Шааранин : другие произведения.

За Учителем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.08*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    окончательная редакция


   За Учителем
  
   Я уже давно живу, а у меня ничего нет. Нет никаких заслуг, ни каких медалей. Нет почетных грамот, знаков отличия. Нет светлого большого дома, у озера, в котором на фоне разноцветной гальки плавает форель, даже просто обычной квартиры с высокими потолками и барочной лепниной вокруг хрустальных люстр - нет. Нет прислуги, и, конечно, нет никаких крепостных. Нет машины: ни "Мерседеса", ни "Пежо", ни "Москвича". Нет семьи - жены там, кучи детей и прочего. Была собака, пес, чокнутый ирландский сеттер, но он ослеп, а потом умер... Правда, у меня есть, слегка потрескавшееся зеркало. Когда я стою у него и старею, то вижу отражение смерти, которая колышется за моей спиной. Вижу, как смерть прикасается к узкой полоске алых губ голубоватым трепещущим пером неизвестной птицы, на плече ее замер внимательный лемур, а за газовой вуалью ее скрываются темные и глубокие глаза - одного взгляда на них достаточно, чтобы сбросить бремя жизни и откинуться...
   На самом деле, ни какого пера, ни какой смерти, а уж тем более лемура, тоже - нет. Смерть - не собака, не домашнее животное, пэтс - она принадлежит всем, так что и ее у меня тоже - нет.
   А еще у меня нет: крупного счета в банке и нумизматических редкостей, существенных ювелирных изделий и татуировок на теле, акций и виртуального кошелька; нет даже элементарного блога или креативных идей, которые можно выгодно продать; конечно же, нет офиса, или хотя бы обычного кабинета, с дубовым письменным столом; и многого другого - нет, и не предвидится.
   Короче, ничего у меня нет, кроме самого главного.
   У меня есть Учитель.
   Поглаживая солидный живот, Учитель выходит из продуктового магазина, а я семеню за ним. В руках мы держим целлофановые пакеты с продуктами. Учитель - большой, пурпурный, с изображением зеленоглазого оленя, в рогах которого сияет серебристый диск луны, а я - маленький, немножко мятый. Пакет Учителя набит всевозможными замечательными продуктами: алыми сочными помидорами; пряниками, источающими медовый аромат; черной икрой в соблазнительных баночках, эклерами с розовым кремом внутри продолговатых тел, золотистыми чипсами в шуршащих кульках, чесноком, креветками, свежим укропом, пиццей - всего и не перечислишь. В моем пакете - пельмени. Ступая по лестнице, Учитель говорит, что нам нужно остановиться и покурить. Накрапывает дождь, поэтому, - чтобы Учителя не замочило, - мы встаем под козырек автобусной остановки и достаем сигареты. Учитель - дорогие, за тридцать рублей, а я - дешевые. Моя зажигалка отказывается работать, - она не высекает искру, видимо, кремень отсырел - и Учитель широким жестом дает прикурить от своей, позолоченной "Зиппо". Я подношу сигарету к огню, и любуюсь перстнем Учителя, надетым на его безымянный палец. В перстень вставлен фиолетовый камень, название которому "Затылок неба".
  
  
  
   1. "Затылок неба"
  
