Наремар
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Ты романтичная юная дева. Твоя скучная реальность - квартира да провинциальная библиотека, но ты не сдаешься реальности. По ночам ты пишешь рукопись о суровом воине, настоящем рыцаре, придумывая ему все новые опасности и приключения. Ты уверена, что это ему нравится? Что будет, если этот воин начнет писать книгу о тебе? Предупреждение: в тексте встречается ненормативная лексика.
|
Авторша.
...Почему-то, если задается рабочий день, не получается погода. Если с погодой все в порядке, отдавят ногу в транспорте. Ну, а поругаться с сестрой - удовольствие, независимое от обстоятельств. Сегодня с утра не получилось все, кроме погоды... Для апреля неудивительно, так что спишем на обстоятельства.
А заведующая - дура. Сверять каталоги можно было бы и в начале мая. И троллейбус дура, большая и набитая. Не говоря уже об Анжелке, которая дура по определению. Сестры нам даны для того, чтобы любоваться на свои же недостатки, растущие в геометрической прогрессии... Чье? Не помню.
Я выжала в стакан с тоником огрызок лимона, создав очередной коктейль "смерть желудку", и забралась с ногами в любимое кресло. Нерадивая студентка опять ускакала на "девичник", тот самый, на который ее долго звали пьяными мужскими голосами различной степени половозрелости. Мне, соответственно, достались: большая часть ночи, бутылка тоника, шесть недоваренных пельменей, кресло и компьютер. И самое главное, Синий документ. Правда, в папке "Yudka-Rabota" он поименован как "Отчеты_библиотечные", название служит достаточным пугалом от сестричкиного любопытства. Да, я мнительна и заносчива минимум как признанный гений; ну, сунула бы она туда нос, прочла пару абзацев, высмеяла бы... Нет, не пойдет. Синий документ - не для посторонних конопатых носов.
В гордом именовании документа виноваты были, разумеется, Стругацкие с их "Хромой судьбой" и Синей папкой Феликса Сорокина. Сначала появились обрывки и записи на полях конспектов, рисунки шариковой ручкой, сюрреалистическое полотно акварелью; даже, кажется, позорные попытки стихов. Позже шелуха отсеялась, глупости поубавилось... Надеюсь, что поубавилось. А обрывки, никак не желающие становится единым целым, аккуратно утрамбовались в Синий Документ. Да, у настоящих писателей проблем со связностью сюжета точно не было. Как и с количеством... Моей Великой Рукописи набирается едва ли на пять листов... Хоть плачь, хоть лбом бейся, прямо об надпись "Отчеты_библиотечные" на мониторе.
Я допила остатки тоника, разгрызла лимонную косточку, с мазохистским удовольствием радуясь горечи во рту, и подвела курсор к названию файла. Как известно, легкая депрессия - лучшая приправа к литературным экзерсисам. Главное, выкинуть из головы лишние мысли. "Сделайте умный вид", как говаривала незабвенная Анна Яковлевна, препод теории литературы. В черном, "готическом" поле рабочего стола отразился умный вид: пятна глаз, кривящийся после лимона рот, выбеленная прядь у виска. С ума сойти. Людмила Маркина, гений пера и падчерица русской графомании. Бедный, бедный мой персонаж, многострадальный Меченый...
Документ открылся с одного щелчка, приветливо замельтешили черно-белые просторы ущербной моей фантазии. Привычно отступив несколько абзацев на мифическое "начало", я покусала губу, слизнула капельки тоника с края стакана; потом нахмурилась, поскребла ногтем по клавишам... И начала наконец печатать.
.....Белая лошадь под ударами кнута, понуро переставляя копыта, брела по дороге. Крестьянская повозка противно скрипела и подпрыгивала на дорожных впадинах. Солома лезла в уши и в нос, непривычно щекотала нежную кожу босых подошв и все пыталась падать сверху, закрывая проделанную в стогу смотровую дыру. Насыщенный пылью и мелкой сухой травой воздух заставлял, прикрываясь, кашлять. Трижды проклятая жара уже не мучала, как днем; зато закатное солнце отражалось в озерцах, то и дело мелькавших вдоль дороги, слепило. От зайчиков просто некуда было деться. Это вызывало у воина досаду, ибо могло помешать увидеть за поворотом Лапанского тракта опасных дозорных с их конями.
Эрайр похлопал по стенкам соломенной амбразуры, тихо застонал от очередной встряски и прищурился слезящимися глазами в жаркое марево. Замеченные раньше конники с плюмажами по-прежнему оставались охраной большого купеческого каравана, идущего в город с северной стороны. Двое отдельных верховых, на огромных черных, как смола, жеребцах - принадлежали к ордену магов, это было видно даже отсюда по изящно-небрежным жестам, приумноженным гордыми осанками. Надменные, прекрасные и вечно юные, они как всегда выделялись из пропыленной реальности, как жемчужина выделяется в навозе. Дальше виднелись кособокие очертания крестьян, бредущие с полей в пригород. А впереди, чуть справа от рыжего мячика закатного солнца, чеканно рисовались на небе островерхие крыши самого Лапаниума. Эрайр поморгал, удаляя алые пятна под веками, и попытался хоть немного выпутать волосы из проклятых соломин. Увы, бесполезно - на их место тут же набились новые. Вздохнув, он опустил взгляд на руки, тщательно повторяя в уме действия, осуществляемые в случае обнаружения постороннего человека в крестьянской соломе. Он еще раз печально вздохнул, расстроенно покачал головой. Все-таки, сначала придется изобразить деревенского дурачка, а уже потом драться. Тренируясь, Эрайр расслабил дельтавидные мышцы лица, прикрыл глаза, оттопырил нижнюю губу и даже выпустил капельку слюны. В сочетании с красивым смуглым лицом эффект получился жуткий, отчасти благодаря грязной и растрепанной прическе, но благородства скрыть до конца не удалось. Оставалось только надеяться, что в лапаниумском обязательном дозоре попадутся не слишком умные стражники...
Снизу, оттуда, где доносилось цоканье копыт, неслышно окрикнули. Эрайр приник к своей амбразуре, выдвинул пучок соломы, под прикрытием его козырька высунул голову, с интересом глядя на возничего.
- Дозорные, мастер Меченый! - кивнул крестьянин куда-то вперед, в сторону города.
- Давно пора, наконец-то конец ожиданию... Ты, Колтун, веди себя естественно. Не допусти, чтобы в солому тыкали тупыми сторонами копий. Если меня обнаружат, действуй как договаривались ранее. И да пребудет Бог-Защитник с тобой...
