Аннотация: Я не хотел создавать что-то, содержащее "взрыв" в финале. Просто показать жизнь, как она есть.
Почти половину листьев снесло порывом ветра. Дерево с темной корой и полуголыми ветвями одиноко торчало на краю обрыва, вздыбливая корнями землю на тропе. Сухая листва кружила в воздухе и опадала вниз, в долину, некоторая часть приземлилась под ноги, где с едва слышимым шорохом и нашла свой конец. Массивные ботинки выбивали из почвы камушки, заставляя их отскакивать в разные стороны. Здесь можно было бы неплохо провести время, если только заставить себя добраться до места назначения и взять с собой что-нибудь для радости. Ни духа времени, ни каких-либо сакральных ощущений тут не ожидалось. Судя по всему.
Филипп брел позади всех, не желая признаваться ни себе, ни кому бы там ни было в своей усталости. Он уже порядком отстал от группы и потихоньку ненавидел свой рюкзак, оттягивающий плечи. Отставшего наверняка заставят готовить ужин. Подумав об этом, Филипп предпочел собраться с силами и догнать остальных. Теперь перед его глазами маячила спина впереди идущего. Противная до одури пелена застилала глаза.
Маркус слышал тяжелое сиплое дыхание сзади. "Бедняга Филипп. Наверное, до крови растер ноги". Ему действительно было нелегко нести всё необходимое для написания пейзажей окружающей местности, но таково было желание. Маркус обернулся. Филипп снова начал отставать, он был бледен и шел, качаясь из стороны в сторону. Из его рюкзака выдавалась верхушка складного мольберта. "Еле на ногах стоит. Еще, чего доброго, скатится с тропы", - с этой мыслью Маркус развернулся, намереваясь оказать поддержку. Но немедленно услышал шепот: "Нет... я сам... я могу". Филипп произнес это, в изнеможении прислонившись к большому камню. Лицо блестело от пота, длинные черные волосы прилипли к нему. "Настоящий художник. Хоть и не в лучшем виде", - подумал Маркус. Пожав плечами, он пошел дальше.
Уже почти стемнело. Дошли, наконец, до временного лагеря и теперь впятером сидели вокруг костра. До этого, возводя свою палатку, Маркус посматривал вокруг и замечал только погружающиеся во тьму бурые от осени кусты и серовато-желтые камни. А впереди взору открывались новые горы, каменистые и невысокие. И жухлая трава. Пейзаж, типичный для этого региона и почему-то привлекающий многих туристов, интересующихся историей. Ветер усиливался, вызывая тихий шорох веток. Со своей старой потрепанной палаткой тщетно возился Филипп. Маркус искоса глядел на него, ожидая, что тот, наконец, устанет от борьбы и сдастся, но Филипп продолжал с непоколебимым упорством. Его палатка упрямо не хотела обретать надлежащую форму и лежала на земле серой лепешкой. "Предложу помощь - наверняка ведь откажется. Он скорее проведет ночь на улице". Маркус сел на свой рюкзак и посмотрел в другую сторону, там Олаф разводил костер. Он был их гид и еще во время подготовки заявил, что лучше него с хозяйственными делами не справится никто. Хотя остальных это и не очень заботило. Рассматривая издали Олафа Маркус подумал: "Он всегда такой неразговорчивый. Но тверд характером. Тихий фанат своего дела". Между тем костер уже горел, а Филипп кое-как поставил свою палатку. Олаф направился к нему.
- Я сейчас пойду посмотрю в каком состоянии дорога и скоро вернусь. Похлопочи пока что с ужином.
- Ну вот, я так и думал. Почему я должен заниматься этим? - сказал Филипп возмущенно, глядя вслед уходящему Олафу.
- Ничего, попроси Елену, она поможет тебе.
Хотя Маркус не был уверен, что ее удастся найти. Елена и Кристиан куда-то скрылись с тех пор как пришли в лагерь. Скорее всего, их и не стоило искать. Филипп всем своим видом излучал гордость. Он явно был обижен, но силой воли старался не показывать этого. Сверкая глазами, он отправился на поиски, с возрастающим гневом прокручивая в голове этот ничтожный мелкий эпизод с Олафом. Впрочем, Филиппу не пришлось отходить далеко. Он увидел их, идущих к костру. Против своей воли остановился, чувствуя, как отнимаются ноги. С ним так бывало при виде ее. Ужин отошел на второй план - теперь Филипп мягко и восторженно созерцал давний предмет своих обожаний. Назревающий внутри гнев словно испарился. "Как бы Кристиан не сделал что-нибудь ему. Смотрит на нее так, будто собирается броситься в объятия", - Маркус взглянул в сторону Елены и почувствовал комок горечи в горле. Она значила что-то не только для Кристиана и Филиппа, и иногда не совсем приятные воспоминания еще тревожили, избавиться от них до конца так и не удалось. Маркус заставил себя выйти из задумчивого оцепенения и поспешил к Филиппу, который всё еще стоял, глядя в одну точку. Видно было, что он уже ничего не ощущает, а просто ушел глубоко в свои фантазии и созерцает теперь их.
- Ужин, Филипп. Олаф уже скоро придет.
Возвращение из мира грез было слишком резким. Филипп покраснел и отправился к костру.
И теперь они сидели под темным небом с колеблющимися тенями от живого пламени. Есть не хотелось, отчасти из-за того, что Филипп не совсем умел готовить. После его воздействия любое элементарное блюдо становилось непригодным. Художника это не тревожило, но вызывало некоторую реакцию со стороны окружающих. Сейчас на него рассеянно глядел Кристиан, сидящий плечом к плечу с Еленой, с таким же слегка высокомерным видом, как и всегда. Он говорил и ухмылялся, глядя на Филиппа.
