.
+
+++
Из цикла "Как это было".
+++
Отрывок из рассказа
"Держись ближе к жизни!"
+++
Рассказ
о счастливой жизни,
верной любви
и о необычных
человеческих страданиях.
***
ПРОСТИ МЕНЯ, ПРОСТИ!
В Москве на могиле мужа жена Люда плакала, рыдала, вся в слезах,
в раздоре душою-сердцем проклинала тот миг, ту ночь, то горе.
Скажи, мой родной, любимый! Почему мир такой несправедливый?
Почему именно тебя, мою кровинку, у меня судьба забрала? Почему свою
любовь-иконку уберечь я не смогла?
Ты так хотел, мой дорогой, назвать свою дочурку Наташенькой-
Наташа,от твоих мечтаний таяла в мечтах моя душа. Встань, мой родной,
и посмотри! Родилась Наташа. Какая прелесть? Какая крошка наша?
Со слезами на глазах я хочу тебе сказать, а ты должен меня
понять? Нет больше у нас с тобой дочурки нашей. Умерла дочь Наташа -
крохотулька наша.
Прости! Слезами обливаюсь. Прости, родной, прости! Сейчас твоя
дочурка очень странно, как враг народа безымянно, будет вечно
с тобою рядышком лежать, а я всю жизнь одиноко плакать и рыдать. Моя
любовь к тебе, мой дорогой, нежная и верная, по чьей-то воле
в лукавом зле свела с дочуркою тебя в земле.
Вспомни, мой родной, как начиналась жизнь твоя со мной. Казалось,
ты и я - навеки вечная семья. Сколько было поздравлений, улыбок
и цветов? А подарков?.. подарок главный - это ты! Вася-Василёк
любимый мой цветок и твои цветы.
И вмиг пропало всё, завяли на клумбе мои розы, исчезла моя
надежда на счастье,на любовь. Остались мои сухие слёзы, мои одинокие
мечты и там, далеко в земле, родная дочь и ты.
И ещё осталась память - московские гвоздики, твои увядшие цветы.
Прости, родной, прости! Ты и я - любовь с любовью жили в счастье
по-простому. По велению мага вернуться бы назад, наверняка,
всё было б по-другому.
И снова, и снова... та... роковая ночь перед глазами,
растоптавшая нашу жизнь безжалостно ногами, окунула нас в ледяную
воду, не спросила, не предупредила, принесла нам безвозвратную
беду.
"Люся! Второй час ночи.
Ложись, родная, спать.
На станции пожар!
Я скоро буду".
Его родной голос - жива буду не забуду, постоянно слышу я
бессонными ночами, прозвучавшие в темноте, как чернобыльский набат,
поднявшие на войну с рентгенами тысячи простых людей, тысячи учёных,
тысячи офицеров и солдат.
В тревоге не спала - в слезах томилась, с тяжёлым чувством
в сердце тебя родной ждала.
В открытое окно - наше с тобою окно, дышит свежестью весна,
кругом тихо и темно. В кустах у проходной щёлкнул одиноко соловей
и снова тишина.
А небо над АЭС озарялось багрово-жёлтым пламенем, дым столбом.
И там мой Вася!.. мой родной, Вася-Василёк, любимый мой цветок,
там все друзья-пожарные ведут войну с огнём, а город спит обычным
сном. Кому какое дело? Тишина кругом.
А мне одной-то как?.. когда вокруг ночь и мрак, пожар и страх.
Душа моя горит и плачет, чувствует беду, кошмар тревожной ночи
помнить буду - не забуду.
Что там с моим родным и дорогим? Что там на пожаре с моим
любимым мужем?
До утра, туда-сюда, от окна к другому, казалось, вечность
провела я с горем. Уже засеребрились облака, начало светать. Пора
вернуться ему домой. Давно пора! Сколько можно ждать?.. тяжело мне
быть одной.
Уже солнышко взошло, в лицо ударил яркий свет, а его всё
нет и нет.
Уже шесть часов утра!.. пора ехать нам в село! После трудовой
недели святое дело на природе отдохнуть, помочь родителям посадить
картошку, сходить на речку.
Сколько можно ждать? От бессонницы ночной нервы все устали,
тело покидают силы.
"В БОЛЬНИЦЕ ВАСИЛИЙ!" -
УТРОМ ЛЮДИ ПЕРЕДАЛИ.
Бегом в санчасть-больницу, а там людей - не проехать, не пройти.
Где же мой, Вася-Василёк, любимый мой цветок? Как его найти?
Вокруг санчасти машины пожарные, санитарные, на каждом шагу
милиция с жезлами в руках, медики в беленьких халатах.
