7154 год от сотворения мира (1646 год от Рождества Христова)
Москва
Сухонький, как лущеная шишка, боярин Морозов сидел за длинным столом, покрытым голландским бархатом и мял листы дорогой бумаги.
- Из Константинополя грамотка пришла - у турок русский царевич объявился! - зло выкрикнул боярин. Не удержавшись - запустил комком в стоящего навытяжку дьяка и пристукнул твердым кулачком по столешнице:
Борис Иванович, бывший царский дядька и опекун, коему покойный царь Михаил Федорович велел заботиться о сыне, был, почитай, главным боярином. Да, что там боярином! И, на Руси, и, в Европе знали, кто нынче настоящий царь на Москве ...
Назарий Чистой, глава Посольского приказа, благоразумно помалкивал, а Морозов, повысил голос, чуть ли не до визга:
- Почему ж вы, дьяки посольские, головы ученые, самозванца проспали? Или, знали, да не докладывали? А?! Отвечай, когда спрашивают?!
Борис Иванович закашлялся, схватил стоявший на столе корец с квасом и принялся пить, словно хотел вымыть из горла гнев.
"Ну, вроде, выдохся!" - решил дьяк и начал оправдываться:
- Прости Борис Иванович, не ведали о самозванце. Истинно - ни сном, ни духом не ведали! Послы Константинопольские, сиречь, Стамбульские, нам не подчиняются и отписок в приказ не шлют ...
- Знаю, что не подчиняются... - буркнул Морозов, успокаиваясь. - Иначе - другой бы разговор был. Не то, что с шапкой бобровой, а с головой бы распростился. Ладно, - смилостивился боярин. - Садись, дьяк...
Назарий Петрович, с опаской присел на краюшек тяжелого табурета.
- Так вот, Назарка, - продолжил между тем боярин Морозов. - Должен ты сего самозванца сыскать и к нам доставить!
- Что за самозванец-то? - осторожно спросил дьяк. - Кто таков-то?
- Ну, если бы я знал... - фыркнул боярин, поправляя высокую шапку. - Посланник, князь Телепнев, пишет, что зовется Иоанном Каразейским-Шуйским.
- Не вдруг, а точно! - прикрикнул Морозов. - Не было у царя Василия сыновей. Точно говорю! Было у него от первой жены две девки, да обе во младенчестве померли. А от второй - никого. Да и молод сей Ивашка, чтобы сыном Шуйского-то быть...
- Князь Телепнев, вора ловить не пытался? - деловито спросил Назарий Петрович.
- Ну, как же, пытался. Только, - развел боярин руками, - разве ж они выдадут? Им, басурманам, на руку, чтобы новая Смута у нас завелась.
- А может, - подумав, предложил дьяк, - подкупить кого - из тех же турок, али татар? Дело нехитрое... Ну, а разве беглого ворья в Османской империи мало? За полушку родную мать удавят... Вот, ежели, серебра не жалеть, то и нового самозванца прирежут. Ну, а чтобы не обманули, так пообещать, что ежели, мол, голову-то сюда привезут, так и вовсе награда царская будет.
- Ну, это - как уж пойдет, - помотал головой Борис Иванович. - Для начала - узнай - кто таков, самозванец-то этот. А не то, государь-то спросит - а что я отвечу? Телепнев даже имени настоящего узнать не смог. Когда узнаешь, так ведь и ловить-то легче будет! Вот, забери все отписки от послов, всех приказных хомутай. И - с Богом! - заключил боярин, провожая дьяка...
...Вернувшись в Приказ, дьяк для начала, просмотрел бумаги, скопившиеся на столе. Самозванец - самозванцем, но, ежели, есть дело, которое требуется выполнить немедля, то самозванец немного и обождет. Ждал год, так лишний час не помеха - не убежит.
