Аннотация: Фантазия на тему возвращение в детство.
- .... ской суд освободил Мирзаева из-под стражи, приговорив его...
Выключив телевизор, я направился на кухню.
- Твою мать, всё просрали! - недовольно пробурчал я, наливая в чайник воды.
Щелкнув кнопкой "вкл.", я несколько секунд тупо смотрел на крышку китайского чайника, затем тяжело вздохнул и плюхнулся на стул.
"Вот, грохнул человека, и ничего".
Вновь тяжело вздохнув, я достал сигареты из шкафчика, куда их спрятал, пытаясь в очередной раз завязать с куревом.
- Как же, завяжешь с вами, - уже вслух произнес я, оправдываясь перед собой за слабость.
Не то чтобы я являлся ярым националистом, но этот случай, взволновавший всю страну, задел и меня, человека в общем равнодушного к бедам других.
Переборов желание курить, я засунул сигарету опять в пачку, направился в комнату; подойдя к компьютеру, набрал новости и погрузился в чтение. Народ бурлил, выплёскивая всю злость и раздражение в бескрайние просторы интернета. Кто-то требовал Россию для русских, другие предлагали ввести смертную казнь и карать за всё, а кто-то мечтал вернуть Сталина или на крайний случай Андропова
- Козлы, только и могут тявкать из подворотни, а чтобы выйти на люди, кишка тонка!
Настроение испортилось окончательно. Понимая, что одной сигаретой положение не исправить, я направился к холодильнику; достал бутылку водки, налил себе рюмочку и одним махом выпил. В отсутствие закуски занюхал рукавом. Желание курить прорезалось с новой силой.
- Всё просрали, распустили! - продолжил я брюзжать и в сердцах сплюнул. - На улицу не выйти, ребенка страшно куда-то одного отпускать.
Тихо выйдя в коридор, я заглянул в приоткрытую дверь детской. Дочка сидела за столом и старательно, чуть прикусив губу, писала в что-то тетрадке. На цыпочках вернувшись на кухню, я налил ещё одну рюмку, выпил её также без закуски и поставил бутылку обратно в холодильник. Повертевшись без дела на кухне еще пару минут, решил вернуться к себе и по привычке засел за компьютер, чтобы хоть как-то развеяться; посмотрел пару роликов с животными и очередными людскими тупостями. На душе было мерзко и гадко. Я уже хотел, было, вновь вернуться на кухню, чтобы, в конце концов, выкурить сигарету, а возможно и опрокинуть ещё одну рюмочку, уж больно настроение поганое, но в последний момент заметил сбоку, в анонсах знакомое название. Кликнув по ссылке, я в ожидание загрузки нервно постукивал пальцами по столу, Желание курить стало почти непреодолимым. Файл, наконец загрузился, и я нажал воспроизведение.
Пару секунд в черном квадрате экрана ничего не происходило, а затем из темноты вышел мужик невысокого роста в простых джинсах и рубашке навыпуск. Обыкновенное, ничем непривлекательное лицо с аккуратной бородкой. Такого встретишь на улице и пройдёшь мимо, но в следующий миг он запел...
Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьётся
С восторгом чувств - не для меня
Поющий человек преобразился, в его фигуре появилась стать, голова приподнялась, глаза заблестели. Простые и в тоже время глубокие по смыслу и значению слова, переплетались с мелодией, заставляли забыть обо всем. Происходящее можно, было. назвать волшебством, если бы я в него верил. Заворожённый песней, я закрыл глаза... И в тот же миг ощутил давно забытое знойное дыхание степи, наполненное горечью полыни и ковыля.
Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Отодвинутая современными ритмами на задворки, мелодия подхватила и понесла Меня как машина времени, утаскивая в далекое детство.
Это было всего единственное лето, когда родители решились отвезти меня на три месяца к деду и к бабушке.
