Путник проснулся в кромешной темноте. Его разбудили частые толчки, сотрясавшие хлипкие стенки гондолы. Осторожно, чтобы не прервать тревожный сон девочки, натянул маску, закрепил баллон с кислородом на спине, протянул шланг через бороду и вышел в шлюзовую камеру.
Небо и земля растворились в каше из сухого снега и льда. Часы показывали полдень, но солнце не грело, толком не светило и лишь окрашивало холодное крошево в грязно-бежевый цвет. Путник укрылся от шквала за огромным валуном, и теперь почти ничего не слышал. Но камень, земля под ногами и призрачные остатки воздуха бешено вибрировали в такт нараставшему издалека гулу. Здесь, высоко в горах, этот гул ощущался куда сильнее, чем в их родной долине.
"Если бы Арарат рассыпался словно замок из песка и провалился сквозь разверстые воды в Геенну Огненную, куда бы Ной повернул свое судно?" - подумалось путнику. Тряхануло столь сильно, что он выглянул из-за валуна и с беспокойством поглядел на гондолу - все, что осталось от его собственного ковчега. Сбитая из легких алюминиевых листов, теперь она казалась путнику самым ненадежным местом во Вселенной, и он с облегчением вспомнил, что вскоре оставит ее - для спуска гондола совершенно не годилась. При мыслях о спуске он вгляделся в бушующий ледяной хаос, и животный страх пронзил сердце святого. "Господь позволил нам одолеть горы, и с Божьей помощью мы спустимся с них. После стольких жертв Он не оставит нас на полпути к Своей земле!"
Исход... Когда же он начался? Неужели всего сорок с лишним лет назад, когда его заблудившаяся на взгорьях мать, которую все считали полоумной и погибшей от удушья, спустилась брюхатая в деревню и разродилась совершенно здоровым младенцем? Редкий случай для изолированной общины, веками черпавшей из горькой чаши кровосмешения! Так и не придя в себя, она испустила дух на третий день после родов. А мальчик, покочевав среди условно-милосердных семей, осел в доме старого книжника. Поначалу подкидыш интересовал благодетеля не больше, чем приблудная кошка, и потому воспитывался его юной племянницей - тоже сиротой. Но когда мальцу стукнуло семь, книжник понял, кто является главным источником всякого беспорядка в его тихом жилище, и немедля усадил сорванца за парту. По правде говоря, за свою долгую жизнь старик успел откопать в подземельях не так уж много книг, из которых только одну - неплохо сохранившийся томик Библии - считал по-настоящему ценной. Будучи сам по себе не особо религиозным, он ценил Священное Писание исключительно за художественную составляющую. Потрясенный красотой слога и воображением неизвестного древнего автора, книжник из года в год перелистывал оба Завета, и грубая красота угрюмых стихов сияла все ярче в его дряхлеющем сознании.
С географией и биологией, как и прочими науками о давно канувшем, а может и вовсе выдуманном мире, было вскоре покончено. Физика и математика казались куда более реальными, за что старик их особенно невзлюбил. Когда вся эта псевдонаучная ерунда была худо-бедно пройдена, книжник с трепетом преподнес мальчику главное сокровище своей скромной библиотеки и велел каждый день читать вслух после завтрака до самого обеда. В тот же год паренек получил от старика новое имя - Молох.
- Это в честь твоей бедной матери - главной жертвы твоему рождению, - добродушно объяснил книжник.
Молох не слишком любил изнуряющее чтение, предпочитая ему игры на улице с ровесниками. Он считал его своеобразной данью гостеприимству старика, и исправно нес эту повинность изо дня в день годами, а совершенно бессмысленные на его взгляд стихи исподволь отпечатывались в мягком как мокрая глина подсознании.
Все началось одним жарким летом, когда Молоху шел уже пятнадцатый год. Подолгу гостившее на небе солнце так сильно разогрело густой воздух долины, что иней не выпадал даже к утру. Парнишка с обеда бесцельно слонялся по деревне, а после заката Анна, племянница книжника, так и не дождалась отрока к ужину. Прежде никогда не случалось, чтобы Молох не являлся домой ночевать, и сердобольная Анна до рассвета не сомкнула глаз.
В полдень начались поиски. Прочесали даже верхние уровни шахты - ни следа.
- Наверх никто не полезет, - грозно сверкнув очами, заявил Староста в ответ на мольбы племянницы книжника. - Считайте это приказом!
Впрочем, сама Анна едва ли отважилась бы лезть на взгорья, где почти нечем дышать и солнце обращает в пепел живую плоть.
Вскоре заметили пропажу Димитера - лучшего друга Молоха. Утром он вместе с другими участвовал в поисках, но с обеда никто не замечал его рыскавшей повсюду белобрысой головы. Сразу искать не стали - решили подождать, пока не пропадет кто-нибудь еще. На закате Димитер спустился в деревню и шатаясь вышел на площадь перед домом Старосты к изумленной толпе. В невидящих глазах мальчика застыл первобытный ужас, за спиной болтался жареный Молох.
- Дима, ты что-то увидел там, наверху? - мягко поинтересовался Староста.
В ответ паренек лишь всхлипнул и повалился под тяжестью друга на землю.
Сознание вернулось к ученику старого книжника лишь на седьмой день. К тому времени обуглившаяся до черноты кожа облезла, уступив место новой, смуглой и неестественно гладкой. Увидев, что Молох открыл глаза и с интересом смотрит на нее, Анна, неделю не отходившая от постели бредившего стихами из Библии мальчика, исступленно расплакалась. Слезы текли и текли по ее пухлому личику, и тогда Молох набрал в легкие побольше воздуха и заговорил.
- Нечего печалиться, Анна, я принес из пустыни благую весть! Земля Обетованная - Ханаан - существует, и путь в нее лежит на восток через горы. Там теперь Царство Божье! Но Он с радостью примет нас в Своей земле, если мы отречемся от нашей, проклятой Им уже многие века, и прекратим вкушать гнусных плодов с нее!
Но девушка не переставала плакать. Казалось, она вовсе не слушает отрока. Он перевел дыхание, чтобы заговорить с новой силой, как вдруг откуда-то сзади послышался знакомый каркающий голос.
- И чем же это, мой друг, ты будешь питаться, ежели откажешься вкушать плодов от земли своей? Манной, что ли, небесной?
Старик продолжал стоять невидимый где-то сзади. Молох проглотил подступивший к горлу ком и срывающимся голосом произнес:
- Земля Ханаан течет медом и молоком!