Обнаружив, что похожий на индийского элифанта, стол завален лишь теми бумагами, что могут полежать еще день-другой, а то и неделю, Назарий Петрович немного успокоился. Выглянул за дверь и крикнул, чтобы накрывали на стол. Было слышно, как с рундучка в сенях, упал проснувшийся Гринька Котошихин - молодший приказной, должный следить за порядком да бегать в харчевню.
- Так ведь, ничего еще не принесено, - сунул Гринька в дверной проем опухшую от сна рожу. - Я ж думал, что ты, Назарий Петрович, позже приедешь... Сон мне, тут, давеча приснился, что к батюшке-царю тебя вызывали, за наградой великой... Вот, стало быть, - закатив глаза, принялся рассказывать подьячий,- по морде видно - только что придумал. - Приходишь ты к государю великому, да становишься впереди бояр да окольничих, а царь-батюшка тебе и говорит - жалую тебя, слуга мой верный Назарий, чином думного дворянина! И выносят тебе бояре шапку песцовую! И, сам боярин Морозов, возлагает, батюшка-дьяк, на головушку твою...
В другое время дьяк с интересом послушал бы Гринькино вранье, но сегодня было не до этого. Да и брюхо начинало подводить...
Чистой, хмуро посмотрел на подьячего, раздумывая - то ли его на двор отправить, с приказными мужиками дрова рубить, то ли - сразу в конюшню, навоз убирать...
- Э, да не извольте беспокоиться, - переменился в лице Котошихин. - Счас, в харчевню сгоняю...
- Я ведь, в Приказ-то, тебя, почему взял? - задушевно сказал дьяк, глядя в глаза непутевому приказному. - Взял, потому, что батька твой просил, к делу дурня приставить... А дурень этот, что даже перо очинить не может, совсем уж и страх и совесть потерял. Видел же, что дьяк приехал, а время - обеденное? И, что, сообразить не мог? Лень-матушка, вперед тебя родилась? Может, к батьке тебя отправить, обратно?
Приказной мелко затрясся. Знал, паразит, что ежели, разозлившийся дьяк отправит его к батьке, старому дворянину Котошихину, имевшему и без того троих сыновей, что перебивались с хлеба на квас в захудалых имениях, будет худо... На него земли у отца не хватит. Тогда останется подаваться в стрельцы, либо, плюнуть на гордость и честь дворянскую, идти к кому-нибудь в холопы. Ну, можно еще в монастырь или, на дорогу, с кистенем... А в приказных, Гринька, худо-бедно, имел ежегодно, три рубля. На хлеб-квас, да на одежу хватало. Ну, перепадало еще и праздничных, да наградных (хотя, этих, нечасто). Мог бы давным-давно получать больше, но был глуп, аки баран.
Чистой, из уважения к отцу, не гнал дурня, определив его в личные посыльные. Ну, грамотку там, из приказа в приказ доставить, да обед из харчевни для боярина притащить - ума у парня хватало. Ну, а еще врать он умел, как сивый мерин...
- Назарий Петрович! - возопил Гринька, бухаясь на колени. - Прости меня, дурака! Прикажи лучше в батоги меня бить, без жалости, но к батьке не отправляй!
- Ладно, - вздохнул дьяк, - к батьке погожу отправлять. Но, - нахмурил он бровь, - из молодших подьячих переведу я тебя обратно, в неверстанные писцы...
- Назарий Петрович, да я сейчас, мигом! - радостно возопил Гринька, срываясь с места.
- Стой! - рыкнул Чистой, а когда тот встал, как вкопанный, сказал: - Судочки-то, небось, грязью да паутиной поросли? Так ты, лодырь, их так в харчевню-то и понесешь! А там кто их мыть-то будет? Плюхнут, прямо в грязное! Нет уж, всю посуду намоешь, золой надраишь, а опосля - мне покажешь. Понял?
- У-гуу, - радостно завыл лодырь, срываясь с места.
- От, дурень, - беззлобно сказал дьяк в след Котошихину.
А когда Гринька гордо предъявил начищенные до блеска медные судки, Назарий Петрович остался доволен. И, вроде бы простил...