   Пришла глубокая осень. Воздух зазвенел. Скинув мокрые тучи, утреннее небо обнажилось и, бесстыдно ухмыляясь, наблюдало за обледеневшим городом. Гололед вынуждал прохожих ругаться, поскальзываться, производя при этом ломаные движения руками. Со стороны казалось, что люди пытаются взлететь к деревьям, где, путаясь среди черных ветвей, пронзительно кричали вороны. Леше отчаянно хотелось замотать птицам клювы скотчем, но проделать это не представлялось никакой возможности. Оставалось мириться, отстраняться и, рискуя переломать хрупкие конечности, пробираться вперед.
   Леше без травм удалось достичь рюмочной, вцепиться в дверную ручку и дернуть ее. Внутри было тепло и нескользко. Оглядев полупустое заведение, Леша опустился за столик у окна. Из-за панкреатита он не мог употреблять спиртное, поэтому ничего заказывать не стал и уставился на рыхлое лицо барменши Риты.
   - Понимаете, Маргарита, дело в том, что я давно уже ничего не пью, - произнес Леша, накручивая бледно-сиреневую нитку из шарфа на указательный палец. - Просто, так сложилось, что мне дома как-то, знаете ли, неуютно думать... У меня там пусто, а здесь много разных предметов, - есть за что мысли зацепиться.
   Рита моргнула, закинула в микроволновую печь хлеб с сосиской и хлопнула дверцей.
   - Вы знаете, я не только не пью, но также мало ем. Мне кое-что нужно обмозговать, и поэтому я и пришел сюда. По старой памяти. Раньше-то, как вы, наверное, помните, я пил. Сейчас нет. У меня - бизнес. И я слукавил, на самом деле у меня дома есть предметы - картины. Я ими торгую. Но в них мало вещественного, и поэтому здесь мне, вроде как, удобнее думать.
   Рита облокотилась о барную стойку и подперла подбородок ладонью.
   - Я вам сейчас объясню, Маргарита. Все дело в том, что приближается конец первого десятилетия 21ого века. Наступило время окончательной победы пошлости, однозначности, потребительского отношения к жизни. Хочу обратить внимание, что именно, потребительского, а не творческого отношения. Талант, творчество никому не нужны. Их подменяет понятие креатив. Эта неизбежность удручает и поэтому, мой долг, как человека интеллигентного и начитанного - сойти с ума.
   Рита шлепнула себя по щеке - убила дрозофилку.
   - Вся проблема в том, что я не знаю как.
   Микроволновая печь звякнула, и Рита отвернулась от Леши. Возможно, она что-нибудь посоветовала бы ему, но он говорил очень тихо, и ей ничего не было слышно. Да к тому же в углу, под беззвучно работающим телевизором увлеченно и громко колотил по барабанам Валентин.
   Валентин считал себя музыкантом-авангардистом. Хозяин рюмочной жалел его и разрешал, когда мало посетителей, играть в своем заведении. Денег он брал за это совсем немного, и Валентину хватало на то, чтобы нанять зрителей - пару старичков бомжеватой наружности. Они усаживались за стол в углу и разливали по пивным кружкам "боярышник", взятый в качестве оплаты услуг. Когда Валентин заканчивал композицию, поднимался из-за ударной установки и, потряхивая кудрявыми седоватыми волосами, кланялся, старички кряхтели и хлопали.
   Леша тоже пару раз хлопнул. Ему вдруг показалось, что это может подогнать застывшие мысли. И действительно, они вдруг принялись витать, но вовсе не около волновавшей его проблемы сумасшествия, а вокруг микроволновой печи. Леша прекрасно представлял, что будет, если внутрь ее засунуть местную жирную кошку, а потом включить, но вот отчего запрещено проделывать все это с металлическими предметами, для него было загадкой... Конечно, можно было попробовать, узнать практическим путем, но дома у Леши отсутствовала микроволновая печь, как, впрочем, и многие другие бытовые приборы. Рита же, вряд ли разрешит экспериментировать со своей...
   - Простите, можно присесть к вам? - раздалось над самым ухом так неожиданно, что Леша вздрогнул.
   Перед ним стоял толстый мужик, переминался с ноги на ногу и кривил улыбку, не скрывая игривой подлинки в ней. Его длинные волосы, торчащие из под кожаной кепки, казались пыльными. Да и одежда - темно-коричневая дубленка и мешковатые штаны, не отличались свежим видом.
   Это был Учитель.
   От него так отвратительно пахло смесью пота и дорогого одеколона, что Леша еле удержался, чтобы не поморщиться и ответил:
   - Да, садитесь.
   Учитель сел, стул скрипнул, стол вздрогнул.
   - Вот прогуливался, решил зайти посмотреть что здесь, - весело проговорил Учитель.
   Леша прикрыл нос рукой - от собеседника, ко всему, жутко несло перегаром.
   - Вы так рано прогуливаетесь? Это редкость.
   - Нет, именно, что - поздно! - Учитель хохотнул. - Я был в гостях у друга. Друг недавно заснул, не закаленный он.
   - Не слабо вы в гостях засиживаетесь.
   - Обычное дело, - неожиданно Учитель указал на Валентина, который уже порядком вымотался и извлекал из тарелок лишь слабые дребезжащие звуки. - Вам нравится эта музыка?
   - Не в моем вкусе, - осторожно ответил Леша и заметил, что на толстом пальце собеседника надет явно дорогой перстень с фиолетовым камнем.
   - Да-да, с синкопами у Валюшки проблема, - озабочено проговорил Учитель, достал сигарету и сунул ее в рот. - Недостаточно они у него рваные. Ведь, стиль, в котором он работает, предполагает более резкое прочтение.
   Леша удивился:
   - Простите, с чем у него проблемы?
   - С синкопами, это музыкальный термин, - Учитель протянул Леше полупустую пачку сигарет, - Закуривайте!
   Леша не отказался.
   - Простите, а вы знакомы с этим барабанщиком?
   - Да, это мой ученик, - несколько брезгливо сказал Учитель и тут же гордо добавил, - А я - Учитель, можете меня так и называть. И давайте уже перейдем на "ты". У тебя есть деньги? Может, выпьем за знакомство?
   - Да-да, деньги. У меня есть деньги, конечно же, - озадачено проговорил Леша, поднялся из-за стола, купил у Риты два стакана водки, бутербродов и поставил все это перед Учителем. - А ты, извини, учитель, типа, музыки, что ли? Не пойму.
   - Да нет, я учу жизни, - ответил Учитель, засунул бутерброд в рот и проглотил его. - А ты чем занимаешься. Кстати, как тебя?
   - Алексей, Леша. А занимаюсь я... -Леша запнулся. - В смысле здесь?
   - И здесь и вообще. Мне все интересно, - ответил Учитель и, положив руку на его плечо, пристально и лукаво посмотрел ему в глаза
   - Я тут думал, - Леша задумчиво поморщился. - Я тут думал... Понимаете, у меня бизнес. Я продаю картины молодых художников и все такое... Вот о них я и думал, о художниках и их картинах Те художники, работы которых мне нравятся, продаются из рук вон плохо, а те которые пишут банальные пейзажи с натюрмортами и прочую дребедень, продаются хорошо. Меня это несколько удручает.
   Учитель - откинув назад голову так, что с нее слетела кепка - взахлеб захохотал.
   - Да что ж об этом думать, Алеша! Я тебя сейчас научу, давай выпьем, - он подал Леше стакан, взял свой и опорожнил его. - Вот слушай теперь. Современное искусство себя исчерпало. Все решает не то, насколько ты красиво или талантливо что-то делаешь, а то как ты продаешься. Все решают деньги.
   Подошел Валентин, и сел на свободный стул, Учитель с ним поздоровался, познакомил с Лешей и продолжил:
   - Тебе, Алеша, не терпится возразить, что-то типа: это меркантильно и банально, сказать что-то насчет таланта. Это совершенно не имеет значения. Я, знаешь ли, кроме того, что Учитель еще и культуролог. И я в курсе того, что случилось с культурой. Она проделала круг, - Учитель, выразительно выпучив глаза, очертил пальцем с перстнем замысловатую фигуру в воздухе. - Некий, понимаешь ли, фрактальный эллипс, - он поводил пальцем по столу. - И что же мы теперь имеем? Что? Ну, ну скажите, мне? Скажи ты, Валентин.
   - Что сказать? - Валентин поежился и скромно улыбнулся, искоса глядя на Лешу.
   - Ты-то, Зайчик, у меня совсем глупый ученик. Сказать-то тебе и нечего! - Учитель потрепал Валентина по кудрям и добродушно усмехнулся.
   - Сам ты - зайчик! - пробормотал Валентин.
   - Да ладно, ладно, Зайчик! Смирись и не обижайся. Никто ж не виноват, что я тебе такое прозвище дал, - Учитель поджал губы и напустил на себя серьезный вид. - Я вот что, Зайчик, - хочу тебя обрадовать: хорошо ты играл сегодня. Молотил, так что мать ети! Стекла звенели! Хотя, Валюшка, вынужден признать... в конце что-то драйва маловато было, маловато... Синкопы подтяни, порви их, на хрен! Порви их к ебеням! Понимаешь? Нервнее, неврастеничнее надо. Так чтоб Майлз Дэвис с Кэйджем обосрались! Понимаешь, Зайчик!?
   Валентин скромно потупился и не стал ничего отвечать. Учитель придвинулся к Леше.
   - Валюшка он же как? Он - туп. Самый примитивный из моих учеников. Хоть и талантливый. Дак вот, значит ты, Алеша, хотел мне возразить насчет таланта, искусства? Вот что я тебе скажу. Я тебя научу. Я же Валентина научил, это по моему доброму совету он старичков нанимает, потому что, если двое человек считают тебя талантом, хлопают и слушают, то ты такой и есть...
   - Не понял, - какой? - спросил Леша и утер слюни, которыми Учитель его забрызгал.
   - Какой? Такой! - немного раздраженно пояснил Учитель. - Если двое тебя слушают и хлопают, то можешь считать, что ты талант и делаешь культуру.
   Валентин захихикал:
   - Делаешь культуру! Сделали культуру! Оттянули, типа.
   - Правильно, Зайчик! Ты хоть и туп, но понятлив. Вот посмотри - Газманов, - Учитель потряс рукой в направлении телевизора и воскликнул. - Как он скачет! Будто в жопе гвозди натыканы. Он тоже делает культуру, имеет ее бедную во все отверстия.
   - Что-то я не пойму, что-то разговор какой-то странный, - перебил его Леша.
   - А мы все странные, - сказал Учитель. - Вот копнешь, и все странные оказываются. Ты, скажи-ка мне, ты сам, разве не странный, Алеша?
   Леша покраснел.
   - Так-то - да. Есть немного.
   - А раз так, то чего ж ты себе извилины выпрямляешь? Выпей расскажи нам.
   - Я не пью - у меня панкреатит.
   - Да выпей, я разрешаю.
   - Ну, раз так...
   Леша выпил и огляделся. Учитель пристально смотрел на него щелкая позолоченной Зиппо. Валентин кушал бутерброд. Из телевизора пытался выскочить Газманов. Рита рисовала на белой щеке помадой крестик. Старички, беззвучно смеясь, дергались, опускались на пол и тянули руки к жирной кошке.
   - Я хочу сойти с ума, - сказал Леша.
   - Отлично, Алеша! - воскликнул Учитель и хлопнул Валентина по спине так сильно, что тот уронил сыр с бутерброда на пол.- Слышал, Зайчик?! Вот что у умных-то людей в голове. Ну и как же, Алеша, ты это проделать собираешься, интересно было бы мне знать?
   Один из старичков схватил упавший кусок сыра, подул на него и, крякнув, съел.
   - Пока мыслей нет, - грустно ответил Леша.
   - А вам, Алексей, вообще-то это, зачем? - спросил Валентин. - Ну, это - с ума сходить?
   - Сходя с ума, человек становиться одержимым чем-либо. Ему уже не надо болтаться, как... - Леша нахмурился, подбирая слова. - Как дерьмо по трубам мыслей. Он сразу все и окончательно знает. Вот как вы, Валентин. Для вас ваши барабаны это - все, и вы счастливы.
   Валентин польщено улыбнулся, тряхнул головой и причмокнул от удовольствия.
   - Знаешь, Алеша, это совершенно верно. Совершенно! - серьезно сказал Учитель, закатил глаза к потолку и воодушевленно продолжил: -Твоя идея понятна и безусловно хороша. Правда, она не нова, потому что нет уже ни каких новых идей после того, как культура описала эллипс.
   - Некий эллипс, - хихикнул Валентин, но тут же осекся под строгим взглядом Учителя.
   - Правильно, Зайчик, - некий. А точнее фрактальный, что в принципе одно и тоже. И вообще, что-то ты Валюшка, расшалился, - сказал Учитель постучал указательным пальцем по столу и снова закатил глаза к потолку. - Здесь важно воплощение ее, этой идеи, в жизнь. То есть форма. Каким, Алеша, представляется тебе твое сумасшествие? Его форма?
   Леша глубоко задумался. Наступило молчание. Валентин нетерпеливо заерзал на стуле, но Учитель Лешу не торопил. Он встал, перешагнул через старичка, кусавшего ножку у стула, дошел до Риты - вернулся, поставил на стол бутылку водки "Флагман", пустой стакан для Валентина, тарелку с бутербродами и заявил:
   - "Флагман", прекрасная водка, она названа, между прочим, в честь меня.
   Валентин хихикнул, а Учитель громко добавил:
   - Да-да! В честь меня. Потому, она тут так дорого стоит, да еще и с наценкой.
   Леша вздрогнул:
   - Ах, конечно, - достал кошелек и протянул Учителю тысячу. - Вот.
   Учитель взял купюру и небрежно кивнул головой.
   - Ну? Определился?
   - Да, вот как-то разом вдруг осенило, - живо откликнулся Леша, откупорил бутылку и разлил. - Да определился. Я хочу чтобы, знаете, все предметы и живые существа были прозрачными. Вот такая форма моего сумасшествия. Чтобы они были прозрачными, как стекло.
   Он постучал по бутылке "Флагмана" ногтем.
   - Хорошо-хорошо... - задумчиво проговорил Учитель. - Но, ты же понимаешь, Алеша, что если все предметы и живые существа станут прозрачными, то это не лишит их силуэтов.
   - И не надо! - ответил Леша и нюхнул закусанный кусок хлеба. - И пускай, - силуэты.
   - Очень хорошо, очень! - усмехнулся Учитель, налил всем, роздал стаканы и вдруг начал говорить о Мике Джагере, который, по его мнению, давно умер, и вместо него теперь по сцене скачет его клон; о мрачной музыке группы Scorn, с которой пора знакомить детей в школе на уроках пения. Потом завел беседу о каких-то пауках, - он видел их недавно по телевизору в программе про животных - они плетут очень плотную паутину и из нее сейчас шьют дорогие платья. Предлагал Леше купить несколько таких тварей для бизнеса, чтобы не заниматься продажей "мазни провинциалов". Леша от этого предложения робко отмахнулся, и тогда Учитель пригласил к столу Риту, предложил ей Валентина в мужья, но она лишь громко смеялась в ответ и пила водку. После этого под визгливый хохот барменши и урчание старичков Учитель принялся громко материть метафизическую сущность, которая дергает за нитки мировое правительство...
   Когда Леша вдруг понял, - что Газманов наконец-то выскочил из телевизора; увидел, что Учитель поймал его, вставил ему в задницу спичку и заставил плясать на столе, - он решил выйти на улицу и пробрался к выходу.
   Глубоко вздохнув освежающего холодного воздуха, Леша помотал головой, потер глаза, сделал шаг, поскользнулся и рухнул.
   В голове раздался шум, но продолжался недолго.
   - Добрые руки Учителя поддержат и поднимут ученика, коли он оступиться и рухнет о земь, - услышал Леша и почувствовал, что кто-то его попинывает.
   Это был Учитель. Он широко улыбался, а за его широкой спиной Леша увидел довольного Валентина с барабанными палочками в зубах.
   - Какие вы хорошие! - умиротворенно сказал Леша, извиваясь на земле.
   - Да, Алеша! Да! Учитель не просто хорош, он велик! - гордо говорил Учитель, бил себя в грудь и продолжал легонько задевать Лешу ногой по различным частям тела. - Вставай, вставай, теперь ты мой ученик и мы идем к трубе.
   - Как хорошо! У меня не болит панкреатическая железа! - восхищался Леша пытаясь встать на ноги.
   - Потому что твой Учитель - глыба! Пошли, пошли! Пора к трубе!
   - К какой трубе? - Леша, наконец, поднялся и принялся пить из бутылки, которую ему протянул Валентин.
   - Ну, ты же хочешь, чтобы все стало прозрачным!
   - Ясен хер, хочу! Я ж сказал - хочу.
   Учитель потащил его за рукав.
   - Стоп! - Леша вырвался. - Я это... Я хочу, чтобы и понятия все стали прозрачными.
   - Станут, станут! - азартно кричал Учитель. - Это уж как два пальца обмочить - станут. Я ж понял чего тебе надо. Я же Учитель, я же глыба!
   - А где эта труба?
   Учитель покрутил головой и вытянул палец с перстнем в направлении трубы оптико-механического завода.
   - Да вон она.
   - А-а-а, вон она! - радостно прошептал Леша и уточнил. - А Валя-Зайчик с нами пойдет?
   - А как же! Он же тоже мой ученик, хоть и тупой. Куда он денется? Я что ему скажу, то он и будет делать. Скажу лижи ботинки - полижет. Правда, Валюшка?
   - Дурак что ли? - возмутился Валентин, но из-за палочек, которые он не выпускал из зубов это у него получилось очень комично.
   Учитель залился хохотом:
   - Шучу, - шутка!
   - Дак, идемте же! - пошатываясь, воскликнул Леша и всем телом потянулся по направлению к трубе.
   - Может, лучше продолжим говорить об искусстве и рок-музыкантах? - робко предложил Валя.
   - А там и продолжим, - ответил Леша, пошатнулся, чуть снова не рухнул, но Учитель подхватил его за руку и потянул за собой. Валя помялся, пожевал палочки и пошел за ними.
   Путь Леше показался очень коротким, хотя на самом деле шли они к оптико-механическому заводу долго, - спотыкались, поскальзывались и внимали песне Учителя про "молоденького ебливого юнкера".
   В железобетонном заборе они отыскали узкую щель, пробрались на территорию завода, и перед ними выросла труба. Учитель подошел к подножию трубы, похлопал ее красные щербатые кирпичи и громко сказал Леше:
   - Лезь, мы за тобой.
   Леша решительно ухватился за ржавые скобы и полез вверх. За ним, пыхтя и отфыркиваясь, отправился Валентин, а потом, продолжая напевать - Учитель. Когда они забрались наверх и встали на краю трубы, Учитель указал пальцем с перстнем на черное отверстие и сказал Леше:
   - Прыгай.
   Леша спросил:
   - Учитель, скажи мне, а как называется камень на твоем перстне?
   - Нужно говорить: "на твоем прекрасном перстне", - отдуваясь, ответил Учитель.
   - Ну да, на прекрасном... твоем...
   - Называется он - "Затылок неба".
   - Хорошее название. Тогда я прыгаю, - сказал Леша и прыгнул.
   Летел он долго, в полной темноте, но когда почувствовал под ногами твердую почву, и огляделся, то увидел вдалеке силуэт города. Леша порылся в карманах достал прозрачную сигарету, прозрачную зажигалку, закурил и, выдувая прозрачный дым, отправился к прозрачному городу, по прозрачной дороге.
   В это время на краю трубы Валентин, не выпуская барабанных палочек изо рта, спросил у Учителя:
   - А что, правда, Учитель, камень так и называется - "Затылок неба"?
   - Тупой ты, Валюшка, это ж аметист,- он протянул палец Валентину, чтоб тот смог получше разглядеть камень. - Не видишь что ли? А называться он может как угодно, хоть Затылок Неба, хоть Пуп Земли. В зависимости от настроения.
   - Я в камнях все равно не разбираюсь, - ответил Валентин и внезапно поперхнулся - его стало подташнивать.
   Он наклонился к отверстию в трубе, но осекся, сдержался, резко, рискуя упасть, отвернулся, и содержимое его желудка, вместе с барабанными палочками, полетело к земле.
   - Ты, Зайчик, прямо как экзистенциалист! - усмехнулся Учитель и, кряхтя, стал спускаться обратно, вниз.
   Валентин прокашлялся и цепко хватаясь за скобы полез за ним.
  
  
  
   Учитель, торжественно перечислив, чем он сегодня будет ужинать, затягивается, выпускает дым в потолок остановки и благосклонно интересуется моими успехами; спрашивает, какой совет мне сегодня требуется. Я открываю рот, чтобы поблагодарить его за заботу; сказать, что никаких успехов у меня нет, и что советы мне сегодня не нужны; но не успеваю - Учитель начинает азартно рассказывать о новом альбоме Ника Кэйва и мне остается лишь внимать ему.
  
   2.Винилоп
  
   При входе в супермаркет Гоше становилось очень плохо - раздавался протяжный стон из правого подреберья, голову мутило, в желудке чувствовалась обжигающая горечь. Это не было болезнью, это была реакция именно на супермаркет, - стоило из него выйти, как тут же болезненные ощущения исчезали. Гоша специально проэкспериментировал, чтобы убедится в этом факте - несколько раз зашел и вышел. Симптомы повторились. Он утер вспотевший лоб, распахнул куртку, купил в ларьке две полуторолитровых бутылки пива и, жмурясь от яркого апрельского солнца, направился к музыкальному магазину "Миньон", где у него была назначена встреча с Учителем, для которого в сумке лежал заказ - LP диск Джона Зорна. По дороге Гошу преследовали невеселые мысли, - его очень пугало то, что, наверное, придется признаться в обнаружившейся особенности организма своей девушке Гале.
   - Как я ей скажу! - тихо воскликнул Гоша, опустился на скамейку в скверике, через дорогу от "Миньона", и принялся отчаянно сосать пиво. - Ведь это ненормально!
   Почти до конца допив первую бутылку, он поуспокоился и стал рассматривать вывески: рядом с вывеской "Миньона" - "Черный кот - любая бытовая химия"; чуть дальше - "Наш мир кожи и меха"; "Аптека - Антихворь" и так далее... Гоша перевел взгляд выше, на крыши домов, и увидел серебристую пыль, чудесно блестевшую на солнце. Неприятные мысли стали рассеиваться, Гоша поставил бутылку на скамейку и увидел, что у дверей "Миньона" появился Учитель, в окружении молодых ребят, любителей различных видов рок-музыки. Он, как обычно, что-то увлеченно рассказывал, азартно жестикулировал. Его слушатели кивали, одобрительно улыбались. Гоше не хотелось подниматься со скамейки, переходить дорогу, разговаривать с Учителем - от пива и солнца ему стало вдруг очень уютно и хорошо. Он невольно зажмурился и даже вздремнул - перед глазами поплыли мягкие розоватые облака, звуки улицы смешались в тихий шум...
  
