Весёлое солнце, пробившись сквозь листья вишен и тюль, коснулось её лица. Заискрилось в каштановых волосах и розовых губках. А спустя мгновение в открывшихся карих глазах. Она улыбнулась, левой рукой скинула с себя жаркое одеяло и, присев в кровати, потянулась, давая светилу очертить сквозь тонкую ночную сорочку её гибкий стан. Потом, опустив руки, она оглянулась чуть сонным лицом по сторонам и, увидев утро в разгаре, опустила с кровати стройные красивые ножки, обласканные загаром. Встала. Ещё раз потянулась, поднявшись на цыпочки и улыбаясь солнцу в окне. Вышла из своей маленькой комнатки в просторный и светлый зал. Она не стеснялась того, что она была облачена лишь в лёгкое ночное одеяние. Был самый обыкновенный рабочий день и дома ни кого не было. Мать и отец были на заводе, а старший брат вместе с женой жил на другой квартире. Посреди зала лежал громадный расписной ковер, по которому принято было ходить босиком. Ворсинки ковра приятно щекотали, что было просто великолепно после вчерашнего жаркого дня, когда пришлось просидеть несколько часов в институте ожидая очереди на защиту диплома. А после ещё два раза по шестьдесят минут проторчать в коридоре, что бы узнать результат. Была явная необходимость одеться по цивильней. Это значит в костюме и туфлях. В этих красивых, но тяжёлых туфлях. А она так любила ходить босиком. Этой юной деревенской красавице нравилось ощущать холод земли и бархат свежего сена. Жёсткость камней и мягкость песка. Росу на траве и пыль дорог и троп.
Она прошла через зал, надела мягкие тапочки и слегка подшаркивая, направилась к кухне. Там она, прежде всего, поставила чайник на плиту, после чего открыла холодильник и вытащила оттуда маслёнку и кусочек сыра. Достала из плетеной деревянной хлебницы батон и, отрезав от него горбушку, намазала на неё толстый слой чуть жёлтого масла. Завершила бутерброд куском сыра. Затем, взяв с полки свою белую кружку с голубой надписью "Людмила", положила сахарку и налила заварки. А чайник уже закипел. Она налила кипятка. Держа дымящуюся кружку в одной руке, а бутерброд в другой, вернулась в зал. Сев в кресло, засунув загорелые ножки под себя, она поставила кружку на рядом стоящий столик и взяла пульт. Включила телевизор, который стоял у противоположной стены прям напротив кресла. Экран, осветившись, принялся показывать очередной сериал. Родное телевиденье с утра ничем кроме сериалов не баловало. Откусывая куски от бутерброда и запивая их чаем, она долго смотрела мимо телевизора в окно. Там за окном была дорога. Сотни машин, мотоциклов, коров и людей проложили её.
Люда знала, что если встать с боку от окна то можно увидеть как дорога уходит в даль. Через поле, мимо старого кладбища за белый холм. Но сейчас она смотрела в окно, сидя в кресле. И видна была ей лишь крыша соседнего дома, ветви вишен покрытые зелёными сочными листьями и голубое небо. И если бы случайный прохожий заглянул бы в дом сквозь завешенное тюлем стекло, то он увидел её очень красивой, нежной, слегка задумчивой, но очень счастливой.
Солнце. Солнце. Солнце.
Его золотой блекующий диск, пронизывая небо, щипал землю. Оно посылало лучи тепла, заставляя всё живое запасать частицы света на долгую холодную зиму. И всё живое запасалось этими лучами. Всё. Всё кроме цветов. Они, наивные, полагали, что лето будет вечным. Лето никогда не закончится. Они весело раскрывали свои лепестки подобно молодой неискушенной душе, что бы наслаждаться небесным светом. Синие, красные, жёлтые, рыжие. Словно пушистый расписной ковёр. Только сочней и нежней.
Она сидела на холме. Раньше этот холм находился посреди полигона. Но это было давно. Не звучали здесь больше выстрелы. Не гремели взрывы. Тишина и покой.
Она смотрела на цветы с этой маленькой вершины мира и видела море жизни до самого горизонта. Ветер освежал её. И каштановые волосы колыхались в такт с музыкой цветов, колосьев, ветвей и листьев.
Она закрыла глаза и легла.