- Граждане, отойдите! Зашкаливают машины! - не жалея мощности
и сил кричали постовые в рупоры. В небе чёрный ворон кружил, людей
кусали комары.
Все шумят, кричат, кто-то тянет медика за халат, много женщин
одиноких со слезами на глазах.
Попасть в больницу Припяти народа очень много и не узнать,
и не подойти - милиция слишком строга. Мне повезло, знакомая
медсестра из города Остра. Прошу её:
- Только посмотреть, а вдруг настигла мужа смерть?
- Пропустить не могу! - сказала в халате строго. - В санчасти
больных очень много, со всеми с ними плохо и с твоим мужем плохо.
- Пожалуйста, только на минутку!
- Ладно. Побежали.
- Люда! Людочка! Узнай! - вдогонку знакомые кричали.
В палате увидала мужа, под капельницей лежал. С испугу не
узнала. Чёрный-чёрный! Я думала он в саже. Отёкший, опухший.
Мне поплахело даже. Жалко и обидно! Весь поседевший, почерневший,
глаз почти не видно.
- Люди отравились газом! - медсестра Петрова повторила снова.-
Больные отравились газом! Нет выхода иного, больным надо срочно
молока! Много молока, желательно парного.
Кстати, о радиации, о рентгенах никто не сказал и слова.
Я с Таней Кибенок, муж её в одной палате, на машине "Жигулёнок"
мы быстренько в село. С молоком нам повезло - у первого хлевка
нашли мы молочка.
Больных от парного молока тошнило и рвало, как в лихорадке
знобило и трясло.
В десять часов по Припяти, как утренний ветерок, пронёсся слух
с юга на восток, от травм и радиации умер оператор Владимир Шишенок.
В ядерном реакторе от мук скончался Валера Ходемчук, остался
один на один с рентгенами на веки-вечные под завалами.
Люди, узнав о радиации, засуетились скорбно, пошли слухи
об эвакуации неизбежно-срочной. Из уст в уста шла молва, возникали
споры. Везде... и здесь и там одни и те же разговоры.
- На атомной станции авария! Всю землю накрыла радиация!
- На планете всей будет тысячи смертей.
От народа страхи, слухи утопили все науки.
Я на шестом месяце беременности была. Своим здоровьем, как
зеницу ока, берегла свою кровинку, берегла жизнь нашему ребёнку.
А мой Вася-Василёк, любимый мой цветок с болью и тревогой за нас
двоих переживал, совет мне давал с надеждой.
- Люся! Моя роднулька! Уезжай к родителям в Кривушу.
Спасай себя и нашего ребёнка. Спасай кровинку нашу.
- Нет родной, мой дорогой! Без тебя я не могу.
Тяжело быть одной! Без тебя, мой хороший, я умру.
- Подумай хорошенько, не спеши!
- Хорошо. Принесу молока, потом решим.
Плохи дела, в санчасть людей не пустили вечером. Милиция
контрольными постами раз и навсегда перекрыла всё кругом. Не ходили
в Припять автобусы и поезда. Город заполонили военные автомобили.
Прошёл по городу слух,
зашевелилось всё вокруг.
Йодистые препараты
защита от радиации.
Вмиг в аптеках йод
раскупил народ.
Только военные ходили в респираторах, в накидках, в хим плащах,
а жители города ходили, как обычно и всегда, продукты несли
из магазина открыто, всё в авоськах, всё в кульках.
Хим войска в городе Припяти начали дезактивацию, смывать,
сметать, собирать и хоронить радиацию. Солдаты из АРСов поливали
улицы раствором, мыли дороги, тротуары белым порошком, все улицы
в белой пене - чистота и блеск кругом.
Власти сообщили вечером - завтра из Припяти народ весь
на четверо суток эвакуируют в лес. Взять всем с собой самое
необходимое, что в квартире есть, но обязательно документы
и что-нибудь поесть. Многие обрадовались, ходили улыбались,
на природе отдохнём, потанцуем и споём.
Прекратились вскоре споры-разговоры, люди с собой взяли
заготовки на шашлыки, магнитофоны и гитары. Плакали только женщины
горькими слезами с болью, чьи мужья пострадали ночью.
Родственники больных к вечеру санчасть в блокаду взяли,
в окна, в двери барабанили, стучали.
Вскоре открылась дверь, где стоял милиционер. Все увидели
врача чернее чёрного грача:
- Товарищи! Сегодня всех тяжелобольных самолётами отправляем
на лечение в Москву. Двадцать восемь человек наиболее пострадавших
из числа дежурной смены и числа пожарных.
