И станет тьма
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Последний король Эола падет от руки своего старшего сына. Так сулило древнее пророчество. И эти мрачные слова имели столь же мрачные последствия. Веками короли Эола убивали своих старших сыновей в надежде обмануть судьбу. Не исключением стал и король Тиберий Несговорчивый. Его первенец прямо из лона матери был отдан на воспитание гиенам. Те - в отличие от добрых зверей из сказки Киплинга не церемонились. Вздохнул Тиберий с облегчением. Но судьба все же не профурсетка из провинции. Говорят, что именно попытки от нее уйти неизбежно и ведут к трагичному финалу. Так ли это? Или от судьбы все-таки можно убежать?
|
Глава I. Вести с Севера
Пророчество звучало так: последний король Эола падет от руки своего сына. Сын разделит ложе с матерью. Династия древних правителей прервется. И в мире воцарится тьма.
Эти тоскливые слова молва приписывает Мальтусу Безумному. Мальтус был монахом-проповедником и прожил странную, загадочную жизнь. Так, будучи семи лет от роду он едва не угодил на костер за то, что вызвал орды саранчи, которые сгубили урожай в столичных землях. Молва не уточняет, как именно Мальтусу удалось вызвать орды саранчи, и почему вообще решили, что это он их вызвал. Как бы то ни было, костра Мальтусу удалось каким-то чудом избежать.
Следующее упоминание о Мальтусе датируется 1342 г. Запись в хрониках довольно лаконична: голым ходил по улицам столицы и уговаривал людей повеситься. Мальтусу в ту пору было двенадцать лет.
Следующее упоминание приводится без даты и на первый взгляд весьма загадочно: показывал людям свою отрезанную голову. Засовывал ее за пазуху и бормотал.
Историки до сих пор не пришли к единому мнению, как объяснить эту явную нелепицу. Часть из них утверждает, что слово "свою" попало в летопись случайно, из-за ошибки одного из переписчиков. Другие говорят, что фразу про отрезанную голову нужно понимать иносказательно. Вероятно, Мальтусу грозила казнь, но он опять каким-то чудом избежал ее. Потом ходил и хвастался. Впрочем, есть и те, кто правда верит, что Мальтус смог отрезать себе голову, продемонстрировал ее толпе, а после прикрепил обратно. Какая из этих версий истина, остается лишь гадать.
Последнее упоминание датируется 1346 г. и, по сути, является одной из разновидностей известного пророчества. В той версии, которая сохранилась в летописях и потому считается наиболее достоверной, имеется одно существенное уточнение: убийцей короля станет именно старший сын.
О смерти Мальтуса ходит множество легенд. И вряд ли хоть одна из них правдива. Доподлинно известно лишь одно. Мальтус погиб, когда ему было 17 лет.
Что же касается пророчества, оно пережило Мальтуса на два тысячелетия и возымело свои страшные последствия. Из века в век короли умерщвляли своих старших сыновей, едва те появлялись в этом бренном мире. Большинство младенцев душили пуповинами, некоторых выбрасывали со скалы, иных топили в водах. Из века в век тянулась эта страшная традиция. Все короли Эола следовали ей беспрекословно. Не исключением стал и король Тиберий Несговорчивый, взошедший на престол в 3547 г. Его старший сын прямо из лона матери был брошен на растерзание гиенам. И все же, несмотря на все предосторожности, именно Тиберию предстояло стать последним королем.
Нити судьбы уже сплетались. А началось все так: утром 17 числа летнего месяца Нисана младший брат короля Тиберия, Энцио сидел на балконе, ел виноград и выплевывал на блюдо косточки. Уже неделю Энцио терзало темное предчувствие, что кто-то собирается его убить...
***
Из записей Энцио
Уже неделю меня терзает темное предчувствие, что кто-то собирается меня убить.
Когда я рассказал про все Милене, та только посмеялась и сказала, что у меня от вина развилась паранойя. Хорошо. На меня действительно никто не покушался. Не поджигал покои. Не подкладывал в постель змею. Но ведь бывает же такое чувство: идешь по темной комнате и без конца мерещится, что стукнешься о стенку? Ну вот со мной примерно то же самое.
В очередном припадке малодушия я даже составил список тех, кто может желать мне зла. Записал часовщика, которому уже месяц забываю заплатить. Записал своего брата. Записал лорда Лерена. Потом задумался. И понял, что придется записать две трети королевства. И это, если сразу исключить детей и немощных старух.
