Второй час сижу на балконе и пытаюсь написать изобличительную статью про фурьеристов, потому что вы можете себе там думать, что хотите, но фурьеристы это мировое зло почище журнала Космополитен.
Ну то есть как пытаюсь. То автомобиль проедет и на всю улицу: "О, Мооо-ондо! Солтанто адессо ло ти гуааа-ардо!"(а времени три часа ночи, между прочим), то трое мужиков пройдут, начнут о чем-то громко спорить, едва не подерутся, а потом опять уйдут куда-то.
Поэтому сидишь и как-то уже против воли возникнет подозрение, что все на свете сговорились, чтобы не дать мне разоблачать фурьеристов. А тут еще женщина в соседней комнате вдруг начала стонать.
Женщина, как известно, может начать стонать абсолютному по любому поводу, а иногда даже совсем без повода. Так что сначала я пытался сосредоточиться на фурьеристах и не обращать внимания, но после пятиминутных "аа-о-у-ы-э", все-таки не выдержал и пошел проверить совсем она там помирает или не совсем.
- И что мы стонем?
- Я зеваю. - Отвечает женщина.
- Спать бы ложилась что ли.
- ....аа-о-уы-э! Что ты говоришь?
- Я говорю, ты спать не пробовала?
- Я что дура по-твоему?
Вот все-таки удивительная женская черта видеть глубинный смысл за совсем, казалось бы, поверхностным вопросом.
Он: дорогая, ты что хочешь на ужин?
Она: что я хочу на ужин?
Он: ну мясо, рыбу с овощами...
Она (со слезами): рыбу? с овоща-аами?
Он: господи! что опять случилось?
Она: ты меня не лю-у-у-убишь!
Он: о, господи! это еще почему?
Она (рыдая): терешков... беее... тоже говорил жене, что она толстая и... бее... постоянно говорил есть рыбу с овощами, а потом взял.... бее... да и удрал с любовницей... в египет... бее-е...
Словом, давно известно, что с женщинами лишний раз лучше не заговаривать. А если так уж вышло, что пришлось, то нужно обязательно следить, чтобы невдалеке от женщины не оказалось острых или легкобьющихся предметов, которые она могла бы в вас швырнуть, и постоянно быть настороже.
- Нет. - Медленно и внятно выговариваю. - По-моему, не дура.
А сам смотрю, чего у нее там под рукой. Телефон или не телефон?
- Тебе, может, шум с улицы мешает?
Она (насторожившись): Какой шум?
Я: Да там соседи что-то ссорятся...
Она (успокоившись): А нет, мне тут не слышно.
- Принести может чего?
Она (зевая): Нет, не наа-а-адо.
Я: Ну что ж.
***
Фурьеристы говорят, что условия человеческого труда таковы, что трудящийся всегда получает вознаграждение за чей-нибудь счет. Отсюда, заключают они, проистекают всеобщее недовольство, хаос и сплошной эгоизм.
***
С утра мы позавтракали и пошли на море. Женщина была в прекрасном расположении духа. Постоянно говорила о февральской революции, Романовых и еще каком-то подпоручике Киже, про которого она читала в книжке. Впрочем, я особенно не слушал. Небо наверху звенело и постепенно собирало жар.
Мы расстелились по соседству с шумным греческим семейством, счастливо умещавшимся под одним зонтом. Я повалился на подстилку и немедля стал ворочаться, изнемогая от жары. Женщина достала книгу и продолжила читать про подпоручика.
***
Врач, говорит Фурье, заинтересован, чтобы его сограждане часто и длительно болели лихорадкой. Архитектору нужен пожар, который превратил бы в пепел четверть города. А стекольщик радуется граду, который перебил бы все стекла.
***
- Все-таки это удивительно...
- Что удивительно? - вяло отозвался я, тыльной стороной ладони отирая пот и подозрительно косясь, как греческие дети принялись копать зачем-то яму.
- Удивительно, что вселенная так велика, спокойна и бесстрастна. А мы так суетливы и ничтожны.
