Аннотация: Рассказ о туристическом визите первого класса старшей школы Шико в город Корияму.
Из южных морей пришел март; теплый воздух, раскручиваясь, поднимался к небу - где встречался с холодными ветрами; гремели, сталкиваясь друг с другом, грозовые облака, и на размокшую землю проливался слабый дождь.
Точка равноденствия, постное сердце месяца, пришлась в этот раз на двадцатое его число. За Хиганом последовала и томительная неделя - страна ожидала цветения сакуры; создан был специальный штаб - для сбора оперативной информации; фиксировалось подрагивание каждого лепестка. В метро, на улицах, в магазинах - всюду розовели плакаты, на чьей фотобумаге изображены были нераспустившиеся бутоны. В бенто, помимо онигири со сливами, клали теперь листья сакуры - маринованные, сладко-острые на вкус.
В храме Ясукуни, где, уважая волю императора, из года в год распускается первый вишневый бутон - в храме Ясукуни под каждым деревом установили уже мощные прожектора; наблюдение продолжалось и ночью. Поступило предупреждение от метеорологов: из-за сильных ветров в этом году цветение длиться будет меньше обычного. Сакура цветет лишь день, а после облетает; теперь это займет несколько часов.
Праздник станет острее и ярче.
Когда, наконец, раскрылся первый бутон - у основания розовый, по краям нежно-белый - храм Ясукуни посетила императорская чета; присутствовали также премьер-министр Ямамото Фумио, мэр Токио Ишихара Шинтаро и, к всеобщему удивлению, Саяко-химе; по слухам, принцесса была больна настолько, что не могла даже подняться с постели.
Император взглянул на дочь, но ничего не сказал. Ветер растрепал его седые волосы. С отстраненным видом император прочитал венок из семи танка, посвященных цветению сакуры; среди авторов были Басе, Сайге и Исса. Закончив, император вяло махнул рукой. Ему немедленно поднесли нефритовый ковчежец, доверху наполненный белым порошком; император положил щепотку себе под язык, вздохнул - и сказал:
- Да установится мир.
Ханами начался.
После императора ковчежцем обнесли и прочих гостей. Саяко-химе зачерпнула особенно крупную порцию. Не дожидаясь, пока порошок рассосется, стала жевать его; из носа ее, незамеченная, вытекла капля крови. Ямамото Фумио преподнес принцессе шелковый платок, свернутый треугольником; Саяко-химе поблагодарила его, не разжимая губ. Вокруг мерцал свет - приглашенные журналисты фотографировали первый мартовский цветок.
Праздник, начавшись в Токио, перетек и в остальные города. В Наре (где до сигнала из столицы уничтожали торопливые бутоны) перевели дух - и стали готовиться к вишневому шествию; в Киото прошел первый вечер сакуры. В холодных, соленых землях Хоккайдо ждали первого бутона с нетерпением; но до него было еще две-три недели.
Люди приходили к деревьям, ели бесплатные наркотики - и любовались тем, как медленно отсыхают и падают бело-розовые лепестки. Учителя и воспитатели водили детей на экскурсии. Дети поедали наркотики особенно жадно; каждый упавший лепесток они провожали одобрительным криком. Дети очень чувствительны к истинной красоте.
В парках расстелены были полиэтиленовые коврики, где сидели, поджав под себя ноги, расслабленные саляримены; они подмешивали порошок в саке и пили так, чувствуя, как земля под ними тает, а небо взрывается сотней багровых цветов.
И не было такого, чтобы люди ссорились под сенью сакуры - как подмечено у Иссы:
Чужих меж нами нет!
Мы все друг другу братья
Под вишнею в цвету.
Так что все случаи насилия, связанные с ханами и цветением сакуры, аккуратно замяли; ничто не осквернило праздника.
Мать Орино Май умерла родами; отец же - настоятель храма - погиб относительно недавно; так что разрешение на поездку (всем классом) в город Корияму для Май подписать могла только ее кузина Шизуко. Орино Шизуко, будучи взрослой и финансово самостоятельной, удочерила Май после того, как на Орино Мамору упала подпиленная балка - кто именно подпилил ее, так и не выяснилось; Май, быть может, и рассказала бы об этом - но вряд ли, поскольку любое воспоминание о том дне причиняло ей невыносимую боль; и стыд тоже.
Кузина Шизуко жила в Токио - однако все время проводила в разъездах; за свою жизнь Шизуко уже семь раз обогнула северное полушарие. Разрешение, заранее подписанное, Шизуко прислала кузине из Нанкина; к нему прилагалась открытка на плотной бумаге - тигр сгребает под себя панду. "Надеюсь, панда останется жива", - подумала Май. Открытку она положила в специальный ящичек; там их лежало около полусотни.
"Посещение города Кориямы", - прочитала Май в разрешении; не удержавшись, счастливо пискнула - и прижала мятую бумажку к груди.
Целых два дня! Вместе с остальными одноклассниками... и вместе с Аяо-куном.
Аяо-кун был, несомненно, проблемой - из разряда проблем философских; сам факт существования его, такого доброго, надежного, невыносимо спокойного, сам факт этот задавал для Орино Май определенную систему ценностей, систему координат, выйти из которой она не могла, как ни старалась. Да Май и не делала таких попыток. Ее чувства к Аяо были настолько реальны, что причиняли боль буквально физическую; однако к боли этой примешивалось наслаждение. Май слабела в присутствии Аяо. Убила бы она его, представься ей шанс? Нет, точно нет; ведь со смертью Аяо исчезло бы это сложное, тягучее, тяжелое удовольствие, которое она испытывала при виде его. Хватало и одного взгляда, отзвука его слов; страшно подумать, что произошло бы при физическом контакте...
- О нет, о чем я думаю! - спешно свернула Май свою непристойную мысль.
И, в качестве наказания, отхлестала себя по щекам. Так бил ее отец - чтобы отрезвить, привести в чувство; сейчас, за неимением отца, приходилось делать это самой.
Май наказала себя - но блаженное чувство никуда не пропало.
- Когда это произошло, Аяо-кун? - спросила Май, кружась по комнате; в кулаке она комкала несчастное разрешение. - Когда ты стоял, глядя в небо, и рассказывал, как сгорают в космосе звезды? Когда ты убил хомячка на моих глазах? Или когда ты повалил меня, пользуясь преимуществом в силе, и долго лежал так, издавая странные звуки - ты сказал, что это была свадьба, и мы теперь муж и жена? Ты смеялся, Аяо-кун, ты пошутил; а я поверила. И до сих пор верю. Ты отдалился от меня... а я?
