На невысоком холме в центре немецкой земли стояла прелестная легкая беседка. Восьмигранная, с черепичной крышей, она была видна с любого места широкой зеленой поляны.
"Какой великолепный вид вокруг, - гордилась беседка, - как чудесно я вписываюсь в ландшафт!" И действительно, красота вокруг была необыкновенная: новенькое здание отдыха для верующих расположилось на лесистой горе, в низине журчал ручей, вдали виднелись поля, крыши деревни и острый шпиль местной церкви. Беседка пахла струганой елью, ее волновал этот стойкий запах, как кокетку волнуют пикантные дорогие духи. "Как я свежа, как молода, какие прохладные, гладкие лавочки у меня! -радостно думала она. -Сколько интересного предстоит мне пережить, каких только людей я ни увижу на своем веку! Заходите ко мне скорее! -она ожидающе смотрела на отдыхающих, фланирующих по дорожкам из мелкой щебенки, проложенным вокруг.
Отдыхающие выходили обычно после обеда: с утра проводился христианский час, который на самом деле длился три часа, а вечером, после ужина час этот растягивался на неопределенное время. Беседка привыкла ждать посетителей в середине дня, но заходили они очень редко и не задерживались надолго. Беседка была обычным местом встречь, откуда люди парами или группами отправлялись в лес на продолжительные пешие прогулки. Народ был разный- солидные братья-проповедники, со смиренными женами и резвыми детьми, тонконогая шумная молодежь и любознательные одинокие дамочки. Весь этот разноликий народ стоял или проходил мимо, и очень редко, совсем редко, кто-то входил внутрь беседки перевести дух после подъема в гору и вытрясти камешки из туфель.
Однажды весной, когда холм особенно ярко зеленел, и белые пятна подснежников нежно покрывали его, в беседку забежали две девочки.
-Я первая добежала! - крикнула одна, в рыженьких кудряшках и застучала ладошкой по лавочке.
-Нет, я, нет, я! - высоко зазвенел голосок другой, белобрысой, с серыми смешливыми глазами.
Девчонки оглянулись вокруг и присмирели от открывшейся вокруг красоты. Они сели рядышком на узкую лавку и обе застегнули верхние пуговицы на драповых пальтишках, чтобы прохладный весенний ветер не проникал под одежду и не уносил тепло.
-Мой папа инженер, он машины придумывает, - сказала одна заносчиво.
-А мой папа важнее твоего, он строитель, дороги строит. Сейчас автобаны - это самое важное в политике, - в тон ей ответила другая.
-Зато мой папа выше твоего, - не растерялась Рыженькая. - И у моего кудри! Мама говорит, что они золотые, как у меня. А у тебя отец коротышка и на лбу залысины.
-Подумаешь, кудри! - Сероглазка обидчиво прищурилась.- Зато у меня отец... -она замолчала, нахмурила лоб и принялась быстро соображать, какой бы аргумент перетянул все остальные доводы соперницы. - Зато мой папа - друг фюрера! - радостно воскликнула она, найдя подходящее слово.
-Фу, друг фюрера! - скривилась Рыженькая. -Мой папа сказал, что наци слишком агрессивные, это опасно.
-Какие, какие? - удивилась Сероглазка, тонкие ниточки бровей ее полезли на лоб.
-Агрессивные, вот какие! - поучающе ответила Рыженькая. - Тебе десять лет, а ты не знаешь слова агрессивные! А я знаю!
Но Сероглазку не так легко было сбить с тона победительницы.
-Ну и что! Подумаешь, не знаю! Зато за нами будущее. Мы завоюем не только всю Германию, но и весь мир!
Рыженькая весело расхохоталась.
-Весь мир! Мир, знаешь какой большой, больше нашего Нюрберга во сто раз! Какая ты придумщица! В прошлый раз придумала, что сливочное мороженое слаще фруктового, а это все враки!
Серые глаза спорщицы сузились.
-Нет, не враки, нет, не враки! Конечно, слаще! - запрыгала по деревянному полу девочка.
-Ну, и ладно! Побежали! - схватила Рыженькая подружку за руку, и они помчались по дорожке к лесу.
"Как две бабочки, легкие и цветные," - подумала беседка и с сожалением посмотрела им вслед, она-то не умела бегать.
