Глава 7, в которой Лукаш собирается идти в горы, а оказывается во дворе общинного дома.
Год 1470 от Сотворения,
8 день месяца солнцежара.
Старые Жужицы.
- Это что значит?! Куда ты ее дел?
Лукаш сжал плечи Ирфуате и как следует встряхнул, сминая рубаху и тревожа рану. Нелюд зашипел и едва не потерял сознание.
- Я дел?! - возмущенно пискнул он, дергая свою руку из крепких пальцев пастуха.
Лукаш выпустил его худые плечи.
- Извини. Так что же, все-таки, случилось?
Ирфуате молчал долго, пялясь на недавно беленый бок печи. Так долго, что Лукаш начал терять терпение.
- Значит так, - сказал он. - Или ты мне все обскажешь, как там и что, или... Черти лесные, я не погляжу, что ты раненый!
- Я ни в чем не виноват! - заверил Ирфуате, нервно сглотнув. Тон у Лукаша был серьезный.
- А почему молчишь? В любом случае, ты что-то знаешь, - пастух подался вперед и сверкнул карими глазами. - Ведь знаешь, паршивец! Лучше сам говори!
Нелюд нервно потеребил одеяло, потом сказал:
- В общем... Сестре твоей ничего не угрожает. Но ты ее не ищи... Не то хуже выйдет.
Лукаш вскочил. Вид у него был такой, что Ирфуате вжался в стенку.
- Ты... ты меня вынуждаешь... - тихо, но угрожающе сказал пастух. - Я тебя привяжу к кровати, и... и... Черти лесные, ты же гость в моем доме. Раненый. Мы же тебе помогли. Антинка тебе помогла!
- Спасибо, - пискнул нелюд.
- Так какого черта ты, поганец, умыкнул мою сестру, и не желаешь говорить, куда?!
- Я ее не умыкивал... не умыкал, - возмутился нелюд и нашелся: - Ну, сам подумай, как я, раненый, мог умыкнуть здоровую, сильную девку? Мне достаточно по плечу врезать, из меня дух вон.
- Верно, - удивленно согласился Лукаш и снова присел в изножье постели раненого. - А тогда что же случилось-то?
- Ну, не могу я рассказать, понимаешь? - вздохнул нелюд.- С ней все в порядке будет. А ты ее не ищи.
- Хорош разговор, - фыркнул Лукаш. - "Не ищи". Она моя сестра. Все равно, разузнаю и найду, понял, ушастый?
Обидеть Ирфуате сильнее, чем обозвав "ушастым", было сложно. Он отвел взгляд, завозился и запыхтел. На Лукаша это впечатления не произвело. Он проявлений обиды, попросту, не заметил, снова встав, и меряя шагами хату. Потом, вдруг, присел перед нелюдом и ухватил его за плечо. На сей раз, за здоровое.
- Ты хоть намек дай. Хоть подсказку, ну!
Раненый перестал обижаться и сочувственно хлопнул глазами, собираясь в очередной раз втолковать Лукашу, что он никак не может ничем ему помочь. Но Лукаш, посмотрев на него, видимо, понял все сам, махнул рукой, встал, отыскал дорожную сумку и стал собираться.
- Ты куда? - спросил Ирфуате.
- Хоть скажи, в какой стороне ее искать, нелюд ты...
На сей раз Ирфуате даже не обиделся на "нелюда". Наверное, для разнообразия.
- Да я и сам не знаю, - признался он. - Честно, не знаю. Не ищи ее лучше...
- Ну, бывай. Не забывай прятать уши и делать себе перевязку.
На нелюда жалко было глядеть. Он втянул голову в плечи и грустно хлюпнул носом.
- Ты меня бросаешь, - сказал он с укором. - А я раненый... И с ушами.
Лукаш вздохнул.
- Ты же не хочешь объяснить, в чем дело.
Ирфуате сосредоточено нахмурился. Видно было, что ему, очень, ну, очень хочется все рассказать. Лукаш почувствовал это, спустил суму с плеча и присел рядом.
На этот раз раненый отрицательно помотал головой, изучая складки одеяла.
- А чем же тебе раскроили плечо? - удивился Лукаш.
Нелюд сделал неопределенный жест.
Лукаш задумался. Разговор сильно походил на игру "угадай слово". Видимо, Ирфуате решил, что, раз он не может всего рассказать, то пусть Лукаш угадает сам. И Лукаш старался угадать изо всех сил. Чем же могли ранить нелюда, если не оружием? Пастух, было, принялся перебирать в уме сельскохозяйственные инструменты, как вдруг его осенило.
- Постой-ка! - он ухватил раненого за руку. - Знаю! Это змиелюд, верно? На тебя напал змиелюд?