   - Ну, здравствуй, Винилоп! Вижу, сидишь и комплексуешь в одиночестве, - раздался вдруг громкий голос. - А ты знаешь, что с пива ссыться криво?
   Важно выпятив живот и растянув широкую ухмылку, перед Гошей стоял Учитель, а рядом с ним - две симпатичные улыбчивые девушки. Увидев их, Гоша смутился, покраснел и пробурчал:
   - Это у тебя, может и криво, а у меня - прямо.
   - Это потому что ты очень прост! - хохотнул Учитель.
   Гоша глотнул пива и сердито заявил:
   - Ты, блин, утомил тупыми шутками. И "Винилопом" меня не называй!
   Гоша жил на вырученные от торговли виниловыми пластинками деньги, продавал их меломанам, ценителям аналогового звучания, к которым принадлежал и Учитель. За это он и получил от него прозвище - Винилоп.
   - Ладно-ладно, не фрустрируй, Винилоп, - огладив себя по вспотевшему животу, лукаво произнес Учитель и аккуратно ухватил девушек под локти. - Вот познакомься с моими ученицами. Студентки, между прочим, музыкального факультета в педагогическом институте. Интеллектуалки!
   Девушки прыснули в кулачки. Гоша снова смутился, кашлянул, опорожнил бутылку и бросил ее в урну:
   - Учитель, блин! Достал твой стеб уже.
   - Стеб?! Достал?! Какой такой - стеб?! - горячо вскричал Учитель и взмахнул руками, чуть не задев ими своих спутниц. -Ты что же, Винилоп?! Ты все понять никак не можешь, что я - настоящий Учитель, что я жизни, что я жить, учу!? Я понимаю, понимаю тебя - завидуешь.
   Девушки снова захихикали, весело поглядывая на раскрасневшегося Учителя. Гоша резким движением открутил пробку у второй бутылки, сделал несколько больших глотков, широким жестом вытер губы и презрительно фыркнул:
   - Завидую!? Что я, не знаю что ли, как ты тут малолеткам по ушам ездишь, про рок музыку, типа, про искусство всякое! А они хари разуют и тащатся! А если не с малолетками, то с какими-то мутными лузерами трешься! Какой в жопу ты Учитель!? Ты просто - толстый мужик!
   Учитель схватился за живот и громко расхохотался. Хохот продолжался с минуту. Успокоившись, Учитель вытер навернувшиеся на глаза слезы, сказал:
   - Ладно-ладно, не бунтуй, Винилоп! - и протянул Гоше сигарету. -На-ка лучше закури. Мятежность и дерзость индивидуума не красит. Так что. лучше закури сигаретушку из рук Учителя.
   - Иди ты! Ты же знаешь, что не курю я!
   - Ну, мало ли, вдруг научился, - Учитель отер носовым платком лоб, мягко отстранил от себя девушек и пошарил взглядом по блестящим цинком крышам. - Послушай меня, Гоша-Винилоп. Среди моих учеников есть всякие: и тупые, и умные, и богатенькие, и бедные, но все они осознают величие Учителя. Они понимают, что перед ними - кладезь мудрости, и просто - глыба. А ты, Винилоп, вот, все никак не можешь признать, что ты - пыль под ногами моими, и вот от этого пыжишься, пытаешься меня охаять, от этого ты и комплексуешь, и фрустрируешь... - Учитель прикурил сигарету и шумно выдохнул дым. - Ты, признай, признай мое величие. Склонись. Тогда может быть, я тебя и в ученики возьму, и перестанешь ты быть мелким ЛП-спекулянтишкой, а станешь моим учеником. Пойми, Винилоп, для тебя это единственный способ развиться.
   Девушки перестали улыбаться, им стало скучно. Они присели на скамейку рядом с Гошей, он протянул им пиво и ехидно сказал Учителю:
   - Может тебе еще и ботинки расцеловать, блин!
   - Конечно-конечно! - расцвел Учитель и выставил на всеобщее обозрение запылившийся кроссовок. - Только нужно говорить не "ботинки", а "можно ли твою, Учитель, обувь мне расцеловать".
   - Ну все, хорош пургу гнать! Достал ты уже окончательно! - прервал его Гоша. - Я, ведь, тебе, толстый, кое-что принес, между прочим.
   Глаза у Учителя жадно загорелись, он запыхтел и подскочил поближе:
   - Что? Зорна достал? На виниле? Сколько альбомов? Все, какие я заказывал?
   Гоша кивнул, гордо улыбнулся и с достоинством произнес:
   - Как обещал - достал. Пока - один. Цена прежняя.
   - Какой, какой? Давай-давай сюда! - Учитель плюхнулся на скамейку и потянул руки к Гошиной сумке.
   Девушки недовольно надулись:
   - Эй, Учитель, млин! Мы когда с тобой в Дом Актера пойдем? Долго еще?
   - Девушки, девушки! Дашечка, Танюша... - не отводя взгляда от Гошиной сумки, закричал Учитель. - Вы погодите-погодите. Давайте попозже, давайте завтра сходим и в Дом Актера, и в Дом Архитектора, а может даже - ко мне, к вашему Учителю, в гости вас отведу.
   Студентки недовольно фыркнули:
   - Учитель, млин, выискался! - встали со скамейки и удалились.
   Гоша, провожая их глазами, хотел что-то спросить, но Учитель дернул его за рукав:
   - Давай, давай открывай свой сундучишко.
   Гоша открыл сумку и достал конверт с пластинкой, на котором был изображен лежащий на асфальте мужчина.
   - О! Ух-х! Нэкид Сити! Первый альбом! - воскликнул Учитель, по его лицу прошлась дрожь, щеки всколыхнулись, глаза вспыхнули.
   - Хочется? - ухмыльнулся Гоша.
   - А упаковка есть?
   - Какая упаковка?
   - Что ж ты такой недогоняющий, Винилоп? Как я потащу ЛПуху по пыльному городу, без кулька?
   - Да вроде не пыльно... - Гоша озадачено почесал переносицу.
   - Давай-давай, не пререкайся с Учителем. Добеги до супермаркета и купи кулек.
   При слове 'супермаркет' Гоша слегка вздрогнул, Учитель это заметил и наклонился над его лицом.
   - Что, Винилоп?
   - Что-что... - ответил Гоша, пряча глаза от пристального взгляда. -Пошли. Только, вот зачем его в супермаркете покупать? Вон сколько здесь магазинов.
   - Как это - зачем? Я же глыба! Мне надо самое лучшее, самое большое. Из самого лучшего и самого большого магазина! Давай-давай, пошли, или - что, Винилоп, что-то не так?
   - Что не так? - как можно спокойнее ответил Гоша. - Все - так. Пошли.
  
   Учитель рванул вперед. Гоша встал со скамейки, хлебнул пива и нехотя поспешил за ним.
   По дороге Учитель махал руками и вещал, ехидно посмеиваясь:
   - Вот, что. Гоша, ты - мелкий спекулянт. Ты - Винилоп. Какие у тебя перспективы? Никаких. Но рядом - я! Величайший Учитель! Я тебя выручу, помогу тебе. Моего ученика из тебя не получается, слишком уж ты примитивен, но вот работать на меня, ты можешь. Например: пол помыть в моей квартире, носки мне постирать, зажигалку утром заправить, ну там еще кое-что...
   - Иди в жопу, понял! - рассердился Гоша. - Я тебе сказал, ты уже достал меня своими дебильными шутками! Ты...
   Он хотел еще что-нибудь добавить, посильнее возмутиться, но увидел впереди стеклянные двери супермаркета и, почувствовав тупой укол в печени, замолчал. Двери раздвинулись. Учитель мягко подтолкнул Гошу, и они оказался внутри: среди длинных полок с разноцветными пакетами, коробками, банками и пластиковыми упаковками; среди огромных корзин с фруктами, овощами, дынями и арбузами; среди висящих мужских носков, детских игрушек, женских чулок, зубных щеток и стиральных порошков. Играла навязчивая музыка, с потолка лился холодный голубой свет.
   - Какая бесчеловечная стерильность! - прошептал Гоша и почувствовал, что его сильно мутит, что всего его накрывает жуткая слабость.
   Он пошатнулся, облокотился о ближайшую полку и увидел, как Учитель подбегает к одной из продавщиц и громко тараторит: "Девушка, девушка! Какие красивые девушки тут работают! А нет ли у вас таких же как вы, больших и красивых пакетов, в продаже? Я люблю пакеты с анималистическими сюжетами, у вас они..." Что-то словно взорвалось в желудке у Гоши, он скорчился, обмяк и растекся по белому кафелю...
   Сознание Гошу полностью не покинуло - ему был слышен возбужденный голос Учителя; он ощущал - как его тело поднимают, несут, кладут на что-то мягкое; ощущал, как его везут непонятно куда. На фоне размеренного гуденья автомобильного мотора различался все такой же возбужденный голос Учителя, постепенно становился тише, затих, - и все растворилось.
  
