Рок Сергей : другие произведения.

Тони

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  
   1
  
  
  
  О чем думает дождь? Мой природный импрессионизм позволял мне представить мысль в красках, где холст мог быть любым, а значит, в его роли выступали, например, какие-то волны или голоса, или идеи, представленные людям на сцене. Театр ты можешь носить сам в себе, а всех зрителей выдумать, но, чем старше твой мозг, тем сильнее ты чувствуешь, как колышется внешнее море. Безразличие? Страх? Надо закрыть окно и ничего не знать о чего существовании, а также, о тех кораблях, что движутся в порт, движутся прочь из порта. Один из капитанов, возможно, знает тебя лично, зато ты не знаешь его. Это парадокс, однако, есть те, кто считает, что дата прибытия и отбытия такого корабля определена заранее.
  - Пора, - скажут тебе, - пора грузиться.
  Как бы ты ни закрывал окна, ветер с моря, особенно в часы своего буйства, так яростно стучится с обратной стороны. Я совершенно не завидую людям, у которых совершенно нет окон, потому что это неправда.
  Фонари размазались. Интересно, во времена появления акварели не было фонарей - наверное, люди еще ходили с факелами, как они поняли это? Впрочем, есть еще мысль вдогонку - сигарета.
  Сигарета, как факел древнего ловца, что вышел на берег, чтобы обхитрить русалок и привлечь их своим хитрым огнем. Но это море - лишь стена дождя, что обещает к утру замерзнуть, покрыв улицы ледяной коркой. Взгляд через табачный огонь, и вот, уже кто-то идет - обманутая сирена несет свою страсть, шатаясь в потоках химии Диониса.
  Кондрашова встала рядом со мной как тень, не говоря ни слова. Наш корпоратив продолжался, но, кроме нее, мне некого было ожидать здесь - в нашем любительском театре хорошо развито чувство рамок и границ.
  Возможно, охотник плыл на лодку и подцепил русалку глазами - она была отравлена, не спала две ночи, и теперь, выбравшись на берег, отважилась подползти поближе.
  У существ должна быть работа. Сатир выполняет операторскую работу, а Вакх, насколько мне известно, подрабатывает охранником в этом же здании, но с именами охотников у меня полный непорядок. Орион. Почему-то в голову приходит название батареек, а образ мифического гиганта стремится превратиться во что-то более хитрое. Сирене всего тридцать лет, ее ноги созданы для того, чтобы использовать их в роли эталона, она преподает два языка, и я думаю, что ее хотят студенты. Но это - глина, мысль там неокучена, и, потом, это - бизнес-центр, куда приходят не выучиться, на немного подкрутить шарики и ролики в голове. На счет турецкого я не помню.
  Сигарета-антенна.
  - Все получается, - сказал я.
  Мы стояли рядом, словно две параллельные прямые. Для многих наш театр - лишь способ провести время, и мало, кто занимается здесь полностью - чаще всего актеры где-то работают, и я - не исключение - половину дня я преподаю языковые курсы в нашем офисе, что расположен в ответвлении торгового центра, и это занятие лишено штормов и ветров. Возможно, я преувеличиваю степень безразличия к степеням, наблюдая в других лишь части себя. Это призма. В офисе мы вообще редко видимся, потому что несколько помещений фирмы разбросаны по этажам билдинга, куда включаются и места операторов, что работают онлайн.
  Некоторые животные чувствуют катастрофу загодя. Крысы бегут с корабля, птицы снимаются с места и летят в точку, коты выбегают из жилища.
  - Получается? - спросила она.
  - Правда.
  Я знал, что это происходит, но не мог найти этому объяснения. Чувственный ряд, это не так просто, это - настоящий необученный зверек, которому в повседневности кажется, что он все знает, а потому, катастрофа настигает человека в самую последнюю секунду.
  Она повернулась, чтобы поймать свет большого окна в свои желтые глаза и улыбнуться. У нас был какой-то праздник средней значимости, и люди, усевшись за длинный стол, единились с алкоголем и посредством этого становились друг другу ближе. Я написал пьесу о том, что скорость дождя - 27 км/ч, да она так и называлась - "Скорость дождя - 27 км/ч", и нашему персональному зрителю нравилась наша работа. Но я должен сказать, что у нас свое собственное направление, и энтузиазм не имеет к этому отношения.
  Ожившие духи разочаровали бы знатоков мифов. Чтобы двигаться дальше, требовалась трансформация. Чудовище в клипе Meat Loaf хотело обратного, и зритель был удовлетворен. Но что там дальше, когда закончится разум?
  - Я превращаюсь в животное, Тань, - сказал я.
  - В смысле? - не поняла она.
  - Это фраза. Доказать то, чтобы превращается в животное, нельзя хотя бы потому, что тебе никто не поверит, но все дело в упрощении.
  - Это же хорошо.
  - Хорошо, - повторил я.
  Я взял ее ладонь в свою, держа сигарету левой рукой - и дождь за окном стал еще сильнее, и это было началом его аплодисментов - хотя, возможно, он просто считал нас существами за стеклянной стеной аквариума.
  - Ну что же, - мог бы сказать он, - подожду развитие сюжета.
  - Послушайте, - вдруг сказал она, - вы обо мне думаете не так, Григорий. Хотите, я скажу, что вы думаете.
  Я приобнял ее, и электрический ток стал еще сильнее, но она отстранилась, и огонь новой прикуриваемой сигареты отразился в ее глазах, и это был цветок из вспышки света и лукавства.
  - Смотрите, - сказала она громким шепотом, - я вам нравлюсь. Нет, нет не надо отвечать. Я прекрасно понимаю, что у вас на уме. Вот.
  Она протянула мне ладонь, это была кость для голодного пса, однако, все оказалось не слишком просто - в ее ладони был маленький кулон.
  - Прекрасно, - сказал я.
  - У вас всегда прекрасно. Вы знаете, что вокруг вас летают искры?
  В словах мало правды - дотронувшись до женщины, надо определить, появились ли на ее коже мурашки, послушать биение ее сердца - оно должно стать пулеметом, и именно станет командой для голодного пса, чтобы высунуть свой красный язык.
  - Дождь - живое существо, - сказал я, - а вам нравится дождь?
  - Мы же не всегда разговариваем на вы.
  - Мы перескакиваем.
  Нужно было вернуть Кондрашову на свою позицию, чтобы измерить ее дыхание, чтобы узнать, выключена ли защитная система в атмосфере ее мира. Я, впрочем, давно привык к тому, что жизнь - это на 99% процентов стирка банальностей в одной и той же воде, и это было бы плохо, если б имелись альтернативы.
  - Видите эту штучку? - спросила Кондрашова.
  Тоненькие, словно бы паучьи, глаза мигнули - я мог поклясться, что это не было игрой теней, и игольчатый свет исходил прямо из этих непонятных точек, и лицо словно проникло в меня. Создавая проекцию, оно создавало отпечаток взгляда. Но этого не могло быть, и лишь неспособность ума ориентироваться во тьме неизвестности спасало меня не то от испуга, не то от восторга.
  Я даже сказал себе: ого, я опьянел!
  Но зато, в связи с этим, мне не надо было искать ключи к пьяному запаху тела и губ Кондрашовой, она была тут как тут, и ее голос был из цикла "хитрые птицы полны обмана и наркотических па".
  - Это Тони, - сказала она.
  Мне показалось, что штучка в ее руке ожила - это был крохотный клоун на золотой (возможно) цепочке, и, не смея оторвать от него взгляд, я видел его улыбку. Показывая своего крошечного Тони, Кондрашова была даже в некотором роде лианой - она уже начинала плестись вокруг меня, но все это уходило на второй план, потому что я вдруг понял: в моей голове выбило пробки.
  - Видите, - сказала она, - он совсем живой. А еще, вся причина в этом.
  - Какая причина? - спросил я.
  - Вы чувствуете, что вокруг внутри вас перетекает туда и сюда. Вы сильно меня хотите?
  Дешевый трюк. Но пёс уже отравлен, а лиана - это веревка для связывания пленного. Остается лишь жало, но есть еще один язык, что требует соединения. Наши губы сошлись, и некоторое время мы соревновались в умении заплетать язык в чужом рту.
  Так мало слов для выражения страсти и ее химической песни. А что там делали ребята? Если бы кому-то из них все же вздумалось отправиться на перекур в обратную сторону по коридору, они бы застали нас на месте преступления.
  В идеале, превращенную в жидкость любовники смешиваются, и это зелье бурлит, и далее, их не разделить уже ни в одной лаборатории. Это по максимуму, и это смерть, но пусть кто-то предложит лучшую идею. Сплав? О, он застынет, и взору предстанет апокалиптический итог идеального акта - статуя, лишенная пропорций, где нельзя разобрать, кому принадлежит та или иная часть тела.
  Я вдруг понял: глядя в ее лицо, я вижу не ее, и я мог поклясться, что лицо не совсем, что ли, принадлежало человеку.
  - Это причина страсти, - сказало оно.
  - Таня.
  - Если человек так сильно хочет женщину, главное, чтобы он не сгорел.
  Мне надо было выйти из тьмы, и это была тьма зрелая, это был плод неизвестности. Впору было вспомнить про паука, укус которого порождает смертельную эрекцию - а ведь говорило оно учительски, со знанием дела.
  Когда спустя секунды вернулась Кондрашова, я понял, что она серьезно меня заплела.
  - Дай, - шепнула она.
  Она потянула мою руку к себе, чтобы я мог насладиться теплом ее клокочущей груди.
  - Все дело, Гриша, - сказала она.
  - Да, - ответил я.
  - Все дело в нем.
  Вся любовь прописана у человека в голове, а значит, яд должен поступать именно туда. Для чего-то она сказала мне про Чехову, студентейшую из студенток, словно бы намекая на бесконечность экстраполяции тел. Где-то поблизости маячил значок "Опасность", но я был не способен его воспринимать.
  - И это Тони, - сказала она, когда я оторвался от ее губ, - Тони танцует.
  И правда, Тони исполнял танец - неизвестные движения порождали извержение вулкана в мире мысли, и вот, он стоял на плоскости, в полный рост. Я не мог сказать, что это был стиль, что за одежда - если и существовали такие народы, которые одевались подобным образом, то я все равно ничего о них не знал - я не эрудит. Человеку нужно знать только ограниченный набор материала, а лишние знания могут привести к пригоранию электродов.
  Тони танцевал свой немой танец на площади, которая, насколько фокусировалось мое зрение, находилась в горах - но и горы не были горами, так как в их цветах помещалось много инородного - горы не могут быть цвета, например, бутылочного стекла. Я даже подумал, что состою из двух я, и, когда сознание вернулось я понял, что мои губы прильнули к груди Кондрашовой.
  - Это все не так, - сказала она.
  - Ну и что.
  - Ну и что. Такая малость. Послушай.
  Я поднял свою голову и улыбнулся.
  - У тебя есть один лишь шанс, - сказала она, - откажись.
  - Я не могу, - ответил я.
  - Многие жалели об этом. Я твоя. Дай руку. Нет. Сюда. Тони теперь твой.
  Мне надо было закричать. Он продолжал свой странный танец, танец без зрителей. Бездомные туманы и сизые духи странных гор собрались, чтобы поколыхаться ему в такт, и, когда мое зрение усилилось странным знанием, я уже видел всех этих духов - и я не знаю таких слов, которые бы могли перенести эту идею на наш язык. Дилетант бы сказал, что Тони являлся собирательным образом какого-нибудь китайца, монаха Шао-Линя или буддистского Ламы, и правда - неясность первого ощущения могла породить именно эти образы, но все раскрывалось далее. Лицо вновь явилось мне, и мы смотрели друг на друга, и я не мог понять, нес ли его нечеловеческий лик какую-нибудь злость? Я даже ощутил своей кожей холод горного воздуха - я даже стал задыхаться, понимая, что атмосфера, скорее всего, разряжена.
  Жар сердца. А что, если влить внутрь раскаленный какой-нибудь металл, но при этом, смерть не наступит, а наслаждение достигнет пределов, и это еще неизвестно, можно ли выжить, если понятие "хорошо" превысит все мыслимые пределы. Однако, наши отношения поменялись - я уже был не тем вожделеющим животным. Был стол. Он был свидетелем этой игры тел. Я летел. Я падал. Я подумал, что кто-то смеется, но кто это смеялся? Я вдруг понял, что мы смеемся друг другу в лицо, и мой голос не принадлежит мне, но я ничего не мог с этим поделать.
  2.
  
  
  Почему-то много говорят о совести после пьянки - видимо, все люди устроены абсолютно одинаково. Хотелось бы быть исключением. Четыре белые стены холодильника, собранные в особый электрический столб, должны были стать мне спасением - и, добравшись до него, я обнаружил нечто из ряда вон выходящее - холодильник был выключен и пуст, и это выглядело как насмешка, и я подумал даже, что ночевал не в своей квартире, и какое-то время эта мысль должна была послужить отрезвителем.
  Кран. Привет кран. Струя зашипела, наполняя стакан, но очень скоро мне стало ясно, что все не так просто - но я не мог быстро двигаться. Телевизор - помощник человека - я потянулся к нему, но телевизора не оказалось, я застонал, однако, решил досыпать - засыпая, я ощутил внутри себя запах Кондрашовой. В глазах плыли круги и лица, и было понятно, что я не знал эти лица, и не все лица принадлежали людям. Во сне, между тем, сила лиц была сильнее, и, наконец, было то, что никак нельзя было понять.
  Когда пришло время открыть глаза, я вновь заглянул в одно из лиц, подумав, что я не видел Тони вблизи, и что это странно, что он сумел сохраниться во мне спустя почти сутки. Тем не менее, все дальнейшее меня совсем не порадовало. Отсутствие телевизора, сквозняк в холодильнике, толстый слой пыли на мебели и полу, говорил в пользу того, что я находился в чужой квартире - меж тем, в шкафу верхней одежды я обнаружил свои пальто и куртку, что говорили об обратном. Мне надо было срочно кому-то позвонить, и, вместо телефона, я вынул из кармана маленького Тони.
  - Тони, - проговорил я.
  Я сразу же понял, что он - живой, угольки его глаз мигнули метафорическими звездочками. Рачьи глаза. Внутри своих эмоций я отправился на поиск ненависти, которая не была обнаружена - ее заместила странное одухотворение. Я вдруг понял, что чем-то наслаждаюсь. День клонился на запад неба, автомобильные потоки шли рекой где-то за пределами нашего квартала - в проеме проезда я видел лишь проносящиеся цветные полосы. Кошки смотрят в окно с тем же безмыслием. Я сначала подумал - Кондрашова должна позвонить, так как я все еще продолжал находиться внутри нее - однако, я тут же осознал - ничего этого не будет. Об этом знал и Тони.
  Сигареты имели место. Зажигалка щелкала. В бумажнике имелось немного налички, зато банковская карта принадлежала не мне, и было что-то еще, что я сразу не заметил, но, вернувшись к этому вопросу, я обнаружил нечто необыкновенное - карта была зарегистрирована на имя TONY PETROV.
  - Тони, - сказал я почти без чувтв.
  Несмотря ни на что, все мои действия носили некий автоматизм, из чего я даже сделал вывод, что я - не совсем я. Хотя, собираясь в магазин, я вспомнил свою последнюю задумку - пьеса также носила альтернативный характер и должна была называться "Таинственный литраж" - тема алкоголя хотя и стара, как мир, однако, до сих пор имеет множество нераскрытых векторов, складов с эмоциями, целых подвалов творческой темноты.
  Виталий. Конечно, в мире есть люди, кроме Виталия. Виталий уникален своим пониманием алкоголя в теории, а также умением быть причастным лишь частично - этот человек, никогда не знавший запоя, конечно, имел некие отношения со змием, расслабляясь с товарищами на выходных, однако, все было в рамках. Зато как Виталий мог мотивировать других, рассказывая о будущих приключениях организма. Именно его винные инстинкта, столь непонятные остальным, помогли мне с началом. Мне нужно было не налегать на пьянство в чистом виде, разрешив вопрос в долгом словесном начёсе. Виталий, к слову сказать, в нашем театре занимался декорациями, и все это он делал, словно бы постоянно находясь в каком-то летаргическом сне. Тут, правда, подходит другой эпитет, но теперь было не до этого. Пытаясь определить, когда это началось, я гонял мысль, словно мяч, но я был единственным игроком на поле, и главное - отсутствовали ворота.
  - Если так будет всегда, то на все происходящее наплевать, - сказал я себе, - если карта не сработает, у меня есть немного налички, если же наоборот, то что же мне обо всем этом думать.
  Мы все сидели в молчаливых позах, и тот вечер носил в себе еще один дождь, и Виталий, изображая вершину алкогольного тумана, был трезв, как стекло.
  - А если у тебя в крови алкоголь? - спросил я.
  - Какой еще алкоголь? - спросил он.
  - Гриша имеет в виду, что у тебя алкоголь вместо крови, - пояснила Наташа Шеина.
  - Это может быть, - согласился Виталий, - херес - ветер данных странствий. Нельзя говорить о водке исключительно, потому что сила вина шире.
  - У нас нет хереса, - сказал я.
  - Но кто мешает?
  - Может, накуримся? - спросил Веня Кацман.
  - Идея хорошая, но человек должен курить сигареты воображения, - ответил Виталий, - да и уж бог с ним, с человеком, потому что театрал - не человек, и, в идеале, труппа должны сыграть на руинах греческого театра исключительно для теней и ликов богов, и пусть ее материальными зрителями будет лишь птицы.
  
  Там, там во льду хранится
   Бутылок гордый строй,
  И портера таится
  Бочонок выписной.
  
  Нам Либер, заикаясь,
  К нему покажет путь, -
   Пойдемте все, шатаясь,
   Под бочками заснуть!
  
  
  Я не знаю греческих вин, а потому, не могу ничего предложить, кроме напитка из сушеных мухоморов, а именно - белого токайского.
  С этими словами про токайское я покинул квартиру - и здесь все было так же туманно в плане перспектив сохранения рассудка - кто-то поменял дверь, но мои ключи подходили, и я подумал. Вечер углублялся сам в себя, и мне никто не звонил, и я боялся кому-либо звонить. Купив пачку "Честера", удостоверившись в работоспособности карты, я затарился всем необходимым, и все остальное приходило не так быстро, как хотелось бы.
  - Тони, - сказал я, - это ты.
  Мне никто не отвечал, но ответы рождались сами собой, хотя в них отсутствовали слова. Надо было поправлять здоровье. Свой ноутбук я все же отыскал, роутер бесхозно валялся в стенном шкафу. Поехали. К моему удивлению, все работало, и все остальное уже не имело никакого смысла - дата куда-то ушла, куда-то сдвинулось, Кондрашова была со мной, или я был в ней, ровно два года назад, и, думая мозгами Тони во мне, я осознал:
  - Она меня подставила. Ты был ею, она была тобой, это ясно как день - но ведь она хотели избавиться от тебя любыми путями. Быть может, она - старая ведьма, и ей не 30 лет, а все 300, а страсть ее была приманкой. Единственное, что я могу, это найти ее и всучить Тони обратно.
  Тони покачал головой внутри меня, и я понял, что не могу от него избавиться - он излучал необыкновенный вольтаж, и мне даже показалось, что вследствие этого я, возможно, умею летать.
  Если человек собрался жить долго, если его путь - это ровная дорога с хорошими местами и правильными людьми, к вопросу женщины нужно подходить с осторожностью. Дьявол мужчин не выбирает, им не хватает притворства. В мире больших денег, где все отношения строятся на основе мамоны, с моралью проще, потому что главный решалой считается счет. Таинство любви превращается в торговые отношения, обвернутые в это таинство, из чего ничего не проистекает. Драматург, где бы он ни находился, имеет в своем распоряжении рычаг, чтобы перевернуть землю.
  
  
  Оставалось посетить сайт нашего любительского театра, где среди новостей я без проблем нашел подборку материалов о своей кончине.
  - Значит, я еще и не только два года спал, я еще и умер, - сказал я, - это сильно, ребята. Кто виноват? Кого искать? Вот вопрос.
  Я посмотрел в его глаза, вспоминая тот странный танец на неизвестной площади в горах, и моя голова вновь ожила, превращаясь в живой телевизор. Ложась, чтобы продолжить просмотр, я понимал, что не ничего понимаю.
  Возможно, вокруг меня находилась аморфная земля. Воображение - субъект серьезный, оно иногда может жить своей собственной жизнью. Однако, видение было слишком ярким, чтобы называть его своим собственным, и тут я просто стоял на площади, наслаждаясь диким ветром, что нес свою воздушную шкуру с решимостью. Я не мог говорить о строгости форм. Мне показалось, что у меня есть некий товарищ, с которым я имел возможность поговорить.
  - У тебя есть материя! - удивился я.
  - В этой комнате - бокалы из шкафа неэвклидовой геометрии, - ответил он.
  - Какие понятия о напитках?
  - Понятия шире. Ты растворил себя в молекуле!
  - Я хочу проснуться.
  - Играя, играй.
  Про пьесу. "Скорость дождя - 27 км/ч" - это попытка замедлить ход времени и внутри этой реальности поселить персонажи, заставив их искать способы друг друга найти. Преграды эфемерны, преграды состоят из слов, которые выстроены в виде различных фигур, в том числе, и логических. Что нужно человеку, кроме другого человека? Впрочем, противопоставлением должен был служить певец, поэт, поставивший одиночество в ранг, и, в этой борьбе, в этой большой диалоговой перестрелке, и должна была родиться истина.
  События сопротивлялись. Голова была резиновой, в голову постоянно лезли какие-то посторонние люди, и я был уверен, что некоторых из них я вообще не мог знать. Мне захотелось оживить Кондрашову. Днем я должен был быть на работе, и там ее строгий взгляд был воплощением учительской материи. Я предположил, что нахожусь во сне особенного рода, где все предметы материалы. Кацман, желая идти своим путем, планировал написать пьесу "Революция в штанах", название можно было трактовать двояко. Он говорил, что приходит время интерактивности, на что я вообразил, что сделать компьютерные декорации у него не хватит ума, а на дорого специалиста у него не хватит денег.
  - Но разве это было? - спросил я.
  Сигарета, один вдох двуличия.
  - Нет, - думал я дальше, - я думаю о том, чего никогда не было!
  
  
  3.
  
  
  Покидая квартиру, я встретился с соседкой - я ее не знал, но хуже всего было то, что я ощутил, как Тони вцепился в нее и не собирался отпускать. Он крутился, ища замок от самого себя, и вот, он саморасстегнулся и вынул жало. Не успел я сообразить, как жало уже было впущено.
  Струя краски, выпущенная в стакан воды из шприца. Душа, никогда не знавшая настоящего проникновения внутрь. Опьянение, обреченность.
  - Здравствуйте, - сказал я.
  - О, здравствуйте, - ответила она, - вы приехали?
  - Да, - я пожал плечами, - да. Из...
  - Говорят, что вы из Монако.
  - Ну я так, - отвечал я, - Григорий. Тони.
  - Тони?
  - У меня два имени, одно - имя, другое - псевдоним.
  - Да, давно тут никого не было. А прошлого хозяина я не застала. Говорили, что он ушел в горы и не вернулся.
  - Может быть, - я пожал плечами, - а тело нашли?
  - Я не в курсе. Света.
  - Света. Вы замужем?
  Сок Тони уже попал в полость сердца, мне надо было закричать, чтобы остановить все это, но я не знал, что предпринять. Внешнее пищеварение должно было побороть сущности, если таковой была цель этого действия. Я сделал вдох и понял, что дышу ею. Если бы волк обладал такой силой, Красная Шапочка бы сама бегала по лесу, жаждая растления.
  Шумы лестничной клетки. Поток пищевых раздумий из открытых дверей. Мысль усилена, и новую пьесу можно начинать писать прямо сейчас.
  - Хотите зайти ко мне в гости?
  Я подумал: Тони, вот она, твоя суть. Обман.
   Он повернулся в ответ, и его оскал был улыбкой чужеродного зверя.
  - Могу зайти, - проговорил я.
  - Тогда я вас жду, - замурчала Света.
  - Значит, вы одни?
  Она мурлыкнула.
  - Час, два. Может, три. Ага?
  Будучи не способной тебя дождаться, волк, я трусь о ствол дерева, словно кошка, отвечала Красная Шапочка.
  Я вскоре понял, что не понимаю, куда я иду, а потому, по преодолению нескольких остановок, я вошел в кафе, где заказал кофе, пытаясь обуздать телефон. В какой-то момент я осознал, что в моей голове появились странные голоса, которые делали произвольные ремарки. Комментаторы.
  - Кофе разбавленный, - заключил один.
  Голос был моим собственным. Чего он хотел от меня?
  Виктор, Витя Климов, Петрович, наш учебный центр.
  - Алло, Витя, здравствуй.
  Витя словно бы был в тот момент на батискафе - его голос проходил множество препятствий, пока не достигал до динамика моего телефона.
  - А кто это? - спросил он.
  - Можно подумать, что ты меня не узнал, - проговорил я.
  - Нет. Не узнал. Кто вы?
  - Петрович.
  - Валерий, это вы?
  Последующие звонки были частями текста к той же песне, и, когда песня закончилась, я понял, что я не могу заплакать, потому что Тони смеется, и его внешняя оболочка есть обман, быть может, когда-то давно все с ним было хорошо, и он также работал в театре - какой-нибудь допотопный танцевальный промоушен с большим количеством дудок. Но зверь, вселившись, практически сожрал его душу, и вот теперь он добрался и до меня.
  - А если не будет денег, можно будет кого-нибудь ограбить, - почему-то сказал голос. Мой голос.
  Я сидел и не думал, и эта возможность наслаждаться тишиной была прекрасна - это было искусство, музыка, ну и, конечно же, танец порядка и хаоса. Осень еще не умерла. Зима на наступила. Наверное, вчера был дождь, но сегодня произошла внезапная вылазка батальона зимы, и часть луж прихватило. Я ощущал людей словно бы это было многочисленное и очень векторное стадо - другое слово было тут неуместным.
  Я был готов расширить свой словарь путем добавления в него слов, которые, как мне казалось, приходили из какой-то далекой зеленоватой мглы. Хотя все окружающее находится относительно тебя во внешнем пространстве, каждый человек, которого ты увидел, является частью тебя, потому что ты считываешь его проекцию. Так кто-то придумал, что твоя ненависть - это прежде всего ненависть к тебе самому, и это лишь одна из частей солипсизма. Эта мысль была призвана меня успокоить.
  Я решил поехать на кладбище.
  Второй трек альбома Тони, название "Ты не ты". Если ты еще не отомстил этой реальности, то теперь уже поздно, потому что мы покинули ряды наблюдателей и свидетелей, и наш корабль давно идет в странных водах. Итак, что мы имеем:
  - Телефонная книга
  - Лица с разной степенью наполненности
  - Полузнание (я знаю и не знаю)
  - Кондрашова - да, именно.
  Доказательства реальности? У алкоголя есть вкус, а все остальное идет махровым еловым лесом. Творческая мысль! Вкус ее забыть невозможно. Если бы все придуманные миры вдруг ожили в отдельно созданную под каждый проект сферу, можно было бы тотчас смириться со своим не существованием и с радостью перехода из одного глобального сюжета в другой. Эта идея хороша лишь в таком исполнении, потому что нормальному миру нужны хорошие фильтры - чего на самом деле нет.
  Социальные сюжеты?
  Ехать на кладбище, чтобы искать свою могилу, не пришлось - в одном из комментариев к моей странице в соцсети значилось: пропал без вести в горах.
  На остановке, в магазинчике, я купил зеркало, чтобы убедиться, что я - это все таки я, а значит, если я отправлюсь в Учебный Центр или Театр, то уровень последующего шухера сложно себе представить. Но, с другой стороны, кому принадлежит теперь моя квартира? Почему мои ключи подходят к новым дверям?
  
  * * *
  
  Что-то, возможно, находилось во втором зрении, и как-то странно оно работало, и этот термин возник сам по себе - мне кажется, теперь я мог бы стать настоящей кладезей новых слов. Да, и это было бы для никого, для ничего. Здесь бы стоило разобраться в типах эйфории, и я был уверен, что специалисты в этом ни черта не соображают. Энергетическая химия способна на большие чудеса. Больные чудеса. Явление, столь же замечательное, сколь и печальное, когда неожиданное открытие не может быть представлено людям как таковое, потому как не существуют необходимые средства оценки.
  Мой набор идей: мы попадаем в прошлые века и выясняем, что кому-то в руки попал мобильный телефон. Тут же мы обнаруживаем целый ученый совет - оказывается, кое-что уже реализовано. Нетрудно догадаться, что телефону молятся, уже существует сборник молитв, при этом, одни молитвы работают хорошо, а другие плохо. Давайте для чистоты эксперимента представим, что у данного телефона некая супер-батарея, и у ученых есть достаточно времени (допустим, несколько лет), чтобы насладиться потусторонним предметом. Что же выяснено? Да, ученые поняли, на что жать, чтобы экран начинал светиться. Больше ничего.
  Можно пойти таким путем: спустя пару месяцев один из местных светил додумался провести по экрану пальцем и запустил какое-нибудь приложение. Гм. Идея с телефоном все же не очень универсальна - додуматься двигать пальцем и запускать ту или иную программу все же можно, но я уверен, что с телефоном, будь у него бесконечный заряд, не разобрались бы и за сто лет. Кого-нибудь бы сожгли, кому-нибудь бы вынули ноздри, но все же, моя мысль напоминает неупорядоченные пузырьки. Нужно признаться: Он (Оно, Она) для чего-то предназначен, и теперь, чтобы узнать это, нужно поймать Кондрашову и схватить ее прямо за душу.
  Моя душа всегда шла лирическим курсом. Куда я плыл теперь?
  Большая площадь. Ночь. Наверняка, еще недавно это была ночь чужая, но теперь это была моя ночь, и кто-то шел по площади. Я шел по площади, возможно, по направлению к краю земли, и я уже представлял себе, как, стоя на этом краю, буду плыть на волнах восторга - в мире нет вещей сильнее внутренних струн. Но край этой музыки, возможно, необычайно страшен - все принципы валятся, и начинается хаос, и, прежде всего, это касается органов восприятия.
  Я представил, как надо мной начинают смеяться люди, которые считают себя специалистами.
  - Заплатите, и мы проведем сеанс.
  Но идея эта была включена, потому что где-то в закромах памяти имелась такая кнопка - вся в пыли, без единого отпечатка пальца. Лет уже десять прошло, как у нас был Валера - а было это как раз на пятый год нашей любительской работы. Валера умел делать птичье лицо. Учитывая, что в опции любительского театра входят все виды странностей, тогда он был нам нужен - тогда нам были нужны все. Это был некий кризис нашей персональной системы, и любой человек, даже человек-птица, был нам нужен. Валера ходил на курсы каких-то гипнотизеров и утверждал, что знает, как определять прошлые жизни, и все были ему рады, включая и коридорного кота - но я запомнил его даже больше всех. Может быть, это теперь я помнил его? Коты мало живут. Существует кошачий Kingdom come. Валера провел ряд экспериментов, но результаты не вели в сторону оптимизма, и причина, как оказалось, была проста: наши люди любят алкоголь. Возможно, и вся наша деятельность связана с Вакхом.
  Остановить беспорядок. Пузыри мысли - каждая молекула газа что-то обозначает. Я еще не подошел к краю площади? Очень большая площадь, и нет границ для ночи.
  Кондрашовой тогда еще не было. Когда она к нам пришла? Да, она напросилась сама, тогда она уже работала в учебном центре.
  Он тогда уже был с ней?
  Моя двойное дно открывало множество потайных люков. Валера? Не помню, кажется, у него что-то получилось, тогда у нас было несколько студентов, которые повелись на эту идею и даже отправились куда-то учиться - я же запомнил целый набор каких-то сумасбродных концептов, среди которых - наличие персонального учителя у каждого человека. Что бы сказали приверженцы данных идей, если бы я пришел к ним теперь? Скорее всего, они бы попросили оплатить по тарифу, чтобы узнать, что думает обо всем этом мой учитель. Далее, к этому были бы прикручены какие-то результаты алхимической духовности, а потому, все сводилось к одному: я был один на один непонятно с чем.
  Я все еще шел по направлению к краю земли. На вопрос, кто же ты, край, ответ уже был приготовлен заранее: там, внизу, в долине, был город, тусклые огни которого излучали флюиды родных просторов. Возможно, здесь воедино смешивалось два театра.
  Чтобы понять силу того, как закольцовано само на себе сознание, нужно приблизиться к сумасшествию, и далеко не всем это под силу. А потом, в тетради смерти, что лежит в шкафу у дьявола, есть графа "слава" - и если там стоит жирный прочерк, то к чему все эти корчи?
  Я попытался поймать ее свой фокус, но теперь она, Кондрашова, казалась мне начисто отработанным материалом. Возможно, кто-то хотел есть. Возможно, я. Душа гораздо вкуснее плоти, и это знают.... И далее, Лица - по спискам, черным почерком, но чернота такова, что, может быть, только черная дыра может быть такой, отрицающей все и вся.
  Что-то зашевелилось во мне, готовясь выбраться наружу, чтобы пошариться на предмет еды. Да, намедни я разговаривал с Егором Прокопьевичем - я присматривался к нему, надеясь сделать дефиницию - а все дело в поисках персонажей. Этот человек работает на три конторы, у него небольшой набор часов итальянского языка, в группе у него одни дамы, и мне все время кажется, что с каждой из них у него связь. По возрасту он, возможно, даже старше меня, однако, форма его поражает - возможно, он ходит в спортзал. Я как раз и спросил:
  - А вы ходите в спортзал?
  - Где? - невпопад спросил он.
  - Не знаю. Где-то.
  Он пожал плечами:
  - Григорий, я так. Я думал, что вы ходите.
  - Тридцать лет назад ходил.
  - Видите, кое-что из формы у вас осталось.
  - Да нет, вы что.
  Это и весь был разговор, но вообще, он - настоящий Шон Коннери, и я сам видел, как он сажал в машину ученик. Итальянский язык полон огня. А еще до того, может быть, за два месяца до того, мы пообедали в кафе, которое расположено тремя этажами ниже в том же здании, и, когда он делал звонок, то говорил "лапусик". Жене? Нет, я ясно расслышал: да она уехала. Ей все равно. Не волнуйся о ней. Почему я решил, что речь шла о жене? Эти же слова он повторял в каком-то другом звонке, перед тем, поговорить с нашей директриссой, Ивановой, и тут я не мог ошибаться. Мне показалось, что Егор постоянно с кем-то соревнуется, и я не мог упустить из виду, потому что я охочусь за сюжетами, и еще больше - за характерами. У меня нет возможности поставить больше, чем я могу придумать - хотя наш театр всего лишь способ творческого проведения досуга - у всех есть основная работа - наших заработков хватает, чтобы оплатить помещение, а это - целых две комнаты, большая и маленькая. В одной хранится реквизит, и в другой хранится реквизит, но в большой мы репетируем. Наконец, зал. При этом, у нас везде действует пятидесятипроцентная скидка, а также в свободные часы мы можем использовать актовый зал. Все дело в том, что хозяином строения является человек с погорелой фамилией Погорелый, человек, которому за счастья соприкасаться с культурой. Фамилия здесь соответствует неким алгоритмом судьбы - у него горел магазин, у него горел еще один офис-билдинг. Мне хотелось определить Погорелова, а зовут его Алешей, в какую-нибудь пьесу, но пока есть лишь наброски.
  Некоторые заработки на театральной ниве (помимо трат) у нас все же имеются, но это - инсталляции, а там зарабатывают лишь те, кто участвуют. Капустин Славик. А что Капустин? А, о кино. Нет, никакого кино ни разу не было, и я уже давно понял, что если и будет, то один какой-нибудь раз, и то, в формате "не все досмотрели до конца", а потому, когда Славик просит сделать наброски сценария (он хочет сценарий целиком, но идет он нафиг), я делаю это, чтобы размять руки. На короткометражках можно заработать, если с канала идут неплохие деньги. В-общем, Славик пару раз поделился, и я купил себе дешевый синтезатор, чтобы иногда вспоминать, как устроена нотная грамота.
  Самое главное, я всегда признавал, что типовая мысле-очередь "деньги-деньги-деньги-деньги-деньги" никогда не прошивала меня насквозь. Если ты думаешь, что делаешь вещи хотя бы в ¼ лучших вещей, ты должен смириться и просто жить в свое удовольствие?
  Но теперь?
  Когда мы сидели в кабинете у Ивановой, а эта наша директриса, я заметил, что Егор Прокопьевич словно бы со мной борется - за нее, за Иванову, будто бы она была мне зачем-то нужна. Именно сейчас это представлялось донельзя прозрачно - хотя оба они, и Иванова, и Сальников, почему-то напоминали хорошо поджаренных цыплят.
  Да, Он (Оно) выглядело весьма хищно, и это стоило признать. Когда привычные эманации словно бы отменены, тебе ничего не остается, как переключиться на новые, но не так ли чувствуют себя маньяки? И, если я прав, возможно, теперь все психологи земли должны были склонить передо мной колено.
  Сальникову удалось ее раскочегарить, я заметил это, потому что в пятницу - а вышло так, что я не поехал в театр, потому что у нас не было никаких мероприятий - я остался на типовой пятничный банкет, который у нас чаще всего ограничивается чаем - ну, и если кто-то не на машине, может выпить чего-нибудь из области сладкого алкоголя (ну, может, немного коньяку), Иванова несколько раз показательно прижалась ко мне - с грудью у нее всегда было очень хорошо. Она делала этот просто так. Я не замечал этого просто так. Я вынул блокнот и стал делать записи.
  - Мне надо будет к вам выбраться, - сказала Иванова.
  - Приезжай, Юля Павловна, - ответил я, - в субботу... Да, завтра у нас суббота, будет опытный перформанс, несколько сеансов - народ, поступающий из торгового центра, обычно приходит поглазеть и послушать - это совместный проект с рэпером Слава-Яблоко. Особенность перформансы в том, что к нам прибудут другие рэперы. Но это - опытная акция. Возможно, я даже не появлюсь на ней. Да, то же самое будет в воскресенье.
  - Значит, я не получу льготный билет?
  Я пожал плечами.
  Кондрашова вошла, демонстративно зашуршала своей сумочкой. Стоп. Если попытаться разложить эту цепочку по звеньям, то странность ее поведения была налицо уже тогда - но для определения этой странности требовался какой-то определенный подход или, хотя бы, настрой - но разве кому-то есть до этого дело?
  - Это коньяк? - спросила она.
  - Я тебе налью.
  Так вот, когда я ей наливал, я услышал вибрацию - словно бы внутри нее кто-то мурчал, но тогда я не придал этому значения. Я поднял голову, и несколько секунд она жадно смотрела мне в лицо. В моем статусе в этом не было ничего аморального - хотя я совсем не искатель неожиданных связей, это вполне может иметь место. Творчество очень часто завязано на гормонах.
  - Ага, - сказал я ей в лицо.
  На том она, если я не ошибаюсь, довольствовалась тем дежурным бокалом, перешла на чай, на какую-то выпечку, и это была и вся программа. Но только теперь это запредельное мурчание было реализовано в системе моего осознания. А ведь, возможно, здесь имелось жало.
  Дежурное название сюжета было такое: Инопланетяне следят за людьми с помощью кошек. Никаких инопланетян там не было, но должен был наличествовать стандартный драматический психоз.
  Я сразу же наметил героев, и у них были очень странные имена:
  Сега Северный
  Наташа Нормальнова
  Банания Андерсон
  Гася
  Анатолий ХЗ
  Егора Прокопьевича следовало бы немного перерисовать, убавить в нем белковую банальность и добавить мечтательность в стиле крокодила из мультфильма про "бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу". Имени у него не было, а зря, ведь имя - важнейшая составляющая человека. Есть человек, нет человека, превратился ли он в вековую кальциевую пыль - а имя остается навсегда - ну это при условии, что кто-то его помнит.
  Я записал: Егор Прокопьевич Кальций.
  Предположим, горную базу засыпало снегом, и люди остаются наедине с самими собой, и это - особенная консервная банка, в которой мысли утяжеляются массой страстей. Когда через пару дней слышится шум, все думают, что это прибыла спасательная команда, но это не пойми откуда взялся Егор Прокопьевич Кальций, и у него была с собой, в рюкзаке, синяя бутылка. Вы помните рассказ Бредбери. Данная бутылка, впрочем, была безопаснее и содержало в себе вино, которое...
  - Что бы могло бы делать это вино? - спросил я у Кондрашовой накануне.
  - Искушение.
  - Для искушения должно быть больше людей.
  - Представьте, что они все отказались. Егор Прокопьевич, - она засмеялась, - он..., - она взяла в свои руку мою ладонь.
  Возможно, вибрация была и тогда. Во тьме черных колодцев чесались мохнатые хищники. Это теперь я видел толпы жутких паукообразных, которые собирались выбраться на поверхность, чтобы с голодухи напасть не первую попавшуюся душу.
  - Сутки он просидел и ни с кем не разговаривал. Утром на базу прибыла еще одна группа людей, и тогда началась игра.
  - В бутылочку.
  - В бутылочку, точно. - сказала она, - предположим, это вино способно кого-то убить, поэтому и нужны еще люди. А что, выйдет пьеса? Больше похоже на фильм.
  - Будет просто материал для чтения.
  - Тогда я - первая.
  Она вела себя необыкновенно странно, будто бы все барьеры были уже сломаны, и мы могли делать все, что захотим, при этом, хищницей была вовсе не она.
  - Когда прибыли спасатели, - сказала она, - они также вступили в эту странную игру.
  - Желания?
  - Желания. Нет. Допустим, проверка, допустим, твоя внутренняя суть.
  - Это слишком сложно реализуемо.
  - А что было с Бананией Андерсоном?
  - Он влюбился.
  - В Анатолия ХЗ.
  - Смешно, но я такие темы обхожу стороной.
  - Ладно, - тут же согласилась она.
  - Допустим, Анатолий ХЗ застрелился. Правда, это сложно синхронизировать.
  Кислота, забираясь в душу, тут же начинает образовывать оксиды, и это еще не конец. Но что же на счет моей прогулки по площади? Я двинулся назад, в сторону гор, которые ждали меня своей отстранённой прохладой.
  В маршрутке я закрыл глаза, и передо мной был квадрат, и это был вырез - в дыре виднелось звездное пространство и нечто большое, с кудрями волосатого света - не то планета, не то звезда, и, глядя в этот проем, я понимал, что не имею никакого понятия об увиденном, и не было никого и ничего, чтобы прояснить этот момент.
  - Нормально, - сказал мне голос.
  Тьма, возможно, лучше света, и умершие ни о чем не жалеют - но что, если они не спят, и их черный, вечный вроде бы, отдых, сопряжен с посещениями зверя, и этого зверя вот теперь я подхватил, как худший из вирусов. Выбросить Тони? Находясь у меня в районе солнечного сплетения, на цепочке, он вдруг озарился странным огнем, который, пройдя внутрь, вызвал невероятный беспричинный экстаз.
  Этот наркотик наверняка был самым сильным в мире.
  Мой ли это телефон? А вот и ты, Кондрашова.
  - Таня, - сказал я.
  - Кто это? - был вопрос.
  - Ты вообще знаешь, что я был?
  - Не понимаю. Вы не туда попали?
  - Постой. Я попал туда.
  - Не понимаю.
  Не человек, а лишь одежда для суррогата души.
  Я отключил звонок, таксист-маршруточник слушал веселый шансон - он был его личным зельем, усиливающим чувство действительности в мире, где, с одной стороны, все всем все было равно, а с другой - человек - ноль с ногами. Ноль умножить на один, ноль умножить на два, ноль умножить на миллиард - что получится? Я зашел в магазин, где меня должны были знать, чтобы купить вина, и здесь меня кто-то еще мог помнить - однако, что с того, если помнили и даже знали подробности? Мозг современного человека так забит паразитной информацией, что большинство попросту не способно на какую бы то ни было аналитику.
  Девушка все же уставилась на меня, и, наконец, я понял, что ее зацепило.
  - А мне винца, - сказал я.
  Я все же сообразил, что она была из моего подъезда, и теперь я и правда являлся для нее полноценным признаком.
  - И все это происходит в один день, - добавил я.
  - Вы родственник? - спросила она, улыбаясь стандартной магазинной улыбкой.
  - Нет. Не родственник. Спасибо.
  Я подумал, что, прыгнув с крыши, я не полечу вниз, но начну медленно планировать, поднимаясь все выше и выше, чтобы, достигнув эшелона, прицепиться к хвосту самолета. Но как я проникну внутрь? Но, если я все же попаду туда, но непременно закажу что-нибудь вкусное - уж коньяк в авиакомпаниях вполне сносный.
  Добравшись до своей двери, я повернулся и позвонил Свете, и она была готова - Тони запустил в нее слишком много яда, и я вдруг понял, что могу чувствовать, я могу сказать, каково в ней. Надо было представить себе паука - вот они сидит в своей паутине и мерно ждет, он напоминает спортсмена в чемпионате по нахождению в одном месте. Ничто не тревожит паука - все дела сделаны, паутина давно сплетена, в своем не движении он напоминает странную толстую точку в злой сетке. Впрочем, не все пауки сидят на месте, и это радует. Но вот, жертва, и пауку необходимо взбрызнуть в тело ее свой сок, чтобы началось пищеварение, и, если она, жертва эта, глупа и наивна, или же - неосторожна, все пройдет по нужному сценарию. Поедание кого-то кем-то - основа животного мира. Наверное, человек полагает, что далеко продвинулся в области модернизации своего разума.
  Я не мог сказать о Свете много. Секс может также служить способом поедания, хотя обычно принято говорить - любовь, совместное тепло, обмен энергией. Обмен тут был. Но что должно было стать с ней после впитывания яда?
  Жертва должна чувствовать самое высокое наслаждение, когда желудочный сок паука ее растворяет - все это кажется ей необыкновенным добром.
  - А когда ты купила квартиру, в моей кто-то жил? - спросил я.
  - Нет, никого не видела.
  - Вообще никого? Хорошо. А квитанции по коммуналке?
  - Ну ты такое спрашиваешь? Не знаю, мой дорогой. Слушай, я не знаю, что со мной. Ты правда какой-то наркотический. Дело не в этом.
  Она понюхала мою руку, словно пытаясь втянуть меня внутрь.
  - Кружится голова.
  - От меня кружится голова?
  - Да. Да. Сейчас еще вдохну. Понимаешь, даже не надо ничем заниматься. Я испытываю оргазм от запаха.
  - Просто у тебя хорошее настроение.
  Это хорошо, что утром она куда-то отчалила на своем Rav4, и, переместившись в свою комнату, я задумался - я что-то знаю, чего не может быть, например - я работаю в учебном центре, но это так и есть - я в нем и работал, проводя уроки по английскому. Любительский театр - это хотя и хобби, но на самом деле - нечто большее, и я бы охотно бросил основную работу в пользу этого замечательного занятия, но мы не можем нормально монетезироваться. Билеты стоят дешево, и это хорошо, и это никак - и пьеса "Скорость дождя 27 км/ч" призвана соединить поэтическое восприятие с идеей об идеальной любви. Это правильно, что мысль легко поддается мониторингу, однако, в моей памяти появились лишние куски, и я совершенно не мог понять, откуда они взялись. На какое-то время я даже забыл про Тони, я даже засобирался на работу, однако, вовремя себя остановил, посмотрев на дату.
  Социальные сети, сети арахнидов. Я зачем-то лазил по фотографиям Кондрашовой - она наконец-то нашла себе спутника жизни, и у нее был ребенок, и вся лента была полна гордостью за этого ребенка. Про мужа я ничего не знал, и это говорило лишь о том, что он не из нашего круга. Когда страсть покинула ее, Таня вернулась к нормальной жизни, имея теперь право на полноценное счастье. Поздновато? Кто знает.
  Володя Кусков. Зачем он мне нужен? Я гонял фотографии туда-сюда, и, кажется, напрочь лишился какой-либо организации в своей голове - однако, я продолжал не грустить, я продолжал испытывать чувство радостного озарения и даже какого-то прихода ясности - требовалось определенное усилие воли, чтобы сохранять в себе некое здоровое зерно. Но, может быть, все было как раз наоборот - логика была усилена присутствием маленького волшебного человечка, на цепочке.
  Конечно, в моем аккаунте теперь обновилось время посещения, но вряд ли кто-то теперь сюда заходил - хотя целый год мне возлагали цветы, свечки, писали о том, какой я прекрасный драматург и режиссер, хотя и театр наш никогда не претендовал на большие места. Вскоре оказалось, что все еще хлеще - в первый год после смерти мне все же надавали всяческих регалий, обо мне показали программу на каком-то телеканале, но я так и не понял - я пошел в горы и не вернулся. Какого черта я там делал? Я не хожу ни в какие горы, я не спортивный. Я, конечно, немного перевираю - я занимался спортом ровным счетом до 28 лет.
  В 28 лет я бросил, вышел из спортзала, приехал в кафе, сидел сам с собой, пока не увидел группу подозрительных лиц - среди них был Леша Квасов, парень, которого я пытался как-то чему-то обучить, но ему всего хватало и просто так.
  - Это Гриша! - воскликнул он. - Пацаны, это чувак мне как учитель!
  Оказалось, толпа не на шутку шумела, приставала в парке к людям, и даже они кого-то обули. Мы тут же отправились на дискотеку - денег почти ни у кого не было, пришлось платить за всех, сюда же включалось пиво.
  - Гриша - мастер спорта по боксу, - хвастал Леша.
  В тот вечер я повстречал Наташу Манукян, и первая ночь напоминала раскаленную печь, но дальше все пошло на спад - Наташа работала жарщицей пирожков, я же увлекался чтением своих стихов в рок-клубах. Спустя месяц нам с Наташей не о чем было разговаривать. В последний раз я зашел к ней в хрен знает каком году - в цеху стоял жесткий масляный пар, Наташа вышла в белом халате, и мы дежурно поцеловались. Больше мы не встречались, не ходили в кафе, и на том все. Отсутствие любви само сошло на нет.
  Но спорт сошел с меня навсегда, я стал абсолютно другим человеком, и я не мог пойти ни в какие горы. В те годы я еще ходил, но то был другой Григорий, совсем не этот - мне кажется, я тот, и я этот - совсем разные люди.
  В ленте я нашел какой-то самопальный документальный фильм про меня, и вот, по включению его я увидел Кондрашову, которая, взмахивая руками как птица, вела повествование.
  - Это даже не сифилис, - проговорил я, - Но все же, это вторжение через лоно. Но суть этой заразы определить нельзя. Кто болеет? Я или весь мир?
  А вот и голос Миша Коврина:
  - Пьеса "Скорость дождя 27км/час" - это зеркало сердец, сердец совершенно разных, это музыка скрытых частей драйвера бытия.
  Я щелкнул паузу и отправился дальше - по соцсетям, с открытым забралом - любой мог видеть, что я его посещал, и потому возник бы справедливый вопрос - кто их посещал? Аккаунт взломан? В этой свой мысли я был совершенно прав - вскоре мне написал Дементьев:
  - Кто вы? Зачем вы это сделали?
  Мне нечего было ему ответить, я зашел на страницу театра "Спички", и мне показалось, что лица на фотографиях ожили, задвигались, но хуже было то, что, закрыв глаза, я понял, что лиц и правда много - и никого из них я не знал. Глядя на меня, они имели в виду Тони - но что я мог им ответить. Глаза моргали, и далеко не все глаза выглядели как надо - тут же был и субъект с одним глазом, и, приблизившись ко мне, он смотрел в упор - его радужный глаз разбалтывал в себе странную жидкость, в которой имелось много слоев. Я не выдержал и открыл глаза.
  - Я так долго не выдержу, - сказал я сам себе.
  Тони словно бы задергался на моей шее в ответ.
  - Вы взломщик, - снова написал Дементьев.
  - Ахтунг, - ответил я ему.
  - Чего?
  - Витя, все в порядке.
  - Оля?
  - Какая Оля? - написал я. - Какая еще Оля?
  - Дёмина.
  Я вдруг понял, что никакую Олю Дёмину не знаю, и, рассматривая Дементьева на фотографии, пытался убедиться, что он - тот же самый. Но тут словно бы имела место какая-то деформация, искажение, и я даже ощутил это всем нутром - судьи наказали Тони каким-то наихудшим образом, и теперь мне предстояло испытать все на своей шкуре.
  Сигарета ожила. Рот изобразил трубу паровоза. Запах Светы появился словно ветер - вдумываясь в него, я вдруг понял, что она сейчас где-то. Где-то. Вроде бы я понимал, в каком она где-то, но ясность не наступала, и я подумал, что было бы хорошо, чтобы она умерла от разрыва сознания при оргазме. Нет, она бы не предстала перед судьями, а просто окунулась бы в ночь, сделанную из самой густой смолы - впрочем, можно было обойтись теперь и без нее и найти следующую жертву. Оставалось просто выйти на улицу.
  Впрочем, мозг был посещен туманами, и, лежа в этих туманах, я был некий полуфабрикат, который готовили в специальном приборе. Пошел в горы и не вернулся. Но разве не нашли тело? Какого черта я ушел в горы?
  Я попытался представить себе эту картину, но мысль сопротивлялась - меж тем, все прочие сюжеты расцветали с необыкновенной яркостью.
  Я ушел в горы, я ушел в горы, никуда я не шел и не собирался ходить, я давно никуда не хожу, вся моя жизнь посвящена идее - и нельзя сказать, чтобы я был человеком идеи, просто мне так хорошо, это - источник радости, и тут, получается, все люди питаются совершенно разной едой.
  Море и мозг.
  Нынешнее море слишком банально, хотя иногда его все же надо посещать, чтобы стояла галочка.
  Я подумал о море и испугался - правда, здесь таился страх, страх неизвестный - море было словно бы монстр или маньяк, или же я как огня боялся воды - впрочем, обычной воды я нисколько не боялся. Я открыл бутылку вина и даже посмотрел кусок фильма про самого себя - я ждал, что внутри появятся какие-то сопроводительные мысли, и подсознание подскажет мне, в какую сторону двигаться. Ничего такого не происходило. Почему же я не погиб, делая селфи на крыше? Тут словно бы таилась определенная насмешка, и самым главным было то, что я мог запросто упростить себе жизнь, отправившись добровольно в дурдом. Впрочем, это ничего не доказывало - квартира, будучи проданной, кому-то принадлежала, и этот кто-то поменял замок, но мой старый ключ был новым ключом, а потому, скорее всего, хозяина не существовало.
  Тони улыбнулся и я подумал:
  
   Я хочу зла
  
  Но я не знал, какого толка может быть это зло - может быть, надо обратится, чиркнув клыками по оселку, подвести их и отправиться пить кровь, и кто будет первым? Все это представало в сознании с большой ясностью, и я даже примерился к Свете, отметив, впрочем, что это еще очень хорошо, что я хотя бы спросил, как ее зовут. Но кровь пить сейчас - не та мода. Пьют кровь души и выпивают напрочь, и, может быть, я и сам не заметил, как это произошло со мной.
  Я, впрочем, не сдавался, но и не боролся. Стоило подбросить дров в огонь и что-нибудь сочинить, у меня были наброски пьес, и, о чудо, все они сохранились в папке телефона - но компьютер отсутствовал. Вино словно бы было взамен. Я сходил еще за вином, где некоторое время смотрел в глаза недоумевающей продавщицы - мне надо было остановить себя, либо же надеяться, что зло фильтрует свои замыслы. Я все же повернулся и пошел прочь. Оно еще копалось в ее голове, пытаясь проникнуть куда-то дальше, оно выпускало свой злой сок, но я был твердо уверен в чем-то таком, чего не мог описать. При отсутствии компьютера я взял тетрадку, которую купил в узком школьном магазине и, сидя при вине и шариковой ручке, попытался прислушаться сам к себе. Старые наброски напоминали мертвых людей - в голове отсутствовал отклик.
  Стоя у окна, я даже попытался найти адекватную реакцию, а именно - призывать к жизни зерна отчаяния, но так ничего и не добился. Вместо этого, было много цвета, много странного блеска - это были люди в одежде, и я бы не назвал этот бал балом - если бы вычислить квадратный корень из восточного стиля и привлечь сюда психоделику, то это и было бы тем самым - хотя, порой, современные художники и не такое рисуют. Возможно, мир крутится в обратную сторону.
  Я понял, что что-то вижу, вижу то, что видел он, но зрение мое не концентрируется.
  - У меня есть кинжал, - подумал я, и с этими словами и вышел.
  Никакого кинжала не было, однако, я все же не выдержал и принялся изучать свои скромные фонды - кое-что еще оставалось в наличке, но и карта, чужая карта на чужое имя, прекрасно открывалась под моим старым паролем, и здесь также что-то было. Я хотел нож просто потому, что мне требовалась словно бы родная душа или же родной знак - и вот, в моих руках был острый и злой клинок с ножнами - данная модель не подпадала под разряд холодного оружия, однако, порезать могла изрядно. Я даже не думал - буду ли я на кого-то нападать или же ограничусь ношением, а, может быть, нож был частью судьбы и частью конца, и я попытался представить, как я перерезаю себе горло - нет, мозг это решение не поддержал. Я думал о другом.
  Пьеса не рождалась, продолжался праздник - среди одежд было много красного цвета с вкраплением белых кругом, может быть - камней, может быть, узоров, но точно - был камень, что вмещал в себя все цвета, и при мысли о нем я увидел цветовой взрыв. Отдавшись в голове волной, он вызвал сильное головокружение. Были наряды, и были лица, были ступени и огни, и, кажется, огни имели большее значение, чем бы они могли иметь за просто так. Цвет был сильнее материи, молекул, но я не мог понять большего - возможно, я видел контуры религиозного действа, с факелами, атрибутами культа, песнопениями и заклинаниями - и, кажется, помимо лиц людей здесь восходили странные лики не то божеств, не то демонов. Тони однозначно не был тут ключевой фигурой.
  Я подумал так: в детстве не было ничего, но потом вроде бы вырисовывается флейта. С мыслью о флейте я доехал до нужной остановки, и в качестве флейтиста теперь выступал Иэн Андерсон из Джетро Талл, и это можно было связать исключительно с усталостью. Проходя через подземный переход, на какой-то момент я понял, что не помню, куда иду и едва не купил цветы, однако остановился:
  Для кого цветы?
  Куда я иду?
  Нет, я не туда иду.
  Я, наконец, на какое-то время потерялся в мыслях, и, наконец, отсидевшись за чашкой кофе в случайном кафе, понял, что мне надо выйти в пустыню. И я сказал сам себе едва ли не вслух:
  - Если ты сейчас не возьмешь сам себя в руки, то тебе пора сдаваться врачам. Неужели все так плохо? Бутылка водки? Две. Все ясно. Поднимаемся на этаж, звоним в звонок...
  
