Аннотация: Роман-факт. История путешествия во времени от первого лица.
Аннотация на книгу Маргариты Шайо
"Мотылёк" или "Расскажи мне сказку, мама" - это исторический, остросюжетный роман, родившийся благодаря феномену регрессивной памяти о прошлых жизнях, открывшийся у автора в детстве. С молодых ногтей она многократно проживала в своём теле каждый поворот событий этой истории, что стало основой формирования эзотерического ума и восприимчивости сердца, суровыми уроками жизни и глубокой внутренней работой над собой. Пришедшие знания оплачены высокой ценой. Проживание и исследование истоков и причин возникновения эффекта регрессивной памяти привело автора к расширению сознания, определило отношение к духу, самому чуду жизни, которая цветёт вокруг и в каждом из нас. Чтобы решиться и откровенно написать книгу об этом и исполнить замысел автору потребовалось не малая смелость и более тридцати пяти лет жизни, поисков ответов на не простые вопросы.
Открыв страницы книги, читатель окунётся с головой в реальную жизнь средневековой Англии и увидит страну глазами неизвестных официальной истории её героев, проживёт вместе с ними их настоящую жизнь, оставшуюся до сих пор неизвестной ни их современникам, ни их потомкам.
Без пошлого - нет будущего, и, приоткрывая завесу над тайнами путешествия души во времени, автор искренне надеется, что в многослойно шифрованном повествовании смелый и внимательный читатель найдёт свои ответы на не простые вопросы: "Кто "я" и зачем живу?"
Маргарита Шайо
МОТЫЛЁК
РАССКАЖИ МНЕ СКАЗКУ, МАМА
Остросюжетный роман.
В лабиринте тысячи зеркал,
Дорогой в миллионы лет,
Кто истинно есть "Я"
Найти хочу ответ.
На перекрёстке судеб
Семи путей-дорог
Нас избирает случай
Любви, надежд, тревог.
Введение
Началась эта история в незапамятные времена с тех знаменитых походов рыцарей Тамплиеров, совершивших когда-то славный боевыми подвигами поход за гробом Господним в Египет, Святую Землю, который многократно описывали историки, писатели и поэты всех времён и народов. Как точку некоего отсчёта вашего внимания, Читатель, хочу отметить именно 1221 год, когда рыцари Тамплиеры уже возвращались домой в Англию и везли с собой награбленные несметные богатства, реликвии веры, символы могущества, золото и шелка. На обратном пути в Вест Готланд, они решили немного задержаться в Персии, чтобы залечить раны и набраться сил, достаточных для возвращения домой. Здесь Персии Тамплиеры подружились с орденом Цисторианцев и, так сложилось, что кроме известных несметных богатств, Тамплиеры привезли с собой в Англию подарок Персии, женщину-прорицательницу, владеющую искусством хирургии, травматологии, лечения травами и кристаллами, владеющую магией жизни, женщину, которая сама по себе была редчайшим сокровищем.
Итак, прошло время, и внутренние раздоры рыцарей Тамплиеров привели к расколу и распаду великого ордена на несколько ветвей. Вскоре прекратились упоминания о персиянке-целительнице. И ещё через некоторое время, когда большая часть сокровищ востока и Египта была разграблена внутри ордена, ровно восемь чистых душой рыцарей на тайном совете решили спасти то истинно ценное, что напрямую связано с дарами жизни и смерти. Ими было принято решение: немедленно разъехаться в разные стороны света, дабы вывести, сберечь и спрятать то, что по их мнению заключало в себе истинную силу. Это решение было принято 21.12.1246 года. И вещей-реликвий было именно восемь. Именно эта цифра присутствует и в символах самого ордена по всей земле. Её я встречала и в Москве, и на древних развалинах храмов рыцарей Тамплиеров под Львовом, в Прибалтике и Белоруссии. Это же число зашифровано на храмах Тамплиеров во Франции, Англии, и т.д. Мы с вами хорошо знаем истории связанные со Святым Граалем, Копьём Христа, Ковчегом Завета и т.д.
То есть я хочу сказать, что есть реликвии о существовании которых до сих пор не знаем мы, но догадываются и разыскивают историки. Но и не только. Есть древние ордена, зародившиеся ещё до рождества Христова, которые следят и продолжают по сей день свою много вековую тайную охоту за этими дарами силы. На пример Розенкрейцеры, и Орден Хранителей Смерти, зародившийся в ХII в.
Мы в основном не знаем и не догадываемся об истории путешествий этих восьми вещей и об истории людей, ценой своей жизни и служением, сохранявших тайны, возможно навсегда для нас потерянные во времени. И сейчас я расскажу Вам не выдуманную историю о великих магистрах орденов, волшебниках и чудесных дарах, об и их необычайной силе, а рассказ будет о судьбах реально существовавших людей, которым довелось или посчастливилось быть хранителями одной из таких удивительных тайн.
На рубеже быстрых и глобальных перемен, ожидающих всех нас в 2012-2013 годах эта история оказалась неким открытием того: кто я есть, и зачем живу. И прежде, чем начать рассказ скажу: это повествование представлено Вам, читатель, в сокращённом в несколько раз варианте. И только потому, что человек последние годы в большинстве своём особо ленив читать, думать, наблюдать и анализировать происходящее в его собственной жизни и всё время торопится по делам, поэтому, мой любопытный и ищущий читатель, чтобы сэкономить Ваше драгоценное время, представляю Вам только историческую часть повествования, без современного его возрождения, опасных приключений, открытий, и удивительных трансформаций происшедших с Вашей покорной слугой. Итак...
ГЛАВА 1
Маленький городок на побережье старой Англии. Середина лета 1246 г.
Некто в обветшалом шерстяном плаще с капюшоном из последних сил бежал по улицам незнакомого ему города, тяжело удерживая при каждом прыжке своё крепкое, но уже немолодое тело и почти не оглядывался.
"Да,... я стал уже слишком стар для всего этого и совсем потерял былую осторожность. А я всё ещё не нашёл "её". Не выполнил главного. Девочка моя, где же ты! Предназначение... - отбивалось в его сердце и висках. - Сокровище. Клятва. Долг рыцаря. Что же делать? Куда бежать? Господь всемогущий, прошу: не оставляй меня сейчас. Пожалуйста, помоги!"
Старый, измождённый бегством бродяга споткнулся о камень на мостовой и ударился о пыльную землю так, как это делают усталые в долгом осеннем перелёте птицы, падая с высоты, распростёрши крылья уже не думая о жизни. "О Господи! Ну, вот и всё! Я всё-таки не успел. Проклятье! Столько долгих лет поисков... Напрасно. Всё напрасно: и жизнь и пролитая кровь, - он обречённо выдохнул в пыль, казалось, последнюю свою надежду. - Что же теперь? Неужели всё кончено?! Здесь?! Сейчас?! И "ЭТО" попадёт в "ИХ" руки? Нет!!!"
Следом по улице доносился знакомый горожанам гул погони, постепенно вырастающий из базарного шелеста человеческой болтовни. Люди на миг замерли, но дело-то привычное. В стране уже не первый год гуляла Святая инквизиция, ведя охоту на ведьм.
Никто из горожан и не обратил внимания на упавшего старика. Никому ни до кого нет дела. У каждого своя, нелёгкая жизнь. Уцелеть бы во всей этой мясорубке! И сколько их таких ещё здесь ходит, бегает, падает.
Мимо со скрипом и грохотом проехала телега с дровами. Кто-то безразлично переступил через нечто, лежащее в пыли. Кто-то нарочно пролил на него нечистоты или даже наступил на него, грязно выругавшись, упоминая дьявола.
- Мама! Так что я ещё должна купить? - спросила свою мать молоденькая девица в странном головном уборе. - Что? - переспросила она её, находящуюся в доме.
Мать что-то ответила, но девушка не расслышала из-за нарастающего шума на улице. Она сделала несколько шагов спиной вперёд и, споткнувшись, упала на что-то не очень мягкое. Девушка, немного растерявшись, привстала на колени и увидела неподвижно лежащего человека в рубище бродяги, наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть того, кто совсем недвижимо лежал в пыли.
