Егора разбудило назойливое тикание. Он медленно оторвал от подушки тяжелую голову, прислушиваясь к себе. Вчерашняя встреча с братом закончилась далеко за полночь, во рту было сухо и погано, а ко всему кто-то упрямо долбил в самое темечко. 'Тах-тах-тах', - мерно разрывало ночь из темного угла. Егор промахнулся мимо тапочек и, шлепая босыми пятками, прошелся по комнате. На прибранном столе он отыскал графин, напился прямо из горлышка, растер по груди пролившуюся воду. Стало немного легче. Разбудивший его звук обрел глубину и сочность хорошо отрегулированного механизма. 'Тик-так, тик-так, тик-так', - пели настенные ходики. 'Стилизация под восемнадцатый век', - вспомнились Егору разъяснения брата. Весь вечер Степан со своей женой рассказывали ему, каких трудов и денег стоило заказать и привезти из Италии эти часы. 'Ты знаешь, сколько за один рисунок запросили? Три тысячи евро! Кедр ливанский! А работа? Ты глянь, глянь - нашим разве по силам такое?' - просвещал его брат. Егор глянул. Ничего особенного, стоящего всех этих невозможных тысяч он не обнаружил, о чем немедленно и заявил. 'Да, что ты понимаешь!' - коршуном взвилась Клавка, - 'Самому то умения только на скворечник хватит, а туда же - оценщик нашелся!'
'А что?' - пошутил Егор, внутренне стискивая зубы - 'По сих вот обрезать, машинерию убрать, донышко прибить, да на березе устроить!' Клавка на это обиженно поджала губы и ушла громыхать кастрюлями на кухню. Степан ничего не сказал, а только налил себе следующую и опрокинул не чокаясь.
Егор ворочался на постели, силясь заснуть, но сон не шел. В голове настойчиво тикали итальянские ходики, всплывали Клавкины слова, вспоминался Степан, молча тянущий рюмку за рюмкой. Жизнь. Как круто меняется жизнь, как только в нее приходят деньги. Десять лет минуло, как разошлись их дороги с братом. Степан забросил работу в мастерской, уехал в центр, удачно женился, и вот теперь, в дорогом костюме, при хороших деньжищах, опрокидывает стопку за стопкой. Молча. И не чокаясь с братом, не оценившим дорогое приобретение.
Он вскочил, наскоро натянул брюки и, нехорошо улыбаясь, потянулся к своей жертве.
- Убили! - благим матом залилась Клавка. - Морда пьяная, ты что наделал?
Молодой скворец, уже примеривающийся к жердочке нового домика, испуганно порскнул и скрылся в ближайшем леске. Домик был знатный. На могучей березе, сияя темным лаком, висела стилизация под восемнадцатый век. Обрезанная - 'по сих'. Без машинерии. С обещанным донышком.
- Да я тебя по судам затаскаю, сволочь! - зорал Степан, хватая брата за грудки, - По миру пущу!
- А ну, не сволочись! - строго одернул Егор. Жилистые руки столяра-краснодеревщика, легко разжали захват и отшвырнули Степана в розовый куст.
- Скажи лучше, чего за инструментом не следишь, коли с собой забрал? - спросил Егор, когда, охая и матерясь, Степан выбрался из колючего плена. - Я полночи стамески правил, да от ржавчины очищал.
- За погубленные часы - тридцать тысяч евро, - с шипением вырвалось у Степана.
Егор с прищуром посмотрел на брата, затем вытащил из кармана ключи и швырнул тому под ноги.
- В гараже твои ходики, - пояснил он, сплевывая. - В целости и сохранности. Сами же заявили, что мне только скворечники делать. Получите и распишитесь. Стилизация под восемнадцатый век из местной еловой доски.
Он повернулся и, не прощаясь, пошел к калитке. За его спиной настырный скворец оседлал наконец жердочку и радостно залился нехитрой трелью.