Люди, услышав новость, заволновались в шуме-разговоре,
вскоре все... словно онемели и затихли в горе.
Чихнул громко кто-то вдалеке за углом в сторонке:
- Будьте здоровы!
- Спасибо! На Титанике тоже были все здоровы.
- Не до шуток, нынче! Радиация с нуклидами нас в дорогу клыче.
Лечение больных в Москве для нас большая честь, надежда. В дорогу
каждому больному нужна чистая одежда, решим возникшую проблему!
Людей, как ветром сдуло, все разбежались по домам, на вело
одна мадам помчалася в село.
Я от нервозности по приходу запуталась с вещами, собрала,
принесла одежду, а санитарные машины уехали с больными в аэропорт
Жуляны. Долго тапочки искала - на минуту опоздала.
В моём сердце что-то оборвалось... вмиг закипела бурно кровь.
Душа окаменела, потеряв надежду на былое счастье и любовь.
Я вздрогнула... мой нерв, душа заговорила.
- Моего Васю! Моего мужа тоже увезли? Без меня! Кто позволил?
Кто посмел?.. мою кровинку, у меня забрать? Кто позволил мою судьбу
испытывать, ломать?
Обливаясь горькими слезами, я долго плакала, рыдала.
- Отправили в Москву!.. отправили в столицу!
Я вздрогнула от необычных слов, прозвучавших не во сне,а на яву.
- Наверное, великой чести мой родной, любимый своим геройством
заслужил! - сама себя я выслушала, набравшись мужества и сил, молча,
улыбнулась, плакать перестала.
К вечеру у меня началась тошнота, рвота. Ночь я не спала,
родного, ненаглядного, своего любимого к себе звала.
Жителей города Припяти 27 апреля эвакуировали, а вскоре,
и Васино село, напрасно картошку посадили, радиацией и нуклидами
и там всю землю замело.
Сколько можно ждать! Хоть кричи, хоть молчи! Надоели мне дни
печальные и со слезами ночи!
- Надо! - сказала я себе. - Надо ехать к мужу и не остановлюсь
ни в жару, ни в стужу.
И к родному, ненаглядному в канун Первомая я поехала, помчалась,
на крыльях понеслась.
В МОСКВЕ, В СТОЛИЦЕ,
НА ЩУКИНСКОЙ
В РАДИОБИОЛОГИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЕ.
Неизвестность, новизну я боялась с детства, увидев бездонную
Москву одиноко растерялась, как перед принцем дева. Найду ли я свою
кровинку - мысль меня терзала.
На привокзальной площади у Киевского вокзала у первого
милиционера со страхом я спросила. Тот лихо козырнул,
улыбнулся мило:
- Это на Щукинской радиобиологическая больница. Есть в Москве
такая улица!
Дабы я не забыла, постовой не только рассказал, что нужно
было мне - всё на бумажке написал.
- А говорили в Припяти... секретно!.. секретно!
Даже схему, как доехать, нарисовал подробно.
В больнице на Щукинской со слезами, с боем выписали к мужу
пропуск, пропустили с горем. Зав отделением Гуськова Ангелина
Константиновна поставила жёсткие условия, невзирая на то, что я
его жена.
- Даю на свидание полчаса. До мужа не дотрагиваться. Нельзя
обниматься, целоваться, рядышком сидеть, стоять. Нельзя принимать
от мужа вещи, но что нужно мужу можно передать. Сейчас у вашего
мужа центральная нервная систем, костный мозг, все гены полностью
поражены. Твой муж родной и любимый, что чернобыльский реактор
пропитан радиацией - это опасный фактор и твой выбор. Получишь
от мужа радиацию - ты не сможешь рожать детей. Эту необычную, но
простую инструкцию ты должна знать и твёрдо выполнять в целях личной
безопасности и себя не подвергай опасности.
Слушаю я Ангелину и думаю:
- Ничего страшного и опасного. Я человек терпеливый и простой,
пусть муж будет немножко нервный, был бы только рядышком со мной.
Я скрыла свою беременность, если скажу всю правду, тогда
уж точно к мужу, своему родному, ненаглядному никогда не попаду.
Если болеть, страдать, даже если придётся умирать, то только
все втроём - вместе болезнь легче переживём.
Я прекрасно знала, если к родному попаду, от мужа своего
любимого никуда я не уйду. Если уйду от своего родного, дала слово
себе я строго, то только вмести с ним - со своим родным и дорогим.
ЭХ, САШОК! САШОК!