Вдруг старик обернулся, открыл глаза, и их взгляды встретились.
- Ой, простите! Я вас... - от орлиного, цепкого, но обречённого взгляда насмерть уставшего старого человека девушка слегка отпрянула назад, немного растерялась и широко раскрыла глаза. - Я не нарочно. Извините. Вам помочь? Поднять? - она снова присела, а потом наклонилась так низко, чтобы всё-таки рассмотреть незнакомца, чьи некогда, в молодости, правильные черты лица съели старые боевые шрамы, время и пыль долгих, не лёгких дорог.
- Кто ты, дитя? Как зовут? - мягким низким доброжелательным голосом перебил её речь старик. Кажется, он будто знал её с детства, но почему-то вдруг позабыл имя.
- Мама называет меня Шато, - негромко ответила молодая наивная особа.
- Ты Шато?!
Теперь старик на мгновенье крепко закрыл свои глаза, еле заметно улыбнулся краем сухих дрожащих губ, глубоко и свободно выдохнул, открыл влажные от нежданной слезы глаза и улыбнулся незнакомке нервно-радостной улыбкой. Он внезапно крепко схватил девушку за руку и, достав что-то из-за пазухи, вложил ей это прямо в ладони. В его глубоких морщинках у внешних уголков глаз заблестели и сразу растворились чистые слезинки радости от долгожданной, бесценной находки. Во влажных глазах старика мелькнуло счастье, и он чуть заметно кивнул девушке:
- Спрячь и сбереги это, девочка! Это никто не должен... За ним придут... Нужно будет передать... Сохрани! Во что бы то ни стало, храни! Можешь?! - неожиданно открылся девчушке старик, глядя прямо в её по-детски наивные глаза.
Она, сочувствующе, тоже чуть кивнула в ответ и продолжала внимательно разглядывать лицо старика, почему-то показавшееся ей давным-давно знакомым, как будто из детства. Но она видела его впервые в жизни. Это точно!
Чужак задыхался от удушливой, липкой летней пыли, его лёгкие были уже не те, что когда-то в его славной боевыми походами рыцарской молодости. Он лежал, не в силах подняться, терял последнюю надежду на своё спасение и остатки сил, которые сейчас полностью растаяли от изнуряющего бегства и долгих, почти двадцатипятилетних скитаний. Да, он устал, но в эту минуту он расслабился и стал вдруг совершенно спокойным. Старик просто смотрел на невинную девичью красоту, в прозрачные, чистые глаза рыжеволосой девчушки в смешно сбившемся на бок чепце. Там, как в зеркале небес её чистых глаз, отразились все несбывшиеся мечты его суровой юности, прошедшей совсем иначе, чем ему бы хотелось, всей нелёгкой, одинокой, наполненной служением жизни; потерянной, но не забытой ни на миг, такой же чистой и доверчивой, как её глаза, любви. Теперь, в эти минуты, старик уже всё понимал и полностью был готов встретить свою судьбу. А Шато сочувствующе глядела на старика-незнакомца, и в её сердце что-то вдруг сжалось, задрожало, зажглось. Она ощутила, как внезапно почему-то быстрее застучало её сердце, стало жарко в груди. И Шато почувствовала, что ей жизненно необходимо этому старику что-то такое очень важное сказать, но она не знала, что именно и, главное, зачем. И она просто внимательно рассматривала его лицо, утоляя собственное любопытство, крепко держа его за руку и тоже не зная, зачем и почему она это делает.
На худой щеке старого, худого, некогда сильного человека отметиной былых подвигов красовался глубокий, белый, неровный шрам. Это было похоже на паука, давно и неподвижно застывшего во льду. И на лбу был ещё ожоговый шрам - шальной молнией отмеченное, какое-то неизвестное, таинственное событие. Серая пыль дорог так глубоко въелась в сухие и мужественные морщины старика, что лишь выделяла и ещё больше подчеркивала его былую красоту и голубые, по-прежнему ясные, красивые, мудрые глаза. Старик отчётливо слышал, как к нему приблизилась и настигла погоня. Он ещё раз улыбнулся глазами незнакомке по имени Шато, разжал крепкое рукопожатие и прошептал:
- Сбереги это, девочка. Ценой своей жизни сбереги... - и в последний момент спрятал от вооружённых преследователей свой взгляд.
Рука Шато, как по чьему-то приказу, мгновенно спрятала "это" в складке широкой выцветшей коричневой шерстяной накидки. "Блаженный, нищий,... - подумала она, - такой странный какой-то. Наверное, не здешний".
В то же мгновение незнакомец будто взлетел с места. В тренированных мускулистых руках настигших его преследователей-стражников, хорошо знающих своё дело, это тело неизвестно кого было легко как пёрышко.
Городские стражники и пара вооружённых мечами рыцарей оттолкнули болтающуюся под их ногами худенькую маленькую девушку в сторону.
"Налетели... Бедняга", - подумала Шато, с сожалением посмотрела совсем обмякшему старику вслед, быстро встала с колен, уступая дорогу стражникам, и отряхнулась.
- Эх, бедняга... - за спиной произнёс наблюдавший всё это прохожий с корзиной овощей на плече. - Да,... им только попадись... Господи! Пронеси и помилуй!
- Чего им надо было от старика? - спросила его Шато и, обернувшись, проводила сочувствующим взглядом обречённого на смертные пытки незнакомца. Стражники бесцеремонно волокли его обмякшее тело за собой.
- А кто их знает? Купи капусту, дочка, - предложил ей свой товар зеленщик.
- Да, мне как раз надо. Вы на рынок? Я с вами.
Чем бы она ни занималась в этот день, она никак не могла забыть ясный взгляд того совсем седого старца. Ей он показался невероятно знакомым и очень доверчивым в своей последней минуте. Она вспоминала и вспоминала в подробностях всё, что случилось этим утром у её дома. Перед глазами Шато плыли и плыли всё те же утренние картинки и звуки: как тот усталый старик вдруг открыл свои глаза и они были у него ясные, ясные; как он крепко схватил её за руку и она не испугалась, а, наоборот, возникло чувство тепла и доверия и желание ему помочь; как она глядела на старика-незнакомца и у неё почему-то сильнее забилось сердце. Весь день, ощущая тяжесть свёртка у себя в кармане накидки, Шато не подавала ни малейшего вида кухонной прислуге, что хранит что-то такое тайное. Не проронила ни слова.
Обычный день работы на дворцовой кухне казался ей сегодня нескончаемо длинным и напряжённым. А когда в её с матерью маленьком доме наконец всё стихло на ночь, лёжа у себя на лежанке, Шато аккуратно достала из накидки то, что отдал ей ранним утром старик. Просто долго держала на коленях, перекладывала из руки в руку, помня, что "это не должен никто..." и что "за этим придут".
Этой ночью девушка долго не могла уснуть, лежала, глядела на серебро луны на полу и только крепче прижимала свёрток к груди. Потом решилась, тихонько встала и перешла к окну. Удобно устроившись, она глядела на лёгкую, невесомую, полупрозрачную ткань, струившуюся около полной луны. Звёзды были особенно велики в эту ночь, но в сиянии красно-оранжевой луны они лишь тускло поблёскивали. Шато прижимала к животу холодный свёрток, всё думая и думая о старике, проникновенный взгляд которого всё никак не отпускал её от себя.
Проснулась мать. Прошла мимо, босая и сонная. Вернулась на шаг, взглянула на неподвижно сидящую у окна дочь, на то, куда она смотрит.
- Дурная луна. Когда ты родилась, на небе была такая же огромная тыква, - сказала она, подошла к Шато и погладила её по заплетённым в тугие жгуты волосам. - Ты чего не спишь?
И, не ожидая ответа, побрела дальше, к кадке с водой, напиться.
Солнечное прохладное утро нашло её спящей у окна и разбудило шумом разносчиков овощей, мычанием коров, гоготом гусей, которых привели и принесли на рынок для продажи.
Далеко низко ухал колокол угрюмого мужского монастыря.
Обычное утро обычного дня. Сегодня сквозь плотные облака редко пробивался луч солнца и незаметно скользил по просыпающимся городским улицам.