- Кто сказал тебе?
- Яхве!
- Ты видел Его?
- Я видел Ханаан! Сквозь дым фимиама Он позволил мне взглянуть на несколько мгновений. Она плодоно...
- Довольно! - книжник шагнул вперед, и отрок различил на самом краю зрения колючий терновник бороды. - Прекрати вкушать плоды своего воображения! Ты целые сутки провел на взгорьях и не скрывался от солнца, вдыхал пустоту и заживо сгорел! И вот теперь, спустя неделю, ты лежишь здесь, живой, восставший, словно Феникс, из пепла, и призываешь нас все бросить и идти в Ханаан, существующий лишь на страницах томика древних сказок??
- То, что Бог явил мне в пустыне - не сказка. Это чудо! Если б вы хоть одним глазком смогли уви...
- Чудо тут только в том, что я вижу тебя живым! - старик выплевывал слова будто обглоданные кости. - Но я прожил слишком долго, чтобы верить в чудеса! Чудо - не Божий промысел, но сладкий яд неведения! Вспомни, каким чудом казался тебе наш газовый камин, пока я не показал, как он работает! Мы знаем о взгорьях лишь то, что давление воздуха там стремительно убывает с каждым пройденным вверх метром, и на плато почти нечем дышать. Знаем, что атмосфера наверху ничтожна и не способна спасти нас от солнечной радиации. Все! Живет ли кто-то в том пустынном аду, и на что способны те воображаемые демоны - никто не проверял и никогда не проверит! Да и атмосфера, давление, радиация - об этих причудах нам известно лишь из древних книг, найденных в подземельях. Там же почти сорок лет назад я наткнулся на Библию... Но те книги были написаны в мире, столь сильно не похожем на наш, что с годами я понял: я не верю ни единой строчке! Мы рождаемся, живем и умираем среди Великого Обмана! Этот морок окружил нас со всех сторон: сверху и снизу, он сочится со страниц подземных книг и сжигает рассудок тех, кого заманил миражами в пустыню...
Старик внезапно замолчал, и в комнате установилась блаженная тишина, прерываемая лишь всхлипываниями Анны.
- Чему же вы верите, учитель?
- Лишь тому, от чего без успеха бежал всю жизнь: нашей деревенской реальности! Требовалось стать седым стариком, чтобы, наконец, понять - нет ничего: атмосферы и радиации, катетов и гипотенуз, слонов и крокодилов, реки Нил и пирамиды Хеопса, Бога Яхве и земли Ханаан! Ничего нет, кроме того, что я вижу сейчас: ветхий дом с газовым камином, глупая зареванная Анна и ты - молодой лоботряс, вылезший из старой кожи и возомнивший себя ветхозаветным пророком! Теперь я достаточно мудр, чтобы признаться себе и вам: только это у меня есть, и только это я люблю!
Молох приподнялся на постели и уставился на книжника черными от ненависти глазами.
- Говоришь, любишь меня, старый? Тогда ответь - зачем нарек меня именем мерзости аммонитской, которой отступники жертвовали детей своих огню поганого капища в долине сыновей Енномовых?
Старик спокойно выдержал взгляд мальчика и заговорил ровным голосом.
- Я родился давно, Молох. Я помню твою бедную мать маленькой девочкой. Ребенком в душе она и осталась, когда кто-то там, наверху, в пустыне, принес в жертву ее рассудок и молодую жизнь. Я не раз перелистывал хроники деревни и знаю: люди и раньше соблазнялись миражами и бездумно лезли на взгорья. Но ни одна женщина прежде не была оплодотворена неведомо кем наверху подобно твоей матери, и никто прежде не сбрасывал опаленную солнцем кожу подобно тебе! Я не верю Великому Обману, но порой дрожу как глупый ребенок: те, кто живут наверху, решили покончить с нами!
- Это ангелы Господни. Они всего лишь помогают нам отречься от того, что проклято!
- И ты готов отречься? От земли, что вскормила тебя своими плодами? От дома, что дал тебе кров в то морозное утро, когда Анна нашла тебя плакавшим в колыбельке у порога?
- Не только отречься, но и проклясть вслед за Ним!
Старик одним рывком выдернул парнишку из постели и швырнул на пол к двери.
- Пошел прочь! И больше никогда не возвращайся!
Молоху не пришлось долго бродяжничать. Димитер упросил отца - зажиточного фермера - поселить друга в домике на краю большого сада. Дни напролет отрок трудился: собирал яблоки, малину и смородину. Каждый вечер Димитер заглядывал к нему, чтобы послушать удивительные истории о царях и пророках, навсегда отпечатавшиеся в памяти Молоха. Однажды сын фермера спросил друга:
- Когда ты выведешь наш народ из плена в Землю Обетованную?
- Не знаю, Дим. Господь не открыл мне этого.
- И как же мы сможем пройти по пустыне? Перелезть через горы? Я едва не погиб в тот день, когда нашел тебя на плато! Еще час - и я бы уже никогда не спустился...
- Не знаю, не знаю, ничего я не знаю! - в глазах Молоха застыли слезы. - И никогда бы не узнал, что мы веками существуем в плену, если бы Он не открылся мне! Как молю Его, чтобы явил Себя еще хоть раз!
Прохладной ночью в середине августа, когда о недавнем лете напоминают лишь полные яблок корзины и набирают силу разрушительные западные ветра, Молох открыл глаза и прислушался. В саду кто-то был. Шорох доносился все отчетливее. Мальчик схватил садовый нож и крадучись вышел из домика.
Призрачные очертания деревьев выступали из темноты словно безмолвные стражи, стерегущие ее запретные глубины. Как ни старался он идти тихо, под ногами то и дело шуршали листья и хрустели опавшие ветки. Земля легонько подрагивала, будто глубоко под ней кто-то выстукивал на огромном барабане быстрый и тревожный ритм. Вдруг меж яблонь Молоху почудилось слабое красноватое свечение, исходившее откуда-то снизу. Приникнув к шершавому стволу, мальчик медленно раздвинул упругие ветви и вгляделся во мрак.