Захожу в палаты... больные играют в карты. Опухоль почти вся
с загоревших лиц сошла, все шутят, все смеются. И Вася-Василёк,
любимый мой цветок, рядышком на стульчике сидит, меня увидел,
вскочил, мне улыбнулся и от радости молчит.
Я увидела свою кровинку, поставила у ног корзинку.
- Здравствуйте! - всем больным сказала,
от счастья зарыдала.
- К больным не подходить! От них радиацией фонит! Больным
продукты, вещи можно передать, но никаких вещей у больных не брать.
Дежурный врач не разрешил с любимым, дорогим обняться, поцеловаться,
даже рядышком постоять.
Вскоре ушёл дежурный врач, я дала чувствам волю, обняла,
поцеловала мужа, наговорилась вволю.
- Наверное, на Украине дождик, что привезла с собою зонтик?
- Надежды нету на погодку прихватила парасольку, - ответила
я с улыбкой, приподняв корзинку.
Удивился парасольке Титенок, доедая пирожок:
- На Украине прожив я сколька, но не слыхав слова парасолька.
- Эх, Саня, Саня!.. плачет по тебе баня.
Ты лучше людям объясни, шо такое лазня?
- Лазня, я гадаю, цэ нора, або нызька, вузька пещера, дэ можна
зустриты нэзабаром дыкого с когтями зверя.
И все:
- Ха-ха-ха!
Без страданий и греха рассмешили петуха.
И снова все:
-Ха-ха-ха!
После капельниц в санчасти Припяти больным на время полегчало.
Чернобыльцы стали ходить друг к другу по палатам в гости,
рассказывать анекдоты.
- Интересно, отчего и почему?.. в печати множество статей,
но не сообщают про Украину, про Чернобыль никаких вестей.
- Пишут! Пишут про нэньку столько, что во рту от оскомы горько.
Надо уметь читать, как колобок, прыг-скок... в колонках между строк.
- В Киеве на Подоле появилась европейская реклама, як баба Яга
на метли, без людыны, надурняк, сама. На мэбэльном магазине "Мэбли"
свитовэ табло по ночам першою буквою моргае, як дэшэвая мадам.
И снова все:
- Ха-ха-ха!
- Хи-хи! Да, ха-ха-ха! рассмешили жениха, наконец-то,
за ревнивого Сашка замуж вышла муха!
- Эх, Сашок-Сашок! Лучше выпей на посашок, чтобы дома люди
не болели и меньше пили.
Все хи-хи-хи, да ха-ха-ха, а мне почему-то не до смеха.
Встретив мужа, я очень рада, но душу скребёт... скребёт досада.
Вдруг, тихо приоткрылась дверь... на мгновение народ в палате
замер. Прекратились споры-разговоры, как будто зашёл в палату зверь.
К пожарным вошли виновники чернобыльской катастрофы начальник
четвёртого блока Акимов и оператор Топтунов.
Акимов был обычно скромен, нынче явно возбуждён. Он повторял
пожарным многократно, как будто просил извинения:
- Делали мы всё правильно и на тебе... взрыв! Весь реактор
разворотило, даже Норвегию радиацией накрыло.
Это было последнее посещение палаты инженером Акимовым
и оператором Топтуновым, их последнее извинение. Акимов почернел
больше всех и больше всех получил рентген. Слёг и умер у брата
на руках на пятнадцатый день, раньше всех... в тяжёлых муках.
Если бы оператор Топтунов плюнул на все указания Дятлова
и заглушил реактор по приказу инженера Акимова, не было бы взрыва.
ТЯЖЕСТЬ ИСПЫТАНИЙ.
Первые три дня я прожила на Арбатской у своих знакомых.
В первую ночь возле больных одной сменой дежурили жёны семи пожарных.
Я, Людмила Игнатенко, Ващук и Титенок, Тищура, Правик и Таня Кибенок.
Варили мужьям бульон, носили им в палаты, врачи запретили мясное,
молочное и всякие салаты.
На следующий день всем тяжелобольным стало хуже, каждого
уложили в ложе с лампой обогревом, а каждую рентген-кровать в бетон
захоронили, больным запретили ходить по коридорам, общаться
и вставать. Жён к мужьям, строго настрого не пустили больше,
напрасно Ангелину мы просили долго.
Каждый больной с болезнью лучевой в палате одиноко мучился,
крепился и стонал от болей и, как Иисус Христос с ореолом на кресте
распятый Идолом, одиноко в муках умирал.
Мне лично не понятно:
- Почему врачи людей не понимают? Почему жену родную к родному
мужу не пускают?
Ночью одна тайком, сестрёнка пропустила, я к Васе быстренько
мельком, целую ночь с мужем время проводила. То простынь заменю,
то подушечку поправлю, часами у ног его сидела, поверну его и так
и сяк, судно выносила.