Сегодня Шато чувствовала себя как-то иначе, приподнятой и полной сил. Она гладко и быстро причёсывала свои густые рыжие волосы, глядя в воду в кадке.
Вышла из комнаты мать. Она глядела на дочь блестящими от накатившей вдруг слезы глазами. Горько выдохнула, вспоминая своего единственного мужа, и продолжила свои обычные утренние приготовления.
- Хм... Видел бы тебя сейчас твой отец...
- Что ты говоришь, мама? - переспросила Шато, надевая головной убор.
- Да ничего, дочь. Говорю, волосы у тебя, как у твоего отца. Мир ему. Хороший был человек.
- Я знаю, мамочка, ты говорила. Да я его ещё помню: большой, красивый, сильный... Ты тоже у меня ещё красавица! Дай я тебе зачешу волосы. Хочешь? - приветливо улыбалась дочь.
- Нет, нет, Шато. Некогда. Нам пора уже собираться на господскую кухню. Ты же знаешь, задерживаться никак нельзя. Идём уже.
Мать наскоро спрятала свои волосы под чепец и, не глядя на дочь, направилась к выходу.
Эта женщина очень хорошо стряпала, и дочь ей во всём помогала.
Надо сказать, читатель, что властелин этих мест очень любил вкусно поесть и это было единственное, что действительно могло смягчить его суровое, вспыльчивое сердце в припадке гнева. Хороших кухарок он ценил так же высоко, как доброе вино и охоту.
Да!... У него была ещё одна, тайная, особенная страсть: он окружал себя странными людьми, то ли алхимиками, то ли, ещё хуже, колдунами. Они постоянно что-то нашёптывали ему и готовили снадобья для обретения какой-то силы. На кухне поговаривали, что все они принадлежат к какому-то тайному ордену. И все в городе боялись их больше, чем самого лорда. Шато как-то раз случайно увидела у одного из них знак на внутренней стороне руки, когда тот мыл руки, а она сливала ему воду. Это было что-то похожее на сплетение розы и кинжала в виде креста, и будто там, на рисунке, была ещё змея. Не разглядела девочка. Отвела глаза. Испугалась.
Только по их слову или наущению могли казнить любого жителя Хэмуика. Если у этих шептунов что-то не получалось, лендлорд приходил в страшное бешенство, и успокоить его могла только горячая похлёбка из фазаньих ножек или хорошо прожаренная на огне оленина с луком в сладком красном вине. Пирог из требухи такого оленя всегда доставался кухонной прислуге как лакомство. А такие кушанья как раз и умела великолепно готовить мать Шато. Поэтому, да ещё и из-за того, что она была вдова с кротким сердцем, хозяин жаловал её, а на кухне её любили за добросердечный спокойный нрав и умелые в стряпне руки.
- О-о... Наш граф успокаивается лишь только потому, что из твоих рук ест. А не приведи Господи, злюка какая-нибудь стряпала б ему? Страшно и подумать! Примечай, Шато, всё примечай. А ну как мать сляжет? - говорили повара и их помощники.
Прошёл и этот день, как все остальные. На исходе его мысли о старике вновь вернулись к юной Шато, и она снова взяла в руки свёрток. "Кто же за ним должен придти? И как я его узнаю? И когда? А может, он уже приходил, но нас дома не было?"
Она представляла себе молодого мужчину, рослого, красивого и сильного, как её отец или погибший два года назад брат. Она мечтала о нём так, как только может мечтать чистое девичье шестнадцатилетнее сердце. Но после скромного ужина с матерью усталость от тяжёлого дня взяла своё. Шато поддалась дремоте и, укутавшись в любимое отцовское одеяло, ровно задышала.
"Он" вошёл в её глубокий сон в широко развевающейся накидке. Еле улыбнулся приветливыми голубыми глазами и протянул навстречу руку. В сновидении её спутник подробно рассказывал о разных непонятных вещах и обучал неизвестному ей ремеслу, но Шато было всё равно, что он говорит и чему учит. Ей было просто хорошо с ним, с этим ночным молодым гостем, так похожим на отца. Но уходя, зачем он подвёл её к двери?
Такой была последняя ночь Шато под крышей родного дома. Утром, ещё до рассвета, её разбудил тихий, но настойчивый стук в дверь. Мать подошла и открыла. На пороге стоял зеленщик. Он без спросу бочком скользнул в дом:
- Тут вот какое дело... - опасливо начал человек. - Какие-то люди в лохмотьях, но в дорогих башмаках разыскивают кого-то, кто разговаривал или прикасался к тому старику, что тут у вас, на пороге. Вот! Расспрашивают. Я-то видел, что это ты, дочка! Слишком ты молода, чтобы им попадаться. Сердце у тебя доброе - я вчера сразу заметил. Не первый раз вижу тебя на рынке, деточка. Нехорошо за доброе сердце красавице так рано страшные муки принимать! Так что беги! Беги скорей! Боюсь только, припоздал я! Они уж близко! - тяжело дыша, говорил зеленщик, прислушиваясь к шуму на улице.
- Мама!.. Так куда же мне теперь? - только мелькнуло у Шато в голове, - "Свёрток!!!"
Мать что-то бормотала себе под нос, быстро собирая дочери поесть в дорогу, а Шато торопливо отперла отцовский сундук, свернула одежду, оставшуюся от погибшего старшего брата, отцовскую накидку с капюшоном и... Её глазам открылся отцовский нож, передаваемый в этой семье от старшего мужчины младшему. Большой нож в ножнах из оленьего рога, с костяной рукояткой, обвитой кожей, и ещё какими-то знаками на лезвии. Так уж вышло в этой семье, что мужчины, каждый в своё время, были призваны Богом, и теперь этот нож по праву её.
Всё в узел: хлеб, одежду. Свёрток за пазуху, нож за спину, как носил отец.
- Мама, скажи, если спросят - я за городскую стену ушла за травами.
- Так куда же ты, дочка? - растерянно теребила фартук мать.
- Не знаю. Как придётся. Увидимся, мамочка... - Шато обняла её изо всех своих сил за плечи, прижалась к груди...
Брызнули слёзы у обеих.
- И не плачьте, мама, а то они всё поймут, - девушка стерла рукой слезу и на мгновение застыла, глядя матери в серые, вдруг ставшие одинокими глаза.
- Да, зорюшка моя, беги! Беги, не оглядывайся! - тревожно провожала её мать.
С тех пор прошло много времени. Не суждено было слабой, беззащитной девочке вернуться в свой дом и жить среди людей. Где бы она ни остановилась на ночь в своих странствиях, ей всегда находилось дело по дому: то хозяйке на кухне помочь, то за больным ходить. Состряпает блюдо из ничего, да какое! Пальчики оближешь! А если за больным ходит, так тот быстро на поправку идёт.
- Рука у тебя лёгкая, - говорили люди, - всё знаешь, всё умеешь. Откуда только? Такая молоденькая.
Да вот пошёл слушок от чёрного языка да маленькой душонки, будто соблазняет она людей своим взглядом, стряпнёй и ещё словами какими-то. Ничего не оставалось Шато, как совсем от людей уходить. Поселилась она как можно дальше от них - в глухом, непроходимом лесу. Нашла подходящее место, вырыла себе жильё наподобие землянки в корнях могучего старого дуба. С трёх сторон то место было защищено рекой и болотом. И стало ей вспоминаться, как петлю на кролика, рябчика, куропатку поставить; какую травку как собрать; где корешок съедобный найти, хотя не делала она этого раньше никогда, да и не видела, как делают другие.
И вот случилась вновь на небе красная луна в серебряных одеждах. Загрустила Шато, заплакала о своей судьбе, вспомнила мать и дом. Вспомнила седого старика и его свёрток.
"Свёрток! Где же он? Я что-то совсем и забыла о нём". Шато нашла его в складке отцовской накидки: так она думала, что спрячет его как можно надёжнее. "Ну, вот! Мы с тобой теперь совсем одни. Что же в тебе такого, что мне этакие беды из-за тебя терпеть? Всю жизнь ты мою перевернул! Дома, матери лишил! Развернуть? - подумала она. - О! Нет, нет. Сказано - никто, значит, никто. Из-за тебя хороший человек на муки смертные пошёл. Нет, нет. Не стану я".