Я лорд-протектор Западных земель, Хранитель каменной печати, глава Верховного совета Талии и черти кто еще. Но суть не в этом. Кому какое дело, что я хранитель? Достаточно того, что я брат короля. И если вдруг откроют способ убивать и оставаться безнаказанным, бьюсь об заклад, к моим покоям мигом набежит толпа.
***
- Ты, Энцио, не понимаешь. - Говорил лорд Лерен за обедом. - Вот ты глава Верховного совета. И что вы там обсуждаете в своем совете? Посевы, подати. А что на самом деле происходит? Ведь вы же никакого представления не имеете.
Вообще лорд Лерен любит обругать Совет. Якобы мы там ни о чем другом не думаем, только как набить свои карманы.
- Вот ты скажи мне, что мы сейчас едим?
- По-моему, это жаркое из оленя.
Лорд Лерен почему-то начал хохотать.
- Жаркое? Из оленя? Энцио, боюсь тебя расстроить, но нет тут ни жаркого, ни оленя. Всего оленя забрал повар. А на рагу пустил одни объедки. И хорошо еще, если объедки, а не кошку.
- Лерен! - Воскликнула с негодованием Милена.
Лорд Лерен отмахнулся и вздохнул.
- И ведь так во всем, во всем! Прачка норовит украсть белье. Сборщик податей кладет в карман. Торговец спит и видит, как бы подсунуть всякой дряни. Вся Талия крадет и лихоимствует. И все они воруют у меня. Вот, например, сегодня. Утром я пошел на рынок в Верхний город купить два бушеля свиных ушей...
Это он тоже любит. Пройтись по лавочкам, накупить мяса, фруктов, овощей там разных. Или вот свиных ушей.
- О, боги! - Вспыхнула Милена. - Неужели нужно обсуждать такое за столом?
Лорд Лерен мрачно покосился на нее и продолжал.
- Так вот. Являюсь в лавку. Очередь: все кланяются, расступаются. Я подхожу и говорю: мясник, дай мне два бушеля свиных ушей. Мясник лезет под прилавок, насыпает уши, взвешивает. Говорит: вот, ваша милость, вам два бушеля свиных ушей. Смотрю я на эти его два бушеля и говорю: ты что-то, голубчик, шутки со мной шутить затеял. Тут даже и полутора бушеля не будет. Досыпай мне, чтобы было два. Мясник тогда бледнеет и лопочет: я, ваша милость, истинно клянусь, что тут два бушеля. Вот, если вы изволите взглянуть, тут гиря и ровно на два бушеля. Тут я уже не выдержал и говорю ему: ты, знать, решил мне голову морочить, негодяй? Видал я эти твои гири. Снимай, положим вместо гири меч мой. Тот будет ровно на два бушеля. И если выяснится, что ты, мошенник, не досыпал, тогда в довесок я возьму твоих ушей.
Лорд Лерен сделал драматическую паузу. И не просто сделал, а потратил ее с явной пользой, опустошив за время паузы бокал вина.
- И что? - Не вытерпела наконец Милена.
- Что, что? Конечно, не досыпал! Правда, потом я вспомнил то, что меч другой. И этот будет несколько потяжелее. Но суть не в этом. Суть, что они все пытаются меня надуть. И если так подумать, участь лорда - жить всю жизнь обманутым. А почему так происходит? А, Милена, может, ты мне скажешь?
- Потому что они вас не любят. - Ответствовала с дальнего конца стола Милена.
- Вот! - Лорд Лерен поднял палец и обвел мерцавшими глазами сидевших за столом. - А почему не любят? Скажи мне, Энцио, как добиться искренней любви народа?
- Без понятия. - Уныло отозвался я.
- Заботой. - Уверенно произнесла Милена.
- Вздор! - Воскликнул Лорд Лерен и стукнул кулаком об стол. - Страхом! Страхом и более ничем. Ты думаешь, Милена, солдат идет на гибель из благодарности за какую-то заботу? Нет, он идет на гибель, потому что знает, что ежели сбежать - почти наверняка поймают и убьют.
Обычно во время подобных споров я невпопад киваю и особенно не слушаю, но тут меня вдруг дернуло зачем-то встрять.
- На самом деле все намного проще. Солдат сражается, поскольку он часть войска. Таков закон толпы. Все идут вперед и он идет...
- Вы, Энцио, разве когда-нибудь сражались? - С надменным видом прервала Милена.
Лорд Лерен почему-то вновь захохотал.
Вообще всегда поражался благосклонности лорда Лерена ко мне. По всем законам жанра мы должны друг друга просто ненавидеть. Он - самодур и деспот. Я - циник и лентяй. Хотя быть может, удивляться тут и нечему. Говорят, из всех эольских лордов он наиболее лоялен к королю.