- На- ко, - протянул дьяк копеечку, сверх того, что давал приказному. - Возьмешь сегодня щи да каши на троих. Скажешь, Ерофею Ивановичу, да Унковскому Ваське, что бы на обед ко мне шли...
...Приглашенные к столу понимали, что дьяк их зовет не на особливый пир, а потому, что есть срочное дело. Дьяк Посольского приказа Ерофей Иванов, коего все, кроме начальника, звали Алмазом Ивановичем, послал домой татарчонка, предупредить жену, чтобы обедать не ждала и, послала б чего-нибудь к столу. Ну, а та и расстаралась рыбными пирогами, да кашей с черносливом (день-то постный). Унковский, старший подьячий, был вдовцом и, потому, приволок к столу копченого леща и квас.
Помолившись, все трое принялись за постные щи, принесенные Гринькой.
- Поварню бы завести? Что мы все - по харчевням, да по трактирам, как стрельцы холостые, - сказал думный дьяк, отодвигая пустую миску.
- Неплохо бы, - согласился Унковский, а Ерофей-Алмаз, которому было все равно, промолчал...
От каши с черносливом дьяк решил отказаться, зато пирога с осетром отведал с удовольствием.
- Мастерица, супруга-то у тебя! - похвалил Чистой, на что Иванов горделиво кивнул.
- Только, ежели, поварню-то заводить, так и место под нее нужно, - отметил Унковский, обдирая леща. - Это ж, пристройку надобно делать.
- И - повара брать и, мужиков кухонных, - согласился начальник приказа, запивая обед квасом.
- А для Васьки - повариху посмазливей, да погрудастей! - хохотнул Алмаз Иванович.
- По мне, так лучше - позадастей! - не стал спорить Унковский, вдовствовавший уже второй год.
- Ну, приказной люд, ерунды не болтать! - с нарочитой строгостью насупился дьяк. - День-то скоромный, а вы...
Подчиненные притворно притихли, а Назарий Петрович продолжил рассуждать о поварне:
- Ну, надо бы все обдумать да обсчитать, а там уж решать - челобитную государю подавать - или нет. Даст боярин Морозов денег - тогда можно. Ну, а ежели, не даст? Ну да, ладно, - заключил он, - поварня от нас не уйдет. Жили мы как-то без нее и еще проживем...
- Дело, стало быть, спешное есть, - вздохнул Алмаз Иванович.
- Ну, может, не столько спешное, сколь - важное, - кивнул Чистой, вытирая руки рушником. - Помолимся, да поговорим...
Поблагодарив Господа за трапезу, крикнули Гришку, чтобы убрал со стола. А как Котошихин сгреб посуду, протер столешницу, посольские чины принялись за дело. Бумаги, присланные из Константинополя-Стамбула, читались вслух самим дьяком, а потом перечитывались наособицу.
- Не густо примет-то Телепнев накопал, не густо... - вздохнул Назарий Петрович. - Лет, может, под тридцать, а может, чуть поболе... Волос черен, лицо - продолговатое... Хм. Нет бы, шрамы, какие там, на теле. Или, пятна там, родинки. Как искать-то будем?
Алмаз Иванович, читал грамотки более вдумчиво, посему, первым нашел кое-какую "зацепочку":
- Назарий Петрович, пишет Телепнев, что переводчик при посольстве, Зульфикар-ага, сказал, что сей самозванец, по-турецки говорит чисто, но так, будто татарский язык вначале учил... И, вот, еще, - "Хвастал оный самозванец, что в Польше бывал и язык польский разумеет. И, обронил еще в беседе, что Москву хорошо знает".
- Ну и что? - пожал плечами Чистой. - Ну, знает... И, что с того, что знает-то? Чем нам это помочь-то сможет?
- Так, подумать нужно, чем... - задумался Иванов. - Может, прикинуть, кто у нас такой умный-то может быть? Кто ж он таков-то - Иоанн Васильевич Каразейский - Шуйский?
