Шатуров Максим Сергеевич : другие произведения.

Воспоминания по карте. До и После. Дзигута

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания об Абхазии. О довоенных годах. О первых послевоенных. В этой главе рассказывается о речушке Дзигута, протекающей через восточную часть города Сухум, до войны, Сухуми.

   Часть 1. ДО.
  
   Вчера на работе выдалось небольшое "окно". Сперва хотел попрограммить "для себя", но очередная задача наклёвывалась, толкала в спину, можно сказать и потому понял, отдыхать недолго. Минут 30, от силы.
   Чем 30 минут занять себя?
   Зашёл на Гугл Мепс.
   Навёл курсор на Абхазию.
   И потянул картинку вдоль береговой линии. Вдоль дорог, наперекор рекам...
   Западная часть Страны Души. Куда ни кинешь взгляд, с каждым клочком земли связаны воспоминания. Какие-то из детства, какие-то - со времён войны. А где-то - послевоенные.
   Где-то воспоминания текут плавной рекой. Где-то сходятся близко-близко. А где-то сматываются в плотный клубок. Да так, что порой приходится копаться в мыслях, а случилось это ДО, или уже ПОСЛЕ.
   Вот устье ручья Дзигута. Тут оно извивается этакой кишкой, изрыгая своё содержимое в море. А вот в сторону от неё ответвляется аппендикс заводи. Вода застойная и несвежая - даже на снимке из космоса она имеет зеленоватый оттенок. Как и добрая сотня метров пляжа, по которой извивалась из стороны в сторону струя ручья.
   Когда-то этот ручей был чист и свеж. В прозрачной воде резвилась рыба. Её и сейчас там - хоть руками лови, а в море у места впадения толпятся стаи кефали, ловя обильную пищу, выносимую речушкой. Только вряд ли кто-то станет есть рыбу, выросшую в этом месте.
   Но раньше. Раньше мы, будучи пацанами, рыли рядом с ручьём заводи, отводили туда воду и забрасывали корягами.
   Вскоре в наших прудах разводилась в бесчисленном числе рыба. Мы пускали ручей по старому руслу, осушали ловушки и собирали её руками.
   А ещё мы ловили рыбу на перекатах. Несколько человек становились на стремнине, а остальные гнали рыбу снизу вверх по течению. В быстрой струе добыча замирала на доли секунды, но этих мгновений вполне хватало для того, что бы ухватить её.
   А уж сколько ловили удочками...
   Я однажды на удочку поймал золотую рыбку, из стаи, выпущенной кем-то за год до этого.
   А вот пешеходный мост. Под ним была тропа, по которой мы с дедушкой ходили на пляж.
   А вот за железнодорожным мостом, как сейчас помню, работали экскаваторы. Они постоянно расчищали русло, что бы ручей впадал в море в одном месте, а не метался по всему берегу. Я был мал, и жутко боялся этих ревущих машин.
   Помню, как штормом засыпало устье. И на пляже образовалось огромное озеро, в котором мешалась морская и речная вода.
   Мы с друзьями ловили там голавчиков. Мелочь. Но Леван натаскал полный пакет. И посмеивался над Юркой, у которого не было ни одной поклёвки.
   Юрка нервничал, перезабрасывал удочку... Потом плюнул, оставил снасть и пошёл в тень причала.
   Жаркое южное солнце покрывало водную гладь бликами. Ошалело звенели цикады. Разгар лета. Южного знойного лета.
   Юрка нехотя подошёл к пню, у которого лежало бамбуковое тело удочки. Нагнулся...
   Снасть изогнулась и забилась в руках.
   - Трави! - закричал Леван - он считался лучшим рыбаком среди пацанов.
   А куда травить - то? Удочка представляла с собой палку с привязанной на конце леской.
   Юрка дёрнул, что было мочи, и хрусть! Обожженный конец удилища плюхнулся в воду, поскользил по поверхности...
   Все с замиранием сердца следили за быстрым, как у катера, движением обломка. Но потом он сделал прощальное "Бульк!" - и скрылся где-то под трепетной солнечной дорожкой.
   Руки у Юрки тряслись. Да и все остальные были, как игроки в казино. Сердца стучат. В глазах - огонь, азарт...
   Посокрушались.
   - Эх, переобжёг! Не пересушил бы, она бы в жизни не сломалась! - это про обожженное на огне удилище.
   А тем временем - "Бульк!" - обломок всплыл прямо рядом с пнём, на котором горевал рыбак.
   - Куда! Всех распугаешь! - крикнул Леван. Но было поздно.
   3 человека кинулись, обдавая берег брызгами, в воду.
   - Не тяни! По леске, по леске веди!
   - У меня "пятнашка"! Сейчас оборвётся!