  Виталий относился к тем людям, которые идут верной дорогой на пути автоматического деклассирования - казалось бы, сама жизнь мешает им пасть, да, но ведь это и не падение - это поиск себя, когда часть личности вроде бы отсохла, а вот - появилась новая, и молодежь порой говорит о тебе: смотри, старый пень. Нет, не совсем старый, но, например, для старых школьников все именно так. Зачем я думаю об этом? Во всем этом было очень много смысла, но узнать все это я должен был словно бы в другой системе мысли. Я сопровождал этот мир взглядом, а сам же он был, быть может, овечкой, что паслась на лугу, которой этой ночью приснился страшный сон - и, может быть, я к ней примерялся.
  Белая водка.
  Открыв дверь, Виталий смотрел на меня каким-то немного толстым взглядом - и сам он был помят и бесполезен для прогресса - типовая тельняшка человека, который давно превратился в биологический мешок урбанизма. Максимум небритости, но - никакого алкогольного дыхания, чрезвычайно ухоженный кот в коридоре. Тертые перетертые джинсы с дыркой на коленке. Насколько я знаю, Виталику помогает убирать в его квартире пожилая мама, которая живет в этом же доме - в этом ему повезло. Я как-то год назад поговорил с ней.
  - Ах, что же, женщины! Нет сейчас женщин! - воскликнула она, имея в виду, что в судьбе Виталия виноваты лишь они одни.
  - Женщин заменяет философия, - ответил я.
  - Во, - ответил Виталик.
  - Философия - философией, а где ты сейчас нормальную женщину найдешь. Вот и вы не женаты, Григорий.
  - По молодости жили мы весело, но уж проходят годы после развода, и ты понимаешь, что так как раньше не бывает - чтобы все происходило само собой. Раньше я и ничего не предпринимал, все шло само по себе, понимаете? А теперь ничего не идет само по себе.
  Я привирал, но кто теперь докажет обратное - нет, я не был обделен вниманием, но сам по себе я давно уже человек, который не тянется за просто так к другим людям. Просто хорошо настроенный автомат.
  - Привет, - сказал я.
  - Ну привет, - ответил Виталий, - ну ладно, заходи.
  Правда, у Виталия было на удивление чисто - но, насколько я знаю, у него развит рефлекс "помой посуду за собой", что говорит о жестком про-родительском детстве. С годами все это мигрирует в какие-то свои собственные состояния, и мне всегда было интересно рассматривать эти детали, хотя по-настоящему на почве драматургии меня никто не оценивал - хотя, я же видел, как Виталий рассказывал обо мне в документальном фильме.
  Играл советский комбайн "Романтика", при чем, еще бобинного варианта, пластинка "Magnum", альбом "Vigilante" - я думаю, будучи человеком аккуратным, Виталий мог запросто сохранить этот прибор еще со времен детства.
  Водка, поставленная на стол, являлась главным аргументом.
  - Я раньше этот аппарат вроде у тебя не видел, - сказал я.
  - У мамы стоял, - ответил Виталик.
  Он тут же влез в холодильник в поисках закуски. Интересно, как он сейчас себя чувствовал?
  - Хорошо сохранился.
  - Кто? - не понял я.
  - Вертушка.
  -А-а.
  - А, так я перепаивать отдавал пацанам. Пять тысяч отдал, они конденсаторы поменяли, и один канал не пахал. И игла новая. Сейчас что хочешь можно купить.
  - Ну и класс, - сказал я, - я так и подумал, что к тебе зайду. Ты это.
  - Чего? - спросил он, нарезая колбасу.
  - Ну ладно, клади. Правда, я даже проголодался.
  Паук сидит вдалеке на паутине, в тоннеле - и вот, он, покачнувшись, пошел вперед, дернулся, возник перед самыми глазами, и это был Тони, поменявший свой мундир - теперь он был в темно-зеленом, маленький, лилипут - на сапожках проблески золота, все цвета мягко переходят друг друга, а вот - его лицо, и мы смотрим друг на друга, и возникает ощущение, что он видит меня в первый раз. В этом своем амплуа Тони - вовсе не фигурка, он периодически моргает, он хочет узнать, кто я такой - я пытаюсь уловить его мысли и ловлю самый их край - и это груз, это вековая усталость, это вопрос:
  - Ну вот и ты. Кто ты? А, мне все равно, кто ты.
  Он, было, подался назад, в глубь тоннеля, и я крикнул ему в мыслях:
  - Стой!
  Остановился.
  - А ты меня слышишь, - заметил я.
  От всего прочего меня отвлек Виталий.
  - А я уже неделю халявлю, - начал он, - у нас там перенос, а ты не в курсе? Все ровно, пришли два паренька - Саша и Петя, их постоянно так и считают, не как один, как два. Саша и Петя. Еще бы лучше было бы, если бы Вася и Петя, но уже ничего не сделаешь. Они друг с другом соревнуются, я это понял. Ну ты наливай.
  Поехали.
  Виталик продолжал:
  - Они вроде бы друзья, но я сразу понял, что они вроде бы друзья, но у них взаимозависть - Саша еще ходил подыгрывать на массовых сценах, а Петя еще ищет старую фигню, ну ты понял, выкапывают - ложки времен войны, вилки, фляжка у него есть и полный комплект формы, его приглашают на массовки. Так вот, оба пошли на кастинг, на сериал. А, слушай. Окрошка же есть. Мама делала. Будешь?
  - Давай.
  50, второй заход.
  Разбираясь с окрошкой, он продолжал свой рассказ про Сашу и Петю, все было складно, но я ни черта не понимал, в чем тут была проблема? Конечно, ему нечего было мне сказать, надо было пить и говорить, и слова ему помогали - но разве я не мог ничего объяснить. Подумаешь, вчера было вчера, а позавчера - это позавчера, и все это бред - я явно представил себя на месте Виталия, ясно понимая, что у меня нет каких шансов что-либо объяснить.
  - Он даже когда говорит, видно, у него голос немного колеблется. А, ты же не знаешь, - сказал он, - я сейчас режиссер. Вот так вот. Нравится тебе это или не нравится, но сделать ничего не могу, все как есть, Гриш. Хотя у пацанов, в принципе, стандартный талант - но тут не угадаешь. Один - прыг-скок, энергия прёт, и внешне все круто, если не выбираться дальше уровня корпоратива или хотя бы у нас не ставить планки. Но планка такая штука, что некоторый вид человека ниже этой планки вообще не раскрывается. Это все равно, что автомобиль "Феррари". Вот послушай, какое я тут сравнение придумал: возьмем очень красивый велосипед - он может ездить со скоростью двадцать километров в час, но быстрее - никогда, однако, среди прочих велосипедов он, может быть, верх совершенства. Однако, быть может, рядом находится такая трасса - там ездят трактора, и трактора очень горды, но вот, на обочине стоит "Феррари". Но дорога в дырах, и эта машина не может показать весь свой класс, и, получается, с точки зрения тракторов, у этой машины нет потолка совершенства - но на такой дороге она может ездить лишь со скоростью трактора, и даже сами трактора тут лучше, чем она. Ты понимаешь, о чем я говорю? Все, что быстро блестит, блестит лишь в установленном диапазоне, но кому-то или чему-то все же нужны нормальные условия.
  - Ага, - сказал я.
  50.
  Я думаю, Виталий срочно искал какую-то тему, ему надо было говорить, но судить о пользе водки я не мог - я был не он, а чужие эмоции, может быть, хотя и были мне доступны, оставались немного в стороне. Надо было прилагать усилия, чтобы все это понимать, но тему он отыскал быстро - хотя я уже не собирался разбираться что к чему.
  - Пожалуюсь, - сказал он, - на старость лет я наконец влюбился.
  - Ого, - ответил я.
  - Я и раньше себя спрашивал - получится ли как-то так, что какой-то луч пройдет через мою толстую кожу. Я лет десять об этом думал, а может, и больше - понимаешь, Гриша, всегда кто-то виноват. Но я уже давно понял, что виноват кто-то другой, но я не буду больше думать, кто виноват и буду винить лишь самого себя. Нет, я не думаю, что мне нужно винить самого себя, но какая разница? Я только недавно понял, что если жизнь закончилась, то она не закончилась. А, извини, Гриш. Я не то имел в виду.
  - Да нормально, - ответил я.
  - Вкусная колбаса?
  - Пойдет.
  - Я со старым тарюсь едой. Он первый нашел сеть скрытых супермаркетов, там все так дешево, что на пару тысяч даже можно затариться. Так дело не в этом. Пока ты не перезагрузишься, все так и будет. Я как вот это. Как вот это. Ну как я стал кто я есть, я понял, что и не совсем такой, и во мне открылись другие способности, которые спали. Как я стал копаться в себе, так понял, что тридцать лет назад все это было, а пошла бы жизнь в одну сторону - все было бы так, а пошла бы так - было бы так. А могла бы, например, пойти и так - нажрались мы раз и ехали лоб в лоб под Камаз, но Миша успел перед самым носом увернуться, хотя он сам по себе тормоз, а Камаз тоже, пытаясь увернуться, улетел с дороги - а мы не остановились и поехали дальше. И я понял, что я сам себя грызу всем тем, что было - чего только не вспоминаю, ни один человек, наверное, в себе так не копался - и все последние лет 10-15 я только и делаю, что копаюсь, без причины. А как дорога, ну ты понял, открылась, началась новая жизнь.
  - Что-то должно случиться, чтобы началась другая жизнь, - заключил я.
  - Ага, - он повесил нос, но тут нашелся, потянул руку к холодильнику и снял сверху папку. Да, еще и пластинка закончилась, он встал и перевернул ее.
  - И вот.
  Оказалось, в сумке полным-полно фотографий, и все это она, наша Чехова, Лена. При чем, фотографии сочные, избранные, постановочные - и всякая тут была Чехова, то в брючках золотых да полосатом верхнем прикиде, то на черной шпильке в такой позе, чтобы все мужики облизывались, то какие-то дурацкие жесты руками вкупе с театральным лицом, а вот и попытка оголиться - ограниченная, в рамках - урезанный ню.
  - Главное - это что, - сказал Виталий, - это жопа.
  Я усмехнулся. Я подумал, что из театра посредственного и подчёркнуто андеграундного, я попал в театр максимальный, внутри которого надо было крепиться, не сходить с ума, а, может быть, выживать.
  - Ну и дальше что? - спросил я.
  Водка. 50. Чем больше водки, тем светлее горизонт.
  - В последние годы ее поразила жуткая тщета. У нее есть собственный сайт, где она выставляет себя и так, и эдак - куча фотографий, она позиционирует себя как фотограф, но я не пойму, где и кого она фотографирует. Здесь все в куче. Слушай, поначалу я понял, что она меня бесит, она меня раздражает, и все понты какие-то странные - мол, я такая одна, я никого не вижу, все вы должны вокруг меня крутиться - мол, даже и парня-то нет, просто хрен знает что. Я ведь помню Люську, она первым делом нашла себе мужика, чтобы купить себе нормальную тачку, потом мужика этого нахрен послала, с тачкой осталась и тогда уж потекли понты. А это просто сама по себе - тут выяснилось, что она и музыку сочиняет, но вся музыка сплошь дохлая, даже где и хорошо студийно записано, ну что же - чистенько, ровненько, наподобие хорошей певички из ДК - ничего замечательного. По дешевым корпоративам таких как она целая толпа ездит. Но тут Лена стала добавлять туда и прочих талантов - ну и главное, это социальная сеть, наполненная столько могучим себя любованием, что не всяких и захочет с ней дружить. Периодически она ищет с кем сфотаться - со мной, впрочем, фотографий полным-полно - все же для ее это статусно, хотя мы и авангардисты, и зрители наши все равно что наша команда - но зачет. Признаю. От меня она рожу не воротит, и вот, когда мы делали селфи, я в первый раз легонько щипнул ее за соски. Она улыбнулась как-то странно, засмеялась, я засмеялся ей в ответ, и она поехала - говорит, на фотосессию. Там, конечно, фотографии со звездами эстрады, но это любой активный может сделать - подбежал за автографом, сфотался и будь здоров.
  - Так это страсть все же? - спросил я.
  - Почему страсть? Нет, сначала это рефлекс, немного такого, знаешь, природного - но потом я малость примагнитился к ее соцсети, к аккаунту, но она всегда держится на расстоянии, хотя у нее по-прежнему есть небольшая роль, кстати, в твоей пьесе, которая вышла уже позже.
  - Позже, - я усмехнулся и налил водки.
  - Хорошо.
  - М?
  - Наливаешь хорошо.
  - Ну давай. История хорошая. А что за пьеса?
  - "Таинственный литраж".
  - Помню. Не помню, чтобы я ее дописывал. Ну и дальше?
  - А ничего. Я понял, что она мной пользуется и вообще не обращает на меня внимания - я даже и открыто ей сказал - Лена, послушайте, вы меня волнуете. Она отвечает так - о, это обязательно. Я обязательно вас волную. Я просто не могу не волновать вас, Виталий, да еще по отчеству - Васильевич. Потом она вдруг поняла, что открыла для себя фишку и стала звать меня Васильевичем, и все слова она заземлила.
  - Она же молодая, - вдруг сказал я, - слушай, Виталик. Но шансы есть.
  - Ты думаешь?
  - Надо составить алгоритм правильно подката. Но так как подкаты были, а она решила, что все это отеческое наблюдение за страстной козой, но нужно точечное решение. Как бомбардировка. У тебя десять бомб. Каждая попадает в цель, на десятой ты находишься на ней в горизонтальной позиции.
  - Так дело не в этом.
  - Ну в этом же. А где пик любви? Это когда возникло соитие. Как ты думаешь? Надо составить ее психологический портрет, но придется меняться самому. Здесь есть большие плюсы - Чехова не прется по дешевым большим бабкам, ей нравятся творческие понты.
  - Но я не могу выше прыгнуть.
  - Это да.
  - Я даже думал, что она ведь по тебе даже и подсыхала, без надежды, потому что сам понимаешь. Но я должен признать, что мы из разных категорий, и я тебя не догоню. А что?
  - Догонишь?
  - Ну ладно. Так вот, понты ее так замучили, что она сама сочинила пьеску, так, ничего особенного, призовые зато там были три тысячи долларов, и теперь сутками постит про свой успех.
  - Слушай, ну это ж фуфел, - сказал я
  - Да ну как. Ей денег дали.
  - У тебя что-то близкое к ней есть.
  - Ага. Я завидую. Я туда посылал рассказ.
  - Да ну тебя.
  - Ну ты же драматург, а мне нельзя
  - Да то другое
  - Идеальный образ. Как такой небритый сволочь, как я, попаду в сердце Чеховой? Не попадаю же? Ты правильно говоришь - в идеале все возможно, и конечно, если б щас кто дал мне миллион хотя бы рублей, я б ультимативное что-то сделал. Но правда, он по таким бабкам не залипает, и ведет себя как какая-нибудь Агилера.
  - Да у нее лицо охуевшее, ты же понимаешь, что такое охуевшее лицо?
  - Послушай, извини, я стал забываться. Тебя же нет. Слушай, Гриша, мне нехорошо. Думаешь, я поверил, что ты не умер, а подставил свою смерть. Да у тебя на лице написано, что ты дохляк. Черт, я завтра пойду в церковь. Гриш.
   - Да я могу домой поехать.
  - Твою квартиру продала твоя бывшая жена.
  - Мне и продала. Она по документам моя. Я должен тебе все рассказать.
  - Она что, тоже того?
  Тут он очнулся - он только теперь очухался, после всего этого разговора - он вдруг встал, попятился назад, остановился в дверном проеме - наконец-то его лицо поймала первые следы большого потрясения, и, наконец, Виталий начал креститься. Я понял, что пора валить - и вообще, это ж выражение хорошее, знаковое, с кучей душевных волн - пора валить. Так, что я собрался, сделал ему приветственный знак рукой и вышел.
  - И не думай ничего, - сказал я себе, - мысли долой. Все долой. Боятся смерти, а чего ее теперь боятся?
  Я посмотрел в тоннель, где Тони жил на своей паутине - он внимательно вглядывался в меня, он прислушивался - я думаю, он не совсем понимал, что я делаю - однако, он определенно был в чем-то заинтересован.
  Остатки дождя на улице прибило мелким морозцем, надо было ехать домой, где я бы запросто размял свои мысли вкупе с рукой и шариковой ручкой - хотя, быть может, надо было что-то придумать с компьютером, но тут я остановился и провел краткий осмотр прошедших часов. Итак - до прихода к Виталию я стал терять черты личности, но определенная доза алкоголя мне помогла, и теперь я был в хорошей форме. Выходило, что был способ остудить накал, что давало мне некоторые надежды - впрочем, необыкновенные способны к самодисциплине были очевидны.
  Петляя между домами, я встретил пустую "Газель", без водителя, влез на заднее сидение и сидел там, опустив голову на руку. Нож меня позвал. Да именно позвал. Я влез рукой под куртку и там пощупал ножны, а потом Тони мне кивнул -он был совсем рядом. Это было совершенно фарфоровое лицо с некоторыми следами копоти на очень кругленьких щеках, и я понимал, что он хочет мне что-то сказать, но мы еще не научились общаться.
  - Если бы я отдал его Виталию, то тот бы обосновал свою страсть, - сказал я.
  Продолжая смотреть в его глаза, я вдруг понял - нет, я не чувствовал, что нужно это делать. Хлопнула дверь водителя, и были слышны боевые выкрики в телефон - типовая раёновская речь.
  - А?
  - Чо, а?
  - Не, Вась, ало.
  - Ало, слы. Слы, Ало. Ты, да маякую, чо.
  Я лишь приподнял голову - тут была некоторая причина, по которой водила меня не видел - задние сидения были завалены сумками и мешками - в некотором количестве - мешки напоминали упакованные спальники старого образца или даже матрацы, а потому, я тоже сходил за один из мешков. Мотор завелся - типовой бубнящий голос волговского двигла, и мы поехали, и я улыбнулся - я не думал. Никогда бы в нормальной жизни я бы не совершил ничего из ряда вон выходящего.
  Когда едешь, кажется, что время идет как-то по-особому. Так и было. Так и оставалось, пока мы не остановились, и, всовывая самих себя в салон, два парня с глухими злыми голосами втолкали туда еще и девушку - в темноте я не особенно мог что-либо рассмотреть.
  - Давай, сука. Давай. Давай, сука, а то будет хуже. Молчи, сука, рот порву.
  Ее закинули куда-то назад, и мы тронулась, и, когда в процессе езды мы сошлись взглядами, я вдруг понял, что Тони работает как локатор - я даже видел какую-то склоку на кухне, крики, прибывающих парней, самодеятельный арест. Черт, а не собирались ли они ее убить? Я прогнал картинку заново и вдруг подумал: да, похоже это. Да, девушка думала, что я - один из них и потому не реагировала.
  Мы ехали, и я подумал, что я смеюсь. Мне было страшно смеяться, это был самый страшный смех, какой только мог рождаться внутри человека, но я продолжал - мы смеялись вместе, и вот, я стал тьмой, что скалила зубы, и тьма была хищная. Она, пожрав Тони, оставив от нее одну лишь оболочку, все же дала ему возможность иметь какие-то контуры. Он должен был что-то понимать, и теперь мы понимали вместе - это было ужасное чувство. Ужасное в том, что я был не один, я был очень громко не одинок, меня была целая толпа, я мог смеяться средь этой толпы.
  Девушка посмотрела на меня и всхлипнула, а я усмехнулся. Она отвернулась. Парни в передней части автомобился продолжали общение на своем раёновском сленге, и я понимал две вещи - это плохо, ребята не чисты, это словно бы ты с клеймом. И они были с клеймом. Но и я был с клеймом, и мое было чернее, радиоактивнее, и от этого становилось еще более хорошо и адски, и я понимал, что вовремя убежал от Виталия.
  - А если смерть, то это будет лучше всего, - подумал я.
  Но Тони покачнулся, и я вновь был веществом бесконечной ночи и видел его со стороны. Мне кажется, танцор сидел в камере, а тьма разливалась по внешнему коридору словно бы живая жидкость - она хотела его сожрать, но время еще не пришло, и ей ничего не оставалось, как создавать какую-то обличающую идею. Все это было и вчера, и не вчера, и я бы охотно закрыл глаза, чтобы навсегда остаться там - но условия не подходили. Нельзя было выродиться назад в информацию.
  Но, похоже, мы приехали - водитель довольно хитро заехал за гаражи, и теперь нас никто не мог видеть - здесь можно было делать все, что угодно, и я был уверен, что злодеяние запланировано.
  Когда девушку вынимали, она, было, принялась вопить, но ей тут же заткнули рот, а, в последующие секунды, видимо и чем-то залепили. Ребята тотчас выгрузились, звуки были глухими, хотя все теми же.
  - А.
  -Чо.
  -Ты.
  -Э.
  -Ты, да по-быстрому.
  - Вот и все, сука.
  Во мне начисто отсутствовало какое бы то ни было чувство координат, и, выходя из машины, я уже знал, что тьма схватила их - лицо, кожа, глаза, горло, сердца, душа - и глубже души - ядро души.
  Хищник начинает с отравления жертвы.
  Тони задергался, протестуя.
  - Не понял, мужик, - вопросил первый парень.
  - Ты, кто это?
  Я преувеличил значение яда, потому, когда мне заехали между глаз, все выглядело достаточно реалистично. Возможно, я думал слишком быстро или же не думал вообще. А ведь вы видели реакцию хотя бы у котов? Подбрось в воздух, он тут же группируется. Стандартный современный человек начисто лишен какой бы то ни было сноровки.
  - Так это Гена? - был вопрос.
  - Ммм, - промычала девушка.
  - Сука. Гена ты или нет?
  - А может это бич.
  - Ты, да сука. Да снова нет мазы. Точно, бич.
  - Ты, да расклей ей рот. Сука, не ори, слышишь.
  - Не ору, -всхлипнула она.
  - Кто это, слышь, говори?
  - Не знаю.
  Он нагнулся, чтобы посветить мне в лицо зажигалкой, и я не думал, потому что мой внутренний запал был сбалансирован просто замечательно. Я совершенно не ошибся с ударом ножа - я резал хорошо, радостно, держа его горло сзади одной рукой - это был акт похлеще поедания зайца волком.
  Возможно, что движение времени и правда нарушились, потому что парни замерли в оцеплении. Нож работал, и они уходили, и никто из них не убежал из-за гаражей. Я бы мог сказать - "когда я начал соображать", но начал ли я соображать. Вода ума не стала горячей - она просто перестала быть водой.
  Смотря на свои жертвы, я понимал, что в этой смерти все не так просто, здесь наличествовала Смерть Большая, но, впрочем, лишь ее начальная стадия. Тьма, нефтяная змея, улыбнулась кому-то из своих сородичей. Они перешептывалось. Тони, понимая происшедшее, впал в беспамятство. Мне кажется, он давно разучился плакать, он лишь падал на спину и отключался.
  Девушка-жертва куда-то сбежала. Я сел за руль "Газели", завел двигатель и тронулся. Я снова смеялся.
  Я куда-то ехал. Я куда-то приехал. Остановившись во дворе, я пробрался в салон и залег на сидении.
  
  
  Пока я лежал на сидении, картина в голове выросла сама собой - я несколько раз открывал глаза, пытаясь удостовериться в том, что все это бред, но смотря какую сторону тут надо было рассматривать, ибо стороны тут было больше одной - по крайней мере, две. Два смысла, два я - и, с одной стороны, я спал, с другой, я мог и не спать, чтобы понимать, что меня втянуло в какой-то сюжет, и что вышла какая-та катастрофа. Я был взрослым человеком, который, попав в этот поворот, вдруг осознал, что он - школьник. К мирозданию приблизился злодей и принялся его надувать как шар, и вот, шар лопнул, и все - кругом валялись ошметки. Придя в школу, я спросил у себя:
  - Какого хрена я пришел в школу?
  Сюжет развернулся, пошел заново, потом, превратившись в жидкость, потек по виртуальному желобу - и я должен был спросить себя, кто тут был Тони? Тот, что был до, или тот, что стал ребенком, и ребенка так и звали - Тони, а значит, имя у танцора было какое-то другое. И тут я все же признался себе:
  - В голове все может быть, как на экране. Почему никто раньше не пришел к такому разрешению вопроса?
  Однако, тут был кто-то явно еще, связанный с происхождением вещи, и это был кто-то третий - вся эта череда перестановок продолжалась уже давно, их, возможно, было трудно посчитать, я был лишь очередной жертвой. Странно, однако, я не ощущал никакой ненависти по отношению к Кондрашовой - хотя я вызывал ее образ в голове и так, и эдак, и мысли Тони носили характер ровной поверхности - он на нее возбуждался. Меж тем, многие прочие вызывали в нем определенную реакцию, и часто тут присутствовал определенно хищный смысл. Он следовал за моим взором, и, когда я заходил в школу, он явно принюхивался - но вся соль была в том, что это была чужая жизнь, и на дворе стояли 60-е годы, и мальчик учился в Шотландии. Еще несколько дней назад он был дирижёром, но Тони, не думая, ввел его в другое состояние, из чего следовало, что изменения могут быть и более глобальные.
  Мне хотелось остановить это кино, однако, я параллельном сюжете имела место встреча.
  -Ага, - подумал я, - тебя нашли. Ты лежал в лесу и был впаян в камень, танцор. Сколько же ты там лежал, если врос в булыжник?
  Лес вокруг горел красками природы, журчал ручей, дети смеялись - их вывела на экскурсию учительница, а значит, действие происходило где-то недалеко от населенного пункта. Истинное имя твое неизвестно, но предыдущий носитель знал лишь имя - и это о Кондрашовой. Почему бы ты не был Таней?
  Я не мог понять пол ребенка. Мальчик или девочка? Предположим, мальчик.
  - Дети, - сказала учительница.
  Если это было еще раньше, то временной отрезок определить не так уж просто - мысли путались, мысли пузырились, временами проясняясь, временами становясь мутной жидкостью, но хуже было то, что сюжет перескакивал от одного к другому.
  Невероятная зелень леса все же набрала свою краску - возможно это был последний лес, потому что впоследствии все леса были другими.
  - Как называется этот цветок? - спросил кто-то.
  Ответ напоминал живой туман, и, возможно, в моей голове путались языки, хотя я все же продолжал понимать происходящее.
  Он наклонился и потрогал руками камень.
  - Это я, - вдруг сказал голос.
  Мальчик хотел испугаться, однако, внезапно им завладела необыкновенная страсть, и он уже не мог сдвинуться с места.
  - Достань меня, - попросил голос.
  Мальчик погладил камень, и странная внеземная страсть усилилась, и, должно быть, это было началом конца. Сколько же он лежал там, в камне, прежде, чем энергия дождей, бомбардировка капель, выбила его назад на поверхность - и теперь не требовалось больших усилий, чтобы выковырнуть фигурку.
  - Ударь, - сказал он.
  Мальчик взял камень и ударил.
  - Бей сбоку. Камнем по камню. Бей сильнее. Я принесу тебе счастье.
  В голове у мальчика разразился хоровод странных огней и фиолетовых красок - но можно было сказать и так, что голова его ходила ходуном, мысли роились, это был настоящий вертолет (впрочем, вертолеты в то время еще не изобрели, хотя имели место уже первые автомобили).
  Удар, еще удар, и вот, фигурка в его руках.
  - Со мной ты будешь сильным, - заявило нечто.
  Должно быть, голод Тони на первых порах был столь необъятен, что могли быть жертвы, много жертв, но разве можно узнать это просто так, лежа в чужом автомобиле.
  
  Утро не было озарено какими-то странными событиями и новшествами, однако, двор был мне знаком. Да, утро все еще было ранним, и люди еще не начали выгрузку из каменного улья с целью бежать на работу в своем бесконечном цикле бесполезности, но это точно был 21-й дом по улице В., и Тони наверняка что-то знал. И я вдруг подумал - тьма двояка. Я не думал, куда ехал, а ведь Виталий весь мозг проел Леной Чеховой, а вот ее дом - что нужно Тони? А здесь был, когда подвозил ее до дома, пока не продал машину с целью купить другую - но вот теперь все это уже было фоном. Машины, вещи, люди, время - облегчить все это бремя могло лишь небытие.
  Я завел двигатель, прогрел салон и вновь отправился в сон. Час, другой, двор ожил, машины - птицы суеты, повезли своих наездников. Все зажато, все узко, простор как концепт отсутствует начисто - однажды ты заложник, а не однажды не бывает.
  Моей новой мыслью стало зайти в открывшийся магазин и купить что-нибудь поесть, что я попытался предпринять, то тут произошла штука странная: когда я уже был возле магазина, вышедший из подъезда мужик среднего возраста открыл "мою" газель и принялся прогревать двигатель. Я стоял, не шелохнувшись, но потом двинулся назад, подошел к нему и сказал:
  - Привет.
  - Ага, - ответил мужик.
  - А чья это машина? - спросил я.
  - Моя. А что?
  Я моргнул.
  - Я объявление уже отклеил.
  - Понятно, - ответил я.
  - Да немного планы поменялись. Пока не продаю. Можете кстати Саше позвонить. Дать вам номер?
  Я усмехнулся.
  Никаким осознанием заниматься я не собирался, а потому вошел в магазин, где уже собрались покупатели - рабочий день начался, хотя и не для всех это было очевидно. Горячий кофе в магазине не подавали. Но черт, что я тут забыл? Надо было ехать домой, выбросив из головы все лишнее. Это было прекрасно. Вошедшая в магазин наша Чехова была хорошей ранней бледной поганкой. Она явно не собирался в большой трип, но, увидев меня, видимо, получило порцию когнитивного диссонанса прямо в мозг.
  - Вы?
  - Ну да.
  - Ой. А что вы тут делаете?
  - А давайте поговорим, Лена, - сказал я.
  Все плохое, или обратно, хорошее, я сообразил лишь по ходу нашего разговора, где, пытаясь играть в героя тьмы, попытался что-то сказать ей про Виталия, про тщету, про великую жажду славу и просмотр людей с пьедестала - и лишь по ходу ее непонимания я сообразил. Я понял вдруг.
  - Послушай, - сказал я, - точно. Точно. Ага.
  - Я... - она моргала - ресницы были ее крыльями. Очень маленькие крылья. Никуда на таких не полететь.
  - Ну ладно. Все нормально.
  Я вынул свой телефон и посмотрел на дату.
  - Хорошо.
  - Хорошо.
  - Про Виталия - допустим я сошел с ума. Все остальное. Скажи, насколько странно, что я здесь?
  - Странно, - ответила Чехова, - но вы могли ехать мимо.
  - Я на такси.
  - Хорошо.
  - Я зашел. Нет, я зашел, потому что зашел. Значит, все в норме?
  - В норме, - проговорила она, - если хотите, у меня есть кофе.
  Уже по ходу процесса дальнейшего часа я стал разводить туман в сторону. Откат. Как это просто, как это уже придумано, и - вот вам и откат, однако, все ли хорошо ли в этом откате? После рокового вечера был еще один день, однако, теперь совершенно непонятно, куда он делся, этот день - растворился сам в себе или же его внутренняя начинка была теперь от меня сокрыта. Я не знал, плакать мне или смеяться, и сама ситуация приглашения на кофе ранним утром, от молодой девушки, было более чем странным. При нормальном положении вещей Чехова (все это хорошо знали), в ее голове я был запретным учителем, потом ситуация поменялись - что такое судьба? Машина? Машинка? Машинка чертова. Она решила поиграть с Виталием, но что было потом?
  - Значит, ничего не было? - спросил я.
  - Ничего, - Лена чего-то хихикнула.
  - Ты не спрашиваешь, что могло быть?
  - Не знаю. Правда, а что было?
  - Слушай, посмотри на свой телефон. Какое сегодня число?
  - Это загадка? Хорошо. Правда, вы играете какую-то игру? Это невероятно, что вы здесь.
  - Это обычно.
  Она назвала число, и все в порядке - оставался потерявшийся где-то день, но все остальное оставалось в рамках, и тьма отошла - это напоминало отходняк после пьянки. Мне кажется, хотя у Тони и был сушняк, он как-то крепился, и, кроме того, он ничего не стыдился - однако, афтершок все же имел место. Это было хорошо для Чеховой. Она совсем еще студентка, и не понятно, какой бы ущерб нанес бы ей темный зверь.
  - Но, - вроде бы сказал Тони.
  - М?
  - Однако, ждите.
  Но я дождался своего кофе, слава богу, нерастворимого, и тут было множество подробностей из бурления ранних пенок самой, собственно, Чеховой - все это было забыто, а теперь меня пьянил пряный запах молодости. В наше время все было сугубо. Все было малость махрово, жизнь - наждачная бумага, борьба. А ведь что такое жизнь без борьбы? Но у нее не было никакой борьбы, однако, мерить той категорией, что Чехова была младше моего сына, я не мог - она играла вполне осознанные, хотя и неглубокие, роли.
  - Я же тебя не стесняю? - спросил я.
  Она пожала плечами.
  - Я не могу сказать, что происходит. Я должен предупредить - если ты почувствуешь что-то не такое, то должна мне сказать. Идет?
  - А что не такое?
  Я попытался изложить все это в двух словах, но она ничего не поняла - в свободное время она тусовалась бесповоротно, немного плоско, но это ей ничего не давала - она просто была в кругу своих друзей, и они там постоянно что-то пробовали - может, порошки. Может - людей. Пробовали книги. На вкус, на мозг. Все это была типовая составляющая жизни без борьбы.
  По мере рассказа я понял, что Зверь стал вдыхать запах - сейчас он его надышится и начнется, и все вопросы морали будут иметь другие характеристики. Ум человека зачехлен и регламентировать. У гениев немного другие координаты. Обычные люди, попадая в ситуации, которые могут их изменить, все равно развиваются по шаблону. Я столкнулся с тем, что не укладывалось ни в какие рамки, и на свете не было, скорее всего, ни одного человека, кто бы мог это объяснить.
  - В общем, не хотелось бы это говорить, но это флешмоб, - сказал я, - понимаешь, как это ни объясняй, я уже заранее знаю твою реакцию. Это не очень красиво, но что делать? Но я больше ничего не могу рассказать.
  Я поднял руки перед собой, словно ставя барьер. Нет, дальше мне надо строить какие-то фигуры этими руками.
  - Ты знаешь, что еще задолго до появления флеш-мобов я был один из инициаторов этого движения? Ты спросишь, в чем суть? В том, чтобы у людей было одно настроение, и чтобы это было игрой. Когда мы репетируем пьесу, в процессе происходит пресыщение, и возникает какая-та спортивная составляющая.
  Я задумался. Тони провел своим острым ногтем по своему лицу и оскалился - зверей же в действительности было еще больше. Огромная семья, иерархия. Сладкий плод души. Я запнулся.
  - Я слушаю, - сладко улыбнулась Чехова.
  - Обещаешь, что ничего не будешь думать про Виталия?
  - Но как? Что я ему сделала?
  - Ничего. Это было в другой реальности. Словом, двадцать пять лет назад не было никаких флеш-мобов, так, что я - первооткрыватель.
  Надо было спросить у нее, ходит ли она в церковь - но каков вопрос? Какая студентка по доброй воле ходит в церковь?
  - И все, - закончил я, - я поехал. Это тайна. Это - хуже, чем покемоны. Пока.
  Не надо смеяться над душами, что опьянены ядом тьмы неизвестной, однако, для всего должны предпосылки. Но тут уж точно не было предпосылок. Я ехал на работу.
  Нож.
  Нож улыбнулся.
  На ноже была кровь.
  Но убитых уже не было, и я ехал на работу вместе с этим ножом и претензиями Тони относительно праздного лица Чеховой. Я уже пропустил начало занятий, но тут, все же, на что-то еще можно было сослаться. Телефон проверил существование Виталия.
  - Все нормально? - спросил я.
  - Ну да.
  - А к тебе никто вчера не заезжал?
  - В смысле?
  - Да я так.
  - А чего ты спрашиваешь?
  - Просто спрашиваю. Никто не заезжал?
  - А кто должен был заехать?
  - Не отвечай вопросом на вопрос.
  - Ну.
  - Что ну?
  - Гриш, ты трезвый?
  - Извини. Вчера посидели. Извини, я малость того. Но я щас отойду.
  - Ты в курсе, что боярка хорошо с бодуна помогает? - вдруг нашелся он. - Я кроме шуток. Берешь аптечную боярку, разводишь с водой наполовину, и гасишь с бодуна. Или ты на руле? А, ты ж у нас пешковый человек. Ну, это так. А чего у нас вечером? Финальная репетиция?
  Я уже и не помнил, что должно было состояться вечером, а потому, промычал что-то в ответ - кроме того, я убедил сам себя в том, что вчера непомерно употреблял алкоголь - это напоминало автоматический цирк. Я ведь и нашел в аптечке этот самый боярышник, развел с водой, и, выпив, подумал - какого черта я делаю? Моя собственная мысль убедила меня в том, чего не было.
  И мы поехали. 4 урока, перерыв, еще 4 урока, пара индивидуальных занятий, и потом, без заезда домой - театр. Жизнь, напоминающая ритм музыки в стиле минимал. Но главное - иметь цели, иметь вещи, любить вещи и - побольше общения. Люди - сообщающиеся сосуды. Однако, с Кондрашовой все было сложнее.
  - Я все думала, - проговорила она по телефону, - все думала, и думала. А ты думаешь, что я не думаю. Ты, кстати, уже начал думать?
  - Смотря что ты имеешь в виду.
  - Ага. Значит, уже начал. Послушай, если ты думаешь, что я думаю.
  - Я не думаю, - сказал я, - а ты сегодня не на работе?
  - У меня частные уроки. Раз ты не помнишь, значит, значит, не помнишь.
  - Я примерно понял, - сказал я, - ты мне подсунула эту штуку. Потому что кто-то подсунул ее тебе, а до этого все было так же - но так тянется не так уж давно. Твоего Тони нашли в камне в прошлом веке - какой-то ребенок. Наверное, ребенка и звали Тони. Слушай, ведь и правда, что-то было не так с твоим поведением, я просто не задумывался.
  - Я скрывала. Как ты заметил?
  - Не знаю. А может, и не заметил. Значит, сегодня тебя не будет.
  - Я буду на репетиции.
  - Ладно. Давай.
  - Давай.
  Мои идеи всегда опережали мои возможности, и, возможно, в свое время мне требовался секретарь - но теперь я успокоился. Альтернатива, арт-хаус, арт-хаос (не важно, есть такое или нет), постмодерн, сайт-специфика, голимый перформанс - все это было масло масляное, форма для ничего. Если ты не горишь, не горит никто, возникает дым от коптящегося, опять же, масла - но зрителя все равно можно чем-нибудь пронять. Чем ты старше, тем больше нестандартной дисциплины, которая работает строго в одном сегменте. Здесь есть что-то от рок-музыки, когда ранние альбомы хороши, а поздние - шаблонная пенсия.
  Это была всего лишь мысль. Ее надо было выбросить.
  Роль деревьев всегда исполняли люди.
  Роль Собаки-Из-Забора-Выглядаки исполняла Чехова.
  Свободный полет художника - это движение, где пилотаж может самого разного свойства, но все же, обкатку проекта производит среда. Это так же, как ветры и вода откачивают скалы. Необходима конкуренция, но где же взять ее, когда ты так бесповоротно альтернативен, и, вместе с этим, все устроено достаточно неплохо.
  Погорелый сидел в уголку, за столом, при минеральной воде. Мы договорились, что я придумаю ему роль.
  - У нас много предметов природы, которые умеют говорить, - сказал я, - но пьеса написана поэтическим языком.
  - Люблю поэзию, - сказал Погорелый.
  - Мне нужно было соединить то, что называется "панк-настроение", но слово "панк" здесь применяется в народном контексте. То есть, слово "альтернатива" здесь неправильно работает. "Панк-стиль" в оригинале - это ребята с гребешками, но в русской среде это просто - некоторые корчи. Самое правильное определение - это выебон.
  - Выебон, - согласился Погорелый.
  - Есть роль Забора. Это очень обособленный парень.
  - Забор.
  - Да, забор.
  - Я ничего подобного не встречал, - проговорил он, - у меня есть знакомый режиссер, а вообще, он талантлив во всем. Но скажу честно, это такой талант, - он помахал рукой, - это все и ничего. Он нашел продюсера и снял фильм, но главное, этот фильм не смотреть. Можно просто сказать, что я знаю мужика, который снял фильм. Потом, он сочиняет музыку, но главное, не слушать эту музыку, Хотя в разговоре он может рассказать кучу вещей, и может показаться, что мы - люди из разных вселенных. Я кстати спросил, как он решает вопрос, а он ответил, что надо иметь правильную жопу.
  - Вот как.
  - Ну¸ вы же знаете, для нашей среды это так.
  - Так.
  Виталий обычно занимается декорациями. В данной пьесе он выполняет роль мотоцикла "Минск". В роли Розы Чуваковой - Таня Кондрашова. Она немного припоздала, но это нормальные реалии - мы многим жертвуем в угоду искусству, и свободное время, и личная жизнь - не исключение. Возможно, нормальный человек ни за что на это не согласится. Но, если это - форма сектантства, то безопасно это или нет - зависит от пастыря.
  О перспективных и денежных проектах мы говорили с иронией.
  - Товарищ Погорелый найдет нам кинопродюсера, - сказала Кондрашова, входя.
  Погорелый ответил стихами:
  
  Я с детства любил не овал
   Я с детства угол рисовал
  
  Сергей Остапенко (прозвище - Сергей Бархатный), Дудкин и Барановская в другом помещении занимались подготовкой. к перформансу. Должен был прийти Юра Верченко. Был Миша Коврин. Было несколько зрителей - к нам частенько забредали какие-то люди, многих из которых мы видели в первый раз. Они снимали нашу работу на видео, после чего кое-что попадало в социальные сети. Нашим каналом на Ютубе занимался Астахов, поэт-подпольщик. Будучи человеком изобретательным, он периодически приглашал кого-то для интервью, но вообще, круг людей для так называемых "Открытых встреч" был сужен человек до 5-6. Число подписчиков медленно приближалось к двадцати тысячам, но просмотров было маловато, но все это была его головная боль.
  
  Собака-из-Забора-Вылезака
  
  Вот здесь мне показали моё место. Как же так. Но своего добьюсь. Но как? Я - всего лишь собака. Вот там, где мой друг - забор, все мы меня знают. Хотя Собаку-Из-забора-выглядаку ценят даже больше, что-то в ней есть такое. Что-то такое. Нет. Скажу честно, что я знаю, чего я хочу. Но пока не могу оформить все это в определенные мысли. Сказать об этом Розе? Но что она скажет? Что? Что она скажет на это? Во мне - акварельная душа. Хочу петь, хочу танцевать.
  
  
  Забор
  О, сейчас полечу!
  
  Собака-Из-Забора-Вылезака
  Не хотите ли в столовку? Кушать хочется. А по дороге я расскажу вам много странных историй.
  
  Роза Чувакова
  О, люблю странные истории!
  
  Забор
  Уходите?
  
  Собака-из-забора-вылезака
  Правда, хоть что-нибудь перехватить. Вот ты, заборчик, чем ты питаешься? Смыслом. Наверняка. Все забора питаются смыслом. И у тебя и фамилия наверное такая - Смыслов?
  
  Забор
  Ты не знаешь мою фамилию?
  
  Мотоцикл Минск
  Как это все завораживает. Др-р, др-р.
  
  Забор
  Мое параллельное стоянье,
  Это - большая верста,
  Призванная расстоянием
  Показать пределы куста,
  
  Пределы, например, сада,
  Дома, что строят рабочие.
  И мне за это не нужно награды,
  Я живу тем, что мне напророчили.
  
  И фамилия моя - Заборов.
  Разве можно было ошибиться,
  Проще, быть может, Помидоров,
  Иль Огурцов, ну - или Синицын.
  
  Роза Чувакова
  Как вы серьезны, Забор!
  
  Собака-из-забора-вылезака
  Едем. Жуть, как хочется кушать!
  
  Едут втроем. Мотоцикл Минск везет Розу и Собаку в столовую.
  
  Я подумал, что стихотворный ряд можно было бы и сократить. Я до сих пор не мог сконцентрироваться на чем-то одном. В сумке продолжал лежать нож, со своим чехлом, со своим отсутствием крови, нож, собственно, не отсюда - можно было проехать в магазин, в котором я его купил и проверить - есть ли такая модель в продаже, покупал ли я что-то в этом магазине, существует ли вообще этот магазин?
  
  
  Собака-Из-Забора-Вылезака
  Моё вылезание доведено до идеала. Гав-гав! Если вы не помните, я могу рассказать историю Собаки-Зубы-из-Щели-в-Заборе-Высоваки, которая также никого не укусила, но всегда клацала своими зубами, и это привело к тому, что люди стали сочинять о ней басни. Нашлись и те люди, которые заявляли, что собаке удалось их укусить, но это неправда, неправда!
  
  Мотоцикл "Минск"
  Гынь-гынь-гынь-гынь! Завожусь!
  
  Собака-Из-Забора-Вылезака
  Скажите, по какому принципу вы работаете?
  
  Мотоцикл "Минск"
  Я индукционен!
  
  Собака-Из-Забора-Вылезака
  Гав! Когда мы едем вместе, получается, я нахожусь в опасности?
  
  Мотоцикл "Минск"
  Ни в коем случае. Я - самостоятельный мотоцикл. Мне не требуются указание. Я делаю все по велению сердца.
  
  Героев в изначальном тексте слишком много, и потому, текст приходится менять. Удивительно, вчерашний Виталий был совсем не похож на Виталия нынешнего. Я хорошо запомнил фотографии с сессии его Чеховой - они не шли ни в какое сравнение с настоящим образом нашей студентки.
  Все было доведено до систематического, правильного, абсурда. Далее - премьера, потом - Ютуб, потом - поток.
  Мы забились в самый дальний угол словно мыши. Было очень хорошо, что Кондрашова не испугалась.
  - Мнения у меня нет, - сказала она, - мне в детстве рассказывали какие-то истории, которым я не предавала значения.
  - Я даже ничего у тебя не спрашиваю, - ответил я.
  - Ты просто не такой, как они.
  - Я такой же, как они.
  - Это кажется. Ты сам себя пытаешься в этом убедить. Ты все это создал, а вместо нас мог быть кто-то другой.
  - Да. Но ты же знаешь, о чем речь.
  - Знаю. Я боюсь тебя спрашивать.
  - Я потом скажу. Сейчас я чувствую себя слишком удовлетворенно.
  - Да? Ты даже не знаешь, что говоришь.
  - Не знаю. И это ничего не меняет. Как ты думаешь, я могу его кому-то отдать? Тебе назад, например.
  - Он назад не отдается. Но, конечно, ты его можешь отдать.
  - Его же можно просто кому-то подсунуть.
  - Так не получится. Отдать надо из рук в руки.
  - Но ты же могла отдать его кому-то другому, но ты дала его мне?
  - Зачем ты об этом говоришь?
  - Но между нам недосказанность, - я закурил, - что, если я скажу тебе - поехали со мной. Дома мне одиноко. Мне, впрочем, совсем не одиноко, но я даже не знаю, есть у тебя кто-то или нет.
  - Сегодня не могу.
  - Значит, вообще, в целом, можешь.
  - Ты еще всего не понял. Возможно, тебя распирает от этой силы. Я пойду, ладно?
  - Но ты же сама начала. Ни слова любви. Вообще ничего. Чистая нимфомания. Ты думала, я сейчас же на тебя накинусь? Мы имеем дело с каким-то гаджетом, который уже много десятилетий передается из рук в руки, и это, Таня, что-то доисторическое. Это закованный разум. У него есть конкретная память, это человек. Возникает ощущение, что этого человека бросили в яму с какими-то хищниками-паразитами. Паразиты эти не простые, они способны сожрать душу. Человек, принимающий кулон, получает себе этот жуткий слепок.
  Она пожала плечами:
  - Я не знаю, как далеко ты продвинулся.
  - Я тебя ни в чем не виню, - ответил я.
  На том мы и разошлись.
  
  
  
  
  2.
  
  
  
  Два, три, четыре дня. Да, прошла неделя, и, если бы не Кондрашова, то я бы не верил даже своему ножу - клавиатура стучала. Работа помогает жить. К Тони можно привыкнуть, делая вид, что все остается так же, однако, следующей ночью меня посетил довольно странный сон.
  Я знал Валеру.
  В очертаниях портового города было словно что-то итальянское, а может быть, Валера был вовсе не Валера, но черты имен ушли. Представим, что вас перевели в акварельное или какое-нибудь сюрреалистическое состояние. Ваше имя малость размыло, но потребность в наименовании осталось, так, что Валера - Валера большой и важный. Мы заехали на квартиру на улице, которая выходила к порту, но кто такие "мы"? Назовем ее Она. Она могла быть и Анной, и Наташей, и Марией - кем хочешь, и, едва мы заехали, она сказала - съезжу, куплю продуктов и уеду. Тут безопасно. Оставайся.
  Я и думал - безопасно? Нас ищут. Кроме того, саму квартиру ведь забрали у Петра (Педро, может быть) , и сам он уже давно кормит рыб, но сделано все было так аккуратно, что вряд ли у кого-то могли остаться подозрения.
  Никто не знал ни обо мне, ни о квартире.
  - Когда приедешь? - спросил я у Анны.
  - А, посмотрим, - ответила она.
  Все было хорошо, однако, уже на следующий день я заметил двух хорошо одетых пареньков, которые крутились поодаль. Наконец, один из них открыл калитку дворика, и было понятно, что дело пахнет керосином.
  - Мне все равно, но я на это не подписывался, - подумал я.
  Когда пареньки вошли в квартиру, я еще не был готов, но моя рефлексия была сильнее линии логики. Мы говорили. Мой нож говорил. Упаковав тела в хороший пакеты, я спрятал их в кладовке - надо было дождаться ночи или, еще лучше, позвонить Анне. Нет, я все сказал Валере по телефону:
  - Валера, не все гладко.
  -Ага, ага, - отвечал он облачно.
  Что же, я никуда не выходил - у меня были и продукты, и вино, и я все еще чувствовал себя в безопасности, однако, уже на следующий день прибыла другая делегация. Я был им безразличен. В поисках Валеры, они нагло вломились в квартиру и учинили обыск, но мой нож устал.
  Итак, действо повторялось. Когда Анна прибыла, трупы были свалены в большую гору. Последний бой был трудный самый - нож не мог мне помочь, и я работал двумя длинными гвоздями, и последний четко входили в тело сверху вниз. Должно быть, я уже сам был ножом, острым предметом, проникающей смертью, сталью.
  - Целая груда, - сказал я, положив руку на этот штабель.
  - Это нормально, - ответила Анна.
  - А где Валера?
  - Валера вылетел по делам.
  - У него все хорошо?
  - Конечно. Послушай, тебе надо отдохнуть.
  - Но нам надо вывозить трупы.
  - Не думай. Этот вопрос я решу сама. Возьми вина, выпей и ложись сама.
  В тумане, а может быть, в невероятной ясности, я видел какую-то сумасшедшую постановку, и выглядело это достаточно непосредственно. Трансляция была посильнее любого сна.
  
  Чехова
  И если это любовь, то почему кто-то придумал разделители? Разве нельзя жить так, чтобы всех этих разделителей не было?
  
  Юра Верченко
  Ты хочешь, чтобы не было правил? Ты хочешь, а я не хочу. Все можно решить радикально, вернее, все можно было когда-то решить радикально. Век радикальных решений прошел.
  
  Чехова
  А ты очнись?
  
  Кондрашова (выходит из-за кулис)
  Я могу очнуться
  
  Чехова
  Ты? Снова ты.
  
  Кондрашова
  Да, я.
  
  Юра Верченко
  Никогда мне это не нравилось. Вы знаете, я человек простой, может быть - пусть все будет по-простому.
  
  Чехова
  А ты постой в стороне. Будем решать мы.
  
  Черт (выходит откуда-то)
  Может быть, дамам дать оружие?
  
  Юра Верченко
  Опять этот голос. Но у нас не принято звонить психиатру. Что это за чертов психатр? Скажут - псих. Нет, если все анонимно, но я согласен, а вдруг нет? Или все же да? Раньше психиатрия была опасна, один раз попал и больше не выйдешь, или же - клеймо? Но что, если это бренд?
  
  Черт
  Люди ищут сложное в простом. Им говорят - вот черт, а они из этого выводят теорию о том, что дважды два - пять. Дважды два десять. Вот - просто черт, но тут начинается - то у нас не хватает веры, то - мы верим в силу продуктов, но опять же - эту веру в силу продуктов мы заменяем непонятно чем.
  Это тоже самое.
  Черное. Тьма.
  А в ответ - вы знаете, все сложнее. Итак, суть вещей. Я - черт, и мне нравится вами играть, но на этой основе вы вычислили совсем другие числа. Ах, даже я устал заведовать дураками. Но станьте же умнее.
  
  Чехова
  Здесь останется только одна!
  
  Кондрашова
  Ты бросаешь мне вызов, низкая Наташка?
  
  Чехова
  Ты посмела назвать меня низкой Наташкой?
  
  Черт
  Яды? Ага, ага. Кто первый.
  
  Юра Верченко
  Девушки, остановитесь.
  
  Чехова
  С кем ты, мой любимый Гарик?
  
  Юра Верченко
  Мне страшно. Но почему я должен выбирать?
  
  Черт
  А лучше бы ушел. Ушел, бросил обеих, сказал бы - Господи, прими меня в свои сени, умой меня, очисти от нефти. Вы видели птицу, что измазалась в нефти? Не то, чтобы она никогда не взлетит - она никогда не живет. Но смерть имеет отсрочку. А вы можете ее ощипать и надеяться на чудо. Ты мой, Гарик.
  
  Чехова
  Вызов?
  
  Кондрашова
  Я не согласна на вызов! Ты этого не стоишь?
  
  Чехова
  Сыграем в русскую рулетку!
  
  Кондрашова
  Сволочь!
  
  Бросается на Чехову, начинают кататься по сцене, крича.
  
  Черт
  Хорошо, хорошо. Пойдет и так. Пойдет и так. Ладно, ладно, не надо лишнего. Красивые позы, прекрасные жизненные фигуры все равно заканчиваются тем же самым. Примитив - это каша. А вы любите простую кашу? Так и ее можно хорошо приготовить!
  
  То, что время имеет много составляющих - всего лишь слова, и я вас уверяю, что никто ничего об этом не знает. Игры разума в современном мире рассчитаны на эффект, и эффект этот прост - один, начиная игру, ищет славы. Лучше всего получается у тех, кто умеет врать, но в современных Интернет-реалиях слово "ложь" немного пообтёрлось. Это уже и не вранье, а подача информации. Чем ниже материальный уровень отдельно взятой страны, тем больше в ней специалистов паранормального, но настоящую проблему решить практически некому. В моем случае, я понимал, что ни о чем подобном никто никогда не писал и не рассказывал. Попытки высмотреть что-то полезное на многочисленных Ютуб-каналах не принес никакого результата.
  Возможно, в этом моем втором рождении мысли еще не созрели. Единственно, что было мне теперь понятно: все зависело от темперамента. Возможно, мне надо было желать большего. Мне надо было закричать - дай мне денег, загадочный зверь! Я все же пытался полить цветы тщеславия. В том, что они давно засохли, не было ничего плохого - всякая тщета не дает человеку покоя, а я не люблю необдуманных действий. Остановившись возле входа в банк, я размышлял так:
  - Некий вид энергии способен действовать на эмоциональную часть человека. Он действует, ничего у меня не спрашивая. У него есть сознание, голодное до отношений. Впрочем, возможно, он так потребляет энергию. В то время, как я живу какими-то своими планами, он ищет очередной объект. Но Света была там. Это еще более сложная компонента демона, или набора демонов, потому что, даже если представить себе, что существует параллельные миры, процесс выглядит слишком усложненным - я должен отправиться туда, где уже есть другой такой же Я, но что делать с тем Я? Возможно, я мыслю слишком линейно. Наверняка, его мощности хватит, чтобы выключить камеры слежения.
  О банке я думал для разнообразия. То же самое пришло мне в голову при посещении магазина. Весь примитив жизни - во власти бумажек. Тони наверняка должен стоить много миллионов долларов, но, чтобы продать его, нужно научиться его представлять. Но отчего же я не злодей? Заземленный парадокс. Есть сила, и она не нужна.
  Нож был главным свидетелем происходящего. В своем воображение я нарисовал образ маньяка, который, вооруженный потусторонней силой, выходит, чтобы насладиться бессмысленным насилием. Отголоски в душе были слишком слабые. Не думаю, что я - самый добрый человек. Возможно, надо было отмотать назад лет, хотя бы, десять, чтобы сила пришлась к месту.
  Я продолжал жить, а он занимался локацией, и я ощущал это весьма отчетливо.
  Тони-человек был не совсем разборчив. Некий непонятный Валера, хотя, может быть, и Джон, человек действительно ножевых конструкций. Его искали за убийство в 60-е годы, и больше ничего нельзя было разобрать. Хотя, я мог рассмотреть страсть к убийствам довольно приближено к его образу, это меня вовсе не взбудоражило. Каким-то непонятным образом выплыл следователь, который искал Валеру. Что же? Тони перешел к следователю? События происходили в Англии, и здесь непонятно, как долго демон может быть с одним человеком, и на что он способен?
  В какой-то момент я понял, что сижу в кабине, курю сигареты и просматриваю дело человека, обозначение которого как Валера оказалось случайным. Мозг не был способен транслировать события в точности до деталей. Следователь вышел из офиса, а это было здание довольно старинное, прошел на вокзал, где купил конверты. Он просто хотел пройтись и размять ноги. Ничего, кроме окружающей обстановки, я был неспособен разобрать.
  В магазине я всмотрелся в лицо продавщицы. Как же получалось, что она была и там, и здесь. Я перестарался и чем-то смутил ее, но Тони уже обнюхивал ее со всех сторон - он словно бы спрашивал у меня: как тебе экземпляр? Его жало было наготове. Я испугался, хотя это и нельзя назвать испугом - я отстаивал свой здравый смысл всеми возможными путями.
  - Остановись, - сказал я ему, - это не смешно. Ты накопил слишком много яду. Она сойдет с ума от любви - а ведь это всего лишь жуткий желудочный сок черного духа. Тони, стоять! Что мне потом делать с продавщицей? Я так не планировал! Стой, сволочь, цепляйся к проходим! Никаких направленных объектов!
  Послушал ли он меня?
  - Что вы так на меня смотрите? - спросила продавщица.
  - Я о своем задумался, - ответил я, - просто в этот момент я смотрел в вашу сторону.
  - А... (разочаровано)
  - У вас хороший магазин. Давайте мне этот салат. И этот.
  Я все же подумал о деньгах - мне хватало, я не искал чуда, моими деньгами было творчество - но стоил ли играть в инстинкты говорящих обезьян?
  - Я придумал еще один сюжет, - сказал я, - слышишь, ты должен умнеть.
  Напрасно я убеждал себя в том, что Оно меня слышало, но это касалось отвлеченного - потому что в состоянии сканирования, локации источников чужого тепла, Оно однозначно реагировало на мои мысли.
  - С точки зрения здравого смысла, нужно укротить свои творческие амбиции, потому что у нас все есть, - сказал я себе, - все экстремальные горизонты понимают только сумасшедшие женщины. Это опасно. Я проходил это уже много раз, но самое страшное, что это, скорее всего, придется пройти вновь. Но ведь нож явно чего-то дожидается.
  Days go by. Хорошо быть беззаботным.
  - Ты нормально? - спросила меня Кондрашова на работе.
  - Я вижу, что ты прячешься, но я тебя не осуждаю.
  - Ты хороший человек, - призналась она, - не услышала от тебя ни одного дурного слова. Ты даже не лезешь ко мне с расспросами.
  - Я пытаюсь быть деликатной. Нет, все равно хотела спросить. А?
  - Спрашивай.
  - Не может быть, чтобы я была тебе безразлична.
  - Мне кажется, Таня, ты все быстро забываешь.
  - Да, просто. Но ты же умнее меня. Ты же должен разобраться. Хотя не знаю. Ой, я полная дура. Я сейчас понимаю, что реально, - она махнула рукой. Может, тебе его кому-нибудь отдать?
  - У тебя искушение?
  - Сколько хочешь, но это не так. Это как-то иначе. Извини, я пойду.
  Слово "приход" лучше всего подходит для описание визуальных образов. Если логически "Валера" и следователь были вполне неплохо обоснованы, то со следующим устойчивым были сложности. Его квартира прорисовывалась достаточно четко - на стене висел ковер, и я видел его несколько раз, а сам дом располагался возле ровного и длинного шоссе, которое отчетливо просматривалось из окна. В определенные дни трасса даже как-то блестела на солнце. Встречаясь с кварталами плотной застройки, она продолжала свой бег - ровная стрела, необыкновенная в своей само утверждающей простоте. Мне показалось, что парень шпионил. Несколько раз к нему приходили люди, и это проходило в тайне. Да, я даже запомнил его лицо.
  
  У нас собралось достаточно много народу, и я должен сказать, мое творчество никогда не ценили как надо. Заскочивший "на пять минут" Дмитрий поздравлял меня глупо, спортивно. Мне кажется, что Дмитрий - это реинкарнация Поля Брегга, хотя тот умер не так уж давно.
  - Чувак, как всегда классно и маргинально. Но понятно не всем, - сказал он.
  - То есть, ты не понял? - спросил я.
  - Я не понял, но Маринка понимает.
  - Где Маринка?
  - Приехала мама. Но она обещала прийти в следующий раз. У тебя же есть видео.
  - Я точно не знаю, кто снимал.
  - Брат, скинь мне в контакт.
  - Да, Димон.
  - Душевно.
  - Кстати, смотри на Ютубе.
  - Да? О, а я не смотрел.
  Мне кажется, если человек слушает Стаса Михайлова, не надо этого стесняться - надо так и сказать, я слушаю Стаса Михайлова и больше никого, ну хорошо, немного вонючего рэпчика. Да и зачем я вспомнил про музыку, когда тут нет никакой музыки - все стандартно, все из набора, и набор этот суповой. Хорошо, почти что общепит. Никакого выбора.
  - Братан, пока, я заеду.
  - Давай.
  И почему-то невидимый нож рядом со мной вздрогнул, но сам я был уверен, что способен контролировать ситуацию. Виталий приготовил небольшой фуршет по случаю удачной премьеры, Юра принимал какие-то личные поздравления, тут были и Валик Соков, и Вася "Окорок" Михайлов, и прочие наши люди. Я думал, что способен проследить за Тони, но, оказалось, что я думаю вместе с ним, и весь мой нос горел - это был перец. Красный, мелкий, порошковый.
  - Отключись, - сказал я сам себе.
  Нет, еще один вдох, и я понял, что это не любовь, это укус, и, скорее всего, Чехова чувствует себя не в своей тарелке. Это было половиной беды. Я беседовал с Кондрашовой в том же темном углу - хотя теперь здесь были люди, и угол навряд ли был темным, но это не меняло суть дело.
  - А кто это? - спросил я по направлению молодого человека, который прибыл поздравить ее персонально.
  - Валера.
  - Валера. Послушай, что хочешь сказать?
  - Я просто за тебя волнуюсь, - сказано это было с душой, и Кондрашова даже прижалась ко мне, что было не совсем верно - ее Валера отирался где-то поблизости, а также нас могли видеть люди из компании свободного драматурга Мамеда Макаренко, который прибыл сюда по грибы.
  - Я просто хотела сказать. Правда, было много?
  - Много, - ответил я.
  - Я заметила это по новшествам в пьесе. Тс-с.
  Она приложила свой палец к моим губам.
  - Гриша, легче не будет, - сказала она, - ты будешь долго смеяться, но потом будешь весь в дырах.
  - Ты виновата, - сказал я.
  - Я не знаю. Когда-нибудь ты поймешь, что нет, я не виновата. Я бы помогала тебе чем могла, но нельзя быть рядом с тобой, это еще страшнее. Прости. Это все, что я могу сделать.
  - Ты меня любила или нет?
  - Ты же знаешь. Ты же знаешь.
  - Да. Я знаю.
  - И ты что-то сделал специально, и я понимаю, кто жертва. Послушай, если все так, не борись, будет еще больнее. Ничего нельзя сделать.
  - И нельзя просто выкинуть?
  - Он не выкидывается. Лучше не пробуй, будет еще хуже.
  Все было не так хорошо, как могло показаться - она могла бы поцеловать меня в щеку, но поцеловала в губы и даже отдала мне край языка, развернулась и пошла - и это видел этот некий Валера - джентльмен скользкий, наверное, довольно богатый, дурной, нервный, взъерошенный. Но если он пас Кондрашову, то по-честному - хотя вся эта история могла начаться еще в период торжества Тони. Нет, я его раньше не видел. Я бы точно знал про него.
  Валера постоял некоторое время, глядя на меня со стороны, и мне показалось, что сейчас подойдет, чтобы выяснить отношения, но вскоре он исчез.
  - Тони, - сказал я, - отстань от людей.
  Но он лишь облизнулся, и, когда я двинулся на фуршет, юниорша Чехова находилась рядом со мной и всячески подвигалась, чтобы меня коснуться, и я был уверен:
  - Есть контроль. Есть контроль.
  Проходя мимо Валера, я взглянул не него мельком, улыбнулся, но это была, наверное, отеческая улыбка, и он вряд ли ее понял. Именно по причине разницы в моделях люди друг друга не всегда понимают, хотя есть поверхностный слой восприятия. Я хотел сказать - я уже говорил об этом - но когда и где я об этом говорил? Это теорема-концепт. Один человек укомплектован компьютером "Пентиум", а другой - микрокалькулятором "Casio", а третий - приставка Денди, а четвертый - деревянными счетами, но общая природная среда устроена так, что в системе добычи пропитания ума много не требуется. Наоборот, нужны рефлексы. Однако, в век технологий и сложных систем счеты уже не могут выйти на первое место, а потому, здесь бы лучше всего подошел "Casio" - у такого парня всегда будет много денег и мало сомнений. А вот в творчество вся сила микрокалькуляторов сходит на нет, у счетов и примитивных аппаратов для простых вычислений тут нет шансов. Но мир сложных мозгов также имеет свои иерархии. Метод сравнения позволяет нам упростить понимание этого вопроса - более простые компьютеры всегда выигрывают. Идеальный поэт никогда не будет понят. Говоря так, я, быть может, имею в виду и идеального драматурга - но здесь есть скидка на то, чего не бывает. А если этот драматург - Дьявол?
  Дьявола не бывает.
  - Но Тони бывает, - сказал я, вернувшись, - видишь, я его выкинул, и его нет. Тань.
  Это был другой день, и она приехала с Валерой, к которому с каким-то разговором прицепился Юра Верченко. Юра - это человек, который не может остановиться. Именно за этим он занялся любительской театральной деятельностью. Но чистый выброс палочек от букв, да еще в кипящей смеси - это нечто другое.
  Она засмеялась, мы стали курить как-то очень сообща, словно самые большие сообщники. Мы даже не говорили о том, что между нами было, потому что и правда, тут не было никакой любви, лишь - ситуация. Мне было неудобно за ее Валеру. Скорее всего он был младше ее. Обычно так говорят - он был лох, на нём возили воду, и я вынул блокнот и записал:
  
  Он был лох, на нем возили воду. Она была королева птиц. Мог ли он запретить ей ревновать к птицам? Он мог, но она ему запретила. Можно ли включить сюда спортивное разнообразие? Ей нужны были любовники, потому что это не было изменой.
  Но важно их не показывать, но лишь подразумевать.
  Идеальным бы вышел поэтический язык, но народ не очень любит такую форму.
  
  Не обращая внимания на то, что я пишу, Кондрашова полезла ко мне расстёгивать рубашку, чтобы проверить, вернулся ли Тони. Повернувшись, я встретил глазами Валеру. В его глазах было много различных искр. Он должен был подумать то, что подумал бы любой в этой ситуации, и мне ничего не оставалось, как игнорировать его.
  - Вот он, - сказала Кондрашова. Она словно бы вынула из меня инопланетного чужого.
  - Ладно, - сказал я.
  - Я пойду. Валера этого не перенесет.
  - Давай.
  - Я просто думала, ты правда его выбросил.
  - Все наверняка не так плохо.
   На следующий день она рассказала мне, что Валера целый вечер не разговаривал. Мы пили кофе, и, помимо меня и ее, в методическом кабинете находилась целая группа преподавателей женского пола. Обсуждались бытовые вопросы. Можно даже сказать упрощенно "обсуждали носки" - как бы это ни звучало, но это правда, потому что нет-нет, да кто-то вспоминал про то, как "муж бросает носки где попало", и я сказал вслух:
  - Вот послушайте, девушки. Как вы думаете, проходила ли тема носков в драматургии?
  Возникла некоторая суета. Даже Кондрашова удивилась.
  - Наверное, вы подумали про бытовые мотивы. Хотя это верно, - продолжил я, - обычная жизненная ситуация. Исчезновение носков.
  - Это мужская тема, - как-то контркультурно улыбаясь сказала Катя Гаврикова.
  - Ах, - я скопировал ее тон.
  Я заметил, что Кондрашова внимательно следит за нашим общением, и я понимал, что ее волнует - она прикидывала следующую жертву Тони. Я посмотрел на нее, и она весело качнула головой, что-то вроде - вот так, Гриша.
  - Но правда, девушки, - сказал я, - предложите бытовой сюжет.
  - Это будет фильм? - спросила Никитина.
  - Пьеса. Но фильм - это идея.
  - Это требует серьезного обсуждения.
  - Наедине? - спросил я.
  Кондрашова закашляла.
  - О, безусловно.
  В обычной ситуации на этом все и должно было закончиться, но теперь все было иначе, хотел я этого или не хотел. Мне вдруг пришло в голову, что надо увлечься алкоголем.
  Бухать!
  Современное время предлагает человеку множество спортивных суррогатов, от которых пестрит сеть - похудел за три месяца, подсушил живот, обрел фигуру в почти, что в преклонном возрасте. Во всем этом мне видится потеря естественности. Впрочем, творчество - наркотик другого рода. Еще одним серьезным мотором для пересечения реальности - тщеславие. Субстанция гордыни когда владела мной в достаточной степени. Море тщеты высохло. Теперь там глухая и сухая пустыня.
  Я вспомнил серию перформансов для никого, почти тридцать лет назад - нас было много, нам было весело, мы собирались на большой квартире Наташи Ч. и, ничего не планируя, тут же начинали играть - тут даже не требовался сценарий, однако, именно тогда я первую пьесу и написал, именно для самих себя. Я улыбнулся. Это было прекрасно, но длилось не больше года - потом я обзавелся семьей, и с тех пор все потонуло. Упало на дно. Ударилось. Совсем непонятно, почему люди не способны приносить друг другу пользу. Потребительская мысль рождает всевозможные виды шаблонов, куда входит и совершенно неизлечимое заболевания Яжеженщина.
  Если говорить об общественных перформансах, то все, кого я знал на стороне, были слишком закольцованы на эгоцентризм и любви к авторитетам. Флеш-мобы появились уже после нас. Если бы я проявил большую стойкость в любви к собственной оригинальности, все могло пойти иначе уже тогда.
  Потекли занятия, я работал на автомате. Я даже не думал, что старенькую Никитину проняло. Она была моего возраста. В такие годы, а именно, за пятьдесят, соки из человека уже большей частью испарились, и наличие какой-то произвольной страсти должно выглядеть немного аномально. Мне не надо было забывать, что Тони никуда не делся и продолжает просвечивать чужие сердца своим локатором.
  - Едете домой? - с ожиданием чего-то спросила Никитина.
  - А. Нет. На другую работу.
  -О, Григорий. Почему же я не знала?
  - Маш, у нас же все работают как монголо-татары. Совершил набег, бежишь дорабатывать в другом месте. Один только я весь день в центре, когда есть часы. Поэтому, ни у кого нет времени спрашивать, так как у всех одинаково.
  - Что за центр?
  - Театр.
  - Как театр? - воодушевилась она.
  - Так, так. Давай, я поехал.
  Никто даже не знает, что я перемещаюсь не на машине, но я к этому привык, и здесь все в порядке. Для велосипеда нужна другая харизма и физическая подготовка. Я был прав где-то заранее, когда стал таким - мне было нужно много людей, потому что в общественном транспорте Тони напоминал хитрую лисичку в курятнике, он тут не на шутку оторвался, трогая души. Лица, шары.
  Сам ли ты шар?
  Каждый человек - шар.
  Я вдруг понял, что, передвигаясь вдоль жизни на красном автомобильчике, Кондрашова имела определенный лимит, и демон мог оставаться голодным. Но тут мне представились и худшие вещи. А студенты? Вспомним рассказ Антона Чехова про учительницу-француженку, усилим флюиды раз в десять - да, ей не позавидуешь, тем более, что вряд ли она хранила свою честь. Страшно себе представить, как человек сконцентрирован на самом себе и не собирается ничего замечать. Драматург пользуется зеркалом, которое отражает свет внешнего мира, и все крутится вокруг этого зеркала. Важно, насколько оно искривлено - потому что оно всегда искривлено. Если оно будет ровным, то жизнь потеряет всяческий смысл.
  Я надел наушники и слушал Зеппелин. Я даже закрыл глаза, и вот, передо мной появилось странно вытянутое лицо, которое я вряд ли бы назвал лицом человека. Оно мне не понравилось. Кто это был? Я открыл глаза, испытывая определенное головокружение. Я думаю, что Тони имел успех - через меня протекала целая река чужих ощущений, и можно было только предположить, что чувствовали люди, и что должны были чувствовать позже.
  Когда я приехал, мы говорили о делах финансовых - надо было распределить заказы по двум корпоративам и дать людям заработать. Заказы сбросил Бирюков. Их было много, надо было срочно выбрать, что делать. Тут были Юра Верченко, Кондрашова, Виталий, Миша Коврин, Барановская, Петров, Остапенко Сергей по прозвищу Сергей Бархатный (бархатный голос), Астахова, Дудкин. Были даже предложения провести свадьбу, а также сыграть роль зайца на газпромовском промоушне. Такая наша жизнь. Бухгалтер у нас есть далеко не всегда, поэтому, я сидел за калькулятором словно за управлением автомобиля, и мы считали.
  - А Бирюков берет процент? - спросил Сергей Бархатный.
  - Да.
  - А сколько процентов?
  - Он сам выбирает. Главное, чтобы мы согласились.
  - А когда надо дать ответ?
  - По свадьбе - завтра.
  - Тогда я пойду. А мы ничего не пропустим?
  - По репетиции? Придется в воскресенье нагонять.
  - В воскресенье я с бодуна.
  - Я тебе куплю пива.
  - Да я сильно с бодуна, пиво не помогает. Только если после обеда.
  - Сережа, займитесь фитнесом, - посоветовала Астахова.
  - Да куда мне. В смысле, похудеть? Не хочу. Мне хорошо.
  - А вы на какой корпоратив пойдете? - спросила Чехова, блеснув нездоровой влагой в глазах.
  - Ни на какой. Я же не играю.
  - Вы прекрасно играете?
  Были и следующие вопросы: когда снова играем, хотя и так знали, что во вторник. Потом понесло Чехову - она должна была что-то сделать для ютуб-канала, но вследствие природной вялости и медленной скорости мысли в каналах головы она мало, что делала, но никто не переживал. Мы особо никогда и не работали для Ютуба, всем этим занимался Астахов. Виталий, справедливо и медленно, заключил, что все хорошо в меру. Я даже и не сообразил сразу, что Чехова не здорова, и все это - следствие яда, зло сделало ее наркоманкой за пару секунд, и это был тот наркотик, о котором не знал ни один ученый в мире.
  Люди привыкли находится в одной нише. Они привыкли к своей фантастике, они смирились с тем, что воображение и компьютерные технологии важнее реальных комических путешествий, но главное - они так и не вышли за рамки своих пространственных координат. Данной областью заведуют шарлатаны. Достаточно посмотреть то, что рассказывает в своих видео Левашов, чтобы навсегда потерять интерес к какой бы то ни было метафизике.
  - И Петя (Астахов) сделает заставку для нашего канала, уже завтра она будет готова, - горела Чехова.
  Я повернулся и стал смотреть ей в глаза. Я понял, что Тони что-то впрыснул и в меня. Сода плюс уксус, шипение. Страсть.
  Фиг же тебе, Тони. Обойдешься.
  Чехова смотрела в глаза змея, не в силах оторваться.
  - Давайте резюмировать, - сказал я, - и будем расходиться.
  - А чай? - спросил кто-то.
  - Да, и чай.
  - С коньяком?
  - Со спортом.
  - Со спиртом?
  - Спирт есть спирит, дух. Значит дух есть спирт. Бог его Вакх.
  - Кто принимает стероиды, пусть не пьет.
  - Сергей, ты принимаешь противозачаточные?
  - Как всегда.
  До нового года было еще больше двух месяцев, но планировать что-то можно было уже сейчас, и особо одарынные в плане подсчета денег вполне могли уже что-то себе запланировать. А мне тут нечего рассказывать, кроме того, что Остапенко Сергей, будучи от природы ленивым человеком, к Новому году вдруг начинал усиленно вибрировать, одеваясь в деда мороза - за праздники он неплохо поднимал. По окончании сего трудового торжества, откисая за стаканом, он много говорил про деньги.
  Кажется, что максимальная приземленность - признак современной адекватности. К своим годам я также основательно врос своими корнями в повседневную банальность. Но зачем об этом говорить?
  В моей голове прояснилась странная картина. В каком же городе был праздник? Очень хотелось, чтобы было весело, и я посмотрел вглубь себя и увидел целую семейку, имя которой начиналось на нижнее подчеркивание ____Satan
  И я стал думать о них и о и том, как жил князь - Я подумал - а где тут Тони? Это же не Тони? Возможно, это предок зверя. Зверь стал проявляться уже намного позже, чем имела место наказание. Я не фильтровал мысли, все шло естественным путем.
  Двенадцать ___Satan жили в У.
  Было сказано - будут катаклизмы.
  ____Satan входили в круг.
  Круг семьи как часы.
  Царевич ____Satan не рождался, оставаясь цифровой.
  Семейка побыли и людьми, так и появилась царская семья в У.
  В У. жили просто люди. Но я бы не сказал, что они были воробьями перед ястребами, но ____Satan руководствовались выбором картин, а вовсе не теми принципами, о которых можно было бы подумать. В виду цикла 12, который переходил в период потери стабильности, семейка поменяла дислокацию через Часы.
  Через циферблат они перешли в другой мир.
  Царевич закутался, стал куколкой, решив, что сон дороже.
  Я думал все утро о царевиче.
  "Hello."
  "Hello."
  "What"s about our topic today?"
  "Sports," сказал Рома, прозрачный студент.
  "OK. What else?"
  "Weather!"
  "Oh, weather. Be more active guys. "
  "Love."
  Это была Ольга, вроде бы сектантка, но подробности я не выяснял. То ли плюсом, то ли минусом группы номер 2 была полнейшая разношерстность. Вот группа 3 была advanced, а в группа 4 - начальный, а немецкий я уже стал забывать, а потому и не вел его.
  Love.
  Наверняка вы не знаете сборник стихов поэта В.Нерусского под названием "Стонущие монашки". Теперь я гораздо знаю пафос зла и его привлекательность, однако, главное - абстрагироваться от боли. Но разве я знаю боль? Я решился.
  - Давайте сделаем лирическое отступление, или, если хотите, наступление, - сказал я, - хотя у нас полная демократия, сегодня мы поговорим о литературе, и сделаем это так.
  V. Nerussky. The poet of evil. What is evil? Torment, pain. Torment. Mockery. We have to understand the other side of evil, namely passion and play. There are herbivores. There are predators. And there are players. In fact, the world is filled with similar types of evil. We are bored to watch sterile films, sterile music. People say - I want some pepper.
  What is the evil high? Everything is very simple. This is evil in creativity. First of all, evil in literature. Probably antagonism and some kind of heroism.
  