- Почти...
- Змий?
- Ты очень умный... - пискнул Ирфуате. - Только пусти руку... больно...
- А... прости, - Лукаш выпустил Ирфуате и продолжил мозговой штурм. - Так. Тебя ранил змий. Хорошо.
- Что?!
- Я имею ввиду, хорошо, что я это понял, - поправился Лукаш. - Но причем тут Антинка?
- Ну, при том самом, - Ирфуате в качестве пояснения изобразил рукой какой-то замысловатый жест.
- Ее, что, - обмер Лукаш, - Задрал змий? Поэтому ее бесполезно искать?!
- Не-не-не, - успокоил нелюд. - Она... В общем, с ней все хорошо. Ну, относительно.
Лукаш задумался снова и предположил:
- Ее утащил змиелюд? Унес?
- Наконец-то! - Ирфуате облегченно выдохнул и активно закивал. - Точно. Так и было, наверное. Я сам не видел.
Лукаш снова взялся за свою дорожную суму.
- Значит, я иду в горы, - вывел он.
- Мы идем в горы, - робко поправил нелюд.
- Нет уж, - пастух взмахнул рукой. - Ты далеко, все равно, не уйдешь. Кстати говоря, тебя как звать-то?
- Ирфуате Аргедмар, - сказал нелюд и встряхнул светлыми волосами. - Все равно, с тобой пойду. Здесь мне оставаться опасно. Подумают еще, будто я нелюд какой.
- А ты кто? - ошалел от такого заявления Лукаш.
- Я - человек. Просто у меня уши острые... почему-то.
Лукаш решил не спорить.
- Ну, бывает, - согласился он и махнул рукой.
Но тут хлопнула калитка. Пастух снял шапку и нахлобучил ее на голову Ирфуате. Тот растеряно моргнул, но головной убор натянул до самых бровей. В дверь постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, в хату просунулась взъерошенная голова. Стрельнула любопытными глазами на Ирфуате и восторженно протянула:
- Ух, ты-ы! Значит, правда!
Ирфуате напряженно улыбнулся.
- Ты на пороге-то не стой, - Лукаш посторонился, пропуская гостя в хату.
Обладатель взъерошенной головы вошел и оказался десятилетним мальчишкой в штанах с перепачканными коленками. Он вытер нос рукавом и снова покосился на Ирфуате, видимо, совсем позабыв о цели своего визита.
- Ты чего хотел? - вернул его с небес на землю Лукаш.
- А-а... - мальчишка переступил с ноги на ногу. - Так, это. Послали меня, значит. В общинный дом тебя требовают. Чегой-то про нелюдов гутарили, да я не уразумел.
Косые взгляды, кидаемые посланником на Ирфуате, и нарочито-безразличное выражение на грязной мордашке свидетельствовало о том, что все он прекрасно уразумел.
Ирфуате нервно сглотнул и обреченно посмотрел в потолок.
- Иду, - сказал Лукаш.
Общинный дом стоял аккурат посреди Старых Жужиц. Сейчас там, видимо, собралась вся деревня - просторный двор был заполнен народом, все шумели и переговаривались. Явился даже хромой и глухой дед-пасечник, хата которого стояла почти у самого леса, за земляным валом, но который, тем не менее, считался членом общины. Лукаш протолкался к крыльцу, которое было заместо трибуны.
- Явился! - обличающе взвизгнула Агнешка.
- Звали, вот и явился, - сказал Лукаш, рассматривая собрание.
- Прально, пастух, не робей, - поддержал Лукаша дядька Борзувор.
На крыльце стоял солтис, серьезный, усатый мужик с трубкой. У него за спиной суетилась Агнешка, видимо, выполняющая роль советника и серого кардинала. Больше на крыльце никого не было. А вот в толпе топтался бледный Добромысл с нездоровым, уставшим взглядом. В стороне от мужа стояла сердитая Добромира. Казимир при ней старался в сторону бондаря даже не смотреть, создавая видимость, будто они не знакомы. На ступенях крыльца сидела бабка Квиуна с вязанием. Подле нее примостился дед-пасечник. Были здесь и Петер с Неришей и кузнец, Агнешкин муж.
Солтис задумчиво потеребил ус и поманил Лукаша.
- Ты это, иди сюда.
Лукш взбежал на крыльцо. Отсюда было видно, как много народу собралось во дворе. Они приглушенно шумели, кивали цветные платки женщин. Пастух даже немного оробел. Было слышно, как стучит спицами бабка Квиуна, а за хатой, в загоне, блеют овцы.
- В общем, так, - нарушил молчание солтис. - Вот, тут Агнешка, кузнецова супружница, говорит, будто ты с Антинкой, сестрой твоей, нелюдов привечаешь. Это верно или нет?