И беглянка снова крепко прижала свёрток к животу. С щемящими мыслями о нормальной прошлой человеческой жизни, голодная и одинокая, Шато с трудом уснула у угасающего огня в своём земляном укрытии. Её гостем во сне стал тот самый человек, похожий на отца, когда-то обучавший её премудростям; теперь она понимала каким. Это был единственный человек, с которым она продолжала время от времени общаться, да и то только во сне.
Немного погодя у Шато появились друзья иного рода.
Как-то раз она ушла особенно далеко от своего места. Леса, в которых девушка нашла себе пристанище, изобиловали разного рода дичью. И часто она видела в лесу всадников, которые ранили и били животных ради забавы. Вот за такой добычей и шла Шато через лес.
"На носу зима. Нужно что-то потеплей", - думала она о возможной удаче добыть столь желанное и нужное для выживания мясо и шкуру большого животного.
Вооружённая своим единственным оружием - копьём, у которого вместо наконечника был временно закреплён отцовский обоюдоострый нож, она уже не один день подряд выходила на охоту всё дальше и дальше. Осторожно пробираясь между крепких старых деревьев, обходя колючий, цепкий шиповник и заросли сладкого, вкусного терновника, она набивала их плодами карманы и искала то, что даст ей возможность пережить надвигающуюся зиму. Как молодой и совсем неопытный охотник, девушка очень старалась не быть шумной в лесу, но всё равно неловко наступала на хрустящие под ногами веточки. Спугивая так вероятную для себя мелкую добычу, Шато очень огорчалась, теряла терпение, надежду, обижалась на себя и влекомая голодом вдруг снова бесшумно замирала, различая где-то там, далеко, среди звуков дремучего леса, тихий стон раненого зверя. Она быстро и хорошо училась читать следы разных животных и старалась не переходить хищнику, хозяину этих мест, дорогу. Но ожидаемый к зиме ещё больший голод и холод не давали ей возможности сдаться и вернуться в своё убежище ни с чем. Так она уходила в чащу всё дальше и дальше от своего пристанища, предусмотрительно делая заметки для обратного пути. И вот наконец столь долго желанная удача, подранок, пища.
"Э! Да вот он! Ух, волчище! Какой огромный зверь! Мех красивый", - обрадовалась охотница и резво поспешила к нему.
Раненое, умирающее животное из последних сил подняло голову и не моргая уставилось на приблизившуюся к нему охотницу. Шато решительно занесла над головой копьё и готова была не раздумывая вонзить его в столь желанную находку, но, встретившись с ним глазами, она вдруг отпрянула от смущения и неожиданности.
- Господи! Да у него же голубые глаза?! Такие же точно, как у парня из сна! Какое чудо! Такие ясные и голубые глаза! - воскликнула она. - Нет, ты не еда и не шуба моя! Попробую-ка я тебя выходить. Может, подружимся? Нужен ведь мне какой-нибудь друг. Выбирать мне не приходится, так что... Ну-ка лохматый...
Девушка аккуратно подошла поближе, сняла свою широкую накидку, наклонилась к волку, чтобы завернуть его.
- Надо же как-то тебя перенести в тихое местечко, голубоглазый. Ох, какие же красивые у тебя глаза! Просто чудо!
Неожиданно в это же мгновение две челюсти молодых белоснежных волчьих зубов лязгнули перед самым лицом Шато. Слюна брызнула из пасти волка и попала девушке прямо в глаза.
- Ах, ты так!? Дурачок! Я вот сама тебя сейчас съем! Ну, хорошо, тогда я с тобой поступлю по-другому.
Она решительно набросила сверху на морду волка накидку, придавила его всем своим телом и ловко связала ему челюсти так, чтобы он мог дышать, а заодно связала передние и задние лапы ремешками с одежды. Внимательно осмотрела одну рану в теле волка. Стрела всё ещё торчала в ней. "Нет, эта тебя бы не остановила. Ты крепкий", - подумала Шато. Осмотрела волка тщательней и заметила остатки ещё двух почти полностью разгрызенных им стрел.
- Так ты их почти сгрыз! - говорила она с ним. - Тебе повезло, что ты их не вынул. Истёк бы кровью, и досталась бы мне тогда твоя шуба и мясо. Гляди-ка! И попали они очень удачно: крови почти нет, замёрзла. Силы ты, конечно, потерял, но тебе не выжить здесь без меня. Это точно. Я думаю, что и тебе и мне повезло, что я тебя всё-таки нашла. Ничего, заживёт. Постараемся. Какой ты всё-таки лобастенький! - заметила она, загадочно улыбаясь.
Прошёл месяц. И ещё... Упал первый снег. Настала зима. Суровая. Холодная. Раны у Лобо благополучно зажили. За эту, как показалось Шато, нескончаемую зиму охотница и её дикий найдёныш учились потихоньку доверять друг другу, согреваясь в землянке у огня и охотясь вместе на мелкую дичь, причём вполне удачно. Так они вместе выживали и слава Богу дожили до желанной весны.
"Весна, лето... как-то проживу, - твёрдо говорила себе девушка. - А там нужно что-то думать. Надо возвращаться к людям. Может, уже забыли обо мне? Вот и славно будет".
Шато первый раз встречала весну в одиночестве в лесу. Молодой волк Лобо с каждым разом всё дольше задерживался на самостоятельной охоте, реже и реже возвращался к своей спасительнице, и вот однажды он исчез совсем. День, два, неделя, месяц! Шато совсем отчаялась и не знала теперь, как дальше жить. По ночам начали мучить душу чувства одиночества и беспокойства, неизвестные ей раньше. Запахи и звуки леса смешивались с непонятными тревогами в душе Шато, опьяняли кровь и заставляли трепетать её девичье сердце. Давили тоска по дому, жгучее желание хоть с кем-то поговорить, неизвестность и трудности выживания в диком, непроходимом лесу, но страх перед преследовавшими её и того старика людьми удерживал девушку в лесу.
Так почти прошло и лето, украдкой уже напоминала о себе приближающаяся осень. Шато совсем потеряла надежду, что её Лобо хоть когда-нибудь вернётся, плакала, но постепенно смирилась с потерей четвероногого друга, это означало для неё ещё более суровое выживание в лесу зимой, возможно даже смерть.
И вдруг ранним утром, как снег на голову, появился Лобо. Суетится, вертится, за подол хватает. У Шато от неожиданной встречи вспыхнуло счастьем сердце и тут же сменилось тревогой, которую принёс с собой её волк.
- Что, что, серенький?! Иду, иду, уже! Куда? Веди!
И побежали разом, не оглядываясь, прямо в чащу. На бегу длинная, неудобная юбка Шато рвалась о сучья деревьев и шипы лесных кустарников, но она не обращала на это внимания, лишь сердилась, что она сдерживает её и что она не успевает за своим волком. И вот, в самой глуши непроходимого, дремучего леса, у небольшой, усыпанной разноцветными листьями поляны с множеством грибов и ягод, под замшелым старым буреломом оказалась разрытая чёрная нора.
- Логово? Оно твоё? - Шато очень устала и взмокла от такого долгого и рваного бега без остановки, запыхалась, присела, и сейчас раскрывала себе грудь для более свободного вдоха. "Фух!" - осмотрелась она. Из норы раздался то ли стон, то ли глубокий, тяжёлый вздох.
- Ой, Господи! - кольнуло ей чьей-то болью сердце. И не успев перевести дух, Шато сразу же метнулась к логову.
- Кто там?! Показывай, Лобушко! Я помогу, если смогу. Твои дети? И самка тоже? Горе-то какое!
Девушка не сразу заметила кровь на жёлтых и пурпурных листьях, размётанные около норы клочья серой и рыжей шерсти, крупные кошачьи следы. Она быстро опустилась на колени перед лазом и аккуратно заглянула внутрь. Опережая Шато, молодой волк опустился на передние лапы перед логовом и, засунувв него свою морду, растерянно скулил, неподвижно опустив хвост.