Свет выходил из разлома на вспученной почве. Что-то долго шипело и бурлило там, как варево в котле, пока не взорвалось, наконец, и не растеклось по земле пестрыми блестящими самоцветами. Вскоре мальчик обнаружил, что камешки не спешат остывать, но, суетливо соединяясь один с другим, упорядочиваются в длинные голодные цепочки. Они расползались во все стороны, поглощая и перерабатывая листья и опавшие яблоки. Напитавшись растительной органикой, они заметно преобразились: грубая как камень кожа разгладилась, позеленела и заблестела мягко, совсем как змеиная чешуя. Молох подумал было, что они наелись и успокоились, как вдруг разглядел в темноте подле себя одну из змеек. Ее большие глаза светились ровным рубиновым светом и смотрели на мальчика совершенно по-человечьи. И потому он не слишком удивился, когда в шелесте листвы, плавно переходящем в змеиное шипение, расслышал обращенные к нему слова: "Есть, есть, я так хочу есть... Покорми, меня, Молох! Умоляю тебя, покорми! Сорви хоть одно большое спелое яблоко!.."
"Какое еще яблоко?! Ты в своем уме? Уж неделя прошла, как я сорвал последнее во всем саду!" - подумал мальчик, поглядел вслед за змеей наверх и увидел, что ветви яблони гнутся к земле под тяжестью гигантских фруктов, озарявших ночной мрак теплым изумрудно-алым сиянием. Тогда он сорвал тяжелое, налитое сочной плотью яблоко и протянул змее. Она зашипела пуще прежнего и жадно выхватила фрукт из рук мальчика острыми и загнутыми как сабля зубами. Проглотила и вновь зашипела: "Ещщще!"
Молох едва успевал срывать яблоки и кидать их в алчную пасть змеи. К тому времени, как он опомнился, размером гад мог сравниться со всей яблоней, да и змеем его можно было назвать уже с большой натяжкой: на массивных задних лапах перед мальчиком возвышался рогатый ящер! Яблоки кончились, и чудище с аппетитом оглядело Молоха. Парень выхватил из-за пояса нож и вонзил в ороговевшую чешую. Из ранки брызнула бурая кровь, а короткое изогнутое лезвие намертво застряло. Ящер пронзительно взвизгнул, и длинная зубастая пасть сомкнулась в сантиметрах от головы мальчика. Не помня себя от страха, Молох бросился наутек.
Деревья за спиной трещали и падали - его преследовала уже целая дюжина тварей! Домика нигде не было видно, и мальчик понял, что заблудился. Он бежал к деревне, но сад никак не кончался. Когда силы почти оставили Молоха, прохладное дыхание воздуха, поначалу принятое им за порыв ветра, прошептало прямо в его голове: "Сожги сад! Не дай гадам вкусить плодов с земли, что Я проклял! Лишь голод убьет Дракона..." Яхве снова говорил с ним!
Быстро нашелся домик и коробок спичек, забытый накануне у тагана и промокший насквозь под вечерним дождем. Чирк-чирк - одна, другая, третья - нет искры... и мальчику вспомнился газовый камин в гостиной, а рядом целый контейнер спичек - одна из подземных находок книжника.
Рассеянная Анна как обычно забыла запереть на ночь кухонное окно. Молох застыл на лестничном пролете и прислушался: сверху раздавался мерный храп старика, а кровать его племянницы жалобно поскрипывала под ее грузным телом: беспокойная девушка без конца ворочалась во сне.
За завесой тяжелого воздуха гостиной мальчик едва разглядел камин. "Ну и натопили!" Прихватил целую охапку спичек и чиркаш. "Надо проверить!" - подумал он и чиркнул. За искрой последовал взрыв и темнота.
Молох очнулся от невыносимой боли - горели руки, грудь и лицо. Пылающую гостиную заволок едкий дым, и мальчик едва не выкашлял легкие. Спотыкаясь и падая, дополз до лестничного пролета и обнаружил, что лестницы больше нет. Сверху надрывно кашляли, кричали и отчаянно колотили в дверь. Потом что-то громко треснуло, и крики стихли.
"Вечная Книга хранится в кабинете старика, в первом ящике бюро" - пронеслось в опаленном сознании отрока. Кабинет был на первом этаже, и вскоре он выдернул с корнем ящик из уже занявшегося дубового стола и бережно извлек Библию. Спустя несколько мгновений Молох навсегда переступил порог дома, что когда-то приютил его, а теперь стремительно догорал, принесенный в жертву новому откровению.
Наутро Димитер нашел друга на берегу звонкого ручья, берущего начало на взгорьях и весело сбегающего через поросший лесом склон к заболоченному озерцу. Обугленная кожа почти сползла с Молоха, и теперь он походил на облинявшую ящерку, что стыдливо сбрасывает остатки прежней чешуи. Завидев друга, мальчик поднялся с земли и поковылял навстречу.
- Дима! Дима! Живой! Вы сожгли яблони? Меня так контузило, что не нашел сад! Выполз к лесу и даже его не смог поджечь - упал тут без сил...
- С садом все в порядке, - Димитер разглядывал друга со странной смесью удивления и брезгливости, словно уродливую зверушку, - да и зачем, скажи на милость, нам было его сжигать?
- Зачем?! Чтоб не кормить драконов! Разве они еще не разорили деревню?
- Не разорили. За все утро я не встретил ни одного дракона.
В глазах у Молоха потемнело, и он присел на землю.
- Выходит, это было только видение. Яхве снова открылся мне, но я настолько глуп, что понял Его буквально! И старик с Анной зря...
- Сгорели дотла. Нашли только кости в золе. Зачем ты поджег дом?
- Я не поджигал его! - всхлипывал мальчик, - просто хотел проверить спички! Это все глупая Анна! Мало того, что опять забыла проветрить в гостиной, так еще и не перекрыла газ!
Выслушав историю о ночном откровении, Димитер заметно смягчился, а брезгливость в его взгляде сменилась восхищением.
- Тебе нельзя в деревню, Молох! Никто не поверит твоей истории, и Староста прикажет казнить тебя!
- Знаю, Дим... Остается одно - уйти в пустыню. А там уж пусть Господь решит - достоин ли жить дальше столь непроходимый болван...
Димитер покачал головой.
- Этим ты совершишь еще одну глупость. Разве Он велел тебе идти в пустыню?
- Боюсь, Дим, я слишком глуп, чтобы понять хоть что-нибудь из того, что Он открывает мне! Думаешь, Яхве хочет, чтобы меня теперь казнили?
- Есть еще выход! Старый друг отца трудится бригадиром в шахте. Они неделями не поднимаются из-под земли. Им дела нет до того, что творится в деревне. Для парня вроде тебя шахтеры с легкостью найдут работу!
К вечеру все было устроено, и мальчишки попрощались у входа в забой.
- Держи, - Молох протянул другу Библию, - вечерами она заменит тебе мои рассказы!
