Аннотация: О тех, кто держит небо. 1 место в номинации "Беспредел" на "Коза-Ностре", 3 место на конкурсе "Под землёй, под водой, в небе" литклуба "Радио Луны".
- Погода паскудится, - заметил немолодой эмчеэсник, стряхивая мокрый снег с перчатки. - Мало мы трупов пооткопали, вон, гляди, еще лезут.
- Объем мозга заполнен дерьмом на сто двадцать процентов, - сплюнул Солохин. - Шамбалисты несчастные. Блаватские. Вертолет в катафалк превратили, уроды.
- Эти на шамбалистов не очень похожи. Вроде вменяемые, но молодые. Экстремалы, блин. Мозги рекламой до черепной крышки забиты. Тебе, Гриш, щенков-то не жаль?
- А я циник, мне нет.
- И мне не очень.
Новая партия туристов вызывала острую неприязнь эмчеэсников. Солохин и Петрак только что участвовали в извлечении из-под снега тел, которые вчера еще не телами были, а живыми организмами. Людьми. Молодыми. После прошедшей лавины пришлось срезать верхний слой снега ратраком, тыкать щупами, запрашивать помощь кинологов... нашли сравнительно быстро, но медицинская помощь уже никому не требовалась.
- То есть тех, кого достали, тех жаль, - задумчиво проговорил Солохин. - А вот этих - ну ни капельки. Мы их предупредили? Предупредили. Они лезут? Лезут. Ну и черт с ними.
Петрак кивнул. Мужчины замолчали, прислушиваясь к разговору группы, обсуждавшей в стороне маршрут. Нормальный, на взгляд спасателей, среди них был только очкарик, да девчонка вроде ничего, вежливая такая, только вся в черном, и глаза размалеваны. Петрак авторитетно заметил, что это называется "готика", и у него самого дочке шестнадцать. Девчонка с вожаком сейчас заперлись тет-а-тет, а остальные спорили с очкариком до хрипоты. И че лезут? Че их по этому маршруту как магнитом тянет? Те шамбалу искали - угу, больше искать негде! - этим че надо?
- Шире рот, коза... подставляй зад, не маленькая. Я бы тебя не так натянул, кабы не целка...
К звукам за тонкой стенкой домика спасатели старались не прислушиваться. Солохин неловко глядел в сторону надвигающихся туч. Петрак не выдержал первым:
- Ёп! Вот ведь козлина. И что эта девчонка в нем нашла...
За стеной раздался негромкий шум, раздалось жалобное, девичье, а потом резкое:
- Заткнись, не целку рву! Молчи, дрянь!
Петрак нервно затоптал окурок.
- Может, разберемся?
- Да что мы сделаем, если она за ним ходит, как ягненок. Вчера разбирались? Разбирались. "Ничего, все нормально, это мой жених", - передразнил Солохин. - Любовь, мля.
Петрак мрачно пялился под ноги.
- У меня дочь, Гриш. Я не могу спокойно. Как представлю таких уродов, что могут рядом с дочкой...
Григорий не успел ответить, потому что из домика вышла парочка: красные глаза девчонки глядят покорно и грустно, светлые волосы взлохмачены. На фоне черной "готики" они смотрелись неверным мазком художника, напутавшего с палитрой. Парочка направилась к своим. Очкарик надрывался, орал про какие-то признаки и требовал спешить:
- ... в поздней традиции - обозначение одного из одиннадцати рудр! эпитет Шивы! я точно говорю, я знаю, уверен...
- Все-таки шамбалисты, - вздохнул Петрак.
- Так, молодые люди, ищущие смысл жизни и растерявшие по дороге мозги, - подошел к группе Солохин, обращаясь преимущественно к вожаку и очкарику, как самым вменяемым и авторитетным. - Мы улетаем через несколько часов. Вы идете на три дня. Если не вернетесь послезавтра, нас, конечно, опять вызовут, без проблем. Или не нас, другую смену, неважно. Ну а если присыплет вас сегодня или завтра? Считай сам, проживешь ты столько под снегом или нет.
Солохин выдержал паузу, несколько раз глубоко вдохнул и продолжил:
- Милые дети. Известно ли вам, что совсем маленький обвал в пять кубометров снега, мчащийся со скоростью десять метров в секунду, эквивалентен хорошему удару бампером? Я знаю случай, когда сошедший слой толщиной в двадцать сантиметров, и размером три на три метра, оставил после себя аккуратненький труп.