Из норы снова послышался стон и скулёж щенков. Лобо лёг и пополз на брюхе внутрь, в темноту. Шато завела руку в нору следом за волком и тут же получила удары зубами, но не очень больно. Одёрнула руку, но не раздумывая долго, снова завела руку в логово, теперь медленно и аккуратно. Она осторожно нащупала мокрый шерстяной комочек, и ещё, и ещё один. Бережно и аккуратно доставала щенков и укладывала рядом с собой.
- Волчата изранены, плохо, но это потом, - вслух рассуждала она.
- Выводи её, мальчик! Выводи, дружочек! - взволнованно приговаривала Шато.
Она приготовилась к худшему и нетерпеливо ждала каких-то движений в логове, вглядывалась в темноту дыры в земле и была наготове.
Наконец показалась голова и шея молодой рыжей волчицы. Всклокоченная, истощённая, в кровавых ранах, мать еле передвигала лапы. Её передняя лапа была кем-то перекушена и доставляла самке боль. Из-за неё волчица никак не могла и не хотела покидать своего укрытия. Лобо нервничал, часто моргал блестящими глазами и тщательно вылизывал ей кровь на морде и теле. Казалось, он будто бы подталкивает своим носом ослабленную самку в бок. Та поскуливала, глупо поглядывая из темноты на человека, и никак не решалась вылезать. Шато легла на землю прямо у входа в логово и аккуратно подхватила израненную волчицу под грудь обеими руками и немного потянула, та взвизгнула от боли, оскалилась и снова отчаянно вцепилась зубами в руку и плечо девушки.
- Ну, что же ты, подружка?! Потерпи, - Шато сжала зубы от боли и продолжала аккуратно тащить волчицу наружу.
- Сейчас! Сейчас! Ещё чуть-чуть. Ну, давай же! Ещё чуть-чуть!
Наконец вытащила. И, когда освободилась от волчьих клыков, взглянула на свою руку.
- Хм, мне, кажется, повезло. Ты только так меня прищемила, - с облегчением заметила она волчице и стала более внимательно осматривать измождённую от потери крови и сил самку и её детёнышей.
- Да,... я думаю, твоему обидчику тоже несладко пришлось, - заметила она её молодые крепкие зубы.
- Тут такое дело, Лобо... Их здесь оставлять нельзя. Понимаешь? Да? Тогда давай помогай, лохматый.
Девушка аккуратно переложила раненых волчат и волчицу на свою накидку и бережно потащила их через лес, к себе в укрытие. К ночи они уже были на месте. Шато устала, но медлить было нельзя, она тут же принялась обрабатывать раны, используя знания из видения и снов накануне, и не отходила от пострадавших волков до тех пор, пока не довела своё дело до конца.
- Мне очень жаль. Этот малыш не выживет, - извиняясь, сказала Шато уже перевязанной полосками нижнего платья волчице и положила обречённого щенка ей под живот.
Та молча, глядя исподлобья, снова сморщила нос на девушку, тщательно вылизывая тихо поскуливающего затихающего детёныша и подталкивая его мордой к соскам.
- А эти, кажется, ничего, - с надеждой в голосе произнесла Шато, - выживут! Лобо, ты рад? - она аккуратно и бережно заканчивала перевязку щенков, возвращая их матери.
Так пришло утро.
Волк, устало распластавшись, лежал у её ног и внимательно слушал каждое слово спасительницы. Он чутко реагировал на любой писк волчат, прядая своими острыми ушами. Он часто глупо моргал, переводя взгляд с Шато на волчат, с волчат на свою подругу, и так без конца.
- Теперь их маме нужно хорошо кушать, - Шато поднялась с колен и взяла своё копьё. - Пойдём, найдём что-нибудь? - предложила она Лобо.
Волк встал и, медленно оглядываясь, нехотя сделал пару шагов от семьи.
- Не волнуйся, я за нами траву сыпала - след отобьёт. Пойдём, дружок!
Так и не пришлось Шато выйти к людям в этот год. У неё появилась семья. Странная, но всё-таки семья. Теперь она была не одна в этой глуши, и она была по-своему счастлива. По утрам они понемногу охотились, как могли, все вместе. Днём Шато по-детски с удовольствием долго играла с волчатами и собирала ягоды и травы на болоте. А ночью с ней вместе одним клубком спали взрослеющие и крепчающие с каждым днём щенки, затем приходил Лобо, и последней укладывалась спать рыжая волчица. Шато была легка и проворна, быстро осваивала премудрости волчьей охоты и старалась подчиняться её законам. Стая делала выбор - она принимала. Делёж добычи почему-то был отдан в руки Шато. Никто и не спорил. Семья есть семья: пятеро волков и девушка. Хотя вожаком был, конечно же, он - Лобо. Очень умён! Очень хитёр! И первый лучший кусок Шато сразу всегда отдавала ему.
Время от времени к Шато в сон приходил Учитель. Так она обучалась: летала над лесом и окрестностями и удивлялась потом, что увиденное во сне имеет место в жизни. Вот так, постепенно, развивались её ум, наблюдательность и росла сила. Девушка не забывала человеческого языка - у неё был Учитель. И она обучила языку свою волчью семью. Шато не утратила человеческого облика, потому что во сне, рядом с ней, был мужчина.
Она выросла, окрепла и стала очень красивой. Через два года её четвероногая семья увеличилась за счёт семей, что создали взрослые сыновья Лобо. Иногда случалось так, что Шато уходила помечтать к небольшому озерцу невдалеке. Вода в нём почти всегда была спокойной. Тёмно-коричневая и прозрачная от многолетнего настоя на дубовых листьях, она была как зеркало. Шато глядела в неё, на неё и пребывала в некоем текучем состоянии ума, грезила и иногда плакала. Волки всегда сопровождали её к озеру. Когда она медленно расчёсывала свои рыжие волосы гребнем матери, сделанным из костей крупной заморской рыбы, и тихонько пела, Лобо с волчицей и взрослыми уже детьми лежали у её ног. Когда Шато купалась в тихом озере, семья ждала и охраняла девушку на берегу. Её белое, почти фарфоровое, красивое молодое тело, светящееся под безмолвными, стыдливыми лучами солнца, что украдкой пробивались сквозь густой шатёр крепких, старых деревьев, казалось диковинкой, живой жемчужиной, нимфой, вдруг появившейся в лесу из ниоткуда, чтобы удивить своим совершенством древнего повелителя леса. В суровые зимние ночи Шато и вся большая волчья стая укрывались в доме под дубом, изнутри надёжно защищённом от ветра. Возлегая на шкурах добытых животных вместе с четвероногой семьёй, нос к носу, спина к спине, Шато часто просто глядела на золотистый танцующий огонёк в маленьком глиняном очаге и грезила. Она глубоко и долго мечтала о чём-то своём, запутываясь пальцами в мягкой шерсти Лобо.
Девушка научилась сохранять надолго мясо дичи, беречь огонь, приспособилась готовить кушанья в посуде из глины, сделанной своими руками, сохраняя умение хорошо стряпать в память о матери. Она научилась составлять травы (их дарили ей лес и болото), делать сухие, быстро залечивающие снадобья и мази на воске и мёде диких пчёл. Руки и ум Шато становились всё более и более искусными, но в них уже появлялось и что-то ещё.
Так проходили дни и месяцы, годы. Как-тово время обычной охоты вожак с самкой в одно мгновение будто сошли с ума. Эту нервозность тут же почуяла и переняла вся стая. Самка издала короткий, пронзительный вой и бросилась в сторону. Лобо в паре с ней взял след, и они не оглядываясь метнулись в лес. Вся стая подхватила темп и стала быстро исчезать между деревьев.
"Что это с ними?" - подумала охотница.
Еле удерживаясь в хвосте погони, она приняла стремительность бега. Не глядя себе под ноги, Шато старалась держаться за ними почти вплотную. Защищаясь руками на бегу от хлеставших её веток, она всё же постепенно теряла стаю из вида. Девушка прислушивалась к звукам леса и, чувствуя такое же возбуждение, что и стая, следовала за ними, подчиняясь некоему необъяснимому чувству, которое связывало её сердце и душу с волками.