Потянулись долгие годы. Лес регулярно сменял свои одежды, но в целом оставался зеленым - хвойные породы преобладали. Беседка наблюдала, как менялись люди и менялась мода: платья и блузки женщин украшали многочисленные складки и оборки, обязательные высокие подплечики, мужчины же, в основном, ходили в голифе и военной форме. Менялась и беседка: горьковатый смолянистый запах ее давно разнес ветер по поляне, столбы, подпирающие крышу, потемнели от дождей, деревянные лавочки не блестели больше желтизной и почернели на стыках. Но беседка была по-прежнему любопытна и запоминала всех, кто заглядывал под ее гостеприимную крышу.
Однажды летом, в ранний утренний час, когда звонко поет хор птиц в лесу, из серого здания с высокими окнами вышла девушка в белом платье и по дорожке направилась к беседке. Она зашла, села на лавочку, облокотилась на перила, положила голову с золотым венком волос на ладони и замерла, вслушиваясь в музыку природы. Примерно через четверть часа на дорожке показалась молодая женщина в синем спортивном костюме, с серыми живыми глазами на узком подвижном лице. Она деловито шагала, поддерживая руками высокий живот, выдававший беременность. Проходя мимо беседки, женщина резко остановилась.
-Мария? -удивленно спросила она золотоволоску, и тонкие брови ее выгнулись.
-Луиза? - с той же интонацией удивления ответила девушка в белом.
Беседка напряглась, чтобы не пропустить ни слова.
-Ты когда приехала? Вечером с группой верующих? - спросила будущая мать и вошла в беседку.
-Да. Я не заметила тебя на ужине... - все еще удивленно протянула Рыженькая..
-А меня там и не было, я приболела - лежала. Теперь вот разгоняю недомогание прогулкой. Фюреру нужны здоровые сыновья, выносливые, чтобы могли воевать в любых неблагоприятных условиях, - она испытующе посмотрела на подругу детства.- А ты очень похорошела... Замуж вышла? - Тонкое лицо ее, испорченное темными коричневыми пятнами, иронично скривилось.
-Вышла. Ты помнишь Фрица с соседней улицы? Когда пошла работать в библиотеку, сыграли свадьбу. Да только недолго наше счастье длилось.Фриц мой ушел воевать, участвовал в Сталинградской битве, там пропал без вести. Жду, может быть, еще вернется, похоронки не было ведь. На отца пришла, а на него - нет. -Рыженькая тяжело вздохнула. - А ты как живешь? На каком фронте твой муж? Кого ждете, девочку или мальчика?
-Я, в отличие от некоторых, не отсиживалась в тылу. Когда отец погиб под Москвой, пошла добровольцем на фронт. Работала связисткой при генерале...Теперь ребенка для армии ношу. Рожу - сдам в детский дом и снова на фронт. Бог благославляет меня успехами во всех делах во славу Родины. Бог не оставит нашу армию, он на нашей стороне! Хайль Гитлер! - Сероглазка сняла руку с живота и простерла ее вперед и вверх.
Рыженькая удивленно уставилась на бывшую подругу.
-Ну, дела! Ты всегда была максималисткой. Неужели ребеночка не жалко? Господь не хочет таких жертв от людей. Господь - это любовь, он хочет только любви.
-Что бы ты понимала! - Серые глаза стали стальными. - Родине нужны патриоты, а не тыловые крысы, прячущиеся за подвиги отцов и мужей.
Беседка устала прислушиваться к разговору молодых женщин, она не понимала о каких военных подвигах идет речь, это сердило ее. К тому же были дела и поважнее: прилетела белобокая сорока и протараторила лесные новости, на приступочку к входу в беседку прикатился знакомый ежик, но, услышав голоса людей, превратился в игольчатый шарик и замер. Беседка улыбалась раннему солнышку, близким деревьям и кустарнику у дорожки, отряхивающему с листьев ночной сон. На аккуратно постриженной поляне весело валялось лето, разбросав пестрые цветы по газонам.
Женщины вышли из беседки по очереди: Сероглазка с гордо поднятой головой, обхватив живот, Рыженькая запинаясь, как спутанная лошадка. Одна шла по дорожке быстро, не оглядываясь, другая же медлила, тихонько шептала: "Спаси нас Господь за грехи наши тяжкие".
Эта беседка стоит и поныне. Она совсем постарела, ее много раз ремонтировали, но не сносили, уж очень хорошо она вписывается в лесной пейзаж. Все так же по осени слетают листья с буков, все так же вокруг нее стрекочут сороки, правнучки правнучек той белобокой, так же после занятий верующих подходят к беседке приезжие, ждут своих христианских братьев и сестер и уходят по дорожкам в лес. У беседки за долгие годы появилось много друзей и знакомых, но Марию и Луизу беседка не забывала. Она ждала и ждала их. А они никогда больше не появились.