Глава 1. Часть 5. Прощание в Бильбао.

Спрошу: 'Какой цвет имеет ностальгия?' Скажете: 'Что...!? Ностальгия...!? Цвет...?! С ума сошел! У ностальгии, как явления нематериального и психического не может быть цвета!' Возражу: 'Так и у тоски не может быть цвета. Однако ж бывает зеленая и серая. Счастье - синее. Мечты - розовые. Зависть - черная. Горячка - белая. У всего есть цвет. И у ностальгии тоже. Так какой цвет имеет она ...?' Не буду долго мучить загадками тех, кто никогда такого не испытывал. Ностальгия - желтая. Не просто желтая, а бледно-холодно-марево-желтая. Именно этот неприятный цвет почувствовала Светлана, прежде чем в душе защемило. Впервые с ней такое случилось в португальском Вилла ду Конди, пригороде Порту, двадцать девятого января две тысячи пятого года.
Приглушенное дымкой, клонящееся к закату желтое солнце уже разбросало по морю неяркие блики. Легкое, стелющееся над берегом марево тоже светилось белесо-желтым. Но желтым, отнюдь, не теплым. Наоборот, каким-то зябким, выхолаживающим не кожу, а нутро, от чего хочется застегнуться на все пуговицы, поднять воротник и сунуть руки в карманы. Хотя вовсе нехолодно. Градусов десять. Вполне обычная и комфортная погода для конца января на севере Португалии. Но вот этот блекло-желтый свет...! Местные говорят, такое иногда бывает зимой, когда ветры с Сахары несут мельчайшую пыль.
В синей короткой куртке с наглухо застегнутой молнией, с накинутым до глаз капюшоном, в джинсах, заправленных в высокие красные кроссовки на липучках, Светлана понуро брела по набережной. Лишь изредка поднимала глаза и оглядывалась. Искрящееся бликами море; легкий шелест волн; широкий песчаный пляж с темными вкраплениями выступающих валунов; набережная с низким парапетом; вдоль, через дорогу, однотипные, в основном, песочного цвета четырехэтажные домики с одинаковыми белыми лентами балконов во весь фасад и плоскими крышами, с редкой зеленью деревьев между ними. Не скажешь, никого нет. Народу довольно много. Но все так рассредоточены по длиннющей, чуть ли не от горизонта до горизонта, дуге набережной, что она кажется безлюдной. Редко навстречу прохожие. Тоже прогуливаются без дела. Чаще велосипедисты шуршат мимо туда-сюда, дзинькая, предупреждая о приближении, да машины медленно.
Светлана брела вдоль парапета, косясь на свою вытянутую тень, скользящую по серой тротуарной плитке, и размышляла о том, как без потерь вывернуться из той идиотской ситуации, в которой оказалась из-за невероятной тупости Юрия. И еще, так ли ей нужен этот дебил, неспособный просчитать последствия действий, ни своих, ни тех, что она совершала с его подсказки?
Их испанский вояж начинался великолепно. Светлана на некоторое время вновь ожила, позабыла горести и невзгоды, снова ощутила свободу и беззаботность, подобную в студенчестве на первых курсах. Тому ни мало способствовали бодрые доклады дяди Гены, что в Калининграде все улицы обклеены листовками о вознаграждении за голову Окопова, что объявления о нем ежечасно транслируется из каждого утюга, что милиция, и не только, усердно роют землю в поисках беглеца. Эти сообщения так воодушевили, что Светлана, уверенная в скором благоприятном исходе, на некоторое время вообще перестала думать о бывшем муже. 'Действительно, и че я все о нем? - рассуждала она. - Да сколько можно!? Все равно от меня ничего не зависит. Эта проблема и так как-нибудь разрешится независимо от того, думаю ли я об этом, или нет... Всё...! Всё...! Всё...! Забыли о нем! Надоел! Живем дальше!'
Как это ни странно, но почти явная измена друг другу на вилле в Ницце оживила ее с Юрием чувства. Едва только поднялись в свой супер-люкс на двадцать втором этаже огромного, стеклянного 'паруса' пятизвездочной гостиницы 'W Barcelona', как, не смотря на утро, на бессонную ночь и усталость с дороги, они внезапно бросились в объятия друг другу прям на террасе номера, в пене большущего джакузи под открытым небом с видом на море, так и не успев толком раздеться. Уже потом, вспоминая, Светлана не могла понять, что это было? Кратковременная вспышка чувств? Или их обоих подогревал сладостный огонек свершенной мести в отношении той хромоногой мошенницы Жужу из Ниццы? Как бы то ни было, но Светлана вновь начала испытывать удовольствие от близости с Юрием. Душа, вырвавшаяся, наконец, из пут постоянных страхов и переживаний, требовала страсти. Физической страсти и побольше.
Океан страсти бушевал недолго, меньше недели. У Юрия заштилело ранее. И Светлана это почувствовала. Барселоны же хватило дней на двенадцать. Вернее, не дней, а ночей, так как там они вели, в основном, ночную жизнь. Днем насладиться местными достопримечательностями мешала погода. Ветрено, дождило и спать хотелось. Обошли все самые шикарные ночные клубы города: 'Eclips', 'Jamboree', 'Opium', 'Razzmatazz', 'Shoko', 'Sor Rita'. Эйфория только от первых двух. Затем раз от раза удовольствия все меньше, пока не опостылило совсем. Приелось. Это как ежедневно питаться деликатесной испанской сарсуэлой, которая в первый раз вызовет вкусовой восторг, на другой - сдержанность эмоций, потом превращается в заурядное второе к обеду и, в конце концов, надоедает так, что отбивает всякий аппетит. Это как марафон новогодних праздников, когда с нетерпением ждешь их начала, а потом не дождешься окончания. Клубы разные. И тематика, и обстановка. А везде, по сути, одно и тоже. Коктейли, музыка, танцы, развлекательная программа на сцене, разновозрастные мужички и дамы, ничем не отличающиеся от наших. Вот только складывалось впечатление, здешние юные испанки совсем не следят за собой. Ни причесок с укладкой, ни макияжа, ни маникюра. Какой пришла с работы или учебы, такой и в клуб, не тратя часов... Да что там часов...?! Пяти минут перед зеркалом! Лишь платье переодела. И то не всегда. Наверное, эти девицы считают, что и так красивые. Зря считают. В большинстве страшненькие. Подобный нелестный вывод о местных барышнях можно было бы списать на женскую необъективность Светланы. Но и Юрий был такого же мнения, о чем, к ее вящему удовольствию, не преминул сообщить в их первую же клубную ночь. Впрочем, впоследствии, это ему ничуть не мешало заводить с такими страшненькими скоротечные интрижки. Тем не менее, Светлана не чувствовала себя там единственной прекрасной розой посреди одуванчикового поля. Были некоторые исключения. Эффектные и элегантные девушки, чаще, дамы постарше. Их присутствие рядом держало в тонусе, не давало расслабиться. Да и позвездить в танцах не особо получалось. Светлана считала, и не без основания, что очень хорошо танцует. Но в каждом клубе имелось достаточно танцорок с хорошей подготовкой и танцующих, по крайней мере, не хуже, чем она. То, в основном, клубные профессионалки чтобы заводить публику. Светлана этого не знала и у нее проскальзывало неприятное чувство, как у первой девки на деревне, впервые выбравшейся на городской бал, и обнаружившей, что здесь такая далеко не первая, и, даже, не вторая и третья.
Когда уже несколько пресытились клубами, когда у Юрия стала выдыхаться страсть, Светлана придумала способ добавить перчика в их отношения. Посчитала, заявляться в клуб парой, это что в Тулу со своим самоваром. На пятую клубную ночь сама предложила Юрию отправится 'одиночные плавания' за столиками в разных концах залы, но чтоб на виду друг у друга. И на что надеялась...?! А надеялась, что, увидав, как его дама небезразлична и желанна другим мужчинам, в нем проснется инстинкт собственника, взыграет ревность, гормоны, выяснение отношений со скандалом, который завершится страстным примирением. Со своей же стороны рассчитывала, что Юрий, обласканный вниманием других женщин, тоже в ней вызовет ревность, азарт соперничества, желания показать, что лучшая. Однако, это не сильно подхлестнуло страсти. Неизвестно как Юрия, но ее приятно возбуждало только первые разы. А далее все одни и те же подкаты и приглашения на танец от кабальерос, молодых и не очень, которым хватало денег на один-два коктейля угостить, и считающих, что этого вполне достаточно для прямых намеков на продолжение ночи в номерах или на хате. Может, это так у них принято с дамами? А, может, они считают, что иностранки приезжают в Барселону только за этим? Но, получив вежливый отказ, местные джентльмены также вежливо отваливали, не выказывая ни недовольства, ни претензий. И где здесь хваленая 'испанская страсть'...!? Да есть ли она вообще ...?! Или это все выдумки...!? Быть может, будь они чуть настойчивее, Светлана, если бы и не согласилась сразу, то подумала над таким предложением. А там...? Как знать...?! Как бы то ни было, легкий, налево-направо, флирт без последствий Светлане был некоторое время приятен. Но и он, в конце концов, надоел тоже. Да...! Посещать клубы в удовольствие можно не чаще одного-двух раз в неделю. Если чаще, то это уже как на работу.
Наблюдая за некоторой публикой, Светлана подозревала, так колбасить без продыху на танцполе можно только под чем-то. Хотела бы попробовать это что-то. Но, видать, выглядела не так, сидела не с теми. Местные дилеры ни разу не почтили ее своими предложениями. Зря! В желании оторваться Светлана заплатила бы втрое. Юрию на противоположной стороне залы везло куда больше. И с дилерами, и со знойными страшненькими испанками. Ведь он мог позволить себе накачать юных чик коктейлями, или еще чем, да до такой степени, что их можно было вести куда угодно, по одиночке или скопом, не особо спрашивая мнения по этому поводу. Однако, он пока не делал этого, косясь с противоположного конца залы в ее сторону. Странно, но дамский цветник вокруг Юрия ни разу не вызвал у Светланы даже некоего подобия на ревность. Она снисходительно наблюдала за ним, как за кобельком, которого вывела на прогулку и которому благосклонно разрешила порезвиться с окрестными сучками. Юрий тоже равнодушно отнесся к ее флиртам. Только после первого раза неуклюже пытался изобразить из себя Отелло. Дальше изображать ревность обоим наскучило, и они лишь развлекали себя обсуждением тех, с кем провели в клубе время.
На одиннадцатую ночь они с Юрием уже никуда не пошли, остались в гостинице. Совместный вечерок под пивко и хамон, в шезлонгах на террасе люкса с видами на искрящееся молодым месяцем море и на ночную Барселону сбоку, оказался скучным и пресным. Можно было бы вечер исправить, поднявшись на лифте несколькими этажами выше. Там, на двадцать шестом, располагался фешенебельный 'Eclips'. Но клубы приелись до такой степени, что выйти в коридор и нажать кнопку вызова лифта было просто лень. Поэтому предпочли унылую тоску вечера в компании друг руга. Тогда же решили сменить надоевшую Барселону на другой город.
Валенсии хватило на неделю. Местные ночные клубы, в которых скоротали всего три ночи, не особо отличались от барселонских и надоели еще быстрее. Перешли на дневной образ жизни. Два дня убили, осматривая местные достопримечательности. Эти дни, именно, не потратили, а 'убили', так как единственной целью было как-то скоротать время. Ворота Куарт; Пласа Де-Ла-Рейна; Площадь Мэрии; футуристический 'Город искусств и наук'. Равнодушно пошлялись, поглазели, сказали: 'Да, да! Прикольненько! Особенно рыбки в аквариуме!' Вот и все эмоции. Усталое восприятие пересыщенных путников. После экскурсий по городу опять молчаливая тоска вечеров на балконе люкса гостиницы 'La Arenas...' с видом на Балеарское море.
Из Валенсии в Мадрид. Надеялись, хоть столица как-то оживит новыми впечатлениями. Зря надеялись. Колеся по Мадриду на своем Феррари-кабриолете, осматривая город, Светлана ловила себя на мысли, что все это уже видела, что города похожи друг на друга, если не как две капли воды, то как два клубка ниток. Размеры отличаются, и запутаны по-разному. Но в целом...! Возьмем, к примеру, исторический центр с узкими улочками и старинными зданиями - гордость всех обывателей. Но те здания возводились по моде XVII - XIX веков. А эта мода была едина что для Европы, что для Америки, и, даже, для Китая. Деловой центр или 'сити'? Он тоже подвержен мировой стеклянно-бетонной моде кубизма второй половины прошлого века с иногда встречающимися нарушениями прямых линий параллелепипедов века уже нынешнего. О спальных районах окраин и говорить нечего. Там, практически, все типовое.
Мадрид надоел за три дня. Но пробыть там пришлось десять, и только потому, что Светлана почему-то была уверена, в Калининграде все разрешится еще до конца декабря. Надеялась, вот-вот и получит долгожданное сообщение, что сможет вернуться, отпраздновать Новый Год дома. Как же ожидание растягивает минуты! Светлане казалось, предновогодняя неделя не кончится никогда. Чужая страна, чужой надоевший город, вынужденное безделие, выматывающее ожидание вестей из дома, и между всем этим медленно-медленно ползет время, как сытая анаконда в свое логово. И не знаешь, куда себя деть, куда податься. Однообразная тоска, и еще раз тоска. Их роскошный 'люкс' гостиницы 'Четыре Сезона' в самом центре Мадрида, даром носит звание 'президентский'. Видать, президенты интернетом не пользуются. Он там такой тормознутый, что Светлане ни разу толком не удалось пообщаться с подругами и приятельницами по 'Скайпу'. Лишь вначале разговора можно разобрать что-то из первого предложения. Далее - обрывки фраз, слов, длиннющие паузы, заполненные щелчками, треском и другими звуками. Связь постоянно обрывалась. В общем, ни черта не понятно, но ясно одно, Окопова не нашли и все еще усердно ищут.
Если говорят, чувства проверяют разлукой, то и постоянное пребывание в компании друг друга тоже является проверкой. Проверкой, быть может, куда большей, чем просто разлука. Изо дня в день перед глазами одно и то же лицо, одни и те же слова, мысли, шутки. А чаще - молчание. Но и оно: пресное, бессмысленное, равнодушное. Нет, Светлана пыталась! Не имея других вариантов отношений, пробовала хоть как-то оживить эти, вернуть интерес друг к другу, нащупать точки соприкосновения. В предпоследний день пребывания в Барселоне зазвала Юрия в театр 'Лисеу' на оперу 'Тоска'. Тот все первое действие ерзал в кресле, вертел головой, осматривая партер и ложи. Половину второго провел в буфете. А на третьем вообще клевал носом, никак не реагируя на мощь духовых в трагическом финале. Обсуждение спектакля свелось к его недовольному: 'Бр-р-р! Нудятина!' В Мадриде купила билеты в Королевский театр 'Real'. Юрий идти категорически отказался. Пришлось одной смотреть авангардный балет и потом сама с собой его обсуждать. В музее 'Прадо', куда обманом уговорила свернуть, все комментарии носатого сводились к оценке стоимости картин и скульптур. Только одно произведение удостоил более-менее пространными замечаниями: 'Хм! Сиськи маленькие, а жопы как у...! Целлюлитные все! И это, по-ихнему...?!' Так Юрий прошелся о 'Трех грациях' Рубенса.
Светлана пробовала подстроиться жить его интересами. Вечерами в гостинице по телеку смотрела с ним боевики. Все до того тупые, что и перевода с испанского не требовалось, не говоря уже об обсуждении после. А ему нравилось. Если не смотрели кино, то он уходил с головой в свои компьютерные игры-стрелялки. Вроде, рядом. И его нет. Словно пустое место. Мужику скоро тридцатник, а играется аки подросток! Пробовала отбирать ноутбук, не давать играть. Толку-то! Рядом все то же пустое место. Только уже насупившееся недовольной физиономией. В этом тупике отношений самый раз бы поделиться с кем своими бедами, рассказать, пожаловаться, услышать сочувствие и обнадеживающее, что у меня такой же дебил, которому уже за сорок, и который также все время играется на компьютере. Но тормознутый интернет их 'Президентского люкса' не давал ни единого шанса на общение с подружками и приятельницами. Даже от бабушки не услышать совета. Пришлось копаться в своих переживаниях самой.
Бесконечное ожидание и вынужденное безделие дало Светлане достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах. Раньше было че-то не до этого. Теперь сам вопрос: 'Люблю ли я его?' - внутренне вызывал в ней усмешку и содрогание. Содрогание от самой мысли, что когда-то имела планы связать с Юрием дальнейшую жизнь. Ведь у них ничего общего! И это наглядно показали последние два месяца ежедневного пребывания друг с другом. Нечто подобное Светлана испытывала раньше с Окоповым. Только тогда она опасалась выплескивать на мужа свои чувства в скандалах. И это жуть как бесило. Сейчас же могла себе позволить закатывать истерики, не задумываясь о последствиях. Но толку то орать на носатого!? Все равно, что на каменную статую. Молчит, типа, слушает. А по глазам видно, думает о своем и ни черта не понимает, о чем это она распинается. Подобная реакция распаляла сильнее. Результат тот же. Как об стенку горох. В конце концов, так бестолку изводить себя надоело. Плюнула на все и скандалить почти перестала. Что накипело, держала в себе. Полнейшее равнодушие друг к другу.
Теперь единственное, что их все еще связывало, так это неоконченное дело с ее бывшим мужем, подавшимся в бега. Раньше тема развода и раздела имущества была основной в их беседах. Практически, каждый раз большей частью говорили об этом. Развод завершен. Имущество поделено и очень удачно распределено в ее пользу. А обсуждать поиски беглеца не имело никакого смысла. Здесь от них уже ничего не зависит. Только ждать. А ожидание, ведь, немногословно. Так что, и говорить стало не о чем. Из любовников они превратились в подельников, вынужденных до окончания дела терпеть общество друг друга в этом затянувшимся заграничным вояже, деля общий кров гостиничных номеров, трапезы в ресторанах, на двоих одну постель и, за неимением других вариантов, заниматься сексом иногда.
День тридцатого декабря выдался особенно длинным. После завтрака Юрий куда-то ушел. Светлана весь тот день провела одна на диване гостиничного номера, ожидая, что мобильник Юрия на тумбочке вот-вот оживет и прокукует о доставленном сообщении про Окопова. К вечеру ее надежды встретить Новый Год дома испарились окончательно. Ведь даже если сообщение придет, то они все равно никак не успеют в этом году добраться до Калининграда. Почему-то это несильно огорчило. Уже привыкла к постоянным обломам в ожиданиях. Больше расстроило, что теперь придется ломать голову, где бы здесь отпраздновать.
Юрий появился к вечеру, после восьми. Предложил поужинать в очень хорошем ресторане неподалеку. Ресторан, действительно, оказался роскошным. Обставлен в мавританском стиле. Вместо стульев кресла, диванчики. Ажурная позолота стен, парчовые портьеры, хрусталь, фарфор, серебряные приборы и публика не в джинсах с кроссовками. Когда рассчитывались, Светлана, ни на что особо не надеясь, спросила официанта о столике в Новогоднюю ночь. Заглянув в папочку для счета, официант с радостью сообщил, что все столики были забронированы еще за полгода. Но им очень повезло. Буквально час назад одна пара отказалась от брони по причине болезни и, если гости пожелают, то могут выкупить эту бронь прямо сейчас. Вопрос о встрече Нового года разрешился. Светлана даже не ожидала, что так повезет. Наверное, официант был впечатлен размером оставленных чаевых. Хорошо, что не поскупилась сегодня!
Светлана думала, худшей встречи Нового Года, чем как встретила прошлый, две тысячи четвертый, быть не может в принципе. Та памятная ночь в компании Окопова в домике у моря, казалось, будет наиотвратительнейшим воспоминанием в ее жизни. Но, как показала практика, хуже есть куда. Праздничная обстановка в ресторане была в такой же степени шикарной, как и нудной. Возрастная аристократичная публика. Смокинги, платья от кутюр, блеск бриллиантов, разговоры в полголоса, сдержанные полуулыбки. Это как высокородный идальго в черном бархате с белоснежным пышным рафом на шее, который еще называют 'Мельничный жернов', никогда на публике не покажет своих эмоций. Развлекательную программу вел какой-то мегапопулярный в Испании юморист. Наверное, был хорош. Сыпал шутками, остротами, объявлял номера. Но в его выступлении Юрий со Светланой ни черта не понимали кроме выразительной мимики и темпераментных жестов. Ведь все на испанском. Публика вокруг сдержанно смеялась. А им было че-то не весело, так как непонятно. Словно случайные гости на узбекской свадьбе.
Новогодняя ночь из торжества превратилась в заурядный ужин с мигренями, которые, ни с того, ни с сего, разыгрались у Светланы. Есть и пить уже не хотелось, поэтому можно было бы покинуть это скучное заведение. Но, как-никак, Новый Год все-таки! Решили досидеть до полуночи. Светлана уже придумала желание, которое мысленно загадает с первым боем часов. Ничего фантастичного и нереального. Совсем простенькое, исполнимое: 'Хочу скорее вернуться домой!' Она была уверена, это должно обязательно сбыться. Ведь ее желание, загаданное год назад, сбылось почти полностью. Тогда, глядя Окопову в глаза и чокаясь с ним шампанским, с первым ударом часов загадала: 'Хочу избавиться от него навсегда!'
За пять минут до полуночи в ресторане началась суета. Официанты разносили по столам высокие бокалы шампанского с торчащими из них длинными шпажками с нанизанными, как шашлык на шампур, двенадцатью виноградинами. Не зная, что это и как это употреблять, Светлана с Юрием наблюдали за остальной публикой. Торжественный момент приближался. Без одной минуты все в ресторане встали, притихли, приготовились. Но вместо бокалов с шампанским каждый держал в руке шпажку с виноградинами. Юрий со Светланой недоуменно переглянулись и последовали примеру других. С первым ударом часов все в ресторане, включая официантов, сняли со шпажек по одной виноградине и отправили в рот. Со следующим ударом еще по одной, и так далее. Светлана с Юрием повторяли за всеми, совершенно не понимая этого ритуала. После двенадцатого удара и двенадцатой виноградины в ресторане оживились, пошел гул, смех, зазвенели бокалы, захлопали хлопушки, затрещали бенгальские огни, послышались поздравления: 'Feliz Año Nuevo!'. Светлана с Юрием тоже звякнули бокалами. Когда допили, Светлана спохватилась, вспомнила про желание. Но было уже поздно. Часы давно пробили. Из-за этого дурацкого ритуала с виноградинами она забыла его загадать. Настроение, которое и до этого было не очень, испортилось окончательно. Для приличия они еще с полчаса посидели и покинули это чопорное заведение.
За стенами ресторана у то веселей. Улицы полны народа. Казалось, весь трехмиллионный Мадрид собрался в центре и беснуется в безудержном веселии. Маски, карнавальные костюмы, музыка, крики, смех, мерцание огней и елок, взрывы и треск петард, бенгальские огни, хлопушки, конфетти, серпантин. Но Светлане было че-то невесело. Так невесело, что это бросалось в глаза. Чуть ли не на каждом углу к ней обращался из толпы кто-то радостный, предлагал выпить шампанского или вина, чтобы ее личико не было таким грустным в эту ночь. В ответ благодарная улыбка и вежливый отказ. К Юрию же никто с подобными предложениями не обращался. У него и так физиономия довольная. Глаза блестели и зыркали по сторонам, цепляя молоденьких испанок, заливающихся смехом и игриво подмигивающих.
Немного поплутав по улицам среди празднующих толп, вскоре добрались до гостиницы. У самых дверей Юрий придержал ее за руку:
- Дарлинг, а че нам в номере киснуть? Пойдем, прошвырнемся немного! На дель-Соль сходим...! Где елка...?! Помнишь...?! Поглядим!
- ...
- Ну че ты...?! Это же рядом! Там, в конце улицы!
- Ты что, елки не видел?
- Видел. Но это ж другое! Это ж Новый Год! А оттуда можно на Пласа-Майор. Потусуемся, шампанского где-нибудь накатим или еще чего. Праздник же! Идем!
- Нет, не хочу. У меня голова разболелась.
- Дарлинг...! Ну..., пожалуйста! Давай, ненадолго!
- Котя, если хочешь, иди. Я хочу лечь.
Тонкие губы Юрия расплылись в радостной улыбке, которую и не пытался скрыть. Он даже задергался в возбуждении, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
- Да-а-а...!? Так я это...! Того...! Пойду...!? А...?! - воскликнул он и отпусти ее руку.
Светлана внимательно глянула на него, состроила очень недовольную мину, пожала плечами и неодобрительно несколько раз покачала головой. Юрий как будто не заметил ее реакции. Радостный, возбужденный, он чмокнул ее в щеку, развернулся и заспешил в толпу, бросив на ходу: 'Ненадолго...! Часик-другой...! Не жди, ложись! Я скоро!' Светлана и опомниться не успела, как Юрий исчез за спинами людей. Она осталась у дверей гостиницы одна, совсем растерянная. А мимо в сторону площади Пуэрта-дель-Соль шествовал разнаряженный, весело галдящий на испанском люд. Светлана никак не ожидала такой прыти и скорости, с какой Юрий сбежал от нее. Видать, спешил чтобы не успела передумать и не заставила остаться. Еще с минуту простояла на месте с надеждой, что у носатого проснется совесть, что он не посмеет оставить ее в эту ночь одну и вернется. Но с его совестью было все в порядке. Спала летаргическим сном, не просыпаясь никогда. 'Козел!' - негромко со злостью бросила вслед людскому потоку, развернулась и направилась в гостиницу. Швейцар предупредительно открыл перед ней дверь.
Поднявшись в номер и скинув на диван новенькое песцовое манто, Светлана, первым делом, направилась в спальню, к тумбочке за таблетками от головы. Взяла сразу две. Из холодильника достала шампанского. А чем же еще запивать таблетки в Новогоднюю ночь? Долго возилась с пробкой. Еще никогда в жизни не открывала шампанское сама. Получилось с трудом. Только хотела отправить таблетки в рот, как поняла, голова уже не болит. Лишь в душе щемит и тоска. Но от этого таблетки не помогут. Шампанское здесь более кстати.
У зеркала с кривой усмешкой звякнула бокалом со своим отражением. Отпила. На левой щеке заметила отчетливый след от слезинки. И снова, как и ровно год назад, в душе горькое сожаление. Сожаление от того, как хотела бы и как встретила Новый Год. Разница в том, что в прошлом году она на следующий день отправилась с визитами к подружкам и приятельницам, с которыми немного отвела душу. Сейчас же и этого не может себе позволить. Даже по Скайпу.
С бокалом шампанского Светлана вышла на балкон. Внизу шумел и праздновал Мадрид. От вида пестрой толпы чувство тоски одиночества стало сильнее. Ей тоже бы хотелось на улицу, в люди. Но не здесь. Хотелось там, в Калининграде, где местные уже повылазили из-за своих праздничных столов с традиционными 'Оливье' и холодцом, вышли из дома и под моросящим дождиком потянулись к главной городской елке на площади Победы, где, нарезая круги, всегда можно встретить знакомых, друзей, которых не видела с прошлого года. Встретить, обняться, вместе выпить за наступивший и идти дальше на новый круг. Там тоже смех и веселие. Хоть не такое бурное и шумное, как здесь, но свое, родное. Даже отборный мат ей был бы сейчас более приятен, чем эта испанская многоголосица внизу. Ей, вдруг, почему-то ужасно захотелось селедки. Обыкновенной селедки с колечками лука, политой постным маслом, которой в Испании почему-то нигде нет. Светлана долго еще стояла на балконе с недопитым шампанским, с горьким чувством одиночества, забытости, ненужности, и безмолвные слезы текли по щекам. Тогда она твердо решила, что нужно выбираться отсюда куда-нибудь на восток, поближе к границе с Россией.
Юрий заявился к утру. Светлана еще и не ложилась. Сидела в кресле, придвинутом к распахнутыми дверям балкона, водрузив ноги на банкетку, с накинутым на плечи песцовым манто. Рядом, на паркете, валялись бокал с отбитой ножкой и пустая бутылка от 'Клико'. На подлокотнике пепельница, полная скомканных окурков. На другом подлокотнике еще одна такая же ополовиненная бутылка шампанского, которую придерживала рукой, и к горлышку которого иногда прикладывалась маленькими глотками. Появление носатого оказалось совсем некстати. В одиночном возлиянии Светлана уже дошла до той кондиции упоения собственными бедами, жалостью к себе, когда любое присутствие посторонних только нарушает эту благородную скорбь.
Светлана слышала, как тихо, почти бесшумно, открылась дверь, как Юрий из прихожей прошел в туалет. Оттуда также тихо в гостиную. Некоторое время безмолвно стоял на пороге. Потом на цыпочках прокрался мимо в спальню. Наверное, подумал, что она спит. Светлана не стала переубеждать в обратном. Сидела неподвижно, не мигая взирая на странное, переливающееся огнями бочкообразное навершие шпиля какого-то здания, возвышающегося над другими крышами и выглядывавшее над перилами балкона.
После сигареты и еще нескольких глотков из бутылки Светлана встала и, слегка пошатываясь, тоже пошла в спальню. Юрий уже похрапывал. Раздеваясь, заметила на воротнике белой рубашки, на вешалке под пиджаком, следы губной помады. Не менее трех оттенков. Новогодняя ночь Юрику явно удалась. Это ничуть не тронуло. Лишь без злобы прошипела: 'Скотина!', - и легла рядом. Только сейчас почувствовала, что замерзла и никак не может согреться. Как было не неприятно, но, ворочаясь, постепенно спиной придвинулась к нему, к горячему здоровому телу, а ледяные ступни уперла в его ноги. Немного согревшись таким образом, вскоре уснула. Ну хоть какая польза от носатого.
Проснувшись, за завтраком, который по времени, скорее, соответствовал позднему обеду, Светлана никак не попрекнула Юрия, что оставил ее в Новогоднюю ночь одну, а сам развлекался с какими-то девками. И он о своих похождениях не распинался. С того дня по обоюдному согласию они перешли на свободные отношения. Он был волен крутить с кем угодно, но так, чтобы она об этом ничего не знала. Да еще чтобы предохранялся. Чтобы не передать ей какую-нибудь 'награду', которую может случайно подцепить. Все эти свободы касались и ее. Забегая вперед, скажу, Светлана раза четыре ими пользовалась. Завязывала знакомства с мужчинами. Но что-то не получилось. А, ведь, считала, с этим проблем у нее никаких. Стоит подмигнуть, и... А тут звезды не так сошлись, что ли? Непосредственно до постели дошло только однажды. В Лиссабоне, в конце января, в баре положила глаз на португальца. Немолодой, за сорок, но спортивный и поджарый, с залысиной на полголовы и перманентной щетиной на лице. С первого же взгляда приглянулся. Однако секса не случилось. Она оделась и сбежала из его квартиры, когда этот брутал, для начала, предложил ей примерить кожаные трусики со здоровенным страпоном.
А за тем поздним завтраком Светлана начала разговор с того, что ей уже надоела эта Испания и надо бы переехать в страну повосточнее, поближе к российским границам, откуда можно будет скоро добраться до дома, как только получат сообщение об Окопове.
- Дарлинг, зачем? - переубеждал Юрий со взглядом, полным честнейшей искренности. - Как сообщат, мы сразу на самолет до Гданьска.
- Феррари, значит, в багаж сдадим?! Да...?! - с сарказмом спросила Светлана, потом поморщилась и пробурчала: - Блин! И на кой я его купила?! Одна морока с ним.
- Зачем в багаж? Здесь где-нибудь гараж снимем. Там и оставим. В следующий раз соберешься в Европу, начнешь с Испании. Заберешь Феррари и езжай себе дальше куда угодно.
Светлана как-то пропустила мимо ушей, что, говоря о будущей поездке, Юрий использовал глаголы не от первого лица 'соберемся, начнем, заберем', а от второго. Это означало, в следующий раз он с ней ехать не планирует. Лишь омлетом поперхнулась. Если бы вникла, был бы скандал. Не из-за того, что Юрий ей так нужен. А из-за того, что быть брошенной и бросить самой не есть одно и то же. Припомнила позже.
- Я не могу уже здесь! - пожаловалась Светлана, когда прокашлялась. - Тоска! Здесь все раздражает.
- Так тебя и там всё будет раздражать. Везде то же самое. Какая разница, где ждать? Здесь, хоть, тепло и погода хорошая. А там...! Дожди, мокрый снег, слякоть. Еще большая гнусь. Тебе это нужно? К тому же, мы на корриде еще не были. Согласись, побывать в Испании и не видеть боя быков...!? Давай, завтра смотаемся в Севилью. Говорят, там арена классная. Корриду посмотрим. Будет, что рассказать потом. А то, когда еще случай подвернется?
Светлана вспомнила две первые недели в Ницце, когда штормило, когда все время мрачно, и доводы носатого показались разумными. Плюс коррида...! Ну хоть какое развлечение, которым можно будет мимоходом похвастаться в салоне мадам Элеоноры. Там о таком еще никто и никогда.
В Севилье пробыли пять дней. Все та же скука, что в Мадриде. И без корриды. Оказалось, проведение ее там в ближайший месяц не планировалось. За зрелищем боя быков отправились в Сарагосу. Ехать неблизко. Почти через всю Испанию. Но что такое крюк в девятьсот километров для мучимых ожиданием и бездельем? В Сарагосе тоже на корриду не попали. Оттуда в Малагу, где, по уверениям Юрия, точно будут бои. Но и там с этим облом. Когда Юрий предложил перебраться в Кордова, Светлана засомневалась и полезла в интернет узнать расписание корриды. Оказалось, по всей Испании ее сезон начинается только с марта.
Минут пятнадцать Светлана орала и выговаривала Юрию за его тупость, что он не удосужился выяснить на счет расписания корриды, и они более двух недель бестолку колесили по Испании. Раньше за аналогичный косяк Светлана скандалила бы дольше. Не менее часа. Но все большее равнодушие друг к другу даже скандалу не давало как следует разгуляться. Да и, как уже говорилось, толку то орать на носатого? Глазки виноватые, типа, покаянные. А сам заперся в своей скорлупе и ничем его не пробьешь. Светлана закончила скандалить твердым заявлением, что они завтра же выезжают во Францию, оттуда - в Германию. А дальше... А дальше она пока еще не решила, куда. Может - в Польшу, может - в Швецию, может - в Данию.
Наверное, Юрий, все-таки, прочувствовал свою вину, так как до конца того дня был просто лапонькой. Внимательный, предупредительный, нежный. Ну, прям как в первые недели знакомства. Поэтому Светлана не сильно сопротивлялась, когда после ужина при свечах он стал до нее домогаться. Давненько у нее не было такой страстной ночи. Вымаливая прощение, Юрий старался, как никогда. Наутро Светлана его полностью простила. Даже более того, отложила намеченный отъезд в восточном направлении ради небольшого вояжа по Португалии, чтобы посмотреть Атлантический океан, которого Юрий еще не видел.
Дня четыре наслаждались солнечной погодой в Лиссабоне, на арендованной неподалеку от яхт-клуба небольшой вилле, на самом краю скалистого обрыва над Атлантическим океаном. Потом погода начала портиться. Небо затянула желтоватая дымка, от чего ясный день стал казаться хмурым. Самое время собираться в дорогу. Но тут случилась неприятность. Юрий вернулся после обеда и сообщил, что на стоянке супермаркета какой-то гад расколошматил оба задних фонаря у их Феррари. С такими поломками путешествовать, конечно, можно, но дорожная полиция будет несколько возражать. Он так расстроился, что в тот же вечер напился до скотского состояния в баре неподалеку. Еле дополз до виллы. Светлана никогда не замечала за ним склонности к злоупотреблению. Всегда был умерен. А тут, как прорвало. На следующее утро Юрий, только продрав глаза, взялся за опохмелку так рьяно, что вскоре был в таком же невменяемом состоянии, что и вчера вечером. Светлана сама вынуждена была ехать в город, искать автосервис, где заменят разбитые фонари. Аренду виллы пришлось продлить еще на четыре дня так как запчасти для эксклюзивных авто только под заказ. Все эти четыре дня Юрий не просыхал. С утра и до вечера. По его отдельным словам, обрывкам фраз, несвязному бормотанию Светлана почувствовала, этот запой неспроста. Что-то случилось. Но, что именно, понять не могла. Он либо отмалчивался, либо нес несусветную пьяную чушь. Уж не знала, что и подумать. От того и тревога на душе и чувство одиночества, которое вряд ли могла скрасить аморфная пьяная тушка в соседней комнате. Даже с сексом на стороне не получилось. Как говорилось выше, попался извращенец.