- И с вами, добрый мастер. - Внешне невозмутимый возница скрючился под плетеной шляпой и затянул вполголоса то ли народную песню, то ли гимн во славу Дереусу-Защитнику, крестьянские песнопения были все на одно лицо... Эрайр замаскировался поглубже в солому, поджал под себя конечности, и застыл, жадно ловя каждый звук извне.
Меченый.
Проклятая солома. Тьфу. Проклятые контрабандисты. Проклятый "тайник". Проклятые кувшины. Проклятый заказ. Проклятый Хитрый Глаз. Тьфу! Трижды проклятый Лапан, что я в тебе забыл!
Начать с того, что острой нужды в деньгах у меня не было. Брякало в кошельке, брякало, и изрядно, после прошлого дельца. И Хитрый Глаз нельзя сказать, чтобы был уж таким моим приятелем. И этого родственника его я в глаза не видел никогда. Да и денег он предложил - ну, не так, чтобы очень много. Какой злой дух толкнул меня под руку?!!
И теперь эта сраная солома лезет в рот, в нос, тьфу, за шиворот, в уши, сейчас чихну - Колтуна же в кусты унесет... Нет, ну, к чему нос чешется - понятно, кувшины эти, м-мать их, побулькивают, да что же это такое, для полного счастья сейчас не хватает только, чтобы среди дозорных оказался Сизый собственной персоной. Да при чем тут Сизый, герцогский указ никто не отменял, и половина дозорных Лапана меня в лицо помнит, без шрама, правда...
Тайник, понимаешь. Абсолютно надежно, понимаешь. Возчик, понимаешь, свой человек, родная кровь... Тоже, за ногу и об стену, родная кровь! Тсах крылатый тебе родная кровь! А уж легенда, если найдут - лучше не придумаешь: "батюшки, откель же он тут взялся?! А кувшин-то, кувшин, господа хорошие!" Единственная приятная вещь за всю дорогу этот несчастный кувшин, хотя что я, не могу себе позволить выпить илларского вина, не закусывая поганой вонючей соломой?!
Подъехали. Четверо. Не так уж и плохо. Жаль, не глянуть на их рожи. Ладно, может, пронесет, Иррума-Воин, вспомни обеты мои, рано мне еще душу на Весы класть...
- А здесь у тебя что?
- Так вино же, господа хорошие, самое что ни на есть лучшее вино с Лейрских отрогов, на ярмарку везу, вот, извольте пробу снять.
- Лейрское, говоришь? Ну-ка...
Так и есть. Сизый. Голосочек его спутать можно разве только с боевой трубой. Ну за что, боги, милостивые и не очень, стреломет - на правое запястье и в "готовность", ведь живет же человек, на жизнь зарабатывает, никого особо не трогает, обойму дощелкнуть, жертвы Воину приносит, в левую кинжал, и все у него идет себе, а потом - бац! Как помрачение какое находит, и уже едет этот человек в город, где его, если поймают, башку оттяпают, вытаскивать какого-то идиота, ухитрившегося поссориться с Воровской гильдией, так что сам он из города выйти не может, и сопровождающий ему просто необходим... За жалкие четыре сотни "толстых"! В контрабандистском "тайнике", верхний ряд винных кувшинов - средненькое лейрское, нижний ряд - коллекционное илларское, а посередине лично Волчара Драный, иногда уважительно именуемый Меченым.
Между тем господа дозорные, видимо, напробовавшись, полезли-таки ворошить мерзостную солому.
Чтоб вас всех...
Взгляд-со-стороны.
Дозорные не спешивались, возчик-крестьянин не внушал им опасений, они просто рассчитывали взять с собой пару кувшинов неплохого винца, "на дорожку", так сказать. Один из них лениво пошевелил солому, наваленную на высокобортой телеге...
Он успел увидеть, как из соломы выметнулось гибкое тело - человек прыгнул на лошадь за спину его товарищу; успел увидеть взгляд, словно две метательных "стрелки", а потом третья "стрелка" - настоящая - вошла стражнику между подбородком и воротником кожаного панциря.
Меченый.
Два движения запястьем - две "стрелки", одному - в горло, другому - в глаз, кинжал в левой руке перерезает глотку "прикрытию" и идет в четвертого. Немного косо идет, под челюсть.
Все.
Сиплый натужный всхлип. Колтун. Клиенты - тихие. Колтун немо шлепает губами, глазами ворочает. Сказать, наверное, что-то хочет. Его проблемы.
Устал. Старею, форму теряю. Вспотел и пальцы дрожат. А, это не пот. Не только пот. Тьфу ты. Ладно хоть не особо уляпался. Обтереться бы... Во фляжке у Сизого, естественно, винище. Белое. Сойдет. Платок у меня собственный есть, этой половой тряпкой...
Нет, ну ни хера себе - скрытно пробрался!
- А теперь проваливай.
Таращится удивленно.
- Тебя надо было из города вывести. До своего родственничка сам доберешься. Передай, я его найду.
- Но ты ведь... ты же ранен...
- Не твое собачье. Проваливай, сказал.
И он идет в сторону тракта, часто оглядываясь и притискивая к груди свой мешок. Запустить в него чем-нибудь, чтобы скорость прибавил? Лень.
Отлеживаться лучше в одиночку. Извлек коробочку со снадобьями, сунул под язык пилюльку. Если стрела была отравлена, все равно не поможет, а если чистая - не воспалится. Погано, дышать трудно. Да уж, что ни говори, повезло с заказом. Кстати, парень этот действительно странный какой-то. Он что, думал, я, дырявый, его дальше поведу? Далеко бы он у меня ушел. Или рассчитывал сидеть тут со мной и жрать мою еду?
Ладно, гнаться за ним, скорее всего, не будут, а я отлежусь и наведаюсь к Хитрому Глазу, за денежкой. Вот идиотство, уже на стене срезали, на полладони бы левей... Или правей на два пальца. Тьфу, если уж везет, так везет. Одно хорошо - Кисель отпустил. С чмоканьем. Это уже личное мое везение, что не левей и не правей, в Киселе бы стрела мимо прошла, или - так, царапнула...
Нет, вот все-таки почему, зачем, какого хера и так далее? Не понимаю. Не ломал ведь клятвы, ни по воле своей, ни против нее... И спросить-то некого, не к магикам же с таким идти, к магикам вообще лучше не ходить, тень целее будет...