Я вспомнил, как мои глаза наполнились слезами, когда за мной закрылось дверца старой волги. Было обидно и непонятно, почему меня оторвали от привычной жизни и отвезли в глушь, где не было ни друзей, ни кино, мороженого - всех тех прелестей, к которым привык шестилетний городской мальчишка.
Я стоял, уставившись в свои лакированные босоножки, и никак не хотел отпускать руку мамы.
- Павлуша, нам надо ехать, - нежно шептала она, гладя меня по голове. - Здесь хорошо, есть речка, животные всякие. Детишек много, будет с кем поиграть, не то, что у нас во дворе.
Мама с трудом отцепила мою руку и поднялась со стула.
- Папа, здесь его вещи.
Она протянула громадный квадратный чемодан.
- Я всё выстирала, вам надолго хватит, - мама на мгновение задумалась, судорожно вспоминая, что она ещё хотела сказать, затем продолжила. - Смотри, чтобы он не бегал босиком и, пожалуйста, не давайте ему немытые фрукты.
За окном нервно посигналила машина.
- Всё папа, я побежала, а то человек опаздывает!
Она ещё раз поцеловала меня и убежала.
Как мне хотелось броситься за матерью и упросить её забрать обратно в город, но боязнь прослыть маменькиным сынком удержала меня тогда.
- Привет казак!
Подняв глаза, я увидел деда. Последний раз он приезжал год назад, заскочив к нам домой всего на несколько, минут. Всё такой же поджарый, в сапогах, в штанах с лампасами и в домотканой рубахе. Те же самые карие, с хитринкой глаза с сеточкой морщин по краям и усы, которые дед любил поглаживать по любому поводу.
Не для меня текут ручьи,
Журчат алмазными струями,
Там дева с чёрными бровями,
Она растет не для меня.
Не для меня придёт Пасха,
За стол родня вся соберётся,
"Христос воскрес" из уст польётся,
Пасхальный день не для меня.
Голос исполнителя набрал мощи, словно боялся, что связь времен разрушится, и образы детства пропадут навсегда.
В первый же день я подрался со станичными пацанами, которые обзывали меня городским. Ничего обидного в этом слове вроде и не было, но из их уст это звучало как ругательство.
Переступая порог хаты, я со страхом ждал, как поступит дед. По рассказам матери дед был мужиком суровым, но вопреки моим ожиданиям, он только усмехнулся в свои усы и отправил в баню.
На следующий день мне опять досталось. На этот раз дело не обошлось мелкими ссадинами, правый глаз украшал здоровенный синяк, да и вид ниахти: оторванный рукав рубашки, на шортах вырванные с корнем пуговицы.
По возвращению домой меня у калитке встречал дед.
- Кто это тебя? А ну говори, я ему быстро уши надеру, а будешь молчать, и тебе достанется! - нарочито сердито произнес он.
- Никто, я с обрыва упал, - буркнул я в ответ и быстро прошмыгнул мимо деда.
- Господ, что же такое творится! Кто это так тебя разукрасил? - запричитала выскочившая на крыльцо бабушка. - Небось, Ванько со своими бандитами.
- Цыц, баба! - рявкнул на неё дед. - Фингал под глазом - великое дело! Он казак, а не тряпка!
- Ты, старый, совсем рехнулся. Какой он казак, он - дитя малое!
- Я казак! - неожиданно даже для самого себя выкрикнул я и убежал в сарай.
Сквозь приоткрытые створки я увидел, как дед довольно погладил усы и скрылся в доме.
- А ну выходь! - вернувшись во двор, крикнул он мне.
Не решаясь ослушаться, я вышел из сарая.
- На, одевай. Если казак, так и должон выглядеть как казак.
Я взял протянутый сверток, присел на лавочку и развернул ткань. В свертке оказались штаны с тонкой красной вставкой, рубаха, похожая на дедовскую, только меньшего размера и керзовые сапоги. Я отложил в сторону штаны с рубахой, быстренько снял свои сандале и тут же натянул на голые ноги сапоги.
- Ну как? - спросил дед.
- Хорошо, - потрясенно прошептал я. - Можно, в них гулять пойду?
