"Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится
на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои."
Екклесиаст, глава 1, стих 6.
Всё было, всё есть, всё будет...
Вместо пролога
Что - если настала бы тишина,
Не на день - навсегда?
Отражение долгого сна -
Тишина навсегда тишина...
Тишь - бездонная пропасть -
Улететь, раствориться, пропасть
В ней, в тиши... В ней -
Нирвана...
Тишь - она -
Отражение долгого сна.
Мир сошёл бы с ума -
Шум исчез, гам исчез - тишина,
Как немое кино -
Суета, толкотня и -
Тишь -
Она -
Голубое окно
К себе, если не спишь.
Если сам с собой в тишине,
Если мир ликует в весне...
Отражение долгого сна,
Избавленье и боль -
Тишина
Глава 1
Чёрной тенью метнулась из ослабших пальцев и закачалась гудящим маятником трубка. Я до боли, так, что побелела ладонь, ударил, (хотя зачем? - ведь он же не виноват! ) серый ящик. Чёрт!.. Эти цифры ... Они набирались с трепетной надеждой, всё во мне затихло. Чего я хотел бы сейчас - это чтобы там подняли трубку, этот кусок пластмассы, ставший весом равный моей судьбе. И когда пискнула последняя цифра, и когда длинный безжалостный гудок пронзил сердце, внутри что-то оборвалось и мир замер. И только во мне тягуче-медленно раскачивался маятник. Вот остановился и он; время застыло.
Я хотел стряхнуть это тягостное оцепенение и ударил, ударил безмозглую штуку, отказывающуюся мне помочь. Телефон захлебнулся рваным режущим уши писком, но я уже ничего не слышал... Из забытья меня вывел бесцеремонный стук.
- Ну сколько ещё можно пиздеть - люди ждут! - мордастый тип, весь в коже, сверкнул золотым ртом.
- Извините... - послышался мой голос, словно записанный невесть когда на ленту и только сейчас воспроизводимый.
Золотой зуб сделал ручкой и захлопнул дверцу. К нему судьба оказалась благосклонней, - уже через пару секунд он, скалясь, отрывисто что-то кричал в трубку, выплёскивая далёкому собеседнику всё накопившееся нетерпение.
Эх, судьба, - всплыло в голове, - если она - дама, то здесь применимо “Чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей”. Хм... Жизнь... Судьба... Да. Если у вас депрессия, то не о чем больше жалеть...
Глава 2
Солнце стояло в зените, когда я преодолел часть расстояния до своего убогого (убого - убога, мы все живём у Бога, - каламбур однако!) жилища.
Тень задыхалась под ногами. Вминая её в расплавленный асфальт, я брёл в никуда... Если тебе надоело жить, то прольётся масло на рельсы трамвая...
Визг тормозов лишь на миг вернул меня в покинутую реальность.
- Ты! Что!? Придурок! - хлопья звуков, плавно кружась, сыпались с белёсо-голубого свода и падали в бездонный колодец, забитый облачной ватой. Тело моё встряхнулось.
- Твою мать! Глухонемой, что ли?! - чёрные зрачки, полыхая гневом, надвинулись; искры посыпались на самое дно - Твою мать! - и, почти участливо, - чокнутый... Ну и хуй с тобой.
Меня куда-то потащило.
- Вот это - тротуар, а то - улица. Надо по тротуару идти. Понял? Ну... Топай!
Глава 3
Что ни случается - всё то к лучшему, - встряска помогла - иначе я так бы и затерялся в этом, ставшим сразу чужим лабиринте. В короткое мгновение прояснения я увидел табличку - оставалось всего-то, да ладно, какая там разница... Вот это меня и угнетало.
Я растягивал эти жалкие метры как кондом. Я убивал время, а оно убивало меня. И всё же то, что я задумал, эта проклятая ситуация, этот миг развязки, кульминация, апогей или, наоборот - перигей приближались неотвратимо - расстояние сокращалось.
Я ещё имел возможность... Канавой улицы миновать дом и отдаться суетному потоку. Он подхватил бы меня, как в паводок пьяная свободой река кружит дерево, сорвавшееся с яра, омывая пеной некогда величавый ствол, и унёс. Унёс в иллюзорную неизвестность бордового вечера, полного хрустальных миражей и томных ароматов. Но я не мог.