- Ну, так, где тут зацепочка-то? - хмуро сказал начальник приказа. - Ну, то, что не Шуйский - понятно. А Иван? Иванов-то у нас, пруд пруди. А может, имя-то совсем другое... Из княжат или, из детей боярских? Ну, из этих-то - вряд ли... Телепнев бы узнал.
- Может, из купцов? - предположил Унковский. - Купцы-то, могут языки хорошо знать. Как считаешь, Алмаз Иванович?
- Может, - согласился приказной дьяк Иванов, который и сам был из московских гостинодворцев. - Только, не припомню такого...
Алмаз Иванов задумался. Не упомнив, кто из знакомцев мог бы подойти под описание вора, покачал головой...
- Может, из приказных? - предположил Унковский.
- Из приказных? - недоверчиво переспросил Назарий Петрович. - Много ли приказных, что бы по-татарски, по-турецки, да по-польски говорить умели? Ну, по-татарски, положим, - принялся рассуждать думный дьяк, - многие знают, да понимают. А по-польски? Есть и такие. А так, что бы сразу, да три языка? Наш, ежели, приказ взять, так и то, не более пяти-шести человек наберем. Грамотный да иноземную речь знающий? Вот я таких, за двадцать лет службы не упомню...
- А Коска Конюхов?- вспомнил вдруг Алмаз Иванович. - Умнейшей головы мужик был, хоть и пьяница. Все грамотки, хоть русские, хоть иноземные, читал, как Псалтырь. Пропал он, не то три, не то четыре года назад.
- Да нет, - покачал головой Чистой. - Не Коска это. Тому, сколько помню, и лет-то уже к полста, да и приметы другие... Длинный, сутулый. Да и волос - не черный... Он, помнится, весь уж седой был. Вроде бы, спился, да помер. А так, светла головушка была. Васята, а ты что скажешь?
- А что сказать? - переспросил Унковский, дворянин из мелкопоместных, которому уже было не в первой работать "гончим псом" Посольского приказа. - Среди беглых приказных надо искать. Сейчас возьму молодших подьячих, да по приказам разошлю. Поспрошают, списки составят, кто без вести пропал, али, в бега подался. Потом, приметы сверять будем... А вот, Алмазу Ивановичу,- в Разбойный бы приказ сходить. Пусть приказные тамошние посмотрят - нет ли у них кого в розыске, с такими вот приметами. Мне-то могут и не сказать... Ну, чует мой нос, что что-нибудь да там должно быть, такое, такое, любопытственное. Может, где-нибудь да и всплывет, рыбка-то наша...
***
- Ну, нашли чего? - с надеждой посмотрел Чистой, на вошедших в палату дьяка Иванова и старшего подьячего Унковского.
- Вроде бы... - неопределенно ответствовал Унковский, вытаскивая из-за пазухи несколько грамоток.
- Ну, садитесь, да толком разъясните, - осерчал думный дьяк. - Почитай, цельную неделю по приказам лазили, так не тяните кота за ...хвост! Меня же нонеча боярин грозился к царю отвести, что бы о деле потолковать...
- Алмаз Иванович, ты начнешь, али - я? - почтительно спросил Унковский.
- Ну, давай я вначале скажу, а ты - продолжишь, - предложил Иванов. - Пришел, значит, я в Приказ Разбойный, да попросил, чтобы рассказали - не было ли каких-нибудь с приказными происшествий? Может, пропадал кто, может - убили? Вначале-то они, поворчали. Мол, таких на Москве - пруд пруди... Каждый год бегут - кто в Литву, кто - на Дон, да на Запорожье. А уж мертвыми-то, кажий месяц находят. А как я приметы-то обсказал, старшой подьячий вспомнил, что был у них мужик, с такими приметами. Только, вроде, погиб мужик-то тот. Года три назад, пожар на Тверской случился. Может, помнишь, Назар Петрович?