Что до супруги лорда Лерена, Милены, тут я всегда поражался ее умению держать себя на людях. Взглянуть со стороны, так она меня просто презирает. И ни за что не догадаешься, что мы с ней спим.
***
Она родилась и выросла в Ливертелле, небольшой деревушке у подножия Туманных гор. Отец ее был мелким лавочником. Лысенький, с огромным носом - ближе к старости он потерял почти все состояние на торговых предприятиях с Мелосом. Желая как-нибудь поправить положение, промотался окончательно игрой в рулетку. И одним прекрасным вечером повесился в сарае, оставив миллионные долги и лаконичную записку, в которой заключал, что он подлец. Мать пережила его на пару месяцев и умерла, что называется, от горя. Тетушек, кузин и прочих сердобольных родственников у Милены не было. Был старый приятель отца. Некто Лаверий, который и взял ее к себе.
Некто Лаверий был попом. Служил на прибыльной и не слишком хлопотливой должности в аббатстве. По вечерам любил распить наедине с собой бутылочку заморского хереса. Имел большой красивый дом, свиней, жену, трех глупых сыновей и слабость к молоденьким пастушкам, которых на исповеди доводил до слез, грозя господним гневом и расправами, затем все же смягчался, отводил в свою богато убранную келью, клал животом на стол и отпускал грехи.
Когда Милена волею судьбы очутилась в поповском доме, ей шел 14 год. Уже тогда слух о ее красоте стал постепенно расползаться по округе. Но что был слух в сравнение с самою красотой?
Словно маститый скульптор, вызволяющий из камня изваяние, время постепенно обнаружило свой замысел. Из миловидной девочки Милена превратилась в грациозную, обворожительную девушку с нежной кожей, упругими грудями, гибким станом и манящим спелым ртом.
Все это, разумеется, не ускользнуло от глаз Лаверия. Не ускользнуло это и от его сыновей.
В первую же ночь в комнату Милены забрался старший и попытался утолить свой молодецкий зуд в постели гостьи. Гостья, как оказалось, была на этот счет другого мнения. И в скором времени юноша был вынужден ретироваться с неутоленным зудом и до мяса расцарапанным лицом. Следующей ночью Милену посетили средний и младший сыновья. И после нескольких отчаянных попыток разделили участь старшего. А еще на следующую ночь пришел и сам Лаверий. Долго сокрушался о падении нравов, заламывал руками, восклицал: "о, боги! мои собственные дети!", отечески гладил Милену по голове - и в конце концов попробовал забраться к ней под одеяло. Каковая светлая идея стоила попу пол-уха, а Милене крыши над головой.
Следующие два месяца она скиталась от деревни к деревни, жила на подаяниях и спала на улице. Известно, что ничем хорошим это бы не кончилось. Боги отводят на жизнь каждого человека определенное число чудес. И Милена, только чудом избегавшая неприятностей, свой запас стремительно расходовала. Трагедия была неминуема. Но тут как в сказках, появился добрый старый лорд.
Добрый старый лорд осматривал свои владения и между прочим увидал Милену. Бледную, босую и на паперти с протянутой рукой. Вид девушки почему-то тронул лорда. Он велел отмыть ее, одеть и накормить. И когда она была отмыта, одета и накормлена, лорд почему-то растрогался даже сильнее прежнего. Махнул рукой и взял ее к себе на воспитание. И стал воспитывать, как собственную дочь.
Под покровительством старого лорда Милена прожила до 17 лет. Слух о ее красоте к тому времени разнесся уже далеко за пределы Талии и глубиной общественного резонанса уступал разве что слуху об алкоголизме короля. Старый лорд вдруг сделался чрезвычайно популярен. Все молодые люди стали перед ним заискивать. Напрашивались в гости, лебезили. Но старый лорд, даром что старый, был еще и хитрый. Быстро понял, что к чему. И в гости никого не приглашал.
Два года жили под осадой женихов. И наконец, однажды за обедом старый лорд не выдержал и спросил Милену, что она думает о лорде Лерене. Как бы и невзначай спросил, но даже дура бы догадалась, что с намеком. Милена же была совсем не дура и, хотя лорда Лерена ни разу в жизни не видала, но сразу поняла, что ей полагается о нем думать.
Свадьбу назначили на лето. Чтобы еще не дул сирокко, но уже цвела сирень.
