Не совсем сказка. Точнее совсем не сказка. Вроде бы калика перехожий услышал в чужих краях сказ, пришел, как мог рассказал.
Конечно, сюжет не мой, говорю же - калика услышал, как мог рассказал, а я тоже слышала.
***
Из отвесной стены обрыва вынырнула и стрелой полетела к водной глади бирюзово-черная птица, словно молниями, исчерченная голубыми полосками. Огненными опалинами вспыхивали края крыльев в лучах утреннего солнца. Камнем упала в воду и исчезла
насовсем... Но нет, вынырнула, как выброшенная неведомой силой из морских глубин... со сверкающей наградой в клюве...
-Скажи мне, божий странник: ночью в окно влетела ко мне черная птица. Что говорят о том боги?
-Горе сулят тебе боги, почтенный царь Кейки. Смерть по пятам следует за тобой.
-Скажи, божий странник: после черного сна не увидел на небе я утренней звезды?
-Отец твой взор отвернул от тебя. Страшит его горе грядущее.
Смеются гости, горячит их вино. Все сильнее веселье, все больше хмурится Кейки. Старик же сидит на посох свой опершись, на корягу похожий - пьет одну воду, по сторонам не глядит.
-Царицу! - все чаще гости кричат, танцовщицы быстрей закружились меж них. Еще звонче запели певцы под арф чарующий стон, но...
-Царицу!
Ибо сегодня ее день, день прекрасной Алкьёны. Год назад страшный смерч пронесся над Тахиной, но не принес ей вреда. Следом за смерчем вошла в город дочь Йола.
И вот смерчами-крошками закружились по залу шаги, в углах шуршат ветерки: по залу идет Алкьёна, дочь бога ветров, Уж год, как царица она и жена. На молочно-белом бархате сверкают сапфиры в оправе черных ресниц, губы рождают звук тишины. Поток волос в движеньи - словно ветер их теребит. Царица не идет, не плывет - летит, истинно дочь ветра.
В день смерча в город Алкьёна вошла простоволосой. Сейчас корона с сапфирами цвета глаз сияет, не скрывая волос. Затихли крики, оборвалась песня.
-Приветствую, муж мой, да будет долгой твоя жизнь и вечной наша любовь, - звенит ее голосок. В ответ старческий голос скрипучий:
-Стратим-птица! Истинно - Алконост!
Все как один обернулись на голос, но... нет старика-вещуна, словно ветер унес. Только Кейки все темнее лицом. Но не пристало царю чувства свои выдавать. Повел рукой по лицу, словно черные мысли смахнул.
-Привет и тебе, достойнейшая из цариц. Да пребудет с тобой покой и моя любовь.
До раннего утра гремел веселый пир. Утром же снова Фосфор скрыл свой утренний свет, только дымку увидел Кейки. Спит дворец после бурной ночи. Спит Алкьёна и пряди ее вздрагивают от игр шалунов-ветерков. Милее царю она, чем взор родного отца, скрытый в тумане морском. Так было всегда.
Созывает царь совет жрецов. День-другой судят-рядят они о значении слов вещуна.
-Черная птица с востока - к счастью, быть может...
-Нашел бог звезды наложницу краше, чем прежде, вот глаз и не кажет...
-Птица в спальне - в тягости быть царице...
-Смерть по пятам за каждым ходит. Но не дано знать, сколь долгим ее будет путь...
И так без конца, лишь звонкий смех, да прекрасные песни Алкьёны из дальних комнат дворца развевают тоску. Совет не дает совета царю, а время идет. Совет распустил Кейки бессрочно.
Ночью Алкьёна не спит - гонит тяжкие сны от изголовья мужа:
-Сове да нетопырю ночами летать с черными снами, да завиться ужом, укатиться колесом.
Все заклинания перепела, да только покоя любимому не принесла. Утром встал царь чернее тучи. Обнял жену.
-Век бы с тобой не расставался. Но тревожат слова старика-вещуна. Из его земель родом богиня Латона. Вот и лежит мне путь, к святилищу Аполлона, спросить...
-Я с тобой!
Качает царь головой. Негоже страну без правителя оставлять.
-Хорошо, попрошу ветра отдохнуть, а Погоду облегчить тебе путь через границу...
Снова головой качает Кейки. Через границу опасен и долог путь - лишь через море.
-Я с тобой! - вновь спохватилась Алкьёна.
Молчит, непреклонен, царь.
-Тогда ты останься дома, хоть не надолго, позже уладишь тревогу свою. А то и я ее изведу.
Молчит, упорствуя, Кейки.
-Любимый, жизнь свою морю нельзя доверять. Кому, как не мне, знать, что грозны и беспечны ветры морские. Ладный мой, стала я твоей женой - в обиде на меня младший брат, южный ветер. Не пощадит он тебя, среди ветров - любимец он. Коли буду с тобой, может, только побалует брат. А если меня не пощадит, все равно, нам суждено делить радость и горе, жизнь и смерть...
-Клянусь своей жизнью и смертью своей, что вернусь через две луны. Жди, мое сердце останется рядом с тобой.
Кому поведать печаль свою?
Кому излить слезы горькие?
Лишь тебе, море, как слезы, соленое,
известна печаль да беда моя.
Буду братьев просить,
не жалея голоса,
не скупясь на слезы,
о муже любимом.
Кто бы дал мне птицу,
говорунью вещую?
Говорить бы с ней
о разлуке тяжкой.
Да нет такой, что утешит меня.
Быстра и легка царская лодья. Ей вслед шлет Алкьёна горький привет. Ждет-надеется на братьев своих, но легкомысленны буйные ветры. Летит лодья навстречу тихому вечеру. На половине пути ветер южный стал шутки шутить. Краской черной море залил, вспенил могучей рукой валы. Мачты - лучинки ему, паруса, что осенние листья. Играет ветер, в радость ему гроза:
-Сам и ныне владыка грозы святи воду всю духом своим и огнем...
Позабыли братья клятвы сестре, терзают море на радость грозе. До неба строят башни из волн. Забылся, любуясь игрой Йол. Молнии огненным смерчем освещают игру богов. А люди не слышат собственных слов:
-Алкьёна моя, река медвяная, цвет прекрасный, краса ненаглядная, ветром буйным мне в жены данная. От тебя ушел в дорогу дальнюю и несу без тебя наказание. Без тебя не красен день земной, смертью лютой одарит твой брат родной...
Устали ветра, до поры наигравшись. Ночь убаюкала черное море, светом звезд усыпив. С рассветом вышла Царица на берег-обрыв. Увидеть бы дальше, чем могут глаза, обошла ли игрой молодецкой гроза того, о ком сердце болит.
-Любимый, надежда и радость моя, в волнах равнодушных я вижу тебя ли? В тучах укройтесь, солнце, луна - муж мой навеки покинул меня, клятву нарушив вернуться.
Лег на зеркало моря печальный крик:
-Прости, Мать-земля, за все, в чем повинна я. Ни в тебя уйду, ни к Царице-воде. Меж вами останусь у отца-ветра, к душе любимой ближе...
Тело девичье быстрой молнией - сквозь морскую гладь, в глубину ушло...
И навстречу заре разрумяненной птицей малою возвращается с искрой крохотной - с дорогой душой.