- Ну, где же все пожары-то на Москве упомнить? - буркнул было дьяк, но тут же спохватился: - Постой, постой... Это, не тот ли пожар, когда дом шведского посланника едва не сгорел? Еле-еле отстояли.
- А вот, Разбойный приказ, когда сыск по пожару чинил, обнаружил, что начался-то он с дома Тимошки Акундинова. Уголья да бревна горелые разобрали, да там труп нашли. Он, хотя и горелый, но видно, что бабий. Соседи по одеже да жуковиньям опознали, что труп тот супружницы Тимошкиной, Таньки. Ну, а Тимошкина-то тела нигде не нашли. А в доме, окромя Акундиновых, жил еще Коска Конюхов. Так вот, Конюхов-то, тоже куда-то делся. Смекаешь, господин дьяк?
- Конюхов? - заинтересовался думный дьяк, припоминая, что разговор о Коске Конюхове и его знании иноземных языков у них уже был. - Хм... А Тимошка, что за гусь?
- Мужик, говорят, грамотный. Родом из Вологды, стрелецкий сын. Отец его, Демид Акундинов, во дворе у владыки Вологодского и Великопермского жил. Владыка свою внучку, что крестницей у боярина Ивана Патрикеева была, замуж за Тимоху отдал. Приданое хорошее дал, а самого Тимоху к Патрикееву в службу отдал. Патрикеев, до того как в Новую четверть сесть, да боярином стать, в Вологде, при воеводе Лыкове служил. Ну, а сам князь Лыков Тимоху грамоте-то и обучал.
- Лыков, Лыков... - задумался Чистой. - Если тот, что в Вологде, в воеводах был - князь Михайло. А князь Михайло, помнится, греческий да латынь хорошо знал! И, ежели, Тимоху Акундинова грамоте обучал, то мог и языкам иноземным обучать. Как, мыслишь?
Цепкая память да прежний опыт помогали Чистому держать в уме сказки едва ли не на всех служилых людей Российского царства.
- А я об этом и не знал, - уважительно посмотрел Алмаз Иванович на начальника. - У тебя, Назарий Петрович, не голова, а Дума боярская! А я-то решил, что это Конюхов мог его татарскому да польскому обучить!
- Так одно другому не мешает! - хмыкнул польщенный дьяк. - Он ведь, мог и у Лыкова поучиться, да и у Конюхова чего-нибудь перенять. Парень-то, сам сказывал, толковый... А что там, еще-то про пожар-то? Может, они с Косткой-то бабу убили, да в бега и пустились... Только, зачем?
- Ну, точно-то сказать нельзя, - поднял плечи Иванов. - Но дело-то еще, вот в чем... В Разбойном-то приказе, поперву, розыскные листы никуда не рассылали. Ну, а вдруг и сам Тимоха в пожаре погиб? Тела-то ведь могли и не найти. Убил он свою бабу, или нет, никто не знает. Но вот, в приказе Разбойном, Васька Шпилькин служит. Его-то, на месте сейчас нет, но говорят, что у Васьки на Тимоху - вот такой зуб! Что взял как-то Акундинов у его бабы ожерелье, да зажилил. Ну, а еще соседи Тимохины видели, как два воза добра из дома увозили. По виду - скупщики краденого везли. А люди сказали, что в доме-то все, что было - приданое Танькино...
Назар Чистой был умным человеком. Посему, долго раздумывать не стал:
- Приданое знатное... Ожерелье зажилил... Видимо, для чего-то деньги ему нужны были? Смекаешь ли, для чего?
- Да кто его знает? Я ведь еще узнал, что Тимошка-то в Приказе Новой чети служил. Ну, а в Новую четь Василий ходил...