   - За жабры её!
   - А если змея?
   Секундное замешательство... А потом...
   - Да какая змея! За жабры её!
   - У тебя там "заглотыш"! Сейчас выплюнет, и уйдёт!
   Вода будто бы вскипела от брызг. Вот и Леван, не сдержавшись, нырнул с головою в воду.
   Вода, ил, песок. Брызги, мусор. Крики и ругань - всё смешалось на секунды. И вот Юрка, торжествующе выволок на берег огромную кефалину - лобанчука.
   Мы ошалело смотрели на громадину, тело которой было длинной в пол-Юрки.
   Леван больше не смеялся. Всю дорогу до дома он предлагал Юрке весь свой улов в обмен на "одну неё".
   А мы дивились огроменной рыбине, да ещё морской, но выловленной в реке.
   Юрка, к слову, потом полдвора на уху пригласил.
   На следующий день берега озера были облеплены пацанами с самодельными удочками - вести по району разносились очень быстро. Но к вечеру приехал экскаватор, и расчистил русло. На утро следующего дня от озера осталось только одно воспоминание.
   А ещё там, в реке, мы хранили мидии для морской рыбалки.
   С вечера, выгрузив из садков дневной улов, мы ныряли у причала, нагребая ракушки. Укладывали их в садки, и опускали в речную воду.
   Кто-то после ужина бежал продолжать лов. А кто-то пораньше ложился спать, что бы рано утром, ещё до рассвета, вернуться на причал за уловом барабульки.
   На всю жизнь запомнил, как в первый раз пришёл на раннюю рыбалку.
   3 утра... Я никогда ещё не вставал в такую рань. Но "подорвался", будто бы вместо 5 часов проспал все 12. Бодренький. Радостный...
   Ещё бы! Меня, 7-8 летнего мальчишку, в первый раз отпустили на "зорьку", как мы с друзьями называли рыбалку засветло.
   Бегу к Юрке. Он уже тоже встал. Идём на пляж.
   Ныне Кодорское, а тогда Тбилисское шоссе летом, с наплывом туристов, превращалось в пробку. Медленно ползущие под палящим солнцем автомобили. Переполненные троллейбусы и автобусы...
   Где-то около турбазы XV Съезда эта вакханалия рассасывалась. Но тут, в Синопе...
   У одного из моих друзей как-то случился приступ острого аппендицита. "Скорая" везла его по пляжу. По шоссе проехать было невозможно.
   Но в 3 утра шоссе пусто - хоть в футбол играй - проскочила тогда, навсегда запомнившаяся мысль.
   Мы не стали переходить по подземному переходу. По проезжей части - так необычно - дотопали до тропинки к пляжу, что пролегает до сих пор за мостом. И только одна машина проехала мимо нас, освещая фарами кусты олеандра.
   На море - ни волны. Зеркало. Гладкое зеркало - продолжение неба.
   Зашли на причал. Поздоровались со старшими рыбаками. Расставили табуреты. Достали пластилин. Закинули закидушки и приклеили к бетону пирса сторожки...
   И тут в ночной тишине, когда ещё звёзды, огромные звёзды, усевают бездонность чёрного неба, раздалось: "Ку-ка-ре-ку!"
   Минута, другая... И петушиные крики со стороны гор начали один за одним разрывать чёрное желе ночной тишины.
   А потом... Тонкая полоска света над горами... Набухает, набухает, как цветочный бутон, и - бабах! - солнечные лучи вспороли душное чёрное небо. И Солнце. Вечное Солнце медленно и величественно поползло к своему зениту.
   - Макс, у тебя все сторожки бьют! - одёрнул меня Юрка.
   - А? Что?!
   - А, залюбовался... Я тоже в первый раз любовался. И во второй... Сейчас пообвык - старший друг похлопал по плечу. А я стоял, и не мог оторвать взгляд от картины рождения нового дня. Вот оно, величайшее таинство! Теперь и я к нему причастен...
   А ещё у реки была огромная поляна. Там росли шампиньоны, щавель и земляника. А ещё несколько огромных шелковиц.
   В конце весны - начале лета, когда созревали плоды тутовника, мы бегали к этим деревьям, что бы наесться сладких сочных ягод.
   Но потом деревья срубили. И на поляне начали строить две девятиэтажки.
   Мы с пацанами лазили на стройку, играли в войнушку среди нагромождений бетонных плит. Нас гоняли оттуда... Но это не так запомнилось.
   Зато после того, как девятиэтажки заселили, вода в ручье ниже них начала цвести и тухнуть. Не знаю, почему. Вроде прямых сбросов канализации там не было. Но факт есть факт...
   Много воспоминаний, связанных с теми местами. Даже книги целой мало. Даст Бог, может когда-нибудь опишу и напишу.