Желудки тяжелобольных не воспринимали больше пищу, а так
хотелось накормить своего родного, хоть немножечко облегчить родному
боль. О, боже! Спаси его и сохрани! Жалко и обидно! За жизнь мужа
мне стало страшно.
В тяжбе на свою судьбу, обвиняя себя впопыхах в неведомых
грехах, я снова вся в слезах.
Ох, как я любила, как жалела мужа!.. словами душу не понять.
А мой родной так меня жалел, наверное, на свою погибель.
С каждым днём мужу становилось хуже, хуже. Надежды никакой!
Только я, как человек, который мужу нужен. При муже на его глазах
я крепилась, я держалась, отойду от милого, родного и всё лицо
в слезах.
Вскоре, ожоги от радиации мужа стали выходить наружу. Во рту,
щёках появились сначала маленькие язвочки, вид принимали странный,
быстро разрастались, превращаясь в раны. Слизистая отходила пластами,
цвет тела становился синий, потом ярко-красный и, в конце концов,
буро-чёрный, чёрный.
Муж менялся на глазах, посмотрю тайком на мужа, отойду
в сторонку и снова вся душа в слезах.
От изотопов и их излучений, накопившихся в теле мужа, в палате
всё в рентгенах, всё радиацией "светилось ярко", и мебель, и полы,
и штукатурка на потолках и стенах.
Меня начал преследовать необычный страх постоянно, не потому,
что заходить в палату с радиацией опасно, а вдруг муженёк умрёт
и меня не позовёт.
Первоначально, надписи радужно украшали стены. В туалете
написано пером: "В палате были тараканы, понюхали рентгены, убежали
мигом".
Нынче, стало не до шуток. Медперсонал спец отделения
от переоблучённых больных получил сверх допустимые нормы облучения.
Теперь заходили в палаты, обслуживали больных, обречённых
на мучительную смерть, только медики-солдаты.
По соседству на этажах выселили всех больных, убрали людей
нормальных от людей радиоактивных. Убрали даже цветы от радиации
подальше. Жён к больным, кроме меня, не пустили больше.
Я знала, находиться рядом с обречённым мужем смертельно
и опасно, но я рвалась к нему и остановить меня,мою любовь к родному,
казалось, невозможно. Меня предупреждали, мне запрещали, ругали
сгоряча, но к мужу родному пропускали молча.
Жить мне предложили вскоре в общежитии для медработников
на территории при больнице и дежурная выдала ключи от номера
в гостинице. В номере уютно и светло, санузел с душем, телефон,
радио и цветы - проблема появилась, в гостинице не было ни кухни,
ни плиты.
Вдобавок, химик-солдат забрал всю мою одежду и туфельки
пропитанные радиацией, оставив в замен тапочки и больничный,
новенький халат.
Как мне дальше жить? В чём в магазин сходить? Как мужу и себе
и на чём бульончику сварить?
Было бы горькое желание, стремление и мечта, люди были добрые,
помогла любовь, беда.
Как я любила?.. как любила я муженька родного, ненаглядного?
Словами душу не понять... целыми ночами с мужем время проводила.
Меняла мужу простыни, подушку поправляла, постоянно, держала его
ладонь горячую, как огонь.
Медсёстры отделения сотни раз меня ругали, предупреждали,
не пускали в палату, говорили каждый раз... есть такой приказ,
даже закрывали в туалете, там где унитаз.
Требовали, убеждали:
- Близко не подходить!
Самоубийцей называли.
Просили:
- Рядом не сиди!
Потом махнули рукой...
- Хочешь умереть, иди!
Когда Ангелина Константиновна узнала, что я беременная, срочно
вызвала меня к старшей медсестре. Вскоре, я стояла, как обвиняемая
у Ангелины на ковре.
- Что за стыд! Что за срам! Как ты могла? Ты ребёнка погубила!
Строго отчитала, потом вежливо сказала:
- Рожать приедешь к нам!
Мой муж постоянно хотел меня чем-то удивить и даже рассмешить,
мог уйти, как будто по делам, собрать букет цветов и подарить
мне лично. Накануне, ещё в Припяти, выйдя из дома со мной на улицу,
муж сказал с улыбкой:
- Девятого повезу тебя в Москву, покажу столицу.
Показал Москву - столицу... вспоминаю с грустью, не всё как
обещал, но выполнил всё с честью.
Сегодня 9-е мая - день Победы, кругом улыбки, радость и цветы,
живи и радуйся, если б не было беды.