Мир ещё существовал, - но меня в нём не было. Я принял решение ещё до того, как... Ну не связала Фортуна оборванную нить и ... Отступать? Хм... просто уже не было причин. Не было! И от осознания этого глаза подёрнулись влагой...
Видимо злой дух следил за мной - мир размыло именно в тот момент, когда я зашёл в подъезд и поднялся к двери. На ощупь я вставил ключ и вошёл. Лёгкое дуновение осушило слёзы. Дверь, щёлкнув шлепером, отсекла остальной мир. От удара из-под номера выпал маленький, сложенный вчетверо, листок - мелькнула лишь светлая тень.
Глава 4
Дальше я действовал с завидной решительностью. Перво-наперво навёл полный порядок - даже пыль, веками копившуюся на полках, вытер. Взял томик, наугад открыл: " Руах" - ветер, дух (древне-еврейск. ). Кисло усмехнулся. Потом аккуратно сложил книги; накрыл пледом пишущую машинку. Умылся и с наслаждением почистил зубы, машинально отметив: надо б к стоматологу, и сам себе улыбнулся в серебряный туман. Отражение среагировало адекватно, но вместо улыбки я почему-то увидел осуждение.
- И ты, Брут! - сказал я ему - Грустно... В этом мире даже отражение против. Ну... Хрен с тобой, дарагой! - и нараспев прочёл, скорее для себя, - “Как ни жаль - всё ж когда-то умрёшь: раз посеял печаль, значит лихо пожнёшь...”
Засим я с ещё большей энергией продолжил наводить марафет. Горящие волны уходящего дня плеснули в окно. Несчастливая любовь - потухшие облака над морем...
Запираться не стал, оставил всё как есть (почему-то стало жаль двери, - небритые садюги-слесаря с их ломами, фомками и другим снаряжением). Брр! - пусть всё будет цивильно. Будильник зазвенел остатками завода. Уже можно вставать... - Забавно! - автоматически отметил я, - комедия ля финита!
Глава 5
Как говорят: “Ху есть ху, а все мы - актёры большого театра”. Вот и способ был потому несколько артистичный выбран, но такая уж художественная (видимо от слова “худо”) я натура; не буду описывать все его тонкости и достоинства. Это был мой выбор. И точка.
Процесс происходил в две стадии: сначала расслабление, ну а потом и отбытие, если получиться. Получиться же, по моим расчётам, должно было стопроцентно.
На первом этапе, как ни странно, меня одолела бессонница; до стадии второй времени оставалось ещё порядочно, и я решил заняться мемуарами; а что? Чем чёрт не шутит!? Да и записку полагается черкануть - по традиции. Я перещёлкнул цвета - в начале было заглавие.
"Любопытство движет всем и всеми..." Любовь пытать - искать, аскать - шиза какая-то! Фраза спланировала на лист. Я догнал колёсики водой, прикрыл глаза и представил, как главный редактор и издатели (первый отвергнувший "несчастного" (издатели стали вторыми)), друзья, критиканы и просто тусовочный люд, стоят у гроба и перешёптываются, - А вы знаете, коллега... Я иногда в нём замечал... М-да... Какой талант... Ах! и как рано... Вай-вай-вай...
Отчего-то это “Вай-вай” меня взбесило и я решил ускорить ход событий. Моя рука ещё что-то корябала, когда в глазах замерцало, виски сжал тугой стальной обруч; из желудка потянулись ледяные щупальца; члены оцепенели. Холод коснулся сердца и дополз до макушки. Сумерки очей сменились ночью, и я провалился в заклубившуюся тьму.
Прошла вечность... или миг? Незаметно посветлело. Всё приобрело синевато-чёрный окрас.
- Надо бы включить свет, - подумал я и обнаружил, что настольная лампа включена, но света от неё как от одинокого светлячка в мрачном сыром бору.
По углам шевелились расплывчатые тени. Там, где висело зеркало, зиял вход в тоннель, словно занавешенный водой. Мне даже показалось, что там мелькнуло нечто розовое и хвостатое (не поросёнок!). Раздавались странные звуки.
- Начинается! - вспыхнуло в мозгу. Кошмара мне только и не хватало! Вот и решился с жизнью! Да я в гро... - моя речь оборвалась на полуслове - странное полупрозрачное, светящееся тёплым бело-розовым внутренним светом крылатое существо стояло? в дверях.