В запой Юрий сорвался неслучайно. Причиной тому стал банальный страх. Страх за собственную шкуру. И поводов для этого имелось достаточно. Уж две недели не мог получить вестей от Володи с Вадимом, двух исполнителей подполковника Чижова. Сначала автомат женским голосом сообщал: 'Абонент временно не доступен'. Потом стал выдавать: 'Набранный Вами номер заблокирован оператором'. И Дуплет перестал отвечать на вызовы. Гудки шли, а ответа не было. С эсэмэсками та же ерунда. Чтобы получить хоть какую-то информацию о ходе розысков, позвонил в Ленинградский РОВД, просил соединить с капитаном Красавкиным, который тоже был косвенно причастен к этому делу. Там сообщили, капитан Красавкин здесь больше не работает. Пробовал связаться с Ромой Сучковым, корреспондентом, который в июне прошлого года под псевдонимом Аркадий Рагдай написал в газетенку статью о похождениях Окопова. И его телефонный номер оказался заблокирован. Нехорошие предчувствия только усилились. Вспомнил про аудитора Петра Петровича, последнего из тех, кого знал, кто был как-то связан с Чижовым по делу Окопова. Позвонил только для того, чтобы проверить свои подозрения. Телефон Петра Петровича находился вне зоны. Когда один не отвечает, это еще можно как-то объяснить. Мало ли, что? Вот когда связь оборвалась со всеми сразу...! Тут есть от чего занервничать. Юрик слишком хорошо знал своего покровителя. В сложившейся ситуации, когда Окопов исчез, самым логичным со стороны подполковника Чижова было зачистить любые концы, ведущие к нему. По крайней мере, Юрий на его месте так и поступил бы. Шанс что, вернувшись в Россию, и он сам вскоре навсегда окажется 'вне зоны доступа', был очень велик. От того и страх. От того и запой чтобы приглушить его.
Не зря Юрий так боялся. Уж две недели как Володю и Вадима торжественно похоронили под холостые залпы почетного караула, выделенного отделом милиции, в котором проходили службу. Их нашли десятого января в бане, на даче Владимира, куда они вдвоем поехали сразу после Рождества. Официальное заключение - отравление угарным газом. По пьяни заслонку в печке невовремя закрыли. Дуплета так и не нашли. Его тело с проломленной головой все еще валялось на чердаке заброшенного дома и звонков мобильника, зажатого в мертвой руке, никто не мог слышать. Его найдут только весной, по запаху. Корреспондент Рома Сучков, у которого псевдоним 'Аркадий Рагдай', скончался в ресторане, возле туалета, за минуту до прибытия кареты скорой помощи. По официальной версии - анафилактический шок. Острая аллергическая реакция на ореховый соус. Вообще-то, патологоанатом обнаружил на теле свежий след от укола. Но это в заключение не вошло. Роме Сучкову не повезло только потому, что подполковник Чижов имел неосторожность лично дать ему указание состряпать статейку в газете и устроить компрометирующую фотосессию с Окоповым. Что касаемо аудитора Петра Петровича, то с ним все в порядке. Он, как никто другой, знал, что дела в фирмах господина Окопова, отнюдь, не плачевные. Вполне успешный и доходный бизнес. Проводя аудит, прекрасно понимал, что распускаемые слухи о банкротстве Николая Анатольевича служили лишь для того, чтобы с помощью супруги отжать его бизнес и имущество. Петр Петрович не очень-то хотел браться за это мутное дело. Но вынужден был. У подполковника Чижова имелись на него кой какие материалы. На уголовную статью, конечно, не тянуло, но лицензии лишиться можно было запросто. Немаловажным аргументом в пользу принятия решения 'за' послужил намек подполковника, что никаких вопросов со стороны Окопова к нему не возникнет, так как задавать будет некому. После объявления господина Окопова в розыск Петр Петрович забеспокоился. Будучи человеком искушенным, понял, вопросы, все-таки, возникнуть могут. И не только у Окопова, но и у подполковника Чижова, как к нежелательному свидетелю. Потихоньку, без суеты, за две недели Петр Петрович распродал все свое имущество: машину, квартиру, дачу, офис в центре и в середине декабря вылетел с супругой в Анталию. Там его следы затерялись. Много позже его видели в Черногории, в небольшом поселке на берегу Адриатического моря, где он до сих пор живет в собственном доме обычной жизнью пенсионера. С капитаном Красавкиным тоже все в порядке. Подполковник Чижов предложил ему перевод из районного отдела в Областное управление на майорскую должность под личное свое начало. Естественно, капитан согласился, что было гарантией его молчания и лояльности. При этом у Красавкина хватило ума не распространяться, что он согласовал старлею Вахнову из ОБЭП приметы Окопова несколько не соответствующие оригиналу.
Причины, по которым подполковник Чижов прибегнул к столь жестким и решительным мерам, тоже можно понять. В конце декабря получил информацию, что господином Окоповым заинтересовались в Министерстве, да на таком уровне, до которого его покровителям расти и расти. Для него было странным подобное внимание к столь скромной персоне владельца сравнительно небольшой региональной транспортной компании. Еще более странным оказалось, что предметом интересов был не семейный рейдерский захват. Неожиданно, интересовались лесом, который Окопов более восьми месяцев добывал в глухих Приуральских лесах и к которому подполковник Чижов, действительно, не имел никакого отношения. Теперь, при таком раскладе, даже если Окопова схватят, то устроить ему 'несчастный случай' в камере будет проблематично. Не желая искушать судьбу, подполковник разорился на сотню тысяч честно заработанных зеленых, вызвав специалистов по зачистке.
Юрий, разумеется, ничего не знал о трагедиях, разыгравшихся в Калининграде. Но его большой нос почти за три тысячи верст учуял грозящую опасность. Сначала это вызвало беспокойство, переросшее в страх, который все усиливался и усиливался. Все эти страхи Юрий держал в себе. Поделиться со Светланой не мог и не хотел. Это ему ничего не давало кроме ее истерик и лишнего повода подполковнику Чижову расправиться с ним. Теперь сама идея, перебраться поближе к Российским границам, вызывала в нем ужас. Несколько дней крепился. Потом не выдержал и решил приглушить страхи выпивкой. И повод был найден. Типа, расстроился из-за разбитых фонарей Феррари, которые сам же и разбил.
На четвертый день Юриного запоя доставили новые фонари для Феррари, и Светлана смогла забрать машину из автосервиса. Следующим утром, очень рано, собралась в путь. Юрий все еще никакой. Рожа опухшая, перегар. Если растормошить, то чуть приоткроет веки, показывая остекленевшие глаза, пробормочет что-то невнятное и снова срубается. Светлана, громко проклиная этого урода, пинками и затрещинами все-таки заставила его шевелиться. Помогла встать, надеть брюки, рубашку, ботинки и почти волоком дотащила на себе до машины. Укладывая вещи в багажник, заметила там небольшой никелированный молоток с неоторванной магазинной биркой. Закрались смутные подозрения в отношении носатого.
Через пару сотен километров Юрий начал подавать признаки жизни. Засопел, заворочался в своем пассажирском кресле. Наконец, приоткрыл один глаз и стал оглядываться. Взгляд блуждающий, мутный. Рот открыт, нижняя губа отвисла.
- Во, бля...! Куда это мы? - через некоторое время просипел он.
Светлана, не отрывая взгляда от дороги, лишь слегка покосилась на него и презрительно фыркнула.
- Куда мы едем? - опять спросил он, не дождавшись ответа.
- Прямо, - ответила сквозь зубы.
- М-гу, м-гу, - промычал он и несколько раз размашисто кивнул головой в знак понимания. - И-и-и..., где мы сейчас?
- На границе с Испанией.
- С Испанией...?! М-гу-у-у...! А-а-а..., нах... рена нам Испания? Мы там уже были.
- Мы едем в Тулузу.
- Да, да, да, да! - он опять часто закивал, типа, понял, потом уставился на нее удивленно, наконец, открыв второй глаз. - Что такое 'Тулузу'?
- Город такой, придурок!
- Город...? - спросил он и некоторое время молчал обдумывая. - Что мы там забыли?
- Ничего. Там ночуем. Я уже гостиницу забронировала. Оттуда в Париж.
- Париж...?! Это...? Это, который во Франции, что ли?
- Уй...! Скотина пьяная!
Юрий вытащил из подставки бутылку минералки, свинтил пробку, откинулся на подголовник, закрыл глаза и влил в себя всю, громко, утробно сглатывая. Обмяк. Вроде как, уснул. Но минут через пять вновь открыл глаза и поднял голову. Взгляд уже осмысленный, не такой мутный.
- Дарлинг, не советую! - негромко сказал он.
- Не советуешь, что?
- Не советую во Францию.
- В смысле?
- Нельзя нам туда.
Светлана на мгновение оторвалась от дороги и недоуменно посмотрела на него.
- Там арестуют, - продолжил Юрий. Его речь стала более внятной.
- Что-о-о! - протянула она с округлившимися глазами и вдарила по тормозам.
Сзади тут же раздался пронзительный гудок, похожий на сирену, и визг покрышек. Светлана вздрогнула, бросила взгляд в зеркало заднего вида. На них быстро приближалась огромная фура. От испуга словно разряд прошелся по телу, но все-таки среагировала и вжала педаль газа до упора. Их Феррари, быстро набирая скорость, чудом не подставил задний бампер под мощный удар. Оставалось не более метра. Уходя в отрыв, она еще некоторое время слышала проклятья водителя большегруза, выразившихся в долгих, истеричных гудках. Только километров через пять ее перестало трясти. Заметив указатель поворота на заправку, перестроилась и свернула.
- Как это, арестуют?! - выкрикнула Светлана, повернувшись к Юрию всем телом, остановившись на парковке.
- Уй, Дарлинг, в туалет хочу! - проныл Юрий, состроив гримасу и суча ногами.
- Ты сказал, арестуют! Почему?
- Ща описаюсь!
- Бля, мудак, потерпишь! Почему меня должны арестовать?!
- Дарлинг, не кричи. Никто тебя арестовывать не будет. Машину могут арестовать.
- Машину-у-у?!
- Ну да, машину.
- На каком основании?!
- М-м-м... Там фигня такая... Как это правильнее...? Во! Обращение взыскания на имущество должника в счет удовлетворения требований кредиторов.
- Че ты мелешь! Каких, нахрен, кредиторов, кретин?!
- Дарлинг, не кричи, пожалуйста. Бошка болит, - Юрий склонился и уперся лбом о ладонь. - Этих... Как его...? С Ниццы... С ресторана, в котором счет не оплатили.
- Это, с каких машину будут арестовывать?! Она на Окопову зарегистрирована, а не на Исакову! Сам сказал!
- Тебя по машине могут вычислить.
- Ты, бля, охренел?! Как!? Как они вычислят!?
- Уй! Потише...! Ну... - Юрий с гримасой мученика помотал головой. - Ты ж сама там всем хвастала про Феррари-кабриолет, что он на ремонте.
- И, что?
- А ты много Феррари в Ницце видела?
- ...
- Я всего штуки три за все время.
- При чем здесь это?
- М-м-м, Дарлинг, элементарно. Ницца не такая большая. И Феррари там не каждый день в ремонт сдают. Понятно?
- Ни хрена!
- Если догадаются про машину, то проверят все автосервисы и поймут, Окопова и Исакова одно и то же лицо. Теперь, понятно?!
- ...?
- Есть вероятность, эта машина уже на тычке у французской полиции. Ее могут арестовать в счет долга.
У Светланы аж дыхание сперло от злости. Открыла рот, хватала воздух и не могла слова выговорить. Наконец прорвало:
- Ты, блядь, придурок, что ли!? Нас и в Испании могут арестовать! И в Португалии! Здесь везде Евросоюз, границ нет!
- Дарлинг, не кричи...! - Юрий упер в лоб вторую ладонь. - Не могут. Я уже выяснял. У них, минимум, месяца два нужно, чтобы запрос по другим странам прошел. Бюрократия. Нам тут пока опасаться нечего.
- Я что, теперь не могу въехать во Францию?!
- Почему же? Можешь. Но есть риск.
- А потом! Потом, что?!
- Потом все. Из Евросоюза валить надо.
- Бля, это из-за сраного счета в двадцать штук мне в бега податься? Да?!
- Почему сразу в бега? У нас срок пребывания заканчивается.
- Какой, нахрен, срок?! Скотина!
- Девяносто дней, Дарлинг. Мы в Шенгене можем быть только девяносто дней. Правила такие... Чтоб их....! Уй...! Бли-и-ин...! - он зажмурился и помотал головой. - Пятого... Пятого февраля заканчивается.
- Значит, я больше не смогу въехать в Европу?
- Почему? Сможешь. Еще девяносто дней пройдет, и сможешь.
- Как?! Как я смогу, если запрос по всем странам уже распространят? Искать будут не только машину, но и меня!
- Как, как...!? Элементарно. Фамилию еще раз сменишь, и въезжай.
- Фамилию-у-у! - взвизгнула Светлана. - Ты, блядь, о чем, скотина, думал, когда предлагал кинуть эту сучку, Жужу!? Я из-за этого теперь буду в розыске! Так что ли?!
- Дарлинг, тише! Может еще, искать и не будут вовсе. Может, про машину не додумаются. Че заранее...? Ну-у-у, не подумали немного. С кем не бывает? Надо было не в Испанию, а в Италию или Швейцарию ехать. Зато, как красиво эту суку кинули! А...?!
Светлана хотела уже начать орать на этого придурка, как он открыл дверь и полез из машины.
- Стой! Куда?! - рявкнула она.
- В туалет. Ща описаюсь!
Юрий выбрался из машины потом сунулся снова, схватил с подлокотника ее сумочку и пошел к стеклянному павильону заправки.
- Сумку! Сумку, куда, гад!? - в ярости крикнула Светлана вдогонку Юрию, высунувшись из машины.
- У меня бумажник в чемодане. Вдруг, там платный! - прокричал Юрий в ответ, заходя в двери.
Светлана осталась в машине одна, все более закипая от ярости. Ее первым порывом было вдарить по газам и оставить этого идиота одного здесь навсегда. Но Юрий забрал сумочку, в которой были не только деньги, но и все документы. Она сидела и мысленно накручивала себя для грандиозного скандала, который сейчас закатит. Сквозь стеклянную стену павильона видела, Юрий не пошел ни в какой туалет. Направился прямиком к стойке магазина. Что-то покупал. Такой обман ее еще больше разозлил. Только выбралась из машины, чтобы пойти и начать скандалить прям там, в павильоне заправки, как входная дверь открылась и появился Юрий. Он, запрокинув голову, хлебал из горла маленькой, стограммовой бутылочки. По этикетке, вроде как, виски. Допил, выбросил в мусорный бак, из кармана брюк достал еще одну такую же, скрутил пробку и снова присосался к горлу. Когда и эту допил, занюхал рукавом. Сильно качнуло. Шатаясь, подошел, рывком открыл дверцу, еле протиснулся и рухнул на сиденье. Взгляд снова тусклый, бессмысленный, рот открыт, нижняя губа отвисла.
- Опять...! Сволочь!
- Да-а-ахглинг, всё...! Последняя. Кля... нусь, я больше так не бу...
Не договорив, его голова завалилась набок, уперлась в стекло дверцы, и с протяжным звуком: 'Ду-у-у', - на выдохе, глаза медленно закрылись.
Двести граммов вискаря на 'старые дрожжи' подействовали моментально. Хотя, еще неизвестно, сколько таких же бутылочек Юрий выкушал там, внутри павильона. Этот гад придумал способ избежать скандала. Опять нажрался до состояния невменяемости. Накопленную ярость излить было уже не на кого. Светлана лишь несколько раз стукнула его кулаком в плечо. У того только голова мотнулась. Внутренняя буря гнева, не имея выхода, трансформировалась в слезы. Светлана, упершись лбом в руль, разрыдалась по-бабьи в голос, с надрывом, выдавая длинные, гортанные: 'А-а-а!' - от которых другие клиенты заправки недоуменно косились в ее сторону, не решаясь подойти к дорогой машине, чтобы узнать, в чем дело.
Наплакавшись вдоволь, Светлана выдрала свою сумочку, зажатую подмышкой Юрия, и вышла из машины. В туалете заправки умылась, зашла в зал. Сейчас она и сама бы накатила чего-нибудь крепкого. Но была за рулем. Дожидаться здесь протрезвения не хотелось. Взяла кофе и большую карту. Франция, растянувшаяся поперек всего континента, от Балеарского моря до Бискайского залива, была как огромная пробка на карте Европы, запершая ее на Пиренейском полуострове. Никак не объехать. Можно, конечно, на самолете. Но оставлять здесь свой Феррари ей было жалко. Ведь если и сюда дойдет из Франции запрос на арест автомобиля, то она не сможет больше воспользоваться им никогда. Так и будет стоять в арендованном гараже, если и там, конечно, не найдут. Так тупо потерять полторы сотни тысяч евро! Теперь Светлане стала понятна внезапно проснувшаяся в Юрии страсть к корриде. Он тянул время до окончания разрешенного срока пребывания в Шенгене, чтобы в последний момент, за пару дней, типа, внезапно спохватиться. Тогда им волей-неволей пришлось бы воспользоваться самолетом и его необдуманный прокол с кидаловом аферистки Жужу так и не всплыл бы. По крайней мере, до ее следующего посещения этих краев, чтобы забрать машину. И задние фонари, скорее всего, разбил он сам ради этой цели. Новенький молоточек в багажнике на это указывал.
Более часа Светлана провела за столиком, склонившись над картой, передвигая по ней чашку из-под кофе. Как ни ломала голову, но способа спасти своего Коняшку (такое прозвище она дала Феррари) никак придумать не могла. Появлению сколь-нибудь разумных идей мешало состояние цейтнота, в котором находилась. До пятого февраля, крайнего разрешенного срока ее пребывания в Евросоюзе, осталось чуть больше недели.
Светлана уже устала от предпринятого мозгового штурма и перенесенных до этого потрясений. Мысли и идеи в голове закончились. А она все сидела над картой, бездумно водя по ней пальцем, пока он не уперся и не застыл где-то на берегу Атлантического океана. Минут через пять спохватилась, что просто сидит, вперев палец в карту. Мельком, равнодушно глянула, куда. То был городок Вилла ду Кодни, неподалеку от Порто, на севере Португалии. 'Название уж больно знакомое, - подумала она. - Где-то уже слышала. Кажись, кто-то про него рассказывал. Но вот, кто...? Туда съездить, что ли, уж коли на восток нельзя...? Там и машину оставить. Зато, когда приеду в следующий раз, то сразу к морю. Так... Отсюда до ду Конди всего-то километров четыреста. Часа за три доберусь'.
Припарковавшись, даже не стала доставать из багажника все сумки. Вытащила только одну. И Юрия не стала тормошить. Он все еще не отошел и дрых на пассажирском сидении, похрюкивая своим большим носом. К нему и притрагиваться было противно. Оставила его в машине, на парковке 'Гранд отеля'. Сама же вошла в гостиницу, зарегистрировалась и поднялась в свой люкс. Там переоделась в джинсы, красные высокие кроссовки и короткую синюю куртку с капюшоном, после чего решила прогуляться по набережной, немного размять задубевшее в дороге тело. Юрий так и остался в машине.
Светлана брела вдоль низенького парапета длиннющей, чуть ли не от горизонта до горизонта, дуге набережной, косясь на свою вытянутую тень, скользящую по серой тротуарной плитке, и размышляла о том, как без потерь вывернуться из той идиотской ситуации, в которой оказалась из-за невероятной тупости Юрия. И еще, так ли ей нужен этот дебил, неспособный просчитать последствия действий, ни своих, ни тех, что она совершала с его подсказки. Слева океан искрился бликами клонящегося к закату солнца. Справа, через дорогу, тянулись однотипные, трех-четырехэтажные дома песочного цвета с плоскими крышами и белыми лентами балконов во весь фасад. Редкие прохожие навстречу. Чаще, мимо шуршат велосипедисты, звонками предупреждая о своем приближении, да машины небыстро.
Вроде, и погода хорошая, вроде, не холодно и солнышко светит, и ветерок еле-еле, но Светлане казалось здесь неуютно. Зябко. Даже накинула капюшон и руки спрятала в карманы. Эта зябкость не давала сосредоточится на главном и отвлекала на что-то постороннее. Сначала не могла понять, в чем дело, почему так мерзнет. Потом дошло. Виной тому маревая дымка, приглушающая солнце. Она окрашивала безоблачное небо в неприятный серо-бежевый цвет, и придавала блекло-желтый оттенок всему вокруг: домам, деревьям, дорогам, людям. От этого весь мир казался другим, каким-то чужим, враждебным, бледно-холодно-марево-желтым.
Подняла глаза. Впереди, слева, небольшое здание, приплюснутым параллелепипедом нависающее над песчаным пляжем. По виду, наша обычная кафе-стекляшка с окнами во всю стену. Однако, вывеска над входом гласила, это никакое ни кафе и ни пляжный бар, а ресторан, что было неожиданным для столь невзрачного сооружения. Ресторан назывался 'Caximar'. И снова у Светланы такое чувство, это название уже слышала. Что-то до боли знакомое. Не став ломать голову воспоминаниями, зашла во внутрь. Тем более организм подсказывал, после завтрака прошло уже более восьми часов, и самое время подкрепиться.
Неожиданно, заведение внутри выглядело более презентабельно, чем с наружи. Это был, действительно, ресторан. Белые скатерти, мягкие стулья с высокими спинками, приборы, прозрачные драпированные занавесы на окнах, официанты в белых рубашках с бабочкой, музыка негромко. Народу, почти никого. Поэтому Светлана заняла центральный столик у окна с видом на Атлантический океан. Не разобравшись с ингредиентами блюд в меню, попросила совета у официанта. Из рекомендованных им вариантов слух зацепил блюдо под названием 'Паррилхада до мар'. Вроде, не слыхала о таком никогда, но... Разная жареная и запеченная рыба под пряным соусом с травами, действительно, оказалась очень вкусной. Но Светлана, уже пресытившаяся всевозможными деликатесами, вкушала ее равнодушно, без каких-либо эмоций и восхищений кулинарным талантам повара. С таким же безразличием взирала через окна на необъятную ширь океана, песчаный берег с темными вкраплениями выступающих валунов, длинную дугу набережной до горизонта. Вкусно, красиво. Но все чужое, опостылившее так, что в печенках сидит. И еда чужая, и набережная чужая, и дома чужие, и люди, и небо, и даже море. Хотя, это вовсе не море, а океан. Тоже чужой.
Пообедав без удовольствия, снова на набережную. В душе тоска и чувство безысходности. Брела дальше, опустив голову, не поднимая глаз. Ее тень, скользящая по тротуарной плитке, заметно удлинилась. Не видя ничего вокруг, чуть на что-то не налетела. Вовремя остановилась. Подняла глаза. Это художник устроился у парапета, перегородив дорогу. Едва не снесла ему треногу с мольбертом. Невысокий, плотный, в возрасте (за шестьдесят), он не был похож на художника. Широкое, добродушное лицо с немного отвисшими красноватыми щеками; бесформенный нос картошкой, лоснящийся лиловым оттенком; глаза все время щурятся на солнце, поэтому непонятно, какого они цвета; белая капитанская фуражка с кокардой; длинное темно-серое пальто, застегнутое на все пуговицы. В левой руке овальная палитра с дыркой для пальца, в правой - тонкая кисть. Художник отвлекся от работы, улыбнулся, приветливо кивнул и снова продолжил писать свою картину. Чтобы не мешать, обошла художника сзади. Мимоходом глянула, что он там рисует, и остановилась в недоумении. Изображенное на картине и пейзаж вокруг не имели ничего общего. Вернее, общее было. Это море или океан. Только на картине бушующие зеленоватые волны в белой пене накатывали на песчаный берег под невысоким обрывом; на небе сплошные серые облака с редкими голубыми просветами чистого неба; невысокая, согбенная от постоянных ветров сосна на краю обрыва; справа, вдали, дюна, поросшая пожухлой травой. Все такое знакомое. Если бы не Португалия, если бы не это побережье Атлантики, Светлана сказала бы, на картине изображен берег Балтики, рядом с ее родным поселком.
- Дзень добры! - вдруг сказал ей художник по-русски с акцентом, не отрываясь от работы.
- Здравствуйте! - ответила Светлана недоуменно. - Как вы узнали, что я русская?
- Ой, проше пани..., простиче! Я мыслялем..., э-э-э думал, така пенькна..., м-м-м, красива дивчина може бычь тылько полька, - его специфичный акцент, ударения в словах и произношение шипящих безошибочно выдавали в нем поляка.
- Дзенькуе барзо! - Светлана с улыбкой поблагодарила по-польски за такой комплимент.
- О-о-о! Пани муви по-полску?
- Нет, нет. Только несколько фраз. У нас телевизор брал польские программы. В детстве часто смотрела. Что-то запомнила.
- Я тэж по-русски трохэ. Есче в школе учил. Запомнялем... Забыл совшем. Давно не размовлялэм... Скад пани пшиехала?
- Простите, что вы спросили?
- М-м-м... З якиго мийста пани пшиехала?
- А-а-а! Я из Калининграда.
Художник отвлекся от работы и с удивлением посмотрел на Светлану.
- Направда естэшь з Калининграду? - спросил он и заулыбался.
- Да, оттуда.
- Мы з вами праве родаками... Э-э-э... Пошти земляки. Я з Крыница-Морска. Поморско воеводство? Знаш таки място?
Светлана отрицательно покачала головой.
- Якже! То обок..., рядом Калининграду! Ощемдищат километров! Миржея... Коса Висляна... Э-э-э... У вас называ ще Коса Балтийска.
Настало время и Светлане удивиться.
- Я тоже родилась и выросла на косе. Только на Куржской... Которая ближе к Литве? Знаете?
Художник еще более заулыбался, положил палитру на ящик, кисточку - в стакан.
- А як же ш! Былэм там. Тэж барзо ладнэ мейсца. У нас и у вас подобнэ натура... Э-э-э... похоже природа... Пан Марек, - представился он и протянул руку. - Марек Бочински.
- Светлана... Пани Светлана, - представилась в ответ, слегка пожала его руку и покосилась на картину.
Теперь ей стало понятным, почему пейзаж на картине так знаком. Марек заметил, куда она смотрит, и спросил:
- Як вам? Нравичься?
- Да, очень красиво. Даже думала, это нарисованы места рядом с моим поселком... Но-о-о, почему...?
- Длачего образ не пацуе..., м-м-м непохоже на тутайше мейсца?
- Да. Я думала, художники рисуют с натуры, что видят. У вас совсем другое на картине.
- Так, так. Ины людзи оглядаё, не розумеё и ниц з спрашоу. Только ты запыталащ..., э-э-э..., спрощила, - пан Марек раскрытой ладонью показал на картину. - То есть не вид тутайше мейсца. То есть ностальгия... М-м-м... Ностальгия... Э-э-э..., як то буде по-русски...? М-м-м...
- Тоже ностальгия...
- Так, так! Ностальгия. Я не рисуе тэраз тэго, цо видза очи. Рисуе, цо видза сэрца. Моя душа тэскни... скучает за ойчестными... родными мейсцами. Давно там не былэм. Тщи мещёнца.
Светлана подумала, что тоже здесь уже три месяца и ее душа тоже ужасно соскучилась по родине. Теперь она поняла, как называются то чувство, с которыми жила последнее время. Это, именно, ностальгия, тоска по дому. Остальные чувства - лишь производные от главного.
- Почему вы не вернетесь домой? - спросила она.
- До дому? - с усмешкой сказал пан Марек. - В дому я так не малюе. Дому видза очи. А ту видзи сэрца. Значни лепей выходи. Направде чи ще подоба... Дзействищельно, нравичься?
- Да, нравится. У вас замечательно получается. Вроде, кажется, как ветер в лицо.
Светлана нисколько не льстила художнику. Ей, на самом деле, почудился упругий, холодный, влажный ветер в лицо. Запах йода и водорослей. Равномерный рокот накатных волн и шум деревьев, шелест травы, скрип песка под ногами. Стоило от картины отвести взгляд, кругом мир в бледно-холодно-марево-желтых тонах. Чужой, неуютный, надоевший до смерти мир. Вот такая она, ностальгия.
- Дзенькуе барзо! - поблагодарил художник, вытащил из баночки кисточку, вытер ее тряпочкой, взял палитру. - Ешли пани хоче, то я могу нарисовач ей портрет. Тильки ту, - он показал на картину, - сконча наиперв. Пшич... приходьте тутай поютща... почлезавтра. Нарисую че.
- Спасибо. Но я не смогу. Надо срочно уезжать.
- Пшепрашам... жалько.
- Пан Марек, скажите, а можно ли отсюда доехать на машине до-о-о... Польши, чтобы не заезжать во Францию? - Светлана неожиданно для себя, вдруг, задала вопрос, который ее больше всего беспокоил.
- Так! Мозна. Барзо простэ, - ответил художник, ничуть не удивившись такому необычному вопросу. - Промэм до Англие. З Англие также до Холандие.
- Вы сказали: 'Паромом'?!
- Так. Есче мозна пшез Гибралтар. Але то есть язда по Африце. Барзо дулга и небеспечна дрога.
Светлана просияла. Выход из этой, казалось бы, безнадежной ситуации был найден. Действительно, очень простой выход.
- Дзенькуе барзро! - поблагодарила она.
- Не ма за цо! - пан Марэк вновь погрузился в свое творчество. Он кончиком кисти мазал по палитре, смешивая краски под нужный оттенок.
- До видзеня! - попрощалась Светлана.
- До видзеня, пани! - художник попрощался в ответ и продолжил писать то, что видел в своем сердце.
Распрощавшись, Светлана заспешила в обратную сторону, к гостинице.
'И какой же русский не любит быстрой езды?' Из этого посыла классика можно сделать логический вывод, что русским вовсе не нравится медленно тащиться по дороге. Особенно когда под капотом больше трехсот резвых итальянских 'лошадок'. Но Светлана уже с полчаса, именно, тащилась со скоростью не выше семидесяти километров в час, проклиная тех двух дебилов-дальнобойщиков спереди, устроивших гонки на груженых фурах, занявших обе полосы, и не желающих уступать друг другу. Судя по номерам, состязались француз и немец. Их машины ехали 'в коробочке', рядом, не в состоянии одна обогнать другую на затяжном подъеме, вздымая за собой облако водяной, грязной пыли, загаживающей лобовые стекла машин, следующих позади. У Феррари Светланы 'дворники' постоянно работали, смывая грязь. Заканчивалась жидкость в бачке омывателя. А ее терпение закончилось уже давно. Как-никак, без малого шесть часов за рулем. Устала. Скорее бы добраться! А тут эти два урода устроили состязания, дорогу перекрыли. Из Юрия, сидевшего рядом, и сегодня сменщик за рулем никакой. Он, вроде как, вышел из запоя. Больше крепкого не пил, а лишь по несколько бутылочек пивка каждые двести километров на заправках. Так он смягчал последствия похмельного синдрома. Но его все равно трясло мелкой дрожью. Угрюм, молчалив. Ни слова за весь путь.
Вчера, к вечеру, окрыленная подсказанной идеей, Светлана вернулась с прогулки по набережной и не обнаружила Юрия там, где оставила, в машине на парковке гостиницы. Нашла спящим в своем люксе, куда он неизвестно каким способом умудрился попасть. Наверное, взял ключ у портье. Но вот как? Как он мог объяснить, что ему нужно? Ведь, по его словам, он в иностранных ни бум-бум абсолютно. Значит, все-таки, может. Ведь как-то умудрялся договариваться со знойными испанками на счет любовных свиданий. Светлана не стала будить, разбираться, каким это образом он попал сюда. Да и выяснять с носатым отношения уже больше не хотелось. Найдя выход из той ситуации, в которой оказалась из-за его тупости, она уже не испытывала к Юрию той злобы, ненависти и брезгливости, что были еще утром. Спит. И пускай спит. У нее другие дела. Нужно срочно выяснить расписание паромов из Испании в Англию, из Англии в Голландию. Еще надо успеть в банк, снять деньги, так как наличность заканчивалась.
Остаток того дня Светлана провела за ноутбуком, разрабатывая план спасения своего 'Коняшку' от возможного ареста. Уже за полночь план был готов. Юрий ей в этом не помогал, но и не мешал. Он валялся на кровати в другой комнате, сопя, ворочаясь и постанывая от жуткого похмелья. План оказался сложным, многоходовым, но, как ей казалось, исполнимым, если не мешкать. Из Вилла ду Конди восемьсот километров до Бильбао. Тридцать часов на пароме до Портсмута. Затем четыреста километров на машине до Халла, где сразу на другой паром. Пятнадцать часов морем до Роттердама. Далее уже знакомым маршрутом в тысячу двести верст до Гданьска. В Гданьске забирают со стоянки аэропорта свою БМВ, на которой въехали в Европу и которую туда отогнал продавец машин ван Брут, втюхавший им Феррари. Из Гданьска финальный бросок двумя машинами до белорусского Гродно. На все про все шесть суток. Как раз укладывается в девяносто разрешенных дней пребывания в Шенгене. Даже еще день в запасе остается. В Белорусии уже можно не спешить. Отдышаться, отдохнуть несколько дней и в Москву. Светлана твердо решила вернуться на Родину. Но не в Калининград, а в столицу. Там она сможет затеряться в многомиллионном городе. Снимет квартиру, где и будет дожидаться окончательного разрешения вопроса с Окоповым. На счет того, как дальше быть с Юрием, подумать не успела. Оставила на завтрашний день. Обмозгует по дороге на Бильбао. Для этого времени будет предостаточно.
Следующим утром, рано, Светлана тронулась в путь. Юрия уже не надо было тормошить. Проснулся и оделся сам. Хотя все еще никакой. Бледный, заторможенный, угрюмый, трясущийся, он так и не спросил, куда едут. Просто сел в машину и откинулся в пассажирском кресле, скрестив на груди руки. Идея решать по ходу какие-то сложные проблемы, особенно в личной жизни, оказалась плохой. За рулем на оживленной трассе, на скорости в сто пятьдесят, когда вся в напряжении, когда постоянно перестраиваешься и обгоняешь, не очень-то раскинешься мыслью. В голове проскальзывали лишь короткие мыслишки, умозаключения, выводы, которые были сделаны уже давно. Тем не менее, из сумбура этих обрывков Светлана таки пришла к окончательному решению. Несмотря ни на что, она не будет рвать отношения с Юрием. Тому нимало способствовали врезавшиеся в память наставления бабушки: 'Разбежаться, Светка, дело не хитрое. Но мужик, он же как тулуп зимой. Какой бы ни был, но пока новым не обзаведешься, старый не выкидывают. Иначе, околеешь с холоду. Вон, у мамаши своей спроси! Она знает, каково это'. Поэтому Светлана решила, когда разберутся с Окоповым, по приезде в Калининград, они вернутся к тому образу жизни, что был до этого. Он отдельно в своей съемной квартире. Она - у себя в доме. Встречи только тогда, когда она этого пожелает. И так до тех пор, пока не найдет другого. А, даже, когда найдет, то и в этом случае гнать Юрия не стоит. Несмотря на два серьезных косяка с побегом Окопова и кидаловом аферистки Жужу, в делах он зарекомендовал себя полезным докой. Останется на должности в ее фирмах помогать управлять бизнесом. Хотя...? Как знать...? Может, еще для каких личных надобностей? Сейчас же придется принять все как есть, перетерпеть и попытаться бесконфликтно сосуществовать до возвращения домой, особо не досаждая друг другу. В свой план дальнейших отношений Светлана не собиралась посвящать Юрия. Просто ставить перед фактом, не вдаваясь в дальнейшие подробности. Ведь, как-никак, она здесь хозяйка, а не он.