- Ты бы, дядя, шел налево, - сказал белобрысый пацан с серьгой в носу. - А не можешь - сиди на печке, чеши себе... пятки.
- Ладно, - неожиданно легко согласился спасатель. - Были у меня сомнения, а теперь - кончились. Всего хорошего, счастливо оставаться. За трупами залетим.
Петрак и Солохин развернулись и пошли пить чай. До их оппонентов долетел обрывок разговора: "...удаки". Чудаки? До спасателей, в свою очередь, долетел обрывок фразы очкарика: "... пад". Снегопад? Впрочем, какая разница, о чем говорят люди! Горам все равно, горы спокойны, они не ругаются по таким пустякам, как мимолетная человеческая жизнь. Спасатели и туристы разошлись уже на три десятка метров, когда резкий всполох света прорезал восток. Все обернулись, как по команде, и глянули в сторону восточного хребта. Солнечный луч бил из облаков, и свет, казалось, существовал отдельно от невидимого светила. Свет бил столбом - то ли упав с неба, то ли вырвавшись из глубины гор. Очкарик выронил сумку, а светловолосая девушка застыла с открытым ртом в немом восхищении, и это было не глупо, а прекрасно.
Луч уходил за гряду, натянувшись канатом между рванувшимся ввысь небом и скорлупкой земли.
Карабкались на террасу с руганью и проклятьями. Торопились: погода портилась. Борис обещал, что будет невысоко. Снега было немного, и идти приходилось по почти голым склонам, поэтому, глаза почти не слепило, и маршрут можно было бы назвать не сложным, кабы не растущее нервное напряжение, выливавшееся в ссоры по пустякам. Наконец, выбрались на небольшую террасу, поставили палатку, и снова принялись за ругань. Наконец-то пошел и обещанный снег - липкий, тяжелый. Значит, дальше идти будет хреновей. В палатке Настю заставили переодеться. Белобрысый Сергей, похабно скалясь, проверял видеокамеру.
- Это ж прикиньте, как мы озолотимся, когда заснимем ей с этим, гыы...
- Если мы найдем ось мира, мы так озолотимся, - недовольно оборвал Виктор.
- Тогда на память оставлю, это будет круче, чем порнуха с пони, - тоненько заржал Серега.
Настя расчесывала льняные волосы, легким потоком падавшие на непривычную ей белую одежду.
- По всем признакам, мы у цели, - сказал Борис.
- Если ошибся, сука, я тебе очки в задницу вобью, - пообещал Виктор.
Но он не ошибся.
К сумеркам они вышли на террасу. Довольно широкая, на палаточный городок, она была засыпана не липким, как всюду, а пушистым, нежно-воздушным хлопком. Настя зачерпнула рукой - на ладони дрожали снежные звездочки. Дальше, у скал, лежал горный козел, и его шерсть сливалась со снегом, а изо лба в небо прорывался сверкающий луч. Девушка, онемев, первая сделала два шага на встречу и опустилась на колени.
Виктор резко дернул ее за руку, поднимая, и подтащил к животному.
- Смотри, Аджа, - прошептал он, чувствуя, как спирает гортань от неожиданной красоты, - вот, это тебе, единорог... Она це... девственница, проверь...
Однорогий козел грустно и немигающее смотрел на них. Настя подползла ближе, присела, зарылась в снежный пух. Откуда-то нахлынуло спокойствие и безмятежность. Серега облизнул губы, суетливо настроил видеокамеру.
- Здравствуйте, - негромко раздался глубокий приятный голос. - Рад вас видеть, друзья, - единорог говорил на каком-то незнакомом наречии, но все было понятно. - Вынужден разочаровать: сказки, что меня может покорить невинная девушка - европейский миф. Если вы ходите заставить Землю вертеться в иную сторону, прошу вас, не тратьте зря времени. Но вообще я очень рад вас видеть. Мы можем поговорить о философских материях, о космосе или небесных сферах, о музыке, о прошлом и настоящем, о красоте...