Взять хоть тех дозорных. Ну, обязательно было Сизому среди них оказаться? С незнакомыми отбрехался бы как-нибудь. А так - пришлось класть... И в самом городе, тоже ведь из-за старых знакомств дважды дрался ... Ну, зачем, зачем меня понесло в Лапан?! И в прошлый раз... Вообще вспоминать не хочется. Когда же Оно началось со мной, боги? Ведь не так, чтобы очень давно. С год, пожалуй... Да. Хорошо хоть, что пока не подмывало в армию завербоваться. Хе-хе, ага.
Нет, с ума так не сходят. И не ломал, не ломал я клятвы, ни по своей, ни против нее... Дозорные эти были - воины, при оружии, и было их больше! А что выучка разная, так кто им виноват...
М-мать. Пожалуй, повязка кривовата все-таки. Ладно, сойдет, не звать же обратно парня, чтоб перемотать помог. И вообще, небось, когда от Его Сраного Величества уходил, никто тебя не перевязывал... Да, тогда долго пришлось отлеживаться. И харя с тех пор - самая, что называется, располагающая. Этот меня вроде даже испугался, и не только из-за грима... Смешно, чем пацан не угодил Воровской гильдии? Спер, небось, что-то не по чину. Да ладно, дело мне до него! Из города вывел? Вывел. Живого? Живого. Целого? Целого. Все!
Поворочался, устраиваясь поудобней. Лесок здесь не особо хожалый, "берложка" уютная. Ручей рядом, жратву где-то на неделю растянуть можно, а потом до кабака доберусь, их при тракте достаточно, там долежу. Главное - легкое не задето, так что жить будем.
А стрела-то чистая была, что "костовертка", что "столбун" уже бы подействовали, а другими в Лапане не пользуются. Спасибо, Иррума-Воин, не забыл дурного человека своего...
Отчего-то вдруг вспомнилось - деревянное лицо статуи, медь доспеха, стальной меч в деревянной руке, два синеньких камешка смотрят в лицо, и кажется - кинусь к его ногам, обниму жесткие колени, выреву боль и пустоту, а он по голове погладит...
- В чашу клади, сопляк, - подталкивают под локоть, все голоса одинаковые в серой беспросветной пустоте, я теперь - один, нету рядом никого...
Опускаюсь на одно колено, разжимаю сведенную в кулак руку, и амулеты глухо брякают в деревянную чашу.
- Говори.
Открыть рот получается не сразу, слова выталкиваются с трудом.
- Иррума-Воин, прими жертву мою, честным был бой, и пали враги мои, - горло перехватывает, мотаю головой, и на амулеты капает. - Прими меня под руку свою, Иррума-Воин, во имя Твое клянусь Канон чтить, и Правила соблюдать, и товарищей своих в бою оберегать пуще жизни своей, и...
Шаги.
М-мать. И ладно бы хоть чужой, а то только зря руку дергал.
- Сказано тебе - проваливай.
Всовывается в "берложку":
- У тебя кровь опять идет.
- Моя кровь - мое дело. Сопровождающий из меня никакой. Так что давай сам.
- Я тебе должен, - хмурится, пальцы нервно тискают мешок.
За груз свой ценный опасаешься? Думаешь, в лесу целей будет? Да нет, ничего такого он не думает. Просто решил, что, раз я его из города вывел, он теперь обязан проследить, чтобы я под кустом не подох. Да кто ты такой, чтобы меня опекать, сопляк?!
А он, оставив свой замечательный мешок, тянется осмотреть повязку.
- Слушай, парень, мне недели две валяться, ты за это время куда хочешь доберешься. А я отлежусь, не впервой.
- Угу, - роется в мешке, бормочет: - Сейчас поменять или до вечера подождем? Нет, лучше сейчас, - и начинает ковыряться с повязкой.
Да что ж это такое, а? Расскажи кому...
- Приподнимись, пожалуйста, а то опять криво получится.
Ну, что ему, морду набить? Ладно, вот сейчас поменяет повязку... Но, поменяв повязку, парень сам куда-то утопал. Да нет, не надеялся я, что - совсем, хотя мешок он с собой и прихватил.
За водой. Ишь, и котелок у него есть. И жратва, небось, в мешке имеется. И не отделаться от него никак.
- Костер разводить не вздумай.
- Почему?
- Да потому, что нам здесь гости не нужны.
- Но тебе же холодно будет...
Точно, городской. Да не просто городской, а еще и из хорошей семьи. Ишь ты, какие родственнички у нашего Хитрого Глаза.
- Так. Давай сразу договоримся. Здесь порядки устанавливаю я. Не нравится - проваливай. Ясно?
Кивает, глаза несчастные - "я как лучше хотел"...
- А холодно мне не будет. Я привычный. Сам не замерзни.
Авторша.
Все-таки, при такой нервной графомании, кошмары должны сниться в четыре раза чаще... Дошло до того, что на работе я вздрагивала от каждого хлопка дверью, а от посетителей и вовсе шарахалась. Я ведь никогда не любила "ужастиков". И никогда не мучала животных. И вообще!..
Эта драка в Синий документ не вошла и не войдет. А раз не войдет, то и не было ее, драки этой. Меченый просто по-тихому удрал. И героически спас из плена бедного мальчика. Вора. И они подружились. Ну, вроде бы... С другой стороны, почему бы им и не подружиться : спаситель и спасенный, герой и жертва. Романтично и трогательно, как раз то, что нужно. Жалко, что Меченый - герой-одиночка, и не время еще для сбора квестовой команды. Придется написать, что расстались они в таверне на перекрестке дорог, пожав друг другу руки... нет, обнявшись. И пустив скупую мужскую слезу. Меченый со слезой, сверкающей на небритой щеке - ах...
С кухни донесся новый взрыв гогота. Ржание молодых жеребцов успешно дополнялось кобыльими переливами. Несколько раз звякнула посуда: похоже, допивали мой мартини. Идти ругаться с пьяным "посиделками", выездную сессию которых сестренка проводила на нашей территории, остро не хотелось. Отчасти потому, что любопытным студентам обязательно надо было потрогать крашеную прядку, а уставшие от лекций руки их ну никак не поднимались выше уровня моей груди. А отчасти - смена объекта внимания грозила перемещением гулянки в большую комнату, где зазывно гудел компьютер. И ждал Синий документ.