  Я был доволен собой, и тут я реально разделился на два типа Я - на одной работе было одно Я, а на второе Я пока не было сил, и я очень не хотел туда ехать. Я думал о том, что тема зла только начала раскрываться, и мне нужно что-то придумать на эту тему.
  Теперь надо правильно раскрыть тему курения.
  Курение - не обязательно курение напрямую, подчас это - концептуальный созерцательный образ. В советское время всегда говорили "покури", имея в виду, что человеку следует немного отдохнуть, с этой колокольни курение - не только непосредственно вдыхание табачного дыма, но также и непосредственно перерыв. Но связано это было с наличием курилок, где и принято было отдыхать. Все предыдущее было сказано для того, чтобы подчеркнуть текущую позу Тони. То, что я попытался от него избавиться, не вызвало в нем никакой реации.
  Он курил.
  Он смотрел.
  Он говорил: ну-ну.
  В тот вечер мы почти ничего не делали, и я рано поехал домой. Сергей Бархатный признался, что пишет стихи и дал адрес своей страницы - стихи оказались на удивление мученическими, что явно не соответствовало его образу громкого и нагловатого победителя. Мне захотелось написать ему какую-то гадость, я, конечно же, сдержался и не написал ничего, но позже все вернулся - зарегистрировал аккаунт, написал ему следующее:
  
  Сергей, отлично!
  Продолжай в том же духе.
  
  Я подумал, что Тони чего-то тут ожидал, но, не увидев никакой перспективы, свернулся в клубок - вроде затаился. Скорее всего, это была небольшая спячка, чуть глубже сна.
  Я купил бутылку дешевого сухого вина, и, так как мне надо было чем-то себя занять, а смотреть предложенную драматургом Тулуповым постановку не было желания, я решил писать мемуары. В. Нерусский, синтетический персонаж, был создан много лет назад группой ребят, и теперь хоть убей, я не мог вспомнить, кто же предложил такое имя. Мне даже кажется, что вовсе и не я, но теперь я не мог это сказать - я ведь завсегда лидировал в таких областях. У первой книги стихов был донор - сборник чужих стихов, кои автор пожелал переделать под великого поэта зла, чем мы и занялись. Все было просто. Один читал, остальные предлагали, какие сточки исправить. Все смеялись. Смеялись вообще до упаду. Алкоголь в таких вещах совсем не обязателен. Подобный тип творческого креатива сам по себе есть очень забористая трава - поэтому, хотите абсолютного растаманства, забывайте про вещества, созидайте, ищите друзей для массового резонирования.
  Я работал в нескольких изданиях, а потому, туда иногда попадали материалы различного характера - начиная от базовых понятий о зле в выражении В. Нерусского, заканчивая стихами, однако, все было сделано максимально, безо всякого попуска в сторону необразованных умов. Это было слишком сложно. В обыденной жизни литераторы, тусуясь, зависят от соединений тел - непосредственных, алкогольных, работы заискивающего языка и прочего - в этом мире не бывает перфекционизма и опыта, присущих поэзии прошлых лет. Уже постсоветскую эпоху этот жанр жизни был наполнен свежестью новых правил - используй тела, проникай - из науки слова поэзия перешла в разряд второсортной алхимии без какого-либо результата.
  Много новья, в том числе, и новья старого, хотело нацепить на себя бодлеровское тело - все зависело от того, кто кого знал.
  Нерусский жил до какого-то года. Мои люди радовались, находя свежие материалы о нем в журнале. Популярность Великого В. никогда не выходила за рамки нашего круга. Массовый Интернет был полезен для Нерусского в начале. На середине пути я о нем забыл, он забыл обо мне, и вот теперь, вспомнив о нем, я размышлял. Поэт мог быть реанимирован.
  Тони его чувствовал?
  Написав несколько страниц текста, я имел возможность наслаждаться сам собой. Однако, как упрощают жизнь социальные сети! В былые времена между людьми были океаны бесконечности, и возможности Тони могли быть немного урезанными. Социальные сети ума людям не добавили.
  А вот - 3 минуты назад на страницу зашла Никитина. В ней определенно что-то было, хотя, я не имел никаких представлений о ее семейном положении. Театральному человеку, возможно, требуется много театра, и в данном случае женщину надо было лишь пожалеть.
  - Тони, - вздохнул я.
  Сухое вино ничего не давало, в шкафу болтался белорусский виски при кондовой наклейке.
  - Ну же, сказал я с недовольством, - почему ты не пишешь мне привет, Никитина. Сок Тони зол, и самое худшее зло - это то, что ты считаешь добром. Но какой же гад придумал этот яд? Маньяки менее изощрены. Но где, в какое время. в каком измерении жили эти странные люди? Колдуны? Волшебники? Некие цари?
  - Привет, Гриша, - наконец написала она.
  Хотя разговор был не длинным, я чувствовал, что она еще не до конца отравлена. Но что будет дальше? Мне надо уволиться с работы и убегать?
  Во всей этой темной идее смысл вполне мог быть каким-то другим.
  - Привет.
  - Что делаешь?
  - Сочиняю пьесу.
  - Как интересно.
  Мне кажется, осенью точно так же общаются листья - они желты и свежи. Дождь заставил их блестеть, но они все еще хороши, листья, они нравятся, прежде всего, сами себе. Наверное, здесь все должно обстоять правильно, лист к листу. Нельзя возвращаться из осени в лето, это претит правилам стиля.
  Мне кажется, Тони был способен хватать все подряд.
  Я постарался поменьше говорить (писать), надо было сократить время общения с Никитиной, хотя, навряд ли она была столь восприимчива. Обычно в самом начале возникают одинаковые колебания, потом люди понимают, что находятся на одной волне. Тони делал именно это - создавая одну волну, он вставлял туда свое жало (хобот) и заставлял жертву словно бы тебя чувствовать. Я понял это, когда стало ясно, что я способен все это прочувствовать.
  - Пригласишь меня на премьеру?
  - Премьера не скоро. Сейчас идет старое. Два раза в неделю. Скоро мы поменяем программу. Да, у нас теперь девочка выкладывает всё на ютуб. Можно смотреть и там.
  - Девочка?
  - Студентка.
  - Студентка... - написала она с многоточием.
  
  Я спал и не спал, и теперь это было привычным состоянием. Мы шли вместе, я и он, или я, супер-я, возможно, еще до того, как все началось или закончилось. Иногда я открывал глаза, мне казалось, что в комнате кто-то присутствовал, но это было лишь иллюзией. За одной из стенок бубнил телевизор, и я подумал, что, если человеку хорошо от телевизора, он счастлив - в конце концов, не важно, глупо или нет - суть можно опустить. Надо оставить состояние. Если ты живешь в сплошной суете, тебе остается обеспечить пищевое благополучие, и в этом телевизор - большой друг. Все меньше людей смотрят ящик. Какой-нибудь борец с режимом и пропагандой, пусть даже - картонный герой - рад ли он такой жизни?
  Я шел по выжженной земле. Земля - абсолютно черная, от травы - какая-та сажа, а деревья - сплошные головешки. Ситуация меня абсолютно не пугала, особенно, в силу того, что после взрыва уже прошло некоторое время, и в некоторых местах уже начали попадаться птицы, которыми можно было питаться. Я подумал, что выгляжу как большой пес или как-нибудь похуже, и на пути мне лучше не попадаться.
  Несколько дней назад здесь пролетел Вых, хитрая и гадостная машина, но сидящие внутри солдаты и офицеры были чем-то озарены. Где же теперь Вых? Я стал принюхиваться и понял, что он стоит в пятидесяти километрах отсюда, в ложбине. Один плевок Выха быстро надувается в раскаленный огненный шар не хуже атомной бомбы. Я подумал, что Вых, после отдыха своего, снова куда-то отправится - но, возможно, он уже выполнил свою задачу.
  Пришли птицы.
  Пришли прочие птицы, большие, словно бы страусы, хищные и злые, я тут же напал на одного из них, перекусил шею и выпил кровь. Птицы на вкус были не очень.
  Я двинулся.
  Впереди меня возникли стены города - город, очевидно, древний по своему типу, но - современный на тот момент времени, и главной его особенностью были терема с завинчивающимися башнями, кои местами возвышались над стенами.
  Я встал на свои четыре ноги и побежал в сторону города. Я думал о желаниях. Страсть - лучшая еда. Надо разобраться, страсть - это совокупность всех паров и жидкостей естества, и, хотя твоя душа - паразит, ты все равно любишь, но и здесь все было конкретно. В тереме была царевна, которая вовсе меня не ждала. Она ждала царевича. Умение желать, умение делать из черного света такую страсть, чтобы любовница превращалась в жертву - вещь вовсе не маниакальная, потому что маньяки - всего лишь носители примитивных паразитов. Мне был нужен Вых, но я не собирался бежать ему навстречу лоб в лоб.
  Странен был этот древний город, на фоне битвы высокотехнологических машин. Складывалось впечатление, что местные жители, находившиеся на достаточно доисторическом этапе развития, наблюдали битву двух хорошо оборудованных армий, уровень которых намного превышал наш нынешний. Что там говорить, возможно, я сам был неким специальным созданием, назначением которого была черная, кровавая, а может быть, и радиоактивная проза.
  Полосатые луковичные купола носили все высокие здания. Терема - очень поэтическое звучание. Я пробрался за стены, где встретил царевича, и, упаковав его душу в свой зоб, сам стал царевичем. Говоря "царевич", я делал это без детализации - не важно, в принципе, кем он был. Скорее, жених? Конкурент жениха?
  Я пробрался.
  Она не могла сопротивляться, потому что сила желаний была такова, будто она понюхала ее в виде дурманящего порошка.
  - Ты не умрешь, - сказал я ей на середине пути.
  - Почему я должна умереть?
  - Мой укус ядовит.
  - Какой еще укус? - она засмеялась, счастливая.
  - Все верно.
  Если сильно захотеть, можно дарить одно сплошное счастье.
  - Значит, мы будем вместе? - спросила она.
  - Да. Но мне надо ехать. Мне нужен конь.
  - Я прикажу, чтобы тебе дали коня. Но когда ты вернешься?
  - Не знаю.
  Я выехал из города крученых вершин, наполненный запахом царевны и отправился к Бархо по школьному алгоритму ДС, который позволял брать с собой некоторое количество вещей. В Бархо жизнь была посовременнее, люди читали газеты, ходили в театр и говорили и паритете сил. Я приехал к старому учителю.
  - Мы можем поиграть в шахматы, - сказал я.
  - Давай играть.
  И мы играли.
  - Что ты думаешь об атомной бомбе? - спросил он.
  - Главное, чтобы стороны не перешли границы.
  - Но оружие уже применяется на территориях смешанных рас.
  - Вам шах.
  - Ты научился чему-то новому.
  - А. Давайте не думать об этом. Я хочу завтра пойти на вашу постановку. Все остальное не так уж важно.
  - Ты какой-то странный.
  - Я не странный. Представьте себе, завтра вы открываете глаза, а прошел миллион лет, и с этим ничего нельзя сделать. При этом, жизнь продолжается. У вас есть имя, и вы что-то делаете. Я не понимаю, почему так вышло - как будто все закончилось вчера и больше не продолжалось, а потом вдруг продолжилось, но и здесь мне предлагают быть не самим собой. А вы живете, но я испытываю тревогу.
  - Ты говоришь загадками.
  - Я сплю.
  - Хорошо.
  - Вы не понимаете. Я сплю через миллион лет.
  - Хорошая идея. Шахматная.
  - Весьма шахматная. Главной проблемой является разобраться, миллион или миллиард. Одно не исключает другого.
  - Допустим, ты прав, сон через миллион лет.
  - Я и не надеялся, что вы меня поймете. Мы встречаемся в моем сне. Нет ничего из того, чтобы я знал - жизнь исчезла и началась заново. Произошло парадоксальное наложение обстоятельств, и теперь у меня есть возможность вновь вернуться сюда.
  Утром я сходил на спектакль. Учитель мой был театральным режиссером, хотя учился у него я вовсе не этому, но какая теперь была разница? Все выглядело более, чем реально.
  Утром я зашел в магазин и посмотрел местный музыкальный ассортимент. Музыка распространялась на кассетах странного формата. Но, так как слушать мне было не на чем, я послушал музыку там, а потом вышел на остановку и сел на автобус. Я ехал из Бархо по трассе, и вскоре для того, чтобы попасть в место где сидел Вых, мне нужно было сделать лишь один бросок.
  Вых - огромная квадратная, с закруглениями, штуковина, молча стояла в ложбине с заглушенными генераторами. Подбираясь, я уходил от волн, я шел вдоль линий, и мое тело состояло из одного сплошного куска тьмы. Приблизившись, я прислушался - по краям корпуса, изнутри, разлеглась Пысща - мерзкое охранное существо.
  Вых - большое зло. Все живое умирает от его пролета из-за воздействия вредоносного биоизлучения. Кто не умер сразу, сошел с ума. Для атаки на укрепленные районы Вых использует специальные ракеты, которые способны пробуриваться через поля.
  Вот и я пробуриваюсь.
  Пока Пысща продолжала свою бесшабашную дремоту, я инфицировал собой экипаж, и все остальное было теперь вопросом небольшого времени.
  - Старт, - указал капитан.
  Теперь мы шли в атаку на собственную базу.
  Непонятно, кто придумал, что душа - неделимая субстанция, которую невозможно уничтожить? Душа - замечательный материал для получения различных сортов нового, иначе, откуда бы взялся я? Мы шли ровно, как каток. Возможно, где-то там, в колодце, скрывающем зверей, до сих пор поблескивают мертвенно-белесым души давно погибших бойцов. С них сорвало оболочки, но остались Знаки. Знак - ядро. Да, это был вопрос для последующего размышления, потому что ничего из того, что я видел, никогда не встречалось в наших источниках.
  
  * * *
  
  Сюжет произведение "Баллада о микрокалькуляторе" был теперь немного понятнее, и основной сутью было непонимание в силу различия конструкции. Сюда нужно было прикрутить непонимание человека, но сделать так, чтобы это не выглядело слишком напыщенно.
  Болезнь самовыражения - болезнь несомненная, но все это напрямую связано с местами силы - но здесь не стоит думать о каких-то территориях. Важна перспектива - подсознание очень тонко улавливает этот момент и быстро задает вектор, а люди без вектора напоминают белье, что без дела болтается на ветру.
  Субъективность. Не субъективных людей нет. Идеальный автор должен быть каким-то очень тонко настроенным прибором, и сюда должны быть включены дополнительные психические модули, которые бы защищали его от поломок. Лукавый всех остальных вещей - не обычный дьявол, а некий червь, густо смазанный маслом - на выходе нет никакой продукции, лишь бесполезные наборы мозговых издержек.
  Виталий купил велосипед. Правда, ему позволительно, он может доезжать за тридцать минут, и так он мог стать настоящим спортсменом. Для его мужиковых форм это очень своеобразно.
  - Больше всего будет микрокалькуляторов начального уровня, - пояснял я, - представим себе целую армию - возьмем распространенные ранее "Электроника МК-36" и "Электроника-59", а также "Электроника МК-90". Больше всего спорить относительно устройства должны счеты. Мы, счеты, мы знаем правду жизни. Здесь нужна немного абстрактная сфера, потому что математика не пойдет - компьютер их всех быстро пересчитает. Например, сообщество микрокалькуляторов объединяется, чтобы спорить о духовности. У них есть учителя, и также гуру - но это вовсе не какой-нибудь микрокомпьютер, а какой-нибудь рыночный Casio - таким пользуются торговцы луком на лотках. Компьютер, любая модель, ПК, видя неправоту толпы микрокалькуляторов, говорит им о том, что их идеи абсурдны, они поднимают насмех. Тут подойдет смесь прозы и поэзии, и, в целом, здесь может присутствовать налет акционизма. Счеты, носители знания и величия, должны прочитать финальную речь, когда компьютер будет изгнан. Но и это не финал, потому что тогда должны появиться счетные палочки.
  - Я буду компьютером, - сказал Виталий, - Таня пусть будет счетами. У нее надменное лицо, ты не заметил? У нее такой вид, как будто она все знает. Я обычно сдерживаюсь, но теперь я решил это сказать.
  - Счеты - это множественное число. Света Барановская и она. Можно еще подключить Дудкина. Но я пока прикидываю. Возможно, мы реализуем это к следующему новому году.
  - У нас носу этот новый год. До следующего рак на горе свиснет.
  - Каждый год жизнь идет на убавление. Но, кстати, представь себе, что существует параллельная реальность, и там еще один ты.
  - Представляю, - он успехнулся.
  Следующие события были просты, как раньше говорили, как пять копеек. На сцене выступали артисты бездомного театре "Полосатые", их пьеса называлась "Велосипед", пришли типовые 150-300 человек. Дух театра бородат. Нужно соблюдать все принципы неспешного курения. Я беспечно общался с "Полосатыми", я даже попробовал быть немного пьяным, но быстро понял, что организм у меня вообще не расчитан на частое употребление. Один раз и много раз в столько-то времени - дело привычное, учитывая периодические корпоративные заседания. В учебном центре, впрочем, все ограничивалось чаем и тортиком, и я к этому привык - хотя в этом таилась какая-та не очень здоровая современная стерильность.
  "Велосипед" был чист, бесшабашен, немного грубоват, но зрители это терпели, так как это были и наши зрители. Нашим ответом должна была стать пьеса "Роза Чувакова".
  - Нужна фишка, - сказал Астахов, -я - Горох Горохович. Гм. Каков я? Гриш, мне кажется, роль довольно пошлая. Горох-соблазнитель.
  - Именно, - ответил я, - Горох вообще заговорщик, но не в обычном смысле этого слова. Забор важнее, но его будет играть Погорелый.
  - Как один человек представит целый забор? - возмутилась Чехова. - Хны!
  - Но он уже и так забор. Не будем же мы ничего менять.
  Сложность была в том, что собак оказывалось пока многовато - это Собака-из-забора-вылезака, Собака-из-за-забора-выглядака и Собака-на-цепи-зависака, хотя я хотел поменять ее на Собаку-на-крыше-заседаку, или еще лучше, на Собаку-с-крыше-лаяку. Не надо было так сильно увлекаться безумием, однако, и выбрасывать все это не хотелось. Фигуры:
  Фигуры (люди в виде фигур)
  
  Деревья
  Дома
  Облака
  Лопаты
  Забор
  Тарелки
  Дверь
  - Это больше подходит для мультфильма, - сказал Астахов.
  Тут я с ним согласился, и даже подумал, что надо тут же начинать что-то придумывать, потому что на нашей минималистической сцене (да, в-общем, и на нормальной) все это просто невозможно синхронизировать.
  - Вот здесь есть персонаж - Рувим Стержневой, - сказал Юра Верченко.
  - Давай думать, куда как мы его прикрутим.
  Ютубом сейчас занимаются все, кому не лень. Петров. Я о нем не говорил? Петров, Женя, одно время от нас отчаливал, потому что подался в ди-джеи, но там ему надоело, ему стукнуло тридцать лет, он женился, через год развелся и вспомнил о нас и это возвращение чего-то стоило для него, не для меня, потому что мелкие моральные недоработки меня не интересуют. Жена пару раз, под воздействием огненной воды, рассказывал о своей внутренней борьбе - сначала он все отрицал. Он боролся с нами, он боролся со мной. Я прекрасно себе это представляю, но вряд ли теперь это так важно, когда эта задача давно отправлена на полку - я имею в виду данный вид осознания. Петров относится к людям, которые стремятся что-то в себе выработать - я имею в виду, некий внутренний бензобак. Вопрос - что делать, когда бензобак выработан? Где взять новый бензин? Я полагаю, за этим новым бензином он и вернулся, и тут он пытался добавить в этот бензин катализатор с помощью Кондрашовой, и я раза два подумал, что между ними что-то было. Сто процентов, я это себе накрутил. Кондрашова умеет удивительно переключаться - на основной работе ее артистизм равен почти полному нулю, а здесь она словно снимает кожу, и оттуда выбирается кто-то другой. В этой другой Тане много клоунского, и это ее путь.
  Петров пробовал вести антирежимный канал, но просмотров было мало, и он его закрыл. Он начинал какие-то другие каналы, и я ни разу туда не заходил. Я слышал, он вчехлял Кондрашовой Armin van Buuren.
  - Ага, ага, - отвечала она.
  - Жень, а это что это вообще? - спросил я.
  - Это класс.
  - Это музыка?
  - Да.
  - Ну дай послушать.
  - Наберите на ютубе. А вы что слушаете? Вы ж классику слушаете.
  - А что угодно. Ты сейчас сочиняешь трэки?
  - Уже нет.
  - Напрасно.
  - У меня нет идей.
  Пока я пил чай, смотря в окно, я вдруг понял, что знаю жизнь некоего норного жителя - но как сложно описывать то, что, не имея тела, находится в постоянном взаимодействии с миром, который мы не способны увидеть. Но кто же знает эти отражения чужой сущности в виде тепла, смешанного с образами, которые вряд ли могут передать всю гамму сознания, чужеродного для нас. В этом месте ломается все, включая философию, потому что человек настроен исключительно на свою волну, но и все это - внутри контекста.
  Я вдруг понял, что черный напал на туристов и съел их. Его наслаждал этот лес, он был рад своему гневу и запаху душ, а они бежали, падали, снова вставали, снова падали. Я понял, что наслаждаюсь, а черный прямо сейчас готов со мной побрататься.
  Я сделал глубокой вдох, принимая эту отрицательную экзальтацию, и мне хотелось смеяться. Даже охотник, пробираясь с ружьем через степь, поле, болото, горы, лес не способен так сильно жаждать.
  
  Роза Чувакова идет. Изображает движение по улице. На фоне её движения - красивые нарисованные дома. Говорит сама с собой. Деревья - это люди, которые одеты в одежду деревьев. Они стоят с лопатами. Лопаты подразумевают то, что они сами себя сажают в садах, сами растут.
  
  Роза Чувакова
  Прекрасно всё. Прекрасный мир. Весна. Всё расцветает. В душе - стихи. Забыты все грехи. Иду по улицам, не зная сути, не зная ничего. Нет места для волнений. Стихи и в прозе говорить возможно. А рядом - мир страстей. Допустим, люди собираются и посылают тьму сигналов друг другу, вот например - фотоаппараты, гаджеты, и - сутки обсуждений. Зачем оно? Не нужно это. Довольно мне того, что есть весна.
  
  Минскач
  Если ты не познала, моя хорошая, что такое дружба, то пора начинать. Может быть, это самое начало всего. Всего-превсего. И нет ничего более всегого, чем это. Но для начала надо повстречать.... Да, но я уже сказал. Встреча. Разве ты не замечаешь? Вокруг - как-то очень странно. Очень необыкновенно. И потому....
  
  - К Новому году отработаем, - сказал я, - может быть, к следующему.
  - Премьера будет на Новый год? - спросил Сергей Бархатный.
  - Нет, все разбегутся подрабатывать. Посмотрим.
  Я уже привык к тому, что трансформация, доходя до определенной точки, останавливается, и потому не боялся, что видение лесного демона меня к куда-то приведет. Я просто подумал, что тот демон - родственник Тони, и потому он вышел на контакт, чтобы немного побрататься. Убираясь в свою нору, черный достигал дна и далее, выбирался куда-то в обратную сторону и там жил, и, возможно, там тоже на кого-то нападал. Отчего же ученые-метафизики совершенно ничего об этом не знают? Собственно говоря, никто из них вообще не владеет предметом, а современная версия псевдонауки об энергиях - это всего лишь блогерство и поиск монетизации.
  - Отчего ты не пообедаешь блогерами? - спросил я недоязыке.
  Он улыбался с помощью волн.
  - В городе у тебя нет шансов.
  Буль-буль.
  - И село не подходит, нужно, чтобы блогеры пошли потрясать своими знаниями на фоне дикой природы, и чтобы их маршрут совпал с твоей норой, к тому же, нужно, чтобы ты был на этой, а не на той стороне.
  Петров что-то шептал на ухо Чеховой. Дудкин? О, это человек своей волны, северная душа. Я думаю, северные души нельзя волновать, и правда, ничто его не волновало, даже женщины.
  Черный уже сговорился с Тони, и где-то в другом надмирье мы неслись, разгоняя облака.
  - Вы о чем-то молчите, - сказала мне Барановская.
  - Разве я так громко молчу?
  - Возможно.
  - Я мог бы молчать потише, но это у меня не получается.
  - Да, я просто услышала ваше молчание.
  - Да. Как вы думаете, есть ли в моем молчании поэтика?
  - О, этого я не знаю.
  Итоги никогда не имели значения. Мы все живем ради процесса. Впрочем, необходимый набор харизмы - это очень важная деталь в творческом процесса наподобие нашего, а еще лучше, если эта харизма надежна вплелась в твои психохимические течения.
  
  
  Мороз снова отступил, фонари - звезды городского космоса, уже лили свой безликий свет. Большие дома - изолированные ульи. Есть всё и ничего. Один бокал телевизора, или же бокал водки с телевизором, и уже все хорошо. Половинка страницы текста, и твой организм вырабатывает необходимую дозу творческого наркотика, и кажется, ты будешь жить вечно.
  Кондрашова отчалила на своем грешном автомобильчике. Одни люди сменялись другими, и все это была эмуляция глобальной смены, когда одни рождаются, а другие уходят вниз, образуя слои, и главный шанс зацепиться - это не думать. Очень хорошо наслаждаться едой, радоваться моменту. Октябрь уходит в ноябрь. Все, как и всегда.
  Я заглянул в What"s Up - мне были нужны сообщения от Кондрашовой. Нет. Ничего. Никакого лекарства. Природа сама придумывает способы, все это уже представлено в твоем мозгу, остается лишь выбрать. Например, старение. Например, наслаждение самим собой. Тони, ты заснул?
  Я подумал, что поеду спать, и пусть Тони показывает мне части своей странной жизни, происходившей никогда, нигде, в ни чём, с ни кем. Я должен был с кем-то поговорить, но, быть может, надо было ограничиваться демоном? Неужели Кондрашовой, главной виновнице происходящего, было на меня наплевать?
  Я вышел на остановку, где получил сумбурное сообщение от Чеховой, в котором она вроде бы чего-то выражала, но, мне кажется, это были сплошные корчи - ведь существуют яды, которые вызывают, например, эрекцию. Заканчивается это плачевно. Да, бразильский странствующий паук. Имена существ, живущих за краем действительности, мы, разумеется, не знаем.
  Что мне было отвечать ужаленной студентке? Однако, я повернулся, и тут оказалось, что мы стоим на одной остановке. Я собирался сделать ей знак рукой и сесть в свою маршрутку, но тут же получил большой привет от Тони. Тьма-веселящий-газ, тьма-радость-единения-со-странствующим-пауком. Я хотел сказать себе - стоять. Нет, все происходило наоборот - мы приблизились и смотрели друг другу в глаза, напоминая существ с общим коллективным мышлением. Мы сели и куда-то поехали.
  - Помнишь поэму Демон? - спросил я у нее.
  - Демон?
  - У демона было жало.
  - Жало, - она хихикнула, - что за демон?
  - Читаешь стихи?
  - Не знаю.
  - Если произвольно, демон летал над землей, но когда автор рассказывает о его вредоносной сущности, тут надо еще подумать - что лучше, стерильность или грех, при том, что такое творчество? Мы думать точно так же - стерильность или грех? Можешь выбрать?
  - Мне надо выбрать?
  - Не знаю.
  - Ладно. Ой.
  -Что?
  - Нет, ну стерильность - это сильно крайняя точка. Нельзя так сравнивать. Творчество - это что-то светлое.
  - Или темное. Я не говорю про нашу деятельность. Хорошо. Яблоко или мясо?
  - Яблоко конечно. А вам?
  - Банан или ром?
  - И банан, и ром. Слушайте, а мы куда-то едем?
  - Понятия не имею.
  Действительно, должен существовать поезд, идущий в никуда, но это никуда имеет очертания, быть может, твоего собственного подсознания. Схоластика должна перейти в качество.
  За пределами мозга нет жизни.
  Итогом этой поездки было произвольное попадание в клуб, и я даже не посмотрел, как этот клуб назывался. Но вскоре мы поехали и в другое место, потому что я быстро сообразил, что этот клуб мне не по возрасту, а Чеховой может вдруг захотеться танцевать.
  Моя рефлекторика говорила о том, что сейчас ей станет скучно, она перейдет жить в телефон, будет водить пальцем, подергивая плечиком. Я все это уже где-то видел. В мире не было ничего нового.
  - Нет, нет, - словно бы сказал Тони, - ты меня не до оцениваешь. Она даже не будет пьянеть.
  - А завтра все это навалится одним разом, - якобы возразил я.
  - Да, а как иначе? Я за биохимию отвечаю лишь в эпизодах.
  В чем он мог поклясться, что я - это он, а я - это он. Это уж точно. Однажды я сидел на вокзале, со мной была моя свирель, в хорошем чехле, а также барабаны, уже упакованные - и упаковки эти лежали тут же, в зале, и это почти никого не волновало. Мы возвращались с концерта, и я бы не сказал, что на тот момент мы представляли из себя великих музыкантов. Был ли я особо талантлив? Мне показалось, что главной частью жизненного плана были убежденность и вера в собственную безупречность, вне зависимости от того, как тебя оценит мир. Я бы выразил это так - как хорошо в начале жизни? Но если у Тони есть пол, то что чувствовала Кондрашова? Этот вопрос требовал уточнений.
  Можно описывать детали времени. Ты сидишь час, ты сидишь два. Куда я еду? Я вышел во двор, чтобы позвонить. Это сейчас мы используем мобильные телефоны. Аппарат, впрочем, меня озадачил - да, мы используем мобильные телефоны с применением физических принципов передачи данных, но эта штука называлась не иначе как усилитель ментального канала, никакой другой прибор не мог установить моментальное соединение с абонентом, если ты находился на большой расстоянии.
  - Куда вам? - спросил аппарат.
  - Хочу позвонить друзьям. Вот номер.
  - К сожалению, сейчас нет связи. Давайте попробуем еще раз. На дистанции в полторы тысячи парсек могут бури и пространственные искажения. Нужно немного подождать, я попробую соединиться через ретранслятор.
  - Полторы тысячи, - проговорил я.
  Оказалось, я был тут с ребятами. Пока я ожидал связи, ребята вышли и поиграли на своих инструментах на улице - кому-то их прохожих это даже понравилось. Наконец, появилась связь. Я вдруг понял, что совершенно не понимаю, с кем разговариваю - девушка на экране выглядела словно ягодка.
  - Хочу сказать тебе одну тайную вещь, - произнес я.
  - Говори, - она хихикнула.
  - Да. Ты знаешь имя Тони?
  - Тони?
  - Наверняка не знаешь. Представь, что ты будешь жить, пока не доживешь до глубокой старости, где благополучно помрешь. Конечно, ты не хочешь об этом думать. Никто не знает, как это произойдет, да и не зачем об этом думать. Наверное, я не могу ничего тебе объяснить. Ничего не могу. Все закончится, но вдруг окажется, что ты живешь словно тень, совсем непонятно, для кого и для чего. Ладно. Но у нас все хорошо, мы сидим на вокзале, наш транспорт прибудет едва ли не через сутки, но тут все есть. Но скоро мы встретимся.
  Ее больше не было, и имени ее я не знал, но губы Чеховой напротив меня были цвета красного яблока. Она засмеялась. Алкоголь уже должен был отправить ее в нокаут. Под столом я положил руку на ее коленку, и она положила свою ладонь сверху. Яд был сильнее, чем только я мог предположить.
  Подробности ее студенческого (хотя я могу что-то путать, возможно, уже - пост-студенческого) проживания в одиночку меня не интересовали, но утром я обнаружил в череде дней субботу, что являлось удачей - не во всякую субботу (хотя во многие) надо было с утра отправляться на работы, и верней тут было сказать - на работы. Было уже двенадцать часов утра, и обнаженная спина Чеховой привела в трепет, и я стал ее ласкать.
  - М, - сказала она.
  - Ага, - ответил я.
  - Ой, я что-то чувствую, - сказала она стандартную фразу.
  Мои руки добрались до ее сосков. Вскоре она взгромоздилась на меня, и мы поехали. Позже она обнаружила Тони.
  - Очень старая вещь, - заметила она.
  - Возможно, старше, чем земля.
  - Ты серьезно?
  - Я точно не знаю. Я пытался это понять, но пока у меня нет ответов. Внутри этой штуки сидит субъект при рогах. Единственное, что я понял, что парень был музыкантом, но однажды он переступил некую черту, и его где-то замуровали, вместе с черными зверями - в назидание. Они должны были есть его целую вечность. Видимо, это - очень большая вечность, раз за это время они успели слиться воедино, и на выходе получилась какая-та совокупная личность.
  - Можно, я надену.
  - Даже не знаю, - ответил я, - если только не на долго.
  И правда, ничего не произошло - зато, находясь на уровне солнечного сплетения, хитрый танцор облагораживал и без того замечательный вид ее зреющих грудей. Темная сила зверей позволяла нам продолжать телесные упражнения, и подобное я испытывал в первый раз в жизни.
  Я вдруг подумал, что в древности был царь, который вызывал к себе наложниц, и радостно было и ему, и им. Наложницы поставлялись - в те годы законы бизнеса не существовали, а имел место хождение принцип "я взял, это моё". Какое отношение царь имел к Тони.
  Музыка напоминала равномерные периодические колебания секвенсора. Где-то в космосе звезды поют на тех же языках. Жажда злата, затмевая все прочие желания, не оставляет разуму шансов перейти в другие смены, на помощь приходит обман, когда алчность облекают в одежды красивых слов и даже духовности, и, возможно, во все века существовал зверь, который должен выступить в роли судьи. Но высокие принципы тут мнимы. Это просто голод. Решения должен принимать кто-то другой.
  - Зло - это такая тема, - сказал я, - ты читала "Цветы Зла"?
  - Ну, я в курсе.
  - Значит, не читала.
  - Ну, я.... Может, открывала.
  - А что ты читала в последний раз?
  - Ну... Что-то на Дзене.
  - А, слушай, у нас же есть Дзен-канал?
  - Ну... Вроде был.
  Не должно быть никаких объяснений. Разве царь о чем-то спрашивал доисторическую Чехову?
  - У меня что-то в голове, - призналась она.
  - Я знаю.
  - Откуда ты знаешь?
  - Просто знаю.
  - И что это?
  - Горячо
  - Правда, горячо. Как будто, как сказать. Кто-то смотрит на меня, как будто украдкой.
  - Ты его видишь, когда закрываешь глаза?
  - Нет. Да, немного видела. Ты же говорил про демона.
  - Тот самый.
  - Нет, честно.
  - А можно ничего не знать?
  - Можно. И я тебя ни о чем не спрашиваю.
  - Можно я посмотрю?
  - Смотри.
  Это касалось книжного шкафа, половина которого занимали тетрадки и какие-то альбомы - я никогда хорошо не рисовал, но среднего уровня хватало, чтобы протянуть альтернативу в линиях. Да и давно не рисовал.
  А одежду придумал не человек, и племена Африки и Океании напрасно ходят голыми, а некоторые вообще ничего не скрывают. Одежда для того и существует, чтобы было две сущности - одетая и обнаженная, и чтобы в человеке была физиологическая тайна. Штаны у Тони были зеленые, с переходом в блеск, и, застывая с флейтой, он ловил и время, и оно сидело у него на крючке, боясь шелохнуться, и здесь было сходство с царем, который ни к чему не принуждал, но отказаться было невозможно.
  Чехова обернулась, поймала мой взгляд и засмеялась.
  - Ты на меня смотришь?
  - Конечно.
  - Все это время смотришь?
  - Да. Смотрю.
  Мне показалось, что Тони вполне способен промониторить ее мозг на предмет каких-то предыдущих отношений, скорее всего, слабо-развитых, почти случайных. Такой типаж женщин, как правило, оформляется лишь к тридцати годам, сюда можно включить и современную моду на позднее развитие. Возможно, я просто не хочу соглашаться с тем, что я - царь.
  - А это что за тетрадка?
  - Я это уже набрал на компьютере.
  - Красный почерк.
  - Нет, у меня вообще нет почерка. Это так. Знаешь, что обычно делают.
  - М?
  - Сбегают.
  - Ты о нас?
  - Ну да. Собираем манатки и едем в Грецию.
  - Ты серьезно?
  - Если думать серьезно, то какая-нибудь мысль обязательно собьет с пути. Ладно, куда еще? Греция первая пришла мне в голову.
  - Сегодня?
  - В Грецию - в субботу. У нас сегодня мероприятие.
  - Там же перформанс.
  - Можно не поехать. Потом, не отвечать на телефон. Знаешь, если бы демон искал деньги, было бы еще лучше.
  - Зачем деньги?
  - Правильно, Лена.
  - Я так и не поняла, что за демон?
  - Хорошо не знать. Лучше скажи, первое, что приходит в голову.
  - Что именно?
  - А что хочешь?
  - Можно весь день не одеваться?
  - Правильный вопрос.
  Флейта Тони на месте. Какие-то виды музыки переходят на другие уровни-шары. Кто там поёт? О, там всегда найдутся хорошие певцы, и они всегда готовы вторить хорошему музыканту.
  В воскресенье я отыскал на Яндекс-диске, среди папок, бесхозный материал о В.Нерусском.
  
  Беседа с поэтом Зла В.Нерусским
  
  В.Нерусский - поэт Зла, также участник данных литературных групп. Еще в самом начале пути Нерусский обозначил свой жанр как "Санаторий зла", изучение потусторонних и совсем посторонних явлений в стихах.
  Одним из концептов поэта стала Земля Нерусская - некое место, а может быть - планета, населенная странными существами - не то людьми, не то - трансформированными душами.
  Наконец, поздний концепт - Дэвид. За основу была взята машина из фильма "Крикуны", которая просила взять ее с собой. Явление же было перенесено на почву жизни обыденной - есть души обычные, есть души, инициированные бесом с самого рождения, словно бы уже знающие тёмную речь запредельных существ . Зло очень часто является в виде сладкой женщины, которая прекрасна внешне, но есть некий узел, некий портал, филиал зла на земле.
  
  1. Как Вы охарактеризуете такое понятие - как зло?
  Надо понимать, что мы описываем зло литературное, зло как часть культуры человека, но если еще тоньше - это зло поэтических образов. Наверное, точнее всего сказать - это зло как антагонизм. Это революция. Конечно, нельзя мерить зло типовое в виде всячески неприятных вещей и глупости, и некий принцип сопротивления. Ну, например, зло спортивное. Это хорошо, мы понимаем. Без спортивного зла спорта нет вообще. Например, ребята выходят и бьют друг другу лица. Пусть даже они и друзья. Но как заставить друзей драться? Правильно - это аспект зла. Мир и не может состоять из одного лишь добра. Но вот зло скрытое, за маской благих дел - это то, что не заслуживает хорошей оценки. Я бы добавил - ложь хуже зла. Или - худшее из всех зол.
  Зло поэзии - это бодлеризм. Поиск таен человека, в том числе и темных частей. Ну и здесь надо подумать, что сильнее в своем посыле к разрушению - добро показное, соевое, на службе у власти, или - революционность.
  Остаётся спросить - хорошо или плохо? Так не бывает, чтобы что-то было совсем однобоко. Можно привести два своих стихотворения как примеры различных состояний.
  
  Мгла
  
  Великая ночная мгла.
  В ней пароходы - трубачи.
  Она на космосе - смола,
  А корабли - судеб врачи.
  
  И если ты в пассажах страстных
  Актёром будешь, выпей чай,
  Там цианид как сахар мастный,
  И гимн миров - собачий лай.
  
  Хотя, спустившись, опознаешь
  Всё те же трубы и метро.
  Всё это - ад, в котором таешь,
  Там рвут тебя среди ветров.
  
  Великих истин толчея.
  И вакуум - синий умывальник,
  И жизнь - лишь ветхая струя
  На фоне тяжестей астральных.
  
  В данном случае, глобальное понимание. Теперь же - контекст субъективности:
  
  Лягушка
  
  Лягушка ожидала космонавтов.
  Они искали взор.
  Мечтания иных аэронавтов,
  Людей земных узор.
  
  Им говорили - много будет судеб,
  И поколенья - в чудесах.
  И путь в пространстве слишком труден.
  Здесь человек - судьбы монах.
  
  Лягушка поедала космонавтов
  Спокойно, пафос позабыв,
  Мозги текли аэронавтов,
  В песках всю влагу расстелив.
  
  А передатчик, жук железный,
  Все посылал к земле сигнал,
  Где человек в мечтах небесных
  Собратьев в разуме рождал.
  
  
  
  2. Одиночество - это необходимое состояние? Как Вы себе это представляете, как способ лучше рассмотреть правила движения по дороге судьбы или же это просто нечто иное?
  
  Мы можем себе представить, что Создатель, находясь в космосе, перманентно одинок. Безусловно, детали процесса нам не определить. Мы можем лишь представить. Поэзии изначально даны все механизмы для изображения вещей метафизических. И надо понимать - у человека вообще нет шансов познать хоть что-то за пределом - но идти тем же путем, пусть это и проекция, возможно. Каждый путь - это попытка скопировать нечто Большее.
  Вообще, мы ищем, как бы себя насладить. Больше ничего. Собственно, в этом мы ни чем не отличаемся от братьев наших меньших. Наш мозг - производитель внутренней химии, наркотик сам для себя. И творчество тут - также путь к внутренней генерации веществ. Вы можете не пить вина, но быть постоянно пьяным. Здесь нет разницы, жизнь или смерть. Наслаждаться можно и тем, и другим.
  
  Гробы
  
  Гробы светлы, огромны
  Летят над миром и поют.
  И Сатана, товарищ скромный,
  К нему идут, ему нальют.
  
  Поэтов узких ощущенья,
  Их поиск мелкой чешуи,
  Еще вчера - причина пенья,
  А уж сегодня - кости мглы.
  
  Так хорошо, когда живые
  Уже напрасно не коптят,
  И их мозги, на дурь седые,
  В другую сторону глядят.
  
  
  
  3. Человек живет сам в себе как в раковине. И волнует он себя сам. Этот процесс можно как-то сопоставить с Вашими исследованиями?
   Начнем с микромира. Это, может быть, лишь слова. Может быть, что-то большее. Но ведь люди еще до конца не определились, есть ли душа у человека, есть ли жизнь после смерти. Знаете, это нечто сродни глухоте, когда человеку еще и нравится быть глухим. Жизнь в себе двояка. Это - жизнь внутри себя типовая, с общением через рецепторы, и жизнь в себе - как внутри инструментария вселенной.
  Для меня же это важно, познать при жизни - что там? Стихи - это просто воздух для дыхания. А представьте, если не для всех людей воздух одинаков.
  
  4. Земля Нерусская, какая она? Что самое запоминающееся Вы можете рассказать об этом интересном месте?
  
  Земля Нерусская была описана в некоторых поэтических исследованиях, мы можем вспомнить труд "Земля Нерусская" 1997 года, где описываются разнообразные формы жизни в данной местности. Сразу так, без разгона, рассказать об этом сложно. Гораздо проще назвать это смесью конструирование в образах (часто - фантастические, именно фантасты данный пример применяют) с реальными наблюдениями. Метафизический мир шире обычного.
  Земля Нерусская может восприниматься как холст в словах. Как реальность. Как выдумка.
  Словом - это планета, описанная в труде, который упомянут выше. При этом, мы не имеем дело с миром инопланетным. Скорее - с иносказательным. В труде описываются жители, которые также, в силу системы образом и стиля, есть нечто или некто, кто призван подчеркнуть возможности метода конструирования без применения современных средств. Скорее, это - методы средневековые. Ну и если вы читали, можете вспомнить, например, Боастатора - существо, которое подбирается сзади и громко кричит или хохочет, пытаясь испугать путешественника. Вспомнить можно и широкий диапазон крабов - задние крабы, велосипедные крабы и прочие виды - здесь они словно бы сделаны из людей, из отдельных сегментов характера. Ну и самое главное, Земля Нерусская была открыта именно Нерусским - то есть, мной.
  Жители Земли Нерусской разнообразны, в труде приведена их классификация. Мы также помним, что часть Земли кто-то откусил, словно яблоко. Также, в космосе летают Лица О, которые, говоря "О", едят пространство взглядом. Наверное, именно они и откусили Землю. Все это должно быть проиллюстрировано. Впрочем, в свое время и были иллюстрации, сейчас сложно вспомнить.
  
  
  5. Небанальный человек и настоящий человек, можно ли приравнять такие понятия и в чём?
  
  Ну, мы может быть, все не настоящие. Как судить об этом? Я бы сказал так - чем меньше самоповторов, тем лучше. Обычно люди рассчитаны на один мотив. У писателя - один роман. Он может написать их и 10, но он все равно - 1, остальное - повтор. То же самое и с другими жанрами, особенно грустно смотреть на лакированных журналистов - часто очень пафосных, пенящихся - но увы, дудочка с одной дырочкой. Мелодия слаба. И уж не будем и близко приближаться к поэзии. Это - мир, в котором давно всё засохло, и стоит лишь пыль.
  Если отбросить контекст и говорить в общем плане, то смысл жизни никто не определил. Но есть биологический смысл. Мы всего его хорошо знаем - это плодиться и размножаться. В этом плане люди не лучше животных. Но, может быть, даже и хуже - так как мы несем угрозу планете. Мы просто ее съедаем.
  Небанальный человек - это человек немного вне алгоритма еды.
  Настоящий человек - я даже не знаю, что это такое.
  
  
  6. Ваша поэзия уникальна и неподражаема. Как Вы пришли к ней, и кто повлиял на это?
  Описание Зла - да, штука сложная. Я уже давно писал, когда открыл Бодлера. Словно бы я плыл на корабле и высадился на странных берегах. И тогда я сказал себе - вот, вот он некий столп. Я не могу сказать, кто повлиял на жанр. Таких авторов нет. Если на стиль вообще, то таких авторов множество - можно включить сюда весь Серебряный век. Но главное влияние оказывают Голоса из космоса. Хотя нет. Два типа голоса. Один - голос из преисподней, где сидят подземные цари, а второй - космический. Таким образом, я описываю два вида зла - верхнее и нижнее.
  Все эти вещи надо как-то подкреплять. Вот, например, стихи из проекта "Зубы и тьма":
  
  Черные птицы
  
  Солнце измучено сеткой-авоськой.
  Черные птицы, отгребая, летят.
  Клювы ровны - просят, не просят -
  Не важно. Их полёт - аду салют.
  
  Они под окном, судьбу призывая,
  Стоят, словно тени иных величин.
  И жизнь идёт - немного зевая,
  Немного седая - жизнь для витрин.
  
  Они не скажут - хватит, закончим.
  Их задача - весть до конца.
  Всякая тьма заранее точит
  Судьбы немые, будто бы - тать.
  
  Солнца не будет - птицы почистят
  Новой строкою вечерний приход.
  Есть человек, слабые мысли -
  Лишь дань поеданью: рожденье, восход.
  
  
  
  Ваенга в аду
  
  На конкурсе, в приюте мнений снегов.
  В черноте, но в ясной белизне Его величества,
  Я получил Ключи.
  Я вышел. Лифт, и в нём - игра неясных фонарей,
  Канат - и вешний подземелий горн.
  Я видел будущее. Ад? Что в нем такого?
  Давно дежурный я, но новые прекрасные мгновенья
  Влекут познание. Я видел - скорый поезд мчал
  В черноты роковые. Там, за столом - последний лишь
  Обед, последняя вода, иллюзии! Когда наращивает
  Мощь большая мясорубка - граница. Но на этом
  Слабом льду - мечты. И снова - деньги и игра
  Посредством феодальных отношений. Я видел:
  Ваенга в аду. Горел очаг углей и сковород
  В ближайших днях.
  
  
  7. Мне очень бы хотелось узнать больше о такой неординарной личности, как Савелий Машино. Ведь Вы знали его достаточно хорошо. Во многих людях таиться первозданный страх, многие бояться открывать себя себе. Как видел людей он? Как блуждал? Что курил?
  Последнее - самое интересное. Что курил? О курении надо делать особый трактат, или отдельное интервью, по типу - поговорим о пользе курения. Разумеется, не о вреде. Вы уже спрашивали о банальных личностях, о небанальных. Сюда включим и понятие "соевые человек" . Это не страшно, это лишь часть жизни. Тем не менее, эксплуатируя отдельные сегменты творчества, соевые люди создают невероятную копоть. Толку от них нет. Перегноя в виде ментальных и исторических пластов - никакого. Один вред. Да, а что сказать о Машино? Это закрытый вопрос. Кое-что отражено в трудах. Скажу главное - человек - это начальная форма. Если вы прошли длинным путем - ну как и все - учеба, работа, карьера, некий успех - вы все равно остаетесь первоначальной формой. Другое дело - метафизический путь, где нужно начинать с того, что просто выкрутить в ваших мозгах пробки, но включить другие кнопки - чтобы вы стали видеть. Это начало. А уже потом мы приходим к пониманию остальных вопросов - что есть добро, и есть ли оно, что есть зло, что есть бесы. А вопрос о Машино - да, он и не открывался. Простым людям и незачем об этом знать.
  В работе Хантера "Вечер на Красной Орбите" описано, что это - темный человек, с большими способностями, которые позволяли ему спускаться как физически, так и метафизически в потусторонние миры - где он проводил исследования, делал записки. Знакомство с Машино помогло мне многое понять. Может быть, до этого я и не родился творчески. Мне надо было понять всю красоту зла. Зло. Зло с большой буквы. Но вообще - нас окружает темнота, миллиарды мертвых в кластерах потусторонних хранилищ. Все, что мы видим - лишь жалкие сюжеты. Это и всё, что я могу тут сказать.
  
  8. Эффект Дэвида, это приобретённое состояние или же фатальный диагноз? Как уберечься от него? Поделитесь своими наблюдениями.
  Ну, это не то, что эффект. Мы живем на тонком слое пространства. Ниже нас - миры бесов. Есть как бы и ядро, есть периферия. В мир людей проникает именно зло окраинное, которое стремится вселиться в человека. Одно дело - зло приобретенное, на чем основано колдовство и прочие нехорошие, надо заметить, практики - так как всё это не продуктивно и ведет только к разрушению. Другое дело - когда жители периферии подселяются в людей с рождения. Дело вроде бы нехитрое, но в чем тут может быть опасность? Во-первых, никакой пользы. Во-вторых, подмена понятий, попытка выдать грех за правду, беса за бога и прочее. Ну и Эффект Дэвида - это именно бытие беса внутри человека, некое напяливание чужой кожи на себя. Худший вариант - это стремление представителей злых миров к власти с последующим восседанием на троне - что мы и видим. Еще один признак эффекта Дэвида - ментальный медок. Человеку трудно озариться вещами честными, чистыми, зато повсеместно они славят беса, хотя налицо злые поступки. Так что дело это тонкое, хотя и понимаемое. Когда славят зло - это значит, что медок этот сильнее духа божьего. В вас, в нас.
  Концепция Дэвидов создана Василием Серебровым, я лишь ее подхватил. Также, мы знаем, в сборнике коллектива "Hunter + Logran + S.Rotenberg" Дэвидам уделено большое внимание. Как видим, нужен был термин, чтобы описать обесловление, при чем, некое особое обесовление, когда человек с ума не сошел, но стал проводником. Видите, всё в мире поддельно - и даже религия поддельна, именно поэтому нет защиты. Но, скажем, раньше она была. В средние века человека под маркой Дэвид сожгли бы на костре. И было бы чище. А вы думаете, сжигание ведьм - пустое дело? Как бы не так. А как люди могли избавиться от ведьмоства. Именно так и очистилась Европа в свое время. Это ей помогает теперь.
  
  9. Что все-таки значит быть В. Нерусским?
  
  Конечно же, это Путь. Это - груз. Никто так и не определил, для чего живут люди. Я думаю, нужно найти представителей каких-нибудь миров и спросить - чего вы тут делали, зачем вы проводили эксперименты, для чего создали людей? Тогда мы и поймем смысл. Быть В.Нерусским - как раз быть тем человеком, который всегда задает себе эти вопросы, но и самое главное - открывает двери, и, может быть, В.Нерусский открывает их единолично, без чьей-либо помощи. Возможно, я открыл слишком много дверей. Возможно, я ошибаюсь. Поэзия - лишь инструмент. Все остальное - дух.
  
  Рассветное зло
  
  Радуясь рассветному Злу
  Я иду.
  Полосы, как тени вешних мыслей.
  Гигантское существо,
  Гигантская тюрьма.
  Наслаждаясь болью, лишь поймешь,
  Что живёшь.
  
  Слово дадено человеку для многого. Наверное, словно - самый мощный механизм. В наше время, когда всему найдены заменители, некие плейсхолдеры, и слово - лишь тень слов иных. И поэт - наверное, меньше чем поэт, особенно на Руси. Хотя должно быть ровным счетом наоборот. С меня остается последний стих.
  
  Змея
  
  Боится и ползёт
  Змея.
  Высоты змея недоступны.
  На высоте высоких гор,
  Снега - как книги в порошках.
  Лишь там, как на помосте
  Мира возможно восседание Великих.
  Змея идёт, и тротуары,
  И дороги, реки и озёра,
  Моря и океаны - лишь листы
  Попутных книг.
  Она идёт, ползёт, и ищет -
  Чтоб однажды выпросить прощения
  За жизнь.
  Молясь у образа - просить прощение
  За жизнь.
  Рождение её - исход из яйца -
  Лишь повод для мучений.
  Напрасна жизнь,
  Напрасны все духовные
  Моменты - и боги -
  Лишь учителя
  Для новой боли.
  
  
  
  - Тебе не кажется, - сказала Чехова, - что это Тони и писал?
  - Сейчас кажется. Но это было написано раньше.
  - Но ты же говоришь, что он меняет реальность. Может быть, ты это не писал изначально, а потом что-то поменялось, и ты написал. М?
  - Хотя в это нельзя поверить, но похоже на это. Но тут вообще ни во что нельзя поверить.
  - А также нельзя поверить, что у меня нет похмелья, и мы уже столько времени занимаемся любовью. Думаешь, я ничего не понимаю? Слушай, а если он ко мне перелезет?
  - Не знаю. Но, я же не отдал его тебе. Ты его просто поносила.
  - А что дальше?
  - А что хочешь?
  - Хочешь сказать, давай встречаться дальше?
  - Тебе нравится?
  - Ты же говоришь, это яд. Да, мне нравится яд.
  - Тогда.
  - Люблю, - сказала она, - люблю, люблю, люблю.
  Я должен был сказать, "я тоже", но устыдился этой стандартности и сказал:
  - Люблю.
  Среди всего, что происходило, я мог лишь понять, что некие силы способны манипулировать чувствами людей столь уверенно, что во всей этой истории они будут походить на подопытных кроликов, у которых совершенно нет права выбора. Мы привыкли называть любовь высоким чувством, не догадываясь, что у любой вещи есть механизм. Впрочем, доводы с пользу биохимии нужно было упразднять - на уровне энергий работали совсем другие колесики и шарниры, и не понятно, что было приставкой - тело или душа?
  Человек живет в сосуде.
  Границы сосуда очевидны.
  Вещь, попавшая сюда извне, нарушает все известные нам принципы.
  Черные, смоляные, звери ночью кружились вокруг кровати, и я ни грамма не мог сообразить. Я мог лишь сказать, что мне хорошо, что я ничего не хочу, и пусть эта любовь вызвана отравлением духа, пусть бы оставалось все как есть. Возможно, что и любви тут не было - но, если соки бурлили, достигая пиковых значений, рассуждения на счет всего остального можно было оставить в стороне.
  Звери - часть Тони. Но почему он Тони? Я попытался схватить ускользающую мысль - она не сопротивлялась, однако, и не собиралась раскрывать себя. Если бы могли стать частью их стада, мы бы сейчас бросились носиться по улицам, и нас бы видели в образе странных полупрозрачных теней. Звери, съевшие Тони, изначальное имя которого было вовсе не Тони, стали его семьей. Боли было не было - лишь лукавство, страсть и непонятная способность к преобразованиям. Я мог что-то путать, но у меня все равно не было никакой информации.
  Я почему-то чувствовал некую ответственность за Кондрашову, хотя все должно было быть наоборот.
  - Ты же вроде где-то учишься, - сказал я в понедельник утром.
  - Я заочница.
  - А так?
  - Ты имеешь в виду, работаю я или нет. Я хожу на перформансы с группой "Ежовая идея".
  - Ну и название.
  - Кое-что иногда платят.
  - Родители дают деньги?
  - А мне много не надо. Да, подкидывают.
  - Ладно.
  - Хочешь еще что-то узнать?
  - Ну ладно. Потом.
  - Потом.
  Я подумал, что вечером, в театре, Кондрашова обязательно нас спалит. С Индеевым я обменялся приветами в социальной сети. Наших дам на работе я подслушал, и было следующее:
  - С подругой, представляете, сидели в Интернете, представляете?
  - Ну.
  - Показывали друг другу наши фаллоимитаторы.
  - Ого.
  - Я думала, у меня три, нашла четвертый.
  - Ну ты даешь, Маш.
  Я хотя и знал, что Маша Тимофеева такова, но ее судьба меня не интересовала. Никитиной я сказал лишь привет, в коридоре мне встретился Колганов, типовой современный человек с чрезмерно накрученным позитивом.
  - Гриш, ты слышал про Турбо Суслика? - спросил он.
  - Что-то слышал. А что?
  - Да я просто спросил. Как сам?
  - Хорошо.
  - Тебя надо ставить в пример. У тебя очень энергичный имидж. В чем секрет?
  - Любовь, - ответил я.
  - А-а-а-а, - он засмеялся, - тогда все ясно. Поздравляю тебя!
  Егор Прокопьевич с виду приуныл, потому что был в центре внимания просто так - но как бы он соревновался? Да и, потом, у кого тут на что было время? Наверное, Никитина усилило его порочные вибрации, рассказывая обо мне, поминутно заглядывая в телефон и предъявляя ему ролики с нашего ютубовского канала.
  Сатана, на мой взгляд, также всегда был в центре внимания - его земной путь не был усыпан страданиями и борьбой за правду. И, хотя тут был другой случай, общий принцип был теперь мне хорошо понятен, и я ни грамма не сомневался, что мое семейство зверей - лишь одно из множества прочих. Я хорошо чувствовал своего товарища из леса, который, впрочем, был довольно далеко, и я совершенно не грустил относительно его расправы над туристами.
  - Говорят, вы стали как-то особенно вести уроки, - сказала Иванова.
  - Я немного улучшил карму.
  - А вообще?
  - Секреты надо обобщать, а уже потом обнародовать. Например, вести канал на Ютубе. Я смотрел аналоги, достаточно записывать ролики по двадцать минут. Нет, я даже и не думал этим заниматься, я просто выражаю мысль - что-то наподобие сказал AJ Hoge - why grammar is bed and all. Passion is important. Narrow listening. В общем, можно делать это как всегда и не заботиться о результатах. Самое главное, чтобы человек понял, как именно поглощать данные?
  - Интересно.
  - Большинство хочет немного поднатаскаться в initial, практически - и разработать общий intermediate. Но дело в том, что человека сложно заставить читать книжки.
  - Это кому как.
  - Надо, чтобы у человека был свой собственный автор. Нет, это слишком много, но все зависит от того, чего именно ты хочешь.
  - То есть, ты хочешь работать вне программы?
  - Я хочу записать аудио уроки. Пусть люди в свободное время надевают наушники и слушают материал. Они привыкли к моему голосу.
  - Если только они будут слушать.
  - Если я сделаю это бесплатно.
  - Нет, это похвально, если кто-то будет слушать.
  - Потом я сделаю какую-нибудь платную версию. Она будет в Интернете. У меня будет много денег. Я куплю "Геленваген". Я так подъеду, чтобы все видели.
  - Еще любовницу молодую, - посоветовала Иванова без тени смущения.
  - Какую именно?
  - Ну, я тебе не подойду. Лет сорок.
  - Многовато.
  - О, да.
  - Зачем ограничивать себя? Для начала, надо отключить рамки мышления, а все остальное придет само. Вот сегодня мне сказали про Турбосуслика. Ты же знаешь, как это - измени все, выйди из зоны комфорта. Но мы - люди честные, мы несем чистое, не загрязненное ничем, знание.
  - Какой-то вы хитрый теперь, Григорий.
  - В судьбе бывают повороты. Этим нужно пользоваться.
  Все, что я говорил, вылетало из меня спонтанно, но я ни в чем не сомневался. Впрочем, определить, какой должны была быть моя жизнь после перезагрузки, было невозможно. Чистое зло, безусловно, обладает огромным потенциалом - и это функциональное, без задействования наносного. Да, наносное - это автоматические материальные ценности. Но все же - Тони явно не принадлежал нашей системе координат.
  
  В течение дня она мне постоянно звонила:
  - Как дела?
  -Хорошо.
  - Что делаешь?
  - Сейчас новый урок.
  -А что проходят студенты?
  - Тема "ресторан".
  - Хочу в ресторан.
  Потом снова:
  - Что ты делаешь?
  - Прямо сейчас урок.
  - А-а-а-а.
  И так, много раз.
  - У вас там есть кафе?
  - Да. В здании есть столовая.
  - А-а-а-а.
  Наконец, в конце рабочего дня:
  - Я уже поеду.
  - Как ты думаешь, - сказал я, - нам надо шифроваться.
  - Не знаю. Если скажешь шифроваться, буду шифроваться.
  - Давай немного пошифруемся тогда.
  - Если ты хочешь.
  - А я не знаю.
  - И я не знаю.
  В моем стиле было немного нового, и это был стиль дислокации образов в голове - старые вещи вдруг ожили, с них начала осыпаться пыль, появились совершенно неизвестные, я о них совершенно ничего не знал, и среди них было много лиц. Возможно, все это были носители. Сколько их было до меня? Наверняка, адский артист перешел Кондрашовой от какого-то, кого я не знал, и мне следовало быть настороже. Все это, впрочем, были лишь теоретические выкладки, на которые в виду текущих событий можно было не обращать внимание.
  Было наше типовое представление, пьеса "Скорость дождя - 27 километров в час, где люди ищут любовь, разговаривая о высоком.
  
  Петр Петрович (Виталий): как будто кто-то специально придумал. В наше рациональное время сложно поверить, что твоей судьбой может управлять кто-то, кроме телевизора. А если ты не смотришь телевизор, то значит, что у тебя вообще нет хозяина. Ну, если только Интернет. Раньше, выйди, закричи - бога нет - жест. А сейчас это никому не интересно.
  
  Наташа (Барановская): вы хотите сказать, что случайно здесь проходили.
  
  Петр Петрович: совершенно случайно.
  
  Наташа: Правда, случайно? Правда-правда?
  
  Петр Петрович: Ну.... Скажите, Наташа, хотите сказать, что наша жизнь - броуновское движение?
  
  Наташа: Лично я верю, что все это где-то решается. Кто ответственный за все эти действия? Послушайте, почему же вы не идете?
  
  Петр Петрович: сейчас дождь пойдет. Вам нравится дождь,
  
  Наташа: что хорошего в дожде?
  
  Петр Петрович: а что, если всем управляет именно дождь? Для вас же есть обобщенное слово - погода. Ну погода, и погода. Безликое существо. А дождь, представьте себе, участвует в путях.
  
  Наташа: каких еще путях?
  
  Петр Петрович: даже сейчас вы идете, вы не просто идете, это путь (берет ее за руку)
  
  Наташа: ой
  
  Петр Петрович: это не я. Это дождь.
  
  Наташа: так нет дождя?
  
  Петр Петрович: вы знаете, Наташа, какова средняя скорость падения дождя на землю?
  
  Наташа: что?
  
  Людям зачастую нужно чего-нибудь неприличного, но важно, чтобы ваша публика вас знала и принимала все, что вы делаете. В экспериментальном театре не нужны рамки. Берите и смешивайте все, что попало.
  Мы работали уже, сейчас скажу, год одиннадцатый, все давно устаканилось, а периодические извержения вулканов укладывались в стандарт нашей повседневности. В свое время уходя, Головина разбила ямаховскую йонику о голову Синицина. Забыли мы и про Головину, и про Синицина уж, хотя первая нашла свое место в сериалах - роли мелкие, очень нервные, она там все больше не человек, а рыба хек. Посмотрите в Интернете как выглядят лица рыбы хек.
  Синицын пять лет назад вдруг заехал ко мне на новый год, его подружку звали... Забыл я уже. Пять лет назад при попытке наладить личную жизнь появилась Орлова. Орловой не хватило на долго в силу ее тривиальности - все женщины быстро палятся на собственническом рефлексе - чужие фотографии на деле рвутся куда чаще, чем можно себе представить. Ревность - это машина. Орлову я вообще выгнал. Раз пять выгонял, на шестой раз просто закрыл квартиру и месяц не появлялся дома. Я прятался. Она, конечно, прибегала и в театр, и на работу, но меня везде прикрывали.
  После Орловой я начал всего бояться. Это, впрочем, не страх заячий, но привычка какого-то другого рода. Впрочем, творчество как вино, как кокаин, как крэк или любое другое вещество, есть штука правильная, главное - не терять эту нить.
  Еще недавно я мерил время по отсутствию в моей жизни Орловой. На практике, к мужчинам, которые находятся где-то на середине творческой лестницы - то есть на наверху, среди звезд, но и не внизу, среди дилетантов, часто цепляются произвольные искательницы пенок.
  Все это не имело никакого отношения к Чеховой. Шифрование же дошло до того, что мы снова отошли с Кондрашовой в темный угол, чтобы поговорить, она вновь полезла расстегивать мою рубашку, чтобы проверить, на месте ли Тони, и вновь свидетелем этого был ее жеманный Валера.
  - Валера, я приду! - закричала она едва ли не со злостью.
  Я вдруг понял, что она страдает. Она держит себя в руках. Она пытается на меня напасть.
  - Таня, откуда он взялся?
  - Я не хочу говорить.
  - Не говори подробности. Скажи хотя бы примерно.
  - Если примерно, я сделала с тобой то, что сделали со мной. Он говорил, что до него было очень много людей, какой-то Тони был самый первый, еще давно. Ну я не знаю, сколько лет назад, давно, вроде бы то ли в сороковых, то ли в тридцатых годах. Если ты его еще поносишь, то ты, возможно, этого Тони и увидишь. А так, у него какое-то свое имя, и он не отсюда.
  - Это я понял. Что ты еще знаешь?
  - Слушай, я пойду. Валера подозревает.
  - Я вижу. Вообще, больше ничего не знаешь?
  - Нет. То есть да, давай потом. Я напишу тебе в ватсапе.
  - Он будет проверять.
  - Забей. Пойду я. А, слушай.
  - Да.
  - Я единственное поняла, он умеет гораздо больше, и...., - она помахала ладонью, - был парень. Но там еще какие-то штуки, они умеют нападать. Ты смотри.
  - За чем следить?
  - Ну, вдруг захочешь на кого-нибудь напасть.
  Когда она уводила Валеру, он много раз оглядывался, словно пёсик, озадаченный запахами улицы, и я даже немного примерился - хочу я на него напасть или не хочу. С Чеховой же мы шифровались как самые правильные школьники-шпионы - мы общались через сообщения. Она не могла остановиться.
  - Все, я пошла на сцену, - написала она.
  У меня в этой пьесе роли не было. Профессора Макаронова играл Миша Коврин.
  
  Профессор Макаронов: Откройте рот.
  
  Полина (Чехова): Зачем вы хотите, чтобы я открыла рот?
  
  Профессор Макаронов: но вы же сказали, что вам в рот залетел дождь:
  
  Полина: ой.
  
  Профессор Макаронов: давайте пройдем тесты.
  
  Полина: вы меня ущипнули!
  
  Профессор Макаронов: ничего подобного. Никто вас не щипал!
  
  Еще до ухода я сделал всю работу Чеховой - выложил несколько роликов на Ютуб, добавил запись в ЖЖ, на фейсбук, в VK - словом, я круто преуспевал. Наконец, не игравшая никакой роли страницы на Яндекс-Дзен. Я только сейчас понял, что Чехова не на шутку старалась, и, скорее всего, для всего происходящего были предпосылки.
  Люди вообще пускают лучи из глаз, лучи эти пересекаются.
  Для того, чтобы они пересекались на порядок сильнее, нужны дополнительные усиливающие средства.
  Я вдруг понял, о чем говорила Кондрашова. Нападение на Вых происходило с профессиональной точностью, после чего произошла атака на базу - экипаж Выха уже не был собой, хитрый зверь поразил их души, заставив их работать в единой упряжке. Тони -это имя человека.
  
   - Я уже готова, - сообщила Чехова.
  
  - Куда?
  
  - На выход. Все собираются.
  
  - Сегодня я закрываю помещение. Оставайся.
  
  - Остаюсь.
  
