Аннотация: Посвящается всем, кто мечтал стать летчиком, а вынужден зарабатывать на жизнь астрологией, аналитикой и прочим фэн-шуем.
- Почему я? У тебя наверняка полно своих юристов.
- Эх, Саня. Дело уж больно ...щекотливое, - Андрей морщится, подыскивая нужные слова. - Понимаешь, для работников я должен быть скалой, а не жалким паникером, верящим в потустороннюю хрень. А то быстро на шею сядут. Работник нынче пошел, сам знаешь, балованный. Если кто-нибудь из моих прознает, сколько я отстегнул этой козе...
Андрей не договаривает, а только сокрушенно машет рукой.
В офисе воцаряется унылое молчание. Мы здесь одни - я и мужчина в распахнутой на груди белой рубашке. Этого мужчину когда-то звали Дрюлей, и мы делили с ним комнату в студенческой общаге. Ещё его звали Бычком, потому что любил тырить чужие окурки, спрятанные за дверными наличниками в общажном коридоре.
Теперь бывший любитель окурков владеет заводами - пароходами. Теперь он - человек, которого я совсем не знаю. Не знаю, потому что за время, что мы не виделись, у каждого из нас успели смениться все клеточки в организме, а ещё потому, что за дверью моего посетителя ждет славный малый, способный двумя пальцами открутить мне голову.
Я вынужден осторожно называть своего нежданного визитера Андреем и так же осторожно вглядываться в его лицо, такое обманчиво чужое и знакомое одновременно. Ведь после диплома мы прервали всякие контакты и не виделись... Хотя, нет - виделись однажды, когда он приходил просить в долг. Было это пять или шесть лет назад, и я тогда ничего ему не дал. Мы с женой копили на квартиру, а Дрюля явился в непотребном виде: лицо - в клочках щетины, будто его брили топором, сам весь прыщавый и дурно пахнущий, с каким-то ошалевшим взглядом.
Я отказал ему и, конечно, почувствовал себя козлом - как-никак, старый приятель, да ещё, похоже, в беде. Но совесть, поломавшись для виду, быстро угомонилась. Я даже забыл про тот случай, ведь нечем, вроде, тут гордиться.
И вот Дрюля... вернее, Андрей, снова явился ко мне за помощью. Правда, теперь эта помощь ему по карману.
Он задумчиво вращает рукой со стаканом, в котором остался один лед. Лед громыхает. Я терпеливо жду. Наконец Андрей решается и, хмыкнув пару раз, спрашивает:
- Сань, ты веришь в везенье? Ты веришь, что бывает такая штука, от которой результат зависит больше, чем от твоих усилий? И что такой штукой можно управлять?
- Это как-то связано с твоим делом? - уточняю, потому что даже не знаю, что ответить.
Андрей утвердительно кивает и начинает громко грызть один из кубиков льда, выловленный в стакане. Он не смотрит на меня, но я прекрасно понимаю: он взволнован не меньше моего.
Бросаю бесполезную затею найти причину столь странных вопросов и говорю первое, что приходит в голову:
- Иногда верю, иногда - нет. Бывают странные совпадения, но потом отдышишься, помозгуешь, и тогда уж любой результат кажется закономерным...
- Ну, как мы все - одновременно верим и не верим. Говорим про удачу, когда не охота признать чужие успехи - типа, свезло товарищу. А вовсе не потому, что голова у него варит или он жопу порвал от усердия. Люди нашего с тобой поколения, с одной стороны, вызывающе суеверны, мы, вроде как, боимся спугнуть удачу - плюем через плечо, садимся на дорожку, смотримся в зеркало, вернувшись с полдороги, но в душе, наедине с самим собой остаемся чертовыми материалистами тире атеистами. Потому что наши папы, мамы, воспитательницы в детском саде и учителя в школе крепко вдолбили нам в тогда ещё чистые детские головы, что у советского человека нет везенья, а есть теория вероятности. Ещё есть практика - критерий истины, и, вообще, человек - кузнец своего счастья. Мы никогда не рассматриваем удачу, как фактор в каком-нибудь новом деле...
- Согласен-согласен. Фортуне жертвы не приносим, амулеты с куриным дерьмом на шее не таскаем. И что с того? Ты говорил по телефону про какие-то юридические проблемы...