Вчерашний хлопотный день с его потрясениями, отчаянием и обретенными надеждами давал о себе знать. Легла поздно, встала рано. Не выспалась, толком не отдохнула. Плюс сегодняшние шесть часов за рулем. Спина задубела, шея болит, плечи ноют и сухая резь в глазах. Да еще эти два дебила-дальнобойщика устроили гонки на затяжном подъеме, заняв обе полосы и не давая никому их обогнать. Когда уже все известные ей матюги и ругательства пошли по третьему кругу, подъем закончился, дорога пошла ровно, и француз по правой полосе стал медленно вырываться вперед, победно сигналя отстающему немцу. Только образовался просвет, Светлана перестроилась, притопила газ и проскочила между двух фур на пустую до горизонта трассу. Вырвавшись на свободу, разогналась до двухсот и не сразу заметила, что едет уже посреди заснеженных холмов и долин. Оказывается, и в Испании бывает снег. Первый ее снег этой зимой. Еще больше захотелось домой. От контраста черной ленты мокрого асфальта на белом фоне снега сухая резь в глазах стала сильней, разболелась голова. А на дорожном указателе значилось, до Бильбао еще восемьдесят два километра.

- Во-о-о! А че мы здесь? - спросил Юрий, остановившись в дверях с двумя чемоданами в руках и оглядывая номер. Это были его первые слова за весь день.
- Уй, пусти! - Светлана, шедшая сзади, локтем оттолкнула его и прошла первая во внутрь.
Стандартный гостиничный номер в одну комнату в серо-голубых тонах с коричневыми пятнами мягкой мебели. Крошечная прихожая со встроенным шкафом и дверью в ванную. В комнате: диванчик, два кресла, стул, письменный стол, небольшой телевизор в углу на кронштейне, справа, выделенная прямоугольной аркой, спальная зона с неширокой, двуспальная кроватью. Вместо окна стеклянная дверь на балкончик, с которого открывался вид на странную архитектурную абстракцию музея какого-то Гуггенхейма. По сравнению, что было - почти спартанская обстановка. 'Накололи, гады, на счет пятидесяти квадратов, - подумала Светлана, ставя дорожную сумку на пол, а сумочку небрежно на стол. - Здесь и тридцати пяти не будет'. Освободив руки, приложила пальцы к вискам, поморщилась, подошла к кровати, рухнула на нее спиной и закрыла глаза.
- Дарлинг, что, получше номера не было? - спросил Юрий, пройдя следом в комнату и поставив чемоданы посредине.
- Были, - негромко ответила она, положив руку на лоб кистью вверх.
- И чего мы тогда здесь?
- Я вчера в банке выписку по счету взяла.
- При чем здесь...?
- Знаешь, сколько мы потратили за три месяца?
- ...
- Двести восемьдесят тысяч.
- Ого!
- У нас только на гостиницы по полторы-две штуки в день уходило. Каждый месяц девяносто тысяч неизвестно куда! А я столько не зарабатываю. В фирмах доход всего шестьдесят четыре. И не евро, а баксов.
- Так мы еще на Феррари сто пятьдесят потратили! Забыла?
- Нет. Девяносто в месяц получилось без расходов на машину и ее ремонт.
- А-а-а..., вечеринка в Ницце! Если с арендой виллы, то мы только там больше сорока оставили.
- Если убрать Ниццу, все равно расходов... М-м-м! - Светлана простонала от резкой боли, стрельнувшей в голове. - Расходов...? Больше семидесяти.
Юрий хотел сказать что-то еще, но не стал. Он подошел к балконной двери, отодвинул занавеску, глянул на улицу и произнес еле слышно: 'Значит, мы начали экономить? Ну-ну!' Потом задумался, склонив голову, сунул руки в карманы и, глядя в пол, несколько раз прошел из угла в угол. Остановился посредине и еще некоторое время стоял, размышляя.
- Дарлинг, ужин в номер закажем? Или экономить будем, в ресторан спустимся? - наконец, с едва уловимой насмешкой спросил он.
- В ресторан. Здесь и накрыть негде... Опять хочешь нажраться?
- Нет. Не собираюсь. Так, лишь... Как обычно. Для аппетита чего-нибудь.
- Если как обычно, то иди без меня. У тебя одного это лучше получается. А я потом сама. Минут десять еще полежу, переоденусь... Уй, нет! Не буду. Сил никаких. Так спущусь.
После ужина Светлана долго отмокала в небольшой, не очень удобной 'сидячей' ванной, давая расслабление уставшему в дороге телу. Потом высушила феном волосы, почистила зубы, надела короткую полупрозрачную ночную сорочку и вышла в комнату, освещаемую через стеклянную балконную дверь разноцветной подсветкой странной архитектурной абстракции музея какого-то Гуггенхейма. Юрий уже похрапывал в кровати на боку, натянув одеяло до самого носа. На цыпочках, стараясь не разбудить, подошла, легла с края спиной к нему, накрывшись своим одеялом. Внезапно он повернулся, полез к ней под одеяло и стал молча сзади домогаться, бесцеремонно и нагло. Было неприятно от его грубых прикосновений. Она отбивалась, отталкивала, а он продолжал везде ее лапать все настойчивее и настойчивее. Это молчаливая борьба в постели продолжалась долго. 'Ладно, - подумала она, сдавшись, - пусть быстрее кончит, успокоится и отстанет'. Позволила стащить с себя сорочку. Он навалился сверху, уже пристроился, как почувствовала, в комнате еще кто-то есть. Уловила запах, еле различимый. Сразу его узнала. Тот самый родной запах мужчины из чудесного сна, что видела в марте накануне ее первого любовного свидания с Юрием. Собрав все силы, яростно упираясь руками, с трудом столкнула с себя Юрия и увидела ЕГО. Немолодой, поджарый, с залысинами на полголовы, седыми висками и короткой бородой, в сером свитере с закатанными рукавами он стоял в проеме распахнутой двери и смотрел на нее. Лица опять не видно, лишь силуэт. Но чувствовала, взгляд у него осуждающий и полон презрения. От неожиданности ахнула, оцепенела с открытым ртом, внутри все оборвалось. Это продолжалось несколько секунд. Не сказав ни слова, мужчина покачал головой, развернулся и пошел прочь. 'Не-е-ет! - крикнула истошно вдогонку. - Ты не так все понял! Это не то! Я не хотела! Он сам меня...! Подожди-и-и!' Она вскочила с кровати и, наплевав, что совсем голая, выбежала через открытую дверь в длинный гостиничный коридор. Там его уже не было. Что есть силы помчалась к лифту. Вбегая в вестибюль, увидела, как закрываются двери... 'Уехал... Все пропало! Он не простит никогда! Это конец...!' 'А-а-а!' - в отчаянии завопила она, вцепилась в волосы, запрокинула голову и рухнула на колени перед закрытыми дверьми лифта.
'Э...! Ты че...? Че кричишь...?!' - послышался недовольный сонный голос сбоку и ее несколько раз толкнули в плечо. Светлана, задыхаясь, открыла глаза и тут же вскочила с кровати. Лицо перекошено, взгляд безумен и мечется по сторонам. В неярком свете улицы, пробивавшимся через балконную дверь, увидела Юрия. Его сонная рожа высовывалась из-под одеяла и косилась на нее с недовольной гримасой. Дверь в коридор закрыта. На ней короткая полупрозрачная сорочка. Словно не веря, ее взгляд еще раз метнулся вокруг. Все то же. Юрий под одеялом, дверь, сорочка. Светлана схватилась за сердце и выдохнула с облегчением. Это был сон. Кошмарный сон. Самый ужасный в ее жизни. Какое облегчение! Но осознав это, все равно никак не могла успокоиться. Сердце бешено заходится и руки трясутся. А Юрию хоть бы что. Сделал в ее сне свое гнусное дело, сейчас повернулся на другой бок и продолжил дальше безмятежно посапывать.
Подошла к письменному столу, склонилась к миниатюрному холодильнику под ним. Увы, кроме двух бутылок минералки ничего. Пришлось пить это. Села на стул, отпивая из горлышка маленькими глотками, понемногу успокаиваясь. Долго так сидела, пока не начала мерзнуть. Встала, подошла к кровати, хотела опять залезть под одеяло, но поняла, что не может этого сделать. Она не может заставить себя лечь в одну кровать с Юрием. Почти год назад их отношения начались с того чудного сна и сейчас, похоже, окончательно закончились. Закончились опять же сном до того реалистичным, что кошмар от него был страшен вдвойне. Светлана пошла в ванную, укуталась в гостиничный махровый халат, вернулась и легла на диване. Никак не могла уснуть. Боялась, во сне опять явится ОН и увидит ее в одной комнате с чужим мужчиной. Задремала только под утро.
Светлана проснулась поздно. Уже девять. Встала и сразу в ванную. Только заглянула, там Юрий у зеркала голый, в одних белых трусах, брился. Тут же отпрянула, захлопнув за собой дверь, успев заметить его ухмылку под слоем пены. До сего дня ее че-то никогда не останавливало присутствие Юрия в ванной комнате. Могла при нем раздеться, умыться, почистить зубы, принять душ и, даже, сходить в туалет, если по-маленькому. Но сейчас... Словно наткнулась на совершенно незнакомого, чужого человека. Ночью, на диване, пока не забылась дремотой, у нее было достаточно времени все обдумать. Возникло твердое желание уже сегодня расставить все точки над 'i', заявив, что между ними все кончено. Хватило часа забытья, чтобы с рассветом передумать и не делать столь резких движений. Чувства чувствами, а логика подсказывала, Юрий ей все еще нужен. Хотя-бы для того, чтобы отогнать ее БМВ из Гданьска в Белорусию. Не может же она вести две машины сразу! Так что, придется с недельку потерпеть его рожу. Но теперь только в разных номерах гостиниц.
- Дарлинг, может, посвятишь в свои планы? - спросил Юрий, выходя из ванной.
- Уже очухался, алкаш?! - раздраженно бросила Светлана, проходя мимо в ванну, закрыв за собой дверь на защелку.
Когда вышла, Юрий поджидал возле двери.
- И, все-таки, какого черта мы в Бильбао? - спросил он, преграждая дорогу.
- Пить надо меньше!
- Только поэтому?
- Хватит ёрничать! - она обошла его и села за стол. - Сегодня, в два, отсюда паром до Портсмута.
- Портсмут...? Где это?
- В Англии. Мы так Францию объезжаем. Из Портсмута на машине в Халл... Для некоторых, город такой. Оттуда также паромом в Роттердам.
- Ишь ты! - фыркнул Юрий с кривой усмешкой. - Сама придумала?
- Тебя забыла спросить!
- Зря, следовало бы.
- Уй! - отмахнулась Светлана.
- Дальше, куда?
- Из Роттердама едем в Гданьск. Там со стоянки аэропорта забираем мою Бэху и двумя машинами через Ольштын в Гродно.
- В Белорусию, что ли?
- ...
- И-и-и, нахрена нам Белорусия сдалась?
- Из Белорусии домой. Вернее, в Москву. Там сниму квартиру, пока с Окоповым не решится. Надоела эта чертова заграница. Тошно здесь! Тоска!
- Значит, мое мнение тебя не интересует вовсе.
- Я бы поинтересовалась. Так ты все время в дрова! Можно подумать, у тебя есть другие варианты.
- Есть. Мне в Белорусию нельзя.
- Почему это?
- Во-первых, я не самоубийца.
- Так сильно ссышь из-за Окопова?
- Фу! - пренебрежительно фыркнул Юрий. - При чем здесь твой Окопов? Помнишь, я рассказывал, как в две тысячи третьем работал на заводе юристом?
- ...
- Как там пропали документы на несколько сот миллионов, и в этом обвинили меня? Я из-за этого был вынужден бежать?
- Ну-у-у.
- Так они нашли меня.
- Кто?
- Служба безопасности завода. Настоящие бандюганы.
- Как они тебя нашли?
- По пересечению границы. У них с ментами все схвачено. Мои данные поставили на тычок. И как только мы с тобой выехали в Польшу, информация тут же до них дошла. Сейчас ждут, когда вернусь.
- Откуда тебе это известно?
- Володя на прошлой неделе предупредил.
- Так ты из-за этого запил?
- Ну, не просто же так! - Юрий с честнейшим видом пожал плечами и развел руки.
- Подожди! - глаза у Светланы расширились, и она схватилась рукой за сердце. - Я, ведь, с тобой вместе границу пересекала! Значит, меня тоже...?
- Ты то здесь при чем? Ты там никаким боком. Тебя никто не ищет.
- Точно, не ищут?
- Не волнуйся, точно. Им нужен только я.
- Тогда до Белорусии, хотя-бы, можешь со мной доехать?
Юрий криво ухмыльнулся и с усмешкой продолжил нравоучительным тоном:
- Дарлинг, у России и Белорусии общая таможенная зона. У погранцов единая система информации. Стоит мне пересечь границу с Белорусией, данные об этом станут им известны в течении десяти минут. Понятно?
- Но, хотя-бы, до границы?! Дальше я сама пересеку за два захода.
- Нет, Дарлинг. Не получится.
- Почему?
- Потому что еще есть и 'во-вторых'.
- ...?
- Мы не сможем попасть в Англию.
- Как, не сможем?
- До этого... Как его...? До какого города, ты говорила, паром сегодня?
- Портсмут.
- Точно, до Портсмута! Туда, конечно, мы доплывем. Но нас даже из порта не выпустят.
- ...?
- У нас английской визы нет.
- Ну и что! У нас же Шенген!
- Англия в Шенген не входит.
- Че ты гонишь! - воскликнула Светлана. - Это Евросоюз!
- Да, Евросоюз. Но не Шенген. В интернете посмотри! Жителям Евросоюза туда без визы можно. Вот остальным - никак. С этим строго.
- Э-э-э..., если получить визу?
- Неделя, минимум.
- За-ши-бись! - со злостью, разделяя слоги, воскликнула Светлана и перешла на крик. - Так бездарно просрать сто пятьдесят штук! Из-за тебя всё, скотина! Ты о чем тогда думал, когда в Барселону предложил ехать?! Ты, гад...!
- Дарлинг, Дарлинг! Тише! - перебил ее Юрий, сделав предостерегающий жест раскрытой ладонью. - Давай, без скандалов! Соседей разбудишь!
- Каких, нафиг, соседей! Десятый час! - Светлана сбавила тон, но было видно, внутри у нее все клокочет.
- Все равно тише! Ну хоть раз обойдемся без криков!
- Можно подумать я всегда... - Светлана опять начала распаляться, но замолкла на полуслове, помолчала и произнесла еле слышно: - Тогда на кой ты мне такой красивый сдался?
В ресторан спускались по-отдельности. И сидели за разными столами. Это со стороны Светланы не выглядело странным. У нее было много оснований дуться на Юрия. Хотя бы из-за запоя. За завтраком пыталась придумать еще варианты спасения своего 'Коняшку'. Но в голову ничего не лезло. Никаких идей. Поняла лишь, что от Юрия больше никакого проку. А его рожа стала просто бесить! Пришло самое время объясниться. Но, прежде чем решиться на тяжкий разговор, надо успокоиться, взять себя в руки. Позавтракав, поднялась в номер. Юрий был уже там. Прошла в ванную, чтобы не при нем сменить юбочку с майкой, в которых спускалась в ресторан, на уличные джинсы и кофту. Выйдя, уложила снятое в чемодан, закрыла крышку. Закурила, в задумчивости выпуская длинные струйки дыма, набираясь решительности для последнего разговора. Докурив, затушила сигарету, несколько раз глубоко вздохнула, встала, сцепила пальцы в замок и после паузы начала трагичным тоном:
- Юра...! Я долго думала и-и-и... Как бы это...? В общем... Нам надо расстаться.
- У-ф-ф, бля...! - выдохнул Юрий, не в силах сдержать улыбку. - Наконец-то!
Она никак не ожидала такой реакции. С недоумением покосилась на него и спросила неуверенно:
- Что значит, наконец-то?
- Нет, нет, ничего! - живо ответил он. - Я так. Продолжай!
Былая решимость отвечать твердым 'Нет!' на его мольбы не уходить, остаться, продолжить быть вместе, у Светланы подугасла. Никак не ожидала такого поворота. Юрий, похоже, тоже был настроен на разрыв. Это, с одной стороны, несколько упрощало предстоящие объяснения. С другой - возникло неприятное чувство, что с ней, такой красивой и богатой, готовы расстаться. Расстаться вот так, запросто. Даже расхотелось продолжать. Но слово - не воробей. Уже вылетело. Так что, пришлось.
- Я хочу вернуться в Россию. А ты не хочешь, - все еще с тем же трагизмом в голосе продолжила Светлана. - Поэтому, предлагаю расстаться.
- Дарлинг, минуточку, - встрял Юрий, воздев указательный палец. - Не не хочу, а не могу.
- Есть разница?
- Да, большая.
- Но результат то, тот же!
- Да, да! Тот же, - внезапно легко согласился Юрий. - Выходит, я тебе больше не нужен?
Светлана не ответила, задумалась. Она несколько раз нервно прошлась по комнате, выкручивая кисти рук, сцепляя пальцы то так, то эдак.
- Юра, я долго думала... - наконец, продолжила она, вышагивая из угла в угол. - Пойми, мы с тобой разные люди! Совершенно не подходим друг другу... Это... Это для нас единственный выход. Зачем нам дальше продолжать мучить друг друга?
- Я, разве, кого-то мучил? По-моему, тебе было со мной не плохо. А...?!
Шутливый, даже как бы с издевкой тон Юрия никак не соответствовал серьезности темы. От этого Светлана на мгновение растерялась, но собралась и продолжила уже без трагизма в голосе.
- Так, как насчет 'расстаться'?
- Расстаться...? М-м-м... Со скандалом?
- С каким скандалом...!? С чего бы...? Я не собираюсь с тобой скандалить. Хочу спокойно объясниться.
- Точно, не будешь? Обещаешь?
- Обещаю.
- Ну тогда, расстаться, так расстаться. Не имею ничего против.
Светлана с облегчением выдохнула и улыбнулась. Все обошлось просто, без нервов. Правда, несколько не так, как предполагала.
- Хорошо! Я рада, что ты меня понял.
Опять замолчали. Она остановилась у стола, не зная, что тут можно еще добавить.
- Тогда, всё...? Разбегаемся? - неуверенно спросила и тут что-то вспомнила, воскликнув. - Хотя...?! Нет. Еще одна просьба. Последняя.
- Последняя...?! Дарлинг, не пугай меня!
- Можешь быть серьезным?! - Светлана слегка повысила тон. - Хотя бы сейчас!
- Да, да, да! - он поднял руки ладонями вперед и убрал с лица улыбку. - Я абсолютно серьезен. Слушаю.
- Поможешь мне здесь подыскать гараж или крытую стоянку? Чтобы снять на год. Феррари там оставить.
- Гараж? И это все, что ты хотела напоследок?
- Да. А что еще?
- Как на счет меня? Предлагаешь просто так уйти ни с чем?
- А-а-а...! Нет-нет. Сегодня сходим в банк. Я сниму там... Э-э-э... Тысяч... Двести. Это тебе.
- Двести?! - воскликнул Юрий и скривил притворно-удивленную мину. - А-хре-не-е-еть! Вот это щедрость!
- Ну-у-у... Триста... - неуверенно прибавила Светлана.
- Всего триста штук?! Да, Дарлинг, спасибо! Это за все, что я для тебя сделал?
- Не всего, а целых триста штук! - голос Светланы стал более решительным. - Это огромные деньги!
- Какие огромные...?! Окстись! - вскричал Юрий. - Сама говорила, их и на три месяца не хватит.
- Не хватит, если в президентских люксах жить и в дорогих ресторанах все время жрать!
- Предлагаешь мне хостелы и столовые для бедных?
- Почему хостелы? Обычные гостиницы, как эта. Двести сорок евро в сутки.
- Всего-то?! - съязвил Юрий.
- Ладно! - сглаживая ситуацию, Светлана пошла на попятную. - Сколько хочешь?
Юрий сел в кресло, вальяжно откинулся на спинку, закинул ногу на ногу и негромко, расставляя акценты на каждом слове, с улыбкой назвал сумму:
- Один миллион... восемьдесят семь тысяч... пятьсот евро.
- Скока, скока...?! Один миллион?! - переспросила Светлана, думая, что ослышалась. - Ты это серьезно...?! А, часом случайно, не охренел?!
- Нет, нисколечки, - он был невозмутим.
- Почему не пять лямов?! Или десять?! Откуда такая точная цифра?! Восемьдесят семь, да еще пятьсот?!
- По договору, Дарлинг.
- По какому, нахрен, договору, Котя?! - Светлана была на взводе, но старалась держать улыбку и говорить саркастическим тоном.
- Напоминаю. Шестое марта прошлого года. Второй день нашего знакомства. Гостевой кабинет в твоем салоне. Ты тогда уговорила меня взяться за дело по твоему разводу.
- Я тебя не уговаривала! Сам захотел!
- Ага, вспомнила! Отлично! Так вот, мы договорились, что я получаю семь с половиной процентов от всего, что достанется тебе по разводу. Не так ли?
- Теперь все я-а-асно! - протянула Светлана, повышая тон. - Думала, он любит меня! Оказывается, только из-за денег! Да?!
- Нет, ты не права. Я тебя люблю... Вернее, любил. Честное слово! Первых раз пять любил. Ну а потом, естественно, из-за...
- Проститут! - выкрикнула Светлана, не выдержав этого насмешливо-издевательского тона.
Она схватила со спинки стула шарф и запустила им в Юрия. Не долетел. Но жест получился красноречивым. Он и ухом не повел. Все та же улыбочка.
- Я в такой же степени проститут по отношению к тебе, как и ты по отношению к Окопову.
- Не пизди! Я за него по любви вышла!
- Разумеется... По любви к деньгам.
Светлана хотела что-то ответить, но Юрий ее перебил:
- Только не надо тут рассказывать, как ради меня бросила Окопова, какой он классный был муж! Так можешь договоришься, что он чуть ли не ангел во плоти.
- Да! По сравнению с такой мразью, как ты, да!
- Даже так?! Ладно, пусть буду проститутом. Это, между прочим, тоже труд, - спокойно парировал Юрий. - И нелегкий. Сама хорошо знаешь. А любой труд должен быть оплачен. Кстати, я с тебя требую много меньше, чем ты за аналогичные услуги содрала со своего мужа.
- Ублюдок! Ты понял...?! Ублюдок!
- Дарлинг! Дарлинг! Договорились, без скандала. Обещала...! К чему эти крики, оскорбления? Они не помогут. Выпей водички, успокойся! Давай, обсудим все без шума! Потом ты мне выплатишь причитающийся гонорар и расстанемся друзьями, как интеллигентные люди.
Светлана внезапно поняла, истерики и скандалы, что закатывала Юрию раньше, уже не действуют. И в последнее время они его не очень-то пробирали. Сейчас же, когда сама объявила о разрыве, вообще никак. Подобный рычаг воздействия уже не работает, хоть все связки сорви. Эмоции ничего не дадут, кроме еще более издевательской усмешки этого гада.
- Гонорар тебе, сволочь носатая?! - сквозь зубы процедила она. - Так дело еще не сделано! Окопов в розыске. Я не могу вернуться домой. Какой тебе, нахуй, гонорар, козел?!
- При чем здесь Окопов? Он никак не влияет на сумму гонорара. Мы договаривались о проценте со всего, что ты получишь по разводу. На счет Окопова и твоей невозможности вернуться домой мы не договаривались. Ты деньги и имущество получила...? Получила. Больше в моих услугах не нуждаешься...? Не нуждаешься. Сама сказала. Значит, моя миссия выполнена. Самое время рассчитаться.
- И откуда у тебя взялась такая точная цифра...? Восемьдесят семь пятьсот?! - еле сдерживая раздражение, спросила она.
Юрий расплел ноги, склонился к дивану и вытащил из-за него свою дорожную сумку. Достал листок, протянул Светлане.
- Вот.
- Что это?
- Помнишь, в мае я заказывал заключение оценщиков о рыночной стоимости всех активов Окопова? Так вот, мне сделали два. Одно для суда с заниженными цифрами по его фирмам. Другое для меня, с реальными. Согласно второму, тебе досталось имущества на десять миллионов восемьсот тысяч долларов. Это соответствует восьми миллионам девятистам тысяч евро по курсу. Прибавляем деньги, что ты получила от австрийцев за лес. Итого, четырнадцать миллионов пятьсот тысяч евро. Умножаем на семь с половиной процентов... Калькулятор дать?
- А-а-а! - протянула Светлана с перекошенным лицом. - Так ты это уже в мае задумал?! Да?! - она театрально запрокинула голову назад и приложила ладонь ко лбу. - Дура! Дура! Какая ж я...! Я тогда еще хотела выйти за него! А он уже готовился! Боже, какая я была дура!
- Дарлинг, не надо на себя так! Не такая уж...!
- Прекрати! - вскричала она. - Прекрати называть меня 'Дарлинг', скотина. Ты так всех своих шлюх называл!
- И твою мамашу в том числе.
Светлана дернулась, хватая воздух ртом, и, не найдя слов, ринулась на него, выставив руки вперед, в намерении вцепиться ногтями в рожу. Но он, сидя в кресле, будто ждал. Резкими движениями перехватил оба ее запястья и с силой сжал. Ее когти, не достигнув цели, бессильно хватали воздух в десятке сантиметров от его носа. И пнуть его никак. Если бы попыталась, то, склонившаяся, потеряла бы равновесие и рухнула на пол. В бессильной злобе еще что-то прорычала и плюнула ему в лицо. Тот только слегка поморщился, продолжая улыбаться.
- Пусти...! Пусти! Больно! - наконец, прохрипела она, оставив попытки добраться до его лица.
Он отпустил.
- Негодяй! Какой же ты негодяй! - воскликнула она, порывисто дыша, по очереди массируя запястья. - Синяки останутся, гад!
- Да, негодяй, - невозмутимо согласился Юрий, вытирая лицо платком. - Надо было найти другого, благородного, кто бы согласился подчистую ободрать твоего мужа, а его самого упокоить навсегда.
- Не пизди, скотина! Я не хотела его смерти!
- Ну да, конечно! А кто просил киллера нанять? Забыла?
- Ты сволочь и негодяй!
- Не меньше, чем некоторые, - он убрал в карман платок, а с лица улыбку и продолжил изменившимся, жестким тоном: - Еще отдашь Феррари. Это в качестве компенсации морального вреда... за плевок. Тут им все равно больше не сможешь воспользоваться. Арестуют. А у тебя еще Бэха есть. Зачем тебе здесь две машины?
- Мою Феррари захотел?! Ха-ха-ха! - она пыталась изобразить гомерический хохот, но получилось не очень. - Хуй тебе сопливый по всей роже, а не Феррари! - орала она истерично. - Трехсот штук ему мало?! Так ты вообще ничего не получишь, скот! Ничего! Ты понял?! Я с тобой ни о чем не договаривалась! Если не нравится, можешь подать на меня в суд, козел! Там будешь доказывать, скока я тебе должна! И не забудь, Ко-о-тя! - в ее криках появился сарказм. - На разводе ты представлял интересы Окопова, а не мои! С него и требуй гонорар...! Что, съел...!? - она сбавила обороты, перестала кричать и перешла на жесткий, раздраженный тон. - Так что, пиздуй отсюда к ебеням! Видеть тебя больше не могу, ублюдок!
- Да-а-а, культурка так и прет. Какой слог! Можно, конечно, уехать из деревни. Но деревня из тебя...
- Хватит мне тут! Уматывай! Собирай монатки и уматывай отсюда!
На это Юрий лишь ухмыльнулся и достал из сумки нетолстую пачку бумаг.
- Если не 'Дарлинг', то, как прикажешь тебя называть?
- Для тебя, урод, Светлана Владимировна.
- Во-о-о! - обрадовался он. - Вернулись с чего начали. Я тебя с самого начала так называл. Сама не захотела. Как, от обращения по имени-отчеству уже не чувствуешь себя старухой?
- Пшёл вон отсюда! - сквозь зубы процедила она.
- Уйду, уйду! Не волнуйся! Еще пара минут, и... - он с невозмутимым видом протянул ей бумаги. - У нас в школе милиции курс по экономическим преступлениям читал капитан Галинский. Прикольный такой дядька. Так он нам говорил: 'Товарищи курсанты, всегда ищите обделенных юристов и бухгалтеров. Это кратчайший путь раскрытия преступления. Они, зачастую, о махинациях знают куда больше самих махинаторов'. Не догадываешься, к чему это я?
Светлана не ответила, насторожилась.
- Документы по контрактам с лесом Окопова, - пояснил Юрий, - которые в Роттердаме подписывали. Копии. Так что, не рви их, пожалуйста. Оригиналы в надежном месте. Вот, взгляни!
Она нерешительно взяла бумаги и, согнув, бегло просмотрела, строча страницами.
- Договоры, фактуры, акты, платежные поручения, доверенность, банковские выписки, - с улыбкой перечислял он. - Полный комплект документов, подтверждающих, что при продаже леса австрийцам, от имени фирмы ООО 'Снаб-Экспорт ОНА', принадлежащей Окопову, по доверенности действовала именно ты, Светлана Владимировна. Здесь также есть доказательства, что вся выручка от этой сделки была зачислена на твой личный счет в офшоре. Все пять миллионов шестьсот двадцать тысяч евро.
- Паскуда! - тихо прошипела Светлана. - Мы это вместе делали!
- Разве там есть мои подписи...? Только твои.
Светлана не нашлась, что ответить. Схватила сигареты. Закурила.
- Если я не получу своего гонорара, то вынужден буду продать эти документы.
- Кто у тебя их купит?
- Как, кто? Кредиторы Окопова, конечно. За ним долгов с процентами больше трех миллионов баксов. Все жаждут вернуть. Эти бумаги дают кредиторам доказательства, что несостоятельность господина Окопова была вызвана исключительно действиями его бывшей супруги. Что она, злоупотребив полномочиями в доверенности, присвоила средства его фирмы, тем самым лишив Николая Анатольевича возможности расплатиться по долгам. С помощью этих документов кредиторы смогут на законном основании предъявить претензии к тебе, Светлана Владимировна, и наложить арест на все твое имущество.
- Как ты им передашь, мудак?! - со злостью бросила она. - Тебе в Россию нельзя возвращаться. Или, спиздел?!
- Фу, Светлана Владимировна! Зачем так выражаться...? Белл изобрел телефон уже более ста лет назад. У меня есть номера всех кредиторов Окопова. Позвоню каждому и попрошу скинуться за оригиналы документов. Процентов...? М-м-м...? По тридцать пять от суммы долга. Встречу назначу где-нибудь на нейтральной территории. В Вене или Праге. Кстати, там есть один такой интересный кредитор... Брюнер...? Не слыхала?
- ...
- Как же! Известная личность. Раньше рулил бандюганами. Сейчас депутат. Полгорода под ним. Ему Окопов сто штук должен. Если с процентами, то уже двести сорок. Так вот, он очень не любит, когда его кидают. Если предложу ему документы, заплатит даже больше основного долга Окопова. Потом, естественно, с тебя сдерет десятикратно. А я еще и в плюсах останусь.
- С-с-су-у-ка! - процедила Светлана, сквозь зубы выпуская дым
- Но это еще не все. Как только документы всплывут в Калининграде, так к тебе сразу возникнут претензии от налоговой, таможни и валютного контроля. От одного только валютного санкций будет на всю сумму, полученную тобой за лес. До твоих счетов в офшорах они, конечно, не доберутся. Но до имущества и фирм в Калининграде, запросто. Все пойдет с молотка, включая твой красивый дом. Но и это еще не все. Эти документы дадут правоохранительным органам все основания для возбуждения уголовных дел. По тем же статьям, по которым обвиняют Окопова. По совокупности, лет на десять наберется. С хорошим адвокатом - на пять. Так что, Светлана Владимировна, у тебя есть выбор по исполнению обязательств. Либо - в отношении меня на сумму один миллион восемьдесят семь тысяч пятьсот евро. Либо - в отношении кредиторов и государства на сумму десять миллионов восемьсот тысяч долларов. Напомню, это стоимость всего твоего имущества в Калининграде. Кстати, когда имущество идет с молотка, цену дают мно-о-го ниже реальной. Так что, ты еще и должна останешься с тремя уголовными статьями в придачу. Выбирай!
Светлана слушала его и постепенно наливалась краской. Губы сомкнуты и ноздри раздувались, как у скаковой лошади перед стартом.
- Подонок! - выдавила она, сверкая глазами. - Ты это сам все придумал и сделал! Теперь меня этим же и шантажируешь?! Да...?!
- Я лишь давал советы. Ты вольна была придерживаться их или нет. Окончательное решение всегда было за тобой. Всё делала ты. Там нигде ни одной моей подписи. Только твои. Можешь убедиться.
- Нет! Это ты все сделал! Ты мне подсовывал бумаги! Я в них вообще не разбираюсь! Подставил меня, скот!
- Светлана Владимировна, ты сама с удовольствием встала в такую позу. И до сего момента тебе в ней было очень даже удобно и приятно.
- Мразь! - выкрикнула Светлана и ринулась на Юрия с занесенной рукой, чтобы влепить пощечину.
Он приготовился, приняв в кресле боксерскую стойку. Слегка отклонился вбок, левая рука вперед, кулак правой взведен для удара и взгляд исподлобья такой, что не оставалось никаких сомнений, не побрезгует заехать даме в челюсть или глаз. Психоз психозом, но она не решилась так рисковать. Застыла на полдороги с занесенной рукой с перекошенным от злости лицом и вытаращенными глазами. Вместо физического воздействия в ход пошли оскорбления. Вчера, на трассе, когда тащилась за двумя фурами, устроившими состязания на затяжном подъеме, думала, использовала все известные ей матюги и ругательства в отношении тех двух дебилов-дальнобойщиков, перекрывших обе полосы. Сейчас же, распалившись, вдобавок к тем припомнила еще столько же. Выдавала такие отборные рулады, что любой прораб на стройке обзавидовался бы. Но и это никак не действовало. Юрий лишь лыбился и иногда издевательски кивал, как бы подбадривая. Видя тщетность своих излияний, и что Юрий не собирается вступать с ней в словесную перепалку, она внезапно умолкла на полуслове, рухнула на стул и от бессилия разрыдалась, навалившись грудью на колени и закрыв лицо ладонями. Однако, всхлипывая и причитая, иногда сквозь пальцы косилась на Юрия. И слезы его не трогали. Все та же гаденькая улыбка. Вот уже и наплакалась, и слезки кончились, но Светлана все еще продолжала всхлипывать, обдумывая при этом сложившуюся ситуацию. А ситуация складывалась скверно. Юрий схватил за горло мертвой хваткой. Не вырваться. Его не пронять ни истерикой, ни слезами. Уже начала бояться, что ему надоест с ней спорить, возьмет и, действительно, продаст документы кредиторам. Так испугалась, что захотела, чтобы все это поскорее закончилось. Отдать этому подонку, что он требует и пусть валит на все четыре стороны!
- Эх, Светлана Владимировна! - вздохнул Юрий, когда ее всхлипы стали редкими. - То скандал, то истерика, то слезы. И так постоянно. Умеешь ты мозг выносить! Я не понимаю, как Окопов умудрился с тобой прожить аж четыре года?
- У... У меня с Окоповым истерик не было, - всхлипнув в ладошки, плаксиво проныла Светлана.
- Так это счастье мне одному досталось...?! Да-а-а, надо было пару сотен добавить... За вредность.
- Скотина! - воскликнула Светлана и залилась рыданиями по новой.
На сей раз это длилось недолго. С десяток всхлипов, не более. Потом она разогнулась, убрала руки от лица, встала. Глаза красные, чуть опухшие, но уже сухие.
- Я еще магазин, бизнес-центр, лесопилку и этот..., Лексус отдала... Полмиллиона баксов заплатила твоим людям, - слегка подвсхлипывая, дрожащим, жалобным голосом сказала она.
- Во! - Юрий хлопнул в ладони и потер руки. - Мы уже начали торговаться! Прогресс...! Светлана Владимировна, уверяю, то, что отдала, не относится к моему гонорару. Это называется накладными расходами по ведению дела. Мы, кстати, это оговаривали. Я их стоимость в расчет не включал.
- Ты здесь три месяца жил на мои деньги. Я почти триста потратила... Половину на тебя.
- А это называется 'командировочные'. Их полностью оплачивает заказчик.
- Сволочь!