Я услышал голос, правильнее было бы сказать, голос звучал во мне самом.
- Ты сделал выбор?
- Да! - ответил я почти гордо. Повисло неловкое молчание. Наконец, светлый гость нарушил его:
- Пойдём.
- Куда это? - насторожился я.
- Туда, - он возвёл “очи горе”, - давай руку.
Если это - сон, то... - я протянул руку и...
Комната и всё в ней поплыло. Вначале я испугался. Затем пришло состояние, похожее на обкурку, но гораздо светлее и приятней - просто неописуемое! Мы воспарили сквозь потолок, крышу и: алмазы, аметисты, рубины, сапфиры засверкали заиграли на тёмно-синем своде космического собора. Полная Луна горела словно серебристо-алая лампада. По ней пробегали разноцветные полосы. Мостом из самоцветов уходил вглубь Вселенной Млечный путь; звал и манил в беспредельность звёздных скитальцев...
С красот неба я перевёл взор на грешную Землю. Город спал, укутанный туманным одеялом. Поверх него заботливая Ночь разостлала тонкое кружевное покрывало. Мерцающий узор из огней автомашин, сполохов неона, казалось, дышал, а фея продолжала вышивать люрексом дорог и златом окон матово-чёрную бязь, вкрапляя нежно-розовые жемчужины фонарей и бисер светофоров.
Старый Город нежился в меланхоличном потоке. Шпили его соборов царапали облака и казались ирреальными, принесёнными из древних легенд каким-то неведомым волшебством.
- Всё - прах. - вернул меня из сказки голос, - Творец - вечен.
И, помолчав, продолжил, - вы - рабы материи, разум же ваш - беспределен.
И, не успел я спросить о Добре и Зле, снова заговорил:
- Не знаю... Вам всё дано, и сверх того... Сейчас смотри же...
Мы поднялись выше облаков, к самым небесным сокровищам, и повисли в эфире. Если бы я хотел, то мог бы спокойно погладить Большую Медведицу. Интересно, какая шёрстка у звёздных животинок?
Глава 6
Неожиданно лампада дохнула шафранным дымом. Флюиды невидимых свечей размыли густую синь... Хоровод огоньков закружился недалеко от нас. Огонёчки переливались всеми цветами радуги, принимали самые причудливые формы. Они жили и наслаждались жизнью.
- Это - Сны, - бесстрастный голос отозвался во мне тягучей тоской, - они вольны прийти, когда хотят и к кому... Хочешь их увидеть?
- !
Мы, сделав крутой поворот, вплыли в самую их гущу. Вблизи оказалось, что на самом деле это сияющие, ежесекундно изменяющиеся, сгустки.
- Теперь молчи, - приказал попутчик.
На моих глазах один сгусток заискрился, окутался облачком, словно тончайшим газом, и мерно запульсировал. Потом по нему побежали светящиеся пятна и золото-алые змейки. Он весь переливался, дрожал.... Покров истончился до эфира и женщина, трепетная и нагая, возникла среди звёзд; блики играли на её нежной коже, распущенные волосы, словно воздушный плащ, прикрывали совершенные формы; сквозь них и ещё не сгустившееся тело проблёскивали созвездия, осыпая пери алмазной пудрой... Из ничего возникла одежда, что-то бархатное, очень короткое - верно, какой Ромео грезил о своей Джульетте. Потом красавица вспыхнула золотистым лучом и унеслась к Земле...
Я отпрянул. Совсем рядом, ещё не погас радужный след, развернулась огненная спираль... Пылающий БТР, разбрасывая искры и горящие лохмотья покрышек, валился в кювет. Из люка, бессильно свесив голову, торчал водила; шлем его тлел.
Несколько фигур в хаки распростёрлись на ослепительно-белом песке - тень под ними, пропитав кожу Земли, матово светилась как клюквенный морс вылитый в сахарную пудру. Откинулся люк. Боже! Человек - он рвётся; лицо его побелело, от напряжения черты свело в жуткой маске...
... БТР опрокидывается. Рот перекашивает немой крик. Нечеловеческая мука в глазах. Ааа!!! Длинная очередь; бессмысленная стрельба в никуда... Страшная картина сворачивается в пурпурный шар... Он улетает тревожить чей-то сон явью давно прошедшей войны.
Когда ещё один сгусток начал изменятся, желание смотреть поостыло, но существо настояло, - пришлось мне наблюдать.