Май остановилась и, положив разрешение на стол, стала круговыми движениями разглаживать его.
- А я приблизилась к тебе, - сказала она грустно.
Как жаль, что Аяо-кун не может принадлежать только ей; у него, в конце концов, есть и сестра, и родители, и даже младшая сестра; и все они должны жить и здравствовать, ведь иначе Аяо-куну станет больно... А этого нельзя допускать - нельзя, чтобы Аяо-кун чувствовал боль.
Никак нельзя.
Сложив аккуратно разрешение - и сунув его в рюкзак - Май присела на футон. После мыслей, связанных с Аяо-куном, захотелось контакта с ним: не физического, конечно, а словесного. Поговорить с ним. Позвонить ему. Май, конечно, имела номер Аяо; в случае, если он менял вдруг номер, Май спешно обновляла информацию. Она знала весь его распорядок дня, все привычки; бывая у него дома, Май тщательно изучала расположение вещей - чтобы, если понадобится, в точности воспроизвести их. Мало ли что. У Аяо, конечно, есть сестра, и есть родители, и есть младшая сестра... но может случиться так, что они ему разонравятся - и тогда он позовет к себе Май.
И все будет так, как захочет он.
Май, пребывая еще в сладких грезах, набрала заветный номер; ее черный телефон, старый, уродливый проводной телефон, дважды звякнул - и звук пошел. Аяо взял трубку.
- Аяо-кун, - волнуясь, выдохнула Май.
- Да, - сказал он.
Между собой они общались в европейской манере, без опостылевших "муси-муси"; просто имя, просто "да". Еще один символ близости. Милый, дорогой сердцу символ.
- Ты собираешься? - спросила Май. - Что ты возьмешь с собой в Корияму? Там, наверное, холодно; все-таки север Тохоку. Может, мы даже увидим снег. Я возьму теплую кофточку и юбку с шерстяным начесом. Еще, наверное, чулки, перчаточки, шапочку...
Она сама не понимала уже, что говорит; такое часто бывало - в разговоре с Аяо-куном. Ему нравились деловитые, целеустремленные женщины (наверное); Май изо всех сил старалась быть такой. Однако - зная, что Аяо-кун слушает ее, и даже думает о ней - Май не могла как следует сосредоточиться, и несла порой откровенную чушь. Аяо-кун такого не любил, и Май это прекрасно понимала. Но ничего поделать с собой не могла.
- И еще...- замирая от ужаса и восторга, пролепетала Май, - я возьму много нижнего белья, теплого...
- Вот как, - сказал Аяо ровным голосом. - Я рад этому.
- А ты что возьмешь? - спросила Май.
И в этот момент - кошмарный момент! - она ощутила, как по ногам ее течет теплая жидкость. Переволновалась. Нет! Только не это! Май едва не заплакала. Какое счастье, что Аяо-кун не видит ее сейчас - иначе бы она умерла со стыда.
В феврале Май, упав со стропил, сломала себе таз; кости вскоре срослись - однако возникла одна проблема: поврежден оказался мочевой пузырь. Диагноз - дисфункция. Теперь выделительная система работала не так, как раньше; Май могла пить литры воды, и не мочиться в течение целого дня - зато в полночь ее судорожно сжатый пузырь расслаблялся, и Май просыпалась в луже горячей мочи. Очень неудобно. Одно утешение - Аяо-кун этого до сих пор не знал. В те дни, когда они встречались, Май не пила вообще ничего - или (секрет) надевала под юбку толстенький подгузник; он делал ее похожей на утку.
Подгузник сейчас, конечно, не поможет - придется менять белье. Май огорченно оглядела свою промокшую хакаму.
- Ты уже минуту молчишь, - сказал Аяо. - Что-то случилось?
- Н-нет, Аяо-кун! - спохватилась Май. - А разве что-либо могло случиться? Хаха, нет, конечно же! Со мной ничего такого не случается. Я скучная девушка. Очень. Вот.
- Вот как, - отозвался Аяо. - Если тебе нужно по делам, отключайся. Нет. Пожалуй, это решение я приму за тебя сам. Я отключаюсь. Удачи в делах.
И он действительно отключился.
А Май осталась сидеть на футоне (тоже промокшем), в мокрых трусиках и мокрой же хакаме, и мокрых штанах. Она думала об Аяо-куне.
Позже, когда класс Май - триместр только начался, и она не успела пока познакомиться со всеми - занял уже свои места в носатом шинкансене, отбывавшем в Корияму, размышления Май об Аяо продолжились; он сам дал им пищу. Аяо сел у окна, как и всегда; соседнее место занял Кацуджи Кога - большой, добродушный и с печальными глазами. Аяо не стал его прогонять. Он сидел, глядя в окно, и подпирал ладонью подбородок. Огорченная, что нельзя быть рядом с Аяо, Май подсела к Тамаи Хиромицу, старосте (очки в стильной оправе и волнистые волосы); единственное свободное место оставалось по левую руку от него. Тамаи-кун обрадовался. Он сразу наклонился к Май и, источая запах мяты, заговорил:
- Прекрасная погода! Небо пустое и солнечное; значит, знаменитая кориямская сакура зацветет и облетит в точные сроки. Мы успеем, Орино-кун, не беспокойся. В случае, если лепестки опадут раньше времени, я подам в суд на Арикаву-сенсей. Гнусная женщина! Так задержать наше отбытие. Я решительно поражен. Будь моя воля, я бы давно уже отстранил ее от работы с детьми. Дети - подрастающее поколение; мы же, ученики старшей школы Шико - будущая элита страны. А Арикава-сенсей своим безответственным поведением позорит не только себя, но и нашу школу. Нет, гнусная женщина! Как считаешь, Орино-кун?
Май бы хотела сказать: "Да-да, Тамаи-кун, ты абсолютно прав", - и отвернуться; староста был невыносимым занудой, и спорить с ним не мог никто. Но Арикава-сенсей ей нравилась, и этот дурацкий навет нельзя было оставить без внимания.