***
Когда я в первый раз ее увидел, я был потрясен. Она была не просто красива, нет. Она была мучительно красива. В ней было что-то неуловимое, что-то от тех богинь, которые взирают на тебя с церковных витражей и повергают в трепет. На витражах подобная красота завораживает. Но в жизни от нее потеют руки, и хочется все время отвести глаза.
Довольно скоро у меня сложилось впечатление, что Милена меня явно недолюбливает. То ли из-за моей репутации ловеласа. То ли еще из-за чего.
Большую часть времени она меня просто игнорировала. А если нам все-таки случалось говорить, держала себя холодно, смотрела с легкою досадой и куда-то вбок.
Словом, если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что через пару месяцев мы будем ублажать друг друга в будуаре лорда Лерена, я бы изрядно удивился. А вероятнее, просто покрутил бы пальцем у виска.
***
Был жаркий летний вечер. Я возвращался с конной прогулки в замок и вдруг услышал крик. Крик был женским, доносился откуда-то из леса и явно ничего хорошего не предвещал.
Нельзя сказать, что я слыл первым храбрецом Эола и ночи напролет мечтал как бы сразить пару драконов и спасти пару принцесс. Меня вполне устраивали те принцессы, которые обитали отдельно от драконов где-нибудь в борделе. Я уже собирался продолжить свой путь к замку, дабы сообщить, что в лесу кого-то убивают, и пусть они там дальше сами разбираются. Но тут со мной случилось что-то странное. Что-то вроде временного помутнения рассудка. Я натянул поводья и повернул к тропинке, которая уводила в лес.
Через несколько минут мы с конем выехали на опушку и стали очевидцами прелюбопытной сцены. Милена и две фрейлины стояли на громадном валуне и по очереди пронзительно кричали. Внизу у валуна носился медвежонок, который явно сатанел от этих криков, рычал и пробовал забраться на валун. Спасательная операция проходила в два этапа. Во время первого я отчаянно махал руками и всячески давал понять, чтобы девицы замолчали. В течение второго мы молча переглядывались и ждали, пока медвежонок не успокоится и не уйдет.
Как оказалось, пленницы сидели на валуне с полудня. Обе фрейлины держались из последних сил. Милена выглядела пободрее, но было видно, что она тоже натерпелась. Я проводил троицу в замок и прежде чем поехать на конюшню второй раз за день стал очевидцем удивительного явления. Милена на прощанье крепко сжала мою руку и впервые с нашего знакомства взглянула с благодарностью и теплотой. Не буду скрывать, меня это порядком тронуло. Я и вообразить не мог, что эта неприступная Церцея способна на мирские чувства. Да что там. Я так размяк, что вечером даже решил зайти к ней и проведать.
Милена сидела на диване и пила горячий шоколад.
- Вам лучше? - Спросил я, просовываясь в дверь.
- Ах, это вы. - Милена поднялась навстречу и дружелюбно улыбнулась. - Пожалуйста, проходите. Хотите шоколада?
Я отвечал, что заглянул на секундочку. Милена коротко кивнула.
- Так что же? Как вы себя чувствуете?
- Мне лучше. Но Бернадет совсем не хороша.
- Кто это Бернадет? Одна из ваших фрейлин?
- Да, одна из фрейлин... Но что же вы в дверях? Войдите.
Я вошел в комнату и начал озираться в поисках кресла. Кресел нигде не оказалось. Не было и стульев. Так что в конце концов я совершенно растерялся и сел подле Милены на диван.
- Я так вам благодарна. - Ласково произнесла Милена. - Не знаю, что бы с нами было, если бы не вы. Вы точно не хотите шоколаду?
- Разве что чашечку. - Пробормотал я с вежливой улыбкой и откашлялся.
Стоит сказать, что шоколад я с детства не терплю.
Милена подскочила к кофейному столику и вернулась с дымящейся узорной чашкой. Я тотчас же решил, что проще выпить залпом. И в результате обжег все горло и язык.
- Не слишком горячо?
- Нет, что вы... Очень вкусно. Так что там ваша Бернадет?
- Ах, да. Бедняжка еле дошла до покоев и сразу же свалилась в обморок.
- Ах, что вы говорите!
- Сейчас с ней лекари. - Прибавила Милена и тяжело вздохнула.
- Что вы говорите!
Я обмахнул украдкой пот и тоже тяжело вздохнул.
- Ну что же. Я очень рад, что вам намного лучше. Пожалуй, мне пора.
- Не уходите. - Вдруг воскликнула Милена и сама смутилась.
