На берегу океана нашли ангела. Он лежал у кромки воды, твердый уже, с остывшей кровью; некогда сильные крылья смяты, перья перемазаны нефтью; конечности полусогнуты, верхние - в локтевых суставах, нижние - в тазобедренных и коленных. Ангел лежал на боку, и виден был его впалый живот: кожа испещрена трупными пятнами; кое-где прорвали ее клешни крабов. Благородное лицо чудовищно деформировалось: щеки вздулись, нос расплылся, подбородок потерял форму. Сухие глаза смотрели в небо.
Ангела обнаружили дети. Орудуя лопатками, дети закопали его в песок, затем откопали - и процесс повторился вновь; процесс доставлял им странное, неизъяснимое наслаждение. Один из них рассказал о находке взрослыми. Ангела кое-как обернули мешковиной и отнесли в местную администрацию. Оттуда его переправили в Иокогаму (найден он был в префектуре Канагава), затем - в Токио. Ангела приняли за инопланетянина, и решили подарить Национальному музею природы и науки.
Оказалось, Национальному музею ангел не нужен. Тогда его продали (за пятьдесят тысяч йен) бизнесмену Рио Такахико, известному любовью к разным диковинкам. Осмотрев ангела, Рио-сан остался доволен. Ангел занял место в его личном музее, рядом с когтем дейнонихуса и фрагментом Туринской плащаницы. Защищенный специальным барьером, ангел почти не гнил - процессы разложения приостановились. Он мог пролежать под стеклом и сотни лет.
Тазава Норифуми - следующий, если будет на то милость богов, премьер-министр Японии - служил Римско-католической церкви, вернее, брал у нее деньги. Благодаря этому Тазава мог противостоять и Северной демократической партии, и Рио Такахико, хищному осьминогу из Киото.
Противостояние было нелегким. Из-за проклятых выборов Тазава окончательно утратил аппетит и здоровый сон. Страх насильственной смерти стал вовсе невыносимым. Тазава боялся смерти, еще с детства - с тех пор, как брата его убили молодые подонки. Юный Норифуми-чан наблюдал за этим издалека: подойти и помочь брату он попросту не смог. За трусость расплатился кошмарами - яркими, цветными; смежив веки, Тазава раз за разом умирал, с размозженным черепом ли, с пробитой ли грудью - но умирал. Впрочем, визиты к психиатру сделали свое дело. Сны отступили, едва Тазава осознал: не стоит ассоциировать себя с братом, не стоит вспоминать его, нет; нужно лишь подавить свое ид и возвысить суперэго. Тазава открыл для себя методику доктора Кусиеды Такеру. Следуя ей, Тазава избавился от назойливых снов - и более того, пенис его увеличился на десять сантиментров (побочный эффект от лечения). Тазава был доволен. Он считал, что сны не вернутся - но он ошибался. Сны вернулись. Виноваты во всем выборы. А может, и Юмико, его несносная супруга.
Тазава скривил губы.
Он сидел в своем кабинете, перед выключенным ноутбуком. В темном экране отражался торс будущего премьер-министра. Видна была блестящая макушка - и бакенбарды, подступавшие к острым скулам. Локти Тазавы лежали на пухлых стопках бумаги, пальцы теребили засаленный коврик для мыши. Тазава нервничал. Он ждал важного гостя. Встреча была назначена на восемь часов вечера. Сейчас - только шесть.
- Будь ты проклят, - пробормотал Тазава. Ожидание становилось все более нестерпимым.
Ямамото Фумио убит в собственной резиденции, уничтожен и весь его кабинет министров. Совершено было покушение на Рио Такахико - он-то уцелел, но поражает сам факт: даже на всемогущих можно напасть. Чьи же это игры? Тазаве докладывали: на Ямамото напали сторонники Рио, на Рио напали сторонники Ямамото. Тазава долго смеялся - но выслушал доклад до конца. Под конец он даже посерьезнел: ведь следующей целью мог стать он сам - экзотической расцветки пешка, стиснутая меж двух клеток, белой и черной; он, поклонник Человека-Иисуса - двадцать седьмой японский мученик.
Тазава откинулся в кресле и сложил пальцы на животе. На часах было девятнадцать-ноль-ноль.