- Но Орино-кун! - произнес он наставительно. - Сколько часов отсутствовала Арикава-сенсей? Пять часов она возилась в медпункте. Потом пришла и объявила, что на этот шинкансен мы опаздываем, и что следует ждать второго. Еще два часа мы сидели на станции, занимаясь разной ерундой - абсолютно бесполезной, к слову - а потом и полчаса помогали Фунакоши-кун искать ее любимый брелок; я бы и отказался, но Арикава-сенсей настояла - будто я, как староста, обязан помогать каждой из моих одноклассниц. Это так; но в понятие помощи, в моем представлении, поиск каких-то брелоков не входит. Бесполезная ерунда! Арикава-сенсей украла мое время. Будь мы в Америке, я давно бы уже засудил ее; жаль, мое образование продолжилось здесь. Я слышал, в Японии замечательные учителя. Это не так, Орино-кун, отнюдь не так! Хвастливая ложь. В Японии есть учителя грубые, глупые; откровенные дилетанты. И эта Арикава-сенсей, вдобавок ко всему, ведет себя...
Тамаи-кун изобразил руками нечто сложное и воздушное.
- Вот так, - закончил он.
Май испустила тяжелый вздох. Все обстояло не так плохо, как расписывал Тамаи-кун: пускай они и вправду задержались по вине Арикавы-сенсей, тому была причина. Причиной являлся Мисора-кун - дерганый, неухоженный неврастеник. Мисора-кун верил в странное: он считал, что является персонажем некой высокорейтинговой драмы; и, чтобы поддержать свою популярность, раз за разом совершал глупейшие поступки, как то: выпрыгнуть из окна, изрезать пальцы ножницами, подраться с пожилым якудза (якудза был стар, и потому проиграл), съесть бомбу. За несколько дней знакомства он дважды напугал Май: когда съел бомбу (сделал это вблизи Аяо-куна) и - сегодня - когда обрызгал из огнетушителя их учительницу, Сугияму-сенсей; Сугияма-сенсей разозлилась настолько, что потеряла способность к членораздельной речи - и стала бессвязно кричать; Май испугалась за нее. Ситуацию спасло вмешательство Арикавы-сенсей; она прижала Сугияму-сенсей к себе и стала успокаивать, проводя узкой ладонью по ее спутанным каштановым волосам и по дрожащей спине. Позже Арикава-сенсей увела заплаканную Сугияму в медпункт; и отсутствовала почти пять часов - как результат, на первый шинкансен они опоздали всем классом. Мисора-кун так и не поехал; Китазава Сейджи, угрюмый громила, завел его в туалет и несколько раз ударил в живот. Пришлось Мисоре-куну отправиться домой. Арикава-сенсей сильно удивилась, узнав, что Мисора отказался от поездки. "Странно", - сказала она.
История с брелоком Фунакоши Рин была еще проще: Рин, маленькая, наивная и притом сильная (мать водила ее на карате), обожала свой брелок в форме лягушонка; и, когда он потерялся на станции, пришла в ужас; Рин плакала и хотела даже отказаться от поездки, чтобы остаться и поискать как следует. Арикава-сенсей сказала, что, если не поедет Рин, не поедет и она; и вместе они стали искать брелок. К ним присоединились и Кацуджи Кога, и Китазава Сейджи, и в меру ответственный Тамаи Хиромицу; вскоре брелок стал искать весь класс. Его нашли - но чуть не пропустили второй шинкансен. И вот, наконец, они едут; через полтора часа класс будет в Корияме. Ночь они проведут в гостинице; а завтра, с утра, пойдут любоваться кориямской сакурой.
Тамаи Хиромицу, оставив тему Арикавы-сенсей, перешел к сакуре:
- Ей целых шестьсот лет! Толстое, мудрое дерево. В старые времена оно служило орудием казни. Слышала про это, Орино-кун?
- Нет, - сказала Май.
- Так услышишь, - самодовольно произнес Тамаи. - Провинившихся дайме приводили к сакуре и, проделав у них в животе отверстие, вытаскивали кишки; кишки эти приколачивали к сакуре. Потом дайме заставляли ходить вокруг дерева, наматывая тем самым кишки на ствол. Дайме и шел; если во время казни он молчал, то его семью не трогали - если же он застонал хоть раз, то...
- Как насчет заткнуться? - прервал его Кейтаро Ичиру, сидевший впереди. - Хватит действовать Май-чан на нервы. Ты ей надоел, не понял еще?
- Сам замолчи, - степенно произнес Тамаи. - Орино-кун, это правда?
- Ну, - замялась она.
- Вот видишь, - обрадовался Тамаи. - Твоя ложь, Кейтаро-кун, меня не смутит. Орино-кун я не надоел.
- О, - сказал Кейтаро. - Но все равно заткнись. Теперь уже ради меня. Как тебе такое предложение?
Тамаи-кун оскорблено смолк. Кейтаро же подмигнул Май, сначала одним глазом, затем другим - и наконец отвернулся; Кейтаро Ичиру был невзрачным, лохматым и носил вдобавок очки с толстыми стеклами - в отличие от стильного Тамаи, он производил впечатление заученного, глуповатого парня; однако он пользовался феноменальной популярностью у девчонок. Май Кейтаро-кун не нравился; слишком мало было в нем от Ацумори Аяо.
Полтора часа прошли относительно быстро; Май взяла из дома PSP и посвятила один час из полутора видеоиграм. Тамаи-кун несколько раз пытался взять ее за руку и объяснить-таки, почему он любит кориямскую сакуру и почему не любит Арикаву-сенсей - но всякий раз ему мешал Кейтаро Ичиру. Он, похоже, положил глаз на Май - и ей это не нравилось; но ничего поделать с этим было нельзя.
Ближе к концу пути произошло одно событие: Накахара Аюми, взрывного характера, поссорилась отчего-то с тихой Накано Хикари - и сильно приложила ее лицом о стекло. Нос у Хикари немного помялся. Аюми сказала: "Кажется, кто-то потерял нюх". Хитори Юка - злобная и ограниченная толстушка, подруга Аюми - рассмеялась; бедная Хикари шмыгнула носом, но все же сдержалась от плача. Арикава-сенсей, сверкая глазами, устроила Аюми и Юке выговор; Хикари она забрала к себе. Кацуджи кога, извинившись перед Аяо, занял освободившееся место рядом с Аюми. И его присутствие, очевидно, повлияло на Аюми благоприятно - весь остаток пути она вела себя относительно тихо. Май надеялась, что Кога ударил-таки Аюми; она того заслуживала.
За окном мелькали рисовые поля, залитые чуть теплой водой; среди зеленых ростков стояли цапли. Белел горизонт, изрезанный горными вершинами; небо напоминало море, перевернутое вверх ногами. Тохоку, северо-восточная часть Хонсю, расцветал медленно - когда на юге цвели уже сливы и вишни, Тохоку по-прежнему стоял голым, зимним почти; лишь сомкнутые бутоны напоминали о грядущей весне.