   Не знаю...
   Вот нахлынуло...
   А раз так, "тяну" карту вверх по течению.
   Вот здание новой поликлиники. А вот старая. Обе в ущелье по разным берегам Дзигуты.
   Старое я помню. Со скрипучими деревянными полами... Лампами в плафонах-"юбках" под потолком.
   И помню, как пришёл в первый раз в новую. С отдельным входом в детское отделение. Где всё ещё пахло краской. Но зато было обалденно светло.
   Яркие неоновые лампы. Светлые тона краски на стенах. Эти необычные кубики ламп вызова над кабинетами. Чарующие, как из фантастического фильма, аппараты физиотерапии... И игрушки. Медицинские шкафчики с игрушками в детском отделении. Обалдеть! Какой тут страх перед врачом?! Да тут же так здорово!
   И детский врач Лейла Павловна. Всегда добрая, нежная, с улыбкою... У неё лечиться не страшно! Не то что наш ЛОР Седа Сагомоновна, у которой одно на уме: "Ребёнку нужно срочно удалять аденоиды!"
   Ага!
   Удалили!
   До сих пор с ними живу, ни ничего! Четвёртый десяток уже разменял!
   Хотя в поликлинике СФТИ врачи были от Бога. Но и строго там было по отношению к ним, ничего не скажешь. Как потом узнал, за каждого пациента с них спрашивали ой как строго!
   А что до Седы Сагомоновны, так она была первоклассным ЛОРом! Знала своё дело, просто чудо! Но очень уж любила оперативные метолы лечения!
   Помню, как один из "родителей" бабушки (отец её ученика) получил патент на методику проведения профилактической пункции носовой полости. Прокола, то есть.
   В общем, при осложненном гайморите раньше делали прокол. Процедура не из приятных. В нос вводится ватка с обезболивающим. Потом туда вставляется трубка. Длинная такая. Смотришь на неё, и думаешь, что её вполне хватит башку навылет пройти. Ну и, собственно говоря, этой трубкой... Короче, врач её туда втыкает, пробивая хрящи носовых пазух. Это совсем не больно, но жутко неприятно и сопровождается хрустом этаким специфическим.
   Что бы Вы поняли, какого это, признаюсь. Я, учась в военном училище, во время этой процедуры чуть не упал в обморок. Хотя с меня спрос мал. Я, чуть что, постоянно падаю.
   Потом к трубке присоединяется шприц с антисептической жидкостью - чаще всего раствором фурацилина - и начинается промывание...
   Некоторым пациентам рекомендуется неоднократно повторять эту процедуру. Но есть тут один момент. Хрящи восстанавливают свою структуру очень быстро. И на следующий день человека приходится вновь мучить, пробивая новые отверстия.
   Дядька, значит, тот, запатентовал метод установки в пробитые перегородки трубок из медицинской стали. Смысл был в том, что бы пациенту один раз пробивали пазухи, а потом при повторных операциях уже промывку делали путём введения дренажа в трубки. Ну а по окончанию трубки извлекались, и отверстия зарастали.
   К чему это я?
   Ах да! Наша ЛОР, помимо операций, старалась, по мере возможностей, внедрять в практику прогрессивные и перспективные методы лечения. Она постоянно ездила на курсы повышения квалификации, читала тома медицинской литературы, писала работы, разрабатывала и пробовала методики. Ну и, естественно, мимо такого простого и эффективного способа, как описанный выше, пройти не могла.
   Седа Сагомоновна делает бабушке третью операцию по пункции, или как там правильно говорить.
   Вставила дренаж. Промыла...
   А потом берёт инструмент, и начинает ковырять в носу пациентки. Ковыряет, ковыряет...
   Бабушка отстраняет её руку, и спрашивает: "Что случилось?"
   - Трубка в пазуху завалилась...
   - Ой! А это не опасно?
   - Да нет... Но не порядок. Наверное, надо будет вскрывать...
   - А если это не сделать, что будет?
   - Да ничего...
   - Седа! Не надо ничего вскрывать! Пусть там и остаётся!
   Так и оставили...
   Вот такой казус...
   Старое здание, в котором до этого находилась поликлиника, частично расселили, частично забросили.
   Помню, как пацаном бегал под его обветшалые стены накапывать в сырой тени червей на рыбалку... Ох, опять всё возвращается к рыбалке! Будто бы других развлечений у нас не было!
   Были! Были, и много!
   Но о них потом. Если руки дойдут.
   А сейчас подымаюсь ещё немного вверх по карте... Вот из-за края экрана выплывает колосс нового корпуса СФТИ. В крыше здания дыры. Части листов жести не хватает... А ведь перед войной он был почти достроен...
