Последнее время дела у Петрова шли как-то странно.
Нет, вроде бы, все было совсем даже не плохо. Просто странно. Начнем с того, что Саша Петров работал сантехником, и вовсе не потому, что был бездарем, не способным к чему-то большему. Он даже вполне успешно закончил институт по специальности "Тяжелое машиностроение". Просто ему нравилось работать сантехником - ходить по вызовам, обстоятельно беседовать с хозяевами квартир, снисходительно хмыкать, разглядывая кое-как привинченные краны и трубы, давать полезные советы. Да и деньги за это платили хорошие. А гербовые корочки диплома пока что мирно лежали в ящике стола, и Петров задумчиво глядел на них всякий раз, когда лазил в стол за сигаретами.
Потом, осенью, он переехал в новую квартиру. Дом был старый, с высокими потолками и очень Петрову понравился. Озадачило только то, что бабульки, чинно заседавшие у подъезда, смотрели на него как-то хмуро и растерянно.Одна, самая любопытная, спросила дребезжащим голоском:
- А вы, извините, в какую квартиру въехали-то?
- Да в тринадцатую! - весело ответил Петров, не обращая внимания, как у всей "старушечьей гвардии" вытянулись лица.
- В тринадцатую? - ахнула любопытная. - Так ведь там же...
- Что там? - поинтересовался Саша, вытаскивая из кузова старенький телевизор. Но тут на старуху грозно зашикали ее товарки, и она замолчала, поджав губы. Только пробурчала что-то вроде:
- Нечисто там...
- А мы приберем, мамаша! - бодро отмахнулся новый жилец и скрылся в подъезде.
Содрав старые обои, Петров заметил на стене спальни, там где углы смыкались у окна, странное красное пятно. Присвистнув, он попытался замазать его шпатлевкой, но вот незадача - пятно упорно проступало сквозь все слои, а когда поверх легли обои - то и через них. В конце концов, новый жилец квартиры номер 13 плюнул и задвинул пятно шкафом, в который повесил свой единственный парадный пиджак.
От старых хозяев остались две вещи: тяжелые бархатные шторы зеленого цвета и черное пианино, на котором по ветхости и общей расстроенности уже нельзя было изобразить даже "Чижика-Пыжика". Но Саша любил пианино - вспоминая маму, учительницу музыки, он протер потускневший лак салфеткой и поставил сверху вазу. Правда, пока без цветов.
День переезда прошел в суете, и только под вечер Петров закончил мыть пол и вышел в магазин. Очень хотелось выпить.
Старухи сидели как прежде, напоминая стаю сов. Проводив нового соседа загадочными взглядами, они принялись шептаться, но тихо и осторожно, так что даже чуткий на ухо сантехник не разобрал ничего, только какие-то обрывки. Говорили, вроде бы, о зеленых шторах и пианино. "Завидуют, что ли? - удивился он. - Так попросили бы, я не жадный".
Купив приятно-ледяную бутылку "Столичной" и пачку пельменей, Саша вернулся домой и поставил кастрюлю с водой на плиту. Пока пельмени варились, он задумчиво налил себе пол-стакана водки.
- Ну... за новую жизнь, что ли! - громко сказал он в тишину квартиры, глядя в зеркало. Внезапно ему показалось, что зеленые шторы вздрогнули, хотя форточку он вроде не открывал.
Надо сказать, что у сантехника Петрова была одна интересная особенность, которая иногда даже ставила его друзей и знакомых в тупик. Он, непонятно уж почему, с детства был начисто лишен страха и, как следствие - буйного воображения. Каждый раз, когда кто-нибудь, во время очередной пьянки, "мазался" с ним: "Ну что, а слабо тебе ночью на кладбище?" или "Слышь, друг - а в морге переночевать?" - Петров молча пожимал плечами и шел в морг или на кладбище. Возвращался он всегда хорошо выспавшимся.
Постепенно все прекратили подначки - стало неинтересно.
- Неуязвимый ты человек, Саня, - грустно сказал ему один приятель, художник-абстракционист, рисующий "под Кандинского", - все у тебя просто. Хоть по перилам многоэтажки прогуляться, хоть бешеной собаке в глаза посмотреть. Как-то это неправильно...
Петров улыбнулся и как всегда, промолчал, а приятель его вскоре напился и спал на кухне, уложив мохнатую бороду в тарелку с недоеденным борщом.
Поглядев на штору, Петров чокнулся с ней стаканом и пошел на кухню. Будильник показывал полночь.
Пельмени, хоть и магазинные, оказались отменно вкусными. Когда Саша уже дожевывал последний, на стене вдруг громко зашипел старый картонный репродуктор. Петров удивленно посмотрел на него.