Унковский, что слушал старших, не перебивая, почтительно кивнул:
- Узнал я, что Акундинов сто рублей в приказе получил, да деньги в казну не вернул. Расписочка его лежит. А казначей, что лишние деньги выдал, платит теперь все сполна, из собственного жалованья... Боярин Патрикеев, как косточки-то крестной увидел, то заплакал, да в Разбойный приказ пошел - ловите, мол, убивца! А приказные тамошние ему говорят - а где видоки, что зрели, как Тимошка бабу-то свою убивал? Ну, Патрикеев полаял, да и отступился. Решили, что грамотки сыскные отправят на Акундинова как на татя, что деньги в казне украл... Ну, а коли сыщут его, тогда можно и спросить - убивал он жену-то, али - нет... Может, от какого воеводы и отписки есть. Только, на память не вспомнят, а искать долго. Я там человечка посадил, пусть все подряд смотрит. Вдруг, да чего найдет...
- Списки с листов розыскных на татя остались? Приметы какие?
- Приметы все схожи - роста среднего, волос - черен, губа - оттопырена. Ну, еще - когда он на Москве жил, то бороду носил. Ну, бороду с усами сбрить недолго... Я еще с народом потолковал, кто Тимошку знал. Говорят - точно, его приметы!
- Стало быть, самозванец - Тимошка Акундинов и есть! - утвердительно заметил думный дьяк. - Может, он еще тогда воровство-то измыслил? Что бы, сыном-то царя назваться, деньги немалые надо иметь... И, скажи-ка - родня у Тимошки есть?
- Сын у него, есть, Сергунька, - кивнул Унковский. - На Москве живет, у приятеля Тимошкинова - Ивана Пескова. Был я у Пескова-то. Тот рассказал, что мальчонка к нему прибежал перед самым пожаром. Сказал, батька да матка ругаются сильно... Песков баял, что боярин Патрикеев хочет мальчонку к себе во двор взять, вроде, на воспитание. Ну, а пока он к дьячку бегает, грамоте обучается. Вроде, говорят, еще и мать у Акундинова жива.
- Ну, что же! - повеселел Чистой. - Одну задачу, что боярин задал, решили. Стало быть, оный самозванец - Тимошка Акундинов. Ну, ты, Ерофей Иванович, еще подьячих-то в Вологду пошли, пусть мать его отыщут, да в Москву привезут. И, грамотки сыскные всем воеводам да посланникам надо отослать, что бы Акундинова ловили. Но, это уже царю-батюшке, да Морозову надо докладывать, что бы они сами приказали - вернее будет...
7151 год от сотворения мира (1643 год от Рождества Христова)
Москва
... Тимофей Акундинов раскрыл похмельные зенки и понял, что лежит не на собственной мягкой перине, да не под боком у нелюбимой, но законной супружницы, а в чужом чулане, да на грязном тряпье. Окон нет, так что и не понять - вечер, сейчас, али - утро...
- Хочу, - не стал скрывать Тимофей, попытавшись рассмотреть - кто это с ним разговаривает?
"А, вроде бы, Федотом звать, - с трудом припомнил парень. - Кажись, гость торговый, из Холмогор. Точно. Говорил, что в Москву он кость рыбью привез, да сукна, что у аглицких купцов прикупил, да еще что-то. Сколько же, мы с ним вчера выпили?"
- Держи, милок, от щедрот, - добродушно сказал Федот, протягивая ковшик. - Тута пивко тебе. Всю ночь караулил. Хотел сам выпить, да поберег. Вот, думаю, проснется, друг-то мой сердечный, да пить и захочет!
Тимоха, жадно ухватил ковшик, сделал один, второй и третий глоток. Хотел, было сделать еще один, чтобы башка встала на место, но был остановлен...
- Эвон, присосался-то как, как телок к вымени, - ласково приговаривал Федот, отбирая посудину. - Давай, друг любезный, о деле поговорим, а уж потом и пивко допьешь!
- А что за дело у тебя ко мне? Просьба, что ли какая? Да ты ведь, вроде бы, по торговой части, а не по питейной...
- Просьба? - искренне удивился Федот. - У меня-то к тебе, какие просьбы могут быть? Не, парнёк...
- А что?