Чуть расстегнув пуговицы на блузке, позволила ветру, несколько обнажая грудь, плечи и талию, поиграть с лёгкой материей. Потом она счастливо потянулась, распрямив гибкие загорелые руки и ноги. При этом она совершенно не произвольно немного сползла с холма и белая юбочка, задержавшись на зелени полей, обнажила ножки до самых потаённых девичьих частей прекрасного тела. И солнце увидев что есть ещё места которых не коснулись его лучи, принялось легонько облизывать их кончиками света. А она всё так же с закрытыми глазами, расслабившись, лежала на холме. Океан цветов качал её в своих водах. Он убаюкивал её давая возможность наслаждаться каждой минутой бытия.
Она засыпала. Нежась в ласках ветра и солнца. Она уже забыла и утренний разговор и все перспективы открывшиеся перед ней в плане работы. Она наслаждалась простором и чистым воздухом полей. И не нужны ей были все проекты, разработки, идеи Лесоповалова. Не хотелось ей ехать ни в какую в Москву. Ни чего ей сейчас больше не хотелось.
Голубое небо. Золотое солнце. Зелёный океан травы в звёздах цветов. Вот это и было её домом, свободой, душой.
Медленно потянулись дома и столбы. Дождь чуть искривлял стекло. Тучи. Серые тучи провожали её в дальний путь. Позади оставались годы детства. Родной дом, старые друзья и любимая собака. Она оставляла белые холмы и зелёные дубравы. Широкие реки и сочные луга. Её жизнь менялась и менялась очень круто. Как бы она не любила свою деревеньку, как бы ни была она растворена в природе, детство закончилось. Пришло время начинать взрослую жизнь. Поняв, точнее осознав, что со своей профессией в деревне она не нужна ни кому, она согласилась на предложение Лесоповалова и переезжала в Москву. Мама напекла ей в дорогу пирогов и отварила куриную ногу. Потом долго плакала, помогая собирать вещи. Старший брат был спокоен. Он подвёз её на машине до поезда и, тепло попрощавшись, уехал домой к жене и сыну. И вот стук колёс. Косой дождь по стеклу. Болтливые соседи по купе.
Ей уже доводилось ездить в поездах. Институт, который она закончила пару месяцев назад, находился в другом городе. Поэтому никакого дискомфорта она не испытывала. Попив чай с лимоном и поев пирожков, оказавшихся ещё тёплыми, она забралась на верхнюю полку и, достав книгу, углубилась в чтение.
Внизу трое её попутчиков открывали бутылку водки и раскладывали на столе закуску. После чего принялись усердно набивать желудки. Они хохотали и громко разговаривали. Впереди была длинная душная ночь. А утром они прибывали в Москву.
Поезд мчался по серебряным от фонарей и дождя рельсам. Морзянка колёс пела о великих дорогах, переездах и странствиях. Шум деревьев за окном кричал о просторах бескрайнего пространства, покорённых зелёными змеями составов.
Она ехала на встречу судьбе. Взгляд её прекрасных задумчивых глаз витал где-то очень далеко в будущем. Она знала, что работа будет трудной, но интересной. Много нового предстояло узнать и попробовать. Ещё многому научиться. Поезд въехал в сон.
Мужики внизу угомонились. Она отложила книгу в откидную сетку, натянула на себя чуть влажное одеяло и, повернувшись к стенке купе, закрыла глаза. Она засыпала под мерный перестук вагонов.
А дождь меж тем закончился и яркие звёзды осветили ей путь.
Чёрт возьми! На хрена ж её занесло в этот город?
Она сидела за столом в своём рабочем кабинете. Вот уже месяц она работала над этим безумным проектом Лесоповалова по разработке и созданию боевых роботов. Собственно её то работа начнётся гораздо позже, когда потребуется подавать заявку на патент и на сертификат. Вот тогда и пойдут: переговоры, отчёты, справки, законы, договора. Сейчас необходимо было лишь присутствовать при работах, изучая устройство агрегата и собирая документацию о подобных разработках.
Ну зачем, зачем она согласилась приехать сюда? На фига ей сдалась эта Москва. Этот шумный, то невероятно пыльный, то невозможно дождливый сгусток зданий, людей, машин, труб и проводов. В кабинете постоянная духотища. Кондиционер поставят когда-нибудь потом. А сейчас она вынуждена была периодически вытирать руки и лицо белым кружевным платком, что бы бисеринки пота не мешали в работе.