- Уже довольно поздно... - Пробормотал я в замешательстве. - Впрочем, если вам угодно...
- Простите. Вы совершенно правы. Уже довольно поздно. Мне тоже пора спать. Утром возвращается лорд Лерен. Завтра вечером будут гости... - Тут Милена осеклась и покраснела, сообразив, что все это время держит на моем колене руку. Руку она положила, разумеется, случайно, когда я попытался встать.
***
Мы занимались с ней любовью в саду у замка, на конюшне, в комнатах прислуги, в тронном зале, в экипаже по дороге к ее тетушке, в кабинете лорда Лерена. И ни одна живая душа не знала об этом. Она стонала и таяла в моих руках. Потом мы появлялись на людях. И она вновь становилась той же гордой, ослепительно прекрасной женщиной, с которой даже непонятно, как заговорить. А я, как ни в чем не бывало, обедал с лордом Лереном, обсуждал с ним государственные дела, налоги, ездил инспектировать соседних лордов. Я слушал, как он разглагольствует о сборе урожая, и вспоминал Милену прошлой ночью. Ее белоснежное тело, упругие груди, покатистые бедра. Это опьяняло. Но вечно так, разумеется, продолжаться не могло.
***
День предвещался самый бестолковый. Утром совещание у лорда Лерена. После заседание Совета. Снова слухи о таинственной банде, орудующей в Нижнем городе. Предстоящий праздник новолуния, падеж скота.
Все заседание я поглядывал в окно и откровенно клевал носом.
- ... шатры торговцев на Платановой аллее, помосты скоморохов возле ратуши. И наконец, крестьяне. Как с ними поступить? Разрешить им торговать во время праздника или не пускать их в город? Ваша милость?
- А?
- Я говорю, крестьяне. Следует ли пропустить их в город?
- Отчего же? Да, пускай приходят.
- Но на площадях опять устроят давку. И карманники. В прошлом году мы получили сотни жалоб. Ваша милость?
- А?
- Я говорю, карманники.
- Карманники? Нет, карманников мы, разумеется, пускать не будем.
- Вы, ваша милость, кажется, не выспались. Не стоит ли перенести собрание? - снасмешничал Дофур.
О, Дофур. Вот уж кто действительно обрадовался бы моей смерти. Блестящий юноша, отпрыск одного из самых благородных семейств Талии. С детства его прочили в главу Совета. И тут вдруг появляюсь я.
По старой эолийской традиции младшие дети монарха сами выбирают себе надел для службы. И когда я выбрал Талию, для Дофура это был удар.
После обеда я пошел прогуляться по Верхнему городу. Не удержавшись, накупил какой-то дряни у коробейников. Кислого лаотрикийского вина, настольные часы, ожерелье для Милены. Хотя она их все равно не носит и ругается. В покои я вернулся уже затемно. Поглядел на дверь в опочивальню, поглядел на стол. Поморщился. За вечер снова натащили ворох писем. Сводка о собранных податях, сводка о государственных расходах в преддверии праздника, сводка о поголовье скота...
Тут мое внимание привлек один конверт. На лицевой стороне стояло мое имя. На обратной стороне была печать Верховного Совета. Ни отправителя, ни штампов. Я позвонил слугу и пошел за бокалом для вина.
Через несколько минут в дверь постучали.
- Вы звали, ваша милость?
Оторвав взгляд от стола, я с удивлением уставился на старика в ливрее.
- С чего бы?
- Прошу прощения. Должно быть, мне послышалось.
- А, нет постой. Действительно, я позвонил. Ты не припомнишь, от кого вот это? - Насилу отыскав конверт, я подозвал слугу.
- Не знаю, ваша милость.
- Как же ты не знаешь? - изумился я.
- Письмо оставили под вашей дверью. Я поднял и положил в общую кучу.
- Под дверью? Гм... Ну хорошо, ступай.
Старик поклонился и ушел.
Сложив руки за спиной, я прошелся по комнате. Подошел со скверным предчувствием к столу и взял конверт. Внутри была записка и на обороте снова мое имя. Я развернул записку и остолбенел.
***
Смеркалось. Я заканчивал третий бокал вина, когда в дверь тихо постучали.
- Ты один?
- Один.
- О, боги! Энцио! Ну что еще стряслось? Ты разоблачил очередной какой-то заговор? Кого на этот раз хотят убить? Меня?
Милена была очаровательна. Атласное платье с кружевами. Лицо слегка раскраснелось. То ли от негодования, то ли от вечернего ветерка.
