Нам дали квартиру. Большую, двухкомнатную в новостройке. Дело было в пору заката социализма, и новое жилье полностью соответствовала эпохе.
Унитаз оказался украденным, линолеум лежал у стенки наскоро скрученный каким-то полурулоном-полупирамидкой. Было ощущение, что воры его просто не смогли унести - сил не хватило. Обои отвалились, стоило дернуть за торчащий краешек у косяка: бухнулись прямо на недокраденый линолеум. Газовая плита была в наличии, хоть и без ручек, и на том спасибо.
Нам с мужем тогда было по 25, сыну - 5. Жили мы плохо: в 12 метровой комнате-коммуналке ютясь и лаясь. Познакомились случайно, поженились быстро. Любовь, как говорится, вспыхнула, но как поется в песне " прошла как сон". Сказка закончилась свадьбой.
Дальше нужно было выбирать новую сказку. Лучше - ту, которая заканчивается словами "Жили они долго и счастливо и умерли в один день". Но мы решили придумать свою...
И оказались неважными писателями. Золушка в нашей сказке отказывалась перебирать крупу, а принц в 12 ночи превращался в крысу, кучер не знал куда девать хрустальную туфельку и жаловался, что жить в тыкве совершенно невыносимо. Фея вела себя так, что сказочная мачеха казалась ангелом, а мальчик паж так и не научился делать чудеса, а больше занимался сплетнями.
Будни на двоих были пыткой. На душе было тяжко без всякой причины. Мы не могли понять почему?
Иногда казалось, что все это дурной сон, завтра настанет утро, в комнату заглянет доброе солнышко и все будет хорошо. Но чем дальше, тем отчетливее просматривался грустный финал нашей истории.
Самое странное было в том, что поначалу мы жили правильно. Приходили домой после работы, готовили еду, садились за стол, обустраивали быт, старались покупать все самое необходимое и не тратиться на лишнее. Пятого и двадцатого приносили домой зарплату, по выходным выбирались в гости. Никто из нас не помнит тот момент, когда он ощутил себя несчастным.
Поражение при видимом благополучии признать трудно. Еще труднее сказать: " Я тебя не люблю". Мы оба ошиблись и не хотели этой ошибки признавать. Нам было просто неинтересно вместе.
Иногда сидя на диване рядом с мужем перед теликом я думала:
- Господи, кто этот человек? Я ведь его, оказывается, совсем не знаю.. Как с ним общаться, как разговаривать, чтобы не скучно было? Помоги мне, Господи! И еще ....я не могу понять, что меня в нем раздражает? Мне кажется, он способен на какую-то гадость, Господи!
На счет гадости у меня не было никаких доказательств, всего лишь какое-то смутное неизбежное предчувствие.
И кто-то там наверху жалел меня и помогал, и давал мне силы. Но не может он всегда за людей их дела делать: хорошие отношения создавать, а плохие исправлять!
Наша съемная комнатушка не отличалась простором, вся мебель была в ней раскладаная и поэтому казалась какой-то ненастоящей, впрочем, как и наши странные отношения: раскладной диван, раскладное кресло для сына, раскладной стол "а ля секретер". Нераскладным был только старый платяной шкаф, доставшийся от бабушки. Сделанный из настоящего благородного дерева, он не вписывался в компанию древесностружечных собратьев, поэтому казался надменным снобом, глядящим как-то укоризненно. Я часто думала, что та смесь равнодушия с хамством, царившая между нами была просто недостойна этого заслуженного, надежного, элегантного и умудренного опытом шкафа. Мне было стыдно перед ним, как перед старшим членом семьи, который вынужден терпеть в своем доме вырождающихся отпрысков некогда уважаемой фамилии. Он был красивым, легким и удобным в переноске и неприхотливым в уходе. Стоило раз в неделю протереть его влажной тряпочкой и он снова смотрелся как новый. Он был настоящим.
Наша жизнь с мужем была напротив, блестящей и практичной как крышка секретера, но быстро приходившей в негодность как фабричная полировка и тяжелой в общении, как древесно-стружечная плита.