Взгляд Тазавы зацепился за фотографию - скованная рамкой, стояла она на краю стола: Тазава Норифуми, маленький, лысый, улыбается, и рядом - Тазава Юмико. Жена его красавица, несмотря на возраст; жаль, характер у нее сложный, Тазава бы сказал - отвратительный. Юмико обожала примитивный адюльтер. Первым ее любовником стал стилист, вторым - певец, третьим - профессор филологии, четвертым - разносчик рамена, китаец. Год назад Юмико сошлась с Кусиедой-сенсеем, чем особенно уязвила Тазаву: доктора Такеру он любил и уважал.
Тазава включил ноутбук и открыл интернет-обозреватель. Он слабо разбирался во всех хитросплетениях веб-два-ноль, несмотря на общественную молву. Тазава знал одно: у него есть почтовый ящик - и еще один почтовый ящик, тайный; писать туда могли лишь посвященные - а еще спам-боты (Тазава не знал, как блокировать спам, а спрашивать стеснялся).
Тазава проверил почту: пролистал несколько тайных сообщений, с ненавистью удалил весь найденный спам; улыбнувшись, просмотрел кое-какие материалы - а затем натолкнулся на письмо, подписанное: "Якумо-чан - Тазаве Норифуми-куну". Кто такая (или кто такой) эта Якумо, Тазава не знал.
Он неуклюже щелкнул по письму.
"Норифуми-кун! Пишет тебе Якумо-чан. Тебе привет от моих друзей, Фумио и Акинори - ты знаешь их. Хорошие люди, жаль, скучные. А вот ты забавный. И милый. И я совсем не против, если моим новым другом станешь ты. А ты как считаешь, Норифуми-кун? Пиши мне. Твоя Якумо-чан".
Тазава призадумался.
Фумио - наверняка ведь покойный Ямамото. Значит, неведомая Якумо работает на Северную демократическую партию.
Акинори - вероятно, Такамура Акинори, один из приближенных Ямамото, бывший глава НИИ нейропсихологии. Якумо-чан - из одаренных.
"Перспективный сотрудник, - подумал Тазава неспешно. - И ответить на письмо определенно стоит. Лишь бы не оказалось это провокацией. Я и так разочарован в людях, куда уж дальше?"
Двумя пальцами он напечатал:
"Дорогая Якумо-чан, я прочитал твое письмо. Знай, я ужасно растроган, и хочу стать твоим другом. Давай встретимся. Твой Норифуми-кун".
Отправив письмо, Тазава захлопнул ноутбук и потянулся к бутылке с коньяком. На часах была половина восьмого.
У дверей дежурили телохранители, но Тазава не беспокоился по этому поводу - гостя они не остановят. Он и к защитной системе, что опутала кабинет снаружи и изнутри, имеет свои ключи. Он войдет в любом случае.
Гость пришел на десять минут раньше, и не один.
Медленно отворилась дверь, пропуская двух молодых людей. Первый - тот, кого ждали - был европейской наружности, силен и широк в плечах. На нем был белый пиджак с прямоугольными лацканами, узкие брюки и остроносые туфли. На голове - шляпа с ободком "Чикаго". Паоло ди Тарсо, апостол Католической церкви - получеловек, жестокое и, по слухам, безумное создание, выхлоп церковной машинерии. Второй был высокий и тонкий, холеный, в черной рубашке навыпуск, с забранными назад синими волосами и в автомобильных очках.
"Пришел не один, - подумал Тазава. - Второй-то откуда, и кто он вообще?"
Ди Тарсо небрежно кивнул. Тазава торопливо встал и поклонился в ответ.
- Тазава-сан! - произнес ди Тарсо. - От вас несет, ей-богу. Снова пили?
- Было дело, - криво улыбнулся Тазава. К этому времени бутылка с коньяком вернулась уже, уполовиненная, в ящик стола.
"Проклятые европейцы, - подумал он раздраженно. - Никакого такта. Средний европеец или намного грубее среднего японца. Грубее их только американцы и русские. Терпеть не могу подобное".
- Выглядите зажатым, - заметил Паоло ди Тарсо. - Считаете, будто ситуация унижает вас? Это не так. В нашей иерархии вы находитесь намного ниже меня. Я могу сколько угодно оскорблять вас - и вашей чести не нанесен будет урон. Расслабьтесь, Тазава-сан, и наслаждайтесь ситуацией: вы полностью в моей власти. Это высшее блаженство.