- А она откуда это знает? - спросил Лукаш.
Солтис посмотрел на Агнешку. Та поджала губы:
- Что, скажешь, неправда это?
- Не скажу, - ответил Лукаш.
В толпе зашумели, запереглядывались. Вероятно, многие из них были уверены, что Агнешка врет, либо, что ей привиделось. Солтис поскреб затылок и, для верности, уточнил:
- Так это верно, что к вам ходят нелюды?
- Нет, - сказал Лукаш, - неверно.
Народ зашумел громче. Солтис в недоумении пофыркал в усы.
- Чтой-то я не понимаю. Так да или нет?
Тут Лукаш соизволил прояснить обстановку:
- Нелюды к нам не ходят. К нам пришел один нелюд. Точнее, приполз. Он был ранен и мы его приютили.
- Ах, вот оно как, значит... - солтис задумался и пожевал ус. - Эй, вы, ну, тихо, тихо.
Люди, было, расшумевшиеся, примолкли. Невозмутима была одна бабка Квиуна. Да еще Добромира, которая все знала от Антинки. И дед-пасечник, который ничего не слышал.
- Я же говорила, - торжествующе ввернула Агнешка.
- Тихо, сказал! - повторил солтис, сверкнув на нее глазами. - Ишь, разговорились... Значит, так, - он подумал намного. - Короче... В общем, нелюдам посреди нас не место.
- Он раненый, - напомнил Лукаш.
- И чего ж? Все одно, нехорошо. Пускай свои, ушастые его и лечут.
- Он не доберется до своих. Он серьезно ранен. Как только он встанет на ноги, он, конечно, уйдет. Но пока это невозможно.
- Ага, я же говорила, привечают! - влезла Агнешка.
- Да погоди, баба, - отмахнулся от нее солтис, снова расправляя усы. - То есть, как так, невозможно? Всем известно - не должно нелюдам среди человеков обретаться. От этого беды большие бывают. Так что ты, Лукаш, как хошь, может, проводишь его или там как, а только наладь его к своим, ушастым. Чтобы его тута не было. А? Верно я говорю, люди?
Люди зашумели.
- Верно! - крикнул кто-то.
- Что ж, мы, звери какие, раненого выгонять? - возмутился второй.
Солтису снова пришлось призвать к порядку. Тут Казимир влез на крыльцо, едва не спихнув бабку Квиуну. Старик-пасечник, который сидел тут же, двинул его в коленку.
- Чего ты, Казимир? - сложив ладони рупром, крикнул дядька Борзувор. - Это тебе не корчма, чтоб врываться, да выпивку требовать!
- Сказать хочу, - важно пояснил Казимир, отбиваясь от пасечника, и пропуская ммимо ушей замечание относительно корчмы и выпивки.
- Ну, скажи, - дозволил солтис.
Казимир, таки, отцепил руки старика от своих штанин и поднялся на крыльцо. Важно сунул ладони за пояс.
- Значит, я вот как думаю, - значительно начал он. - Что нелюдам нечего к нам соваться. Энто еще древние говорили. С чего это они так измыслили, нам то неведомо. Но, вестимо, знали, что говорили. Вот, к примеру, что хлеб надо по осени собирать, это нам откель известно? А оттуда, что всегда так делали. Разве ж отцы наши или деды по осени хлеб сажали, а по весне собирали? А ежели энто кому в голову взбредет делать, про такого "умника" чего люди скажут? Дурак, скажут. Сталбыть, ежели чего с древних времен до нас дошло, закон какой или ж обычай, значит, он временем проверенный. Я так думаю, ерунда какая столько-то времени точно бы не продержалась. Ежели, для примеру, обычай не велит замужним бабам простоволосыми ходить, сталбыть, неспроста это. Какая баба рассуждать станет? Никакая. Выходит, ежели обычай велит нелюдам от человеков отдельно жить, значит, недаром это. И ведь не только наш это обычай. А и нелюдский тоже. Ежели еще предки наши знали, что, коль заживем мы с ушастыми вместе, то быть беде, значит, не сами ж они то выдумали. Ежели дитю говоришь, чтоб руки в огонь не совало, так оно и не станет. Ясно ему, что, значит, опалиться можно. Неужто мы проверять станем? Будто до нас люди дураки были, а мы, сталбыть, умнее? Слыхал я такую сказку, как одна баба без платка, простоволосая поперлась, так водяник ее за патлы в реку уволок, тока и видели.
В толпе одобрительно зашумели. Лукаш отрешенно смотрел на воробьев, которые, как ни в чем не бывало, прыгали по ставням хаты.