Поначалу Димитер получал от друга весточки, приходившие с отработавшими вахту горняками. Молох писал, что земля хранит в себе нескончаемые свидетельства существования Яхве и следы Его промысла. Что в поисках этих следов он спускается все ниже, туда, где другие шахтеры не могут находиться подолгу из-за нестерпимого жара. Спустя полгода связь с ним окончательно оборвалась.
Спустя двадцать пять лет даже Димитер не мог с уверенностью сказать, не приснился ли ему тот странный неподвластный огню парень, от которого остался лишь томик древних сказок. Теми сказками зачитывалась теперь тринадцатилетняя Юдифь - его единственная дочь.
Одним прохладным августовским днем, когда все яблоки уже собраны, а деревья гнутся под набирающим силу свирепым западным ветром, Димитер гулял с дочерью по саду. В погоне за красивой бабочкой девочка надолго скрылась из поля зрения отца, а потом внезапно вынырнула из кустов смородины с испуганным лицом.
- Пап, там какой-то страшный дядька ходит!
Он стоял у покосившегося от ветхости домика - высокий, в шахтерском комбинезоне на лямках, не скрывавшем крепких рук с разбухшими венами. Острое лицо, обтянутое потрескавшейся от сухости, потемневшей от копоти кожей, обрамляла длинная всклокоченная борода. Димитер узнал его лишь по глазам - черным, глубоко посаженным, пылавшим все тем же безжалостным огнем.
Мрачное лицо пришельца вдруг озарила по-детски радостная улыбка - он тоже признал товарища и бодро зашагал навстречу.
- Дима! Дим! А помнишь, ты спросил меня как-то, когда я выведу наш народ в Ханаан?
- Помню, - ошарашенный сельчанин крепко прижал к себе дрожащую дочь.
- Совсем скоро, Дим! Теперь я знаю - Господь указал мне путь!
Двадцать пять лет сгорели как щепка под взглядом тех черных глаз, и Димитер снова поверил в него и в Господа - больше, чем самому себе.
По деревне быстро поползли слухи о воскресших мертвецах и конце света. Староста, разменявший уже седьмой десяток, думал объявить пришлого смутьяна в розыск, как вдруг тот сам заявился в гости.
- Приветствую мудрого старца! Четверть века назад я скрылся от следствия под землю за доказательством своей невиновности. Теперь я готов предстать перед справедливым судом!
- Твое прямодушие заслуживает похвалы, но мы не можем тебе доверять! Будешь ждать суда под стражей.
Суд состоялся через неделю. За это время Димитер склонил немало бедняков на сторону Молоха рассказами об Обетованной Земле. Малоимущие сельчане только и ждали героя, что придет из ниоткуда и поведет их в рай, и для этого им не жаль было навсегда бросить то немногое, чем они владели. Его поддержала дюжина семей - треть населения деревни. Димитер добился свидания с арестованным за закрытыми дверьми и целый час выслушивал его подробные инструкции. После чего уговорил Старосту перенести заседание суда на лужайку перед садом "для большей наглядности при рассмотрении улик".
В назначенный день возле сада столпилась вся деревня. Молоха в сопровождении вооруженных саблями стражников усадили в большую деревянную клетку. В роли обвинителя выступил дальний родственник сгоревшего книжника, в роли защитника - Димитер. Староста занял место судьи за высоким помостом и с первых же минут слушаний погрузился в сладкую полудрему.
Когда слово предоставили обвиняемому, Молох встал и распрямился во весь рост, и клетка показалась хрупким лассо, накинутым на дракона, а стражники - игрушечными солдатиками. Его речь пронеслась над лужайкой порывом лютого западного ветра, способного в одночасье сдуть всю деревню и развеять ее прах над молчаливыми взгорьями. С грустью вспомнил он детство: от несчастной матери, которой никогда не знал, до горького пепла, в который обратил родной дом и двух любящих его людей. Когда же Молох объявил, что Яхве в ту ночь открыл ему грядущее, и возвратился он для того, чтобы исполнить Его волю и сжечь сад, толпа окончательно вскипела, и в сторону клетки полетели первые камни.
- На плаху душегубца!
- В костер! Разжигай костер! Любо послушать, как он запоет с горящей бородой!
В тот самый миг соратники Димитера принялись обкладывать хворостом одну из высоких яблонь. И тогда мирно дремавший Староста приподнялся с кресла и застучал большим деревянным молотком.
- Требую тишины! - его хриплый голос утонул в реве толпы, но вскоре все умолкли.
- Думаю, ты сказал достаточно, Молох, и я почти готов вынести приговор! После сада ты захочешь сжечь лес, а после леса - всю деревню до последнего дома. Скажи, что мы будем есть и где будем жить после того, как ты исполнишь все желания Яхве - своего вымышленного безумца-друга?
Молох взглянул на старика без тени презрения.
- После я поведу тех, кто уверовал, в Ханаан - Землю, обетованную нам Господом, что лежит за горами к востоку отсюда!
- За горами? Мои люди сделаны из живой плоти и дышат воздухом! Однажды пустыня пощадила тебя - как пощадила когда-то твою безумную мать, но это вовсе не значит, что она пощадит две сотни безумцев, какими мы будем, если пойдем за тобой!
- Идти не придется - нас понесет по воздуху ковчег, а его - шар, что мы наполним газом из шахты! За два десятка лет под землей я откопал и прочитал больше книг, чем сумел бы мой покойный учитель за девять жизней! Древние уже не раз поднимались в воздух на...
- Довольно! - Староста вновь пустил в дело молоток, - довольно нам песен сладких! Пусть лучше сами теперь скажут: готовы ли они сжечь дотла Деревню - наш возлюбленный дом, остров жизни и порядка в океане хаоса и гибели - и полететь с тобой наверх - навстречу беспощадному солнцу и очередному миражу пустыни?
- Ни за что! - взревела толпа, и рев этот заглушил слабое "Готовы!" немногочисленных соратников Димитера. Ощутив себя в явном меньшинстве, эти бедные люди начали было незаметно рассасываться, и только угрозы и увещевания вожака вновь сплотили их возле него.
- Слепой поводырь! Что знаешь ты и твоя незрячая паства о земле, проклятой Господом, которую вы так нагло огородили и нарекли своею крепостью? Что знаете о гневе Божьем и о гадах, что спешат теперь сюда и обрушатся со взгорий, выпадут алчным градом и пожрут вас? Слышите? - земля уж дрожит, чтобы выпустить их из своих недр! Неиссякаема глупость ваша и гордыня, но выбора у вас нет - если не уверуете в Господа и не сожжете деревню, станете лакомым яством для драконов!