Я начала усаживаться за вожделенный стол, обдумывая план мести подлой тусовочнице Анжелке. Глаза бездумно бегали по строчкам, выискивая опечатки, а в голове крутилась яркая картина "девичника по-Юдски", с приглашенными тайными воздыхателями. Например, тот анекдотичный прыщеватый очкарик из читального. Или Семен Петрович, бравый охранник с порядочным бесом в ребре. Н-да, Анжелиным выпивохам это не конкуренты... Взгляд зацепился за строчку: "..после того, как дозор из Лапана мирно проехал мимо, Эрайр облегченно вздохнул". Я поморщилась, поковыряла пальцем стол. Передернулась. Нет, вовсе не обязательно знать Синему документу, как происходила встреча Меченого с дозорными и куда оные потом отправились. К тому же, задумываться о драке было само по себе достаточно глупо: кто из нас автор, он или я?! С чего я вообще взяла, что все это было: дикий черно-соломенный вихрь, и открытые для крика рты, и вытаращенные глаза, и неаппетитный фонтан крови из горла, и темные струи, сворачивающиеся жгутиками в пыли...
Я помотала головой. Скорее всего, виной "мимолетным видениям" были ужастики, в изобилии смотримые сестрой в ночи. Мой Меченый слишком благороден, чтобы вот так убивать ни в чем не повинных людей. Задумчиво поглаживая клавиши, я покосилась на дверь в коридор, убедилась, что вечеринка идет своим чередом, и приступила.
.........
...За деревьями заструился запах дыма. Эрайр заботливо обнял своего спутника, ноги которого заплетались от усталости, и прошептал: "Потерпи, друг мой. Там, дальше, должен быть трактир". Парень благодарно кивнул и навалился на воина, принимая помощь. Прихрамывая и пошатываясь, они добрели до поворота дороги, и разом испустили вздох облегчения, увидев приземистое строение. Окна его уже светились к вечеру. У коновязи стояла одинокая лошадь.
Эрайр подозрительно осмотрелся у крайнего дерева. Оживленный перекресток заповедных лесных дорог, на котором издавна стоял "Проходной двор", должен был обеспечивать хозяевам немало постояльцев... Одинокая белая лошадь у коновязи являла собой противоположность этой догадке. Однако, вечерело. Спасенный из Лапана юноша по имени Лайн стремительно терял силы, всем своим молодым телом повисая на руке мужчины. Они бегом пересекли газон, рванули двери и вошли. Эрайр сразу понял, что не обманулся своим дурным предчувствием. Из низкой прокопченной комнаты на дверной скрип обернулось десяток или даже два мощных бородатых мужиков с лживыми лицами разбойников и душегубов. Лайн пискнул, испуганно пятясь обратно. Эрайр мужественно улыбнулся ему краешком рта, шагая в прокуренный сумрак. Под тяжестью взглядов спутники выбрали места у стойки. Лайн тут же упал на колченогий табурет и подпер стену. Мрачный усатый трактирщик, подозрительно протирающий вилку, бурчал под нос что-то невнятное. Эрайр задумчиво потер переносицу, решая, стоит ли оставлять своего попутчика во "Дворе". Обстановка ему не нравилась, но выбирать не приходилось - в лесу оставалось недоделанное, но большое дело.
Хрупкий юноша между тем дотронулся до рукава мужчины:
- Друг мой, нам нужно спрятать мою добычу, ты не забыл?
- Дай мне мешок, я пойду закопаю его под той приметной сосной с расщепленным стволом, что растет в получасе ходьбы на восток отсюда.
Лайн послушно протянул котомку с жезлом. Комкая ее в руках, с мольбой взглянул на спутника:
- Приходи поскорей. Я боюсь оставаться один в этом мрачном месте...
Эрайр поднялся, помедлил, и на мгновение прижал юношу к своей груди, провел ладонью по мягким прядям волос. Лайн чуть слышно всхлипнул. Воин резко развернулся, подхватил мешок. Бросив: "Не бойся, ведь через полчаса я вернусь", он устремился наружу.
Спиной он почувствовал, как напряжение в таверне зашкалило до предела. Острые кинжалы ненависти резали воздух, отскакивая от натянутой на плечах куртки. Он уже брался за дверную ручку, когда из-за столика медленно поднялся могучий чернобородый детина.
- Слушай, ты, нездешний подонок! - прорычал он, - у нас в лесу таких не любят!
Эрайр напрягся, продолжая нажимать на дверь.
- Тебе говорят, рваная морда! - разбойник подскочил и в угрожающей позе ринулся на Эрайра. Вслед за ним поднялись другие душегубы. Сверкнула сталь.
Меченый.
Погано. Слишком много, мясом задавят. Всех не положить, да и не хочу, а делать отсюда ноги - даже если бы сам и смог, не с мелкотой на закорках... Ладно, ребята. Отшагнул к пустому столу, подхватил стоявшую рядом скамью и от души шваркнул ею чернобородого.
Плечо дернуло, м-мать, неделя отлежки насмарку, ненавижу! Ненавижу проклятый Кисель! Снова. Несешь хрен знает что. Делаешь хрен знает что. Чувствуешь, что сходишь с ума. Или уже сошел. И не понимаешь, зачем и за что тебе все это!
Тело работало само, и левая просто хуже двигалась, а боль придет - потом. Со мной так частенько. Удобно, м-мать. Да куда ж тебя несет, придурок! Смазливая рожица пацана мелькнула среди бородатых харь, я еле успел удержать скамейку, чтобы не смести его на пол вместе с теми двумя.
-Из-под ног, мелкота!
Он упал и перекатился в сторону, следующих жаждущих справедливости я угостил на славу.
Крепкие же, однако, башки у этой лесной братии. Скамья-то треснула. Стоять не очень получается, но стоять - надо.
- Эй, пивное брюхо.
Трактирщик медленно разгибается, три оставшиеся стрелки - в стену за его спиной; слева от башки, чтобы свистнула, справа, и - над головой, чтобы по лысине чуть скользнула, вот так, забыл про тесак свой? И молодец.
- Иди сюда, - а садиться сейчас нельзя, это слабость, а у меня еще более чем достаточно сил...
Трактирщик опасливо подходит, держа руки на виду. Неплохо.
- Падаль убрать. Быстро. Мальчик тебе поможет.
Мелкота не перечит, хотя губы непроизвольно кривятся. Ароматны господа посетители? Или кровь из разбитой морды претит? Что-то уж больно нежен ты, сударь Лайнар. Вместе с толстопузым они выволакивают на улицу моих клиентов. Кстати, по-моему, их больше было... Может, удрал кто-то?
Взгляд-со-стороны.
Трактирщику было жутко.