- Пускай, сволочь. Но прошу поторопиться! Давай, сходим в банк, потом в автомагазин. Рассчитаешься со мной, оформим купчую на машину и расстанемся добрыми друзьями. Мне еще через всю Европу ехать.
- В банке столько не выдадут. Заказывать надо, - плаксиво произнесла она.
- Не надо. Переведешь на мой счет.
- У тебя и счет есть?! - возмущенно воскликнула она. От ее плаксивого тона не осталось и следа. - Заранее приготовился?! Ну ты и скотина!
Три часа спустя Юрий и Светлана вышли из дверей автосалона, напротив которого был припаркован красный Феррари-кабриолет. У его переднего и заднего бамперов на корточках возились два работяги в синих спецовках, меняя номера. Юрий подошел к машине, открыл багажник, достал пару чемоданов и сумку, поставил рядом на тротуаре.
- Как ты поедешь через Францию? Там же могут арестовать! Или с арестом Феррари все специально придумал? - спросила Светлана, стараясь быть ехидной.
- Может, придумал. Может, и нет, - ответил Юрий. Его лицо прям таки сияло от счастья. - Это - он кивнул на машину, - теперь оформлено на меня. А во Франции ко мне никаких претензий нет. Я там нигде не засветился.
- Подонок! Чтоб ты подавился, скот! - раздраженно бросила Светлана.
- И тебе приятного аппетита! - парировал Юрий.
Поймав кураж словесной пикировки, он ждал от нее еще выпадов в свой адрес. Но их не последовало. Светлана молчала, поджав губки. Тогда он продолжил сам:
- Ну что, будем закругляться? Или...? Как на счет прощального секса?
- С собой займешься прощальным! Сволочь!
- Хотя-бы поцелуй?!
Светлана не ответила, демонстративно отвернулась.
- Нет, так нет! - весело воскликнул Юрий, усаживаясь в машину. - Я бы подбросил до аэропорта, но не по пути.
- Свали уже!
- И тебе доброй дороги! До свидания!
- Прощай, урод носатый! Чтоб тебе разбиться в лепешку!
Юрий не стал в прениях добавлять последнего слова. Счастливо улыбаясь, завел двигатель и, визгнув покрышками, резко рванул с места. Как только красный родстер скрылся за поворотом, глаза Светланы стали наполняться неровным блеском наливающихся слез, пока не прорвало и не закапало по щекам. Ее только что, посреди бела дня, ограбили на миллион, увели любимого 'Коняшку' и оставили одну на дороге с двумя чемоданами и дорожной сумкой. Одну на весь этот чужой, неуютный мир.

Ссутулившись от тяжести двух чемоданов, еще и с сумкой через плечо, Светлана шаркала мелкими шажками по утоптанному снегу тротуара. Было такое неприятное время суток, когда стемнело, а фонари еще не зажгли. В сумерках уже не различимы сыплющие с неба мелкие, жесткие снежинки, но их ледяные покалывания чувствовались на лице и руках. Когда в Мюнхене делала пересадку, посчитала, короткая синяя куртка с капюшоном справится с объявленными минус пять в Гданьске. Поэтому не стала лезть в чемоданы за теплыми вещами. Однако курточка явно не справлялась. За полчаса продрогла насквозь. Замерзла, да еще устала. Руки отваливались от тяжести чемоданов. Идти трудно, подошвы скользят, ноги разъезжаются.
Светлана обошла уже три парковки, пытаясь найти свою машину. Оказалось, парковок вокруг аэропорта имелось штук шесть, и она понятия не имела, на какую именно отогнали ее 'Бэхулю'. На всех десятки машин, добрая половина которых покрыты снегом так, что не только номеров, но и марки не разберешь. Найди тут! И спросить не у кого. Вместо вахтеров автоматические шлагбаумы. Отчаявшись, измученная и продрогшая, она тащилась обратно в здание аэропорта, чтобы хоть там у администрации узнать, где ей искать свою машину. Мимо спешили люди. И никто не остановится, не предложит девушке помощь. Да, одной быть очень тяжко.
Тем временем, ларчик открывался просто. Ключи и документы на машину находились у администрации аэропорта. Сама же машина стояла на парковке 'шесть', что в трехстах метрах отсюда. Услыхав про триста метров, у Светланы навернулись слезы. Но и когда, наконец, нашла свою Бэхулю, ее мучения не закончились. Под слоем свежего снега вся машина была покрыта ледяной коркой. Двери примерзли и стоило больших трудов, чтобы открыть хотя-бы одну. Поддалась только задняя справа. Проклиная все на свете, Светлана с заднего перелезла на водительское сиденье, одновременно моля, чтобы машина завелась. Получилось. Только перевела дыхание и начала успокаиваться, как другая напасть. Топливо на нуле. Теперь стала бояться, что оно закончится пока прогревает машину или по дороге на заправку. Чужая страна, чужие люди, совершенно одна и не знаешь, где найти помощь.
Пока прогревала машину и себя, поняла, все ее планы пошли прахом. Собиралась из аэропорта, не заезжая в город, двинуть прямиком на Ольштын, чтоб назавтра быть поближе к белорусской границе. Но так измучилась за два перелета и сейчас, таскаясь с чемоданами по парковкам, что эти двести километров за рулем просто не выдержит. 'Сотню бы осилить!' - подумала с горечью. Подумала, и ее спонтанно осенило чудесной идеей: 'Сотню...?! Всего сотня...! Как раз столько до границы! Еще тридцать до Калининграда! А там...! Там дом...! Мой милый дом...! Как же соскучилась...! К чертям Ольштын и все остальное! Хочу домой!' Воодушевленная, достала из бардачка карту посмотреть, как лучше отсюда выбраться на трассу до пограничного перехода 'Бранёво'. 'Всего два часа пути, - представляла она, - и я уже сегодня буду нежиться в пузырьках своего джакузи. Зажгу ароматическую свечку, музыка негромко и бокал красного на бортике. Из ванной в кровать... Боже! Своя кровать...! Как же надоели чужие! Усну в своей спальне и высплюсь, наконец...! Завтра встану поздно. Приготовлю завтрак. Обзвоню всех, всех, всех! Объявлю о своем возвращении. После неспешно соберусь и отправлюсь в свой меховой салон. Туда потянутся визитеры. Ирка прибежит первой. Эта всегда охочая до сплетен. За ней другие. Всем буду рассказывать о своих заграничных приключениях. Привру, конечно, что-нибудь с три короба. Может, кого зазову в гости на вечер. Устроим вечеринку. Танцы, музыка. Повеселимся! А на следующий день поеду...' Куда поедет на следующий день Светлане так и не пригрезилось. Внезапно вспыхнувший в мозгу образ вмиг разрушил ее сладкие грезы. Это был образ Окопова: мрачный, ссутулившийся, шляпа надвинута на глаза, длинный плащ с поднятым воротником, руки в карманы. Она отчетливо поняла, даже если сегодня доберется до дома, то не сможет спокойно принять ванну, попивая вино. Она будет вздрагивать от каждого шороха, а к вину так и не притронется, боясь, что отравлено. Не сможет заснуть в своей кровати, зная, что где-то рядом рыщет ее бывший муж, жаждущий мести. Не сможет без опаски выйти на улицу. Не сможет никому сообщить о своем прибытии. Ведь об этом тут же узнает он и явится туда, где она будет. Там, дома, ей уготовано шарахаться от каждой тени и все время бояться. Смахнув слезинку, Светлана убрала карту дорог и достала карту Гданьска, подыскать поблизости гостиницу на сегодняшнюю ночь.
Уже в гостиничном номере Светлана почувствовала, как знобит, и почки ноющей болью напомнили о себе. Это всё последствия плутаний на морозе. Несмотря на недомогание, первым делом взялась за чемоданы и сумку. Там оказалось много шмоток Юрия, чуть ли не треть. Ведь все складывали вперемежку, когда еще не планировала разрыв. А после прощального скандала как-то не подумала поделить вещи. Он и не напомнил. Видать, так нужны были. Свалил налегке, с одной дорожной сумкой и Феррари, с более миллиона евро на счете. Все тяжести оставил ей, скот! С отвращением, будто грязные портянки, Светлана двумя пальчиками доставала его рубашки, брюки, трусы и отбрасывала в сторону, проклиная себя, что весь день таскала на себе эту лишнюю тяжесть. Ее вещи, вроде, все были на месте. Но не хватало главного, из-за чего и полезла в чемоданы. Ноутбук. Хотела связаться с дядей Геной по Скайпу, приказать, чтобы через три дня прибыл в Москву, отчитался и передал прибыль компаний за три месяца. Но носатый урод и ноутбук присвоил себе. А без него связаться с дядей было проблематично. Гостиничным телефоном не решилась воспользоваться. Опасалась, это может выдать ее местонахождение в такой близости от Калининграда. Разговор пришлось перенести назавтра, когда купит новый ноутбук. Еще назавтра планировала до обеда выехать в Гродно, куда рассчитывала прибыть к вечеру.
Утром, проснувшись, Светлана поняла, ни в какой Гродно сегодня уже не поедет. Не на шутку знобит, вялость, поясницу ломит. Не то, что встать, пошевелиться трудно. Нечто подобное с ней случилось ровно год назад, когда также на морозе подхватила воспаление легких. Но тогда она могла позволить себе расхвораться. Окопов неотлучно был рядом, ухаживал, заботился, а когда уходил по неотложным делам, оставлял медсестру. Сейчас же никого. Все сама. От этих воспоминаний в душе Светланы шевельнулось что-то теплое по отношению к бывшему мужу, быть может, впервые с тридцать первого декабря позапрошлого года, когда он затащил ее отмечать Новый год в тот чертов домик на берегу моря. Ненависть к Окопову, которая еще недавно пылала в душе, поугасла. Сменилась другим, более сильным чувством. Тоже ненавистью. Ненавистью к Юрию, лицемерному подлецу, негодяю и шантажисту. В ее сердечке не нашлось места для двух аналогичных чувств сразу. Одна, более свежая, вытеснила другую. Поэтому от воспоминаний о бывшем муже уже не передергивало, не заставляло брезгливо кривится. Она все еще его боялась. Боялась до безумия. Но тех отрицательных чувств, что были раньше, уже не испытывала. Вместо них иногда проскальзывало нечто другое, расплывчатое и непонятное, вроде сожаления и будто потеряла что-то очень нужное.
Собрав волю в кулак, Светлана заставила себя встать, одеться, спуститься к завтраку. После вышла в город. В магазине электроники купила ноутбук и там же попросила установить на него нужные программы. Пока с этим возились, зашла в аптеку рядом. Элементарные тетрациклин и диклофенак ей продавать отказались. Видите ли, рецепта нет! Пришлось довольствоваться аспирином, травяными сборами да медом в другом магазине.
Вернувшись в гостиничный номер, Светлана из чайника заварила в кружке травяной отвар с медом, укуталась в одеяло и уселась в кресле с новым ноутбуком. По Скайпу набрала офис.
- Приемная компании 'Эуро Ист-Вест Транс', - раздался незнакомый девичий голос. Барышня говорила неспеша и надменно. Но чувствовалось, еще юная совсем.
'Новая секретарша, наверное. Ну-ну, дядя! Кобель!' - подумала Светлана и потребовала приказным тоном:
- Это Светлана Владимировна. Соедини с Геннадием Арсентьевичем!
- Его сейчас нет. Что передать?
- Передать, чтобы немедленно взял трубку! - Светлана немного повысила тон.
- Я вам русским языком говорю, его нет! - высокомерно ответила секретарша.
- И, где он?
- Геннадий Арсентьевич не докладывает, куда уходит.
- Так выясни!
- С какой стати?! Если вам говорят, его нет, значит - нет!
На этом вызов прервался, раздались короткие гудки. 'Нихрена себе!' - возмущенно подумала Светлана. Хоть и плохо себя чувствовала, хоть и слабость, но у нее имелось еще достаточно сил для гнева. Повторила вызов.
- Приемная компании 'Эуро Ист-Вест Транс', - послышался тот же надменный голос.
- Послушай, курица! - жестко и внятно сказала Светлана. - Моя фамилия Исакова. Тебе это ни о чем не говорит?
- Н... Нет, - уже не так уверенно ответила девица.
- Зашибись, работнички...! Ты новенькая?
- Да.
- Давно работаешь?
- Завтра неделя.
- Понятно. Тебя что, на счет меня не предупредили?
- На счет кого?
- М-м-м! - раздраженно промычала Светлана. - Как зовут?!
- Кого?
- Ой! И где таких...?! Ну не меня же! Тебя!
- Полина... Полина Андреевна.
- Так вот, Поля, если ты мне сейчас не найдешь Геннадия Арсентьевича, то эта неделя у тебя будет последней. Уволю!
- Но... М..., меня на работу Геннадий Арсентьевич принимал, - Полина уже лопотала совсем растерянным, испуганным голоском.
- Я и твоего Геннадия Арсентьевича уволю! Поняла?!
- Но... Но... Вы... Вы не имеете...
- Без 'но' мне тут! Оторви жопу от кресла, подойди к шкафу у двери, возьми папку с учредительными документами и посмотри, как я не имею! Я хозяйка 'Ист-Вест Транс'!
- Да, да! Извините! Извините, пожалуйста! Я же не знала, - жалобно блеяла Полина, оправдываясь. - Еще раз прошу простить...!
- Хватит ныть! Соедини с Геннадием Арсентьевичем! Быстро!
- Я, правда, не знаю, где он. С утра не отвечает.
- А мобильный?
- Выключен. Сегодня уже раз пять звонила. Его главный инженер тоже искал.
- Ладно, - Светлана смягчила тон, - когда объявится, скажешь, я звонила! И чтобы был на связи! До вечера еще позвоню.
Светлана сбросила вызов и набрала домашний дяди. Трубку никто не брал. 'Тетка, наверное, на работе, - подумала она. - А дядя, мудак, где-то шляется в рабочее время. Ладно, я ему устрою!'
Отвар трав в кружке настоялся. Светлана выпила все мелкими глотками, легла в кровать, повернулась на бок, укрывшись одеялом с головой, и вскоре забылась сном. Проспала до обеда. Чувствовала себя уже лучше, но не до такой степени чтобы встать с постели. Опять позвонила в офис. Секретарша Полина уже разговаривала с ней как подобает, с должной степенью почтения и подобострастия, готовая выполнить любое указание. За это время она поставила всех на уши в поисках гендиректора, но Геннадия Арсентьевича нигде не могли найти.
Вечером, после шести, еще раз позвонила на домашний дяде. На этот раз ответили:
- А-а-а, объявилась, наконец, шалава! - вместо ответа на 'Здрасте!' она услышала грубый, с басами, голос Люды, жены дяди.
От такого вступления Светлана опешила. До этого тетка всегда разговаривала с ней, как с ребенком, голосом на несколько тонов выше своего обычного, всегда сюсюкалась ласково и приветливо. Сейчас же так грубо, по-хамски и с оскорблениями.
- Тетя Люда, вы что это?! - растерянно спросила она.
- Ничего! Ты зачем, зараза, подставила нас?! Сама заграницу умотала, а нам тут расхлебывай!
- Кого я подставила?
- Генку, дядю твоего родного! Из-за тебя, гадина, его вчера чуть не убили! Весь в крови пришел. Хочешь меня вдовой сделать?!
- Убили...!? Из-за меня...?! - Светлана побледнела и схватилась за сердце.
- Да, да! Из-за тебя!
- Тетя Люда, я... Я ничего не понимаю. О чем вы?! Кого я подставила?! Как это, чуть не убили?! Можете объяснить?!
- Ты специально Генку генеральным назначила, чтобы свои махинации на него свалить?! Да?!
Услышав слово 'махинации', Светлана еще более побледнела и у нее затряслись руки.
- Какие махинации? - с комом в горле спросила она.
- Не знаю какие, но вчера в контору приходили по твою душу. Спрашивали тебя, а досталось Генке. Из-за тебя, тварь, досталось!
- Что, досталось?
- Ты идиотка?! Я тебе говорю, избили прям в кабинете! Из-за тебя избили!
- Почему из-за меня?
- Из-за кого еще?! Тебя, ведь, искали!
- Кто меня искал?
- Откуда мне знать, с кем ты там дела вертишь?! Бандиты какие-то!
- Бандиты...?! А... А... Дядя Гена жив?
- А ты хотела, чтобы его прикончили...?! Жив, слава Богу! Жив!
- За что его избили?
- Из-за махинаций...! Твоих и твоего носатого любовника! Чтоб вам провалиться!
- Какие махинации?! Я ничего не понимаю!
- Тебе лучше знать, какие!
- Тетя Люд, я понятия не имею... Я... Я... Э-э-э... Дядя Гена, что, в больнице?
- Нет, дома!
- Могли бы позвать его к телефону?
- Болеет он. Плохо ему. Завтра звони! Он тебе выскажет всё, что о тебе и о твоем носатом думает..., племяшка!
На этом вызов прервался, послышались короткие гудки. Потрясенная и бледная Светлана сидела, глядя перед собой и ничего не видя. В голове хаос беспорядочных мыслей, а в душе страх. Сильный страх, вызванный одним словом: 'махинации'. Ведь было чего бояться, когда рыльце в пушку. Но она понятия не имела, что конкретно за этим стоит, кто ее ищет и чего они хотят. Неизвестность еще пуще подпитывала страхи. Светлана уже забыла о своих недомоганиях и болях в пояснице. Теперь ее беспокоило больше, как пережить эту ночь и не свихнуться. О том, чтобы сегодня уснуть, не могло быть и речи. Будет мучиться неизвестностью, пока не выяснит, в чем дело.
Еще с час она нервно кружила по гостиничному номеру, теряясь в догадках, все более склоняясь к мысли, это подлец Юрий ее сдал, направив, все-таки, кредиторам копии документов по лесу. Следовательно, дядю Гену в офисе навестили кто-то из этих кредиторов. Светлана, накручивая себя, уже с ужасом думала о других последствиях разглашения информации по сделке с лесом, о наступлении которых ей позавчера так доходчиво объяснил Юрий. Чтобы как-то справиться с переживаниями, она позвонила на рецепцию и попросила доставить из бара бутылку коньяка, шоколад и сигареты.
Светлана не решилась беспокоить избитого, больного дядю ранним звонком. Еле дождалась девяти. Начиная с пяти утра ее рука сама непроизвольно тянулась к ноутбуку сделать вызов. В последний момент спохватывалась и отдергивала руку. Последствием бессонной ночи в компании с бутылкой коньяка и пачкой сигарет стало то, что ей уже не так сильно хотелось вернуться на родину. Когда, наконец, подошло время звонка, которое сама себе установила, она уселась перед ноутбуком и не могла себя заставить сделать вызов. Очень боялась. Боялась услышать ужасные вести. Но страх перед неизвестностью переборол. Трубку снова взяла тетя Люда. Услыхав голос Светланы, она не поздоровалась в ответ, лишь сказала: 'Щас'. Послышались шаги, скрип открываемой двери и голоса тетки с дядей еле слышно:
- Арсентич...! Арсентич...!
- Э-э-э...
- Тебе твоя прошмадовка звонит.
- Какая нах...?!
- Светка.
- А-а-а, эта.
Замолкли. Была слышна какая-то возня, зевки, кряхтение, невнятное бормотание, 'пшик' открываемой бутылки, утробные глотки, блаженный выдох и после хриплый голос: 'Принеси еще одну..., холодненькую!'. Не прошло и пяти минут, как дядя Гена ответил:
- Аллё! - голос сонный, говорил медленно и без эмоций.
- Дядя Гена! Дядя Гена! - начала взволнованно Светлана. - Что случилось?!
- Ничего такого... Меня избили.
- Кто избил?
- Мужики какие-то... Двое... Бандюги настоящие.
- За что?
- Что, за что?
- За что тебя избили?
- А-а-а... Из-за тебя. Искали тебя, а досталось... мне.
Светлана приложила руку к груди.
- Искали меня?! - переспросила она.
- Да-а-а... Хотели от тебя что-то.
- Что...?! Чего хотели?!
- Хрен их знает... Документы какие-то.
- Какие документы?!
- Ой...! Уф-ф-ф... Э-э-э... Учредительные... Фирмы какой-то... А-а-а, вспомнил! Твоего бывшего... Окопова.
Неспешная, безэмоциональная речь, паузы, ударения в словах. Подобную манеру общения Светлана совсем недавно наблюдала у Юрия при запое, в промежутках между пробуждением и опохмелкой. Вот и сейчас дядя Гена разговаривал с ней словно еще не до конца проспался. Ей даже показалось, от ноутбука дохнуло перегаром. Но Светлана благоразумно не стала выговаривать дяде за это.
- ООО 'Снаб-Экспорт ОНА'? - уточнила она.
- Да, - согласился дядя. - ОНА... она эта ОНА.
- Но это же фирма Окопова! Мы не имеем к ней никакого отношения! Ты сказал им это?!
- Сказал... А они меня чуть не убили.
- За что?! Это же не наша фирма!
- Они сказали... Это... Как его...? У-ф-ф...! Фирма принадлежала тебе с августа по сентябрь.
- Но это была судебная ошибка! 'Снаб-Экспорт' случайно внесли в решение о разделе имущества. Потом отменили. Назад на Окопова оформили.
- А им похуй...! Взяли, и отхерачили ни за что!
- Они только про фирму спрашивали?
- Не-е-е...
- О чем еще?
- Про озеро какое-то.
- Про озеро?
- Да-а-а... Спрашивали..., кто подписал документы о передаче аренды озера этим... Как его...? Австрийцам... Совместное предприятие.
Услыхав про австрийцев, Светлана еле слышно ахнула. У нее появилось какое-то нехорошее предчувствие.
- Дядя Гена, а-а-а... А, где это произошло?
- Что, произошло?
- Где тебя избили?
- Где, где...? Сказать в рифму...? Прям в моем кабинете... Ворвались, и...
- Но там же охрана!
- Охрана...?! Хе...! Вырубили эту охрану с полудара... Час очухаться не могли.
- Они что-нибудь взяли?
- Взяли... Деньги из сейфа... Искали документы, а взяли деньги... Все деньги, что были... Прибыль за три месяца... Сто девяносто две тысячи... Ограбили подчистую... Вот, как теперь...?! Как я отчитаюсь?!
- Но ты в милицию, хотя-бы, обращался?
- За кого ты меня...? Естественно... Тут же, как ушли. Даже номер их машины назвал.
- Ну, и...?
- Капитан Панин из Центрального, кореш мой, сказал, чтобы я закрыл пасть и не отсвечивал... За этими двумя такие люди...! Такие люди...! Мало не покажется.
- Так что за люди такие?!
- Откуда мне знать...? Какие-то с Урала.
- Дядя Ген! А ты в прокуратуру обратись! Сегодня же! К Ремизову, прокурору района. Он меня знает. Скажешь, от меня.
- Не-е-е, племяшка...! С меня хватит. Ты там со своим носатым дела крутишь, а все пиздюлины мне достается...! Да?! Всё, бля...! Увольняюсь к ебене матери! Сама тут огребай...!
Светлана, и без того напуганная, перепугалась еще сильней. Она и вернуться не может, чтобы перенять управление, и другого на должность генерального назначить не в состоянии, потому что таковых кандидатов у нее нет от слова 'совсем'.
- Дядя Гена, - жалобным, просительным тоном стала уговаривать она, - останься! Хотя бы до моего возвращения! Я тебе зарплату на треть подниму!
- Не-е-е!
- В половину...! На пятьдесят процентов!
- И не уговаривай!
- Еще выплачу компенсацию за ущерб. Десять... Нет, пятнадцать тысяч баксов!
- Откуда они?! Эти бандюги все деньги захапали.
- С прибыли следующего месяца. Можешь себе забрать!
- Мне что, потом эти баксы с собой в гроб положить...? Не-е-е! Мне хватило!
Видя, как дядя непреклонен, Светлана прибегла к верному способу, пустила слезу, заныв и всхлипывая:
- Хм...! Хм...! Уи-и-и-и! Дя-а-а-дя Ген, пожалуйста, останься...! Без тебя-а-а все компании развалятся-а-а!
- Да уж! Без меня все к чертям полетит, - великодушно согласился он.
- Я с мужем развелась... Хм-хм-хм... Меня Юра броси-и-ил... Хм-хм-хм... Гад! И... И... И ты хочешь броси-и-ить!
- А куда мне деваться?! Много тебе будет проку от мертвого дяди?!
- Но там же... Там же... К тебе претензий нет... Это Окопова фирма... Ты... Ты тут не причем...! У-у-и-и...!
- Не. Не уговаривай!
Светлана еще минут пять всхлипывала и причитала, жалуясь на жизнь, умаляла остаться, заверяя, что ему опасаться нечего. Но дядя был непреклонен. Наконец, она выложила последний аргумент, казавшийся самым убедительным:
- Дядя Ген! Дядя Ген, а как же люди, работники?! Что с ними будет...?! Хм-хм-хм...! Они ж без тебя...!
- Люди...?! - в интонации дяди Светлана сразу уловила, что он поддается на уговоры. - Да-а-а, людей жалко...!
- Они ж на улице останутся, без работы!
Дядя не ответил, долго молчал, а Светлана с замиранием сердца ждала, что он скажет. Не выдержав паузы, она позвала:
- Дядя Ген! Дядя Ген!
- Д-а-а! - наконец, отозвался он. - Ладно, уговорила. Останусь. Только ради людей.
- Ой, спасибо! Спасибо, дядя Ген!
- Так что ты там говорила на счет зарплаты?
- Можешь увеличить на пятьдесят процентов!
- Еще, вроде, про компенсацию что-то?
- В следующем месяце возьмешь из прибыли пятнадцать..., нет, двадцать тысяч баксов!
- А что будем делать с деньгами, что эти у меня из сейфа вытащили?
- Я тебе говорю, в прокуратуру обратись, к Ремизову!
- Не, Светка, я не идиот. В прокуратуру обращаться не буду. Там такие люди..., такие связи... Меня на следующий же день грохнут.
- Такие крутые?!
- Круче некуда.
- Ладно, Бог с этими деньгами! Спишем. Потом еще заработаем... Как ты себя чувствуешь?
- Хреново. Вот, отлеживаюсь. Сегодня еще поваляюсь. Завтра, наверное, на работу пойду.
- Ой, спасибо, дядя Ген!
- Спасибо не булькает...
Умолкли. Дядя Гена больше ничего не говорил, а Светлана боялась сказать что-нибудь неуместное, от чего он мог поменять решение.
- Ну, всё...! Устал, - сказал дядя Гена после продолжительной паузы. - Завтра звони..., вечером! Пока!
- До свидания, дядя Ген! Выздоравливай!
На этом связь прервалась. Послышались короткие гудки.
На другом конце линии, в Калининграде, в спальне своей квартиры, Геннадий Арсентьевич Краснюк, сбросив вызов, передал телефон жене Люде, стоявшей рядом.
- Слыхала, как я ее? - спросил он, глядя в потолок. - Теперь будет знать, как разговаривать с дядей...! Хе...! В ногах валялась, потаскуха!
- Ты, действительно, решил остаться? - спросила она с надеждой, приняв трубку и вложив взамен в его руку банку пива.
Тот с 'пшиком' открыл, сделал несколько больших глотков и ответил:
- Че я, дурак, что ли, от такого места отказываться? Нос заживет. Еще раз расквасят, опять заживет. Чай, не грохнут. Не за что. Я вообще не при делах, - он опять присосался к банке, пока не допил. - О-о-о, хорошо пошла-а-а...! Ик...! Зато, теперь компания моя. Она сюда еще долго не сунется. Вот она где у меня! - его рука взметнулась вверх и банка с хрустом смялась в кулаке.
На самом деле все было не так ужасно, как следовало из рассказа Геннадия Арсентьевича. Его никто не избивал и не грабил. Так лишь, сделали внушение. Но этого вполне хватило, чтобы гендиректор группы компаний 'Эуро Ист-Вест Транс' перепугался до смерти.
Первого февраля, во вторник, Геннадий Арсентьевич Краснюк несколько задержался на работе. Ну, как задержался? Обычно, за исключением пятниц, он покидал офис к пяти, за час до окончания рабочего дня. А в тот день пробыл дольше, до начала седьмого. И вовсе не потому, что неотложные дела. Он ждал звонка от капитана Панина из Центрального РОВД. На сегодняшний вечер договорились устроить матч-реванш по боулингу. Вот уже стукнуло шесть. Офис опустел. Из приемной заглянула секретарша Полина. Спросила, нужна ли еще? Геннадий Арсентьевич не стал задерживать и позволил уйти. Еще в обед, запершись в кабинете, он очередной раз 'протестировал' ее на 'профпригодность' и 'навыками' новой секретарши на сегодня остался вполне удовлетворен. Кроме Геннадия Арсентьевича в офисе находилась лишь охрана: боец ЧОПа на входе и личный телохранитель, двухметровый борец Саня в приемной.
Геннадий Арсентьевич сидел в своем кабинете весь погруженный в дела, прильнув к монитору компьютера. Вдруг, отчетливо услышал, кто-то рядом негромко кашлянул. От неожиданности дернулся и отвлекся от экрана. За это мгновение его супер-герой, Крутой Сэм, получил смертельное ранение от стальных когтей летающей горгульи, лишившись последних десяти процентов жизни, немного не добежав до спасительного куба со 'здоровьем'. Раздосадованный такой неприятностью, поднял глаза. В кабинете, у двери, стоял невысокий, сухощавый мужичок. Под черной кепкой простоватое, обветренное лицо типичного работяги-пролетария. Впалые щеки с глубокими вертикальными складками. Добродушный взгляд с прищуром, с полуулыбкой на бледных, тонких губах. Одет в серое полупальто, на шее шарф, из-под которого выглядывала белая рубашка с галстуком, на руках перчатки тонкой черной кожи. В таком виде он, скорее, смахивал на профсоюзного активиста, недавно сменившего цех на общественную работу. Геннадий Арсентьевич не переваривал, когда к нему в кабинет врываются без доклада, без приглашения и без стука, особенно когда занят важными делами. Такого хамства никому не дозволялось. Закипая от гнева, он вскочил с места и с грозным видом навис над столом, упершись в него руками.
- Какого х-х-х...?! Кто пустил...?! Тебе чего тут?! - начал орать Геннадий Арсентьевич. Ему частенько приходилось повышать голос, чтобы показать подчиненным степень своего гнева. - Вон...! Пшёл вон отсюда...! Живо!
Мужичка никак не тронули грозные вопли генерального. Не шелохнулся. Стоит спокойно, улыбается. Это Геннадия Арсентьевича еще более взбесило:
- Саня! - проорал он, обращаясь к запертой двери, вызывая из приемной телохранителя. - Саня!
Однако Саня не появился тут же. За дверью по-прежнему тихо.
- Санёк..., твою мать! - повторил призыв Геннадий Арсентьевич, в нетерпении выбравшись из-за стола и направляясь к двери.
Незваный гость невозмутимо посторонился, давая дорогу. Рванув дверь, Геннадий Арсентьевич увидел в приемной еще одного типа, одетого также, как и первый. Сначала, даже, показалось, эти два субъекта похожи, как братья. Однако, приглядевшись, второй был несколько пониже и плотнее. Он стоял у открытого шкафа возле дверей и водил рукой в кожаной перчатке по корешкам папок.
- Ты...! Ты чего там забыл?! - задохнувшись от злобы проревел Геннадий Арсентьевич.
Этот второй обернулся. Округлое лицо с легким румянцем на щеках. Пухлые губы и небольшой, приплюснутый нос. Глаза маленькие. В отличие от первого, не улыбался, хмурился. Поэтому взгляд исподлобья казался злым. Он лишь мельком глянул на Геннадия Арсентьевича и продолжил изучать содержимое шкафа. От такой циничной наглости генеральный директор несколько растерялся. Его взор заметался по приемной, выискивая помощи телохранителя. Не сразу его заметил. Могучее тело Сани распласталось полулежа в кресле, рядом со столом секретарши. Голова запрокинута на спинку, рот приоткрыт, обе руки на животе, ноги вытянуты. Такое впечатление, крепко спит. Геннадий Арсентьевич хотел громким призывом разбудить Саню, как обратил внимание на его глаза. Они были приоткрыты. Зрачки закатились и из-под век виднелись только белки. От этого его лицо напоминало жуткую маску. От вида безжизненного тела своего телохранителя Геннадия Арсентьевича прошиб озноб, ноги стали ватными и руки затряслись. От начальственной самоуверенности не осталось и следа. Единственным сейчас его желанием стало немедленно броситься наутек подальше от этих двух жутких типов. Не отрывая взгляда от распластанного тела, Геннадий Арсентьевич бочком начал пробираться к выходу из приемной. Ноги не слушаются, колени подгибаются и поджилки трясутся. Когда подобрался к двери, второй мужик, стоявший возле шкафа к нему спиной, не оборачиваясь, произнес: 'Не ходите туда! Останьтесь!' Геннадий Арсентьевич не послушался предупреждения и потянулся к ручке двери. Не успел схватиться, как этот второй резко обернулся, неуловимым движением перехватил его кисть и крутанул, зажав большой и указательный пальцы. Все произошло так быстро, что Геннадий Арсентьевич и не понял сразу, почему это прям перед его носом вдруг оказалось зеленое ковровое покрытие пола, а сам он стоит на карачках в позе эмбриона с заломленной назад и вверх правой рукой, которую кто-то сжимал мертвой хваткой. Руку отпустили, и она безвольной плетью рухнула со стуком на пол. Сразу же в вывернутом плече почувствовал страшную боль, от которой взвыл, мотая головой из стороны в сторону. 'Э...! Заткнись! Не так уж и больно', - сквозь собственные завывания он услышал чей-то голос. Однако, Геннадий Арсентьевич не заткнулся. Стал лишь тише и жалобнее подвывать, надеясь разжалобить этих двух страшных типов. Но чувствительный пинок по заднице и окрик: 'Хватит ныть!' - все-таки, заставил его заткнуться.
- Геннадий Арсентьевич Краснюк? - кто-то обратился к нему официальным тоном.
Геннадий Арсентьевич, боясь поднять голову, несколько раз утвердительно кивнул в пол.
- Что ж вы там на коленочках? - продолжил тот же голос уже более дружелюбно. - Что-то потеряли...? Вставайте, вставайте! К вам гости пришли, а вы в такой позе.
Геннадий Арсентьевич с опаской поднял голову. К нему из проема двери в кабинет обращался тот самый первый мужик, который 'Пролетарий'. Гендиректора так трясло, что с трудом смог подняться на ноги. Поднявшись, еще раз с ужасом посмотрел на безжизненное тело телохранителя и стал пятиться назад пока не уперся в стенку.
- Чего... вам надо? - еле выговорил он.
- Исключительно поговорить, - улыбаясь, с готовностью ответил 'пролетарий'. - Только тут как-то... Может, все-таки, в кабинет пройдем? Там удобней будет, - он жестом показал на кресло генерального в глубине кабинета.
Геннадий Арсентьевич еще больше испугался, побледнел, сгорбился и сильнее вжался боком в стену, заслонил лицо левой рукой, приподнял правую ногу, как бы защищаясь.
- Геннадий Арсентьевич, пройдемте! - настаивал 'пролетарий'.
Вместо ответа тот мелко отрицательно затряс головой, выдавая нечленораздельное:
- Не..., не..., мэ..., ме...
- Да что ж ты ломаешься, как целка?! - воскликнул второй, пухлый, подходя к трясущемуся генеральному.
Он схватил Геннадия Арсентьевича за нос, потянул вниз, от чего несчастный согнулся пополам. В таком вот согбенном виде, как быка за кольцо, его повели в кабинет. Генеральный не сопротивлялся, покорно плелся следом в полуприсяде с гримасой страдания на лице, закатив к потолку глаза. Подвели к собственному креслу, развернули и легким толчком втолкнули на место. Второй разжал пальцы, посмотрел на них и вытер перчатку о пиджак генерального. Тот хлюпнул носом и схватился за него обеими руками, из-под которых вскоре закапала на рубашку кровь. Пролетарий вытащил из кармана платок и протянул его Геннадию Арсентьевичу:
- Возьмите! У вас кровь... Берите, не стесняйтесь...! Вот видите, к чему приводит упрямство.
Геннадий Арсентьевич трясущейся рукой взял платок и приложил себе под нос.