Тазава покосился на фотографию. Юмико словно подмигнула ему - и Тазава приободрился. Он любил ее, пожалуй, но не в том дело: Тазава принадлежал к такому типу людей, что постоянно нуждаются в чьем-то внимании. Сам по себе Тазава был весьма нервным и нерешительным. Но стоило появиться хотя бы одному зрителю, как голос Тазавы крепчал, а спина его распрямлялась; Тазава становился лидером. Но здесь не было зрителей, лишь фотография Юмико. Тут Тазава вспомнил, сколько и с каким удовольствием жена изменяла ему - и, приуныв, обессилев, сдался сразу.
- Хорошо, - вымолвил он, - я в вашей власти. Хотели поговорить со мной? Давайте.
Ди Тарсо улыбнулся.
- Вы, Тазава-сан, - он помедлил, - вы будущее Японии на несколько последующих лет. Вряд ли вы станете яркой фигурой, как Ямамото Фумио, или интеллектуалом, как Ишихара Шинтаро. Вы - посредственность, будем честны. Но вы являетесь одним из нас. Знайте, вы в руце Божией, и мы не станем просить у вас чего-либо невозможного. Так, общий курс... и некоторые мелочи. Мне нужна от вас одна услуга.
"Будь он японцем, я бы его вышвырнул отсюда", - подумал Тазава.
А сам спросил:
- И что за услуга?
Паоло ди Тарсо присел на край стола. Взял фотографию, стал рассматривать; проигнорировав улыбчивого Тазаву пятилетней давности, сразу перешел к Юмико.
- На прошлой неделе в Канагаве нашли труп ангела, - произнес он. - С крыльями, нимбом, все дела. Сейчас он у Рио Такахико. Чертов ублюдок выкупил его у рыбаков. А этот ангел - он нужен мне. Достанете?
"Ангел? В самом деле?"
Тазава попытался представить себе ангела: сверкающего, с белыми крыльями - но так и не смог.
- Да, понимаю, - сдавшись, произнес он.
Паоло ди Тарсо расцвел.
- Сняли груз с моей души. Я уж боялся, что вы откажетесь. Что бы я тогда делал? - он вздохнул. - Пары дней вам хватит?
- Хватит.
- Жду с нетерпением, - произнес ди Тарсо, пальцем лаская изображение Юмико. - Какая чувственная женщина. Ваша жена?
- Да, Юмико, - словно извиняясь, ответил Тазава, думая про себя:
"Чувственная, не то слово".
Он спохватился, что сжимает в кулаке коврик для мыши, и постарался разжать пальцы.
- Вот оно что, - рассмеялся ди Тарсо.
Он соскочил со стола и, пошарив на груди, вытащил изящный золотой крестик.
- Возьмите.
Тазава постарался не выказывать удивления.
- Это подарок. Не стоит отвергать его сразу, - сказал ди Тарсо. - Вы помогли мне, я помогу вам. Я никогда не забываю добра. Зла, впрочем, я тоже не забываю.
- Что это?
- Крест, - просто ответил ди Тарсо. - Крест усмиряет звериное начало в человеке. "Тот берет крест Христов и следует за Ним, кто ради Него усмиряет тело свое и ради Его любви сострадает ближним. Как это делал Павел: "Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? - сказал он. - Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" Господь сказал: "Возьми крест свой, и иди за Мною".
- Апостол Павел, значит, - произнес Тазава.
- Павел - это я, - несколько смущенно добавил ди Тарсо.
Тазава взял осторожно крест, повертел в пальцах. Крест переливался в лучах неоновой лампы. Казалось, маленький распятый Иисус подмигивает Тазаве.
- И что, крест вызовет у Юмико климакс? - с надеждой спросил Тазава.
- Не климакс, но смирение, - поправил его ди Тарсо. - Осторожнее с этой вещью. Себе на шею не вешайте.
Ди Тарсо и его спутник попрощались уже, и ушли, а Тазава по-прежнему рассматривал крест и думал о своей семейной жизни, дальнейших ее перспективах.
Об ангеле он не волновался - в конце концов, это задание можно поручить и Якумо-чан.
Ацумори Аяо знал, что он ненормален; Ацумори Аяо опасался, что знание это станет достоянием общественности; Ацумори Аяо хотел бы войти в новую жизнь свободным от дурной славы; Ацумори Аяо желал (пусть вяло, но желал) стать хорошим, законопослушным членом японского общества.