Наши отношения с самого начала были похожи на вулкан. Сначала он был готов спалить и завалить своим пеплом всю округу, включая родителей и других близких родственников, которые отговаривали нас от женитьбы, потом просто бурлил, не требуя жертв и разрушений, и через какое-то время начал медленно затухать. Вскоре он вовсе перестал излучать тепло. Нам стало холодно в обществе друг друга. Наступала долгая, колючая, ветреная зима. Мы не могли согреться и в то же время не пытались развести огня. Мы ждали, что вулкан проснется, но он безмолвствовал. Два человека прикасались друг другу и ежились от холода. В тот момент мы были похожи на странных сказочных персонажей, проглотивших по огромному куску кривого зеркала: забывших обо всем, что было между ними хорошего, несчастных и холодных как ледяные человечки.
Странно, но мы не торопились расстаться, как будто ждали что вот-вот откроется хайнлайновская дверь в лето: растает снег, выглянет солнышко, побегут ручейки, зачирикают воробьи в лужах, ледяные сердца растают и со слезами растопят куски кривого ледяного зеркала... И мы открывали все новые и новые двери, но за каждой их них была зима.
Мы мучились, поэтому мечтали о квартире: вот получим - и все изменится, мы перестанем ссориться. Мы в это свято верили или не верили, но очень этого хотели.
И вот свершилось: получен ордер на еще недоделанную, но уже полуразрушенную, как весь развитой социализм, квартиру, а значит, перед нами еще одна дверь может на этот раз в лето.
Ремонт был неизбежен. Мечталось, что он сплотит нас вокруг домашнего очага, займет серьезным делом и в результате создаст настоящую ячейку общества достойную всеобщих похвал и подражания. Ну, или хотя бы видимость оной. Наконец-то мы перестанем грызть друг друга...Надежда не хотела умирать.
Вообще мы неплохо смотрелись вместе: оба худые стройные, породистые, одинаковой пегой масти, с большими выразительными глазами, правильными чертами лица. По ошибке нас можно было принять за брата и сестру.
Мы почти не успели познакомиться перед тем, как поженились. Впоследствии выяснилось, что мой муж любит приврать, иногда забывает о своих обещаниях и не прочь приволокнуться за первой встречной барышней.
Он в свою очередь обнаружил, что я совсем не умею готовить, а так же не люблю ходить в магазин, чтобы в одиночку переть на себе тяжелые сумки и абсолютно не получаю удовольствия в простаивании целыми вечерами у корыта со стиркой.
Но я решила бороться. Для начала - занять мужчину делом.
Ремонт мы затеяли бурно: ездили по магазинам покупали обои, клей, краску и еще всякую дребедень. Но дребедень оказывалась не подходящей, клей просроченным, а обои отваливались на второй день после мучительного наклеивания. Это был 93 ий год - эпоха инфляции и дифицита. Мы клеили, прикручивали, колотили и вопреки всему в результате сделали сносный ремонт и, надо отдать должное, оттянули неизбежное, отсрочили приговор судьбы.
Какое-то время после переезда мы действительно наслаждались собственным произведением и отзывами друзей: ой как у вас уютненько! ой какая милая квартирка!
Но подвергаемый сомнению брак, как орошенная пустыня нуждался в ежедневной подпитке. Что-то было не так! Нужно было срочно действовать.
Тогда я использовала последний шанс и, как казалось, самый верный путь к сердцу мужчины - через желудок. Салаты для, любившего пожрать, мужа высились тазами, супы 5и литровыми кастрюлями, котлеты - бадейками, заготовки на зиму батареями. И опять сработало ненадолго. Кончилось тем, что он кушал, благодарил, а потом садился на диван и уплывал мыслями куда-то далеко. В выходные уходил по своим делам, в будни старался задерживаться на работе. Мы разбегались стремительно друг от друга, как линии в крутящемся волчке.