- Ни слова больше, безумец! - Староста вскочил с кресла и указал на обложенную хворостом яблоню. - Сжечь его! Молох Пустынный, ты приговариваешься к сожжению на костре! Привязать его к дереву! Если огонь не возьмет грязную шкуру, можете отрубить дурную голову!
- Не спеши, старый, - Молох намертво придавил к прутьям стражников, попытавшихся было вывести его из клетки, - я еще не предъявил суду доказательства!
Ловко обезоружив конвоиров и связав ремнями, он вышел из клетки навстречу негодующей толпе, но ступал столь легко и уверенно, что никто больше не решался кинуть в него камень. Приблизившись к судейскому помосту, Молох вытащил из кармана комбинезона несколько блестящих камушков и протянул онемевшему от удивления Старосте:
- Держи! Будешь кормить сам, раз Царь!
- Кого кормить??
- Их! Сначала огнем. Поджигайте!
...когда костер у основания яблони разгорелся, Староста покорно скормил огню маленькие самоцветы. Когда расплавленные змейки слились в одну, и она, остывая и зеленея, поползла к старику, на лужайке установилась гробовая тишина.
- Что стоишь как истукан? - Молох кинул остолбеневшему Старосте увесистое яблоко, - разве не для нее собирали вы эти плоды?
...старик опомнился слишком поздно - когда змейка, слопавшая уже несколько дюжин яблок, пританцовывала перед ним голодным двухметровым раптором. Он повернулся влево и потихоньку занес ногу для шага - хотел просто уйти, медленно, с достоинством, как подобало человеку его возраста и положения в обществе. Но ящером управлял лишь голод. Длинная шея мгновенно распрямилось - хрум! - и от правой руки Старосты остался лишь жалкий кровавый обрубок у самого плеча. Заплакав от боли и обиды, старик повалился на землю.
Толпа стонала. Толпа застыла, как стадо ягнят, загипнотизированное хищником. Лишь подготовленные к действу люди Димитера обнажили ножи, раздувая костер за спиной у гада. Когда рука Старосты была обглодана до кости, разбухший от мяса змей жадно оглядел меню. И тут уже забытый всеми Молох заревел как лев и бросился на раптора.
Правой рукой он схватил аспида за шею, и пасть змея беспомощно заклацала в пустоте, не в силах достать обидчика. Левой сжал переднюю лапку ящера и с хрустом переломил. Аспид пронзительно завизжал и выкинул вверх когтистую заднюю лапу, метя в голову человека. Но Молох резво перехватил ее, поднял извивающуюся тушу в воздух, размахнулся и с разбега кинул гада в костер.
Ящер взорвался и разлетелся острыми осколками плоти. Вскоре они растаяли, лишь несколько разноцветных камушков осталось лежать по краям лужайки. Молох подбежал к старику, взял истекающее кровью тело на руки и обернулся к толпе.
- Скоро мы полетим в Ханаан. Но знайте: воздух выдержит только тех, кто верит в Яхве! Прочие разделят судьбу этого сада! - и он кинул Старосту в огонь.
- В костер их, ребята! - крикнул Димитер и, занеся над головой тяжелый тесак, погнал своих людей на ничего не понимающих зрителей.
Бойня продолжалась, пока не были вырезаны и брошены в пылающий сад от мала до велика все жители деревни, кроме той дюжины семей, что соблазнились Обетованной Землей.
Когда Димитер размахнулся, чтобы кинуть в огонь юного внука Старосты и товарища Юдифь по играм, собственная жена повисла у него на плече.
- Опомнись! Что ты творишь, убийца?!
- Еще слово, и ты последуешь за ним! - Димитер оттолкнул жену, и ревущий мальчик полетел в костер.
Уже догорали последние угольки, а женщина никак не могла унять рыдания и подняться с горячей земли. Когда мимо проходил Молох, она утерла лицо черным от сажи платком и посмотрела прямо в его глаза. Вспомнив тот взгляд, он и теперь, прячась за валуном от шквального ветра, поежился и сглотнул подступившую слюну. Но кислород в баллоне неумолимо кончался, и путник поспешил в гондолу - будить девочку.
Действие снотворного давно кончилось, но она продолжала спать, тревожно подергивая тонкими плечиками под шерстяным одеялом. Когда большие голубые глаза наконец-то открылись, в них отразилось удивление, стремительно уступавшее место испугу.
- Дядя Молох? Где же мама? Где папа? Где это мы вообще? - неожиданно бойко затараторила спросонок девчонка, озираясь в полутьме герметичной кабины.
- Не бойся, Джуди, - путник зажег еще одну свечу, и в гондоле стало заметно светлее, - ты никак не могла проснуться, а ждать времени не было. Потому папа поручил мне стеречь тебя здесь, пока не проснешься, а сам вместе с мамой и остальными поспешил в Ханаан. Воздух в баллонах не бесконечен!
- Почему же не он остался со мной?
- Я лучше других переношу тяготы пустыни.
- Разве они смогли бы добраться сами? - на хорошенькое личико легла тень сомнения.
- Не волнуйся, я успел указать им дорогу! Они уже ждут нас Там. Надо торопиться, Юдифь, - путник протянул ей маску и баллон, - мы еще только на полпути к Божьей Земле!
Они захватили с собой только дверь шлюзовой камеры - прямоугольную алюминиевую пластину, верхом на которой Молох рассчитывал съехать с горы, когда склон станет скользким и пологим. Он привязал к ручке двери оставшийся от шара канат и волочил ее за собой. Укутанная в овчину девочка ступала рядом, и ее длинные черные волосы выбились из-под шапки и мгновенно инкрустировались кристалликами льда. Путник посмотрел на небо, но снег залепил стекла очков, и он не увидел ничего, кроме дрожащей белой пелены. И тогда он вспомнил другое небо - то самое, что увидел из окошка гондолы минувшим вечером, когда их ковчег уже плыл над пустыней.