Ацумори Аяо стоял в пустом классе (уроки уже закончились) - и размеренно оттирал доску. Сегодня дежурил именно он. Мысли его текли медленно, тяжело, как и всегда; мыслил Аяо с размахом; мыслил Аяо с трудом.
"Существует проблема. В Японии нет известных мыслителей уровня античной школы. Конечно, был Сакума-сан. А кроме него? Нет, увы. Проблема, считаю я, возникла потому, что философия не была востребована. Люди развиваются духовно лишь в том случае, когда они материально обеспечены - а японский климат и географическое положение вообще (гористые острова) весьма мешают подобному; не следует забывать и о засилье иностранцев. Жителям Японии было не до философии - они пытались выжить и не стать рабами сверхдержав".
Мысль наконец была обозначена. Аяо довольно улыбнулся и стал оттирать доску еще тщательнее.
Закончив, он направился к чулану, где хранились ведра, швабры и прочие инструменты для влажной уборки; чулан располагался между выходом из класса и шкафом с книгами - белая выдвижная панель.
"Но постойте! - вдруг осенило Аяо. - Как насчет феноменов современной японской культуры - аниме и манги? Это ли не философия? Это ли не пир духа, изобилие мыслей? В сравнении с западными учениями, феномены современной японской культуры - аниме и манга - отличаются самобытной, неимоверно роскошной формой, свежестью восприятия, незамыленным взглядом на вопросы бытия. Западные экзистенциальные идеи, попав на японскую почву, дали обильный урожай; вызрели странные, экзотические плоды - панцушот, гигантский робот и мой сосед Тоторо; и это опять доказывает, что взаимодействие в любом его виде может давать жизнь воистину потрясающим шедеврам".
Аяо открыл чулан.
В чулане спала девушка.
"Что особенно актуально, аниме и манга (и ранобе, в меньшей степени) весьма популярны. Философия нашла способ взаимодействовать с широкой общественностью. Разве это не поразительно?" - развивал мысль Аяо, разглядывая при этом девушку.
Девушка спала, опираясь спиной о стену. Одна рука ее, сливочно-белая, обхватывала колено, другая - была чуть выставлена вперед. Сквозь тонкую кожу на запястье просвечивали вены.
Девушка зевнула.
На ней было светлое, с легким зеленоватым оттенком, платье. Длинные серые волосы, сейчас небрежно-кудрявые, лежали на груди тяжелой копной. На челке - простая заколка. Лицо скрыто в тени; заметны только маленький рот, нос, весь в веснушках, и пушистые ушки.
Аяо наклонился, чтобы рассмотреть девушку лучше - но она проснулась, едва на нее упала тень. Глаза ее оказались столь же серыми, как и волосы; в прозрачной глубине дрожал зрачок. Девушка секунду или две молча рассматривала Аяо - а потом с легким вскриком подалась назад. Затылок ее уперся в стену. Одна из швабр, качнувшись, упала и больно стукнула Аяо по макушке. Он поморщился, помотал головой - а девушка, воспользовавшись паузой, вдруг спряталась под ворохом тряпок.
"Интересное решение", - отметил Аяо, поднимая швабру. Кончиком ее он тронул груду тряпок. Та не шевельнулась. Аяо, заинтригованный, ткнул изо всех сил - и все равно: никаких движений, словно и не было девушки под тряпками.
"А если так оно и есть?" - подумал Аяо и погрузил обе руки в ворох. Пройдя сквозь мокрую ткань и ворс, его пальцы уперлись в стену. Девушка исчезла. Возможно, она знала некий секрет, позволявший управлять грязными (чистыми) инструментами для влажной уборки. Возможно, что Аяо столкнулся с самой Королевой чуланов.
Блестело пластиковое ведро, пахло стиральным порошком от тряпок. Чулан молчал.
Аяо вздохнул, подумал: "Что тут поделаешь?" - и приступил к уборке; швабру и тряпку он ведь уже вытащил.
Едва Аяо закончил уборку, как в класс вошла Рио Чиери. Она помогала старосте, Михаре Касуми, готовиться к школьному фестивалю - а потому задерживалась в школе допоздна. Сейчас Чиери освободилась, а Касуми отправилась в учительскую; с пропажей госпожи директрисы и ее заместителя у нее, как старосты и главы студсовета, появилось множество иных, весьма утомительных, обязанностей. Новым директором стал - на время - старый, маразматичный Каори Шинсаку, а он постоянно путался в формулировках. Касуми разбирала для него отдельные места. Скучная работа.