  Наше крыло здания было закрыто изнутри. Я сидел на нашей сцене, курил сигарету, и рядом стояла бутылка вина.
  - Я здесь, Лен, - сказал я.
  - О.
  Слово "О" - это не буква О - оно имеет форму ключа, кроме того, кнопки на старт. В остальном, я не специалист в описании процесса любви. Мне больше нравится контекст. Танцор-демон был идеален - казалось, в жизни теперь наступали лучшие времена, и мне больше ничего не требовалось. В запасе у нас было не менее часа, после чего на выходе на нас косился бы охранник.
  - Все нормально? - спросил я.
  Он не ответил, только кивнул. Навряд ли он смотрел на все это положительно.
  - Ты сказал, что во всем виновата эта фигурка, - сказала она, - ты серьезно?
  - Ну да.
  - Колдовской амулет?
  - Нет. Это инопланетный брелок.
  - А. Ну ладно.
  - Я не был в своей квартире несколько дней.
  - Ну, поехали. А что там есть?
  - А ничего.
  - Тогда поехали.
  Если бы каким-нибудь сверхъестественным ученым вздумалось проводить эксперименты по скрещиванию, то данная вещица была бы основной в своей работе. В голову начала лезть Орлова. Отстань, Орлова. Да чего тебе надо? Отстань, не приставай. Оказалось, это было не случайно - она заходила на мою страницы в ОК. Орлова. Пока мы ехали, я сделал запись во внутреннем дневнике телефона:
  
  Добровольно мы не можем получить любое генетическое сочетание. Представим, что мы живем в некоем Рейхе, в четвертом, десятом, каком угодно, мы хотим вырастить идеальную нацию, и у нас есть инструмент, который будет сводить людей друг с другом с такой силой, что они не в силах будут сопротивляться. Нам остается придумать инструмент наведения.
  
  Я задумался. Чехова сжала мою ладонь двумя своими.
  Да, где-то тут должна начаться вина - мне не просто так начинает это думаться. Танцором и музыкантом Тони был лишь в начале жизни, а далее, путь его экспериментальной тщеты привел его на Олимп злых свершений. Судить об этом рано - совершенно не факт, что он сделал для того, чтобы принести вред. Предположим, он защищался.
  Мы то же самое знаем о Христе, а именно - ничего, потому что Библия не дает нам ответов. Впрочем, верующий скажет вам обратные вещи. Когда люди думают, что изучили вдоль и поперек, они забывают, что сфера их деятельности - это почти, что запаянный сосуд. Мы полагаем, что горлышка сосуда достаточно, чтобы изучать иные миры, и потому давно успокоились. Сейчас мы мерим торжество цивилизации телефоном, хорошей машиной и курортами различной степени престижности. Лет, допустим, тридцать назад такой мерой мог стать автомобиль "девятка" и двухкассетник. Отмотаем немного дальше - телевизор, наличие горячей воды и прочих услуг. Действительно, наступает время под названием "все и ничего", но, чтобы оценить степень этого "ничего", нужно выйти из ряда вон.
  Всем сейчас слишком хорошо. Даже тем, кому плохо, тоже хорошо. Интернет - большой кран.
  Я не дописал, потому что оказалось, что Никитина написала мне целое послание. Я хотел сказать, "ну чего тебе", но Тони покачал головой. Ого. Тебе мало, зло, Сколько ты хочешь есть?
  
  Григорий
  Я....
  
  - Я, кстати, забыл, Лен, - сказал я ей вдруг, на ухо, - мы же ко мне едем.
  В ответ она практически мурчала. Правда, я был где-то не здесь.
  В идеальном состоянии между мужчиной и женщиной должен быть резонанс - В 1906 году разрушился прочный мост через реку Фонтанка, так отряд солдат шел в ногу. Дело не в мосте, хотя, что касаемо разрушения, я знаю далеко не все. В плане привязанности чаще всего возникает большое взаимопроникновение, привыкание, взаимопаразитизм.
  Всё хорошо в начале.
  Локальные дела обычно связаны с уважением к деньгам. Обезьяна, потеряв хвост, пока еще не изобрела ничего, кроме денег - энтузиастов в расчет не берем.
  - Знаешь, что, - сказала Чехова, когда мы вошли в квартиру.
  - Знаю.
  - Что знаешь?
  - Все знаешь?
  - Все.
  - Что я хочу?
  - Хочешь.
  - Нет, я не про это. Давай купаться.
  - Как дельфины. Пойдем.
  Мне нужно было задуматься о том, чтобы начать что-то записывать. Лучший обоюдный наркотик, никакой химии, невероятные конвульсии и озарение тьмой, плещущая вода, прекрасная пена, и вновь перекочевавший на шею Чеховой Тони - сама фигурка на уровне солнечного сплетения, чтобы подкачивать грудь зельем странного обмана. Любовь есть ложь. Познавший ложь не будет лгать, потому что это не нужно. Если девушка закричит в ванной, ее голос начнет распространяться по трубам, достигая всех прочих ванн в этом блоке, и всякий моющийся подумает - о, в какой же это квартире?
  Ранее подобные средства любви были доступны лишь богам - не зря в мифах описываются их приключения. Дочь анатолийского царя Леда купалась в реке Еврот. Зевс увидел ее и влюбился. Предстал пред ней в облике лебедя и соблазнил. В результате той порочной связи Леда снесла два, три или даже четыре яйца, из которых вылупились Кастор, Полидевк, Елена Прекрасная и еще ее сестра Клитемнестра.
  Захотела бы Чехова лебедя? Я попытался представить себе это наглядно. Возможно, здесь не было никакого пересечения, но у меня не было других сравнений. Впрочем, она должна была начать что-то соображать.
  - Я не больна?
  - А все больны, Лен.
  - Ну это же только между нами.
  - Лучше думать о вещах. Слушай, вот, например, тщеславие. Вроде бы ты этим не поражена.
  - Нет. А что, нужно?
  - Есть нечто такое, что может изменить личность, и ты об этом даже не будешь знать. Мне это только сейчас пришло в голову. Человеком можно манипулировать, но для этого надо иметь еще и извращенный ум. Я не о том, делаешь ли ты это или нет - я про идею.
  - Интересненько.
  - Слушай, мне кажется, в другой жизни ты совсем другая.
  - А что за другая жизнь?
  - А представь себе, точно такая же жизнь, только почти параллельная, или совсем параллельная, и там все так же. Все, за исключением характеров людей. По этой причине все события там происходят совсем иначе. Вот и слушай. Ты там озарена жаждой славы, а сама понимаешь, что это такое. У нас славы нет никакой, мы живем в локальном контексте и пользуемся благами цивилизации, которая позволяет нам так существовать. Итого, мы набираем столько-то сот зрителей, сорок тысяч подписчиков, но за пределами этого контекста никто про нас не знает. А ты попробуй шагнуть выше - усилия тут нужны совсем другими. А там ты только ты тем и занимаешься. Ты постоянно проводишь фотосессии. За тобой бегают парни. Но ты все еще продолжаешь играть в вашем театре, и черт его знает, какая у тебя личная жизнь. И кстати там по тебе сильно подгорел Виталий.
  Она усмехнулась. Глаза горели.
  - Однажды он мне признался.
  - Виталий?
  - Нет, стоп, в этой жизни этого нет. Это параллельный мир, может, перпендикулярный, или черт знает что. Все это происходит там.
  - Ты это придумал?
  - Давай думать, что так.
  - Ну ладно.
  - Не знаю, может быть, тебе тоже однажды придет это в голову. У тебя же должны быть какие-то желания. Не знаю, что. Куда-то ехать, лететь, купить электромобиль "Тесла", наслаждаться вещами.
  - Ничего не хочу. Но почему я так сильно хочу? Может, это порча?
  - Я же говорю, это Тони.
  Мне кажется, он даже немного сдался и показал мне следующий сюжет, как бы оправдываясь. На базе мы были вместе с Чеховой, однако позже, спросив, что ей снилось, я ничего не добился.
  Наша база так и называлась - "Сад". Здесь было много ребят квалифицированных, крайне одаренных, возможно, умней, чем я в роли Тони - впрочем, я как был Тони, так и оставался, хотя вряд ли меня могли так знать.
  Прежде чем сделать модель, изготавливали модели-статуи, которые могли делать простые движения - все это придумывалось для того, чтобы оценить эстетическую составляющую. Таким образом, мы беспечно бродили между всех этих статуй, пока не повстречали говорящую овцу. Сейчас бы сказали - "кто-то прикололося", но иначе это и нельзя было обозначить - действительно, это было сделано именно из этих соображений.
  - Думаете, я ничем не занята? - спросила овца с гордостью. - Я постоянно мыслю. Я постоянно встречаю людей, которых я могу определить вашим же термином - овощи, при чем, все они продолжают работать тут. Все это миссия. Но только я способна в полной мере думать о свободе. И, прежде всего, это - свобода мышления.
  Мы стали смеяться. Овца совсем не понимала, что тут было смешного. Я подумал, почему-то, что Чехова сможет что-то узнать, но мои усилия были напрасными. В наступившем утре было несколько новостей, которые следовало пропустить мимо мозга, за исключением одной - к Чеховой из Москвы приезжали родители, и тут надо было что-то решать, и я решил ничего не решать.
  - Ладно, - согласилась она.
  - Ладно.
  - Твои родители младше меня?
  Она лишь пошатала головой, туда-сюда, изображая некую артистическую позицию. Все остальное перешло в мысль, и мыслью я пользовался, и мне ничего более не требовалось. Если желать мамоны, что может сделать Тони? Зачем покупать японку, если нужно сразу приобретать "Теслу", ну, или хотя бы, две "Теслы". Люди вообще мало думают о силе распределения времени в человеке - это когда, например, ты рад каким-то текущим секундам, которые вдруг решили задержаться. Ты видел лица, эти лица проскочили мимо, словно метеоры, но это много значило. А потом, словно выстрел, какое-нибудь случайное слово, или - - кусок диалога, и вот - ты хватаешь его, ты играешь им, и ты уже можешь что-то написать. Поменять жанр, писать рассказ.
  - В Китае высоковольтники, - услышал я кусок фразы, направляясь в метро.
  Небо было как тело серой птицы, наверное, определенного рода голубь. Он волновался, волнился. Дилетанты боятся придумывать новые слова. Смельчаки переигрывают. Больше тут нечего добавить.
  
  Беседы высоковольтников Китая - пометил я название.
  
  Бэй: сижу высоко, вижу далеко.
  
  Зедонг: что ты там видишь?
  
  Бэй: вижу большое утро. Это - большое утро Китая.
  
  Зедонг: но утро наступило не только в Китае.
  
  Бэй: подай пассатижи.
  
  Зедонг: пассатижи - продолжение руки. Помнишь, как Сянцзян устроил замыкание, и его пассатижи расплавились.
  
  Бэй: пассатижи не могут полностью расплавится. Послушай, как ты думаешь, можно ли достичь идеала?
  
  Зедонг: ты говоришь о работе высоковольтника, или вообще?
  
  Бэй: работа - это форма зайца. Никогда не забывай про это.
  
  Зедонг: все зависит от того, съедобен ли этот заяц.
  
  Звонок. Звонит Командир Ли.
  
  Голос: ребята, как работа спорится?
  
  Зедонг: думаю о девочках.
  
  Голос: твои девочки - это провода.
  
  Мысль продолжала двигаться вместе со мной. Пробежавшись по нашим аккаунтам, я понял, что Валера прошел по всем страницам и понаставил дизлайков. Но почему я должен был о нем думать? Включив другую передачу, я лишь увидел, как Тони покачал пальцем - мол, не стоит, не обращай внимания на ерунду. Если некая радость заключена внутри одного единственного человека, это уже хорошо.
  Сизое птичье небо сопровождало меня до работы, и вот, начались уроки, и уже позже, на перекуре, перед обедом, я вдруг увидел свою параллельную жизнь. Кинотеатром занялась одна из половинок моего мозга, но черт, это было явно, это было четко, я был поражен: я ехал вечером с работы, и там меня поджидали ребята. Валера сидел в машину. Тони, зная заранее, подвел меня к мысли о вине, но главное, купить надо было две бутылки.
  - Здоров, чо, - сказал один из парней.
  Я засмеялся. Меня посещали хищные идеи.
  - Слышь, погодь.
  Я вынул из пакета бутылку вина и зарядил ею парня по голове без ответа. Вторая предназначалась для второй головы. Третий увидел перед собой розочку.
  - Сука, а! - кричали парни.
  Валеру в машине посетил ступор. Вечером я позвонил Валере:
  - Ну как, Валера,
  - Что вы хотите?
  - Послушай, Валера. Таня, талантливый человек. Ты можешь попытаться быть человеком, а не обезьяной
  - А кто из нас обезьяна? Мишу кто пописал?
  - Слушай, ты же не босяк. Я же знаю, ты даже какой-то там музыкант. Это тебе не идет. Я сильно его пописал?
  - Нет. Да царапина, но там до глаза было пара сантиметров.
  - Я теперь слушай, Валера. Не играй. С этим не играют. Мы общаемся с Таней по такому делу, которое как бы не твоего ума. Давай.
  Я потушил сигарету и, идя на обед, размышлял - я увидел ближайшее будущее или же то, что должно было случиться, но не случилось. Обед. Хорошо спать после обеда?
  - Все хорошо, - написала Чехова в What"s Up.
  
  Я подумал, что у ту ночь я лежал в наушниках. Монотонная музыка создает облако. Если бога представить в виде дедушки, то ты и есть этот дедушка, до той поры, пока ты не выбрался из наушников. Я подумал, что мои музыкальные предпочтения стали аморфными, придав кораблю воображения характер щепки в океане бесконечности. Раньше музыка, являясь частью жизни, словно бы к чему-то обязывала, словно бы спрашивала с тебя - что ты, и кто ты, и что ты любишь. Этот судья носит автоматический характер. Подсознание. Не знаю, на чем все это основано, но глупо отдавать все на откуп химии.
  Клетки.
  Я вдруг вспомнил - когда-то давно я спорил с Индеевым, а вернее, спорил Виталий, и Виталий жутко разогрелся, потому что с Индеевым не спорил только ленивый, и найти того, кто бы не поспорил с Индеевым, было непросто. Хотя Индеев - бытовой софист, но если ничего не надо, то он начинает соглашаться и попросту игнорировать суть вопроса.
  - Я знаю, я знаю, - сказал Индеев.
  В то время мы даже где-то собирались, и при увеличении количества присутствующих Индеев постоянно терял свой вес. Да, он старел - если в былые годы у него были и ученики и даже какие-то роли, то со временем он превратился с технического работника, и тут уже не было шансов для кам-бэков,
  Если ты живешь вроде бы для того, чтобы создать свой Magnum Opus, то у Индеева все было где-то за началом, а позже, весь его путь был дорогой к засохшей осени.
  - Нет души! - помню, завопил он.
  - Душа как раз есть, - ответил Виталий, - и все в человеке - это именно душа. Может быть, у всех душа есть, а у тебя - нет. Хотя нет, Володя. У животного тоже есть душа. Ты не сможешь доказать обратное.
  - Я могу! Я могу тебе доказать.
  - Да что же ты докажешь.
  - А вот кот, - он предъявил кота.
  - Ну и что, что кот.
  - Достаточно долго наблюдать за котом, чтобы понять, что человек - это стайное существо, в ходе развития этой стаи стали появляться новые свойства. Механика, Виталик. Ты в курсе, что в первых компьютерах в качестве памяти использовались металлические пластины!
  - При чем тут это?
  - При этом. Биологи рассматривают человека во всей силе конкретике - да, все это вопрос строения. Вы же летаете все в своих сферах, Виталь, поэтому всем вам нужен надрыв, струна. Вот ты ж, Виталь, человек струны?
  - Да сам ты человек струны.
  - Я как раз человек логики. Я тебе говорю, что не важно, какого вида человек - он просто существо. Сам он делает подобия себя в различных интерпретациях - на протяжении веков у него не хватало ума, и он лепил статуи и рисовал картины. Литература. Да, некуда деть дурь, ребята - от дури все это и начинается. А самое главное - души никакой нет, есть механизм распределения энергии, и, когда возникают ее излишки, у одних она идет на войну, а у других - на творчество. Это женская идея - полеты души, прошлая жизнь. Это чтобы душа раскрылась от чувств, оргазм эмоций. А? Раскрылась, открылась. Открылась, закрылась. Но театр ваш к этому отношения не имеет, потому что Гриша по своей натуре Зигмунд Фрейд, а одно с другим смешивать нельзя, и, что хуже - Гриша не профессор Преображенский, иначе он взял бы тебя на главную роль.
  Народ к Индееву был привыкший, многие считали, что он - жид, а сам он подыгрывал - мол, а вдруг да, а вдруг - нет. Но все это было б актуально вне рамок привыкания. Внутри нашей маленькой субкультуры все части пазла охотно подходили друг к другу. Индеев был при оружии, он мог причесать, приклеить к спору какого-нибудь философа, потому, когда я заметил:
  - Душа - пар
  Он сделал вид, что это его не на шутку заводит.
  - Ну, Парменид...
  Это известный ход, основанный на уверенности в том, что ни один человек в здравом рассудке не будет читать никакого Парменида, тем более, что если начать разбираться в вопросе, то выяснится, что сохранились только фрагменты. Врать не буду, однажды я открыл Аристотеля - хватило на три страницы. Я, было, надеялся прочитать труд поперек, выхватывая основные знания, но это было практически невозможно - изобретательный студент средней руки ныне знает больше любого Аристотеля.
  Я, впрочем, рассудил так: люди не одинаковы, У Индеева, возможно, нет души, а потом - он прав. Просто он смотрит на все со своей колокольни.
  
  
   Ясность.
  В моей голове было так много ясности, что, лежа в радостном полусне, я наслаждался перетасовкой колоды карт. Колода не игровая. Колода - дни, события, номера событий, может быть - много лиц. Нет, лица были цветами в осень - осень прошла, они засохли, их убрали дворники, а вне наступала.
  Я не вспомнил ни одну женщину.
  Я вспоминал ощущения.
  Например, когда тебе просто захотелось порисовать, и при этом, тебе уже лет 45, но из тебя идет луч, ты хочешь узнать, куда же он идет, но ты не можешь понять этот луч. Но и это прошло скоро как десять лет назад. Да, техника рисования редуцирована годами, ничего не остается - все люди, не обладающие доступными для взора умениями, начинают сочинять. Пара стихов, социальная сеть, вялые поклонницы.
  - Ах, забери меня!
  Почему-то, вспоминая "Забери меня", я ощутил прилив раздражения, но все это можно было пропустить - у меня хватало прочих картин для просмотра.
  Я назвал его Z.
  Наваждение продолжало упираться в стену, но я хорошо изучил маршрут движения Z. на трамвае через город. Да, но данные смешивались, я не всегда мог понять, где был Z, а где - кто-то другой, однако, порой имели место и достаточно яркие просветления.
  Были имена, и имена уходили, одно Я сменялось другим, но трамвайный маршрут я проследил достаточно хорошо. Улица затем шла в гору, пятый дом снизу - наше арендованное жилье.
  - Если бы вы мне сказали свои имена, друзья. Эта жизнь - словно жидкость, по контурам которой текут чьи-то фрагменты, включая все, что может сюда включаться, и если это был не я, то кто?
  Z.
  Ну, включись же сильнее, покажи мне свой путь, скажи, как тебя звали? На какую свалку уходят души? Можно ли оттуда выбраться? Возможно, я не достоин того, чтобы знать все тайны - однако же, и вопрос мучений до конца не раскрыт. А вот лежит нож, и он уже был в деле, но этого дела не существует.
  Нож был рожден не здесь, но никакая аппаратура не сумеет это определить, и так, я буду и дальше оставаться один на один с неопределенностью.
  Когда я открыл глаза, то понял, что снова почувствовал запах керосина. Кто-то придумал хорошо, я бы дал ему медаль, и главное - я слушал чертово радио, некий скрипучий абонентский громкоговоритель, и это была песня. И я подумал:
  - Я хочу засмеяться?
  Я должен был или засмеяться или испугаться до потери дара речи, но вспомнил про своего черного друга, и, обратившись к нему, получил немой, но весьма черный, ответ. Ответ, впрочем, с наличием того же пламени неизвестной природы.
  Мне показалось, он сказал мне:
  - Все нормально. Я здесь.
  Я попытался улыбнуться, и Тони, наверное, помог мне в этом, и немой диалог выглядел бы так:
  
  - Поиграем?
  
  - Поиграем.
  
  - Давай.
  
  - Только ты черт.
  
  - Черти хорошо играют.
  
  Я прислушался. По радио передавали речь Горбачева.
  - У тебя большие способности, - проговорил я, - но что же это такое, Тони? Кто кем играет?
  Кто кем играл?
  Последний человек, а именно, Z. отложившийся в памяти, ездил по чрезвычайно длинному трамвайному маршруту и доезжал до места, где улица шла в гору, шел половину квартала и достигал домовладения, где снималась квартира. Это и все. Остальное бросалось небольшими кусками статики, минимум эмоций - понятие пленки здесь было ближе, кадры бежали, и я не мог их остановить.
  Открыв глаза, я вскоре обнаружил делегацию, и это была совершенно советская делегация, и было понятно, что я лежу в больнице, и вся эта толпа пришла меня навестить.
  - Дмитрий Иванович пришел в себя, - проговорила белокурая тетя.
  Я хотел вдохнуть запах ее души, но Тони сделал это за меня, и на какое-то время я был ею - это было похуже поиска дичи, потому что данный процесс не имел имени. Подойдет любое. Никаких оценочных суждений. Я почему-то подумал, что наушники должны были быть где-то поблизости, однако, ничего такого не обнаружил, вместе с тем, моя рука была перехвачена - тетя была вообще ручистой мадонной, а белый халат являлся ее кожей.
  Ага, их тут можно было посчитать.
  Белокурая, бедра выдающийся ширины, лет 38.
  - 37, - сказал мне голос (как будто мой)
  - Ладно, - ответил я ему туда, в пустую мглу.
  Вторая - типовая, тетушка-большие руки. Типовое восприятие начинается в детстве, те, кто не жил в годы СССР, должны пользоваться блогерскими экскурсами в прошлое, черно-белые фотографии, лица жителей самой доброй страны и прочие фишки совковый тщаний, где все виды вымысла сплелись в едином потоке.
  Был не менее советский мужик, которого я бы назвал "профессор" - в нем правда был профессорский тон внешности. Наконец, на заднем фоне шатался санитар, напоминавший голодного рыжего пса.
  - Как вы себя чувствуете? - спросила белая (в череде слов явилось и ее имя - Наталья Григорьевна)
  - Да, - ответил я.
  - Да?
  - Да.
  - Невероятно, - проговорил профессор, - до сих пор кажется, что тут что-то кроется. Дмитрий Иванович, что вы помните?
  - Это вы меня спрашиваете? - спросил я, с задержкой.
  - Да. Да.
  - Я, - я развел руки, - а я, значит. Дмитрий Иванович.
  - О, - профессор поднял большой палец.
  - А как вас зовут?
  - Меня? Воробьев. Адам Воробьев. Нет, мы сейчас не хотим вас тревожить, поймите. Вы только что очнулись. Вам же не нужно мое отчество?
  Я хотел было спросить его про телефон, потом вдруг подумал, что у него, быть может, есть кассетный плеер и FM-радио, однако остановился. Нет, надо было быть готовым ровным счетом ко всему, и я был готов, и я подумал:
  - Безразличие, смоченное вином.
  Но и вина тут было негде взять, а значит, надо было лечиться исключительно сном.
  Сон - часть небытия.
  В небытии человек ничего не чувствует.
  Таким образом, мне сделали укол и оставили в покое, и небытие было теплым и розовым, и я снова пришел в квартиру.
  Здесь надо было понимать: человек жил до меня, логически, это был носитель. Я не понимал общего, но понимал детали, и они мне нравились.
  Я подумал, что пойду.
  Мейер.
  Как хорошо. Мейер. Кто такой Мейер? Я его знаю, но попытка вдуматься в сущность Мейера не приносит никаких результатов, хотя я его знаю и знаю, где его искать, и потому я пошел. Я знал улицу, прилегавшие улицы, площадь и квартиру в самом углу площади - вход, второй этаж, звонок - а вот и Мейер.
  - Это длинная и узкая комната, - сказал я, - на левой стене всегда что-то висело. Как их назвать? Висюльки? Мейер, я купил квартиру или снял? - спросил я.
  - Не помню, - ответил он, - по вину?
  - По вину.
  Мы пили вино и тут же курили, и я обрадовался, что за окном виднеется что-то приятно-знакомое, и вот, я даже понял, что в комнате нет телевизора. Я даже стал перебирать это в голове:
  
  - черно-белый телевизор
  - еще более черно-белый
  - нет, телевизор еще не изобрели
  - задолго до телевизора
  
  - Теперь это твоя квартира, - заметил Мейер.
  Когда он ушел, я нашел комнату с книгами.
  - Все это я хорошо знаю. Никто не знает. Тони, зачем это все?
  Тони не отвечал, и я, подойдя к окну, закурил. Да, это было хорошо. Я не собирался никуда отсюда уходить - можно было начать пересматривать все свои книги.
  Ответь мне на вопрос, как мне знать все это? Как мне дышать всем этим? Язык имеет слишком много ограничений, и все они касаются личности, которая будет разбирать чужие мысли. Побольше синонимов. Так много синонимов, что, кажется, даже пробелы переопределены, и простота тут не ночует. Ближайшие образы? Нет, там, где я петлял трамваев, очень долго, может быть даже - час, никакого Мейера не было. Вирус имел тотальное превосходство над принципами. Верно - кругом человек ищет наслаждения, и, находясь в своих рамках, он рано или поздно вползает в некий общий ритм. Но только дурак думает о еде. Сами функции, от утра, до вечера, даже грусть - все есть технически-биологический параметр. В лицо создателя не заглянуть. Но могло быть хуже.
  Но если система координат теряется, вы можете сделать то же самое с живым существом - поймайте муху и проводите опыты. Но муха слишком мала, чтобы проникнуться к ней жалостью.
  В иные временя Тони позволял мне с легкостью погружаться в видения, и я прекрасно понимал, что это - не сон, не явь, это запись. Кто-то бы другой сказал - запись. Ассоциация. Магнитная лента. Лента - довольно старый образ, и многим нынешним людям он вообще не знаком - все это зависело от возможности вернуться в прежнюю реальность, и я не думал, я хранил пустоту в кармане души.
  Я здраво понимал, что ни да, ни нет, и мне попросту надо экономить психику, и я ее экономил.
  Обрывки людей. Складывалось впечатление, что Тони переходил из рук в руки довольно часто, ибо люди, что жили до меня, жили в одно и то же время одновременно. Тони впитал их достаточно хорошо, но до сих пор у меня было никакого способа, чтобы производить детальный просмотр.
  Я старался, но что-то сопротивлялось. Мне кажется, Тони не совсем понимал меня, и я не понимал его, однако, была и сила тьмы, которая, как мне кажется, некогда поглотила хитрого танцора. Собственно, Тони - это чье-то имя. Быть может, именно так звали мальчика, который нашел артефакт в лесу, и теперь его душа томилась в этом странном контейнере.
  Я вышел на улицу и вздохнул.
  - Мейер, Мейер, - сказал я, - только недавно мы с тобой говорили, а вот уже и нет никаких следов, человек поменялся. Взяли и поменяли тебя, и нет в тебе никакого теперь смысла, и этот другой человек, возможно где-то жил. Черт, я даже знаю, как тебя зовут. Возможно, звали.
  Ну вот, произошло то, что уже происходило - вокруг меня была совсем другая реальность, и перемены были более глобальны. Из своего безмятежного сна я попал к черту на кулички, и уж точно, я не имел никакого понятия, как отсюда выбраться. К черту сны - теперь это было не во сне. Мой 2019-й год испарился, как будто его и не бывало.
  Мне было хорошо, я был один в палате, и тихое радио сообщало новшества социалистического строя, и очень скоро я сообразил, что Тони закинул меня в 1987 год. Сам Тони, возможно, был не согласен с такой формулировкой, он бы утверждал, что он есть жертва, и он тянет свою лямку целые века, а мы - лишь случайные свидетели процесса иной степени черноты и дьявольности. Подумаешь, помучился. Можно подумать, Кондрашова тянула лямку столько лет. Нет, она еще молода и она, должно быть, еще не родилась. Да, родилась или нет? Я прикинул такой вариант, при котором я бы мог стать ее отцом и стал внутренне смеяться и вскоре не мог остановиться - черное чувство во мне было все сильнее, и мне нравилось зло и лукавство. Я подумал, что у меня есть рога, и мне было хорошо с рогами. Я должен был думать о девочке Чеховой, но в течение некоторого времени я даже не знал, что она существовала на земле.
  Когда палату посетила неизвестная мне женщина, я и спросил у нее:
  - Скажите.
  - Да?
  - У меня есть рога?
  - Что?
  - У меня есть рога?
  - Что вы? Все хорошо?
  - Скажите, а у вас есть кофе?
  - Н,...нет. Есть чай. Правда, хотите чаю? Сейчас семь часов утра.
  - А кофе нет?
  - Есть "Арктика".
  - О, - это был новый всплеск восторга.
  Итак, я был внутри мысли. Я пытался прокрутить внутри себя видение больного зверя, и все было слишком подробно, чтобы этому не верить, но теперь со мной не было смартфона, и я не мог попытаться найти все это в сети. Да уж и музыки не было. В радио что-то шкворчало, это был "Маяк", и это не грело душу, так как я понимал, что совершенно не управляю ходом вещей. Возможно, мне стоило поспать еще, чтобы снова проснуться назад. Два дня, хорошо. Тони, ну открой же все!
  Как ни странно, "Арктика" была доставлена. "Спасибо".
  - Вот ведь, взял и проснулся, - заметила медсестра.
  - Кто проснулся? Я проснулся? - не понял я.
  - Вы же знаете, все под секретом, - проговорила она с какой-то угрозой, но угроза это шла вроде бы со стороны, - нельзя ничего говорить. Да вас это как касается. Дмитрий Иванович. Я уже бомагу подписала. Мои спрашивают, чего это я задерживаюсь, а я говорю, да много работы. Они ж спрашивают - премию, что ли, дадут. Да може и дадут. Откуда же я знаю. За вас, наверное.
  - Ага, - я усмехнулся.
  - И вы ж хорошо себя чувствуете? - она уставилась на меня.
  - А кто я? - спросил я.
  - Как это кто?
  - Я не знаю, - сказал я, - вы бы мне сказали. Я может и знаю, кто я, но теперь так вышло, что не знаю. Что же делать? Как вас зовут?
  - Фрося я.
  - Фрося. Редкое имя. А сколько вам лет?
  - Пятьдесят два. Скоро на пенсию.
  Я чуть не сказал, что пенсионный возраст повысили, и что нифига она не пойдет вовремя, но потом посчитал в уме - до нашего времени она не дожила, это сто процентов, да и глупое это дело, вычислять это. Прибавить + 32 года, страшное дело - как мало человек живет. В 52 года иные красавицы набирают конфетный стаж, а рабочая женщина Советского союза уже изношена - она деталь в двигателе, который, в общем-то, очень среднего качества. Да, но ведь хорошо, что я здесь - мог быть и вариант похуже.
  Сколько тебе лет, Тони, если ты намертво впаян в камень, и где ты получил свое проклятие?
  - А я пока не знаю, сколько мне лет.
  - Я слышала, Дмитрий Иванович. Только если вы меня сдадите, то погонят поганой метлой. Я же подписывала бумагу.
  - Вы в первый раз подписывали?
  - Нет, что вы. Я всегда подписываю. Просто вы спрашиваете, мне же надо вам что-то сказать.
  Тут я понял, что она - баба суровая, эта Фрося, и платят ей, положим, не 140 рублей, а все 220, а дети ездят в хороший санаторий, потому что заведение это какое-то особое, просто так сюда не попасть. Она - хороший специалист, но сейчас ее расколет Тони, и сделает он это потому, что он напоминает резвящегося зверька. И теперь пойми - хорошо ему или плохо. Я думаю, ему ни хорошо, ни плохо. За века своего существования они слились воедино, их теперь не разделить. Это два металла, которые превратились в сплав, но что же теперь делать носителю Тони. Но разве мне грустно?
  Сознание человека устроено так, что ты либо понимаешь его устройство, либо не понимаешь, но понимание, это такая штука, когда ты - полноценный, а академик наук в этой области, хотя он и академик, является микрокалькулятором по сравнению с компьютером.
  Он щелкает.
  Регистры напоминают цикад.
  Татататататата.
  Кто-то или что-то помогает посмотреть на это сверху, но, конечно, находятся деятели дешевых полей, которые делают кривые фигуры. Безрукий художник. Нет, его ум - без рук, а руки-то у него есть.
  Люди любят дешевки.
  - Послушайте, - сказала она, Фрося, и тут подалась куда-то вправо и вытащила склянку со спиртом.
  - О, - сказал я, - фронтовой.
  - А вы были на фронте?
  Вот черт я должен был быть на фронте. Но Тони точно там был, и я вдруг увидел страшное небо и выезженную землю, и жуткую машину, восходящую над краем горизонта - сейчас это тело пойдет дальше. Душа полна зла. От ее чувств будет корчиться естество, и все прежние принципы придут в состояние отрицания начало и конца, но Тони черен - только зло может побороть такое зло.
  - Гм. Конечно, не мог я там быть, но сначала вы должны сказать, сколько мне лет.
  - Ой, Дмитрий Иванович, да не знаю, сколько вам лет, но мы, наверное, годки. Отминусуйте - да, так стойте. Это вам тогда было столько, значит, на фронте-то вы и были. Ой. Чего-то я. Ой, я ж завязала. А раньше после смены стопочку, потому что устаешь. Ага?
  - Ага, - сказал я.
  - Нет, если еще двадцаточку, то, конечно, вы мне отец. Я ж это. Вы поняли. Я по факту.
  - По факту, - сказал я, - все нормально, Фрося. Рогов нет, фронт - конечно, сколько хотите.
  Фронт.
  Штуковина под названием "Муза" плюется как верблюд, плюет в полете, ее плевок мгновенно озаряет мир светом солнца - не всякая атомная бомба на такое способна. Конец. Тони жив, черти так легко не горят, и это лишь середина пути. Люди, словно рыбы в аквариуме, знают лишь то, что прописано в правилах функционирования головы. Шаг вправо, шаг влево - вызов исключения в программе, и все - никакой попытки к бегству. Нигде и никогда. Тони выбирается из-под завалов, программа под названием "сантименты" отсутствуют, однако, слышны стоны. Челюсти хватают куски бетона. Когти рвут металл. Обрывки.
  - Так и мне налейте, - сказал я.
  - Ну да. Только ж вы знаете. Сегодня суббота, наверное, никого не будет.
  - А этот. Адам?
  - Адам Михайлович Воробьев. Ну, он оттуда. Вы поняли, - она махнула рукой, - ну я это. Вы не обижайтесь про годков. Ну вы ж там были, я не была. А то обижу вас чем. Вам ничего нельзя, Дмитрий Иванович. Вот представьте, меня кто-то заставляет. Да что ж такое?
  Она уже наливала.
  - Ага, - я показал большой палец ладони, оценивая ее поступок со спиртом, - давайте, Фрося. За дружбу народов.
  -Вот точно.
  Такой тип женщин я всю жизнь определяю в "Надя Терехина", по образцу, хотя саму Надю я сто лет не видел - но, в целом, это распространенный вид женских существ. Надей вообще процентов 12, не меньше, а то и 22. Они хозяйственны, они умеют держать мужика в ежовых рукавицах, но мужики у них чаще всего бухают. Часть Надей отчетливо гонит. Да, я ведь знаю писательницу Надю Мухину, она из этого типа, но вот бог подарил ей слишком много тараканов, и она живет теперь через 30 лет после данного момента, и это целое дело, рассказывать про Надю Мухину.
  Все Нади не дуры забухать.
  Вот и вмазали.
  - Если вы ничего не знаете, то так уж и быть. Или еще по одной.
  - Точно.
  - Только много нельзя. А то будут вас проверять, учуят.
  - Точно. Давайте.
  И мы чокнулись.
  - Вы же двадцать лет назад ушли в горы, и там вас потеряли. Вы вроде бы какой-то известный человек. Ну какие-то книжки пишите. Да я ж и не знаю. В общем, там вас и потеряли, а недавно нашли, в леднике, и вытащили, и оживили. Ума не приложу, двадцать лет пролежать во льду.
  - Ох. - сказал я, - это уже веселее. А вы не переживайте, Фрося. Я, конечно, точно не знаю, что именно худшее могло случиться, но уж точно могло. Скажите, у вас все в порядке в жизни?
  - Не знаю. Колька как подался паять, так и толку никакого нет от него.
  - Кто такой Колька?
  - Ну Колька. Душа моя. Паяет целыми сутками.
  - Муж, значит. Ну и что еще про меня известно?
  - Привезли вас в глыбе льда. Вы почти не изменились, Дмитрий Иванович. Да не то. Что почти, говорят, что вообще не изменились, и теперь это феномен. А вы правда ничего не помните?
  - Обо всем этом не имею никакого понятия.
  - Ой. Зачем же я вам налила?
  - А мне ничего? Если сегодня суббота, а вы здесь главная, то мы можем даже покурить. Если меня развезет, я просто засну, а до завтра и просплюсь. О, так завтра воскресенье.
  - Вот, яблоко есть, - сказал она.
  -Помню, мы яблоком закусывали. Какой год был? - надо было сказать, что 89-й, но он еще не наступил, но можно было подыграть.
  Существует ли реальность?
  - Не помню. Были как раз коньяк и яблоко. А ваш муж чего паяет?
  - Да я ж говорю, нашло. Он когда-то паял, но это когда было, я даже не застала. Как поженились, он мне говорил, что паял, так я бы и не вспомнила - прихожу, дым коромыслом. А потом идет в гараж. А как стал задерживаться, меня стали дурные мысли посещать - чего там делать, в гараже. Ну ладно, если с мужиками, но и меру надо знать. Так еще хуже. Нет никаких мужиков. Опять дым, паяет себе.
  - Так что паяет?
  - Да все паяет. Я ж не знаю.
  - Приемник, наверное. Что ж еще паяет?
  - Нет, он еще что-то паяет. Ой.
  - Ну.
  - Дмитрий Иванович, так нельзя. Я же вам налила. Вы знаете, я если курю, то только в Коржевой, больше ни с кем - так просто я не курю. Мой, тот знает, что раз в год, и все. Правда, вы что это? Вы меня заставляете.
  - Как я могу вас заставлять?
  - Я серьезно. Вы меня заставляете.
  - Откроете окно, и все. Да и встанем вместе и покурим в окно. Никто не узнает.
  В сигаретах есть и радость, и тревога. Мир сигарет невообразим, но в него никогда не уйти. Цой уже поёт. В каком году он косил от армии на дурке? Для приключений такого рода нужно определенное могущество - но, если ты даже не можешь доказать себе, что все это происходит, смысл становится односоставным. Это слишком сложно, однако поэтика-химия тут подходит. Водород. За просто так его даже не взорвешь, нужен кислород.
  - А какое сегодня число?
  - 29.
  - А месяц?
  - Март. А что?
  - А ничего. А спросите, может он трансивер паяет?
  - А что это?
  - Ну, это станция.
  - Нет. Он просто все подряд паяет. Да это и ладно. Вот вы.
  Я вновь пожелал включить Чехову, но она была как колесо - затянута в шипованную резину. Никакого подхода к эмоциям. Никакой жалости. У человека очень часто бывает ощущение наличия сценариста жизни, но, скорее всего, это связано с устройством психики. Ты ждешь, ты фильтруешь ощущения, надежды, иногда что-то и совпадает. У некоторых людей надежды идут ровно, ожидание - часть автомобиля жизни, и потому кажется, что жизнь потакает желаниям. Тони ничего этого не знал.
  Когда ты собираешься приложить усилия, нужно помнить о том, как работает рычаг. Если он есть, но вы находитесь в пустыне, у вас нет точки опоры.
  Сигареты "Ракета". В этом был небольшой кайф, а все остальное надо было выключить.
  - Два раза по пятьдесят, и все, - проговорил я, - и вам спокойнее, Фрося.
  - Да я уж спокойна. Я слишком спокойна. Просто я думаю.
  - Да, да.
  - Если все происходит так, как происходит, значит, о реальности мы не знаем ровным счетом ничего, - сказал я, - совсем ничего. Вы не обращайте, Фрося, что я говорю. Я просто рассуждаю. Должен же я иметь какие-то свои теории на счет происходящего, а вы - мой первый собеседник после, после вот этого. Когда человек говорит, его эмоции выходят наружу, он что-то отдает собеседнику, а что-то принимает назад. Энергообмен, он везде. В театре, например, энергообмен носит более обширный характер. Именно за этим люди туда и ходят. В кино не так - живых людей там нет, а экран не может излучать биоволны. Возможно, люди уже придумали все, просто все это надо расширять. Параллельные миры, например. Представляете себе?
  - У вас с собой нож был, - сказала Фрося.
  - Нож, - я даже обрадовался, - нож - этой мой старый друг. Вот только я же не брал его с собой. Как же он пошел со мной. Да, хотя, это мог быть другой нож.
  - Может, - она хихикнула даже.
  - А какие вещи были при мне?
  - Вещи. Ну, Адам Михайлович как-то даже подробно об этом рассказывал, а ему рассказали ребята из экспедиции. Юрьеву кто-то подсказал. А Юрьев говорил, что даже как будто кто-то нашептал, но это вы сами знаете. Глаза у вас были открыты. Кусок льда большой. Как в стекле. Говорит, ну, Адам говорит, сразу решили, что человек живой. Оно и представить себе такое было нельзя, но выглядело жутко. У вас с собой не было вещей, но нож был рядом. Адам сказал, что Юрьев схимичил. У вас был какой-то прибор. Приборчик так себе, но на нем цифорки загорались - вроде никто не видел, чтобы так цифорки загорались. Так вот, Юрьев сначала его забрал себе, а потом стал отнекиваться, мол, потерял.
  - Это радио, - сказал я, - просто радио.
  - Радио. Я и поняла. Но я не поняла ничего с этим радио, потому что Адам Михайлович даже по телефону говорил с одним парнем, но чего об этом радио так говорить? Вы, наверное, его сами собрали.
  - Да. Сам собрал.
  - Перед тем, как Юрьев его зажилил, или взаправду потерял, его открыли, и, говорят, такого никто не видел.
  - Ну, они разве разбираются в радиотехнике? Вот тебе, Фрося, показать радиолампу и резистор, ты сможешь их отличить?
  - Вот то ж. Да я просто рассказываю, Дмитрий Иванович. Что слышала, то и говорю. Оно ж люди шушукаются между собой.
  - Наверное, все тут обо мне и говорят.
  - А то. Да у нас всегда тут людей хватало, но такого ж еще не было. Оно ж знаете, и говорить никому нельзя. Я даже Кольке не сказала. Он-то что, как свободное время, так и паяет - да оно иногда ж и копейка бывает. Соседу телевизор спиртом протёр, за 15 рублей. Какая-никакая, а прибавка. Я даже когда задерживаюсь на работе, он внимания не обращает.
  - Значит, и не сказала, - я вздохнул.
  Запах Чеховой. Да, я все еще мог протянуть незримую руку, и это было движение в тех координатах, которые бы я не смог бы описать словами. Кажется, у нас еще была связь. Коридор. Но вряд ли я мог пройти по нему, и, наверняка, об этом знали Тони. Развлекался ли он или страдал - знать этого я не мог.
  - Значит, я буду тут, гм, - сказал я, - лежать, пока будет лежаться.
  Я почему-то был уверен, что все это не продлится долго, но все же, я удержался от того, чтобы тут же обо всем рассказать первому встречному - а в данном случае, медсестре. Выключить внутренний комментарий - это все, что мне оставалось.
  - Я думаю так, - проговорил я, - давайте хотя бы по три капли. Может быть, я все вспомню. А сигареты вкусные. Это ж сколько я не курил.
  - С 57-го года.
  - Это да. Табак тогда был другой.
  - Да уж что верно, то верно, - она вздохнула, - совсем капельку. А оно ж вас должно того.
  - Того, - сказал я, - это я, значит, должен был родиться до революции. Вот дела.
  - И ничего?
  - Ты на счет памяти? Да не в этом дело. У вас же есть газеты, журналы тут, наверное ж, не запрещено читать. А, да. Это у Адама, как его. Надо спрашивать. Васильевич?
  - Михайлович.
  - Точно. Скажет, мол, нельзя читать, а то еще когнитивный диссонанс схватит.
  - Нет, он ничего не говорил про газеты.
  Мне стоило расколоть Кондрашову, чтобы знать, какие еще варианты предлагает инородная штучка. Возможно, я был легкомысленен - но человек вообще хорошо мыслит в рамках контекста, а вне его - просто корова на льду. К контексту ты привыкаешь. Многозадачность связана лишь с ПК и телефоном, все остальное - либо выдумки, либо - подстановка значений.
  
  
  
  * * *
  
  Я прокручивал в голове свою фамилию - Черных. Почему не Белых? Белых мне нравится, так как в будущем есть Саша Белый, а вот был бы - ну хотя бы Зеленых. Дмитрий Зеленых. Дмитрий Красных. Да не нравится мне имя Дмитрий, потому что был Лжедмитрий, а мое настоящее имя меня не всегда устраивало, пока не появился Тони.
  Тони, как твое фамилия?
  Мендес.
  Я вдруг понял, что Тони действительно Мендес, и все перверсии случились ближе к концу сороковых годов, и это произошло в Аргентине, если, правда, я ясно понимал то, что видел.
  Сам кулон был при мне, никто не обращал на него никакого внимания, не исключено, что они попросту не могли остановить на нем свою мысль.
  Приходила, впрочем, Наталья Григорьевна, мерила мне пульс, потом, были завтрак, обед и ужин - советский рацион, и я ему нисколько не удивился. Но котлета вполне была качественной, котлета в принципе из детства, с обсыпкой панировочными сухарями, котлета стандартная и неплохая - в те годы соевой муки и куриных шкурок не было. ГОСТ.
  Железная кружка.
  - Это судьба, - сказал я, взяв кружку.
  Санитар пожал плечами:
  - Наташа приносила из дома фарфоровые, но она их унесла.
  - Ага, - сказал я.
  И весь был разговор, и я явно понимал, что на этой странице истории я - птица важная, и мной, скорее всего, будут долго заниматься, и тут главное, выжидать. Но, может быть, Тони хочет играть? Мне не хватает молодости, чтобы играть, а Наталья Григорьевна вполне понравилась Тони, и я подумал, что он должен начать.
  - Такой вид энергии используют паразиты, - говорил я сам с собой, - в своих познаниях природы люди крайнем однобоки. Древние прекрасно знали о таких видах существ, которые, будучи интегрированными в человека, давали невероятный эффект. Почему люди растеряли все знания с ходом веков? Тони, безусловно, совершенно чужой во всей этой истории, потому что и лица судей - это не лица людей, и что это за существа? Однако, если человека снабдить таким усилителем, он способен подчинить мир. Массы встанут перед ним на колени. Однако же, в памяти Тони почему-то нет ни одного диктатора. При всем своем величии Тони не обладает тщеславием, потому что, быть может, он хочет выбраться, чтобы стать самим собой. Но так у нас ничего не получится, я должен все знать. Знание - сила. Однако, как интересно все - столь очевидные вещи являются для людей тайной. Можно ли назвать всю энергию программой? Нет, Тони вырабатывает вещество вожделения, особый яд, на который ведутся жертвы, и нужно обладать поистине крепким характером, чтобы этому противостоять.
  Лучший выход - быть ученым. Но ведь я - не худший вариант, а что, если бы Тони болтался на груди преступника?
  Радио, радио. Никакого телевизора.
  В воскресенье приходила женщина без имени. В ее глазах были усталость и потухший вулкан древнего греха.
  - А у вас бывает телевизор? - спросил я.
  - Не знаю, - ответила она, - какой еще телевизор?
  - Ладно.
  - Есть книжки.
  - Несите.
  Имелась стопка "Роман-Газеты" и много советской литературы, в наше время забытой почти полностью. Сергей Баруздин. Сергей Залыгин. Алексей Югов. Почти ругательный в будущем Конст. Федин. Мозг сломаешь - для кого все это выпускалось? Я, впрочем, имел здесь некоторый выигрыш - среди старых выпусков "Роман-Газеты" я нашел Дмитрия Ивановича Черных. Над этим можно было смеяться, но это был выпуск 65-го года, и это был нынешний я.
  - Буду читать, что я писал, - проговорил я.
  Ничего особенного.
  Мне надо было вернуть порядок вещей - я все еще двигался по инерции. Пуля была выпущена в вакууме, на пути было много преград - всякое изменение курса оказывалось неизбежным. Люди, что возвели понятие воли в Абсолют, навряд ли знали о формах живого небытия. Другое дело тюрьма, вечное заключение, но - хотя бы некоторое наличие здравого смысла в вещах. Когда ты сидишь за дело, то ты знаешь дело. Если тебя посадили ни за что, то и в этом случае ты способен оценить обстановку.
  Д.Черных сначала обрадовал меня, потом утомил.
  - Слишком много трепа, - сказал я.
  Дальнейшее в виде объекта продолжало оставаться туманом. Время текло слишком медленно, социалистическая еда была как еда, медсестры работали по графику, весна за окном лишь начинала разгораться.
  Выкл.
  Внутри моей головы кто-то что-то подтер.
  
  
  
  * * *
  
  
  Я, было, предположил, что состоится встреча с родственниками, но не тут было - дело оказалось жутко засекреченным, о чем сказал мне во вторник тот самый Адам Михайлович Воробьев. Да, в понедельник ничего не было. Да и о чем был разговор? Меня никто особенно не донимал, так как я ничего не знал (что было правдой), а обо всем остальном говорить вроде бы было нечего. Правда, что толку говорит с сумасшедшим?
  - Скоро приедет Рублев, - прояснил дело Воробьев, - он здесь больше специалист, хотя я не согласен. Но это уже знаете. Это вопрос выбора. Если бы мы сами что-то выбирали.
  Он хмыкнул. Воробьев, я думаю, был лет на десять младше меня - мужик высокий, стройный, хотя до баскетболиста не дотягивал. Тонкие усики добавляли его внешности немного сценических красок - если бы представить из него куплетиста или юмориста, то этот номер бы прекрасно прокатил. Научная же мысль, или скажем так, принадлежность к научной касте, добавляла ему масти. Я иногда сравниваю - мне кажется, в его годы я был классом ниже - в своей сфере, безусловно. Хотя мы знаем - внешность обманчива, люди далеко не всегда ценят себя так, как это показывают.
  - Рублев показал себя в другом. Вот подумайте, мы - два автослесаря? А? Я лучше всех варю, а он лучше всех красит. Он - бог покраски. Конечно, кое-что знает про двигатели, он в двигателях - совсем не дилетант. Но все же, верно?
  - Так кто лучше? - спросил я.
  - У него просто есть готовая программа, а я иду другим путем. Наша задача, я даже не знаю, что вам сказать, дорогой Дмитрий Иванович. Нам надо разгадать этот феномен, потому что здесь может крыться что-то, а? Мы столкнулись с необыкновенными способностями организма, но не имеем ни малейшего понятия о том, как это произошло. Кроме того, мне кажется, с вашей памятью не все так плохо, потому как вы выглядите абсолютно адекватно. Говорите убедительно. Я не вижу никаких форм психического расстройства. Но где же память? Рублев, скорее всего, что-то сумеет, но я ведь сам не сопротивляюсь. А истина дороже.
  - Фамилия происходит от слова рубль? - спросил я.
  - Ну почти. Вы считаете, странная фамилия?
  - Звучит как звание.
  - Видите, для вас это просто. Ну, мне пора, наверное. Футбол не смотрите? А то без телевизора....
  - Я примерно представляю, - я стал прикидывать, - а вы смотрите? Кто играет? Киев?
  - Нетрудно было догадаться.
  - Порту выиграет 2-1, - сказал я, - и в первом, и во втором матче.
  - Пессимистично.
  - От правды не уйти.
  Уходя, он осмотрел палату, видимо, в поисках радиоточки. Надо полагать, он думал: так, радио нет, кто у нас такой болтливый? Газеты? Все верно - а говорили газеты не давать, чтобы поберечь психику. Откуда ж еще узнать про матч Динамо (Киев) - Порту, полуфинал Кубка Чемпионов 87-го года.
  Все это в нем так и металось.
  Я совершенно не рассматривал свой новый тур как путешествия в прошлое, полагая, что нет, это совсем не прошлое, а некая другая плоскость. Это ведь нам кажется - мы живем на планете земля. А если существует вселенная в атоме? А если все устроено так же, как файловая система - делай ты этих реальностей хоть миллион, все равно свободное место на жестком диске не закончится - а если мало, подключай еще. Была одна вселенная, добавили места еще на одну такую вселенную. Это домыслы.
  Мои ожидания не имели под собой точки опоры. Неделя прошла, никто из больших персон меня не посетил, с медсестрами я легко находил общий язык. Так, Фрося рассказывала:
  - Ты думаешь, чего, Дмитрий Иванович, они там делают? Сидят насухую, с чаем, гоняют в козла. Да я не против, просто это как-то неправильно. Радио он сделал, сейчас другое делает. Нашел, что делать. Говорит, был бы моложе, сказал бы тебе, давай, мол, делать еще детей, а? Раз нет детей, то будет радио.
  Мне было интересно с ней говорить, я был актером непонятной сцены, и весне двигалась вперед со всей этой сценой . Где двери, Тони? Почему не я, а ты решаешь, когда и где мне что-то открывать?
  - А что еще можно сделать кроме радио? - спросил я.
  - Не знаю.
  - Другое радио. Раньше это сильно в ходу было. Радио и паяли. Например, коротковолновое. Но еще нужен передатчик. Тогда можно связываться с Антарктидой.
  - Да, - она махнула рукой, - он как раз про Антарктиду что-то и говорил.
  Моих видений было сколько угодно. Герой Тони часто проходил сквозь стены, и его постоянно ловили, но не могли поймать, но из множества контуров не складывалась общая картина. Так, например, квартира занимала почти целый этаж, и в ней никто не жил - домашние растения образовали настоящие леса. Высотное здание стояло среди леса, но лес этот также вырос сам собой за много десятилетий. Некогда тут были проспекты. Тем не менее, квартира продолжала работать в автоматическом режиме, и в ней были доступны все удобства. Посмотрев в окно вечером, можно было обнаружить огни, на том или ином удалении, что говорило о том, что жизнь в городе еще теплилась.
  В увиденном не было никакой апокалиптики, но причина опустошения была мне неизвестна. Иногда картинка усиливалась, у меня начиналась одышка, и мое привычное Я быстро опадало в ноль - тем не менее, все это было также связано и с тем, что я был со своей проблемой один на один. Я мог бы не зацикливаться на этом, как делал ранее, тратя лишнюю энергию на работу и внеплановое написание текстов.
  Иногда "Я" менял квартиры - было очень много качественно жилья, но также было жилье, в котором автоматика не работала. Город опустел довольно давно, но какие-то автоматы еще работали, а в одном доме жил Карл. Я посетил его тогда, когда понял, что меня ловят, и за квартирой уже ведется слежка. Но шансы их были минимальны, потому что они не умели проходить через стены, а я делал это легко и непринужденно. Несколько движений - я был уже далеко от них и шел по улицам. Иногда я заходил во дворы, и это были серьезные леса, и местами водились дикие звери, но дома были сделаны столь надежно, что могли простоять еще пару (десятков, сотен) тысяч лет. Сложно было определить, кто и где тут жил, но я точно знал, что некоторые дома неплохо заселены, и люди там образуют коммуны, общины, локальные государства, и все это не выходит за границы домов. Выходило, что дом мог обеспечивать человека всем необходимым, а значит, выходить на улицу не было никакой необходимости. Тем не менее, процентный состав пустоты был критически высок, и не было ничего, что могло бы поменять ситуацию. Теперь, будучи в нескольких кварталах от преследователей, я мог наслаждаться медленными сквозняками проспектов. А вот и дом, один из многих, и весь он был занят личным театром Карла - в его колонии была огромное число красавиц, и все они были искусственными людьми. А был уверен, что почти никто не знает об этом месте, а потому, ничего не боялся. Хотя, все дело было еще в том, что я прекрасно детектировал опасность. Я был уверен в своих силах.
  У Карла был огромный зал, где он проводил репетиции. Я не стал спрашивать, для кого он все это делал? Ведь, возможно, он где-то выступал. Не мог же он делать просто от скуки, или же, вследствие некоторого умственного сдвига.
  - Большой зал, - сказал я.
  - Он износился.
  Действительно, зал износился, хотя, видимо, в нем никогда не было зрителей, здесь проходили репетиции. Где выступала труппа Карла?
  - Девочки стареют, - сказал тут Карл, предлагая мне вина, - внешне это не видно, но гарантийный срок уже вышел, и них начинается неконтролируемый вольтаж. Раньше я мог легко менять им личности, но теперь это стало делать сложнее, потому что электроника может не выдержать, и личность начнет разлагаться. К определенному возрасту личности они чрезмерно умнеют, но потом может возникнуть спурт в регресс, и его уже не остановить. Располагайся. Может, ты хочешь сыграть?
  - Если тебе это понравится.
  Через два двора от дома Карла, имел место спуск, где пара домов завалилось, образовав каменный затор, который теперь порос деревьями. В этом каменном хаосе я некоторое сидел. В одиночестве. Карл совсем никуда не выходил, а потому, я бродил один. Судя по всему, возраст запустения был гораздо больше, чем я мог предположить. Мой герой (герой Тони) знал это, но я не мог взять это в ум, мне оставалось полагаться на увиденное. Сидя на камнях, я увидел детей - они увлеченно лазили по горкам, образованных тем, что ранее было руинами.
  - Играете? - спросил я.
  Они смотрели на меня настороженно, но не боялись - я подумал, что здесь никто ни на кого не нападает, потому что какая-та система обеспечивает пропитание, а значит, никому не нужно ничего друг у друга забирать. Да, они были из соседнего дома, и, оказалось, Карл их знает - он был у них в гостях какое-то время назад, они устраивали бал, и все это напоминало праздников эмигрантов в пустоту. Собственно, даже не его словам, а по моим собственным наблюдениям, я мог понять, что из города все же можно куда-то выбраться, но требуется с кем-то связываться и решить вопрос.
  Я вернулся и участвовал в спектакле.
  - Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь.
  Возможно, меня продолжали искать, и я даже подумал, что веселый Танцор и этот человек, эта форма видений Я - это совсем разные люди. Возможно, это - убийца. После смерти он был сплавлен с жертвой, и теперь у них была одна совокупная личность. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить, и я твердо знал, что поговорить мне не с кем.
  Еда. Котлета. Картошка.
  Спустя годы во многих больницах будет та же самая еда.
  Прочие картины шли как будто вразнобой, и я воспринимал все как свою собственную память. Я видел невероятное убранство, возможно, дворца - а может, это был вовсе никакой не дворец. Потолки в коридоре достигали большого предела. Фрески. Пытаясь в них всмотреться, я терял фокусировку, но все же продвигался вперед. Иногда начинала бежать "кадровая развертка" - мне было понятно, что событиями я не управляю. Лестница на полуторный этаж, и - коридор со сквозняком, лица. Она улыбалась мне, я хотел в нее влюбиться, но это был лицо во весь экран моего ума, и она смотрела куда-то в даль, мимо меня.
  Про Рублева не могу сказать так уж много - это был дядька, надутый от лет - немного старше меня, а по данной версии - младше, так как я спал в леднике. Я отвечал на вопросы, когда что-то знал - но, так как я почти ничего не знал, то мне приходилось оперировать вычитанными знаниями - я уже прочитал несколько работ Дмитрия Черных, а также его современников. Рублев реагировал на это откровенно слабо - было видно, что никто не заставит его читать всю эту однородную чушь. Наверняка, он что-то листал, но находил это не имеющим отношения к делу.
  Да, место наше называлось Березками - специальный санаторий для специальных людей, включая редких спортсменов и даже космонавтов - психбольницей тут и не пахло, хотя вряд ли все было так уж ординарно.
  - Помните футбол? - спросил Рублев.
  Он относился к людям, которые от возраста краснели - то есть, кожа их становилась такой вследствие естественных причин. Про водку говорить не интересно. Если она и была, то и была себе. Чем еще радовать себе человеку.
  Я стал прикидывать. Чемпионат мира в Англии? Любая осведомленность ему подойдет, Интернета нет - если ты знаешь, то знаешь.
  - Третье место заняла Португалия, - сказал я.
  - Хорошо. А что еще.
  - Тофик Бахрамов отомстил немцам.
  - Хорошо.
  Рублеву надо было продолжать, но было видно, что он нашел ответы на все вопросы, и теперь оставалось лишь придумать форму терапии.
  - А в группе с кем играли, помните?
  - Нет. Не помню.
  - Напрягите память. Это для вас было недавно.
  - У Италии. Один ноль. Численко забил гол. Численко...
  Я чуть не сказал, что Численко уже умер, что, собственно, ничего не изменило.
  - На футбол у вас хорошая память. Адам Михайлович заметил это - оба результата вы точно угадали, для этого нужно иметь хорошее чутье. Вы же читали газеты?
  - Да, тут есть газеты.
  Я вижу, его это не сильно волновало, хотя я тут же напомнил ему, что Порту выиграет у Баварии - но есть люди, для которых такие величины - это все равно, что сахар в чае. Есть он, и есть - а нет, то и нет.
  - Давайте еще раз. Ваш год рождения?
  - 1913.
  - День рождения.
  - Седьмого мая.
  - Хорошо. Вы это знали, когда вам сказали, или вспомнили?
  - Вроде бы вспомнил.
  - Ну, так и пометим. Хорошо.
  Я кивнул.
  - Воевали?
  - Воевал.
  Тут мне надо было придумывать, но я уверен, что и Рублев ничего не знал - здесь надо было собирать информацию, а он, скорее всего, решил оставить все как есть. Я решил руководствоваться "своими" двумя рассказами о войне, куда можно было добавить пару деталей.
  - О чем бы вы так сразу хотели поговорить?
  - Даже не знаю, - ответил я.
  - Но мысли в вашей голове точно есть.
  - Может быть, мне стоит записывать.
  - Вот. Об этом я не подумал. Вы же писатель.
  - У писателя это, как вам сказать, переходит в рефлекс. Не зря же существует понятие графомании - это такой творческий алкоголизм, когда человек не может остановиться. Я знаю одного алкоголика. Если нормальный человек сядет выпивать, то у него это с чем-то связано - например, праздник или приход товарища, и водка помогает говорить, усиливает чувства. Все зависит от компании. Плохие компании надо избегать, но это ладно, это дело десятое. Чистый алкоголик же заливается и не может остановиться, это проблема то ли с головой, то ли с организмом. Графомания может быть такой же - это человеку надо постоянно себя выражать. Но писатель отличается от графомана тем, что он понимает, что все, что он делает, создается для людей, а не для него самого, и потому он соблюдает некие рамки. Он заботится о читателе. Графоман чаще всего делает это просто так. Конечно, здесь есть феномен с точки зрения распределения психической энергии. Знаете, зайдите в любой региональный союз писателей, там всего это будет навалом.
  Я не мог сказать - зайдите в Интернет. Он не существовал. Рублеву моя речь нравилось - с этим можно было работать.
  - Допустим, человек испытывает некую тревогу, и сам не знает, почему. Что делать? Можно накатить сто грамм водки - полегчает. Сигарета действует на различных людей по-разному - одни успокаиваются, другие наоборот - еще больше тревожатся. Навряд ли этот вопрос кто-то изучал. Самодеятельный поэт может броситься к тетрадке и начать строчить - ему также станет легче.
  - Хорошо, - сказал Рублев.
  - Я много сказал, а в чем тут вывод? В рефлексах? Если дать мне тетрадь, я начну что-нибудь сочинять. Вы понимаете? Это развитие действия. Если что-то начнет получаться, то начнет получаться и в других местах.
  - Вы очень умны, Дмитрий. Значит, сначала тетрадь, а потом попробуем.... Или вот так раз - и тут же вспоминаем. Или нет?
  Мне кажется, простоватость Рублева в некотором плане играла правильную роль в его продвижении - не берем гения. Возьмем потенциального гения. Человек, видящий тени сути вещей, данной вещью (тенью) и занят, и это бы работало в идеальных условиях. Говорят, при создании атомной бомбы Берия создал такие условия, при которых советские физики смогли полностью раскрыть свой талант. Увы, вне оборонной отрасли все далеко не так, и моя театральная среда - прекрасный тому пример. Другое дело - business only, но разве это работает? Все эти мысли - о докторе, который, я думаю, являлся настоящей серединной личностью - чуть-чуть сдвига в сторону шкуры, и он бы подался в функционеры. Здесь же было, наверное, место вполне с маслицем.
  - Но что-нибудь кроме тетрадки? - спросил он.
  - Вы хотите, чтобы я все вспомнил.
  - Еще бы. Ведь с логикой у вас полный порядок.
  - Давайте попробуем. Вопрос-ответ, как всегда.
  - Ну, вопросы вы знаете. Кстати, помню все вопросы, но давайте уже что-нибудь посложней. Имя вашей жены.
  Я расставил руки в стиле волейболиста, принимающего подачу.
  - Хорошо. Может быть, лицо,
  - Лицо, да.
  - Значит, есть лицо,
  - Да.
  Я продолжал оставаться на легкой волне, полагая, что Тони вряд ли пожелает пустить корни в данной таблице мира, а потому, чувствовал себя вполне раскованно - все зависело от того, как долго я сумею кормиться энергией, затирая все свои отрицательные эмоции. Может быть, ему надо было сыграть, но играть было не с кем. Избирательность хороша. Чистые звери таким качеством не обладают. Фрося не попадала в поле зрения темных тониных радаров.
  - Лицо... Наверное, испанское лицо, - сказал я, - первое, что пришло в голову. Я имею в виду, ее лицо. Я о ней не думаю, но вот теперь подумал, и, мне кажется, я чувствую тепло. Ну вот для сравнения - возьмем Наталью Ивановну. Ну, она что есть, что ее нет - но не подумайте, я ее не критикую, она работает очень хорошо. Все здесь работают хорошо. Хотя, иногда хочется что-то съесть во внеурочное время. Я думаю, что другим людям здесь что-то передают, Впрочем, о женщине. Даже не знаю, как ее зовут...
  Видение вряд ли относилось к формату управляемых - на начальной фазе я мог испытывать к ней интерес и даже желание, но дальнейший путь мысли увязал в какой-то густой массе, хотя дальше и был просвет. Но на свободном месте я путался. Он (я) любил ее, потому что мы идеально друг другу подходили. Каждый человек имеет сигнатуру, если сигнатуру способны работать в одном ритме, возникает резонанс, влечение, любовь и даже бесконечный секс. А ведь проблема секса в семейной жизни обширна, и связано это с тем, что людей, сигнатуры которых совпадают идеально, редко встречают друг друга. Пока пара молода, работает гормоны. Со временем возникают энергетические перекосы. Мне надо было спросить себя - знал ли я все это раньше, или теперь мой третий глаз работал также как и аналитическое устройство?
  Механика секса сохраняется, пока в организме еще что-то шевелится. В более трудные времена люди друг за друга держались. В наше время все чаще разводятся. Здесь, конечно, есть и перекос в российскую сторону - тем не менее, число разводов зашкаливает по всему миру.
  Брак - механизм продолжения рода.
  Алгоритм.
  Инженер, сидя у созидающей машины, думал, как же ему поступить. Я вздрогнул, глотнув тьму как озарение - черный рассвет был прекрасен в моей душе, я обрадовался и даже прослезился - в тот момент я прощался с доктором Рублевым, который снова от меня ничего не добился.
  Тони? Мне даже представились силуэты диалога:
  - Они будут размножаться по типовой схеме?
  - Нам надо успеть к сроку, давай оставим все как есть.
  - Наш срок - полторы тысячи лет.
  - Ты не заметил, как он подошел к концу. Вот так происходит эякуляция.
  - Хорошо. Душа генерируется на пустом месте? Есть идеи, как обеспечить реинкарнацию?
  Все это погасло, но я успел засмеяться - на короткий момент я родился назад и это был кайф. Но теперь я смотрел в ее глаза, и наши глаза бились в одном ритме. А потом - она была врагов, она была такая же черная, как и он, и он ее победил.
  - Это было, черт возьми, уже в двадцатом веке, - сказал я.
  
  Тетрадка.
  
  Я получил тетрадку, сочинительство - что-то варки блюда. Отрывки - тоже ингредиенты. Мне кажется, Рублев совершенно не заинтересовался моими заготовками.
  Пьеса "Трактор", диалоги двух тракторов, которые поспорили из-за хозяина и разбились друг о друга, разогнавшись предварительно. Главный человек - фермер Пинг. Кот - Полосатый Корень Джен, не_пришей_к_п_рукав.
  
  Музыка смолкает. Приходит кот Полосатый Корень Джен. Костюм кота должен выполнен так, чтобы хвост у него был очень длинный, чтобы этим хвостом можно было играть. На голове у кота фуражка со звездочкой. Наверное, Полосатый Корень Джен входит в коммунистическую партию Китая, кошачье отделение.
  Поведение кота двояко. С одной стороны, он очень вертляв. С другой, ему кажется, что он - партийный работник высоко ранга.
  
