Аннотация: Начало второй части. Серый Кот & Те Гуань Инь
Часть вторая
20 день 6 луны 10903 круга от н.м. Марги.
Я передвинула фигурку вождя на две клетки и кивнула Подарочку. Ее
ход. Мысли текли плавно и неторопливо. Два года в этом мире отучили
меня спешить. Суета городов двадцатого века стала вспоминаться как
нечто чуждое и неуютное. Она осталась там, за "переходом".
А здесь за стенами грота шумит ливень и завывает ветер - прощальное
напоминание уходящего урагана, на которые так богаты смены сезонов.
Скоро дожди уйдут и сухой сезон вступит в свои права, а пока мы с
Подарочком сидим здесь в гроте-укрытии перед начерченной на большом
плоском камне шахматной "доской". Ученица думает, а я не
тороплю. Зачем? Воспоминания затягивают и не хотят отпускать.
К изготовлению шахмат я пришла неожиданно даже для себя. Началось
все с письменности. Или, точнее, с того, что я решила обучить грамоте
Подарочка. До этого я уже пару лун вела дневник на глиняных
табличках, используя русские буквы для записи местного языка. Над
огласовкой некоторых слов пришлось серьезно задуматься, но в целом
получалось неплохо. То есть мне так казалось, пока я не начала
занятий с ученицей. И вот тут возникло неожиданное препятствие:
Подарочек ни в какую не понимала, что такое "буква".
-Буква - запись звука? Это как? "Ш" в "шуме дождя"
и в "шерсти" - это же совсем разное? Одно в уши лезет,
другое - руками трогаю?
Тогда я впервые столь явно увидела разницу в способах думать. Все
мысли Подарочка были сугубо конкретным, касались отдельного предмета,
звука, и не содержали никаких "вообще". С буквами я тогда
вывернулась, "приземлив" задачу.
- Вот представь, бежит по лесу тапир с раненой лапой, тут капля
крови упала на лист, а там - он потревожил рану веткой. Лист и ветка
разные, но капли крови и там и там - следы от раны. Ведь именно так
их прочтет охотник...
- То есть буквы - это следы, которые оставляют раненые слова?
- Записанные, да, - я улыбнулась, вспомнив "мысль изреченная
есть ложь".
- И по ним, как по следам, можно узнать, какие слова были сказаны?
- Да.
- И ты научишь меня этому колдовству?
Начиная с этого разговора обучение
сдвинулось с мертвой точки. Тем более, что рвения к учебе у Подарочка
было столько, что оно порой начинало всерьез утомлять. Видимо, это
был необходимый этап, когда сознание еще не может свободно
оперировать абстрактными знаками. Не случайно же скандинавским рунам
приписывалась волшебная сила. Но мне хотелось двигаться дальше, не
погружая ученицу глубоко в мистику знаков, а для этого требовалось
постоянно тренировать работу с абстракциями. И тогда я вспомнила про
шахматы. Все необходимое у нас оказалось "под рукой",
только фигуры пришлось заменить. Ну кто знает здесь "слона"?
Даже "белые люди" еще не появились, чтобы припрятать "самых
хвостатых зверей"(2.1).
А потому "слоны" стали "кайманом" и "ревуном"
- один в болоте, другой на ветках и друг с другом не пересекаются.
"Болото" и "лес" - именно так я объяснила
Подарочку белые и черные клетки "доски". Да и не были они
"белыми и черными" - светло-серый гранит и буро-зеленые
квадраты, закрашенные соком лиан, как нельзя более соответствовали
этим образам. "Ладьи" стали "тапирами", а "кони"
- "марги". Ну а кто еще, кроме марги, может изменить
направление прыжка в полете, на то ей и хвост дан. "Ферзь"
стал "вождем", а "король" - "шаманом".
Эта мысль показалась мне забавной - шамана надо защищать, ну какое
без него племя? А вождь? Если пешка-охотник доберется до последней
линии противника, сам вождем стать может, за геройство. Запросто. И
никто не возразит. Вот так и получились "шахматы для Нового
света". В сезон дождей, отсиживаясь в укрытии, к игре
подключились Сучок и Гремучка, и шахматный камень стал занят большую
часть времени. На следующий круг Копуша изготовил еще два комплекта,
отлив "доски" и слепив фигуры из глины. Их уволокли в
поселок. Сейчас я бы уже затруднилась сказать, сколько у нас в
племени игроков.
Подарочек сделала ход кайманом и посмотрела на меня:
- Наставница, ко мне перед ураганом подходила Гремучка. Почему-то
стесняется говорить с тобой сама. Просила передать, что ей нужна
помощь. Она хочет ребенка, но у нас здесь все одноплеменники... и ее
Дикий - тоже.
- Когда погода успокоится, найди и позови ко мне Дикого. Может
быть и правда, пришло время...
Я двинула вперед терракотового "охотника" и посмотрела
поверх шахматного камня на хмурое небо снаружи грота. Время пришло.