   Корпус этот строился под линейный ускоритель. Вон, в тени бетонного монолита, виднеется масса построек. Одна из них упирается в склон горы. На сколько я помню, там располагался источник частиц...
   Ускоритель, несмотря на перестройку и развал СССР, тянули, строили... Все стройки уже встали, а на ускорителе копошились рабочие. Туда приезжали учёные...
   Успели сдать первую очередь. Слышал, что после войны на ней ставили какие-то эксперименты и получали изотопы. Ну, я не физик, могу ошибаться.
   Но работа эта оказалась экономически нецелесообразной, и была заморожена. И что сейчас с этим чудом науки, не знаю. Но на всю жизнь запомнил, как мощная техника прогрызала во чреве горы огромный тоннель...
   Выше... Выше всё тот же ручей.
   Вот тут кто-то из ребят поймал как-то рака. Очень большая редкость.
   А вот тут, у этого поворота...
   Ловим рыбу. Пускаем снасть "в проводку" по стремнине.
   Поплавки несёт от переката к тихому омуту, закручивает в водоворотах, подкидывает на волнах...
   Потом - ап! - ушёл поплавок. Подсекаешь, и вот усачик размером с пару ладоней взрослого человека бьется, трепыхается на крючке, вызывая азартный трепет сердца, всплеск адреналина и радость добычи.
   Пускаю снасть... Стремнина, водоворотик... Бульк! - поплавок скрылся под водой, будто бы зацепил крючком за камни.
   Подсечка... Что-то не то... Что-то необычное на том конце лески. Вроде как зацепил, а вроде, и нет...
   Но, что бы там ни было, леска пошла, и из-под воды показался голый крючок.
   Перенаживил. Забросил...
   Всё повторилось один-в-один.
   - Макс, если это кто-то клюёт, не спеши. Дай заглотить - советуют друзья.
   Попытка третья. Поплавок скрывается под водою... Жду... Жду... Жду... И плавно, без подсечки, вынимаю удочку...
   О, Боже! Это что за фильм ужасов?!
   На другом конце лески, растопырив лапы, повис огромный паук!
   Все отпрянули от берега.
   Я же, аккуратно, что бы не уронить, перевёл удочку из тени деревьев на свет.
   Ба! В лучах солнца блеснул своим зеленовато-серым панцирем краб!
   Батюшки! Ты-то как здесь?! До моря 2-3 часа хода!
   Краб тем временем разжал клешню, которой удерживал крючок, и с щелчком плюхнулся на камни. Деловито помахал конечностью, и бочком-бочком скатился в реку.
   - Пусть бежит! - поддержали его мои друзья - Разве много ещё рек, в которых крабы водятся? Может этот тоже последний здесь!
   Выше по течению... Поворот венки ручья. Ещё поворот...
   И вот выходим мы в огромную долину на дне чаши из гор.
   Тут раньше был колхоз. И ещё мы с другом как-то раз совершили сюда очень интересный поход с последствиями...
   Влас где-то раздобыл сапоги-"болотники". Высокие - по пояс, даже выше. Чёрные. Блестящие.
   И сразу родилась идея.
   - Слышь, Макся, я знаю, где черепахи водятся!
   - Я тоже знаю. Но только не поймаешь их.
   - Да нет! Я знаю, где поймаешь! Болотных.
   На горе, если вверх по ущелью до колхоза идти, есть озеро. Там их столько... - Валентин мечтательно прикрыл глаза. - Айда ловить!
   - Ага. Завтра. После школы.
   Вечером я обратился к бабушке с дедушкой: "Можно завтра с Валентином пойти в ущелье за черепахами?"
   - Куда?
   - Ну, за колхоз...
   - Ишь, чего удумал! Каникулы будут, тогда со взрослыми пойдёте! Туда идти часов пять в один конец, наверное!
   Запрет был категоричным.
   Власа тоже, надо сказать, не отпустили.
   Да и на следующий день сентябрьский зной разорвал своими струями дождь...
   Потом появились другие идеи и дела...
   А потом родители позабыли о разговоре... Но мы-то с Валентином помнили. И помнили отказ.
   Поэтому, лишь только в ребячьих делах появился просвет...
   - Бабуля, я гулять хочу!
   - Уроки сделал?
   - Ну я часик погуляю, и вернусь делать!
   - Ладно. Часик. И не дольше!
   Бегом на огород к Валентину. Он уже там. Открыл сарайку, и извлекает из-под кучи барахла "настоящие болотники".
   Ещё раз с восхищением оглядываем матовую от талька поверхность желанной обувки... Суём и в рюкзак...
   Осеннее солнце лишь немногим уступает летнему. И жёлтые платаны на 30-градусной жаре смотрятся очень необычно.