- Древность какая, а работает, - уважительно сказал он и налил еще пол-стакана. Репродуктор шипел еще с минуту, и вдруг из динамика раздался громкий, какой-то безжизненный голос.
- Петров! Гроб на колесах ищет тебя!
- Кто ищет, тот всегда найдет, - Саша закурил и стал смотреть в окно. Он давно уже ничему не удивлялся, припоминая свое общение с питерской "богемой", где сплошь и рядом увлекались всякой чертовщиной. Репродуктор, в отличие от тамошних истеричных девиц, выглядел полностью безобидным.
Когда голос зазвучал снова, он казался несколько удивленным.
- Петров! Гроб на колесах въезжает в твой подъезд!
Саша задумался. Ему стало интересно, как такой экзотический транспорт ухитряется разворачиваться на узких лестничных площадках. Попытавшись тряхнуть институтской стариной и рассчитать на куске газеты возможные варианты, он увлекся и поэтому прослушал третье обращение. Раздраженный голос объявил:
- Петров! Гроб на колесах стучится в твою дверь! Прячься!
После этого шуршание в динамике стихло, а в дверь действительно постучали - три раза, словно чем-то деревянным. Сантехник сунул ноги в тапочки и пошел открывать. Стакан он держал в руке.
У деверй стоял Гроб на колесах. Был он черным, изрядно побитым и поцарапанным, с лысой резиной и нервно постукивающей крышкой. Под крышкой кто-то возился. Нависла страшная тишина.
- Выпьете? - вежливо предложил Петров, почесывая спину ложкой для обуви. В гробу затихли.
- Вы знаете, здесь сквозит, а я недавно только ангину вылечил. Вы заезжайте, что ли, я на кухне...
Саша пошел на кухню, глотнув из стакана и шумно выдохнув по дороге. За спиной скрипели половицы. Когда он, засыпав в кастрюлю новую пачку пельменей, отвернулся от плиты, оказалось, что гроб открыт. Внутри, на шелковой обивке сидела, растерянно глядя на Сашу, рыжеволосая девушка в красном платье и зеленых перчатках.
- Ты умрешь, - неуверенно, хрипловатым голосом произнесла она.
- Все там будем, - Петров вдруг развеселился. Он достал еще один стакан, вылил туда остатки водки и галантно протянул его девушке, - не откажетесь?
Рукой в зеленой перчатке она медленно взяла стакан и, пристально глядя хозяину в глаза, выпила водку мелкими глотками.
Потом неожиданно улыбнулась.
- Меня Наташей зовут... звали, - поправилась она.
- Очень приятно. Саша. Музыку какую любите? Похоронный марш? Извините, дурацкая шутка...
Утром, когда Петров, позвякивая инструментами в тяжелой сумке, бодро выходил на работу, его провожал взгляд трех пар круглых от ужаса глаз. Старушки на лавочке сбились в кучу и тихо крестили Сашину спину. Он приветливо помахал им рукой и завернул за угол дома.
День прошел как обычно, если не считать лопнувшей фановой трубы в общежитии у черта на куличках, куда пришлось добираться, петляя проходными дворами и спрашивая дорогу у редких прохожих. Иногда он вспоминал Наташу, ее радость после того, как он подвинтил разболтавшиеся петли на крышке гроба, и ее обещание при случае заехать еще. На прощание она подарила ему свой портрет на овальной алюминиевой пластинке. "Другого нету", - сказала смущенно.
"Красивая девушка, - одобрительно думал Саша, - только работа у нее плохая".
Когда вечером, набегавшись, усталый сантехник вернулся домой, оказалось, что соседки страшно его зауважали. Одна из бабок, Антонина Васильевна, даже принесла домашний пирог с грибами ("Спасибо большое, Антонина Ва... - Да зови бабка Тоня, чего там, все так зовут!"), а вторая, жилистая и с солдатской выправкой Клавдия Парфеновна - телефонный аппарат, старенький, но вполне исправный. Петров долго благодарил, зазвал старух к себе на новоселье, и довольный, пошел спать.
Проснулся он глубокой ночью. По комнате кто-то расхаживал, скрипели половицы. Яркий красный свет лился из-за шкафа. Когда Саша открыл глаза, шаги стихли, и кто-то хрипло и тихо завыл в темноте.
- А если я сейчас свет включу? - Петров зевнул. - Мне на работу, между прочим, с утра. Ходите по кухне, что ли...
- СМЕ-Е-ЕРТЬ! - страшным голосом зашипел кто-то. Холодные руки схватили Сашу за шею и стали душить. Петров, с малых лет занимавшийся боксом, легко оторвал руки от шеи и укоризненно вывернул левую. Кто-то заорал от боли и попытался укусить сантехника, щелкнув зубами над ухом. Тогда Саша выпустил резиново-скользкие запястья, и наугад, беззлобно провел прямой правый. Попал он в неизвестно чей нос. Крик перешел в болезненное бульканье и мычанье, кто-то прошлепал и втиснулся в щель за шкафом. Красный свет померк.