- А я думаю, - подал неожиданно голос Петер, тоже поднимаясь на крыльцо и отодвигая Казимира, - если, вот, например, в дом раненый человек поскребется, ты чего, его прогонишь, разве? Воюют когда, и то к врагу по-людски относятся. А тут что? Ежели у человека уши другой формы, чего, значит, ему и помочь не надо? Ежели мы его выгоним, а он возьмет да и помрет в дороге, кто грех на душу возьмет? Чего он, злыдень какой? Он нам вреда не чинил, за что ж его на смерть гнать? Он же на навовсе у нас поселяется. Ну, оклемается и уйдет, скатертью дорожка...
Толпа снова зашумела. Нашлись и те, кому пришлись по душе слова Петера. Лукаш был несколько удивлен таким защитником.
- Верно говоришь!- заорал дядька Борзувор, выражая общее мнение. - А Казимира с его обычаями в за...
- Тихо! - слотис снова разгладил усы. Видимо, этот жест его успокаивал. - Так чего решаем-то? Прогнать ушастого, аль нет?
- Стоп! - возмутился Лукаш, уже успевший спуститься с крыльца. - Нелюд живет в моем доме. И это мне решать.
- Так, дом твой в общине стоит. И беду может накликать на всех, - отрезал Казимир.
- Отцу-то твоему, кто дом пособлял строить? Али не знаешь? - влезла Агнешка. - Када он без ничего в Жужицы притащился, а?
- Да помолчи уж, баба! - не выдержав, возмутился из толпы обычно молчаливый кузнец, ее муж.
-Нам с Неришей вы тоже помогали строиться, - сказал Петер. - И чего с этого?
- Так Неришка дочка нам! А эти - никто, приблудные...
- Ну что вы, мама! - пискнула Неришка.
- А ничего. Вот так, людям помогаешь, помогаешь. А ты ишшо его позащизай...
- Молча-ать!! - рявкнул солтис, грохнув кулаком по перилам крыльца. Руку отшиб, но виду не подал. Агнешка взвизгнула от неожиданности и смолкла. Все притихли.
- Молчать всем, - продолжил солтис, встряхивая горящей ладонью. - Ишь, устроили. Нам дело решить надо. Так. Кто за то, чтоб ушастого оставить? Руки задерите.
Руки "задрали" Лукаш, Петер, Неришка, Добромира, дядька Борзувор, Квиуна, дед-пасечник, который не слышал, о чем шла речь, но счел нужным поучаствовать и много других людей из толпы. Увидев количество рук, солтис приуныл и принялся считать голоса. Считал он долго, так, что у голосующих заныли плечи и занемели локти. Насчитал полсотни.
Против проголосовали, в числе прочих, сам солтис, Агнешка, которая подняла даже две руки, Казимир, Добромысл, кузнец и дед-пасечник, которому скучно было сидеть просто так. Солтис снова принялся за подсчет. Вышло сорок шесть. Результат солтиса не очень устроил, он заподозрил, что сбился и взялся пересчитывать сызнова. Пока он этим занимался, у старика-пасечника совсем занемела рука, и он ее опустил, прибавив ругательство в адрес солтиса, низких урожаев, коров, которые не желали телиться и давать молоко, и своих пчел. Так что, на сей раз, солтис насчитал сорок пять рук. Он печально вздохнул и поскреб затылок.
- Выходит... гм... выходит, что надо нелюда оставить. Пущщай выздоравливает. Но, как тока оклемается, чтоб...
- Доиграетесь!! - перебив, изрекла Агнешка пророческим тоном. - Ох, доиграетесь! Еще неизвестно, кем он раненый, нелюд ваш! Итак уже змиелюды к нам подбираются!
В толпе зашумели громче. Добромысл схватился за голову, Казимир поморщился, Добромира выругалась, правда, тихо.
- Чего ты несешь?! - возмутился солтис. - Какие еще змиелюды?! Откуда змиелюды?!
- А оттуда! - победно загремела Агнешка, уперев руки в бока. - Вон, у бондаря спросите, или у Казимира! Они их своими глазами видали...
Тут поднялся невообразимый гвалт и шум. Все кричали, суетились, ругали Агнешку, не верили, тут же косились на небо и планировали бегство в лес.
В этот момент Лукаша, который, стоя между кузнецом и Маркхилой, соседкой из дома напротив, мечтал о бегстве, кто-то ухватил за руку и потащил прочь. Лукаш не сильно сопротивлялся. А когда увидел длинную темно-каштановую косу, бившуюся по спине "похитителя", даже сам принялся проталкиваться к выходу со двора, следом за обладательницей косы, стараясь оберечь ее от толчков недовольных потревоженных старожужчан. Коса принадлежала солтисовой дочке, Евдокие.