   Мы топаем по ущелью. Естественно, лимитированный мне, да и Валентину, час давно прошёл. Но мы не собираемся сдаваться. Мы быстренько - только туда, и обратно.
   А по склонам гор словно художник разлил палитру. И все цвета: оттенки жёлтого, красного, коричневого, зелёного и Бог знает какого ещё - всё смешалось в осеннем сумасшествии цвета.
   Над головой синь неба. В лицо теплый ветер несёт запахи преющего осеннего леса. Журчит вдоль дороги ручей. И птицы... Птицы миллионным многоголосьем выводят свои песни.
   Остановились у одного из бесчисленных родничков.
   Зачерпнули студёной водицы.
   Перевожу взгляд, и вижу вниз по струйке родничка, болотце. А в нём, посреди лягушек и прочих головастиков - тритоны.
   - Валь, гля! Тритончики!
   И вот мы с Валентином стоим у среза воды и тянем руки к земноводным.
   - Эй, эй! Ора! Стойте! Это ядовитый!
   Мы непроизвольно одёрнули руки. А тритон, махнув хвостом, нырнул и скрылся в водорослях.
   - Мой дед такого ловил, он деда укусил и дед умер! Не надо ловить! Он ядовитый!
   Из зарослей лещины показался мальчишка-армянин.
   - Да это же обычный тритон! Мы их дома в банках держим! - рассмеялся Валентин.
   А я добавил: "Ты что, в школе не учишься? Все знают, что тритоны безвредные!"
   - В школе нет, пароход! Мой деда укусил, и он умер! Не надо их ловить, мамой клянусь!
   Мы с Власом недоумённо переглянулись, а затем протянули руки новому знакомому.
   - Валентин.
   - Макс.
   - Карен - представился мальчишка. - А вы из города?
   - Угу.
   - А к кому идёте? Провожу.
   - Да мы черепах ловить идём.
   - А, это знаю! У мой деда на поле ест болото. Там люди пенопласт покидали, и черепах на него греться выходит!
   - Да, это болото ищем! - обрадовался Влас.
   А я с подозрением подметил: "У тебя же дед умер. Его же тритон укусил..."
   Карен замялся на секунду, а потом парировал: "Оуф! Это другой дед!"
   - А, понятно...
   Жаркое солнце уже подкрадывалось к вершинам гор. Короткий южный день клонился к закату. Поэтому проводник нам был нужен - в самый раз.
   - А ну-ка, веди! - мы с Власом обрадовались образовавшейся оказии.
   - За мной! Сейчас проведу так, что пять минут, и черепах ловить будете! А по дороге вам ещё долго надо идти!
   Наш проводник юркнул в кусты, а мы за ним.
   Подъем по сыпучему склону горы занял не меньше получаса. Зато потом мы оказались на довольно большом плато, по которому на сотни метров раскинулась плантация табака.
   - Мой дед растит - похвастался мальчишка - Ах, какой табак! К нам с табачной фабрики каждый год закупать приезжают. Говорят, "Космос" делают из него!
   Пряный запах листьев готового к сбору табака щекотал ноздри...
   Тут, на вершине, ещё во всю продолжался день. Хотя Солнце катилось огненным шаром всё ближе, и ближе к хребтам гор, видневшихся на западе.
   Мы побежали по полю, перелезли через небольшую оградку и нырнули в царапающие заросли жёсткой вызревшей кукурузы.
   Наш проводник мелькал подошвами кед где-то впереди. Казалось, острые листья даже не карябают его.
   Мы же, стараясь не отставать в этом бешеном темпе последних метров пути до цели, изрезали в кровь все руки, не прикрытые короткими рукавами футболок.
   Не знаю, сколько мы бежали, но когда вдруг заросли кукурузы расступились, нашим глазам предстало небольшое озерце. Со всех сторон его берега обрамляли высокие, выше человеческого роста, стебли маиса. Стена жёсткой чалы уходила вверх, и шелестела, едва покачиваясь на ветру.
   Мы с Власом потирали саднящие руки. А наш проводник тем временем торжествующе воскликнул: "Вот оно! Вон, видите, пенопласт? На нём они греются. Ну ладно, я пошёл. Мне сейчас корову загонять. А вы поспешите! Сейчас темно будет!"
   Сказал, и юркнул в кукурузные джунгли. Только его и видели...
   Озерцо было круглым. Диаметром метров 7-8. Но, судя по просвечивающему через прозрачную тёплую воду дну, довольно глубоким.
   Влас натянул прямо поверх сандалий болотные сапоги, и ступил ногой на дно.
   Рябь побежала по всей глади, отразилась от берегов. Озерцо заколыхалось. Ему, явно, были не привычны такие вторжения.
   Тем временем Валентин зашёл почти по пояс, и принялся шарить руками среди водных растений.