- Все верно, - Андрей опять заметно волнуется. - Но ты должен меня понять - проблемы, они, конечно - юридические, но везенье тут - не последняя деталь. Тут, вообще, долгая история... Я ведь сразу после Универа двинул в риэлтеры. Дела шли не шатко, не валко, но на хлеб с маслом хватало. Однажды взялся расселять коммуналку на Маяковке - проживали там два алконавта, бабка, которая, правда, к тому моменту откинулась, да её племянница. Племянница в квартире только числилась - бабка успела прописать её перед самой своей смертью. Алконавты, те сразу согласились на домик в деревне и денег чуток - смешные, надо сказать, деньги, но если перевести на литры водяры... впрочем, не о том речь! За племянницей мне пришлось побегать. Она оказалась из глухой деревни, поступила в наш с тобой альма-матер на юридический по какой-то колхозной разнарядке, но через год её выперли. Работала потом на московских стройках, жила в общаге, надеясь снова поступить в институт. О смерти тетки узнала только от меня. Такая, знаешь ли, приземистая селянка, чуток наивная, но с нерастраченной любовью к юриспруденции. Она мне всю плешь проела, пока мы с ней договор по жилплощади согласовывали - то ей изменить, это чему-то там не соответствует. Я только и носился от наших юристов к девице и обратно. В общем, выкупил я её комнату, вручил ей ключи от квартирки в Хреново-Кукуеве, осталось только вещи теткины отдать. И вот в один прекрасный день отправились мы с ней за вещами... Ещё вискаря плесни!
Андрей переводит дух и долго, не отрываясь, цедит "Катти Сарк". Когда пауза становится невыносимой, я откашливаюсь:
- Проблема в том самом договоре?
- Нет, - Андрей дергается, как будто только что проснулся. - Погодь, не торопи... Пошли мы, значит, с этой девицей (звать её, кстати, Ольга) за бабкиным вещами. Я без дела по комнатам брожу, мусор пинаю, а она копается со своими шмотками. Ну, когда мне надоело шляться, я заглянул к ней и вижу: девица стащила в кучу всякого тряпья, банок, веников каких-то дранных. И в качестве апофеоза водрузила на всё это зеркало, старое слепое зеркало метр на полтора в тяжеленной бронзовой оправе. Я ей говорю, мол, заканчивай это дерьмо сгребать, а то мы с тобой его целый месяц перевозить будем. Возьми, типа, что-нибудь действительно ценное. А Ольга - в крик: как же так, тут такие раритеты: здесь - сушеная лапа медведя, которого её пра-пра-дедушка голыми руками завалил, а здесь - потные носки её пра-пра-бабушки. Ладно, отвечаю, забирай свои носки, только, чур, ничего громоздкого, чтоб в "Жигуле" за раз перевезти. И зеркальце это, которое метр на полтора, аккуратно так беру и - с размаху об стену. Ольга аж на жопу села. Молчит и смотрит на меня округлившими глазами. Я и сам от своей наглости прифигел, а потом и думаю: что ж тут такого? Дам ещё чуток деньжат - и все дела! А девица тем временем снова дар речи обрела и ну, меня пугать. Кирдык тебе, говорит, парень! Разве ж ты не знаешь, что зеркало бить - к великой непрухе, а это конкретное зеркало - такое из себя старинное, столько в нем силы накопилось, что, мол, лучше сразу вешайся. Ну, или что-то в этом духе. Я её послал куда подальше, перетаскал молча бабкин хлам в машину и хотел, было, забыть обо всём этом, как тут началось...
Андрей вскакивает со своего кресла и начинает нервно бродить по офису. Я наблюдаю за его передвижениями, и тут мне становится скучно. Ведь понятно, что мой визитер начнет сейчас рассказывать, как ему перестало везти.
- И ты просрал все деньги? - решаю помочь ему. Вернее, хочу избавить себя от подробностей.
Андрей неуверенно кивает, а я продолжаю:
- Тебе дали в подъезде по голове. Перед друзьями и знакомыми ты выставил себя полным идиотом. Любимая девушка послала тебя на хрен, а все московские голуби гадили с тех пор только на твою голову. У тебя появился геморрой или ещё какая зараза, и никто не хотел иметь с тобой дело, в том числе и я. Так?
Андрей только горько усмехается.
- Ладно, - пытаюсь в очередной раз перейти к делу. - Так при чем тут договор?