Чиери между тем бросила сумку на пол и сказала:
- Аяо-кун, я к тебе сегодня зайду, ладно? Навещу Мейду-чан. Как она, болеет еще?
- Да.
- Сильно кашляет?
Мейда была совершенно здорова. Просто Аяо, опасаясь новых действий со стороны Танимуры (уже не сенсея), запретил ей покидать дом; и Мейда уже в течение трех недель не выходила из квартиры - отчаянно скучая при этом. Аяо утешал ее словами: "Нет скучных мест для умного человека", - но Мейда, упорствуя в невежестве, отказывалась принимать его слова на веру.
- С Мейдой-чан все замечательно, - сказал Аяо, глядя на Чиери. - Но ходить к ней не советую. Возможно заражение. Я расстроюсь, если и ты заболеешь, Чиери-чан.
- Ты как всегда заботлив, Аяо-кун. И вежлив.
- Я и в самом деле вежлив, - не осознал иронии Аяо. - Жизнь для меня представляется чередой ритуалов. Соблюсти каждый ритуал сложно. Но я прилагаю к этому все усилия. Вот сейчас: ты предложила, я отказался, сославшись на благовидную причину. Ритуал окончен. Я освободился.
Аяо говорил искренне - но Чиери посчитала его слова за шутку.
- Ладно, - посмеиваясь, произнесла она, - давай тогда ты ко мне. Нужно кое-что обсудить.
И тут же добавила:
- Кое-что важное.
Аяо ничего не имел против длинных, обстоятельных разговоров. Он согласился.
- Только вынеси ведро, - подумав, добавил он.
- Помнишь, мы с тобой о Треугольнике говорили? На крыше. Ты еще с Мейдой сидел, - произнесла Чиери, когда они вышли на улицу.
- Да, - сказал Аяо. - Ты сказала, меня подставили.
- Вот именно. Сказала. А ты что?
- Не знаю.
- А ты полез дальше, в самую задницу. Зачем? Зачем эти... - Чиери неопределенно взмахнула руками. - Вот скажи, ты к Хасегаве зачем полез? Умереть захотелось? Аяо-кун, - Чиери сдвинула брови, - ты умереть хотел?
- Нет.
- Ну тогда почему?
- Я хотел спасти Мейду-чан, - ответил Аяо.
- Она тут не при делах! Ты мог забрать ее и спокойно уйти. А ты пошел к Хасегаве, зачем?
- Не понимаю, к чему ты ведешь.
Чиери взяла его за локоть.
- Пойдем. Покажу кое-что.
Она повела его к остановке.
- Кстати, ты не видела Когу-куна? - спросил Аяо. - Его с начала месяца в школе не было.
- Кацуджи мне неинтересен, - сказала Чиери. - Абсолютно.
Она потянула Аяо налево.
- Вот, сюда.
Кацуджи Кога был личностью любопытной, жаль, если он умер. В ту ночь Аяо ударил его ножом. Возможно, Кога этого удара не пережил. Люди удивительные существа: ранение, пускай и самое безобидное, может стать для них смертельным.
- Надо его навестить, - сказал Аяо.
- Ты не о Кацуджи думай, - назидательно произнесла Чиери, - а о себе. Вот электричка. Сейчас сядем.
"Я бы сейчас домой пошел", - грустно подумал Аяо.
Сели в электричку, в первый вагон. Внутри пахло старой резиной и средством для дезинфекции. Вагон был почти пуст - лишь некий мальчик сидел в другом его конце, мирно болтая с самим собой; Чиери не обратила на него внимания. Рука Аяо касалась теплого, нагретого осенним солнцем поручня. Он глядел в окно и скучал.
- А знаешь, что я с Ямамото-саном сделал? - спросил он.
В тот день Аяо заглянул к премьер-министру - и застал его в неудобном положении; премьер-министр сидел в кресле и занимался самоудовлетворением. Ужасное положение. На сэппуку не оставалось времени, и Аяо сам убил Ямамото; премьер-министр должен быть благодарен за это. Аяо спас и его, и всю Японию от немыслимого позора.
- С Ямамото? - переспросила Чиери. - Убил, я полагаю. С его придурками вместе, всем скопом.
- Ты знала?
Чиери усмехнулась.