Мне очень хотелось похвастаться сапогами перед деревенскими мальчишками = те в основном бегали, или босиком, или в ободранных штиблетах.
- Вот завтра научу тебя портянки мотать, тогда и пойдешь.
Не для меня цветут цветы
Распустит роза цвет душистый.
Сорвешь цветок, а он завянет.
Такая жизнь не для меня.
Песня не отпускала, она обволакивала, ограждала меня от реального мира, настойчиво удерживая в воспоминаниях.
...На следующий день я проснулся от того, что луч восходящего солнца упал на лицо. Резко соскочив с кровати, первым делом я бросился к дверям, где на маленькой скамейке оставил свои сапоги.
- Павлик, ты, что так рано встал? - удивилась бабушка. - Ладно мы привыкшие, а тебе зачем?
- Что ты с ним, как с маленьким, - вступился за внука дед. - Я в его годы уже пахал.
- Так, когда это было, а он у нас городской, к грязной работе не приучен, ничего не умет, - бабка вздохнула и погладила внука по голове.
- Я не маленький, и ко всему приучен!
От обиды я даже топнул ногой.
- А коль приучен, нечего зелками хлопать, накорми порося, воды в бочку натаскай, - заломив папироску, произнес дед.
Схватив ведро, стоявшее тут же у двери, я бегом направился к колодцу.
Закончив помогать по дому, я побежал на речку и совсем забыл о своем желание пофорсить перед мальчишками. Сейчас мне хотелось смыть пот и пыль и побыстрее окунуться с головой в прохладную воду.
Ещё в первый день я случайно набрел на одно удивительное место. Там две старых ивы спускали свои ветви прямо в воду, образуя уединённую маленькую бухту, закрытую от посторонних глаз. Пробравшись в своё заветное место, я быстро скинул одежду и с разбегу бросился в зеленоватую воду; побарахтавшись не меньше получаса в воде, я вылез на берег и забрался на толстую ветку, слегка покачивающуюся на ветру. Пробивавшиеся сквозь листву лучи солнца нежно ласкали покрывшуюся пупырышками кожу.
Щурясь, от солнечных бликов, я сорвал веточку и засунул её в рот. Было хорошо, жизнь в деревне начинала мне нравиться. Здесь не ограничивали в свободе, не контролировали каждое движение. Если хотелось яблоко или грушу, надо было просто выйти во двор и протянуть руку. А столько малины я не ел никогда! Вот только местные мальчишки не давали прохода и каждый раз, увидев меня, задирали.
От неожиданности я чуть не упал с ветки. У второй ивы стояли трое моих главных врагов.
- Слышь, малец, вали отседа, пока не наваляли! - с угрозой в голосе произнес самый мелкий и противный из этой троицы.
- Остынь, Митяй, - одернул его мальчишка, бывший за главаря.
Он медленно подошел ко мне и протянул руку.
- Иван.
Я недоверчиво посмотрел на своего недавнего врага, ожидая подвоха.
- Не дрейфь, я не кусаюсь, - улыбнулся Иван.
- Павел.
- А ты нормальный, хоть и городской. Я думал, ты деду Семену нажалуешься, а у него рука тяжелая.
Мальчишка сам не заметил, как потер шею и затылок, видно, часто получал от старших за своё озорство.
- Вот ещё, - фыркнул я, - не девчонка, чтобы ябедничать.
- Правильно, - кивнул головой Иван, - это мои лучшие друзья: Митяй, а вон тот мордастый - Петька.
- Слышь, городской, а к вам... Чего дерешься? - обижено вскрикнул Митька, потирая затылок, по которому получил от старшего товарища.
- Перестань дразниться, мы же подружились, - напомнил Иван.
- А я чё, обзываюсь что ли. Он же городской, вот я его так и называл, - стал оправдываться Митька.
- Давай я тебя деревня звать буду. А чё, ты же деревенский, - передразнил друга Иван.
- Я станичник, а не деревенский, - возразил мальчишка.