- Я поехал к Ольге, - сквозь сытый лоск на лице моего визитера проклюнулось вдруг что-то знакомое, что-то от Дрюли. - Приехал и бухнулся ей в ноги - раз ты, мол, такая умная, научи, как избавиться от напасти. Я и, вправду, был уже на последнем издыхании. Словом, разжалобил девицу. Она и говорит: есть, мол, способ, от деда-колдуна слышанный. А, поскольку в ней самой течет кровь колдунов, попробует мне везенье назад вернуть. Только накладно это, придется работу бросить. Поэтому, говорит, давай с тобой договор заключим, чтобы ты мне треть всего своего отдавал. Я, конечно, отвечаю, согласен, ведь нет у меня ничего. Ну, Ольга, договор три часа составляла, я и подмахнул его, не глядя. Потом доставил ей, как велела: осколок того самого зеркала, серебряный царский рубль, собаку... да! ещё крови своей из пальца ей децл отлил. Короче, всё по-взрослому, по-шамански...
- И невезенье исчезло!
- Мне стало везти, как утопленнику! Представляешь, даже...
- Представляю! - совсем невежливо прерываю раскрасневшегося от волнения Андрея. - Только тебе не мешало полистать... да хоть бы учебник по психологии. Знаешь, есть такая штука - психическая установка? На что настроишься, ну, или на что тебя настроят, так всё и будет происходить. А механизм здесь простой. Любой человек в своей обыденной жизни сотню, тысячу раз в день совершает тот или иной выбор. По всякой самой мелкой мелочи, которую даже не замечаешь. Тебе вначале твоя селянка внушила невезенье, и ты во время каждого своего выбора, не задумываясь, находил самый худший вариант... И здоровье, между прочим, за милое дело угробить внушеньем. Я, конечно, - не специалист, но если нужен мой совет, как адвоката: немедленно перестань ей платить! В любом суде тебя отмажу...
- Она хочет мою дочь, - Андрей останавливается прямо передо мной. Его взгляд застывает под вздернутыми и тоже застывшими бровями.
- Дочь?!! - невольно восклицаю.
- Да, представь себе, она вдруг посчитала, что договор распространяется на моих детей.
- У тебя три ребенка?
- Позавчера третий родился, три шестьсот, пятьдесят два... Жена - ещё в роддоме.
- Поздравляю... - на секунду зависаю, заразившись оцепенением Андрея, но тут же взрываюсь. - Тем более, черт подери! Шли её на хрен с этим договором...
- Ты не понимаешь, - Андрей страдальчески прижимает руки к груди. - Я боюсь... за себя, за семью, я не могу уже нормально жить без этого договора. Ты меня не слушаешь, а тут такое... Я ведь три раза в лотерею по тридцать тысяч баксов выигрывал, потом даже неинтересно стало. У меня любое говно в конфетку само по себе превращается. И так - все последние годы. Понимаешь?
- Андрюх, ты ведь умный мужик. Тебе охота до скончания века списывать все свои удачи на эту селянку? Я ж сказал: дело - в установке, в твоем собственном внутреннем настрое...
- Даже если ты прав, весь мой настрой пропадет, стоит разорвать договор. Я чувствую... Сань, глянь договор, будь другом. Мне только нужно, чтобы ты объяснил Ольге, что на дочь наше соглашение не распространяется. Сделаешь, а?
С выражением покорной муки беру из рук Андрея два листка. Это - не сам договор, а копия с довольно слепого оригинала - большие буквы, плохо пропечатанные на допотопной машинке. Читать сложно, понять - ещё сложнее, особенно такие пассажи: "Исполнитель обязуется предоставить услуги по компенсации негативного воздействия, произошедшего вследствие разбития Заказчиком старинного зеркала". Господи, чушь какая! "Заказчик обязуется передавать Исполнителю в качестве оплаты услуг по настоящему Договору 1/3 (одну третью) часть всего полученного Заказчиком в собственность с момента подписания настоящего Договора". Затем всегда раздражающие меня пункты про форс-мажор, которые я бегло читаю вслух:
- "Стороны освобождаются... в случае стихийных бедствий, а именно: урагана, наводнения..."
- Да, - грустно кивает Андрей. - Она говорила, что с ураганом ей не совладать.
Я хмыкаю и скольжу глазами дальше.
Так, вот ещё одна традиционная дурацкая фраза: "Настоящий Договор составлен в соответствии с российским гражданским законодательством...".
Хоть мысли и плохо ворочаются, можно сказать, стынут из-за внутреннего раздражения, накрывшего меня сразу, стоило взглянуть на договор, но последняя фраза вносит вдруг предельную ясность. Я снимаю трубку телефона и зову помощницу. Та тут же является и, усевшись на одинокий стул посреди офиса, выжидающе заносит ручку над распахнутым блокнотом. Андрей, забыв на мгновенье о своей беде, пялится на её голые коленки.