   Гоша открыл глаза, огляделся. Он сидел в маленькой кухне у покрытого клеенкой стола. Окошко занавешивала свинцового цвета штора, горела тусклая желтоватая лампочка, громко урчал старинный, обшарпанный холодильник; повернувшись к газовой плите, спиной к нему, стоял Учитель. Одетый в домашний полосатый халат, он мешал медным половником какое-то варево в пятилитровой кастрюле. Гоша с удивлением обнаружил, что по полу разбросаны пустые конверты дорогущих редких дисков и черные треугольники ломаного винила, а на столе стояла неровная стопка пластинок: Брайан Ферри "Mamouna", Van Halen "Diver Down", Заппа "Grand Wazoo", The Smiths "Meat is Murde", был даже Echo and The Bunnymen "Heaven up Here"... Чик Корея, Шенберг, Эрик Долфи,... "Это ж на тысячи полторы баксов!" - мысленно прошептал Гоша.
   - Что, Винилоп, пришел в себя? - не поворачиваясь, хрипловато спросил Учитель. - Доставай Зорна, деньги на столе.
   Действительно, на столе, рядом со стопкой LP-дисков, лежала бумажка в пятьдесят долларов.
   - Ты же знаешь, что - шестьдесят, - слабым голосом возразил Гоша.
   - Знаю. Тебя хотели, в "cкорую", засунуть, но я не дал. Я ж должен был дождаться, когда ты очухаешься, чтобы с тобой рассчитаться. Так что бери полтинник, а десятка ушла на то, чтобы тебя транспортировать.
   - Транспортировать... А где это мы?
   - Ты, Винилоп, в гостях у Учителя, - ответил Учитель продолжая мешать варево. - Гордись!
   - А как?.. - Гоша поерзал на табуретке.
   Учитель обернулся к нему и недовольно воскликнул:
   - Как!.. Что-то ты разговорчивый сегодня, Винилоп! Доставай Зорна из пачки и ломай!
   Гоша обнаружил что сумка, как обычно, висит на его плече, он достал из нее конверт с пластинкой и вдруг увидел, что вокруг лохматой головы Учителя, появились светящиеся фиолетовые шарики.
   - Что ты на меня смотришь, Винилоп? Я ж сказал: вынимай из конверта, ломай.
   Гоша вынул черный виниловый диск, согнул его. Диск треснул, раскололся на две половинки.
   - И что?
   - Ломай мельче, мельче! Лэйблы отдери и выкинь. Чтоб винил чистый был, - сердито проговорил Учитель и отвернулся к кастрюле. - И те, что на столе - ломай.
   Гоша стал ломать мельче. По сторонам полетели мелкие черные треугольники. На полу образовалась горка винила.
   - И что? Я все поломал.
   - Кроши сюда, - сказал Учитель и указал половником на кастрюлю.
   Гоша поднял куски винила с пола, подошел к кастрюле. В ней бурлила черная жижа.
   - Кидай!
   Гоша кинул. Учитель сунул ему в руку половник:
   - Мешай. Я отдохну, - сел и закурил. - Смотри, чтобы не убежало, чтобы не подгорело.
   Гоша подошел к кастрюле, принялся мешать, через плечо изредка поглядывая на Учителя, который, не мигая, наблюдал за его рукой с половником, курил сигарету за сигаретой и молчал.
   Еле слышно тикали невидимые часы. Густое варево размеренно чавкало и булькало.
   - Может достаточно, у меня уже рука заболела, - нарушил тишину Гоша.
   - Не привык, ты Винилоп, к физическому труду. Только и умеешь спекулировать. А труд это - терапия. Терапия тебе сейчас и нужна, - затушив окурок, промолвил Учитель.
   - У меня, правда, рука еле движется!
   - Ладно, хватит. Возьми вон то и подмети тут везде, - Учитель указал на веник с совком, валявшиеся у холодильника. - Мусорное ведро под раковиной.
   Гоша подмел пол. Утрамбовал конверты от пластинок и мелкие виниловые осколки в ведро. Учитель поднялся, запахнул поплотнее халат, подошел к кастрюле, понюхал, достал из навесного шкафчика две тряпки и бросил их Гоше.
   - Бери кастрюлю.
   Гоша прихватил тряпками горячие ручки кастрюли и стащил ее с плиты. Кастрюля была очень тяжелая, из нее шел вонючий пар и обжигал лицо.
   - А нет ли крышки?
   - Нет, - ответил Учитель и кивком головы приказал следовать за ним.
   Они вышли из кухни, оказались в узком коридоре около трех дверей: туалета, ванной, и, судя по небольшим размерам, - кладовки. Учитель открыл ее. На пол выпала пустая картонная коробка из-под кроссовок.
   - Черт побери! - Учитель отопнул коробку и зашел внутрь.
   Гоша шагнул за ним и увидел, казавшийся длинным, ведущим глубоко вниз, коридор. От его земляных стен шло слабое фиолетовое свечение. Сделав десяток шагов, Учитель остановился и чиркнул зажигалкой. Пламя осветило человеческую фигуру, из головы которой торчали длинные спутанные волосы так, что лицо было не различимо. На фигуре была надета кожаная косуха в заклепках.
   - Это кто? - шепотом спросил Гоша.
   Фигура зашевелилась, двинулась вперед, сунула руку в карман и в свете пламени блеснула ложка.
   - Да это один мужик, - ответил Учитель. - Он жрать хочет. Дай ему.
   - Чего?
   - Дай ему пожрать.
   Фигура протянула руки к кастрюле. Гоша отшатнулся, чуть не расплескал на себя горячее варево и поставил кастрюлю на земляной пол. Фигура склонилась, опустилась перед кастрюлей на колени, принялась цеплять ложкой черную жижу и жадно ее хлебать, обмакивая в ней волосы и тихо урча. В урчании Гоша различил мелодию композиции Led Zeppelin, только не мог понять какую именно.
   Учитель похлопал его по плечу:
   - Ладно, Винилоп, пошли. Пусть жрет.
   Оказавшись снаружи, в коридоре, Гоша хотел спросить, что все это значит, что это было - но Учитель не дал ему этого сделать - распахнул входную дверь и, мягко, но настойчиво подталкивая, выпроводил его из квартиры. Вместо вопросов у Гоши получились лишь нечленораздельные вскрикивания.
   - Ну, до свидания, Винилоп! - напоследок сказал Учитель и захлопнул за собой дверь.
   Оказавшись в одиночестве на слабоосвещенной лестничной клетке "хрущовки", Гоша стал механическими движениями отряхиваться. Закончив с этим, он спустился вниз, скрипнул металлической дверью и вышел на улицу.
   Еще не совсем стемнело, еще был вечер, около того... Весна окончательно брала свое - обдавала редких прохожих теплом и неповторимым запахом, а на деревьях, по краям тротуара, набухали бледно-зеленые почки.
   Гоша глубоко вздохнул и вдруг догадался посмотреть на часы: девять вечера, значит можно еще пойти к Гале, нужно только заскочить в супермаркет, купить тортик, или красного вина...
  
  
   Меня Учитель называет Махмудом, потому что считает что, когда я бываю пьян, то очень хорошо танцую, прямо как Махмуд Эсамбаев.
   - Махмуд! - говорит Учитель и бросает окурок в урну. - Сейчас мы пойдем в книжный магазин.
   - Как скажешь, Учитель, - отвечаю я и сожалею о том, что на улице дождь, сыро, а до магазина далеко.
   - Херня, что сыро! - перебивает меня он. - Надо посмотреть, издали твой трехтомник, или нет.
   Я удивляюсь, говорю, что ничего про трехтомник не знаю, что ничего подобного быть не может. Учитель возмущается:
   - Как это так?! Ты что, Махмуд! Ты не написал про меня книгу в трех томах, с золотым тиснением, с бриллиантами по краям и с серебряными застежками?!
   Я делаю шаг назад, упираюсь в мокрое стекло остановки, и отрицательно мотаю головой.
   - Не смог, виноват. Прости, Учитель.
   Мне хочется добавить, что жанр мемуаров предполагает, по крайней мере, реальность описываемого объекта, а наличие этого признака в данном случае вызывает сомнение; но я сдерживаюсь, потому что Учитель начинает громко критиковать мои умственные способности, и приходится его слушать.
  
  
   3.Анненский
  
   Обычно Кеша сидел дома и делал распоряжения по телефону (он являлся владельцем сети магазинов бытовой химии), или играл в преферанс на небольшие ставки, в общем: вел устоявшийся образ жизни и попадал куда-нибудь исключительно в пьяном и бессознательном виде. На этот раз он попал на Московский вокзал Санкт-Петербурга, за шестьсот километров от своего города. Окончательно продрав глаза и придя в сознание, Кеша обнаружил: во рту суш, отсутствие даже самых мелких денег; а в голове навязчивый стук колес, мат, храп; а еще в ней пульсировало вот это:
  
   Ни зноя, ни гама, ни плеска,
   Но роща свежа и темна,
   От жидкого майского блеска
   Всё утро таится она...
  
   Это было самое странное, потому что ни какого жидкого майского блеска не наблюдалось. Стояла зима и дул ледяной питерский ветер. Пряча лицо и шаря в карманах, Кеша обнаружил свой паспорт, на последних страницах которого он иногда записывал различные координаты. Здесь был адрес и телефон Эрика, друга детства и юности, который теперь был риэлтором и жил как раз здесь, на Мойке.
   - Улица Мойка, солнце русской поэзии - Пушкин... Ебануться! - пробормотал Кеша повертел головой, надеясь отыскать телефон, но вспомнил, что нет даже мелочи и поскакал по Невскому. Он натыкался на людей, спрашивал у них о Мойке; они вежливо показывали - где это; объясняли, что она - не улица, а набережная... От вежливости Кешу мутило, мостовая кружилась перед ногами, но ему каким-то чудом удалось добраться до нужного дома, подняться по нужной, непривычно широкой, лестнице, и позвониться в нужную дверь. Ее открыла рыжая старуха, без лишних вопросов пропустила внутрь и указала комнату Эрика. Пройдя по длинному сумрачному коридору, запнувшись о трехколесный велосипед, о раскладушку, Кеша добрался до указанного места, облегченно вздохнул и стукнул по косяку лбом. Потом еще раз. Через пару минут дверь комнаты тихонько отворилась, Кеша ввалился внутрь и обнаружил перед собой юношу в белой майке-сеточке. Пахло одеколоном и анашей, играла Наташа Атлас.
   - Есть вино? - с хриплым стоном спросил Кеша.
   Юноша мило улыбнулся, моргнул длинными ресницами и выудил из резного шкафчика пузатую коричневую бутылку
   - Вы угадали, вино совершенно случайно есть, - он наполнил большой стакан и протянул Кеше. - Вы - друг Эрика?
   Жадно выпив, Кеша утвердительно качнул головой.
   - А где он сам?
   - Разумеется, на работе. У него сегодня две важные сделки.
   - А ты значится, по хозяйству типа того - хлопочешь? - ехидно ухмыльнулся Кеша и сел на край незаправленной кровати.
   Юноша ничуть не смутился, ответил:
   - Ну да, того, хлопочу, - и достал папиросу. - Будете курить?
   - Анашу что ли? - Кеша отмахнулся и потянулся к бутылке с вином. - Ты лучше мне денег дай на билет.
   - Денег? - у юноши округлились глаза, - Но у меня нет денег. Лично я не могу дать. Это у Эрика.
   - Позвони ему.
   Юноша позвонил, и Эрик, услышав о появлении Кеши, посмеялся, велел нежданного гостя накормить, но не угощать спиртным и выдать деньги на обратный билет.
   - Эрик сказал, что вам пить не надо совсем. А денег я дам.
   - Ладно, тогда давай дунем, да я домой поеду.
   Они сели на кровать и молча выкурили папиросу. Потом еще одну. Кеша вдруг смутно вспомнил, что недавно вроде как встречал Новый год и уточнил у юноши сегодняшнее число. Оказалось пятое января.
   - Пятое!? Январь? Ни фига... - Кеше стало не по себе от того, что он капитально потерялся во времени, а юноша вдруг звонко захохотал и воскликнул:
   - Ну, вы, даете! Просто писк! Значит, вы напились, уехали в Питер, и даже не в курсах какой день?! Прикольно!
   - Прикольно? - хриплым голосом спросил Кеша, размахнулся и шмякнул юношу по носу.
   - Вы что делаете!? У меня же кровь пошла! - закричал тот, зажал нос и вскочил на ноги.
   - Хуйня, - Кеша приподнялся и ударил его еще раз.
   - Уходите! - юноша забегал по комнате. - Забирайте свои деньги и уходите!
   Кеша подошел к туалетному столику, на котором были аккуратно разложены косметические принадлежности, и смахнул их на пол.
   - А это героин? - спросил он, показывая на рассыпавшуюся пудру.
   - Послушайте, заканчивайте быковать! - визгливо закричал юноша. - Вы что - дурак? Какой героин? Идите... идите на вокзал!
   - Жаль, я героина не пробовал. Ни-ког-да, - проговорил Кеша, поднял глаза к зеркалу и увидел свою опухшую, озверевшую физиономию. - Пожалуй, мне точно уже пора. Я пойду. Погуляю еще по Петербургу. Гоголя, бля, вспомню.
   Юноша сунул ему несколько купюр в руку и захлопнул за ним дверь.
  
   Нетвердой походкой Кеша вышел на улицу. Во дворе его поразил вид воткнутых в сугроб елок, на которых ветер трепал остатки слюдяного дождя.
   - Ебаный по голове! - вскричал Кеша.- Это ж, бля, правда, Новый год! Это зашибись!
   Он попрыгал около елок, изображая зайчика, потом купил бутылку водки в ближайшем кафе и, присасываясь к ней, пошел по Невскому проспекту, разглядывая вывески. Больше всего Кеше понравилась одна - "Театр Марионеток".
   В Театре Марионеток он зашел в бар, уселся за столик к двум испуганным девушкам, купил им мартини, пирожных и стал объяснять, что он как раз и есть здесь главный актер.
   - Да, я прима этого театра. Прима!
   - Простите, - морщась, сказала одна из девушек. - Какая ж вы - прима?
   - Нет! Вы не поняли! Я в этом театре главная марионетка! У меня главные роли. Я прима! Я играю всех! Все роли мои!
   Девушки переглянулись, встали и ушли. Вместо них появились милиционеры и попросили Кешу пройти с ними. Сначала он пытался сопротивляться - доказывал, что его ждут на сцене "деревянные человечки", его партнеры. Милиционерам пришлось вывести Кешу на улицу, где ему удалось сосредоточиться, предъявить паспорт и убедительно описать страстное свое желание очутиться поскорее дома, за шестьсот километров отсюда, чтобы спокойно заснуть рядом с женой. Милиционеры, - то ли утомленные праздниками, то ли просто миролюбивые по причине обитания в Санкт-Петербурге, - отпустили Кешу и посоветовали больше не пить. Он перебежал на другую сторону Невского, купил бутылку водки и решил пойти в Эрмитаж - посмотреть на статую Зевса; но, сделав глоток, вдруг понял, что у него кончились деньги. Пришлось идти обратно к Эрику. Но Мойку Кеше найти не удалось - он заплутал среди дворов похожих на загоны, запутался среди широких парадняков. На улице стемнело, фонари клонились к земле. Теряясь в толпе, Кеша вдруг обнаружил себя на Аничковом мосту. Глядя в блестящую холодом Фонтанку, он закричал, что зря его обидели - не дали сплясать на сцене с деревянными человечками; что прыгать он в речку не будет, а как благородный человек уедет домой - домой за шестьсот километров от этого болотистого места, уедет на электричках, раз денег нет. Потом Кеша обнаружил себя на железнодорожном перроне, потом на холодной жесткой скамейке электрички... Под стук колес в голове возникло:
  
   Не знаю, о чем так унылы,
   Клубяся, мне дымы твердят,
   И день ли то пробует силы,
   Иль это уж тихий закат...
  
