Жил я себе спокойно, не знал ни бед, ни хлопот, ел помидоры с хлебом, закусывал малосольными огурчиками и потихоньку писал творение, с которого рассчитывал жить, по крайней мере, ближайшие семьдесят лет.
"Потом ещё напишу чего-нибудь",- думал я, доедая картоху в мундирах. - "Чего-нибудь такого оригинального - лет на девяносто".
Вот так и существовал - ни с кем не связывался, никому не задолжал, никому не одалживал, вёл себя примерно и приводов в органы не имел и не имею.
Завязка.
Дальше произошли события, из которых стало мне ясно, что безупречным поведением в этой жизни ничего не добьешься.
Началось всё с того, что написание романа моего благополучно завершалось, и в один из летних дней разродился я книгой форматом восемьдесят четыре на сто восемь, один дробь тридцать два и весом в пятьсот пятьдесят килобайт. Радости моей не было предела. Я прыгал, скакал и восклицал:
- Вот моя кормилица! Вот моя хорошая! Будет теперь на что купить в старости стакан воды и будет на что нанять того, кто мне этот стакан подаст!
И вот тёплым, светлым утром, после буйной ночной грозы, когда капли на листьях отливают радугой, а запах стоит такой, что хочется залезть на самое высокое дерево и орать оттуда благим матом, вынес я книгу из роддома (сокращённо от "родного дома") и направил свои неопытные стопы по издательствам.
Наивность моя, хоть и была безбрежно-безгранична, но всё же оставлять рукопись у чужих, нехороших и жадных до безобразия тётек и дядек, я ни в какую не соглашался. Это их очень злило, огорчало, а некоторые даже пытались обижаться и кричать:
-Ишь - какой умный!
- Не дурак! - отвечал я гордо, прижимая к сердцу пятьсот пятьдесят килобайт.
Возвратившись к вечеру домой, всем своим родным, я твёрдо и громко заявил:
- Может ничего мне не перепадёт, но и эти уроды с печатно-сшивающим агрегатом, тоже ни копейки за мой счёт не получат! - Вот так!
Бабушка обиделась за слово "уроды", которое я так ударно выделил в обличающей речи, но со всем остальным безоговорочно согласилась.
Папа пожал руку:
- Вот тебе пять, чтоб было десять! Дерзай, сынок!
Дедушка выразился в таком духе:
- Молодец! Когда в юности грабил я банки, тоже был таким горячим! Помнишь старая?! - и похлопал бабушку по заднице.
- Помню,- ответила бабуся. - Потом за три трёхлитровые банки варенья, пришлось отдавать соседу девять литров маринованных грибков.
- Так ведь сосед-то поел грибочков и сканал! - подкручивал ус дедуля.
Мама просто радовалась и довольно улыбалась, глядя на нашу дружную семью.
Кульминация.
Следующим утром, когда роса уже высохла, ко двору подкатила большая, чёрная машина с четырьмя фарами и кружочком с тремя лучиками внутри.
"Пацифисты - пожаловали", - подумал я. - "Чего им надо?"
Вышел водитель, и стало ясно, что он явно не пацифист - под пиджаком выпирало чего-то совсем не антивоенное.
"Член подмышку не достанет",- логически размышлял я. - "Тогда что торчит и, причём тут мышка?"
Этот убогий с членом под рукой подбежал, открыл заднюю дверь и выпустил из автомобиля маленького, лысенького, толстенького человечка, который тут же притупотел ко мне и, "ни здрасте, ни до свидания", заявил:
- Владелец издательского дома!
Я прямо обалдел:
- Наш дом ещё никто так не называл! Но я не владелец, я тут только прописан. Это вам к отцу...
- Это я владелец издательского дома! - Я, я, я!!! - побагровев, орал коротышка, дёргая руками, как будто хотел взлететь.
- Вы?! Да с вашими повадками,- говорю,- вам бы владеть - публичным.
- Есть и такой,- заулыбался старый малыш, явно что-то вспомнив. - Зовут меня Зиноид Вольтович. Приехал подписать бумаги о передаче авторских прав.
- Каких, каких прав?
- Авторских! На пожизненное владение твоими правами.
Я стал догадываться к чему он клонит:
- Сколько?
- Пятьдесят долларов! - закурил сигару Вольтович
- В час? - наивно спросил я.
- Так, Ксерокс, берём парня - идём в дом! - приказал владелец издательско-публичного дома здоровиле с гениталиями подмышками. - Это Цветной Ксерокс - с ним лучше не шути!
Громила повёл меня в дом. Поднимаясь по ступенькам, я, стараясь быть вежливым, впрочем, как всегда, спросил:
- Извините, пожалуйста, если вам не трудно - скажите: это правда, что зовут вас Ксерокс, а фамилия ваша Цветной!