- Запиши: мне нужна справка, - прикрыв веки, начинаю диктовать помощнице, - о том, что человек не может быть объектом гражданского оборота. Думаю, надо глянуть в Конституции и в ратифицированных Россией конвенциях ООН - там, где про рабство и тому подобные вещи. Со ссылками! В общем, нужно, чтоб из текста любому дебилу стало понятно: никакого права собственности на человека быть не может. Всё!
***
- Господи, это - что, дерьмо? - я близоруко щурюсь.
- Ольга собачек, страсть как любит, - не оборачиваясь, бросает Андрей. - Ты их только не пугайся, они сами - шуганные.
Его широкая спина маячит в желтоватых потемках стандартного замызганного коридора в стандартной замызганной "хрущевке".
Женщина, открывшая нам дверь, на голову ниже любого из нас. Виден только силуэт с толстенными косами на голове. Из распахнутой двери несет псиной - кислый дух обоссанного подъезда меркнет перед новым волшебным амбре.
Мы проходим, не разуваясь, на кухню.
Андрей вдруг спохватывается и говорит:
- Так, а давайте-ка без меня. Сань, увидишь, что я нужен, свисни - я пока на балконе покурю. А то я с вами до инфаркта себя накручу...
Мнительность Дрюли в свое время была притчей во языцах - он тошнился, стоило за едой помянуть нечто, хоть сколько-нибудь противное - даже дождевых червей или полученные кровавые травмы. Когда у него однажды не вышло с девчонкой, он записал себя в законченные импотенты. С полгода страдал, пока по пьяни не оттрахал какую-то роскошную аспирантку - просто забыл, что он импотент.
Так что внушаемость у моего приятеля - выше средней, однозначно. И вряд ли я далек от истины, списав переменчивость его везенья на эту самую внушаемость.
- Ольга Ивановна, - начинаю свое выступление перед устроившейся напротив меня и подпершей щеку смуглой, чуток узкоглазой хозяйкой, - зовут меня Александр Сергеевич - так же, как Пушкина. Я - член Московской коллегии адвокатов, вот удостоверение. Андрей Николаевич попросил меня сделать юридическую экспертизу правомерности ваших притязаний на его недавно родившуюся дочь. Поскольку вы знакомы... каким-то образом... с юриспруденцией, я подготовил краткую справку со ссылками на законы - ознакомьтесь, пожалуйста.
Женщина осторожно берет бумагу из моих рук. Читает, нахмурив лоб и беззвучно шевеля губами. Я же пока могу осмотреться.
И внешний вид хозяйки, и убранство квартиры производят впечатление дикого сочетания роскоши и разрухи: на шикарном шелковом халате женщины зияют дыры, мебель и двери, сделанные из благородно мерцающего красного дерева, капитально побиты, а на паркетном полу тут и там разбросаны потертые, засаленные шерстяные одеяла. Когда в двери, цокая когтями, появляется вереница драных дворняг, я полностью проникаюсь абсурдностью этого места.
- А собаку можно передавать по договору? - хозяйка отрывается от чтения.
- Собаку? Можно! Животные оговорены в ГэКа, как объекты гражданского оборота. Они признаются имуществом. А люди - нет. Отношения между родителями и детьми регулируются семейным правом, а это - несколько иная отрасль.
- Я не дошла... - смиренно соглашается женщина. - Меня выгнали из-за латыни. Вот скажите, вам пригодилась в работе латынь?
- Нет, - честно признаюсь.
- Но это же несправедливо, когда человек хочет учиться, а его выставляют за дверь, потому что не может запомнить все эти "-усы"?
Вежливо киваю головой. Хозяйка тем временем продолжает:
- А что еще нельзя передавать по договору?
- Ну, есть так называемые вещи которые исключены из оборота - оружие, яды, наркотики...
Женщина откладывает бумаги и снова подпирает рукой щеку. В щелках её узких глаз загорается искра - как будто ребенку вручили давно обещанную игрушку. Её губы трогает легкая улыбка, а сквозь кожу на щеках пробивается румянец. Я чувствую себя форменным Дедом Морозом для этого чуда с косичками. Я не могу себе представить, как это чудо вопит "ваша честь!" и таскает в кейсе килограммы обыденных в наше время и в нашей среде судейских взяток. Для неё тот мир, из которого я пришел, - волшебная сказка, где царят мудрость и справедливость. Мне, глядя на нее, так трудно не поверить в эту сказку, так трудно оставаться сдержанным и равнодушным:
- В теории гражданского право принято считать, что нельзя передавать по договору то, на что не распространяется владение человека. Например, у вас не получится передать Луну, северное сияние. Это относится и к тому, что в обыденной жизни, в языковых конструкциях может считаться владением человека - имя, честь и достоинство, здоровье или хорошее настроение... Да! Еще есть имущество, разрешенное, но ограниченное в обращении...