Порой ею овладевало безумное желание снять всю верхнюю одежду и в одном нижнем белье спокойно посидеть. Но делать этого было нельзя. В кабинет в любой момент мог войти кто-нибудь из инженеров и она вряд ли смогла бы объяснить, почему сидит на рабочем месте абсолютно обнажённая. Как она сможет объяснить, что ей осточертела это белая блузка, стягивающая грудь, и короткая чёрная, облегающая бёдра, юбка. Как ей хотелось к реке. Сорвать всё с себя и в чём мать родила плюхнуться в прохладную прозрачную воду.
Но единственное, что она могла себе позволить, это снять туфли-лодочки и поставить босые ноги на коврик у стола. Хоть какое-то ощущение свободы.
И она не заметила, что дверь, ведущая в её кабинет, приоткрыта и наглые глаза человека, стоящего за этой дверью, смотрели на её стройные загорелые ножки. Смотрели долго и печально.
А она продолжала работать. С помощью компьютера предстояло выбрать из всемирной информационной сети всю информацию о последних разработках в области шагающих роботов. Казалось бы ничего особенного. Но она пока ещё очень плохо владела работой в сети и при этом постоянно натыкалась на порнографию. Жара по-прежнему доканывала её. Ладно бы если б за окном светило солнце. А то ведь над всеми этими заводами, проспектами, учреждениями плыли серые толстые тучи.
И сидеть в этой духоте оставалось ещё два часа.
Она долго щёлкала по клавиатуре, набирая запросы, и наконец не выдержала. Позвонив по телефону, она отпросилась у Лесоповалова в поликлинику, сославшись на больной желудок. Затем надела чёрный пиджак и туфли. Отключила компьютер и вышла из комнаты.
В дверях она столкнулась с Бегемотом, программистом из отдела управления. Вежливо попрощалась. Попросила зайти завтра.
Всё тоже серое небо за окном. Она суетилась по небольшой комнате общежития, которое ей выделили от предприятия. Она доставала чашки. Она ставила их на тёмного дерева стол. Она заливала крутой кипяток в маленький фарфоровый чайничек, разукрашенный красными пионами. Она догадывалась, что, не смотря на кучу анекдотов и хохм, на потоки рассказов и песен, извергаемых из недр Андрюхиной памяти, он пристально наблюдает за ней.
И он видет прядь, выбившуюся из пучка каштановых волос. Он пытается заглянуть за, чуть расспахнутый, ворот халата. Следит за беготнёй её маленьких стройных ножек, обутых в мягкие домашние тапочки из синей материи. Она понимала, что нравится ему. Она сердцем видела его мысли о ней.
И вот, наконец, он решился навестить её в общежитии. Он пришёл в эту комнату обклеенную дешёвыми обоями. И в этой комнате был порядок. Не смотря на всё разгильдяйство этого человека, ему здесь нравилось. Эти зановесочки на окнах чистые и отглаженные, вымытые полы, полки с книгами на которые никогда не ложится пыль, сверкающая посуда. Здесь царил именно тот домашний уют, который могла создать только женщина.
Она, разливая чай по кружкам, краем глаза поглядывала на него. Она не могла врать самой себе. Он тоже нравился ей. Очень нравился. Если бы она знала, что такое любовь то сказала бы, что любит его.
Ей нравились его голубые глаза, светлые почти белые волосы, крепкие мускулы. Он заставлял её смеятся над остроумными шутками и задумыватся интересными вещами. И если бы сейчас её спросили бы, какой должен быть идеальный мужчина, то эта милая девушка указала бы на Андрея.
Они пили чай. Она расскуазывала о том, как жила дома. О яблочных садах, о бескрайних полях, белых холмах. А он всё смотрел на её гибкие худые руки, на прелестные тонкие пальчики. Осенний загар сходил на нет. Скоро зима. Она растворится в снегах и льдах. Станет совсем лёгкой невесомой. Ему хотелось взять её на руки и нести через все препятствия мира. Он с трудом сдерживался оттого, что бы поцеловать её в мягкую нежную щёчку. Она понимала его чувства и с надеждой ждала, что он вот-вот развеет все свои сомнения и совершит мечтаемое.
Но он лишь поблагодарил её за чай, встал, надел свой изядно потрёпаннный и выцветший чёрный плащь и ушёл.
Несколько разочарованно она смотрела на закрывшуюся за ним дверь.