Еще в начале прошлого сухого сезона Копуше удалось получить вполне
приемлемый для моих химических целей фарфор, и я тут же кинулась
повторять институтские опыты с соком лиан, поминая добрым словом
Профессора. К немалому моему удивлению, смолу удалось получить
довольно быстро - свежее сырье все-таки. Но совершенно неожиданно я
уперлась в проблему отвердителя, и две луны пробовала все подряд,
полностью забив на научный подход. Попытки изысканий на основе
различного растительного сырья нужного результата не возымели, хотя и
привели к некоторым интересным побочным эффектам. А мне все-таки
требовалась серная кислота. Только когда Дневной, лазая по горе в
центре острова, нашел минеральный источник, обросший зеленоватыми
полупрозрачными кристаллами, возникла надежда на решение. Затем не
меньше полутора лун я возилась с выпариванием и прокаливанием
железного купороса, прежде чем удалось получить первую каплю серной
кислоты. А еще через пол-луны я, совершенно счастливая, уже
промазывала "почти настоящей эпоксидкой" вязанку стеблей
тростника. Слипшиеся стебли образовали легкую и прочную "решетку",
которая легко обрабатывалась обсидиановым топором. Таким образом,
последнюю, тринадцатую луну девятьсот второго круга можно считать
датой появления пластиков в истории этого мира. А потом прошел
ураган, начались дожди и химические опыты пришлось отложить почти на
полкруга.
Впрочем, сезон дождей тоже не принес скуки и отдохновения. Покой
нам только снится, теперь в центре общего внимания оказалась Ниточка
со своим льном. История эта началась кругом раньше. Охапка фиолетовых
цветочков, которую мы с Сучком притащили из первого обхода острова,
была вручена Ниточке вместе с моими сумбурными объяснениями насчет
способов выделки волокна. Идея полностью захватила внимание Ниточки,
и всю дальнейшую работу я свалила на нее. Первую льняную нить,
толстую, как агавовый шнурок, но гораздо мягче, она скрутила на
веретено и показала остальным. Что при этом говорилось и произошло
потом - не помню, в то время я безотлучно сидела у обжиговой печи
вместе с Копушей. У нас выходил первый фаянс, и азарт
экспериментатора заглушал и голод и иногда даже потребность во сне.
Хорошо, Сучок наказал Подарочку с Болтушкой следить, чтобы мы не
забывали поесть. Гораздо позже он как-то упомянул о переполохе в
племени и о том, что девушки бросились заготавливать "эти
фиолетовые цветочки", пока не пришли дожди. Я покивала головой,
свернулась рядом с ним на лежанке в гроте и уснула - слишком устала
за время опытов с глиной, ничего другого в голову не умещалось.
Прошли ураганы и зарядили сплошные дожди, я все еще отсыпалась, в
перерывах находя в себе силы выполнять обязанности травницы. И только
к середине второй луны смогла осмысленно обозреть перемены,
произошедшие в поселке. Тогда я обратила внимание на отдельный
немаленьких размеров навес, под которым укрывались корзины с чесаным
льном, и задумалась о ткацком станке.
Или, точнее, сперва я задумалась о парусе. Связанный крючком парус
- это хотя и изысканная идея для декора, но с практической точки
зрения - бред старой обезьяны, значит нужно тканое полотно.
Попыталась воспроизвести вертикальный ткацкий станок, виденный в
какой-то очередной умной книжке. Получилось далеко не сразу -
результаты первых двух лун работы пришлось отправить на растопку
очага и только второй экземпляр оказался пригоден для изготовления
полотна в локоть шириной. Да и то лишь благодаря постоянной помощи
Сучка и Дикого. Все это время я жила в поселке, забираясь Сучку под
бок. Конечно, скрывать наши отношения сейчас уже не имело смысла, но
я даже не рассчитывала на общественный резонанс подобных масштабов!
Больше всех развлекалась Болтушка, чей гамак висел рядом. В самые
интересные моменты она протягивала руку и принималась нас
раскачивать. На возмущенное: "Отстань, без рыбы завтра оставлю!"
девица простодушно хлопала глазами:
- А что такое? Я вам помогаю...
Еще мимо пробегала Гремучка и тянула Сучка за ноги:
- Да не пинайся ты! Я тебе говорю - ноги надо вытягивать. Ей так
приятнее будет, я точно знаю! Крадущаяся, а ты ему пятки на спину
закидывай!
- Уйди отсюда!..
- Ай! Да куда же ты ногой машешь, перевернетесь ведь!
Сучок рычал что-то ругательное, просыпался весь поселок и толпился
вокруг нас, обмениваясь передовым опытом и давая рекомендации самого
разного свойства. Подобные прения вызывали, кроме наших, еще только
кувырканья самой Гремучки с Диким, на остальных обращали куда меньше
внимания. Меня же сознание себя "приличной девушкой Сандрой"
на этом сборище ввергало в краску и скованность. Наверное, именно
тогда и произошел некий перелом. Смесь смущения, истерики и
наслаждения загоняли Сандру в какой-то дальний темный угол, и я, как
в одежду, заворачивалась в память Крадущейся, для которой наблюдать
подобные сцены было привычно с детства. Через какое-то время народ
немного успокоился и наши с Сучком "постельные" (а на самом
деле скорее воздушные) отношения перестали быть центром всеобщего
внимания. Но во мне что-то уже изменилось.
Ткацкий станок стал еще одним общим делом поселка. Изготовить
что-нибудь существенное на нем в первый сезон не удалось -
заготовленного льна хватило только на опыты да на всякую мелочь.