- Ты в кости вчера играл?
- Ну, - нехотя протянул Тимофей, пытаясь припомнить. - Может, и играл... Что с того?
- А помнишь, сколько проиграл-то?
Вот это Тимоха помнил смутно. Помнил, что когда в каморку, где они пили, зашел цыган, да предложил сыграть, первым к нему сел Федот. Проиграв копеек пять, друг махнул рукой и с горя заказал еще водки. Ну, а потом решил попытать судьбу и сам Акундинов. Помнится, вначале везло. Цыган только скалил белые зубы, да вытаскивал из кисета новые копеечки, что переходили в Тимохину кису. Ну, а потом, вроде бы, фартить перестало... Кажется, он даже хотел и вовсе перестать играть, но выпили еще... А дальше, вроде бы были какие-то незнакомые морды - не упомнить, мужские или бабьи, новая выпивка, которую он уже и пить-то не мог...
- Так, сколько же? - с томлением в голосе поинтересовался Акундинов. Ну, ладно если, рубль-два... Хотя, тоже, жалко. Ну, а ежели, все десять?! Считай, что треть жалованья коту под хвостик...
- Ты, друг любезный, - продолжал ласково улыбаться Федот, - вчера двести рублев продул...
- Двести рублев?! - еле сумел вымолвить обескураженный Акундинов. - Да быть такого не может!
- Может, может, - замахал руками друг-собутыльник. - Еще как может! Не веришь, бывает, что и тыщу проигрывают. А у тебя-то - всего-то двести. Плюнуть, да растереть.
- Да, как же так? - не веря своим ушам, переспросил Тимофей. - Не может такого быть...
- Тут и свидетели есть, - продолжал издеваться Федот. - И я подтвердить могу, и, сам цыган, да и хозяин.
Тимофей, перевел дух, откинулся назад себя и задумался. То, что его облапошили - понятно. Тут, как говорится, и, к бабке не ходи... Обычно он старался не пить с незнакомцами, но тут... Не так он себе представлял "подсадных". Да и хозяин, сволочь, такая, не иначе - в доле. Что и делать-то теперь?
- Дай, ковшик-то, - попросил он, а когда Федот отвернулся, потянувшись за пивом, попытался вскочить и вырваться на волю...
Увы, Тимофей был с жуткого похмелья, потому - руки-ноги не слушались. Да и мужик этот, похоже, был наготове - увернувшись от удара, пнул Тимофея в живот так, что тот упал на пол и скрючился от боли...
- Э, ромалы, да что тут творится-то? - донесся из дверей веселый голос. - Кто тут кого бьет?
- Он, сволочь, бежать хотел, - объяснил довольный Федот появившемуся цыгану. - Ну, а его...
- Ты, осторожней давай, - обеспокоился цыган. - Не искалечь мужика-то. Зачем нам калека нужен? Не, калека нам не нужен, - рассудительно заметил он и звонко засмеялся: - Калека платить не сможет!
- Ничо, - усмехнулся Федот уголком рта, а потом, пнул еще раз, пытаясь попасть в пах... - Парень молодой, сильный. Чё ему сделается-то? А поучить-то надо, чтобы не рыпался, на кого не след...
Наклонившись к Тимофею, стонавшему от боли, цыган укоризненно сказал:
- Вай, ром, да нехорошо-то как! Играли честно, кто хошь подтвердить может. Сел играть - играй! Проиграл - плати!
- Да где же я такие деньги-то найду? - захрипел Тимофей, ползая по грязному полу и размазывая по нему слезы и сопли... - Это же все жалованье мое, за шесть лет, с лишним! Да за такие деньги можно три дома на Москве купить!
- Ну, ром, а вот это меня - ну никак не колышет! - жестко усмехнулся цыган, опять показав белоснежную пасть. - Кто вчера кричал, что жена у тебя - внучка епископа Вологодского, а сам ты - сын князя Каразейского? Врал, никак?