- Гм... - пробормотал я многозначительно. А сам с тревогой продолжал коситься на детей.
- Ты же не слушаешь!
- А? Нет, я слушаю. Вселенная так велика, мы суетливы...
Я постарался сделать глубокомысленное выражение на лице. Женщина еще недолго посмотрела на меня с прищуром и потом как будто успокоилась. Все-таки очень полезный навык уметь в любой ситуации придать лицу глубокомысленное выражение. Особенно с женщинами он незаменим.
- Ах! Ведь этого даже нельзя представить. Вот мы живем, куда-то бегаем, страдаем. И не можем помыслить ничего важнее собственной жизни. Но по сравнению с жизнью и историческим развитием всего человеческого рода каждая наша жизнь настолько ничтожна, что об этом даже смешно говорить. А по сравнению с вселенной и существование всего человеческого рода - только пшик. Вспышка на небе. А мы все суетимся, бегаем. И разве перед самой смертью вдруг осознаем, насколько все это было тщетно, глупо и неважно... Ты опять не слушаешь!
- Нет, почему же? Вспышка в небе...
Греческие дети к тому времени выкопали уже весьма внушительную яму. И двое мальчиков принялись запихивать туда третьего, начиная с головы. Как кара божия с небес, на них немедленно обрушилась греческая мама и каждому довольно хорошо влетело. Мать, как и Юпитер, не дремлет никогда.
***
В маленьких фабричных городках, продолжает Фурье, мелкий фабрикант работает, в сущности, только на торговца... землепашец - на ростовщика, а молодой человек с мансарды - на знаменитого академика, удостоившего его чести подписывать своё громкое имя под плодами его скудно оплаченных ночных бдений. Каждый коммерсант - это корсар, который живет за счет грабежа.
***
- Ты знаешь, а еще я не понимаю, зачем мы постоянно экономим. У нас же есть деньги...
- Гм... Но ты же прекрасно знаешь, что у меня глухо с заказами. - Устало отозвался я. - Ты тоже не работаешь. И деньги рано или поздно кончатся.
- Да как же ты не понимаешь! Намного легче экономить, когда нет денег. Ведь их и так нет...
***
Политическая экономия, говорит Фурье, не отважилась произвести анализ торговли, и общество не знает, в чём ее сущность. Торговля, настаивает он, является слабым местом цивилизации, а правительства и народы втайне ненавидят её.
***
Сопрев как баклажан, я наконец отправился купаться. Женщина объявила, что сначала хочет дочитать главу и после подойдет. Море обдало прохладой. Отплыв подальше, я некоторое время покачивался на спине. Взглянул. Женщина далеко, на берегу по прежнему лежала с книжкой и судя по всему уснула.
- Ну и прекрасно. - Проворчал я и стал обратно поворачиваться на спину. Вдруг сердце мое без причины сжалось до размеров грецкого ореха. А потом подпрыгнуло и начало отчаянно стучать. Несколько секунд я с недоумением смотрел на небо. И все-таки сообразил, в чем дело. Пока я поворачивался, я заметил, как подо мной проплыл какой-то темный силуэт.
При мысли об акулах все первым делом вспоминают, что ни в коем случае нельзя бояться. Я это тоже вспомнил. А еще я вспомнил, как смотрел в какой-то передаче, что любимым лакомством акул являются тюлени. И потому они так часто нападают на серфингистов. Потому что серфингист по мнению акулы очень смахивает на тюленя. И пока не оттяпаешь пол-ноги, не разберешь.
Сделав глубокий вдох, я медленно перевернулся. И стараясь думать о прекрасном и как можно меньше быть похожим на тюленя, медленно погреб по направлению к берегу. Смешно устроен человек. Бояться почему-то очень хочется именно в тот момент, когда нельзя.
***
"Нищета и разврат!" - говорит Фурье. - "Вот как живет большая часть общества: нищета и разврат!"
***
До берега оставалось метров двадцать, не более. И тут случилось нечто до того непостижимое, что я на некоторое время замер и смотрел, разинув рот.