   Минут через пятнадцать тщетных попыток нащупать черепах он вылез на берег, и со словами: "Макс, давай теперь ты попробуй!" - принялся стягивать сапоги.
   Какой тут попробуй! От шума, произведённого нами, даже лягушки попрятались!
   Но я гордо напялил "болотники", и занял метро Власа в воде.
   Непривычно... Сапоги неприятно прижались к коже ног. Ещё шаг, и они придавили штанины шорт.
   Холодно. Впечатление, будто бы где-то протекают.
   Шаг. Другой. Опускаю руки в теплую, как парное молоко, воду.
   Шарю по дну, по водорослям...
   - Есть!
   И извлекаю со дна продолговатый камень...
   Нет...
   Увы...
   А Солнце, тем временем, уже коснулось своим нижним краем и дальних западных гор. Только нам этого не было видно. Вокруг стояли стены кукурузы.
   Зато мы почувствовали надвигающийся сумрак.
   В глубине души холодной иглой кольнуло: "А ведь на час отпрашивался..."
   Сколько этих часов прошло, мы уже не считали...
   - Валь, слушай, домой пора...
   Валентин задумчиво поглядел на небо, по которому уже полз тёмный ситец сумерек, и произнёс: "Всё. Попали... Давай быстро скидывай "болотники", и побежали!"
   Скинул...
   Тем временем где-то там, за лесом из кукурузных стеблей, таял закат. Словно кто-то невидимый вытягивал через трубочку последние капли коктейля из чаши - многоцветное пламя последних солнечных лучей таяло, уступая мир густой южной ночи.
   Свет таял, как кубик белого сахара в горячем чёрном чае. И вот уже день плюнул последним лучом света в набегающую тьму, и на небе вспыхнули мириады огромных ярких южных звёзд.
   - А куда идти-то - так, по-простецки, спросил друг.
   - Так. На запад нельзя - там я ни разу не был. Да и выйдем неизвестно куда. Давай на восток. Там в ущелье, наверное, упрёмся.
   - А если не упрёмся?
   - Значит, нам сегодня втройне не повезло...
   Говорю эти слова, а сам подсчитываю, на сколько дней теперь гулять запретят...
   Нырнули в заросли. Опять саднят и чешутся изрезанные руки. Направление держать невозможно...
   После часа блужданий. Влас произнёс: "Макс, давай я к тебе на плечи залезу, и посмотрю, куда топать!"
   - Давай! - и вот друг взгромоздился на меня.
   - Ещё чуть-чуть! Не вижу ничего! На цыпочки привстань!
   Хрум! Бум! - наша гимнастическая пара с треском рухнула на землю, ломая телами твёрдые стебли.
   - Ништяк... - произнёс я, потирая ушибленный бок. - Ты сам-то живой?
   - Живой... - грустно так раздалось в ответ. По интонации было понятно, что собеседник хотел сказать: "Лучше бы я умер..."
   Ладно, пошли наугад. Ломая кукурузу, спотыкаясь о корни...
   А ночь наполнилась голосами зверей, криками невидимых ночных птиц...
   - Ай-ай-ай-ай! - донеслось из мрака ночи... Будто ребёнок плачет. Аж мурашки по коже. Это шакалы скулят, сволочи, будь они неладны!
   - Макся, давай подожжём поле! Всё сгорит, и мы выход найдём!- толкнул идею Влас.
   - Всё сгорит. И мы сгорим - грустно подытожил я. - К тому же у меня спичек нет.
   - А мы трением... - было развил идею Валентин, но потом, видимо, подумал, что гореть ему не хочется, и замолчал.
   Снова принялись продираться через заросли.
   Кукуруза трещит, шелестят листья, скулят шакалы, ухают совы... Экзотика! Только уже страшно. Да и мысль о том, что нас ожидает дома всё настойчивее, и настойчивее стучится в сознание...
   Спотыкаемся, падаем, ругаемся, поминаем "добрым" словом Карена - чтобы ему икалось!
   Вот над горами уже выплыл жёлтый, как яичный желток, диск луны. Стало немного светлее. И тут.
   - Макс! Конец поля! - Валентин, радостно подпрыгнув, побежал в сторону увиденного им просвета. Я - за ним.
   Выскочили. Вот изгородь из колючей проволоки.
   Цепляясь за стальные шипы, разрывая одежду, перелезли через забор. И покатились вниз по сыпучему склону.
   - Чёрт! Ой, больно-то как! - сидим последи тропы, грохнувшись на неё с небольшого обрывчика. Потираем разбитые в кровь коленки.
   - Щиплется... Надо промыть.
   Побежали вниз по тропе. Всё ниже и ниже - подальше от треклятого плато.
   Вот и дно ущелья. Вот ручей.