Голубая сфера. Поле. Детская фигурка, трогательная в своём одиночестве, - как это всё-таки красиво - звёздное море колосьев... Что-то до боли знакомое... Господи, да ведь это! - я чуть было не вскрикнул. Внутри прозвучало укоризненно: Смотри. И я, скрепя сердце, подчинился.
Пейзаж между тем приближался. Поле прорисовывалось всё ярче и ярче - проявились отдельные колоски и стерня на скошенных местах... Мальчик шёл мне навстречу. Глаза его были широко раскрыты, словно небушко отразилось в родниках; невинные - теплом и любовью одаривали они мир. Босые ноги в синих, малость выгоревших штанах ступали по грязно-жёлтому ёжику, взбивая пыль.
Он нагнул стебли, сорвал несколько колосков и растёр их меж ладоней. Сдул сор, - И отделит зёрна от плевел... - опять голос или это сам я...
На розовой ладошке дитя Человеческого покоились дети Земли. Свет чистых глаз лучился сквозь меня... Мальчик втянул, смешно шевеля губами, добытую пшеницу и потопал Бог весть куда по своим детским делам.
- Сыноок! - прилетело из дали.
- Иду, ма! - откликнулся он звонко и помчался, раздвигая золотые волны. Мелькали загорелые икры, лопатки под выцветшей рубашонкой пузырём ходили ходуном - пацанёнок очень спешил...
И этот сгусток так же стал лучом, но не улетел, как его братья, к ночной Земле, а стал пульсировать странным печальным светом, с каждой секундой слабея и слабея.
- Что с ним? - я знал ответ, и всё-таки задал вопрос.
- Адресат выбыл - так говорят у вас. Люди умирают, умирают и сны их... Они становятся снами: и живые и мёртвые, но редко... Если только это очень важно. Может и ты станешь чьим-то сном...
- Как!? - взорвалось у меня всё внутри.
- Смотри, - голос окатил меня ледяной волной.
Подо мною распахнулось окно, правильнее было бы назвать это нечто экраном. Я увидел свою пятиэтажку. Вопреки всем законам физики, я увидел свою квартиру. За столом, уронив голову, сидел человек. Исписанные листы валялись на полу. Горела лампа. Янтарный круг отсекал кисти, скрывая остальное в серой тени.
В правой, пальцами, сведёнными судорогой, была зажата ручка; левая же покоилась открытой ладонью вверх - узоры на коже резко выделялись чёрной сеткой. Под лампой лежала записка: дата, подпись фиолетовыми, ставшими чёрными с плесенью в жёлтом овале, чернилами.
В комнате хозяйничала Луна. Её безразличный свет лился на стаканчик и смятые лафетки, сгустками крови разбросанные среди бумаг. Окно было полуоткрыто. Ночная бабочка, примчавшаяся на свет, задела абажур, круг качнулся вправо, влево; показалось - сейчас человек проснётся и продолжит начатое, но он не шевелился. И я знал почему: я был здесь; меня не было там. Я отбросил тело как футляр или, может, это оно отбросило меня. Не знаю... Да и какая!..
...Листы затрепетали; сквозняк взметнул их вверх. Они стали парить в комнате, словно огромные бабочки из садов Снежной Королевы. Один обвил ножку стула и, подрожав, устало замер. Остальные, восторженно шелестя, радовались обретённой свободе и упивались порывами, но мало-помалу тоже пристроились по местам; все, кроме первого.
Этот непоседа метался, кружился по комнате, жадно изгибаясь, пока очередной порыв не забросил его на стол. Там он втиснулся под пальцы левой руки и затих... Сверкнуло красным заглавие. Вмиг заныло, затрепетало там, где должно было биться сердцу...
- Нам пора, - спутник повёл рукой. Экран стал подёргиваться дымкой... И тут раздался звонок. Он был весел и ясен. Благовест и Пасхальный перезвон слились в нём в оду радости. И понял я, - меня звали, звали обратно.
- Нам пора, - повторил светящийся летун.
- Я остаюсь. Возвращаюсь! - закричал я.
- Будет сложно, - бесстрастно сказал он.
- Я готов!
- Тогда - пока прощай... - летун взмахнул крыльями и растворился среди звёзд...
Глава 7
Я проводил его долгим взглядом. След Ангела осыпался золотым дождём. И сны куда-то исчезли...