- Корияма - промышленный город, с миллионным населением, - нудел над ухом Тамаи. - Рядом находится атомный реактор, он и снабжает Корияму энергией. Торговля развита, в Корияме... промышленность... торговля... рыба...
Когда впереди показался Корияма, Май, задремавшая уже, вспомнила слова Тамаи-куна; она стала осматриваться по сторонам, надеясь найти и рыбу, и атомный реактор. Корияма оказался городом серым, тихим, с венцом высоток по краям. На станции шинкансен остановился, соприкоснувшись носом с другим. Раздался металлический голос: "Станция Корияма", - и слова эти подхватила Арикава-сенсей:
- Ребята, выходим, выходим!..
Сама она стояла в проходе, миниатюрная, в кепке и джинсовой куртке, в кроссовках с толстыми подошвами; глаза ее - светло-зеленого цвета, с искрой - были широко раскрыты; Арикава-сенсей хотела видеть каждого своего ученика.
- Я должен помочь ей, - самодовольно огладив рукав формы, произнес Тамаи. - Дай пройти, Орино-кун.
Май встала, пропуская его; сама же она присоединилась к Аяо-куну. Вместе они сошли со шинкансена на вечернюю уже станцию. Их никто не встречал. Арикаву-сенсей это, впрочем, не расстроило. Выстроив класс в каре, она заняла позицию полководца - и, оправив кепку, заявила:
- Вперед! Дорогу я знаю, так что не пропадем.
- Ага, знает она, - проворчал Тамаи под ухом у Май.
Слова эти услышал Аяо. Он посмотрел на Тамаи и равнодушно произнес:
- Не любишь ее, так убей.
- Отличная шутка, Ацумори-кун, - поморщился Тамаи. - Ты и вправду считаешь, что это смешно?
- Я не шучу, - сказал Аяо, и почему-то погрустнел.
Это стало сигналом для Май; она решила, что должна защитить Аяо от назойливого Тамаи. Май сказала:
- Тамаи-кун, не хочешь ли купить мне колы?
Она надеялась, что он обидится и уйдет; но Тамаи удивил ее, когда сказал: "Я не против, Орино-кун". Взяв у ошеломленной Май деньги (сто иен), он отлучился к ближайшему аппарату; когда же вернулся, с двумя банками кока-колы в руках, класс уже отправился в путь. Осталась лишь Май, предельно рассерженная; раз она послала Тамаи за колой, то и дождаться его обязана. Выхватив у старосты колу, Май бросилась догонять класс. За углом ее ждал Аяо-кун; он, оказывается, хотел и ее подождать, и класс из виду не потерять. Май растаяла. Взяв Аяо за руку - он не возражал - она быстро направилась за остальным классом; за спиной ее шагал торопливо Тамаи-кун. Свою колу он открыл слишком рано; и сейчас был вынужден пить ее на ходу.
- Орино-кун, не хочешь меня подождать? - хотел спросить Тамаи; но, едва он открыл рот, как кола, проглоченная им заранее, пошла не в то горло; и Тамаи пришлось потратить какое-то время на то, чтобы откашляться. За это время он потерял и Май, и Ацумори. Пришлось их искать. Нашел он потерявшихся одноклассников - не только Май, но и всех остальных - у гостиницы "Oriental", что расположена была на южной оконечности Кориямы. К северо-востоку от них - в получасе ходьбы - находилась знаменитая сакура. Но туристический визит будет завтра; сейчас же им следует помыться в онсене, поесть и хорошенько выспаться. Арикаву-сенсей эта перспектива радовала. Она созвонилась сначала с Сугиямой-сенсей (та сидела дома и в печальном одиночестве смотрела телевизор), затем с Накахарой-сенсей, директрисой их школы; и, поговорив с хозяином гостиницы - улыбчивым ниссэем с неяпонским именем Овари Джон - повела класс в заранее приготовленные для них комнаты.
Май гостиница понравилась.
Она, конечно, не сразу сообразила - откуда возьмется онсен в Корияме, городе, где геотермальных источников отродясь не было? Решение оказалось простым. Онсен - фальшивый, имитация; две ванны (для мальчиков и для девочек), обложенные камнем, с подогревом для воды, и с направленными струями. Можно использовать пену. Лжеяпонский онсен; лжеяпонский, как и вся гостиница. Открытая веранда, с раздвижными стенками и с рисовыми ковриками; внутреннее убранство кое-как соотвествует канонам - однако помещение само выстроено не на сваях, как следует, а на фундаменте; Май подозревала, что при ближайшем же землетрясении гостиница "Oriental" сложится вовнутрь себя. Однако пока - пока не началось землетрясение - гостиница радовала глаз; она напоминала красивую игрушку, и прекрасно подходила к личности своего хозяина. Ниссэй Овари - родившийся в Америке и переехавший сюда - говорил с забавным акцентом. Он был блондином средних лет, имел объемный живот и красил лицо румянами; в пальцах ниссэй постоянно крутил золоченный карандаш. Он ужасно разозлил Тамаи-куна; Тамаи, сам ниссэй, терпеть не мог вот таких комедийных актеров; он заявил: "Позор!" - и постарался в сторону Овари-сана не смотреть.
Их разместили в двух больших комнатах. Гостиница имела симметричное строение: два онсена, две одинаковые комнаты, две раздевалки, два туалета, два холла, две веранды - симметрия шла относительно длинного коридора; коридор этот был кишками гостиницы, и заканчивался он анусом - главными воротами. Над входом висели две вываренные бараньи лопатки; обереги, как пояснил хозяин. "Абсолютная дикость", - проворчал Тамаи-кун; а вот Арикаве-сенсей эти лопатки понравились. Она прошлась по коридору, громко стуча своими тяжелыми подошвами, и в конце концов объявила:
- Хорошее место!
- Вы мне льстите, - растрогался Овари-сан.
- И вам ведь приятно? - уточнила Арикава-сенсей. - Это хорошо. Ведь вы наш хозяин на этот вечер, и мы обязаны сделать вам приятно.
Овари-сан смутился.