- Еще как знала!
- И тебя не смущает... подобное?
- Нисколько, - ответила Чиери. - Думаешь, кто помог тебе в подземку забраться?
Электричка бесшумно текла сквозь город. В окнах отражалось солнце.
- Май-чан, - сказал Аяо после паузы.
- Май-чан? Вот еще. Ее бы не хватило на всех, - хмыкнула Чиери. - Это всё мы. Вошли в подземку и разогнали охрану.
- Мы?
- Божественный Треугольник из Киото, - сказала Чиери. - Ками но Санкаку. FTL.
Аяо помолчал немного, затем спросил:
- А почему треугольник?
Чиери взглянула на него, как на сумасшедшего.
- Ты хоть понимаешь, насколько это сейчас неважно?
- Мне интересно, - сказал Аяо.
Чиери яростно взлохматила свои волосы.
- Потому что их трое! Лидеров Треугольника - трое!
- А, вот как, - ответил Аяо, полностью удовлетворенный ответом.
Чиери чуть не расплакалась.
- Дурак! Ты всё сделал, что они от тебя хотели. Сам подставился. Руки испачкал, а FTL чиста, с какой стороны ни посмотри!
Аяо посмотрел на свою ладонь. В ней лежал когда-то канцелярский нож, прервавший жизнь Ямамото Фумио.
- Мне все равно, - сказал он.
- Но тебя использовали! - сорвалась Чиери. - Тебя поимели!
- Нет, мне помогли, - возразил Аяо. - Ямамото Фумио причинил боль нэ-сан. Я бы убил его в любом случае. Помощь FTL оказалась лишь кстати.
- Ты идиот, - со злостью произнесла Чиери.
Аяо был в недоумении.
- Почему?
- Потому что ничего ты не понимаешь.
Электричка остановилось, и Чиери потянула Аяо за рукав.
- Выходим.
Близился вечер, и тени растягивались на многие метры. Город замер. Аяо шел, засунув руки в карманы, и думал о Коге-куне. С небес подмигивало солнце.
- Мы пришли, - наконец сказала Чиери.
Перед ними было невысокое четырехэтажное здание, обнесенное каменным забором. Стены из светлого кирпича, пластиковые окна. Перед входом - галерея, перила облиты красным лаком. Во дворике растут невзрачные лотосы. На воротах свежая надпись - "Кокоро". Ее, похоже, часто подновляют.
- Собственность семьи Рио, - пояснила Чиери. - Не смотри, что он такой скромный. Защита на уровне. Войти можно только с разрешения нашей семьи.
- Это твой дом? - спросил Аяо.
- Да, живу здесь. С тех пор, как переехала в Токио.
Чиери провела Аяо внутрь. Он помедлил перед тем, как войти - стащил кроссовки и отряхнул штаны от невидимой пыли.
- Отец уехал в Киото, - сказала Чиери.
Аяо приуныл. Он был не прочь посмотреть на одного из членов Треугольника.
- Обычно он живет в Киото, - сказала Чиери, - а здесь бывает по выходным. В Киото у нас целый особняк. Все как положено, с горничными и с большой белой собакой. Ах да, еще есть дворецкий по имени Себастиан. Не знаю зачем.
- Вот как.
- Да. Хочешь послушать, как я пою? - предложила Чиери. - У меня есть караоке.
Аяо отказался.
- Жаль, - без особого сожаления произнесла Чиери.
Аяо огляделся. В прихожей стояла полка для обуви, рядом вешалка; на вешалке не только летняя, но и зимняя одежда. За дверью - массивная "слоновья нога" для зонтов (и костылей, если понадобится). Некрашеный деревянный пол поднимался на ступеньку - прихожая переходит в коридор. Стены его увешаны были сюрреалистическими картинами. Аяо особо запомнился один сюжет: баран в фартуке, надетом поверх шерсти, с помощью ножа и кухонного топорика разделывал человеческие туши. "Хм", - подумал Аяо.
Они прошли мимо комнаты с открытой дверью. Там, в окружении плюшевых медведей, сидела девочка лет десяти и смотрела телевизор. Увидев Аяо, девочка почему-то рассмеялась и прикрыла лицо подушкой.
- Не обращай на нее внимания, - поморщилась Чиери. - Это моя младшая сестра, Нацуми.
- А здесь, - сказала Чиери, - моя комната. У меня беспорядок, поэтому заходить не будем.