Вечером муж попросил меня:
- Люсенька! Открой окно.
Он так хотел мне показать Москву, о салюте он мечтал давно.
Пройдя в одночасье огонь, радиацию и воду, но свою последнюю мечту
воплотил он в жизнь.
Я на постель посадила мужа у окна 8-го этажа, а со спины
на постели осталась кусками кожа. Содрогнувшись от необычной,
плачевной сцены, я улыбнулась с жалостью к страдальцу, муж показал
столицу. Навернулись слёзы... мне больно и тоскливо, за судьбу
обидно, салют в двадцать один ноль-ноль прогремел красиво.
Любил мой родной на торжества, на праздники мне дарить цветы
и в тяжкую для него годину не прошло всё мимо, достал три гвоздики,
поцеловал мне руку и подарил цветы.
- Поздравляю! С днём Победы и весны! Медсестре дал деньги,
медсестра купила твои любимые цветы.
- Спасибо, мой родной! - обняла, поцеловала, отошла в сторонку,
как дитя заплакала.
С лучевой болезнью больным делали пересадку костного мозга,
родственников вызывали из дома, брали костный мозг, вводили больным.
К Василию приезжала сестра из Ленинграда, два часа на операционном
столе с братом рядышком лежала.
Прости нас боже!.. я на всё согласна, может ему, моему родному,
ненаглядному, что-нибудь поможет. Между тем, с каждым днём мужу
становилось хуже-хуже, особенно после операции Гейла, напрасно бога
я просила.
Теперь тяжелобольные лежали в барокамерах из прозрачной плёнки,
там такие приспособления, чтобы не заходить, можно было вводить
уколы, катэтор ставить, передавать таблетки.
Несмотря на приём таблеток роста и обновления клеток, Василию
стало так плохо, что я не могла от своего родного не только куда-
нибудь уйти, но даже на минутку отойти.
От невыносимых страданий муж постоянно звал меня:
- Люся! Люсенька! Где ты?
- Я здесь, родной! Я рядом с тобой, мой дорогой!
Мужа обслуживала я сама, других больных обслуживали солдаты.
Каждый день слышу: Умер! Умер!
Умер Тищура, Умер Кибенок. Сегодня - Правик умер, как молоточком
по темечку, слова грустные, скупые нагоняли печаль, тоску.
У Василия на ногах начала трескаться кожа, а потом и на руках,
всё тело покрылось волдырями, потемнело, почернело, как будто
в синяках.
Муж ворочал головой - на подушке клок волос.
- Что делать? - вся в слезах я задала врачу вопрос.
Постригли чернобыльцев всех, постригла и я своего родного, слезами
обливаясь, как будто совершала грех.
Больных угостили мандаринами, апельсинами.
- Возьми, - муж тихонько между нами.
- Нельзя! - медсестра остановила строго. - Полежал фрукт возле
больного, его не то, что есть опасно, к нему прикасаться страшно.
Между тем, меня не первый и не последний раз с палаты гнали,
просили, унижали. Но я снова и снова шла к нему, своему любимому,
своему ненаглядному. Настойчивость мою все осознали с болью и к мужу
пропускали днём и ночью.
Главврач Гуськова вторично вызвала меня за сутки, чтобы ещё
раз прочитать нотацию для убеждения и моральной поддержки:
- Вы должны не забывать!.. перед вами уже не муж,
а радиоактивный объект с адски высокой плотностью заражения.
Вы же не самоубийца! Возьмите себя в руки!
Но я снова и снова запретам и упрёкам вопреки, сидела у постели
мужа на двоих разделяя муки. К мужу, моей кровинке, боялись
прикасаться все. Медсёстры прекрасно знали, я рядом, я в бытовке,
если я надо - меня быстро звали.
Больные с болезнью лучевой находились под наблюдением учёных.
Учёные проводили групповой осмотр, фотографировали обречённых.
Говорили любопытным изредка: "Знаний требует наука".
Больным кололи наркотики - дабы больные больше спали, легче
переносили свои страдания- муки.
После аварии на ЧАЭС восемнадцать дней прошло, а моему родному,
ненаглядному столько горя намело, все мышцы отошли от костей, стал
ватно-резиновый. Поднимаю мужа с кровати, а внутри гремят все кости.
Высох весь от нуклидов, стал лёгок, как дитя, а был мастер спорта,
олимпиада была его мечта.
Не мог мой родной ни говорить, ни пошевелить рукой. Как на
больной мозоль с оскоминой, муж неподвижно смотрел в потолок, редко
мигал веками без ресниц, выпали у бедняжки с кожей из омертвевших
клеток. Празднуя скорую победу смерти в душе бесились черти,
а в глазах горел огонь протеста и нежелание подчиниться смерти.
