Видать, старуха затеяла стряпню с утра пораньше. Опять готовится.
Висюль неторопливо, при этом неимоверно кряхтя, словно несмазанная телега, спустился с печи, натянул лапти и подошёл к окну.
По слюдяной плёнке размазанными струйками текла вода.
- Спозаранку, стало быть, зарядил, - пробормотал Висюль.
- Ась?
Старуха, и без того туговатая на ухо, окончательно оглохла три дня назад, когда они на пару вытягивали застрявшую в болотце корову. От нежелающей помирать скотины и от того вопящей не хуже паровоза даже сам Висюль часа два ничего не слышал, чего уж от бабки ожидать. Словом, пострадала больше всех.
- Я, говорю, мокрень на улице, - прокричал Висюль, после чего стянул с тарелки свежеиспечённый блин и, обжигая пальцы, затолкал кругляк в рот.
- Разверзлись хляби небесные! Ой, лышенько, как бы худа не случилось.
- Третью неделю, стало быть, худит, - двигая челюстями, прошамкал Висюль. - Скорей бы всё схуднуло.
- Типун тебе на язык, не накликай! - когда не надо старуха могла услышать любой шорох не хуже локатора. - Отче наш небесный, иже еси на небесех...
Висюль дожевал третий блин, обмёл свою бородёнку и, двуперсто перекрестившись, подхватил славицу.
После молитвы Висюль засобирался. Наружу. В сенях переобулся в резиновые болотники, выдул жбан кваса, заготовленного ещё с вечера, накинул дождевик и вышел на улицу. Хлестало как из ведра. Пока добрался до сараюшки, пока снял амбарный замок, пока распахнул разбухшую дверь, промок насквозь.
Соскучившаяся за ночь утопленница Зорька полезла целоваться. Висюль задал ей пахучего сена, взял бидон, обтёр вымя и принялся доить. Литров семь вышло. А ведь раньше больше бывало. Впрочем, им с бабкой хватит. И на ночь по кружке, и на кашу, и на блины. Может, ещё и останется. Только куда излишки девать?
Висюль прислушался. Зорька самозабвенно, словно никогда не видела, хрупала сеном. Кажется, дождь стихал. Значит, стоило поторапливаться. Ещё раз внимательно осмотрел припасы. Пока не критично, да и много ли им двоим со старухой нужно? Хотя он помнит, как бабка намедни устроила форменную истерику, требуя бананов. А где он возьмёт этих бананов? У них же не тропики. Или где они там растут. Впрочем, время сейчас такое, не пойми, в какой климатической зоне они очутились.
Дождь прекращался. Нужно было поторапливаться.
Висюль потянулся в амбар, прихватил ещё с вечера приготовленный мешочек с семенами, направился в огород.
Бушевавшая до этого момента стихия снижала обороты. Поднявшийся ветер гонял по небу лоскуты от туч и облаков. В образовавшиеся окошки заглядывало любопытное солнце.
Висюль взял грабли, стоявшие около сараюшечки, прошёл в огород, с горем пополам по мокрой земле разбил несколько грядок и засадил семена. Лейку ему заменило небо, с которого сыпались капли дождя, правда, не столь обильного, как с полчаса назад. Ещё прождав с часок, попутно выпалывая чересчур настырных сорняков, дождался солнца, которое окончательно рассеяло последние облака.
- Подь сюды, - это бабка вышла из дома, - трошки пожавкай.
Висюль только рад. Повод перевести дух и хоть чуточку отдохнуть. Да и червячка заморить не мешало бы, а то в животе бурчать начинает.
Висюль принял глиняную плошку с деревянной ложкой, присел на завалинку и, макая в чечевичную похлёбку лепёшку, принялся, чавкая, трапезничать. Запил простоквашей, сытно рыгнул, вернул бабке пустую посуду, возблагодарил Бога за пищу и вернулся к работе.
Солнце начало припекать, и Висюль, утирая со лба пот, разделся. Развесил дождевик и одежду на забор. Как подсохнет - уберёт в сени. Скинул сапоги и переобулся в лапти.
Пока суд да дело, под палящим солнцем созрел урожай. Но как ни торопился, Висюль только и успел снять с пяток тыкв, бабка семок нажарит, с две дыньки, сахарные и сочные для сиропу, да один большой арбуз, для кваса.
Налетела саранча, покрыв шевелящимся ковром весь огород.
Помнится, когда Висюль впервые столкнулся в этой напастью, то буквально плакал от того, что эта зараза сожрала весь урожай. Ничего, приспособился. Главное, не зевать и не лениться, а действовать быстро и настойчиво.