Тот молчал. По вот этому вот его лицу, стало ясно - таких длинных предложений он не сечёт.
Дома был только дедуля. Усадив его рядом со мной, Ксерокс отошёл в уголок и стал там скромно колупаться в носу. На середину комнаты выкатился хозяин Цветного и как на комсомольском собрании стал толкать речь. Начал он с цены, которую предложил за рукопись:
- Пятьдесят долларов! Пять-де-сят! И не каких-нибудь долларов, а американских! А-ме-ри-кан-ских!
- Какие они там мерыканьськи?! - встрял дедуля. - Из нашего папье-маше сделаны!
Я у деда поинтересовался, знает ли он, что такое "папье-маше"? Он ответил, что, конечно, знает, его ещё до революции в гимназии учили - это перья древних ихтиозавров. Я с ним не согласился, и спросил - как, по его мнению, выглядели эти наши древние ихтиозавры с перьями? Дед ответил:
- У них не только перья, у них и пух был!
Нашу дискуссию перебил лысый из публичного дома:
- Молчать! - заорал он. - Сейчас буду говорить только я!
В общем, мы с дедулей битый час слушали его дикие бредни. Он лепил о том, какую услугу он нам оказал, какой у него большой издательский дом и какой он хороший, а мы плохие. Потом пошло о патриотизме и предателях, о правах и бесправии, о богатых и бедных, о счастье и несчастье...
Этот гад сыпал антонимами налево и направо, а я сидел и смотрел на его толстенькие, коротенькие, жирненькие, красненькие пальчики и думал: "Вот почему ему дверь открывает этот здоровань - такими пальчонками в этом мире можно только деньги считать, причём не важно из чего они сделаны - из пуха древнего ихтиозавра или из перьев - лишь бы деньги."
А наш незваный гость продолжал трещать всё быстрее и, хотя звали его Зиноид Вольтович, он временами стал называть себя странным словом "копирайтер". Этот "копирайтер" возник как-то из ниоткуда, но самое удивительное, что он не собирался никуда исчезать. Я шепотом поделился этим наблюдением с дедом. Дедушка ответил, что для такого случая у него в туалете за унитазом припрятан маузер. Я не поверил и шепнул - знает ли он, что такое "маузер"? Дедка попросил не строить из себя идиота, а маузер - пушка что надо.
- Тогда за дело,- тихо приказал деду.
Он как в школе поднял руку и попросился выйти. Зиноид Вольтович не без колебаний разрешил ему покинуть класс, а сам перешёл к угрозам:
- И так - игры кончились! Сейчас подписываешь документ, а то,- Вольтович ткнул своей красной сосисечкой в бок Цветного, - Ксерокс тебе все кости переломает, а дедугана твоего умного скормит ихтиозаврам. Он в ГэБэ, или как оно там сейчас называется, работал! Он такое может...
- Не скормит! - возник в дверях мой спаситель-дедуля.
- Это почему? - Ксерокс потянулся рукой под пиджак.
- Потому что они вымерли,- громко заявил дед и лихо всадил пулю в маленькую, бритую голову Цветного.
Зиноид открыл рот и ляпнулся своей толстой попкой на пол.
- Ненавижу ГэБэ! - подул в ствол дед.
- Что за ГэБэ? - не понял я. - Какое ГэБэ? Оно и сейчас есть или только до революции было?
- Есть, конечно! И тогда было и сейчас есть - такая зараза не переводится!
Развязка.
В общем, долго расписывать наши дальнейшие действия незачем - всё было просто и быстро, как в мультфильме. - Отвезли трупы на этой их однозвёздчной машине к нашему дяде Ване. Дядя Ваня - золотые руки, платиновая голова, как говорит о нём бабушка, знает, что с такими вещами делать, ведь работает он на заводе железобетонных изделий - мастером.
Мы с дедом ещё домой не доехали, а плиты с нашими друзьями из издательства уже подсыхали на солнышке. На пороге нас встретила бабуля, и мы сели обедать, а запчасти от чёрной машины, с четырьмя фарами уже покупал на рынке какой-то очередной лихоимец.
Папе с мамой мы ничего не рассказывали - зачем им это? Ещё кричать начнут - воспитывать.
Заключение.
Лето на миг застыло на середине, переваливаясь на другой бок. В кущах застрекотал сверчок. Ласточки высоко в небе вяжут узлы - значит, дождя сегодня не будет.
Дядя Ваня - мастер бетонных изваяний, заходил к нам на чай и поделился секретом: из наших жадных копирайтеров в центре города соорудили новый, платный, общественный туалет:
- Можешь сходить и нагадить прямо им в душу.
- Хорошо бы, да на такую срань и копейки жалко!
А дедуля мой подлец-хитрец, маузер-то перепрятал! Хотел как-то пострелять - лазил, лазил за унитазом, а ничего кроме паутины и пауков там и нет.