Тогда ещё не было Бога,
в России само всё паслось,
и грех, заскорузлый, как ноготь,
врастал в опухавшую плоть. 

Уже не измазанный в саже,
но вывалявшийся в пыли
был климат удушлив, и даже
из города стражи ушли.

Реальности больше не стало,
опоры не стало ни в ком,
вещественное исчезало,
как слизанное языком.

Остались половники, койки,
бутылки, пеленки, зима,
и смрад годовалой помойки
соседом вселялся в дома.

Вороны кричали как чайки
над морем "авось" и "вот-вот",
сантехник в обоссанной майке
чесал волосатый живот,

и так предавались запою
русак, и калмык, и вайнах,
как будто стояли толпою
на собственных похоронах.

Но - жили. Ходили за хлебом,
болели серебряным сном
во сне оловянном, троллейбус
лирично возил в гастроном,

любили, старели, тонули
в тумане из собственной лжи,
блуждали - и не потому ли
стояло их время? Скажи,

какою заразой эпоха
была безобразно больна?
Из Марксова ли ополоха?
Из ведьмина ль веретена?

И спали еще бы лет триста,
но авторы сказки для всех
не выслали бравого принца,
а просто закончили век.

Закончу. Я больше не в теме.
Сегодня, довольный судьбой,
я вышел из дома во время
другое и в город другой.

Судьба состоит из аптеки,
подземки, газетной статьи,
и мысли о прерванном веке,
в котором все корни мои.