Волки рвались к реке. Охотница разглядела между прибрежных деревьев несущихся в брызгах по воде вброд Лобо и его подругу Тэклу. Остальные волки держались следом. Только на илистом берегу Шато заметила среди знакомых ей отпечатков лап волков глубокие крупные кошачьи оттиски.
"Неужели это она? - предположила нечто охотница. - Три года прошло! Не может быть!"
Она вошла по волчьим следам в, казалось, спокойную, тихую воду, и неизвестная доселе девушке река Серн открыто продемонстрировала перед непрошеной гостьей своё коварство и силу течения в этом месте. Мокрая одежда Шато стаскивала её с брода в сторону, как парус под ветром, и охотнице приходилось каждый раз внимательно выбирать место для ноги между скользких донных камней, густо поросших водорослями, которые в прозрачной воде с первого взгляда было не разглядеть. Шаг за шагом, на ощупь, кое-как удерживая равновесие, Шато спешила, ориентируясь на доносящиеся с противоположного берега звуки начавшейся смертельной схватки. Девушка торопилась и волновалась за вожака и его подругу, оценивая начавшийся шум, рык и визги как знак неистовой и невероятно жестокой битвы. Шато допускала ошибки, соскальзывала с обросших круглых камней, удерживалась руками, падала, вновь ударялась и снова рвалась туда, к ним, желая помочь своим оружием в бою. Дыхание Шато становилось всё горячей, ноги и руки от холода всё непослушней. Река-хозяйка и нечестные уловки её старого друга - коварного, скользкого каменного брода - отбирали у девушки немалые силы, предательски сбивали её с ног и крали бесценное время.
На другой стороне реки была полоса невысоких обрывистых холмов, скрытая от беглого взгляда невнимательного путника высокими деревьями и густым кустарником.
Вдруг эхом по воде со всех сторон до Шато донёсся особенный, свирепый рык кошачьего зверя, и она на мгновенье застыла. Такой истошный рёв могло издать животное только перед последним броском или в свою самую страшную, последнюю минуту. На какое-то мгновение всё вокруг стихло. Шато поняла, что медлить больше нельзя, и её будто понесло. Прибавив ходу, насколько это только было возможно, и уже не глядя себе под ноги, она быстро оставила реку позади себя. Легко прочитала следы, оставленные Лобо и стаей на более твёрдом берегу, и... её нос чётко уловил запах неизвестного ей зверя и запах его свежей крови - сильный и едкий. Он прилипал к гортани Шато и густо, как мёд, стекал в лёгкие, возбуждая охотницу перед встречей с крупным, доселе незнакомым ей зверем, и тем заставлял её дрожать и бежать со всех ног к месту, где она сейчас нужна.
Бойня возобновилась. Девушка стремительно взбиралась по мокрой, еле заметной в сумерках тропе, цепляясь за колючие ветки кустов. Вот, наконец, она влетела к месту побоища, но... к тому моменту было уже всё кончено.
После рваного, дикого и безоглядного бега Шато вдруг остановилась, бесцельно стояла у края каменистой площадки и смотрела на то, что теперь предстало перед её взглядом. Тишина. Только блуждающее по площадке эхо частого горячего дыхания оставшихся в живых волков. Шато увидела рыжие куски шерсти повсюду и даже не смогла точно определить, что это было за животное и каких размеров. Она только поняла, что это была крупная кошка с двумя подросшими детёнышами.
Шато устало ссутулилась, опершись рукой о большой ближний камень, опустила глаза, будто что-то потеряла или забыла. Её легкие раскрывались, как паруса под порывистым ветром, и казалось, что вот-вот лопнут. Голова закружилась, и Шато закашлялась оттого, что пересохло в горле, но исподволь всё же продолжала рассматривать каменную голую площадку, по которой, с окровавленными пастями, нервно поблёскивая глазами, ходили её волки, туда-сюда трепали, и растаскивали по углам дымящиеся свежей кровью чьи-то куски. Повсюду виднелись быстро исчезающие лужицы ещё красной парной крови, и чувствовался этот запах. Этот едкий, тошнотворный запах!
Стая не оставила от нелёгкой добычи ничего. У единственного здесь дерева молча стоял Лобо, устало придерживая лапой обтрепанную тушу своего поверженного давнего врага. Его волчица была с ним и нежно зализывала другу рану на морде и подвесе.
В том страшном бою пали двое волков: старший из потомков Лобо и беременная молоденькая самка. Дикое зрелище потрясло девушку до глубины души и заставило дрогнуть её не готовое к такому кровавому повороту судьбы, нежное сердце.
Вот она заметила лежащего на камнях, трудно узнаваемого от увечий друга в неописуемо сложной позе. Сделав несколько неуверенных шагов в его сторону, Шато нерешительно подошла к израненному волку, которого когда-то спасла щенком и который все эти годы нежно согревал её своим теплом в холодные ночи. Она села над ним и, не зная, что делать, застонала от ощущения его боли и предчувствия скорой его смерти. Огладила взъерошенную морду серого волка, спину, нежно и с тоской обняла и поцеловала его в нос. Слезы Шато просто текли ручьём и жгли ей солью щёки. Верный друг неподвижно лежал с вырванной в плече лапой. В его глазах всё ещё была жизнь, но она быстро утекала в землю вместе с горячей кровью, безвозвратно покидая тело. В глазах волка тоже были слёзы и наивное непонимание. Он лежал смирно и, мелко подрагивая всем телом, засыпал навсегда. Шато крепко зажала его кровавую рану обеими руками, напряглась, вскинула свою голову к небу, закрыла глаза и в отчаянии закричала сердцем, спугнув где-то там с деревьев невидимых сонных птиц:
- "А-а-а-а-а-а!!!.." - в голове у неё помутилось, она уткнулась лицом в мокрую шею умирающего четвероного верного друга, стиснула зубы и прижалась к нему всем телом, что было сил.
- М-м! Надо было бежать быстрей!!! Я могла бы помочь! - нескончаемо лились у неё слезы. - Прости, Сид! Пожалуйста, прости меня, миленький! - она поднялась на локте и пристально всматривалась в жёлтые немигающие глаза волка, всё ещё обнимая его, и они отдали ей свой последний свет. Шато аккуратно закрыла его глаза дрожащими пальцами, взяла на руки, как ребёнка, обняла его всего крепко-крепко и, снова подняв по-волчьи голову к небу, хрипло закричала. - А-а-а-а-а-а!!!...
Шато плакала. Первый раз в жизни так громко кричала и по-настоящему безутешно плакала. С трудом заставила себя остановиться и оставила мёртвое тело друга в покое. Теперь охотница огляделась и увидела ещё одну жертву этой кровавой схватки, резко смахнула слёзы и вытерла рукавом глаза. Встала и пошла. Она еле переставляла ноги от безысходного чувства невосполнимой потери. Силы, казалось сейчас, совсем оставили её. Теперь Шато подошла к мёртвой серой волчице. Та неподвижно лежала почти на краю каменистой площадки, у кустов. Сердце растерзанной самки тоже уже не билось, но внутри всё ещё теплилась жизнь нескольких щенков.
- Нет, нет. Слишком малый срок, чтобы им выжить, дорогая, - шёпотом сожалела Шато. - Слишком малый срок.
Она омывала морду волчицы своими слезами и обтирала рукавом быстро остывающую и становящуюся чёрной в сумерках кровь на её животе.
- Мы их похороним. Не бросим так. Слышите все?! - произнесла она твёрдо, - Они оба наша семья, и я тоже уже часть её! Я тоже волчица!!! - воскликнула Шато и опустила глаза. "Я волчица!" - подхватило короткое эхо.
Шато попыталась поднять и увести стаю с этого кровавого места, но поняла, что это у неё не получится. Тогда девушка, продолжая тихо ронять слёзы и стыдливо обтирать их рукавом, собралась с силами и быстро и уверенно занялась знакомым ей делом. Она обработала раны волков снадобьями, которые всегда носила при себе в кожаных мешочках, прикреплённых к поясу сзади. К удивлению Шато, у Лобо было меньше всего ран и все лёгкие - только царапины. Это было единственное, что сейчас её успокаивало.