- Что, художник? Наготовил... художественно.
- Да ладно, ничего страшного. Подумаешь, пересолил немного.
Эти двое как бы дополняли друг друга в чем-то, временами, и в некоторой степени были неплохой парой. Кто-то даже называл Елену красивой, завидуя ее дорогому, обожаемому Кристиану. Филипп ответил на его реплику в своей обыкновенной манере: изменился в лице и вспылил. Его надменный ответ - "ваши мещанские проблемы меня мало волнуют" - вызвал как обычно смех. Маркус посмеялся за компанию, оставив затем на лице кривую улыбку. Олаф улыбался, но никакого участия в разговоре не принимал, всё время он сидел, глядя в землю перед собой. Могло показаться, что он и не слышал о чем идет речь.
- Смейтесь, сколько хотите. Я пришел сюда ради творчества, а не для возни с вашей проклятой едой. Я собираюсь искать вдохновение, так что нечего засорять мне мозг!
Снова та же реакция. Елена смотрела на Филиппа кокетливо, как бы многообещающе, заставляя его чуть ли не терять рассудок. Кристиан хохотал как пьяный.
- Да куда тебе еще вдохновения, - вставил он между припадками веселья. - Пока до лагеря шел, небось, на десять дней вдохновился!
- Да, я любовался природой, - Филипп побурел, в его глазах уже стояли слезы. - И мне некуда спешить!
Обстановка не накалялась, всё было в порядке вещей. Маркус молчал, помешивая угли в кострище длинной палкой. Он вспоминал, как всё начиналось, как встретил всех их - Елену, Кристиана, других, что остались в прошлом. Так, казалось бы, близко, и так далеко.... Некоторых вспомнить не удалось. Маркус подумал с досадой, что память стала подводить его. Хотя это могло быть из-за усталости. Небо уже сплошь усеяно звездами с холодным металлическим блеском. Время, когда больше нет иссушающей невыносимой жары, но ночами еще не очень холодно. И если только нет дождя.
- Что-то наш экскурсовод молчит, - произнесла вдруг Елена всё с тем же кокетством, делая упор на слове "экскурсовод". - Мы ведь завтра уже увидим первые развалины. Олаф, ну расскажи нам о них.
Он удивленно и ошарашено поднял глаза, словно его вдруг выдернули из какого-то волшебного мира и впихнули в совершенно иную реальность. Несколько секунд молчал. Потом уловил, что от него хотят, и, кашлянув, начал.
- Согласно большинству древних авторов уже более двух тысяч лет назад данный регион был густо заселен, чего нельзя сказать о настоящем времени, народом, впоследствии создавшим крупный город-государство...
Он говорил, дополняя речь всё большими подробностями, датами, именами, говорил, оставаясь при этом абсолютно спокойным. Его глаза почти не двигались. "Вот это познания. Интересно, где он учился?" - подумал Маркус. Филипп еще оставался мрачен, но успокоился. Глядя на сидящих в обнимку Елену и Кристиана он размышлял: "Странно как-то. Что такого он может ей предложить, чего нет у меня? У него же никаких способностей нет, кроме как тяжести таскать". А им обоим это и в голову не приходило. Елена слушала, прикрыв глаза. Кристиан явно хотел отойти покурить, но из-за нее оставался на месте. Очень скоро он решил проблему потребности в никотине прямо здесь, не встречая возражений. Филипп морщился, но молчал. Табачный дым смешивался с дымом от костра, и ветром всё это несло в лицо Олафу. Но он продолжал рассказывать, сидя неподвижно, не моргая, с расширенными до предела зрачками. Маркус поймал себя на том, что уже засыпает и не слышит ничего. Остальные, похоже, ощутили то же самое. Счастливая пара удалилась без лишних слов, взявшись за руки. Филипп ушел, спотыкаясь в темноте.
- Спокойной ночи, Олаф, - сказал, зевая, Маркус. Тот не реагировал и говорил дальше.
"Поразительная личность", - подумал Маркус и залез в палатку.
Ночь не несла успокоения. Ветер усилился и вызывал неутихающий шорох сухого кустарника. Немногочисленные деревья рисковали остаться к утру совсем без листвы. Маркус оставил надежду уснуть, слушая надсадный кашель Филиппа. "Бедный художник. Обливание потом на ветру не пошло ему на пользу". Кристиан думал несколько иначе: "Урод проклятый. Не даст поспать". Он не замедлил выразить эту мысль на словах, крикнув, не вылезая из палатки:
- Заткнись! Прекрати кашлять!
- Ну что ты, в самом деле..., - пробормотала Елена сонно. При этом она еще сильнее прижалась к своему обожаемому.
Филипп нащупал в темноте шарф и завязал им себе рот. В таком состоянии провел остаток ночи, увлажняя материю слезами. "Мерзавец! Негодяй! Сволочь!" - Филипп так и не уснул, вспоминая все известные ему ругательства. Под утро его начало трясти. Он чувствовал себя самым несчастным, и еще несчастнее, просто абсолютным несчастливцем. Разгоряченный, он лежал, представляя различные вариации своей смерти: мерное покачивание в петле, красные улыбки двух разрезов на запястьях, судорожное воздействие отравления, и прочее, и прочее. В конце концов, он увидел себя здесь, в горах, на краю обрыва. Шаг вперед - и пропасть принимает его с распростертыми объятиями. И затем - бездыханное печальное тело, горе на лицах его родственников и знакомых, внезапно осознавших весь объем утраты... Рыдающая Елена, ее светлый лик, исполненный безысходности.... И так далее. Утро окончательно наступило и рассеяло фантазии.