  
   Кеша очнулся от женских возмущенных криков - кондукторы выпроваживали его на улицу.
   - Сколько времени? - спросил Кеша.
   - Иди-иди, отсюда, синяк!
   Пришлось выйти.
   Кеша готов был упасть на землю, но его поддержал на ногах глоток водки, плескавшейся на дне бутылки. Кеша сделал несколько шагов, и в темноте появилось здание станции.
   - М-м... Мысли... Мыслино! - вслух прочитал он и коротко выматерился.
   В помещении мерцал сумрачный свет, окошко кассы было наглухо закрыто, на одной из крашеных грязно-желтым скамеек сидел толстый, с красным широким лицом, мужик и улыбался.
   Это был Учитель.
   Кеша присел рядом. Язык у него ворочался плохо и он жестами стал спрашивать о поездах; о том, как они тут ходят; пытался узнать, сколько сейчас времени - но получалось очень маловразумительно. Учитель, не переставая улыбаться, спросил:
   - Домой что ли хочешь?
   - Да! - отчаянно воскликнул Кеша и сделал экономный глоток водки.
   - Пошли тогда.
   - Куда это?
   - Пошли, выведу тебя, - Учитель живо поднялся и указал рукой на выход.
   Кеша вдруг понял, что часто видел его у музыкального магазина "Миньон", и сказал об этом вслух.
   - Многие меня знают, - лукаво ответил Учитель. - А я тебя тоже знаю, ты продаешь стиральный порошок и мыло.
   - Химия бытовая, да. А ты здесь как?
   - Как? А вот так! Понимаешь ли, я - Учитель.
   - Стеб такой? Шутка.
   - Нет не стеб. Не шутка, а правда. Я - Учитель и я вездесущ.
   Кеша понимающе покачал головой:
   - А вот оно значит чего... - и внезапно осознал, что идет рядом с Учителем по белому полю, а впереди желтеет просвет, и в нем -силуэты, то ли разлапистых кустов, то ли небольшого леса.
   - Да вот так, оно, - хохотнул Учитель. - А хочешь быть моим учеником?
   - Зачем? Мне не надо.
   - Человек, будь он маленький, или большой, без Учителя - всего лишь бледное пятно. А с Учителем у него появляется цель, смысл существования, он начинает светиться изнутри. Хочешь изнутри светиться?
   - Я домой хочу! - вскричал Кеша и помахал бутылкой. - А там какие-то кусты, или, блядь, вообще - болото!
   - Правильно это ж Ленинградская область тут кругом болота. Топь, - спокойно ответил Учитель, поддержал Кешу под руку и повлек дальше.
   - Топь!? Просто, заебись! - завопил Кеша и остановился. - Какого хера мы туда идем!?
   - А ты посмотри вверх.
   Кеша машинально вскинул голову. В небе, как в бездонной яме, плавали ослепительные звезды. Ему показалось, что можно зачерпнуть их ладонью и проглотить. Вытянув руку вверх, он повернулся вокруг своей оси и вдруг рассмеялся.
   - Видишь? - спросил Учитель.
   - Вижу. Красиво.
   - Вот и пошли, только назад не оглядывайся, - он опустил Кешину руку, и они пошли дальше. - Вот ты говоришь, что, мол, тебе Учитель не нужен, что ты сам по себе. А как же ты в пустоте найдешь без твердой опоры на Учителя дорогу? Человек всегда болтается в пустоте, куда ветер подует туда он и летит. А я, тебе помогу, добрым словом, советом, ты главное почитай меня, уважай.
   Кеша сделал последний глоток водки и швырнул бутылку через плечо.
   - Подожди, это как это - почитать?
   - Очень просто. Ты же товары для быта продаешь - стиральные порошки, различные мыльные принадлежности, бритвенные станки - вот и дари их мне. А что я скажу, то - сделай.
   Кеша вновь, запрокинув голову, рассмеялся. Звезды в небе запрыгали перед его глазами. Кусты впереди расступились и появились светящиеся окна избы. Учитель приостановился, наклонился к Кешиному уху и вкрадчиво прошептал:
   - Там мужики бухают, забеги в избу и крикни: "всем еблища колочу".
   - Чево? - возмутился Кеша и отскочил в сторону.
   - Не "чевокай", ученик. Повесели Учителя, - требовательным тоном сказал Учитель.
   - Да ты охренел!
   - Ладно-ладно, можешь в более мягкой форме, забеги и крикни: "всем встать раком!". Иди.
   Учитель подтолкнул Кешу вперед, и он пошел - скрипнул калиткой, чуть не поскользнулся на ступенях крыльца, зашел в темные сени, нащупал обитую войлоком дверь, открыл и оказался в ярко освященной комнате. Посредине стоял стол, за ним сидели три небритых пьяных мужика в тельняшках и настороженно разглядывали гостя.
   - Всем еблища колочу, - тихо сказал Кеша.
   Мужики удивленно переглянулись.
   - Ты кто?
   - А вы кто? Митьки?
   - Нет, мы - трактористы.
   - Ленинградские трактористы! - Кеша не смог удержаться от хохота, схватился за живот и, вздрагивая, стал медленно сползать на пол.
   Немного поуспокоившись, он вытер слезы и, икая, крикнул:
   - Дык, это самое, ленинградские трактористы, вставайте раком!
   Мужики как по команде повскакивали с мест ринулись к Кеше и стали его бить. Он повалился на пол, от одного мощного пинка ударился головой об угол печки и увидел стоявшего в дверях Учителя.
   Учитель подло хихикал. Кеша, закрывая лицо от ударов, взмолился:
   - Мужики, заканчивайте! Мужики, я не хотел! Это все - он! Это все Учитель!
   - Какой на хер Учитель?! - вскричал самый крупный мужик схватил Кешу за ухо, резко дернул, так что у того хрустнуло в шее и злобно посмотрел ему в глаза. Кеша жалобно вскричал:
   - Да вот же он! Это он меня научил такую херню вам сказать! Я не хотел!
   Мужик отпустил Кешу, и он подполз к Учителю.
   - Его бейте, вот же он!
   Кеше удалось приподняться, он попытался схватить Учителя за пальто, но его рука поймала лишь воздух.
   Учителя больше не было. Был грязный пол, на который из разбитой брови капала кровь, были мужики. Они успокоились и решали, что же делать с Кешей.
   - Псих какой-то! Сектант что ли?
   - Может его ко врачу?
   - Какой сейчас, на хрен, врач?
   - Может, оставим его?
   - Какое, на хрен, оставим!
   Мужики подняли Кешу, вынесли из избы, вытащили за калитку, бросили и ушли. Постанывая, он пополз, и ему казалось, что снег походит на стиральный порошок:
   - Как Ариэль... Тайд...
  
   Где грезы несбыточно-дальней
   Сквозь дымы златятся следы?..
   Как странно... Просвет... а печальней
   Сплошной и туманной гряды
  
   У Кеши стала дергаться нога, это вывело его из липких, плоских видений. Он лежал на жесткой кровати под белой простыней, а рядом стоял Эрик со своим юношей. Кеша почувствовал жуткую жажду и боль во всем теле:
   - Это ж сегодня седьмое, значит, - разомкнув запекшиеся губы, проговорил он.
   - Смотри, очнулся! Вовремя мы подъехали, - сказал юноша.
   - Вижу! - ответил ему Эрик и наклонился над Кешей. - Ну, ты и придурок, Иннокентий! Ты чего в Мыслино делал?
   Кеша удивленно моргнул и почувствовал резкую боль в районе брови.
   - Мысль... Мыслино?
   - Тебя около станции избитым нашли. Хорошо, мой телефон в твоем паспорте был - сообразили позвонить.
   Кеша наклонил на бок голову и услышав как в шее что-то хрустнуло сказал:
   - Надо бы мне вина.
   - Это больница! - возмутился Эрик.
   - Больница в Волховстрое, - подсказал юноша.
   - Значит, вина нету... Волховстрой значит... - грустно сказал Кеша и после паузы спросил. - Эрик, ты же артистом был, типа, не знаешь чье это: "Ни зноя, ни гама, ни плеска..."
   Эрик удивленно вскинул тонкие брови:
   - Это - Анненский, "Просвет". Я ж на вступительных во ВГИК читал. Не помнишь что ли?
   - Поступил?
   - Да мы ж вместе поступали! Ты чего, Кеша? Нет, конечно, провалились.
   - Жаль, что не поступили. Выходит мы с тобой Эрик - реальные лузера, - сказал Кеша и отвернулся к бледно-зеленой стене. - Точно - Анненский. Это ж был такой древний питерский поэт, черт меня подери.
   Кеша вспомнил, что Анненский его тезка, что многие стихи он написал в поезде, что курсировал тот поезд между Питером и Кешиным родным городом.
   - Такая хрень... Такие, блядь, Ариэли и Тайды... - проговорил Кеша, криво улыбнулся и ойкнул от боли в разбитой брови.
  