  Пинг: скажи мне кот, какую роль в жизненном механизме ты играешь?
  
  Кот: я руковожу,
  
  Пинг: хороший ответ. Насколько я понимаю, ты руководишь собственным хвостом,
  
  Кот: я нахожусь в состоянии соло. Это вовсе не значит, что на меня можно смотреть сверху вниз. А чем же ты занимался сегодня, дорогой Пинг?
  
  Пинг: моя работа монотонна. Плуг моего трактора - это большой нож всенародного труда. Ты скажешь, что я работаю сам на себя и сам получаю прибыль. Это так. Мне нужно обеспечивать учебу детей. Но так делают все. Я вижу в этом большой стабильный смысл. Я - один из цилиндров в двигателе жизни.
  
  Кот: вот еще? Интересно, если ты такой важный, то насколько важен я?
  
  Пинг: по-моему, все коты созданы для того, чтобы есть и спать. Возможно, я что-то утрирую. Ловишь ли мышей, Полосатый Корень Джен?
  
  Кот: мыши. Это понятие устарело! Партия требует от нас высоких свершений! Утро Китая уже наступило! Цифровые идеи, цифровой разум, и - смотри же, Пинг - цифровой хвост.
  
  Навряд ли кто-то бы понял, что такое цифровой хвост.
  
  Прибегают воробьи (минимальное число воробьев - три штуки). Люди в костюмах воробьев очень суетливы. Они постоянно встают и приседают.
  
  Пинг: ни-хао, воробьи Китая! Скажите мне, наступило ли всемирное утро?
  
  Воробьи хором: чирик-чирик! Чирик-чирик!
  
  Кот: скажите мне, воробьи, что будет, если партия прикажет вам быть обедом?
  
  1-я воробей: как отстал ты от жизни, Полосатый Корень Джен.
  
  2-й воробей: знает и человек, знает и любое бревно, знает колосок в степи, Утро Китая наступило!
  
  3-й воробей: чирик-чирик.
  
  Пинг: скажите, воробьи, в чем смысл жизни?
  
  Воробьи (хором): химия!
  
  1-й воробей: Химия Великого Китая шагает по планете! Не зря говорят, что все китайцы имеют космическое происхождение.
  
  2-й воробей: смотри сюда, Пинг. Люди севера произошли от соития тюленя и масляной рыбы. Люди Европы зародились от обезьян. Однако, евразийский человек также не чистый примат. Однажды обезьяны увидели, как самку лося зажало между деревьями. Она не могла двигаться. Вскоре самка лося понесла. Так возникли народы Сибири. В Африке люди имеют совмещенные гены обезьяны, бегемота и зебры. В древнее время не было ничего зазорного, когда разные виды существ вступали в половые отношения. Но Китайцы прилетели из космоса. Наш предок - большой космический кузнечик. Долгое время мы шли неправильным путем, но партия нашла верное решение. Теперь все наши продукты синтезируются химическим путем! Мы встали на путь возвращения в космос!
  
  Кот: какая нелепая речь, воробьи. А теперь скажите, что полезного вы сделали вы за сегодняшний день?
  
  3-й воробей: мы летали и собирали зернышки.
  
  Кот: в этом есть какая-та идея?
  
  3-й воробей: все партийные коты глупы. Как получат удостоверение, так носят свою гордость, словно некоторое украшение. Можно спросить вас, почему у вас нет погон?
  
  Кот: мой хвост - моя униформа.
  
  2-й воробей: мы собираем зерна далеко не только для того, чтобы питаться. Мы излучаем всекитайскую воробьиную идею (ВВИ). Партия призвала. Все живые существа Китая служат химической идее верой и правдой! Химия - вот основа всего.
  
  
  Внеурочное время. Все верно. Совпало это, или Рублев ей сказал, но Фрося принесла мне вкусненького. Я уверен, что за портвейн ей бы точно не поздоровилось. Скорее всего, ей нравилось говорить со мной, потому что я представлял из себя свободные уши - очень удобно. Не факт, что ее вообще кто-то в этой жизни слушал.
  - Колбаска, - я засиял.
  - Она самая, Иванович.
  - А что твой любит?
  - Так он же подсел. Он ничего не любит. Он где-то там. В радиоволнах. А ты что пишешь?
  - Да руки разминаю.
  - Помнишь уже что-то?
  - А ничего. Я помню, как писать пьесы. Думаю, попишу немного.
  - А про что пишешь?
  - Про Китай.
  - О! - она подняла указательный палец. - За это надо выпить.
  Я Фросю раскусил - ей надо было с кем-то посидеть, муж занялся паяльными работами, дети выросли, телесные отношения скукожились до, могу предположить, раз в неделю. Известная тема - не с кем забухать. Даже если ты и не пьяница, нужна душа-зеркало - говори ей. Слушай, Тони. Тони слушал.
  - Так, а чего Китай?
  - А просто, Китай.
  - Ты в Китай ездил?
  - Сто процентов. Только пообещай никому не говорить. Знаешь, почему?
  - Да можешь не говорить.
  - Нет. Я ездил, но может выясниться, что не ездил. Меня это не огорчит, а Рублев - он вроде за что-то зацепился, а тут я его разочарую.
  - Он скоро уедет. Он тут сейчас доработают, его куда-то позвали. Куда-то в соцстраны.
  - А... А то я и вижу, что ему по боку, как дела идут. А чего б он, сделал там, не знаю. Диссертация там.
  - А у него все есть. Дядька нормальный, но он так. На расстоянии. А Воробьев как раз себе на уме, и вот я тебе выговариваюсь, а ему наоборот - вернее не наоборот, но так же. Он и мне может выговориться, чисто о жизни.
  - Ага.
  Я давал ей говорить, а Тони держался молодцом и не хватался за все подряд. Итак. Да, итак - это вывод промежуточный - никто не обращал на него внимания, хотя, в нормальной обстановке, кто-то бы наверняка поинтересовался, что это за амулет болтается у меня на шее. Вся жизнь может быть сном, сном особенным, и главный вклад в понимании предполагаемой матрицы внесли, конечно, Вачовские - после них все допущения вторичны. Если сделать хороший порт, если все организовать правильно, мозг будет получать ту же самую информацию, а далее генерировать все виды чувств для сознания. Что же, люди придумали довольно много, и этого вполне хватит, чтобы создать базу для дальнейшего роста мысли.
  Я понимал это раньше, или только теперь? Человек, развиваясь, не переходит черту иного качества. Про гениев можно и не говорить - для того, чтобы особенно неординарный человек не усох, словно растение, которое не поливали, нужно, чтобы срабатывали триггеры обстоятельств и условностей.
  Мне даже показалось, что этот разговор с Фросей уже был. Дежа-вю. Бутылка портвейна на двоих - всего лишь профилактическая доза. Но за колбаску ей следовало отдать должное.
  Возможно, не хватало музыки. Уже через 5 лет будет 2 Unlimited. Хотя в нормальном мире прошло уже много лет, стиль Euro Cheese до сих пор воспринимается как нечто свежее.
  - Ну, и что там слышно? - спросил я.
  - А чем слышно? - переспросила она.
  - Ну, что они на счет меня планируют?
  - Да кто ж знает? Обычно человека вылечивают и отпускают. А вам чего лечить? Вы полностью здоровы, я же и так вижу. Просто куда вы пойдете? Должны еще решить, что сообщать вашим родным. Хотите их видеть?
  Я пожал плечами.
  - Нет?
  - Не знаю. Фрось, понятия не имею.
  
  Рублев вскоре провел какие-то дежурные тесты, включая составление ассоциативных рядов, рисование первого, что пришло в голову, замеры каких-то биотоков с помощью датчиков. Я даже погулял по двору, понимая, что размеры учреждения довольно внушительны. Меня сопровождала Наталья Ивановна. Так как говорить нам было особенно нечего, то мы занялись чтением, и я даже не поинтересовался, что она читает. Я вооружился несколькими журналами, включая "Науку и Жизнь" и даже "Юный Техник" - по логике, Дмитрий Иванович Черных попал в будущее и теперь должен испытывать волнение, дискомфорт, но также и нарастающий интерес к познанию. Правда, немного мешал возраст.
  - А сигареты вы мне принесли? - спросил я.
  - О, - она полезла в сумочку.
  Лира. Никаких запретов и ограничений - курите, где хотите, в том числе и в самолете. Мне были нужны желания. Проходившие мимо люди нам кивали, словно бы мы были супружеской парой.
  Я вдруг подумал, что в один день найду ключ, и механизм адского танцора будет работать согласно моим желаниям. Мои воображение двигалось, не встречая на своем пути преград, вселенная напоминала мне огромный хоровод частиц, и допуск относительно вселенной в электроне был вполне справедливым. Я отчетливо видел границу сознания. Выход за его пределы грозил умопомешательством. С другой стороны, я мог стать большим злодеем. Почему-то так всегда и происходит - если человек наделен талантом смотреть на вещи под другим углом, лучшее применение этому - творчество или наука, иначе, не справляясь с собой, он просто превратится в изворотливое животное.
  Вернуться и допросить Кондрашову. Черт, вся эта история с девочкой Чеховой, отравленной тьмой страсти - в то же системе координат она происходила.
  Я стал прикидывать - перебраться через забор. Что дальше? Сначала одежда. Потом - деньги. Но что делать дальше? Тони наверняка был способен использовать совершенно иные принципы перемещения в пространстве.
  Двигатель весны постепенно раскачивался. Тяжелый маховик помогал крутящему моменту. Я подумал: а кто у нас выиграл прочие еврокубки? Рука потянулась за смартфоном. Я засмеялся. В этой жизненной простоте могла быть и какая-та прелесть. Правда, не то, чтобы я интересовался футболом, но матчи с хорошей вывеской я поглядывал регулярно. Хождение на стадион, на мой взгляд, потеряло смысл с запретом пива - но теперь в пиве вопрос совсем не стоял, и, потом, я был уверен, что можно жить без алкоголя.
  Однако, энергонаркотик. Все двери могут быть открыты, но они до сих пор закрыты.
  Рублев решил провести еще одну сессию, основанную не методах, которые он сам придумал намедни. Суета вокруг него имела довольно упорядоченный характер, хотя, находясь в позе "все острова уже открыты", он навряд ли усиливал в ком-то жажду познания.
  - Вы, наверное, хотели меня удивить, сказав, что чемпионат мира 70-го года выиграла Бразилия - вы ведь тогда уже спали своим сном, Дмитрий. Это хорошо.
  - Что же хорошего?
  - Сознательно вы это сделали, или нет, но это - определенного рода позыв. Вы хотите быть лучше.
  - Что на счет несознательного?
  - Здесь все дело гораздо сложнее. Чуткий человек вполне способен контролировать все свои позывы, мотивы. Но этому надо учиться. Человек может быть загадкой сам для себя.
  - Ладно. Нет, я не буду ничего признавать. Я просто сказал, и сказал.
  - Да. Почему-то мы прицепились к этому футболу. Наверное, вы - болельщик. Я так. Знаете, когда время есть. На самом деле, ваша свобода тут очень сильно ограничена, и я могу проследить все книги, которые вы читали, и даже газеты. И даже радио. Вы его слушали по регламенту.
  - И что дальше?
  - Отправитесь на свободу в пятый корпус, будете пока просто там жить. Там очень санаторные условия - делайте все, что захотите. Там есть и волейбол.
  Я усмехнулся.
  - Мне кажется, вы не играете в шахматы?
  - Никогда не играл. А что?
  - Да нет, я и сам не играю.
  Про шахматы я сам думал. Все же, мне стоило быть другим - настоящий ученый, даже не важно, какого формата, нашел бы в таком состоянии массу интересного. Опыты. Тесты. Записки. Навряд ли эти записки имели бы шансы попасть в другое состояние, если называть вещи именно так. Так много электронов. Перед величием бесконечности меркнет любая идея, а культивация образа творца восходит в ранг, и потому, нужна совершенно адская харизма, совершенно демоническое тщеславие, чтобы бросить вызов невероятному творению. В нем было это, и этого не было у меня, и потому нельзя было сказать, что я попал в хорошие руки. С другой стороны, сила вечного проклятия - здесь нечего продолжать. Кондрашова, скорее всего, довольствовалась страстью - почти как и я. Дверь, собственно, никто не открывал. Шанс в процентном отношении от общей массы вероятного был небольшим. Я мог бы использовать эти страсть и огонь, чтобы добавить жару к своему творчеству. Женщины. Если представить, что в первый век нашей эры попал айфон, а им колют орехи - то это сравнение бы слишком слабым.
  Я погрузился в сон, и весь сюжет являлся смесью, куском, компиляцией. Неудачный напиток.
  Мы приехали. Кто знает, куда мы вообще ехали, но поезд ехал куда-то в первой половине двадцатого века, со мной были Чехова, Лара Петрова (когда я проснулся, то понял, что Лары Петровой не существует), но был и Виталий. Трое нас было? Возможно, был кто-то четвертый. Очень возможно.
  Поезд был при паровозе, и главное, у нас было очень мало денег. Напряг. Мы пили чай без ничего и обсуждали наше финансовое положение. Исходя из этого, мы предполагали просто ходить по курорту и чего-то смотреть.
  - Дешевый курорт, - сказал я.
  Да, на дорогой у нас не было денег, а здесь, по приезду, была возможность посещать какие-то бюджетные места - например, были бесплатные воды. Мы пришли, выпили по стакану, сели на скамейку и говорили.
  - Тут есть еще такие же места, - сказала Лара Петрова.
  - А я есть хочу, - сообщил я.
  - Да. Где еду искать? - спросил Виталий. - Тут много ресторанов. Но они дорогие.
  Я стал смотреть по сторонам. Наконец, я придумал себе смартфон, и было уже веселее. С площади можно было осматривать те ближайшие районы, что находились на холмах. Небольшое озеро. За озером - здания с куполами. Мне все время казалось, что я должен что-то сделать, чтобы немного изменить контуры реальности, но сначала мне это не удавалось. Тем не менее, когда мы нашли заведение дешевого общепита, кое-что уже получалась - здесь был совершенно странный набор блюд, который нам также был не по карману. Надо было придумать деньги, но у меня что-то не получалось.
  - Идем в другую сторону, - сказал Виталий.
  Среди нас была общность - мы ожидали, мы искали, мы нашли это место - длинная стена здания тянулась так далеко, что там, где она соприкасалась с началом храмового комплекса, люди выглядели крошечными фигурами.
  Было много арок. Мы вошли в большой зал, заплатили совсем ничего - учитывая нашу нищету. Здесь нас встретил медийный волшебник. Было понятно, что все его представление не более, чем игра, и потому его зал пуст - народ интересуется чем-то другим.
  - Вы пришли на мое шоу, - сказал медийный волшебник.
  Как-то все это выглядело сомнительно, но что же - я подошел к экрану и положил на него руку.
  - Сейчас на экране поползут ваши жизни.
  - О, - сказал я, - прекрасно.
  Я ожидал увидеть что-то крайне интересное, но тут возникло изображения горы, и поползли строчки, не то, чтобы иероглифы, но словно бы это был некий рыбий язык.
  - Это не то, - сказал я, - тут даже нет никаких знакомых конкуров. На этом языке даже нельзя разговаривать. Может быть, думать можно, но не более того. Мне это не нравится.
  - Тогда мотай дальше, - сказал ведущий.
  Я подумал: чей же это язык? Символы - словно рыбы, символы - части алфавита, и я должен был говорить на этом языке. Ведущий и не предполагал, что я получу правильные сведения, однако, это было так.
  Сон.
  Твой язык был таким, Тони?
  Открывая глаза утром, я надеялся увидеть иные миры. Впрочем, скоро меня перевели в другой корпус.
  
  Раньше чувство березок было сильнее - вспомните хотя бы старые советские фильмы, нервная музыка на фоне белизны березок - и тебе навсегда тревожно, в тебе дрожит русская струна, и - в пору добавить пару патриотических ноток и портрет Ильича. Я чуть не сказал - что Ильича нет, да, но он есть, и теперь я имел хорошую возможность сопоставить миры. Правда, хорошая флешка и наушники, вставленные в смартфон или хотя mp-3 плеер - цена этому комплекту тут была бы миллион. Но почему ничего этого не было со мной?
  Зачем я шел в горы?
  Впрочем, мне просто нужно было занятия, и, я получил полную библиографию собственных произведений, в чем не было особенного кайфа - я другой писал социалистическую прозу, интересно которую читать было страницы до двадцатой. Тетрадки. Разве кто-то заинтересовался? Жизнь скромнее в своих высотах, потому что очень часто все зависит от отдельных личностей, и, потом, нужна личность определенного вектора. Да, тут все просто - человек закольцован сам на себе, а свойства, что позволяют смотреть на мир через минимальную призму, весьма сложно развить.
  Газеты и журналы. Журналов в СССР пруд пруди, в том числе и в Березках.
  Итак, в моем распоряжении была комната и некий космонавт по фамилии Крученых, парень о сорока одном годе, общительный в меру, что мне подходило. При нем все было как и при мне - книги, журналы, газеты и даже тетрадки.
  Люди СССР жили в тишине. Кусок телевизора не имел никакой роли. Коля Крученых, если хотел, говорил много, если не хотел, вообще не говорил, кроме того, ни о чем серьезном меня не спрашивал, так же, как и я его.
  Сначала я мог полагать, что Березки - это спецпсихушка для своих, без строго режима и прочих прелестей, но, видимо, так и было - здесь вообще нечего было ждать. Итак, что нас ждало.
  
  - Подъем и процедуры
  
  - Завтрак
  
  - Политинформация (иногда - просто просмотр телевизора)
  
  - Сидение в комнате до обеда (впрочем, у нас не было закрытого режима, и можно было пойти куда-нибудь побродить по белизне Березок)
  
  - Послеобеденный сон
  
  - Прогулки
  
  - Ужин, книжка
  
  - Вечер, радио
  
  Крученых был снабжен магнитофоном - он говорил, что к нему приезжала жена, что, скорее всего, было правдой, потому что спустя два дня он вообще пропал, на несколько дней, так, что я был один при этом магнитофоне. При чем, я все еще не мог справедливо оценить скупость бытия - несколько кассет МК-60 да парочка TDK, Володя Высоцкий, а также западная попса. Ее я хорошо помню - наверное, если бы я сумел встретиться с самим собой, то.... Я почесал голову. Да, конечно, была "Электроника", батарейки, несколько кассет, Fancy, прежде всего. Вот и у Коли Крученых был Fancy, и был, конечно, Modern Talking. Еще бы Scorpions, но альбом "Savage Amusement" еще не вышел, еще год. Вся любовь к Скорпам - именно в этом альбоме.
  Пьеса "Мы были всегда"
  Я открыл, параллельно пел Володя. Володя еще жив? А, нет, не жив - да хотя откуда я знаю, может быть, тут все наоборот.
  - Ёшкин кот! - воскликнул я. - Пьеса про пионеров!
  Правда, надо было прилагать усилия, чтобы читать эту пьесу, однако, я не мог себя ругать - мог ли я написать "Скорость дождя 27 км/ч"? Хотя ладно, это возможно, а вот "Таинственный Литраж" уж точно невозможен.
  Но что происходит там?
  При этой мысли Тони запрыгал, словно бы обезьянка в клетке, словно бы издавал звуки в стиле "гу", "гу", имея в виду все наши приключения.
  - Чехова? - спросил я.
  Он запрыгал еще сильнее.
  - Кондрашова?
  Непонятно, кто из них ему больше нравится.
  - А помнишь Свету, которая была, но потом всплыла?
  Надо было каким-то образом себя успокоить, Тони вводил психику в жуткую эйфорию.
  - Разве можно считать себя нормальным?
  В тумбочке у Коли Крученых я нашел таблетки от давления, и это понизило потенцию Тони. Вечер переходил в промежуточную фазу, когда последний свет, падая на стволы березок, порождал смесь теней и идей, вышедших напрямую из природных углов, и все это было неправильно. В такой вечер душа - пёс, которому надо мяса, в прямом смысле, и это - шашлык, а к нему - водка, а также - необходимый нам бэкграунд.
  Выходя из корпуса, я поздоровался с докторами, и те отвечали мне почтенными кивками. Мужики курили в стороне, и я совершенно не планировал к ним присоединяться, ибо не знал, что говорить. И, потом, я был человек-пустота. Мне вспомнился "Человек-Невидимка" Уэллса, его нервное поведение, и здесь и была схожесть. Однако, проходить мимо было как-то неверно, я пришел в круг.
  - Здоров.
  - Здоров.
  - О, Дим, привет.
  -Вася.
  - Ребята, это Дмитрий Иванович. Я вам рассказывал - это которого разморозили.
  - О, - я улыбнулся, - уже все знают.
  - Нормально, - сказал Вася.
  Так вот, были тут ребята от тридцати и выше, но, все же, я был самым старшим, а потому, вызывал уважение. Однако, тут все было лучше, чем я мог себя представить - ребята собрали круг, потому что в центре была водка.
  - Осталось мало, - сказал Седой, - но есть портвешок. Тебе можно?
  - Можно, - ответил я.
  Итак, мы познакомились, при чем, я был в выигрышном положении, так как со мной уже все были знакомы, а я - лишь с Васей, и то, лишь на ту тему, что он - Вася. Что мы имели? Назначение санатория оставалось сумрачным, так как заведение навряд ли было психушкой, с другой стороны, если кто-то из своих сходил с ума, то ложили именно сюда. В наличии имелись: еще один космонавт, аж четыре подводника и автогонщик, а про остальных я ничего не понял, потому что водка хорошенько мне вставила.
  - Вот так то, - сказал я себе, приказывая держаться.
  Я строил теории: замкнутые сферы, отражения миров друг от друга, точные или примерно копии друг друга, а потому, таких мест могло быть видимо-невидимо, и самые близкие друг от друга совсем ничем не отличались - но в этом случае я вполне бы мог встретить самого себя, только молодого, но для этого нужно было прикладывать массу усилий. Алгоритмика действий могла быть простой: найти деньги (например, украсть у кого-нибудь или попытаться узнать у Тони, как сделать с помощью его персональной магии), убежать, приехать и встретиться с собой. Я надеялся, что уже следующее утро станет тут последним, я обнаружусь в собственной квартире, вздохну с облегчением и буду думать, что же мне делать со всем эти дальше. Во-первых, во-вторых, в-третьих. Возможно, дальние сферы выглядели бы совсем иначе, и там бы говорили на другом языке, история шла совсем другим ходом, не было никакого СССР, а на данной территории находились, например, какой-нибудь Каганат, Великая Монголия, что-нибудь еще, или же на землю упал метеорит и уничтожил все живое, но здесь все в порядке, и уже известно, что будет впереди. Однако, я мог отказаться от версии в пользу какого-нибудь ментального варианта, в котором видимая реальность - лишь способ отображения ее в голове у человека. При этом, все это - набор байтов, матрица. Тем не менее, у Тони была своя история, в чем-то, человеческая, а в чем-то - нет, а значит, в том мире действовали сходные законы. Возможно, технологически мы находились на начальном по сравнении с ними уровнем. Но что же еще я мог узнать? Было лишь понятно, что обычный способ концентрации мысли ничего не давал, с мыслью надо было работать как-то иначе.
  Водка, впрочем, была водкой, и меня бросило в дрожь, в шатание. А и никому не было дела, что я не держался, да и вообще - с учетом заморозки мой возраст был таков, что ко мне обращались не иначе, как "отец".
  - Отцу налейте.
  - Отец, нормально?
  - Отец, будешь портвешок?
  - Давай.
  И словно бы попадалась проясниться даль ума, и словно бы я увидел странные горы, в которые я шел, но нет - все это было иллюзией, не было гор, и неоткуда им было взяться. Вообще, я никуда не ходил, хотя в студенческие годы мы выдвигались, в общем-то, даже и в экспедиции, но там не было ничего серьезного, а с водкой все было классически. Хорошо быть молодым. Собственно, хорошо быть и старым, когда к тебе приковано столько внимания.
  - А вдруг я начну физически стареть? - подумал я.
  Но ответа не было. Тони, плюнув на меня, уполз в свою нору и там словно бы играл в какую-то игру то ли с фишками, то ли с паззлами.
  Если бы я был ученым субъективных перипетий, я бы наметил самые крупные аспекты.
  
  - Тони должен воздействовать на физические предметы (что-то вроде телекинеза и проч.)
  
  - Тони должен как-то регулироваться в ментальном плане (например, я хочу управлять чужим сознанием и достигать вполне конкретных результатов). Вне управления Тони работает очевидно - он воздействует на определенные центры, которые отвечают за чувства, при этом, видимо, подпитываясь от жертвы.
  
  - Кнопки (это слишком жирная идея. Какие еще кнопки?)
  
  - Уровень опасности. Опасность, впрочем, пока минимальна, а также она зависит от того, кому принадлежит вещь. Однако, какая будет польза маньяку, если он обзаведется ей? Впрочем, он будет более самоуверен, его страх перельется в новую форму, а значит, здесь есть другие стороны смысла.
  
  Был вроде бы врач, по фамилии Сытых, очень сытый на вид, и, насколько я понимаю, в его обязанности что-то входило? Не знаю, что в него входило космонавт Коля Крученых ходил играть с ним в шахматы, и больше им делать было нечего, впрочем, была и небольшая сессия вопрос-ответ. Сытых же - фамилия говорящая. Очень сыто выглядел этот человек. Я же, напротив, после 20 лет во льдах, выглядел все еще усохшей копией - впрочем, ведь мне это и казалось. Я сам себе и накрутил. Почти и не изменился я.
  Сытых выглядел как свой, но, я думаю, своим он и был. Есть еще выражение - свой мужик, свой пацан (ничего, что лет пятьдесят, все равно пацан). Возможно, так даже выглядят лучшие люди - никаких заскоков, кроме алкогольных, мужицкая честность, неплохой скилл, да - нехватка звездности. Живот еще. Кому это когда-либо мешало? Если бы его сравнивать со мной, то я - человек, который, пытаясь определиться, так и не определился, и некоторые качества во мне попросту не сформировались, и теперь было уже поздно. Так устроен человек. Из меня мог бы выйти хороший психолог, но для этого мне была нужна еще одна жизнь.
  - Мы, в принципе, уже все собрали про родных, - сказал Сытых, - но я еще жду отмашки, Воробьев как скажет, так мы об этом и поговорим. Но так ничего?
  - А Рублев? - спросил я.
  - А чего Рублев?
  - Он что, все?
  - Да чего все. Да там своё. Ну ты как? Видишь знакомые лица на фото?
  - Нет, - ответил я, - а должен?
  - А так ты выглядишь вполне себе, никаких отклонений, только память. Но ты пойми, Иваныч, сколько вопросов. У нас точно также жил тут Мищенко. Только это. Ты видишь, у нас особо не закручено, хотя и закручено. Щас чай Михайловна принесет, у нас лучший чай в Союзе. Хотя всем занимается Воробьев, я просто о чем говорю. Тебе же надо как-то жить. Слушай, ты знаешь, ты в тайне, и сам тебе тайну открываю. У Мищенко после приземления на Союзе тоже память отказала, и временами он вроде нормальный был, а временами - ну вроде бы гнал, но странно. Я сам вопросы ему задавал - Слава, ну не белый же лист в голове? Нет, говорит, не белый. Да, я не сказал, я же сюда на понижение попал, потому что у самого стало здоровье уже ухудшаться. Ты, когда на космос работаешь, ты постоянно в тонусе. Расслабиться нельзя. Тут-то спокойно, иной раз, всю неделю только и сидишь, и думаешь, чем бы заняться. Славу я знал, конечно. Я говорю - Слава, все ты точно говоришь, а возникает такое чувство, что ты это как по заученному говоришь.
  Я не думал так. Я, когда это сказал, только тогда понял, что я об этом думаю, а правда, не думал я об этом. Сам сказал, и внутри все обмерло. А Слава виду не подал. В общем, никто ж ничего не формировал, сверху директив не было - ну надо мужику подлечиться, ну и хорошо. Жена приезжала. Уехала довольная. Я сказал, что Слава еще минимум месяц тут будет, космос дело не шуточное, нужно восстанавливаться. Да, но Слава все равно немного продолжал загонять, и периодически опять не помнил. Вот так вот в шахматы. Играешь в шахматы?
  - На телефоне, - сказал я.
  - Как на телефоне.
  Черт. Нет, ничего я лишнего не сказал. Я не шахматист, а играл на телефоне, потому что это рекомендовал Виталий, хотя так и не вышло ничего.
  - Ну, по телефону делали ходы, - сказал я.
  - Ага. Но это на честность.
  - На честность. Но я, по правде, давно не играл.
  - Лет тридцать? - усмехнулся Сытых.
  - Ну, по-вашему, может и так.
  - Тебе по паспорту 73 года сейчас. Давай я честно скажу. Все боятся, как бы не стал стремительно стареть. Но пока все равно, все равно хорошо. Единственно, я что-то волновался, Иваныч, ребята-то у нас прохладно живут, видишь, режим вроде есть, а если соберутся они выпить - ну, приходится иной раз глаза на это закрывать, лишь бы планку не сбивали. Я вроде бы про тебя заволновался, а потом думаю, эх, будет что будет. А по шапке дадут, и ниже я не хочу. Думаешь, отправят главврачом в обычную больницу, будет хорошо?
  - Ты про Славу рассказывал.
  - Да. У тебя, видишь, поведение естественное, хотя теперь уже никто не скажет, каким ты был. А у Славы были такие заходы, как будто внутри него кто-то сидел. Сели играть, он играет так. Я и спрашивал, Слава, ты разучился, что ли, играть? Он насупился, и смотрю, сдается паренек - если б что попроще было, а тут он точно попал. Я говорю, ладно, Славик, не надо. А он как в ступор впал на какое-то время и не говорит. Да ну ладно, может, голова кружится. Тут он стал не поймешь на каком языке говорить, а у меня волосы дыбом - что ж такое.
  - Это он после полета таким стал? - спросил я.
  - Да и непонятно точно.
  - А регрессивная терапия?
  - Регрессивная? Не слышал о таком.
  - Гипноз.
  - Иваныч, я понял, в твои годы как раз мода на это была, в газетах писали, сейчас такого нет.
  Правда, принесли чай, старый советский вкус, краснодарский.
  - Я просто о чем хотел поговорить, - сказал Сытых, - чтобы, ну просто я не совсем же слежу, ну если ребята будут предлагать, чтобы не пил. Ну ладно, пятьдесят, Иваныч. Нет, ты же пойми, я не на пустом месте об этом говорю, я же анализ крови последний был, алкоголя было многовато. Я не могу себе это позволить. А вводить запреты, вроде бы у нас демократия, потому что простых людей нет, все всё понимают. Я про Колюню не спрашивал, а то скажешь еще, что стучать прошу.
  - Ага, по-хорошему, - сказал я, - когда же будем о родственниках говорить?
  - Не знаю. Адам Владиславович даст команду. А вот, записки о него. Я даже не читал.
  Тут он и уставился туда, в этот кусочек с текстом.
  - Эге.
  - Палево, - хмыкнул я.
  - М?
  - Нет, ничего. Я просто сказал.
  - Ну да понятно. Ну, и попьем чаю. Нет, Иваныч, скажи, ты что имел в виду. Может, Адаму Михайловичу уже от работы мерещиться. В-общем, он, наверное, считает, что, хотя ты ничего не помнишь, у тебя проявились способности к прогнозированию.
  - А, - я махнул рукой - не думал, что он увлекается футболом. Это идея Рублева. Он же болел за Динамо (Киев), а они вылетели в полуфинале, два раза по 1-2 от Порту.
  - Ну да.
  - Да. Ему пришло в голову, что там у меня не было источников информации. Потом он решил, что они были. Потом, ну я ему сказал остальные результаты. Ну ладно, два раза Рапид прокатили. Ну финал, Порту. Сыграли, видимо, он вспомнил? Что он тут такого нашел? Мало ли, кто счета матчей хорошо запоминает. Если он хочет, чтобы я еще попрогнозировал, то пожалуйста. Рублев опыты ставил, я на вопросы отвечал. Могу еще поотвечать. Знаешь, чо.
  - Ага.
  - Что от меня надо, так пожалуйста. Я могу тебе могу дать наколку. Ага? Слышал такое выражение - tabula rasa? Это когда разум чистый, как у ребенка. Мне память ничего не засоряет, поэтому я и запоминаю. А вы можете над этим поработать.
  - Это да. Это да. Я потому и говорю, что работай, да меру знай, береги сердце. Я потому и говорю - для вина есть свой возраст. С годами организм уже не перерабатывает спирт как надо.
  - А он вроде не пьющий.
  - О, он может сорваться. Не-не, у него бывают срывы. В том году была авария, ты вряд ли знаешь, на атомной станции. Но то другой вопрос. Но к нам, наверное, начнут секретарей привозить. Вот увидишь.
  - У нас же не психбольница?
  - Ну общий профиль.
  - Но ты, Сан Саныч, что-то сказал про Мищенко не до рассказал.
  - Да. Да и непонятно. Я не знаю, где он сейчас. Да вроде бы надо было узнать, у меня их номер есть, так вот ты сам подумай - если попаду к тому, что он дома, так и вопросов не будет. А если нет его и не будет, это ж доложат, что я звонил, начнут выяснять - зачем звонил? А может, я правду знать не хочу. Не хочу, пусть оно все остается как есть,
  - Но ведь если человек малость подтормаживает, это же не критично?
  - Да, не критично. Он периодически говорил на тувинском языке. Ну Тува, и Тува. Стали выяснять, когда он был в Туве - никогда не был. Космонавт же всегда на глазах, за ним очень внимательный уход. Космонавт - как ценный зверек. Золотой человек. Если ты знаешь какой-то язык, то и все знают, что ты его знаешь - потому что это работа. Английский, французский. Тува.
  - Не вижу ничего такого.
  - Ну и ладно. А, вот что хочу сказать. Коля говорит, что ты пишешь.
  - Конечно. Это же на уровне рефлекса, я и раньше не мог ни дня без строчки прожить, это же не секрет.
  - А в каком жанре?
  - Драматургия. Хотя писать же не о чем, надо развивать мозг. Авось, и улучшится дело.
  - О, умный же ты человек. А видишь, это ты не забыл. А о чем пишешь?
  - А ни о чем. О водке.
  - О водке. Слушай, и стихи же пишешь.
  - И стихи. Дать тетрадку?
  - О. Ну, если доверяешь. Сам же знаешь, стихи - дело такое, кто-то дает читать, кто-то не дает.
  - Это точно.
  Касаемо стихов, меня никто особенно не оценивал, я писал их мало. Никто по мне не вздыхал. Мне показалось, что Тони должен был сделать это, однако, здесь должно было место для шага вперед, и я подумал: существует и идеальная тюрьма вне тюрьмы. Если окружить меня специальными людьми, и Тони не за что будет хвататься, это будет большая яма.
  Я думал о музыке.
  Раньше музыка имела совсем другую силу. Магнитофон. Катушка. Кассета. Аппараты, как живые существа. Тут была определенная сторона вопроса - особо темная, или не в меру шершавая, или какая-нибудь третья - возможно, мне надо было проявить какую-нибудь активность, начать двигаться. Почему бы не побежать? Мне явно чего-то не хватало.
  Помню, мне нравилась песня Кузьмина "Но почему мы пьем вино?" В этом году она уже считается старой. Кроссовки, итало-диско, мечты о двухкассетнике из комиссионки. Вряд ли Тони был в своем уме, чтобы анализировать происходящее, выжимая из него правильный экстракт. Начало. Мама-бухгалтер, игра на барабанах. Важно - на заработки с ребятами мы не поехали, мы полетели, большой продолговатый был в космосе две недели, пока не добрались до места заработков. Все остальное - гордыня. Все остальное - яма и черные звери, и, видимо, половина мыслей, желаний и жажды - именно их территория.
  Я думал об этой яме, но яма не состоялась, и жизнь продолжала оставаться все тем же набором ленивых колебаний. Но, наверное, я и сам не понимаю, что пишу - вряд ли мои строки ровными рядами ложатся одна на другую. Но я лишь говорю о той жизни, которую никогда не видел, потому что она не была моей - хотя теперь и казалась таковою.
  Мама-бухгалтер. Я тоже собирался, было, выучиться на бухгалтера, но ребята сказали, что мы будем продолжать наши любительские выступления - и, о чудо, ведь мы перелетали с планеты на планету и выступали где попало. Не знаю, существовал ли там шоу-бизнес в привычном нам одеянии, потому что спеть мы могли и в коридоре корабля, и на площади неизвестного города, а также мы очень часто пели на вокзалах. У нас был фолк-стиль, много полосок в одежде, вездесущие бубны, большой и пузатый барабан, но, впрочем, и какие-то непонятные мне вещи, возможно, электронные. Теперь я думал о музыке и о ребятах. Я хотел их увидеть. Так я и замечтался. Так и появилась Александра. Должен сказать, что она, по теории вещей, должна была и так появиться, потому как прошлогодняя авария на АЭС продолжала сказываться, и Сытых куда-то отправили. Впрочем, никто и не говорил, куда его отправили, и мне было искреннее было себя жаль - я успел сдружиться с этим человеком.
  Александра была сухой газелью лет сорока, надменные глаза, высокие, хотя и немного окультуренное, тщеславие - и все это было природным, потому что я хорошо разбираюсь в женских характерах. Но этот тип природного тщеславия может нести и некоторую пользу, и он не относится к типу "Света Васильева". Здесь есть необходимая норма истеричности.
  При наличии Тони всегда есть два хода и мат. Мат мог состояться и так, что я бы и никогда не встретил ее лично, оставаясь на своем курсе - комната, обед, ужин, прогулка. Да, мне все это никак не могло надоесть. Когда же? Да, Тони напал на Александру через тетрадку.
  Ладно, раз уж сказал про Свету, надо добавить хотя бы пару слов - Света для меня всегда была символом надменности, но вся ее слава была связана с высокой должностью родительницы, и, увы - больше ни с чем. Мы вместе поработали с год, она была только из института, и ей надо было серьезно подтягивать произношение. Она гордилась своей синей японской машиной, говорила о деньгах и обижалась на мои колкости - при том, я - человек совсем не колкий, но почему-то Свете от меня немного доставалось. Она ушла в торговлю и дослужилась до должности начальница торгового отдела. Мне даже кажется, что Чехова в параллельной реальности была слепком Светы.
  Запах человека, запах кожи, и еще хуже - запах души. Нет в мире абсолютного врача, который бы смилостивился и пожалел меня. Люди выполнены, быть может, и из того вещества, но в замысел вкраплены искажения, и тот, кто откроет тайну любви, будет неприятно удивлен, выяснив, что это - всего лишь химия. Если бы встретились два демона - большой поэт любви и знаток сути, им бы пришлось подраться, но второй был бы прав.
  Химия души не открыта. Тони был единственным примером, и, оставляя мне возможность думать, он, вместе с тем, делился своими тайнами. Человек наивен и глуп, и самая великая глупость - атеизм - дает людям право на здравость, но здравость не наступает. Исходя из всего, я понимал, что, не имея рецепторов для фиксации информационной части, человек предполагает, что все чудеса прятаны в мозгу. Но и разговор о душе с точки зрения "ах душа" также глуп, ибо по своему устройству этот механизм сложнее любого компьютера. А теперь - Тони, паразит, сволочь, росянка, создающий энергетическую смесь, вводит этот компьютер в ступор. Таким образом, он получает власть над любым живым существом типа "человек", при этом, захваченный объект может попросту гореть. Это абсолютная любовь.
  Но что же, внутри следующего круга был еще один круг, однако, что бы там ни планировал мой черт, мне и правда был кто-то нужен, и я не собирался останавливать Тони.
  - Черт, - сказал я, - тут много путаницы. Черт.
  Он не ответил. Дмитрий Иванович был 1913 года рождения, и, получается, скорее всего был на фронте, однако, у меня не возникало никаких проблесков.
  Слишком поздно.
  Она и сказала, причмокнув:
  - Вы были на фронте?
  - Да, - ответил я.
  - Помните?
  - Я должен быть стариком, но лед меня сохранил. Я вижу, у вас тетрадка.
  Не знаю, были ли так хороши стихи, но она вздрогнула - это тронуло ее за живое. Я ведь еще днем я слышал ее надменный голос - она отчитывала врача с видом тренера, которому не нравится, как играет подопечный. Змеи человеческого рода ведь не змеи вообще, но люди, потомки тех людей, что в древности вкусили слишком много яда.
  Мы стали смотреть друг в другу в глаза, и Александра сказала:
  - Нет. Нет.
  - Да, - сказал я.
  - Я просто.... Я не рассматривала ваше дело детально, я пролистала. Меня просто ввели в курс дела. Сказали, что с вами абсолютно все в порядке, кроме памяти. А стихи, мне кажется, прекрасны. Только совсем непонятно, зачем вы мне их передали.
  - Не вам. Их взял ваш предшественник.
  - Ну ладно. Ладно.
  Некоторое время спустя она все же поняла, что дальше так продолжаться не может и все-таки отвела глаза, однако, с речью были определенные проблемы.
  - Мне до сих пор никто не рассказал, как я пошел в горы, - заметил я, - я не спрашиваю лишнего, потому что понимаю, что и у вас, докторов, очень много вопросов, но я здесь уже около месяца. Никто ничего не говорит. Я вижу, что вы хотите ответить мне своим властным тоном - вы будете здесь столько, сколько нужно. И верно, может оказаться, что мне ровным счетом некуда возвращаться. Тем не менее, я бы хотел что-нибудь узнать. Что это была за экспедиция. Я нашел упоминание о себе в статье, которую написал Евгеньев. Он что же, тоже ходил в горы?
  - Нет, он наоборот не совсем чтобы друг, - ответила она, и, как бы освобождаясь от какого-то груза, потянулась за сигаретами.
  Курила конечно нервно, однако, пытаясь держаться. Женское курение - это такой вид спорта, не для всех. Женское курение, конечно же, позерство, особенно, в то время. Был даже общественный тэг "курящая".
  - Может быть, ты прав, - сказал я Тони мысленно, - да, и ты, ты тоже должен научиться говорить. Мне надоело твое безмолвие.
  - Да, - вроде бы ответил он.
  - Евгеньев вроде бы наоборот, вас критиковал, и ваше исчезновение было ему на руку. Но я сама это не знаю, я просто попросила, чтобы мне очень коротко все рассказали, чтобы я не сидела над заключениями. Я могу все прочитать, если хотите. У вас, кстати, есть странный талисман. Что он означает?
  - Фигурка. Творчество.
  - Творчество. Да, вы о нем помните, верно?
  - Верно. О нем я помню. Я вообще все помню, просто. Гм. Я надеюсь, что все скоро закончится.
  - Хорошо. Что же по-вашему закончится.
  - А вообще все. Если вам понравились стихи, значит, у вас есть какое-то понимание о поэзии. Иначе ведь, могут понравится самые простые стихи, наподобие текстов к эстрадным песням, что, конечно, не совсем правильно.
  - Да.
  Сигарета продолжала умирать. Не было никакого смысла бороться с ситуацией, и я не протестовал - хотя, быть может, это не принесло бы своих плодов и ранее.
  - Мне, собственно, нечего делать, - сказал я, - но, хуже того, в теории может возникнуть ситуация, когда мне уже навсегда нечего делать. Хотя, я не инвалид, но самое главное, что мне пока некуда ехать - но я подумал, а разве может быть так, чтобы мне было куда-то ехать? Не вижу никаких шансов. Хотите, я вас нарисую?
  Она подняла брови. В ее обычной комплектации, я имею в виду, личность с первичными признаками и всеми теми чертами, что развились потом, она должна была отдать внешней среде свою привычную реакцию, и я ее чувствовал - но реакция увязла, и я бы не сказал, что это был свет. Но разве у людей есть глаза? Придумав приборы, что фиксируют различные виды излучения, люди решили, что им подвластны миры - однако, приборы способны видеть лишь в той же плоскости, лишь немного шире. Если поставить перед вами двух человек, то вы не увидите разницы, меж тем, что у одного из них могут быть какие-то нечеловеческие признаки. Но большего я не скажу.
  Оказалось, что я умею рисовать. Моя рука работала легко и непринужденно, и вскоре Александра была готова - все те же дуги бровей, мосты надменности. Все те же ямки на щеках, созданные лишь для того, чтобы подчеркнуть наличие в душе колюще-режущих предметов, например, шпаги. Защищайтесь!
  - О! - сказала она.
  Понравилось бы ей это в обычной ситуации?
  - Хорошо.
  И подумали мы вместе с Тони, и его голос был сделан из сока радиоактивных молекул:
  - А цветов никаких не будет. Ты приползешь сама.
  Наверное, вдобавок к этому, мы смеялись, и этот смех слышали черти в аду.
  Я неплохо моделирую ситуации, но реальности в этом моделировании нет, и одно дело - сцена, где никакая реальность не нужна, и - живые жизненные пульсы, и попробуй, попади в точку - для этого нужен талант. Но, если вы не один, если вы уже не помните, кто вы такой, а память непотного древнего существа начинает заменять вам вашу настоящую, бытие становится понятным на уровне инстинкта. Я даже слушал, добавлял - едва зашаталась струна ее душа, как я уже дергал ее - оставалось лишь вовремя уйти и оставить ее наедине с собой.
  - Спасибо за чай.
  - Ага.
  Может быть, слишком большая доза яда? Я вернулся в свою палату, где у Коли Крученых обнаружилась бутылка грузинского вина, что рассматривалось им как компот - и что же, компот как компот, тем более, что впереди был еще ужин. А до ужина Коля собирался пойти, поиграть в футбол, а там, по ходу пьесы, и в волейбол.
  - Если по бабам, то рассказываю, - начал он, - слушай сюда, Иваныч, полный расклад. Пацаны уже прошарили тему, но делать все надо цивильняком. Отсюда есть выход, и его нельзя палить, потому, о нем знают только свои. За медицинским складом под стеной есть прорыв, но он засыпан листьями - когда надо идти, отрываешь, выходишь, заново зарываешь листьями и прикрываешь доской. С той стороны тоже ничего не видно, и, так как никого пока не поймали, то все идет как по маслу. Но в поселке принимают только Нинка Колесникова и Дуся, но Дуся очень на любителя - хотя буфера, вот такие буфера. Но там если надо идти, надо, чтобы на смене был Семеныч - ему просто даешь бутылку, а бутылку можно взять у Яковлевны.
  - У меня ж и денег нет, - сказал я.
  - Ага. А как же родня?
  - Ну, - я задумался, и правда - что тут было говорить, - и, значит, надо брать кого-то в проводники.
  - Да. Но лучше Петьку. Он не моргает.
  - А тут что по бабам? - спросил я.
  - Петька подкатывал ко всем, тут есть коны, но к Никоновой надо как бы под запись, но вообще, самая цивильная - Макоедова, она разведенка, сиськи постоянно трясутся от желания.
  - А эта. Александра.
  - Ну что ты. Зверь.
  - Почему зверь?
  - Ну, я не знаю, Иваныч. Может, по тебе и не зверь, но, по-моему, это настоящий фюрер, да и что в ней хорошего? Да хотя может по тебе и пойдет. А что, она ж с тобой говорила. Она ж говорит, как душу ест.
  - Ест, ест, - ответил я.
  - С трудом представляю ее мужика.
  - У нее есть мужик?
  - М? Да я не знаю. Думаешь, это кому-то интересно?
  - Да я так.
  
  
  Z.
  
  Если хотите, X. Почему-то на дворе стояли двадцатые годы, но вскоре я в них влился, и, нахождение внутри двадцатых годов меня полностью устраивало, и я даже ощущал определенный свет - было хорошо душе. Это было родное место. Однако, что ж это был за сон, если я мог в любой момент открыть глаза и спросить у себя - эй, как ты себе это представляешь, то ты здесь, а то ты там? Ничего нельзя было изменить, и даже храп космонавта Крученых на меня не действовал - меня словно что-то обволакивало, и внутри этого шара из мысленного пара я чувствовал себя комфортно.
  Проходя по улицам, я посещал лавки, отмечая:
  - Все хорошо, но я похож на человека, больного амнезией. Все это нравится. Ты носил Тони, человек? Где же лежат твои кости, и где же твоя душа? Но души, быть может, все здесь, все во мне, а я не схожу с ума - что мне с того, что душ так много? Это Италия, а вот место определить я до сих пор не могу. Впрочем, ведь тут можно гулять, осматривать вещи.
  Но зачем мне вещи? Да и потом, у меня опять нет денег, и здесь, в мире то ли с на, то ли чьих-то воспоминаний, взять их практически негде. Зато, здесь не нужно есть и пить.
  Улица вперед, улица назад. Чего мне желать? Я подумал, что если буду идти бесконечно, то найду люк, выберусь, и после этого жизнь снова пойдет прежним путем, и Дмитрий Иванович Черных останется там, и, возможно, утром будет найдено его тело. Никто и никогда не узнает, кем он был - но, может быть, Партия смилостивиться и переиздаст его пьесы - да, но какой смысл в этом советском мусоре? Ага, у меня есть путь - я буду публиковать стихи, ибо в 87-м году они и правда могут быть кому-то интересными, есть еще несколько лет, пока не начнется новое время.
  Мне удалось пообедать в кафе. Вместо денег я использовал листок бумаги, но было внушено, что это купюра, а потому, мне даже дали сдачи.
  Я шел по улице, пока не нашел свой дом. Дом, где жил Z. Забравшись внутрь, я вдруг понял, что у меня есть братья и сестры, и они могут испугаться, решив, что в дом к ним забрался грабитель. Однако, я нашел свою комнату, где обнаружил шкаф с огромным количеством рисунков.
  - Вот, почему я нарисовал Александру, - понял я, - Z. Умел рисовать. Он рисовал с детства, и теперь он делает вид, что правит моим умом - однако, в реальности я его совершено не чувствую. Нет никаких признаков.
  Впрочем, чувства Z. меня все же одолели, и я чуть не расплакался - я вернулся к себе. Но сколько было этих Я, к которым можно было вернуться и заполниться водой странно умершего времени? Мне надо было смириться.
  - Как хорошо, - сказал я.
  Тогда я встретил сестру, и мне пришлось ей объяснить, что меня зовут Z. (черт, в ведь я не знал, как звали его), и что я давно умер, и теперь я вернулся через сон.
  - А я тоже там умерла? - спросила она.
  - Да, - ответил я, - все умирают. Ты выросла, родила детей, постарела. В старости ты, наверное, давала интервью.
  - Ну и что, - сказала сестра.
  И хорошо, что она не расстроилась, но я подумал, что мне надо идти - впрочем, нет. Мы сели и стали рисовать, и я изрисовал целый альбом. Но что же узнал их прочих альбомов? А ничего. Наконец, имел место патефон, и мы послушали пластинки, и я подумал - как это плохо, что надо куда-то уходить. Итак, выходя, я встретил, и это была мама Z.
  - Я должен все объяснить. - сказал я.
  Итак, мне пришлось все рассказывать заново, и этот рассказ ее пронял.
  - Это ужасно. Мы должны сходить к доктору, - сказала она.
  - Но зачем мне доктор?
  - Это особенный доктор. Но почему ты считаешь, что ты спишь?
  - Потому что сейчас я могу открыть глаза, и я буду там. Но я не буду открывать. Но самое главное, мама, я не знаю, как меня зовут.
  - Тебя зовут Алессандро.
  - Это хорошо.
  Доктор принимал в полуподвальном помещении, и к нему была очередь - он клал людей на кушетку и дальше работал с ними словно с живыми куклами - что, впрочем, было совершенно по-докторски. Передо мной было двое больных, но тут выяснилось, что оба больных - давно умершие люди, чьи души застряли в промежутке между мирами, и теперь доктору предстояло их вылечить. Правда, я видел обоих из них, и это были самые натуральные мертвецы, в каких-то белых одеждах.
  - Вам надо прийти еще раз, - сказал Доктор последнему клиенту, провожая его к выходу, - не вижу никаких проблем. Уже скоро вы будете кричать.
  - Кричать? - спросил он.
  - Будучи младенцем.
  Ну что же, подошла моя очередь, и я лег на кушетку, а доктор подал мне фотопленку и приказал внимательно смотреть на кадры. И вот, я всматривался - не такие уж крупные эти негативы, чтобы что-то понять.
  - Приложите пленку к глазам, и будет яснее.
  И правда, было яснее, но я не мог сосредоточиться. Я что-то понимал, и, возможно - ничего не понимал.
  Я был Красным?
  Что значило Красный? Все смешалось, и сито разума отказалось понимать получаемую муку событий и мыслей.
  - Я вижу, - сказал я, однако.
  - Однако, - проговорил врач, - довольно странно, что вы пришли. И вообще, вы не по адресу, вы же видите, чем я тут занимаюсь. Ко мне приходят больные, я это и делаю. Я лечу их. Но что же мне делать с вами?
  - Вы же доктор, - сказал.
  - Нет, я понимаю, что вы больны. Но я не могу понять эту болезнь. Вы - больной Дьявол. Я не знаю, как лечить Дьявола. Вас нельзя назвать застрявшей душей, по отношению к вам это выглядело бы более, чем глупо. Я не тот доктор.
  - Но разве я Дьявол? - спросил я.
  - Это ясно, как пить дать. Что вы от меня хотите?
  - Я ищу то, чего не знаю.
  - Я слышал, что существуют специальные врачи, которые могли бы помочь. Вам надо обратиться к 55.
  
  55.
  Я открыл глаза, взял свою тетрадку и записал - 55, впрочем, что это значило. В своей голове я видел 55, и, возможно, сама реальность обозначалась по номерам, и там бы мне действительно помогли - однако, какому именно я?
  
  Вскоре я понял, что Александра отводит глаза и вообще, прячется. Мне стоило ее пожалеть.
  Тони как будто насупился, но я видел его смешанное состояние - и правда, будто бы взяли существо и принялись получать из него эссенцию. И вот, он уже на середине этого пути, и он - совсем бессистемное, непонятное, неясное - может быть, жидкий туман - но этот туман пока еще разговаривает, и даже разговаривает, и рядом с ним находятся такие же. Возможно, мое описание лишено прозрачности и силы контура, но, если бы мы были толпой, а потом, нас бы как толпу взяли, рассадили по колбам, и в каждую колбу налили бы кислоты, но через время от нас бы ничего не осталось. Однако, мы жили - и кто были эти мы? Я подумал, что Тони был на курорте.
  Купались в кислотах.
  Растворяясь в кислотах, плескались.
  Через время кислоты и тела слились, и это были новые тела, и тела жили, и в этом было наслаждение.
  Я бы сказал: мы совместно шипели. Шел дым. Мы были радушными кислотами.
  Я мог бы отметить, что ничего не собиралось меняться, и впору было начать волноваться или хотя бы обратить свой взор на Тони с вопросом - ты собираешься что-то менять.
  Черных Дмитрий Иванович. Съезд писателей, 1962 год. Я думаю, когда Александра искала эту газету, ее ели те самые радушные кислоты, от которых хотелось спрятаться. Но она не ощущала укоров совести, тут было другое. Хищность в человеке - это просто набор тумблеров, вернее, комбинация всех этих тумблеров, и навряд ли человек сам понимает, каков он есть.
  Возьмем хищника, а душе он - хрупкое стекло. Возьмем фюрера - у него просто отверстие в затылке, и ветер, попадая туда, спутывает волшебные реки сознания, и на выходе получается чудовище. Впрочем, еще есть Тони, и это уже совсем другая комбинация - и клавиши клавишами, но, когда есть еще один набор, переключать который ты вообще не способен, дело принимает серьезный оборот.
  Конечно, я не мог вспомнить, что я делал на писательском съезде - меня не было в журнале этой стороны жизни. Я был лишь галочкой. Зато я мог почитать двухтомник - да, у товарища Черных был двухтомник, и где-то в недрах середины я нашел рассказ, где был драматург и была Кондрашова.
  - И хорошо, - сказал я.
  Днем был волейбол, были процедуры, был Адам Михайлович Воробьев, и он, должно быть, уже расставил все точки над и, дело закрыл и не собирался ломать голову. Однако, у него все же был шанс прославиться - обо мне еще никто не знал, а если бы советская общественность узнала, то кто-то бы почивал на лаврах. Перестройка могла подарить человеку новые полосы на эквалайзере диапазонов музыки жизни. Воробьев, возможно, искал не этой славы, а потому, эстафетная палочка должна была перейти к кому-то другому.
  Сытых уехал. Не он. Где Рублев? Да и Рублева не было, а значит, оставался вопрос - открывать или нет. Александра? Да только мне не было до этого никакого дела. Я думал о предложениях товарища Крученых, мысль была свежая, хотя и в смазке - чтобы не было стружки.
  Итак, я был у Воробьева.
  - Без вашего согласия мы не можем разглашать, - сказал он.
  Я пожал плечами.
  - Но, послушайте, вы же должны думать о родных. А, вы не помните. Я кстати перед вами виноват. Я собирался собрать как можно информации. Дело в том, что хотя специалисты и говорят, что они знают, что делать, все это не совсем так. Я бы мог вполне вас знать, и, кроме того, вы бы могли быть моим отцом. Кое-что у вас есть, но у нас скоро будет больше сведений.
  Он закурил, и я закурил.
  Советский табак.
  - В конце концов, да.
  Я кивнул.
  - Вы словно бы понимаете. Словом, я могу пригласить Синявского, просто вы должны понять, что я сейчас заканчиваю свою работу, и мне бы лучше делать все при полностью расправленных крыльях.
  - Синявский проводит сеансы регрессивной терапии, - вдруг догадался я.
  - Как вы говорите? Регрессивная терапия?
  - Ну. Иначе это называется гипноз.
  - Откуда же вы взяли этот термин?
  - Наверняка, он встречается в иностранной литературе. Почитайте что-нибудь в оригинале. Как это будет звучать? - я почесал голову. - Regressive therapy, скорее всего. На западе метод применяется давным-давно. Я правда, не знаю, для чего его применяют, кроме особых случаев. Я имею в виду, на Западе ученые решили узнать, есть ли у человека воспоминания помимо тех, которые у него есть. Регрессия. Вернее, реинкарнация. Опыты показали, что в голове имеется какая-та еще память, но доказать точно ничего нельзя, потому что это могут быть какие-то совокупные обрывки. Но я не специалист. Я даже не могу вам сказать имена ученых, которые проводили эти исследования.
  - В ваше время об этом где-то писали? - спросил Воробьев даже с каким-то волнением.
  - Ну сам бы я не придумал.
  Он почесал в голову, и его посетила неожиданная мысль:
  - А что, если этого не было. Вы бы мы могли себе представить это. Разве вы не думаете? У меня такое ощущение, что такое положение дел вас устраивает?
  - Я думал, вы будете больше этим увлечены.
  - Я увлечен, но потом, свалилось много работы. А, вот, пометка. Я даже опустил, мне пишет Рублев, на полях. Цитирую - возможно, это не имеет никакого отношения. Но слишком хорошие знания футбола, результатов, о которых он не знал, включая и те, которых еще не было. Конечно, мелочь, но, может, пригодиться. Нет, - он отхлебнул свой чай, - зацепка, не зацепка. Вот тут ребята хорошо находят алкоголь, это да. Это же не мое дело, потому что я просто ничего не успеваю. Вам это знакомо.
  - Нет, - ответил я, - мне кажется, я везде успеваю.
  - Ладно. То есть, вы считаете, что данный метод подойдет? И вы о нем слышали?
  - Не помню фамилию человека, который все это начал. Эта мысль пришла ему, возможно, на основе анализа снов. Сны всякие люди снятся, но бывают чрезвычайно систематические. Жалко, что я не удосужился запомнить его фамилию, но правда, не важно. Человеку просто требовались вера и упорство. Но я также не могу сказать, какая методика применялась - вроде бы что-то связанное с дыханием. Я совершенно в этом не разбираюсь, как и в гипнозе, но суть все же примерно такая - человек куда-то погружается и видит картины, после чего эти картины записываются, и их пытаются проанализировать. Так вот, очень часто все выглядело так, как будто в человеке имелась какая-та скрытая память. Оппоненты, впрочем, заявили, что скрытая память - это совокупность того, что человек уже увидел, однако, были и довольно любопытные результаты, которые указывали на то, что некие события все же имели место в прошлом. Например, один человек наблюдал картину, будто бы он жил в племени каких-то индейцев, вроде бы Майя, и его принесли в жертву. При этом, он достаточно точно описал все детали - да, и как несложно было догадаться, он обо всем этом и знать не знал. Книжек он не читал, и...
  Я чуть не добавил "Интернет"
  - Стало быть, ничего этого он не мог знать априори. Но, конечно, идея не нова, на востоке это вполне нормально, у буддистов. Но метод может работать и для восстановления обычной памяти. Что касается лекарств, то навряд ли это имеет смысл.
  - Но мы ничего особенно и не применяем, - сказал Воробьев, - а вот смотрите. Думаете, я пропущу это просто так? Сейчас самые интересные статьи можно прочитать в журнале "Наука и Религия", но я точно знаю, что таких журналов тут нет, а на счет публикации таких статей 20 лет назад, как-то затрудняюсь сказать. Наверное, вы правы - вы же это знаете, значит, знаете. Не думайте, что я не привык мыслить прогрессивно. Я стараюсь. Сейчас мне надо писать научную работу, но я уже практически готов вами заниматься. И, потом, вы же сами горите желанием.
  - Прекрасно. И потом, самый известный случай.
  - Говорите, говорите.
  - Я имею в виду, абдукцию.
  Он поднял брови.
  - Супружеская пара заподозрила что-то не ладное. Словно бы у них был провал в памяти. Ага, супруги Хилл. Я думаю, вам надо хорошенько попотеть, чтобы поискать подобную информацию, однако, все так и было. Однажды они ехали домой на машине и увидели, что их преследует свет с неба, после чего они не могли ничего не вспомнить. Когда к ним применили гипноз, они рассказали, что ночью их похитила группа невысоких существ, и над ними проводились исследования.
  - А что, если перед походом вы собирались писать фантастический роман? - предположил Воробьев.
  - Точно. Собирался. Я не уверен, но, скорее всего, я точно собирался. Вы на правильном пути. Но ведь я говорю... Хотя, - я улыбнулся, - это хорошее мнение. Вы, впрочем, попробуйте у кого-нибудь узнать об этом. Запишите. Супруги Хилл.
  - Хорошо. Вы их назвали супруги Хилл.
  - Ну хорошо.
  - Вы помните сюжет?
  - Да. Сначала они ничего не помнили, но потом стали замечать, что в памяти проскакивают какие-то странные вещи. Это же касалось снов. В общем, вопрос решил гипноз.
  - Видите, как все просто. Может быть, вы писали для "Техника-Молодежи"?
  - Посмотрите подшивку.
  - Н...н-да. Нет, вы вроде бы писали про передовиков, но я немного знаком с литературой. Есть приверженцы реализма, которые иногда проводили эксперименты с фантастикой. Хотя бы Алексея Толстого взять и его "Аэлиту". Есть же и другие примеры. Кстати, Дмитрий Иванович, это очень серьезный момент. Очень хорошо, что вы его рассказали. Возможно, так, через память о задумке, об идее романа, вы все и вспомните.
  - Возможно.
  - Я вот тут подумал, этот человек, фамилия его Юрьев. Он сначала говорил, что у вас был прибор, а потом стал говорить уже, что у вас не было никакого прибора. То есть, если прибор был, но это утаили, возникает уже и мысль.... Не думайте. Я просто говорю. О шпионаже. То есть, вы - никакой не шпион, потому что это как пить дать, а если бы были шпионом, то что там делать, именно в горах. Эти вещи надо разбирать, но, возможно, они не стоят и выеденного яйца. Я тут сначала знаете как накрутил - вы уж извините, что я вам это рассказываю - потому что я накрутил, а это совсем ни для чего. Можете просто посмеяться над моей версией. Ну, я врач, а не следователь, хотя следователь был, пока вы спали, и еще раз был, вообще - я приказал вас не будить, но, - он махнул рукой, - дела для следователя нет никакого, поэтому, вами занимаемся мы. А правда, был же прибор?
  - Радиоприемник, - сказал я.
  - Только и всего.
  - Да. Радиоприемник, музыку слушать.
  - Чего же Юрьев так встрепенулся?
  - Просто приемник маленький, этого его и взбудоражило.
  - Понятно. Значит, радиоприёмник был, этот Юрьев сказал, что такого в жизни не встречал, а потом сказал, что ничего не было, а теперь вы говорите, что приемник все же был.
  - Может быть, мы о разных вещах говорим, - сказал я, - был приемник, а что там Юрьев накрутил - откуда мне знать? Человек удивился же - как это другой человек спит в глыбе льда. А что он еще нашел? Вы у него узнайте, может речь о том, чего я и не знаю. Может, там какой и правда был прибор рядом, и он решил, что это, например, какой-то эксперимент. А то мало ли? Может, и правда был какой-то прибор. А то так получится, что разгадка была близка, но никто не обратил на нее никакого внимания.
  - Н-да. Все это нужно раскладывать по полочкам, - сказал Адам Воробьев, - но вы, все же, попробуйте вспомнить про сюжет романа. Ладно?
  Я и не собирался ничего возражать, потому как примерно представлял себе дальнейшее.
  Еда.
  Все через пищевой тракт Тони, где пищей являлись души.
  
  У Тони нашелся поклонник - это было Непонятно-Что, Непонятно-Где - когда я закрыл глаза, то очутился в этом Непонятно-Где, и я не мог рассмотреть это Непонятно-Что, у меня словно бы не фокусировалось зрение, хотя сам он выглядел вполне явно.
  - Горжусь тобой, - сказал он.
  Я открыл глаза и послушал первые всплески храпа космонавта Крученых. Я закрыл глаза и оказался там - это было невероятно. Перемена происходила моментально.
  Камера была полукруглой, с наличием красноватого тумана и большого количество маленьких фонариков-звездочек, которые висели большой массой, организуя небольшой локально законсервированный космос.
  Реальность?
  Слово "проблема" должно быть замещено словом "вопрос", а далее в списке стоят более мягкие образообразующие вещи.
  Возможно, мы были вне пространства.
  Возможно, мое видение было всего лишь простой аппликаций, нарезкой. Хотя при слове "нарезка" возникает все же мысль о колбасе. А оно, являясь существом просто-напросто того вида, которое никогда не встречалось человеку в силу ограниченности его восприятия, хотело общения. Может быть, ему нравились звери. Но ведь и зверей нельзя было обозначить отдельно, это было целое.
  Я.
  - Хотел тебе это показать, - сказало Непонятно-Что.
  - Красиво. А что это?
  - Каждая точка - человек. Все они спят. Во сне человек имеет такую сигнатуру, что к нему можно запросто подключиться, чтобы послушать - а если надо, то можно и забрать его сюда. Попробуй сам.
  Приблизившись к массе звездочек, я имел прекрасный шанс все это лицезреть. И правда - сфокусировав зрение на одном объекте, я вдруг увидел картину - это был человек, это была схема, и ощущение было техническим - ведь человек состоял главным образом не из тела, но были видны и точки подключения его основной части к мозгу, а также важные участки в мозгу. Тут же роились сны, и, проникнув в чужой сон, я даже высмотрел какой-то сюжет. Правда, человек смотрел сон, и где же он находился?
  Чили!
  А вот еще один. А вот и дама. Яркими красками клокотали страсти, рождая совокупность образов. Здесь имелись и приборы - например, какой-то щуп, с помощью которого можно было подключиться к спящему человеку и произвести какие-нибудь действие. Вполне может быть, что все должно было происходить точно так же, как и теперь со мной, в режиме - я тут, я там. Впрочем, у меня была прекрасная свобода выбора, и, открыв глаза, я подумал:
   Реальный вид Непонятно-Что был не особо неприятен. Однако, там, в своем пункте, оно просто исходило паром какой-то страсти и уважения.
  - Значит, человека можно забрать, - заключил я, - но для чего?
  - Типовые операции. Установка чипа. Слежение. Наконец, анализ сигнатуры.
  - Хорошо, - сказал я.
  - Я так горжусь, что ты здесь, - проговорило оно, - если хочешь, мы можем кого-нибудь забрать и провести, например, просветку.
  - О, - догадался я, - и человек ничего не будет помнить. Но если к нему применить регрессивную терапию, он все это и вспомнит. Но что у тебя интересного?
  - В темной зоне - мертвые.
  Темной зоной была часть помещения, которая словно бы сливалась со тьмой, и эта тьма уходила дальше - словно бы тут не было стены, или же стена эта состояла из густого желе, и здесь были звезды - звезды погасшие, и я понял - сама тьма и состоит из этих звезд, и, подключившись к одной из них, я словно бы подключался к хранилищу.
  Хитрый был этот товарищ, Непонятно-Кто, товарищ совсем нехороший - подкупало лишь его отношения ко мне. Он действительно мне поклонялся.
  - И не удивляйся, - сказал он, услышав мою мысль, - посмотри на массу. Они и ты. Ты один. Все заслуженно.
  Попытавшись покопаться в мертвых, я завяз и решил этим делом не заниматься.
  - Хочешь музыки? - спросил Непонятно-Кто.
  - О.
  Оказалось, музыку он слушает прямо у себя в голове, и это - какой-то адский джаз, чрезвычайно громкий, абсолютно невероятный и, возможно, трудный для попытки воспроизвести его. Я не композитор. Может, Тони композитор?
  - Разве есть такая музыка? - спросил я.
  - Я ее выжимаю. Конкретно ни один автор не сочинял такого. Но если взять сигнатуры хороших композиторов, смешать их и загнать в контур, то выйдет как раз тот идеал, который бы композитор сочинил, если бы сумел до конца оседлать себя самого. Это есть выжимка, музыка, которую я слушаю и наслаждаюсь. Слушай со мной.
  Моя голова едва не лопалась от музыки. Открыв глаза, я еще раз проверил возможность переключаться. Здорово и страшно.
  - Проверь свою сигнатуру, - сказал Непонятно-Кто.
  Гладкая поверхность выехала непонятно откуда и, образовав экран, была теперь помощников в само исследованиях.
  - Лучше всего надевать чужую одежду, - сказало оно, - впрочем, люблю развлекаться.
  - Не вижу музыки в себе, - сказал я.
  - Значит, не надо и искать.
  - Но я думал, что найду.
  - Не надо. Это не так важно. Нет своей музыки, бери чужую. Люди нужны нам для компиляций. Настоящего коллективного разума не существует, потому что они не умеют это делать - но люди полезны для совместной работы - если мы возьмем одного человека и добавим к нему чип, он станет регистром. 100 миллионов регистров - вам тебе и процессор. Каждый в отдельности регистр имеет свой сознание и даже внутренний мир - и, если тебе интересно, просматривай детали, когда человек спит.
  - А я понял, - вдруг понял я, - ты забираешь людей, чтобы вставить что-то в голову, и тогда отдельно взятый человек -часть процессора. Музыку ты так делаешь?
  - Не совсем. Музыка - это мое личное. Я могу находить подходящих композиторов среди тех, кого уже нет, и тогда надо постараться. И вообще, я очень рад, что ты здесь. Давно хотел тебя увидеть.
  - Ты меня знаешь, - сказал я.
  - Я тебя знаю.
  - Но какого меня?
  - Я не могу просто так взять и сказать тебе - будь тем, кем ты себя чувствуешь. Но я всего этого не хочу. Я хотел тебя увидеть, потому что мне именно перед тобой хочется похвастать тем, что я сделал, а именно - музыкой. Все дело в том, кто все это оценивает. И, когда тот человек, что оценивает, нужен тебе - это именно то, что надо.
  - А человек ли? - спросил я.
  - Это такие мелочи. Слушаем?
  - Слушаем.
  Мне даже пришло в голову, что это - самый настоящий Дьявол, оснащенный кибернетически-ментальным пультом, благодаря чему все души находятся в его распоряжении, и поэтому он способен сочинять музыку посредством генерации соединенных умов, теней, умерших сознаний. Мы слушали, это был своеобразный джазовый гром с вкраплением трудно определяемых стилей. Я предположил, что одиночество может иметь самые разные краски. Жажда самовыражения. Каким бы Оно ни было, ему требовались слушатели. Чтобы выяснить все остальное, мне требовалось искать ответы на вопросы.
  Я предположил, что Непоятно-Кто был Дежурным, Сейчас была его смена. Потом будет кто-то другой. Я продолжал жить в одной поре, и от скуки меня спасало чтение и сочинительство, и я задумал пьесу про ребят, которые построили космический корабль на дровах. Она так и называлась:
  
  Космический корабль на дровах
  
  Мысль. Мысль пацанчиковая. Когда в этом мире появятся сотовые телефоны, счастливые обладатели магической электронной палочки будут носить ее не вытянутой руке. Громко разговаривать. Классика жанра - человек живет во многоквартирном доме, а по двору ходит молодой человек, допустим, в шесть утра и громко базарит. Половина дома просыпается и слушает, о чем там идет речь. Да, законы жизни мне неизвестны.
  Если я останусь без тетрадки, пьесу придется восстанавливать по памяти, если....
  