- Прошу извинить! Мы без приглашения, - с улыбкой продолжил Пролетарий благожелательным тоном, усаживаясь за стол напротив. - Но обстоятельства..., - он вытащил из стаканчика отточенный карандаш и, чуть склонившись вперед, поднес острие к лицу генерального.
Тот, держась за нос, отпрянул и вжался в спинку. Хоть этот пролетарий ему ничего не сделал, его уверенная и спокойная манера пугала больше, чем грубое физическое насилие второго. А это острие карандаша перед глазами приводило просто в ужас.
- Что ж вы так нервничаете? - участливо поинтересовался пролетарий. - Не стоит! Уверяю, вам ничего не грозит. Успокойтесь, пожалуйста! Всего-то несколько вопросов. Как только получим ответы, так сразу уйдем. Вы поняли? - Геннадий Арсентьевич интенсивно закивал. - Надеюсь, ответы будут честными и искренними? - и опять подтверждение кивками. - Замечательно! А то, ведь, других то не приму. И мой товарищ от вранья всегда очень нервничает. Вы же не хотите его злить? - пролетарий с улыбкой на губах и с каким-то жутким холодом во взгляде поднес острие карандаша прям к глазу Геннадия Арсентьевича и несколько раз пальцами повращал взад-вперед вдоль оси. Потом, что-то услышав, привстал и склонился через стол. С сидушки кресла Геннадия Арсентьевича на пол звонко стекала струйка. Пролетарий с пониманием несколько раз кивнул и сел обратно. - Рад, что вы все правильно поняли!
Дальше последовали вопросы, на которые Геннадий Арсентьевич, боясь прогневать гостей, отвечал быстро, почти не думая, и предельно честно. Если бы его сейчас спросили о чем-нибудь таком постыдном, что он тщательно скрывал, то и на это ответил, как на духу. Так был напуган. Для начала, с готовностью рассказал, каким образом получил должность генерального в группе компаний своей племянницы. При этом не забыв упомянуть, что инициатором выдвижения его кандидатуры на должность стала собственная мать. Рассказал о племяннице Светлане и об известных ему обстоятельствах ее развода с Окповым. Доложил, что племяшка при помощи своего носатого любовника, Юрия Захарко, пользуясь отсутствием Окопова, через суд обобрала бывшего мужа до нитки и подставила под уголовные статьи, из-за чего тот сейчас в розыске. О себе же говорил, что он человек маленький, такой же наемный работник, как остальные, что от него ничего не зависит, что всеми вопросами в фирме ведает его племянница и Юрий, а он только выполняет их указания. В качестве доказательства показал электронную переписку, в которой отправлял Светлане ежемесячные отчеты о доходах фирм.
Странно, но визитеров не сильно интересовали обстоятельства семейного рейдерского захвата, который провернула его племянница. Больше всего их интересовала фирма ООО 'Снаб-Экспорт ОНА', а также где находятся все ее документы. Геннадий Арсентьевич божился, что эта фирма принадлежит Окопову и ни он, не его племянница к ней не имеют никакого отношения. На этом и попался. Пролетарий сунул ему в нос листок, объяснив, что, согласно этой выписке, он, Геннадий Арсентьевич, возглавлял эту фирму в течение месяца, с конца августа по сентябрь. И снова пристальный холодный взгляд, полуулыбка и острие карандаша вертится в нескольких сантиметрах от зрачка. От этого генеральный еще раз обмочил штаны.
Дальше все было как в тумане. Геннадий Арсентьевич, заикаясь и дрожа, оправдывался, что совершенно забыл об этом обстоятельстве. Ведь фирма 'Снаб-Экспорт ОНА' попала в список имущества, подлежащего разделу в пользу его племянницы, в следствие судебной ошибки. Тогда же, не спрашивая мнения, его назначили руководителем этой фирмы. Но он никогда не видел ни документов, ни печати. Лишь один раз подписал от имени фирмы доверенность на имя Светланы, которую легализовали в консульстве и зарегистрировали в Торговой палате. Потом, под предлогом судебной ошибки фирму переписали обратно на Окопова. Геннадию Арсентьевичу казалось, в своих оправданиях был убедителен. Но гости, наверное, не поверили и потребовали открыть сейф. Порылись там. Ничего не взяли. Даже не тронули пачки с долларами. Лишь отодвигали их из стороны в сторону, когда вытаскивали документы. Не найдя ничего нужного в сейфе, спросили, где могут еще находиться документы бывшего владельца. Ответил, что, возможно, в архиве. Отвели вниз, на вахту, за ключами от архива. Там Геннадий Арсентьевич увидел еще одно тело. Тело бойца ЧОПа, охраняющего офис. Бедолага сидел на полу, прислонившись спиной к стене и протянув ноги, со свесившейся на грудь головой. От вида второго безжизненного тела Геннадию Арсентьевичу захотелось быть с этими двумя еще более честным. Хотя, больше, казалось, уже некуда. В архиве гости также не нашли ничего нужного. Вернулись в кабинет. Последовали вообще уж странные вопросы. Интересовались судьбой груза какого-то леса. Спрашивали про озеро в Приуралье со странным названием 'Борода'. Особо допытывались, каким это образом право аренды того озера было передано в совместное с австрийцами предприятие, в то время, когда господин Окопов уже находился в розыске. Геннадий Арсентьевич и рад бы ответить на эти вопросы. Но он, действительно, не имел никакого представления, о чем идет речь и ужасно боялся, что его незнание могут принять за нежелание отвечать. Но, похоже, гости поверили. Дважды обмоченные штаны были лучшим доказательством искренности.
В завершение долго допытывались на счет племянницы Светланы, где сейчас находится и часто ли звонит. Геннадий Арсентьевич с готовностью рассказал, что Светлана как уехала в начале ноября заграницу, так до сих пор и не вернулись. Он божился, что не знает, в какой именно стране она находится. Убеждал, что связи с ней не имеет. Она всегда звонит сама, один-два раза в месяц, используя какую-то специальную компьютерную программу. Ему не верили, наседали, и вращающееся рядом со зрачком острие карандаша наводило ужас. Чтобы убедить гостей Геннадий Арсентьевич готов был рухнуть на колени и побожиться. Однако допрос внезапно прекратился вопросом Пролетария:
- Это всё?.
Вместо ответа генеральный несколько раз кивнул.
- Может, что-то желаете добавить?
Интенсивное мотание головой из стороны в сторону означало, что не желает.
- Хм! Будем считать, поверили. Только учтите, ваши показания легко проверить. Если выяснится, вы нас обманули, так заглянем еще раз. А мой друг, - он кивнул на второго, пухлого, стоявшего, облокотившись о косяк двери, - во второй раз уже не будет таким деликатным. Да и я тоже. Ну, так как? Есть что добавить?
Опять мотание головой в качестве отрицания, с наичестнейшим выражением лица.
- Хорошо! - Пролетарий встал и протянул визитную карточку, на которой значился только номер телефона. - Вы же дадите нам знать, когда ваша племянница здесь появится?
- Нет!
Пролетарий, склонив голову, с удивлением посмотрел на Геннадия Арсентьевича.
- Не появится! - спохватившись, уточнил тот. - Пока не поймают ее бывшего мужа, сюда не вернется. Боится!
- Даже так...? Хотя...?! Правильно, что боится. Я б ей за такое...! Но, тем не менее, возьмите! Надеюсь, позвоните, если приедет! А лучше, попросите ее позвонить по этому номеру, когда выйдет на связь. Скажите, это в ее же интересах.
- Да, да! Передам! Обязательно передам! - с готовностью подтвердил Геннадий Арсентьевич, вставая.
- На всякий случай, прощайте! Ну, а если выясним, вы с нами были не совсем откровенны, то, до свидания! Следующий наш визит вам понравится еще меньше.
С этими словами Пролетарий вышел из кабинета. Его пухлый напарник следом. Геннадий Арсентьевич, ссутулившись, в мокрых штанах, с заискивающей улыбкой трусил за ними до приемной, придерживая у носа окровавленный платок и приговаривая: 'Прощайте...! Прощайте...!' Только за гостями закрылась дверь, он, прикрыв глаза, выдохнул. 'Живой...! Живой...! Слава Богу жив остался!' - подумал он и его охватил какой-то ступор с чувством облегчения и тревоги одновременно. В таком вот состоянии он уставился на Саню, своего телохранителя, растянувшегося в кресле. Тот начал подавать признаки жизни. Зашевелился, из-под век показались зрачки, которые бессмысленно блуждали из стороны в сторону. Так бы Геннадий Арсентьевич и стоял, бездумно глядя, как оживает телохранитель. Из оцепенения вывел телефонный звонок в кабинете. Звонил капитан Панин из Центрального РОВД. Голос бодрый, веселый. Не дав вставить и слова, извинялся, что припозднился. Совещание у шефа. Радостно сообщил, уже готов выехать в клуб на матч-реванш.
- Олег! Какой, нахуй, боулинг! - плаксиво заныл в трубку Геннадий Арсентьевич. - Меня только что избили! В собственном кабинете! Прикинь! Весь в крови! Еле жив остался!
- Кто...?! Кто тебя, Гена?!
- А, хуй их знает! Не представились. Двое было. Охрану вырубили. Вон, Саня мой до сих пор очухаться не может.
- Нихуя себе...! За что они тебя?
- Я почем знаю?! За просто так! Ворвались в кабинет и отпиздили...! Пидоры уральские!
- Почему уральские?
- Потому что не местные. Вроде, один сказал, откуда-то с Урала.
- Гастролеры, значит...! И, давно они тебя?
- Только что. Еще не уехали. Вон, в машину садятся! - Геннадий Арсентьевич с трубкой стоял со стороны окна и видел, что творится на улице.
- Что за машина?!
- Бэха... черная... семерка, вроде.
- А номера?! Номера, видишь?
Геннадий Арсентьевич аккуратно, чтобы не засветиться, чуть отодвинул с краю занавеску и продиктовал номер.
- Всё, Арсентьевич, не ссы! Ща дам команду на перехват. Никуда не денутся!
Капитан Панин отключился. На лице Геннадия Арсентьевича появилась злобная, мстительная ухмылка. Он медленно выпрямился, расправил плечи. Сладостная мысль, как он вскоре отыграется на этих двух за свои страхи и унижения, за мокрые штаны, оживила и согрела душу. В дверях появился Саня. Взгляд уже не блуждает, более осмысленный, но на лице застыло какое-то по-детски наивное выражение непонимания. Неотрывно глядя на окровавленную рубашку шефа, он неуверенно начал бубнить, оправдываясь. Рассказал, как в приемную зашли двое и направились прям в кабинет, но он им не позволил, как один из этих двоих подошел... И все, дальше ничего не помнит. Геннадий Арсентьевич, закипая гневом, уже подбирал слова высказать, что ему и даром не нужны такие телохранители, которых любой ханыга может запросто вырубить, как снова зазвонил телефон.
- Мудак ты Гена, и шутки у тебя блядские! - послышался сердитый голос капитана Панина.
- Олежа, какие шутки? - изумился Геннадий Арсентьевич.
- Для тебя, придурок, Олег Денисович! Понял?!
- Да, да, Олег Денисович!
- Знаешь, чья это машина?
- Н-н-нет.
- Из гаража ФСБ. Хорошо, дэпээсники номера наизусть знают! А то мне был бы сейчас план 'Перехват'! Сам Шибаев на ней ездит! Подставить меня вздумал?!
- Подста-а-авить...?! - протянул Геннадий Арсентьевич, пораженный услышанным. - Да ты что?! Я же говорю, избили! В своем же кабинете отпиздили!
- Значит, было за что! Скажи спасибо, не грохнули! Шибаев кому ни попадя свою машину не даст!
- Но...! Я же не знал!
- Теперь будешь знать, мудак! И всё, не звони мне больше...! Никогда! Ты понял..., Гена?!
Послышались короткие гудки, а Геннадий Арсентьевич так и застыл с трубкой возле уха и с окровавленным платком у носа. 'Во что же это я влип?' - с отчаянием думал он, и страх снова полез в душу. Но страх уже не физической боли, чего-то другого, неизвестного, более зловещего. Опять ноги стали ватными и руки затряслись пуще прежнего. Геннадий Арсентьевич жестом показал Сане, который все это время мялся в проеме раскрытой двери, убраться из кабинета. Тот немедленно послушался, вышел в приемную, закрыв за собой дверь. Генеральный швырнул телефонную трубку на стол, подошел к бару, достал початую бутылку водки, скрутил пробку и приложился окровавленными губами к горлышку. Когда эту опустошил, взялся за другую, с текилой, из которой влезло только половина. Голова закружилась, перед глазами поплыло, и никаких мыслей, только страх. Он не соображал, зачем это подошел к открытому сейфу и стал доставать пачки с долларами, зачем рассовывал их по карманам. Все делал на автомате, не думая. Потом одна мысль, все-таки, появилась: 'Людка...! Она ж карманы проверяет! Найдет, зараза! Не-е-ет! Надо переложить в портфель. Туда она никогда не совалась'.
В тот день Саня доставил Геннадия Арсентьевича домой за полночь. Люда еще не спала и уже готова была дать мужу взбучку, что так припозднился, а, учуяв запах перегара, заодно за и пьянство. Но, когда зашла в прихожую и увидела его распухший лиловый нос, рубашку в крови, заохала, запричитала и разрыдалась. Весь следующий день она посвятила заботам и ухаживанию за раненым мужем. Телефоны отключила, на работу не пошла, взяла отгул. Хотя кроме распухшего носа у Геннадия Арсентьевича других физических травм не было. Все цело. Лечения требовала страшная моральная травма, вызывающая приступы активной хандры. Во время этих приступов он ныл и плакал, жалуясь на несправедливость судьбы, на подонков-налетчиков, имеющих капитальную крышу, и на свою племянницу, подставившую его. Говорил, что бросит к чертям эту работу, и пусть Светка сама разбирается со всеми этими бандитами. Люда как могла успокаивала. Ей, действительно, было страшно за мужа. Но, уже привыкшая к статусу жены генерального, к появившемуся материальному достатку, она уговаривала его не горячиться, все обдумать, прежде чем оставлять свой пост. Чтобы не дать разыграться подступающим очередным приступам соплей, подносила ему стаканчик водочки или Бурбона, а то и два, от которых Геннадий Арсентьевич быстро успокаивался и забывался тревожным сном. На следующее утро, когда позвонила племянница Света, Геннадий Арсентьевич уже не был столь категоричен в своих желаниях оставить пост генерального. Да, его сильно напугали, немного потрепали, но, ведь, не убили же и не покалечили. Те двое, наверняка, не дураки и поняли, что он здесь человек маленький и к махинациям своей племянницы не имеет никакого отношения. Стало быть, не представляет для них особого интереса. Им нужна Светка и ее носатый любовник. Опасность, безусловно, есть. Но не до такой степени, как он вчера нарисовал себе в воображении. И ради этого не стоит отказываться от места, подобного которому он больше нигде и никогда не получит. Кроме того, этот налет можно обернуть себе на пользу. Списать на грабеж значительную недостачу. Дабы не злить свою племянницу и показать качество своей работы, он каждый месяц завышал прибыль возглавляемых им компаний. Кроме того, регулярно брал из кассы на мелкие расходы, вроде сауны с девочками, рестораны, бильярд, боулинг. Здесь подвернулся такой случай, что всю недостачу можно списать на грабеж и присвоить остатки на заначку, не ставя в известность свою женушку. В телефонном разговоре Геннадий Арсентьевич разыграл перед Светланой комедь смертельно раненного и заставил ее умолять не оставлять пост генерального. Он не стал передавать племяннице, что те двое налетчиков просили с ними связаться. Ведь неведение подпитывает страхи. А ему очень бы не хотелось ее возвращения. Нечего ей совать нос в его фирмы. Единственного, чего он никак не мог понять, по какой такой важной причине кто-то там с Урала, вдруг, заинтересовался здесь фирмой Окопова, каким-то лесом, озером со странным названием и его арендой. Однако, как бы Геннадий Арсентьевич ни ломал голову, он не смог бы понять причин. Этого не могли бы понять ни Светлана, ни Юрий, ни, даже, подполковник Чижов. Единственный в Калининграде, кто смог бы дать по этому поводу разумные разъяснения, был Николай Анатольевич Окопов. Но у него не спросишь так как скрывался и находился в розыске.
Прав оказался Николай Анатольевич, когда в лагере артельщиков, прощаясь с Макаром Анисимовичем, предположил, что сокровища, сокрытые в озере Борода в Приуралье, не останутся без внимания у местных чиновников и криминала. Охотчиков до больших и не особо хлопотных денег, когда дорожка проторена, нашлось немало. Действительно, шила в мешке не утаишь. Слухи о том, что на самом деле Николай Анатольевич добывал в озере, вскоре долетели и до краевого центра. И уже не так важно, где произошла утечка. Может, кто из артельщиков Макара Анисимовича по пьяни проболтался, может, кто из экипажей буксиров рассказал, но информация о богатствах озера Борода к концу ноября дошла до кого не нужно. Многие загорелись идеей отжать это дело у заезжего из Калининграда деляги, взвалив на себя миссию по добыче оставшихся в озере Борода не менее двадцати пяти тысяч кубометров ценнейшей, мореной древесины. В Краевом центре началось шевеление. Но начальные потуги остальных резко пресек не кто-нибудь, а Андрей Михайлович Кропкин, заместитель губернатора карая. Действовал ли Андрей Михайлович с благословения самого губернатора доподлинно не известного, но, скорее всего, да.
Казалось, чего проще отжать бизнес у заезжего коммерсанта, не имеющего в регионе ни связей, ни покровителей? Однако, сразу решить не удалось. Первый и очевидный шаг, прижать борзого бизнесмена уголовной статьей, не получился. Прокурор края, проведя проверку, доложил, господина Окопова никак не привлечь по статье за незаконный промысел. Он владел озером Борода вполне законно, на основаниях договора аренды, и имеет разрешение на расчистку озера и русла реки от топляка. А то самое озеро Борода, вот ведь какая незадача, находится в федеральной собственности. Поэтому все документы оформлялись в Министерстве, в столице. На местном уровне обратного хода им уже не дашь. С наскока не получилось. Решили идти другим путем. В Калининград откомандировали двух специальных человечков, которые сделали бы Николаю Анатольевичу Окопову предложение, от которого он не смог бы отказаться. Он должен был, всего-то, честно поделиться с хозяевами Края частью барышей от того, что уже добыл в этом сезоне, а также переоформил документы на освоение богатств озера на аффилированную с замгубернатора фирму. Стоит ли говорить, что прибывшим в Калининград спецам не удалось найти господина Окопова. Здесь не помогли ни их специфичные навыки, ни звонки местному милицейскому начальству из самого аж Министерства Внутренних Дел. И без этих указаний поисками беглого, за голову которого объявили крупное вознаграждение, занимались чуть ли не половина личного состава местной милиции и не только. Да вот только все без толку.
Специальные человечки вернулись ни с чем. Это несколько расстроило замгубернатора Кропкина. Теперь не с кого стало получить свою законную долю от уже добытых богатств. Еще придется договариваться с московскими чиновниками, чтобы переоформить разрешительные документы на своих лиц. А те, наверняка, затребуют свою долю. Но делать было нечего. Пришлось самому ехать в столицу на поклон. Но и там министерские, как бы им не кланялся, какие бы посулы не обещал, ничего не могли поделать. Оказалось, озеро Борода уже не принадлежало фирме 'Снаб-Экспорт ОНА'. Право аренды озера каким-то непонятным образом было переоформлено на совместное российско-австрийское предприятие 'Айхештайн' во главе с неким Максом Клюге. Все бы ничего. Но совместное предприятие 'Айхентайн' находилось под патронатом Российско-Австрийского Делового совета. Поэтому так просто аренду не отжать. У замгубернатора Кропкина осталось два пути: либо оспорить законность передачи озера австрийцам, либо договориться с господином Максом Клюге о совместном бизнесе. Кропкин начал с первого. Опять направил в Калининград специальных людей добыть все возможные документы по фирме 'Снаб-Экспорт ОНА'. Они-то первого февраля и навестили несчастного Геннадия Арсентьевича.
После разговора с дядей Светлана еще долго сидела, таращась в экран раскрытого ноутбука и курила одну за другой, стряхивая пепел прям на стол. Беда пришла откуда не ждали. Больше всего она опасалась разбирательств по поводу раздела имущества при разводе. Эти разбирательства могли инициировать как недовольные кредиторы Окопова, так и сам Окопов через других лиц. Ведь он все еще был на свободе. До прощального скандала с Юрием она по поводу проданного в Роттердаме леса вообще не заморачивалась. Ей и в голову не могло прийти, что этот лес кого-то, кроме Окопова, может интересовать. Оказалось, может. И не кого-нибудь, а каких-то очень влиятельных людей, для которых калининградские милиция с прокуратурой просто тьфу, пустое место. Ко всем своим страхам по поводу бывшего мужа добавился еще один, не менее сильный. Только сейчас Светлана явственно осознала, что та сделка по продаже леса, которую они с Юрием провернули от имени фирмы Окопова, мягко говоря, не совсем законна. Она не знала, какую именно статью уголовного кодекса на нее могут повесить, но в том, что таковая найдется, была уже уверена. 'Уж не те ли документы они ищут, что Юрий передал этому узкоглазому австрийцу в Роттердаме, когда подписывали документы о передаче груза? - внезапно осенило ее догадкой. - Ах Юрик, сукин сын! Во что ты меня втянул, гад?! Сам все это заварил, взял деньги, машину и смылся! А мне тут одной расхлебывай...! Ай скот! Подонок! Какой же ты подлец!'
Думать - занятие, конечно, хорошее, даже полезное. Но думы сами по себе ничего не дают. От них ни хлебушек не вырастит, ни в комнате чище не станет. Кроме дум нужны и действия. Через пару часов размышлений Светлана спохватилась и вновь защелкала по клавишам ноутбука. На сей раз она искала страну, в которую можно въехать без визы. До окончания срока разрешенного пребывания в Шенгене оставалось всего два дня. О возвращении в Россию уже не могло быть и речи. Там ее ищут. И не только Окопов. Еще кто-то с большими связями. И уж коли ей серьезно интересуются, то, как говорил Юрий, стоит пересечь границу России или Белорусии, информация об этом тут же дойдет до кого следует. Перебирая варианты, Светлана решила, к сроку успевает только до границы с Украиной.

'И в завершение выпуска краткий прогноз погоды. По сообщению Гидрометцентра, завтра, в воскресенье, двадцатого февраля, по Калининграду и области ожидается облачная погода, временами снег, утром туман. Видимость в тумане пятьсот-тысяча метров. Относительная влажность воздуха составит восемьдесят шесть процентов. Давление - семьсот шестьдесят два миллиметра ртутного столба. Ветер северо-восточный, слабый, три-пять метров в секунду. Температура ночью десять-двенадцать, днем - четыре-шесть градусов мороза. С вами была Ирена Корд. До скорых встреч!' Прозвучал завершающий позывной информационного выпуска, который тут же сменился сигналом рекламного блока, первым объявлением которого было: 'По обвинению в совершении тяжких преступлений разыскивается гражданин Окопов Николай Анатольевич 1970 года рождения. Национальность - русский. Рост...' Бабасук не стал дослушивать эту чушь о вознаграждении за собственную голову. Уже сотни раз такое. Тяжко вздохнул, снял перчатку и со словами: 'Когда ж вы угомонитесь, гады?!' - повернул ручку настройки малюсенького радиоприемника, переключившись на музыку. 'Чертовы синоптики! - думал он. - И опять у них 'временами снег'. А какой снег, не уточняют, сволочи. Можно подумать, он всегда одинаковый. Ведь бывает то редкий, неспешный, с легкими снежинками, как сегодня. То крупа сыплет жесткая, как на прошлой неделе. То хлопья валят сплошной стеной, как в начале зимы... Э-э-эх, вот бы и завтра такой пошел! Так нет же! Будет как сегодня, ни туда ни сюда. Скотство! Когда ж это скотство, наконец, закончится?! Будь ты проклят, этот снег!'
Бабасук не просто так озлобился на погодные явления. К легиону врагов прибыло. Добавился еще один неодушевленный. А именно снег, из-за которого вынужден был вдвое урезать свой, и без того скудный дневной рацион и уже не мог себе позволить на обед бутылочку вина - единственного компаньона, товарища и собеседника в бесконечно длинные, унылые дни, которые коротал, прячась от людских глаз, на втором этаже заброшенного, полуразвалившегося дома. Уж неделю как, его фляги в тайнике были пусты. Наполнить их вином, сделав очередной ночной набег на когда-то собственный склад, не представлялось возможности. Снег тому виной. Самый обычный белый снег.
В последние годы настоящая зима в Прибалтику стабильно приходила, когда календарная уже переваливала за середину. То есть, где-то в конце января, когда Атлантика и прилегающие моря основательно выхолодятся и уже не в состоянии обогревать берега. Не стал исключением и этот год. Стужа устойчиво обосновалась ближе к февралю. С востока заглянул антициклон, сковавший морозом землю. И не снежинки. Серая, твердая как камень, промерзшая земля, борозды застывшей грязи, прошлогодняя пожухлая трава, вся белесая от инея, и черный глянец льда на лужах. Не самое приятное время года. Особенно для бомжа. Но это ничего, пережить можно. Тем более, если есть ночлег в тепле. До календарной весны еще десять дней. До настоящей - и того больше. А с продлением постоя в 'Гвиане' у Бабасук возникли проблемы.
Беда пришла две недели назад. Тогда за сутки погода поменялась раза четыре. Сначала потеплело и пошел дождь. Потом опять подморозило, а дождь так и не перестал. Капли, упав, тут же замерзали, покрывая все вокруг тончайшей ледяной коркой. Редкое явление. Скользко, как на катке. Ноги разъезжаются, деревья блестят, машины бьются, и куртка хрустит от любого движения, ломая намерзшую глазурь льда. А ночью выпал снег. Совсем немного, с пару сантиметров. Но этого хватило, чтобы получить большие проблемы.
Сперва Бабасук не придал переменам погоды особого значения. Ну, похолодало. Ну, зима пришла. Ожидаемо и ничего страшного. Лишь коротать дни на морозе в своем убежище, на обгорелом диване без ножек, стало совсем не комфортно. Можно было бы развести костер. Но боялся, дым выдаст, что заброшенный домик не так уж и заброшен. Ватное одеяло и пыльный ковер, подобранные на свалке, позволяли не околеть с холоду. Да и полторашка крепленого, неразбавленного пойла, хоть и не могла согреть тело, разжигала в душе пожар ненависти к той, из-за которой здесь оказался, подпитывала огоньком хмельные грезы о грядущей мести, самой изощренной, жестокой и кровавой. Так дни пролетали куда быстрее. Тоскливые, однообразные, бестолковые дни.
Где-то неделю назад, чуть более, разлил по бутылкам остатки вина из фляги. Следующей ночью, под утро, предпринял очередной набег на склад пополнить бутлегерским пойлом свои запасы. Но когда влез на забор и огляделся, понял, пробраться сегодня на территорию складов не получится. Между забором и складами снежная целина, девственность которой нарушала лишь изогнутая тропинка посредине, протоптанная собачками. Подобраться к складу, не оставляя следов, не было никакой возможности. Снег тут же выдаст воришку и укажет место, где проник. Так что, другой раз сюда уже не сунешься. Пришлось предприятие отменить и дожидаться, когда погода смилуется и позволит совершить набег, не оставляя следов. Либо снег растает. Либо, наоборот, повалит так, что быстро занесет следы проникновения.
Из-за этого чертового снега Бабасук пришлось жить на свои. Его скромный бюджет таял прям на глазах. Пустая вермишель быстрого приготовления, чай без сахара, пара кусков черного хлеба: таким уже десять дней был его завтрак. На обед черный хлеб, плавленый сырок и вода из ручья. На ужин покупал одну пластиковую бутылку вина и пачку 'Примы', которые выставлял на общий стол в 'Гвиане'.
Обитатели 'Гвианы', привыкшие, что их новый постоялец ежевечерне проставлял по две бутылки, увидев одну, недовольно ворчали, даже ругались, но и это вынуждены принимать в качестве оплаты за постой. Ведь у них тоже в бомжовом промысле был застой. У Булкина его антикварную свалку сковал мороз и присыпало снегом. Андрону не очень-то и подавали. На холоде люди неохотно снимали перчатки или вынимали руки из карманов, чтобы достать мелочь и подать попрошайке-интеллигенту. Вылазки за металлоломом не приносили прежних результатов. Ни старых ванн на свалках, ни радиаторов. Народ зимой не очень-то занимается ремонтом. Оставались бутылки. Но с них прибыток малый, сущие копейки. Выручал Булкин, которому его Любаня, заведующая магазином, иногда подкидывала кой-чего из просрочки на ужин. У других бомжей, гостей 'Гвианы', тоже особо разжиться нечем. Так что, зачастую, бутылка вина, выставленная Бабасук на общий стол к ужину, была единственной из спиртного на всю компанию.
'Во! Опять снег пошел, - думал Бабасук, глядя в проем с почерневшими обломками оконной рамы, за которым на фоне серого неба плавно падали мелкие, редкие снежинки. - Гадский снег! Ни туда ни сюда. Такой и за неделю следы не заметет...Когда же он, наконец...? Все планы поломал, падла! Тысяча сто тринадцать рубликов и сорок пять копеек осталось... Хотя...? Меньше... Сегодня еще на вечер пузырь с сигаретами проставлять. Сорок один двадцать смело в минус... Такими темпами...?! Такими темпами и до весны не хватит... На девятнадцать дней еле-еле... Так... Какое у нас сегодня...? - он вытащил руку в перчатке из-под замызганного одеяла с торчащими в некоторых местах клочками ваты, потер лоб, вспоминая. - Во, блин! Счет дням потерял...! А-а-а, вроде, девятнадцатое! Завтра двадцатое февраля. В прогнозе сказали. Так... Двадцать плюс девятнадцать...? Получается...? М-м-м...? Девятое... Девятое марта. Да-а-а, до весны, пожалуй, хватит... Зашибись! Ну а дальше...?! Дальше то, что...?!' Эта мысль о неумолимо приближающемся 'дальше' поднапрягла и вывела из неспешных раздумий о неприятностях погоды. Деньги, что дал ему Федор Иванович, неумолимо таяли, а он за это время так и не придумал, чем пополнить собственный бюджет и чем жить дальше. Обеспокоившись о проблеме, пытался сосредоточиться, включить соображалку, чтобы найти решение. Но кроме повторяющегося как в заевшей пластинке: 'Надо срочно что-то придумать! Надо срочно что-то придумать!' в голову ничего не лезло. Не сразу дошло, что бесполезная мысль вот уже столько времени вертится по кругу и от нее никакого проку. Усилием воли заставил себя сосредоточиться, переключиться на другое. Мысленно представил календарь. Даже не понял, зачем. Наверное, хотел лучше сориентироваться во времени, счет которому уже стал терять. 'Так, завтра двадцатое, воскресенье, - начал рассуждать он. - Следовательно, сегодня девятнадцатое, суббота...' На этом мысль застыла, словно уперлась в стенку, и дальше никак не двигалась. Что-то знакомое показалось в этой дате. Не просто знакомое, но еще и важное. Не сразу вспомнил. А когда вспомнил, непроизвольно дернулся на своем диване, резко поднялся, сел. Глаза округлились, губы скривились в злобный оскал. 'Сте-е-ерв-а-а! - протянул он негромко сквозь зубы, присвистывая дыркой от выбитого. - У нее ж сегодня день рождения...! Юбилей! С-су-у-ка! Двадцать пять твари стукнуло...! Ах ты, мразь! Отмечаешь, небось?! Гуляешь?! На мои, падла, гуляешь! Ну-ну, гуляй, паскуда! Гуляй пока! Думаешь, со мной всё?! Похоронила?! Нет, блядина! Я выкарабкаюсь. Зубами грызть буду, но выкарабкаюсь. Дай срок! Доберусь до тебя, мразота! На собственных космах подвешу! Будешь весь день висеть на волосах и корчиться. Потом по волосинке начну отстригать, пока клок скальпа не вырвет. Или...!' И опять перед глазами поплыли кровавые сценки расправы над бывшей женушкой. Но на трезвую голову получалось не очень. И картинки неяркие, не такие изощренные. И казни какие-то однообразные, незамысловатые. К тому же, эту свистопляску садистских грез постоянно прорезал внутренний голос разума, который говорил: 'Че ты мелешь?! Ведь ничего подобного никогда не сделаешь. Даже если сейчас Стервочка каким-то образом окажется здесь, то, в лучшем случае, влепишь ей пару пощечин. И то, вряд ли. Весь этот садизм от бессилия. Это всего лишь трансформация твоей ненависти и злобы, которые заперты в душе и не имеют выхода. Успокойся и не истери! Придет время, отомстишь. Обязательно отомстишь! Но не так примитивно-кроваво, как сейчас представляешь. Как-нибудь по-другому, более изящно. Чтоб не тело, а душу в клочья. Как у тебя ныне'.
Этот внутренний конфликт воображения с разумом, наверное, мог продолжаться долго. Но его прервал радиоприемник. Транслируемый в тему тревожно-напряженный вальс Хачатуряна к драме 'Маскарад' внезапно прервался шипением, которое становилось все тише, пока вообще не заглохло. 'Черт, батарейки замерзли, - подумал Бабасук и сунул приемник за пазуху. - Скотство! И почитать нечего. Сегодня ни одной газетенки по пути... А че ты хотел! Суббота! У почтальонов выходной... Здесь еще часа два торчать. Вообще тоска!' Он опять лег на диван, укрылся одеялом, опять пытался сосредоточиться и придумать, как выжить дальше. Но вместо этого на ум приходила какая-то ерунда. То представлялась лицо Стервочки, восседающей во главе длинного стола, ломящегося от яств. Она, в вульгарно-ярком макияже, в сумбурных завитушках пышной прически, скосив на бок усмешку, нагло, с вызовом смотрела на него с противоположного конца, протягивая хрустальный бокал, до краев наполненный мутно-зеленой, булькающей ядовитым дымком жидкостью. Предлагала выпить за свое здоровье. Потом вспомнилось широкое, добродушное лицо богатыря Макара Анисимовича. Рядом его жена, Екатерина. Они приветливо улыбались и махали рукой, приглашая. Подумалось, как было бы здорово добраться туда, в Приуралье. Там, в непроходимых лесах, в дали от людей, можно чувствовать себя совершенно свободным. Не то что в этом городском муравейнике, враждебном и опасном, где из-за каждого угла ожидаешь подлянку, что кто-то узнает, сдаст. В тех лесах ни души на сотни верст. Ходишь гордо во весь рост, не оглядываясь. Правда, охотник из него никудышный. Зато рыбак хороший. Пробурил лунку и на пустую мармышку за час наловил на завтрак, обед и ужин. Еще и на следующий день останется. Вот столько там рыбы! А летом...! Летом - грибы, ягоды, орехи и мед диких пчел. Есть чем прокормиться. Единственное, комары там злющие. Но это ерунда. В отличие от людской подлости, к их укусам можно привыкнуть. Ушел бы туда без оглядки, не думая. Пешком за три тысячи верст. Лишь бы подальше отсюда. Да на пути две границы. Либо свои погранцы сцапают, либо - чужие. Свои хуже. Тут же сдадут беглого ментам. Еще подумал, хорошо, что на прощание предупредил Макара Анисимовича о вероятной невозможности своего возвращения в Ворошилово этой весной. Хоть причины такого были и другими, но результат тот же. Он по любому не в состоянии выполнить обещание вернуться к концу марта, чтобы продолжить добычу оставшихся в озере 'Борода' бревен. Даже если смог бы, то на закупку необходимых материалов и на оплату артельщикам за труд не имел сейчас средств никаких, от слова 'вообще'. После дум о недоступных лесах Приуралья в голову полезла совсем полная дребедень. С чего-то размечтался о чемодане с деньгами, который случайно найдет, возвращаясь вечером в 'Гвиану'. Даже увидел его, как наяву. Простой, дорожный, коричневый чемоданчик, небольшой и потертый. Заметит в кустах, на пустыре. Подойдет, оглядится, нагнется, щелкнет замками, откроет. А там...! Там доверху набито пачками денег... Долларами...! Уже стал прикидывать, в такой влезет где-то сто двадцать пачек. Если сотками, то это будет миллион двести. А ежели не доллары...! Ежели евро пятисотками...! Так это вообще шесть миллионов. 'Да-а-а, - подумал он, - на это прожить можно. Даже в моем положении'. Однако внутренний голос разума опять вмешался в его мечты, разрушил хрустальные замки, зудя нудно: 'Ты дебил?! Какие чемоданы?! Какие пачки?! У нас что, начался сезон сбора чемоданов с деньгами? Губищу закатай и думай о чем-нибудь реальном!' Бабасук не желал так просто расставаться со своими грезами и возражал внутреннему голосу: 'Так случаются же чудеса, невероятные случайности! Че бы об этом не помечтать?' А голос с еще большим занудством парировал: 'Чудо и невероятная случайность, что ты все еще жив! Твой лимит на чудеса исчерпан! Так что, хватит мечтать о всякой несбыточной ерунде! Лучше займись делом! Придумай, как денег добыть!'