...Странная дрожь пробежала по всему моему существу. Я глянул вверх и замер. Огромный глаз, именно! - глаз - белок, радужка и... горсть бриллиантов, утонувших в бархатной подушке.
Я жалкая амёба - безмятежное бытие в капле, но вот мой мир растянут радужной плёнкой... - Вся Земля простёрлась подо мною. Гигантская панорама? на которой всё жило - города переливались, вздыхал океан, джунгли полнились криком. Видения проносились как в карнавале. Я ощущал сгоревший ветер, острый запах йода и чего-то изысканно-пряного...
Карта сменилась зелёным полем без конца и края. Множество разнообразных существ и люди в том числе, заполонило его. Шелест травы, холодный блеск Звезды на траурном крепе коснулись серебряных струн души... Око исчезло. На его месте возникла в полнеба, с ртутным холодным блеском, воронка. Я дёрнулся было - ну куда: меня втянуло как пушинку. Замерцало. Мерцание слилось в ровный муаровый свет...
Пьянящий аромат Леты... Нектар забвения... В перламутровом потоке зарезвились лазурные змейки... Странно далёкий и близкий одновременно аромат. Грудь перехватила острая боль... Она вспыхнула и погасла, а запах остался. Настойчиво лез в ноздри, щекотался. Я не выдержал и, чихнув, открыл глаза.
В мгновение ока - прозрачная струйка - Фрр, тьфу! - теперь полотенце - и за стол, покрытый свежей скатертью. Румяные, с пылу, с жару пышки так и прыгают на зубок.
Стук в дверь, - Я сам! - вскочил я. Табуретка обиженно скрипнула.
- Здоров! Как там насчёт прогуляться? - на крыльце стояли: один мой знакомый, по его мнению крутой, и та, о которой я и не смел подумать. Да какое там не смел! Сам заварил кашу, сам её и съедай. Да какой мерой мерил, той и отмерилось...
Я прикрыл калитку и зашагал по пыльной дороге, и не заметив, что губы горестно прошептали, - Обереги его, Господь - слова, засияв, сгустились в янтарный полупрозрачный крест, что плавно полетел следом...
...обернулся я - ни забора, ни калитки, ни дома - ничего.
- Не тормози! - крутой дёрнул меня за рукав. Так мы и шли. И вдруг. Мои попутчики как сквозь землю провалились. Впрочем, и земля исчезла. Я парил над ядовито-жёлтым туманом. Он зловеще светился. Иногда пелена истончалась и я видел сквозь прорехи: Брр! - не к ночи будь сказано.
Но почему я не падаю в смрадную трясину? Тут краем глаза я заметил крестик на простенькой цепочке; они светились ровным золотым огнём; пахло ладаном...
Небо раскололось от громового удара. Ослепительный белый свет пронизал всё - звёзды померкли в его сиянии. Потоки живительной силы наполняли меня. Великая Любовь нисходила и пропитывала каждую частицу меня. Ласкала и нежила. Внутри меня вспыхнуло “Я есмь Альфа и Омега...” - словно протуберанцы полыхали эти слова. Я ощутил их живительную энергию и силу.
- Простите мне, - я всего лишь человек...
Сверкающий поток начал слабеть. Поднялся ветер, переросший затем в невиданный ураган. Я держался как мог, лавировал, но он был сильнее - меня швыряло как лист в осеннюю бурю. Все земные шторма, смерчи, тайфуны и шквалы меркли рядом с этой Адской свистопляской.
Я взмётывался выше звёзд и низвергался в бездну. Мрак сгустился - впереди выросли горы, порождения самой тьмы. Острые, как клыки дракона, они поднимались с каждым мгновением. И, наконец, неодолимой стеной стали предо мною. Я собрал все силы. Удар! Я сползаю по жестоким скалам. Просто чудом я удержался за острые грани. Кровь сочилась из разодранных пальцев. Под ногами разверзлась бездна; она слегка кровавила.
Пальцы мои слабели. Накинулся злобный вихрь. Он рвал и терзал меня. Ещё один бросок свирепого демона и я сорвался.
Глава 8
Я с трудом разлепил веки. Густая тьма залила зеркала души. В кромешном мраке не видно было даже пальцев; их я чувствовал - дикую пронзительную боль раздавленной плоти.