- Ладно, проехали, что ты хотел сказать? - напомнил Ванька.
- А, да... Кто там к вам на машине приехал? - поинтересовался Митька.
- Не знаю, - пожал я плечами, - на речке был.
- Купаться будем? - подал голос Петр, который в нерешительности стоял в стороне.
- Конечно, что ещё делать в такую жару.
Иван быстро скинул одежду.
- Айда пацаны за мной.
Он забрался на свисавшую над водой ветку и прыгнул в воду.
Его примеру последовали остальные, и только я остался на берегу.
- Давай прыгай, - махнул ему рукой Иван. - Или испугался?
- Нет, домой надо, дед только до обеда разрешил гулять, - соврал я (было жутко интересно, кто это там приехал).
"Может мама с папой? Вот было бы здорово, если бы они остались. Мы бы на речку вместе ходили, а ещё я им показал, как я могу ухаживать за поросями".
... - Паша, ты ужинать будешь? - голос жены вырвал меня из воспоминаний. - И чего ты перед выключенным экраном сидишь? С тобой всё в порядке?
- Да, всё в порядке. Знаешь, что-то есть неохота, я прилягу. Вы там без меня...
- Ну, как знаешь, - пожала плечами жена и закрыла дверь в комнату, давая мужу возможность отдохнуть.
Потянувшись, я направился к дивану. Этот старый, занимающий полкомнаты, монстр, достался мне от другого деда по отцовской линии. Упругие пружины заскрипели подо мной, словно жаловались на свою старость. Я ласково погладил потертую обивку, а лёг лицом к высокой спинке дивана и закрыл глаза, снова погружаясь в воспоминания о далеком детстве.
... Я вбежал в калитку дедовского дома. Во дворе стояла старенькая победа, серая от пыли.
- Вай-вай, это кто? - раздался восторженный возглас из беседки, служившей летней кухней.
Из нее появился чужой мужчина - он был на голову выше деда с черной копной на голове, и только виски будто припорошило снегом. Черные, как смола усы торчали во все стороны, они не шли ни в какое сравнение с аккуратными, загнутыми вверх, дедовскими усами.
- Внук мой, вот приехал погостить, - с гордость произнес дед.
- Похож...
Незнакомец обошел вокруг меня, а затем присел на корточкии довольно проговорил:
- На тебя похож.
- Павел, познакомься - это мой боевой товарищ, Сулейман Атаджаевэ
Дед подошел и встал возле друга.
- Мы с ним три года рука об руку воевали, он мне не раз жизнь спасал.
- Дорогой, это ещё кто кому жизнь спасал. Как я тебя рад выдэть, Семен!
Боевые товарищи крепко обнялись, и в этот момент я увидел, как у деда скатилась слеза по щеке.
- Что, так и будешь гостя во дворе держать?
На крыльце появилась хозяйка дома.
- В хате жарко мы лучше на улице, в теньке, - возразил дед.
- Ты, старый, совсем ополоумел, меня перед гостем позоришь! - возмутилась бабушка.
- Что вы, Дарья Николаевна, всё велыколепно. На улице и в правду лучше, - подержал друга Сулейман.
Гость с дедом прошли в беседку и уселись за стол, который стараниями хозяйки быстро наполнялся кушаньями.
- Ну что, дорогой, - дед взял хрустальный графинчик и налил две рюмки, - давай за встречу.
- За встречу, - ответил Сулейман и залпом осушил рюмку.
От выпетой водки гость зажмурился.
- Возьми, капустой закуси.
Дед подхватил вилкой квашеную капусту и заботливо протянул боевому товарищу.
- Просты, дорогой, давно не пыл, - стал оправдываться Сулейман. - Внукы, нельзя, сам понымаешь.
- Конэчно, - подражая акценту друга, усмехнулся дед.
Но в следующую секунду его лицо стало серьезным. Он налил в граненый стакан немного водки и положил сверху кусок хлеба; затем наполнив рюмки, встал из-за стола со скрипом. В след за ним встал и гость.