Лишь там, на недосягаемой для человеческого невежества высоте, воздух был ничтожен и девственно чист, и небо выглядело ровно таким, каким Господь сотворил его в первый день этого мира. Черное даже при ярком свете заходящего солнца, оно было усеяно бриллиантами звезд - белых, синих и оранжевых - навеки застывших в его холодной и гладкой пустоте. Их ангельский свет исходил столь ровно и торжественно, что только здесь Молох по-настоящему понял, почему именно этот незыблемый свет древние мудрецы избрали мерой всему сущему. С севера на юг протянулось изорванное полотно галактики - пестрое как хвост дракона, длинное как багровые змеи, что ползли внизу по пустыне. Исторгшая их земля с высоты полета ковчега смотрелась сущим адом: изрезанное каньонами плато, черное от вулканического пепла и бордовое от Небесной Манны - лишайников, плотным слоем облепивших обжаренные солнцем и лавой скалы. Даже на столь скудных харчах выброшенные вулканом гады разрослись до почти десятиметровой длины и стремительно прогрызали себе путь к широкой впадине, из которой всего несколько часов назад вылетел ковчег - все, что осталось от сожженной дотла деревни. День промедления - и лететь в Ханаан было бы уже некому. Неистовой западный ветер нес их к далекому кряжу, заснеженные вершины которого скрывали перистые облака.
Он окончательно понял, что дело дрянь, когда сбросил последние мешки с балластом, но ковчег поднялся лишь на пару метров. Поддавать газу в шар было уже опасно - напоминавший сморщенную грушу на старте, теперь он округлился и раздулся настолько, что сдерживавшие его канаты недовольно скрипели, и от этого непрерывного скрипа по грубой коже Молоха бежали самые настоящие мурашки. До горы оставались считанные километры, и он знал, что шару не хватит сил перенести ковчег над ней. Как знал и то, что ни он сам, ни его пассажиры не смогут одолеть кряж своим ходом, если приземлятся на его ближний склон, куда их несло теперь с бешеной скоростью. В его расчеты неведомым образом вкралась ошибка.
"Интересно, как бы поступил Ной, если обнаружил, что морская пучина несет ковчег прямо на острые скалы?" Он взглянул через окошко на проклятую Богом землю, которую обещал себе и Ему покинуть навсегда. "Вероятно, пожертвовал бы всем судном и спасся один на шлюпке". Яхве любит жертвы! Само рождение Молоха свидетельствовало в пользу этого непреложного факта. Вся его жизнь подтверждала - без жертвы нет движения вперед, без жертвы не может быть спасения!
Надев маску с баллоном, он открыл люк шлюзовой камеры и спустился в каюту, чтобы в последний раз посмотреть на тех, кто поверил ему и пошел за ним. Все двенадцать семей лежали плотными рядами на полу обширного деревянного помещения. Люди крепко спали под действием настоя валерианы на спирту, каждый в маске с баллоном - в отличие от гондолы сверху, каюта вовсе не была герметична. Он взглянул на Димитера - во сне тот прижимал к себе с двух сторон дочь и жену. Молох не сразу понял, что показалось ему таким странным в семейной идиллии. Юдифь! Вместо нескладной девочки-подростка на полу лежала прекрасная черноволосая девушка - почти женщина - с тонким печальным лицом. Он затряс головой, чтобы прогнать наваждение, но чуть не рухнул на пол - каюта накренилась под внезапным порывом северного ветра. Сквозь щели меж стенных досок до Молоха донесся вкрадчивый шепот:
- Вот единственный плод, что ты вкусишь с проклятой Мною земли! Он еще не дозрел, но ждать осталось недолго. Это все, что тебе нужно забрать в Ханаан! Иначе как заселишь ты тучные поля и дремучие леса Земли Моей?
Когда шепот смолк, путник снова увидел на полу тринадцатилетнюю девочку. Он осторожно снял с нее руку отца, который беспокойно заворочался, но так и не проснулся, поднял на руки и отнес в гондолу, где она могла спать уже без маски. Вспомнив о чем-то еще, он снова спустился в каюту и вытащил из походной сумки Димитера томик древних сказок. Больше брать с собой было уже точно нечего. Молох распилил стальной трос, и избавленная от ковчега гондола с последним плодом проклятой земли устремилась вверх и на восток, навстречу Земле Обетованной, пока шар внезапно не лопнул над самой горой, и они не приземлились на объятый пургой склон - к счастью, уже с другой стороны. Девочка мирно проспала всю ночь и половину следующего дня.
...спустя пару часов пути Юдифь ужасно замерзла и совсем лишилась сил. Молох бережно уложил ее на дверь и тащил за собой на канате как на санях. С каждым пройденным вниз метром снежная буря только усиливалась, а земля дрожала пуще прежнего, будто в смертельной агонии. К вечеру путник едва переставлял ноги, но у него даже на миг не возникло мысли бросить девочку и шагать налегке - это было бы уже не жертвой, но обыкновенным малодушием. И вот Молох почувствовал, что ровно через пять шагов он упадет и больше никогда не поднимется.
Шаг.
И все жертвы, что он принес ради Ханаана, тяжелым свинцом отлились в его слабых ногах.
Шаг.
И руки сами разжались и выпустили канат.
Шаг.
И перед внутренним взором почти ослепшего от нескончаемой белизны путника возник зрительный символ Обетованной Земли: огромный светящийся круг где-то сверху и спереди...
Шаг.
- Стой! - зашипела пурга, - вернись к саням. Уже можно!
Молох положил девочку к себе на колени, вонзился обмерзшими пальцами в жесткий снег и оттолкнулся из последних сил. Дверь со скрипом скользнула вперед. Оттолкнулся еще. И еще. Он уже потерял счет этим отчаянным рывкам, когда вдруг понял, что дверь все быстрее катится вперед без его участия.
Спуск вышел долгим и стремительным, но завершился благополучно: алюминиевая пластина остановилась сама на плоском подножии горы. Облепивший их со всех сторон снег стремительно таял под ласковыми лучами солнца, что зависло на тонком бледно-васильковом небе низко над кряжем. Молох с отвращением сорвал с себя маску и вдохнул полную грудь воздуха - теплого и душистого. Пахло соснами.
Девочка зашевелилась под овчиной. Путник наклонился и аккуратно снял с нее маску. Она закашлялась и открыла глаза. Молох помог ей привстать и сжал заледенелые ручки в своих щербатых ладонях, вновь горячих от напряжения и безжалостного огня, непрерывно пылавшего в его масляном сердце.
- Вставай, Джуди. Нам еще немного осталось пройти!