Кажется, начинал моросить дождь. С момента пробуждения у Маркуса кружилась голова. Он морщился и закрывал глаза. Филипп выполз из палатки и с трудом выпрямился. У него было красное нездоровое лицо. Кристиан же опять довольно весел.
- Привет! - сказал он как ни в чём ни бывало, хлопнув Филиппа по плечу.
Тот задрожал от гнева, но это осталось незамеченным. Только Маркус шепнул ему ободряюще:
- Крепись! Он не стоит твоей ярости.
Слова растворились в дожде. Мелкий и холодный, он заставил всех окончательно проснуться и зашевелиться. Олаф с вечера пребывал в состоянии полутранса, так что руководство по сборам взял на себя Кристиан. Осталось совсем немного идти. И вновь тропа, мелкие камни под ногами, и прочие удовольствия для туристов.
Дождь не прекращался, но он не освежал местность. Только принес неприятную прохладу в этот осенний воздух. Шли молча. А впереди выплывали всё новые кусты и камни, и больше ничего. С некоторой минуты недовольный прокуренный голос отчетливо воспроизводил фразы типа "ну и куда это он нас ведет?". Олаф не реагировал. Тропа постепенно вела выше в гору, заканчиваясь, видимо, где-то на вершине. Но впечатление было обманчиво. Узкий путь неожиданно раздался вширь за поворотом, образовав почти круглую ровную площадку. Маркус, глядевший почти всё время себе под ноги, поднял глаза. Перед ним был очень крутой склон горы с широким темным проемом, по форме напоминающим арку. Вход в пещеру, обложенный по краям обработанным камнем.
- Пришли, - сказал Олаф, - это вход в катакомбы.
А на вид ничего особенного. Внутри чисто, но практически пусто. Хотя Елена была в восторге и заговорила о духе древности, витающем здесь. Она снова упросила Олафа рассказать об этом месте. И, пробираясь по темному коридору, измененной людьми пещере, все слушали спокойное, мерное повествование о древнем монастырском комплексе, обитатели которого придерживались почти неизвестного в настоящее время культа. Снова бесчисленные даты, события, имена. Расцвет, упадок, исчезновение. Нижний ярус почти полностью завален после землетрясения. Верхний ярус состоит из темных коридоров, в потолке кое-где круглые отверстия, сквозь которые пробивается свет. Многие проходы обрушились, так что для осмотра осталось не очень много пространства. Филипп ожидал большего. Ему виделись разнообразные памятники старины, древние книги в темном, потрепанном переплете, свет факелов. А тут только голые стены и пыль. Елена же продолжала болтать, рассуждая о жизни монахов, таких, как она их представляла, романтизируя их образы и поступки. В ее видении монахи становились подобны благородным отшельникам-воителям. Кристиан курил.
Олаф остановил группу перед узким проемом, коридор за ним плавно спускался.
- Мы находимся у входа в предполагаемое святилище. В нем, вероятно, служители культа исполняли главные обряды, там же новые члены проходили посвящение. Просто чудо, что землетрясение не затронуло ни помещение, ни находящуюся там главную достопримечательность комплекса - колодец. По историческим сведениям, вода в нем считалась священной, ее могли использовать лишь высокопоставленные члены культа.
Маркус повеселел. Наконец-то встреча с памятником древней эпохи. Филипп тоже заметно приободрился, он уже представлял, как почувствует некие флюиды, исходящие от колодца, или увидит свечение его воды. Примерно то же самое пришло в голову Елене.
- Вы чувствуете? Может быть, эти стены хранят какие-то тайны, - сказала она полушепотом.
Филипп посмотрел на нее с восхищением. Перед ними цель, отделенная последним коридором. Он темен и призван служить предупреждением для входящих. Что же за тайны скрывает он? Этот загадочный колодец, которого они еще не видели, или же он еще не сам секрет? Быть может, он - ключ ко всему, что сохранилось здесь со времен монахов, державших под замком свои знания? Каков же он? Величественен и окружен магической аурой?
И вот они, после всех раздумий и мечтаний, наконец, вошли. Маркус шел последним, и, когда он выбрался из окружавшей его темноты, то увидел остальных, уже стоящих в недоумении. Он находился в небольшом помещении с низким сводчатым потолком. В нем пять круглых отверстий, проделанных через равные промежутки. Свет, проникающий сюда, падал на, собственно, колодец. Он представлял собой круглое ограждение чуть меньше метра высотой и около метра в диаметре. Выложен из того самого серовато-желтого камня, которого полно снаружи. И всё. Маркус подошел к краю колодца и заглянул в него. Где-то далеко внизу виднелась вода, похожая с такого расстояния на нефть. Непонятно, как до нее вообще доходил свет.
- Вот он, памятник исчезнувшей культуры! - Олаф постарался выглядеть как можно более торжественным.
- И что, вот ради этого мы сюда шли? - процедил сквозь зубы Кристиан, повернувшись к нему.
Елена тепло и с легким упреком посмотрела на своего любимого и он тут же присмирел. Филипп, находившийся в радостном предвкушении, снова впал в уныние. Он хотел было задержаться в развалинах и сделать пару набросков, но желание безвозвратно ушло. Елена еще сказала пару слов на тему восхитительных руин, но остальные не разделяли энтузиазм. Маркус подумал, что Филипп должно быть ужасно разочарован и захочет развеяться и поговорить, но тот уже вышел. Следом за ним ушли Елена и Кристиан, у колодца остался тихо стоять Олаф. Маркус хотел что-нибудь спросить, но ничего не мог придумать и стал просто смотреть на него. "Олаф теперь огорчен. Кристиан иногда не умеет следить за языком". По выражению лица экскурсовода было сложно что-то определить. Он не покраснел и не состроил гримасу, выглядел как обычно. "Интересно, он вообще хоть раз выходил из себя? Вот это характер!" - подумал Маркус, а вслух сказал:
- Пойдем на улицу, они все уже там.