Он показал девочкам их комнату - большую, полутемную, с галогеновой лампой и с математической матрицей расстеленных футонов; Май при этом не присутствовала - она, почувствовав легкое томление внизу живота, немедленно отправилась к туалету; там ее и настигло мочеиспускание. Май успела. Моча шла сильно, струей; Май забрызгала свои лодыжки - их пришлось оттирать мягкой туалетной бумагой. Закончив, Май смыла за собой и, успокоенная (очередное мочеиспускание еще нескоро), пошла в комнату девочек. По пути ей встретилась Накано Хикари. Она посмотрела в сторону Май и испуганно повела плечами; словно теперь, после происшествия с Аюми, боялась всех своих одноклассниц. Май слегка обиделась. Остальные девочки начали уже распаковывать вещи. Накахара Аюми обматывала свой футон покрывалом. Она выразила надежду, что Хикари вскоре появится; у Аюми - и у Юки - было что ей сказать.
- А зачем она вам? - полюбопытствовала наивная Рин.
- Для дружбы, - сказала Аюми, и мечтательно прикрыла глаза.
Май, разбирая свои вещи, наткнулась на нож - длинный (23,1 см), с керамической рукоятью. Нож хрупкий, таким не разрезать кость и не проломить полицейскую броню; но вот горло перерезать - вполне. Май посмотрела в сторону Аюми. Накахара Аюми, рыжая мужененавистница, дочь директрисы, успела уже ей надоесть. Май не любила злых людей и иногда их наказывала. Аюми от смерти спасало пока одно обстоятельство - к Аяо-куну она относилась хорошо (вернее, никак); но жизнь Аюми висела уже на волоске. Эти издевательства над Хикари... нет, Аюми однажды следует наказать. Пускай и не сейчас; но в какой-нибудь из дней - точно.
- Слушай, Аюми-чан, - сказала Ямагата Матоко, миловидная, с круглым лицом и чуть вздернутым носом; она стояла у раздвинутых перегородок, и смотрела во двор. - Ты когда-нибудь ела пасту из лепестков сакуры?
- Нет, - ответила Аюми, насторожившись.
- Вот и я тоже, - сказала Матоко. - Но я-то когда-нибудь ее попробую. А ты - нет.
"О чем это она?" - удивилась Май.
Удивилась и Аюми:
- Почему?
- Потому что я люблю мужчин, - сказала Матоко невозмутимо. - А ты их не любишь, и пасты никогда не попробуешь. Никогда.
Май смутилась. Паста, о которой говорила Матоко, явно была чем-то неприличным.
- Никогда, - повторила Матоко.
Аюми, поняв, что происходит, аж покраснела от злости.
- Ну и что? Как будто меня это расстраивает!
- Расстраивает, еще как, - сказала Матоко насмешливо. - Но ты слишком стеснительна, чтобы признаться это. Если продолжишь обманывать себя, то никогда, никогда.., - Матоко зевнула. - Даже Хикари-чан тебя опередит.
- Неправда! - закричала Аюми.
- Правда, - возразила Матоко.
Этот спор прервался с появлением Арикавы-сенсей; та принесла с собой компактную видеокамеру - чтобы задокументировать их пребывание в гостинице. Арикава-сенсей засняла как следует угрюмые лица Матоко и Аюми, безмятежно-тупое лицо Юки, смущенное личико Рин, длинные ноги Куримото Мицу (она накрылась футоном и лежала так, дурачаясь), круглую физиономию Мисоры Фуюки (к слову, близнеца Мисоры Масато), и прочие лица; попала в кадр и Май. Она несколько неестественно улыбнулась и даже помахала рукой. "Хорошо!" - похвалила ее Арикава-сенсей, и отправилась на мужскую половину, чтобы смущать там мальчиков.
- Мы еще поговорим, - сказала Аюми, обращаясь к Матоко.
- Конечно, - сказала та, - в онсене.
Май решила, что ей нравится Матоко; давно пора осадить Аюми.
Может, даже нож не нужен.
Был ужин; весь класс собрался в левом, мужском холле. За огромным столом расположились и мальчики, и девочки; во главе восседала Арикава-сенсей. Свою кепку она сняла - и тяжелые темные волосы рассыпались по ее спине; Арикава-сенсей зачесала челку назад, и открылся ее ровный выпуклый лоб. Хозяин поднес ей миску с горячей собой. Арикава-сенсей поблагодарила его за угощение - и сказала, взмахнув палочками:
- Приступим!
Май повезло: она села рядом с Аяо. Он тянул лапшу из рамена, делая это медленно и осторожно. По другую руку от него сидел Кацуджи Кога. Сегодня он, видимо, решил не отставать от Аяо. Кога немного повеселел; он шутил даже, и иногда невежливо толкал Аяо локтем. Они обсуждали, как правильно любоваться сакурой; Май их разговор быстро утомил. Ее никогда не привлекали ни наркотики, ни ханами; и в поездку эту она отправилась только для того, чтобы побыть наедине с Аяо-куном.
Отчаявшись, Май тронула даже его колено своим - и сразу испугалась этого поступка. Испуг мог спровоцировал мочеиспускание, поэтому попытки свои Май прекратила. Не хватало еще описаться посреди ужина - на глазах Аяо-куна.
Слева от Май сидел сначала неизменный Тамаи-кун. Он бы сильно мешал ей - если б не был так поглощен едой. Тамаи снял даже запотевшие очки; сам он весело и быстро хлебал из миски с раменом. "Я не обиделся, что ты не подождала меня, Орино-кун", - шепнул он ей между делом. "Хорошо", - ответила Май. Потом Тамаи-куна сменил Кейтаро; этот воспользовался хитростью - сказал, что отсутствующая за столом Накано Хикари застряла в каком-то чулане и сейчас требует к себе старосту. Тамаи поверил. Бормоча: "Вот же неразумные люди бывают", - он покинул стол; Кейтаро Ичиру немедленно уселся на его место.
- Вот и я, Май-чан, - сказал он весело.
- Я рада, - ответила она.
Он начал было говорить, и взял даже ее за ладонь - но Май быстро проговорила: "Вам не кажется, что пора бы искупаться?" - после чего встала из-за стола. Ее слова услышали не все; однако Арикава-сенсей их услышала, и это стало решающим фактором. До этого Арикава-сенсей сидела, обсуждая с хозяином местного маньяка, Давителя из Кориямы (среди прочих маньяков Давитель имел относительно высокий индекс популярности и служил своего рода достопримечательностью); теперь же она загорелась идеей поскорее искупаться. Ее сильное, эластичное тело жаждало теплой воды и энергичных движений мочалки; Арикава-сенсей хлопнула в ладоши и громко заявила:
- Девочки, все в онсен! Купаемся!
Девочки, кто доев, а кто - не доев, отправились в раздевалку. Особенно быстро собралась Накахара Аюми; перспектива остаться за столом с одними только мальчиками ее не прельщала.