- Я предупреждал, - Саша поплотнее завернулся в одеяло, потому что из щелей оконных рам дуло, и уснул, подставив лицо лунному свету. Ему снилась Наташа.
Разбудил Петрова утренний дождь. Когда при свете дня он отодвинул шкаф - оказалось, что красное пятно на обоях за одну ночь выцвело и безжизненно расплылось, на глазах тускнея и становясь неразличимым. Зато весь плинтус под ним был заляпан свежей кровью. Ругнувшись в адрес неизвестного, Саша принес тряпку и долго вытирал кровавые брызги. Потом спохватился, что опаздывает на работу, и кинулся вниз по лестнице, суматошно прыгая через три ступеньки.
Бабок на скамейке не было. Солнце ушло за тучи, противно накрапывал холодный дождь. У подъезда, открыв переднюю дверь, стоял черный автобус со странным номером "1975-2006 жыл". Когда сантехник выскочил из подъезда, автобус коротко и как-то уныло гуднул и попятился, подставляя открытую дверь.
- Развозку, что ли, начальство сделало? - обрадованно спросил Петров, швыряя сумку на переднее виденье. Водитель, спина которого, обтянутая черной курткой, горбилась над рулем, ничего не ответил, только кивнул как-то кособоко и коротко. В салоне автобуса больше никого не было, черные шторы трепетали на ветру.
- Ну и ладно. Тогда мне в Староникольский переулок. Да вы без меня знаете, наверно, - Саша устроился поудобнее и включил плейер.
Ехали они как-то странно. Водитель словно нарочно выбирал самые мрачные, кривые улочки, где не было никого, и даже дома большей частью выглядели покинутыми и уже готовыми под снос. а дворы заросли бурьяном. Через полчаса Саше, удивленно глядевшему в окно, стало казаться, что он едет в этом автобусе уже всю свою жизнь. Тогда он выключил "Tossers" и подошел к водителю.
- Командир, слушай, мы так никуда не приедем, - Петров похлопал того по плечу. Водитель, не выпуская руля, медленно повернулся, и сантехник увидел под выцветшей клетчатой кепкой пожелтевший череп, который скалился кривыми зубами. В салоне зазвучала заунывная похоронная музыка.
- Блин! - Саша с досады двинул рукой по спике сиденья. - Ну что за жизнь! Я с таким извозчиком точно опоздаю!
Череп оскалился еще сильнее, и костлявый палец протянулся вперед, указывая на виднеющийся впереди забор, из-за которого выглядывали старые кладбищенские кресты. Но тут же водитель недоуменно хыкнул, потому что Петров схватил его за воротник куртки и с размаху приложил лобной костью об рулевое колесо. Автобус резко затормозил и съехал на обочину. Клетчатая кепка слетела и исчезла где-то под ногами, а сам ее владелец успел только нелепо дернуть руками, потому что следующим ударом Петров вдребезги расколотил об руль череп, который взорвался костяной пылью. Кости рассыпались, загремев об дверь, музыка, взвизгнув, стихла. Мотор заработал как-то веселее, и луч солнца, прорвавшийся из-за туч, упал на приборную панель.
Об асфальт звонко стукнули проржавевшие номера, сорвавшиеся с болтов.
- Понаехали тут... - Саша курткой смахнул с сиденья кости и пыль и двинул вперед рычаг передач.
Следующие двадцать минут он гнал как сумасшедший, крутя "баранку", чудом вписываясь в повороты узких переулков и только надеясь, что впереди нет поста гаишников. К дверям родного ЖЭУ он подъехал за минуту до начала рабочего дня. Увидев черный автобус, мужики-сантехники пороняли окурки и уставились на Петрова с открытыми ртами.
- Катафалк по дешевке продали, - невозмутимо объяснил им сослуживец, - а я и думаю - ну куда он мне? Решил для общего дела приспособить. Пусть в гараж загонят, да перекрасят.
- Бля... - выдавил кто-то в общей тишине. - Ну Петров, ты даешь...
Дома все было тихо. Пятно на обоях исчезло совершенно, и Саша, сколько ни приглядывался, не смог заметить никаких следов. Не понравилось ему только то, что крышка пианино была откинута, словно кто-то играл на нем.
Потом постучали в дверь. На пороге стояла заплаканная бабка Тоня, сморкаясь в мятый носовой платок.
- Что случилось? - глядя на то, как убивается добрая бабулька, Петров и сам расстроился.
- Таня наша... То есть, Татьяна Павловна... Помирать собралась... Говорит, мол, черный автобус видела, теперь все, можно гроб заказывать.