Висюль собрал с забора высохшую одёжку и вместе с собранным урожаем занёс в сени. Аккуратно сложил: сапоги и плащ налево, бахчевые - направо. Взял жбан с квасом. Нагрелось, конечно, но пить можно. Ополоснул сосуд, поставил на место. И снова во двор.
На бахче саранча доедала последние побеги. Ничего не оставили, даже ботву для Зорьки.
Какая-то ему неправильная саранча досталась. Гибла сразу, не оставляя потомства, хотя вполне могла размножиться и пожрать не только огород, но и всё вокруг, до чего дотянется. Поначалу Висюль пытался пустить саранчу в дело. Он помнил, что раньше её употребляли в пищу. Попробовал, чуть не отравился. Облевался, потом ещё полночи тошнило. Больше с собой не экспериментировал. Пробовал истолочь и со скорлупой от яиц давать курам. Издохли. Чудом остался петух и две курочки. Их Висюль берёг как зеницу ока. Впрочем, над коровой трясся не меньше, куда же без неё, родимой.
Шевеление на огороде прекращалось. Некоторые особи ещё пытались жрать друг дружку, но, видимо, даже для самой себя саранча - яд.
Висюль прошёл в сараюшку. Вилами накинул в коровий загон две охапки сена, Зорька тут же сунулась мордой в кормушку. Заглянул в птичник, высыпал горсть пшена и полюбовался на курочек, высиживающих кладку. Если уродится с десяток цыплят, будет проще. И яиц прибавится, Висюль любил яишенку или омлетик, да и от бульона куриного они со старухой отвыкли. Не говоря про мясо.
Он приготовил мешочек с семенами гороха - завтра с утра высадит - и, прихватив топор и моток верёвки, выбрался наружу. Закрыл дверь и навесил замок. На всякий случай. Иначе получится как в прошлый раз, когда забыл, а корова самостоятельно выбралась, чтобы попастись на свежей зелёной травке, да забрела в болото. Насилу вытащили. С той поры Висюль и перестраховывается.
Он дошёл до рощи, что стояла в двух километрах от дома, срубил среднего размера тополь, очистил от сучьев и веток, обвязал верёвкой и впрягся в импровизированный хомут.
Когда-то был у них конь, но издох. Надорвался. Висюль тогда от своей жадности и лености хотел запастись дровами, ну и свалил кряжистый дуб. Запасся, на свою голову. Без каурого жизнь в миг усложнилась. Ни за дровами не съездить, ни поле вспахать для посевов, ни сена для коровы привезти, ни поездок в ближайшую брошенную деревеньку, поживиться утварью. Хотя и раньше нелегко было, а уж теперь-то...
Чего теперь-то себя казнить. Бог даст, выдюжит. И не такое в жизни случалось.
Хоть и упарился, но дотащил. Пока распилил бревно на чурки, пока расколол их на дрова, совсем умаялся. Из последних сил всё уложил в поленницу. Убрал топор и верёвку. Скинул портки и рубаху, ополоснулся у бочки дождевой водой. Обтёрся заранее вынесенным старухой рушником и оделся в чистое. Теперь можно и поужинать.
Едва он закрыл за собой дверь, снаружи новая напасть. Зарядил град. Хорошо, что Висюль укрепил все постройки, накрыл древесными накатами крыши. Порой, градины падали величиной с кулак. Один такой подарок с неба мог запросто проломить голову. В непогоду, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит, лучше всего отсидеться дома. В тепле и уюте. Так что пусть град молотит и лютует, сейчас другая забота.
Старуха зажгла лучину. В комнате чуток посветлело. Они вдвоём сели за накрытый стол. Каждому тарелка с тюрей, по две картофелины и крынка молока. Просто пир.
Закончив есть, Висюль возблагодарил Бога. Встал, подошёл к комоду и достал из верхнего отделения кисет. Открыл, посмотрел и вздохнул. Табаку оставалось совсем немного, на самом донышке. Как ни тянул запас, постоянно экономя, но всему приходит предсказуемый и закономерный конец. А восполнить неоткуда. Не произрастает почему-то табак, хоть ты тресни. И в чём причина - непонятно.
Град, стучавшийся в дом снаружи, прекратился.
Висюль, прихватив старуху за локоток, вышел на улицу. Сел на завалинку. Бабка примостилась рядом, вынула кулёк поджаренных тыквенных семечек и принялась лузгать, сплёвывая шелуху под ноги.