- Вы сказали "здоровье"? - внезапно перебивает меня хозяйка.
- Да, а что?
- Невероятно, оказывается, я так заблуждалась, - она смущенно улыбается.
Минут через пятнадцать я выдыхаюсь. Хозяйка слушала бы меня еще и еще, но я зову с балкона Андрея, приканчивающего, наверное, вторую пачку сигарет. Он, заметив счастливую улыбку женщины, облегченно вздыхает:
- Уладили?
- Да-да! Господин адвокат мне всё хорошо объяснил, - хозяйка громко перехватывает дыхание и бросает на меня полный зависти взгляд. - Оказывается, я неправильно толковала договор. Жаль, но на твоих детей он не распространяется. И много ещё на что... Очень жаль! Я бы с ребеночком... Ну, да ладно!
Андрей поворачивается ко мне. Я в ответ гримасой на лице изображаю "расслабься!". Он хватает мою руку и с благодарностью трясет. Собаки тут же встревожено вскакивают с мест, но Андрей шутливо машет в их сторону:
- Всё-всё-всё, уже уходим.
Я еще какое-то время жду за дверью, пока мои собеседники обсудят очередные выплаты по договору. Жду, размышляя о том, какие мы, в сущности, слепцы, как мы, жалобно тычась, на ощупь пробираемся по жизни. Как охотно придумываем сверхъестественное там, где просто не в силах увидеть причинно-следственной связи. Доверяясь гороскопам, гаданиям, колдунам, мы готовы признать себя полным ничтожеством, от которого ничего не зависит, щепкой, которую несет бурный поток по заранее очерченному руслу. Но только так мы можем себя успокоить, избавиться от ответственности за каждый свой шаг. И еще - избавиться от груза наделанных нами в прошлом глупостей. Нам страшно представить, что будущее зависит от тех, кому мы меньше всего доверяем - от нас самих.
Андрей закрывает за собой дверь, одновременно набирая номер на мобильнике.
- Погоди, надо проверить, что все в порядке, - кидает шепотом мне и поднимает палец. - Костик! Какие бумаги нынче - самое говно?... Купи их на миллион... Я сказал: купи! Через пару минут перезвоню, доложишь, как там рынок.
Андрей сует мобильник в карман и оправдывается передо мной:
- Традиция у меня такая: если с Ольгой - какие проблемы, я с места не схожу, пока не буду убежден, что с везеньем по-прежнему - всё в порядке.
Он закуривает, и мы продолжаем в полной тишине торчать на коврике перед квартирой шаманки. Наконец Андрей щелчком отправляет окурок в сторону мусоропровода и снова подносит мобильник к уху:
- Ну, что там на бирже?.. А ты упирался... Кто искал?!
Я слышу только бубнеж в его трубе. Лицо Андрея, - это заметно даже в желтой полутьме, - вдруг перекашивается гримасой испуганной озабоченности. Он отнимает трубку и, прикрыв веки, произносит убитым голосом:
- Меня из роддома искали - говорят, проблемы с женой... Ничего не понимаю, какие там, на фиг, проблемы? Утром только виделись... И вообще, она, как за меня вышла, ни разу даже не чихнула. Что-то здесь не так... Я же проверил: вроде, всё - как прежде - акции, вон, прут... Сань, а вы мою жену с Ольгой, случайно, не обсуждали?
Я отрицательно машу головой и пожимаю плечами, хотя у самого как-то нехорошо холодеет в животе.
- Может, ошибка?.. Я - срочно в роддом! - кидает мне Андрей и делает шаг. Я вижу, как его нога попадает точно на кучку собачьего дерьма и скользит вперед. Раздается подозрительный хруст, Андрей машет руками и обрушивается на пол. Я бросаюсь к нему, наклоняюсь и тут же отшатываюсь. Ведь там, в темноте, вдруг оказывается лицо, которое я не видел долгих шесть лет. Порядком забытое, но, безусловно, то самое - с безвольно отвисшей челюстью и ошалевшим, обреченным взглядом - лицо неудачника Дрюли.