Раздался хриплый кашель - смех; мой смех, - Им никогда не найти Священный Холм. Забывшие всё... Вы! Эх вы!., - волна гнева пробежала по истерзанному телу. Огонь и боль сплелись в яростный клубок... Я застонал, больше от бессилия...
Толстощёкий, с глазками-щёлками, похожий оттого на раскормленного порося монах, тряся пузиком с массивным крестом на нём, визгливо кричит. Угрожая всеми муками их Ада клеймит в служении Сатане. Иногда голос его обволакивает приторно-медово:
- Сын мой. Ну зачем, скажи, так упрямиться... Подумай о душе - гореть ей в огне!
- Ты говорил - просипел я - Господь милосерден... Как же...
Тело загорелось. Я видел гвозди золотые от жара; они впивались в плоть, невидимый молот безжалостно загонял их в дымящееся мясо по самые шляпки. Боль урча вцепилась мёртвой хваткой. Я попытался произнести заклинание - вырвалось несвязное мычание. Гнусь!
Боль заполнила меня; мыслей, чувств - ничего не осталось. Только молот мерно вбивающий всё новые стальные штыри... Я рванулся в прошлое - ничего не приходило..!
Собравшись, я увидел перед собой грубо оструганное дерево. Каждую прожилку страшной явью. Я слышал плеск волн и крик чаек; все чувства обострились неимоверно, - Прибой? Если лодка перевернётся, то... Нет!!! - Скрежет. Треск...
... свет ясных глаз. Белые крылья... Порхающие лучи касаются смоляных волн... Серебряный венец - знак посвящённого успокоил их. Мы падаем ниц пред Старейшим...
Снежно-белый шар слетает с морщинистой, как кора дуба, ладони. Я принимаю Священный Огонь. Мир распахнулся. Вот и алтарь. Примут ли Боги мой дар? Камень с тихим шелестом впитывает сияние.
Хмарь разодралась на клочья. Могучий воин с белым вороном на плече сверкнул очами - прокатился гром и...
...взвизгнув распахнулась дверь. Идти я не мог - меня волокли как куль. Конец пути одолел сам, еле-еле ступая на распухшие, в язвах и струпьях, ноги.
Боров и ещё двое, с крестами литого золота, сидели за столом. Лица скрывали капюшоны. Толстяк улыбнулся.
- Здравствуй, сын мой.
Я молчал - думал сколько каши можно было б сварить на этом сале.
- Нехорошо, сын мой, не отвечать на приветствие.
- Не меняю полновесное золото на дрянное серебро.
Из мрака под капюшоном сверкнула сталь, - Он? Тройной подбородок кивнул.
Двое наклонились друг к другу и зашептались. Один что-то сказал толстяку - тот, хрюкнув, подозвал стражников. Стих топот кожаных подошв и воцарилась тишина.
- Сын мой - промурлыкал жирнявчус - всё ещё при своём? - Я смотрел сквозь него - пропитанная стонами стена гасила все мои усилия.
Послышались шаги. Среди грузных тяжёлых светлой мелодией вплелись другие - лёгкие воздушные шаги эльфа. О, Светлые Боги, только..!
Дверь отворилась. Я едва сдержал крик. Капюшоны довольно рассмеялись. Крайний отбросил ткань.
Со своим острым гибким носом и торчащими вперёд зубами он походил на крысу... С крысами подземелья я дружил - они таскали мне целебные коренья; я делился своей скудной едой. Без трав я бы просто сошёл с ума, как и многие мои соседи...
Эта же крыса... Пламя факелов плясало в чёрных выпуклых зрачках вампира. Голос, полукашель, полувизг задавал вопрос за вопросом. Я не слушал. Я исступлённо умолял Богов спасти её...
Грубые лапы схватили юное тело и швырнули на колоду. Ремни впились в нежную кожу. Я обезумел. Шестеро дюжих стражников пытались меня остановить - я расшвырял их как щенков. Ринулся...
Поток ледяного воздуха ударил между лопаток и сковал мои члены. Когда я отогрелся крепкая цепь обвивала руки.
Она ничего не знала. Знал я. Раскалённый метал сдавил тонкие её пальцы. Волны отчаяния, боли захлестнули меня. Выступили слёзы и, не успев скатиться, сгорели в пламени гнева.
Боров и Крысоподобие подошли ко мне.