Девушки ждали следующего сухого сезона, вспоминая все виденные
поляны, где рос лен, а я уже вернулась мыслями к белым парусам над
волнами. Хорошо бы собрать килевой катамаран, с ним Сандра, по
крайней мере когда-то, неплохо управлялась. Получалось, что путь к
морским путешествиям лежит через развитие химических технологий. Если
киль изготовить из эпоксидной смолы, в которую слоями крест-накрест
уложены листья тростника, должно получиться нечто похожее на
текстолит. Вполне достойный материал, а для жесткости заливать такой
киль можно прямо на основании мачты, так, может быть, удастся
обойтись без единого гвоздя за неимением таковых, равно как и
саморезов и прочих шурупов. Я придумала себе небольшой катамаран,
шагов десять в длину, с пластиковым килем примерно в мой рост и с
бермудским парусным вооружением (не на веслах же идти через океанский
пролив). На поплавки пустим пропитанные смолой стебли тростника. И
вот к началу этого круга все детали мозаики сошлись, требуемые
технологии готовы. Весь сезон дождей мы с девочками провели за
прялкой и ткацким станком. Стоило мне намекнуть, что веревки и ткань
понадобятся, чтобы добраться до "охотников из береговых племен",
как к станку сразу образовалась очередь желающих поучаствовать в
приближении момента "выхода в свет". Надеюсь, полотна
хватит на парус. Пора!
22 день 6 луны 10903 круга от н.м. Марги.
Тропинка извивалась по склону, сбегая по уступам горы вниз - к
поселку. Примерно на середине пути от моей хижины, в узкой скальной
щели, примостились "стражи тропы" - две терракотовые
анаконды, свернувшиеся одна конусом, а вторая - сложновывязанным
"бантиком", и поглядывающие на путников обсидиановыми
глазами. Прошлогоднее творчество Спящей. Причем занятия скульптурой
начались с моей подачи.
Как-то в одну из своих прогулок по окрестным лесам я обнаружила
необычное: увидала расписанные изображениями людей, зверей и птиц
скалы над рекой, и сидящих против них Шустрика со Спящей. Спящая
отдыхала после работы, а Шустрик тут же прицепился ко мне: нравятся
ли мне рисунки, какие больше и почему. Сказать честно "одни
ужаснее других" не решилась - видно было, сколько сил девочка
вложила в их создание, но и восхититься примитивными изображениями
язык не повернулся. Я попробовала рассказать про перспективу и
светотень, но наткнулась на глухую стену непонимания. Как и с
письмом, проблема оказалась вовсе не в знаниях или технике
исполнения, а в отсутствии привычки к абстракциям. Спящая просто не
могла понять, как это "более далекий предмет выглядит как будто
меньше". Об это самое невозможное "как будто" и "как
если бы" я билась головой всякий раз, пытаясь обучить Подарочка.
И каждый раз находились обходные пути. Имея горький опыт попыток
объяснить абстракции, я предложила Спящей лепить из глины, по моим
понятиям - дело конкретное, осязаемое и не требующее отображения
объемного мира на плоскости. Но и тут сперва меня постигло глубокое
разочарование. Спящая решила начать свое занятие скульптурой с
установления магической связи с духом глины, вылепив себя, и пришла
ко мне за разрешением. Мне стало любопытно и разрешение было дано, а
получилась в результате обычная "скифская баба". Выдающихся
размеров бедра и груди (Откуда только что взялось? Сама еще
пропорциями тела совершенный ребенок), большой рот, и едва намеченное
все остальное.
- Ты хочешь, чтобы дух глины сделал тебя такой?!
Я собралась предложить девочке разломать сей "шедевр",
и забыть эту историю. Держать перед глазами такого уродца и называть
его "я", на мой взгляд, было уж слишком. Ответ Спящей завел
мои мысли в тупик:
- Ой, конечно, хочу! Она такая правильная...
"Правильная", значит? Возникло ощущение ускользающего от
моего понимания смысла событий. И тогда я, отложив в сторону сохнущую
глиняную фигурку незнамкого, предложила девочке вылепить тапира.
Подозрения подтвердились - тапир стоял передо мной как настоящий.
Проработаны все детали, мышцы под шкурой прямо-таки перекатываются в
движении. И это глиняная неподвижная статуэтка! Творение Спящей не
шло ни в какое сравнение с фигуркой марги, которую Крадущаяся
когда-то положила на жертвенный камень в последний свой день. Спящая
оказалась очень талантливой девочкой. Но почему она иначе видит
людей, чем животных?
Я попросила сделать еще два изображения: ревуна, сидящего на
ветке, и нашего "лучшего охотника" - Дикого. Только взяла с
юной скульпторши слово ничего самому Дикому не говорить. Выслушивая
согласие, я всеми силами старалась сдержать улыбку.
- Ну конечно, Крадущаяся, зачем ему знать, что мы на него колдуем.
Ревун меня снова привел в изумление тончайшей реалистичностью, а
изображение Дикого показалось издевательской пародией - толстые руки
и ноги, огромный член и полное отсутствие головы. Несколько раз я
заводила осторожные беседы, пока не поняла - Спящая по-разному видит
безразличный ей внешний мир и значащих для нее людей. В чем-то ее
скульптуры соплеменников были подобны авангардизму начала двадцатого
века, только вот те художники сознательно искажали реальность, а
Спящая просто концентрировалась на значимых для нее атрибутах
человека, и "честно забывала" обо всем остальном.
- Спящая, посмотри, разве рука у него толще шеи?
- Нет. Но разве это важно?
- Да и член у Дикого вовсе не с ногу толщиной.