Вереницу девочек увидел, возвращаясь с улицы, Тамаи-кун; он уже десять минут как искал Хикари и пребывал теперь в дурном настроении. Тамаи-кун заявил: "Вот ведь люди!" - и, кивнув зачем-то Май, двинулся в холл; там он стал надоедать остальным мальчикам. Кончилось все тем, что Кейтаро Ичиру подставил ему подножку; и, когда Тамаи упал, растянувшись на полу, рассмеялись все - за исключением молчуна Китазавы и добросердечного Кацуджи. Не стал смеяться и Ацумори Аяо; Май, будь она там, не сильно бы этому удивилась - ведь Аяо, как и Кацуджи Кога, весьма добр и сердечен.
В онсен - с прохладным плиточным полом (плитки цветов белого и молочного шоколада) и запотевшими стенами, с ямой, обложенной квазидиким камнем, и с отверстием в крыше - Май вошла с пушистым зеленым полотенцем, обмотанным вокруг тела. В правой руке она держала другое полотенце - для волос, и мыльный камень. Девочки расположились уже вокруг булькавшего "источника" водопроводного происхождения; Май поискала Матоко и Аюми, и нашла их обеих около Арикавы-сенсей. Они успели уже поссориться, и она теперь успокаивала их. Сама же Арикава, чья грудь прикрыта была влажным полотенцем, выглядела благодушно и по-матерински заботливо. Май захотелось сесть к ней, приобнять. Она подавила это желание; нельзя же так сильно выпячивать свои комплексы. Май росла без матери - и потому всякое напоминание о ней вызывало приятную слабость. Но мать относится к темам запретным. Не стоит вообще думать о ней, и не стоит вспоминать отца; Май, запутавшись окончательно, нырнула с головой и стала сидеть, булькая, на дне.
Отец, отец...
Май не хотела ничего плохого.
- Как считаете, кто из мальчиков самый-самый хороший? - спросила Фунакоши Рин, и голос ее сквозь толщу воды прозвучал как-то взрослее.
Май вынырнула.
- Среди наших ни одного нормального нет, - сказала Аюми. - Одни извращенцы и придурки.
- Придурки и извращенцы, - поддержала ее Хитори Юка.
Матоко хихикнула. Аюми бешено взглянула на нее; однако никаких действий предпринимать не стала.
- Тамаи-кун неплохой.., - робко произнесла Мисора Фуюки, но ее тут же освистали.
Стали просить совета у Арикавы-сенсей; она ведь взрослая женщина, и в парнях должна разбираться как следует.
- Хохо, - сказала, польщенная, Арикава-сенсей. - Дайте подумать. Сразу отбросим в сторону незрелых парней. Тамаи-кун совсем незрелый, скажем. Неплохой, но незрелый. Парочка Кацуджи-Ацумори мне нравится; они вроде готовы взять на себя ответственность. Китазава - ух какой, молчаливый и суровый; был бы еще красивым, цены бы ему не было. Но самый лучший, конечно же...
Все насторожились - особенно Май, которой понравилась похвала Аяо-куну; хотелось теперь знать, кого Арикава-сенсей оценивает выше.
- Самый лучший, конечно же, Кейтаро-кун! - закончила та, после чего откинулась назад и сложила руки на груди.
- Вы издеваетесь, сенсей? - проговорила Аюми с гримасой отвращения.
Май ее понимала; однако все остальные девочки закивали, соглашаясь с Арикавой-сенсей.
- Действительно, Кейтаро-кун... он ничего так, - сказала Хитори Юка, чем ввергла Аюми в неистовство.
Май же задумалась: неужели Кейтаро Ичиру действительно так хорош, как говорит Арикава-сенсей? Что у него есть такого, чего нет у Аяо-куна? Харизма, обаяние, красота? Нет, Аяо-кун в этом отношении намного лучше. Так в чем же дело?
Непонятно.
И тут Май, задумавшись, ненароком обмочилась; моча потекла из ее промежности, смешиваясь с водой. Испуганная, смущенная, Май стала молиться всем богам - чтобы никто не заметил; едва горячий поток ослаб, Май выскочила из онсена - и, предупредив Арикаву-сенсей, вышла в коридор; на голове ее покачивалось, свернутое, полотенце. Май не стала исполнять даже такую важную часть ритуала, как жадное, с причмокиванием, поглощение холодного молока - она сразу юркнула в комнату девочек, где переоделась (и спрятала испорченное мочой полотенце). Ее не оставляла мысль о том, что сейчас все девочки - и Арикава-сенсей - сидят в воде, где растворена ее моча, горячая, соленая моча. "Ужасно!" - подумала Май. Хотелось от такого плакать.
Почему она?
Почему ей такое досталось?
Вконец измученная, Май направилась в мужской холл. Там можно и холодное молоко найти, наверное.
Действительно, молоко для нее нашлось; услужливый Овари-сан, мелко семеня, поднес ей запотевший стакан. Поблагодарив хозяина, Май залпом выпила молоко. Кацуджи-кун, который сидел за столом и играл в маджонг с Авано Юджи (темноглазым, хрупким юношей), китазавой Сейджи и Овари-саном, сказал ей:
- Не простудись.
- Она не простудится, - сказал Китазава. - Я знаю.
- Ну, раз знаешь, - пожал плечами Кацуджи Кога, - то и спорить не стоит. Рон.
Раз Кацуджи-кун здесь, то Аяо, возможно, сейчас в полном одиночестве, подумала Май; он не будет против ее компании. Чувствуя, как льнет футболка к мокрой спине (и чувствуя, как туго шортики обтягивают ее бедра), Май вышла на улицу. Показалась уже бледная луна; здания выглядели черными провалами на фоне темно-синего неба. Двор у гостиницы был небольшой, с кустами, что росли под забором, с бельевой веревкой, растянутой между двумя столбами, и конурой для собаки (собака отсутствовала); сама же гостиница, с покатой крышей, невысокая, приземистая, снаружи показалась Май очень уютной; захотелось войти - и присоединиться к Кацуджи и Китазаве за игрой в маджонг.
Но тут она увидела Аяо.