  
   Покончив с критикой моих умственных способностей, Учитель переходит к возвеличиванию своих. Я стараюсь его слушать, но мне становится скучно, и чтобы Учитель не заметил этого, - отворачиваюсь и вижу, как по стеклу остановки стекают капли, где-то внизу соединяясь в одну, большую и темную. Я размышляю о том, что ничего и никогда не смогу написать об Учителе.
   Писать о нем мемуары - значит вспоминать и о Маше, а я даже лица ее не помню... Помню только его отражение в зеркале над моей кроватью. Еще помню бордовую куртку, которую Маша часто забывала у меня, когда уходила. В карманах куртки хранилось множество замечательных вещей: круглый стеклянный кошачий глаз, (Маша рассказывала, что раньше он принадлежал кошке ее покойной бабушки) настоящее старинное нэцкэ депрессивного лысого мальчика с поросячьим хвостиком, серебряный кулон в виде лезвия для бритвенного станка (подарок матери на совершеннолетие), а еще - миниатюрная книжка величиной с ноготь. Эту книжку мне так и не удалось прочитать, потому что Маша не разрешала, говорила, что в ней - древний апокрифический текст, от которого может сорвать чердачину. Я особенно не настаивал, - чердачину мне было чем срывать и без апокрифов. Да и вообще, наверняка, это был просто Блейк... или Йетс... Маша их любила. Я тоже. Мы и познакомились благодаря им.
   Однажды, я, накурившийся травы, ехал в автобусе и вдруг увидел прекрасную девушку. Девушка читала книгу. Словно боясь сглаза, она изящно прикрывала хрупкими пальцами обложку, поэтому различить название я не мог, но мне было совершенно ясно, что книга - Блейка или Йетса. Автобус вздрагивал, девушка перелистывала страницы. Я проехал лишние три остановки, потом решил, что все это галлюцинация и вышел.
   Конечно же, девушка не являлась ни галлюцинацией, ни видением, это была Маша. Позже мы встретились на пьянке то ли архитекторов, то ли художников-пейзажистов, где я ей сказал, что люблю девушек, которые читают поэтические произведения в автобусе, особенно такие.
   - Какие такие? - удивилась Маша.
   - Ну, такие... Специфические, - ответил я.
   Она понятливо кивнула.
   - Как-то раз я читала книжку в автобусе. Только не помню чью.
   - Блейка, а может Йетса...
   - Точно-точно! - согласилась Маша и улыбнулась. - Я их люблю.
   - Я тоже.
   Еще мы любили ходить по старому кладбищу, пить красное вино, шуршать осенними листьями. Любили сидеть на почерневшей от времени, но крепкой скамейке, что стояла у могилы со стершимся именем на старинном кованом кресте, и играть в магнитные шахматы.
   Иногда на кладбище появлялись местные панки, устраивали возлияния: бренчали на гитаре, бегали по кладбищу без трусов, орали песни. Мы с ними переругивались, хоть и громко, но не так чтобы очень азартно. Когда красное вино кончалось, меня тянуло к панкам, мы скидывались на водку, пили ее... Порой я даже подпевал - "Но если есть в кармане пачка сигарет, то все не так уж плохо на сегодняшний день!", чем очень раздражал Машю. Приходилось ее успокаивать и идти домой...
   Рядом с Машей я испытывал острую грусть и опасный восторг. Особенно ночью, когда она засыпала, а я в темноте сидел на полу, курил, смотрел, как мигают цифры на дисплее плеера, и слушал очаровательную и страшную музыку. Вероятнее всего, мои грусть и восторг были связаны с алкогольной интоксикацией проявлявшейся при воздержании от спиртного, проще говоря - похмельем. Из-за того, что я превращался в животное, Маша не разрешала мне много пить, а мало - не удавалось. Выбор между Машейй и водкой был сложен, поэтому мы часто и жестоко ссорились: бились стекла, ломались ножки у мебели, стены сотрясались от крика и прочее. В конце-концов, вытирая слезы обиды и боли она сказала:
   - Пойми, мы же не призраки, что бы вот так вот жить. Вот здесь.
   Я, промокая исцарапанную щеку куском простыни, взглянул на осколки посуды и бутылок, перешагнул через ломаный шкаф, сел рядом, выпил и ответил:
   - Конечно, я понимаю, что мы не призраки. Дело в том, что просто это столкновение двух стихий и двух начал. Это все очень непризрачно. И мне кажется, Маша, что все нормально.
   - Вот это вот нормально? - она медленно обвела подрагивавшей рукой разгромленную квартиру. - Это в порядке вещей?
   - Хули - да. Нормально, в том плане, что без последствий столкновение двух начал не может обойтись, и это проявляется на материальном плане. Вот, бля, она, материя и рушится.
   Я выпил и пнул по табуретке.
   - Видишь?
   - Вижу, что ты - полная свинья
   - А мне, Маша, твое имя, между прочим, не нравится, мне кажется оно попсовым.
   - А вот мне давно уже ничего не кажется. Все. Это невозможно, - она поднялась и ушла.
   Я допил водку, вышел в коридор и обнаружил, что на этот раз, Маша одела свою куртку, ушла в ней... Меня вдруг охватило горькое сожаление из-за того, что в голову никогда не приходило порыться в ее карманах, наверняка там было множество замечательных вещей, которых я еще не видел.
   Маша не появлялась, не отзывалась на звонки, завидев меня, резко сворачивала в сторону. Я не знал, что делать и рассказал об этом Учителю. Тогда я его еще так не называл, мы просто с ним вместе пили водку и насмехались над окружающей действительностью. Сначала он мне посоветовал купить Маше шубу, потому что женщины любят мех, но, узнав, что средств для этого - нет, сказал:
   - Я тебя сейчас научу, что делать! - взял гитару и мы отправились под Машино окно петь песни.
   Была уже ночь, и когда Учитель, брякая на гитаре, громко и противно затянул серенаду Пресли, из окон Машиной пятиэтажки высунулись несколько жильцов и потребовали прекратить концерт. Я закричал на них, чтобы не мешали петь, - они перестали, и подъехала милиция. Мы с Учителем вовремя среагировали на ее появление, залезли на дерево и затихли. Милиционеры стали лениво прохаживаться по двору. Какая-то старуха истошно завопила из форточки: "Эти говнюки на березе! На березе!", они велели ей заткнуться и уехали.
   - В жизни нужно все, - сказал Учитель, - и сейчас я научу тебя, как петь на березе.
   Учитель заиграл, запел и ветки под его грузным телом задрожали, жильцы стали снова высовываться и кричать.
   На гитаре лопнула струна, возникла пауза, я посмотрел вниз и увидел Машу со скрещенными на груди руками.
   - Вы что одурели? - сердито спросила она. - Что за дела?
   - Сейчас объясню, - ответил Учитель. - Это проявление чувств.
   Я ему поддакнул, и мы слезли на землю, и отдуваясь предстали перед Машей. Она запахнула поплотнее халат и поморщилась:
   - Что? Очередная тупая пьчнка...
   - Маша, мир - эклектичен, в нем столько всего намешано, что отличить настоящую любовь от пьянки практически невозможно, - возразил Учитель. - Вы оба еще так молоды и вам необходимо все объяснить и всему научить. Это сделаю я.
   Маша удивленно моргнула, а Учитель, помахав в мою сторону грифом гитары, продолжил:
   - Глядя на этого человека и на тебя, я понимаю, что у вас много не решенных вопросов, я научу, как их решить.
   - Зачем это мне?!
   - А вот это я сейчас объясню - зачем это тебе, Маша. Только объясню - лично. Вы сейчас переживаете кризис в отношениях, поэтому вас надо развести по разным углам ринга.
   - Какого еще ринга? Какие еще отношения! У нас нет больше с ним никаких отношений.
   - И это я тоже объясню. Все объясню, всему научу.
   Учитель ухватил Машю за локоть и азартно говоря, довел ее до подъезда. Все его бессодержательные речи я знал наперед и поэтому даже не старался прислушиваться. Учителю все равно, что было говорить, лишь бы завладеть вниманием слушателя и это у него получалось достаточно хорошо.
   Маша скрылась, Учитель подошел ко мне и удовлетворенным голосом заявил:
   - Ну что? Я все уладил!
   Я, щелкнул по струнам гитары, покачал головой и предложил еще выпить и попеть песен.
   - Петь песни не будем, я лучше тебя научу, как правильно разбираться в гендерном вопросе, да и вообще как жить, - ответил Учитель и небрежно потрепал меня по плечу.
   - Да на хрена мне то это?! - возмутился я.
   - Как это на хрена? Ты же не умеешь!- хохотнув, ответил он, и мы пошли в магазин. - Но ты не расстраивайся, я тебя научу.
   Сначала я думал, что Маша придет, хотя бы для того, чтобы меня обругать за серенады, потом - попытался о ней не думать, а потом - обнаружил в почтовом ящике открытку, приглашение на свадьбу. Маша выходила замуж за Учителя.
   Из окна квартиры, в которой я тогда жил, открывался вид на Поле Дураков, - прозванную так в народе, пустынную заросшую сухой травой площадь. За ней находился Цыганский поселок, дальше столбы, а за ними наверное ничего и не было... Держа приглашение в руках, я уставился на Поле Дураков, и дух мой начал метаться над ним. И я осознал, что, и вправду, не умею правильно разбираться в гендерном вопросе, не умею петь сидя на березе, да и жить как надо тоже - не умею. И я еще понял, что теперь у меня есть человек, который всему этому научит, понял, что у меня есть Учитель.
  
   Учитель меня учит - говорит, что для того чтобы написать хорошие мемуары, нужно хорошо питаться, как питается он; слушать хорошую музыку, такую, какую он слушает; и вообще - стараться дотянуться до его величия.
   - Как скажешь, Учитель, буду пытаться дотягиваться, - говорю я и снова отворачиваюсь к стеклу, по которому бегут дождевые капли.
   Через три месяца после свадьбы у Маши и Учителя был развод. В нашем кругу существовала традиция разводиться в полутрезвом состоянии, и Учитель ей не изменил, взял с собой меня, Вадика - своего любимого ученика, мы выпили и пошли в суд.
   Судья попалась терпеливая, и вместо того чтобы сразу нас выгнать, внимательно выслушала Учителя. Встав на трибуну, он гордо выпятил живот, выгнул спину, поплевывал на палец и, шурша записями в блокноте, стал перечислять покупки, которые сделал для Маши за время их совместного проживания; перечислять суммы, которые потратил на ее питание. Закончив с этим, - принялся напевать песни, которые заводил ей и сам пел по вечерам; рассказывать анекдоты, которые рассказывал за обедом...
   - Как видите, жена у меня не бедствовала!
   Судья утомленно вздохнула:
   - Ответчик, вы имеете намерение заявить о разделе совместно нажитого имущества?
   - Секундочку, Ваша честь! - азартно воскликнул Учитель. - Мои намерения - не просты! Я же, знаете ли, и сам не прост. Я глыба, я - Учитель! У меня - ученики и ученицы!
   Судья покачала головой, вздохнула, обратилась к покрасневшей, кусавшей от досады губы Маше и посочувствовала ей:
   - Истец, я вас понимаю. Очень хорошо понимаю...
   Машя еще сильней покраснела, опустила глаза, а Учитель, навалился на трибуну и закричал:
   - Подождите, Ваша честь! Как это - "вы понимаете"? Я сейчас вас научу, как надо правильно понимать. Вы вот так и не поняли, что я - Учитель! Я - учу!
   Судья возмущено стукнула молотком. Задремавший было, Вадик вздрогнул и громко заявил:
   - Простите, товарищ судья, а зачем это вы, вот так вот тут стучите? Учитель имеет право на слово. Ведь, имеет же?
   Судья нервно ударила молотком еще раз и язвительно сказала:
   - Ответчик имеет слово уже в течение получаса, только вот суду до сих пор не ясно: согласен ли он на развод?!
   Учитель поуспокоился и скрестил руки на животе.
   - Итак, Ваша честь, я заметил, что вы не обладаете должным терпением. Это досадное упущение со стороны нашего судопроизводства. Но об этом позже. Что ж, выходит - суд хочет знать, согласен ли я на развод или нет? Понимаете, Ваша честь, как я уже говорил - и как вы, надеюсь, поняли - я Учитель. У меня - ученики, ученицы, которых я учу всему. Призываю вас понять, что я - глыба, я - величайший человек, и вот как раз это-то моей жене и сложно осознать. Суть заключается в том, что ее психология...
   - Так, ответчик, давайте без психологии! - теряя терпение, перебила его судья.
   - Как это - без психологии? - удивился Учитель. - С обычными людьми без психологии не обойтись. Если бы речь шла только обо мне, тогда - да. У меня нет никакой психологии. Более того, у меня даже нет никакого подсознательного и бессознательного, никакой корки и подкорки потому что я - глыба! Я цельная глыба!
   - Э, Учитель! Завязывай на хрен! - завопил вдруг Вадик. -Достала уже вся эта лабуда! Пошли курить, потом договоришь.
   - Нет-нет, мне нужно, нужно объяснить! - возразил Учитель, но, заметив, что от слов Вадика судья медленно приходит в бешенство и замахивается молотком, быстро поправился: - Но, в самом деле, чертовски хочется курить.
   Мы выскочили за дверь, выбежали на улицу, выпили, покурили, а когда вернулись, то в зале заседания сидела лишь секретарша. Нехорошо улыбаясь, она сказала, что суд расценил поведение Учителя, как оскорбительное, присудил ему штраф и закрыл дело в пользу истца.
   Учитель всплеснул руками и воскликнул:
   - Черт подери! как нехорошо получилось! Я так и не успел рассказать судье об ее ошибках!
   Вадик, вскочил на трибуну, вытянул руку и открыл рот, для прочтения стихов. Нам с Учителем пришлось его успокоить, вытащить наружу и на улице, на лоне природы, мы спокойно продолжили пить.
   Вадик с выражением прочел стихотворение:
  
   По небу гуси летели от боли громко крича,
   Яйцами огромными по крышам стуча
  
   и спросил:
   - Слушай, бля, Учитель, дак вот я тоже не понял, чего ты хотел? Разводиться, или не разводиться? Чего-то ты там такое мутное парил, что хрен разберешь.
   Учитель презрительно поглядел на нас, брезгливо бросил окурок в траву и ответил:
   - Насколько вы низки, ученики! Где же вам понять, что ваш Учитель выше всех этих примитивных социальных вопросов!
   - Да уж, конечно! Где же нам! - сплюнув, через зуб, сказал Вадик.
   - Ты, Вадик, не дерзи! Ты учись быть выше, пока я учу.
   Вадик уже был прилично пьян, пошатнулся и крикнул:
   - Да пошел ты, бля, Учитель в жопу!
   Учитель рассмеялся и поддержал Вадика чтобы тот не свалился.
   - А сейчас, ученики, в благодарность того, что вы меня сопроводили и поддержали морально в рутинном деле, я явлю вам чудо!
   Мы зааплодировали. Учитель скрестил руки, напрягся, покраснел и стал громко и протяжно пукать. Это, без перерыва, продолжалось четверть часа, не меньше. Пораженные, мы с Вадиком не могли вымолвить ни слова. Учитель чинно раскланялся и заявил:
   - Вадик сегодня себя проявил, - стишки нам свои декламировал, дерзил мне. Ну, а теперь, Махмуд, твоя очередь! Давай-ка, спляши нам!
   Каким бы сильным не было впечатление, оттого что проделал Учитель, как бы он меня не уговаривал, - плясать я наотрез отказался, потому что не мог. Внешне я был весел, но на душе скребли кошки - мне так и не удалось улучить момент, чтобы поговорить о чем-нибудь с Машей. Наверное, я бы ей сказал, что вовсе не считаю ее имя попсовым, или - еще что-нибудь хорошее...
   Больше я Машу не видел, - она переехала в другой город, вышла замуж повторно, и, наверное, на этот раз удачно. Правда, что такое - удача, мне неизвестно. У меня ее никогда не было, и судить о том, что удачно, а что не удачно - я не могу.
  