- Он у него большо-о-ой...
Спящая закатывала глаза, показывая произведенное на нее
впечатление. Я так и не поняла, была ли подобная особенность
восприятия соплеменников неким вывертом прорвавшегося в эту культуру
абстрактного мышления, или это нечто другое. Фигурки людей мы со
Спящей не стали обжигать, а аккуратно вернули в яму с глиной, и я
взяла с нее слово никому не говорить об этих опытах, вовремя вспомнив
о технике безопасности при колдовстве.
Одно время я терзалась беспокойством, как меня самое воспринимает
Сучок. Неужели тоже "по частям"? Однако способа выяснить
этот вопрос так и не нашла. А потом и расхотелось искать. Спящая же с
той поры стала лепить зверей, все увеличивая размеры и усложняя
формы, благо новая печь Копуши позволяла обжигать достаточно крупные
изделия. Изображенные звери выражали при этом всем своим видом
совершенно человеческие чувства: страх, радость, гнев или вот как эти
- настороженное внимание и готовность к действию.
Очнувшись от воспоминаний, я провела рукой по лбу глиняной
анаконды, щелкнула ее по носу и побежала по тропе вниз, в поселок.
Несмотря на середину дня, все племя оказалось на месте. Ребята
чинили крышу после ночного ливня, девушки готовили еду, возились по
хозяйству. Даже наш "добровольный отшельник" Золотце
оказался здесь. Пришел менять тушу мелкого тапирчика на моток
веревки. Может, ему и обменяют, последнее время прошлогодняя история
забывается и к Золотцу относятся спокойнее.
Скандал случился громкий. Когда в сезон дождей день за днем
несколько лун Золотце возвращался без добычи, Хохлатая с Ушастой
заикнулись было о своем "праве смены очага", да все никак
не могли договориться, к кому они пойдут. Пробовали сунуться сперва к
Копуше, да услышали в ответ: "Нам с Ниточкой больше никто не
требуется ни в гамаке, ни за едой". Короче, девушки были
отправлены далеко и основательно. Попытка Ушастой поговорить со
Старшим о печальной судьбе женского состава очага кончилась там же,
где и началась. Старший просто не стал ее слушать и ушел по своим
делам. Однако эти маневры не прошли незамеченными для Золотца и на
другой день он, подкараулив на тропе Шустрика, нагруженного рыбой,
отнял у него весь улов и принес в поселок как свой. Похоже, от своих
неудач Золотце совсем перестал соображать, потому что даже не подумал
вытащить продетую через жабры рыб цветную веревку, которую плела для
Шустрика Спящая, окрашивая волокна соком ягод. Так что к тому
моменту, когда слегка помятый Шустрик добрался до поселка,
случившееся было уже понятно всем присутствующим. Старшие ребята
отправили Подарочка за мной, а сами стали решать, что делать с
Золотцем. К моему приходу большая часть недовольных считала
единственно возможным выгнать негодяя вон из племени, о чем тут же
мне и сообщили, кипя возмущенным разумом. Перспектива обрести на
острове бродячего и обозленного охотника, которому некуда деваться,
не казалась привлекательной. Поэтому я подвела аудиторию к тому, чтоб
ограничиться решением вопроса с девушками, который и послужил
причиной всей истории (лишнее подтверждение того, что женщины есть
двигатель прогресса). Разумеется, сказала я, если среди охотников
найдется кто-нибудь, кто позаботится о Хохлатой и Ушастой. Такие
нашлись. Братья-близнецы Дневной и Ночной считали себя приятелями
Шустрика и, не сумев настоять на изгнании Золотца, захотели хоть так
помочь другу. В тот день я провела обряд, узаконив два новых очага:
Дневного с Ушастой и Ночного с Хохлатой. Только очаг они построили
один и поселились все вместе. Отношения внутри этой четверки казались
запутанными и, несмотря на то, что тогда я большую часть времени
проводила в поселке, понять, что у них происходит, не удалось. Однако
все участники вновь созданного очага выглядели довольными и я решила,
что ситуация не требует вмешательства.
Гораздо больше меня беспокоил Золотце. Оставшись один, он совсем
перестал разводить огонь в своем очаге, питался плодами и моллюсками,
частенько пропадал из поселка. С окончанием сезона дождей и вообще
исчез.
Видя мое беспокойство, Сучок решил выяснить происходящее,
отправился на поиски, и следующие шесть дней я боялась еще и за него.
Когда вернулся, повисла у него на шее, не желая отпускать. И
замысловато ругалась на все окружающее. Сучок, умница, сразу понял,
что это всего только истерика, а вот остальные сильно испугались, не
принято у нас так высказываться представителю духов, может плохо
кончиться для племени. Я успокоилась только после секса, выкричав
свои страхи, почувствовав Сучка внутри себя. И когда все кончилось, я
еще долго удерживала его, сохраняя соединение, не давая разорвать.
Всхлипывала и хрипло приговаривала собравшимся вокруг наблюдателям:
"Все хорошо, ребята, теперь все хорошо".
Этот срыв дал мне понять, что несмотря на приятельские отношения с
большинством соплеменников и самодостаточность роли, держусь я в этом
мире только благодаря Сучку. Мне оказалось крайне важным, чтобы
кто-то знал и принимал меня такой, как есть, без ролей и масок.