... Выругавшись, покорители мира отошли совещаться. Ситуация складывалась дерьмовая: козел оказался равнодушен к девкам. И как, спрашивается, им управлять? Нормально. Вот тебе и власть над миром. Хорошенькое дельце. Очкарик, уже с хорошим свежим фингалом, разводил руками, доказывая, что веды именно на эту рогатую скотину указывают, как на владельца мировой власти... а проводя параллели с европейской традицией, легко прийти к выводу, что забрать эту власть можно только путем подсовыванию козлу девицы! Виктор доходчиво объяснил ученому недоумку, что он думает о ведах, параллелях и сравнительной мифологии, и подкрепил объяснения апперкотом. На снег упали темные капли. А тут еще и рация потребовала внимания. Виктор с раздражением достал, рявкнул:
- Ну?
- Короче, давайте так: мы сейчас к вам подлетим, заберем, - раздалось в рации. - Можете и до послезавтра оставаться, но ожидается новый высокий снег. Вероятность схода лавины - выше обычного. Толщина слоя критическая, снег - "дикий", легкоподвижный.
- Спасибо, дядя, но летел бы ты... летел бы ты на хер, короче говоря.
На том конце помолчали. Потом донеслось:
- Ну, все, друг, я по натуре человеколюб, но любому терпению приходит конец. Счастливо оставаться. Вертолет разводит крылья. В смысле, лопасти. Пока, идиот.
Виктор сплюнул и резко шмякнул прибор об наст.
- Разбивайте палатку. Думать будем. Вишь, единорог какой... Херли ему принцесса не понравилась? Чмо рогатое. Старая козлятина.
Он прищурился, со злость глядя на сидящую в снегу Настю.
Снег падал легко и непринужденно, не влажной тяжелой пеленой, и не мертвенным саваном, а дымкой мечты, вуалью невесты. Аджа смотрел сквозь уплотняющуюся завесу на существо, занимающееся изнасилованием другого существа - хрупкого, нежного, как звездчатая снежинка, тающая от дыхания.
- Ладно, че ломаешься, сука, не видишь, у этого козла от старости нестояк! Мы ему - целку, а он нам - на дверку! - парень повалил девчонку в сугроб и несколько раз ударил кулаком в бок. - Холодно тебе, падаль, холодно! Ничего, щас будет жарко!
Бориса, очкарика, связали, так как у него неожиданно обнаружились стойкие моральные принципы - ни с того ни с сего он попытался засветить Виктору в глаз. Типа за бабу заступиться. Виктор сам ему засветил, и не в один глаз, а в оба, и еще по носу добавил, и по почкам пнул. Теперь очкарик кулем валялся возле палатки. Остальные наблюдали за подвигами командира, попивая из фляжки.
- Подойди, - голос, легким серебром коснувшийся Сереги, был тих и незлобен. - Ты же хотел власти над миром, так подойди.
Позвякивание хрустальных колокольчиков в голосе тянуло к себе канатом. Сергей подошел, встал на колени.
- Хочешь, юноша, мою власть над миром?
- Конечно, - голос Сереги дрогнул от жадности, он поспешно оглянулся - но вожак был занят своей девчонкой.
- Хорошо... На пять минут она твоя. Пользуйся!
На Сергея навалилась бесконечная тяжесть, кажется, хрустнули позвонки, он крякнул и захрипел. Глаза, наливаясь кровью, вылезали из орбит. Жилы вспухли канатами, но какая-та сила не давала упасть и не давала умереть. Из носа хлынула кровь, по губам потекло соленое и обагрило снег. Сергей держал небо.
Аджа поднялся, и стало видно, что он одноног. Но он не качался, не искал опоры - молнией метнулся по снегу, по скалам, и копыто сверкнуло серебром, сапфиром и золотом, разлетелось электрическими разрядами. Терраса наполнилась сполохами и раскатами. В мятущемся свете было не разглядеть, что происходит, но скоро загрохотало камнепадом по склону, вниз, а потом все закончилось.
- Уходи, - сказал Аджа, принимая у человека тяжесть неба.
Ползком, на четвереньках, оставляя за собой кровавый след, новоявленный геркулес драпанул подальше, подальше, подальше от этого страшного места. На террасе, под опускающимися звездами, остались девушка, козел, да связанный очкарик.
- Однорогий и одноногий, - шептала девушка, - чистый, светлый... - Настя гладила Аджу по шерсти, и он текла под пальцами, как шелк, пух или снег. - Ты не взял меня, потому что я... недостаточно чиста для тебя?