- Теперь, дорогой друг, выпьем за павших. Вечная им память.
Фронтовики выпили, и в воздухе повисла пауза. Дед вытащил пачку папирос и щелкнул по дну пачки. Из-за надорванного края вылетело, словно по волшебству, две папиросы. Дед протянул пачку другу, и тот взял предложенное курево. Дед снова щелкнул по днищу пачки, ловя губами выскочившую папиросу, после чего постучал по карманом брюк в поисках спичек.
- Знаешь, я первое время не мог нормально спать. Ложился с жинкой, всё чин чинорем, но не дай бог гроза, трактор проедет мимо или машина, соскакивал, и давай шарить в потемках, искать оружие... А его нет.
Дед вытащил коробок, достал спичку и нервно чиркнул ею сбоку коробка. Спичка зашипела, задымилась, и лишь затем нехотя зажглась. Дед, спрятав пламя в кулаке, поднес огонь другу. Прикурив, Сулейман сделал жадную затяжку и тут же закашлялся.
- Просты, восэм лет не курыл, - он повертел к руках папиросу, не зная, как с ней поступить. - Как жена младшего сына родила мне первенца, бросил.
- Это у Аслана?
- Да, молодэц, выучился. Сейчас главный инженэр на заводе, трое дэтэй! - с гордостью ответил Сулейман.
- Да, давненько мы с тобой не виделись, - покачал головой дед. - А старший как, чем занимается? Он вроде в Москве учился?
- Нэт у меня старшего, - резко произнес гость и засунул тлевшую папиросу в рот.
- Подожди, дорогой, что случилось? Он погиб? - не понял дед.
- Лучше погиб, не было бы такого позора, - махнул рукой Сулейман и жадно затянулся.
- Прости, - дед положил руку на плечо друга.
- Ты здэсь не причём.
Гость ещё раз затянулся.
- В тюрьме он, человека убил, - с болью в голосе произнес Сулейман. - Ни за что, говорит, честь защищал. Ему слово обидное сказали, он и убил...
Гость замолчал, чувствовалось, что ему трудно говорить об этом, но он открыл душу и теперь уже не мог остановиться.
- Я ездил к нему в Москву, красывый город, но он искушает. Мой сын не выдержал это испытаные. Он всегда был сыльным, возгордился, себя выше других стал ставыт. Я ему говорыл с дэтсва: честь мужчины - это его дэла, его дети. А тэперь где его честь? Нэт, и моей нэт!
Сулейман затушил потухшую папиросу.
- Я со слэдоватэлем говорил. Тот парэнь девушку пригласыт на танэц хотел. Зачем я его только отпустил, нэ надо было. Нэлзя отрываться человэку от своих корнэй, он диким становиться, пустым.
Гость отвернулся.
- А ну ка, пойди внучок, погуляй, дай нам поговорить, - попросил дед.
Я молча встал и почему-то, стараясь не смотреть в сторону гостя, протиснулся между столом и лавкой, направился в сарай. Удобно устроившись на сеновале, я незаметно для себя заснул. Проснулся от того, что кто-то теребил меня за плечо. Я открыл глаза и увидел деда.
- Ну, ты и спать горазд, - усмехнулся он. - Собирайся, на рыбалку идём.
Он повернулся и, слегка пошатываясь, направился на выход, но в дверях обернулся и сказал:
- Удочки возьми, они в углу. Червей я уже накопал. Жду тебя.
Через пару часов я уже сидел на берегу реки, а рядом дед разделывал пойманную рыбу. Его гость колдовал над сложенными шалашом дровами. В конце концов, его старания увенчались успехом - над дровами появился дымок. Сулейман наклонился над костром и принялся раздувать занявшийся огонек. Глотнув дыма, он закашлялся и, вытирая выступившие слёзы, размазал по лицу сажу.
- Всё готово! - гордо произнес он, указывая на разгоравшийся костер.