Время быстро шло к закату, когда она поняла, что обессиленная сытая стая не сдвинется с места. Тогда Шато решила очистить логово дикой крупной кошки, скрытое в горе, от того, что осталось после драки, разжечь внутри огонь и приготовить к ночи для всех. Лобо всё ещё никак не отпускал из лап свою добычу, поверженного заклятого врага, детоубийцу. И оба волка-вожака устало засыпали рядом друг с другом на открытой площадке. В глазах обоих ещё был злобный блеск, но он быстро таял.
- Я не буду беспокоить вас. Я всё понимаю, Лобо. Это она погубила твоих щенков и ранила Тэклу. Тогда, давно.
Шато опустила глаза и, оставив вожака с его подругой наедине, сама ушла к тёмной реке. Затем она вернулась, сбросила остатки волчьего пиршества с горы, наломала и наносила лапника в логово, огнивом разожгла огонь. Стая, как обычно, медленно начала собираться около Шато, теперь внутри чужого логова. Девушка бережно перетащила тела мёртвых волков к стене пещеры и укрыла их ветками.
- Эту ночь вы ещё побудете с нами, - произнесла она вслух, - а завтра...
Она сдержала слёзы, глубоко, горячо вздохнула, сжав маленькие кулачки, и оставила тела погибших в покое.
Ночь была тяжёлая. Шато с трудом уснула в незнакомом ей холодном месте. Переходящие с места на место раненые волки, поскуливали, пробуждая её от беспокойного поверхностного сна. Сломленная усталостью, почти в забытьи, она видела во сне пожар, начавшийся от молнии, попавшей случайно в её дом под дубом, она спасала в огне своих волков и свёрток. Странным образом сон и пережитое днём смешались: у девушки начался жар. В пылу ночного кошмара Шато расслышала волчий вой и, возвращаясь из сна, как из небытия, увидела Лобо и Тэклу, стоящих под проливным дождём и поющих, казалось, погребальную молитву. Сверкнувшая совсем рядом молния ослепила её, прогромыхал раскатистый гром. Девушка закрыла глаза рукой. Она понимала, что в грозу опасно находиться в лесу или на возвышенности, но не посмела прервать прощание стаи.
Утро наступило неожиданно быстро. После ночной грозы на верхушках деревьев застряла немая тишина. Зябкий густой туман, стекающий с холмов в русло тихой реки Серн, снова нашёптывал о скором приближении осени.
"Пора, - подумала Шато, - пора проводить друзей. Сейчас самое для этого время". Она вышла на площадку и теперь только разглядела это удивительно красивое место. Река как на ладони. Верхушки деревьев будто почти под ногами. А простор! Встанешь на край площадки и только держись! Кра-со-та! Но сейчас ей было не до того. Шато бегло оглядела всё вокруг и осталась довольна тем, что её два друга-волка будут здесь, в таком замечательном месте, и тихо согласилась сама с собой. - Пора, - произнесла вслух и ...
Когда всё задуманное Шато было тщательно и бережно завершено, Лобо поднялся и повёл стаю назад, через реку. Подходя к своему дубу, на той стороне реки, Шато увидела, что он действительно этой ночью горел. Дымящийся и расколотый молнией надвое, он напоминал ей сейчас только что похороненного друга-волка. Сгоревшая часть дерева была похожа на вырванную с плечом лапу Сида с уже запёкшейся чёрной дымящейся кровью. Охотница вдруг поняла, что просто чудом не погибла под его корнями этой ночью вместе с волками, отвернулась и в растерянности глухо зарыдала.
- Мы здесь не останемся! Вот только... Свёрток! - вспомнила она. - Свёрток!!!
Шато мгновенно нырнула под корни горелого дуба, где ещё недавно был её дом. "Всё погибло! Почти ничего не осталось". Испачкавшись в саже и тяжело дыша, Шато искала его и теряла терпение. "Ну, где же ты?! - горячилась растерянная девушка. - Фух! Нашла! Уже испугалась, что"... - выдохнула с облегчением она и, прихватив несколько неиспорченных, но мокрых шкур и жизненно необходимых вещей, выбралась из-под дерева наружу. - Всё! Здесь нам больше делать нечего, - не оборачиваясь, произнесла она. - Давайте вернёмся в логово, через реку. Там и места больше, и мёртвым будет не одиноко, - огладила она кого-то из волков.
Мудрый Лобо всё понял и снова повёл стаю.
- Вы у меня все такие любимые и понятливые! Дорогие мои. Не представляю, как бы я была без вас... Была бы ли я сейчас жива?
Она неуверенно шла, немного пошатываясь, и невольно срывающиеся с глаз слёзы делали нечёткими очертания леса на её пути. Только в эти минуты девушка окончательно поняла, что она и волки уже неразделимы.
Как-то в конце зимы, охотясь в привычных местах, Лобо вдруг замедлил шаг. Текла подняла морду, насторожённо внюхиваясь в даль.
- Кого вы чуете? - подумала вслух Шато.
Волки опасливо рыскали из стороны в сторону и ступали особенно бесшумно. Их непривычное поведение насторожило и уже опытную охотницу. Осторожно, крадучись, она всматривалась в снег в той стороне, куда был повёрнут нос обоих вожаков.
- Что там? Почему вы дальше не идёте? - подчиняясь любопытству, девушка, опасливо крадучись, продолжала идти вперёд.
Там явно кто-то был. Но запах, всегда означающий опасность для волка, остановил их. Охотница шаг за шагом продвигалась дальше. Она расслышала стоны, не принадлежащие животному. Её сердце вздрогнуло и застучало чаще.
"Человек?! Не может быть! В этих местах редко встретишь следы, принадлежащие человеку. А тут он сам?"
Шато осмотрелась и решила подойти ещё поближе. Лобо низко, глухо рычал, поглядывая на Шато своими блестящими небесными глазами.
- Останьтесь здесь. Я сама, - негромко сказала она.
Аккуратно сминая под собой снег и пробираясь между деревьев, она тихо подошла к раненому.
"Стрела красная, как была у Лобо - в плече. И перья того же цвета", - заметила она. Шато бережно перевернула лежащего вниз лицом мужчину. Он застонал. Девушка снова вздрогнула. Подошедшие вслед за ней волки отпрянули. Лобо, низко опустив морду, рычал и скалился.
- Назад! Это человек. Отойдите назад! - не оборачиваясь, произнесла Шато.
Прошедшая насквозь стрела крепко сидела в теле раненого, надёжно скрепляя с обеих сторон одежду застывшей смесью из крови и снега.
"Нужно посмотреть", - подумала Шато.
Охотница предприняла попытку добраться до самой раны. Это немного привело человека в чувство, но он не подал вида из-за того, что был слишком слаб от потери крови и холода. Заглянув под его верхнюю одежду, охотница поняла, что рубашку придётся резать. Она ловко достала из-за спины свой необычный нож и поднесла его к груди раненого, чтобы распороть рубаху, но тут... Предполагая для себя худшее, раненый мужчина крепко схватил её за тонкое запястье, резко остановил занесённый над ним большой острый нож и взглянул, казалось, своей смерти в глаза.
- Если я тебе сейчас не помогу, ты умрёшь прямо здесь. Тебе решать, - спокойно и решительно произнесла Шато, глядя молодому бледному мужчине в карие глаза.
Тот согласился, вяло отпустил её руку, расслабился, закрыл глаза, и снова обессилел.
- Кто ты? - шёпотом произнёс он в сторону.
- Неважно. Молчи. Поговорим тогда, когда к тебе вернутся силы.
Шато одним движением сломала наконечник стрелы, уверенно вынула её, зажала отверстие ладонью, закрыла глаза, что-то произнесла и остановила кровь. Затем достала свои снадобья и обработала ими рану незнакомца. Посидела, подумала немного и решила перетащить человека в дом под дубом, точнее, в то, что от него осталось. Развела там огонь. Как смогла, устроила место. Прикрыла ветками вход в пещерку и ушла за добычей и посудой. Прямо здесь нужно было готовить горячие отвары для раненого и всё остальное, что потребуется.