Чьи-то руки грубо повалили её на землю. Она ещё не успела опомница, а эти же руки потные и горячие, залезли ей под юбку и стали срывать с неё трусики. Она пыталась отбиваться ногами и руками отпихивать этого невавистного типа. Но тут другие руки такиеже сильные и потные схватили её за плечи и придавили к холодной опавшей листве. Она почувствовала что на неё наваливается что-то тяжёлое и чья-то рука нащупывает дорогу для свершения грязной похоти. Она закричала. Тотчас силный удар ладонью по лицу оглушил её. Кто-то, стащил с неё куртку, и, разорвав блузку, жадно впился слюнявыми губыпи в тёмный кружёк соска на маленькой упругой груди. Она заплакала.
И тут всё закончилось. Почти всё закончилось. Они ничего не сделали сней. Но она прибывала в каком-то ужасном забытьи. Не в силах перестать рыдать, она закрыла лицо руками не смотря на всю свою наготу. Всё так же рыдая, она слышала крики людей. Она ощущала влажность листьев. Она судорожно вдыхола запах осеннего леса, голых ветвей, приготовившихся к зиме. И природа вновь успокоила её, утешила израненое сердце.
Внезапно чейто отчаянный крик заставил её очнутся. Ужас поднял её. Она одной рукой попыталась стыдливо прикрыть разорванной тканью обнажённые части тела, а другой размазывала по лицу тушь, размытую слезами. Она огляделась вокруг.
Почти рядом с ней на тех же самых сброшенных и блестящих в фонарях одеяниях леса лежал человек.
Она узнала его. Именно этот человек стал так дорог для неё за последнии несколько недель. Он лежал откинув одну руку в сторону, в своём чёрном плаще. С закрытыми глазами. И он стонал. Она видела как он прижимает другую руку к животу рядом с бедром. Сквозь пальцы его течёт кровь. Она медленно встала и пошатываясь, по прежнему придерживая рваную ткань блузки, на подгибающихся ногах подошла к нему. Упала на колени и вновь зарыдала.
Стуча каблучками по мраморному полу, она чуть ли не бежала по больничному коридору.
Больные и врачи расступались перед этой девушкой. Она плыла меж серых стен, сжимая в руках огромный букет алых роз. Белый халат накинутый на её хрупкие плечи развевался за спиной подобно крыльям. Словно сама весна летела среди запахов лекарств, блеска склянок и скрипа больничных коек.
Письмо, всему виной письмо. Маленькое такое письмецо, которое её передал Лесоповалов, вернувшись утром из больницы, куда положиль Бегемота, после ножевого ранения в парке.
Андрей писал о том, что она прекрасна, что он часто любуется ею. Писал, что безумно любит её вот уже несколько месяцев и готов горы ради неё свернуть. Писал, что прекрасно понимает, что не достоин её любви, но всёже умоляет выйти за него замуж. Она знала, что рано или поздно он сделает это. Женщины всегда догадываются об этом.
И вот она быстро идёт по коридору. Она спешит, она сияет от счастья. Она летит влекомая крыльями любви.
Именно такой и увидел её Бегемот, когда она, распахнув двери, ворвалась в его палату. Немного запыхавшуюся и растрёпанную от быстрого бега, но безумно счастливую и прекрасную. С розами, прижатыми к груди.
Полчаса назад машина привезла их в этот дом на берегу реки. Они попрощались с шофёром и тот, ущё раз ппоздравив их с этим замечательным для них двоих событием, укатил обратно в ресторан. Туда где проводившие их родители и друзя продолжали веселиться и кутить. Но её это уже не интересовало. Андрей провёл её в комнату, где в цветах стояла убранная белоснежным бельём широкая кровать. Он выключил свет и комнату озарил лунный луч, падающий в окно. Он взял её за плечи и повернул к себе. Она почувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди. Андрей слегка дрожащими руками расстегнул молнию её кружевного свадебного платья и снял его с белоснежных девичьих плеч. Она вдруг оказалась обнажённой по пояс перед мужчиной. Стыдливо прижавшись к нему, она вдруг захотела оттянуть момент любовной близости. Но он уже стаскивал с себя пиджак и развязывал галстук. Она досих пор не могла поверить, что всё это происходит именно с ней. И она желала этого, не смотря ни на что. Ни стыд, ни страх не могли остановить её. Она, повинуясь внезапному порыву, стала расстёгивать пуговки на его рубашке. А он, расстегнув ремень и молнию брюк, предстал перед ней почти весь в чём мать родила. Руки Андрея легли на её бёдра и потянули вниз полуснятое платье.
