Солнце клонилось к западу, когда Добромира вышла за водой. Собирались тучи, и грозился пойти дождь. Стрижи низко носились над землей, взрезая воздух криками. А много выше парили несколько чаек, оглашая окрестности стонами. Пока было еще сухо, Добромира поспешила с коромыслом через деревню, но у хаты кузнеца столкнулась с Агнешкой, собственно, кузнецовой женой, долговязой и въедливой. В руках у Агнешки был кувшинчик для масла.
- Взялась кашу варить, - пояснила она, затворяя скрипучую калитку. - Сунулась - а масла и нет. Утром котяра, чтоб его лесовик побрал, кувшин опрокинул. Схожу к Антинке, попрошу.
Добромира покивала, и они пошли вместе. Им было по пути - хата Лукаша и его сестры как раз стояла на окраине деревни со стороны Жужи.
- Во, глянь, - говорила Агнешка, указывая головой за чей-то плетень. - Прокопова жена как вырядилась. Точно тебе говорю, к ней Казимир ходит.
Добромира заправила под платок выбившуюся светлую прядь и вздохнула:
- Если Казимир куда и ходит, так это в корчму с моим Добромыслом.
- Что, опять они там ошиваются? - сочувственно охнула кузнечиха.
- Опять. Вот, как Лукаш овец привел, так и засели.
- Этот Казимир вообще, раздолбай известный. Не работает, живет в какой-то халупе, холостой... А я тебе говорила, - торжествующе вывела Агнешка.
Что именно она говорила и по какому поводу, Добромира не поняла, но уточнять не стала.
- А к Прокоповой жене точно кто-то ходит, верно говорю, - гнула свое кузнечиха, блестя светлыми глазами. - А то и не один.
Они миновали общинный дом, который сейчас пустовал, поздоровались с бабкой Квиуной, которая, сидя у своей калитки, ловко плела корзину.
- Колдунья, - сообщила Агнешка, когда они прошли мимо. - Ишь, чары свои плетет.
Добромира обернулась на бабку Квиуну.
- Почему сразу чары...
Кузнецова жена сделала страшные глаза.
- А она в свои корзины потом души уловляет.
- Ну тебя! - даже рассердилась Добромира. - Она хорошая. Лекарка она. Она у твоей дочки роды принимала...
- Все равно, ведьма, - отрезала Агнешка.
Тут бабка Квиуна собрала свои прутья и недоделанную работу, покосилась на Агнешку и ушла в свою хату. По уличной пыли тяжело забили первые дождевые капли. Налетел порыв ветра. Добромира посмотрела вверх. Небо затянули тучи, пряча закатывающееся солнце. Капли превратились в струи, и скоро дождь разошелся не на шутку. Обе женщины бегом припустили под раскидистый ясень, росший у плетня.
Добромира, поставив ведра, стянула платок, тряхнув светло-русыми косами, поправила волосы и снова повязала голову. Стало прохладно и сумрачно.
- Лесовик, побери этот дождище, - сердито пожелала Агнешка. - Муж с кузни придет, а у меня обед не готов... А бабка Квиуна точно колдушка. Видала, дождь еще не начался, а она уже в хату. Заранее, значит, знала...
Добромира не стала спорить.
Они стояли долго. Дождь все не переставал. Он хлестал и шелестел по листьям ясеня, прибил пыль, превратив ее в грязь. Агнешка, которая знала все и о каждом, активно просвещала Добромиру. Добромира, впрочем, слушала в пол-уха, изредка кивая для порядка, но кузнечиха, кажется, не заподозрила, что ее не слушают.
- А Лукаш-то с сестрой странные, - вещала она. - С детства одни живут, а не бедствуют.
- А чего им бедствовать? - не стерпела Добромира. - Антинка хозяйка хорошая. Как мать ихняя померла с горячки, так весь дом на ней. Десять ей было, а брату ее - тринадцать. Лукаш, вон, на всю деревню овец пасет. И, если помочь чего просят, никогда не отказывается. Вот кто чем и отплачивает.
- Побираются, значит, - вывела Агнешка и поджала губы: - Развратники они оба.
Видимо, эта тема никак не давала ей покоя.
- Это почему-у?! - распахнула глаза Добромира.
- А потому. Она в девках ходит и он холостой. А парень молодой, горячий. Иной раз так глазищами сверкнет...
- Глупости ты болтаешь, - сказала Добромира. - А сама к ним за маслом ходишь. Дождь поутих, пойду я.
И она, поправив на плече коромысло, зашагала вниз по улице, к реке.
- Хороша баба.