В глуши, знаете ли, тоже свои дела происходят, и не только вольные охотники да хуторяне по пьяни, бывает, сцепятся, или охрана сборщика налогов решит покуролесить. Настоящих разбойников трактирщик тоже видал, давненько, правда; еще папаша с мамашей живы были - когда банда самого Кривого Глаза в здешних лесах гуляла. В банде в той все до единого были воины, клятвы Ирруме-Воину преступившие, и не было с ними сладу, пока не приехал отряд, ажно из самого Лапана присланный, личная герцогская гвардия. Так что и справных людей Воина повидал трактирщик. Дебоширы из местных были - дурные, разбойники - страшные, воины герцога - сильные, а этот чужак... Ведь если человек злым духом одержим, он как кабан бешеный; на дерево от него залезешь - он это дерево мечом своим рубить примется, а сам рычит, подвывает, как зверь, но наверх не полезет. И спрятаться от такого можно; может, почует, а может, и пронесет беду мимо, ведь упрятались же тогда с мамашей в подполе, а папашу с братом нашли...
А чужак этот, если и одержимый, то иначе как-то. И разум при нем, и удар, как воину положено, по противнику меряет, не прибил никого, скамьей-то, да в запале, и взгляд... Ох, и нехороший у него взгляд, прям как железяки эти, которыми швыряется, а ведь не достал железяки-то, скамейкой пьянь трактирную гонял... Не одержимый. Хуже. Охрани, Защитник...
Меченый.
Скорее всего, они живы. По крайней мере, большинство. Если кто подох, то случайно, не в том я сейчас состоянии, чтобы удар точно отмерять. Лишнего груза на Весы мне не надо, но с Киселем всегда так. Отпускает, как будто сонный дед сказку дитенку бормотал: "тут они ка-ак набегут, а он тогда...". А что "он тогда" - разбуди его, спроси, ведь не скажет.
Но, когда на тебя мясом прут, надо не просто отбиваться. Надо страшно отбиваться. Чтобы обоссались. Иначе стопчут.
Вон трактирщик уже тепленький. А опять же, куда я сейчас пойду? Рана-то открылась, так что придется не долеживать, а лежать от начала, и этому миляге даже во сне присниться не должно, что можно мне устроить какую-нибудь пакость.
- Постояльцы есть?
- Н-нет, мой господин, - рука его сама тянется к лысине, да нету там крови, дурачина, ох, и дикие вы здесь...
- Я у тебя остановлюсь. На пару недель. А я, надо тебе сказать, предпочитаю одиночество. Понятно?
- А?
Пожалуй, переборщил немного, он слишком трясется. Ладно, так надежнее.
- Чтобы, пока я здесь, никто в твой трактир не шлялся. Ясно? Я заплачу. Если будешь хорошо себя вести.
- Да, мой господин... конечно, мой господин... - взгляд его прыгает от недоломанной скамейки - на меня, на стрелки в стене, снова на скамейку...
- Вот и хорошо. Это тебе задаток, - барственно выщелкиваю ему под ноги золотой, а когда он, цапнув монету, распрямляется, легонько касаюсь кинжалом его горла. - Я рад, что ты такой понятливый. Показывай комнату.
Авторша.
Я успела выпрыгнуть из троллейбуса за секунду до закрытия дверей. Постояла, отбрасывая с лица налипшие в духоте пряди волос. Хмыкнула. Вот это и называется "вывалиться из реальности". И, проехав свою остановку, выбираться пешком из донельзя криминального района. Видимо, транспортные мечтания входят в обязательный набор экстравагантности...
Я поудобнее устроила на плече сумку с книгами, машинально провожая взглядом длинноволосого парня в косухе, разболтанно шаркавшего мимо. Со спины он немного напоминал Меченого. Я улыбнулась. Все-таки, к месту проявился в Синем документе этот молодой вор! Героям-одиночкам иногда очень, очень нужны друзья. Потому что каждому человеку надо кого-то жалеть. И любить. Ничего, пусть Меченый пока подружит, а кого любить - мы ему тоже найдем. "Прекрасная донна глядела с балкона"...
Петляя между трещинами в асфальте, я медленно побрела к своей "свечке". Ненормальных размеров сумка то впивалась лямкой в плечо, то норовила ударить по бедру. Какими же невнимательными бывают порой люди! Предложить совместный поход в парк, для культурного досуга и обмена книжками, и не назначить толком место рандеву. Ох уж эта Марьяна. "Милочка, а не сходить ли нам в Николаевку, там в "Регате" варят отличное, крепкое кофе".
Ага, именно что. Второе высшее умница получает. Ненавижу, когда называют Милочкой, лучше уж "Чудо-юдо", но ей разве объяснишь. "Ах, да, не сочти за труд принести мне заодно тот пятитомничек Гессера, и "Пятую гору" Коэльо, и того милого синенького Хемингуэя... да, и верни моего Павича, а то Димочка так просил, так просил!"
Вот они, пятитомнички-коэльички, по бедру стучат. Все здесь, до единого. "Давай в четыре, на остановке, там еще павильончик с красной башенкой". Душка-Марьяна. Ну правда, откуда она могла знать, что по периметру Николаевской аллеи - шесть остановок. И на четырех из них павильончики с башенками. А башенки кое-где красные целиком, кое-где только крыша. А на пятой - декоративная башенка без павильончика... Не могла этого знать Марьяночка, окна квартиры которой выходят аккурат на этот самый парк. Вот и моталась я, как шилом ткнутая, между пятью ориентирами, изредка заглядывая в "Регату", где шибало в нос "крепкое кофе" пополам с сивушными маслами. Нашей книголюбки не было и следа.
Я от души поддела кончиком туфли пустую жестянку, послав пас в направлении мусорного бака. Устыдилась, подобрала жалобно брякнувшую банку, опустила в урну. Полезла за ключом от подъезда, одновременно уговаривая себя найти в ситуации что-нибудь хорошее. Во-первых, Павича спокойно дочитаю, во-вторых, Милочкой никто целых три часа величать не будет, в-третьих, дома сегодня никого, и я смогу спокойно подумать над "прекрасной донной". Ну, и в-четвертых, я избавлена от дегустации "отличного крепкого кофе".
Лифт старчески скрипнул, поднимая наш с сумкой совместный вес. На свой этаж я обычно поднималась пешком, но синенькие хемингуэйчики ощутимо тянули с лестницы вниз. Возле двери в квартиру царили вечные болотные сумерки; кто-то опять замазал окно зеленой краской неприличного оттенка. Я со вздохом открыла замок, втащилась в коридор вслед за сумкой и от души брякнула Павича с компанией об пол.