- Чичас почнётся, - заявила старуха, устраиваясь как можно удобнее.
- Агась, стало быть, - кивнул Висюль, затягиваясь.
Ему было хорошо. День прошёл плодотворно. Многое, конечно, из того, что задумывалось изначально, банально не успел. Да и что можно сделать одной парой рук? Бабка возится по дому: приготовить харч, прибраться в комнатах, постирать одежду. Вот и пришлось взвалить на свои плечи всю тяжесть. Тут главное не надорваться. Иначе останется старуха одна-одинёшенька. С другой стороны, они свой век уже прожили. Правда, умирать всё равно не торопились. Есть ещё несделанные дела. Например, поглазеть на закат. Как яркое, кроваво-красное солнце медленно и неотвратимо тонуло за линией горной гряды. Свет постепенно замещался тьмой.
Висюль едва докурил до половины цигарку, как действительно началось действо, ради которого они каждый вечер выходили во двор.
Вдали показалась группа всадников, движущаяся крупной рысью. И хоть шли они довольно далеко, но при внимательном взгляде становилось понятно, что скачущие куда крупнее обычных людей. Первым, на небольшом отдалении от остальных, скакал белый конь, несущий рыцаря в ослепительно белых одеждах. Чуть отстав от лидера, поочерёдно, передвигались рыжий конь с наездником в оранжевых одеждах и вороной с облачённым в чёрное всадником.
В своё время долго Висюль не мог взять в толк, делясь соображениями со старухой, что это за всадники, откуда взялись и куда торопятся, пока не осознал, что занятие это бессмысленное и бесполезное. У них не спросишь, никто не подтвердит и не опровергнет догадок. Оставалось только с молчаливым спокойствием наблюдать за происходящим.
Внезапно темнеющее небо озарил сноп искр, и неподалёку полыхнул яркий слепящий огонь. Это ближайшая гора разверзлась, и образовался вулкан, извергающий тонны пепла и лаву. Шипящий поток стекал со склона, сжигая всё живое на пути, и покатился к роще, откуда Висюль привозил дрова. В один миг от нестерпимого жара занялись огнём деревья. Минута, и осталось пепелище. Одно утешение - лава ушла в сторону и закаменела. Двинься она по направлению к дому, беды не миновать.
Висюль тяжело вздохнул. Их положение осложнялось. Хорошо, он в своё время не ленился, лёжа на печи, а каждодневно пополнял запасы. Теперь же предстояло напрячь смекалку и поискать новый источник дров. Но на всё воля Божья. Раз ему так угодно, придётся смиренно покориться.
- Ты поглянь на егошнюю мордофизию: бледня бледнёй! - воскликнула старуха, тыча пальцем в сторону постепенно затухающего вулкана.
Висюль присмотрелся и заметил новичка, который торопился вослед за скрывшейся вдали кавалькадой. И действительно, выглядел всадник бледным как поганка. В масть хозяина бледнела и лошадь. То ли от природы всадник - блед, то ли от каприза освещения, вулканическая лава постепенно остывала, и свет гас. В любом случае выглядело это, по меньшей мере, странно. Будь Висюль суеверен, принял бы за зловещий символ. Однако вера в Бога Сущего вытеснила все страхи, кроме страха перед Богом. А чего, действительно, бояться? Жизнь прожил, не грешил. Хотя и праведником, нужно сказать, не считался. И то - ладно. Мало кто может и подобным похвастать.
Представление закончилось, пора собираться. Цокот копыт затих, солнце окончательно закатилось за горизонт, а луна взойдёт не скоро. Ещё немного, и тьма окончательно поглотит свет. Навалилась тишина.
Первой в дом вошла старуха, Висюль - за ней. Запер за собой дверь на щеколду.
В комнате тепло и уютно. В углу коптит лучина. Пора на боковую.
Висюль взобрался на неостывшую ещё печь, он любил погреть кости, и укрылся одеялом. Старуха осталась внизу, позже задует лучину и уляжется на топчан. Ей там сподручней.
Свет погас.
И Висюль принялся читать молитву:
Человеколюбивый Владыко, услыши ныне смиренную молитву недостойных чад Твоих, да якоже создал еси нас за едину Твою благость, искупил еси ны за едино благоутробие Твое, тако и спасеши нас по единому безприкладному милосердию Твоему; зане от дел наших ниже следа спасения имамы, но чаяние праведныя мести и отлучения от Пресветлаго лица твоего; аще бо и единем празднем глаголе взыскано будет в день суда и испытания...