Олаф взглянул на него своими светлыми глазами и молча пошел к выходу.
И вновь лагерь, теперь уже здесь, у входа в катакомбы, и под дождем. Внутри было слишком пыльно и неудобно. У костра не сидели, его просто не стали разводить. Природа радовала погодой, замечательно соответствующей настроению сейчас. Хуже всех художнику - он был слаб здоровьем и дрожал от холода в своей палатке, размышляя о тяжелой, непростой судьбе творческой личности. А еще о любви, преданности и иже с ними. При этом он непроизвольно прислушивался, надеясь понять, что делает влюбленная пара. Но он ничего не слышал. Они крепко спали в объятиях друг друга.
Маркус тоже пытался заснуть. Его голова всё еще кружилась, сначала он полагал, что это из-за перепада давления. Но начинало ощутимо подташнивать, как будто от нехорошей пищи. Маркус забеспокоился было, но тут вспомнил Филиппа и завтрак и решил не волноваться. Впрочем, скоро неприятное чувство перешло с физического на какой-то другой уровень. Маркус ворочался с боку на бок, испытывая уже легкую боль, но не в теле. Такое ощущение, словно встретил что-то мерзкое. "Неужели я болен? Ну почему это происходит сейчас...", - подумал Маркус недовольно. Он сел и начал перебирать содержимое рюкзака в поисках аптечки. Но почему-то не смог найти ее, хотя отлично помнил, что взял с собой. "Да что это со мной такое. Не мог же я ее потерять". Он задумался. Стоило попросить помощи у остальных, но нужно ли тревожить их сейчас? Все, кажется, спали. Маркус колебался, не зная, что предпринять. Ему становилось хуже, голова кружилась сильнее. В конце концов, он решился взять чужую аптечку, выбрался из палатки и уже хотел зайти в стоящую напротив, но вовремя остановился. Это было их гнездышко, Елены и Кристиана, Маркус еще помнил, как однажды вот так же вошел к ним за чем-то и застал за ласками, Кристиан тогда запустил в него со злости бутылкой. Остановился в нерешительности снова. "Не буду их беспокоить, пусть отдыхают". Он вернулся к себе. Плохое самочувствие не покидало его. Маркус лег и закрыл глаза, ему становилось жарко. Вдобавок ко всему хотелось пить. Он вслепую протянул руку за флягой, которая казалась подозрительно легкой. Открыл ее и хотел сделать глоток... фляга пуста. "В моей жизни начинается черная полоса". Он с досадой вспомнил, что выпил всю воду, пока группа добиралась до катакомб. Маркус решил не думать об этом и отвлечься, но получалось как-то не очень. Жажда была такая, как если бы у него был очень соленый завтрак. "Похоже, Филипп в самом деле пересолил". Постепенно все мысли обратились к колодцу. Маркус отдавал себе отчет, что вода в нем может опасной, но ему казалось, что другого выхода нет. Сперва он решил терпеть и ждать пока кто-нибудь проснется, хотя бы это заняло несколько часов. Пить хотелось очень сильно. Колодец? Почему бы и нет, здесь, в горах, должна быть всё-таки чистая вода. Маркус упрекнул себя в отсутствии воли и предпочел избавиться от жажды. Он взял флягу, длинную веревку и вытянутый тяжелый камень, который подобрал возле палатки.
Едва слышимый шум дождя позади, и ветер, и спящая группа. В катакомбах симфония пустых помещений. Маркус медленно продвигался вперед, толи из-за головокружения, толи из-за того, что он забыл, куда идти. Всё-таки он не мог сбиться с курса, здесь некуда было свернуть, чтобы попасть не туда. Осторожно, на ощупь, шел в полутьме, задевая плечами шершавые стены. Несколько шагов вдруг вынесли его к долгожданной цели. Колодец выглядел таким же, только теперь имел еще и практическую ценность. Маркус не стал утруждать себя рассматриванием и быстро привязал флягу и камень к концу веревки. Заглянул внутрь, вода была всё также далеко. Маркус опустил флягу в колодец, где-то внизу раздался плеск. Свет из отверстий в потолке в тот момент был по-прежнему холодным и безрадостным. Маркуса бросало из жара в озноб, когда он поднимал полную флягу из колодца. В конце концов, стало так холодно, что онемели пальцы. Маркусу надоело это, его мучила жажда. Он хотел вначале развести в лагере костер и вскипятить воду, но решил, что не стоит ждать и сделал первый глоток прямо здесь.
Это было нечто неописуемое, Маркусу никогда раньше не приходилось пить такой ледяной воды. У него моментально онемело всё лицо. И вместе с этим так резко закружилась голова, что он упал рядом с колодцем и выронил флягу. "Да что со мной происходит!? Болею, падаю от головокружения, почти как этот хилый Филипп...", - подумал Маркус, пытаясь встать, но тут с удивлением обратил внимание на свою мысль. В первый раз он подумал о Филиппе с пренебрежением, пусть даже с легким, но это было странно. Маркус был настолько ошеломлен, что забыл о падении и перестал мерзнуть. "Похоже, я в самом деле болен. Нужно пойти поспать", - думал он, возвращаясь в лагерь. Солнце стояло высоко, но по-прежнему было скрыто за облаками, бросающими на землю тень серости. Озноб вернулся, появилась также скребущая боль в горле. Мир вокруг словно потускнел, заставляя Маркуса беспокоиться. В лагере он встретил Кристиана, который только что проснулся и лениво потягивался.