Агнешка, которая недовольно пялилась в спину Добромире, аж подскочила от неожиданности, обернулась и увидела дядьку Борзувора. Дядька Борзувор был хромой, но веселый, жил один, и ребятишки его обожали за то, что он вырезал для них свистульки.
- Хороша баба, - повторил он, щуря глаза на удаляющуюся фигуру Добромиры. - Даром, что не молодая уж, а все при ней.
Дядька Борзувор выразительно очертил рукой по воздуху некую округлую форму.
- И куда только ейный муж глядит. Такая баба, а он все в корчме...
Агнешка фыркнула.
- Тьфу! Бедрами-то как шурует. А ведра, ведра так и раскачиваются...
И она, под смех дядьки Борзувора, гордо разгладила складки поневы и пошла по своим делам.
Дела таки довели ее за маслом до пастуховой хаты. Агнешка зябко передергивала плечами - дождь еще не кончился, а солнце уже закатилось.
Веник, пес Лукаша, почему-то беспокоился, шевеля ушами. И калитка почему-то была открыта. Агнешка, недоумевая, вошла во двор. В хате гремели чем-то, слышались шаги и, вообще, царило оживление. Тут кузнечиха сообразила, что, пожалуй, можно разузнать что-то интересное и свернула с дорожки. Веник зарычал снова, уже на нее, но так как он волновался и без того, Агнешка не боялась, что ее приметят. Она подошла к окну и осторожно сунула внутрь свой любопытный нос. Лукаш склонился над лавкой, а Антинка носилась по хате, подавая ему то одно, то другое и помогая, когда он командовал: "Держи". На печи кипятилась вода. А на лавке кто-то тяжело стонал, но за спиной пастуха не было видно, кто именно. Агнешка, позабыв про масло, извернулась, желая разглядеть, кто же там лежит и почему стонет.
Разглядела. И - с криком "Нелюды-ы" кинулась прочь со двора.
На выезде из Старых Жужиц стояла корчма "Под кабаном". Она славилась добрым медом и прекрасно поджаренными колбасками. Но, в основном, была хороша тем, что это была единственная корчма на несколько ближайших деревень. И на Старые Жужицы, и на Лигицу, и на Сырой Овраг, и на Моховинку была одна корчма - "Под кабаном". Это было приземистое здание с соломенной крышей. И погреб там тоже был. И неплохой. По крайней мере, на этом сходились и старожужчане и сыроовражцы и, вообще, все, кому доводилось там побывать.
Когда Добромысл, местный бондарь, и Казимир, который был никем, а просто Казимиром, вышли из корчмы "Под кабаном", то оказалось, что идет дождь. Просто Казимир уставился в небо, туда, где луна тусклым пятном проглядывала сквозь тучи и удивился:
- Пьянь ты, брат Казимир. Луны вообще нет. Она за облаками. - Он помолчал и сообщил: - Идет дождь.
- Дождь? - переспросил Казимир. - То-то у меня усы мокрые.
И он отжал свой левый ус.
- Не, брат Казимир. Усы у тебя мокрые, потому что ты их измочил в ковше с медом.
Они помолчали. При этом Добромысл думал о луне, а Казимир - о своих усах. Наконец, Добромысл, который явно обладал более последовательным мышлением, сделал вывод:
- Пора, брат Казимир, и домой.
- Пора, - подумав, согласился Казимир.
И они пошли домой. Уже совсем стемнело. Было, пожалуй, холодно. Темная земля то и дело пыталась встать вертикально. Огни в окнах хат водили хоровод, подмигивали и дразнили. Дорога под ногами влажно хлюпала, и сапоги увязали в грязи.
- Слушай, брат Добромсысл, - сказал Казимир, - никак, дождь идет.
Бондарь посмотрел себе под ноги.
- И верно, - согласился он. - Идет.
- И мы идем?
- И мы...
Казимир призадумался.
- А мы куда идем?
- Я - домой, - сказал Добромысл.
- А у меня есть дом? - поинтересовался Казимир.
- Есть, - заверил Добромысл. - Дом, брат Казимир, он у всех есть.
И они двинулись дальше.
- Что-то мы слишком торопимся, брат Добросмымсл, - сказал Казимир. - Ночь такая дивная, куда торопиться.
- И то верно, - согласился Добромысл. - Давай покурим.
Закурили. Тут дверь ближайшей хаты распахнулась, кинув на мокрую грязь сноп золотисто-оранжевого света. Послышался звук выплескиваемой воды и мужской голос:
- Кто там, Неришка?