Необходимость вечером приходить в одно жилище, пусть даже уютное, с набитым холодильником, превратилась в пытку. Мы никогда не говорили по душам: наверное не было слов или не хотелось, или хотелось, но не друг с другом. Правда, могли обсуждать события друзей, виды на урожай, но и это быстро надоедало. И снова становилось холодно и тоскливо ...
Мы всегда как будто что-то недоговаривали, знали, если договорить, то будет еще хуже.
Все в нашей совместной жизни было ненастоящим, кроме сына - маленького белоголового, звенящего колокольчика. Он был абсолютно реальный, живой.
Можно расторгнуть брак, поделить мебель, разъехаться по разным краям света, сделать вид, что ничего не было, что все ошибка. Но отменить сына нельзя. Это не персонаж, которому можно скомандовать:
- Кыш в другую сказку, в этой хэпи энда не будет!
Помнится, в тот год была хмурая осень. Наш ребенок хотел гулять, но вместо этого смотрел в окно, наблюдая, как капли дождя стекают со стекла на карниз. Его папашка затартарыкался куда-то на целую неделю без предварительных отмаз. Настроение было плохое и ребенок это чувствовал :
- Мама, а как ты думаешь, завтра будет солнечный день?
- Да, малыш, я надеюсь, но обещать не могу...
- А папа придет домой?
- Ну, наверное..
- Знаешь, такое ощущение, что у меня нет родителей... вот вы есть, но вас нет. Мне приснился сон: будто вас нет. Я сижу и понять не могу, а были у меня вообще мама с папой или приснилось.
- Сынок, не бойся! Я от тебя никуда не уйду.
- Тогда почитай книжку.
И мы пошли читать книжку.
Мой ребенок не был склонен к меланхолии: веселый, подвижный, смешливый, с огромными светящимися от радости глазенками. Просто он любил нас обоих.
Однажды на прогулке мы поссорились при нем. Поругались и пошли в противоположные стороны. Метров через 30 оба оглянулись. Сын стоял как раз посередине, не зная к кому бежать. Я была уверена, что он пойдет со мной. Но, немного повертев головой, мой заяц вдруг посеменил за отцом. Странно. Мы обошли дом с разных сторон и вернулись к подъезду, как ни в чем не бывало.
Потом я много раз спрашивала себя: почему мой ребенок так поступил? Ведь это не потому, что я для него меньше значила, чем отец или меньше о нем заботилась. Все как раз наоборот: во мне он был всегда уверен, меня ему было достаточно, а вот отца не хватало даже, когда тот был рядом.
Если бы мне тогда сказали, что делает с человеком отсутствие любви к ближнему, я бы не поверила. Оно, как оказалось, порождает зверя: хищного, безжалостного, готового на все, чтобы утолить свои голод, понимающего только грубую силу.
Дальше началось самое ужасное. Мы начали мучить друг друга, мстить за то отсутствие чувств, за тот вакуум, который нас окружал. Мы подбрасывали сына бабушкам и уходили, убегали к друзьям подругам, веселым компаниям, случайным любовникам. Нас несло на все четыре стороны.
Мы, конечно, вели себя по-разному. Я старалась бить интеллектом: тонкими подколками, едкими полунамеками, внезапными, но не частыми исчезновениями по делам. Он - нахраписто, напоказ, демострируя всю первобытную мощь примата: хвастался победами на личном фронте, строил глазки без разбора всем подряд знакомым дамам, срывался по звонкам бесчисленных девиц. Никто не мог остановить это безумие.
Новая просторная квартира не смогла остановить неизбежное.
Хотя появилась новая удобная мебель: вместительные шкафы, удобные стулья, мягкие кресла. Бабушкин шкаф очень хорошо вписался в новый интерьер. Для меня он с детства считался предметом одушевленным и олицетворением семейных устоев.
Что нужно человеку от своей второй половинки? Верность и восхищение! Мы же платили друг другу изменами и унижением.