- Доволен ли платой, сын мой? - Истекающие похотью глазёнки и ониксы совсем рядом - миг: стальная змея свернулась у ног; не стих звон, как рваная тень рассекла спёртый воздух.
Рясу Борова залила карминная река, её горячие струи несли студенистые комки. Выбитый глаз повис на нити. Крыс завертелся. Две смоляных капли ударились о пол - тело дёрнулось и застыло, нелепо скомкавшись в липкой чёрной луже.
Оставшийся за столом вскочил. Преодолевая сопротивление я шёл к нему. Слишком много сил я потратил, когда оттянул её боль... Чёрный шар ударил в грудь; в глазах потемнело...
Стояла прозрачная летняя ночь. Равнодушно перемигивались небесные коровы. Щит горел на вратах. Покой и тишина. Я забылся. Сильный толчок вернул в суровое настоящее.
По обеим сторонам шли монахи, похожие на воронов. Тяжёлое дыхание перемежалось звяканьем. Вот и вершина.
Ни Борова, ни Крысы. Третий - благородного вида, со странно знакомым лицом: со стальными глазами и презрительно сжатым маленьким ртом, нервно сжал распятие.
- Покайтесь пред лицом Господа!
Тишь...
- Смерть язычникам! Смерть колдунам! Смерть им!!
- Смерть!!! - подхватила стая.
Чёрное кольцо, ощетинившись огнём и сталью теснило нас к пропасти. И тут я сделал ошибку. Наши глаза встретились. Я упал в волны тоски, в серое море страха и сомнений... Над ним вспыхнула радуга - счастье нечаянной встречи - оно сразу стало ласковым и добрым...
- ... У тебя...
- Скажи - и ей сохранят жизнь! - кинжалы впились в самое сердце.
Сверкнула алая сталь. Уклонившись, ступила она на самый край; светлой лебедью замерла между Жизнью и Смертью моя любимая. Боги ждали их...
Горестно вскрикнув, слетела снежная птица в пропасть, и вслед - вторая, ибо нет смысла жечь лишний миг, когда самое дорогое утеряно навсегда...
И завертелась земля, закружилась земля, приближаясь с неимоверной быстротой...
...зелёная былинка на груди камня. Хрустальная чаша, полная игристого вина, разлетается на множество осколков...
... Я взмыл над долиной. Вековые дубы проплыли подо мной. Я поднимался всё выше и выше - в Вальхаллу. От радости я ошалел и забыл всё и всех, и ... Где ты? - Я огляделся по сторонам - нигде никого.
Внезапно подо мной возник чудовищный водоворот. Светло-серая по краям воронка к центру перетекала в аспидно-чёрную тьму. Тьма втягивала с неимоверной силой. Я взмолился покровителю рода. Золотистое свечение окутало меня, падение замедлилось, но не остановилось. О, Боги, не оставьте нас!..
Глава 9
Падал я - может миг, может тысячелетие. Затем вспышка... Перекошенное Солнце висело одновременно с зелено-синей Луной. По растрескавшейся земле бегали твари, похожие на пауков, но размером с дога.
Паукособы имели гротескно-карикатурные, словно намалёванные, рожи. Всех их как ветром сдуло, только я шевельнулся. Ногтем ковырнул землю, - Даа - неуютное местечко...
Видимо в знак согласия, диск затянуло свинцовое облако. Померкло. Взвился сухой колючий ветер; бил шипастыми крыльями, швырял жгучую пыль, целя в глаза.
- Мда-а, - протянул я - Ну, ничего.
Я схватил наглеца за хвост и хорошенько припечатал к прокалённому грунту, ажно звон пошёл. В серое существо впился (в заднюю часть) тонкий голубой луч. Громыхнуло. Мга смылась за горизонт, освободив лазурное небо.
- Прогулка обещает быть интересной! - я уверенно зашагал по пустыне.
Из ничего возникла дверь - толстые доски, кольцо вместо ручки. Она полыхала. Я взял горсть песку и швырнул в жадные щупальца. Пламя, недовольно урча, втянулось под порог. Я подождал - дверь, скрипнув, распахнулась в тоннель. Со стен капало. Невыносимо воняло. Как ни странно, но меня ждали два персонажа: “ крутой” и девушка (Неужели она?! В этом Аду?!).
Знакомый переминался с ноги на ногу.