Обогнув невысокий пригорок, путник и девочка застыли, не в силах вымолвить ни слова, потрясенные открывшимся их взору пейзажем. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулась широкая долина, поросшая вереском и низкими сосенками. Крики голодных чаек гулким эхом разносились в лабиринте железобетонных руин, напомнивших Молоху о древних городах со страниц подземных книг. Над руинами высилась прекрасно сохранившаяся каменная башня, увенчанная гладким куполом. Из размытого дымкой горизонта вырастал другой купол - настолько крупный, что закрывал собой всю долину с прилегающими отрезками пустыни, и башня казалась на его фоне лишь скромным силуэтом. Его призрачный полукруг излучал слабое аквамариновое сияние, заглушенное лучами закатного солнца. Лишь различив на его полупрозрачной поверхности темные гряды гор и рваные лоскуты облаков, Молох понял, что наблюдает небесное тело - огромное и совершенно немыслимое! В древних книгах упоминались планеты - объекты столь далекие, что на небе их можно было принять за одну из сотен звезд - и луна, которой в деревне никто и никогда не наблюдал. Но ни в одной из тех книг и слова не было о том гигантском аквамариновом шаре, что выплывал теперь медленно из-за горизонта! Но Молох верил - именно это обещал ему Господь.
- Д-дядя Молох, что это? - голос девочки дрожал.
- Возрадуйся, Юдифь! Ты видишь перед собой Ханаан!
- Так это там теперь мои мама и папа?
Руины городка были завалены человеческими костями, а здания хранили следы тяжелых разрушений. Когда они, наконец, добрались до башни - единственного нетронутого строения во всей долине - маленькая дверца у ее основания со скрипом отворилась, выпустив им навстречу тщедушного старичка в черной власянице до пят. Багровые капли вина струились по длинной седой бороде.
- Дядя Молох, это ведь сам Яхве вышел встретить нас?
По красным щекам старца покатились крупные горячие слезы.
***
- Нет, Молох, это не Ханаан.
Они сидели за дубовым столом в просторной зале на предпоследнем этаже башни. На столе покоился бурдюк с вином и два осушенных бокала, отражавших острые огни свечей. Девочка бегала одна где-то внизу, среди развалин, и Молох уже совершенно забыл о ней.
- Здесь, - он с грохотом опустил томик на стол, - и здесь, - хлопнул ладонью себе по лбу, - и, главное, здесь! - постучал кулаком по груди, - Яхве оставил мне свидетельства Своей Земли! Сколько раз Он открывал мне...
- Откровения... - по стеклянным глазам старца пробежала едва заметная рябь, - я ведь тоже, дорогой друг, долгое время полагал себя пророком! Теперь я старый алкаш, но вино лишь ненадолго помогает забыть о том, что проклятые хозяева Новой Луны открывали мне с детства и до последних дней! История, что ты поведал, весьма необычна и местами даже поучительна, но, надеюсь, ты не слишком удивишься, если я скажу, что в общих чертах знал ее давно, как знал и то, что однажды на закате ты придешь сюда и приведешь с собой девочку. Долгими годами я ждал вас в этой башне, и уже успел смириться с мыслью, что родился и жил лишь для того, чтобы дождаться и передать тебе ключ. Но я не отдам его! Хочешь знать почему? Тогда выслушай мою историю.
Наш город, от которого теперь остались лишь обглоданные ветром и временем руины, был куда больше и многолюднее твоей деревни. С незапамятных времен над ним возвышалась башня, которую все считали нечистым местом и обходили стороной. Мне было всего пять лет, когда, проходя с родителями по улице, я впервые увидел, как однажды войду в эту башню. В десять лет после многочисленных видений я уже в подробностях знал, от чего я спасусь, когда единственный из всех горожан спрячусь там, и с трепетом ждал этого страшного дня. Мне было всего пятнадцать, когда тот день настал.
В тот год землю трясло особенно сильно, и вот они посыпались с гор - длинные, тонкие и нестерпимо голодные. Из окон этой самой залы я беспомощно наблюдал, как растущие на глазах рептилии пожирают моих родственников, друзей и соседей. Я знал об этом нашествии и знал, что спастись можно только в башне, но не позвал с собой никого, даже родную мать. До сих пор вижу ее расширенные от ужаса глаза, через мгновение навсегда исчезнувшие в пенистой пасти ящера. Думаю, ты-то уж знаешь, отчего я тогда никого не спас! Дело, конечно, не в башне - она бы впустила и вместила в себя не меньше половины города. Дело в видениях - в каждом из них спасся лишь я один.
Видения... Только они, да еще старая башня и Новая Луна на небесах остались мне, когда вновь оголодавшие ящеры сморщились до размеров змеек и расползлись по взгорьям. В комнатах нижних этажей я нашел колоссальный запас консервов, а погреб оказался под завязку набит бочками с вином. Друг мой Молох, если б ты только знал, сколь алыми, липкими и солеными были те срамные видения!
- Яхве открывал тебе бездны греха?
- Яхве?? Да забудь уже это нелепое имя!! Неужели ты в самом деле ничего не слышал о хозяевах Новой Луны?
- Из нашей долины ее никогда не было видно.
- Что ж, с момента ее воцарения прошла тьма веков, и планеты успели приливно синхронизироваться...
- Приливно что?
- Послушай Молох, - старик ловко подхватил бурдюк и в мгновение ока наполнил бокалы, - ваша деревня была слишком глуха и мала, чтоб через долгие века пронести память о причинах и следствиях! Но наш город до своего последнего дня помнил, отчего канул в бездну мир, жалкими осколками которого мы все являемся. Вероятно, это дьявольское сияние Новой Луны в небесах не давало им забыть... Впервые астрономы заметили ее появление в солнечной системе, когда она уже пересекла орбиту Нептуна. Когда она стала ближе Марса, даже самые ярые скептики уже не сомневались, что она летит через вселенский мрак прямо к Земле! Она во многом походила на Красную Планету - сходных размеров и такая же пустынная, с разреженной атмосферой и редкими блеклыми облаками, парящими над бурыми дюнами. Столкновение с ней грозило неминуемой гибелью не только всему живому на Земле, но и существованию самой планеты.
В океане захлестнувшего мир фатализма барахталось немало оптимистов. Они вгрызались глубоко в недра, создавая по всей планете глубокие шахты-убежища. Благодаря их стараниям агония человечества длится и по сей день, ведь именно из тех глубинных убежищ родом твоя деревня и мой город! Их надежды оказались не напрасны - Новая Луна не врезалась в Землю, но столкнулась со Старой, развеяла ее останки по космосу и заняла ее место. Убежища тоже пригодились - обломки Старой Луны огненным дождем просыпались над Землей. Думаю, наша планета прежде не ведала таких катаклизмов - она лишилась больше половины своей атмосферы!