- Дядя Казимир опять пьяный ходит. И дядя Добромысл с ним. Опять будут всю ночь песни орать...
- Вот, нелегкая, - согласился голос. - Точно, будут. Если дядю Добромысла опять жена домой не пустит.
И на этом дверь закрылась.
- Слушай, брат Добромымсмсл, - оживился Казимир. - А, в самом деле, не спеть ли нам? Добрая песня, она, знаешь...
Но Добромысл сделал из услышанного иной вывод.
- Слушай, брат Казимир, - он поскреб затылок. - А точно, Добромирка домой не пустит... Она у меня всегда делается жуть, какая вредная, как почует запах меда. Особенно, если он исходит от меня.
Казимир задумался и даже чуть не выронил изо рта трубку. Он ободряюще похлопал бондаря по плечу:
- Не переживай, брат Добро... Добро... брат. Ты перебей запах меда и всего делов.
- Это чем же? - недоверчиво поднял бровь Добромысл.
- Пивом, например. "Под кабаном" знаешь, какое пиво подают... Ооо, брат... Сразу все запахи перебивает...
Добромысл крепко задумался. Способ был действенный, а, главное, заманчивый. И он собирался уже, было, согласиться, но тут некстати представил себе лицо Добромиры и раздумал.
- Не, брат Казимир, - он попробовал качнуть головой, но, вместо этого, качнулся сам. Казимир тоже качнулся, за компанию, хоть и держался за плетень. - Я лучше это... умоюсь.
Предложение было настолько неожиданным и оригинальным, что Казимир уставился на него, словно сомневался, правда ли перед ним брат Добромысл. Но потом расправил усы и важно кивнул.
- И то верно... Только где же ты собрался умываться?
Добромысл покосился на затворенную дверь хаты и неожиданно разудало предложил:
- А пошли на реку, брат Казимир! В самом деле, мы свободные люди... почему бы нам не пойти на реку...
- Тоже верно, - согласился Казимир, крепко подумав. - Действительно... Знаешь, что я думаю, брат Добромсым...сысл?
- Что, брат Казимир?
- Ты чертовски умный мужик, - искренно сказал Казимир, ради такого случая даже отлепившись от плетня и в очередной раз хлопнув Добромысла по плечу.
- Спасибо, - скромно потупился Добромысл. - Ты тоже... иногда... брат Казимир...
- Ну, пошли?
- Пошли...
И они пошли. Шли долго, поскольку нужно было пройти через всю деревню. Так что было уже хорошо за полночь, когда друзья добрались до окраины, и в большинстве хат света уже не было.
- О... - удивился Добромысл. - Глянь-ка, у Лукаша с Антинкой свет горит...
- Кузнецова баба говорит, - сказал вдруг Добромысл, - Антинка мужиков водит.
Казимир с сомнением покосился на Добромысла и разумно возразил:
- А ты бабьих сплетен не слушай. Что ей делать на свету с мужиками-то?
Добромысл задумлася.
- Ладно, пошли, - сказал он через некоторое время.
Когда друзья, миновав земляной вал, вышли из деревни, идти стало гораздо труднее, потому что плетни кончились и приходилось держаться друг за друга, что существенно затрудняло передвижение. На вершине холма остановились отдохнуть. Потом стали спускаться по склону. Дождь закончился, но было еще сыро и Добромыслу приходилось держать Казимира за локоть, чтобы он не упал.
- Брат Добросымл! - возмутился Казимир. - Не цепляйся так за меня! Мне тяжело тебя это... тащить...
Добромысл хотел, было, возмутиться, но не успел. Земля под ногами, все-таки, взбрыкнула, как норовистый конь, встала на дыбы, загородив обзор, и бондарь поймал себя на том, что он куда-то катится в обнимку с Казимиром. При этом земля, которая, очевидно, совершенно сбесилась, больно пиналась в бока, так что дыхание перехватывало.
Когда земля, наконец, унялась, Добромысл, для верности, полежал еще немного, потом выпустил Казимира из объятий и, упершись ладонями в мокрую, липкую грязь, оттолкнул землю от себя и поднялся. Удалось это плохо, потому что ладони скользили, а под локтем мешался Казимир, который, к тому же, смущал слух Добромысла храпом.
Бондарь поднялся. В голове у него немного даже прояснилось. Земля, которой, видимо, стало стыдно за свое поведение, перестала вертеться, как уж на сковороде. Тучи немного рассеялись, и проглянула луна. Впереди тускло посверкивала Жужа, шумя камышами и рогозом по берегам. Добромысл удивился, что Жужа оказалась так близко, но этот факт его, в общем, радовал. Оставив Казимира досыпать, он двинулся к реке, на ходу вспоминая, за каким лихом их понесло сюда ночью.