Бабасук вздохнул, повернулся на другой бок и полез под куртку, нащупывая потаенный карман. Не сразу нашел. Открыл молнию и вытащил нетолстую пачку документов, обернутую в целлофан, перетянутый канцелярскими резинками. Всё, что осталось от бедолаги Аброскина Романа Антоновича, чье место под солнцем он занял. Еще ни разу не доставал с момента расставания с отставным судьей Федором Ивановичем. Сейчас от нечего делать решил просмотреть. Паспорт в коричневой замызганной обложке, свидетельство о рождении, диплом механика подвижного состава, просроченное свидетельство о регистрации по месту пребывания, справка из психушки и цветная фотография миловидной женщины в закрытом красном купальнике, позирующей на обломке скалы на фоне неестественно синего моря. 'Что же у тебя на самом деле произошло, Роман Антонович, что так упорно желал самоубиться? - думал Бабасук, разглядывая фотографию. - С третьего раза добился своего. Неужто из-за нее? Хм! Баба, как баба. Личико...? Симпатичное, вроде. Фигурка...? Не худышка, но стройная. Не кривляется. Взгляд открытый, приветливый. Наврал, наверное, Юзик про нее! С три короба, что она с двумя мужиками сразу трахалась, когда муж в соседней комнате спал. Конечно, наврал! Это ж ни в какие ворота! И стал бы Аброськин из-за такой потаскухи вешаться? Это ж как себя не уважать надо, чтобы из-за такой...? А если не из-за нее вовсе? Если из-за чего-то другого...? Может, из-за квартиры, что она продала...? Да ну, нафиг! Из-за этого с собой кончать?! Аж три раза!? И не факт, что Юзик и об этом не соврал. Не-е-е, все-таки, из-за нее, скорей всего. Не даром его речь на 'Баба сука' заклинило. Хотя...? Может он имел в виду совсем другую, не эту...? Ай, чужая душа - потемки. У психа - тем более... Так, а что тут у нас в паспорте? Может, под обложкой что есть? По молодости, когда в Польшу за товаром мотался, все время там заначку держал'.
Бабасук взял паспорт, снял обложку с одного края, заглянул. Облом. Между паспортом и обложкой заначки не оказалось. Зато лежал листок бумаги. Достал, развернул. Сложенный вчетверо, лист из блокнота формата тетрадного листа, весь в серых, грязных пятнах, был густо исписан мелким, аккуратным почерком, как конспект у отличницы.
'Привет Аброськин! Всё слышал? Ай-яй-яй, не хорошо подслушивать. Почему же не зашел, скандал не устроил? Ведь жену там твою, ни кого-нибудь. Тебя бы, конечно, избили. Но хоть попытался бы, мужиком остался. Ладно. Ушел и ушел. Так даже лучше. Все равно хотела тебя бросить. От ненужных объяснений и своих соплей меня избавил. Я, ведь, уже два года водила любовников. Ты и не догадывался. Только в последнее время стал. Наверное, к барбамилу привык. Не так крепко спал. Но и после этого молчал, не пытался объясниться. Потому что трус. Не буду оправдываться, но в случившимся только твоя вина. Помнишь, в 99-ом, на мой день рождения подарок принес? У тебя в тот день с конца закапало. Мы потом от твоего триппера вместе лечились. Ты тогда сознался, на День железнодорожника напился до бесчувствия и от какой-то проводницы подцепил. Потом в ногах валялся, прощения вымаливал. Помнишь? Думаешь, простила? Нет, Рома, не простила. Как ты со мной, так и я с тобой. Тоже любовников завела. Так что, будем считать, квиты.
Не обижайся, но квартиру продала. Потому что это моя квартира. Ты ничего не сделал, чтобы мы ее получили. Это я целый год бегала в твой профком и партком. Это я договаривалась, просила, умоляла, коньяк с конфетами носила. А тебе было не до этого. Ты выше всего. Марками своими занимался. За какой-то серией гонялся, пока я квартиру выбивала. Это только благодаря мне мы в очереди с сороковых третьими оказались. Это я извернулась, чтобы маму в общагу прописать. Только благодаря моей маме мы получили двушку, а не однокомнатную. А ты палец о палец не ударил. За ордером лишь сходил. Если бы не я, до сих пор бы жил в общаге. Туда и возвращайся. Имущество поделила поровну. Ты половину наших денег тратил на свои марки. Вот их и забирай. Остальное мне. Твои альбомы у соседки из 9-й квартиры. Когда будешь забирать, пожалуйста, не жалуйся Алле Семеновне на меня. Так только дураком себя покажешь. Она все про нас знает и меня не осуждает. На этом прощай, Рома. На развод подам сама. Меня не ищи. Завтра уезжаю. Теперь уже не твоя, Наташа. 3 октября 2001 года.'
Он еще раз прочитал письмо, и еще раз. Не соврал Юзик про Бабасук. Похоже, было так, как сказал. Письмо полностью подтверждает это и дает хоть какое-то объяснение поступкам жены Аброськина. В них была своя логика, свое оправдание, особенно когда не знаешь других обстоятельств их жизни. Тяжкое ощущение после прочтения. Как навалилось что. С первого взгляда и не разберешь, кто прав, кто виноват. Вернее, здесь правых то и нет вовсе. Виноваты оба. Вот только в какой степени? Пытался судить непредвзято, со стороны. Но, находясь в шкуре одного из участников этой драмы, волей-неволей склонялся на его сторону. Два года постоянных измен в отместку за когда-то совершенную по пьяни ошибку, пусть даже которая привела к заражению венерическим заболеванием? Не слишком ли чрезмерная месть? Если тогда не простила, то зачем продолжала жить с ним, пичкала снотворным и водила любовников? И каким представлением о справедливости она руководствовалась, когда делила имущество? Тебе марки - мне все остальное. И есть ли вообще какая-то справедливость в том, когда втихую отбираешь всё, и оставляешь лишь то, что сама посчитала нужным, без обсуждений и учета мнения другого? Тут Бабасук подумал и о своей бывшей женушке. И она, обчистившая его до нитки, приговорившая к смерти, тоже исходила из своих понятий о справедливости, тоже находила оправдания своим действиям. Быть может, и у нее были причины, которые она считала вескими, чтобы поступить именно так, а не иначе. О некоторых таких причинах он догадывался и искренне считал их ни чем иным, как подлостью и коварством, а не поводом для самооправдания. Хотя, с другой стороны, прекрасно осознавал, что самый страшный судья человеку - его совесть. А самый лучший адвокат в этом судебном процессе - сам человек, который всегда найдет аргументы убедить того судью в правоте и необходимости своих поступков.
Бабасук начал складывать лист, чтобы положить обратно, под обложку паспорта, как на обратной стороне, в углу, заметил надпись наискосок карандашом, еле заметную в сером грязном пятне: 'Тогда День железнодорожника 1 августа был'. Строчка неровная, буквы прыгают, но, тем не менее, почерк красивый, каллиграфический. Чуть ниже крупными печатными буквами стояло: 'СУКА'. Странная надпись. Вроде, обычные слова, но за ними просто физически ощущались отчаяние и злоба писавшего. 'Что бы это значило?' - подумал Бабасук, развернул лист и еще раз прочитал письмо. Никаких зацепок, объясняющих фразу на обороте. Снова сложил листок и сунул обратно под обложку паспорта. Взял фотографию женщины, перевернул. И здесь надпись тем же каллиграфическим почерком, что и на обратной стороне письма: 'Хорватия, Кленовица, 27 августа 2001 года. С днем рождения, Наташка!'. Только тут написано ровно и аккуратно, словно под линеечку, с завитушкой на конце, как на открытках печатают. Вне всякого сомнения, в обоих случаях писал один и тот же человек, Аброськин Рома. 'Красивый у него почерк, - подумал Бабасук. - А ведь, тогда он еще не знал, какие ветвистые рога носит. Бедолага!' Любуясь каллиграфической красотой почерка, Бабасук ловил себя на мысли, что в этой надписи имеется что-то значимое, что упустил. Ломал голову и так, и эдак. Плюнул. Хотел положить фотографию обратно в стопку, как появилась зацепка. Вспомнил поучения отставного судьи, Федора Ивановича: 'В первую очередь, обращай внимание на даты. Они много чего могут объяснить'. И дата, 27 августа, день рождения Наташки, жены Аброськина, дала зацепку. Опять полез в паспорт, достал из-под обложки письмо. Развернул, нашел нужную строчку: 'Помнишь, в 99-ом, на мой день рождения подарок принес? У тебя в тот день с конца закапало. Мы потом от твоего триппера вместе лечились. Ты тогда сознался, на День железнодорожника напился до бесчувствия и от какой-то проводницы подцепил...' Перевернул письмо и еще раз перечитал фразу Аброськина: 'Тогда День железнодорожника 1 августа был'. Теперь стало понятным, почему за этой фразой чувствовалась злость и ненависть писавшего, и что означает слово 'СУКА' в конце. Все дело в датах. Между Днем железнодорожника и денем рождения Натальи прошло четыре недели. Не могли у Аброськина так поздно проявиться симптомы гонореи. У мужчин, три - пять дней, в очень редких случаях до трех недель, но не более. Это Бабасук хорошо усвоил еще в техникуме. После случившейся там вспышки венерических заболеваний, в начале каждого семестра фельдшерица из медпункта читала старшекурсникам лекцию, рассказывала о способах заражения и первых симптомах, при обнаружении которых нужно срочно бежать к врачу. Для пацанов с его группы тема была актуальной. Многие имели подружек. Поэтому на тех лекциях сидели тихо, не шумели, слушали внимательно, лишь хихикали в некоторых местах и переглядывались. Так что, материал на всю жизнь усвоил. 'Действительно, сука! - подумал Бабасук, удивившись своему открытию. - Аброськин мог подцепить триппер много позже Дня железнодорожников, в конце или середине августа. И слово 'СУКА' означает, что мог подцепить только от жены. Других связей не было. Знал ли он об этом тогда, когда вымаливал прощение? Или додумался сопоставить потом, когда письмо прочитал? Может, и не было у него никакой проводницы на День железнодорожника? Сказано же: 'напился до бесчувствия...'. Значит, ничего не помнил. Но, боясь поверить в измены жены, взял на себя вину, предположив, что мог заразиться, когда напился. Она этим и воспользовалась. Свои грехи свалила на него, еще и этим попрекала. Даже указала в письме в качестве оправдания своего распутства'.
Бабасук поднес фотографию ближе к глазам. После того, что только что выяснил, взгляд женщины с фотографии стал казаться другим. Наглый с вызовом, развратный, коварный и жестокий. 'О женщины! Вам имя вероломство!' - произнес вслух строчку из Шекспира, положил фотографию обратно в стопку, которую обернул целлофаном, скрепил резинками и спрятал обратно в потаенном кармане куртки.
На голодный желудок холод переносится тяжелее. Намерзнувшись за день, Бабасук сегодня вернулся в 'Гвиану' пораньше, в начале седьмого. На условный стук, как обычно, открыл Булкин. На сей раз на его лице не было радости. Угрюмый, лицо заспанное, опухшее. Наверное, сегодня и не покидал теплоузел. Толку-то шляться в субботу? Да по морозу! Булкин не пожал протянутую руку. Лишь буркнул: 'Ага!' - тут же развернулся и скрылся в проходе, громко оповестив остальных:
- Бабасук приперся!
- Ау-у-э-а-ау! Принес? - из помещения справа сквозь зевок пробасил Кандагар.
- Хуй его знает! Он же не ответит.
- Давай быстрее сюда! С утра, бля...!
В закутке, за переплетением труб, все то же. Теплый и тяжелый, влажный, спертый дух. Дергается хилый язычок пламени оплывшей свечки в баночке из-под детского питания, освещая лишь стол, на котором стоит. Кроме свечи на столе нож и половинка крупной луковицы. Когда глаза привыкли, разглядел Кандагара. Он полулежал в своем кресле, запрокинув голову назад и косился на вошедшего. Слева Андрон на кушетке облокотился на стену, отрешенно разглядывая блики на потолке от свечки.
- Принес? - спросил Булкин, когда Бабасук пробрался к столу.
Тот молча скинул вещмешок, развязал, достал и поставил на стол полуторалитровую пластиковую бутылку вина. Из кармана выложил пачку 'Примы'.
- О-о-о! Курить! - оживился Кандагар, приподнялся и потянулся за сигаретами.
- Привет, бродяга! - поздоровался Андрон и тоже потянул руку за сигаретами.
За эти три месяца Бабасук не стал в 'Гвиане' своим. Из всех, только Андрон всегда здоровался при встрече. Кандагар же никогда не удостаивал гостя своим приветствием. Недолюбливал за что-то. Впрочем, проявление его неприязни только этим и ограничивалось. Он вынужден был терпеть гостя, пока тот проставляет на общий стол выпивку. Тяжко было бы без него всей компании этой зимой. Не будь Бабасук, им частенько бы приходилось коротать вечера на сухую, злыми и угрюмыми. Булкин вторил Кандагару и тоже не выказывал симпатии к гостю. Но когда вожака не было рядом, становился более приветливым, мог пошутить, рассказать что-нибудь. Лишь Андрон всегда относился благожелательно. Можно было бы с ним сойтись поближе. Но этому мешала вынужденная немота Бабасук, когда в ответ на чужие излияния не можешь излиться сам, а лишь только слушаешь и киваешь.
После короткого перекура взялись за сервировку стола. Появились стаканы. И всё. Закуски не прибавилось. Половинка луковицы на всю компанию да соль в коробке из-под спичек. Сегодня у мужиков не только с выпивкой, но и с закуской пусто. Бабасук пришлось опять лезть в свой вещмешок. Нехотя достал и выложил на стол половинку черного хлеба - его завтрак и обед на следующий день.
Разлили по третьему стакану. Бутылка опустела. От хлеба на столе лишь крошки, а от луковицы шелуха. Всего удовольствия хватило минут на пятнадцать. Чтобы растянуть, перед последней взялись за сигареты, которых тоже осталось с полпачки. Курили молча, без настроения. Да и какое может быть настроение от двух неполных стаканов вина в одно рыло взрослого мужика? Так, лишь зацепило немного и требовало продолжения.
Только докурили, только потянулись за стаканами, как тишину нарушили гулкие металлические удары во входную дверь. Сначала три раза, после паузы - два, и снова три. Первым встрепенулся Булкин. Он отдернул руку от стакана, выпрямился и вытянул шею, словно сурикат на страже, уставившись в темноту, в сторону входа.
- Кого там, бля...?! - недовольно буркнул Кандагар и тоже убрал руку от стакана.
Булкин уже вскочил на ноги, в намерении посмотреть, кто там.
- Если опять Пуча на хвост, - крикнул Кандагар во след, - гони его на хуй! У самих голяк. Пусть сначала покажет, что принес!
Булкин скрылся за переплетением труб. Клацнул запор, скрип двери и его удивленный возглас: 'Во, бля!...?! Здрасьте...! Да, да, проходите...!' - Какая-то возня на входе, приглушенные голоса.
- Мужики, к нам Мадам! - радостно оповестил Булкин, пробираясь через трубы.
Кандагар закатил к потолку глаза и шумно выдохнул. Как показалось, обреченно. У Андрона же глаза заблестели. Со стороны входа, за переплетением труб, запрыгал луч фонарика. В его свете появился Булкин, который пробирался бочком и все время оглядывался.
- А вот и я! - послышался женский голос. Говорила неспешно, плавно, немного растягивая слова. - Ваша мамка пришла, гостинцев принесла.
- Проходите...! Сюда...! Осторожней, тут трубы! - Булкин указывал путь.
- Нет-нет, через трубы не полезу. Я уже разок тут чулки порвала и ногу обожгла.
- Дайте, хотя бы, пакет помогу!
- Спасибо, Жорик, не надо.
- Тяжелой же!
- Ничего, справлюсь. Потом все получите.
Луч фонарика застыл на месте, освещая Булкина. Андрон выбрался из-за стола и подошел к другу.
- А-а-а, Андрон! Приветик!
- Здравствуйте, Мадам!
- Петр Викторович тоже здесь? - спросила она.
- Здесь я! Здесь! Где ж мне еще? - откликнулся Кандагар со своего места.
- О-о-о, как я рада...! Ну, здравствуй, бомжара!
- И вам не хворать, Мадам! Давненько вы к нам.
- Не так уж. В ноябре была. А вы, никак, соскучились?
- Еще как, Мадам! Только о вас и думаем, - ответил Кандагар.
- Лгунишка! Но, все равно, приятно... Ну и, как вы тут без меня? Еще не все свои писюны пропили? Готовы на подвиги? Осталось хоть немного, чем даму порадовать?
- Обижаете, Мадам. Всегда готовы!
- Шарман! Какой ты милый!
Бабасук захотелось узнать, с кем они там разговаривают. Встал с табурета, подошел к проходу. Ничего не видно кроме луча фонарика в глаза.
- О-о-о, так у вас новенький?! - воскликнула женщина. Она ждала ответа, но его не последовало. После паузы продолжила: - Какой бородатый. Прям дикарь. Может, представишься даме?
- Не представится, - ответил Кандагар за него. - Он немой.
- Немой...? Но имя, хотя бы, у него есть?
- Есть. Бабасук.
- Как...?! Бабасук...?! Я не ослышалась?
- Не-е-е! Не ослышались, - встрял Булкин. - Он может только 'Баба сука' выговорить. Поэтому и кликуха такая.
- Хм... Странная... А-а-а..., почему тогда немой? Ведь может же говорить.
- Так он псих. Вешался неудачно. Опосля заклинило. Могёт только два слова: 'Баба сука'.
- Бедолага...! Хотя...?! Немой псих, это даже интересно. Я, ведь, здесь не сказки слушать. Пусть тоже присоединится. Ты как...? Согласен?!
Бабасук понял, обращаются к нему. Почему-то почувствовал неловкость и, показалось, начал краснеть. За него ответил Кандагар.
- Не волнуйтесь, Мадам! Присоединится, присоединится! С радостью!
- С радостью, это хорошо. Тогда он будет первым. Потом двое. Сами решите, кто.
Луч фонарика отвернул от глаз и осветил другой конец прохода. На фоне пятна света стал хорошо виден силуэт женщины в длинном плаще или шубе, с пакетом в руке и с сумкой через плечо.
- Мадам! - крикнул Кандагар. - Гостинцы то оставьте! Чего вам с ними таскаться?
- Нет, Петя! Гостинцы потом. А то опять заранее нажретесь, и толку от вас никакого не будет.
- Нет-нет, мадам, не нажремся! Не волнуйтесь...!
- Я сказала, после!
Луч фонарика скрылся в дверном проеме и снова стало темно. Андрон и Булкин вернулись к столу, а Бабасук так и остался на месте, уставившись в темноту, где только что была женщина. Ему показалось, голос дамы знакомый. Вернее, не сам голос, а манера речи. Неспешная, плавная, несколько растягивая слова. Грозный шепот басом Кандагара заставил опомниться:
- Че застыл?! Иди, давай!
Бабасук недоуменно посмотрел на него. Он терялся в догадках, правильно ли понял, чего от него хотят.
- Че вылупился?! - Кандагар продолжил наседать шепотом. - Не понял, что ли?! Иди! Мадам ждет. Вздрючь ее там как следует! А вы, балбесы, - он обратился к Андрону с Булкиным, - следующие! У вас вдвоем с ней хорошо получается! - Замолчал, потом пробурчал еле слышно: - Мне вообще сегодня не в кайф... Я... Ну его нахуй! Я после. Может, пронесет еще.
Только сейчас Бабасук окончательно убедился, что не ошибся в своих догадках. От него хотели именного того, о чем подумал. Еще большая оторопь взяла. Ни с того ни с сего... Какая-то женщина... Требует, чтоб ее... А ему вообще не хочется... И чувство, как у дешевой проститутки, в которую ткнули пальцем.
- Не тормози, бля! - Кандагар шепотом подгонял. - Бухнуть и пожрать хочешь...?! Тогда не выебывайся! Иди и отрабатывай! Понял?! Быстрее начнешь, быстрее кончишь!
- Иди, иди! - Андрон с улыбкой положил ему руку на плечо и слегка подтолкнул к проходу. - Она не страшная. Даже ничего так. Не боись, не покусает. Спину, разве что, расцарапает. И это, как его...? Обзывай ее покрепче, не стесняйся! Мадам нравится, когда матерят... Ой, блин, прости, не подумал...! Ладно, 'Баба сука' тоже сойдет. Иди! После гульнем нормально. Мадам всегда бухло и закуску проставляет. Давай, не подведи!
Хоть и не по душе все это было, Бабасук нерешительно двинулся в проход вслед за женщиной. Пробирается через трубы, а в голове ерунда полная: 'Ё-маё! Ни с того, ни с сего...! Какая-то баба похотливая... Фонарь в глаза... Утех требует... Это ж ни в какие ворота...! Я ей что, робот, что ли...?! Вообще никакого желания...! Я ж не животное, чтобы так, по щелчку совокупляться. Не умею по команде...!' Когда чехарда мыслей улеглась, подумал более логично: 'Ладно. Если вас, Мадам, устроят мои 'полшестого', то нате, получите! Сколько угодно! Ничего не жалко! Чем, так сказать, смогу...! И не обижайтесь после!'.
Во входном тамбуре из левого дверного проема, который в 'гостевую', пробивался свет фонарика. Туристический, двухпозиционный фонарик включен на рассеянный свет и висел на шнурке, на уровне глаз, прицепленный к штоку вентиля, как раз над тем местом, где всегда ночевал. Свет неяркий, голубоватый, но достаточный чтобы осветить эту часть бойлерной. Под ним, на деревянных поддонах, уже расстелен пестрый плед с большим натуралистичным изображением тигра. Женщина в длинном, черном кожаном пальто с пышным воротником чернобурки сидела на корточках спиной и расправляла края. Рядом, у стены - объемный пластиковый пакет и раскрытая спортивная сумка. Закончив расправлять, женщина встала, обернулась. Бабасук от неожиданности вздрогнул и слегка отшатнулся, не веря глазам...
Пышная прическа спирально завитых рыжих локонов, вызывающе-яркий макияж, подходящий более школьнице, чем даме далеко за сорок, темная губная помада... 'Не может быть! - мелькнуло в голове. - Этого просто не может быть...!' Сначала подумал, обознался. Но нет. Еще и голос, и манера речи. Такое не спутаешь. Перед ним стояла главная светская львица города, непререкаемый авторитет в своих кругах, всеми уважаемая... 'Ну, здравствуйте, мадам Элеонора! - подумал он. -Сюрприз, так сюрприз!'
Мадам подошла почти вплотную, заглянула в глаза, улыбнулась. От нее пахло дорогим парфюмом, немного коньяком и похотью. В зрачках блеск возбуждения, словно чертики играют. Задышала чаще.
- Как тебе...? Нравлюсь? - спросила ласково в своей плавной, неспешной манере.
Бабасук смотрел на нее не мигая, и думал лишь об одном: 'Только бы не узнала...! Только бы не узнала!'.
- А так? - снова спросила она, расстегнула плащ и распахнула обе полы, показывая себя.
Бабасук еще более опешил. Под плащом почти голая. Черный, атласный с кружевами корсет до бедер, чулки на резинках и сапожки до колен. Челюсть отвисла. Последний раз видел обнаженную женщину...?! Вроде...? На прошлой неделе фото в дешевом журнальчике... А чтобы так, вживую...! Уж не помнил, когда. Оглядел ее с ног до головы и непроизвольно задержал взгляд на бритом лобке с полоской стриженных рыжих волосиков. 'Она, не красится! - это было самое дебильное, что могло прийти на ум в такой ситуации. - Она, на самом деле, рыжая!'
- Какие, все-таки, вы все одинаковые! - плавно произнесла мадам Элеонора, улыбаясь и продолжая держать распахнутыми полы плаща. - Ему в глаза, а он туда всё глядит. Что? Не видел никогда? Чего ж там такого интересного? Ц-ц-ц-ц! -процыкала она, показывая меж зубов краешек розового языка. - Шалунишка! На! - она подалась ближе бедрами. - Лучше потрогай...! Ну...! Не стесняйся...! Да что ж ты такой робкий?! Дотронься! Ведь, хочется же!
Она высвободила плечи и сбросила плащ. Бабасук словно парализовало. Стоял, как истукан, все также таращась на ее лобок. Мадам взяла инициативу в свои руки. По-хозяйски стащила с него куртку, потом - свитер, жилет, кофту, майку. Он не сопротивлялся. Покорно позволял снимать с себя одежду. Когда остался с голым торсом, очередь дошла до штанов. Расстегнула ремень, молнию, с трудом стащила до колен джинсы вместе со спортивными штанами. Под ними еще подштанники. Из-за них Бабасук почувствовал неловкость. Знал бы, что так обернется, не стал бы сегодня поддевать.
Дурацкая ситуация. Дама домогается, надеется на секс. А секса не будет. Желания вообще никакого. Даже обнять или поцеловать. К тому же, за день намерзся так, что за эти полчаса в 'Гвиане' еще не отошел, не отогрелся. У него там, под подштанниками, от холода все скукожилось до размера маринованного корнишона и двух черносливин без косточек. 'Теперь довольна?! - с усмешкой подумал Бабасук, когда мадам залезла ему в трусы. - Что? Ничего нету? Спряталось? Уж извини, мадам! Не моя идея. Зря стараешься... Потереби, потереби еще немного! Как надоест, зови Андрона с Булкиным. Они-то смогут. Целый день в тепле'. Однако плоть не послушала разума. Плоти было плевать на отсутствие желания. Инстинкт. Самый древний и сильный инстинкт взял свое. Под настойчивыми, умелыми манипуляциями теплой, нежной, женской ручки 'жеребчик' встрепенулся и стал расти. Мозг орал: 'Нет, нет! Не хочу!' А он не слушался, вздыбился до боли, как у юноши от первого порно. И уже разум затуманило, соображать перестал, появилась злоба на себя и на эту развратную шлюху из высшего общества. Не выдержал. Вскипело! Вскипело не желание близости, а ярость. Дикая ярость, с которой он с рычанием набросился на мадам Элеонору, подмял под себя, швырнул на расстеленный плед и навалился сверху. Она еле успела натянуть ему презерватив.
Неизвестно, сколько продолжалось это безумие, но мадам Элеонора раза три чуть не теряла сознание. Она извивалась, стонала, кричала во все горло: 'Да...! Да...! Еще...! Еще...!' - впивалась ногтями в спину, дергалась в судорогах и внезапно замирала, закатив глаза. А он не останавливался, продолжал терзать ее. Мадам снова оживала, снова начинала стонать, извиваться, кричать. Форменное животное безумие! Когда уже и самого приперло, заканчивая, он остервенело прорычал ей в лицо: 'На, баба...! На, сука...! На, мадам... Элеонора-а-а-а!'
Силы, внезапно, иссякли. Раскрасневшийся, потный он скатился с нее и лег рядом на спину, судорожно и часто с хрипом втягивая ртом воздух. 'Какая ж ты блядь, мадам Элеонора!' - думал он, глядя в потолок. И тут спохватился. При оргазме потерял контроль и ляпнул лишнего, назвал ее по имени. Покосился на мадам. Она тоже затихла, лежала рядом в полуобмороке, закатив глаза. Ее иногда передергивало от конвульсий, от чего спина выгибалась и бедра приподнимались. 'Вроде, не слышала' - не успел это подумать, как мадам повернула к нему голову и спросила: 'Как ты меня назвал?'. Потом внезапно села, резко склонилась к нему и пристально посмотрела. Взгляд удивленный. Бабасук понял, что проболтался и до мадам дошли его слова. Почему-то было все равно. Вены на лбу вздуты, пот в глаза, дышит часто, с хрипом, а взгляд равнодушный, уже без блеска ярости и остервенения. Смотрит прямо ей в глаза, не отрываясь.
- Н... Н-н-нет! - неуверенно прошептала мадам Элеонора, отстраняясь. - Не может...!
Она как ошпаренная отпрянула в сторону, потянулась и схватила свой плащ, которым прикрылась до подбородка
- Окопов...?! - с ужасом вскрикнула она.
Бабасук дернулся закрыть ей рот ладонью, но она отшатнулась и отползла подальше. Тогда он приложил палец к своим губам и прошипел:
- Т-с-с-с!
Мадам еще некоторое время смотрела на него с расширенными от ужаса глазами.
- А-а-а! - на вдохе воскликнула она и тут же сама себе зажала ладонями рот.
'Вот и все. Раскрыли. Не долго мучалась старушка...' - обреченно подумал Бабасук, поднялся и стал облачаться обратно, неспешно и обстоятельно.
- Боже, что они с тобой сделали! - сквозь пальцы прошептала мадам. В ее голосе чувствовался неподдельный ужас.
На это он никак не отреагировал. Продолжил одеваться. Когда почти закончил, мадам Элеонора вновь обратилась уже более эмоционально, но все так же шепотом.
- Тебя ищут! Ты в розыске!
Несколько кивков головы означали, что в курсе.
- Но ты... Не подумай... Я не выдам!
На этот раз кивок означал, что был бы признателен.
Бабасук натянул свитер, поднял с пола куртку и собрался уходить. Мадам Элеонора на коленях рванулась к нему, схватила обеими руками за ногу, прижалась и, задрав голову, с жаром зашептала:
- Прости! Прости меня, Коля!
Ему был неприятен подобный бросок в ноги. Неприятны ее прикосновения.
- За что? - скривив губы, еле слышно произнес он. - Каждый извращается, как хочет. Не мне осуждать вас, мадам.
- Нет, нет! Не за то!
- ...?
- Это я помогла Светке..., бывшей твоей, слухи о тебе распускать. Знала, что вранье, и все равно помогала. Думала, она общипать тебя хочет. По разводу немного оттяпать. Но я же не знала, что так...!
- Как, так?! До костей...? Так и их не оставили.
- Прости! Прости, пожалуйста! До сих пор себя... Сдуру все...! Отомстить хотела.
- Отомстить...? Чем я вас так...?
- Из-за Вики, племянницы, которую сватала.
- Из-за...? А-а-а, из-за этой... И, как? Сатисфакцию получили?
- Я же не знала...! Хотела немного проучить, чтобы понял, какую дрянь взял! Думала, приедешь, разберешься с ней...
- Типа, очередной спектакль в городе?
- Нет-нет! Поздно...! Слишком поздно поняла, что она задумала! Уже когда тебя в розыск объявили. Прости!
- Бог простит!
Бабасук задергал ногой, чтобы стряхнуть вцепившуюся мадам. Она не сразу, но отпустила. Высвободившись, развернулся, направился к выходу.
- Чем тебе помочь?! - прошептала в спину.
- Спасибо. Помогли уже, - так же шепотом ответил Бабасук, не оборачиваясь.
- Нет-нет! Я, действительно, могу...!
- Вы меня не видели. Я вас - тоже. Этого будет достаточно.
- Да-да, не видела!
Бабасук вышел. А мадам Элеонора все смотрела в пустоту, стоя на коленях. Глаза заблестели от слез, обе руки прижала к груди, а губы произнесли беззвучно: 'Господи, помоги ему! Молю! Помоги!'
'Кретин, надо было денег попросить, - думал Бабасук, пробираясь обратно. - Голяк совсем... Хотя...?! Брать с женщины за секс...?! Не, гусары денег не берут... Бля! И о чем это я...?! Уй, как это все противно!'
Когда вернулся в 'трапезную', там почти ничего не изменилось. На столе четыре пустые стакана. Пока был занят с мадам Элеонорой, его порцию вина мужики оприходовали без зазрения совести. А как бы сейчас хотелось накатить чего-нибудь залпом! На столе появилась еще одна свечка, вставленная в баночку. Но ее пока не зажгли.
- Че так долго? - недовольно проворчал Кандагар. - Быстрее никак?!
Он все также сидел на своем месте, откинувшись в кресле. Только, казалось, рожа еще более недовольная и злобный взгляд исподлобья.
- Ай да тихоня! - воскликнул Андрон, вылезая со своей кушетки из-за стола. - Ну ты, брат, дал!
- Да-а-а! - вторил ему Булкин. - Мадам еще так не визжала. Чем ты там ее?
- Э! - пробасил вполголоса Кандагар. - Хватит пиздеть! Живенько вдвоем к ней! И побыстрее там! Чтобы не как этот мудило. А то, бля, в натуре, бухнуть уже хочется.
- Кандагар, не гони! Пусть сначала проблюется, - ответил Андрон.
- Да, пусть! Мадам всегда после палки блюет, - подтвердил Булкин. - Мне, бля, в натуре, в падлу смотреть, как она... Лучше подождем!
- Так давно уж пора! - Кандагар в нетерпении повернулся и сел боком, скрестив на груди руки. - Че-то у нее никак... Эй ты, псих! - он кивнул Бабасук. - Че с ней сделал? Она вообще там, жива? Мне, бля, трупов тут еще не хватало.
Надо полагать, это была шутка. Булкин с Андроном заржали. Но, похоже, Кандагар не шутил. Рожа недовольная, взгляд исподлобья злой, даже с ненавистью. Быть может, подобная неприязнь вызвана элементарной завистью к тому, у кого получился такой вот шумный (в прямом смысле этого слова) успех у Мадам, на который сам уже не способен.
Лязгнула входная дверь. Булкин вскочил, бросился в проход, исчез в темноте и тут же вернулся.
- Мужики! - орал он, пробираясь обратно через трубы. Голос растерянный, удивленный. - Мужики! Мадам съебалась!
- В смысле, съебалась?! - встрепенулся Кандагар.
- С концами. Вещи забрала.
- Пакет то?! Пакет оставила?!
- Пакет оставила.
- Уф, бля! - Кандагар с облегчением прижал ладонь к сердцу. - Тогда че разорался, мудак?! Съебала и съебала! И хуй с ней! Дуй по-бырому за пакетом!
- Так уже несу.
- И че ты, бля, там вошкаешься! Шевели булками! Скорее!
Кандагар неожиданно шустро, без обычных матюгов и кряхтенья, выскочил со своего места, зажатого между столом и креслом. Вошел Булкин, поставил на стол пакет, в который тут же со всех сторон сунулись руки. В одно мгновение выпотрошили весь. На столе появились: большая, двухлитровая с ручкой бутыль водки; пакет апельсинового сока; курица гриль в целлофане; внушительный шарик ветчины в натуральной оболочке; поддон с нарезанным сыром; большой пластиковый контейнер с картошкой по-деревенски; два контейнера чуть поменьше с салатами: 'Оливье' и 'Мимоза'; колечко копченой колбасы и палка сервелата; кетчуп; пучок зеленого лука; две банки шпрот; маринованные огурчики; тостовый хлеб; шоколадные конфеты 'Белочка' и блок сигарет 'Мальбро'. Судя по этикеткам, мадам Элеонора не сильно то утруждала себя готовкой и подбором продуктов. Все из одного супермаркета и куплено за один раз. Ее внезапное бегство здесь никого не расстроило и не удивило. В том числе и Бабасук. Он скорее бы удивился, если бы Мадам осталась. Вот только Андрон, как показалось, был несколько разочарован, что ему сегодня так и не перепало немного секса.