Он сидел на крыше, забравшись туда с ногами; смотрел перед собой и думал о чем-то. Его волосы, влажные после купания, быстро сохли на ветру. Аяо переоделся; сейчас на нем была не школьная форма - красная с белым - а обычная одежда; свободная футболка и джинсы. Заметив Май, Аяо кивнул: присоединяйся. Май, обрадованная, подошла к скату крыши; она заметила уже дождевую бочку, приставленную к стене - похоже, именно с ее помощью Аяо взобрался на крышу. Май оперлась о бочку и подтянулась; Аяо протянул ей руку, помогая залезть. Ладонь у него была горячая и крепкая. Май он поднял легко, словно ребенка; только сейчас до нее дошло, насколько силен Аяо-кун. Она не решилась сесть рядом с ним, и чуть отодвинулась. Аяо ее сомнений не заметил. Он вернулся к своему занятию - стал смотреть вперед; смотрел он на юг, в сторону Токио, поняла вдруг Май.
- Аяо-кун...
- Скучно, - сказал он.
Май опешила.
- Аяо-кун?
- Мне очень скучно, Май-чан, - сказал он бесстрастным голосом. - Мне все надоело. Я не знаю даже, чем себя занять. У меня нет цели в жизни. Надеюсь, перед тобой не стоит такой проблемы, Май-чан? Есть ли что-то, чего ты очень желаешь?
- К-конечно! - отозвалась она.
"Аяо-кун..."
- Вот как, - опустив голову, произнес он. - Может, тебе нужна помощь? Я рад буду помочь. Ты только скажи: чего ты желаешь?
- Давай, - запнулась Май, - давай не будем торопить события, л-ладно? Ведь цель... ну, если добиться ее с чьей-то помощью... она ведь ничего не стоит тогда, верно?
Аяо помолчал немного; потом снова опустил голову, соглашаясь.
- Да. Ты права.
Май, осмелев, тронула его за плечо.
- Тебе плохо, Аяо-кун?
- Нет, - ответил он. - Я не испытываю физической боли. Я не ощущаю дискомфорта. Однако я пуст. Я живу, не имея мечты и цели. Вместо чувств - ватная пустота. Мне не плохо... мне, - он задумался, - я никак не ощущаю себя, и это, наверное, плохо. Но точно сказать не могу.
Невыносимо было видеть его таким; и Май торопливо предложила:
- Давай придумаем тебе цель.
- Цель? - поднял он брови.
- Да! Придумаем цель, и все будет хорошо, да?
- Наверное, - ответил он. - И какую же цель ты предлагаешь?
- Я не знаю... - растерялась Май.
Внизу показались две фигуры - одна высокая и тонкая, другая приземистая; приглядевшись, Май узнала в них Накахару Аюми и Хитори Юку. Аюми несла целлофановый сверток. Хихикая и подталкивая друг друга, Аюми и Юка выбрали место под кустом, где земля была мягче, и закопали сверток там. После они, не прекращая хихикать, бросились обратно в гостиницу.
Аяо проводил их спокойным взглядом. "Хорошо, что он отвлекся", - подумала Май; и стала лихорадочно размышлять, какую бы цель предложить Аяо-куну - и не выдать ее истинное, самое заветное желание.
Так не придумав, она подумала раздраженно: "Что за человек - ищет цель, когда рядом есть... есть..." Не доведя мысль до конца, Май несильно шлепнула себя по щеке; она этого заслужила. Дура, дура! Аяо-куну плохо, а она тут ругает его, пускай и про себя; надо сейчас же, сейчас же придумать ему цель, и пусть...
- Подожди тут, - сказал Аяо, и легко спрыгнул с крыши.
Разумеется, Май не послушалась; она спрыгнула следом за Аяо-куном. Влажная земля чуть промялась под ее ногами. Май кое-как удержалась равновесие - и бросилась догонять Аяо. Она думала, что он направится к свертку - чтобы откопать; однако Аяо пошел в другую сторону. Он приблизился к одной из форточек гостиницы. Встав на цыпочки, Аяо постучался туда. Ему никто не ответил. Аяо постучался сильнее.
- Я знаю, ты там. Открой, - сказал он.
- Аяо... - начала было Май, но он жестом прервал ее.
- Открой, - повторил Аяо.
Форточка медленно отворилась. Слишком узкая, чтобы человек пролез; но для руки места хватает.
- Кто там? - шепотом осведомилась Май.
Аяо слабо улыбнулся.
- Хикари-чан? - позвал он громко.
Ответом ему был жалобный всхлип.
- Они заперли тебя там? - спросил Аяо.
- Ацумори-кун, - чуть слышно произнесла Хикари. - Пожалуйста, не говори никому, я прошу...
- Они заперли тебя в женском туалете, - безжалостно продолжил Аяо. - Тамаи-кун ушел искать тебя; он долго искал, однако найти не смог. Было два места, куда он не мог заглянуть - это женский туалет и спальня хозяина. В спальню хозяина даже Аюми-чан не посмела бы войти; остается лишь туалет. Ты до сих пор там; значит, они сняли с тебя одежду. Я прав? Если прав, возьми мою футболку.
С этими словами Аяо стянул через голову футболку; под ней он носил еще одну, такую же. Май затрепетала невольно - не от жеста этого, конечно, а от логики выводов. Футболку Аяо скатал в комок, который легко, одним движением руки забросил в окно.
- Она свежая, - сказал он. - Потом вернешь.
- Они и юбку забрали, - едва не плача, произнесла Хикари. - Спасибо, Ацумори-кун.
- Вот как, - отозвался он. - Май-чан, не хочешь ли снять шорты?
Май ойкнула.
И сразу же:
- Конечно!
Пара заученных движений - и шорты спали к ее ногам; Май, смущаясь, протянула их Аяо-куну. Он принял шорты с невозмутимым видом. Май знала, что он может в любой момент приглядеться к ее нижнему белью, увидеть ее полосатые трусики (покупала, думая о нем); но Аяо деликатно не смотрел в ее сторону.
- Здесь кто-то еще, Ацумори-кун? - жалобно спросила Хикари.
- Май-чан, - ответил Аяо.
- Уууу, - всхлипнула Хикари.
Май такое поведение возмутило; однако она промолчала.
Так шортики Май переправились к Хикари.
- Хикари-чан, - позвал ее Аяо.
- Спасибо, Ацумори-кун! - шурша шортами, отозвалась она. - Я, если хочешь... вот... я не знаю, я.. не знаю, как отблагодарить тебя... вот.
- Хикари-чан, - сказал Аяо, глядя наверх, - хочешь, я накажу их?
Шуршание прекратилось.
- Их? - переспросила Хикари.
- Да, их, - сказал Аяо. - Аюми-чан и Юку-чан. Я заставлю их пожалеть о сделанном. Хочешь?
Хикари ответила быстро:
- Нет.
- Понимаю, - ответил Аяо.