- Что, проветрился? - сказал он, зевая.
Маркус не понял, что произошло, как сумел он ответить как никогда раньше. Фраза "а тебе какая разница?" вырвалась прежде чем успела сформироваться новая мысль. Маркус застыл в каком-то оцепенении, то же самое произошло и с Кристианом. Его лицо было бы очень удивленным, если бы он являл собой более высокоорганизованное создание. Напряженная пауза постепенно перешла в состояние относительного спокойствия.
- Ладно. Ты что-то заболел, я смотрю, - произнес Кристиан, в его голосе определенно послышался оттенок угрозы.
В легком смятении Маркус залез в палатку. Он закрыл и затем медленно открыл глаза. Голова кружилась еще сильнее. "Что же со мной? Со мной... Что...". Мысль потухла в его голове и, вновь закрыв глаза, Маркус откинулся назад и моментально уснул.
И что же? Его разбудили голоса снаружи. Звонкий смех, отдающий истеричностью. Всё началось еще со сна. Маркусу снилась какая-то большая птица, парящая в небе, земли внизу видно не было, зато вокруг с невероятной скоростью плыли черные облака. Они двигались в том же направлении, что и птица, лишь слегка обгоняя ее. Она была похожа на очень печального серого орла, с дрожащими на ветру перьями, и казалась безмолвной, как и весь сон в целом, но вдруг издала пронзительный крик, перешедший в заливистый хохот. Тут же сон провалился внутрь сознания и Маркус проснулся. Он еще не открывал глаза, лежал и слушал голос, именно голос, слова почему-то улавливать не удавалось. Наконец, стало ясно, что смеется, очевидно, Елена, развлекаемая Кристианом. Маркус напряг слух и попытался окончательно отбросить сонливость, искажающую реальность. Теперь он слышал, как Кристиан подшучивает над Филиппом и Олафом. Художник уже, кажется, готов был расплакаться, судя по характерному звучанию его реплик.
Маркус открыл глаза. Над его лицом была темная ткань палатки. В маленькое окошко не падал яркий свет. Значит, уже вечер? "Ничего себе я поспал", - подумал Маркус. Он ощутил, что головокружения больше нет, и вообще чувствует себя хорошо. Должно быть, сон действительно помог, по крайней мере, пульс вроде бы в порядке, горло не болит. Маркус взял зеркальце и постарался рассмотреть свое лицо. Что-то казалось странным, в темноте трудно было понять, что именно. Может быть, потускнел взгляд? Маркус снова начал беспокоиться, он решил еще раз проверить пульс, теперь уже с часами, как положено. Снял и положил их перед собой. Приготовившись считать, он не придал большого значения времени на циферблате. Пока не сообразил, что на нем три часа пополудни. Маркус замер, не веря глазам. Неужели надежные часы впервые дали сбой? Или же надвигается буря, от которой потемнело небо? Маркус решил немедленно покончить с сомнениями и вылез из палатки.
И голоса сразу стали ярче, отчетливее, а вот остальное.... Он стоял, как громом пораженный. Серые камни. Да, возможно, это бывает. Но темно-серый огонь костра? И бледное, белесое небо с грязно-серыми тучами? И такого же цвета кустарник с почти черной листвой? Маркус крепко зажмурился и затем осторожно открыл глаза. Ничего не изменилось. Черно-белый мир распахнул перед ним картину словно из старого кино. Пейзаж представлен всеми оттенками черного и серого, ветер треплет листья, скрученные и темные, покачивается и скрипит старое дерево в черно-белом воплощении. Земля ушла из-под ног, пришлось ухватиться за палатку, чтобы не упасть. Что же это значит? Видение больного сознания? Но какова же тогда болезнь, что вызвала такой поразительный, неестественный эффект. Что же это всё тогда? Продолжение сна? Не может быть. "Так необычно. Словно какая-то пелена упала с глаз. Мрачно.... Наверно, я всё-таки сплю. Но, что бы оно ни означало, я бы сказал, что выглядит неплохо", - подумал удивленно Маркус, разглядывая развернутое перед ним пространство и понемногу приходя в себя.
- Эй, соня! Иди к нам! - услышал он вдруг.
Елена улыбалась и призывно махала руками. Маркус посмотрел на нее внимательно. В тот момент она напоминала ему механическую куклу из-за однообразных движений, которые своеобразно сочетались с жуткой, растянутой улыбкой на ее лице, придающей ему слегка ненормальное выражение. В комплексе с полным отсутствием цвета это смотрелось так дико, что Маркуса передернуло. Он решил, что с Еленой что-то не так, скорее всего, ей вредно много веселиться.
Он подошел к ним. Филипп сидел в стороне, Олаф уже куда-то ушел. Кристиан корчился в припадке смеха, который теперь перешел у него в нечто больше похожее на визг. Противный визг в черно-белом оформлении. Кристиан стоял согнувшись, его лицо было такое темное, что, казалось, от малейшего прикосновения кожа лопнет и забрызжет фонтан крови. "Я был слеп. Я не видел, кто он. Интересно, но я действительно не помню ни одного момента, когда бы он вёл себя без идиотизма", - при этой мысли слегка потрясенный Маркус прикрыл рот рукой и глядел теперь на Кристиана широко открытыми глазами, с неуклонно прибывающим разочарованием. А тот смеялся. На искаженном лице застыло выражение, делающее его похожим на маску из дерева. При этом контраст двух цветов отчетливо выделял большую черную родинку под правым глазом, из которой торчал длинный толстый волос. Странно, но раньше это не вызывало практически никакого внимания, как будто являясь вполне нормальным. "Какой же он страшный. А ведь он мне таким не казался", - думал Маркус, рассматривая смеющегося с ног до головы. Кристиан, похоже, не собирался останавливаться, так и оставался согнутый, дрожащий, как если бы его с силой ударили в живот ногой. Зажмурился, так что нос весь в морщинах, рот открыт до предела, из него свисает тонкая нить слюны. Маркус с отвращением задал себе воображаемый вопрос: "А, может быть, он притворяется? Может, на самом деле он жестокий гений?".