Вспомнил только у самой воды. Берега Жужи после дождя совсем размыло, и Добромысл ухватился за длинные жесткие листья рогоза, размышляя, как бы ему так исхитриться, чтоб умыть избирательно ту часть себя, которую надо и не окунуться целиком. Задача представлялась трудновыполнимой.
Тут Добромыслу пришло в голову, что сейчас, вероятно, самое время цвести кувшинкам. Эта мысль настроила его на романтический лад, и он, стоя по щиколотку в грязи на берегу и держась за заросли рогоза, вспомнил, как, лет двадцать тому, рвал своей Добромирке лютики по краю поля. Бондарю подумалось, что неплохо было бы повторить подвиги молодости. Но, так как поле было далековато, он решил, что кувшинки, это, пожалуй, даже более роскошно. И Добромысл, ругаясь, пыхтя и ломая рогоз, полез дальше в заросли, раздвигая их руками, одновременно отмахиваясь от назойливых комаров и прочей мошкары. Под ногами хлюпало, но бондарь упорно и решительно шел на подвиг ради любви.
Когда Казимир проснулся, то в нос ему ударил запах ила и речной воды. Некоторое время он лежал, соображая, откуда в корчме, где он, вроде бы, находился, как ему помнилось, ил и речная вода. Спине было холодно, а с неба мигали звезды, и Казимир догадался, то корчма куда-то пропала. От увлекательных размышлений о том, куда же могла испариться корчма "Под кабаном", его оторвал громкий всплеск и последовавшая за ним выразительная матерная ругань. И то и другое раздалось из зарослей рогоза, яростно раскачивающегося на самом берегу под действием неведомой силы. Поскольку голос принадлежал Добромыслу, Казимир сделал вывод, что, во-первых, неведомой силой, сотрясающей рогоз, тоже является бондарь, а, во-вторых, что он должен знать, куда же подевалась корчма. А так, как ругань не прекращалась и сопровождалась беспорядочным плеском, Казимир почел своим долгом отправиться выручать товарища. Подниматься на ноги он не решился, чувствуя в этом какой-то подвох и передвигался на четвереньках. Так было безопаснее и быстрее.
Потому Добромысл не успел утонуть до конца, как услыхал отчаянный шелест и шорох и почувствовал, как его кто-то цапнул за ремень. От страха он даже перестал ругаться и принялся отбиваться и, кажется, успешно, потому что хватку ослабили.
- Экий ты... брат Добро... сл... - обиженно протянул над самым ухом голос Казимира. - За что ж в нос-то?
Бондарь так удивился, что сел прямо в реку. Перед ним на четвереньках и правда, стоял Казимир, одной рукой держащийся за свой нос.
- Это ты, брат Казимир, - обрел Добромысл дар речи. - А я думал, водяник балует... или мавка...
- Сам ты мавка, - Казимир попробовал, было, развернуться, но заросли были такие плотные, что ему пришлось пятиться задом на четвереньках.
Добромысл двинулся следом, выкинув из головы романтические бредни о кувшинках, лютиках и прочем. На твердый берег приятели выбрались одновременно, цепляясь друг за друга и раздвигая заросли речного рогоза.
- Ааа!! Блудички! - заорал Казимир в ухо Добромыслу.
Добромысл тоже увидел невысоко над землей два подскакивающих дрожащих огонька. Он инстинктивно подался назад и стукнул зубами. Тем временем огоньки мигнули и взмыли вверх. При этом оказалось, что это вовсе не водяные духи в виде огоньков, а глаза. Причем, глаза принадлежали огромной тени, которая хорошо просматривалась против неба. Тень подняла голову, выгнула длинную шею, похожую на лебединую, и расправила два широких крыла размахом никак не меньше Добромысловой хаты. Гулко и печально вздохнула. Бондарь кувырнулся обратно, в многострадальные заросли рогоза. Казимир ошалело наблюдал, как тень шевельнула крыльями, потом мощно взмахнула ими, подняв вихрь, пригнувший к земле траву и рогоз, и разметавший усы Казимира, и мягко взмыла вверх. Громко чвакнула мокрая грязь, когда тень оторвалась от земли. Казимир, разом протрезвев, сглотнул. Тень, выруливая змеистым хвостом, плавно ушла в небо, уменьшилась и скрылась за лесом.
- Эээ... - Казимир обернулся. - Брат Добро.... Добро...
Но брат Добромысл не ответил. Он был в бесчувствии.