Из моря вылез неизвестный хрен. Попрыгал на одной ноге, засунув палец в ухо. Потом хрен важно огляделся и не спеша направился туда, где лежала женщина. Дойдя, он потрепал женщину с ухмылкой по плечу. (Клянусь, я с двадцати метров видел, как он ухмылялся). Потом закинул на плечо мою подстилку, полотенце. Взял мои тапочки. Хлопнул женщину по ягодицам. И приобняв, направился с ней в сторону кафе.
Я до того осоловел, что моментально позабыл про все на свете. И то, что нужно сохранять спокойствие, и что не надо бултыхаться, чтобы не подумали, что я тюлень.
Я шлепнул по воде рукой и взвизгнув, во всю прыть помчался к берегу. Когда я, задыхаясь, выбрался на берег, хрен с женщиной уже дошли до нашей улицы и скрылись за углом.
***
Современное законодательство, говорит Фурье, организует любовные отношения таким образом, что создаёт всеобщую лживость, толкает оба пола к лицемерию и тайному возмущению против законов. И по-сути, узаконивает разврат.
***
- Похитили, похитили. - Носилось в голове. Первым делом я побежал в нашу квартиру. И только добежав, сообразил, что внутрь мне не попасть. И даже в подъезд не попасть, потому что у меня нет ключей. Чертыхнувшись, я стал расхаживать по улице. Походив минут пятнадцать, уселся на поребрик и стал думать звать полицию или не звать. Что им сказать? Что я купался, женщина лежала на берегу, читала. Потом к ней подошел какой-то хрен, шлепнул по ягодицам и увел ее с собой? Ну, увел, скажет полиция. От нас-то вы чего хотите? Она кричала, вырывалась, звала на помощь?
- Нет, не вырывалась... - задумчиво пробормотал я и вдруг понял, что это очень странно. Ведь она совершенно точно не кричала и не вырывалась. А просто встала и пошла.
- Что же это в конце концов такое? - с досадой воскликнул я и вдруг увидел хрена, который выбрался на наш балкон.
- Подонок! Негодяй! - заверещал я и немедленно вскочил с поребрика. Но хрен как будто бы и вовсе ничего слышал: потянулся и ушел назад в апартамент.
Тут я уже не выдержал и стал скакать, как бесноватый.
- А ну-ка покажись! - Кричал я хрену и показывал кулак.
Сколько такое продолжалось, я не знаю. Но добился я в результате лишь того, что половина живших в доме высыпала на балконы и с любопытством стала на меня смотреть.
***
Из числа любовных связей, сетует Фурье, вообще супружеские связи составляют только одну восьмую. Да и те скорее смахивают на повинность и супружескую барщину. Разврат, разводит руки Фурье, кругом разврат.
***
До вечера я просидел в раздумьях на поребрике. Несколько раз кто-то выходил и я, показывая, чтобы придержали дверь, влетал в подъезд. Потом звонил и тарабанил в дверь, но дверь не открывали.
- Что же это в конце концов такое! - В растерянности бормотал я и обратно выбегал на улицу, проверить, не вышел ли там кто-то снова на балкон.
Под вечер я в конец оголодал и начал изнывать от жажды. Денег у меня, понятно, тоже не было. Поэтому я бегал пару раз в ближайшее кафе и пил в уборной из-под крана. Но в третий раз в уборную вошел хозяин-грек и начал грозно пречитать. И даже попытался вытащить меня за шиворот. Но только я был в одних плавках и никакого шиворота у меня в помине не было. Так что у грека не особо получилось. И все-таки в четвертый раз в кафе я не хотел.
Поднявшись, я слегка поколебался и медленно побрел по направлению к пляжу. Дойдя до поворота, оглянулся. Мне почему-то чудилось, что вот сейчас я поверну и кто-то непременно выйдет на балкон.
- Проклятие, проклятие. - Шептал я и в беспамятстве ходил по набережной. - Ведь это же уму не постижимо.