   4.Вадик
  
  
   Учитель всегда был разговорчив и весел, поэтому его часто приглашали в гости на праздники - дни рождения, новые года и восьмые марта. Если ему обещали обильную и вкусную пищу, то он не отказывался, брал с собой своего любимого ученика Вадика и приходил. На самом деле у Вадика было другое имя - Петя. Почему учитель его так прозвал, никому не было известно. Кроме того, что Вадик считал себя выдающимся поэтом, он совершенно не умел себя вести в гостях - напивался, орал, приставал к женам хозяев, иногда бил люстры и мочился в непредназначенных для этого местах. После третьей рюмки водки, на всем что попадалось под руку, он писал стихи, а потом, взъерошив черные волосы, и сверкая пьяными глазами, их громко всем читал. Учителя просили, чтобы он не приводил Вадика, он обещал, что не будет, но все равно брал его с собой, потому что "любимый ученик" очень радовал его своим поведением, и без него ему было скучно.
   На дне рождения бизнесмена Игнатьева, Учитель пел, рассказывал небывалые истории про рок-музыкантов, про их жизнь, их повадки и физиологические особенности; пел под гитару, вызывая улыбки у многочисленных гостей, произносил тосты, задорно хохотал и брякал рюмками. Вадик тихо сидел на углу стола и строчил что-то в новеньком блокноте, но когда, после очередного тоста возникла пауза, он вскочил, разорвал исписанные страницы, выпил фужер водки, взъерошил волосы и крикнул:
   - Нет! Читать я сегодня ничего не буду!
   Гости облегченно вздохнули.
   - Вот и хорошо, Вадик, ты закусывай, - сказала хозяйка и пододвинула к нему салат.
   - И закусывать я не буду! - крикнул Вадик, сверкнул глазами и потряс рукой, указывая на Учителя. - Пускай эта свинья жрет мою порцию.
   Гости удивленно усмехнулись. Учитель хихикнул и сказал:
   - Ну, ладно-ладно, что ты Вадик, так об Учителе, о своем, отзываешься. Не хорошо! Не дерзи!
   - Мне вот что надо! - крикнул Вадик не обращая на Учителя внимания. - Тут есть балкон? Мне надо на него сходить.
   Игнатьев недовольно поморщился, встал из-за стола и проводил продолжавшего сверкать глазами Вадика на балкон. Учитель поспешил за ними. На балконе Вадик внимательно оглядел открывшийся перед ним вид строящегося района, достал папиросу, закурил, дунул дым в лицо Игнатьеву и сказал:
   - Ты знаешь, братец, порой мне, бля, кажется, что эти осенние облака над нами всего лишь дым, выдуваемый мною изо рта.
   Игнатьев растерялся, а Учитель сказал:
   - Вадик, какие ж они осенние? На дворе еще лето.
   - Ты, бля, Учитель меня не учи, заебал уже, - ответил Вадик, резко развернулся, схватился за перила, перелез через них и повис.
   Игнатьев осторожно посмотрел вниз, Вадик не выпуская папиросу изо рта - на него.
   - Чего, бля?
   - Ничего, - ответил Игнатьев. - Ты крепче держись. Третий этаж все-таки.
   - Иди на хуй, а то сейчас обоссу нижний балкон!
   - Это чего он? - растерянным голосом обратился Игнатьев к Учителю.
   Тот, усмехнувшись, ответил:
   - Поэт потому что.
   - Да, бля! Свинья, ты права! Я поэт, я певец падения!- крикнул Вадик и разжал руки.
   Раздался треск ломающихся веток, визг кошки и глухой удар.
   - Надо же! - удивленно воскликнул Учитель и подбежал к перилам.
   Внизу, в клумбе, на черной свежевскопанной земле без движения лежал Вадик.
   - Еб твою мать! - закричал Игнатьев, вбежал в комнату и, отмахнувшись от удивленных гостей и жены, выскочил за дверь. Учитель, делая успокоительные жесты и приговаривая:
   - Все хорошо, ничего страшного не случилось, - последовал за ним.
   - Опять Вадик что-то выкинул - решили гости и продолжили трапезу.
  
   Раскинув руки, Вадик лежал на земле, уткнувшись в нее лицом. Левая его нога была согнута в колене и ботинок на ней, трепеща шнурками, указывал острым носком вверх. Игнатьев подбежал и стал трясти Вадика за плечо, но тот не подавал признаков жизни. Подошел Учитель и сказал:
   - С такой высоты рухнуть - верная смерть.
   - Может на верная! Видишь, - он же на мягкое упал, на землю скопанную, - возразил Игнатьев. - Ты умеешь щупать пульс?
   Учитель подошел поближе и аккуратно пнул Вадика в бок. Нога, указывавшая носком ботинка вверх, разогнулась и упала на землю.
   - Знаешь что, Игнатьев, - ответил Учитель. - Я не умею щупать пульс. Но и без этого ясно, что с Вадиком все очень и очень плохо. Надо везти его домой.
   - Зачем это? Если все с ним плохо надо скорую вызывать.
   - Скорую, - усмехнувшись, произнес Учитель и щелкнул зажигалкой. - Ты знаешь, что именно Вадик курил? Что у него в папиросе было набито?
   - Шмаль что ли? - брезгливо переспросил Игнатьев и попытался перевернуть Вадика, но это у него не получилось.
   - Думаю - да. Поэты они такие. В папиросах у них всегда не табак.
   - Дак что, с того? Помоги лучше! - Игнатьев снова попытался перевернуть Вадика.
   - Вот ведь, вы какая, молодежь, тупая! - раздраженно проговорил Учитель и закурил. - Что с того!? А - то! Приедет скорая, возьмет у Вадика анализ крови, обнаружит там опиаты и всем твоим гостям разборок с ментами не миновать. Понял?
   Игнатьев отошел от Вадика и задумчиво подергал ухо.
   - Слушай, а ведь точно... Сейчас же с этим у нас строго.
   - Конечно, - точно. Конечно, - строго. Так что вызывай тачку, и повезли поэта домой.
   - Нет, ну вот на хрена ты его с собой привел! Ведь, предупреждали, просили же!
   - Давай, давай действуй! Сбегай домой, вызови машину, - невозмутимо ответил Учитель. - И прихвати с собой водки и буженины - пригодится.
   Игнатьев растерянно кивнул, спорить не стал и сделал все, как сказал Учитель.
   Такси не заставило себя долго ждать. Грузный водитель, по просьбе Учителя молча помог Игнатьеву погрузить Вадика на заднее сиденье, спросил куда ехать и тронулся в путь.
   Путь оказался не близок - жил "любимый ученик" на окраине города, у парка Мира рядом с кладбищем, в деревянном, вросшем в землю доме. Игнатьев прибавил таксисту полтинник, и они вместе с ним затащили Вадика на перекошенное от времени крыльцо, усадили, прислонив к кривым перилам. Учитель, поругиваясь, порылся в карманах "любимого ученика", нашел ключ, открыл ржавый висячий замок и отворил дверь.
   - Погоди, мы сейчас - обратно! - крикнул Игнатьев таксисту, который направился к машине, но Учитель строго сказал:
   - Как это обратно? Ты что? Надо зайти, посидеть выпить.
   - Это еще зачем? - Игнатьев осторожно заглянул в темные сени, из которых пахло затхлостью.
   - Приехали, значит надо зайти. Посмотришь, как живет мой любимый ученик. Тем более и водка есть, и буженина, - Учитель нежно погладил пакет, который Игнатьев вынес из дома и махнул таксисту, чтобы тот уезжал.
   - Я мобильник с собой не взял! - растерянно хлопая себя по карманам, сказал Игнатьев. - Как мы такси-то теперь вызовем?
   - Зачем?
   - У меня гости! У меня день рождения!
   - Точно-точно, у тебя - день рождения, а у нас - подарок, - сказал Учитель и пнул Вадика в бок. - Ученик, бля! Вставай и ходи, мать твою! Мы теперь к тебе в гости пришли!
   Вадик захрипел, открыл глаза цепляясь за перила поднялся на ноги
   - Кажется, я откуда-то наебнулся.
   - С балкона, - подсказал Игнатьев. - С третьего этажа.
   - С балкона, значит... - Вадик покрутил головой, отряхнул штаны, поддернул шнурок в ботнке, вошел в дом и крикнул: - Дак это, Учитель, бля, заходите!
   Учитель зашел, Игнатьев - за ним и, пройдя через темные сени, они оказались в сумрачной комнате. Окна в ней закрывали тяжелые, грязно-бордовые бархатные шторы. Сквозняка не было, но шторы слабо колыхались, впускали внутрь солнечные лучи, в которых задумчиво клубилась пыль. Под ногами хрустело битое стекло, на полу валялись книги, толстые журналы... Собственно, кроме них, кровати со скомканным бельем и серванта с мутными стеклами больше ничего и не было. Вадик сложил из книг три стопки и предложил гостям рассаживаться. Учитель устроился на самой большой стопке, поставил бутылку водки на пол и щелкнул пальцами. Вадик понятливо кивнул и выудил из серванта два стакана, и. за неимением третьего - чашку.
   - Я пить не буду, - нарушил тишину Игнатьев.
   - Не пей, но хоть присядь, - сказал Вадик, взял бутылку сорвал с нее зубами пробку и разлил водку.
   Игнатьев присел.
   - Ну что ж, давайте теперь выпьем и закусим, по-человечьи, - сказал Учитель и подал ему стакан.
   - Не чокаясь! - предупредил Вадик. - Я шуму тут у себя не люблю.
   - Разумеется, ученик!
   Все выпили. Игнатьева тоже.
   - Мы обещали тебе подарок, - сказал Учитель достал из пакета пару кусков буженины - один засунул в рот, другой передал Игнатьеву и обратился к Вадику - Ну чего ты? Давай!
   Вадик метнулся к кровати, подняв клубы пыли, разгреб книги, дернул за железное кольцо крышку подпола, вытащил трехлитровую банку и, чихнув, передал ее Учителю. В банке что-то шевелилось.
   - Вот наш тебе подарок, Игнатьев! - торжественно произнес Учитель, вытряхнул содержимое банки на пол и лихо зажег об джинсы "Зиппо".
   Игнатьев вздрогнул и изумленно прошептал:
   - Ой, еб твою!
   На полу, освещаемый ярким пламенем зажигалки, сидел розовый мальчик и открывал зубастый рот. Выглядел мальчик на года полтора-два, но величиной был не более мужской ладони.
   - Забирай, Игнатьев. Это - тебе. С днем рождения, бля, - сказал Вадик, достал из пакета кусок буженины и кинул на пол. Мальчик набросился на еду и довольно заурчал. Закончив, он шустро подполз к бутылке, встал, обхватил ее обеими руками и стал раскачивать.
   - Но-но! ишь ты какой резвый! Разольешь же! - строго закричал Учитель, выхватил у него бутылку, налил в свой стакан немножко водки и аккуратно поднес его ко рту мальчика. Тот, пофыркивая, выпил, утер губы, рыгнул, стал дергать Учителя за штанину и тоненько смеяться.
   - Это он играет, - пояснил Вадик.
   Игнатьев, ошарашено наблюдавший за происходящим, спросил, показывая пальцем на мальчика:
   - Это чево тут такое у вас?
   - Это подарок! - в один голос ответили Учитель с Вадиком.
   Игнатьев резко вскочил на ноги и стал метаться из стороны в сторону и кричать:
   - Подарок!? Это же человек! Это же ребенок! Откуда он у вас появился? Что это все значит!
   - Но, ты! Хорош, тут скакать, заденешь еще малыша своею ножищей! - возмутился Вадик. - Сядь!
   Игнатьев сел и, искоса глядя на мальчика, спросил:
   - Ладно! О кей! Это - урод?
   - Какой еще урод?! Нормальный он!- сердито воскликнул Вадик, а мальчик, вторя ему, громко пискнул.
   - Хорошо! А почему тогда, он такой маленький?
   - А зачем тебе большой? - удивился Учитель. - Маленького можно в рюкзак посадить, в офис свой бизнесменский унести, пусть там бегает. Ты лучше подумай, как ты его назовешь.
   - Да ты чего сдурел! - Игнатьева снова вскочил на ноги. - Да на хрена же мне он в офисе!? Да зачем он мне вообще нужен?!
   - Я предлагаю назвать его Игнатьев маленький. Ты будешь Игнатьева большой, а он Игнатьева маленький, - не обращая внимания на вопросы, сказал Учитель и ойкнул от боли - мальчик, забравшись по штанине к нему на колено, укусил его за мизинец, - Видишь, какой резвый! Ишь, как кусается, мерзавец!
   Учитель аккуратно обхватил мальчика за талию и поставил обратно на пол.
   - Как ты не понимаешь, Игнатьев? Наш подарок спасет тебя от одиночества, - заявил Вадик и хлебнул водки прямо из бутылки.
   - От какого одиночества!? - Игнатьев снова вскочил на ноги. - У меня жена!
   - Жена это все фигня, - возразил Учитель.
   - Да что я ей скажу? Как объясню, откуда это вот взялось?! - Игнатьева нервно потряс рукой, показывая на мальчика.
   - Откуда взялось?.. Хороший вопрос...- задумчиво произнес Вадик и почесал подбородок. - Понимаешь ли, и Игнатьев-маленький, и ты, Игнатьев-большой, и твоя жена, и, бля, Учитель - все это - мыслеформы, и берутся они из головы, - он пригладил лохматые волосы, - так и объясни своей жене.
   - Что? - вдруг закричал Учитель. - Ты, что же это, любимый ученик, опять дерзить Учителю принялся?
   - С чего это ты взял? - удивился Вадик.
   - Это кого ты мыслеформой обозвал? Это я - из твоей головы?
   - Да почему обязательно из моей?
   - Да это ты, поэтишко драный самая что ни на есть мыслеформа! А я, я - Учитель!
   - Да ты чего, бля, Учитель? - стал оправдываться Вадик - Да это ж по-философски.
   - По-философски?! - еще громче закричал Учитель. - Ты, совсем уж распоясался, ученичок!
   - Ну, ведь, философски-то так выходит. Ну, это если взять определенную систему координат.
   - Чего ты нукаешь? Надо же! Нет, ну в конец обнаглел мой любимый ученик! Я - мыслеформа! - распалялся Учитель. - Да во мне одного полезного весу сто пять килограмм!
   - Да успокойся, бля, Учитель! Что за пьяные базары? - пытался успокоить его Вадик.
   - Успокоиться? Может, ты меня вообще - распнешь?! - Учитель снова перешел на крик.
   Мальчик, рвавший старый номер журнала "Нева", вдруг громко захохотал и захлопал в ладоши. Вадик не выдержал и тоже закричал:
   - Иди ты в жопу, Учитель, бля! Велика честь - распинать еще тебя!
   Тем временем, Игнатьев попятился к двери, вышел в сени и выбежал на улицу. Из окна Вадикова дома продолжали раздаваться возмущенные крики Учителя. Игнатьев огляделся и по умощенной булыжниками кривой улочке, вдыхая влажный освежающий воздух, быстрым шагом направился в город, домой.
   Дома Игнатьева с нетерпением ждали гости и жена. Они радостно его встретили и пожурили.
   Игнатьева несколько раз кивнул им в ответ, и пробрался на балкон. Закурил, посмотрел на серые дома строящегося микрорайона и осторожно перевел глаза на клумбу. На черной земле явственно различался отпечаток Вадикова тела. Игнатьев поморщился.
   - Где же у нас опять именинник? - раздалось из комнаты.
   Игнатьев выбросил окурок и пошел за стол.
  