- Не думай об этом. Для меня это, право слово, не важно. Ты не можешь сделать только одного - заставить меня нарушить клятву хранить этот мир. Глупцы не понимают, что моя власть над Землей заключается только в одном - возможности сохранить мир или убить его, обрушив небо. Вот и все. Власть бесконечна, но нужна ли она смертным? А покорить ты меня можешь, - Аджа прикрыл глаза, наслаждаясь присутствием здесь этого теплого, живого и незлого существа. Это было так редко - общение с себе подобными. Живыми, разумными. Чаще было общение с неживыми снежинками или неразумными искателями власти над поднебесьем. - Оставайся. Ты станешь моей женой и небесной аспарой.
- Аджа... я сейчас уйду. Ты меня прости.
Над снежным полем пронесся едва слышный вздох. А может, просто шепот ветра поднял в стороне снежную пыль. Девушка еще раз прижалась к белому пуху, и, подняв куртку, пошла в сторону, куда смело пацанов. Да сами они побежали, сами... Борис, уже освобожденный от пут, с заплывшим лицом, грустно смотрел ей вслед из-под уцелевших очков.
Аджа молчал, глядя, как человек устраивается поудобней. Борис тоже помолчал немного, а потом заметил:
- Вот так кто-то выбирает единорогов, а кто-то - козлов.
Аджа совсем по-человечески усмехнулся.
- Любовь зла, - попытался пошутить Борис. - Остались мы с тобой, брошенные и забытые, а я не девственница, чтобы тебя приручить... Да и, думаю, бесполезное это дело.
- Бесполезное, - согласился Аджа. - А ты ее любишь?
Борис промолчал.
- Давай тогда разговаривать на философские темы, - предложил Аджа. - Как ты относишься к идее множественности сансар?
... Разговор с божеством был спокойным и умиротворенным. Время застыло, холод отступил, беседа текла бесконечно и неторопливо. В глубине души Борис не мог поверить, что он не спит, и вот, действительно - беседует о тайнах мироздания с осью Земли, с Аджой Экападом, одноногим козлом, держащим на плечах небо, океанские воды, Сарасвати и весь мир.
- Уважаемый Экапад, можно ли отождествлять тебя с греческим Атлантом?
- Отождествляй, друг. Имен много, но и Аджа - не истинное, не тайное. Это одно из прозвищ.
- А с богами-громовержцами ты отождествим? Я в диссертации писал, что ты космическая или небесная форма Агни и священного огня.
- Да хоть с Серебряным Копытцем, - засмеялся Аджа. - Я хорошо знаком с мифологией и литературой всех народов, - пояснил он. - Когда лежишь здесь сотни и тысячи лет, узнаешь очень многое. Ведь мир - это огромная библиотека, пронизанная лучами знаний и сказанных когда-то слов...
Аджа, конечно, ничего не мог узнать нового от двадцатипятилетнего человечка, но, кажется, был рад самому присутствию рядом живого существа. Бориса подумал, каково это - тысячи лет не сходить с места.
- Слушай, Аджа... а ты скучаешь? Ты хотел бы погулять по свету, пронестись по миру?
Экапад вздохнул:
- Кто-то же должен держать это небо...
- Хочешь... ее догнать?
Аджа взглянул в глаза человеку, и в глубине его скользнула надежда:
- Полчаса, если бы смог подержать его полчаса, - произнес Аджа совсем тихо, и в его голосе проскользнул отголосок мечты и мольбы. - Жизнь, полет, девушка, которая никогда не станет моей, но которая обнимет меня и на бесконечные полчаса станет всадницей летящего единорога... Оно тяжелое, - Аджа сник.
- Ну... ладно. Геркулес же смог, - Борис усмехнулся и поправил очки.
Свист ветра, и радость полета, и шерсти шелк под руками - закрой глаза, и представь, что нет ничего, кроме всепоглощающей бесконечности! Они зависли среди раджаса и самудры, меж небом и землей, и гандхарвы, апсары и якши смеялись улыбками звезд.
- А если упадет небо, что будет, Аджа? - ветер забивает радостный крик.
- Осыплется хрусталем, моя аспара, и мы останемся одни над обломками мира! Ты хочешь этого?
- Нет, конечно, но разве небо хрустальное?