Дул ветер, скрипели ветки. Все вновь сидели у костра, Маркусу начинало хотеться в степь. Он был удивлен, но чувствовал приятный подъем сил от таких мыслей. Ведь никогда не был в степи, да и вряд ли кто-то был, но, закрывая глаза и расслабляясь, видел бескрайнее море ковыля, волнующегося от легкого ветра, и сверху темно-серое небо. Две почти плоскости - небо и земля. Они сливались у горизонта. Маркус не заметил, что уже долго сидит, не реагируя на окружающих.
- Наш Маркус берет пример с Олафа, как правильно быть в прострации, - этот постоянно веселый, исполненный флирта голосок нельзя не узнать.
Ну что делать, пришлось забыть про степь. Очнулся и направил на Елену свой взгляд. Она улыбалась как никогда широко, всем своим видом показывая безмерное счастье, радость, удовольствие. В новом свете она предстала не совсем такой, какой ее привык замечать Маркус. Теперь он мог разглядеть получше. "Не так уж она и красива, - думал он, с любопытством наблюдая за движениями ее глаз, губ, как она поворачивала голову и без конца улыбалась, - под стать своему дружку". Черный и белый открыли все скрытые ранее красоты: многочисленные пигментные пятна, нос неприятной формы, широкое лицо, а особенно заметны теперь уши. О, они вызвали особое притяжение взора, сверкая мясистыми отвислыми почти треугольными мочками, большие, длинные, кошмарные уши. Их вид заставил Маркуса отвернуться. "Подумать только, она мне нравилась. Была бы хоть с головой, так ведь пустая, в ней ничего нет", - он горько усмехнулся, вспоминая свои неуверенные, жалкие попытки сближения с ней, разговоры, полные дрожания голоса, покраснения лица.... Красное лицо, теперь оно, по всей вероятности, всегда будет просто темным, серым. Маркус попытался вспомнить, как выглядит красный цвет, и не смог. Но тут же с удовлетворением понял, что это его совершенно не расстраивает.
Сидящие у огня говорили о чём-то, а Маркус ничего не слышал и всё предавался воспоминаниям. Он сидел, подперев голову рукой, и смотрел в глубину темного пламени, дающего импульс к призыванию новых образов, становящихся отчетливее. Треск обугленного дерева в костре напомнил случившуюся когда-то пламенную речь Филиппа, топливом для которой послужили собравшаяся "теплая" компания, опять же "горячая красотка" Елена и огненная вода. Художник в тот вечер излил душу в бурлящем, просто раскаленном потоке слов, да и буйствовал словно вулкан. Было явно слишком много огня, просто чересчур. Опьяненный наивными мыслями больше, чем алкоголем, собрал воедино всю решимость и сказал ей всё, что хотел сказать, наиболее часто используя слова "чувство", "взаимность" и "серьезно". Выступая, Филипп постоянно держался за сердце, смотрел на Елену с неописуемым обожанием и, в конце концов, прослезился. Кристиан со своими друзьями аплодировали ему. Филиппа еще угостили, дали ему бутерброд и заперли в кладовке, чтобы не мешал. Маркус рассмеялся, вспоминая глупость и тупую надежду этого длинноволосого человека с глазами, полными щенячьего восторга. Один раз Филиппу таки удалось остаться со своей возлюбленной тет-а-тет. Они прогуливались по набережной, под необъятным голубым небом, под нежными беленькими облачками. Солнышко согревало, ветерок ласкал и художник говорил:
- Понимаешь, мы можем сказать друг другу совершенно серьезно, чего мы желаем. Ведь люди, которые видят, чего они хотят, не нуждаются в этих бессмысленных ритуалах, этих ухаживаниях. В этом же нет абсолютно никакого смысла, если ты видишь, что именно этот человек и есть тот, с кем ты хочешь построить что-то большее, чем просто отношения, когда обоим видно, что это, можно сказать, судьба! Когда действительно появляется взаимное чувство и есть желание, отдача и инициатива с обеих сторон!
- Ах, Фил, какой же ты забавный! - ответила она ему.
Маркус взглянул на серое небо и злорадно подумал о бездушной невзрачной правде жизни. Ему не приходилось испытывать чувства подобные теперешнему. Будто бы холодная, настоянная на камнях вода колодца открыла ему новый мир. Или же смыла красочный налет со старого? Маркус удивлялся произошедшей перемене без какой-либо ностальгии по тому, что видел до этого. Новое видение вызывало у него неподдельный интерес. Филипп с его нытьем, унылой романтикой, основанной на логике непонятной конструкции, плавно опустился в среду негативного восприятия. Вслед за ним туда же без всякого беспокойства совести были перенесены Елена и Кристиан, Маркус видел, как они уходят вместе, счастливые, радостные, держась за руки, и вприпрыжку отправляются в сияющее светлое ничто. Весело, улыбки до ушей, по воображаемой лунной дорожке, не спеша, как в замедленном воспроизведении, ну просто прелесть.