Как ни странно, при всем взаимном равнодушии мы оба плохо переносили обоюдные измены. Каждый такой случай был как разорвавшаяся граната на поле боя, которая ранит, но не убивает. Мы не заметили, как начали войну: долгую изматывающую, с суровой зимой, блокадой и многочисленными жертвами среди мирного населения.
Однажды мы были на дне рождения. Когда настала пора уходить, я не обнаружила своего мужа на месте. Я прождала до трех утра, не давая спать терпеливым хозяевам. Ключ от квартиры остался у него, и я не могла попасть домой. Выяснилось, что благоверный пошел в соседний дом провожать какую-то даму. В три утра терпение кончилось: я записала адрес и отправилась туда. Они стояли на площадке пылко сжимая друг друга в объятиях. Забрав ключ, я без лишних эмоций и уехала на такси. Очень хотелось устроить скандал и разрыдаться, но еще больше хотелось спать...
Потом я не пришла домой ночевать. Вернулась через сутки под вечер. Была суббота. Муж лежал в большой комнате на диване, уткнувшись лицом в подушку. Он пролежал так целые сутки: не ел, не пил, не вставал и даже, казалось, не шевелился и не дышал.
Мы перестали разговаривать и мешать друг другу тоже перестали. Ни о чем друг друга не спрашивали, изредка еще проскакивало "да", "нет", "пока"...Раньше между нами было просто холодно, теперь стало ко всему прочему тихо, как на кладбище.
Пора было расставаться, но как делить только что отремонтированную гигантскими усилиями квартиру, к которой мы уже успели привыкнуть? Полюбовно было уже не разойтись: на войне, как на войне!
Он не выдержал первым. Напился и устроил скандал:
- Убирайся, это моя квартира! - кричал в распахнутую дверь, так чтобы это слышали все 7 этажей выше и один внизу.
- Сам убирайся к своим бабам...
- А ты к своим...
Дальше шел длинный пофамильный список ни в чем неповинных знакомых.
Мы не разговаривали неделями. А если и говорили, то только грубые слова. Мы ненавидели друг друга. К этому омерзительному чувству нельзя было привыкнуть. Оно сжирало все силы. Наши лица сделались бледными, их исказила надменная гримаса, на лбу и переносице залегли морщины, углы рта поползли вниз, а глаза стали колючими.
Мы пытались сесть и поговорить спокойно, но через пару минут срывались на оскорбления. Мы больше не уважали друг друга. Мы старались друг другу сделать больно. Сначала просто больно, потом еще больнее..и еще...и еще..
Сын пошел в первый класс. Мы договорились забрать его из школы 1 сентября и отвести в фотографию. Цены тогда росли как репей на навозе. Зарплаты выдавались миллионами. На пороге фотосалона выяснилось, что на фотосессию для первоклассника не хватает 50 рублей т.е по сегодняшнему курсу 50и копеек. Я попросила у мужа в долг. Он подал синенькую бумажку, как-то загадочно при этом глядя в глаза. Я хотела взять купюру, но он специально разжал свою руку раньше, и она полетела на асфальт:
- Может поднимешь, - предложила я..
- Тебе надо, ты и подбирай, - на меня смотрело "доброе" лицо садиста.
Дунул ветер, и мне пришлось вприпрыжку ловить деньги, чтобы они не улетели на проезжую часть. Можно было и не бежать, но тогда у сына не было бы праздника. Ребенок так хотел сфотографироваться с новым портфелем и в рубашке с бабочкой! Я суетилась, неуклюже пыталась поймать синий фантик, который за время полета, наверное, успел обесцениться раза в два, а то и три. В это время мой муж стоял и злорадно ухмылялся.
Ребенок ничего не заметил. После фотосалона он пошел с отцом гулять в парк. Я поплелась домой одна.
Через неделю наш папашка собрал чемодан и исчез. Осада была снята.
Еще через год мы благополучно развелись.