Дед взглянул на друга и покатился со смеха. Не понимая в чём дело, Сулейман огляделся.
- Дорогой, у тебя всё лицо в саже, - наконец успокоившись, произнес дед. - Пойдем, умоешься, заодно и удочки проверим.
Несмотря на старания деда, ловля рыбе не пришлась мне по душе, но зато я был в восторге оттого, что нахожусь ночью на берегу реки. Время от времени по ней проплывали лодки, и находившиеся в них люди приветствовали деда - он им тоже что-то кричал в ответ. Развалившись возле костра, в котором весело потрескивали дрова, я подложил руки под голову и пристально смотрел на небо. Усыпанное звездами, оно завораживало своим величием, необъятным простором и таинственностью.
От булькающего варева в котелке стал расползаться такой вкусный аромат, что мой желудок сразу отозвался требовательным урчанием. Вскоре вернулся и дед с Сулейманом.
Второго приглашения мне было не нужно. Дед, причмокивая от удовольствия, набрал полный половник ухи и осторожно вылил ее в алюминевую миску.
- Горячая, осторожно! - предупредил он, протягивая мне миску.
От аромата у меня еще сильнее забурлило в живёте.
- Ай-ай!
Чтобы не облиться, я поставил миску на землю.
Дед усмехнулся, наблюдая за мной, а затем вытащил из сумки деревянную ложку и протянул мне.
- На, возьми, уху надо есть деревянной: и не обжигает, и вкус совсем другой, - со знанием дела произнес он.
Я взял ложку, зачерпнул варева и поднес ее к носу. Уха пахла дымом, рыбой и луком! Умяв две миски, я прибывал в полном блаженстве и не заметил, как стал проваливаться в дремоту. Уже на гране сна я услышал, ка тихо дед запел:
- Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьётся
С восторгом чувств - не для меня.
Затем к деду присоединился ещё один голос. По акценту я понял -это гость поддержал деда.
- Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Вдруг ощущение счастья и безмятежности стали меркнуть, моё детское лицо уплывало куда-то вдаль, а вслед за ним потянулся вначале дым от костра, затем река, дом деда, степь...
Не для меня текут ручьи,
Журчат алмазными струями,
Там дева с чёрными бровями,
Она растет не для меня.
Открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь, где берег реки, где дед и его гость. Перевернувшись на спину, я осмотрелся: знакомые стены, мебель, и только сознание никак ни хотело воспринимать того, что я вернулся из детства.
Не для меня придёт Пасха,
За стол родня вся соберётся,
"Христос воскрес" из уст польётся,
Пасхальный день не для меня.
Поднявшись с дивана, я подошел к окну - небо над городом начинало светлеть. Так и не осознав до конца, что всё виденное мною всего лишь сон, я поднес руки к лицу... Мне на миг показались - они пахнут дымом!
Не для меня цветут цветы
Распустит роза цвет душистый.
Сорвешь цветок, а он завянет
Такая жизнь не для меня
И только голос деда по прежнему звучал в голове, как тогда, в детстве у реки.
А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьётся,
И слезы горькие прольются.
Такая жизнь, брат, ждёт меня.
Я отыскав пачку сигарет, вышел на балкон и, нервно прикурив, выпустил струю сизого дыма. Сделав ещё одну затяжку, я погасил сигарету, вернулся в комнату. Стены родного дома давили, душа тихо ныла по далекому детству, по тому времени, когда мы особо не делил друг друга на православных и мусульман, когда гость, приходя в дом, уважал хозяина, а не пытался навязать свои правила.
Я схватил куртку, тихо открыл дверь и вышел в подъезд. За стенами дома город медленно просыпался, наполняя тишину шуршанием шин, урчанием двигателей. Выйдя на улицу, увидел, как к остановке спускается троллейбус; я побежал и еле успел запрыгнуть на заднюю площадку. На конечной я медленно спустился к берегу моря, чтобы встретить первые лучи всходящего солнца, такого же чистого, как мое детство, в котором мне вновь посчастливилось побывать.