -В мире живых?
  -Конечно. Недавно я перебрался в Амстердам. Весело. Хотя нет большой уж разницы . Так вот, я уже многое установил. Это что-то вроде кабины. Что там за окном? Я думаю, мы куда-то летим. Некогда тут был экипаж. Почему его нет? Этого мы просто так не узнаем. Может быть, это - телевизор. Но я бы не решился открывать окно. Что делать с управлением, я не знаю.
  -Что-то подобное я и предполагал увидеть, - проговорил я и стал щелкать всеми кнопками и тумблерами подряд.
  И верно. Чего мне бояться? Я - главный. Директор. К моему удивлению, один из сегментов пульта засветился, и пошел длинный гудок.
  -Алло, - ответила Морена.
  -Алло, - сказал я.
  -А ты где? - слышался шум воды на кухне и мяуканье кота. Кот вел себя нагло. Мы завели его недавно, он был белый и нервный.
  -Я на работе, - ответил я.
  -Купи что-нибудь, ладно? Как будешь ехать домой.
  -А что купить?
  -Что хочешь. Купи вина, например.
  -Шампанского? - спросил я.
  -Точно. Какое-то торжество? Не знаю. Кажется. Нет, не помню.
  -Куплю, - проговорил я.
  Чтобы понять, как наши жизни соприкасаются, мне требовалось предпринять множество усилий. Что, если и в нашей материальной реальности мы также являемся мужем и женой? Я понял, что пока правда не открыта, я чувствую себя спокойнее.
  Звезды продолжали стоять, кормя окно своим светом. Далекие, неизвестные, немного колышущиеся. Хотя говорят, что они вообще-то не мерцают, а все эти блики - это следствие атмосферных вихрей. Значит, над нами всё таки был воздух? Да, но как это проверить? Должен быть какой-то люк, какая-та дверь. Гарсон разлил коньяк, и мы принялись думать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"