Дома было тихо, спокойно и уютно. Я закопалась в недра холодильника, выискивая заначенные от Анжелы глазированные сырки и половинку апельсина. Все было на месте, кроме того, благородная сестренка изволила оставить почти полную пачку молока, лаконично помеченную помадой: "Юдке". Перетащив найденное на компьютерный стол, я отправилась под душ - разгонять остатки раздражения теплой водичкой. И, рыхля полотенцем мокрые волосы, забралась в кресло. Вдавила кнопку на системном блоке, полюбовалась новой картинкой на рабочем столе, роскошно-шипастой алой розой в водовороте звездочек. Задумчиво щелкнула по Синему документу. Вдохновенно посмотрела в окно. Сумрачно-волооким взором окинула пыльную батарею отопления. Полюбовалась эстетичным переходом серых панелек "Ворда" в белое поле текста. В уме уже сформировалось первое предложение абзаца: "Город пробуждался, накрытый розовой дымкой, словно шмель в чашечке пиона.".
Зазвонил телефон. Палец застопорило на клавише, и курсор послушно выдал "розовой дыыыы". Я быстренько нажала "отмену" и побежала в прихожую. В трубке обнаружилась недоброй памяти Марьяна.
- Здравствуй, Милочка, - заворковала она с придыханием, - Послушай, я перед тобой так виновата, поверь, я прилагала все свои усилия!
- Да ничего, - буркнула я. - Бывает.
- Ну нет же, - в очередной раз задохнулась она, - я обязана, обязана загладить свою вину! Милочка, у нас собралось такое общество, здесь та-акие мальчики! Приходи прямо сейчас, не пожалеешь. Здесь и Витечка из читального, и Олег, ну, Ленкин приятель с филологии, и Димочка пришел. Ну приезжай, ну пожалуйста!
Я заколебалась. Почему-то отчаянно захотелось "изысканного общества", Марьяниного кофе, действительно черного и ароматного, и живого разговора о судьбах литературы.
- Хорошо, - сдалась я. - А Димочка, небось, Павича хочет, да?
- Да-да, - радостно засмеялась искусительница, - и тот пятитомничек - Гете, нет, Гессера!
- Сейчас подъеду - вздохнула я.
После чего положила трубку, покосилась в сторону неподъемной сумки и пошла выключать печально шуршащий компьютер.
Меченый.
Нас не выкупили. Его величество решил, что нет смысла снабжать осажденных едой, и нарушил договор, чтобы быстрей закончить осаду. В конце концов, что такое десяток наемничьих жизней.
Ночь. Горят костры. Обычный гвалт большого лагеря. Два дерева, и под ними - пленные. Каждый связан "врастяжку", толстая палка с перекладиной, пропущенной под заведенные назад локти, от локтей до запястий руки вместе с палкой плотно перемотаны веревкой, ноги прикручены к той же перекладине, а горло перехлестнуто петлей. Не двинешься. Можно попробовать удавиться, но проклятое тело хочет жить и отказывается понимать, что сейчас эти закончат ужин, и возьмутся ублажать своих богов. Кто-то молится тихонько, кто-то отчаянно, истерически ругается, поносит короля, договор и себя, дурака, купившегося на сраные деньги сраного короля...
Холодно. Затекло все, что можно. И что нельзя, тоже затекло. Мерзкий липкий пот засох уже раза три. Хочется удавить и ругающегося, и молящегося, и всех этих, и самому удавиться хочется...
Шаги - тяжелые, уверенные шаги сытых людей. Пленные замолкают. Подходят варвары. Трое, веселые, молодые, довольные. Плащи из шкур воняют. Весь их лагерь провонял шкурами, немытым телом и еще чем-то, не хочется даже думать, что это за отвратный тяжелый запах. Как на скотобойне. Переговариваются, взмахивая руками, спорят, наверное, кого брать первым.
Вонючая, омерзительная радость, когда берут - другого; продолжая что-то обсуждать, уносят к одному из костров. От костра несется приветственный гул. Дико хочется почесать голову, проклятый пот опять лезет в глаза, хочется хоть немного размять затекшее тело, и плевать, что это ничего не даст, даже если бы и было возможно.
Первый стон. Снова рядом - молитва, уже на два голоса, вразнобой, один взывает к Воину, другой к Защитнику, никогда не молился Защитнику, делать Ему нечего, только на нас смотреть, как мы в грязи и крови копошимся, а нас сейчас убивать будут, этот опять стонет, и - кричит, тонко, отчаянно, и оба голоса начинают молиться громче, словно надеются заглушить крики, которые уже не смолкают... потом переходят в хрипы... потом делается тихо...
Те же трое приходят снова, наклоняются, разглядывая пленных, опять бубнят, выбирая, и уже хочется, чтобы прекратилось это ожидание, но берут того, кто молился Защитнику, он вопит и завывает, теперь - проклиная богов и призывая на их головы кары небесные, и его несут к костру, а он орет, не переставая, и вдруг начинает визжать, человек не может так визжать, это свинья так визжит, когда ее колют, только не это, лучше язык себе отгрызть, говорят, если отгрызть себе язык, захлебнешься кровью и умрешь...
- Командир...
Артар. Его голос.
- Ты тоже здесь, парень?
Они же отойти должны были, велел же отходить, Артар - мелкота, не успел, видимо, вот ведь...
- Командир, страшно.
- Угу.
- Слушай, говорят, ты можешь человеку горло перегрызть...
Услужливо вспоминается противный привкус, как отплевывался, как полоскал и полоскал рот...
- Командир, я не выдержу, я боюсь, я всегда боли боялся, боялся, что ранят, ты убей меня, пожалуйста...
Слишком далеко он лежит. Шагах в двух, а то и в трех. Не добраться.
- Сможешь подползти?
Он отчаянно пытается, но мы уже слишком давно связаны, да и вообще из этой "растяжки"...
Снова подходят. Отчего-то вдруг становится спокойно, как будто весь страх вытек и вместе с потом впитался в холодную землю. Тело затекло настолько, что почти не чувствует прикосновений.
У костра - какая-то здоровенная хреновина, с обрывками веревок, а, это у них "станок" такой, земля под ним мокрая, несет кровью и испражнениями... Развязывают свои хитрые узлы, теми же веревками крепят на станке, переговариваются, обдирают одежду, а руки и ноги начинают отходить, это еще не боль, но уже хочется выть, и поворачивают какой-то рычаг, и растягивает - аж веревки стонут, и это тоже еще не боль, и перед глазами - красный туман, и в голове колотится только одно: молчать, потому что там - Артар, зачем он пошел в воины, дурак, если боли боится...
