Снова сеет изморось нехорошая,
даль заполошила, размыла близь.
Мокрые, тупые, простые лошади
мордами прижались, как обнялись.

Странно увлекаться, смешно ухаживать,
незачем привязанность волочить.
Серозем, еще не промерзший заживо,
смотрит в удивлении и молчит,

словно умоляют и просят помощи
не поля, не лошади - сразу весь
плавающий в сере, во млеке тонущий,
падающий сквозь ледяную взвесь,

округленный в капле и в оке мерина
видимости медленный оборот, -
словно в этом мареве все потеряно,
даже теми, кто своего неймет.

Лишь усталый ветер плетется по лесу
и рождает в лиственной полосе
робкие ответы густому голосу -
рокоту автобуса на шоссе.