Мужики возбужденно сгрудились вокруг стола, распаковывали закуску, зажгли вторую свечу, позабыв о той, за чей счет весь этот банкет. Не успели накрыть, как с жадностью набросились на еду, по ходу наливая и опрокидывая в себя стаканы, используя вместо тостов междометья: 'Ну...! Э-э-э...! Бум...! Ух...! Но-о-о...!' С голодухи жрали и пили так поспешно, словно боялись, могут отнять. Либо того хуже, кто-нибудь заявится и на 'хвост' упадет. Ни традиционных застольных речей, ни пространных тостов. Чавканье и громкие отрыжки. Пока Бабасук доставал из вещмешка ложку, от курицы остались лишь косточки. 'Попал в стройбат, клювом не щелкай!' - вспомнилась армейская поговорка, и он, позабыв этикет, уподобился остальным, тоже стал хватать со стола все подряд. 'Какие мы свиньи, господа! - думал он, закусывая очередной стакан полной ложкой салата и впихивая сверху кусок, отломанный от палки сервелата. - Какие же мы свиньи!'
Скоростная объедаловка закончилась также резко, как и началась. После очередного краткого тоста Кандагара: 'Ну-у-у, чтоб...!' - все дружно выпили, а закусывать никто не стал. Лишь Булкин лениво дотянулся до куска колбасы. Открыл рот, но есть передумал, занюхал и положил обратно. Все нажрались от пуза, что еда уже просто не лезла. На столе жуткий бардак: в центре почти пустая бутыль водки, вся заляпанная жирными пальцами; грязные пластиковые контейнеры с остатками салата, куриными костями и колбасными ошметками вперемежку; бесформенный шмак ветчины, от которого не резали, а выдирали куски руками; ломти хлеба; сырные объедки; красные плюхи кетчупа; маринованный огурчик, зачем-то наполовину завернутый в конфетный фантик; масляные лужицы от шпрот. Кандагар достал из-под стола блок сигарет, вскрыл и, благодушествуя, как с барского плеча, кинул каждому по пачке. Оставшиеся опять убрал под стол. Закурили. Разлили остатки водки. Уже неспеша подняли стаканы. Последний тост был более пространным. 'Ну! - пробасил Кандагар. - Чтоб всегда у нас так было!' 'Да! - согласился Булкин и добавил: - И чтоб нам ничего за это не было!' То были первые и единственные членораздельные фразы, произнесенные на этом застолье. Выпили уже без энтузиазма. Просто не лезло. Снова закурили. Кандагар пускал дым в потолок развалившись полулежа в кресле. Рожа раскрасневшаяся, подобревшая, с улыбкой блаженства. Андрон с Булкиным на кушетке откинулись спинами о стену и сыто икали между затяжками. В кои то веки Бабасук наелся досыта. Он и сам хотел бы на что-нибудь откинуться. Но у его табурета спинки не было. Пришлось сидеть так, ссутулившись и свесив голову, пуская струйки дыма в пол. Мутит, в голове пусто, ни мыслишки, и хочется лечь. К себе, в гостевую, уполз, когда Кандагар начал похрапывать в своем кресле, а Булкин с Андроном завалились на бок на кушетке. На этом банкет закончился.
Утром Бабасук, как обычно, проснулся первым. Страшный сушняк, голова раскалывается и хочется в туалет. Неимоверным усилием воли заставил себя встать и выйти на улицу. После часа на морозе без куртки чуток полегчало. Вернулся обратно в теплоузел, поджидать пробуждения остальных. Думал, вместе позавтракают тем, что осталось на столе со вчерашнего застолья. Дождался, когда все проснутся. Но завтракать никто не звал. Увидел, как Андрон заваривает себе вермишель в кружке. Когда Кандагар вышел на улицу до ветру, Бабасук пробрался в трапезную, осветил фонариком стол. Там кроме пустой бутылки водки, грязных контейнеров и банок - ничего. А, ведь, оставалось. Он это точно помнил. И немного ветчины, и колбаски, и сыра, и хлеба. Еще конфеты да салат 'Мимоза', которого съели лишь половину. Кто-то ночью все прибрал и спрятал. Скорее всего, это был Кандагар. Но так как Андрон с Булкиным не возмущались и не роптали, оба, наверняка, были в деле. Заныкали себе на обед. Пришлось завтракать своим, пустой вермишелью быстрого приготовления и просто чаем без сахара. Его сегодняшний хлеб все дружно съели вчера, перед приходом мадам Элеоноры. Мог бы повозмущаться, покачать права, да никак. Ведь немой же и кроме: 'Баба сука' - ничего не скажешь. А на это лишь поржут.
Днем, укрывшись от глаз в своем заброшенном домике, Бабасук думал о мадам Элеоноре. Он не боялся, что мадам выдаст. Пятьсот тысяч рублей вознаграждения для нее тьфу, мелочь. Мараться из-за такого не станет. К тому же, придется объяснять, каким образом узнала о нем. А такое вряд ли подлежит огласке. Да и в раскаянии своем, похоже, была искренна. Он ломал голову над тем, что может связывать такую образованную, интеллигентную женщину с бомжами? Да, она свободна и раскована, любит эпатировать подростковыми нарядами. Но не до такой же степени! Групповой блуд с нищими...! Это ж ни в какие ворота...! Уж коли муж не удовлетворяет, с такой внешностью и умом мадам Элеоноре ничего не стоило завести себе любовника в тех кругах, в которых вращается, среди бизнесменов, чиновников, депутатов. Или, на худой конец, взять на содержание какого-нибудь студента, а то и нескольких. Ей бы и слова худого никто не сказал. Вполне обычное явление в ее мире. Но с бомжами...?! В грязном и вонючем теплоузле...?! Еще и платить за удовольствие продуктами и выпивкой...?! В голове не укладывается. Единственное разумное объяснение такому поведению было то, что она испытывает нездоровое сексуальное влечение к обездоленным бомжам, что в науке еще называется хобофилия. Но это уже не ее вина, а беда, с которой не смогла справиться.
Истинные причины появления мадам Элеоноры в бомжатнике, ее поведения, Бабасук узнал через несколько дней из разговоров за вечерней трапезой. В пятницу в 'Гвиане' появился новый временный постоялец, Юзик. Не самый приятный сосед. Вообще-то Юзик не был бомжом. Имел комнатку в коммунальной квартире в старом доме неподалеку. Он особо не распространялся, но по отдельным фразам, вырвавшимся по пьяни, выходило, что Юзик таким образом решил спрятаться на время. Кинул какого-то очередного лоха на несколько тысяч рублей. А тот лох оказался упертым, пожелал поквитаться и вернуть свои деньги. Выяснил адрес Юзика и несколько раз уже навещал. Юзику повезло, что не был тогда дома. Все проклятия и ругательства достались соседям. Поэтому Юзик не придумал ничего лучшего, как переждать в 'Гвиане' недельку-другую, пока мстительный пыл у того лоха не уляжется, пока не смирится с потерей денег.
В пятницу, вечером, на общем столе в 'Гвиане' кроме полторашки вина, выставленной Бабасук, появились две бутылки дешевой водки и колечко ливерной колбасы, которые принес Юзик. За этим пиршеством, среди прочего, вспомнили шикарный банкет, устроенный в воскресенье после визита мадам Элеоноры. Озабоченный Юзик встрепенулся, стал расспрашивать. Его заинтересовала не сама пьянка, а личность Мадам и причины такой ее щедрости. Развеселившиеся и взбодренные выпитым, Кандагар, Булкин и Андрон в три голоса, перебивая и дополняя друг друга, охотно рассказали историю, как познакомились с ней.
В позапрошлом году, где-то осенью (листья не все облетели), в один тоскливый вечерок, когда еще не стемнело, Кандагар сидел в 'Гвиане' один, поджидая Булкина с Андроном, отправившихся к магазину на промысел клянчить мелочь. Сигареты и бычки закончились. Вышел на улицу, к перекрестку, стрельнуть у прохожих закурить. Пусто, народа нет. Пошел дождь, от которого укрылся под навесом автобусной остановки. Вскоре под навес зашла рыжая девка лет восемнадцати. Пышная прическа, короткий в цветочек плащик нараспашку, под которым еще более короткое обтягивающее платье, красные колготы. Девка уселась на скамейку, ткнулась лицом в ладони и разрыдалась.
- Че ревешь? Парень бросил, что ли? - Кандагар попытался успокоить. - Да пошли его на...! Давай, лучше покурим! Сигареты есть?
Девка подняла заплаканное лицо, посмотрела. Кандагар обалдел. То была не девка, а женщина, далеко не молодая.
- Нет, давай, лучше выпьем! - ответила она, утирая слезы.
- Так всегда пожалуйста. Наливай!
- Где здесь можно достать?
- Были б деньги! Мигом организуем.
Женщина достала из сумочки кошелек, не глядя вытащила несколько купюр и протянула ему. Потом посчитал, две с половиной тысячи. Можно было бы ее кинуть, забрать деньги и смыться. Но че-то стало ее жалко. Сбегал к ближайшему киоску, купил, как и положено, ликера с шоколадкой даме, бутылку водки себе, еще стаканчики и сигареты. Осталось больше двух тысяч, которые заныкал и на которые потом несколько дней гуляли в 'Гвиане'. Ликер женщина пригубила, поморщилась и выплеснула. Зато водки залпом осушила почти полный стаканчик. Даже не поморщилась и закусывать шоколадкой не стала.
- Петр Викторович, - представился Кандагар, протягивая даме руку.
Женщина не ответила.
- Как прикажете вас называть, мадам? - настаивал он.
- Во! Вы правильно сказали: 'Мадам'! - она пожала протянутую руку. - Так и называйте.
Выпили еще по одной и еще. Мадам не отставала, пила наравне. Водка быстро закончилась и Кандагар предложил продолжить в более уютном и теплом месте, у него, в 'Гвиане'. Думал, откажется и он от нее таким образом избавится. Ан нет. Согласилась. И, даже, с радостью. До 'Гвианы' добирались через киоск. На сей раз Мадам покупала сама. Две бутылки водки и банка огурчиков на закуску. 'Хорошо бы колбаски', - предложил Кандагар. Она и ее взяла.
Когда расположились за столом в 'Гвиане', Мадам уже окосела. Выпили по стакану. Она опять пустила слезу и, наматывая сопли на кулак, разоткровенничалась. Жаловалась на мужа. Замуж вышла на четвертом курсе за однокурсника. То была не просто любовь, а всепоглощающая взаимная страсть. Потом выпуск, распределение. Ей досталось место учителя географии в школе, ему - должность мелкого служащего в районной администрации. То были тяжелые годы. Чуть ли не половину и без того крошечного семейного бюджета тратили на съем комнаты. Восемь лет жуткой нищеты. И восемь лет истинного счастья. Потом карьера мужа потихоньку пошла в гору. И в этом была немалая заслуга Мадам. Терпела, не роптала, помогала, поддерживала, подсказывала, советовала. Появился достаток. Сначала своя квартира, потом: машина, другая, дача, особняк, заграничные круизы. А счастье исчезло. Любовь еще была, а вот со счастьем... Понемногу, шаг за шагом, муженек в карьере добрался до областной администрации, где вскоре стал замом руководителя департамента дорожного строительства, а через несколько лет пересел в кресло начальника. Очень доходное место.
Еще когда Сашка (так звали мужа) ходил в замах, Мадам стала подозревать наличие у него любовницы. Следы губной помады на рубашке и запах духов, странные немые звонки, внезапные отлучки по делам, да и сердце не на месте. Во время одной из таких отлучек проследила и застукала с молоденькой девицей. Устроила жуткий скандал. Муженек потом вымаливал прощения, говорил, что это его секретарша, у него с ней лишь секс и никаких других эмоций, что любит только ее и так далее. Она тогда простила. Но через год история повторилась. Снова секретарша, но другая. Снова мольбы о прощении и уверения, что бес, мол, попутал, что это лишь удовлетворение сексуальных потребностей. Ни чувств, ни привязанностей. Любит ее и только ее. И опять простила, посчитав, мужику трудно устоять, когда в подчинении несколько отделов, состоящих сплошь и рядом из молоденьких девок. Но на сей раз решила ответить ему тем же. Изменила сама. Действительно, никаких эмоций и привязанностей, лишь секс и не более. Семья не распалась. Продолжили жить дальше. Изменял ли он еще? Она не знает. Поводов для ревности было достаточно. Но больше ни разу не попадался.
Когда мужа из замов назначили руководителем, обратила внимание на перемены в его характере и поведении. Вроде как, остепенился, стал солиднее. И не только на службе, но и дома. В его департаменте из отделов исчезли смазливые девчонки. Их места заняли женщины постарше, с опытом, да деловые ребята в строгих костюмах. Даже себе в секретари взял парня. За несколько лет ни полнамека, что ходит налево. Думала: 'Ну слава Богу! Перебесился мужик'. Такая жизнь стала несколько скучнее, но спокойнее, увереннее. И это продолжалось года три.
В тот день Мадам решила съездить себе на дачу. Пропал клатч с документами. Гаишники вряд ли бы стали останавливать ее машину с такими номерами. Но ездить без прав и техталона было как-то неуютно. Везде обыскала. Последнее место, где могли бы быть, это дача. Там они с мужем и еще двумя семейными парами на прошлых выходных устраивали вечеринку с сауной и бассейном. На дачу поехала в обеденный перерыв. Приезжает, сигнализация отключена, во дворе служебный Мерс мужа. Первое, что подумала, про любовницу. Опять кобель взялся за старое! Уже на взводе, уже готовая оттаскать за волосы любую шлюху, покусившуюся на мужа, тихонечко прокралась на балкон, опоясывающий первый этаж, заглянула в окно гостиной. Всякое ожидала, но такое...! Прям в центре комнаты, на ковре, двое мужчин. Один без брюк, в белой рубашке и галстуке, стоял на коленях вплотную перед другим, лет тридцати, тоже без штанов, в рубашке и галстуке, и ритмично кивал головой. Сначала не было видно, но когда стоявший на коленях немного повернул лицо... Глаза полезли на лоб! Это был ее муж, ее Саня, самозабвенно делающий минет другому мужику. Но это еще не все. Не сразу заметила сидящего на диване напротив еще одного молодого парня, одетого также, как и остальные, без штанов и при галстуке. Этого юношу она знала. Артурчик, личный шофер мужа. Он с улыбкой наблюдал за процессом. Сквозь приоткрытую форточку были слышны сладострастные мычания, причмокивания, и как второй мужчина грубо понукает ее мужа, заставляя шустрее двигать головой и называя моей грязной шлюшкой.
Все было так гадко и очевидно, что Мадам не стала врываться, устраивать скандал. Оказалось, единственной здесь шлюхой, которую следовало бы оттаскать за волосы, был ее собственный муж. Но у него такая короткая стрижка, что не ухватиться. Она знала несколько примеров, когда мужики в возрасте меняли ориентацию, уходили из семьи. К подобному относилась с циничным равнодушием, не осуждая и не оправдывая. Но когда саму внезапно постигла такая участь, совершенно растерялась и не знала, что делать. Не в силах смотреть эту мерзость, Мадам тихо удалилась и уехала в город. Чувства нахлынули по дороге.
Будучи женщиной современной, без комплексов, ее не коробило и не вызывало брезгливости, когда мужик с мужиком. В этом плане достаточно толерантна. Среди знакомых имелось множество геев, явных и тайных, с которыми общалась также как и с остальными мужчинами, совершенно не обращая внимания на их ориентацию. Однако узнать, что и ее собственный муж из этих, из голубеньких, для нее было шоком. Если она еще и могла как-то состязаться с молоденькими сосками, то с лицами противоположного пола соревноваться уже не в состоянии, как бы ни старалась, тем более, когда муж сам стал такой соской. Это был конец. Конец отношениям. Конец семье, которую столько лет оберегала и лелеяла, не давала распасться. Заехав в город, где-то припарковалась, оставила машину и побрела куда глаза глядят. В таком вот состоянии зашла на автобусную остановку, где повстречала Кандагара.
Выплеснув душу, пьяненькая, Мадам немного успокоилась, утерла слезы. Накатила еще стакан. После даже повеселела, игриво покосилась на Кандагара, сама подсела к нему в кресло и полезла в штаны. Кандагар уверял, что целый час драл Мадам на кушетке, как сидорову козу. Однако, по ехидным ухмылкам Андрона и Булкина, по их косым взглядам, было видно, что это далеко не так. От силы пара минут. И не драл, а вяло дрыгался. Булкин с Андроном вернулись к тому моменту, когда Кандагар только взгромоздился на Мадам и застали почти весь процесс, по завершении которого ее вырвало. Еле успела отбежать в сторону. Когда она увидела еще двух незнакомых мужчин, ничуть не смутилась и даже не пыталась прикрыться. Спросила, не желают ли молодые джентльмены тоже попробовать разок. Джентльмены, Андрон с Булкиным, вдарили по стакану водки и пожелали. Только Мадам не нравилось, когда за ней наблюдают со стороны. Рядом не должно быть никого кроме участников. Поэтому они втроем ушли от Кандагара в другую часть теплоузла, в 'гостевую'.
В следующий раз Мадам навестила их месяца через два. Принесла с собой выпивку и еду: фрукты, овощи, салатики диетические. Над такой закуской мужики только поржали и попросили в следующий раз приносить что-нибудь существенное, мясное, и побольше. Опять был секс в 'гостевой'. Сначала дуэт с Андроном. Потом трио с Кандагаром и Булкиным. С тех пор Мадам регулярно, где-то раз в три месяца, приходила в 'Гвиану' с визитами, приносила выпивку с закуской и, получив от мужиков свое, уходила, никогда не участвуя в общих застольях после. Больше никаких откровений от нее не слышали. Лишь короткие приветствия при встрече, пару слов на прощание да охи и стоны в 'гостевой'. Так что, как дальше сложилось у нее с мужем, мужики не знали. Но предполагали, Мадам к ним приходит мстить благоверному, когда тот в очередной раз отправлялся к другим мужикам играть роль 'маленькой грязной шлюшки'.
Рассказ в три голоса, полный скабрезностей и физиологических подробностей, о которых, как считал Бабасук, настоящий мужчина, какой бы ни была женщина, не должен распространяться ни при каких обстоятельствах, завершили эпизодом воскресного посещения Мадам. Андрон с Булкиным разошлись и весело подтрунивали над Бабасук, шутя допытываясь, чем так смог ублажить Мадам, что она после него сбежала в раскорячку, не требуя продолжения. Юзик, слушавший до этого момента с открытым ртом и с горящими глазами, изменился в лице, скривился и как-то недобро стал коситься на Бабасук. Кандагар тоже насупился и прервал дебаты на тему Мадам сальным тостом: 'Так! Харэ пиздеть о блядях! Давай, как говорится...! Лучше выпить пива литр, чем сосать соленый клитор!'
Ночью Бабасук долго не мог уснуть. Не давали звуки, издаваемые Юзиком во сне. Громко сопел на высоких нотах с присвистыванием и бульканьем из горла, словно через трубочку пузырьки в воду пускают. Этот проныра отправился на ночлег первым и нагло занял его место в 'гостевой'. Пришлось устраиваться спать ближе ко входу, на неудобных поддонах, с большими щелями между досок. Ворочаясь с боку на бок, размышлял, что за неполную неделю узнал о женщинах так много нового, нелицеприятного, от чего окончательно разочаровался в них, во всех без исключения. Кругом распутство, ложь, лицемерие и подлость. И этому всегда находят оправдание, да такое, что, вроде как, уже невинные овечки, чуть ли не жертвы. Про Наталью, жену Аброськина, и говорить нечего. Как выяснилось, тварь еще та. Но вот мадам Элеонора...! Судя по всему, с мужем она так и не развелась. Иначе слухи об этом давно бы дошли. К тому же, видел эту пару год назад, в январе, на ежегодном сборище местной бизнес-элиты. Раскланялись при встрече. Со стороны казались вполне нормальной семейной парой, живущей счастливым браком. А ведь тогда уже, по словам обитателей 'Гвианы', мадам Элеонора уже больше года знала о гомосексуальных изменах мужа. Знала, и все равно осталась с ним, выбрав такой неординарный способ мести. Вроде, умная женщина. Вроде, должна понимать, что от подобной мести ее муженьку ни тепло, ни холодно, что она этим ничего не добьется и ничего не докажет. Прежние отношения таким способом не вернуть. Да и ее муж, скорее всего, и не знает, что ему мстят. А, даже если знает, то при его сексуальных предпочтениях такое вряд ли как-то может тронуть. Вместо разрыва умерших отношений, вместо поиска других, мадам Элеонора предпочла сохранять видимость счастливого брака, регулярно выпуская пар в оргиях с представителям дна человеческого общества, подобно первой жене царя Шахрияра в 'Сказках тысячи и одной ночи'. Ничего за столетия не изменилось под этой Луной. Только тогда у женщин не было выбора. Сейчас же...! Чего мадам этим добилась? Ничего, кроме поводов бомжам почесать языки о ней, смакуя всякие гадости с физиологическими подробностями, при этом ничуть не преувеличивая и не привирая. Окончательно разочаровавшись в женщинах, Бабасук совсем позабыл о матери, являвшейся наглядным примером противоположного.
А в понедельник потеплело почти до нуля. Юго-западный ветер погнал низкие свинцовые облака, готовые в любой момент просыпаться снегом. В ночь на вторник повалило. Густой, пушистый снег падал стеной, быстро заметая любые следы. Бабасук в эту ночь не спал. Лежал, слушал сопения и бульканья Юзика, поджидая час, когда можно будет отправиться на вылазку к складу, чтобы пополнить, наконец, свои запасы вина. Мешкать нельзя. Упустишь сегодня, и неизвестно, подвернется ли еще такой случай. Когда по прикидкам стукнуло три, Бабасук встал, оделся, взял свой вещмешок и вышел из 'Гвианы'. В пелене снегопада не заметил, как за ним из теплоузла выскользнула маленькая тень, отправившаяся по его следу на свежевыпавшем.
Налет на склады прошел успешно. Дотащив фляги с вином до тайника, Бабасук вернулся к складам проверить, хорошо ли замело следы. Их почти не осталось. Лишь оплывшие углубления на белой глади выдавали, что здесь когда-то кто-то ходил. Но снегопад еще не закончился. К рассвету и это занесет.
Жизнь потекла в прежнем русле. Бабасук опять мог позволить себе выкушать бутылочку вина днем и проставить две вечером в 'Гвиане', без какого-либо ущерба для собственного бюджета. Но это продолжалось недолго, всего три дня. В пятницу еще более потеплело. Заморосил дождь, в одночасье скинувший пышные белые шапки с деревьев, ветви которых угрюмо зачернели на фоне свинцовой хмари низкой сплошной облачности. Снег на земле осел, стал мокрым и липким.
Вечером, уже спускаясь к своему тайнику в овраге, Бабасук учуял резкий винный запах, не предвещающий ничего хорошего. Ускорился. Первое, что увидел на дне оврага, расплывшиеся красноватые пятна на снегу возле норы под корнями упавшего дерева, в которой прятал фляги. Сами фляги без крышек валялись рядом. 'Какая-то сволочь здесь побывала, - подумал Бабасук, разглядывая погром. - Дети или подростки. Отпечатки ботинок уж больно маленькие. По моим следам в снегу нашли... Черт! Как же я об этом не подумал...? Все унести не смогли. Что-то выпили, что-то разлили по бутылкам. Остальное вылили, сволочи... Ну, вот, зачем...? Зачем фляги надо было портить? Все днища истыканы. Прутком или ломиком орудовали, вандалы. И не лень было...! Где ж я еще такие найду...?! Эх, дурак...! Кокой же я дурак...! И поделом тебе! Сам протоптал тропу... Не подумал... Теперь надо будет...'
Теперь надо будет снова жить на свои да ждать у ветра погоды, когда подвернется случай для набега. Еще надо придумать, как починить испорченные фляги или подыскать новые. А денег осталось пятьсот семьдесят четыре рублика и тридцать пять копеек. Если ничего не изменится, то еле-еле на неделю.
Когда Бабасук вечером принес в 'Гвиану' всего одну бутылку вина, мужики не роптали и к трапезе приступать не спешили. Ждали Юзика. Но он так и не появился, хотя и обещался. Видать, где-то в другом месте ночлег нашел. И следующие несколько дней его не было.
Всю субботу Бабасук потратил в попытках починить фляги. Пренебрегнув конспирацией, развел костер на первом этаже своего заброшенного домика. На улице никак. Дождит и сильный ветер. На огне раскалил гвоздь, которым пытался заплавить дырки в пластике. Ни черта не получалось. Дырки слишком большие, пластик плохо плавился. Как ни старался, к концу дня фляги как пропускали воду, так и пропускают.
Воскресенье ушло на поиски новой тары. С этим мешкать не следовало. Под дождем и сильными ветрами выпавший снег интенсивно таял. На пустырях образовались прогалины, дороги и тротуары освободились от наледей и мокро зачернели. Если погода не изменится, то, денек-другой, и в безветренных закутках снег тоже сойдет. Уже можно будет сделать вылазку, не оставляя следов. Таким случаем нельзя разбрасываться. Другой может статься нескоро. Погода - дама уж больно капризная.
Кой-как нашел на помойке двадцатилитровое ведро из-под строительной шпаклевки с плотно закрывающееся крышкой да алюминиевый бидон на три литра. Половину следующего дня очищал их от грязи песком из ручья. От холодной воды пальцы скрючило, и они уже не сжимались. Но, все-таки, отмыл дочиста. В ночь на вторник, восьмого марта, предстоял набег на склады.
На территории складов снега почти не осталось. Можно пробраться, не наследив. Процедура до того знакомая, что стала рутиной и не вызывала прежних страхов и напряжения. Всё, как обычно: несколько печенюшек собачкам, чтоб не тявкали, спрыгнул с забора, прокрался к складу, отверткой вывернул саморезы на заплатке, пролез во внутрь через дыру, открутил крышку бочки, набрал вина в ведро и бидон, полез обратно.
Операция прошла тихо и гладко. Ни следов, ни звуков. И, вроде как, весь такой уже уверенный, на расслабоне. Но жизнь, сука, не терпит фамильярностей. Даже в праздничный день. Подбросит-таки свинью, откуда не ждешь. Выбираясь, поставил ведро и бидон на бетонный цоколь, сам встал на него коленями. Только высунулся наружу через дырку, как получил удар по темечку чем-то тяжелым и твердым, аж голову в плечи вдавило, искры из глаз и писк в ушах. Первое, мелькнувшее: 'Кирпич свалился'. Инстинктивно отпрянул назад и заполучил вдогонку второй удар по носу. 'Ёп... Кирпичи же по двое не падают!' - опять мелькнуло и он, теряя равновесие, стал заваливаться спиной назад. Третий, самый сильный удар пришелся по затылку, которым, падая, шмякнулся о бетонный пол. Все поплыло и дальше, как в замедленной съемке. Просвет в дыре заслонила тень. Кто-то влез во внутрь. Вспыхнул фонарик. Луч прям в глаза. Ничего кроме слепящего света. И снова мощный удар в челюсть. Успел лишь заметить носок ботинка на толстой подошве. Удар в бок, по почкам, от которого скрючился, подтянул колени к груди и закрыл голову обеими руками в глухом блоке, выставив локти вперед. Удары посыпались с разных сторон. По затылку, по спине, по ногам, рукам, в живот. Били, куда попало. Но боли от каждого отдельного удара уже не чувствовал. Боль везде. Во рту солоноватый привкус крови. Как ни странно, но под градом ударов немного очухался и стал хоть что-то соображать. Различил голоса. Вернее, не голоса, а хриплые выдохи и короткие звуки, издаваемые при нанесении ударов. Их было двое. 'Ногами! - думал Бабасук. - И еще чем-то... Вроде...! Ай, бляди...! Дубинка... резиновая! По голени...! Сука...! Больно как...! Охранники...! Бли-и-ин! Ну я и влип!'
Сопротивляться бесполезно, да и невозможно. Единственное, что мог сделать, прикинуться мертвым пока, и на самом деле, не убили. Пинать безжизненное тело долго не станут. Потому что, толку то. Действительно, вскоре удары спереди прекратились. Продолжались только сзади: по спине, по затылку, по ногам.
- Э-э-э! Хорош...! Хорош...! - послышался голос.
- На, сука! На! - не унимался второй, продолжая наносить удары.
- Серега...! Харэ! - приказным тоном выкрикнул первый.
- На...! Ворюга...! Из-за него...! На...!
- Угомонись...! Смотри, уже не дергается...!
Кто-то перешагнул через Бабасук. Возня. Удары прекратились.
- Хватит...! Хватит уже! - воскликнул первый.
- Из-за этого...! Этого...! - задыхаясь, орал второй, и Бабасук почувствовал удар вскользь по затылку.
- Да, ёп...! Хорош тебе...! Забьешь насмерть!
- Будет знать...! Из-за него..., недостачу повесили...! Премию..., падла!
Над ухом еще просвистел пинок. Но лишь вскользь задел капюшон.
- Серега! Стоп, твою мать! - рявкнул первый. - Хочешь еще одной премии лишиться?!
- С каких..., это?!
- Ща как сдохнет, узнаешь, с каких!
- Сдохнет...?! И чё! Туда ему...! Ворюга...! На, сука!
Сзади опять пытались пнуть, но другой не дал этого.
- Ты успокоишься...?! Под статью лезешь?!
- Какую, нах...?! Да за такого...!
- За непредумышленное...! Смотри, вырубился!
Замолкли. Охранники переводили дух после интенсивной работы ногами и руками.
- Ёп, действительно, вырубился, - негромко пробурчал второй, показалось, растерянно. В спину Бабасук ткнули дубинкой. - Во, блин! Прижмурился, что ли?
- Я тебе о чем?!
- Бля-а-а! Что же...?! Может...? Давай его в целлофан упакуем и вывезем куда-нибудь! И-и-и... И всё, с концами.
- Серега, ты дурак...?! Котян сказал, если поймаем, недостачу на вора спишут, а нам премию вернут.
- Ну-у-у!
- Баранки гну! За жмура ничего не получим! Люлей по полной получим! Мало не покажется! И срок могут впаять.
- Ой ё-о-о!
Бабасук почувствовал, как кто-то взял его за запястье, стал нащупывать пульс.
- Кажись, и в правду, прижмурился, - испуганно прошептал второй.
Вторая рука сунулась под воротник, стала ощупывать шею.
- Не, живой! - бодро сказал первый, убирая руку. - Дышит, собака!
Послышался выдох облегчения второго:
- У-у-уф...! Чуть не пересрал... Куда его теперь? К нам оттащим?
- Не, по инструкции, на месте преступления фиксируем. Чтобы не отвертелся потом. Только не здесь. Давай, его к воротам, подальше от бочек! Чтобы у ментов лишних вопросов. Там сдадим.
Две руки схватили Бабасук за капюшон и за рукав, потащили по бетонному полу. В узком проходе нога не вписалась в крутом повороте и застряла. Тащившие, дернули сильнее. Послышался треск разрываемой ткани. Рукав порвался. Перехватили за другой, дернули сильнее. И этот треснул. Но нога высвободилась. Поволокли дальше. 'Где-то это я уже видел, - думал Бабасук, продолжая изображать отключку. - Нечто подобное уже было. И недавно. Блин, че-то в последнее время слишком часто стал по роже получать'.
- Валер? А...? Валер? - вдруг позвал второй, продолжая тащить.
- Ну.
- С тебя пузырь!
- С каких это?
- Ты че, забыл? В пятницу забились, что опять полезет? Не помнишь?
- Ну, помню.
- Видишь, полез! А ты не верил.
- Кто ж мог подумать, что такой придурок попадется? Второй раз в одно место.
- Да ты глянь на него! Алкаш! И так мозги пропиты. А когда колосники горят, вообще отключаются.
- Хочешь сказать, он двадцать литров за три дня вылакал?
- Ну и че? Летом с брательником на рыбалку ездили. Целую канистру за сутки приговорили. И нормально все.
- Ты, вроде, говорил, там вино было?
- Ага, домашнее. Батя из Молдавии привез.
- А тут коньяк и вискарь. Вы бы с брательником от одного только ящика сдохли бы.
- Да-а-а, шесть литров вискаря в одно рыло... Многовато будет.
- И я о чем!
- Так он, наверное, не один пил. С толпой таких же. Так что, с тебя пузырь! Не забудь!
- Слушай, я вот думаю, может, это не он вовсе?
- С чего ли, не он?!
- На ботинки глянь! Сорок четвертый или сорок третий. А тогда следы маленькие были. Тридцать шестой, не больше.
- Нормально так...! - возмутился второй. - Соскочить захотел?! Мы на что спорили...?! Что вор опять заявится. Да...?! Про размер не забивались.
- Да не ссы ты! Будет тебе пузырь! Будет! Сегодня. Все равно на этого все спишут.
Дотащили. Швырнули спиной о стену, словно мешок картошки. Бабасук снова сильно ударился затылком и завалился на бок.
- Серега, бля! Аккуратнее! - воскликнул первый. - Сейчас, в натуре, окочурится!
Ему опять грубо полезли под воротник, нащупывая пульс на шее.
- Не-е-е, живой! Че с ним будет?! - сказал второй, убирая руку. - У-у-у, гад! Попался, ворюга! А ты не хотел в засаде сидеть! Как мы его! А...?! Дальше то, че? Звонить?
- Успеем. Сначала сходи, посмотри, что он там украл, и принеси сюда. Менты приедут, им дырку только снаружи покажем, а этого прям здесь предъявим. Не надо бочки светить. Котян специально предупреждал.
- А ты?
- Пока этого покараулю и карманы проверю.
Второй ушел. Щелкнул выключатель. Бабасук почувствовал, как над ним склонились и стали шарить по карманам. 'Отвертка... Ножик... - бормотал вслух первый, доставая из карманов. - Плоскогубцы... Это, что...? Шланг...?! Хм... Нахрена...? Тэ-э-эк, тут у нас фонарик... Работает... Зажигалка и... И всё, что ли...? Ну ни че, вещдоков выше крыше. Не отвертишься, голубчик'. А Бабасук подумал: 'Хорошо еще на дело свой вещмешок не взял, в домике оставил!'
Послышался металлический звон.
- Да еп вашу...! - вдалеке громко матернулся второй.
- Че у тебя там?!
- Вином облился.
- Каким еще вином?!
- Этот придурок вино с бочек слил. В ведро и бидон. Бидоном за угол зацепил. Теперь штаны все провоняют, сука, не отстираешь!
- У него что, бутылок не было?
- Не-е-е, только ведро и бидон.
- Хм, так вот зачем шланг, - в полголоса пробормотал первый.
- Прикинь, полный склад бухла в бутылках, а он вино в ведро сливает! - возмущался подошедший охранник, которого звали Серега. - Ну не придурок ли?!
- Не скажи-и-и, - протянул первый, по имени Валера. - По уму все делал. Если б в пятницу на снегу не наследили, мы б до апреля не узнали, что вино воруют. Видел, там заплатку несколько раз откручивали и закручивали...? Я же говорил, не он! Этот, наверняка, не первый раз сюда лазит, вино сливает. В бочке недостачу хрен заметишь.
- Да-а-а? И че тогда с ним делать? С вином сдадим?
Валера ответил не сразу.
- Так, Серега...! Живо на пост! Там, в подсобке, под лавкой, мешок. Тащи его сюда!
- На кой?
- Потом объясню! Обратно войдешь через ворота. Ключ от пятого склада, на стойке висит. Понял?
- Ну.
- Иди, давай! Побыстрее!
Охранник Серега ушел. Охранник Валера остался где-то поблизости. Бабасук решился чуть приоткрыть щелочку глаза. Довольно-таки светло. Под потолком горели ряды ярких ламп под жестяными коническими отражателями. Огляделся. Знакомое место. Он лежал на полу, возле застекленной будки-кабинета заведующего складом. Сразу за ней находились ворота. Слева - глухая стена склада. Справа - уходящие вглубь, плотные штабеля коробок и ящиков с напитками, с узкими проходами между ними. Первым желанием было рвануть в другой конец склада, к спасительной дырке, надеясь на авось. Но путь в этом направлении преграждала высокая фигура охранника Валеры в серой, пятнистой форме, с дубинкой в руке и длинным, черным фонариком за поясом. Сухощавый, жилистый, лет сорока. Мимо не проскочишь. Мозг лихорадочно работал, ища спасения. Но его не было. Куда ни дернешься, везде перехватят. А попытка будет только одна. Другой - не дадут.
Снаружи лязгнул замок. Заскрипели входные ворота. Появился второй охранник, Серега, в такой же форме и с дубинкой, чуть пониже и моложе первого. Лицо округлое, с румянцем.
- Держи! - сказал он, протягивая Сереге мешок.