И наклоняется звериная морда, неживая, маска, это шаман, наверное, он поводит мордой близко-близко, словно принюхивается, потом вскидывает к небу голову и руки, взблескивают в свете костра "когти", закрепленные на его пальцах, он вскрикивает что-то и под ребра входят восемь лезвий, поворачиваются, остатки дыхания перехватывает, и хотел бы кричать, да нечем, снова вскидывается человекозверь, зовет своих богов порадоваться, и когти кромсают грудь и живот, пока неглубоко, чтобы кровь пустить, и запах свежей крови мешается с запахами этого зверинца, и кто-то рычит, и почему-то становится свободной левая рука, и она сама сжимается у шамана на горле. И правая легко выходит из веревочной петли, а на поясе у шамана достаточно всякого железа, и один кинжал вполне годится разрезать веревки на ногах, и кажется - вырвет сейчас, сплюнуть вязкую, тягучую кровь, а шаман-то дохлый уже, и - тихо-тихо...
Варвары стоят, словно не знают, что делать. Потом дружно взревывают, собираясь кинуться, но замирают, стоит приставить острие кинжала к груди трупа, но они-то не знают, что это труп...
Все, Артар, сейчас пойдем отсюда. Прикрываясь шаманом, тяжелый, сволочь, дотащиться до деревьев, ноги еле держат, ох, и хорошо же лесным лазунам, у них, говорят, четыре руки, и придется бросить шамана, а эти смотрят, их - трое, и варвары смотрят, их много, и все тело сотрясает мерзкая дрожь, вот сейчас кинжал выпадет, но он не выпадает, только вот разрезать все веревки - не успеть, варвары быстро понимают, в чем дело, но уж Артара я им не оставлю, и вместо шамана волочить - его, потому что он сам не может, а я могу, но плохо, а варвары орут, бегут, кто-то замешкался около шамана, ты держись, Артар, сейчас драться будем, оружия нет - зубами будем, парень...
И свалка, как в детстве, когда со старшими мальчишками дерешься, главное не дать себя повалить, упал - все, затопчут к хренам, зубы, руки, ноги и голова все оружие, и в левой откуда-то - меч, это хорошо, а рядом хрипит Артар, и варвар хрипит, и падает с перерезанной глоткой, а в лицо идет клинок, и получается только принять удар по касательной, и еще один варвар падает, и громкий крик - команда. И снова тихо.
Они расступаются, не опуская оружия, дышат тяжело, и я тоже дышу, значит, живой, и Артар... Артар тоже еще дышит, он весь в крови, у него пропорот бок, но он еще дышит, а варвары расступились, они нас пропускают, давай, парень, надо двигать отсюда, ты не вставай, ты только ухватись за меня, вот так, а теперь пойдем. Поднимемся и пойдем.
И шелестящий шепот в спину - "иррдху"... Что-то оно значит... не помню. А ты не помнишь, Артар?
- Одержимый...- выталкивает он посеревшими губами, - духом... войны... Командир...
- Береги силы.
Но он уже не слышит, он сползает, цепляясь за меня слабеющими пальцами, сползает на холодную траву и глаза медленно закатываются, что же ты, дурачок, ведь мы уже ушли...
- Да проснись же ты! Ай!
Выдираюсь из мутной одури и тупо осознаю, что лежу на кровати, стена, деревянная, потолок, трактир, м-мать, сон приснился, а из угла ошарашено таращится сидящий на полу Лайнар.
- Ты чего, а? - жалобно шмыгает носом.
Да уж. Приложил парня ни за что, ни про что, а вот не надо было меня руками хватать. Ох, мелкота...
- Тебе кошмар снился, да?
- Угу.
Не люблю этот сон. Впрочем, он мне нечасто приходит. Рука просто болит, тсахи усоси этот трактир с его скамейками.
Парень выбрался из угла, потирая плечо.
- Пить не хочешь? - а сам уже уцепил кувшин и кружку.
Я похлебал водички, потом он полез щупать повязку, которая, естественно, сбилась, пока я тут сны смотрел, хотел постель перестелить - в каком дворце ты рос, мелкота? Да трактирщик и так, небось, еле нашел простыни, а тебе каждый день новые подавай.
Пришлось снова рявкнуть, чтобы оставил в покое.
Спать как-то не тянуло обоих. От простыни припахивало, в голову помимо воли лезла всякая дрянь, парень на своей кровати тетешкался с драгоценным мешком, вздыхал - ему явно нечем было себя занять.
- Утром проваливай.
- Но ведь мы же решили...
- Что ты там себе напридумывал, мне неинтересно, а что решил я, ты слышал. Отлежусь нормально, загляну к Хитрому Глазу.
Засопел обиженно.
- Я - обуза, да?
- Именно. И неприятности притягиваешь. С твоим везением вообще не понимаю, как ты жив-то до сих пор.
Зря я, парень тут ни при чем, это Кисель проклятущий, но мне совершенно без надобности этакий старательный лекарский помощник, который одеяло подтыкать будет. Небось, дотянусь, что до кувшина, что до ведра. Нашел, понимаешь, умирающего.
А парень вдруг всхлипнул, раз, и другой. И - заревел. Позорно, в голос, размазывая по щекам слезы и подвывая:
- Ну, почему-у, почему вы все-е... почему никто-о...
Н-да, только этого мне не хватало.
Поднялся, плеснул из кувшина в кружку водички, половину вылил ему на голову, вторую половину всучил в руки. Он икал и стучал зубами о край кружки, потом ляпнулся на кровать и отвернулся к стенке.
Вот и хорошо. Вот и замечательно. И уматывай с глаз моих, как рассветет, нет мне до тебя дела, понял?!
Авторша.
В желобке, идущем декоративным элементом вдоль парковой ограды, скопилась вода. Тухлая, ржавая - последний дождь прошел почти неделю назад. Я вела пальцем по грязной жиже, с отстраненным интересом наблюдая, как на него налипают мелкие листья и дохлые мушки. За края шелковых брюк цеплялись колючками кусты, левый рукав блузки был надорван; вдоль ограды почему-то не догадались сделать нормальную тропинку. Среди молодой поросли мелькнул серым срезом пень. Я с ногами влезла на него, подняв облачко трухи и окончательно загубив светлый костюм. Обхватила колени руками, опустила голову. Всхлипнула. Ну почему, почему, почему все мужики такие идиоты?! Я вытащила из кармана очередную ромашковую головку и принялась методично обдирать лепестки. Подарить дурацкий букет ромашек. Угостить ягодным мороженым, в стаканчике, с палочкой. И не найти лучшей темы для беседы, как сравнение фигур гардеробщицы Валечки и рыженькой Светки! Я ему что, собутыльник на "мальчишнике"?.. Даже в кафе не пригласил.