Под утро я смогла, наконец, выслушать рассказ о житье-бытье
Золотца. Оказалось, он ушел в сторону старого поселка, где
изборожденный цунами берег уже покрылся порослью молодых деревьев,
травой и наземными лианами. Смастерив маленькую хижину, Золотце
разыскивал предметы, оставшиеся от "прошлой жизни", вроде
даже что-то нашел. Что именно, Сучок не знал, поскольку с Золотцем
решил не встречаться. Я же подумала, что никому из нас отчего-то не
пришло в голову заняться подобными поисками. Скорее всего, мы
избегали мыслей о старом поселке и путешествий в те места, чтобы не
ворошить пепел потерь родных и близких. И я, хоть и связана с
Крадущейся лишь памятью, поддалась общему настроению. А Золотце
вспомнил, вернулся и поселился там.
В нашем поселке он появился только к концу прошлого круга. Что-то
обменивал, о чем-то договаривался, и выглядел куда спокойнее и более
взрослым, чем перед уходом. Семь лун жизни отшельником явно пошли ему
на пользу. А потом я опять ничего о нем не знала весь сезон дождей. И
вот теперь Золотце снова сидит в поселке у общего костра. Что ж, тем
лучше, из племени он не изгнан, и моя новость его тоже касается.
- Ну вот, все здесь, подсаживайтесь поближе. Эй, Дикий! Слезь
ненадолго с крыши.
- Чего такое случилось, Крадущаяся?
- Не случилось, но собирается. Я хочу сказать: Старший, Сучок,
Дикий, Копуша, Сладкая, Гремучка - вам пора получать второе имя. Да и
Золотцу через шесть лун будет четырнадцать кругов.
Сладкая подскочила на своей циновке, опрокинув чашку, толкнув
ребят рядом:
- Обряд совершеннолетия! Ты сможешь его провести?
- Да. Я говорила с Туманной. Но она хочет, чтобы вы все показали,
на что способны. Остальные тоже - через круг-два придет срок и для
них.
Лицо ее засветилось:
- Что мы должны сделать?
- Гремучка хочет добраться до берега и найти отца для своего
ребенка, а потом вернуться к Дикому, уже как иноплеменница. Вы должны
помочь ей. Для этого потребуется сделать такую хитрую штуку, на
которой можно туда доплыть...
7 луна 10903 круга от н.м. Дикий.
Золотце опять где-то отстал. Хотя его можно понять - восемь дней
прочесывания леса и разглядывания деревьев надоели уже всем. И если
Сучок за время поисков сделался каким-то злым и взвинченным, а
Старший - еще более вялым и апатичным, то Золотце уже даже не делает
вида, что ищет.
Вначале все показалось простым... Крадущаяся
сказала, что ей требуются две прямых лесины. Одну назвала "мачта",
а вторую - "гик". И выдала веревки, на которых узлами
отмечены обхват и длина требуемых стволов. Палку поменьше, которая
"гик", нашли на третий день. В узкой и глубокой расщелине
скалы деревце тянулось вверх, к свету и идеально подошло под размеры
на веревке. А вот "мачты" не нашлось ни там, ни
поблизости... Раньше мне никогда не доводилось задумываться, как
редко в лесу встречается хоть что-то прямое. А особенно - большого
размера. Накануне Сучок предложил подняться ближе к вершине, в зону
скал и разнотравья. И сейчас я пролезал сквозь заросли на порядочно
заросшем склоне, когда он тронул меня за плечо:
- Смотри вон там...
Я обернулся. Внизу, на краю провала, дерево уцепилось за маленький
клочок земли в окружении сплошных каменных осыпей. Одинокое и прямое,
в сумраке скальной тени. Что ж, поглядим. Мы начали осторожно
спускаться.
У земли ствол изгибался, выбираясь из расщелины, а выше тянулся
ровно и прямо. Наконец-то.
- Подойдет оно нам?
- Давайте сначала повалим, а потом разберемся, - это Старший.
Мне вдруг стало жаль губить столь упрямое существо. Для Крадущейся
- еще пусть, но не просто так. Слишком старательно оно цеплялось за
маленькие кусочки почвы, которые каждый день грозили унести с собой
осыпи.
Взяв мерную веревку в зубы, я полез наверх. Ветер крутился
волчком, взвывая со стороны скал. Страшновато и неуютно.
- Если верить веревке, это она и есть, - я сполз вниз, привязав
трос в верхней части ствола.
- Кто "она"? - это Золотце, появился в самый удачный
момент, чтоб не отправили по деревьям лазить.
- "Мачта", умница ты наш. Мы ее нашли.
Найти это упрямое бревно - полдела. Сперва мы
долго вытаскивали его из скального провала, стараясь сами не
загреметь вниз, а потом волокли до берега еще пять дней, прежде чем
смогли положить к ногам шаманки. Крадущаяся смерила длину "мачты"
шагами, кивнула, подтверждая правильность выбора, и попросила
очистить дерево от коры и повесить сушиться над обрывом, привязав
лесину за тонкий конец. Вешали уже без меня, пол-луны блужданий по
лесу сложились только в одну мечту: о легонько покачивающемся гамаке.
Кажется, Гремучка на меня надулась, но я ничем не мог помочь...
потому что спал.
Проснулся уже даже не утром - ясным днем.