Тут я случайно врезался в кого-то, поднял глаза и метрах в двадцати увидел женщину, о чем-то весело щебечущую с хреном и сидящую за столиком кафе.
- Что это значит все?! Как это понимать?!
Я налетел и по дороге, кажется, свернул два стула. Так что сидящие за столиками по соседству немедленно умолкли и уставились. И даже будто бы на набережной несколько человек остановились и с любопытством принялись смотреть.
- Я спрашиваю, как прикажете, все это понимать? Я плаваю и никого, можно сказать, не трогаю. Вдруг вы вылазите, берете мои тапочки, уводите куда-то мою женщину...
- Какую женщину?
- Вот эту! - крикнул я и показал рукой на женщину.
- Меня? - переспросила женщина и тоже вытаращила на меня глаза.
- Гм... - промямлил хрен и сдавленно откашлялся. - Я прошу прощения. Но думаю, что вы нас с кем-то перепутали.
- Я перепутал? - взвыв, я стукнул кулаком по столу. - Нет, это вы любезный перепутали.
Хотите приставать на пляже к женщинам - валяйте, дело ваше. Но эта женщина моя, и тапочки...
- Я уверяю вас, вы обознались. - Попытался улыбнуться хрен. - Мы с Магдален знакомы уже десять лет и пять из них женаты. У нас двое детей...
- Да я плевать хотел, с кем вы женаты. Мне дела нет до вашей Магдален. Я говорю о ней. - Я снова показал рукой. - Об этой женщине...
- Но это я и есть. - Чуть слышно прошептала женщина. - Я Магдален...
Не помню, как я оказался у воды. Из кафе меня, по-моему, вывели под руки. Я бился и кричал, что больше не могу. И требовал, чтобы этот абсурд немедля прекратили. И даже, кажется, прибил какого-то американца, который попытался выступить посредником в моих переговорах с хреном.
- Магдален! Как это можно! Магдален!
Не знаю, сколько времени я выл, бредя по набережной. Смутно помню, как шарахались прохожие. О чем-то перешептывались и еще долго смотрели вслед. В какое-никакое чувство я пришел, только когда уже отплыл от берега пару десятков метров с твердым намерением утопиться.
Вспомнилось, как я читал в какой-то книге, что если просто улечься на живот и так лежать, то мозг взбунтует рано или поздно и вынудит перевернуться, поэтому нужно нырнуть и плыть, как можно глубже, чтобы уже не было возможности спастись.
Я напоследок поглядел на набережную, пляж. Какие-то люди стояли у воды и даже что-то словно бы кричали. Я отвернулся и, набрав побольше воздуха, нырнул.
***
Вся судьба человека, говорит Фурье, предначертана Богом. Им же установлены законы, по которым движутся все тела небесные и земные, и человеку нужно только познать эти законы и покорно следовать им.
***
Голову - как будто сдвинули в тиски. Уши заложило. Не знаю, глубоко ли я проплыл, но глубже плыть не мог. Я остановился и приготовился ко смерти. Повсюду - тьма и неизвестность.
Тогда-то нечто твердое и скользкое и стукнуло меня по голове.
И сразу же - перед глазами страшная, мучительная смерть в громадной пасти. Еще я почему-то тотчас же представил, как на пляже люди на мгновение притихнут. И будут с ужасом смотреть, как в лунном свете, по морю расплывается зловещее кровавое пятно.
Я дернулся и задыхаясь, что есть сил стал выбираться на поверхность. И очень ясно понимал, что может быть я не туда плыву... Я истово перебирал руками и ногами, и когда кислород кончился и я стал задыхаться, что-то ударило меня в живот и я отчаянно закричал...
***
Бог, повторяет Фурье, сделал хорошо всё, что сделал. И человеку остается только понять указания природы и следовать им.
***
Я закричал и вынырнул из своего кошмара на поверхность. На столе были разбросаны черновики моей изобличительной статьи. Светало. Смахнув холодный пот, я выбрался из-за стола и побрел в комнату. На полу валялось платье и подушки. Женщина спала.