Еще одна желтая сердцевина полетела на землю, оскалившись рваными белыми краями. Я глубоко задышала, больно ущипнув себя за запястье, и попыталась расслабиться. "Проанализировать негативный жизненный опыт, превратив его в позитивный фундамент для будущего" - как советовало карманное издание Карнеги. Честно говоря, прыщавый ухажер не нравился мне совершенно. Мы были слишком разные по всем параметрам, и случайный поцелуй, полученный путем алкогольного опьянения на Марьяниной вечеринке, вовсе не являлся следствием зарождающейся симпатии, как мне показалось тогда. Он вообще ничем не являлся. Просто захотелось вдруг красивых ухаживаний, комплиментов, цветов, пирожных "Тирамизу" - всего того, что делает женщину женщиной. Ага. Слюнявый "чмок" в щеку, ромашки и липкий цветной стаканчик. Неужели я не заслуживаю большего?! Неужели я никогда не смогу стоять, трепетно прижавшись к дереву, затянутая в черный шелк, бледная и загадочная, и смотреть, как дерутся из-за меня на дуэли два высоких, сильных кабальеро? Таких как...
Меченый, да. Я опять всхлипнула. Все, что осталось мне до скончания века - выдумывать идеального героя в идеальном мире. Возможно, даже без надежды на публикацию. Хоть не умру старой девой, спасибо празднованию студенческого "экватора" три года назад... Меня передернуло. Воспоминание вылезло как нельзя кстати, дополнив тонкий букет отвратительных ощущений последней каплей. Через край. Я не глядя нащупала возле пня лист лопуха - какой покрупнее - и со вкусом разревелась в этот импровизированный носовой платок.
Сквозь шум в ушах, приправленный сдавленными рыданиями, пробились какие-то посторонние звуки. Шаги, хруст ломаемых веток, пьяные смешки. Судя по голосам, в мой приют скорби решила забрести очередная влюбленная парочка. Я зло высморкалась в лопух, встала, пригладила волосы и гордо пошла вперед. Задела плечом плоскогрудую белобрысую девушку - парень шарахнулся сам, пугнув стайку воробьев с куста акации. Хмыкнула, мысленно пожелав им внепланового залета и счастливого аборта.
Мой пылающий гнев слегка остудил декоративный фонтанчик, бьющий из мраморной чаши недалеко от ворот парка. Тщательно умывшись и замыв грязные пятна на блузке, я задумалась о перспективах на остаток дня. Домой идти не хотелось. Неуемная сестричка подцепила себе очередного "почти мужа" породы полугрузин, и зарезервировала выходной на простые радости почти семейной жизни. Быть помехой их счастью как-то не тянуло. Как вариант, можно было бы пойти поплакаться в жилетку одной из подруг... Стиснув зубы, я решила утопить горе в творчестве, и направила свои стопы через дорогу, где переливалась зеленая вывеска интернет-салона "Web-лоцман".
В "Лоцмане" было прохладно. Я дружески кивнула админу, в очках которого отражались розовые телесные изгибы какого-то порносайта, и заняла свободную машину подальше от входа. Отпечатала по "говорилке": "два часа работы в "Ворд" плюс доплн. вр., скидка по карте -10", и, не дожидаясь ответа очкарика, запустила текстовый редактор.
...Город пробуждался, накрытый розовой дымкой, как шмель в чашечке пиона. Первые звуки сонных улиц сплетались с отступающим туманом, дробились на капельки росы, усеявшие каменную мостовую, откликались птичьим щебетом из-под черепичных крыш. Cкрипнула дверь, мяукнула кошка, звякнул стакан о край ведра. Процокали копыта стражников, четверкой возвращавшихся с ночного бдения. Повеяло вкусным дымком из ближайшего трактира, и свежими сочными моллюсками - с речного рынка. Эрайр сладко потянулся, помотал головой, и медленно опустился с резного крыльца миленького двухэтажного домика. Над головой сонно перешептывались голуби. Он обернулся, глянул вверх, на увитый плющом балкон. В складках тончайшего шелкового балдахина замерцало и тут же спряталось женское личико - бледный, чуть тронутый румянцем овал в глубине беспорядочных темных волос. Эрайр машинально пригладил свои, задумчиво дунул на извлеченное оттуда перышко. Мужественное лицо воина озарила мечтательная улыбка. На ходу застегивая верхнюю пуговицу, он неторопливо двинулся прочь по улице, всем телом вбирая в себя запахи и звуки просыпающейся Наарии.
Попетляв, проулок вывел к невысокому стильному зданию. Над увитой плющом дверью красовалась резная вывеска. Виноградная лоза и плоды хмеля затейливой вязью складывались в вожделенное название - "Уютный уголок". Печально глядела на прохожих белоснежная лошадь, привязанная к столбику крыльца. За гостеприимно скрипнувшей дверью располагалась просторная зала, полная разных людей и запахов. Эрайр с мечтательной поволокой обвел посетителей и прошел к стойке.
- Чудесное утро, - кивнул он краснолицему трактирщику. - Будьте любезны, бокал шампанского, пожалуйста.
- Удачная неделька выдалась, сударь? - поинтересовался хозяин "Уголка", виртуозно откупоривая бутылку.
- Благодарю, боги были на моей стороне. - Эрайр с удовольствием полюбовался алыми переливами хрусталя, - я имел счастье удачно завершить свое большое дело...
Трактирщик заинтересованно склонился поближе:
- Вы похожи на наемника, мой друг. Много ли врагов успокоились навеки от вашей доблестной руки? - заговорщицки подмигнул он.
Эрайр поставил бокал на стойку, движением брови приказав повторить заказ.
- Нет, - сказал он с мягкой улыбкой, - но мне удалось кое-кого спасти. Это был отпрыск знатного рода, совсем зеленый, юный искатель приключений...
Он рассказывал, неторопливо потягивая игристое вино. Постепенно вокруг стойки собралась небольшая толпа. Как зачарованные, простые мирные горожане слушали описание поединка с шайкой бандитов, похитивших юношу. Увлекшись рассказом, Эрайр поименовал "бандитами" стражников, доведя их число до сорока пяти, для ровного счета. Слушатели восхищенно ахали и охали. А после очередного заказа - "Всем по кружке эля, я угощаю!" - рукоплеская разразились восторженными возгласами.
- Господин наемник, - подал голос от края стойки какой-то невысокий человек с хитринкой на лице, - вот вы говорите - мальчишку спасали... А не была ли замешана в ваших деяниях некая прекрасная дама?
Раздались смешки, Эрайр потупился в притворном смущении.