Обнаружил у очага готовую еду и совершенно пустой поселок. Куда все
делись-то? После сытной еды выбираюсь за ограду поселка. А-а, вот они
где! На небольшой полянке девушки и младшие ребята ваяют какую-то
штуку из пучков стеблей тростника: укладывают их слой за слоем,
выгибают, мажут какой-то густой желтой вонючей жидкостью из большого
котелка. Гремучка моя здесь же.
- Что делаете, девочки?
- "По-пла-вок"...
что такое - не знаю, не спрашивай. Крадущаяся объяснила, что и как
делать, но не сказала, для чего. Вон рисунок еще нарисовала.
Смотрю на рисунок, что-то вроде каноэ с двумя
задранными кверху носами. Да без места для седока.
Цельное такое. Ага, вот зачем тростник загибать... чтобы концы
вязанок вверх смотрели, ясно.
- А что вы палочками тростник придерживаете? Неудобно и долго...
- Как шаманка показала, так и делаем. Но долго, да. До вечера бы
управиться.
- Нет, девочки, это проще по-мужски
делать...
Я ухватил руками стебли тростника, выгнул их вдоль уже уложенных,
перехватив веревкой.
- Давай, Гремучка, мажь! Мы сейчас живо управимся.
Управились и правда быстро, но руки оказались у
меня по локоть в этой желтой жиже. Пахнет хоть и сногсшибательно,
однако приятно - листьями. По привычке вытер руки о волосы на животе
пониже пупка. На охоте, когда при разделке добычи измажусь, тоже
всегда так делаю. Вроде: "Имел я всех зверей вокруг!" Потом
вымоюсь, конечно. Ну вот, и эта штука липкая как кровь, я ее так же и
вытер. Тут и сообразил, что не то делаю. Ладно, попрошу у Гремучки
золы с мыльным корнем, да отмою. Только кажется, я не выспался еще
после похода за "мачтой", клонит ко сну. Вздремну чуток,
отмоюсь потом...
Я почувствовал, как по губам и подбородку
стекает горькая, горячая жидкость. Кажется, в меня вливают какой-то
напиток. Причем меня спросить забыли. Кто? какого змея?!
Глаза не хотят открываться. Ну уж нет! Сколько можно спать? С
усилием разлепляю веки...
- О! Очнулся, - голос Гремучки, встревоженный почему-то. А где она
сама?
- Очнулся, дурак!..
но дурак живучий.
А это Крадущаяся. Почему она ругается?..
- ... Я же
ничего не делал.
- Разговаривает!
- Угу, не делал. А кто ядовитый состав руками хватал? Да еще и
вывозился в нем весь...
- Ядовитый? Так вот почему я сплю.
- Спит он, как же... Попробуй встань, раз уж
"проснулся".
- И встану, чего тут пробовать.
Однако все оказалось не так просто. Руки, которыми я хотел
ухватиться за край гамака, покрывала крепкая твердая корка. Крепкая?
Для меня?! Я изо всей силы сжал кулаки... и чуть не взвыл от боли.
Корка лопнула и слетела с кожи скорлупками, содрав вместе с собой и
все волосы, которые покрывали руки. Даже слезы на глазах выступили,
но я сдержался.
- Божежмой, какой сказочный идио-от! Подарочек, беги за мазью. А
ты не шевелись и смотри, где у тебя корка крепко сидит, прежде чем
дергаться.
- Где-где... где руки вытер, - и показываю пониже пупка и между
ног.
- Н-да, влип ты, и к гамаку еще задницей приклеился.
Пробую пошевелиться. Похоже, Крадущаяся права, шевелюсь вместе с
гамаком.
- И что делать?
- Что делать?..
Ацетона здесь нет, придется резать.
- Э-э... Я не знаю, кто такой Ацетон, но резать меня не надо!
- Да не тебя, а мех твой... - Крадущаяся подцепила ногтем край
жесткой корки на моих яйцах и слегка потянула. Я поежился. -
Гремучка, неси сюда самый острый нож, какой есть.
- Эй, эй, девочки, вы чего?!
- Замолчи! Ага, вот и
ножик. Сам, говоришь, полировал? Ну и отлично. Смотри внимательно,
Гремучка. Нам повезло, что этот грязнуля был достаточно потный и
пластмасса у корней волос не прилипла. Поэтому вот так осторожно
оттягиваем край и по одной шерстинке пе-ре-ре-заем... Ты поняла меня?
- Да, Крадущаяся. А
вы, - это она остальным, которые окружили гамак плотными кольцом, -
идите отсюда, не толкайтесь!..
Я успокоенно откинулся в гамаке и закрыл глаза. Хорошо, что
срезать корку с меня будет Гремучка. Уж она-то постарается, чтобы моя
мужская гордость осталась целой.
Она трудилась, высунув язык от усердия, освобождая мою переднюю
сторону, почти полдня. А потом вырезала снизу кусок из гамака и,
перевернув меня на живот, возилась еще почти столько же. И все это
время непрерывно ругалась. Я и не знал, что моя лапочка знает столько
сильных выражений, и иногда вспоминал "божежмоя" и Ацетона,
представляя, кем они могли быть.
- Ну вот, вроде бы все. Вставай. Повернись. -
И, наконец, безжалостно:
- Ты сейчас похож на плешивую больную обезьяну: лысый, красный, в
пятнах. Чтобы к моему возвращению на остров успел обрасти взад! Ты
понял? Я хочу вернуться к нормальному, мохнатому мужу, а не к чему-то
непонятно лысому!