Маркус поднялся из пучины мыслей, чтобы понять, что же это за существо, что маячит невдалеке и то заслоняет солнце, то отходит в сторону. Он присмотрелся. В вечернем свете Филипп являл собой почти просвечивающий силуэт. Рядом стоял старый мольберт. Филипп решил продолжить работу. Маркус напрягся, вспоминая то, что видел из трудов художника, и опять ничего не смог вспомнить. Тогда он решил посмотреть, встал и подошел к нему. Филипп готовил краски, довольно поглядывая на полотно. На незаконченной картине был изображен пейзаж, столь любимый художником: какая-то гора, поросшая лесом, на переднем плане озеро. Маркус видел эту работу уже много раз, но не удивительно, что она не вспомнилась. Нельзя было сказать, что Филипп плохо рисовал. Ему удалось овладеть техникой, да. Но, несмотря на кажущуюся гармонию, явно чего-то не хватало, или же что-то лишнее присутствовало во всех его произведениях. Раньше он писал стихи, от которых теперь не осталось ни воспоминаний, ни листов, покрытых нечитаемыми знаками. Филипп страстно желал романтики, он искал ее всю свою недолгую жизнь. Даже учился играть на семиструнной гитаре, пел свои песни, полные грусти, меланхолии и примитивных рифм. Картина, над которой он трудился уже довольно долго, была его самая любимая, в нее он изо всех сил вкладывал результаты всех способностей, какие только находил в себе, а она была пуста. Относительно качественная смесь красок и умения наносить их на полотно, не больше. Маркус увидел это сейчас, когда мог охватить целое, не отвлекаясь на бросающиеся в глаза детали, увидел то, что никогда не мог понять раньше. Бесцветное изображение, ноль-уровневый талант.
- Скажи, Филипп, тебе очень нравится Елена? - Маркус с удовольствием отметил наличие иронии в своем голосе, разглядывая бледное мертвецкое лицо и темные круги под глазами художника.
Тот аж кисточку выронил. Стоя напротив, Маркус насмешливо улыбался, глядя как у Филиппа растерянно бегают глаза, как он трет кончик носа, пачкая его краской, и как его лицо темнеет, переходя из бледно-серого в насыщенный оттенок.
- Почему ты спрашиваешь? - последовал, наконец, ответ. - Да, нравится. Что дальше?
- Раз так, то что же ты не добиваешься ее?
Этот вопрос окончательно смутил Филиппа. Он без конца тер затылок и подбородок, разукрашивая кожу словно гуталином и перепачкав волосы, робко подняв глаза, дрожащим голосом выдал:
- Но у нее же есть Кристиан. Я не могу вмешиваться....
- А раньше ты не вмешивался, когда признавался ей в любви где попало? И Кристиан, он что, великая помеха? Если у тебя, конечно, есть желание.
Филипп до предела распахнул свои черные, мечтательные глаза, прошептав:
- Ты о чём?..
Маркус слегка склонил голову набок, всё так же улыбаясь. Художник стоял перед ним сгорбленный, с дрожащими руками и коленями, с невероятно испуганным взглядом и с краской на лице. Маркусу стоило труда сдержать смех при виде этого человека, представлявшего собой яркий, если можно так сказать, пример угасания жизни.
- Филипп, не прикидывайся. Ты понял меня. Кристиан владеет тем, что нужно тебе, и чего он не достоин в принципе. Он же всегда смотрел на тебя как на червя, и обходился с тобой не лучше, втаптывал в грязь, вспомни. Неужели ты не желаешь отомстить? И получить при этом то, о чём мог только мечтать? Она будет твоей, она сама будет хотеть быть с тобой.
Филипп совсем сник, как-то сжался, стал еще меньше ростом. Не смел поднять глаза, чувствуя на себе пристальный взгляд Маркуса, который продолжал:
- Я знаю о чём ты думаешь. Ты слишком слаб, чтобы справиться с ним. Но выход ведь всегда есть. Сделай так, чтоб вы оказались наедине, заведи его куда-нибудь. Это несложно, Кристиан поверит тебе просто потому, что не воспримет всерьез. А когда он отвернется, ударь ножом. Но учти, шанс будет только один, так что бей наверняка. И обязательно в спину, чтобы он не заметил, и в правую верхнюю часть, в легкое. Тогда он не сможет вскрикнуть перед смертью. Лучше всего, конечно, проделать это всё возле какого-нибудь водоема, чтобы утопить потом труп.
Пока Маркус говорил, Филипп дрожал всё сильнее, от испуга и удивления он нашел силы смотреть прямо в глаза.
- Утопить достаточно просто, главное - найти глубокое место, затем привязываешь к его ногам что-то тяжелое, и всё готово, он не всплывет и не будет унесен течением. Нож нужно будет закопать, это оптимально. И не забудь избавиться от крови.
Тут Маркус замолчал, ему показалось, что Филипп сейчас упадет в обморок. Но он держался на ногах, хоть и был бледен как полотно.
- Ты сумасшедший... я не могу сделать такое, она будет страдать..., - художник уже с неописуемым ужасом смотрел на Маркуса, который был абсолютно спокоен и по-прежнему загадочно, темно улыбался.
- Она? Страдать? Филипп, не смеши меня. Елена - не принцесса из твоих фантазий, а всего лишь женщина. Если бы ты только мог видеть ее без разноцветной мути перед твоими глазами.... Что будет с ней? Ничего. Поплачет недельку, ну две максимум, а потом природа возьмет свое. Снова будут радость и смех. И ты будешь с ней. Главное, чтобы она не узнала, кто помог ее бывшему уйти.
Маркус произносил эти слова с невероятным наслаждением, упиваясь чужим страхом и совершенно не скрывая этого. Филипп поднес руки к лицу и отступил на два шага, всё так же парализовано глядя в полные холода глаза Маркуса. Он еще раз пронзил съежившегося художника взглядом, которого раньше не имел и не мог иметь, и сказал напоследок, уже уходя:
- Самый лучший нож лежит в рюкзаке нашего гида. Выкрасть сможешь легко, Олаф спит на ходу.
