Аннотация: ...Батя, ну ты глянь, что за люди у нас на шахте есть! Это ж надо - нагадить прямо посреди заезда!...(не умрет любимая фекальная тема...:-)
06.03.2002 г. Г. Шатов
ТРАГЕДИЯ.
Трагедии бывают разные... Как и люди, ну, например - черные, белые, красные. И приходят неожиданно, как гроза в маю. И никуда от них не деться, никуда не спрятаться. Трагедия тебя стережет, выслеживает. Готовится исподтишка удар нанести, как предатель...
Ее гадюку учуять, упредить если, так и соломки б постелил, на то место где упасть придется. Так на беду - трагедия ни шуму, ни запаху не издает. Упырем кровавым крадется...
Вот так нежданно-негаданно трагедия и случилась с шахтером Васей Налейкиным, по прозвищу НалейВась. Ну, как не наливать с такой фамилией? Вот в любой кампании его виночерпием и выбирали. И весь вечер потом - "налей Вась", ну "налей Вась". За гулянку так напросятся, что на следующее утро вместо "Доброе утро" - "Налей Вась" друг другу желали. Так и пристало прозвище...
А парень то - душа! Проси чего хочешь - не откажет. На шахте всеобщий любимчик.
И надо такому случится, что б именно с ним беда и приключилась. Да что там сказать, не беда вовсе, а целая трагедия.
Хуже всего - еще и в одиночестве застигла. А на шахте в одиночку со стихией бороться ой как сложновато. Один на один. Как в бою с врагом - лицом к лицу. Не отойти, не отступить. Да и не в правилах. Горняки народ не робкий. Потомственный.
Вот так - с широко открытыми глазами, не отвернувшись, не дрогнув и встретил беду подколодную НалейВась. Только молодецкое сердечко со страху ёкнуло: "Все! Хана!".
И как оборвало. Конец. Губы, в миг пересохшие, прошептали всего одно слово: "Прощай".
И ни надежды, ни даже проблеска. Просто одно слово: "Прощай".
Кто уголек хоть раз рубил, тот знает - если надежду потерял, то пришел тебе "Конец - Золотые рожки". А откуда ей, надежде взяться, если по звуку уже было все предельно ясно - ТРАГЕДИЯ!
И случилась она не с каким-нибудь дедком предпенсионного возраста, а с ним, молодым, еще толком и любви то не знавшим, Васей Налейкиным. И что с того, что добрей и отзывчивей не сыскать, все едино. Беда, как говорится, не по доброте человека выбирает. И хоронись от нее, не хоронись...
Онемели ноги, аж присел с неожиданности. Духом то НалейВась не слаб - сопротивляется, а тело не слушается. Ни рукой двинуть, ни нагнуться. Сам себе говорит: "Не сдавайся! Не все потеряно. Еще можно спасти ситуацию. Можно что-то сделать"!
А что здесь сделаешь? Если ясно все как божий день...
Показала судьбинушка Ваську козью рожицу...
Споткнулся об камушек парнишка. Зазевался по сторонам. Равновесие потерял. Закачался. Махнул неуклюже руками и скользнул вниз...
Плюхнулся даже не сопротивляясь...
Пакетик...
Тормозок...
Праздник и надежда желудка...
Спасение от голодных мук...
Забота любимой мамы...
Все пошло прахом, и разверзлась пред юношей земля, и утеряна опора под ногами, и померк для него день...
НалейВась смотрел на безжизненный бумажный пакет и не верил глазам. В нем на земле, прямо посреди дороги, лежала расколотая от удара стеклянная банка с баклажанной икрой. Как ласково ее называла мама - "заморская". Она готовила ее сама для единственного сына, который любил ее с самого детства и воспринимал, как праздник. Тщательно уложенная в пол-литровую банку икорка не выдержала такого непочтительного обращения... Клац!!!
"И нет больше Петрухи! Абдулла зарезал"! - как сказал бы товарищ Сухов.
Минутой молчания, длившейся целую вечность, парнишка почтил память безвременно почившей в бозе банки с икрой и взял себя в руки.
Горе горем, трагедия трагедией, а жить надо было дальше.
Вася аккуратненько разорвал пакет, спасая то, что еще можно было спасти. Хлеб, лучок, колбаску. На дороге, сиротливо, как принцесса в лачуге бедняка, лежала увенчанная короной из разбившегося стекла, кучка баклажанной икры...
"Стёкла надо убрать, поранится кто может".
Сразу покинуть место трагедии вселенского масштаба Василий был не в силах. Глаз так и прикован к, вмиг ставшей бесполезной, кучке икры. Устроившись поудобнее, невдалеке от злополучного места, совершенно без аппетита, он сел прикончить, кастрированный Его Величеством Случаем, припасенный обед.
За траурной трапезой его и застал мимо идущий горный мастер. Деловито проворчал: "Так, НалейВась, кончай пузо набивать, пошли покажешь, что ты по наряду сделал".
А парень на лицо сам не свой, бредет еле-еле. У жениха в шестой раз покинутого очередной невестой вид не в пример бодрее. Гаврилыч, которого на шахте все звали Батей, сразу понял, что здесь что-то неладное: "Что, малыш, нахмурился, нос повесил? Случилось чего? Говори, не топчи в себе".
Они как раз поравнялись с местом недавней трагедии и НалейВась, голосом обманутого еврейского раввина полного благородного негодования произнес, указывая на кучку икры:
"Батя, ну ты глянь, что за люди у нас на шахте есть! Это ж надо - нагадить прямо посреди заезда! Скотина бессловесная и то понятие какое имеет - место выбирает. А это нелюди какие-то".
Нагнулся, мазнул мизинцем по икре, отправил в рот и добавил: "Ты глянь, Батя, глянь, совсем еще свежее... Тёплое...
Он гад еще где-то рядом, далеко не мог уйти..."
Мастер сначала оцепенел на манер древнего грека, увидевшего медузу Горгону, а потом облевал все углы в радиусе двадцати метров...
Выехал нагора и в эту смену не интересовался ни нарядами, ни планом...
Работа в тот день на шахте застыла и из нее, как из утробы исполинского зверя, доносились звуки на поверку оказавшимися дружным шахтерским смехом...
******
На следующий день НалейВась, окруженный сияющим нимбом лучшего шутника на шахте, попытался зайти в нарядную. Гаврилыч, увидев его, судорожно дёрнулся, позеленел, и, зажимая рукой рот, выдавил: "Уйди, уйди отсюда, чтоб я тебя не видел"!
И, уже через бригадира, передал приказ в нарядной не появляться ближайшие полгода...