- А вот это, - продолжила она, - кабинет моего отца. Мы почти у цели. Следующая ведет в музей.
- Музей?
- Да, личный музей моего отца.
Чиери показала Аяо и музей. Тот был просторным вытянутым помещением. Длина - более трехсот метров. Как же подобное умещается в не самом большом доме, Аяо особо не волновало; его взволновали, впрочем, экспонаты - выставленные вдоль стен, освещенные мощными лампами, распластанные, раскрытые, обнаженные, доступные. Вот череп каппы с вросшей в макушку тарелкой, вот - заспиртованный тануки, вот - маленький гермафродит с двумя головами, кусок нестиранной ткани, раздувшийся утопленник с крыльями; ржавое железо, красное золото, серебристая кожа; многохвостые уродцы и безголовые женщины; Аяо решил, что в этом бессистемности есть своя прелесть. Он остановился возле старого, потемневшего от времени меча. Лезвие его выглядело необычно: от главного лезвия отходило семь отростков-шипов. Аяо подумал, что таким мечом не убить и лису.
- Это Шичишито, - пояснила Чиери. - Семизубый меч. Отец зовет его Акацией. Я его не поправляю.
- А это, - сказала Чиери, - член Юкио Мисимы.
- А это зуб дейнонихуса.
- А это инопланетянин.
- А это Туринская плащаница.
- А это жаббервог.
- А это череп единорога.
- А это отрезанный нос. Не знаю чей.
- А это кувшин. Смотри, на боку вывел автограф Басё.
- А это мой дедушка. Отец заспиртовал его. Дедушка представляет определенную семейную ценность.
- А это тело, извлеченное из могилы Юз Асуфа. Возможно, это Иисус Христос.
- А это стилсьют.
- А это...
Поняв, что Аяо несколько наскучило это перечисление, Чиери смолкла.
- Нам вообще-то не в музей нужно, - сказала она виновато.
- Вот как.
- Просто туда можно попасть только из музея.
Чиери показала Аяо на маленькую дверь в конце зала. До нее было около сотни шагов.
- Пурурум! - вдруг раздалось звонкое.
Аяо и Чиери повернулся на звук. Их стремительно нагоняла маленькая девочка в черном платьице. За собой она волочила плюшевого медведя.
- Пурурум! - выдохнула девочка, останавливаясь возле Аяо. Чтобы притормозить, она использовала медведя как якорь.
- Нацуми, - укоризненно произнесла Чиери.
Рио Нацуми оказалась совершенно непохожей на свою сестру. Она была хорошенькой, словно кукла, да и напоминала больше куклу, чем живую девочку - с ее бледным лицом, хрупкой фигуркой, кудрявыми волосами, с ее темным платьицем и полосатыми туфлями. Нацуми поднялась на цыпочки и заглянула Аяо в глаза.
- Друзьяшки? - спросила она.
Аяо обдумал этот вопрос и медленно, осторожно кивнул.
Нацуми солнечно улыбнулась. Затем оттолкнулась от земли и взмахнула рукой. Пальцы ее на мгновенье мазнули Аяо по лицу.
- Пурурум!
- Нацуми! - воскликнула Чиери.
Аяо судорожно вздохнул. Когда Нацуми коснулась его, словно расплескалась чаша с жидким солнцем, и свет перетек в Аяо. Он ощутил, как по венам его струится артериальная кровь. Позвоночник задрожал от примитивного наслаждения. Аяо подумал: "Так быть не может", - и ухватился за Чиери, чтобы не упасть. Колени его сотрясались, икроножные и бедренные мышцы пульсировали.
- Ну зачем же, Нацуми? - вздохнула Чиери.
Нацуми лишь рассмеялась.
- Тебе понравилось? - спросила она.
Аяо не сразу понял, что обращаются к нему. Он медленно потряс головой, затем провел рукой по лицу, словно счищая с него глупую улыбку. И лишь тогда ответил:
- Да.
Нацуми хихикнула и протянула руку, чтобы опять коснуться его - но Чиери остановила сестру строгим окриком:
- Не смей! Хватит уже.
Нацуми надулась.
- Нууу! - ударила она медведем о пол. - Я хочу, чтобы братик улыбался.
- Он в таком не нуждается. Иди к себе. Нам с Аяо-куном нужно поговорить наедине.