- Не, почти не врал, - отозвался Федот. - Жена-то у него - на самом деле внучка епископская. Ну, а сам-то он - стрельцов сын.
- Ишь, - горько усмехнулся Тимофей. - Все-то и вызнали...
- Ну, а как же, - довольно хмыкнул Федот. - Нужно же знать, кого из репьев московских разводить будем. Ежели, он безденежный, так чё и стараться-то?
- Ну, а ежели... - стал успокаиваться Акундинов, почувствовав, что и боль потихоньку отступает. - Положим, если я, скажем, заплатить не смогу? Возьму, да боярину Патрикееву пожалуюсь?
- Э, ром, да на что пожалуешься-то? - усмехнулся цыган. - На то, что в кабаке напился, да двести рублев проиграл? Что тебе боярин-то на это скажет? А? Думаешь, после этого ты у него в любимцах останешься? В рот тебе водку никто не лил, да силком за стол не усаживал.
- Ну, а платить не захочешь, - вмешался в разговор бывший друг-сотрапезник. - То можно, скажем, домишко твой спалить. Али, женку подстеречь, да снасильничать. Ну, в крайнем случае - тебя самого на куски порезать...
- А на кусочки-то резаный, как я тебе деньги отдам? - поинтересовался Тимофей. - С каждого кусочка - по копейке, а с каждого клочочка - по денге?
- Ох, да ты, шутник, - улыбнулся цыган, а потом ткнул парня в бок одним пальцем. И, вроде бы несильно и ткнул, но Тимофей весь зашелся от боли...
- Вот, вишь, ром, как больно-то бывает, - рассудительно сказал цыган. - Так что, лучше не шути...
Когда боль утихла и Тимоха смог соображать, то услышал степенный голос "торговца":
-Ты, Тимоха-Воха, не шуткуй. Польза, от того, что тебя на куски порежем, самая прямая - другим урок будет! Посмотрят на клочки-кусочки-то, что от тебя останутся да и поймут... Ну, а если же ты не заплатишь, то вон, гляди.
Федот вытащил из-за пазухи клочок бумаги и сунул его под нос Акундинову:
- Видишь? Запись кабальная, что ежеля ты, Тимофей Демидов, сын Акундинов, не выплатишь двести рублев, взятые в долг, то с головой и с имуществом своим отдаешь себя в полон помещику, Федоту Иванову, сыну Иванову. Вот - подпись твоя. А тут -подписи видоков... Понял, нет? Срок у тебя - неделя! Иначе, будешь ты моим полным холопом.
- А ты что, помещик? - сквозь боль усмехнулся Тимофей. - Ты ж говорил - гость торговый. Гостям-то торговым холопы не положены. Рылом не вышли...
- Ну, когда надо - гость я торговый. А, коли, нужда какая - помещик я, - ухмыльнулся Федот. - Я, когда припрет - и швец, и жнец и, на дуде игрец.... Ты не боись, все законно...
- Верю, - кивнул Тимоха, а из его уст сами собой стали выходить вирши, до сложения которых он был большой охотник:
Спьяну взял я игральные кости,
На кон бросил свою судьбу.
И, беда пришла ко мне в гости,
Наплевав на мою мольбу!
Коль пришла такая паскуда,
Мне теперь на все наплевать.
Водки-пива теперя добуду,
Победую, едрит твою мать!
- Ну, парень, силен! - прищелкнул языком цыган. - Знал бы тебя раньше, попросил бы песню сложить! А теперь, что уж там...
- Ладно, мужики, отдам я деньги, раз проиграл, - хмуро сказал Акундинов. - Только, - чуть помедлил он, - водки мне поднесите...
- Вот это по-нашему, - обрадовался Федот. - Правильно, проиграл - плати! А вот водки-то, не обессудь... - притворно развел он руками, - хозяин задарма не нальет. Он же решит, что ты, как приказной, хочешь ему проверку устроить - государеву водку, да задарма! Домой ступай, да и пей там, сколько влезет...