- Для кого-то хрусталь, аспара. Это как смотреть! Для кого-то - козел, для кого-то - единорог...
- Ой, смотри, начался град! Хрустальный град! Смотри, какая градинка у меня на ладони...
Аджа замер. Хрусталь?.. И тут же развернулся, темным вихрем помчался к месту, где рушился купол. Хрустальные камни летели на землю и раскалывались ледяными глыбами.
- Стой! Стой, стрелять буду! Не по тебе, по бабе! - Борис держал в руке короткоствольный автомат, рядом валялась рация. - Стой! Нам надо десять минут! Небольшой апокалипсис, и только! Потом опять подлезешь под свое небо!
Настя сползла со спины Аджи в снег, с ужасом глядя, как в глаза ей глядит темная глубина дула. Из рации долетали слова на незнакомом языке, и Борис вдруг оказался совершенно чужим человеком.
- Все повторяется, - грустно прошептал Экапад. - Все повторяется.
Он один миг внимательно глядел на предателя, а ударил копытом. Воздух засиял от тысяч взметнувшихся искр. Они опадали драгоценными камнями, а за ними шлейфом неслись молнии. Борис вскрикнул и прикрыл руками глаза. По камням заискрились ветвистые разряды, пронесся вихрь, а потом все стихло и пошел густой снег.
Настя лежала на террасе под снежным ливнем, и понимала, что Аджа не подойдет. Остатки палатки смело порывом. Надежда, что Виктор вернется за ней, тихо тлела, потому что надежда - очень живучее существо.
- Попробуй зарыться мне в шерсть, - донесся голос Аджи. - Я не могу дотянуться до тебя, я не могу даже пошевелиться, пока не затянутся хрустальные раны небес... Одни мерзавцы, одни подонки! - крикнул он отчаянно. - Для кого я храню этот мир?! Не лучше ли обрушить его одним ударом, и да прольются на него воды небесной Сарасвати?! Есть ли под небесами те, для кого стоит держать это небо?!
Проползти эти десять метров было почти не возможно. И не хотелось. Она чувствовала на себе тяжесть, сравнимую с небесами. И еще она знала, что должна сказать что-то Экападу, что-то важное... и проваливаясь во тьму, прошептала:
- Правильно мы не улетели, - сказал Петрак. - Как чувствовал, спасать придется идиотов. Просто черт знает что сегодня в мире творится. Лавины, цунами над Юго-Востоке. У метеорологов надо узнать, может, это взаимосвязано. Говорят, из-за цунами опять ось на пару сантиметров сместилась. И еще эта шайка "террористов апокалипсиса" - слышал новости? Черт знает что в мире творится, - повторил он, поправляя воротник куртки.
Спасатели замолчали, глядя на скалы и небо, затянутое светлыми тучами, без малейшего проблеска. Солохин заметил, как в снегу что-то блеснуло, наклонился, покатал в ладони. Это был камушек, похожий на голубой топаз или аквамарин. Рядом сверкал обломок хрусталя.
Девушка разлепила замерзшие губы и что-то прошептала.
- Что она говорит?
- Какой-то раджа. Бредит. И чего их понесло прямо к желобу кулуара?
Действительно, почему парни ринулись вниз по естественной дороге камнепадов и лавин, было неясно. Но все остались живы, и сейчас, наверное, уже пили чай и спирт на базе. Кроме очкарика - его нашли в самом низу, под осыпью.
- Смотри, что там! - показал Петрак в сторону снежного холмика, из которого неожиданно вырвался сияющий луч. Солохин обернулся, сощурился: ослепило глаза.
- Красиво как. Наверное, это зависит от степени альбедо. Вернуться бы с хорошей оптикой и заснять...
Солохин несколько раз собирался вернуться на террасу с фотоаппаратом, но так и не приехал. Он погиб во время спасательной операции, когда обвалилась крыша пылающей школы, и он держал горящую балку бесконечно долгие сто пятьдесят секунд, пока учительница не нашла малыша, забившегося под парту, и только тогда позволил себе упасть.
Алексей Петрак стоял у закрытого гроба друга и говорил скупые слова. Небо было смурным и тусклым. Слова не шли из горла, Петрак скомкал речь и махнул рукой. И на последних словах облака прорезал сияющий луч и упал на землю.