Она хочет вернуться! Она и правда хочет вернуться! А я-то думал,
что Гремучка просто нашла предлог сбежать в более сильное племя и к
взрослому опытному охотнику.
Раз так, придется обрастать.
14 день 10 луны 10903 круга от н.м. Марги.
- Пош-шел! - крикнул Дикий, оттолкнувшись шестом от берега, и
катамаран, поблескивая золотисто-желтыми, пропитанными пластиком
корпусами и мачтой, медленно вышел на середину реки. Провожали нас
почти всем племенем. И то сказать, в последние дни на этих топких,
заболоченных берегах устья речки народу было больше, чем в поселке.
После того, как сюда сплавили по реке готовые корпуса катамарана и
приволокли мачту и гик, начались работы на "верфи". Место
оказалось не слишком удобным, но тащить все заготовки дальше через
лес представлялось еще худшим вариантом. А потому, проклиная москитов
и топкие берега речки, мы сделали ровную глиняную ванну для отливки
киля и несколько дней жили возле нее, заливая быстро твердеющую смолу
слой за слоем, перестилая ее высушенными тростниковыми листьями. И
спустя неделю извлекли из формы плоский блин будущего киля, срощенный
с мачтой в единое целое. А потом еще три дня по шею в речном иле
собирали всю конструкцию.
Катамаран получился дивно хорош. Поплавки, мачта, поддерживающая
ее пирамида рамы - все сверкало желтой застывшей смолой, похожей на
толстый слой лака. Руль, как и киль, отлили из пластика с
тростниковыми листьями, но раза в два тоньше: это был первый удачный
опыт "армированной пластмассы". Парус из серо-желтых
полосок небеленого льна пока оставался свернутым.
Управлять "Закатным змеем"
собирались вчетвером. Двое на носу с шестами - впередсмотрящие
и швартовая команда, еще один из экипажа на
корме управляется с парусом, а последний - на руле. Сейчас, в первом
плавании, на нос сели Морской и Дикий, шкот в руки взяла я, а румпель
поручила Сучку. И ведь таки отправляемся!.. Погода нам
благоприятствует, небо ясное, легкий восточный ветерок первое время
будет попутным. Ни о каком плавании на материк прямо сейчас речи нет,
задачи-минимум гораздо проще и ближе к земле: проверить наше
плавсредство на большой воде, найти для него подходящую гавань и
обучить экипаж. Поэтому мы следуем вдоль берегов острова на запад, а
потом на север. Поскольку ближайший материковый берег расположен от
нас к северу или северо-востоку, гавань стоит искать где-нибудь в
северной части острова, причем лучше с воды. Когда мы с Сучком
исследовали эти места, именно там берега изобиловали глубокими узкими
бухтами, похожими на фиорды. Растрескавшиеся скалы переплетены
лианами и заросли густым кустарником. Так что, пожалуй, мы сперва
исследуем не спеша береговую линию, найдем бухту, а уж потом от нее
сделаем тропу до поселка. Разумеется, предприняв всевозможные военные
хитрости. Если катамаран поведет себя достойно, и вся затея не пойдет
с треском ко дну в ближайший бриз. Но почему-то я уверена в
получившейся у нас конструкции, может, причиной тому время и помощь
всего племени моей затее.
Течение реки неторопливо вынесло нас в океан. Плеснула волна.
Дикий с Морским уложили шесты вдоль бортов и закрепили их в петлях, а
мы с Сучком подняли парус. Первый парус над волнами этого мира.
Небольшой треугольник, сшитый из узких полос сотканного вручную льна.
Итог двухлетней работы девушек племени. Поймав ветер, "Закатный
змей" развернулся к западу.
"Книга туманов", табличка 511
16 день 10 луны 10903 круга от начала мира. Найдена гавань. Это
небольшая бухта на восточной стороне северного мыса. Похожа на
запятую, сотни три шагов в самом узком месте и где-то полторы тысячи
шагов в длину. Достаточно глубокая, чтобы не бояться зацепить килем
дно, и укрытая скалами от резкого ветра и волн с океана. В глубине -
родник и пара небольших ручейков, красивейшим каскадом сбегающих с
обрыва. Отсюда до поселка не слишком близко, и это неплохо, а сделать
удобную тропу можно со временем.
Сегодня, в 27 день 10 луны, когда я пишу эти строки, сидя у себя
"дома", могу смело заявить, в первом плавании нам очень
повезло с погодой. Как-то будет дальше? Когда мужчины разметят тропу,
можно будет поставить в бухте небольшую хижину и готовить отправку
Гремучки. Тем временем хотелось бы обучить обращению с парусом еще
пару ребят. А сейчас у меня выдалась минутка оглянуться на дело рук
своих и поразмыслить.
18 день 10 луны 10903 круга от н.м. Марги.
Розовый край солнца заглядывал между скалами. Легкая утренняя зыбь
покачивала "Закатного змея", убаюкивая и отгоняя остатки
ночного кошмара. О причине моих расшалившихся нервов нечего гадать, и
так ясно: Сучок. Последние дни он смотрит на меня как-то странно и
избегает разговоров. Что же все-таки случилось? Если не удается
поговорить в сторонке, то хоть и при всех. И плевать, что пойдут
сплетни. Ой!.. Кажется, не только мне эта мысль пришла в голову.
Спокойнее, девочка.