- И как же ты неосторожен! Сколько раз я тебя просила не хватать меня за локоть. А ты все хватаешь! Что это вообще за скверная манера хватать людей за локоть? Все мои фрейлины уже догадываются, что что-то происходит... Ну что ты на меня так смотришь? Что?
Я молча отодвинул нижний ящик и протянул конверт. С недоумением на меня поглядывая, Милена подошла к столу. Взяла конверт. Прочла и побледнела.
- И что это значит?
- По-моему там все предельно ясно.
- Да. Но кто это написал?
- Понятия не имею. Я нашел конверт на письменном столе среди бумаг.
- А слуга?
- Слуга не знает.
- Сургучовая печать... - задумчиво произнесла Милена.
- Да, сургучовая печать.
- Ты думаешь, это кто-то из Совета? Дофур?
- Дофур? Не думаю, что Дофур стал бы слать мне письма.
Милена опустилась в кресло и растерянно смотрела на меня.
- Может кто-нибудь решил подшутить над тобой? Кому еще ты говорил о своей...
- Паранойе? Никому не говорил.
Милена снова поднесла к глазам записку.
- Берегитесь. Вас хотят убить. - Прочла она вслух.
***
Талия, или как ее еще называют Ветреное Королевство, является самой северной из всех шести земель Эола. Дальше на Север уводит горный тракт. И где-то там в Драконьих скалах располагается Отвесный город. Последний оплот эолийцев перед угрозой Неведомых земель.
Как и положено королевскому отпрыску в дни юности я побывал в Отвесном городе, и сорок месяцев (две полных стражи) прослужил на Башне Аурелиана. Служба на Башне всегда считалась большой честью. Хотя я до сих пор не очень понимаю почему.
Там, на Башне я познакомился с Ансельмом. Ансельм был сын богатого негоцианта. Казалось, ему было на роду написано кутить, повесничать и предаваться всяческим развратам. Этим он, признаться, тоже занимался. И все-таки, в отличие от большинства себе подобных, Ансельм каким-то чудом сохранил в себе частицу детской непорочности и чистоты.
Он был общителен, жизнелюбив. С дамами обходителен, с мужчинами невозмутим и прост. В общем, едва я очутился на Башне, мы сразу же поладили.
В первый же вечер, Ансельм заявил, что пребывает в добровольном изгнании. Дело было в том, что отец Ансельма, как и многие отцы, был в некотором роде самодур и желал, чтобы сын пошел по его стопам и тоже стал негоциантом. Ансельм же в свой черед такого совершенно не желал. А наоборот, желал проводить время в обществе прекрасных дам, сражаться, странствовать, потягивать вино за разговорами о вечном. Словом, представление Ансельма о правильном устройстве жизни и представление его отца явным образом не совпадали. И после очередного столкновения, Ансельм вспылил и отбыл восвояси с караваном лаотрикийских бродяг.
Около года он скитался вместе с караваном по всему Эолу. И занимался всем, чем обычно занимаются лаотрикийцы: крал лошадей, овец, сутками пропадал в борделях, пьянствовал, мухлевал в кости, облапошивал на ярмарках богатых простофиль. Дважды он попадал в тюрьму и оба раза убегал оттуда. И снова нагонял свой караван.
Неизвестно, чем бы кончилась такая жизнь, если бы на очередной ярмарке Ансельм не повстречался с юношей, который собирался в долгий путь на Башню и догуливал последние деньки. Ансельм торговал крадеными яблоками и более от скуки подкидывал наперстки. Юноша подошел и предложил сыграть. Когда Ансельм выиграл пять конов к ряду, юноша догадался, что его обжуливают. И без лишних церемоний так и объявил. Слово за слово завязалась драка. И снова неизвестно, чем бы кончилось. Но тут явилась стража и, не утруждая себя долгими расспросами, повязала без разбору всех, кого смогла.
В камере юноша с Ансельмом слово за слово разговорились. И когда на следующее утро их обоих выпустили, Ансельм уже горел желанием попасть на Башню. И с юношей они были добрые друзья.
Первый месяц на Башне прошел не лучшим образом, с обоюдным недопониманием. От Ансельма постоянно чего-то хотели. Чистить доспехи, упражняться, мерзнуть на ветру. Ансельм, давно отвыкший от такого обращения, сперва пытался бунтовать. А когда понял, что бунтом делу не поможешь, собрал дорожный узелок, взял чистокровного эскеротского коня и отправился прямиком в Неведомые земли. Через день его поймали. Вернули и отвели в покои архонта. Неизвестно, что именно архонт сказал Ансельму, а Ансельм архонту. Но с той поры недоразумения между ними прекратились. И сбежать в Неведомые земли Ансельм больше не хотел.