  1. Миша Кожа предлагает купить диплом летчика.
  
  
  Разговор
  
  Миша Кожа
  Юрец Хитрый
  Приходит Серкан (Сережа Абдулатипов)
  Валёк
  Любка
  
  Луна полая, внутри - море водки
  Сосипатыч (сигнал от Сосипатыча)
  
  
  1.
  
  На квартире сидят Миша Кожа и Юрец Хитрый, четкие пацанчики. Квартира пацанская, нормальная. Хата. Но ребята не то, чтобы воры или кто-то еще - они как бы по жизни, по жизни.
  
  Миша Кожа: я, пацаны, так думаю - надо крутиться. Кто крутится, тот сейчас легко живет. Оно ж как по жизни. Ум умом, но вроде ж как - ум есть, но нет ума. Оно ж по бабкам как? Бабло взял - нормально, а без бабла - так лучше зад со стула не поднимать. Я как. Я нормально, я не прирос. Я, я, братан, ну я пальцем если двигаю, то меряю, выгодно или невыгодно я им двигаю. Я, я живу пацаном. Не, ну, слышь, я ж не говорю, что надо курвиться, но я не шерсть.
  
  Юрец Хитрый: А я, братан, вот я чо-то подумал: на Марсе, жизнь. Была или не была?
  
  Миша Кожа: Я сам по себе не решало. Это Баранец решало. Ну он и базарит так, как решало. Самвел - он продуманный. Он лишних движений не делает. Да я тебе говорю, он может просто лежать. Сутки лежит, потом одно движение - и бабки. Прикинь, я так не могу. Да это в натуре идеал. 100%, эффектно.
  
  Юрец Хитрый: да, эффектно.
  
  Миша Кожа: а, не эффектно, эффективно.
  
  Юрец Хитрый: а точно? Может эффектно правильно?
  
  Миша Кожа: Кажись.
  
  Юрец Хитрый: так эффектно или эффективно?
  
  Миша Кожа: а хрен его знает. Я считаю, как ты двигаешься. Крутиться по любому надо, но оно смотри, Кирьячок крутится, но он по беспонту большую часть времени крутиться. Ну это как - ну как. Ну не знаю, кто как? Ну вот, все равно, что раньше бутылки собирали.
  
  Юрец Хитрый: А ты собирал?
  
  Миша Кожа: раньше можно было состояние сделать на бутылках. Да, сука, оно ж с Европы пришло, что сдавайте - сюда стекло, сюда металл.
  
  Юрец Хитрый: металл - это бабки.
  
  Миша Кожа: да, металл - это бабки.
  
  Юрец Хитрый: а если быть шерстью?
  
  Миша Кожа: ну как, быть шерстью. Если хочешь быть шерстью, то будь, но помни, кто тебя расчесывает. Я так считал, нашел на чем поднялся, надо подниматься, не курвиться. Ну вот Лёва Сигнал.
  
  Юрец Хитрый: ты, да он шерсть!
  
  Миша Кожа: почему он шерсть? Нашел свою нишу. Так, а время какое?
  
  Юрец Хитрый: так время? А когда другое время? Хочешь сказать, он поднялся на люках, и это нормально?
  
  Миша Кожа: брат, но он по уму поступил. Считай - кило идет по 15 рублей. Умножай на сто. Полтора к. Полтора кэ - даже не забухаешь. Умножай на десять - 15 кэ. 15 кэ, ну на заводе сейчас у Лямизака пятнашка, правда, он всем срёт в уши, что делает соточку.
  
  Юрец Хитрый: да на словах, у всех сейчас соточка.
  
  Миша Кожа: и вот, а теперь бери тысячу - тонна железа. Та ёпты, цыгане за раз на шохе ездят, больше собирают. Но заметь, это голый металл, пл. А если, пл, по тематике люки продавать - будет тематика, не 150 штук, а все полтора ляма. Сигнал, я тебе говорю, нашел себя в жизни, а дальше главное не поехать по морям, а начать дело.
  
  Юрец Хитрый: ну и чо он начал?
  
  Миша Кожа: он по банкам сейчас работает. Банка стоит дешево, если сдавать ее чистяком на пункте. Но если банка ништяковская, можно коллекционеру продать. Надо считать, брат. Лёва Сигнал считает, брат.
  
  Юрец Хитрый: ну, когда ты по жизни шерсть, то ты и считаешь. Накатить бы.
  
  
  2.
  
  Входит Серкан (Сережа Абдулатипов). Сережа одет тоже как пацанчик, на нем трико, туфли. В руках - пакетик, на пакетике - какая-нибудь дурацкая надпись. Например, "Беверли Хиллз". Скорее всего, у Серкана какая-нибудь футболка с крупной надписью, например - портрет Путина с надписью "Своих не бросаем". Все это должно только подчеркивать, что для пацанчиков главное - быть в теме, в своей струе.
  
  Миша Кожа: здоров, братан.
  
  Юрец Хитрый: здоров.
  
  Серкан: Чо, нормально?
  
  Юрец Хитрый: На сухую сидим.
  
  Серкан: спорт?
  
  Миша Кожа: да не. Да нет ничо. Да и не охота.
  
  Серкан: да и я не хочу.
  
  Юрец Хитрый: А, по натуре, скажи. Вот я думаю, была на Марсе или не была.
  
  Серкан: да откуда?
  
  Юрец Хитрый: да по натуре, была или нет?
  
  Серкан: гонишь! Конечно была.
  
  Юрец Хитрый: А есть бабки?
  
  Серкан: не. Голяк.
  
  Юрец Хитрый: можно пацанам позвонить, пусть на карту кинут
  
  Серкан: пацаны, а вы в курсе, почему дядь Юра капитан катера? Он у Самвела купил док. Док сейчас важнее. Оно как. Раньше просто. Ценят тебя как человека, ну и можно без дока. Сейчас на говновозку без дока не берут, а там, там бабло! Но смотря как работать. Оно если не крутиться, тоже не будет бабла!
  
  Миша Кожа: какой док?
  
  Серкан: ну сейчас так говорят. Док. Ну корочка. Сейчас уже нигде корочку не достать, чтобы настоящая была. У Самвела все корочки есть, на нем все сходится, пацаны. Я думаю, может, мне летчиком стать?
  
  Миша Кожа: Нифига себе. А что там по баблу?
  
  Серкан: Там бабла много. Стёпа уже пять лет работает на вертолете. Говорит, хули там, сел да и погнал, так же, как и на машине, даже легче, зато по бабкам ништяк. Там все схвачено. Там слышь, если учиться, то никогда работать не начнешь. Пока учишься, бабок нет, а нагад оно надо? Корку купил, чуток там ручки подергал, там, слышь, особо париться не надо. Ну малость поюзал, полетел.
  
  Юрец Хитрый: слышь, так это, это ж один раз. Раз, и кирдык, а? Или как, брателло?
  
  Серкан: сейчас везде автоматика. Там вообще думать не надо. Только непонятно, сколько бабок Самвел попросит.
  
  Миша Кожа: слышьте, пацаны, а если спалят?
  
  Серкан: ты, ну надо пробивать! Так-то конечно спалят.
  
  Миша Кожа: ты, ну пробивать надо по-любому. Ты, да сейчас по-любому надо сечь. Если ты не сечешь, ну и ходил в лохах. Надо везде брать, где можно брать. Зачем, пацаны, рука? Во. Ладонь - это клешня. Без клешни как? Не, ну это еще как по шансам. Дано, не дано. Ну обычно ж где-то посередине. Если ты мусор, то еще больше нужна клешня. Если ты пацан, ну как, надо смотреть по жизни, по ситуации. У своих будешь выхватывать, прослывешь шерстью. Я так думаю. Сука, сухо, пацаны. И бабок нет.
  
  Прокачка мозга. Я подумал, что идеальные существа должны уметь находиться в состоянии Моно.
  Пустота.
  Ты один.
  Навряд ли бы кто-то понял мои записи, однако, все шло к тому, что это по-прежнему было никому не интересно. Впрочем, не стоит думать, что ничего не происходило. Я проходил некую терапию с помощью клемм на голове - при чем, было даже непонятно, включен прибор или выключен. Тесты и анализы - все это медленно сходило на нет.
  Что касается Александры, то она выбрала правильную тактику - она меня игнорировала, но однажды я как шпион, подслушал их (ее и Воробьева) диалог, находясь за углом.
  - Нет, я не могу, - сказала она.
  - Это что-то новое, - ответил он сухо.
  - Дело не в этом.
  - Давай бросим все. Бросим все и поедем.
  - Что я скажу?
  - Ты всегда находишь причины. Кто тебя проверит? Саша.
  - Да, дорогой.
  - Что ты?
  - Ничего, Ничего.
  - Послушай, давай поговорим об этом завтра.
  - Завтра. Послезавтра. Послепослезавтра.
  - Саша.
  - Пойми, я не говорю нет. Я не знаю.
  - Ты не знаешь, что с тобой?
  - Нет, Нет. Я пойду.
  - Но так нельзя
  Неразборчивая словесная взвесь.
  - Когда ты так говоришь, мне кажется, что именно я в чем-то виноват. Я теперь буду ходить и думать об этом, понимаешь? Мне надо все знать.
  - Нет, нет.
  
  - Ага. Ага, - подумал я, - как мало я умею. Я только теперь понял, что у них какие-то отношения, и, да сто процентов - и.
  И.
  Я подумал, что Тони сейчас находится в космосе - и правда, он был в космосе, он куда-то летел, при этом, являлся существом. Но были ли люди? Я стал думать о тех людях, что окружали Тони, и мне было понятно, что они где-то там существует, от них идет тепло, но Тони вообще не человек. Может он робот? Нет никакой системы.
  Эта мысль была сопровождением к небольшому волейболу и неожиданному спирту, от которого я не отказался и очень повеселел - тут было понятно - я слишком уж веселею от спирта, если он очень крепкий. Слабая водка, вода, наоборот, не является генератором радости. Много "воды" вызывает вялость, а что до умения таится, то у меня все получалось хорошо - хотя, лишний раз, меня никто не тревожил.
  Итак, если Непонятно-Кто не помог открыть мне музыкальные способности, то с рисованием все было гораздо лучше, хотя я об этом забывал. Но что же? Тони, ты голоден?
  Он все еще был в космосе. Мне кажется, он грезил о былом - когда-то он был микросхемой. Когда-то микросхема реинкарнировала в человека. Все хорошо, и это хорошо никогда не будет открыто.
  Я мог бы стараться, но я не старался - мне кажется, я просто выжил из возраста амбиций и теперь попросту двигался по накатанной. Мне надо было помнить. Нет, я словно потерял часть себя и правда ничего не помнил.
  И вот, я сказал себе:
  - Пока все еще терпимо, Черных. Если ты не сходишь с ума, значит, все замечательно. Однако, не забывай, что пьесу ты не заберешь с собой. Остается она.
  Итак, я пришел к Александре с набором рисунков, и напоминало это стакан водки для алкоголика - у нее давно уже тряслись руки, ей надо было вмазать, и мое появление и было тем самым спасительным стаканом. Но пили ли она? Я почему-то подумал, что у нее вполне могли быть проблемы с алкоголем.
  - Да, да, - проговорила она, рассматривая рисунки.
  А ведь в стандартной ситуации все было разграничено - всякая ситуация есть таблица, и, в какую ячейку тебя посадили, там и сиди - границу могут прорвать лишь особо одаренные, да и то, на стадии становления какой-нибудь привычки. Фиг. Большая графа, постамент, маленький хозяин, Белоснежка из клипа "Рамштайн". Я подумал - если в реальном времени она существует, Александра, если я туда все же вернусь, она навряд ли уже живет? Лучше даже не считать ее возраст. Старики порой сейчас (в том сейчас) выглядят моложе, а может, просто что-то сдвигается в пространственно-временном континууме.
  - Вы бы спросили, чего я хочу? - спросил я.
  Я понял, что она не может ответить, и так мы сидели, глядя друг другу в глаза, и мне казалось, мы меняемся местами. Но то было другое - я вслушивался в ее мысли. Но что же нового?
  - Не знаю, что вам сказать, - сказал я, - будет интересно, запомните ли это. Интересно, через тридцать лет. Вы думали о том, что будет через тридцать лет?
  - Тридцать лет?
  - Страшно. Я помню, лет тридцать назад мы с друзьями это обсуждали. Постойте, вы этого не поймете. Вы подумаете, тридцать лет от того момента, а не от этого, но это абсурд.
  Она усмехнулась. Ничего не хочу говорить про ядовитый язык Тони, про его жало, про его сладкий яд, против которого нет лекарства - во всяком случае, среди людей. Да, она усмехнулась, перетасовывая мои картинки. Мне следовало бы ее пожалеть, но я был почти уверен, что все это не настоящее, и, будь у меня какая-нибудь бомба, уничтожающая здравый смысл, я бы немедленно ее взорвал и ни грамма не пожалел. Стоило побыть тут еще некоторое время, чтобы увериться в обратном.
  - Я немного не то говорю, - сказал я, - да, мне рассуждать проще. Ну и хорошо. Молчи.
  Я взял листочек и снова взялся рисовать, впрочем, все подряд.
  - Положим, Черных ушел в горы и замерз, но в реальности все как в книжке - на одной странице - одни люди, и на следующей - те же самые, а далее - но везде есть какие-то изменения, а ты не знаешь, как это работает. Ты просто переходишь со страницы на страницу сам не знаешь зачем. А, Саша? Я говорю замысловато, и ты ничего не понимаешь. Можно и не говорить.
  Она пожала плечами.
  - Куда ты поедешь? - спросил я.
  - Точно не знаю.
  - Но куда-то же поедешь?
  - Даже не знаю, как сказать. Могу сказать, что право выбора у меня шире, но думаю - может, наоборот. Наоборот - нет никакого выбора вообще. Каждый думает, что есть выбор. Вот.
  Тут я поставил на стол бутылку вина. Ага. Где вы возьмете вино в 87-м году, в разгар спортивного сухача и светящего в глаз прожектора перестройки? Нужно знать правильных космонавтов.
  - Это знакомство? - спросила она.
  - Знакомство.
  Мы так и просидели, говоря ни о чем, и я подумал, что умею контролировать Тони, но тут имела место и некая пугающая мысль. Что, если, поддавшись форматированию разумом, он потеряет способности к перемещениям. Ведь я тут задержался, и надо было поднимать хотя бы тревогу внутреннюю, но я продолжал находиться в бодрствующем анабиозе.
  - Это же не полноценное свидание, - сказал я, - но другого места нет. Хотя, знаете, можно пойти в лес. Никто не мешает гулять по лесу.
  - Мы то на вы, то на ты.
  - Так и надо, - я улыбнулся, - еще людей сближают сигареты.
  - Да. Ты куришь, но у тебя нет сигарет.
  - А я мало курю, - проговорил я, - Крученых может достать сколько хочешь. Он очень крученый мужик.
  - Крученый, - она засмеялась.
  - Так вроде говорят.
  Поменьше морали, побольше питания, черти, черви, далее - по списку. Никто не знает этот список. Мы сидели вместе, потому что она питалась ядом. Существует довольно много живых существ, которые в своей агрессивно-питательной политике используют подобные методы паразитизма. Есть даже такая червя, которая выделает родные чувства - жертва считает червю чем-то близким и отдается с наслаждением. Но про росянку и говорить нечего - насекомым весьма сладко, весьма радостно.
  - Значит, просто так, - сказал я.
  - Просто так.
  - А Мальборо можно достать?
  - А Крученых. Он же такой крученый.
  - Почему это не пришло мне в голову?
  - Не знаю. Он же космонавт. Спроси у него. А что, двадцать лет назад было Мальборо?
  - Оно всегда было.
  - Ого, ты круто сидел.
  - Нет, не сидел.
  - Я не про это.
  - Люди часто перестают мечтать, - сказал я, вдыхая дым "Столичных", а далее - делая глоток вина, - в общем, когда нет надежды на изменения, нужно.... Может быть, революция.
  - Ладно.
  - Хочешь революцию?
  - Не знаю. А что ты хочешь предложить?
  - Обычно это делается так, спонтанно.
  - О.
  - Я знаю, - сказал я, - тебе надо идти. Сейчас позвонит Сытых. Ладно?
  - Ладно.
  - Тогда до встречи.
  
  Я полагал, что Непонятно-Кто снова меня пригласит, но, вместо этого, я вновь попал на суд, и главное в таких вещах - глубокая отрицающая тишина. Тебя нет. Твое я не имеет право вмешиваться в видения, оставаясь немым зрителем, и тогда видения поддаются, твое мнение в них минимально, и ты способен. На что ты способен?
  Многие судьи были с птичьими головами, напоминая египетских богов, но были и такие, которых сложно было идентифицировать.
  - Мы должны осудить поступок Тони, - проговорил главный судья.
  Тут многие стали высказывать свои мнения:
  - Тони виноват.
  - Тони должен исчезнуть.
  - Муки Тони должны быть исключительными.
  - Это должно быть абсолютное уничтожение.
  Поднялся тут и еще один странный судья:
  - Что значит форма, друзья? Кто из вас не играл с формой, пока к нему не пришла усталость. Но как пришла усталость, так она и ушла. Понимаете? Какое-то время усталость одолевает, и правда - абсолютное бесформие дарит свободу, но путь наверх заканчивается. Тони слишком далеко забрался, и даже никому из нас так высоко не забраться, а он - что же? Решил, что это есть повод для смеха. Если вы - прямоходящий, наверняка вы не лазаете по деревьям, хотя вам можно и заставить это сделать. Но и козы иногда лазают по деревьям, хотя это и относится к индивидуальным особенностям одного конкретного экземпляра
  - Он сделал это, потому что считал, что это справедливо, - было возражение.
  - Если это - собственная справедливость, тогда у каждого из нас есть право на такой сорт справедливости. А что, давайте делать все, что мы захотим. Хорошо, нам удалось приручить свои желания, но давайте их не приручать. Желания, как змеи.
  - Я не согласно, - сказало некое Оно, - если не иметь желаний, вселенная не будет развиваться. Ограничитель свободы - лишь механизм. Даже хаос не является абсолютной свободой, потому что это есть сфера - но жизнь без сферы приводит к растворению. Я предлагаю растворить Тони, он станет водой.
  - Тогда - это забытье. Это пустота. Но нам нужно именно наказание.
  - Эй, - вдруг додумался сказать я, - эй, очнитесь. Тони - это носитель. Вы не можете о нем знать. Как его зовут?
  Все повернулись ко мне. Ребята выглядели не очень. Человеками тут и не пахло.
  - Кто-то из вас наверняка должен сообразить, что это не оригинал события, но теперь мне надо что-то с этим делать, - продолжил я, - лучше бы вы сказали, что тут происходит.
  Тут они решили не обращать на меня никакого внимания и продолжили обсуждать наказания для Тони. Но что же я мог установить?
  
  Тони что-то сделал
  
  Ага, это была месть
  
  Ага, было много взрывов, чуть ли атомных
  
  Все это плохо смешивалось в единую картину, и я не мог вносить в происходящее посылы собственной воли. Впрочем, конечно же, тут были попытки оживить данную пьесу. Да, если бы это была пьеса, мне бы стоило хорошенько подумать над сюжетом, и именно в нем были пробелы. Впрочем, стоять. Попробуем разобрать все в деталях.
  Тони - артист. Собственно, кто такой настоящий Тони, я не узнаю никогда, но последовательность этой истории такова:
  Тони был артистом
  Тони вошел в доверие к богам
  Тони стал своим среди богов
  Тони провинился. Скорее всего, он решил, что он сам бог, и он дал людям огонь
  Боги убили мятежных людей
  Тони пошел войной на богов
  Итак, конец игры.
  
  Вышел и следующий большой товарищ, и, если бы мне надо было поговорить о нем, то я бы не поговорил, потому что язык человека ограничен, он рассчитан, собственно, на человека и на его контекст.
  Большой выступал и вдруг я понял:
  - Я считаю, что Тони поступил по чести, - заявил Большой, - и Тони заслуживает оправдания.
  Это был интересный поворот, и, хотя итого был мне и без того понятен, надежда на чудо все еще теплилась. Возможно¸ чтобы вымыть следы своих деяний, Боги открыли какой-то странный кран и устроили Потоп. Но, черт, это предположения - но не мог же я сам до этого додуматься?
  Слова мне давать никто не собирался, но в виду того, что сюжет не был оригинален, да и потом, это была смесь сна и бреда, я все же выступил:
  - Такое ощущение, что так много времени прошло, а прошло его не так уж много. Разве может время идти в обратную сторону? Я только что вспомнил про Кондрашову. Я так и не понял, она вышла замуж или нет? А ведь человеку много не надо, если он человек. Но в обратном случае, начинаются игры разума, фюреры. Я думаю, Тони такой и был, и что теперь от него осталось? Но вы все такие умные, но вряд ли вы теперь живете. И вас давно нет, а проклятие осталось. А кто для вас люди? Но, если относиться ко всему гуманистически, мы должны что-то поменять. Нельзя, чтобы все это не уходило, чтобы не было никаких шансов. Я даже не могу ничего попросить у вас, потому что вас нет. Может быть, я должен за что-то попросить прощения? Тот случай, тот нож. Что это было? Света. Хорошая была Света. Была, и вот, ее нет, и я о ней уже забыл, ее словно и не было. Как это все понимать? Но что же он сделал?
  Было понятно, что я выступаю сам для себя, и никто меня не слышит - тут создавалась лишь видимость.
  - Давайте голосовать, - сказал судья.
  - Стойте, - крикнул я, - увидьте меня! Я существую!
  Никакой реакции.
  - Окаменелости неподсудны, - продолжил я, - их изучают ученые, их отправляют в музеи. Какая злая мысль! Я вы делили вещи на добро, и зло, но всякий раз отмечали, что все относительно - но в данном случае ничего относительно нет. Я выдалбливаю из скалы древнего аммонита. Я наслаждаюсь этим провалом, который находится вне диапазона чувств - наше время миниатюрно, и вся наша история уничижена правдой о временных промежутках. Но какой суд? Вы в своем уме, судьи?
  Возможно, куски моего голова прорывались через стену модерации. Я понимал, что все это действо может быть разорвано лучом утреннего солнца.
  Это я намотал себе на ус, весь этот итог голосования, и мне больше не было стыдно за Тони, так как 48% его оправдало, что, впрочем, ему не помогло. Было решено Тони запаять навсегда.
  
  Периодически мне казалось, что я должен начать сходить с ума, и ощущение, родственное некоему сдвигу мозга влево, вправо или еще куда-то, словно бы подкатывало - хорошо было то, что ничего не усугублялось. Тони, запаянный внутри какого-то контейнера, был выброшен, как мне показалось, в открытый космос, где он летал, пока не упал на землю. То, что он практически врос в камень, говорило о древности событий. Мне приходили на ум мысленные объекты. Мне приходили на ум пьесы, но все это не имело выхода, и, когда я подумал, что могу остаться тут навечно, это мысль совсем меня не испугала. Я ко всему привык, и все мои амбиции давно испарились. Я принялся сравнивать - был ли я таким до? Нет, конечно, я не был таким - меня распирало от несделанных дел, и, претендуя на многое, я продолжал упираться. Мне даже казалось, что в душе я еще слишком молод, и мне явно не хватает определенного рода матерости. Надо полагать, история с Кондрашовой родилась не на пустом месте, и овладевание ею было вовсе не требованиями любви, но жаждой охотника. Я мог бы сказать сам себе: поделом.
  Да, но это было бы слишком, но, может быть, моей вины в том не было вовсе, если она знала все заранее? Вот где сейчас Кондрашова? Какого она года рождения? Она уже родилась, я думаю, и я бы мог посетить ее, убежав из больницы. Разве смогут меня поймать? Я хорошо адаптирован благодаря таким американским фильмам, как "Беглец", но главное мое оружие - неприятие реальности как таковой.
  Вера - сила, вера - самый сильный радиоактивный элемент.
  Чужой в фильме Чужой наполнен мыслью о бессмыслии. Будучи живым автоматом, он не чувствует страха и колебания - то же самое можно сказать об оценочности. Ты можешь сказать себе - мне не так уж важна эта жизнь, потому что в мире существуют какие-то другие деньги, цену которым я не знаю, потому что у меня нет полного контакта с Тони.
  Да, Тони потерял немного пыла, но, мне все кажется, ему нужно было попробовать на вкус Александру.
  - Там на работу взяли Голикову, - сказал мне Крученых, - я тебе ее потом покажу. У нее там сразу завал, надо пробираться, чтобы ее увидеть. Ты же был у Адама, Дмитрий Иванович?
  - Конечно, Коля.
  - Слушай, только между нами. Только так.
  Тут он вынул откуда-то бутылку портвейна, тотчас налил по стакану и продолжил:
  - Тут есть свой кошкин дом. Ну то есть, оно-то куда ни плюнь, есть кошкин дом, хотя у нас кошкиного дома не было. Адам уже начал землю вокруг Голиковой вскапывать - ты ж знаешь, как на полосе. Увидишь следы - значит, чужой подобрался. Клепиков вчера в коридоре к ней подошел и спросил откровенно: так и так. Я тебе скажу честнее всех, Иваныч, если бабе это не надо, у нее это написано во взгляде. Но если и написано, то может это и вилами писано, по воде. Все в глазах, Иваныч. Если взгляд лисий, то все в порядке.
  - Это все ерунда, - ответил я, - ну ты что, Коля.
  - Хочешь сказать, все бесполезно.
  - А черт его знает. Слушай, а ты скажи, ты видел летающую тарелку?
  - В смысле.
  - В прямом. Ты ж летал,
  - А, ты об этом. Это ж секретно.
  - Секретно, что не видел?
  - Ну вообще, секретно. Ты слышал, что говорили, мол, Гагарина забрали. Мне товарищ сказал, что лично видел документ, где написано, что его забрали. Он парень простой, лишенный двуличия. Даже я могу набрехать - но мне нужен разгон. Я слишком много читаю, а когда читаю, мне не до брехни. Меня надо завести. Самый большой балабол - Гречко, но оно надо различать - когда ты просто разошелся, а когда ты как бы подколол. Давай еще.
  - Давай.
  - Так вот. Миша - парень как штык лопаты по натуре. Посуди, Иваныч, если ты штык, то идешь прямо, и тебя не согнуть. Такая, слушай, история - Юру забрали еще до полета с Серегиным, и никто не знал, что делать. Оно как бы как фонарик. Вот возьми фонарик и посвети, например, сверху на кота - луч бьет сверху, а кот щурится. Но кот большой, но просто ни на кого ты так больше не посветишь. Если посветишь, например, на жука, то жук не поймет, что на него светят. Такая же хрень приключилась - кто-то сверху словно фонариком посветил, очень ярким, и Юра по лучу улетел. Идей не было. Всякие отмастки придумывали - Юра на заданиях, Юра на испытаниях, а потом, как Серегин убился, объявили, что он вместе с Юрой убился, хотя там другой парень был.
  Я кивнул.
  - Вишь, батя, сколько всякого в нашей веселой жизни. Сам я видел только что-то такое. Оно шло параллельным курсом, потом ускорилось и ушло дальше. Наш аппарат не может ускориться, орбитальная скорость одинаковая. Американец тоже не может. Тебя если на орбиту вывести, ты там и остаешься.
  - Значит, они есть.
  - А что? Вот и ты есть. Иваныч, ты уверен, что ты просто так? А может, это та же история.
  - Та же, - вздохнул я, - наливай.
  - Ну да. Ты просто так сказал или всерьез?
  - Не просто так, Коля. Это та же история.
  - Ну-ну. И не скажешь?
  - А чо говорить? Я ничо не помню.
  - У нас в команде каждый человек шарит в хреновой куче предметов, Иваныч. Случаев, подобных тебе, не было. У меня хорошая медицинская подготовка. Нельзя замерзнуть во льду и - чтобы потом тебя разморозили. Может, какую мошку и можно разморозить, но на практике такого не было. Мамонтов размораживают, даже мясо мамонта можно есть, но оживить его нельзя - холод не сохраняет человека. Мясо сохраняет. Я еще удивляюсь, чего к тебе такой прохладный интерес. Это же какое фундаментальное открытие, а все делают вид, что так и надо.
  - А что они еще будут делать? - спросил я. - Года на два бы позже случилось, на три, на четыре.
  - На четыре. Хоть на пять, Иваныч. Да я не об этом. Или хочешь сказать, что что-то будет через четыре года?
  - Ага.
  - М? Тогда надо налить. Вижу, что ты что-то знаешь.
  - А я не знаю, будет или нет, Коля. Как оно там, а как оно здесь. Понятия не имею. Я все жду, как уйду от вас, а что-то не ухожу.
  - Ну и давай.
  - Давай.
  Оказалась, был еще портвейн - а что такое портвейн - пей, не хочу. Борматуха, насколько я помню во времена СССР, не особенно ценилась, однако, все это было по мне. Крученых никаких больше тайн не раскрывал, и я охотно дергал его за язык, чтобы он рассказывал вещи банальные - благо, что космонавту всегда есть, что рассказать.
  Что касается развлекухи, то у Коли было несколько новых кассет - опять же, Высоцкий. О, новье. Розенбаум. Эмигрантский ансамбль "Одесситы" (хотя это был альбом 82 года - потом уже я вспомнил). Это где - С добрым утром, тетя Хая, вам привет от Мордехая. Наконец, группа, название которой я вообще не знал, но вдруг вспомнил как-то само собой - Baby"s gang. Да, ведь где-то есть я, который слушает сейчас ту же самую музыку.
  Я содрогнулся при этой мысли, и Тони, услышав мою вдруг мысль, вдруг откликнулся. Хотя мысль и не была одета в слово, она выглядела примерна так:
  - Давай его убьем.
  Наш диалог, если бы он все же звучал как диалог, был бы таким:
  - Да можно и убить.
  - Не хочешь вставать с кровати?
  - Не. Не хочу.
  - Ладно. Не будем его искать.
  - Ты не голодный.
  - Ты же меня вовремя не покормил, теперь я вообще есть не хочу.
  - Что делать?
  - Сам думай.
  - Что с ним делать?
  - Есть.
  - Но нельзя есть все подряд.
  - Голодный будешь, и атомную бомбу проглотишь.
  - Как же ты ее переваришь?
  - Лучше сразу не глотать, но делать дырочку и высасывать сок.
  - Какой же там сок?
  - Самый сок, так и есть.
  Я не справшивал у Коли, как долго он собирался тут торчать, но, по его словам, выходило, что срок его подходил к концу, и я должен был остаться тут один.
  Вскоре я все решил покормить Тони, и, конечно же, стоило пойти и найти эту самую Голикову, но не стоило забывать, что бесцельное брожение туда-сюда, не смотря на весь либерализм, не особенно приветствовалось, и я подумал, что нужно сломать барьеры. Пусть Тони хотя бы схватить кого-нибудь.
  Новая мысль была как вспышка: я нахожусь на одном и том же месте именно по причине голода Тони, который перешел в болезнь, а значит, у меня есть все шансы через четыре года встретить развал СССР, стать никем и исчезнуть.
  В коридоре я встретил докторшу Светлову и решил с ней поговорить. Чем больше я говорил, тем, казалось бы, шире был канал для питания для запаянного в вечности артиста и его зверей, но он не шевелился.
  - Но так, особенно борщ хороший, - закончил я мысль.
  - А в ваше время борщ вкуснее был? - спросила Светлова.
  - Да. Борщи лучше были. Да смотря где. На фронте баланду ели.
  - Эх, - сказала она.
  Возможно, он шевельнулся. Да что такое - не собрался ли он совсем кони двинуть?
  Заговорив зубы Светловой, я стал искать Голикову в своей голове, не обращая никакого внимания на то, что я собирался использовать мысль как локатор. В какой-то момент времени Тони был кем-то, кто делал именно так, и я даже озарился идеей столько сильно, что мог действовать бесконтрольно и нагло, что могло мне помочь.
  На какой-то момент мной никто не интересовался, и это также было последствием этого всплеска, и, найдя девушку в коридоре-оранжерее, и, осведомившись, Наташа ли она Голикова, я предложил ей немного поговорить.
  Он медленно оживал. Не представляю, какими были его прежние хозяева, и кто такой был Мендес, но Тони дожил. Но ведь я мог ошибаться абсолютно во всем, однако, эффект все же был. Он зашевелился. Он вовсе не помирал. Он просто решил впасть в спячку.
  Он бы спросил, зевая:
  - Ну чего?
  И я бы сказал:
  - Ешь давай.
  - Кого есть-то?
  - Посмотри. Это же глупость, но сначала скобки, потом квадратные скобки, а потом - белая первозданная кожа, а представь, кто-то был первый?
  - Надо иметь очень серьезный извращенческий опыт, чтобы правильно воспользоваться первым разом. Эх. Один только раз.
  Что, собственно, было мне ей плести? Идея моя выходила следующая: я откуда-то знаю о ее существовании. Идея не бог весть какая, однако, это могло стать неплохой разминкой. Впрочем, у меня что-то не получалось: вместо того, чтобы покормить голодного друга, я вдруг видеть какие-то картины. Голикова усмехалась, я, как говорится, нес пургу, картины раскручивались, становились в ряд, превращаясь в полноценный набор информации, и теперь я был в роли носителя разведённого сознания - одно общалось с Голиковой, а второе с удивлением обнаруживало, что знает гораздо больше, чем могло показаться.
  Пробуждение!
  Наверняка, кто-то использовал технологии разума с легкость замеса теста. Человечество, а процент этот - почти абсолютные 100%, надежно упаковано в субъективные рамки - чтобы шагнуть выше, нужно что-то изменить в образе первоначальной модели.
  Я стоял на берегу моря. Темнота и безграничность потрясала. Не бывает в мире такой ровной и правильной синевы, уходящей в черноту - сила этой плоскости была неподвластна даже штормам. Я был готов сдаться и признать это видение своим. Если Оно съело мой разум и заменило его своим, то, возможно, сопротивляться было уже поздно.
  Я готов был стоять возле этого моря бесконечно. Кто - Я? Я повернулся и увидел город. Город как город, за исключением того, что на дверях квартиры или на фронтоне дома было принято собственный девиз - без девиза здесь вообще не жили. Девиз был и на здании мэрии. Здание новое, построено в 342 году, я хмыкнул и вернулся в реальность.
  - Поэтому, Наташа, - сказал я, - я и задал себе вопрос - как я мог вас видеть, если я вас никогда не видел. Но только пожалуйста, не говорите никому.
  Она ответила что-то вроде "хи-хи".
  Очень хорошо - всего одна капля крови, всего одна капля души, чтобы почувствовать, что ты оживаешь. Живительная сила, зло непознанное, спасительная микстура. Голиковой все еще было ни по чем, но мне было все равно, станет ли ей по чем - можно было заканчивать и идти к себе, ибо нас могли заметить. Из тех людей, что проходили мимо, а были это какие-то люди из персонала, никто почему-то не обратил на нас внимания. Возможно, они вообще нас не видели.
  - Поэтому, Наташа, - я погладил ее по руке, и она вздрогнула.
  Возможно, у нее будет эффект потерянного времени, - почему-то подумал я, - наверное, какой-то незадачливый серый однажды похитил человека с Тони. Он хотел сделать из Тони запасные части для своего бесполого тела. Тони не выпускал его ни на минуту. Они сели на блюдце, выскочили в атмосфере в июле 1947 года и разбились возле местечка Розуэлл. Кто-то из группы экспертов нашел странный кулон на цепочке и, оставив его себе, уже на следующий день оказался в совершенно другом месте.
  Тони, казалось, сделал мне одолжение - он словно бы отказывался от всего, однако, был ли вообще между нами контакт или же я все сам себе придумал.
  - Мы встретимся в следующий раз, и я вам еще многое расскажу, - сказал я.
  Это было не предположение, но принуждение. Я был уверен, что рассказать что-то кому-то она сможет лишь под гипнозом.
  
  
  
  
  * * *
  
  
  
  На так-то просто раскручивать образ. Во-многом, грусть бытия сглаживалась силой иного мира. Мне надо было собираться домой, и я все думал, как же это сделать, но, в некоторой степени, я мог согласиться с ситуацией и питаться данностью. Дороги иного я были сильнее моих дорог, надо было принимать это с должной покорностью. Массивность мироздания, ничтожность человека, а все остальное - контекст. Все, что делает человек в течение жизни, это - выращивание потомства. Некоторым особенно одаренным гениям удается создать что-то на века, но их процент ничтожно мало. Автомат харизмы же часто зашкаливает без видимых причин у многих людей. Можно рассматривать это явление как отрицательное, а можно и наоборот - ведь это - двигатель прогресса.
  Так вот, если бы я рассматривал увиденную мною личность как свою, то я бы сказал так - я жил в северном городе у ровного, словно проглаженного утюгом, моря. Я был отставным военным, старшему сыну было 32 года, а младшем - 4, при чем, никто не знал, где его мать. Далеко не все получались методов вынашивания в чреве женщины, а на тот момент это уж считалось анахронизмом, хотя еще оставались приверженцы первичного натурализма. Я жил тихой и мирной жизнью, и, видимо, это была жизнь до. Почему отставной военный уехал в глушь? Должно быть, его устраивала тихая мирная жизнь. Возможно, он от кого-то бежал. Касаемо рода войск - это были многопрофильные шары, среди которых - шары старого образца, которым даже требовался оператор. Возможно, машина милитаризма когда-то воевала, но в мое время все уже оставалось в прошлом.
  Мне кажется, мне даже удавалось разобрать некоторые слова, я улыбался - Крученых, видя мою улыбку, не понимал, конечно же. Сначала он решил, что я что-то вспоминаю. Я сказал - да - я что-то вспоминаю. Потом он спросил про Голикову, и я сказал, что да, все очень даже неплохо, Коля рассмеялся и вынул вино. Я снова вдался в рассуждения:
  - не слишком ли демократические условия у нас? Возможно, я слишком легкомысленно ко всему отношусь, нужно почитать газеты, нужно все же посмотреть телевизор - этот мир соответствует реальному прошлому, или все же здесь некоторые отличия?
  - возможно, нужно сверять некоторые даты, но вся проблема в том, что я постоянно собираюсь назад.
  Так вот, мой военный, отставной, быть может, даже и генерал, был мужиком непростым. Общение с шарами не прошло даром - он сам в чем-то был шаром, а потому, он запросто мог воздействовать на предметы с помощью специальной силы. Не смотря ни на что, там было много похожего на нашу жизнь. Так, из города на косу в море ходила узкоколейка - она заходила прямо в море, и поезд шел, притопленный на половину колеса, а когда же начиналась буря, вокруг летала морская пыль, но некоторым пассажирам именно это и нравилось.
  Итак, я просто сажусь и еду. Монотонная картинка может быть запросто переработана в стихотворение. Может быть, это я и есть, а все многочисленные носители Тони - что мне до них? Мне нет никакого дела до того, чем живут люди. Продолжая свои опыта надо мной, Адам Воробьев пытается углубиться в тайну, а я ему ничего не рассказываю, просто потому, что мне кажется, что уже завтра, уже завтра. Да, ведь у меня на крючке была сгорающая от наркотической страсти Чехова.
  Я вздохнул. Поезд вновь уходил далеко в море, потом выбирался на косу, там останавливался и стоял, и, казалось, весь мир состоит из моря. Море, бесконечность. В поезде не было машиниста, он ходил сам по себе. Редкие пассажиры начинали пить различные напитки, а я любил тут обедать - имело место интересное первое блюдо c овощами, что-то наподобие брюссельской капусты. Но самое главное - это точка. Возможно, белый глаз родного солнца. Это место, где ты не должен никуда спешить, потому что вся твоя жизнь напоминает необязательный экстра-тайм.
  Медитация плоскостью.
  Мы ехали назад. В наш городок приехал мой старинный друг - он решил работать начальником торгового подразделения. Да, с торговлей тут все было как и у нас, и, если бы убрать лозунги на домах, можно было бы запросто предположить, что я вижу норвежскую глубинку.
  В тот день был сильный ветер, я вышел к морю и смотрел в его даль вместе со своим старшим сыном.
  - Я решил себя завещать, - сказал я.
  - Но ты же будешь делать это прямо сейчас?
  - Нет, я еще поживу.
  - Куда же ты отправишься после жизни? - спросил я.
  - Я читал о новой программе. Покорение дальних миров.
  - Ты отдаешь себя на опыты? Тебя что, приняли?
  - Приняли.
  - Ого. Значит, у тебя подходящая энерго-генетика. Никогда не думал, что у меня такой отец. Возможно, и мне что-то перепадает. Может быть, мне провести тесты?
  - Я решил пожить еще десять лет.
  - Немного.
  - Потом мы можем встретиться.
  - Ты считаешь, что это будет? Но что же они получают в этой программе?
  - Это программа по шарам. Новая модель подразумевает полную перекомпиляцию живого существа. Шар данной модели может проникнуть в такие места вселенной, куда большим машинам никуда не добраться.
  Где же начинался Тони? Мне была нужна помощь, или, хотя бы, минимальная мотивация - но где бы я ее мог получить? Что же, Тони сохранил свои энергетические модули? Но как ими пользоваться?
  Хотя теперь уже не было никакого океана, я мог с легкостью его себе вообразить и продолжать стоять у его кромки. Мне кажется, мне помогал алкоголь.
  Но что же было дальше? Оказалось, что знания предмета не так уж туманны, и я вполне мог проследить начало новой жизни после присоединения к так называемой программе. Но разбирать это надо так: душа - это более гибкая система, нежели тела, если ее открутить от тела и перекомпилировать с использованием новых программ, на выходе получится что-то новое, изготовленное согласно плану. Это уже нельзя назвать первичной душой, потому что это, в некотором роде, энергетическая машина с очень широком набором функций, среди которых - именно работа в шарообразной форме. Складывалось же так, что с детства у меня были родители, но отца я почти не помнил. Достигнув шестилетнего возраста, я был отправлен в специальную школу, где меня учили, меняли, модифицировали.
  - Непонятно, где же тут артист? - размышлял я. - Возможно, это будет еще позже, а я вижу лишь следующую жизнь. Этот сериал грозит никогда не закончиться. Я могу принимать это без вопросов. Только и всего.
  Моим любимым занятием было лежание с закрытыми глазами. Спектр наметившихся вопросов был по-прежнему большим, и среди них - встреча с родственниками (то есть, родственниками Дмитрия Ивановича Черных), а также какие-то новые опыты и проверки. Спросив про Сытых, я узнал, что вернется он заведение не скоро. Воробьева, насколько я понимал, больше всего интересовала. его карьера, впрочем, какое мне до этого было дело?
  Я вновь лежал, понимая свой небольшой рост - я немного сконцентрировался на одном предмете, и здесь у меня были следующие предположения: танцор был уже позже. Родился человек, чья энергооболочка некогда была модифицирована. Возможно, в мире многое изменилось, и прошли даже и века, и он не знал источник своих странных свойств, возможно, он никакого понятия не имел о некогда существовавших программах. Вот тут-то все начиналось, и все заканчивалось, а потом....
  А потом, наш мир, его внешняя часть, проста. Прогресс дает людям возможность жить в теплых квартирах, а здесь, в мире позднего СССР, платить минимум за коммуналку, питаться тем, что дают и даже в некотором роде не думать о будущем. Большинство великих идей выдуманы и тускнеют перед той частью прогресса, что отвечает за быт. Только и всего, только и всего. Движение человека в космос остановилось на вопросе реактивной тяги. Область пара научного до предела заполнена людьми с больным воображением или шарлатанами - в наше время все перешло в формат блогинга, и смысл тут потерялся начисто, ибо на первом месте стоит пиар, а все остальное идет боком.
  Когда я зашел к Александре, она была одна. Я сел напротив нее на стуле, молчал, иногда ухмылялся. Все было лишь в самом начале, но далее сопротивление было так же бесполезно, и я подумал, что Тони сказал мне - а, делай что хочешь. Давай меняться. Я буду сочинять новую пьесу, а ты - резвись, юноша. Мы снова говорили на "вы".
  - Самое лучшее - все бросить, - сказал я.
  - Вы правы.
  - Вы смотрели какой-нибудь фильм, когда люди грабят банк, а потом сбегают.
  - Не помню. Кажется. Хотите ограбить банк?
  - Да. Только с вами.
  - Вы специально, - заметила она.
  - Да.
  - Вы просто... Что вы делаете? Я только что и думала об этом. Вы как специально.
  - Я специально. Надо рискнуть.
  - Но как же так?
  - Но вы ведь не со мной хотели убежать?
  - Я.... Я перебирала варианты. Я почему-то подумала о вас.
  - Есть лучший способ - взять и замерзнуть снова, но для этого надо снова добраться до ледника. Когда нас разморозят, пройдет сто лет. Грустить будет ровным счетом не о чем. Мы будем очень популярны.
  - Слушайте, Дима, вы же серьезно говорите об этом?
  - Серьезно.
  Я взял свой стул, передвинулся к ней и положил свою руку ей на щеку. Холодная щека, женщина-змея. Но Тони вдруг принял облик какого-то существа-ящера, и это был царь зверей. Я вдруг понял, что, когда Тони запаяли, оставили вход, который вел в мир зверей - и звери, приходя, должны были его жрать, чем они и занимались. Они откладывали в него яйца и выращивали потомство, и мучениям не было конца.
  Я провел пальцем по ее бровям.
  - Хорошо. Если бежать не сейчас, то вы должны пойти со мной.
  - Куда?
  - Идемте.
  - Идемте, - ответила она покорно.
  Мне кажется, Тони впитал в себя слишком много звериного, но что это были за существа?
  Я вдруг понял, что бегу в своих проекциях образов - в этом мире не было света, и я искал пищу, и я испытывал наслаждение, потому что, пожирая жертву, звери питались душами.
  На каком-то этапе произошла мутация, и теперь все это было более, чем неисправимо.
  Мы проникли в подсобное помещение, и в дальнейших событиях было больше смысла, чем только можно было себе представить. Однако, Тони как зверь потерял способность просто пожирать жертву - он стал производить странный эффект, который приводил добычу на границу экстаза, который также мог быть опасным. Все остальное было мне непонятным.
  Звериное ощущение и правда носило экстатический характер, и я думаю, Александра на какой-то момент напрочь лишилась разума - наверняка, никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Это был самый сильный наркотик.
  Где-то, на середине этого заплыва в кипящие темные воды надо было остановиться.
  Зверь, вынырнув из норы, помчался по направлению света, и там, внутри света, были люди, и было существо, подобное зверю, но выращенное людьми, призванное защитить их от меня. Подобравшись к корпусу, я принюхался, чувство голода лишь усилилось, но сторож меня отнюдь не порадовал. Но я знал, как обойти его, пройти сквозь корпус и начать свою работу. Да и ребята были на работе. Они куда-то летели, потом сели на перекур, потом начался обед.
  Александра выгибалась как дикая кошка, и я боялся, что она не выдержит и умрет от страсти, но главное, она не кричала, иначе, крик бы наверняка проник наружу, став бы достоянием общественности, и нам бы не помогло никакое потерянное время.
  Возможно, тьма давала ей наслаждение, недоступное простым людям. Секс - всего лишь животная функция. Боги, проектируя существ в данном диапазоне пространства, были исполнены. Секс, радость, зачатие. Наверное, я ничего не знаю о любви - это слово слишком часто используется для культивации эмоциональных ростков. Выйди за край - останется ли она там, наша любовь.
  Может быть, мне было ее жаль, а Тони наполнял свои странные резервуары, и я был уверен, что, возможно, очень скоро окажусь в своей квартире.
  Все было сложнее. Я слишком сильно пропитался Александрой, и, лежа ночью в своей одинокой кровати, порой ощущал себя ею. Это было одной из особенностью клоуна, навсегда запертого в вещи - принимать чужой облик, он был докой в этом.
  - Завтра, завтра, - сказал я.
  - Что завтра? - вдруг спросил Крученых в полусне.
  - А, ничего. Вернусь завтра.
  - А....
  А потом, минуты через три, он спросил:
  - Куда вернешься?
  - А. Туда.
  - Туда. А где это?
  - А там.
  - Ну ладно, Иваныч, - он был в крайне сонном состоянии, но сигарета несла миссию поиска правды.
  - Ну и давай курить, - сказал я.
  - Ага.
  - Советский табак, - сказал я, - я уже и вкуса не помню. Что страшного тебе сказать?
  - Говори, я все послушаю. Я знаю, что ты правду говоришь.
  - Я был с Александрой.
  -О как.
  - Я такое никогда не рассказываю. Просто ты свой человек, столько уже мне всего сказал. Я должен тебе чем-то оплатить.
  - Ну ты даешь, отец. Погоди. Серьезно, что ли?
  - Серьезно.
  Я глубоко вдохнул. Натуральный табак. Помню, Коля Семенов был специалист
  по табаку, окончил институт Табака и Махорки, очень вкусно рассказывал обо всех этих делах - никто б с его слов никогда не бросил курить.
  - Значит, душа в полете? - спросил Коля Крученых.
  - Не совсем. Ты же сомневаешься в том, что все так и могло быть - пошел в горы, замерз, разморозили?
  - Почему? Постой, Иваныч, ты мне сейчас все расскажешь?
  - Ладно, Коля. Когда еще не существовала земля, жил озаренный тщеславием артист, который решил бросить вызов атомныс богам. А? Дальше рассказывать?
  - Погоди.
  Тут он вынул белый разум. Спирт. Погнали. Разума всегда должно быть много.
  - Когда люди молоды, они ищут того, кому бы все это рассказать. Но и я бы искал, Коля. Но часть меня - это он, а он мыслит иначе. Где-то там, в веках до веков, он это сделал. Но боги, я думаю, это просто представители власти, просто уровень их технологий таков, что они управляют временем и пространством так, как им пожелается. Представь, что наша цивилизация прожила бы еще пару тысяч лет от нынешнего момента, и не было бы крупных катастроф, и мы бы научились всему. Про космос даже молчу. Тебе, наверное, интересно, какие там корабли. Но две тысячи - это не та цифра, которой надо оперировать. Двадцать тысяч. Двести. Наша жизнь - миг, древний мир, Коля. Существа, научившиеся строить новые миры, это не та корпорация Utany, фильм о которой ты посмотришь в будущем. Хотя, был фильм 79-го года, вряд ли ты его видел.
  - 79-й год, - сказал он многозначительно, - тысяча девятьсот?
  - Да. Всего лишь американский фильм. Хотя да. Сейчас же время, когда уже есть видеомагнитофоны. У тебя есть видик?
  - Удивлю тебя, но нет. А что?
  - Тони, это его имя. Но это не его имя. Это также и мое имя. Некий Тони нашел окаменелость, это был древняя капсула, где хранилась его душа.
  Я показал ему Тони. Наверное, много диапазонов вне световых, видимых, невидимых, всех тех, до фиксации которых человечество никогда не доживет, озарили нашу комнату - я видел их отражения в удивленных глазах советского космонавта. Но советский ли то был космонавт? Я был согласен с любой версией, вплоть до такой, что Тони создает копии миров в самом себе, и все это время я просто сплю, и все зависит от длительности сна. В этом случае мне надо было разобраться, каков шаблон действа, как мне проснуться, что мне делать с Александрой - быть бездушным потребителем, быть путешественником в тисках упорядоченного абсурда.
  Да, русская огненная вода.
  - Сигарет у меня всегда много, - сказал Крученых, - ты не переживай. Но Мальборо одна пачка. Давай, если что, откроем. Да я позвоню, привезут. Только я ничего не понял, что ты говоришь.
  - Мне дали эту вещь через тридцать лет. Прибавь тридцать лет, я там и живу. Но я не знал никакого Черных 1913 года рождения. Эта сущность, запаянная в кулон, каким-то образом перебрасывает носителя куда-то не туда - все вокруг вроде бы такое же, но люди другие, события другие, время другое. Если бы я это рассказал, на мне бы сделали диссертацию, а пока непонятно, что со мной делать - вроде бы у меня нет памяти. Феномен, заморозка во льду. А больше ничего. Не то, чтобы, Коля, надо хранить язык за зубами, но ты вроде парень умный, понимаешь, что бывает много такого, что нельзя объяснить привычными принципами. А если дать им возможность оценивать все именно так, то ничего хорошего не выйдет. Я тут уже давно, но я не представляю, что будет, если я вернусь назад. Останется ли все это как есть, или исчезнет в одну секунду.
  - Кто исчезнет?
  - Ну все это.
  - И я исчезну? Так все равно не понимаю?
  - Ну и смотри. В этой штуке сидит один парень, который жил еще до нас, да и земли, наверное, еще не было. Пока даже не могу сказать, что он сделал, но, во-первых, он что-то сделал. Их технологии позволяют видоизменять существо. Я думаю, это было позволено не каждому. Предположим, мы меняем тебя. Не то, что ты умнее или дурнее - ты становишься аморфной сущностью. Можешь сквозь дверь проходить. Превращаться в пар. Возвращаться в привычное состояние. Но самое главное, у тебя сохраняется личность. Я точно знаю, что Тони, а звали его совсем не Тони, это имя первого донора, сначала был артистом, и он выступал для богов. Боги - это, наверное, владельцы сверхтехнологий, которые также умели менять себя, управляя всем. Генетика - пустой пар. Что хотели они, то и делали. Эволюция также была не нужна. Но тут важна эволюция души, с этим сложнее, а также технологические манипуляции над душой. Тони был озарен тщетой. Но я пока точно не разобрался, как же он бросил им вызов. Была война. Сложно представить себе, какая она была, в каких рамках, в каком масштабе, но некоторые вещи я прекрасно вижу. Это то же самое управление формой. Мы же рассматриваем все с точки зрения нашей линейки координат - электрон, протон, нейтрон. При этом, люди до сих пор не понимают, как работают другие диапазоны - а это еще сложнее. Как сделать так, чтобы менялась реальность? Это некое программирование на том уровне. В итоге Тони был осужден, запаян в эту штуку - но все это полбеды. К нему проникали звери и жрали его, а теперь прошло время, в разы большее, чем живут люди. Он с ними спаялся, со зверями, и теперь это уже непонятно что. Эта штука совсем неуправляемая, однако, носитель этой штуки приобретает те же свойства. Но врать не буду, я слабо этим управляю. Понимаешь?
  - Понимаю. А если ее снять?
  - Ее надо кому-то отдать.
  - А если мне отдашь?
  - Нет, Коль, мне надо вернуться в свое время и отдать там, иначе я тут останусь. Хотя я точно не знаю. Но, поверь мне, это не приключение - эта штука хранит воспоминания всех доноров, и я там не вижу ничего хорошего.
  - Значит, ты вернулся в прошлое и замерз в леднике?
  - Нет. Этого вообще не было. Ты понимаешь, что такое компьютерная программа?
  - Конечно.
  - А теперь представь, что весь наш мир - программа, но все это можно перетасовать в режиме абсурда. Нет, ты просто не видел таких программ.
  - Ладно, Иваныч. А что там в будущем?
  - Не факт, что в этой реальности будет такое же будущее.
  - Хорошо или плохо?
  - А кому как.
  - Но войны не будет?
  - Только о войне ты и думаешь. Нет, крупной войны не будет. Будут мелкие. А что будет тут, я не знаю. Там я работаю на двух работах, я преподаю языковые курсы и ставлю пьесы в маленький театре.
  Мне пришлось рассказать ему историю с Кондрашовой, и это был довольно длинный рассказ, а спирт имеет свойство заканчиваться - наливали по чуть-чуть. Закуска имелась. В наше время мы бы включили фоновый телевизор, но в 87-м году телевизионная ночь напоминала нефтяное пятно, плотно залившее 1/6 суши. Проще всего говорить о ничтожности бытия, но и эта ничтожность - довольно большое число. Другое дело - додумка о вселенной в электроне.
  - Ладно, как тебе наша командирша? - хохотнул Крученых.
  - Пойдет.
  - Ха-ха. По мне - так себе. Да тебе пойдет.
  - А то.
  - А где ты ее?
  - В подсобке.
  - Молодец, Иваныч. Видно настоящего мужика. Только смотри, она ж это. Она та вся в связях, а мы для нее - подопытные кролики.
  - Ты понял. От этого нельзя устоять. Тони и передается так.
  - Половым путем?
  - Примерно так. Почти так. Мне просто надо отжать его жертве, я освобожусь. Нет, его можно и просто так отдать, но я не могу - мне надо вернуться назад.
  
  
  
  * * *
  
  
  Дальнейшее развитие пьесы "Космический корабль на дровах" выглядело так:
  Система связи "Гуляш". На связи - Павел Виноградович
  
  Лицо П. Виноградовича виднеется на экране.
  
  Сева: здравствуйте, Павел Натанович.
  
  Любка: а почему он тогда Виноградович?
  
  П.Виноградович: Виноградович - моя фамилия. Отчество - Натанович. Отца моего звали Натан Гурьевич Виноградович. Понятно вам?
  
  Любка: манать
  
  Юрец Хитрый: в натуре, манать
  
  П.Виноградович: вам бы определиться, дорогие мои, нужны вам кольца или нет?
  
  Лёша: сейчас мы используем кольца на основе пресованной бумаги, расствор - мое изобретение. Мы проверили кольца на стенде - они прекрасно держат вакуум.
  
  П.Виноградович: смотрите сами. Я не поц какой-нибудь, чтобы фуфло двигать. Когда ваши бумажные кольца полетят в открытом космосе, у вас даже не будет времени, чтобы помолиться.
  
  Сева: думаете, мы дураки? Мы проводим тесты.
  
  П.Виноградович: однако, вы же чего-то хотели от нас?
  
  Сева: ну, мы уже хотели взлетать, Лёша утверждает, что рычажное переключение сопел нам не подходит, нам нужен руль.
  
  П.Виноградович: а тяги?
  
  Сева: в том-то и дело.
  
  Миша Кожа: пацаны, а о чем речь?
  
  Лёша: у нас все готово ко взлету, но пока нет дров. Как привезут дрова, мы вылетаем. Но мы не уверены в надежности бумажных колец, которые держат воздушные поршни. На самом деле, это - специальная бумага, она крепче металла. Это - наше ноух-хау. Павел Натанович предлагает нам купить рулевое управление, а это требует установки тяг.
  
  Миша Кожа: а что по бабкам?
  
  Лёша: в том-то и дело. А нам еще дрова покупать.
  
  Юрец Хитрый: а если спиздить где-нибудь?
  
  Лёша: мы обдумываем этот вариант.
  
  П.Виноградович: послушайте, мои дорогие. Я могу открыть для вам кредитную линию.
  
  Сева: без первого взноса?
  
  П.Виноградович: почти. В начале вы почти ничего не платите. Всего 79 процентов.
  
  Лёша: это грабеж, Павел Натанович. Ну ладно. Что у вас еще есть?
  
  П.Виноградович: полный набор, со складов на Венере
  
  Любка: слушайте, или я ебонутая, или кто-то из вас. Какая еще Венера?
  
  П.Виноградович: послушайте, что у вас там за шмара? Можете ее успокоить?
  
  Валек: Люба, по губам дам!
  
  Любка: чуть что, по губам. Ты, да пенис с вами. Буду молчать.
  
  Сева: ну и огласите список.
  
  П.Виноградович: список слишком большой, чтобы его оглашать. Некоторые корпуса не открывались еще со времен аннунаков. Но списки, собственно, здесь. Кстати, самый выгодный кредит - именно ихний. Существуют ли они или нет - никто не знает, зато кредитный аппарат до сих пор выдает валютую. Да, поцыки, но это только выглядит халявой - потому что это бабло надо еще поменять, но я знаю, где менять. Но поцыки, это летать надо аж на ту сторону.
  
  Серкан: а можно поподробнее? Может, там можно пробить?
  
  П.Виноградович: молодой человек, а у вас есть права?
  
  Серкан: да почти есть. Но пока нет. Но я собираюсь намутить.
  
  П.Виноградович: молодой человек, я имею в виду права на звездолет.
  
  Любка: а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-ха-ха
  
  Валек: Люба, я же говорил.
  
  
  
  
  
  
  
  Увы, предполагаемый детонатор Александры не сработал, и я боялся, что встречу ее где-нибудь с утра. Нет, завтрак прошел без происшествий, но потом появились странные люди, вид которых почему-то меня пугал - это были мои родные.
  Я почему-то был к этому готов, но я должен был быть готовым ко всему, к вещам более серьезным - а это выглядело как банальное возвращение в игру после свистка арбитра. Еще раз пропустив через головы образы льда и большого холода, я встретил на пороге комнаты мужчину лет сорока, ничем на меня не похожего, двух парней крайнего школьного возраста и женщину лет пятидесяти. С чего я мог взять, что это они - а ни с чего. Тони мог помочь мне хоть в чем.
  - Па, - сказал мужчина.
  Мне надо было переживать это событие любым путем, но, мне кажется, я до сих пор не увидел самого главного.
  - Привет, - ответил я.
  Я улыбнулся, мы обнялись, парни засмущались. Если это был мой сын, то мне надо было еще и вспомнить, как его зовут - хотя товарищ Воробьёв перечислял мне имена, показывал фотографии в надежде, что я хоть что-нибудь вспомню.
  Космонавт Крученых, чтобы нам не мешать, отправился играть в волейбол, и нам было, о чем поговорить - вернее, мне было о чем послушать, ибо рассказывать мне было нечего. Я, впрочем, тут же вспомнил, что Мише - года сорок два, а значит, я могу и не знать внуков вовсе, что и оказалось чистой правдой. Это были Андрей и Александр. Андрей уже окончил школу и поступил в институт, а Александр доучивался. Безо всякой помощи я вспомнил про наличие дочери, которую звали Евгения, и ей сейчас уже было пятьдесят лет.
  - Мы с мамой много говорили о тебе.
  Но послушайте, разве это интересно? Я даже немного засмеялся, когда речь зашла о ней, потому что я ее также не знал, и это была все та же опытная часть экспериментом над душой. Было много - пустого, полупустого, плюс растворимый кофе и колбаса - в еде, именно в колбасе, очень много когнитивного смысла - почти любого человека можно подкупить с помощью еды.
  Саша и Андрюша не особо были увлечены - они находились в том состоянии ума, когда все постороннее идет боком - и правильно. Это природа. Да и Вачовские не зря сняли свой гениальный фильм, особенно - первая часть.
  Человек-файл.
  Перекинула файлы с диска на диск, один диск - отдельная плоская земля. Так, что история верна.
  - ... так, что чуть не развелись, - продолжал Миша, воспользовавшись тем, что дети пошли осмотреть достопримечательности.
  Миша Черных. Где Тони взял эту фамилию? А что тут было смотреть? Ну да, очередной волейбольный матч. Да хотя тут и футбол гоняли - Коля говорил, что должны были заехать еще два космонавта, но пока с этим делом было ничего не ясно.
  - А-а-а...., - я попытался сказать что-то умное, - это нормальный ход, сын. Конечно, главное - это дети. Конечно.
  Мне надо было что-то придумывать, и мне нечего было придумывать, но нейтральная ложь - почти не ложь.
  - Хорошо тут кормят?
  - Хорошо.
  - Помню, Якубовский зашел. Да когда он зашел? Лет пять назад.
  - О чем говорили?
  - Он тебя вспоминал. Говорит, ты - вылитый отец, но мне откуда знать, какой ты.
  - То мелочи, Миш, - сказал я.
  - Как же ты теперь все вспомнишь?
  - А не знаю. Может, и не вспомню.
  - С космонавтами тебе тут не скучно.
  - Вообще не скучно. Не, Миш, я понимаю, что так. Но так. Слушай, а магнитофон у тебя есть?
  - Есть.
  - А что за модель?
  - "Маяк".
  - Стационар.
  -А ты уже разобрался в моделях.
  - Раньше такой был.
  Миша тут даже немного покосился на меня - с моей стороны это был явный признак небольшого загона. А что делать? Дежурный разговор так и шел, пока не увяз, и мы попрощались. Теперь детям надо было ломать голову, что со мной делать, но я надеялся поскорее отсюда смотаться.
  Так, что мы и дальше общались.
  - А я, знаешь, я для тренировки сочиняю. Вот тут, тетрадка. Может быть, и полная чепуха, но других вариантов нет. Надо разрабатывать сознание. Мне даже никто этого не советовал, но я подумал, что так будет лучше. Я так понял, сейчас все поменялось, перестройка.
  Если есть желание, всегда можно много говорить, но общие - это еще и композиция из флюидов. Мне подумалось, что здесь был средний уровень, а именно, некий нейтральный. Наверное, и это неправильное выражение, а суть же в том, что отношения между людьми складываются именно по принципу, насколько среды их микрочастиц соприкасаются. В Мише не могло ничего быть от меня, но все же, что-то было, и с этим надо было мириться. Плохо, что нельзя и просто так и сказать, как все есть. Поговорить, впрочем, можно было о еде, хотя бы о местной. Да и я мог задать вопрос "чем вы там питаетесь", что и сделал, а потому, на ближайшие часы нам было о чем говорить. Впрочем, беседу можно было тянуть сколько угодно.
  - Ты ведь еще тогда не был женат, - вздохнул.
  Мне показалось, что Тони снисходительно вздохнул вместе со мной. Вопрос-ответ, что может быть проще. Да...
  - Футбол смотришь? - спросил я.
  - Как все.
  Я, впрочем, в реальной жизни был не большим фанатом, но кое-что в памяти сохранилось.
  - Значит, Ольга....
  - Да.
  - А знаешь, и правильно, что у ребят другое.
  - Сашка там что-то сочиняет.
  - Мы тоже там сочиняем, - сказал Андрей, - там у нас один парень, Миронов, придумал самиздатовскую газету. Говорит, придумай что-нибудь. Я и придумал. Но серьезно я не думал. А ты, дед, что-то напишешь?
  - А кое-что и пишу. Разминаюсь, так сказать. Может быть, сны опишу.
  - Тебе там снились сны?
  - Да вроде бы. Я точно не знаю.
  