Поразительно, как изменился мир. Облака, деревья, земля под ногами. Цветное марево, данное каждому при рождении, пало, освободив разум и очистив взор. Каждая трещина, любое вкрапление теперь на виду. Углы острее, линии жестче. Некая внутренняя составляющая объектов, сама их суть теперь вышла наружу, прекрасно гармонируя с оболочкой. Маркус видел и пустоту неба, и старость дерева и камня, и уродство людей. Что они, в сущности, представляли? Может быть, еще одну угловатую, искаженную песчинку в море? Почему же раньше думал иначе? Догадывался, потом знал уже точно, но цвет не давал правде ни единого шанса всплыть, продохнуть, бережно храня разум под замком. Маркус провел ладонью по шероховатой поверхности камня. Холодный. Но приятно....
Где-то рядом раздался крик. Маркус вздрогнул от неожиданности, но моментально понял, что произошло. Вскочил и побежал туда, откуда послышался новый крик, на этот раз голос был женский. Всё случилось на лишенном травы каменистом участке земли на краю небольшого обрыва. Кристиан был здесь, оплетенный аурой крайней ненависти. Он держался за правое плечо, с которого капала черная жидкость, ну, по всей вероятности, кровь. На краю стояла Елена, зажав рот обеими ладонями и вытаращив глаза. Маркус подошел к ней и осторожно посмотрел вниз. Там, рядом с пыльным серым кустом, лежало, раскинув недвижно конечности, мертвое мясо, совсем недавно бывшее Филиппом. Хоть и не высоко, но его слабая голова не выдержала удара и обильно увлажнила черным почву рядом с собой. "Несчастный, наивный дурачок. Я так и знал, что он долго не проживет. Всё равно скоро умер бы от чего-нибудь, с его-то безжизненным телом. И где теперь твой талант, Филипп, и что есть он вообще?" - подумал Маркус, с любопытством глядя на останки. Он слышал происходящую сзади истерику.
- Да ты с ума сошел!.. ты хоть понимаешь, что с тобой будет теперь!? Из-за него! Ты понимаешь!? Ты! - Елена уже не кричала, а надрывно орала, исходя слезами.
"Бедный, бедный художник. И после смерти он волнует ее только косвенно", - горько усмехнувшись, Маркус не спеша отправился в лагерь. Вопли и ответные ругательства остались позади.
Олаф сидел у огня, такой же задумчиво-спокойный, как и всегда. В его руках была небольшая книга в переплете, обернутом в бумагу. Маркус сел рядом и стал ждать. Шли минуты, и ничего. Прошло полчаса, Олаф так ничего и не сказал. Он не моргая продолжал читать. Спокойный, уравновешенный, как мудрец, проживший не один десяток лет в одиночестве, наедине лишь со своими мыслями. Казалось, ничто не волновало его, никакое бедствие не могло вывести из себя. На любую мерзость он реагировал поистине безмятежно, либо не реагировал вовсе. Полное душевное благополучие.
- Скажи, что вообще известно об этом культе? Кроме того, что ты уже рассказывал? - спросил Маркус, пытаясь поймать взгляд экскурсовода.
Тот от неожиданности резко поднял голову, присутствие кого-то рядом оказалось сюрпризом.
- О каком культе? - переспросил Олаф несколько секунд спустя.
- Катакомбы, монахи, колодец. Что-нибудь известно еще о нем?
Гид отвел глаза сначала в сторону, потом поднял голову и закрыл свою книгу.
- Ну, согласно большинству древних авторов уже более двух тысяч лет назад данный регион был густо заселен, чего нельзя сказать о настоящем времени, народом, впоследствии создавшим крупный город-государство..., - Олаф проговорил старательно, почти нараспев, смотря в пространство прямо перед собой.
- Да, я уже знаю это. Больше ничего?
Тот неуверенно пожал плечами, прежде чем произнести тихое "нет".
- А что ты думаешь об этом культе? Кому они могли поклоняться?
Олаф прошептал что-то едва слышимо, потом уже громче ответил:
- Не знаю.
Маркус с подозрением оглядел его. Догадка не заставила себя ждать. Слишком многое изменилось, раньше этот большой, тихий, неразговорчивый человек всегда оставался вне поля зрения. Он, словно громадная серая мышь, незаметно пробирался вперед по своему пути и вел других, принося в их головы знания как луч яркого света. Как нить в темном лабиринте, которую не видишь, а только получаешь от нее необходимый результат. И теперь, впрочем, этот невидимый лидер так же незаметен. Но....
Олаф ушел в палатку, намереваясь поспать после не очень приятного, хотя и короткого диалога. Он забыл унести с собой рюкзак. Маркус быстро нашел в нем ту самую книгу, которая оказалась дешевым путеводителем местного издания, с момента которого прошло уже больше сорока лет. Угол одной страницы загнут, открыв в этом месте, Маркус обнаружил то же самое, что рассказывал им на всём протяжении пути экскурсовод. Слово в слово. "Вот так. Действительно, поразительная личность, немного не так поражает, как хотелось бы, но всё же. И правильно, зачем заставлять себя думать, если можно просто выучить готовый текст? - думал Маркус с некоторым отвращением, водя пальцем по старой, покрытой пятнами странице. - И рассказывать его по новому кругу очередной группе романтиков-любителей. Зря я сомневался в нашем гиде, он достойный член достойного общества". Улыбнувшись своим мыслям, зевнул и небрежно кинул книгу в костер. "Пусть попробует без нее. Хотелось бы мне знать, что из этого выйдет". Вздохнув, Маркус встал и начал собирать вещи.