На второй месяц он уже довольно пообжился и даже выбил себе место в вестовом отряде, который раз в неделю уходил с докладами в Отвесный город и возвращался с провиантом через пару дней. В первую же поездку Ансельм завел несколько приятных знакомств. Приметил пару мест. И в скором времени уже знал все, о том чарующем и жутковатом мире, которым оживал Отвесный город, когда густые сумерки спускались гор.
Как описать это тому, кто не бывал там? Дома, раскинувшиеся по обе стороны ущелья. Узкие винтовые лестницы между ярусами. Мосты, соединяющие две части города. И бездна под этим всем. Никто точно не знает, какова глубина Драконьего ущелья. Как никто не знает, что именно было в голове у Аурелия Святого, когда ему вздумалось возвести город прямо над ущельем. Над пустотой.
Гений инженерной мысли спроектировал все это. Тесные переулки, галереи, площади и храмы. И дворец Аурелия Святого, на верхнем ярусе, возвышающийся надо всем.
Днем Отвесный город мало чем отличается от любого города Эола. На площадях идет торговля, повсюду снуют люди, шум и разговоры на всех пяти эолийских диалектах. Но вот по вечерам. По вечерам все на мгновение затихает и вдруг где-то в глубинах города просыпается совсем другая, темная и загадочная жизнь.
На мостах и переулках появляются зловещие фигуры. Воры и убийцы, неизлечимые больные с гнойными язвами по всему телу, торговцы экзотическими ядами с Востока, молодые педерасты, перекупщики, бродяги, дезертиры, юноши из благородных фамилий, давно пресытившиеся жизнью и развратом, промотавшиеся в пух и прах аристократы, и барышни с бледными лицами и темными глазами - самые невероятные красавицы из всех, которых только доведется встретить по всему Эолу и за пределами его.
Семь лет минуло с тех пор, как я был последний раз в Отвесном городе. Семь лет прошло с нашей последней встречи с Ансельмом. И вот теперь Ансельм писал, что женится и приезжает в Талию. И якобы у него важные новости из столицы. Право, хватает забот и без того.
***
Все утро я потратил, разбирая жалобы талийских лордов. Лорды по своему обыкновению жаловались на высокие подати, большие рекрутские наборы, беглых крестьян и все тому подобное. После обеда я часок вздремнул. И потом сел составлять список казнимых завтра. По древней талийской традиции преступников обезглавливают за день до праздника новолуния. Никогда не понимал этой традиции. Ну да бывают и чудней.
Я второй час возился с списком, когда в дверь постучали и вошел Ансельм.
- Ансельм? - с изумлением воскликнул я.
- Ты что-то не очень рад меня видеть. - Рассмеялся Ансельм. - Я не во время?
- Не то чтобы не во время. Просто я совсем не ждал тебя.
- Как? - Удивился в свой черед Ансельм. - Разве ты не получал моего письма?
- Получить-то получал. Только письмо доставили вчера.
- А! Проклятые королевские вестовые. Удивительно, что письмо доставили вчера, а не через месяц.
Мы обнялись и расселись в креслах.
- Ты писал, что женишься...
- А, сам не понимаю, как так вышло. - С улыбкой объявил Ансельм.
- И кто она?
- Дочь одного вельможи. Познакомились на рынке. Ну то есть как познакомились. Сидел я в своей лавке. Утро...
- Постой, постой. Ты что же начал торговать?
- Да, уже года три тому. - Отвечал Ансельм, пожав плечами.
- И чем же?
- Да так. Всякие ткани, кружева.
- Ансельм торгует тканями? Истинно, тьма нависла над Эолом.
- Я так и знал, что ты будешь смеяться.
- Напротив, друг мой. Не вижу, ровным счетом ничего смешного. Ну так и что?
- Да ничего особого. Закупаю все у одного торговца из Мелоса. Он, впрочем, тот еще мошенник и все время норовит меня обжулить...
- Да наплевать на твоего торговца. Ты про девицу говорил.
- Какую девицу?
- На которой женишься.
- А, ну да... А что я говорил?
- То что сидишь ты в лавке. Утро...
- А, ну да. Сижу я, значит, в лавке. Утро, посетителей почти что нету. Тут она заходит и следом целая свита. Все эти мамки, фрейлины. Даже в глазах стало рябить. Я тогда, помню как теперь, ужасно мучился похмельем. А тут еще эти все явились и давай галдеть: а шёлковые ткани у вас из Вестриэля или из Эскерота, а бархат ваш почем. И все тому подобное. И главное все спрашивают чепуху какую-то. Ну откуда, откуда в Эскероте шёлк? Купили в конце концов какой-то выкройки. Ну и ушли.