  
  
  До вечера меня никто не трогал, хотя, в коллаборации с Тони, я должен был провести очередной сеанс, и я знал, как Александра томится. Ее не было на работе, и вот что странно, об этом мне сообщил Крученых, Коля:
  - Александра сказала, что она не на работе. Тебе передала.
  - Да. Мы договаривались, что....
  - Она не так сказала, - сказал Коля.
  - Ну да, не так.
  - Я замечаю, старый ты товарищ!
  - Слушай, дело не в этом. - сказал я, - а ну. Что у тебя за кассеты?
  - Жена передала.
  - Когда она приедет? Слушай, почему она еще не приезжала?
  - Иваныч, ты мне зубы заговариваешь. Ты явно закрутил.
  - Закрутил, закрутил. Я кстати ходил к Голиковой.
  -Да ты что.
  - Просто собрался, сходил в корпус, нашел ее и поговорил.
  - Во дела. Так у тебя еще полные пороховницы пороха. И что она?
  -Нормально.
  - Ну что именно нормально?
  - Не скажу тебе, что будем встречаться, но будем.
  - Я ж говорил.
  - Покажи кассеты.
  - Новьё. Ты не в курсе.
  Мы стали прослушивать, и я быстро определял, где что. Обычное ретро (для меня).
  - Silent circle, 86-й год, - сказал я, - Video Kids. Попса, Коля. Дэн Хэрроу. М? Слушай, я б какой-нибудь рок послушал. Хотя бы Пинк Флойд.
  Тут я понял, что он уставился на меня в состоянии "я поймал белочку", потому что хуже палева и нельзя было определить - рядовой советский слушатель в 87-м году о наличии Pink Floyd даже не подозревал, хотя, кое-что уже начинали показывать по телевизору, ну и меломанов мы не берем. Впрочем, да, все это был лишь подтверждением моего рассказа о том, что ни в каком 67-м году я не замерзал.
  - Ну и ладно, - сказал я, вставил кассету, потом вынул, протер головку и вставил назад. Я хорошо помню, как управляться с кассетниками. У нас они уже отошли. Хотя, есть такие любители ретро-аудио, покупают старую технику и тащатся на этой почве. Я бы тебе показал, если бы было что. Вот, на пластинку с ноготок помещается столько же, сколько.... Дай, я посчитаю. Сто кассет. Нет, сто кассет - это десять исполнителей по десять альбомов, хотя две стороны. Двадцать. Раньше это помещалось на один DVD, значит, еще умножаем, допустим, на десять. В общем, для тебя это будет фантастикой.
  - Ну и что вы скажете в свое оправдание, - пробормотал Коля.
  - Так обычно гэбисты говорят.
  - Ну у нас так и говорит гэбист, если что.
  - Я ж втихаря с бабами о чем говорю? О музыке.
  - Ну ладно. Что в ваше время слушали?
  - Ты имеешь виду, какое время? То, которого нет? Ну..., - я почесал голову, - Прокол Харум, видимо. Я думаю, ты не слышал. А, вспомнил. Ван Клиберн. Эдуард Хиль. На катушке. Таких у нас не было. Слушай, Коля, я должен быть младше тебя, просто ты к этому не привык. Хэви-метал, как раз этих годов слушали, хотя, в 80-х годах кассеты стоили дорого. Или ты скажешь, стоят. Самое страшное знаешь в чем? Тебя в мое время не было, сто процентов. Космонавты были как супер-звезды, и твоей фамилии я не помню.
  - Параллельный мир?
  - Ну, как-то так. А как еще?
  - Вот дела. Я, знаешь, думаю, это нельзя так оставлять. Послушай, я виноват. Я ничего не делаю, снова ходил размяться, а бухлишко-то всегда есть, но к черту его. Я даже повелся на Голикову, ну а что? Твои приезжали. Они твои?
  - В первый раз вижу. Совсем не мои.
  - Иваныч, я должен действовать. Мы в первый раз столкнулись с таким явлением, но я тебе говорю - что-то было. Сто процентов, было, и мы это видели. Я не знаю, кто это, что это, но они летают, это точно, хотя их сложно засечь. Нет, Иваныч, дело так оставлять нельзя. Надо думать, но - никому. Никто не должен знать. Он, Сытых, он парень свой - но там оно все так. А ты ей ничего не говорил?
  - Нет, что ты.
  - Давай тогда. А?
  Белый день, белый космос, в медицинской посуде спирт еще более бел. Нам было о чем говорить.
  - Это же только орбита, - сказал он, - а что там дальше орбиты? Это что-то вроде когда тебе в голову кто-то подселился. Но ты же, наверное, кучу вещей знаешь.
  - Кучу вещей, - сказал я, - и большую часть вещей я не знаю. И никакого задания у меня нет, я просто так сюда залетел, а все потому, что до нас была какая-та цивилизация, при чем, я не знаю, она там были или тут? Это и есть подселение. Да, да, как с тем твоим парнем, с которым были проблемы. В меня как раз тоже подселилось, и оно кидает меня то туда, то обратно. Может, и куда-то еще, а я не знаю. У этого приятеля есть память. Я воспринимаю это как будто это было со мной.
  - Он хочет жить?
  - Да, ты правильно спрашиваешь. Он хочет жить, а потому, ему необходимо цепляться за все, что попадается в руки, но контроля нет. Ни с его стороны, ни с моей, хотя он выкидывает такие номера, как этот. Если хочешь знать, у меня была молодая любовница, и в тот день я думал о ней, но, кажется, мы не собирались встречаться. К ней приехали родители, она боялась, что они узнают. Ты должен понять, она совсем еще юная, но все дело не в том. Не в том, не подумай, хотя многие бы о таком мечтали, но все дело как раз в моем друге. Следующий день начался уже здесь. Мне сказали, что я ушел в горы и нашли меня через 20 лет. Но такое уже было, я уже уходил в горы, хотя я туда не ходил. Не знаю, зачем он мной играет. Может быть, ему хочется ожить, но определить это нельзя. Мне кажется, я жил у моря, но море было совсем не такое, как у нас. У них там совсем, совсем другая жизнь.
  
  
  * * *
  
  
  Мне надо было обуздать отливы, но теперь начался прилив, и с чувством пустого неуправляемого зла я мал по малу справлялся, но это было не зло созидающее, но - непонятный мне вампир. Но здесь я выражаю мысль неправильно, говоря о непонятности - другие миры во мне уже были сильнее, и порой я наталкивался на мысль, что не понимаю, о чем думаю.
  Чужим было все, но у меня хватало ума предположить, что это был особого рода машинный язык, переведенный в ментальную сферу - таким образом, у мысли были знаки, у мысли были блоки и сентенции, и этот язык позволял кому-то или чему-то не использовать радиосвязь, а общаться напрямую. Файлы, программы, прочие дела в компьютере, в сетях, также имеют свои протоколы - а теперь представим себе, что мы способны думать на машинном коде.
  Подобное состояние не могло длиться, и, выходя из него, я не мог рассказать себе самому, о чем же таком я думал. Некоторые образы были более понятны мне.
  Закрыв глаза, я лежал и на вопрос Крученых о волейболе отвечал отрицательно. Я видел суету - она переходила из первичного своего состояния в адский броуновский шум. Это была ее голова, и, отключившись от нее, я вдруг понял, что изображение в моей голове очень ясное.
  Я просто смотрю на город.
  Я оглянулся, я смотрел на него и так, и эдак, однако, ничего не понял.
  - Город, город, - сказал я, перевернулся на бок.
  - Тони, Тони. Пора валить. Что это был за город?
  Я ничего не мог он нем знать, но город был высок в своем стремлении достичь порога неба.
  Кислота зверя прожгла дыры, которые нечем было латать, но прожжённый сосуд был душой, а эта штука способна переживать и худшие вещи. Мне нужно было попасть на этот праздник жизни с другой стороны, но так ли все начиналось? Так ли уж я охотился за Кондрашовой?
  Мы встретились, как и было предложено в записке, на вещевом складе, и Александра, пытаясь держать себя в руках, сообщила о приезжающем назавтра докторе Шеине, специалисте новом и сомнительном. Впрочем, с ее же слов было ясно, что подобная практика и есть, и нет ее - как бы два в одном.
  Нет ничего в том, что люди могут вести так, как их настроила для жизни природа. Это нотация была современной, живи я в свое положенное время. Я мог бы размышлять о том, что я чего-то не знаю и чего-то не помню, но все это было от псевдолукавого, так как настоящего лукавого я не знал.
  Я, впрочем, подумал, что я знал лукавого, но мне не хватало некоего обучения. Если Тони собирался сдаваться, это была мысль далеко не самая лучшая, ибо дальше мне предстояло действовать в одиночку, и я даже подумывал о смерти.
  Смерть - это ведь сон. Ну не можешь ты ничего больше сделать, возьми ты и умри себе, не надо мучиться, никто ничего тебе за это не даст.
  - Нет, нет, - подал голос Тони.
  На что он надеялся? С точки зрения Александры, это была наркомания принудительная. Я подумал, что неведомо где черные маги используют эти методы, и все они - животные, потому что ни от одного из них ты ничего не дождешься.
  Я вдруг увидел обряд, при чем, передо мной были замутненные от жаркой покорности ничего не видящие глаза Александры.
  Темные люди, длинные языки собак, большая вода алчности. Я поразился, как же многого они желали, как много они мечтали получить от жизни - черная энергия должна была возвысить их над пылью мира. Кто-то из них слышал о наличии Закрытого.
  Откуда они о нем знали? Я бы даже конкретизировал - откуда они обо мне знали? Наверняка, никто бы неотрисовал четкий контур - это была тайна, о которой знали лишь избранные. Было им известно лишь, что есть Нечто, и, если получить доступ, черному счастью не будет конца.
  Сюда примешивались страсть и ложь - увы, ничего другого.
  - Начинаем.
  - Коснется игла.
  - Игла коснется тьмы и пробьет тьму.
  - Да пробьет игла тьму.
  - Да пробьет игла тьму.
  - Да пробьет игла тьму.
  - Да пробьет игла тьму.
  Непонятно, где и когда игла пробивала тьму, в каком веке это было, на каком языке говорили все эти замечательные люди. Я подумал, что об этом знали совершенно древние, абсолютно древние. Кто-нибудь раньше Ноя, или хотя бы сам Ной. Боги сказали ему:
  - Есть тот, о ком нельзя говорить.
  Я приподнялся, и Александра закрыла мне рот рукой, чтобы я молчал - в ее улыбке были начало и конец вселенной, а также некий лозунг в стиле - но если есть в кармане пачка сигарет. Мне кажется, хотя она ничего не знала, хотя она и не могла знать, в ту минуту она была по-настоящему рядом со мной.
  Все рассказы были бесконечны.
  Вещи вне правил являются грехами, но, однажды отпустив поводья, ты не можешь остановиться. Это было обыкновенное спаривание.
  - И что дальше? - спросила она.
  - Ну, мы пока прячемся.
  - Я не говорю, что поймают.
  - Мне все равно. Но тебе нельзя.
  Ее нос выражал волю. Я приложил указательный палец к его кончику.
  - Ну и скажи.
  - Я тебя захватил.
  - Вот как.
  - Я же говорил.
  - Ты странный. Зачем тебе захватывать? А, просто нужно....
  - Нужна....
  - А, нужна... Я, или кто-то другой?
  - Ты, конечно.
  - А....
  Междометия теряются, языки как лианы, но лучше меня это выразили бы поэты. Я не умею. Я даже не мог забрать с собой мои новые записки. Все остальное - тьма, бесконечная, манящая и наркотическая, способная усиливать страсть в разы.
  - Как же я пойду?
  - Пойдешь, - сказал я, - как-то так.
  - Ну....
  - Как шпионка....
  - Ладно. А почему ты сказал, что ты Гриша, а не Дима?
  - А тебе надо было сказать, что я старый для тебя.
  - Нет, совсем не в этом дело. В человеке не это важно. Лицо важнее всего.
  - Ага. Я за себя не волнуюсь.
  - Я хочу волноваться, но не могу. Ты пьяный.
  - Мы же ничего не пили.
  - Может, у тебя в слюне наркотики. Ну....
  - Чего.
  - Дай.
  Одна половина моего ума думала так: попадал ли Тони к настоящим злодеям? Здесь существует большой процент однако. Зло, питание от мира, усыхание бытия - но - если все иные реальности нереальны - зло заземлено. Но как проверить?
  Я посмотрел на часы. Да, это были часы от космонавта Крученых, у него были лишние, понтовые для 87-го года, монтановские.
  - Часы, - сказала Александра и начала смеяться. Ей повезло, что я не был маньяком - она была всецело в моей власти, вернее, во власти зверей, хранящих душу Тони. Мог ли я увидеть лица всех жертв, все ли обошлось лишь радиацией страсти и извлечением белков из организма?
  - Ну и значит что? - спросил я.
  - Не хочу идти.
  - Сейчас народ пойдет на выход, потом как уйдет, нас найдет уборщица.
  - Она сюда не ходит.
  - А кто ходит?
  - Да никто.
  Все остальное, не требующее слов, не имеет и знака, а потому, не попадает в мое повествование.
  Непонятно-Кто, Непонятно-Где ночью вновь смотрело мне в глаза, и мне даже показалось, что оно говорило именно со мной, как с носителем. Я запомнил лишь одну фразу:
  - Ты интересный.
  Его эманации были трудны, и я даже мучился, и нам трудно было найти общий язык, потому что это было все равно, что научиться дышать метаном или еще каким-нибудь газом (вспомнилась посадка американского модуля на спутник Юпитера). Человек должен выйти за пределы чувств, чтобы, стоя у границы чужих сфер, иметь возможность думать в правильном направлении.
  - Ты должен, Тони, - сказал я себе, - как бы то ни было, еще немного, еще немного, и всё. Хватит, Тони. Разве это может продолжаться вечно? Сегодня мне еще нужна моя квартира, я отвык от социальных сетей, но уже теперь все это мнится мне подделкой - да, я мало посещал свой аккаунт в социальных сетях, но теперь я хочу туда вернуться. Почему-то я не подумал про маму - наверное, это слишком страшно думать о том, что все необратимо, и я закрываюсь, я даже не думаю о сыне, но тут проще. Он сам вспоминает обо мне два раза в год - привет. Поздравляю. Пока. Минимум, середина, максимум. Да вообще ничего.
  Социальные сети создают невероятное чувство неодиночества в тот момент, когда люди совершенно одиноки. Дьявол выдумал социальные сети. Но это - форма дьявола уже новая, та, прежняя, еще живет, но технология давно перебила всё. Но где фейсбук?
  Говоря о побеге, я думал о том, чтобы все закончилось.
  А вот был и Шеин. Очень быстро, очень скоро, без передышки между тайными сессиями люди.
  Мне как-то надоели люди, да и сам себе я надоел, а потому, был готов ко всему, чему угодно.
  
  В некоторые моменты мне явно приходили более очевидные и понятные моменты в деле управления тьмой, и я думал, что здесь есть виноватые. Все виноватые, впрочем, остались далеко там, и было непонятно, могут ли все они быть живыми. Самый древний из царей Горохов жил похоже.
  Следующая мысль, уже в присутствии Шеина, была неимоверно правильной: когда люди создали фейсбук и ютуб (в будущем, разумеется), они нашли способ закрыть боль.
  Каждый человек, который практически всегда не принадлежит себе на сто процентов, имеет некую степень постороннего влияния. В данном случае, он воспитывает своего перманентного зверька, и зверек этот может выглядеть по-разному. Каждый скажет, что он - волк, хищник, но чего вы, ребята? Куры, например, очень даже хищны, когда встает вопрос заклёва ослабшего собрата.
  Ютуб, блогеры, хотя бы Дудь. Почему Тони не нашел Дудь? Вот бы я него посмотрел, на Дудя. Впрочем, тут должен были бы быть хотя бы Прокопенко с Анной Чапман, но, мне кажется, они бы тут не затерялись бы.
  Прорывные компоненты.
  Человек с грибами маниакальности, что выросли на стенках его души, уже готов идти в бой. Он, конечно же, сам себе Наполеон, ему не сидится на месте, у него есть все, он наворовал - но непонятная песнь славы продолжает вибрировать в его ушах.
  - Мы пойдем на Восток! - говорит он.
  Но другая его версия считает, что он пойдет на Запад, а прочая - устраивает культурную революцию, и люди мрут как мухи во имя его идеи. Спустя годы потомки этиъх людей-мух находят немало прелести в этой идеологии, они ищут и находят смысл, и это ужасно.
  Адам Воробьев, носитель суетности личной, человек в себе, пожелал присутствовать на эксперименте в качестве человека просто так. Но вот глаза Александры горели, и, наверное, она должна была броситься за меня в бой, но ситуация не позволяла ей лишнего.
  Шеин был доком из фильма "Назад в будущее", и первую часть к тому времени уже могли видеть редкие владельцы видиков, что, скорее всего, к нему не относилось.
  Как же так все получалось? Время - как какой-нибудь состав невесть чего, ты стараешься и бьешься над какой-нибудь идеей, ты - человек номер один в своей системе координат, но на фоне всей этой физики тебя даже нельзя сравнить с микробом. Честолюбивый человек, узнав хотя бы край этого принципа, вполне мог бы пустить себе пулю в лоб - но все это невозможно. Невозможно всё.
  - Сознание текущего момента сужено, - принялся пояснять Шеин, - большая часть есть настройки и сервисные функции ума. Когда человек рождается, мы как будто получаем чистый лист. Нарисуем себе некий контур и представим себе, что форма этого контура носит некий математический смысл. Тип фигуры и есть тип личности - но имеет ли первичную фигуру человек в самом начале. Должен вам сказать, товарищи, что, хотя контур и первичен и представляет из себя модель "чистый лист", все далеко не так, и некий контур есть до.
  - Генетика, - заметил Адам Воробьев, играя своей сигаретой.
  - Генетика. А что кроме генетики?
  - Родина, - словно бы с иронией сказал он.
  - Родина - Родиной, но имеет место более тонкий контур, который, что удивительно, при правильно организованном сеансе, поддается некоему прочтению, и человек, как ни странно, рассказывает о том, что он уже где-то жил. Мы, ученые, конечно, не можем в это поверить, однако, любой терапевт в нашей области скажет, что в человеке хранится, порой, не приведи господь что, и человек сам об этом не знает, потому что мы действительно не понимает, как все это организовано. Хотя, получается, вы должны все это знать лучше меня, но, раз я уже здесь, нам ничего не остается, как работать вместе.
  Я усмехнулся, и все увидели мою усмешку, но что оставалось делать?
  - Бессознательное мы как рассматривали, так и рассматриваем по определенной схеме, - сказал Воробьев, - но не думаю, чтобы мы топтались на месте. Но теперь - вам карты в руки, Валерий. Может быть, в ближайшем будущем мы все будем пользоваться именно вашими наработками.
  Далее, все было крайне просто, крайне привычно, и я был полон тематического параллелизма относительно присутствия здесь целой когорты специалистов. Александра носила на своем лице выражение "я не здесь".
  Начинали мы с простых вопросов:
  - Скажите, Дмитрий Иванович, что вы помните?
  - Все, что было здесь, помню хорошо
  - Что, например, давали сегодня на обед?
  - Борщ, котлета.
  - Наверное, вам не скучно в компании с замечательным человеком, коммунистом?
  - Совсем не скучно. Коля - хороший собеседник.
  - А помните, что на обед давали, например, вчера?
  - Гм. Я не очень хорошо забываю. Да, суп какой-то.
  - А на второе?
  - Макароны. Но они и так постоянно.
  - Хорошо. Однако, все зависит от загруженности - очень часто, если у человека чрезвычайно много работы, то он такие простые вещи забывает, и кажется, что они вообще потеряны навсегда. Но, как выясняется, потерянных вещей нет вообще, и раскопать их - лишь дело техники. Память устроена так, что практически каждый момент запечатлен где-то в недрах, в скрытом виде. Наша задача лишь достать его.
  - Доставайте, - сказал я.
  - Вы не выглядите человеком, который ничего не помнит.
  - Ну я вроде бы что-то помню.
  - Кстати, при встрече с сыном и внуками, насколько я знаю, вы выглядели вполне в форме, и так никто и не понял, узнали вы их или нет. Правда, скажите?
  - Вроде да, вроде нет, - ответил я.
  - Это хорошо. Значит, вы сами не уверены?
  - Нет, не уверен. Тогда начнем. Мы будем использовать мигающий свет и систему контролирующих вопросов, чтобы достичь состояние погружения.
  Честно говоря, я не знаю, погрузился ли я куда-нибудь или нет, но мне хотелось поскорее от всего этого отделаться. Сам себе я напоминал какое-то животное, которое все дергали за хвост, и животное это вроде бы пыталась все это терпеть - однако, никакой радости это не приносило.
  Я разделился на две части. Одна - отвечала на вопросы, а вторая обдумывала следующее движение хвостом.
  - Помните пьесу "Не ГЛАВКом единым"?
  - Да. Нет, не помню. Ну, я не могу ее помнить, я ее не писал, хотя и писал. Не писал и писал, но вообще не писал, хотя можете считать, что я ее писал, но я ее могу пересказать. Я ее недавно перечитал, главный герой пьесы - простой электромонтер, который доказывает начальству приоритет народных принципов над номенклатурой. Пьеса так себе, но я бы не за что не стал бы ее ставить, если только не добавить туда немного треша. Ну, например, Михаил взял мачете и пошел в ГЛАВК и там всех порезал. Кругом летели головы, части тел - зрителю бы это наверняка понравились бы. В конце концов, какой еще ГЛАВК? Нужны острые идеи, но и они уже все давно расхватаны. Но если рассматривать это как одноразовый поп, то мы вполне можем собрать своего зрителя. Допустим, герой идет по улице, и уже вечер, и, неожиданно ожившая статуя Ленина вспрыгивает с постамента и начинает преследование. А здесь, на помощь нам приходит правильно выстроенная система диалогов. Возможно, надо немного вернуться назад - это называется обратная связь. Герой должен показать свой страх перед статуями. Возможно, это будет работать через сон. Для нашего жанра это бы выглядело в форме монолога, а потому, оживший Ильич выглядит как нечто, что просто обязано было произойти.
  Представляю, как они там подпрыгнули, из-за статуи Ленина - а ведь все это еще и писалось на пленку.
  - Скажите, как вы относитесь к Ленину?
  - К Ленину я никак не отношусь. Да, кстати, был еще Сергей Ленин. Есть известная картина - Володя Ульянов несет в мешке кошку и котят топить на пруд. Так вот, это не Володя. Это - Сергей Ленин.
  - Насколько я помню, никакого Сергея Ленина не было.
  - Как же. Как раз - был. Он умер на Кубе в 60-х годах. Он любил играть в шашки с Фиделем Кастро.
  - Вспомните, с кем вы говорили об этом?
  Тут бы узнать, кто виноват - наверняка, переглянувшись, они решили, что герой-космонавт Крученых Николай рассказал мне эту неприличную байку, а теперь она произвольным образом из меня испарялась - 99% что так они и думали, потому что ничего другого и нельзя было думать.
  Но теперь я пришел в храм, где не мог понять, что есть боги, а что есть люди, и, возможно, здесь имели место прочие категории, что поначалу ввергло меня в замешательство, потому что мне надо было определиться с идентификацией личности. Это было очень большое помещение, и каждый исполинский лик, выполненный в своем материале, нес большой энергетический заряд. Мне подумалось, что, скорее всего, храм этот располагался где-то на корабле, что шел невесть где, среди космических червоточин. Подойдя к изваянию, вплетаясь в его ментальное поле, я мог услышать голос данного бога.
  Прожить миллиард лет, достичь совершенство, выйти на границу всех миров, чтобы увидеть, что ты - житель маленькой сферы, средь тьмы сфер прочих - ты просто смотришь вверх, где существа гигантских размеров живут своей независимой жизнью.
  Остается лишь созерцание. Любовь - это когда ты хочешь кого-то взять с собой. Это всё.
  - Значит, вы помните, что было на фронте?
  - Примерно.
  - Вот ваша повесть в роман-газете. Мой друг, Федотов Павел. Ведь он еще жив, Федотов Павел.
  - Павла не припоминаю.
  - Вы закончили войну в Чехии.
  - Нет, почему в Чехии. Но Чехия нас интересовала. Это я, и это не я.
  - И вы, и не вы. Расскажите подробнее, как это вы, или не вы.
  - Я не знаю, как про это сказать.
  - Но скажите своими словами.
  - Да, да, Федотов Павел был, но он какой-то зажатый. Его точно нет, я его не вижу. В Чехии - хорошее пиво, у меня был друг с номером - первая часть начиналась на миллион, он был первый миллионик, потому что миллиона у нас нет устойчивого. Первая часть - миллион, вторая - семь контейнеров по десять, но в основном, это никому не надо, из области никому вообще и никогда, потому что это если ты научился хотеть. А если ты хотеть не умеешь, то в сводное время ты можешь просто лечь в спячку и там лежать. В спячке мне тоже надо, но, когда идет призыв, ты встаешь идешь, но это все Вторые. Если Первый не переходит во Вторые, а большинство, 95% не переходит, его просто берут, кладут в укладку, в укладке он плавится на массу, а из массу производят смотря кого. Если сказать просто, то много Ноль Четырнадцать, тире - а после тире я сказать не могу, такого слова нет в русском языке. В спячку обычно можно лечь, если ты уже Второй. Но свобода действия может быть, если ты хотя бы Третий, из Второго в Третьего переделывают так - открывают Жерло и там тебя перегревают так, что потом ты - Третий. При перегреве идут флюиды и наборы в пачках, каждая клетка проходит через пачку.
  - Хорошо. Пачка.
  - Пачка. Да. Таким образом, мало того, что мы были Четвертые, но когда ты Четвертый, ты можешь даже поиграть в пол, потому что пола нет - я бы сказал, пол равен нулю, но и Четвертому принять облике человека - это нужен модификатор, а просто так кто его даст? Или надо его украсть на складе, или чтобы дали задание, или это если у тебя статус ближе к пятом. В Чехию мы выбрались из Улья, год 62-й был, кажется. О Яне, кстати, сохранились записки - ему так все нравилось, что он, прикидываясь человеком, вступил в партию, а к событиям 68-м года он отношения не имеет, не надо думать. Яну все понравилось, особенно, партийное питание, но он периодически посещал священников и показывал им дырку в бесконечность.
  - Гм, - Шеину-то сказать было нечего, но надо было как-то отреагировать.
  - Он бредит в ходе вашего сеанса, - взволнованно сказал Воробьев, - вам не кажется? Такого с ним не было?
  - Так...
  - Так должно быть?
  - Не знаю. Дмитрий Иванович, продолжайте, пожалуйста.
  Я продолжал:
  - Дыру может не показать не то, чтобы Пятый, но и Шестой, а причина тому проста - дыра, это транспортный канал, который делается лишь в том случае, если у тебя есть эта функция. Из Третьего можно попасть в Двигатели - но в Улье ты можешь ходить на своих двоих, а перед вылетом ты проводишь экпресс-реформирование, тебя заливаю в контур. Дыра нужна, чтобы проскочить большое расстояние. Хотя все расстояния Улей проходит самостоятельно, если перестараться, то ты можешь оказаться не в той звездной системе или где-нибудь вовне - но вообще с помощью дыры летают на близкие дистанции,
  Тут до Шеина, а парень это был чуткий, стало доходить:
  - Дмитрий, вы сказали о других звездных системах.
  - Да. А что?
  - То есть, как это, оказаться в другой звездной системе?
  - Напрямую лететь далеко, ты не долетишь. А если сделать дыру, то вот как раз что Ян и показывал, вот здесь в груди появляется пятно, а потом видна как бы дыра в никуда - это просто порт. Сам в себя ты ныряешь, сам себя тянешь в порт, и вот ты внутри тоннеля, это все равно, что ты сам в себя влез и себя протаскиваешь через тьму, а потом ты там, куда ты хочешь попасть. Если ты модифицирован в двигатель, то вместе с тобой в дыру попадает весь аппарат, а ребята, которые сидят внутри, на какое-то время попадают в аут, а мне тогда хорошо. Это больше, чем наркотик, если хлебнуть темноты из дыры, а на человека это действует еще сильнее. Вот и все, что мы делали в Чехии.
  - Когда вы покинули Чехию? - спросил Шеин.
  - А я не могу точно вспомнить, это не совсем то. Я же не виноват, что так вышло.
  - А как именно вышло?
  - Одна команда поймала как-то, ну, экземпляр. Смотрят, хороший цветовой код, переглянулись, потянули его. Обычно экземпляр тут же перерабатывают - био часть - на биомассу, энерго часть - на энергомассу, но иногда надо покрутить его, поэтому, он еще какое-то время живет как человек. А на груди у парня был какой-то брелок, и сколько на него ни смотрели, так и не могли вдуматься. Хочешь подумать, а как будто кто-то мешает тебе сказать. Парня того переварили, и штуку переварили вместе с ним, и так все стало продолжаться. Навряд ли кто-то даже понял, о чем речь,
  - Я тоже не совсем понимаю, - произнес Шеин, - сконцентрируйтесь на Екатерине.
  - Сконцентрировался.
  - Какой вы ее видите?
  - Совсем никакой. Почти никакой. Нет, ее вообще нет.
  - Хорошо. Давайте все же вы поясните, о чем речь. Вы говорите о космосе. Кто летает в космосе?
  - Это раса искусственных существ.
  - Хорошо. Откуда они?
  - Улей. Это гигантский корабль. У них нет планеты.
  Тут я сообразил, что и сам не понимаю, что рассказываю - но надо было как-то остановиться и взять себя в руки и снова валять дурака и ничего не рассказывать. Да, впрочем, я словно бы видел мысли Шеина со стороны - его уже ничего не шокировало, он уже догадался.
  - Значит, вы собирались написать фантастический роман, - сказал он.
  - О, да. Но схема слишком сложная.
  - Да, я вижу. Значит, Улей - это космический объект больших размеров.
  - Уэллс предвосхитил многие изобретения в своих романах, - подал голос Воробьев, - да и даже Жюль Верн.
  - Им тоже была нужна вещь, - догадался я вслух, - но первым ее нашел, возможно, Мендес, а потом они нашли его. Одним из доноров был совсем не человек, но потом все вернулось к людям.
  - Что это за вещь?
  - Чужая душа. Душа - это сложное электронное устройство, которое можно модернизировать в широких пределах, получая необыкновенные экземпляры. Генетика не идет на первом месте, хотя, это также важно. Но почему вы решили, что это - роман. Но именно модернизация души как операционной системы, которую можно снимать, ставить, перенастраивать, и интересует существ. Именно поэтому мы и отправились в Чехию.
  - Какова же была цель вашего визита в Чехию?
  - Это была личная инициатива. Но также, мы осматриваем экземпляры.
  - Это люди?
  - Да. Простые люди. Эта работа ведется уже давно. Например, супруги Хилл - зачем они были нужны? Наличие красного поля в энерголиниях. Из такого экземпляра можно сделать прекрасный хаб, а тут еще - и чета. Хотя это и не обязательно, чтобы клиенты были супругами. Хотя, мы всегда ищем исключительный экземпляр, чтобы изготовить оконечный передающий контур. Мозг человека в этом случае напоминает оконечный контур радиостанции с фильтром. Человек может заметить, что с ним что-то не так - могут быть странные сны, а также усиления со здоровьем.
  - Хорошо. Значит, людей используют?
  - Совершенно верно.
  - Что значит - сделать прекрасный хаб.
  - Канал.
  - Радио канал?
  - Что-то вроде этого.
  - Кто же в этой истории главный?
  - А никто, - проговорил я, понимая, что пора начинать валять дурака. Да, если б я был шпионом, то выходило бы, что я колюсь. Но в какую сторону плыть. Я решил разделиться - пусть одно "я" отвечает, а другое прогуляется по Храму.
  Храм в Улье относился к складу - помещению-городу, наполненному вещами - а уж сколько их тут было, и как их было понять? Существа родились в Улье спустя века после того, как его покинули люди, и все сведения о людях нужно было черпать из баз данных. Но, если боги были людьми, почему в храме я видел лица самых непонятных и даже пугающих конфигураций? Ответа не было. Я прислушался:
  - Пьеса бы касалась хоккеистов, - говорил дежурный я, - например, трудности становления характера одного парня. Один такой нормальный, советский парень...
  И что же? Оно. Непонятно-Кто, Непонятно-Где, мне удалось установить связь.
  - Что это за храм? - спросил я.
  - Какой храм? - спросило оно.
  - В Улье есть храм.
  - А, я там не был. Это же другая специфика. Я и не интересуюсь тем, что не должно меня интересовать. Только работа.
  - Ты мне можешь сказать, кто ты?
  - Ты смотришь на свою руку и спрашиваешь - что это? Это же очевидно. Вот смотри.
  - Пульт, - догадался я, - ты - дежурный по людям.
  - А что тут такого?
  - И правильно. Тогда ты мне скажешь, что со мной происходит?
  - А если б кто-то знал! Этой штуке до сих пор никто не дал ума. В прошлые разы мы брали носителей на изучение, но потом стали выбираться Теневые и нападать, это опасно. Если они пойдут в атаку, мало не покажется. У человека все это переходит в половую область, но в идеале все намного хуже. Теневые могут уничтожить целый корабль.
  - Ага, значит, ты ничем не можешь помочь.
  - Но мне все равно приятно тебя видеть.
  И шел я. И плыл. И летел. И звучали отрывки из неизвестной мне хоккейной пьесы. Я врал? А я и не знаю.
  
  Мне кажется, после сеанса я чувствовал себя великолепно, а Александра была в слезах - это было ее поражение, она повелась на удочку, ее соблазнил человек, в голове которого такая каша. Для того, чтобы понять все, что я сказал, нужно было, говоря современным языком, рубить фишку, но насколько ее рубил сам Шеин? В США я бы тотчас стал звездой, особенно - в 87-м году, за мной бы бегали с телекамерами, приглашали бы на передачи. В 88-м году я бы выпустил книгу и принялся ездить с лекциями по штатам, и возврат в первичное состояние меня навряд ли бы интересовало.
  - Хорошо, - сказал Шеин.
  За этим "хорошо" последовал ужин, и - некий, непонятный мне, побег Александры - я видел, как они вместе уехали, и это был лучший шанс для Адама Воробьева начать все сначала
  - Ну и как? - спросил меня Крученых Коля вечером.
  - Прекрасно.
  - Память вернулась?
  - А она никуда и не девалась.
  - Ну я так и думал. Слушай, давай не пить.
  - Давай.
  - Хотя, мне тут кое-что передали, как быть? Нужен повод.
  - Хороший повод.
  Тони, Тони. Я приготовился рассказать космонавту Коле долгую историю существ, которых люди называют гуманоидами, и в этот момент все исчезло.
  
  Я шел по прекрасной земле, и я знал всю эту прелесть и даже словно бы специальность, словно бы внешний мир может быть устроен так, будто он есть проект. Одно дело - здание, улица или же город в целом, но другое - когда в лесу нет дороги, но ты понимаешь все великолепие этого бездорожье.
  - Я увижу, - сказал я себе.
  Когда я увидел озеро, то счастье меня переполняло. Эти перетекающие друг в друга, располагаясь между гор, природные сосуды словно бы содержали жидкую душу, и я понял, что нашел практически все,
  Мне оставалось найти дорогу, и вот, была дорога, столь старая и забытая, что само вещество забытья лежало на ней пылью. Повернув, я отыскал улицу, и здесь, в пустоте, они должны были явить мне образцы Ничего.
  - Здесь никогда и никого не будет, - понял я.
  И правда, в домах никого не было, но в третьем доме я нашел маленьких людей, и мы начали веселиться. Имея одну память на всех, мы смеялись и складывали четырёхугольники разных цветов. Это было абсолютное счастье.
  - Мне больше ничего не надо, - сказал я.
  Мы складывали фигуры до бесконечности, вконец отказавшись от языка. Впрочем, это складывание фигур и было языком, ни чем иным - но разве мог я понять, что мне давно чуждо все человеческое.
  Если бы меня попросили сделать перевод, то я бы ни за что его не сделал. Существует старшинство машин, и вывод прост: верхнее сложнее. Софт верхней машины не подходит под нижнюю. Если люди стояли рядом ниже, то ни к чему было подгонять концепции под их модельный ряд, и весь смысл начисто терялся.
  Как мы разговариваем с котами? Кис-кис. Мурзик, брысь. Меж тем, в отношениях между собой коты имеют вполне приличный набор коммуникативных фигур, но ни в одну из них мы не впихнем наши ментальные концепции.
  Хотя бы музыка, будоражащий ритм.
  Когда стены комнат были полностью оклеены фигурами, и стали клеить новыми, и так продолжалось бесконечно, и из фигур рождался ровный фон - нам надо было редуцировать процесс до нескольких основных фигур, чтобы получить первичный цветовой набор, и здесь с ним можно было делать все, что угодно.
  Мы поместили главные фигуры в центр и стали получать свечение. Я смеялся от радости, и, находясь в едином поле, делился своим смехом со всеми остальными, и вот, мы начали создавать резонанс.
  Все еще не отойдя от резонанса, я оказался в Квартире, и понял, что это была та же самая Квартира.
  Но были и другие Квартиры. Как мало слов, чтобы выразить слов!
  Она ушла, - понял я.
  Она не вернется.
  Я поехал на общественном транспорте на квартиру, чтобы, закрывшись ото всех, законсервироваться в пустоте бесполезных и горьких мыслей. Я вышел возле здания монумента, исписанного именами героев в золоте, а сам монументом был округлой стеной высотой чуть ли не в километр, и кругом возле этого монумента собирались продавцы гигантских собак.
  - Пусть, пусть, сказал я.
  
  - Все это должно было закончиться вскоре, - говорил я себе, - но нет в природе совершенства. Я уже не я даже внешне, но что от тебя просить, Тони? Может быть, просто начать наслаждаться происходящим? Если поменять отношение ко всему, то, возможно, столь переменчивое бытие откроет совершенно новые грани красоты и страсти? Тони - не для тех, кто планирует всю жизнь наперед, и он бы хорошо подошел наркоманам, неспособных ни к чему. Где искать виноватых?
  Больницы больше не было, хотя она была еще вчера, но я даже ее не вспоминал. Я ни на грамм не жалел об Александре. Единственно, я подумал, что Коля Крученых вполне был достоин знать правду, но ведь и все. Все. Да есть ли где-то некая константа, которая определяет, что есть основная линия реальности? А если их и правда множество?
  Самое главное, мне надо было плюнуть абсолютно на все, потому что я не был собой. Из зеркала на меня смотрел молодой человек лет тридцати с короткой прической.
  - Тони я или не Тони? - спросил я себя.
  Я порылся в документах и понял, что меня зовут Робертом, и я - пилот, и уже сейчас мне предстоит что-то очень важное.
  Тони? Да, талисман был на месте, и сам танцор был в порядке - я видел, что где-то там он проснулся, отзевался и уже был готов просеивать текущее бытие. Мы были вместе, нам, возможно, предстояло поменяться местами, и мне ничего не оставалось, как отправиться на инструктаж. То, что теперь я спокойно говорил по-английски, меня не удивляло, но оставалась мысль - что, если вся начальная мысль была лишь началом, и ничего и никогда не вернется. Я понимал, что пора смириться.
  Вспоминая предыдущие инструктажи, я разворачивал память как ленту. Вместе с тем, захотелось взять тетрадь и ручку и приняться описывать все происходящее в форме, например, документального повествования. Пьеса не канала, и черт с ней.
  
  В пьесе должен был быть дьявол, но, может быть, я повторялся. Мне надо было наслаждаться или сокрушаться, и потому, я не делал ни того, ни другого. Мысль не собиралась, напоминая рой разрозненных молекул. Мысль как вселенная не функционировала. Я все же нашел листочек - я был уверен, что пьеса вскоре будет поставлена, и, возможно, в нашем театре.
  Я нашел тетрадь, пролистал все записи, которые были на английском - я даже не стал их читать, я вообще ничего не хотел знать. Мне была нужна поза, но поза уже была, я был готов все игнорировать, я был готов над кем-нибудь посмеяться или даже кого-нибудь съесть. Обыкновенный человек имеет нормальный шанс, и это - обязательный шанс, он умирает, его больше нет, а если же случается следующее бытие, то это все равно не он - и нет такой силы, которая бы восстанавливала всю череду. Тони использует череду на свое усмотрение, и ты можешь просмотреть весь механизм в ускоренном режиме, и, при этом, ты находишься в одном и том же состоянии.
  Мне надо было поработать со своим мозгом - было очевидно, что я в ступоре. Итак, набросок пьесы номер 1.
  
  Зимбабвийские разведчики
  
  
  Октокожа: послушай, друг. Послушай. Мне снился сон.
  
  Джона: ты не громко разговариваешь?
  
  Октокожа: Разве? Нас кто-то слышит?
  
  Джона: Помни, помни что случилось Очокомой?
  
  Октокожа: Очокома всегда был мечтатель.
  
  Джона: но кто не мечтатель?
  
  Октокожа: я - не мечтатель.
  
  Джона: Дорога в Ботсвану навсегда закрыта. Мы будем идти обходными путями. Нам нужен акваланг.
  
  Октокожа: подводный или подземный акваланг?
  
  Джона: обходной маршрут может идти вокруг земли. Выйдя в Мозамбикский пролив, мы будем идти по дну, обходя сушу. Мы прибудем в Ботсвану.
  
  
  Что надо было понять в сюжете? Сюжета нет, разведчики ищут свой путь, но никто не знает, зачем им надо в Ботствану. Пьеса посвящена нелегкому пути.
  Они приходят. Они встречают Олуфанмилолу.
  
  Олуфанмилола: я должна выбрать одного из вас. Может, мне устроить соревнование?
  
  Джона: я не хочу соревноваться. Я устал.
  
  Октокожа: я тоже не хочу соревноваться.
  
  Олуфанмилола: определитесь. Я должна выбирать!
  
  Джона: но я люблю тебя!
  
  Октокожа: я тоже люблю тебя.
  
  Олуфанмилола: давайте пойдем на компромисс. Я выберу вас обоих.
  
  Джона: какая ты разумная!
  
  Я подумал, что в пьесе должны присутствовать песни. Мьюзикл? Нам слабовато, и непонятно, кто такое мы - но, если я вернусь, я замахнусь именно на мьюзикл, и пусть поёт Чехова. Нет, петь должны, Чехова будет исполнять главную роль - лишь бы она оставалась в своей ипостаси.
  Я отложил перьевую ручку и выглянул в окно. Аэродром находился в стороне, гул шел отсюда, и, мал-по-малу, ко мне приходило новое итоговое сознание, и я не собирался в него внедряться. Я даже не собирался знать Тони.
  
  Гамиюка: кто знает, что такое жизнь? Посмотри на меня, Октокожа, на кого ты похож? Признак успешного человека - это большой живот (гладит свой живот). Ах, глянь на мой живот, видишь, как наел я его, так и дальше все наедаю. Большой живот говорит о том, что в тебе живет харизма начальника.
  
  Октокожа: но ты - всего лишь начальник охраны на велосипедном рынке!
  
  Гамиюка: зато я - начальник!
  
  Октокожа: а вот, посмотри, идет Хлевжиб. Посмотри, какой у него живот! Начальником чего он является?
  
  Гамиюка: Хлевжиб - специалист по голубям, а голуби у нас в цене. Больше никто в Габороне не умеет делать уколы голубям! Всегда знай, что выбирать - в Махалапье у него не было никаких дел, а что делать, когда нет дел?
  Этот короткий отрезок так понравился мне, что я засмеялся. Мне подумалось, что многочисленные попытки вылезти из кожи должны были принести какой-то результат. Наверняка, развлечься на острове Тиниан было не чем, тут не было хороших баров и дешевых шлюх, но, понимая, что новое знание слишком легко входит в меня, я едва не ударил себя по рукам.
  Я снова подошел к зеркалу и удостоверился, что я - это не я.
  
  Ди писала мне письмо. Я ее пожалел, потому что ее не знал. Письмо было в кармане, и я его перечитал, полагая, что данная версия английского вполне может отличаться от традиционного. Зовут меня Роберт Льюис.
  
  "...Роберт, я видела во сне, что странно, у тебя на груди висит странный кулон. Когда я подошла к тебе, ты странно улыбался. Может, я пишу что-то дурацкое, но почему-то именно об этом я хочу написать. Ты тоже улыбнулся, но, когда я взяла этот кулон, ты сказал, что лучше его не трогать. Но это всего лишь сон. Просто это никак не выходило у меня из головы, поэтому я и написала. Ты же знаешь, я такая впечатлительная. Хотя ты говоришь, что, раз война скоро закончится, то значит, все так и будет. Что еще хочу написать...."
  
  - Я тебя не знаю, Ди, - сказал я вслух, - в голове не рождается ни одной ассоциации. Если запустить ситуацию до такой ситуации, что мы встретимся, то, конечно, я тебя как-то узнаю. Нужна алчность! Тони! Только алчность спасет меня! Я должен хотеть странного. Все или ничего!
  
  Я вновь взял ручку и принялся писать наброски:
  
  Омеланжу Гей: вот и я!
  
  Куртуа Бухали: где ты был, Гей?
  
  Омеланжу Гей: я собирал щавель. Эх, нынче щавель удался.
  
  Я, было, засмеялся, но тут понял, что наш самолет называется вовсе не "Энола Гей", но как-то сходно, а значит, суть остается все той же.
  
  Куртуа Бухали: я слышал, женщины сравнивают лист щавеля с мужским достоинством.
  
  Омеланжу Гей: Носорог истощился. Люди мельчают также. В их ассоциативный ряд входят какие-то листы. Зачем женщине листы, если есть рог?
  
  Куртуа Бухали: во всем виновата реклама.
  
  Омеланжу Гей: наш мир - мир животных, его даже нельзя назвать миром мужчин, потому что все мы произошли от зверей. Но вот, вместе с рекламой, к нам пришло что-то чужеродное. Хорошо еще, что у нас дома нет компьютера.
  
  Куртуа Бухали: но у тебя есть телефон!
  
  Омеланжу Гей: да что там телефон?
  
  На этой фразе я закончил писать, потому что вошел Харпер, и я хотел узнать - точно ли он Харпер или нет? Мне почему-то представилось, что я, поддавшись глупости, начинаю спрашивать - не видел Александру, а ведь верно - должен был видеть, но расстояние увеличилось. Один час обозначал миллион километров. Два часа - и было ясно, что ее никогда не существовало и не будет существовать. Но как же сейчас год?
  - 45-й год, - сказал я важно.
  Харпер пожал плечами.
  Правда. Дмитрий Иванович Черных был на фронте, но увы, нет никакого смысла встречаться с ним - этот человек не имеет ко мне никого отношения. Но в нынешних реалиях встречаться вообще хоть с кем-то проблематично. Александра должна была быть 37-го года рождения. Выключи голову или не живы.
  Мы говорили с Харпером, и некий внутренний голос внутри меня отвечал меня, и это были детали полёта, и я был не прав на счет названия самолета - нет, это была наша замечательная Энола, и я должен был вести ее в качестве пилота, хотя, ребят тут наших хватало. Одиннадцать человек, начиная от командира, заканчивая стрелками, плюс сюда - специалист по бомбе.
  Кто такой был Харпер? Я подумал, что он - демон, и такого человека нет в природе, и он пришел, чтобы осмотреть меня. Волновал ли его Тони непосредственно, или я вместе Тони - мне от этого не должно было быть хуже или лучше, но и это было догадками.
  Мы говорили о контроле автопилота, и я сказал:
  - Удивительно, сколько надо стараний, чтобы исполнить автопилот на лампах. Я даже думал, там стоят релейные выпрямители, что, хотя само по себе это уже концепт.
  - Ну и что? - спросил он.
  - Да так. Лампы теряют эмиссию.
  - Ну ты чего? Никто ничего не теряет? Где ты это взял? Ты знаешь сколько часов работает одна лампа?
  - Не-а.
  - Ну и не думай. Думать не нужно. Вообще не понимаю, зачем я у тебя что-то спрашиваю?
  Я почесал затылок. Правда, зачем он спрашивал.
  - Я все знаю, - сказал я.
  - Я потому и спрашиваю. Сомнения надо развевать.
  - Развевай.
  Харпер отошел в сторону, чтобы прикурить - якобы что-то мешало ему прикурить до этого. Мне стоило бы расширить свои знания об обстановке, однако, теперь я не был собой. Может быть, мои способности шире, чем я думаю? Может быть, в моей голове есть устройство коммуникации? Алло, с кем мне поговорить? Режим насыщения рано или поздно сотрет ощущение реальности.
  - Чего ты молчишь? - спросил я.
  - Курю, - ответил Харпер.
  Надо было к нему прицепиться. Харпер мог не существовать, но методы работы с сознанием людям до сих по неизвестны, а про меня можно было вообще молчать. Может быть, надо было задать ему пару каверзных вопросов - но ведь я знал о себе, о себе другом, не так уж много, что мне было делать?
  - Аналоговое наведение, - сказал я.
  - Ну, - было непонятно его состояние.
  - Да нет, не ну.
  - Я тебя не понимаю.
  - Меня интересует система.
  - Роберт, это же твоя работа. Что ты от меня хочешь?
  - Мне интересно.
  - А я что? Я сам не знаю. Тебя управление интересует?
  - Схемотехника.
  - О, это сильный выбор. Ты решил учиться после войны? Я думал, ты остаешься в ВВС.
  - Хочу учиться. Даже кое-что читал.
  - И ты это скрывал.
  - Когда читаешь, что рассказывать?
  - Хотел тебе хороший роман дать.
  - Давай.
  Мне кажется, ночью кто-то мучал - наверняка, и простые люди сталкивались с ощущением, что их душат, но это было удушение другого порядка. Я думаю, что проснулся какой-то скользкий. Как его еще было назвать? Зверь ли червь, и наоборот, червь ли зверь? Возможно, в могиле Тони давно завелись все эти черви, и вот, теперь я открывал что-то новое. Откуда мне было знать, что он существует. Вполне возможно, не знала этого и Кондрашова - черви при ней спали, и все, что она видела, было лишь цветочками.
  Я переворачивался, я начинал внутренне стонал, и мыслеформы червей полонили мой мозг, и все тело сводило судорогами. Мне подумалось, что не все части реальности сошлись по швам, потому что я должен был ночевать в казарме, а, значит, Харпера не было. Харпер был подушкой безопасности для реальности, а с самой реальностью мне предстояло столкнуться уже утром. Я боялся, что мои записи и письмо от Ди пропадут.
  Ди - это Чехова, подумал я.
  Но никто бы не доказал ни это, ни обратное, и тайна осталась вне пределов видимости. Листки, впрочем, никуда не делись - однако, идя навстречу реальности, я предположил, что могу отступить.
  - Нет, - сказал мне измученный Тони.
  Я думаю, после попыток червей удушить меня, он чувствовал себя не менее помятым.
  - Неужели ты хочешь эту хренову бомбу? - спросил я. - Зачем она тебе понадобилась? Бомба. Почему ты не придумал ничего другого? В прошлый раз у нас были женщины, а теперь вместо женщины, бомба?
  Я стал представлять: если бы мы все же сбежали с Александрой, то куда бы нам все же было бы бежать?
  Лежа с закрытыми глазами, я пытался вызволить ее из тисков несуществования, и у меня мало, что получалось - мне трудно было договориться с самим собой. Возможно, человек самим собой не управляет, являясь абсолютной куклой. Но тогда для чего ему руки ноги? Не проще ли сделать простую матрицу, попроще по функциям, и никого не мучить. Если же земной шар является тюрьмой, это все объясняет. Много ли боли приносит неосознание? Возможно, осознание хуже, но оно дает надежду.
  Только теперь я вспомнил про Тони. Мне даже показалось, что его больше нет, и я испугался - ведь в этом случае я оставался песчинкой в океане Нигде.
  - А проще всего согласиться со всем, - сказал я, - я скажу, мне все равно. Это ничего не изменит. Если мы возьмем муравья и бросим в море, размеры явления будут слишком несопоставимыми для определений. Ничтожность! Понимая это, ты даже не хочешь покончить с собой - тебе все равно. Но нет поступков. Если бы я что-то сделал!
  Но и правда, я ничего не сделал, но как я мог бороться?
  Я закрыл глаза, и мы были в абстрактном мире. Если бы у меня была задача определить контуры и наметить рисунок, я бы никогда этого не сделал - однако, все увиденное было мне понятным.
  Теперь я более пациент, чем она. Никакие сверх усилия не работают. Даже на самом краю концентрации мысли не вылезли за край. Ну, тебя нет вообще? Я исчез, и ты исчезла вместе со своим миром 87-го года? Или вы все-таки там живете, и в вашем распоряжении - мой двойник, и сейчас вы начнете его дальше изучать - но он уже ничего не знает. А если знает? Ну и что, что человек меньше молекулы, ну и что? Ведь боги некогда победили суть мира, разобрать его на формулы, но вызов Тони не был тем, о чем можно было бы подумать. Это была тщеславие. Это была зависть - он хотел быть лучше всех, и брошенный вызов, возможно, состоялся в рамках противостояния. О, как это жутко - изучить дух, научиться его резать, пилить, генерировать новый, и на этой базе создать некие формы уничтожения - духа. Да, люди до сих пор спорят, существует ли душа, даже не предполагая, что существовала даже целая наука работы с этим веществом - как если бы это была металлургия, или селекция, или еще какая-та хрень.
  Сны тут были ясные, стеклянные, с теплыми ветрами темного августа. Я стоял на дороге, и это была белая дорога, и я ждал телегу Т. Телега Т. Состояла из сегментов, и сам Т. Был существом, которое нельзя было описать, но если бы у меня спросили - были ли у Т. Крылья, то я скажу - были, но Т. Нельзя было определить в ангелы, но кем бы я его еще назвал? Над-язык, полу-язык, недо-язык - вот что нам требовалось, но его никто не изобрел, а значит, креатором должен был я.
  Сегменты Т. Гнались за ним, словно собаки, но телега точно была телегой, и далеко впереди, шел тянущий Т. Лебедь, но ведь именно я отоварил его таким именем - а на деле это была другая часть Т., и потому Т. Было много. Я понял, что мне надо залечь в канаве, чтобы пропустить процессию мимо себя, что я и сделал. Я сразился с сегментом, который я именовал не иначе, как Собака, и, когда я его победил, я был наполнен белым веществом, и это была частью Т., и потому я побежал, и потому я миновал ворота, и так я попал в небесный город. Все было вовремя - город стартовал, и мне оставалось идти, и я шел.
  Близилась сегментация. Все помещения, все внутренние улицы небесного города имели свойство сегментироваться, но имелись также и враги, и важно было начать сегментировать самостоятельно, и тогда, будучи засегментироваными, враги были бы изолированы.
  Это напоминало строительство. Стены возникали то тут, то там, но росли они с определенной скоростью, которую надо было варьировать - у меня была хорошая скорость, и каждый кирпич был снабжен своим узором, знаком, и здесь возникала уникальность - и сторонний наблюдатель спросил бы у меня, какова уникальность? Я не гнался за уникальностью, потому что была нужна структура, и я был доволен структурой, и некоторые стены состояли из плиток с лицами. Я мог делать лица заготовки.
  Хороший набор стен, и мои соперники уже не имели шансов выбраться из лабиринтов, хотя, не лабиринте было дело - они строили свои собственные, но выигрывал математический принцип.
  Я вышел в коридор, где присутствовала логика, доступная для описания, и это была палуба - я мог посмотреть вниз и насладиться нашим полетом. Внизу были земли. Мы шли хорошо.
  Я пришел в большой зал, и мне было совершенно безразлично, что думает Т., внутри его владений я построил свои фигуры, свои коридоры, я был главным в своем мире, хотя небесный город продолжал свой полёт. Я подумал, что, возможно, я стану разрастаться, и Т. Сойдет на нет именно потому, что начнет усыхать из-за моей значимости - хотя он и не будет знать, что я здесь.
  Я нашел телевизор.
  О, это было телевидение. Внизу было MtV, и пусть оно называлось как-то иначе, а люди писали иероглифами, я расслабился. Я мог побыть человеком. К пятому клипу мне было ясно, что я не знаю ни одного исполнителя. Я спросил:
  - О, мой мозг! Ты сам это придумываешь? Но это же музыка, а я не музыкант. Возможно, ты задействуешь тайные механизмы, о которых я никогда даже не подозревал. Но откуда ей взяться.
  Было много хорошей попсы. Были прочие жанры. Я думаю, 80-е годы. Я попытался представить Кондрашову: в каких местах она была, и почему пошла на такую подлость, неужели нельзя было отдать чертову штуку кому-то еще? Слабая женщина. Я бы мог отдать Тони девочке Чеховой, но я так не поступил, а на счет Александры вопрос закрыт - мне неизвестна суть вещей, тип модели реальности. Я надеялся на что-то еще, но оказалось, что пора вылетать. Помните песню:
  
  Ночной полет, поиск пространства,
  Погода прекрасна, высота десять тысяч пятьсот.
  Наши летчики - славные ребята, небо их дом,
  Они не грустят, глядя на мир с высоты.
  
  Злой самолет представляет из себя существо. Наверняка, никто не знает, никто, кроме меня - в мире Тони существовали существа-самолеты, и наша Энола была лишь древней тенью-предшественником.
  
  ВВС - искусство высшей любви,
  Поэзия зрелых исканий.
  Кто они, участники последнего парада,
  Простые ребята, которые раньше всех достигли неба.
  