   Прямо в одежде плюхнулись в прохладную воду.
   Изрезанные руки, исцарапанные колени - всё саднит и печёт. Но уже не до этого. Главное - выбрались.
   Промыли ссадины и царапины. Вышли на дорогу. И - бегом в сторону моря.
   Бегом, бегом... Уже дыхание сбивается...
   - Валь, а куда мы торопимся? - останавливаюсь, и, хрипя измученными легкими, спрашиваю я.
   - Домой! Мы же опаздываем!
   - Разве? Думаешь, наш бег ещё что-то решит?! Ну его! Пошли спокойно!
   Отдышались, и потопали по пыльной каменистой дороге.
   Через полчаса ранки начали подсыхать, и идти стало особенно неприятно - каждый шаг отдавался мерзким ощущением ломаемой кровяной корочки.
   Собственно говоря, идти было уже не сложно. Белая лента дороги очень чётко была видна на фоне чёрных зарослей. Но вот расстояние, которое надо было пройти, было о-го-го! Правда, грела мысль, что это уже почти всё. Идём домой. Что ожидало нас дома, о том старались не думать.
   Вот уже окраины города. Частный сектор. В окнах домов свет. Это радует. Значит, ещё не совсем глухая ночь.
   Топаем, грязные, мокрые, исцарапанные, облаиваемые всеми собаками...
   Вдруг из-за поворота показалась милицейская машина с мигалками. УАЗик остановился, и в лицо ударил свет фары-искателя.
   - Так! Попов и Власенко?! - раздался голос.
   - Шатуров - поправил я невидимого собеседника. А сам внутренне съежился - может, "прокатит", может, не меня ищут? Хотя, кроме моих бабушки и дедушки, Поповых в нашем районе не наблюдалось.
   - Так, ребята, ко мне! - скомандовал голос, и мы послушно направились к машине.
   - Ну что же вы делаете-то?! Вас вся городская милиция ищет! ЧП! Дети пропали! Ну как вам не стыдно?!
   - Мы черепах ловили - оправдывается Валентин.
   - Черепах?! У вас вид такой, будто бы эти черепахи размером с тигра были! - расхохотался милиционер.
   Потом он достал гарнитуру рации, и произнёс в неё: "Всё, отбой! Нашлись! В ущелье Дзигутки. Черепах ловили! Позвоните родителям, что бы не волновались!"
   Утром дедушка пошёл в милицию для подписи каких-то документов. Ещё бы! В те времена исчезновение детей было огромным ЧП! Даже не верится, что спустя какие-то несколько лет к подобным случаям начнут относиться куда спокойнее.
   А тогда...
   Ну что тогда? Влетело, конечно. И подзатыльников получил, и выслушал лекцию. И видел слёзы бабушки.
   По итогам похода мне запретили водиться с Валентином. Ещё запретили неделю гулять.
   К Власу были применены аналогичные меры наказания. "Вы, как вместе собираетесь, вечно попадаете в неприятности!"
   Правда, если второе имело реальное действие, то первое... Ну пару недель "не дружили", а затем всё забылось... А спустя пару месяцев вновь отправились вверх по Дзигуте. Только в этот раз для того, что бы вырыть в лесу землянки, в которых можно будет ночевать при поиске пчелиных роёв.
   Потом натаскали в эти землянки продуктов. Тушёнки, картошки, хлеба...
   А потом благополучно забыли места их расположения.
   Но это были уже истории без столь печальных последствий. Да и вообще, это другие истории. Темы для других рассказов.
   А пока перехожу к странице "ПОСЛЕ".
  
   Воспоминания на карте. До и После.
  
   Часть 2. ПОСЛЕ.
  
   Да уж, детство было насыщено приключениями и событиями. Может быть, когда-нибудь опишу их. Выложу воспоминания на бумагу. Но потом, позже.
   А сейчас...
   Сейчас я уменьшаю масштаб карты на экране компьютера, и вижу Синопскую гору. Она возвышается над долиной, которую я разглядывал перед этим.
   До войны я часто бывал на ней, но на самую вершину не поднимался.
   А вот после...
   Хотя, вернусь пока в довоенные дни.
   Раннее утро. Через двери балкона в комнату врываются лучи солнца, играя яркими бликами на полках с книгами. У нас дома была огромная библиотека. Бабушка мечтала, уйдя на пенсию, отдыхать в горах, или на берегу моря, читая и любуясь природой.
   - Куплю шезлонг. Купим дачку в горах. Буду летом любоваться вершинами, и читать Лермонтова. А зимой... Зимой буду ставить шезлонг на пляже и под грохот шторма наслаждаться... Ну не знаю, найду, кого под грохот шторма читать! - полушутя говорила она.