Из рассказов незнакомцаШато узнала ужасную новость о местах, в которых родилась, и ещё много тревожных новостей о разгулявшейся в ближних городках охоте на ведьм, о постоянно полыхающих кострах в разных городах и селениях, о предсмертных нечеловеческих муках заживо сожжённых женщин всех возрастов, скорби их детей и мужей, и ещё о многих страшных вещах и кровавых зрелищах, что происходили сейчас по всей Англии. Он рассказывал, что у них в деревне летом и осенью пал скот, напала порча на посевы, мёртвыми рождались дети.
- Платить совсем стало нечем. Голод. И в этих злыднях обвинили якобы ведьм и их шабаши в нашей округе. Как только я увидел проезжающую через наш посёлок карету инквизитора, по моему это был сам епископ, я мгновенно собрался и рванул с семьёй по дороге в лес, от греха подальше. А там всадники. Не повезло. Надеюсь только, что жена с малышкой всё-таки уцелели! Бросил я их за болотом в римских крепостных стенах. Верная тропка. Знаю с детства. Не найдут! Надеюсь не замёрзли мои девочки, а значит спаслись и от инквизитора в надёжном укрытии. А, чтоб гореть ему в аду! Каналья! Тысячу чертей и ежа ему в печёнку! - с запалом рассказывал Тагарт.
Так звали этого молодого мужчину. Спасая жену и дочь, он уносил ноги от гвардии нынешнего графа, посланной наказать жителей деревни за несогласие с непомерно повышенным налогом.
- И что дальше? - сопереживая, интересовалась Шато.
- Да что ещё?! Говорят ещё, что король Людовик Французский отправился в Иерусалим за славой, и наш доблестный король тоже, говорят, собирает рыцарей! Война, опять будет кровь и война! - вспылил мужчина, нехотя допивая горячий горький целебный отвар.
Шато побоялась и не стала рассказывать ему свою историю. Чутьё ей подсказывало, что лучше молчать. Она только назвала своё имя и подумала, что тем, что всё-таки осталась в лесу с волками, она, возможно, спасла себе жизнь и сохранила свёрток. А Тагарт полностью открылся ей и рассказал, кто он, какими путями-дорогами он оказался в этом глухом месте, как, спасая любимую жену и маленькую новорождённую дочь, он, раненый, уводил погоню за собой в чащу леса и теперь, когда они наверняка в безопасности, ему как можно быстрее нужно к ним возвращаться.
Лишь только Тагарт окреп, Шато вывела его с завязанными глазами на то же место, где нашла.
- Зачем это ты мне завязываешь глаза? - удивился он.
- Меньше знаешь - безопасней жить. Поверь мне, так правильно.
Улыбнулась она ему на прощанье, и, не оборачиваясь, они разошлись.
"Да, недобрые вести. Ещё более неспокойные времена", - размышляла Шато на обратном пути.
- Не будем больше переходить реку. Опасно. Здесь у нас тоже дичи много, - делилась охотница с вожаком, ступив на безопасный для себя и стаи берег.
И дальше дни потекли, как раньше, но иногда сны говорили ей, что на том месте в лесу снова раненый человек. Поддаваясь любопытству и желая проверить явность сна, она незаметно для человека, будто из ниоткуда, приходила туда и врачевала больных, уводя их в дом в корнях под дубом, и снова возвращала окрепших на условленное место, но уже больше ни с кем из них не говорила.
"Что-то раны другие. Да и просто больных больше. Но к людям я уже не вернусь! Поздно! И, значит, я им нужна, если они хранят тайну моего пребывания? Но всё равно,... надо оставаться осторожной. Сколько же мне уже лет? Первого Лобо я знала девять зим. Одна зима без него. Второго Лобо... Всего, значит, тридцать два". Пришёл бы Тагарт... - вслух размышляла она. - Как там его жена и дочь? Удалось ли тогда спастись? "Нет, нет, лучше не надо мне об этом думать!" - оборвала она возникшие щемящие мысли и чувства.
Выхаживая больных, Шато всё реже и реже охотилась в лесу. Лобо просто приносил ей добычу: зайца или ещё какую-нибудь дичь. Женщина с каждым днём старалась больше собирать трав и готовить снадобий. После очень суровой зимы весной у самки вожака стаи снова появились щенки. Она их родила прямо в логове за рекой.
Среди пятерых малышей снова был один со светлой шерстью, и, когда щенячьи глаза перецвели, у него оказались - небесно-голубые. Шато часто играла с ним и забирала его от семьи к себе на ночь, под живот. Волчица-мать вскоре приняла это, но всё же внимательно наблюдала за ним со стороны. Как и все щенки, рождённые раньше, "светлый" взрослел быстро. Он предпочитал чаще бывать с Шато, чем с остальной стаей, и с удовольствием сопровождал девушку на болоте и в лесу. Не теряя времени, он охотился здесь же, самостоятельно.
Собрав всё необходимое для снадобий, травница часто подсматривала, как забавно белый пушистый волчонок играется с мышками и ёжиками, ставит ушки домиком, смешно припадает на передние лапы, удерживая в них свою добычу, при этом становится растяпой и упускает свою шутливую и колючую игрушку. Это вызывало смех у опытной охотницы и умиление в её одиноком женском сердце. Снова начиналась дружба, свободная, чистая, обоюдная.
Прошли годы. Лобо мирно покинул этот мир на руках у Шато. Немногим позднее угасла его верная серая подруга. Девушка видела, как тоска по другу высосала у этой волчицы желание жить. Такая удивительная преданность и любовь надолго оставила глубокий отпечаток в её душе.
В стае, следуя обычным лесным законам выбора наисильнейшего, сменился вожак, им снова стал голубоглазый, светлый волк, воспитанник Шато.
- Теперь это твоё имя - Лобо. Ты занял место своего отца. И я рада, что ты так же силён и умён, - с гордостью говорила охотница, трепля серого, голубоглазого, теперь уже ловкого и сильного своего друга за плотную шерсть у горла.
И снова вожак привёл самку со стороны. И она была рыжей, со светлыми подпалами на груди и у морды. Недоверчивая и дикая, она долго не приближалась к Шато и странно смотрела на остальных волков, свободно общающихся и спящих вместе с человеком в одном логове, на одной лежанке. Но время сделало своё дело и волчица сдалась.
Сменялись в стае вожаки, но одно оставалось у него неизменным: голубые глаза, светлая шерсть, сила и острота ума, воспитанная в этом волке, Шато. Всё происходило естественным путём. Поколение сменялось поколением. И каждый раз самый сильный и хитрый волк носил имя Лобо, в память обо всех тех, кто был дорог этой хранительнице свёртка и отдал ей свою дружбу, привязанность и любовь. И так же не было у Шато более преданного друга, чем белый волк, и более верных защитников, чем его семья. И женщина по-прежнему с удовольствием нянчилась со всеми щенками и участвовала в охоте, сохраняя за собой право дележа добычи.
Медленно текли годы в лесу, но женщина-охотница, как и раньше, была легка и неутомима. Благодаря частому врачеванию Шато приобрела особый опыт и мастерство. Она нашла смысл в своей одинокой жизни.
Очередной сон подсказал ей: человек в лесу ожидает её помощи. К удивлению врачевательницы, в условленном месте она нашла Тагарта. Он был болен.
- Как я рада, что это ты! То есть я рада тебя видеть, но встревожена тем, что ты болен, - поправилась она.
- Как ты узнала меня, Шато? - криво улыбнулся постаревший мужчина с бледным лицом.
- Глаза у тебя всё те же.... и подбородок, - улыбаясь, ответила она.
От радости встречи со старым знакомым у Шато заблестели солёной влагой глаза. Она хотела было обнять его, но Тагарт остановил её жестом.
- Нет, нет! Остановись! У нас в деревне многие умирают, так что я и сам не знаю, зачем пришёл. Мне видимо, конец, но моей дочери, возможно, ты ещё сможешь помочь. Может, успеешь... - тяжело дыша, с испариной на лбу, сказал больной.
- Я готова! Опиши мне, как начинается болезнь и что дальше происходит. Я спрошу у Учителя, если не знаю сама.