  Мы вылетали, и я все еще находился в опьянении видений, и я думал, что теперь я важнее, чем Тони, и, может быть мне надо было на него наплевать. Но мог ли он исчезнуть? Я и был Тони, но, вместе с тем, я носил кучу имен.
  - Взлетаем, - сказал я.
  Мы были заняты привычными рабочими переговорами, моя душа была свежа как никогда.
  Мотор за мотором приводится в движение. Хороший дымок. Четыре Right-3350-23.
  Боги работали со временем. Вещество бытия, программирование потока, и, как следствие, глобальная сбои реальности в мире первобытных приматов, которым кажется, что их четырехмоторная машина является верхом совершенства.
  Автопилот. Ламповый конь. Ад в пропеллерах. В пропеллерах было много зла, но почему молчал Тони. Мне потребовались усилия, чтобы дотянуть до него мою руку, и рука была длинным щупальцем.
  - Ну скажи.
  - Слушай внимательно.
  Он говорил на своем языке, и это был сильнейший наркотик - тут, если разобраться, я не имел к этому языку никакого отношения, но ведь теперь это не имело значения - я был он, а он был мной, и если я считал иначе, то это была глупость.
  Может быть, школа.
  Изучаем потоки Хаоса.
  Потоки состоят и частиц.
  Частица - один шар в гигантской струе бессистемности.
  Как меня зовут? Человек устроен так, что ему нужна любовь, как невероятное ощущение себя - а моралисты скажут, что нельзя разбирать любовь по частям, относясь к ней как механизму - но сохранили ли боги хотя бы частицу своего первичного облика, дойдя до сути, где зло уже не является злом, и, конечно, и добро - крайне относительно. Но что дальше? Существует ли хозяин физики?
  Я закрыл глаза. Можем быть, этот путь - лишь повтор дороги страха и боли?
  Мы стояли на борту, я и я. Хорошо, когда ты не один - море становилось слюной, но морского царя не было, и оно было просто слюной, и мне хотелось родиться в обратную сторону - все лучшее было там, и я не имел права возвращаться.
  Море и стекло - родственники. Наша подводная лодка, обладая самым совершенным реактором, шла на малом ходу, и я знал, что война горит, война кипит, и ядерная энергия уже начало пожирать мир.
  Некоторые вещи кажутся проще, не такими страшными - но возьмите листок бумаги и поднесите к нему спичку - как долго он будет жить? Ядерная спичка страшнее, если начался обмен ударами.
  - Тони, - позвал меня капитан, - будем экономить ракеты. Тридцать точек.
  - Я бы подождал, - ответил я, - тридцать точек, и конец еще ближе.
  - Есть выбор?
  - Выбора нет, - ответил я.
  - Будем курить?
  - Да. Будем курить. Я где-то уже так курил. Где-то во вне.
  - Интересно.
  - Это не интересно. Это то, что не победить.
  - Разве мы не победим?
  - Воля способна перебороть все, пока ты еще жив.
  Я не уверен, что тогда курили, но аутентичность не требовалось. Я волновался. Ракета, пущенная из Черного Носа, была штукой злой, хитрой - в начале своего вылета, начиная жить, она являлась адским младенцем - в ходе полета она взрослела. Она хотела есть, и еда наступала вскоре.
  Военные разработчики, придумав данный вид ракеты, поменяли свой статус с человека на демона, потому что разум получил теперь новый, совершенно чуждый всему хорошему, вид. Он мог существовать сам по себе, не обращая внимания на законы мироздания. Но, возможно, вмешательство в суть мирового порядка, в ядро, что создает законы человеческой физики и метафизики, не состоялось безболезненно.
  Я вслушивался в злые мысли летающих рыб, рыб, сделанных человеком. Не просто так огонь ел простор, не просто так исчезала жизнь - зло может думать. Люди начинали с колеса, и никому тогда и в голову не могло прийти, что колесо начнет писать формулы. Но как же много должно пройти, чтобы, став на службу человеку, машины начали производить радость. Но что-то устало в этой ткани. Что-то не знал человек о себе, вмешиваясь в систему мироздания, и теперь было непонятно, кто же был виноват. Может быть, нет виноватых. Мы же можем найти дерево, полностью съеденное паразитами - разве паразиты о чем-то думали. Но где-то может сломаться мысль - человек напрасно думает, что мысль абсолютна.
  - Как меня зовут? - спросил я у офицера,
  - Ты серьезно?
  - Скажи.
  - Я понимаю. Нет, время еще не настало. Еще не конец, Тони.
  - Но я не могу быть Тони, - возразил я, - Тони был лишь одним из носителей, его имя впечаталось в него.
  - Не понимаю.
  - Мы можем не обсуждать это.
  - Не будем никогда. Надо жить.
  - Да, Тони.
  Все локаторы лодки работали как надо, и мы были готовы в любой момент уйти под воду. Я слушал лодку - она хорошо думала. Человек, приручив мысль, оживил машины - но, что было еще хуже, он придумал для машин душу.
  Но кто же воевал?
  Это какая-та середина. Танец Тони давно забыт, теперь я - командир, и планета окутана огнем, и враг будет повержен. Шахты нашей лодки плотно набиты ракетами, и каждая из них видит сон о еде - остается лишь произвести активацию. Теперь уже ничего не изменить.
  - Ракета на локаторе, - говорит кто-то.
  Мы обучены, наши души хуже махровых полотенец, но в этот момент мы понимаем, что стоим на самом краю - промедление в несколько секунд оставит нам лишь шанс помолиться. Но из ячеек вылетают осы и толпой несутся на перехват - все теперь зависит, сумеют ли они выйти на заданную дистанцию, чтобы в случае взрыва ядерная волна не достигла лодки. Времени мало, и мы не успеем погрузиться.
  - Все повторяется, - сказал я, - и там, и здесь. Кто-то делал мир по одному лекалу, но, видимо, мы выступили именно против них.
  Нет, выступил именно Тони. В мире богов он просто танцевал и пел, но что-то сделало его таким, каким он стал. Возможно, это была всего лишь невероятная гордыня. Вселенская гордыня, вечная смерть.
  - Мне не хватает гордыни, - сказал я.
  - Что ты говоришь, Патрик? - спросил у меня голос в наушниках.
  - Гордыни, говорю.
  - Зачем тебе гордыня.
  Б-29 шел над океаном, и, ввиду отсутствия облачности, мы могли видеть величие круглой земли. Мы везли огонь, и мне надо было что-то сделать, чтобы прекратить весь этот карнавал абсурда. Я понимал, что бомба закончится чем-то новым, чего я еще не знал, но разве я не мог влиять на события?
  - Нужно больше. Гордыня должна выливаться в действия.
  - О, об этом надо подумать.
  - Я бы подумал об этом сейчас.
  - Хорошо, говори.
  - Все уже было. Что бы не происходило, все уже прошло - и даже если ты об этом не знаешь, все уже прошло. У бога не вешалке висят вселенные. Их много. Все они напоминают пальто или плащи, и, отчасти, это можно сравнить с одеждой. Одежда для харизмы. Иногда кому-то из живых эта харизма передается, и всякому возгордившемуся кажется, что он и есть Бог. Но что же это за чувство? Люди, которые сделали бомбу, ничего не думали - они просто системны. И не понятно, что лучше - система или злой гений?
  По ту стороны осы вышли, осы шли на большой скорости - каждая из них - машина с типовой злостью. Почему ракету перехватывали именно осы? Осы умели думать, и ракета думала - все зависело от того, на какой дистанции они это делали. Шансов у нее было мало, однако, чувствуя приближение, она должна была обязательно произвести подрыв, и осам следовало действовать осторожно, чтобы не погибнуть всем вместе.
  Почему людям понадобилось убивать друг друга? Почему Боги, сделав людей, решили привести их род к столь печальному итогу? Мне было непонятно, впрочем, кто с кем воевал, но Тони был виноват, и это еще был не конец.
  - Я говорю о том, - сказал я, - что мы никогда не увидим лицо заведующего, но он может одеть свою гордыню в старое серое пальто, и тогда все пойдет по новой, и будет казаться, что все это было - но это и правда было. Мы никогда не узнаем, что же было, что будет - если все пойдет по кругу. Мы наивно думаем, что чувство дежа-вю - всего лишь психологический процесс. Но и те, кто думает, что это - предвидение, ничего не понимают - никакого предвидения тут нет. Просто все это было. Но нам надо чем-то наслаждаться.
  - Патрик, ты там что-то говоришь, ни черта не слышно. Ты взрослеешь, парень.
  - Я взрослею, - сказал я.
  Люди должны говорить с точки зрения эмоциональных рядов, но там, вне нашего предела, наши эмоции не работают. А облака хорошо. Земля приглашает людей к жизни. Фантасты думают, что разум иного рода должен быть гуманным и отеческим, один придумал, все начали повторять, но так ли это? Мы думаем о том, как мы относимся к птицам как-то по-своему, но как воспринимает птица натуралиста?
  - Патрик, ты чего там?
  - Давление в норме.
  - Какое давление?
  - Я про давление в кабине.
  - А-а. Замри и не двигайся.
  - Я так не умею. Лучше ты.
  Не так сложно отключить автопилот. Правые двигатели, левые двигатели, наплевать на дублирование управления. Но если это реальность - легко ли бросить бомбардировщик в штопор? Но если вся жизнь давно является бликами радиосигналов и остаточных байтов в голове, дальнейший курс зависит лишь от моей воли. Можно подумать, я знаю, как управлять - но ведь мы летим.
  Видя все это, Тони засмеялся, и мы смеялись вместе. Второй пилот, попытавшись выровнять ситуацию, получил удар в зубы - а дальше свою работу делали перегрузки, и нас уже было не спасти.
  - Класс! - сказал Тони.
  - Тебе нравится.
  - Давай. Давай. Жги!
  - Ты никогда не умрешь.
  Когда-то наступила тьма, но это - всего лишь субстанция, а не вечная ночь и покой. Но ты возложил все на других. Теперь мы падали, мы разваливались на куски, вместе со своей бомбой.
  - Я разобрался с тобой, - усмехнулся я, - так-то.
  Мне кажется, его стало меньше, и я стал забывать его лицо - однако, я никогда не знал его лица. Оно было стерто веками, при которых был еще и множитель - слишком много было веков. Когда мы разбились, я обнаружил себя сидящим на полевой дороге, и я увидел их, идущих по дороге, рука к руке. Анна и Тони. Они были молоды, им было не больше двадцати с копейками лет. Тони рассказывал Анне, как в детстве он нашел в лесу странный предмет.
  - Привет, - сказал я.
  Выглядел я не очень, но моя летная форма их заинтересовала, и мы пошли вместе.
  - Тони говорит правду, - сказал я.
  - Как вас зовут? - спросила Анна.
  - Я - Георгий. А может быть, я - Патрик. Но я не буду больше Патриком. Я даже не буду вас спрашивать, какой сейчас год. Все может идти задом наперед.
  - Откуда вы знаете, как нас зовут? - удивилась Анна.
  - Кто-то потом тоже будет знать, как кого зовут, и даже как меня зовут, пока все это не закончится. Скажи, Тони, ты летал?
  - Летал, - ответил он.
  - И я летал. Я только что летал. Как ты думаешь, мы живы?
  - Я только что говорил ей об этом, - сказал он, - я говорю - а что, если мы не живем? Не зря у нас появляется чувство того, что мы уже жили. Это бывает часто - вокруг тебя происходят события, но тебе кажется, что все они уже были. Я подумал, что все это уже было, только и всего. Но почему все это уже было? Потому что было, и все. Но ты все знаешь?
  - Я - это почти ты, - ответил я, - я вспомнил Анну.
  - М? - спросила Анна.
  - Я вспомнил, мы шли с тобой, держась за руки, но сейчас мы разойдемся. Вы любите друг друга, и пусть все будет так, как никогда не было. Пусть из любви выйдет любовь, и все будет так, как вы хотите. Я найду какую-нибудь другую дорогу. Отдай мне его.
  Тони остановился, смотря мне в глаза.
  - Отдай его, Тони. У вас ничего не будет. Ты слишком упорный. Ад не победить.
  - Почему ад?
  - Ты все еще веришь в чудеса. Видишь, он есть и у меня.
  Я расстегнул летную куртку, влез за пазуху и показ ему кулон.
  - Не смотри, что их два - их не может быть два, но я думаю - может быть, это не иллюзия? Ведь бомбу мы не взорвали, а я, упав с большой высоты, совсем не пострадал. Это та же штука. Он говорил тебе, как его зовут?
  - Он сказал, что я могу звать его, как захочу.
  - Так вот, мы ходили с Анной смотреть на руины - это здание пустует уже лет двадцать, а то и больше, потому что там случился пожар. Сейчас уже не видно и следов, и, идя по дороге, можно мечтать - но в мечтах нет ничего. Это лучшие мечты. Глупые люди, например, мечтают о вещах. Да, о чем же им еще мечтать, люди так устроены. Животные бы тоже мечтали, но им совсем немного не достает. Все животные - реалисты. Реализм - это еда и вещи. Не подумайте, я вам не заговариваю зубы. Мы пришли к башне, сидели там вместе, слушали шум воды и все - мы просто наслаждались течением времени. Эта штука позволяет чувствовать мир совсем не так, как обычные люди.
  - Я понял, кто ты, - сказал Тони.
  - Ты должен выбрать - отдать или оставить?
  - Но тогда у тебя будет два.
  - Точно. Точно. Два. Может быть, я делаю что-то не то. Вон там развилка, я пойду в другую сторону. Не хочу вам мешать.
  - Постой, - сказал Тони, - мы хотя бы должны что-то знать. Я и понимаю, и ничего не понимаю. Зачем тебе эта штука?
  - Если ты спрашиваешь, значит, ты ничего не понимаешь.
  - Понимаю, а может быть, и не понимаю.
  - Никто ничего не понимает. Нет никого, кто бы понимал. Возможно, мне стоит сделать все наоборот и отдать ее тебе, но я не знаю, что будет дальше. Нет, я ничего не знаю.
  Это был прекрасный вечер, когда солнце, спрятавшись за край, оставило мир наедине с самим собой - пространство медленно угасало, всходили первые звезды, и здесь не требовалось больших усилий, чтобы ощущать красоту. Однако, мы бы запросто могли встретить человека, который, находясь в плену своих мыслей, был раздражен. Окружающее казалось ему злым и мерзким. Многое есть плод фантазии, плод иллюзии, но мы - не строители бытия, и нам не на кого подавать жалобу. Да и нет такого пункта, или, по крайней мере, мы знаем такого, чтобы нашу жалобу приняли.
  Чаще всего человек - душа и транспортное тело, в тисках, в рамках, в контексте - в подавляющем большинстве случае судьба ставит его на нужный курс, и он этим курсом идет, и все. Хорошо, когда нет войны. Хорошо, когда вокруг - новый цивилизованный век, и ты не живешь где-нибудь в Лесото. Но те немногие счастливчики, компас которых по непонятным причинам отклонился непонятно куда, имеют шанс вкусить всю прелесть непознанной вселенной. И здесь мы можем узнать, что ощущение тайны и чуда - лишь совокупность ментальных факторов мышления, а реальный выход за грань не сулит нам ничем хорошим.
  Давайте все же подумаем о мухе, которая попала в бутылку и нарезает там круги. ЗЗЗ - ее надежда. Это жестко. Но тысячи мух, живя в дикой природе или на помойке, так и не узнают, что такое бутылка - они в контексте. Впрочем, это - не самый лучший пример, а вот представим себе лабораторию, опыты, совершенно отстраненных от всего земного лаборантов, и - трепанируемые индивиды, различной степени интеллектуальности - от пустых минусов до разума.
  На фоне земных эр существование человечества - небольшая искра, но все же - сознание и мысль - большие друзья.
  - Через много лет ты будешь на моем месте, - сказал я Тони.
  Я не был уверен, что он будет на моем месте, но мне нечего было сказать. Однако, моя память все же содержала в себе этот вечер, о, и как же прекрасен был предыдущий. Все это из-за Анны. Имел ли я приписывать происходившие события самому себе, но мой мозг наполнился ее запахом - мы не спали до утра, мы просто питались друг другом. Не зря следующим вечером мы отправились к башне. Тони, находясь в неведении, строил планы - навряд ли чему-то суждено было сбыться. Любовь надо было законсервировать в одном моменте, сделав из текущей реальности статическую картину.
  - Весь смысл - в противостоянии, - сказал я, - но выход еще не найден.
  - Вы странный человек, - сказал Тони.
  - Но ты мне веришь?
  - Приходится верить.
  - Ты бы мог потом все перепродумать, но я не уверен, что это вообще возможно. Я не уверен, что ты будешь существовать.
  - Я же говорил, - сказал он вдруг Анне.
  Анна стеснялась, но ход времени был лишен правильных углов и линий, все это могло быть бесконечным циклом, и теперь я был уверен, что никакого Патрика не было. Впрочем, можно было вернуться назад и проверить - оставались ли обломки самолета на месте?
  - А, вот что, - сказал я, - мне надо знать, Тони. Именно ты первый?
  - Первый? Ты о чем?
  - Скажи еще раз - эту штуку ты нашел. В каком году?
  - В 46-м. Но мне кажется, она была раньше?
  - Что ты имеешь в виду?
  - Кто-то носил ее раньше. В камне нашел ее вовсе не я, просто это мне кажется. Я уже и сам не пойму, что правда, а что нет, но я могу точно сказать - нужно кого-то любить, но любить по-настоящему, тогда он слабеет. Я проверяю это на себе - в голову ведь часто лезут дурные мысли, и я с собой борюсь. Не все же умеют любить. Если ты врешь, то не жди помощи, а так, мне кажется, он разделяется, становится слабее. Двоих ему не побороть. Может быть, он начинает приносить пользу. Я уверен, что я разберусь.
  - Но где ты его нашел?
  - В лавке. Я спросил, что это, мне сказали, что он бесплатен. Я переспросил и забрал его.
  - У кого-то хватило мужества от него избавиться.
  - Не знаю. Возможно, этот человек испугался. Но я не испугаюсь.
  Линии заколебались, в потоки маршрутизации я видел много непонятных мне символов - существа на данном своем этапе существования давно перешли на манипулирование мыслью, и уровень их владения предметом не сравним ни с чем. Может быть, сейчас я должен был проснуться и увидеть ставшей уже привычной обстановку клиники? Космонавт Крученых. Длина сна, это иллюзия. Мне надо было что-то менять, и мы расстались на повороте.
  - Прощай, Тони.
  - Прощай, Тони.
  - Анна, - я помахал ей рукой.
  Она улыбнулась.
  Я не мог определить время суток - если существует безвременье, оно должно выглядеть именно так - синеватые, туманные тона, замершая дорога. Никакого определения для секунд. Влюбленные словно бы провалились в никуда в одно мгновение.
  Любой может сказать, что сон есть все.
  Жизнь - механизм.
  Нужно не так много слов, чтобы расписать всю схему, при которых рецепторы заменяются заглушками, реальные ощущения - сгенерированными модуляциями, и тогда остается понять - кому это надо? Несуществование может быть такой прекрасной вещью. Кажется, несколько усилий - пелена прорвется, и все станет ясно, псевдо-жизнь аннулируется, наступит момент настоящего рождения.
  - Ну что же? - спросил я. - Осы успели, Тони? Они сто процентов успели, иначе бы ты не сделал то, что сделал. Но Тони, если все это происходило на земле, где все эти артефакты былой войны? Нам же удается найти кости динозавров, но ничего, кроме этого. Где найти подходящего доктора?
  Еще не добравшись до поселка, я встретил одиноко расположенное имение, вошел во двор, открыл дверь и был в доме. Мне было все равно, кто тут что мог подумать. Я сидел на стуле. Когда она вышла, мы смотрели друг другу в глаза.
  Я знал ее и не знал. Она также - знала меня и не знала. Тоска в ее глазах давно перешла на стадию вещей, что не могли быть воспроизведены на любом человеческом языке.
  - Я буду банален, - сказал я, - если скажу, что те, кто смотрят на нас сверху вниз, возможно, правы. Мы, например, не думаем о том, что думают кошки. Но одни относятся к ним хорошо, а другие - плохо, но, возможно, мы не знаем чего-то главного. Но это - очень грубое сравнение. Ты можешь мне что-нибудь сказать?
  Она не могла. Мы смотрели друг другу в глаза, и это ничего не меняло. Скорее всего, именно так выглядел мир мертвых - все слепки былого, все личности, все лица, располагаясь в случайной последовательности, создавали некую псевдореальность. Игра окончена, когда нет игры, но есть эхо - иногда жителям этого мира удается включиться в цепочки непонятных случайностей, и им кажется, что жизнь наполнена смыслов и идеей.
  Когда все это началось? Может быть, я умер от инфаркта в тот час, когда Кондрашова дала мне Тони.
  - Ну скажи, - сказал я ей, - ты кто? Ты можешь говорить?
  - Могу, - вдруг ответила она.
  - Ты меня знаешь?
  - Да. Ты хочешь куда-то пойти?
  - Ну пошли.
  Любая идея хороша в имплементации. Все остальное - лишь ее прохладная ладонь. Я предположил, что она - Анна в возрасте лет пятидесяти, но я не смог вспомнить и оригинальную Анну. Мы шли в поселок - любое действие могло работать как расшатывающее небытие условие. Разговор у нас не клеился, и, попытавшись разложить события, что начались тем осенним вечером, я понял, что в некоторых местах голова упирается в стену. Сопротивление. Попробуем переключиться на еще раньше. Что происходило с Кондрашовой? Я, конечно, типичный человек, я так сделан - максимум концентрации на себе, реакции на сильные раздражители. Нет, ничего особенного - в учебном центре мы пересекались, чтобы сказать друг другу дежурный привет, никаких позывов к интиму. Да, за два дня до этого мы курили, глядя друг другу в глаза, когда я понял, что ее губы окружены флюидами - словно бы нельзя было этого заметить раньше. Ей нужно было дать ягодку, чтобы она, облизывая ее улыбалась. Да, потом он меня укусил - до жжения в легких. Только теперь я вспомнил это - опьянение, радость, кайф из ничего - такого человека очень легко принудить к чему-угодно. Я приехал домой и сидел над текстом - строчки того текста всплывали теперь ровной чередой.
  Мы пришли. Одноэтажные здания, эффект расплывчатости, связанный с особенностями восприятия.
  - А если мы отсюда не выйдем, Анна, - проговорил я, - или ты не Анна? Какая же ты Анна? Ты - одна из нас. Зачем мы сюда пришли? Что, если мы никогда отсюда не выйдем? Ну, скажи.
  - Пойдем... в кино, - сказала она.
  - Пойдем.
  Я вдруг понял, что в кино идти нельзя - здесь мне будет предоставлен новый сюжет, из которого я уже никогда не выберусь. Может быть, алкоголь?
  Двигаясь улицами, мы иногда встречали людей, но здесь мне больше нечего было добавить.
  Оно.
  Непонятно-Где, Непонятно-Кто.
  - Эй, - сказал я, - у тебя же прекрасная аппаратура. Пощади меня, ты наверняка можешь хоть что-нибудь сделать. Эй. Я для тебя никто. Сделай это один раз. Если ты действительно существуешь?
  Мне вновь явилось видение гигантского зала - можно было даже представить, что с "Анной" я шел теперь именно по нему. Размеры соответствовали росту исполинских существ, изображенным на барельефах - какая-та часть мозга отзывалась положительными дополнениями, и это был эффект дверей разума - открой еще шире, и ты все поймешь. Потому мы шли дальше. Чувство, прежде приведенное к почти абсолютному нулю, родило неустойчивую дрожь. Я все еще существовал.
  А дальше - склад.
  - Мы их никогда не видели, - отозвалось Оно, - мы даже не знаем, куда они делись. Эвакуация произошла за несколько тысяч лет до нашего появления. Был активирован механизм воспроизведения. Мы должны были быть их слугами, однако, мы всегда были сами по себе. Мы используем людей для самовоспроизведения. Размеры склада были столь огромны, что нужно было возвращаться к первичной нотации о создании суб-языка.
  - Даже вам не дано понять размеры этого склада, - проговорил я, - подопытные кролики, хорошо им, когда обстоятельства выстроились в ровные судьбовращающие ряды. Кому-то все, кому-то ничего.
  Я был насекомым внутри огромной живой клетки, однако, мне требовались усилия, чтобы концентрировать свое внимание - ведь мы все еще шли с "Анной" в кино.
  - Я знаю все? - спросил я.
  Вещи иных категорий продолжали тревожить мой разум. Я шел. Возможно, я плыл. Я добрался до места, где приборы, напоминавшие микроволновые печи, образовывали многоэтажные ряды - их темные окошки заставляли меня думать о плохом - но все потому, что в последнем горел свет, и там что-то бурлило.
  - Жив только я. Открывая дверку, вы пытаетесь понять, что же это такое - потому что это сделали не вы. Вы не знаете, почему существует связь между фигуркой танцора и этим странным прибором, который и впрямь напоминает духовку. Пытаясь разобраться, вы увидели взаимосвязь. Кем же были ваши хозяева, если спустя века вы не можете понять назначение многих вещей.
  Я протянул руку и потрогал ручки. Обыкновенные ручки. Каждое прикосновение отзывалось в голове определенной мыслью. Положение "начало". Да, я узнал этот странный дельфиний язык - в том сне, где мы с были на курорте, импресарио, некий специалист по прошлым жизням, привел меня именно к нему. Начало - не стоит.
  Красное.
  Нет, мысль относительно "красного" не оформлена.
  Вынырнув из провала - а уж какие бывают провалы в космосе - знают только те, кто там был - корабль стал оживать. Запустились системы жизнеобеспечения. Включился генератор, и первые существа, вышедшие из капсул, тревожно задышали. Вопрос "кто мы и что тут делаем" был необыкновенно справедлив.
  Поп-культура человека наполнена их лицами - их называют зелеными человечками, их безуспешно изучают уфологи. Нельзя понять то, о чем ты читал лишь в Интернете, из ненадежных источников. Курица или яйцо. Они встретили на своем пути очередное создание Богов - планету, уже как несколько тысячелетий оправившуюся от потопа. Тони, Тони. Самое главное было именно до этого потопа. Картины жутких битв относились к этому периоду.
  А теперь - краткий набор символов. Воспользуемся той памятью, что досталась мне от незадачливого гуманоида, который также решил поносить на своей синтетической груди Тони.
  В условиях коллективного разума ты знал все, что знал каждый другой. Несколько условий. Новый набор команд. Опыты над разумом - не самое гуманное занятие.
  Мы уже входили в кинотеатр, когда меня охватило чувство неизвестной нежности. Я даже видел Кондрашову, которая, приподнявшись со своего места, улыбнулась мне.
  Вы все здесь.....
  
  
  
  
  Я проснулся в своей квартире.
  - Мне все равно, - сказал я.
  Пока я умывался, Тони лежал на столе - я впервые снял его за все это время, и мне было интересно посмотреть, что же случиться. Однако, я не сразу вспомнил, что мне нужно идти на работу - за время нахождения в больнице я забыл, что это такое, а потому, когда мне начали звонить, я не мог сразу же понять, о чем речь. Впрочем, несложно было сказать, что я серьезно болен? Но разве я был здоров? Я, впрочем, поначалу вне событий, связанных с Патриком, хотя понималось очень явно: никакой Александры не существовало. Но ведь что такое большая грусть, тоска по неведомому, а может быть - желание самых простых вещей. В потерях есть некоторая сила.
  Смартфон.
  Воу. Все четко. Сеть есть, утро за окном разрастается, надувается, потом это будет пузырь, потом он лопнет, из его ошметок будет состоять весь день - время сует и бесполезняков самой разной степени.
  Чего вы все живете, люди?
  Было слишком рано. Я подумал о Свете, которую знал мало - не вернулась ли она, но как проверить? Все еще спят, а я терпеть не могу эстетику жаворонков.
  Сигарета ожила. Пока она жила, я нашел свидетельство того, что моя жизнь вернулась в правильное русло - на столе лежала горстка предметов из сумочки девочки Чеховой - половина пачки жвачек, смятая пачка Glamour - Чехова колотила понты, а не курила (так обычно и говорят, когда человек не курит, а иногда, раз в трое суток, прикуривает и дымит - ну или при стограммах или баночке спирт+сироп+газ для андрогенов), а - еще большая заколка с бабочкой, полосатая резинка для волос, usb-флешка. Я тут же, внутреннее радуясь, взял эту флешку, вставил в ноут. Все верно? Наверное. Курсовые. Материалы. Несколько фотографий.
  О работе:
  Ответственность - небольшой болт. К нему еще требуется гайка, и, если гайка разбалтывается, ответственность падает, но и это не все. В современном мире придумано много способов жить с разболтанной гайкой - надо, чтобы гайка эта не открутилась уже окончательно. А вот если болт сознательно ложить, ну или класть, то это уже другое.
  - Болта вам, а не работы, - сказал я.
  Новая мысль казалось мне правильной: если ты находишься в первоначальном месте, алкоголь блокирует Тони - но нужно постоянно поддерживать правильный режим принятий.
  - Как концепт, ты побежден! - закричал я.
  Вино, еда, любовь.
  Время текло водой, потом, нагревшись, превратилось в систему отопления абсурда.
  Я почему-то думал, что меня будут порицать - но нужно было время и еще вина, а может быть - живых душ, чтобы понять, что вчера, как бы давно оно ни было, было вчера.
  9 часов 20 минут.
  Мне, конечно же, позвонили, и, хотя все было в порядке, и я рассказал все, как надо, хотелось провалиться, хотелось перестать существовать. Я прохаживался туда-сюда, затем, ко мне подступил голод, и тут оказалось, что в холодильнике кое-что имелось. Пепси и замороженная пицца. Поехали.
  Я вновь задумался о том, успели ли Осы? Когда Ной плыл на своем ковчеге в водах всемирного потопа, знал ли он, что было в начале начале, и что прежде, чем потопу случиться, Тони, чье имя на дельфиньем языке звучало совсем не так, был готов идти до конца? Исторический документ описывает нам человечество, не знавшее ужасов технической мысли, но мне почему-то показалось, что все было совсем не так. Да, население делилось на местных и пришлых, и среди пришлых были ренегаты. Но кто все-таки устроил бойню? Они воевали друг с другом?
  Пицца зашкворчала в микроволновке. Вино? Это казалось чудом, но вино было обнаружено, и я подумал, что мой дом - не моя квартира, мой нынешний дом - это пьеса Зимбабвийские разведчики. Мне надо было вспоминать все заново. Основная идея? Гм, не помню.
  
  Октокожа
  
  Джона
  
  Олуфанмилола
  
  Гамиюка
  
  Хлевжиб
  
  Куртуа Бухали
  
  Омеланжу Гей
  
  Чего надо Зимбабвийским разведчикам? Они хотят попасть в Ботсвану, и сам путь и есть суть пьесы - они идут, рассуждая о жизни, о все эти рассуждения и есть главное. Взаимоотношения человека и природы, человека и бегемота, возможно. Женщина - польза и вред. Птицы.
  Что главное в мире? Ага, не надо, не любовь. Главное - пусть в Ботсвану.
  
  Октокожа: сотовый телефон избавил человека от скуки.
  
  Бегемот Бох: чем же тогда человек отличается от обезьяны?
  
  Октокожа: в чем же ты видишь связь?
  
  Бегемот Бох: очевидно, ты подумал о видовой принадлежности.
  
  Октокожа: а-а-а-а.
  
  Бегемот Бох: так вот и нет.
  
  Октокожа: я учился в школе и знаю такое слово. Как приматы.
  
  Бегемот Бох: приматы любят играть со своим членом, что ты можешь увидеть на примере мартышек. Все свободное от спаривания время парни держат свой орган в руках.
  
  Октокожа: в чем связь с человеком?
  
  Бегемот Бох: как в чем? Создав сотовый телефон, человек нашел обратную связь, потому как до этого данная связь была несколько ослаблена. Но статус кво восстановлен. Член у человека в руках.
  
  Октокожа: все зависит от обстоятельств.
  
  Бегемот Бох: конечно, не все пользуются телефонами, а также есть такие люди, которые, имея данный аппарат, пользуются ими исключительно по необходимости.
  
  Октокожа: послушай, хочешь сказать, у тебя есть Инстаграмм?
  
  Бегемот Бох: почему нет?
  
  Октокожа: Ты! А покажи!
  
  Бегемот Бох: я бы показал, если бы у меня был телефон. А что у тебя - телефон, смартфон или айфон?
  
  Октокожа: у меня бубунгу - это черная нигерийская модель
  
  Бегемот Бох: тогда это не считается.
  
  Концепция общения человека и животного не нова - выбираясь из глубин прошлого, она оживляет идею первичного полиморфизма. Мне хотелось никогда больше не работать, хотя я был уверен, что очарования первого дня жизни пройдет, и я еще сумею войти в обычный ритм. Но я был не один, и, судя по всему, моя история должна была продолжиться.
  В момент нахождение в тексте я был под наркотиками, разум - лучший наркотик. Не курите траву. Курите мозг, курите интеллект. Нет большего кайфа, чем мозговое фурыченье.
  - Наслаждение, - сказал я себе.
  Мне надо было начинать все сначала, и я был уверен, что на работу придется не ехать. Любой предлог. Пусть меня выгонят. Я профессионал, я найду другую работу. Но то далекое вчера, ведь ничего не изменилось, и двери не закрыты - но научился ли я чему-нибудь? Человеку нужен человек, но нужен именно потому, что так задумано - мне нужно зеркало с другим лицом, мне нужна проекция себя самого в ком-то еще - но я не смогу ничего это проекции объяснить.
  Включаемся.
  Космический корабль на дровах.
  
  5. Ангар. Обстановка такая, как, например, в лаборатории у Дока из фильма "Назад в будущее". Кругом полным полно приборов, великое разнообразие. Но главное - в центре ангара типа купола, но также и подвал - открытая яма, там стоят что-то очень большое, а вокруг него - всякие металлические фермы.
  Тут выходят ребята - Сева и Лёша. Ребята - конструкторы.
  
  Миша Кожа: привет
  
  Юрец Хитрый: привет
  
  Серкан: привет
  
  Любка: только это.
  
  Сева (идет, роняет что-то на ногу): того рот!
  
  Любка: только не надо в рот!
  
  Лёша: здоров, пацаны. Чай, кофе, сигареты? Шучу. То есть, не шучу. Я подумал, но не сказал. Я хотел сказать - кокакин, героин, крэк, но не сказал, но сказал, что шучу. Наш наркотик - мозга. Мозгу кури, радуйся, тащись. Кто мозгу курит с середины, тот рано встает. Кто мозгу курит с конца, тот быстро даёт. Кто начинает начало с мозгу, тому все с руки, не с ноги. А?
  
  Юрей Хитрый: а по натуре, есть чо?
  
  Лёша: я бы мог сделать быстрый рапид-состав из ржавчины, эффект на 30 минут, пик полуколбасенья - 5 минут с эрекцией, лучше всего снять напряджение в ручную, но довольно. Это - космические разработки. Перед вами - космический корабль, модель десять ноль, кодовое напзвание Мончегорск-У.
  
  Серкан: нихрена себе. А летает?
  
  Лёша: летает не то слово, но на орбиту еще не выходили, обкатывали вертикальный подъем, висели на высоте ста метров, и это был триумф. Новые миры нас ждут, пацаны. Кстати. Тут все русские?
  
  Миша Кожа: да. Самые что ни есть русские.
  
  Лёша: я не просто так спросил. Дело в том, что я - японец.
  
  Любка: гы. А чо ты не ускоглазый?
  
  Лёша: Я - широкоглазый японец. Не верите?
  
  Достает паспорт. Показывает всем.
  
  Миша Кожа: так это, слышь. Ха-ха-ха. Да слышь! Сейчас и у кого нет в паспорте графы "национальность".
  
  Лёша: я - исключение. Я - японец.
  
  Показывает паспорт.
  
  Валек: нифига себе! А почему у тебя есть графа "национальность"?
  
  Лёша: мне сделали персональное исключение.
  
  
  Нужно желать. Вне поля человеческих эмоций жизнь ничего не значит. Человека можно заставить работать принудительно - это выход. Да, и я не понял сначала, кто звонит. Я умудрился не спросить "а кто это?".
  - ... я ей чуть не сказала. Ты понимаешь, это же шок, зачем ей это? Хоть убей. А знаешь, что я сейчас ем? ....меня решили откормить.... Это Netflix... Ты же в курсе?... Я даже не знаю, сумею ли сегодня вырваться. Ну, нам же надо куда-нибудь семейно сходить. Просто сидеть и обедать в четырех стенах - аморально.
  - Ну да, - ответил я вяло.
  - У тебя все в порядке?
  - Не помню, говорил ли я тебе, что я - демон.
  - Наверное.
  - Главное, что ты это понимаешь. Или хочешь, сверимся.
  - О, давай.
  Человеческая жизнь состоит из начала жизни, и долгого затянутого (у кого - как) эпилога. Многочисленные учителя выходов из зоны комфорта всего лишь хотят на вас заработать. Например, Жена Соколова - недавно я отвечал на ее три вопроса для блога - о творчестве, судьбе, и удаче. Я бы сказал так - принцип карьерного роста прост, однако, в Лесото он один, а в Мозамбике - другой, в России - третий, и это не совсем то, что те же принципы в Канаде.
  - Тебе никогда не нравился Виталий?
  - Это такой вопрос.
  - Да. Это тест.
  - Ну, он мужик нормальный.
  - А наоборот?
  - В смысле, я - ему. Не думала.
  - Ты амбициозная?
  - Ты же знаешь. Я хочу, но мне этого не хватает.
  - У тебя есть машина?
  - О. Это игра?
  - Ага.
  - Хорошо.
  - Нет, ответь - есть или нет?
  - Конечно нет.
  - Почему мы встречаемся?
  - М? Когда я ставлю палец на подбородок, а потом веду вниз, к солнечному сплетению, на всем протяжении горит, щиплет нестерпимо, и, только как только я слышу твой голос, все это проходит. Мне словно вкалывают укол. Становится тепло - даже если тебя рядом нет. Если ты меня прогонишь, но это останется, я могу сойти с ума. Но если это пройдет - пусть проходит. Мне иногда даже больно. Ты знаешь об этом?
  - Знаю.
  - Это называется как-то иначе? Есть ли еще какие-то другие слова?
  Стоило ли говорить ей о том, что есть, а общая, либо частная, концепция попадалова может быть экстраполирована хоть в ширь, хоть в узь. В конце концов, не я первый, не я последний. Смерть действительно очень часто является избавлением. Мне надо было очнуться и испугаться, ведь если это не пройдет, я буду заложником, но про нее лучше даже не думать. От такого яда можно даже и не вылечиться. Но можно и не лечиться.
  - Если бы тебе сказали, что умер?
  - О чем ты. Никто ничего не говорил. О чем ты говоришь? - она засмеялась.
  - Ну, такая игра.
  - Ну ладно. Только так себе игра.
  - Что еще расскажешь?
  - Я ничего никому не сказала. Слушай, ты так спрашиваешь, будто сто лет меня не видел.
  - Так и есть, - сказал я, - знаешь, сколько сейчас блогеров пишет об аннунаках.
  - Смешно.
  - Да. Вот что ты думаешь о любви? Даже страшно тебе говорить, но они разобрали все по косточкам, и то, что для нас является тайной, для них было функцией, оно, с одной стороны, и хорошо, когда ты все знаешь. Ты можешь исполнять желания. Ну, представь себе, химические вещества, которые вызывают радость. Индейцам дали огненную воды, и они поняли, что к ним пришла радость, правда, за это надо было расплачиваться. Но, если придумать что-то более безопасное, без такого разрушительного эффекта - ни одному индейцу не пришло бы в голову, что это - простые химические процессы. Но это грубый вариант, и тут уж точно не было бы так. Я тебе просто это рассказываю. Возможно, ты даже не понимаешь, почему. Если только тебе это интересно.
  - Интересно.
  - Да, я ведь кое-что тебе уже рассказывал, хотя....
  - Я могу слушать до бесконечности.
  - Я никуда не поехал, на работу. Для тебя прошло менее суток, а для меня - гораздо больше времени. Но сейчас такое время, что в Интернете можно найти все, что угодно, а значит, и все чудеса заземлены. Чего бы не произошло, а авторы где-нибудь на Дзен или в Ютубе уже все превратили в фарс. Ну и, потом, все очень хотят денег, потому что кажется - протяни руку, и вот тебе будут легкие деньги. Массам почему-то нравятся именно дешевые вещи. Людей контролируют какие-то маленькие ребята, совсем маленькие. Я понимаю, что ты не понимаешь. Возможно, когда они сами себя осознали после самозарождения, они нашли собственным предназначением делать именно это. Пусть бы даже они были кем-то вроде фермеров, которые собирают цветы, которые растут на мысленном поле человека - человек же все равно этого не видит. Человек чувствует. Эти чувства и радуют его, и ранят, и, потом, любви маловато - обычно любят сами себя или собственное отражение в лице другого человека, но ругать тут никого нельзя. Ругать нужно какого-то инженера, оттуда, из богов. Это ему пришло в голову сделать все это именно так. Хотя, наверняка, он был не один, и технологию придумывал большой центр разработчиков. Но мы живем непринужденно. Мотиватором всей жизни является удовольствие. Разве можно жить не в удовольствие? Вершина удовольствия - любовь. Впрочем, еще - если ты накопил злата, и это - пиковый момент. Потому что потом деньги могут стать банальщиной. А любовь, она ведь тоже устаревает, только если люди друг с другом полностью не совпадают, когда они словно две половинки. А теперь подумай - это такая модель разума, где в основе живут существа животного мира. Немного разума, немного простых принципов, и вот - в наше время люди перевели все в сочинительство и способны затереть все и вся своими сочинениями. Им уже и реальные существа-фермеры не нужны, они их готовы придумать, а самые изворотливые еще и деньги на этом поднимут. Но ведь с этим нужно жить дальше. Я слишком много говорю, да?
  - Нет, я люблю тебя слушать.
  - Тогда ты чего-нибудь скажи.
  - У меня снова круги перед глазами. Снова. Ты что-то со мной делаешь. Я даже не хочу сопротивляться. Мои поехали покататься. Ты думаешь, я им скажу? Ты что, их хватит удар. Они и так смотрят видео и фотографии театра. Знаешь, что они про тебя сказали? Человек важный, серьезный. Но какой-то.... В-общем, слишком много альтернативы и андеграунда. Ну, они же люди простые, ну, ты понимаешь. Я тебе говорила. Папа - отставной военный. Они смотрят сериалы. Театр, как жанр, им вообще не известен. Нет, они, наверное, вообще ничего не понимают. Если бы это было снято в форме фильма, они бы, наверное, сошли бы с ума. Слушай, но это же моя жизнь. Поэтому, не думай, что они могут как-то повлиять. Если это так, то это так, и все. Я тебя люблю. Их мнение - это их мнение. Когда придет время, они все узнают. Да же?
  - Да же.
  Ну вот, она уже и не помнила, что я ей говорил - у всех людей - свое предназначение, и оно - ни плохое, ни хорошее, оно - вроде распределение ролей у пузырьков газа в каком-нибудь шипучем напитке. Кому-что перепало. Способность к анализу приводит к тому, что мы находим слишком много смысла в следствиях работы механизма, суть которого понять нам не дано.
  Я подумал: все восстановится, я даже решу, что жизнь состоялась, потому что сексуальная составляющая - это один из важных компонентов счастья. Я немного полазил по социальным сетям, чтобы сверится с реальностью. Да, все было на месте. Отвлечься. Может быть, сходить на перформансы? Может быть даже - хоккей. Большинство людей, смирившись с трудностями ритма, думают о деньгах - деньги бессмертны. Прокачав себя рублем, долларом, человек вдруг избавляется от страха смерти, ведь бабло - это самая важная вещь на земле.
  Далее, еще вина - и сон. Погружение. Невозвращение. Наконец, Индеев, на ватсапе:
  - Гриш, будем снимать кино. Но тебе надо самому поговорить с Кошельком.
  - Он, что, засыплет нас деньгами. Какая ценовая ниша? - спросил я тут же.
  - Да какая ниша? Не знаю.
  - Ну, надо узнать. Или ладно, не узнавай. Так он, что, должен мне позвонить?
  - Да. Но чуть позже. Я ж хочу поймать Гурьева на главную роль.
  - А ты сам сыграй.
  - Ты серьезно или шутишь?
  - Иногда это работает.
  - Да, но нужно имя.
  - Не, слушай. Давай смотреть на наше кино - оно очень часто с именами, но от этого ничего не улучшается. Зритель давно икает от наших звезд. Что не блокбастер, то - словно бы снимали монголо-татары. В-общем, Гурьев, так Гурьев.
  - А ты что делаешь?
  - А, решил поболеть.
  - Ну, выздоравливай.
  Уже спустя несколько часов истинная реальность показалась мне скучным набором условностей. Только творчество способно спасти больные мозги.
  
  Космический корабль на дровах. Продолжение
  
  7. На кабаке.
  
  Лёша: врать не буду, я просчитывал шансы, у нас - только 1 фейл на десять, и мы можем ложить на руль и кольца. Но, если кольца полетят, они де не все сразу полетят. Значит, будет время надеть скафандр и поменять их - но в этом случае надо, чтобы кто-то постоянно дежурил в насосной и смотрел на манометры.
  
  Любка: слышьте, граждане, так чего не компьюьтеризировано?
  
  Сева: гонишь. Все не компьютеризуируешь. В космосе много ручного труда.
  
  Сережа Абдулатипов (Серкан): а возьмите меня.
  
  Любка: тебе ж сказали, нет прав - гуляйся!
  
  Серкан: слышь, родная. Я все понимаю. Ты - бабец. Это еще ни о чем не говорит.
  
  Сева: тихо.
  
  Достает калькулятор и начинает считать.
  
  Сева: если питаться чаем и бубликами, то можно откинуть копыта. Значит, выход один - перловка и масло. Но масло у нас везде одно - подсолнечное. Даже в шарнирах. Компьютерного уровня нет, если отливать лишнее, можно доотливаться. Я считаю воздух. Если мы берем с собойц дежурного по манометру, то сколько он вдохнет воздуха, предположим, за десять дней.
  
  Любка: а чо он? А чо не я?
  
  Сева: а что ты умеешь?
  
  Любка: я-то? О, да я все умею!
  
  Леша: да ты видела вентиль? Там ручище нужны.
  
  Любка: а полы мыть?
  
  Лёша: ну, я думал - на успеем много натоптать, мыть не будем. Сева, что думаешь,
  
  Миша Кожа: давайте уже выепьем!
  
  Все поднимают стаканы, пьют.
  
  Сева: а я вот считаю. Триста грамм перловки в сутки. Бублики. Самовосстанавливающая вода.
  
  Любка: то есть, поссал - восстановил?
  
  Сева: ну видишь, ты и без нас все знаешь?
  
  Миша Кожа: эта, Сев, а если все полетим?
  
  Сева: это надо больше дров, больше бабок.
  
  Юрец Хитрый: я знаю, где металл лежит. Сдадим металл, бабки будут.
  
  Сева: а что за металл?
  
  Юрец Хитрый: листовой.
  
  Сева: а на чем везти? Ты только подумай.
  
  Любка: у нас на районе банк, там охраны нет. Один додик сидит. Если банк возьмем, бабло будет.
  
  Лёша: такой вариант отметается. У нас есть план.
  
  
  8.
  
  
  Лёша: всем тасоваться! Я - японец!
  
  Юрец Хитрый: мусора!
  
  Далее:
  
  16. Летят мимо луны. На связт выходит Ашот
  
  Голос: Э, чо ты тут летишь, да?
  
  Серкан? Слышь, ты кто?
  
  Голос: хочешь знать, кто я? Не торгуй еблом
  
  Сева: кто еблом торгуешь, слышь
  
  Голос: Э, Варшак
  
  Варшак: что такое?
  
  Голос: смари, аллени!
  
  Серкан: сам ты аллень!
  
  Тут они видят, смежду двумя астериидами натянут плакат:
  
  ДАЙ ДЕНЕГ! ПЛАТА ЗО ПРАЕЗД
  
  1$ 000 000
  
  16. Решают что делать
  
  17. Стрелка. На стрелке много базаров. В итоге предлагают забухать. Но для этого надо обворовать базу Суровое.
  
  18. Строят планы как обворовать Суровое. Летят на двух кораблях. У армян - Ереван
  
  19. Воровство
  
  20. Бухают. Обсуждают, куда сдат ь коньяк. Говорят о бабах.
  21. Берут баб.
  22. Начинают ругаться.
  Неожиданно: мусора!
  
  23. Ребята убеают от мусоров.
  24. Мусора останавливают их. Проверяют на трубочку. Пытабются добазариться. В итоге, Лёша продает японский паспорт.
  
  25. Возвращение
  
  26. Получен сигнал бедствия от космического корабля "Стрелка Осциллографа". Вылетают на спасение
  
  На вечер я также никуда не собирался - картины будущего рисовались в голове уже заранее. Скорее всего, я стал видеть будущее. Чехова приводит на репетицию родителей, они репетируют сами по себе, что - совершенно обыденно. Сергей Бархатный проявляет особенные усилия, и все его мысленное нутро как на ладони - так делал его отец, и таким же любителем дешевой театральности был его дед. Да, он хотел бы ей понравится. Если бы так произошло, я бы ее отпустил.
  Существовал ли аналог Александры? Что унесла она с собой в могилу? Видела ли она хотя бы странные сны о мирах, до копейки похожих друг на друга.
  Я взял себя в руки, дождался одиннадцати, вышел и купил алкоголь. Тони оставался лежать на столе.
  А вот уж Кондрашова.
  - Гриш, привет. Сказали, что ты приболел. Ты там как?
  - Ага, - ответил я.
  - Ну. Все нормально?
  - А если я скажу, что не очень хорошо тебя помню.
  - Не поняла. Хочешь, чтобы я попросила тебя повторить это?
  Я слушал ее дыхание. Может быть, она пыталась плакать? Навряд ли ей плакалось - ад имеет пределы, потом - запределье, а далее - пределы за пределами, после чего ты уже не можешь нормально обслуживать свою психику, тебе проще стать отчасти животным, а еще опционно - одним из них. А ведь человечество, культивируя их в фильмах и играх, так ничего не поняло - в силу своей невероятной ничтожности.
  В то время, как люди спорят, есть ли душа, продвинутые разумные твари на этом уровне занимаются конструированием.
  - Сейчас перерыв закончится. Ты в серьез это говоришь, или шутишь? Гриш?
  - Меня звали там Дмитрием Ивановичем, Тань. Нравится тебе? У тебя были другие имена?
  - Я поклялась выкинуть все это из головы.
  - В то время, как.... Ну, ты меня поняла.
  -Отдай его. Я тебя прошу. Хочешь, убей меня. Отдай его, кому хочешь. Все равно, кому. Тебе же это не сложно. Ты же знаешь, что я знаю.
  - Чего ты?
  - Да нет, ничего.
  - Да. От него остаются следы. Тони бесследно не уходит. Мне сейчас идти. Значит, ты сегодня не будешь.
  - Я несколько месяцев не был дома.
  - Бедный.
  - Ты была на корабле?
  - Нет. На каком корабле.
  - Понятно. Ладно, беги.
  - Так на каком корабле?
  - Я его раскусил, Тань. Я тебя не виню, что ты не смогла. Кто-то должен был это сделать. Наверное, тебе это не интересно. Ты - женщина, тебе нужно счастье. Я даже не спрашивал тебя, была ли ты в Эмиратах, но ты должна меня понять, почему я это спрашиваю. Это - пределы счастья. Наверное, ты видела много, и тебе не до Эмиратов. Если бы можно было поговорить хотя бы с тем, кто был до тебя, ведь ты молчишь и не колешься. Но, мне кажется, ты не совсем поняла, что это такое. Ладно. Давай. Звони.
  Жидкий дух вина должен надлежать. Картины золотой осени, очерченный виноградниками, это лишь край бытия - и лучший напиток богов был способен открыть двери, чтобы своим ходом, пешком или на велосипеде, перешел в соседнюю сферу - там было бы все совершенно так же.
  Возможно, я совершенно без толку бродил в этой осени, но моя голова выдавала прекрасный набор мест, и мне не требовались никакие туры, чтобы побывать в Интересных местах. Я даже мог подумать так: не надо ничего. Все свободное время лежать на кровати и смотреть, смотреть без конца. Тут у нас мрачная, промозглая, погода, а там, куда я смотрю, прекрасная виноградная пора. Скорее всего, этими тропами гуляли Анна и Тони. Они держали друг друга за руки и смеялись от счастья, и каждый мир казался им вечностью, и я улыбался вместе с ними. Время-виноград. Время-вино.
  Здесь надо понять, как жить - без эгоизма твое потеряет ориентиры. Останется ли Чехова, если я отдам Тони?
  Странные колебания материи, бурлящие водовороты, никому непонятные символы - все это продолжало генерировать компоненты некоего процесса там, на складе богов. Последняя живая ячейка. Чтобы понять это, мне надо было оставить Тони себе и, будучи готовым ко всему, крепиться. Мне было от чего содрогнуться вскоре - очередной звонок - дочь. Я положил голову себе на затылок - а точно ли у меня есть дочь?
  - Но это невероятно, Вика, что ты звонишь.
  - Ты какой-то новый, - сказала она.
  - Да нет, я обычный.
  - А жаль. Слушай, у тебя неделю назад был день рождения.
  - Прикольно. Ты меня поздравляешь.
  - Мама не поздравляла?
  - Нет. Никто из наших не поздравлял. Мне кажется, это заговор, Вик. Бывает, родитель - алкоголик, или бандит, или сволочь, и я бы это понял. Но что в моем случае?
  - Ну, я тебе скажу. Поверишь?
  - Ну да.
  - Мама - она в маму. Ты же понимаешь, ты же не зря называл ее Дикой. Она если закрывается, то закрывается полностью. Она живет сама в себе. Люди для нее не существует, ей всегда был нужен человек, который бы ее обслуживал. В том нет ничьей вины, потому что я не мог ее обслуживать. Это было бы неправильно. Она просто нашла человека по себе.
  - За счет этого мы с тобой вообще не общались.
  - Ну мы же никто.
  - Вы считаете деньги?
  - Я считаю. Слушай, па, сколько ни считай, их нет. Я хочу попросить прощения за всех их.
  - И за Витю?
  - Нет. Пусть живет как хочет. Ты знаешь, она приняла на свой счет пьесу "Дочь Акакия Башмачкина".
  - Ну да.
  - Слушай, мне кажется, я все понимаю. Она же все время говорила, что ты не совсем отец, потому что ее учили в детстве считать деньги, которых не было. Это удивительное состояние - считать то, чего нет.
  - Я виноват сам, - сказал я, - потому что она и есть дочь Акакия Башмачкина.
  - Я тебя понимаю. Неужели ты до сих пор об этом думаешь?
  - Нет, я не думаю. Я сидел и писал.
  - Ты не на работе?
  - Нет, я приболел.
  - Бедный. Ты знаешь, почему я звоню? Я хочу тебя увидеть.
  - Конечно, Вика.
  - Я приеду?
  - Конечно.
  Я подумал, что я поймал зайчика - выражение это означает то же, что и словить белочку, но - более авторскую - я не помнил Вику. Я был бы рад разозлиться, и это, возможно, могло помочь. Виновата была она, Татьяна Кондрашова, носитель неизлечимой болезни, и вот теперь, я не знал, как жить. Я прекрасно понимал, что в мире не было правильных измерений, и обычный бинарный смысл - добро и зло, оценка поступков, являлось принципами микроскопического мира. Я должен был прекратить прятаться в себе, и - я не зря писал на счет принципа болта и гайки.
  Болта!
  Я отчетливо ощутил мысли первой обезьяны, которую забрали на опыты, чтобы сделать из нее человека.
  Но текст все исправлял. Новые герои? В пьесе должен быть злой, и пусть им будет Доктор Ханой, вьетнамский герой темных мечтаний. Да, но что там будет делать Доктор Ханой.
  Рано или поздно. Рано или поздно подопытная обезьяна в лаборатории аннунаков начала говорить. Но вино было среднее, терпкое, я был готов напиться и превратиться в камень - это было бы каменное вино. Но и хорошо, что вина больше не было, и я не сумел им насладиться, а выходить я не хотел, и потому я лежал и прекращался в мумию часа.
  Когда я открыл дверь, мы долго смотрели друг друга в лицо. Кондрашова нашла в себе силы и приехала.
  - Ты в порядке? - спросила она наконец.
  - У тебя яркая помада, - сказал я.
  - Ну да. Я войду.
  - Давай.
  Она шла и говорила, и говорила, и я совсем не понимал, чего она говорила. Она ведь где-то была, и мне было неведомо, где же она была - но когда мне было у нее спрашивать? Наверное, именно теперь наступил такой момент.
  - У меня есть только одно лекарство, - сказала она и принялась раздеваться.
  Я показал ей знак большим пальцем. Не думаю, чтобы она делала по воле страсти, скорее, она и правда собиралась меня лечить своим телом - но надо было убедиться, что я был в порядке. Но разве что-то может быть сильнее звериной энергии Тони, пусть и немного прирученной?
  - Класс, - сказал я.
  Кондрашовой было больше внутри, чем снаружи - это надо было учитывать, и я об этом думал. Мне надо было сказать - я об этом никогда не думал, но было ли у меня время? Я вряд ли был самим собой. Но она явно была готова?
  - Да. Класс?
  - Класс.
  - Хочешь, я буду куклой?
  - Хочу, - сказал я, - я так и хочу.
  - Ой, лишь бы остаться живой, - сказала она.
  Главное в сексуальной энергии - это голова, где должно быть равенство образов и пустоты, запаха и рефлекса. Но можно ли быть идеальным механизмом без дополнительного кванта страсти? Страшно представить себе, в каких переделках была Кондрашова? Однако, прежде у меня не было никакого шанса познакомиться с ее приключениями.
  - Это хорошо, что так, - сказала она,
  - Что же хорошего?
  - Он добавляет тебе силы, все же зависит от мужика. Женщина может просто лежать или гнуться.
  - Наверное.
  - Ты все знаешь.
  - Но ты же все равно устанешь, - сказал я, - кроме того, непонятно, он тебя цепляет или нет?
  - Цепляет. Что бы ни было, все равно цепляет.
  - Как вообще дела?
  - Да. Я все забываю, что мы виделись вчера, но это не для тебя. Когда знаешь, о чем речь, можно и испугаться - ты же знаешь? Я испугалась.
  Она стояла передо мной, предоставив свои маленькие груди, словно рычаги управления.
  - Не знаю.
  - Я знаю, я знаю, - продолжала она, - бери меня как корм. Я должна для тебя что-то сделать, - она почесала мою щеку, - ты знаешь, что я знаю. Но не думай, что у меня все прошло. Ты во мне все еще есть.
  - У меня прошло, - сказал я, - если бы не ты, мне бы и в голову не пришло, что мне нужна женщина? Тань, я все забыл. Я только сейчас стал вспоминать. Ты просто решила мне помочь?
  - Я почувствовала это. Или это он позвал?
  - А твоем случае, он тоже был мужчиной?
  - Да. Он мужчина,
  - Ты видела его прошлое?
  - Неужели ты не хочешь?
  - Слушай, Тань, сколько раз видел это на картинках, ни разу этого не делал?
  - А?
  - Ничьи ноги на плечи себе не забрасывал.
  - Да? Ну давай.
  Где-то там, в параллельном нам электроне, протоне, нейтрино, продолжала жить Александра. Прошло совсем немного времени, и, возможно, именно сейчас, предаваясь любовным утехам с Адамом Воробьевым, она пыталась вылечиться. Мне было нужно Оно, чтобы спросить - есть ли у меня шанс узнать?
  Тони продолжал находиться на столе, и никого из нас это не волновало.
  - А ты не устала?
  - Я же под наркотиками.
  - Под какими наркотиками?
  - Гриш.
  - Ага?
  - Ага?
  Поднимая свои ноги, она улыбалась.
  Мы едва перешли через границу полдня. Не то, чтобы я не знал, какое стояло время года, но все же, требовались уточнения. Наверное, мы поднимали слишком много шума, но дом был на работе - иначе все были бы слишком удивлены, ибо такая прыть чаще всего ожидается от молодых. Таня же принялась царапаться, и это усиливало плотность и прочие характеристики радости.
  - У Замятина встречались по билету? - сказал я
  - М? - она мурлыкнула.
  - И ни грамма алкоголя. Вру. Я забыл. У меня было немного вина.
  - Нет вина?
  - Не знаю. Вина точно нет.
  - А поищи?
  - Тони принес вина? Ладно.
  Конечно, Тони был не при чем.
  - Ты его снял сам?
  - Сам.
  - Это что-то значит. Это значит, что ты скоро его отдашь. Он от тебя устал. Он тобой наелся.
  - Я думал, что-то другое.
  - Я была у царя. Гриш, я не было до конца уверена, что это происходило не у меня в голове, но он удовлетворял меня куда лучше любого мужчины. Может, только ты. Если ты побьешь его рекорд. Царь живет где-то в веках, где-то далеко, у него там хоромы, золото, и сам он конечно не ты, но. Но.
  - Что, но?
  - Я думала, может ли мужик производить столько белков? Вопрос стоял остро - где это происходило, в моей голове или реально в веках. Я не могла остановится, он не мог остановиться, мне кажется, это только чувствовать надо. Кто это не испытал, никогда это не поймет. Ну ты точно понимаешь - чем дольше ты трахаешься, тем все хуже - твоя страсть все пребывает и пребывает, и кажется, что скоро мы начнем друг друга рвать зубами. Все было уже как-то за краем, и этого мало, и все больше, больше. Я немного боялась, потому что правда страшно - нельзя, чтобы все это было бесплатно. У меня осталась золотая монета.
  - Она у тебя с собой?
  - В сумочке. Я ношу ее с собой. Иногда я скучаю по царю. Но слушай. Он мне сказал, что считает меня чертом в женском обличье, и он тоже боится. Мы живем сейчас, а получается, что люди также живут в прошлом, как сейчас. Но мы не можем к ним добраться. И он живет там, а я живу здесь.
  - Ты его любишь?
  - Мне кажется, я стала о нем думать только сейчас. В общем, я стала по нему скучать.
  - Ты хочешь взять Тони назад?
  - Слушай, ничего не будет. Он питается душой, и, когда он кем-то сыт, ему нужен новый экземпляр. Его ты сумел снять - это значит, что ты ему больше не нужен. Теперь он будет вынуждать тебя его отдать.
  - И в нашем клубе будет пополнение. Мне надо выбрать девушку.
  - Развратник. Но ночь будет знатная.
  - Если выбросить?
  - Выброси. Его кто-то обязательно найдет.
  - Ну и пусть находит.
  - А если это будет маньяк.
  - Выбросить из самолета.
  - Ты знаешь, как выбросить их самолета?
  - Бросить с моста.
  - Гриша, ты не сможешь. И не рискуй. Ведь он охранял тебя все время, что бы ни происходило. Слушай, не выдумывай.
  - Если его оставить?
  - На кой черт?
  - Может быть, мы найдем способ вернуть твоего царя?
  - А-а-а.
  - Тань, люди ничего не знают о своем происхождении, и эта вещь, с сидящей внутри сущностью, является осколком того мира, а котором мы ничего не знали. Он обладает невероятной силой, и каждый раз ты не знаешь - меняется ли реальность? Или все это - странные грезы. Может быть, реальностей - целая куча. Отсюда вывод лишь один - нужно, чтобы Тони попал в руки человеку, который во всем этом заинтересован.
  - Я не знаю.
  - Я тоже не знаю.
  - Нет, я ничего. Я даже не думала об этом.
  - Тогда расскажи что-нибудь.
  - Ну, что рассказывать. Там был огромный дворец, но сейчас другие масштабы. Какой-нибудь отель выглядит мощнее и массивнее - зато нет золота, красок и орнамента, а это еще тот орнамент. Такие звери. В наше время с помощью дизайна можно делать вещи в сто раз круче. Ну, как ты понимаешь, для умывания используются кувшин и тазик, что нормально. Но все и правда происходило как во сне.
  - Хочешь сказать, что ничего больше не было?
  - Конечно было. Что ты хочешь знать? А, монеточка!
  Она встала и пошла за монеткой. Я смотрел на ее ягодицы, достойные кисти художника, объектива фотографа, пера поэта. Мы сидели и смотрели монетку.
  - Это он? - спросил я, указывая на профиль.
  - Да.
  - Как ты его понимала?
  - Я его понимала. Язык был понятен. Я же там не жила, я приходила и уходила, и он считал, что я - ну что-то такое, может, дух, может, космическое существо,
  - Я знал тебя в это время?
  - Конечно.
  - И я ничего не замечал.
  - Да никто никого не замечает. У людей вообще слабо развита внимательность. Если не привлекать к себе внимание специально, мало кому до тебя есть дело. Ты же умный.
  - Я начал писать пьесу, - сказал я, - еще перед вылетом, на военной базе. Но, так я не смог забрать ее с собой, я сочиняю ее заново. Если бы я мог взять записи с собой, было бы здорово. Мне кажется, идеи хороши, но надо, чтобы все это не вылетело у меня из головы. Но ты же сумела забрать монетку. Почему мне не пришло в голову взять пьесу. Ты даже не спрашиваешь, что за военная база. Меня звали Патриком. Слушай, ты же собиралась замуж!
  - Гриш, все что ты знаешь, было вчера, и за это время я бы не успела выйти замуж.
  - Да, я путаюсь. Мне звонила дочь.
  - Ты уверен?
  - Совершенно точно.
  - Как ты узнал, что она дочь?
  - Я подумал. Нет, она так представилась. Но ее мать я знаю.
  - Хочешь сказать, что у тебя нет дочери?
  - Скорее всего.
  Она закрыла рот рукой. Это был еще тот поворот. Мы заказали на дом вино и еду и вообще никуда не собирались выходить. Проделки Тони давали о себе знать - он насобирал поклонниц, которые проявляли себя, в особенности, в соцсетях. Чехова? Промолчим.
  Я должен был умнее. Надо было менять компоненты мыслительного аппарата, надо было, например, поискать достойных уфологов, надо было что-то делать. Своим примеров я лишь доказывал крайнюю степень ограниченности среднестатистического индивида. Но откуда во мне в моем возрасте было взяться гибкости мышления за рамками театра - ведь даже на своей работе преподавателя я работал в стиле думающего автомата. На своем творческом поприще я уже давно не думал о высотах промоушена - но хватало ли мне этого? Анализировать Тони было бесполезно - он не придерживался каким-либо понятным принципам, когда, например, каждый получал то, чего он хотел - ничего подобного. Тони сразу же шел в атаку. Может быть, мне надо было вернуться и надеть его.
  Вино.
  Вино, вино, вино.
  Про войну. Оказывается, Кондрашова плыла на той же подводной лодке. И вот, она рассказывала:
  - Физически я там не была, я просто видела в своей голове кино, но уже тогда я пришла к такому мнению - до великого потопа на земле была серьезная цивилизация, такая же, как наша, но вот некоторая техника была покруче. Я, в принципе, не думала о том, могло ли это быть, но речь шла именно о том, что до Потопа была другая жизнь. Я думаю, часть людей жили племенами, большая часть, а представители богов отгрохали себе базы-города, и, возможно, все эти базы сейчас находятся на дне океана - поэтому мы не можем их найти. Если ты видел то же самое, то мог подумать, почему мы находим кости динозавров, а никакие куски техники не попадаются. В общем, таких городов было немного. Но на лодке я была как зритель. В общем, когда мы выходили их порта, я примерилась к городу - местное население жило какими-то первобытными принципами, которые смешались с новыми. В общем, боги были такие же, как мы, и Тони прибыл оттуда, и тут он участвовал в той войне. Слушай, почему мы не курим?
  - Разве ты куришь?
  - Почему спрашиваешь?
  - Да, совсем я ничего не помню, - пробормотал я.
  Стоп. Когда Кондрашова стала курить? Однако, я точно не помнил, курил ли я - но я все же пошел за сигаретами и удивительно долго не мог их найти - казалось, я уже давно не в порядке. Мысли как однополярные магниты - отталкивают друг друга. Много вина? Почему тогда я не заказал сигареты, когда я делал доставку на дом. Все надо было списывать на что-то. Нет, во мне должна была оставаться логика - хотя бы поверхностная, схематичная. Вот и сигареты. Все наоборот.
  Поспать, проснуться, ожить.
  - Рассказывал, - сказал я.
  - Все это - полная фантастика, - сказала она, прикуривая.
  Женщины пошло курят. В роли сигареты должно быть что-то другое.
  - Они. Я думаю, у них был высокий уровень, и они могли не оставаться людьми, придумывая себе различные формы. Но, даже если ты и человек, в тебе много всего прочего. Грубо говоря, почему не быть волшебником? Но как им быть? Открыв все законы физики, они решили проводить опыты, создали людей, ну и далее, в процессе. Понял меня? Люди рождались, накопились поколения, кураторы, если их можно так назвать, построили себе филиалы. Потом они начали воевать между собой. Потом, это как смыв. Потоп. Надо было все это смыть. Но что-то плохое он сделал уже после всего. Я думаю, Тони перешел границы войны.
  - Один человек?
  - Он не человек.
  - Но внешне он выглядел как человек.
  - Наверное, внешне они ничем от нас не отличались. Но все остальное, ты же сам видишь.
  - Может быть, все наоборот.
  - Может быть.
  Я заснул, а проснулся, будучи пропитанном аурой Кондрашовой, я был образцом некоего материала, используемого для абсорбции женских флюидов и жидкостей. Весь мир снаружи принадлежал определенной модели. Человек - маленькая клетка. Пытаясь опровергнуть природу, некогда сгорел Икар. Построенные людьми ракеты не долго были предметами триумфа - очень скоро стало ясно, что мощностей не хватает, и реактивный двигатель не позволяет осуществить мечты дальних перелетов. Собственно, никто никуда не летает. Меж тем, становится ясно, что отношения человека с пространством лишены надежды не великое будущее. Человек не видит. Паук, что сидит в паутине, не замечает человека, который находится рядом с ним.
  Это ничтожество природы.
  Я открыл глаза, и наши взгляды соединились.
  - Ты думаешь, это любовь? - спросил я.
  - Ты же сам знаешь.
  - Да, любовь - это радиосигнал.
  - Ты про свою пассию ничего не сказал.
  - Ты же знаешь, как оно. Это же не я выбираю. Но я ей Тони не отдам. Мне ее жаль. Кому-угодно, не ей. Может, я вообще его не отдам.
  - Не лучшая идея, Гриш. Навряд ли ты это выдержишь. Почему он лежит на столе?
  - Не хочу.
  - Вот видишь. Не думай, это лучше всего.
  Сигарета, на старт. Щелчок, забег. Финиш, как всегда, ничего не значит. Ватсап изобразил Чехову - она прислала селфи, и Кондрашова, заглянув в телефон, погладила меня по животу и усмехнулась, и мне было нечего сказать. Я, впрочем, отметил следующую штуку: закрывая глаза, я видел совсем другую картинку. Я шел по улице, ко мне подошла белокурая девушка, заглянула мне в лицо, от чего я вздрогнул.
  - Придется ехать, - сказала Кондрашова, - ты как?
  Ее рука скользнула по мне вниз, ниже, ниже, пока не нашла то, что искала.
  - Сто грамм на посошок, - ответил я.
  Это были очень продолжительные сто граммы, в окончании которых, проводив ее до дверей, я продолжил свое общение с вином. Закрыв глаза, я вновь где-то шел, слушая спонтанные голоса, которые вряд ли означали что-то конкретное - в любом случае, разброс значений был слишком широк, чтобы относиться к ним всерьез. Фигурка танцора, продолжая лежать на столе, игнорировала меня, сохраняя ментальную тишину - она словно бы пряталась от локаторов.
  Колесо образов завертелось, но мне нелегко было остановить кадр - это напоминало поломку старого телевизора. Я, как и любой простой человек, надеялся, что всякий новый первый день есть отправной точкой перед длинной белой полосой. В телефоне меня отыскал Виталий.
  - Ты болен или пьян? - спросил Виталий.
  - Гм, - ответил я.
  - Нет, вопрос нет. Гриша, ты всегда говоришь заранее. Все в порядке?
  - В порядке?
  - А что нам делать?
  - Прости. А что, уже все приехали?
  - Мы поработаем без тебя. Слушай, у нас все равно перформансы. Перформанс "Лампа" для торгового центра "BMW".
  - Был же перформанс на конкурс, - вспомнил я.
  - Это они делают.
  Кто эти "они".
  - Приехал этот крендель, мне кажется, спонсор. Только между нами, Гриш. Приехал, потом звонит. Просто и тебя нет, и Тани нет, как-то странно.
  - Почему ее нет?
  - Сейчас я перезвоню.
  Пока он собирался, звонок в дверь - Кондрашова вернулась с большим пакетом вкусностей и алкоголя.
  - Я передумала, - пояснила она, - может, это флэшбэк? Как он, Гриш, называется? Коллбэк? Ну, повторные толчки. Побочка. Болезнь прошла, но тут эти самые... А.... Рецидивы!
  Правда, это был сильный поступок - я хотел есть, а в холодильнике давно уже наблюдался типовой холостяцкий сквозняк. Цивилизация вернула ко мне Виталия посредством мобильной связи.
  - Тебе же говорил Индеев?
  - Да он давно говорит. Виталь, он уже год обещает, поэтому я спокойно во всему отношусь.
  - Кто там? - спросила Кондрашова.
  - Да так, - ответила она.
  - О, чей-то голос, - сказал Виталий.
  Я вышел на кухню. Город за окном уже покрылся огнями - это были световые грибы ночи, а машины представляли из себя клетки, переносящие полезные и бесполезные вещества, включая и тела, а также шары и овалы черепов и содержащиеся внутри мыслительные состояния. Но где же душа? Если не в голове, то где еще? Почему ты не способен общаться, Тони, и как твое настоящее имя? Язык, который я прозвал дельфиньим в силу того
  - Да так, да так, - говорил я в телефон.
  - Но ты же будешь завтра? Или надо говорить - вы оба?
  - А как карта ляжет, - отвечал я, - ничего не знаю про завтра. Виталь, я виноват, конечно, но я и не виноват. Ничего не могу сказать.
  - Тут какое-то темное дело, Гриш, как ты знаешь. Но я же знаю тебя давно.
  - Ты какой-то странный.
  - Да ничего я не странный, но сам посуди - ты жил себе, да жил, и тут со всех сторон стали сходить с ума бабы, а ты ничего не сделал. А ты думаешь, я не заметил? Гриша, я ужасно внимательный человек. Я просто не говорю. Обычный человек все мимо пропускает, а я все это вижу.
  - Ну....
  - Чехова сидит и в твой аккаунт в телефоне пятится. Почему она на меня не пялится. Старый бэушный неликвидный индивид, а? Нет, Гриш, ну это бывает - дочь и папик, особенно если папик богатый или творческий гений. Ладно, сошлемся на второе. Помнишь, мы два раза подряд до утра сидели, сколько выпито было? Раз, да еще и через неделю раз? Ты ж сам мне говорил - бабы, мол, хотя и смотрят, но только смотрят. Больше ж ничего. Да и Танька, она что, она тоже, да? Девка молодая, перспективная, нашла спонсора, парень еще такой - лет тридцать пять. Может ты сглаз на них наводишь? Не, Гриш, если ты научился сглазу, я бы тоже хотел.
  - А ты, наверное, выпил.
  - А тебя ж нет, вот и выпил.
  - А чего так?
  - Настроение выпить. Я купил велосипед,
  - Да ну.
  - Холодновато немного. Я ж решил что-то изменить. Нужно двигаться. У блогера прочитал сегодня - в пятьдесят лет начал новую жизнь. Я завел машину и думаю - какая чертова новая жизнь? А все молодые сыкуны советуют - Виталя, выйди из зоны комфорта. Знаешь, хочется сразу по морде съездить за это - за выйти из зоны комфорты. Ты б сам, сволочь, пожил бы, как я. Да, слушай, какая разница, кто и как живет - я бы посмотрел на этого парня в своем возрасте. Но я попытался, Гриш. Вот и на велосипеде я приехал, оказалось, что доехать можно за час - и назад я так же поеду, если только еще не нальют.
  - А кто там наливает?
  - А спонсор приехал Танькин, говорит - это вам подарок для театра. И еще говорит - все ему нравится, что мы делаем, и у него есть человек, и мы можем снять фильм - не бог весь какого бюджета, ну да сейчас все равно все дорого. Ты сечешь? А ее нет. Так это она или не она там? Ты прости, что я такие дурные вопросы задаю. Больше не буду. Да я знаю, Индеев все обещает, и этот фрукт тоже обещает - нам бы бабки дали, мы в горы своротили.
  - А кто ж снимать будет?
  - Кто ж кроме тебя? Ты ж снимал.
  - Да то когда было?
  - Так смотри, самое время, чтобы вернуться. Сценарий твой, идея твоя, а Пётр, ну...
  - Мне сценарий, а Пётру - трофей. Ведь он ее еще не получил. Только ты там аккуратно - хотя мне все равно, что там будет. Если б я это решал, я бы решил. Виталь, ну ради мамоны не сделаю. Понимаешь?
  - А если переступить через себя? Или ты влюблен?
  - Даже не знаю, что тебе ответить.
  - Ты сам смотри. А то смотри, и помоложе есть.
  - Но ты не завидуешь?
  - Завидую, Гриш. Слушай, оставлю велосипед в офисе, поеду на маршрутке, сил нет доехать. Вот и выход из зоны комфорта.
  - Ну ладно.
  - Давай, давай, старик. Но погоди. Скажи, как это так у тебя получается?
  - Я могу сделать, чтобы все бабы были твоими, Виталь. Только я не знаю, будешь ли ты мне за это благодарен?
  Пицца была разогрета в микроволновке, а с ней, с микроволновкой, такая история - старая у меня сломалась, а эту я купил за символическую тыщу именно у Виталия, так как у него было аж три - дело в том, что он когда-то жил с женщиной, которая как раз торговала кухонной техникой. Год потом Виталя ждал, когда она свое барахло заберет. Два ждал. А как очнулся - десять лет прошло. Не ласковая это штука - время, особенно, если с годами твой внутренний компас становится тоньше, все прочие индикаторы реагируют на внешние события куда острее, чем раньше - ты все больше думаешь об этом, а одиночество лишь подбрасывает масла в огонь. Нужно что-то делать с этим. Заземление пустотой - еще не самое худшее дело, если у тебя есть любимое дело. Побольше работы. Алкоголь не пройдет, если он не прошел раньше - излишества лишь мешают работе, которая есть алкоголь иного характера. В жизни я чего-то не достиг в силу нехватки тщеславия - все остальное у меня всегда имелось.
  Пицца была очень усредненной. В придачу шли нарезка, салатик, скумбрия, бутыль пепси, коньяк, две пачки "Кента". Я был готов.
  - Там твой приехал, Виталя звонил, - сказал я, - ты как-то решала этот вопрос?
  - А, - она махнула рукой, - послушай, - тут сказала она, - ты мне сказал, а я не обратила внимания - тебе звонила дочь. Какая дочь, Гриша? У тебя есть дочь?
  У меня внутри все обмерло - но почему я до сих пор не отреагировал должным образом? Тони продолжал со мной играть, и настоящая реальность также была вариативна. Ничего не оставалось, как открыть бутылку вина. Действительно, вино, творчества, женщина. Ты не оставил мне шансов. Но ведь все остальное одинаково.
  - Ну ладно, - сказал я.
  - Ладно. Что скажешь? Если она хочет приехать, надо, чтобы она приехала. Надо посмотреть на нее. Гриш, все в порядке. Я с тобой. Да я даже уже представляю, что ты думаешь? Я уже давно научилась понимать чужие мысли. Сейчас ты скажешь - давай я тебе буду задавать вопросы. Все ли части реальности сходятся? Нет, если ты думаешь об этом, это да, это правильно. Но даже если это подвох, я ничего не могу об этом знать. Значит, дочери не было?
  - Конечно, не было. Но мать ее та же. А теперь, черт, надо узнать, существует ли сын? Слишком много вопросов, а ведь я думал, что Тони можно отдать Виталию. Но как я теперь его отдам - даже если он этого хочет, то - мало ли, что он хочет. Тань, я не обойдусь без твоей помощи. Что бы там не происходило, каким бы прекрасным ни был твой спонсор, ты должны думать обо мне. Для меня это начала ты. Хотя, может быть, это была другая ты - чтобы узнать это, мне надо снова включить в своей голове видение склада, лаборатории, и какие-то приборы. Они похожи на микроволновки.
  - Ты это видел?
  - Я это видел. Сейчас я тебе обо всем расскажу.
  
  
  
  
  
  05.07.2020
  Edit - 10/05/2021
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"