Я в истерике:
- Он умирает!
А медсестра в ответ:
- А что ты хочешь? Он получил 1600 рентген.
Смертельная доза 400 рентген.
После похорон пожарных Володи Правика и Вити Кибенок,я с Таней
Кибенок с кладбища вернулась уставшей и больной, меня вызвали срочно
к Гуськовой. В своём рабочем кабинете, бросив на меня печальный
взгляд, Ангелина прямо, вежливо сказала:
- Ваш муж умер 15 минут назад.
Я даже не помню, как вошла в истерику. Говорили потом мне:
"Сколько было крику". Меня час, может два врачи, медсёстры
приводили в чувство, как во сне помню смутно, как уносили санитары.
Мне стыдно за себя и обидно - себя простить не смогу вовек,
проститься со мной не смог мой дорогой человек.
Кстати, когда умерли с лучевой больные, в палатах сделали
ремонт - вынесли всю мебель, взорвали весь паркет, скоблили потолки
и стены.
ПРОСТИТЬСЯ НАДО!
Военные переодели мужа в военную, парадную форму, тело в гроб
положили нежно, сверху накрыли бархатом бережно и привычно. Мужа
положили без обуви - босого, распухли ноги у бедняжки моего.
За ритуалом со всеми почестями я наблюдала молча, смотрела
на мужа с горькими слезами.
Вскоре, ко мне женщина подошла и вежливо сказала:
- Проститься надо! - но не пустила близко к гробу,
многодневным горем выстрадала я такую просьбу.
Окунув больную душу в терпенье, в грёзы,
я стояла тихо, проливая слёзы.
Тело в парадной форме осторожно и легко засунули в целлофановый
мешок, мешок завязали крепко.
От необычной, жуткой сцены ёкнуло моё сердечко и от душевной
боли я зарыдала жалко
Уложили мешок в деревянный гроб и гроб целиком втолкнули
во второй мешок. Второй мешок завязали крепко, поместили мешок
в цинковый гроб и надёжно запаяли короб.
НАРОДУ МНОГО,
А ПОГОВОРИТЬ ЧЕЛОВЕКУ НЕ С КЕМ.
Все родственники, умерших на Щукинской в больнице, по срочному
вызову приехали в Москву для уточнения и разъяснений мест
захоронения, их принимала Государственная, чрезвычайная комиссия.
Комиссары говорили всем:
- Отдать мужей, сыновей родителям, жёнам и родственникам не
сможем. Тела очень радиоактивные - в рентгенах и нуклидах. Они будут
похоронены на московском кладбище Митино особым способом под
бетонными плитами в цинковых гробах.
Этот документ-договор вы подписать должны. Ваши подписи будут
важны не только для Вас, но и для нашей Родины".
Кто хотел увезти тела на малую родину, тех убеждали - пожарные
герои и принадлежат не вам. Они все государственные люди.
В МИТИНО НАВЕСТИЛА МУЖА.
После похорон мужа почти два месяца прошло, я приехала
в Москву - светило солнце ярко, было тихо и тепло.
И сразу Туда"... к нему... в Митино на кладбище, к своему
родному - родному, ненаглядному.
На могиле мужа обливаясь слезами, я долго мучилась, страдала,
свою кровинку-половинку на свиданье звала. От нервозности и слёз
мне сильно поплахело, затошнило, начались схватки, мне стало дурно.
В 6-й больнице в Москве у Гуськовой я рожала.
- Рожать приедешь к нам, - так Ангелина Константиновна раньше
мне сказала.
НАТАШЕНЬКА... НАТАША.
Ты так хотел, ты так мечтал её увидеть. Встань, мой родной,
и посмотри на подарок мой. Родилась Наташа - родная прелесть наша.
Важно ротик открывает и глазёнками моргает.
За время подневольно-тяжкое, как в непробудном, тяжком сне,
впервые я улыбнулась, оставшись с дочуркой наедине.
Моя душа ожила надеждой, засветилась тёплою улыбкой. Я камень
с сердца обронила, с души горечь убрала.
ТАБЛИЧКА С ИМЕНЕМ ГЕРОЯ.
Четыре часа прошло после рождения Наташи. Ангелина в палату
мою зашла, грустная, на слова скупая, минуту молча, у ног моих
стояла.
- Беда у Вас опять!.. Умерла Наташа!.. дочурка Ваша. У вашей
девочки порок сердца был, а двадцать восемь рентгенов в её печени
вашу дочь убил.