Тут у Чиери лопнуло терпение. Она подтянула к себе сестру и отвесила ей звонкий подзатыльник. Нацуми не расплакалась - нет, вновь хихикнула. Она подмигнула Аяо и оленьими прыжками помчалась обратно в дом. Медведь волочился следом.
"Не уходи!" - чуть было не закричал Аяо.
У него тряслись руки.
Аяо хотел прямо здесь и сейчас, не обращая внимания на Чиери, вытащить из-под стекла Семизубый меч и вспороть им нежный живот Нацуми-чан; а после вгрызться в ее фиолетовые кишочки и жевать ее плоть, и терзать ее кости; и пить, пить то концентрированное счастье, что текло у нее в жилах. На какой-то момент Аяо и в самом деле потерял контроль над собой.
Хорошо хоть, вовремя спохватился.
- Я уж думал, умру, - выдохнул он.
- Мне жаль, что так вышло, - извинилась Чиери. - Нацуми через прикосновение контролирует эмоции. Обычно она передает счастье. Иногда - меланхолию. А иногда и тупую тоску. Отец привез ее две недели назад, звонил вчера, сказал, что на днях заберет обратно. Скорей бы. От Нацуми столько проблем.
Аяо слушал ее вполуха. Его заботило другое: лишь мимолетный контакт с этой Нацуми дал ему эмоции в чистом виде. Об этом стоит подумать, определенно.
- Мы забыли о цели нашего визита, - сказала Чиери.
Они подошли наконец к маленькой двери.
- Как думаешь, что там? - спросила Чиери.
- Понятия не имею.
В ответ она толкнула дверь.
Аяо уловил запах сырости. А еще - запах машинного масла, и слабый, почти незаметный гнилостный аромат.
За дверью открылся еще один зал, поменьше. Пол здесь вымощен был холодной плиткой. Из углов исходили железные рельсы, что тянулись по полу и пересекались в центре, образуя квадратное возвышение. На нем установлен был громоздкий механизм, составленный из шестеренок, линз и стальных пластин. Заканчивался он матовым цилиндром с широким диаметром. Верхний раструб упирался в куполообразный потолок. Под нижним же раструбом, в переплетье проводов и металла, сидел труп. С него сняли кожу и сорвали большую часть мускулов, а оголившийся череп посеребрили так, что он стал напоминать выпуклое зеркало. Изгнивший позвоночник пронизали медной проволокой. Труп сидел, уронив словно бы оглоданные руки себе на бедра. Он был небольшим и принадлежал, скорее всего, женщине или ребенку.
...Аяо её узнал.
Правда, не сразу.
- А зачем серебро? - спросил он.
- Чтобы сохранить душу. По-другому не получится, слишком давно она умерла.
- Она умерла этим летом, - возразил Аяо.
И задумался.
- Такамура... Маю, да?
- Мию, - неохотно ответила Чиери. - Пойдем отсюда. Я долго на это смотреть не могу.
- Теперь понимаешь, Аяо-кун? - спросила она уже в музее. - Ты в заднице. Вся вина на тебе, а оружие - у FTL. Сейчас оно не работает, какие-то проблемы с гальванизацией. Но его скоро восстановят. FTL хочет войны с церковью, а ты, Аяо-кун, ты уже опробованный инструмент, ты проявил себя неплохо, и этим уже понравился моему отцу. Он будет использовать тебя и дальше. А уж его методы... сам видел эту гадость, - она мотнула головой в сторону механизма. - Ты хочешь, чтобы и тебя в обгрызанный овощ превратили? Чтобы в мозг трахали? Без проблем, это отец обеспечит. Но я... мой тебе совет: хватай Мейду в охапку - и уезжай из Токио, как можно дальше. И лучше не возвращайся.
Аяо обдумал ее слова.
- Нет, - сказал он наконец.
- Аяо-кун...
- Ты, возможно, не знаешь, - произнес Аяо, разглядывая музейные экспонаты, - но Мейда в списке врагов церкви. А они своих врагов убивают быстро. У меня нет выбора, уехать я не могу - нас и вне Токио найдут. Лучше уж здесь. Тут есть хотя бы FTL. Ха. Пусть FTL имеет меня. Лишь бы защиту обеспечили.
- Ты идиот, - разозлилась Чиери. - Знаешь об этом?
- Я не идиот! - ответил Аяо, недоумевая: неужели ей не хватило этой речи?