И Май понимала, в общем-то; какой смысл в цели, если достигнута она чужими руками? Должно быть, Хикари хочет сама разобраться с Аюми и Юкой. Не стоит ей мешать.
Аяо и Май не видели, что сейчас происходит в туалете - и потому заблуждались относительно мыслей Хикари. Увидь они, что Хикари сидит на унитазе, держа один палец между ног - живо переменили бы свое мнение; от издевательств Аюми, от своего униженного положения Хикари получала огромное удовольствие; женская жидкость обильно сочилась из нее. Происшествие с туалетом Хикари сочла приятной удачей; и теперь она с большим неудовольствием покидала свое уютное убежище.
А Аяо между тем повернулся к Май и сказал:
- Переоденься.
Он прошел мимо ее - и занял свое прежнее место на крыше; Май же, в полосатых трусиках, присоединиться к нему не могла. Поэтому она двинулась - стараясь остаться незамеченной - в сторону спальни девочек. Сейчас все, наверное, в холле, или сидят до сих пор в онсене. Май повезло; до спальни она добралась без происшествий.
Май, счастливая уже, взяла на руки рюкзак - чтобы вытащить новые шорты - как в комнату заглянул вдруг Кейтаро Ичиру.
- А где остальные? - спросил он.
Май собралась было ответить - но, пораженная внезапным ужасом, остановилась; по ногам ее текла теплая моча.
Снова.
Она снова обмочилась.
- Май-чан, где остальные? - повторил Кейтаро.
Тут он заметил, как расплывается под ней лужа; и немедленно смешался.
- О нет, - пробормотал он, - нет-нет. Извини. Я не хотел. Извини.
- Пошел вон! - закричала Май, не помня себя от ужаса.
Кейтаро сразу скрылся; Май, смущенная, злая на себя, стала быстро оттирать свои бедра - с помощью скомканных трусиков. Трусиками она промокнула и лужу. Пришлось надевать новые; только натянув поверх них вторые шортики, и забросив грязные трусики на самое дно рюкзака (поместив их перед этим в пакет), Май слегка успокоилась. Лицо ее по-прежнему горело. Одно дело, если б тайну ее узнал Аяо-кун - конечно, это очень стыдно; однако Аяо, наверное, смог бы понять ее, помочь, скрыть тайну. А Кейтаро Ичиру? Он производил впечатление человека легковесного, противного; любитель девушек, без друзей (кроме парочки ненормальных извращенцев) и без особых привязанностей, неопрятный, неумытый, лохматый... О нет! Должно быть, он уже пересказывает "забавный случай" Аюми, Юке, кому-нибудь еще; он, он... Колени у Май подогнулись. Слабеющими пальцами она стала рыться в рюкзаке. Нашла какую-то бумажку, сунула машинально в карман. Дальше. Вот и он. Нож. Май оглядела его керамическое лезвие. Самое простое решение проблемы.
"Очередная глупость", - прозвучал в ее голове голос отца.
Да.
Май остановилась.
Так нельзя. Убив Кейтаро здесь, она повредит Аяо-куну; ведь подозрение пасть может и на него. Стоит переждать. Вдруг Кейтаро-кун окажется хотя немного благородным?
Повторяя про себя это, Май на негнущихся ногах покинула спальню девочек; ей хотелось на свежий воздух. Там и Аяо-кун... Май вышла из гостиничных ворот. Над головой ее стукнулись друг о друга бараньи лопатки. Не зная, чем занять руки, Май вытащила найденную бумажку, развернула. Над воротами, с наружной стороны, подвешен был фонарь - теперь он горел. В его переменчивом свете Май прочитала:
"Завтра, на фестивале, я открою тебе свои чувства".
Уааа!
Май, не владея собой, запрыгала на месте.
Это от Аяо-куна! Наверняка от него! И речь его, посвященная скуке, значила лишь одно: Аяо хотел, чтобы Май была с ним. Чтобы она и стала целью для него. Она и ее любовь... Май, счастливая, съела записку. Хотела почувствовать вкус счастья - но у записки был легкий привкус мочи. Май выплюнула ее. Фу. Неприятно. Но накатившее на нее отвращение тут же смылось иной волной - волной счастья; Май, обо всем уже забыв, снова запрыгала под фонарем.
Уааа!
На заднем фоне звучали крики; кто-то, похоже, выяснял отношения. Шум шел со стороны женской веранды. Май направилась туда. Май желала, чтобы все были счастливы, как она; ей хотелось всех примирить, привести к доброму компромиссу. Обогнув угол, Май заметила большую толпу - собрался почти весь класс; кое-кто не расстался даже с банными полотенцами, как Мисора Фуюки или Фунакоши Рин. Собрались все вокруг Накахары Аюми - она и была источником шума. Аюми яростно пинала бедного хозяина гостиницы, Овари-сана; из ее криков следовало, что Овари-сан - мерзавец и негодяй - проделал в стенах онсена небольшие дырочки для поглядывания. Аюми заметила это, когда расхаживала туда-сюда с Юкой; Май нашла в толпе немного бледную Накано Хикари (в футболке Аяо), и подумала: "Она поговорила уже с Аюми или нет?" Но Хикари не говорила, нет; сейчас ее заботило иное. Она думала, где бы найти отнятую у нее одежду.
Май же подобное не волновало. Она размышляла уже о другом.
"А что, если дырочки не Овари-сан проделал, а кто-то из посетилелей? Такое не исключено", - думала она.
Бедный Овари-сан; Аюми пинала его своими молодыми, сильными ногами. Он только закрывался руками, и кричал, что сей глупой школьнице не убудет от того, что кто-то насладится ее рыжей красотой; тем более следует радоваться, если она привлекает чей-то взор. Аюми такая логика возмутила. Она заявила: "Вот похотливая сволочь!" - собралась пнуть хозяина так сильно, как только могла; Овари-сана спасло лишь появление Арикавы-сенсей. Она вежливо и ласково взяла Аюми за плечо - и увела в сторону. Овари-сан обрадовался было - но Арикава, обернувшись, состроила такую страшную рожицу, что он опять расстроился. От наказания не уйти, понял хозяин. Но это его не утихомирило. Напротив, он еще больше разухарился; едва Арикава скрылась с расстроенной до предела Аюми, как Овари-сан встал, собрал мальчишек в круг (присоединились не все) и заявил:
- Сегодня украду их трусики. Кто со мной?
Его поддержали унылыми криками. Все знали, как больно дерется Накахара Аюми; и никто не хотел, вдобавок, расстраивать Арикаву-сенсей.