  
   5. Я
  
  
   Учитель резко дергает меня за рукав и кричит на ухо:
   - Махмуд! Ты чего же это меня не слушаешь?!
   - Прости, Учитель, задумался, - отвечаю я.
   Он внимательно смотрит мне в глаза и вдруг неожиданно называет меня по имени:
   - Андрей, я ж вижу, о ком ты задумался. О Маше, - Учитель опускается на мокрую скамейку, теребит пакет и зеленоглазый олень на нем теряет очертания.
   - Ты с ней виделся, говорил? - осторожно спрашиваю я.
   - Да.
   - И что?
   - Все.
   - Все?
   - Нет ее больше, она умерла. Я не говорил, мы с нгей иногда перзванивались, она долго болела и вчера умерла. Мне сегодня утром сообщили. Вот так вот...
   Я опускаюсь рядом с Учителем, и вдруг меня прорывает:
   - Что же ты молчал!? Ты не понимаешь, черт подери, Учитель, бля! Почему ты мне сразу не сказал!? Ведь, ее же похоронят в чужом городе, какой-то чужой мужик похоронит!
   Учитель поднимает на меня удивленный взгляд.
   - Ты, блин, просто ни хрена не знаешь! - я перехожу на крик, вскакиваю со скамейки и машу руками. - Однажды, она мне говорила, что хочет, чтоб ее похоронили на нашем кладбище! Понимаешь? Ей там нравилось, мы там, в шахматы играли. Вот на нем, на нашем кладбище!.. Она так и говорила: "Здесь хорошо, если я умру, то хочу что бы здесь меня похоронили!"
   Учитель грустно усмехается и переспрашивает:
   - В шахматы? Ты, Махмуд, в шахматы, что ли умеешь играть? Я думал ты только плясать можешь, когда пьяный.
   - Достал ты уже, своими тупыми шуточками! Понял, Учитель, бля!
   Учитель резко поднимается:
   - Ладно, Махмуд! Не маши ластами. Раз она хотела, говорила, то поехали, - заберем ее.
   Я теряюсь:
   - Заберем? А как, куда, где?
   - Все ж, ты Махмуд, такой же тупой, как Валюшка-зайчик. Я ж тебе сказал - вчера умерла, сегодня утром сообщили. Значит что? Значит - едем, конечно же, в морг.
   - Дак, это.... Это же в другом городе...
   - Ну, правильно! Не в нашем, а километров шестьсот отсюда, а может и все шестьсот шестьдесят шесть.
   - Далеко...
   Учитель коротко хохочет, треплет меня по плечу, а потом выскакивает на дорогу, - ловит машину.
   Никто из водителей долго не соглашается на такую поездку, но ему все же удается уговорить одного, на "Газели". Пыхтя, Учитель забегает на остановку, хватает свой пакет, и мы устраиваемся в неудобной кабине, едем, в незнакомый мне город - за шестьсот, а может быть за все шестьсот шестьдесят километров отсюда...
   За окном темнота, дождь, бесконечные поля, и почему-то никаких встречных огней, встречных машин. В свете фар я вижу только тени птиц. Учитель ставит случайно оказавшуюся у него кассету King Crimson, рассказывает анекдоты, напевает, периодически залезает в пакет и поедает его содержимое. Водителя это раздражает, он морщится, но терпит. Я прислоняюсь к стеклу, смотрю на тени и дремлю. Так продолжается часов десять-двенадцать...
   Неожиданно меня будит резкий толчок в плечо. Передо мной сердитое лицо Учителя:
   - Давай, Махмуд, вылазь, приехали. Хрена ты спать!
   Мы выходим из "Газели". Уже светло, часов, наверное, девять утра. Я кручу головой:
   - А что это за город?
   - Какая, тебе разница, Махмуд! Город тот, что нам нужен, - сердится Учитель и указывает на низкое здание красного кирпича. - Главное чтоб морг оказался тот самый. Если нет, то придется в другой ехать. Их тут у них штук сорок, наверное.
   В третьем по счету морге нам говорят, что тело Маши - здесь, и Учитель требует его выдачи.
   Сухой лысый мужик в сером халате пускает поверх наших голов дым "Примы":
   - На каком основании я должен выдать вам покойную?
   - Основание тебе надо!? - возмущается Учитель. - Неужели не видно, что я - бывший муж, а со мной - ее бывший любовник, которого я называю Махмудом. При чем сначала он был любовником, а потом я мужем. То есть - неодновремннно.
   Мужик прокашливается, сует пятерню под медицинский мятый колпак и чешется, после чего берет у Учителя его паспорт, жмуря глаза, медленно изучает.
   - Послушайте, но вы же разведены с покойной. Что же вы мне голову морочите?
   Учитель приближается к мужику, заглядывает ему в глаза и громким шепотом говорит:
   - Ты не понял, дальше листай, санитар.
   - Я не санитар, - говорит мужик, листает паспорт, обнаруживает несколько купюр, понятливо кивает и скрывается в коридоре, из которого льется синий свет, вызывая во мне гнетущее ощущение.
   - Приятное местечко! - сложив руки на животе, ухмыляется Учитель, и наблюдает за тем, как двое молодых работников, громко ругаясь, транспортируют покойника внушительных размеров в глубину коридора. - Вот со мной тоже потом хлопот не оберешься.
   - Неужели, Учитель, ты смертен? - шучу я.
   - Ну, мало ли! Всякие неприятности бывают.
   Привозят Машу. Ее тело покрыто черным целлофаном. Я вижу ее сомкнутые ресницы, вижу ее лицо, отмечаю, что оно ничуть не изменилась. Учитель, пыхтя, расписывается в бумагах, подходит к Маше, сбрасывает целлофан и в нерешительности замирает, - она совершенно голая.
   - Эй, послушайте! - кричу я. - Принесите одежду!
   Нам приносят, мы молча одеваем Машу. Я беру ее на руки и несу к Газели. Водитель открывает дверь фургона, и снова наступает пауза: по бокам - скамейки, посредине - деревянный пол.
   - Слушай, водило, и чего делать? - спрашивает Учитель.
   - Пусть она едет в кабине, а мы - здесь, - предлагаю я.
   - Сдурел что ли?! Со мной что ли? - возмущается водитель. - Гроб какой-нибудь купите. Покойников в гробах перевозят.
   Учитель внезапно багровеет, потрясая щеками, кричит на него:
   - Ты, люмпен, бля! Ты сам у меня сейчас покойником станешь! - потом немного успокаивается, бросает мне: - Махмудище! стой здесь, а мы - в мебельный, - и решительно направляется к кабине.
   Водитель спешит за ним - Газель срывается с места. Я ищу глазами скамейку, чтобы присесть и натыкаюсь взглядом на приближающуюся ко мне старушку в белом халате. В руках она держит Машину кожаную куртку бордового цвета.
   - Забыли, вот. Это - ее. Холодно на улице, осень, - говорит старушка и помогает одеть куртку на Машу.
   Я хочу отблагодарить добрую женщину - пытаясь удержать Машу одной рукой, тянусь другой к карману с мелкими купюрами, - но старушка хмурится, восклицает:
   - Бог с тобой! - семенит к дверям морга и исчезает за ними.
   Моя рука машинально оказывается в кармане Машиной куртки. Я нащупываю нэцкэ лысого мальчика, серебряный кулон в виде бритвенного лезвия и, наконец, - миниатюрную книжку, величиной с ноготь. Ее я сжимаю в кулаке, и когда приезжает Учитель, - передаю ему Машу, а книжку переправляю в свой карман.
   В фургоне "Газели" - купленная Учителем большая кровать. Мы кладем на нее Машу, закрываем ее белоснежным одеялом, и отправляемся в обратный путь.
   - Аккуратнее едь! - предупреждает Учитель водителя, заводит King Crimson и начинает чавкать, - поедать содержимое огромного целлофанового пакет. Пакет у него уже новый, с изображением мультипликационной, улыбающейся собаки. Видимо, Учитель приобрел его и набил продуктами, когда ездил в мебельный...
   За окном теперь: тусклое осеннее солнце, серо-желтые поля, а над ними темно-синие точки птиц. Этот вид мне нравится. У многих депрессия осенью, а у меня ее нет. Я открываю окно, и, не обращая внимания на окрики водителя, высовываю голову наружу. Влажный ветер треплет волосы. Рядом с Газелью скачет заяц - пытается ее обогнать. Учитель перестает напевать и засыпает. Сердцем я вдруг чувствую прилив необыкновенного, чудесного тепла, у которого, наверное, есть какое-нибудь название, но оно мне неизвестно.
  
   6.Вместо заключения
  
   В книжке, из Машиной куртки, - пустые страницы. Я перелистываю их и все понимаю...
   Мне становится все ясно, как божий день.
   Пройдет некоторое время и там, где сейчас стоит перекошенная хижина Вадика, раскинется внушительный по размерам сад, а в нем будет много разной живности - птиц, зверей, насекомых. Неподалеку в незамутненном водоеме (его выроет Кеша бульдозером, купленным на вырученные от продажи стирального порошка и мыла деньги) будут плавать рыбы и ползать раки. А на берегу водоема построят большой трехэтажный дом, с прозрачными стенами и окнами, обращенными к Востоку. У некоторых эти окна вызовут удивление - зачем они вообще нужны в прозрачном доме? И, чтобы не возникало таких вопросов, придется к подоконникам приколотить таблички с лапидарными надписями, сочиненными Петей по прозвищу Вадик: "Дебилам: это - дизайн".
   Я займу третий этаж, а Вадик - цокольный, проще говоря - подвал. Вадик и в будущем не расстанется с мыслью, что он является поэтом падения и выше подвала перебираться не захочет. Посредине, в больших и светлых комнатах будут жить остальные ученики и ученицы. Сам же Учитель обретет свое пристанище во дворе, в оранжерее - поставит там себе кушетку, среди орхидей и роз; будет их нюхать и наслаждаться; а еще будет слушать виниловые пластинки, поставляемые Гошей.
   Сидя на третьем этаже, я буду пытаться написать мемуары про Учителя; но, по причине прозрачности бумаги, они окажутся недоступными для прочтения - и мне придется бросить это занятие.
   Периодически, по старой привычке, Учитель станет покидать свое пристанище, чтобы нас чему-нибудь поучить, и все мы, из вежливости, будем следовать за ним и благосклонно ему внимать... Разве что Маша пару раз поморщится - ведь, ей за три месяца совместной жизни с Учителем больше всех пришлось выслушать его монологов, речей и наставлений, а это воистину нелегкое занятие.
  
  
   2003-2007,февраль
Оценка: 5.08*9  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"