Но обитатели убежищ оказались не единственными, кто сумел пережить катастрофу. В последние часы перед столкновением с обломками Старой Луны с экватора стартовал космический челнок, унесший с собой поселенцев - по большей части ученых - прямиком на Новую Луну! Они и стали ее хозяевами. Но, поверь, они больше не люди! Новый дом сильно изменил их, как изменился и сам после столкновения с нашим старым спутником. Извержение множества вулканов загустило атмосферу, обломки Старой Луны обогатили ее новыми веществами, приливное взаимодействие с Землей разогрело чресла блуждающей планеты, наконец-то обретшей приют. Посмотри теперь в небо - она цветет, как налившееся соком зеленое яблоко! Наша прекрасная голубая планета превратилась в ад, принесенная в жертву изумрудной красоте Новой Луны и зародившейся на ней жизни...
- Это Ханаан, - Молох допил вино и разбил бокал о каменный пол. Черные глаза пылали голодной ненавистью, накормить которую смогло бы лишь убийство, но старец был уже слишком пьян, чтобы понять это. - Кем бы ты ни считал Того, кто владеет Ханааном, разве не Он ведет нас к спасению в Его плодородной Земле?
- Спасение?! Думаешь, если они действительно хотели бы спасти нас, стали бы они засевать вскипевшие недра Земли погаными камушками, из которых со скоростью ветра вырастают голодные гады? Стали бы терзать нас мучительными галлюцинациями, единственная цель которых - их собственное злорадное удовольствие? А знаешь, что было сорок с лишним лет назад, когда я проснулся ночью от стука в дверь? Накануне после заката небо над западными горами пылало неистовыми сполохами, и целую неделю меня мучили видения Великого срама. И когда я, дрожа от страха и вожделения, отворил дверь башни и увидел в каплях дождя обнаженную женщину - твою мать - трясущуюся в горячем бреду, я не пощадил ни ее, ни себя. Целую ночь длилась та животная оргия, освещенная изумрудным сиянием Новой Луны! Очнулся я только наутро, в холодном поту, перемазанный кровью. Ее уже не было в башне. К вечеру они впервые открыли мне тебя - черного и голодного, спускающегося с гор вместе с тоненькой девочкой.
- Ты...
- Ты не мой сын. Ты сын той дождливой ночи, Новой Луны и несчастной женщины, которую я так долго терзал и которой никогда больше не видел!
- А ключ?
- От рубки. Башня - это ракета, когда-то давно приземлившаяся в нашем городке. Она все еще способна взлететь и умчать нас к Новой Луне.
- Дай сюда, - Молох протянул вперед раскрытую ладонь. Черные глаза сияли торжеством от осознания собственной силы - грубой, физической. Но старец не дрогнул под его тяжелым взглядом.
- Пойдем, ты должен взглянуть.
По узкой винтовой лестнице они поднялись на последний этаж прямо под купол.
- Когда совесть во мне взяла верх над слепой верой, из найденных на развалинах больницы стекол за полгода я собрал весьма посредственный телескоп, - старец дернул за рычаг, и купол медленно разъехался, обнажив взору пророков ночное небо, светлое от гигантского круга аквамариновой планеты, что взошла уже высоко над горизонтом. Молох приник к окуляру и сощурился. Плавающий в темноте кружок показывал ее поверхность - широкую равнину на берегу бирюзового моря в обрамлении ослепительно ярких алмазных гор.
- Видишь?
- Вижу тучную землю, текущую медом и молоком...
Старец нетерпеливо оттолкнул Молоха и прильнул к окуляру. Покрутил колесико, радостно воскликнул и обернулся к сыну.
- Теперь видно. Смотри!
Поле было утыкано башнями. Они отбрасывали на траву длинные тени и в совокупности составляли некий сложный рисунок. Когда Молох наконец-то различил изображение, теплая волна вожделения прошла от промежности через сердце к голове, и он утратил равновесие и едва не свалился на пол. С поверхности аквамариновой планеты на него смотрело тонкое печальное лицо взрослой Юдифи!
Ключ от рубки у старика. Молох с отвращением оглядел свою последнюю жертву.
- Где балкон? Есть тут вообще балконы?
- Есть один, двумя этажами ниже. Узкий, мы там едва поместимся! Зачем тебе?
- Пойдем, - он схватил старика за руку и поволок к лестнице. - Покажешь город. Расскажешь, каково это - наблюдать драконий пир из уютного убежища!
Поросшие мхом развалины сладко дремали, окутанные мягкой аквамариновой дымкой. Изумрудный Ханаан с торжеством и снисхождением глядел с небес на свою сводную сестру, старую и уродливую, как преисподняя. Где-то там, внизу, юная Юдифь носилась средь руин, играла с костями и черепами, воображая их своими товарками и товарищами.
- Начинай, - Молох ткнул старца в бок, - рассказывай! Где они нагнали твою мать? Не у того ли замшелого барака?
Старец всхлипнул. Попытался шершавым рукавом власяницы утереть слезы, но лишь сильнее заплакал, а потом закрыл глаза и вовсе завыл, как волк на Старую Луну.
- Замолчи, - Молох ткнул еще раз, больнее, - что, старый, жалко маму? Жалеешь теперь, что не взял тогда никого?
- Можно мы уйдем? Пожж-алуйста, - шепелявил старец сквозь слезы.
"Старый дурак! Не понял смысл ни одной из своих жертв!".
- Можно. Ты уйдешь, если отдашь мне ключ!
Захлебываясь в рыданиях, старик протянул ему холодный металлический предмет. Молох быстро спрятал его в карман, схватил старца за шиворот и сбросил с балкона.
***
Стены и пол башни ровно и приятно вибрировали. Веками не запускавшиеся реакторы на удивление бодро входили в рабочую фазу. Полчища тараканов и крыс, разбуженные ярким светом электрических ламп, беспокойно кишели в коридорах и залах, но Молох равнодушно ступал прямо по ним к жилому модулю. Отворив широкие двери спального зала, он застыл на пороге, не в силах поверить глазам, привыкшим и не к таким видениям: все двенадцать семей с комфортом расположились на просторных и мягких ложах! При его появлении веселый говор смолк, и они выжидающе уставились на своего предводителя.
- Пристегнитесь, ребята, - Молох бросил взгляд на блестящие электронные часы, найденные среди прочих диковинных приборов в рубке, - скоро стартуем!
- С кем это ты разговариваешь, дядя Молох? С тем смешным старичком?
В лиловых лучах коридорной подсветки ее длинные волосы казались розовыми, а тонкое озорное лицо - совсем взрослым.
- Не выходи больше наружу, Юдифь. Скоро мы полетим на Ханаан!