- Отлично! А это надо выкинуть к чертям! - Сергей кивнул на ведро и бидон.
- Нахрена?!
- Вино паленое! Не понял еще?! Менты узнают, что у нас тут хранится, хозяева замучаются откупаться! Котян нас тогда вообще с говном съест!
- Не, я имею в виду, нахрена выкидывать? Лучше, заныкаем где-нибудь. Потом заберем.
- Хошь, сам ныкай! Только быстрее...! И на кой тебе эта дрянь? Воняет, как не знаю, что!
- Сгодится! - радостно ответил Сергей, подхватив ведро с бидоном и направляясь к выходу. - Деду проставлю. Ему вообще без разницы, что пить. Лишь бы градусы были. Дача тогда на неделю моя будет. В баньку приглашу.
- Пригласишь?!
- Зуб даю!
- Ладно, тогда иди! И поживей там!
Охранник Сергей подхватил ведро с бидоном и вышел. А охранник Валера подошел к деревянному ящику, стоящему у стенки будки завсклада, склонился над ним и стал доставать осколки битых бутылок. Достанет, посмотрит на свет, положит обратно. Некоторые, понравившиеся, совал в мешок. 'Ящик для боя, - подумал Бабасук. - И зачем ему осколки?' Этот ящик для боя поставил здесь еще Палыч, первый заведующий этим складом. В него складывали под списание разбившиеся при транспортировке бутылки с алкоголем. Однако времени подумать, зачем бой понадобился охраннику, не было совсем. Надо срочно искать путь к бегству. Пока охранник был занят осколками, Бабасук шире открыл глаз и стал внимательнее осматриваться.
Его не зря бросили в этом закутке между будкой завсклада, штабелями коробок и наружной стеной. Бежать отсюда можно только, обогнув будку и выбравшись на площадку перед воротами. Там налево, через лабиринт проходов в штабелях к дыре, либо направо, сразу в ворота, они открыты. Но обогнуть будку, минуя охранника Валеру, перебирающего в ящике битые бутылки, никак. Можно было бы попытаться резко вскочить, со всей дури броситься на него, сшибить с ног и выбежать через ворота на улицу. Но охранник не далее трех метров. Не даст даже подняться. Учует движение и мигом ударом с ноги вырубит. Надо что-то другое. Но других идей никаких, как бы не ломал голову. Бабасук уже смирился с тщетностью придумать что-либо еще и приготовился к последнему броску обреченного, как поднял к потолку глаза и увидел черный кабель, свисающий с каретки кран-балки, прям над головой.
В прошлой жизни, более десяти лет назад, в далеком девяносто четвертом, одной из причин, склонивших его в пользу приобретения этих складов, было то, что в каждом имелось по рабочему крану-балке. Посчитал, с ними можно будет сэкономить как на погрузчиках, так и в плане места для размещения товара. Ведь все перемещения по воздуху и не надо делать больших проездов между штабелями. Устройство располагалось под потолком, где вдоль, от лицевой до тыльной стены, по специальным рельсам двигалась поперечная балка с кареткой лебедки. Управление осуществлялось с земли посредством массивного эбонитового пульта, связанного кабелем с кареткой. Когда-то эти кран-балки были снабжены механическими прерывателями, отключающими питание в крайних положениях, чтобы, упершись, от перегрузки не запороть электроприводы. От времени прерыватели закислились и уж если срабатывали, то в обратное положение не возвращались. Грузчикам приходилось брать высоченную лестницу, чтобы подняться наверх и отключить их вручную. Потом вообще стали срабатывать, когда им только вздумается. Его главный инженер, Фролов, не придумал ничего лучшего, как распорядиться снять их вообще, предупредив грузчиков, быть осторожными и не доводить устройство до крайних положений. Отсутствие тогда запчастей к оборудованию сейчас давало ему шанс. Шанс на спасение.
Бабасук покосился, ища, куда ведет свисающий с каретки кабель, одновременно наблюдая за охранником Валерой. Кабель вел левее, ему за спину. Очень медленно повернул голову. В двух шагах от себя увидел пульт. Он висел в углу, на крючке, на стенке будки завскладом. Слишком далеко и высоко. Лежа, не дотянешься. 'Как бы достать, не привлекая внимания?' - думал Бабасук. В это время громыхнули ворота, шаги. Вернулся второй охранник, который Серега.
- Заныкал? - спросил Валера. - Тогда пока покарауль его здесь!
Он удалился, а его место в проходе занял Серега. Минут через пять Валера вернулся, неся мешок, набитый чем-то под завязку. Судя по прилагаемым усилиям, вес немаленький. Мешок поставил вдали, прислонив его к штабелю коробок. Когда ставил, хрустнуло битым стеклом. Потом он вытащил из мешка две бутылки с красными этикетками и протянул их Сергею.
- На! - сказал он. - Одна твоя. Мой должок. Вторая мне. В подарок на Восьмое марта. Пойдешь звонить, спрячешь там у нас, за тумбочку.
- Ага! - радостно воскликнул Серега, принимая бутылки.
Валера опять склонился над мешком, чуть вытащил за горлышко еще одну бутылку и с размаху вдарил по ней дубинкой. Звякнуло разбитое стекло. Содержимое бутылки вылилось в мешок. Послышался отчетливый запах виски.
- Ты рехнулся! - вскричал Серега, наблюдая подобный вандализм. - Это же 'Волкер'! 'Рэд Лэйбл'!
- Не ори, не дома...! Значит так, слушай внимательно и запоминай! Котяну доложишь, что в четыре делал обход. Заметил вскрытую заплатку на складе. Позвал меня. Мы потихоньку залезли, увидели внутри свет фонарика. Пошли на него, обходя с двух сторон. Вора застукали здесь, возле будки, уже с полным мешком. Увидев меня, вор выключил фонарик, бросил мешок и побежал ко второму проходу. А оттуда, как раз, ты. Включил фонарик прям ему в рожу и приказал стоять. Он не подчинился. Захотел прорваться. Набросился на тебя. Тут сзади я. При задержании оказал активное сопротивление. Пришлось применить силу, и мы его повязали. Все понял?
- Ага. Тогда браслеты бы на него надо!
- Зачем? Видишь, смирный. Да и руки у него все в крови. Отмывай потом. Пусть менты свои одевают.
- Валер, если мы его здесь взяли, тогда че он тут делал? Почему к воротам, а не сразу к дыре пошел?
- И, действительно, почему? - в задумчивости произнес Валера, прохаживаясь взад-вперед, и повторил: - Почему?
Тут его осенило, что было видно по воздетому указательному пальцу и возгласу: 'Во!' Он скорым шагом подошел штабелям, осмотрел один, другой, в котором вскрыл верхний ящик и вытащил две бутылки.
- Потому что жадный! - с улыбкой сообщил он. - Двух коробок вискаря ему мало. Еще и это решил стырить. В карманы ему суну.
- Так это же 'Бакарди'! Давай, лучше, нам 'Бакарди', а ему виски сунем!
- Не выйдет. В бое нашел только осколки от двух 'Рэд Лэйбл'. От 'Бакарди' не было. Уже не спишешь, что при задержании разбились.
- Жаль. Я бы, лучше, ром взял.
- На халяву и вискарь сойдет... В общем, ты все запомнил? Сначала звонишь Котяну, докладываешь, как договорились.
- Так он спросонья опять орать будет!
- Ничего. Узнает, что вора взяли, подобреет. Потом звонишь Бубнову, завсклада. Номер на столе, под стеклом.
- Да знаю!
- После Бубнова в ментовку, в дежурку. Скажешь, кража на складе, вора взяли с поличным. Пусть воронок пришлют... Все запомнил...? Иди тогда!
Серега вышел, а Валерий с двумя бутылками в руках подошел к Бабасук. У того екнуло сердце. Ведь пока охранники были заняты бутылками и совещались, он медленно, бочком, отполз на два шага ближе к углу и опять замер в прежней позе, как раз под крючком, на котором висел пульт от кран-балки. Такое его перемещение могли заметить. Но обошлось. Не заметили. Ему опять полезли в карманы. Похоже, возвращали на место изъятое барахлишко. Сверху в карманы куртки всунули две бутылки. Настало самое время приходить в себя, чтобы принять сидячую позу и попытаться дотянуться до пульта. 'М-м-м!' - простонал он и приоткрыл глаза. Охранник Валера стоял рядом, нависая над ним, и доставал из пачки сигареты.
- О...! Очухался?! - спросил он, прикуривая. В его тоне не было ни угрозы, ни злобы. И это был хороший знак.
Бабасук еще раз простонал и, упершись в пол рукой, стал приподниматься, показывая, с каким трудом это дается.
- Сидеть! - негромко скомандовал охранник. - Дернешься встать, сразу дубинкой по хлебалу! Ты понял?!
Бабасук несколько раз интенсивно кивнул в знак понимания и принял сидячую позу, облокотившись спиной о стенку будки. 'У-у-у!' - провыл он, изобразил гримасу боли и схватился двумя руками за макушку.
- Головку бо-бо? - спросил Валера, выдыхая дым в лицо. - Так сам виноват. Знал, куда лезешь.
- Дай закурить? - прохрипел Бабасук, еле выговаривая слова.
- Ну, ничего себе?! Вообще оборзел?! Тебе еще и закурить...?! Ладно, на, доходяга! Я сегодня добрый.
Охранник вытряхнул из пачки сигарету, вставил ему в губы, щелкнул зажигалкой, давая прикурить. Бабасук затянулся. Это плохо получилось. Уже опухшие губы не смыкались и пропускали воздух. Одну руку убрал с головы, взялся за сигарету, а другую продолжал держать на макушке, стараясь пальцами нащупать пульт, который, по его расчетам, должен висеть как раз над ним.
- Чего молчишь? - через некоторое время спросил охранник.
- Что сказать то? - вопросом на вопрос ответил Бабасук, все так же еле ворочая языком.
- Фр-р-р! - фыркнул Валера, усмехнувшись. - Я не знаю, что в таких случаях у вас говорят. Может, типа: 'Прости меня, дядя, я больше не буду! В первый раз такое. Отпусти! Нужда заставила. Дома семеро по лавкам, жена больная'.
- Да, да! Понял... - прохрипел Бабасук, и, подыгрывая, продолжил жалобным тоном. - Прости ты меня, дядя! Я больше так не буду. Бес попутал! Отпусти Христа ради! Брат помирает, ухи просит.
- Хм, шутим? Весело нам? Может, дубинкой перетянуть?! - Валера с грозным видом сунул ему под нос кончик дубинки. Бабасук трясущейся рукой с сигаретой меж пальцев прикрыл лицо, вжал голову и закрыл глаза. - Ну-ну! Пошути, пошути еще тут! Менты приедут, не до шуток будет.
Бабасук вовсе не хотелось вступать с охранником в словесные пикировки. Ему надо, чтобы этот цербер отошел подальше и не нависал над ним, чтобы можно было дотянуться до пульта. Он сделал еще несколько коротких затяжек и щелчком отбросил окурок в сторону.
- Куда, гад?! - охранник Валера рявкнул так, что Бабасук снова вжал голову. - Палуба чистая! Не видишь?!
- Так это... Пепельницы же нет.
- Значит, свинячить можно?! Дал бы мне. Я бы выкинул.
- Прости, не подумал.
- Не подумал он...! Попадешь в хату, подумаешь тогда. За это и отпетушить могут.
Валера затушил свой окурок о подошву ботинка, подобрал брошенный, повернулся и подошел к ящику для боя, выкинуть оба. Этих секунд хватило, чтобы дотянуться до пульта, снять с крючка и сунуть себе за голову, прижав затылком к стене. От ящика охранник не стал возвращаться, поэтому и не заметил исчезновение пульта со своего места.
- Тебя как звать? - спросил он.
- Меня? - переспросил Бабасук, нащупывая кнопки на пульте.
- Здесь что, еще кто-то есть...?! Естественно тебя, дебил!
- Володя, - не сразу ответил Бабасук, лихорадочно соображая, какая кнопка и для чего.
Когда покупал эти склады, он сам испытывал работоспособность кран-балки. Управление оказалось простым до безобразия. Шесть кнопок вряд. На всех вытеснены стрелки-треугольники, показывающие направление движения. Но их сейчас не видно и на ощупь не определишь. Приходилось действовать по памяти. 'Вроде, первые две - движение балки вперед-назад по складу, - вспоминал он. - Две центральные - каретка влево-вправо. Две нижние - лебедка вверх-вниз. Так...! Балка над входом. Метра полтора до упора. Каретка слева, в двух метрах до упора. Значит, надо жать вторую кнопку вместе с третьей или четвертой. Какая из них налево?' Пока пытался сообразить, не расслышал, что охранник снова обратился к нему:
- Оглох...! Я спрашиваю, отчество...! Отчество у тебя есть?
- Есть... Владимирович.
- Значит, Владимир Владимирович...? Хм! Опять шуткуешь? Про фамилию даже боюсь спрашивать.
'Эх, была не была!' - подумал Бабасук и нажал вторую и третью кнопки сразу. Вверху, под потолком, громко щелкнули реле, зажужжали электродвигатели, балка тронулась в сторону ближней стены, а вот каретка - покатилась к центру. Увидев это, моментом поменял третью кнопку на четвертую. Еще два щелчка реле, каретка на мгновение застыла и поехала к левой стене. Охранник Валера недоуменно уставился в потолок, наблюдая странные передвижения, вдруг, ни с того ни с сего, ожившей кран-балки. Поперечная балка дошла до края и уперлась. Через пару секунд и каретка дошла до упора. Жужжание электродвигателей сменилось гудением, как у трансформатора. Но нужного эффекта не получалось. Тогда Бабасук, раскорячив по пульту пальцы, мизинцем дотянулся до пятой кнопки, продолжая удерживать вторую и четвертую. Вновь зажужжал двигатель, поднимая крюк лебедки вверх. Охранник растерянно вертел головой по сторонам и его взгляд остановился на Бабасук. Похоже, увидел кабель от пульта, ведущий тому за спину, и стал о чем-то догадываться. В это время крюк лебедки поднялся до самого верха и уперся в раму. Жужжание двигателя опять сменилось трансформаторным гулом, ставшим сильнее. Под кареткой задымило, проскочила искра, другая, вспышка, как от сварки, громкий хлопок. Весь склад мгновенно погрузился в беспроглядную тьму. Наконец-то! Коротнуло! Этого момента Бабасук ждал и был готов. У него не более пары секунд, пока охранник не сообразит и не вытащит из-за пояса фонарик. Только вырубило свет, он стремительно, на карачках, словно таракан, рванул к проходу, огибая будку. В кромешной тьме ни черта не видно, и он полз, касаясь плечом будки, чтобы не потерять ориентир. Встать никак. В темноте охранник мог растопырить руки и словить его. Понизу на коленках вернее. На пути ящик. Обогнул и дальше. Поворот. Еще. Впереди показался свет, пробивающийся сквозь узкую, длинную щель. Вот и они, ворота. Бабасук вскочил на ноги и в несколько прыжков оказался у щели. Бесшумно проскользнул наружу. 'Володя, бля! Ты где?! - из склада послышался злобный вопль охранника. - Угандошу, падла!' Эти крики заставили ускориться. Предохранители выбило только на этом складе. Площадь вокруг по-прежнему освещалась прожекторами. Как добраться до ворот придумал. Дальше - не успел. Спереди, перед ним, пост охраны. Логичнее всего, повернуть назад, по проходу вдоль склада к месту, откуда влез. Но это было бы слишком просто для преследователей. Метнулся по диагонали через освещенное пятно площади, надеясь, что второй охранник все еще занят телефоном. Рванул к забору с противоположной стороны. Он так и не понял, как преодолел эти два с половиной метра бетонной ограды. Вроде, она только что возвышалась перед ним. Моргнул, и она уже позади. Перепрыгнул, что ли? Или сквозь просочился? Загадка. Дальше пролесок, овраг, кусты, железнодорожная насыпь. Погони не слышно. Но он все равно несся, не чуя ног. Бежал по шпалам пока вдали, через пустырь, не показались дома окраин. Свернул к ним, напрямик. Земля еще не отмерзла, лишь грязь поверху. Поэтому ноги не проваливаются. Только вот кочки, зараза! Всё спотыкался о них. Запыхался, сил нет, но продолжал бежать. На шаг перешел, добравшись до первой улицы. Бегущий спортсмен в таком наряде уж сильно бы бросался в глаза. Потом еще с час, пока улицы не стали оживать торговцами цветами, с ранья занимающими к празднику удобные места, петлял по окраинам, путал следы, боясь, что будут искать с собакой. Задворками пробрался в свой заброшенный дом на пустыре, поднялся на второй этаж и рухнул спиной на обгорелый диван без ножек. Силы оставили окончательно.
Бабасук долго так пролежал на диване в полузабытьи. В себя заставила прийти боль, постепенно разливающаяся по всему телу, и которой до этого не чувствовал. Знатно его сегодня избили. Боль такая, не пошевелиться. С трудом поднял руку. Кисть до запястья, действительно, вся в крови. Дотронулся до лица. Борода в сосульках от спекшейся крови. И на лице от нее корка. На щеке рваная рана, губы, нос раздуло. Еще переносица противно похрустывала, когда трогаешь. Только теперь он стал осознавать, какой смертельной опасности миновал. Если бы не сбежал, то уже сидел бы на допросе у следователя, который, в первую очередь, занялся установлением личности. Его липовый паспорт на имя Аброськина не помог бы. В кабинете, при хорошем освещении, легко определить, что фотография, мягко говоря, несколько не соответствует оригиналу, даже с бородой. Следовательно, стали бы выяснять дальше и рано или поздно выяснили, кто он есть на самом деле. Потом в камеру, в которой, уж точно, не дожил бы до следующего рассвета. Когда это осознал, пробил озноб и стало трясти крупной дрожью. Второй раз за четыре месяца заглянул в лицо смерти. Не многовато-ли? И оба раза схожи. В обоих случаях спасался бегством в ночи. Только в отличие, сегодня избили, а не подстрелили.
Который раз прокручивая события этой жуткой ночи, Бабасук случайно вспомнил про бутылки, которые охранник Валера сунул ему в карманы. Проверил. Обе на месте. Не разбил и не потерял. Ну хоть за этот подарок спасибо церберу! Не вставая, с трудом вытащил бутылку, скрутил пробку и сделал несколько больших глотков. Крепкий, пряный ром пошел мягко, не обжигая горла, упал где-то в желудке и стал разливаться по телу волнами тепла, от чего боль несколько утихла и дрожь в теле унялась.
Алкоголь - плохое лекарство. Дает облегчение душе и телесным ранам только когда употребляешь и несколько часов после. А дальше все возвращается куда мучительнее, чем было. К полудню бутылка рома закончилась. Сделав последний глоток, Бабасук забылся сном и проснулся уже в сумерках со все той же болью, тряской тела, мутью в голове и страшным сушняком во рту. Хошь - не хошь, а надо заставить себя двигаться. Превозмогая, еле встал. Ноги не держат, подкашиваются. Оба бедра отбиты, суставы ноют, спину не разогнуть. Держась руками за стены, с трудом спустился вниз, вышел на улицу и упал на четвереньки перед первой же лужей. Сначала долго большими глотками всасывал разбитыми губами воду. Затем, еле двигая руками, отмывал запекшуюся кровь. Снял куртку почистить. Один рукав, весь в бурых пятнах, почти полностью оторван и держался на честном слове да на подкладке. Второй - разошелся подмышкой по шву и из дыры торчала бахрома синтепона. В его вещмешке, который перед набегом на склад спрятал здесь, в доме, имелись иголки с нитками. Но в таком состоянии, когда любое движение давалось с трудом и причиняло боль, ни о какой починке одежды не могло быть и речи. Он бы и в ушко иголки ниткой не попал. Дабы не шокировать и не привлекать в праздник своим видом прохожих, пришлось выжидать позднего вечера, когда улицы опустеют, чтобы добраться до 'Гвианы' не привлекая, где некоторое время отлежаться в тепле, зализывая раны.
Впрочем, одинокая фигура алкаша в грязной разодранной куртке, с заплывшей от синяков рожей, с рваной раной на щеке, медленно бредущего нетвердой походкой, никого из редких встречных не удивила и не заинтересовала. Спешно проходили мимо, брезгливо отворачивались. Ему ужасно хотелось есть. За весь день во рту ни крошки. Лишь бутылка рома в одно горло. Но ей сыт не будешь. Наоборот, когда трезвеешь, голод чувствуется сильнее. Время вечерней трапезы в 'Гвиане' уже прошло. Вряд ли там что осталось на столе. Поэтому, проходя мимо киоска, Бабасук купил себе небольшой батон на сегодня и кой-каких продуктов на завтра: вермишель быстрого приготовления, буханка черного хлеба, пара пачек сигарет и бутылка вина, которую выставит следующим вечером к трапезе. Чувствовал, завтра выйти на улицу будет просто не в состоянии. А денег, меж тем, менее двухсот рублей. Хорошо, хоть сегодня на проставу тратиться не надо. Осталась вторая бутылка рома, подарок охранников. От киоска шел, шатаясь, полусогнутый, цепляя плечами стены домов и фонарные столбы, по ходу отщипывая от батона маленькие кусочки, которые глотал, почти не жуя. Челюстью двигать ужасно больно.
На сей раз дверь открыл Андрон.
- Привет бродяга! - поздоровался он, пожав руку и пропуская вовнутрь. - Поздновато сегодня. Мы уже почти закончили.
- Кто там! Бабасук?! - послышался голос Кандагара, когда они пробирались через трубы. -
- Он! - подтвердил Андрон.
- Заебись! Давай его сюда!
В трапезной всё те же и Юзик на табурете в желтой куртке нараспашку. У всех рожи раскрасневшиеся, довольные, пьяные. Международный женский день здесь отметили с размахом. Кроме традиционных огарков свечей, стол украшали две бутылки. Одна - прозрачная пустая литровка с этикеткой виски 'Джим Бим'. Другая - темная ноль семь какого-то коньяка, названия которого не разобрал. Четыре стакана в ряд, банка из-под лечо рядом с которой несколько вяленых корюшек в целлофановом пакете и мятая консервина из-под печени трески, полная окурков. По всему столу хлебные крошки, колбасные шкурки, корки апельсина, луковая шелуха и рыбьи головы. Праздник мужикам, явно, удался.
- З-э-э, псих, че так припозднился?! - весело воскликнул Кандагар со своего кресла. - Весь цимус просрал...! Опять свою бормотуху принес...? А...?! Ладно, выставляй уж! Продолжим!
Бабасук подошел ближе, снял вещмешок, поставил на пол, а из кармана достал бутылку 'Бакарди', которую выставил на стол.
- Ну, нихуя себе! - изумился Кандагар. - Че это?! Дай-ка заценю!
Он потянулся к бутылке, но не доставал. Булкин услужливо взял бутылку и вставил в руку вожаку.
- Бак..., кар..., ди, - вглядываясь, Кандагар прочитал по слогам название на этикетке. - Ром... О-о-о! Такой хуйни я еще не пил. Ща попробуем!
Кандагар выставил на стол еще один стакан, в ряд к остальным, скрутил пробку бутылки и стал разливать, одновременно обращаясь к Бабасук:
- Могёшь, ведь, твою мать! Чё же ты нас всю зиму бурдой какой-то угощал? Сам, небось, втихаря вискарь с коньяком пил...?! Еще и это..., ром...! А...?! Нехорошо так с товарищами! Как, сука, жлоб какой-то...! Вот Юзик, бля, правильный пацан. Сразу вещь принес, а не бурду какую-то из бочки.
Бабасук, который все еще стоял в куртке, с накинутым капюшоном, насторожился. Он вспомнил слова охранника про ящик коньяка и ящик виски, украденные со склада в пятницу. Еще раз покосился на две пустые бутылки на столе. До него стало доходить, кто мог быть тем воришкой, кто наследил на снегу в пятницу, и по чьим следам вычислили путь, которым пробирался на склад. Вспомнил разговор охранников о тридцать шестом размере и о маленьких, подростковых следах, оставленных на снегу вандалами, разорившими его тайник с вином и испортившими фляги. Он покосился под стол, на ноги Юзика. Слишком темно, не видно. Схватил со стола свечу, резко нагнулся и посветил ниже. Юзик тут же сунул ноги под табурет носками в пол. Но, все-таки, успел заметить. Черные ботинки на толстом протекторе совсем маленького, детского размера. Теперь стало все ясно. Это Юзик его выследил, когда неделю назад, в снегопад, делал вылазку на склад. Тогда гаденыш ночевал в 'Гвиане', рядом, в гостевой. Видать, разбудил. Тот проснулся и втихаря последовал за ним. Проследил весь путь не только до склада, но и до тайника в овраге под корнями дерева. Так вот откуда маленькие, детские следы на снегу возле его тайника, и вот откуда слова охранника о следах тридцать шестого размера, по которым вычислили место, через которое лазил на склад. Кулаки Бабасук сами собой начали сжиматься в подступающей ярости.
- Ты где рукав так отодрал?! - спросил Андрон, заметивший, наконец, такой изъян в одежде гостя.
Бабасук рывком скинул капюшон.
- О-о-о, бля-а-а! - изумленно протянул Булкин, как-то странно косясь на Бабасук. - Где тя так?! - испуганно шепотом произнес он. - У тебя вся рожа синяя!
- Ну, ни... себе! - с ужасом воскликнул Андрон. - Это...?! Это кто ж тебя?!
Но этих возгласов Бабасук уже не слышал. Он, с перекошенной гримасой и без того опухшего, синюшного от побоев лица, навис со сжатыми кулаками над Юзиком. У того улыбка моментально сменилась испугом и выпученными до предела глазками. Наверное, понял, его сейчас будут бить и, возможно, ногами. Юзик привстал, попытался улизнуть. Но Бабасук схватил его за куртку, рванул на себя, от чего тот не удержался и опрокинулся спиной на пол. Бабасук тут же уселся сверху, размахнулся и врезал кулаком по роже гаденыша. Еще удар, еще. Позабыв о боли в теле, Бабасук в ярости наносил удар за ударом, рыча: 'Баба...! Сука...! Баба...! Сука...!' Юзик, видать, привыкший к таким побоям, под ним извивался, визжал, как крыса, плевался и подставлял руки, блокируя удары. Ловким и шустрым оказался подлец. Но все равно, несколько плюх по уху и в челюсть заполучил. Юзик, отбиваясь, все косился на Кандагара, глазами прося у того помощи. Мужики вокруг не вмешивались. Видать, знали, было за что навалять. Потасовку наблюдали молча. Только острая боль в заклинившей спине заставила Бабасук прекратить наносить удары. Этим Юзик и воспользовался, вывернулся из-под него, вскочил на ноги и бросился к проходу между стеной и трубами.
- Все! Письда! - визжал он, оказавшись на безопасном расстоянии, шепелявя и брызгая слюной. - Письда тебе! Слысь...?! Готовься, бля! Не зить тебе, сука! Самсону сказу, он тебя закопает, нахуй! Ты понял...!
Бабасук, припадая на ногу, ринулся во след. Юзик отбежал ко входу и оттуда продолжил визжать, сыпля проклятьями и страшными угрозами. Его в темноте не видно. Лишь блеск маленьких, круглых, выпученных глазенок. Рванулся за ним дальше, в намерении хоть раз еще заехать по этой мерзкой роже. Юзик выскочил в тамбур, огрызнулся оттуда пару раз и, видя приближение прихрамывающего врага, открыл входную дверь, через которую выбежал наружу. Сил у Бабасук на преследование уже не осталось. Он, тяжело дыша, уперся о косяк, согнувшись, немного постоял, глядя на ступеньки, уходящие вверх, захлопнул за собой металлическую дверь и клацнул задвижкой.
Когда Бабасук вернулся, мужики встретили молчаливым пониманием. Пониманием того, от чего так взбеленился и набросился с кулаками на юродивого. Похоже, Юзик сегодня хвастал, как выследил Бабасук и как, по примеру, сам сделал набег на склад. Похвастал и тем, что обнаружил там. Заодно пытался вызвать недовольство, что все это время гость поил их какой-то бурдой из бочек, а не элитным алкоголем, коего на складе немерено. И зачем ему это понадобилось? Из-за крысиной злобы, что ли? Однако, никто из обитателей 'Гвианы' в потасовке не стал вступаться за Юзика. Здесь его, явно, недолюбливали. Даже Кандагар, перед которым Юзик всячески заискивал и пресмыкался, не стал вписываться.
Подойдя к столу, Бабасук взял бутылку рома, долил в один стакан до полного, залпом выпил, поднял свой мешок и под общее молчание поплелся к себе в 'гостевую'.
Вроде, Бабасук не назовешь глупым человеком. Нашел же способ выкарабкаться из безнадежной ситуации, где многие другие спасовали бы. Но сейчас он сам че-то спасовал. Не додумал, что смертельная опасность еще не миновала, продолжала нависать. Ведь знал же про Юзика, что тот стучит всем подряд, и ментам, и братве. Да и Кандагар тоже не такой уж и правильный бомжара. Если бы до них дошли слухи о шухере, который неизвестный воришка навел сегодня ночью на складах ООО 'Эуро Ист-Вест Транс', то они, нимало не сумляжись, тут же бы сдали Бабасук органам или еще кому. Не следовало ему возвращаться в 'Гвиану'. Слишком опасно. Но он почему-то об этом не подумал. Так что, и на старуху бывает проруха. В качестве оправдания, спишем все на ужасные побои, которым наш герой сегодня подвергся.
На самом деле никакой опасности не было. Видать, ангел вновь не оставил несчастного изгоя. После поступления звонков о задержании вора с поличным, на склады первым прибыл Евгений Степанович Котянов, начальник отдела охраны ЧОПа, которого подчиненные за глаза называли Котян. Что же он увидел? Две виноватые испуганные рожи охранников, жавшихся спинами к воротам пятого слада. Он еще только подбирал слова выразить этим двум восторг: и за свой подъем в праздник, в полпятого утра; и за то, что гнал сюда, как сумасшедший; и за сбежавшего вора; и за ковер в кабинете начальства, на который завтра непременно вызовут, как прибыл запыхавшийся заведующий складом Бубнов. Бубнову было о чем беспокоиться. Вторая кража за четыре дня. А на складе в бочках хранилась несколько незаконная продукция, о которой посторонним, особенно милиции, знать не следовало. Бубнов с Котяном устроили перекрестный допрос этим двум кретинам, охранникам Валерию и Сергею, и, в конце концов, выяснили правду. Молодой Серега случайно раскололся. Охранники сознались, что на самом деле пытались украсть со склада, как они спрятали украденное и вместо подсунули два ящика виски в мешке. На удивление, Бубнов остался доволен не только сообразительностью охранников, но и тем, что воришка сбежал. При таком раскладе, если бы вор не сбежал, то он сам попросил бы охранников не задерживать его, а лишь навалять по первое число и отпустить на все четыре стороны. И все из-за бочек с паленым вином, которые Бубнов за определенную мзду согласился на несколько месяцев пристроить на хранение. Воришка на допросе непременно рассказал бы о них. Если бы попался ушлый следователь, то вскоре от него последовало бы предложение, от которого не откажешься. Бубнов не только попросил Котяна не наказывать охранников, а, даже, поощрил, оставив тем по бутылке виски, которые они заныкали себе. Прибывшему через полтора часа наряду милиции объявили о ложной тревоге и в качестве пардона вручили к празднику по бутылке водки. Инцидент был исчерпан и о нем никто так и не узнал.
Бабасук о этих всех тонкостях не ведал. Но должен был предполагать, что вора могут начать искать. А если бы начали, то непременно нашли. Юзик или Кандагар охотно помогли бы в этом. Так что, идея вернуться в 'Гвиану' была очень опрометчивой. Но, слава Богу, опять пронесло!
Погода - дама не только непостоянная, но еще и очень расчетливая. Никогда не дает ничего просто так. Сегодняшнюю благодать обязательно потом компенсирует какой-нибудь гадостью. При чем, в самое неподходящее время. Вот и в этом сезоне за сопливое тепло декабря и января решила отыграться в марте. Сразу за Весенним женским праздником вдарили трескучие морозы. Область накрыл обширный антициклон с Арктики. И, вроде, яркое солнышко уже высоко, и верба готова распушиться, а морозы под двадцать ночью и минус пять днем не давали шансов птичкам возвестить своим щебетанием о наступлении весны. Зима задержалась и, судя по всему, надолго.
Бабасук уже неделю отлеживался в 'Гвиане', зализывая раны, выползая ненадолго на поверхность купить пропитание. На четвертый день осталось около пятнадцати рублей, коих на ежевечернюю проставу уже не хватало. Остальные обитатели теплоузла его не беспокоили, относились с пониманием к полученным побоям товарища. Хотя, как выяснилось несколько позже, таковым для них он так и не стал. Последние три дня Бабасук выходил к вечерней трапезе пустым, без выпивки и закуски, но все равно получал свою пайку за общим столом. Вроде как, выказывали благодарность за три месяца ежевечерних простав, когда у всех было пусто.
Во вторник, пятнадцатого марта, в 'Гвиане' намечался очередной банкет по случаю морозов. Вечером на тепло подтянулись, часто здесь бывавшие: Пуча, Хромой, Степка, еще какой-то мужик с неопрятной беззубой шмарой, которую звали Маля. Когда Бабасук вошел в трапезную, вокруг стола было тесно, не протолкнуться. Три табурета превратили в скамейки, положив на них углом доски. Стол, освещаемый сегодня уже четырьмя свечами, был заставлен разными бутылками, начиная от вина и пива в пластике, заканчивая мутным самогоном в запечатанных газетой бутылках. Нехитрая снедь: сало, лучок, хлеб, пара консервов, килька в миске, плошка с квашеная капустой и в центре закопченная кастрюлька с вареной картошкой. В ожидании начала вся компания весело галдела, в разноголосице которой выделялись заливистые визги шмары Мали. Накурено и душно, хоть топор вешай. Пока Бабасук искал, где приткнуться, Кандагар вытащил из-под стола белый пакет, из которого под общий одобрительный гул выставил на стол две бутылки водки и кругляк ливерной колбасы. Это Бабасук показалось странным. Ведь Кандагар ни сегодня, ни вчера 'Гвиану' не покидал. Только нашел краешек, где хотел пристроиться, как Кандагар пробасил грозно:
- А ты, бля, куда...? Че-нить принес...? Или опять на халяву?
Все мигом притихли. Бабасук недоуменно посмотрел на Кандагара. А тот, глядя в упор, продолжил с нажимом:
- Я спрашиваю, принес че...?! А...?! Если принес, выставляй! Ан нет, пиздуй отсюда нахуй! Нам тут хвосты не нужны. Хвосты мы обрубаем! Так, ведь?!
Кандагар обвел всех взглядом. Никто даже не пикнул. Все молча согласились. Лишь Андрон дернулся было что-то сказать, но тоже прикусил язык.
- Так ты проставляешь, или как?! - спросил Кандагар, ободренный всеобщей поддержкой.
Бабасук нечего было ответить. Он поднял глаза, сжал челюсть и кулаки, встретился взглядом с Кандагаром. Тот лишь ухмылялся в лицо. Делать было нечего. Его гнали. И, вроде как, по местным законам справедливо. Не возразишь. Бабасук развернулся и стал выбираться из трапезной.
- Пиздуй! - послышалось в след от Кандагара. - Пиздуй отсюда! Без тебя, бля, хвостов хватает! И чтоб духу твоего здесь не было, халявщик!
В трапезной послышался гул одобрения речам вожака. Большая их часть не знала предыстории. Поэтому судила по сиюминутной ситуации, когда они сами старались, изворачивались, чтобы достать что-то для этого банкета в тепле сегодня. Бабасук ничего не оставалось делать, как пройти себе в 'гостевую', взять вещмешок и выйти в мороз на улицу. Когда поднялся наверх по ступенькам, заметил фигуру в желтой куртке, облокотившуюся на угол теплоузла. Фигура обернулась. Юзик, собственной персоной. Увидев Бабасук, он оскалился мелкими зубами в мстительной улыбке, готовый, в случае чего, отбежать подальше. Теперь стало понятным, откуда у Кандагара взялся пакет с водкой и колбасой. Это была плата злобного хорька за месть. Бабасук глянул на Юзика исподлобья, накинул капюшон, повернул и пошел прочь отсюда, теперь уж навсегда.