Это был счастливый день. Мы сидели перед дверями зала заседаний и разговаривали. Впервые за 8 лет он меня не раздражал. На суде мы оба лучились от счастья. Есть люди созданные для брака, мы были созданы для развода. Судья зачитала заявление: " Я такой-то прошу расторгнуть мой брак с гражданкой такой-то т.к у меня есть другая женщина и я хочу на ней жениться":
- Ответчица, вы согласны с иском?
- Абсолютно.
Мы вышли из зала суда в новую жизнь абсолютно другими людьми: счастливыми, уверенными в себе, такими, которые никогда больше не будут унижать и заставлять страдать ближнего своего. По крайней мере, мне так казалось...
Мы с сыном зажили мирно и размеренно. Он хорошо учился, с удовольствием занимался в цирке, у него было много друзей, но иногда что-то мешало моему ребенку быть счастливым:
- Мама, а завтра будет солнечный день? - мой солнечный заяц не любил пасмурную погоду.
- Будем надеяться!
- А папа ко мне придет? Он звонил и обещал меня сводить в парк...
-....
- Но он обещал еще вчера...- по щекам восьмилетнего ребенка покатились огромные круглые слезы.
- Не плач, малыш, мужчины не плачут.
- Но я соскучился, а он уже много раз обещал.
- Я понимаю, тебе больно? Но надо привыкнуть. Папа, видимо, больше не придет. Он занят чем-то другим и у него другая жизнь.
- А ты?
- А у меня нет другой жизни, ты - моя жизнь! И я никогда, слышишь, никогда тебя не брошу! И еще, если человек обманул тебя, то не надо ему больше верить.
- Я понял...
- Мы пойдем завтра в парк, и будет солнечный день. Уж это я тебе могу обещать, по крайней мере, на 50 процентов. Даже если не будет - все равно пойдем! Я, к сожалению, не умею налаживать погоду.
К сыну он больше не пришел не разу, не пришел и не позвонил, не поздравил ни с Днем Рождения, ни с Новым Годом, не сводил в кафе-мороженое.
Ребенок переживал. Часами стоял у окна и вглядывался в дорогу от автобусной остановки до дома: вдруг он увидит папу. Но папы не было нигде: не на остановке, не в магазине, не на улице, не в подворотне, не в парке КиО.
Он плакал, и огромные круглые слезы текли по щекам. Он не мог понять, за что этот человек его бросил? Он ждал его каждую секунду своей жизни. Но не дождался. В 14 лет он перестал ждать и замолчал. Его лучистые улыбающиеся огромные глаза навсегда стали грустными.
Я звонила бывшему мужу на работу раз в год перед Днем Рождения сына: просила поздравить по телефону. Он каждый раз обещал и всегда обманывал.
Это было невозможно объяснить, еще труднее пережить.
Прошло десять лет. Я снова отыскала телефон своего бывшего по очень важному делу:
- Алло, слушай, давай что-то с квартирой решать. Ее надо приватизировать.
- Я оставлю свою долю сыну.
- Хорошо, ты подпишешь бумаги?
- Да.
Он пообещал и снова пропал. Сменил телефон и лег на дно. Мне снова стало невыносимо больно. Кошмар десятилетней давности сплыл из мутного сумрака и накрыл с головой. Как будто в старой зарубцевавшейся ране снова начали долго и методично ковырять острым ножом. Он снова решил меня мучить. Нет, не выйдет...
Мне понадобилось полгода, чтобы узнать о нем все.
За прошедшее время он успел три раза жениться и один раз не явиться в ЗАГС на свое собственное бракосочетание. Из-за вечной необязательности его уволили с хорошей работы. Он выплачивает алименты на сына от еще одного гражданского брака.
Все это время я мечтала как отомщу, как мы встретимся, и я скажу все, что думаю: что взрослый человек должен выполнять обещания, что жестокость порождает жестокость, что каждый в ответе за своих детей, и если отношения с ребенком не складываются, то виноват старший, что любовь и ответственность это два равновеликих чувства, о которых нужно помнить всегда. Без них человек превращается в тупую скотину.
Я тоже сделаю ему больно, так больно, что он будет лезть на стены и выть. Потому, что за добро надо платить добром, а за зло по справедливости.