- Пойдём к Хозяину! - буро начал он - А то ей будет плохо! Очень! - Он сделал движение - девушка пронзительно закричала. Сердце мне уже подсказало: подставка, но и иллюзии надо жалеть - раз сам их породил.
Шли мы долго. Петляли. Поднимались и спускались. Казалось, этому лабиринту конца не будет, но вот впереди затлело. Финиш - центр всей мути. Он просто кишел людьми и разнообразными тварями. Все (и люди, и твари) торчали по закуткам, занимаясь всяк своим делом.
Кого-то пытали или истязали - раздавались душераздирающие вопли. В других нишах стонали в экстазе слитые в дикой страсти тела; острые ногти в кайфе прокалывали матово-золотую кожу. Капли крови сворачивались в бабочек. Бабочки взмахивали огромными, чёрными с вороньим отливом, крыльями и исчезали в багряном полумраке.
Черти в косухах дули кроваво-багровый напиток. Сухопарый парень с отсутствующим взглядом взял хрустальный шприц и пустил по вене розовое лохматое существо с томными глазами...
Время от времени все они посматривали в мою сторону и тогда стена ненависти и злобы вздымалась вокруг...
- Хозяин, он здеся!
Провожатый весьма и весьма подобострастно склонился к густо-синему человеку; лицо его скрывала тень.
- Ах святая простата - купился. И на что!
Былая страсть и "крутик" менялись прямо на глазах. “ Знакомый” стал уродом с зелёной безволосой головой, да ещё покрытой соплями - ну и вид. У девушки губы растянулись до ушей, нос расплылся, вывернув ноздри наружу; уши заострились; в глазах загорелось злобное рубиновое пламя; рот наполнился множеством острых как иглы зубов.
Довольный метаморфозами, Хозяин захохотал. На этот глумливый полусмех-полувзвизг, чуть подвсхлипывающий, потянулась со всего Тартара всякого рода тварь: люди с головой в виде фаллоса, фиолетовые существа, имеющие три пары птичьих ног и прочая дрянь, наподобие коричневого студня, усеянного множеством глаз.
- Я - владыка сего! - оскалился Синий.
- Ты зол и одинок, и мне жаль тебя. - я, шагнув вперёд, сжал его запястья. Холод, в тысячи раз леденей могильного. Ладони точно добела раскалённого железа коснулись. Моя энергия окутала это по своему несчастное создание - мгновение, и я сам, обвитый по рукам и ногам серебряными жгутами, лежал у ног моих. Я долго смотрел в глаза, пока я (тот) не перестал визжать и утих.
Его трусливое окружение попряталось в самые дальние углы. Выбираться приходилось самому. Самый верный путь - кратчайший. Я поднял ладони вверх - каменный свод вспучился и разверзся, брызнув агатовыми искрами.
В рваную дыру заглянуло Солнце. Зловоние и смрад вспыхнули в животворящих лучах. На лазурном своде - ни облачка. Лишь Луна танцующая вальс...
Донёсся обрывок фразы... Топ топ, и я уже на месте. Группа людей, одетых более чем разнообразно, горячо о чём-то спорила. Один же сидел в стороне; плакал. От слёз костюм его почти расползся, а в камне, на коем он сидел, выело лунку. Как только он меня увидел, так сразу вцепился мёртвой хваткой в ногу и возопил.
- О, Светлый, пожалей, не оставляй, не бросай - меня никто не слушает, не понимает!
Любви во мне было достаточно - мягкий поток её унёс слёзы рёвы. Он спокойно растянулся на траве и неожиданно сказал - А я даже и не знал, что небо - голубое...
И ещё что-то, но что я уже не услышал - галдёж стал столь силён, что трава волновалась под ним, как под ветром.
- Надо уважать, обожать, ублажать себя! - это человек в одеянии, вышитом золотом.
- Тогда возникает зависимость от других. - возразил старец, в рванине, препоясанной верёвкой; седой, с измождённым лицом, - Покой. Тишина. Вот - главное.
- А как же женщины!? Эти цветущие создания, ради очей и ножек которых только и стоит жить? - влез третий - в алом плаще с аккуратно заштопанной дыркой.
- Целомудрие! - некто в чёрном камзоле, - Животворящий крест... Хрустальный дождь... Пылающие строфы. Ритм стихий в унисон с биеньем двух любящих сердец. Воркование голубков под миртом... Звёзды, планеты - и этого безумно мало для прославления Богини...