- Встречаешь рассвет?
- Да, Сучок, забирайся сюда рядышком.
Катамаран качается, летят брызги, Сучок устраивается около мачты и
из этого гнезда сумрачно смотрит на меня. Молча. Надо что-то сказать,
я же решила...
- Что за тень между нами появилась? С той ночи, как мы приплыли на
эту стоянку, я не чувствую тебя.
- Тень? Можно сказать и "тень"... будущего.
- Ты что-то видел?
- Да.
- Расскажи. - Качает головой, хмурится, отворачивается. Но если бы
сам не хотел рассказать, не пришел бы сейчас сюда. Значит... - Мы же
вместе. Что бы там ни было - рассказывай.
- Я видел тебя, с ребенком на руках. Ты кормила ребенка грудью.
Рядом в гамаке лежал пожилой мужчина... незнакомый, не из наших.
Кажется, раненый,.. или больной. Потом он пошевелил головой, ты
положила ребенка, взяла плошку с каким-то напитком и стала поить его.
А потом поцеловала. Больше я ничего не видел, - все это он произносит
ровным глуховатым голосом, совсем не похожим на свой обычный.
Я молча перевариваю эту новость. И что сказать? "Все
неправда?" Или "тебе все приснилось?" Да ну.
Неубедительно. И я вообще-то обычно верю его видениям. Значит что?
Информации мало.
- А я там была какая? Старше?
- Я не заметил... вроде как сейчас, или немного старше.
Н-да, растерялась ты, Марги. И что теперь? Как такое может
случиться? Последнюю фразу я, видимо, произношу вслух, потому что
Сучок отвечает:
- Как? Может быть набег. Нас всех, парней то есть, перебьют.
Девушек возьмут женами. Ты родишь ребенка и будешь счастлива...
- Это единственное возможное будущее? Или там, в твоем видении, я
могу оказаться еще как-нибудь?
Задумался. Это хорошо, пусть думает, полезно.
- Ну, еще тебя могут украсть или захватить. Если ты сунешься
проводить Гремучку, на берег... А потом то же самое - ты родишь
ребенка и будешь счастлива... - Он мрачнеет еще больше: - Или ты
сейчас послушаешь меня и сама сбежишь, потому, что узнала...
- ... что я рожу ребенка и буду счастлива. Ха! Выбрось это из
головы, Сучок. Если мне срочно захочется ребенка, то я поступлю как
Гремучка. Просто съезжу за ним.
- А как же потеря дара? Ты знаешь, от женщин с ребенком духи
отворачиваются. И как мы будем без шаманки? Племя исчезнет...
- Не так просто... - Да, вот уж действительно. По рассказам, если
шаманка родит, она перестает видеть духов. Но я и так ни разу их не
видела. Сплошная "химия и кибернетика". И небольшая доля
обмана. Еще говорят, что для рожавшей женщины "вода духов"
становится смертельна. Не очень-то я в это верю, однако
подготовилась. Меня с самого начала беспокоили принятые здесь
шаманские поединки, основанные на совместном распитии "воды
духов", кто кого перепьет. Да и то отравление Крадущейся, с
которого началось мое пребывание в этих местах, забыть сложно. Круг
с лишним назад я начала эксперименты и поиск противоядия. Сейчас,
если мою "спасательную" смесь выпить перед принятием "воды
духов", то от той дозы, которая вызвала смерть Крадущейся, я,
самое большее, слегка захмелею. Так что здесь есть страховка.
- Не так просто, Сучок. Я говорила с Туманной. Она не станет
возражать и не оставит меня.
По его лицу, повзрослевшему и ставшему очень близким, я
по-прежнему читала чувства как открытую книгу: недоверчивая радость
осветила черты сквозь обреченную пустоту безнадежности.
- Что? Ведь женщина, имеющая ребенка и оставшаяся шаманкой,
считается "Великой" и стоит над остальными шаманами. Может,
Туманная это и замыслила?
- Может. Но она не принуждает, а я не
стремлюсь.
- Значит, последний путь мы можем отбросить. Остается два: набег
на племя и захват тебя.
- Причем второй куда предпочтительнее. Я не хочу, чтобы вас всех
убили.
- Я тебя не оставлю... тогда уж мы устроим набег и отберем тебя
обратно.
Мне захотелось отвесить затрещину по этой буйной головушке, но я
взяла себя в руки и постаралась говорить очень убедительно:
- Оставишь. Если в самом деле "что-то" случится, и у вас
будет хоть малейший шанс обойтись без набега. С захватом меня ты,
именно ты сделаешь все, чтобы этим и ограничилось. Пойми, если вас не
станет, мне некуда будет вернуться!
- Вернуться? Но там уже прошел круг... или больше, и ты не
вернулась.
- Не знаю... всякое может случиться. Может, я еще не могла
вернуться, а может, уже не могла. Это не важно. Разница между
"возможно" и "никогда". Понимаешь?
Он помотал головой:
- Тогда хотя бы обещай, что сама не станешь нарываться и
рисковать.
- Сама - не стану. Хотела проводить Гремучку, но ладно, останусь
на острове. А с Гремучкой поплывут Дикий, Морской и...
- ... и я. Хочу знать дорогу.
- Хорошо, и ты. А кроме того, как вернемся в поселок, проведу
обряд посвящения для Подарочка. Если что-то случится со мной, будет у
вас шаманка.