И вот она стояла в одних трусиках и через ткано его нижнего белья чувствовала напряжение. Он обнял её и повалил на диван. Он целовал её руки, губы, плечи, грудь. Делал он это абсолютно неумело, торопливо. Она поняла, что он волнуется не меньше её. Она обняла его за шею и стала отвечать на его поцелуи. Потом он взобрался на неё с верху и раздвинул ноги в стороны. Она ощутила, что там между её стройных ножек что-то твёрдое пытается проникнуть в неё. Пытается резко, грубо, настойчиво. Она чуть вскрикнула от боли. А он всё продолжал теребить её плоть. Становилось всё больней. И тут какая-то жидкость толчками заполнила её внутренности. Он перестал. Он остановился. Его сильные руки принялись мять её грудь. Он шептал ей ласковые слова, но она их почти не слышала. Да, она знала, что будет больно, но не предпологала, что это так разочаровывающе.
Андрей уснул лёжа рядом с ней. Она тихонько встала с кровати и подошла к окну. Луна осветила её грудь и искорки слёз на лице. Конечно они всему ещё научатся. Их сексуальная жизнь будет великолепной, ведь они любят друг друга. Всё будет хорошо. Просто нужно время. Она вытерла слёзы и вновь легла в постель. Она вновь любила этого человека и, прижавшись к нему всем телом, провалилась в мир сновидений.
Дни тянулись за днями очень медленно. Зима. Время принцитиально остановилось до зимы. Но нет места для печали в сердце молодой женщины.
Она теперь не одна. Рядом любимый, самый любимый человек на земле. Она долгими зимними вечерами сидела на диване в новом домашнем халатике и, улыбаясь чему-то своему, вязали спицами. Ей очень хотелось связать шарф для мужа. Длинный, широкий и тёплый. Пусть он несёт частичку тепла от её сердца. Пусть муж знает, что дома его ждут. Ждут и любят. Будет горячий ужин, тёплая кровать и нежная жена. А она будет слушать его рассказы о работе, его мечты о будующем. Будет радоватся вместе с ним и ободрять в минуты разочарований. Пусть он знает что у него есть дом.
Она была влюблена в их маленькую удобную квартирку. После общаги она казалась раем. Тихо. За окном идёт снег. Она иногда отрывается от вязания и оглядывается по сторонам. Жёлтый свет хрустальной люстры освещает васильковые обои, тёмного дерева шкафы, корешки книг на полках и стекло посуды. Диван, тумбочка, зеркало. Всё было на своём месте. Всё было в порядке. Она много потрудилась для того, что бы привести берлогу одинокого мужчины в божеский вид. Отмыла, отчистила, оттёрла, отскребла. Дом засиял светлыми огнями. Словно вечное празднование нового года, который они встречали вдвоём.
А современем их будет в этом доме трое, а может быть даже четверо. Она положила вязание на колени и притронулась рукой живота. Нет. Пока пока она ничего не чувствовала. Но всё было впереди. Вот обустроятся, притрутся немного и начнут задумыватся о детях серьёзней. Она подождёт.
Серым казался день. Серым казался дом. Пусто было без него. Ну чего, чего ему не хватало? Всё ведь для него старалась делать. Готовила, стирала, мыла, убирала. Но в последние месяцы жизни их семья разваливалась на глазах. Всё было хорошо. Она старалась быть для него идеальной женой. Никогда не мог он упрекнуть её в плохом ужине или в неприбранной квартире. Не мог пожаловаться и на отношения в постели. Ради него она несколько раз посещала сексопатолога. Читала разные книги. Можно скозать, что стала шлюхой в постели. И всё для него.
И всё напрасно.
Он ушёл. Мужчинам никогда не сидится дома. Ини чего-то ищут, где-то сражаются, что-то исследуют. Не нужна ему чистота и уют. А надевает он рваные джинсы и старую рубаху. Кладёт в рюкзак краюху чёрного хлеба и уходит куда глаза глядят.
Прочь от спокойной и размеренной жизни.
А она стоит у окна и плачет. Провожает его взлядом. Если бы он уходил к другой женьщине, то его можно было бы если не простить то по крайней мере понять. Но он уходит в неведомо куда, в неведомо где. Не утешая, не оглядываясь, не обещая вернутся.
Остаётся только плакать и горевать. Да жизнь не закончена, да будут другие мужчины в её жизни. Да она свободна. Это всё хорошо если ты никого не любишь. Но она попрежнему любила его. И она всё плакала и плакала.