- И что же?
- Да ничего. Девица, как девица, думаю. Смазливая, правда. Ну да в столице это все не новость. Ну и забыл о ней. А на следующее утро она приходит снова. На этот раз уже без свиты. Приходит и с порога говорит, что забыла вчера в лавке медальон. Я отвечаю, что никакого медальона я не видел. А она говорит, что точно знает, что забыла и просит, чтобы я поискал.
- И что?
- Ну что? Приходит снова на другое утро. И снова начинает про свой медальон. Я снова говорю, что ничего не видел. Так и ходила целую неделю. Потом я наконец не выдержал, вернул ей медальон и говорю, что вот он, медальон ваш, под табуретку закатился. Я вчера вечером подметал и нашел. А она смотрит так, насмешливо и говорит, напрасно, мол, вы это выдумали про табуретку. Ведь это сами вы медальон с меня и сняли, еще когда я в первый раз пришла.
- Ты что же правда его снял?
- Ну снял. Она-то почем знает? Я ей и отвечаю, мол, что это вам, барышня, в голову взбрело. Я честный лавочник. А она смеется и говорит, что в жизни не видала честных лавочников. В общем, мы слово за слово разговорились. И как-то так и началось.
- И когда женитесь?
- На следующей неделе после праздника.
- Тут в Талии?
- Так я же говорю, что она дочь талийского вельможи.
- Да? Это я видимо прослушал.
- Да, дочь талийского вельможи. - С задумчивой улыбкой повторил Ансельм. - Ну а ты тут что?
- Я? Ровным счетом ничего. Пью, прелюбодействую. На днях решил заняться садоводством. Взял даже пару книг. Но пока руки не доходят. А так, конечно, все осточертело. Все эти заседания, советы. Знал бы, что монаршим детям уготована такая участь, родился бы сапожником.
Ансельм расхохотался.
- Твой братец, кстати говоря, привет передавал.
- Тиберий? Вы что же с ним знакомы?
- Да, познакомились.
- И как же?
- Да как. Я поставляю ткани ко двору. И как-то раз столкнулся в коридоре с их величеством. Ну он и спрашивает, мол, кто такой. Я отвечаю, что такой-то. Он был, по-видимому, несколько не в духе и давай кричать: так это ты, мошенник, продаешь эти гнилые тряпки. И все вот в этом роде. Сначала даже угрожал меня повесить. Потом, правда, остыл. И в конце концов мы даже подружились. А к слову, что у вас толкуют про турнир?
- Какой турнир?
- Но это уже, право, удивительно. Вы тут живете, как сардины в бочке. Твой братец августейший объявил турнир на праздник новолуния. Неужели ты не слышал?
- Нет, не слышал.
- И ладно просто бы турнир. Попробуй угадать, что он назначил призом победителю?
- Понятия не имею. Титул лорда?
- Лучше. Ночь с королевой.
- С какою королевой?
Я открыл рот и выкатил от изумления глаза.
- Ты шутишь что ли?
- Какое! Разослали вестовых по всему Эолу. Ты бы видел, какой теперь ажиотаж в столице. Только о том и разговоров.
- А королева что же?
- Ну, об этом я не знаю. Но едва ли она от этого всего в восторге.
- Да, действительно...
- Да неужели ты и правда ничего не слышал?
- Нет, не слышал.
- Однако, это интересно. Ну а на Башне у вас что произошло?
Когда же выяснилось, что я ничего не слышал и о Башне, Ансельм даже прицокнул языком.
- Но, право, это странно. Как же это, слух добрался до столицы, минуя вас?
Это было и правда странно. Но что было еще более странным, так это сам слух.
Со слов Ансельма на Башне кто-то умер. Такое, в общем-то, случалось и до этого. Ранимые, благородные юноши. Время от времени кто-нибудь с кем-то ссорился, и слово за слово хватались за ножи. Новость была в другом. По поручению короля на Башню из столицы выехал отряд расследовать случившееся. И не просто отряд, а отряд гвардейцев во главе с начальником королевской гвардии, лордом Д'Астеном, который столицу без крайней надобности никогда не покидал.
- Я их настиг сегодня утром. На полдороги между Талией и Вестриэлем. К вечеру, наверное, будут. - В некотором замешательстве досказал Ансельм и покосился на меня.
***