Пошел снег. Впервые за последние дни - не колючая злая крупка. Но и не разлапистые вальяжные хлопья, которые так приятно ловить на ладонь, а лучше на варежки с вышитыми снежинками.
Пошел снег - тонкий, неспешный и все же быстрый.
Такой снег, которого даже не заметишь при беглом взгляде в окно. Надо посмотреть... поднять глаза, и тогда увидишь, что черное небо - в искристой дымке. А ниже, тонкий и быстрый, белый снег снова почти пропадает из виду на фоне бледно-желтых городских стен, и вновь проявляется в черном ажуре решетчатого балкона, и снег вихрится, вплетая узор в узор.
Такой снег, что почти неподвижным облаком окутывает шары белых фонарей и свивается-рассыпается, танцуя, под золотистым светом фонарей желтых.
Такой снег, который укрывает и укутывает, выстилает по обе стороны дороги пушистую белоснежную опушку, чуть хрустит и искрится синими бисеринками под ногами, между долгих серых теней. Такой снег, что заносит следы, и, доходя до конца улиц, ты оборачиваешься - и в начале ее не находишь уже своих шагов, словно и не было тебя там никогда... и лишь тихо колышется искристый белый флер, спускаясь с небес, застилая землю.
Такой снег... накануне Старого Нового Года. Есть сладкая грусть в слове "старый". Тем более - старый новый... год. Грусть, похожая на этот снег. Снежный занавес опускается... Завтра - Старый Новый Год. Новолетие. Он наступит - и мы, радуясь зиме, уже будем ждать нового лета. Но пока не сомкнулся занавес, еще осталось немного времени. Чтобы пить чай со сбитнем, смотреть в окно на снег и размытые золотистые пятна фонарей, и сладко уснуть под горящей огоньками елкой, еще чуть-чуть пахнущей хвоею... и не проспать бы поутру, чтобы первой пройтись по белоснежной целине.