Аннотация: Это так трудно вспоминать... Об этом трудно говорить... Но это нужно помнить!
"Мама! Русские!" - с криком Кано вбежал в дом, испугав невольно его обитателей - и унылого Ани, и не менее унылого Отоото, и старого, лысого уже Фуругучи-сана; и только маленький Юкио, что деловито жевал апельсин, не счел Кано достойным внимания.
Мать же перепугалась. Она находилась на восьмом месяце беременности, и живот ее раздулся, подобно пузырю. "Русские не станут брать брюхатую, - сказал Фуругучи-сан. - Такеджима-сан, лежите спокойно". Но мать не могла. Усталая, с распухшими ногами, она поднялась на чердак. Кано попытался взять мать за руку; он хотел, чтобы она успокоила его, приободрила - но произошло нечто прямо противоположное. Мать стиснула ладонь Кано с такой силой, что он не удержался и охнул. От матери пахло страхом - остро, тревожно. Кано спустился и стал ждать, когда же придут русские. И они пришли - шумное дыхание, скрип сапог, алкогольные пары; грубая ругань и крики "Ураа!" Русских было немного, человек десять-двенадцать. Вел их статный офицер с малиновыми погонами на плечах. К нему и обратился Фуругучи-сан:
- У нас никого нет! - сказал он по-русски. - Никого не укрываем!
Солдат насмешил его акцент. Офицер шумно втянул в себя воздух, затем отодвинул Фуругучи-сана в сторону и направился к лестнице. На лице его медленно проступала улыбка.
Кано не знал, что делать. Он стоял и смотрел, как русские один за другим поднимаются на чердак. В полной тишине вдруг раздался крик "Не надо!" - и сердце на мгновение перестало биться. Вслед за русскими, Кано бросился наверх. Фуругучи-сан закричал: "Стой, Кано-кун!" - но Кано не слышал его.
Он вбежал на чердак и замер.
Мать, растрепанная, полуобнаженная, живот вздымается и опускается; вокруг нее - русские, веселые, подвыпившие - и офицер, расстегнувший уже свой ремень. Кано не хотел, чтобы матери причинили вред. Он бросился к ней, чтобы успокоить, обнять - но один из солдат вдруг ткнул его в грудь прикладом ружья. Кано задохнулся. Он упал на колени, чувствуя, как судорожно сокращаются легкие. Солдат рассмеялся и произнес что-то по-русски.
- Ублюдки! - выдохнул Кано в ответ.
Стоя на коленях, он смотрел, как офицер склонился над матерью, как покорно она прикрыла глаза и раскинула руки в стороны. Он видел, как двигаются мышцы на спине офицера, как сжимаются его ягодицы; он слышал глухие стоны, слышал, как смеются тихо солдаты. Не выдержав, Кано поднялся - но тут же рухнул, получив прикладом по голове.
Солдаты передавали по кругу фляжку с алой звездой; бульк-бульк, дергается кадык - алкоголь стекает вниз, в желудок.
Кано попытался привстать, но тщетно. Ноги не держали его.
Офицер закончил, и место его занял один из солдат. Для них мать Кано была как фляжка - ее тоже передавали по кругу, из рук в руки, по-братски, по-товарищески. У одного из русских не получилось кончить; с пьяным хохотом он сунул меж ног матери пистолет. Офицер наградил его оплеухой. Кано даже понял, почему: товарищи так не поступают - нужно думать и о других.
Нерожденный ребенок умер, раздавленный в утробе. Мать плакала и просила убить ее. Офицер оскорбился. На ломаном японском он объяснил ей, что русские - не немцы: в женщин стрелять не станут.
Русские ушли. Забытая фляжка валялась в углу. Кано подполз к матери и попытался коснуться ее - но с криком она ударила его по руке, а потом отвернулась; ее душили рыдания.
Кано так и не смог найти нужных слов.
Был вечер, и Кано сидел на крыльце вместе с Фуругучи-саном. Ани и Отоото ушли на реку. Юкио отправился с ними. Апельсин он так и не доел.
- Если бы существовала машина времени, - сказал Фуругучи-сан, глядя куда-то вдаль, - я бы исправил прошлое. Уничтожил бы.... этих.
Кано молчал.
В нем шевелилась ненависть. Кано представил себе: по полям, занесенным снегом, маршируют русские, и лица их - улыбчивые, благожелательные, как у того офицера. Кано представил себе: прорывая облака, падают бомбы, убивая, калеча русских солдат, стирая с лиц их улыбки. Кано представил себе эту картину - и немного расслабился.