Не снимая фартука (он собирался печь блины) Петров влетел в соседнюю квартиру, загремел в прихожей, запутавшись в старом велосипеде, и ввалился в гостиную. Бабка Таня, одетая во все белое, сидела на диване, чинно сложив руки на коленях. Увидев Сашу, она всхлипнула.
- Вот ведь как получается, Санечка...
- Татьяна Павловна, - Саша присел перед нею на табуретку и взял в свои ладони холодные старческие пальцы, - вам уже решительно не о чем беспокоиться. Да, я тоже видел этот черный автобус. И сегодня даже на нем прокатился...
- Как?! - разом охнула и бабка Таня и суетившиеся в дверях Антонина Васильевна с Клавдией Парфеновной, прижав руки к сердцу.
- ...но, во-первых, у него внезапно сменился водитель, и теперь это мой знакомый дядя Слава из гаража ЖЭУ номер сто пятьдесят шесть. А во-вторых, этот автобус уже совсем не черный, а вовсе даже желтый и совсем безопасный.
Петров почесал в затылке и добавил для убедительности:
- Вот чтоб мне с места не сойти.
Блины получились здорово - скорее всего потому, что пек их не Саша, а воспрянувшая духом бабка Таня, решительно и ворчливо оттеснившая сантехника от плиты. Потом все дружно угощались горячими блинами под душистую деревенскую сметану, в которой уверенно стояла ложка. Сметану эту Клавдии Парфеновне привозил зять - "обормот и прощелыга", как она сама его описала, недобро цыкнув железным зубом и затянувшись папиросой в длинном мундштуке. Потом веселящегося Петрова пытались научить играть в фанты. И только за полночь, попрощавшись с "гвардией", он почувствовал, как страшно устал и не выспался. Дополз до кровати и кое-как, с закрытыми глазами стянув джинсы, мгновенно рухнул в сон.
Поспать не дали.
Ночной ветер гулял по квартире, когда Саша проснулся. В зале хлопала открытая створка окна и стоял совершенно невыносимый холод. Сонно чертыхаясь, он сунул ноги в давным-давно остывшие тапочки и в одних трусах побрел закрывать окно. Зеленые бархатные шторы поднялись ему навстречу. Их края выгнулись, заострились и стали похожи на длинные пальцы, сжимающиеся и разжимающиеся, тянущиеся к нему в темноте. От неожиданности Петров отступил на шаг, и шторы злорадно затрепетали. Потом он решительно подошел ближе, схватил обе бархатных полосы и мгновенно, с хрустом завязал их мертвым узлом.
-А-а-а, твою мать!
Раздался страшный крик, шторы задергались и бессильно повисли. Что-то тяжелое загремело по жестяному подоконнику, сорвалось и плюхнулось вниз, в колодец двора, огласив его коротким невнятным криком.
- Все? - громко спросил Петров в пространство и демонстративно повертел связанной шторой. - Все довольны?
За его спиной поднявшаяся было крышка черного пианино тихо и осторожно закрылась. Пианино испуганно-бесшумно отъехало в угол и затихло, как будто что-то поспешно и без оглядки убежало из него.
- Вот так, - Саша поправил овальный портрет Наташи, который вчера поставил на пианино, оделся и и пошел на кухню. Ему уже не спалось. Он поставил чайник, долго чиркал спичками, разжигая газ, резал хлеб и сыр. "То ли ранний завтрак, то ли поздний ужин, непонятно", - думал он, раскладывая все по тарелкам.
В дверь постучали, а потом позвонили в новенький звонок, который Петров уже успел прикрутить. Он посмотрел на будильник. Было три часа ночи.
На пороге стояла Наташа - в мокром плаще и высоких ботинках, перемазанных глиной, с растрепанными рыжими волосами и вполне живая. Зеленых перчаток на руках у нее не было, а из-под под плаща виднелся синий джинсовый сарафан. Она улыбнулась - радостно и чуть растерянно.
- Пустишь в гости?
Саша почесал голову ручкой сырного ножа и вдруг понял, что сам улыбается - во весь рот.
- Ты, случайно, свой экзотический транспорт не у подъезда оставила? - спросил он смущенно. Наташа рассмеялась.
- Нет, я на такси приехала. Все по-честному.
Помогая ей снять плащ, Саша смотрел на рыжие волосы и думал, что ему все-таки очень повезло с переменой квартиры. Все было хорошо, и дальше обещало стать еще лучше и удивительнее.
- Ты чего? - Наташа внимательно и серьезно поглядела ему в глаза.
- Я самый счастливый человек. Правда-правда! - подмигнул ей Петров.
А потом бросился на кухню - снимать с огня засвистевший чайник.