Словно окунувшись в ледяную воду, я оцепенела в миг. В голове
моей одиноко скучной закружилась, завертелась жизнь. Нет больше
у меня ни Васи-Василька любимого цветка, ни связывающего нашу жизнь
долгожданного ребёнка.
От внезапного удара я как ребёнок зарыдала. Даже Ангелина
Константиновна, пустив слезу, оплакивала девчонку, бранила себя,
меня и всех виновных в гибели ребёнка.
Вскоре Ангелина круто взяла себя в руки, невзирая на мои
60 рентген, не отошла от моей кровати, начала разговор с науки.
- Я прекрасно понимаю тяжесть твоей необычной жизни, но ты
должна себя убедить, меня понять и нас простить. Мы не хотим
причинять тебе боль и не горим таким желанием, но по научной логике
вашу дочь в виду её высокой радиации отдать Вам мы не сможем.
Моё сердце вмиг встрепенулось, замерло с болью в горе, язык
давно онемевший дал развязку в слове:
- Как это не можете отдать? Это я Вам не отдам! Вы хотите мою
дочурку забрать в свою науку. Никогда! Я уже решила - похороню свою
дочурку рядом с её родным отцом - такая традиция у нашего села.
- Хорошо, моя дорогая! Случай в жизни не простой. Но не ты,
а мы её похороним специальным способом, рядом с её родным отцом
под одной плитой.
Но ты пойми меня и убеди в справедливости себя. Могилу твоего
мужа, как народного героя, должна величать одна табличка с именем
героя.
Пустив слезу горькую, плача, не проронив и слова, осознав свою
вину, я согласилась молча.
Принесли мне деревянную коробочку, поставили передо мной на
полочку. Посмотрела со слезами я туда, а в коробочке лежит она.
Дочь моя Наташа, как живая, кровинка наша.
Подавленная горем и печалью, проливая слезу горькую, смотрела
я на дочь свою с жалостью и душевной болью.
- Здравствуй, моя родная!.. Здравствуй и прощай! Навеки-вечные
прощай! Радиация проклятая погубила нас. Никогда я больше
не увижу Вас.
Поцеловала тельце в лобик я легонько и зарыдала горько.
ОДИН БУКЕТ ЕМУ,
ВТОРОЙ - КЛАДУ Я ЕЙ.
На мраморной плите мне родной и дорогой на мемориальном
кладбище в Митино нет памятной надписи "Наташа". Там только одна
золотая надпись светится в красоте и в грации чернобыльца героя,
спасшего мир земной от смертельной радиации.
А дочь Наташа - крохотулька наша, лежит рядом с героем-отцом
в забвении одиноко-суровом под единой, величавой плитой. Лежит, как
секретный, тайный агент безымянный, без надгробия, без почести,
без таблички и чести.
На аллею героев чернобыльцев в Митино на кладбище я прихожу
всегда одна с двумя букетами цветов. Один букет для мужа, второй
на уголок кладу я ей. У могилы родной и дорогой я одиноко постою,
сама с собой одиноко наплачусь вдоволь, поговорю с мужем, с дочуркой
о своей жизни одиноко-скучной.
Молча, одиноко посижу на плите надгробной, вся в слезах
с горечью душевной сама себе в укор скажу:
- Прости, дочь, меня! Прости! Это я тебя, моя родная, радиацией
чернобыльской убила, а ты, моя кровинка, от смерти меня спасла.
Ты на себя, на свою печень приняла радиации удар. Прости, родная!
Ещё раз прости! Я Вас двоих любила.
Я РАССКАЗАЛА ВСЁ, ЧТО НАКИПЕЛО.
Много лет прошло после аварии Чернобыля. Колючею с рентгенами
полынью заросла полесская земля. На мемориале чернобыльцев в Митино
на всю московскую окраину звучит траурная мелодия, нарушая скорбно
лесную тишину.
На одной из могил чернобыльцев со слезами на глазах женщина
сидит-тоскует одиноко, а мемориал юбилейный весь в венках, цветах.
Справа на плите букет цветов, слева на плите букет цветов, а между
ними сидит и плачет тихонько... Людмила Игнатенко.
Уже давным давно замолкла музыка, под тяжесть слёз и тишины
Людмила Игнатенко мне рассказала внятно о своей молодой, необычной
и тяжёлой жизни.
В монологе долгих слёз её последние слова:
- Здесь на родной плите-могиле под треск горящей свечки
я чувствую страданье мужа и любимой дочки.
Я достал армейский индикатор - лично убедился. От излучений
Наташи и пожарного Игнатенко индикатор, как маяк светился.
+++++
***
.