Я нашла его при помощи родителей и друзей. В маленьком городе это не трудно. Сначала решила позвонить. Набрала номер:
- Алло! Привет!
- Привет, ты как меня нашла?
- Не важно, я по поводу квартиры.
- Мне наплевать, я в ней жить не собираюсь, пошла ты...
Он был пьян. Видимо за последние 10 лет он очень сильно деградировал, иначе не сказал бы этих слов.
- Знаешь что? Ты сейчас будешь меня слушать, потому, что это нужно тебе больше, чем мне. Я разговаривала с твоим начальником - он в курсе. Будешь брыкаться - пеняй на себя. Я разговаривала с твоими родителями - они тоже все знают. У тебя будут большие неприятности, если попытаешься меня еще раз обмануть. Так вот, мы встречаемся через неделю, во вторник в 10 утра в мэрии. Подписываем документы на квартиру, передаем ее сыну. С работы тебя отпустят - я договорилась. Если не придешь - я возьму много больших камней и перебью все окна в твоей квартире на первом этаже. Я знаю, что это квартира твоей жены, но я сделаю это. Я подожгу твою машину....я буду караулить тебя у подъезда каждый день, пока ты не сделаешь то, что обещал, чего бы мне это не стоило. Я в отличие от тебя свои обещания выполняю.
- Понял, не кричи, я все сделаю, - мне показалось, что он даже протрезвел.
Господи, что за околесицу я несла! Блеф чистой воды! И почему это сработало?
Он пришел, опоздав на 10 минут, в течение которых, я испытала очередной приступ ненависти. Потом все пошло как по маслу. Он подписал бумаги и мы втроем вышли на улицу.
- На тебя стал похож, - кивнул он на сына.
Повзрослевший заяц смотрел на него, не мигая, как на диковинного зверя. Лицо сына ничего не выражало. Он что-то отстраненно вспоминал, пытаясь вглядеться в отца, которого не видел 10 лет.
Тот переводил взгляд поочередно на меня - на своего ребенка и не спешил уходить. Тараторил про каких-то общих знакомых, которых я едва припомнила, пытался шутить. Он будто хотел что-то важное сказать, но оттягивал момент...или просто что-то оттягивал.
Я много раз представляла себе эту встречу, после которой мы уже никогда не увидимся. Ведь мы избавились от единственного, что нас связывало все эти годы - квартиры. Мы отдали ее сыну, как компенсацию за вовремя не отданное тепло, не случившиеся прогулки по парку с долгими разговорами, за сорванные походы в кафе-мороженое, за грусть раньше положенного поселившуюся в детском сердце, за то доверие, которое мы оба не оправдали.
Я много раз репетировала этот момент: свое превосходство, победу. Но все правильные, умные слова, которые должны были поразить и раздавить этого человека вдруг показались мне лишними. Я обратила внимание, как он растолстел и обрюзг, что все лицо его покрыто алкоголической паутинкой сосудов, что под ногтями - грязь, а ботинки старые и с дырой, что глаза суетливо бегают. Мне показалось, что он так и не научился быть счастливым. Мне не было его жалко, но на душе стало пусто и легко.
Наверное, в тот момент он тоже думал о том, что прошедшие 10 лет не сделали меня моложе: разглядел и гусьи лапы под очками, и слегка поплывший контур лица, и еще Бог весть что...
- Мам, я спешу, - сын прервал словесную тираду блудного отца и мой внутренний монолог.
- Малыш, ты на остановку? Я с тобой.
Начал накрапывать дождь. Заяц открыл зонт. Я взяла его под руку и мы, не обращая внимания на стоявшего рядом мужчину, который случайно стал когда-то его отцом, пошли, укрывшись одним зонтом. Я подумала, что он смотрит в след, но не обернулась, а только прибавила шагу. Какое-то время мы шли молча:
- Мама, как ты думаешь, а завтра будет солнечный день!
- Конечно малыш, теперь я в этом даже не сомневаюсь!