   Да уж... Дачу мы купили. А вот шезлонг... Шезлонг пока нет. Но, может ещё всё впереди...
   А тогда...
   Я выбегаю на балкон. На нём ещё не стоит рамы. И дедушка с наслаждением курит, облокотясь на стальные перила.
   - Дедуль!
   - Тише! Слышишь, как птицы поют?!
   А над сопками разносятся птичьи трели. Сама природа приветствует новый день. Ещё один день весны. Ещё один день жаркого мая, обильно сдобренный ароматом земляники, цветов и моря.
   Дед в своё время мечтал стать лесничим. Прадед был лесником. Прапрадед был лесничим. Прапрапрадед лесом занимался. И дед собирался поступать в Институт Леса.
   Но как-то к прадеду заехал друг-однополчанин. Физик. Академик.
   Взял школьную тетрадку деда, и категорично заявил: "Ему надо на физика идти! Это же какой талант растёт!"
   Прадед тогда сказал: "Значит так, Толик. Можешь ехать в Институт Леса, но тогда материальной помощи от меня не жди. А если поступишь на физика - буду помогать. Завалишь экзамены - другое дело. Но тогда после армии решим, куда поступать. А так, хватит нам в роду лесников!"
   Дед поехал в Харьков. И... В общем, как он рассказывал, экзамены сдавал без интереса. Абы как. И очень удивился, увидев свою фамилию в списках сдавших работы на "отлично".
   А потом...
   Институт закончил с отличием. И поехал по распределению в Сухуми. В новый институт СФТИ. На смену отпускаемым в Германию немецким учёным.
   Работу свою он обожал. Весь смысл жизни этого человека был в работе. Даже на закате дней, будучи дряхлым и больным, практически лишённый возможности ходить, он продолжал работать. Готовил к публикации свою "Шаровую молнию". Проверял и перепроверял свои расчеты и модели на стареньком IBM PC XT. И трагическая смерть его наступила в тот вечер, когда он узнал, что его работа, скорее всего, уже не нужна.
   А ещё через всю свою жизнь он пронёс любовь к природе, которую изучал с ненасытной жадностью знаний.
   И вот мы стоим на балконе, и наслаждаемся пением птиц.
   Чирикание, трели, уханья, кукареканья - такие разные звуки, как ни странно, сливаются в радующую душу музыку.
   Молодой утренний ветер шевелит листву тополей перед домом, и она добавляет к общей музыке живого оркестра свой шорох.
   - Тру-тру-тру! Чирик-чирик! Фьить! Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!
   Я вдыхаю полной грудью бодрящий аромат утра...
   - Максим, ты уже собрался? - за спиной возникает бабушка. Одета по-походному. Сегодня суббота. И она ведёт свой класс в лес.
   Ученики нашей школы постоянно ходили в походы. Когда было время и выделялись деньги (в основном на каникулы), то летали на Псху, ездили по лермонтовским местам Северного Кавказа, подымались пешком на Рицу.
   Когда же были обычные выходные, то выбирались куда поближе. Как правило, на одну из горок, расположенных недалеко, а то и в черте города.
   И вот сегодня меня берут с собою. Мы идём на Синопскую горку.
   Самое забавное, что этот поход я бы и не запомнил, если бы...
   Поднялись без приключений. Шли через Армянское ущелье - как в народе называют Зелёную улицу.
   В этих краях все знают друг друга. Все здороваются, улыбаются.
   Кто-то из местных жителей догоняет бабушку: "Елена Ефимовна, вот, сыр для ребят возьмите!"
   А мы идём по дороге, затёртой между могучими боками гор.
   Солнышко пригревает всё сильнее и сильнее. Уже заметно печёт.
   В воздухе висит смесь из запахов запах цветов, пыли, моря и навоза.
   Вот минули жилой сектор. Дальше только несколько домов, в одном из которых живёт бабушкин ученик Андрей Тавренчиди. Он нас должен встретить на повороте, и показать красивую поляну.
   Ущелье становится всё уже и уже. А ручей, бегущий параллельно тропе, вгрызается в землю всё дальше и дальше вниз от нас.
   Отправили небольшую группу к роднику за водой - в те годы в самом начале ущелья ещё бил большой родник - нынче он уже пересох.
   Передохнули. И пошли вверх по тропе. Всё выше, выше, выше...
   Эти места мне хорошо знакомы. С малых ногтей я ходил тут вместе в дедушкой. Иногда просто гуляли по лесу. Иногда ходили за грибами.
   Вот ствол дерева, расколотый молнией.
   Вот в этом болотце моя мама, будучи ребёнком, поймала черепашку.
   А вот на эту дорожку мы сворачиваем с дедушкой для привала, когда подымаемся за рыжиками.
   А вот там, в чаще леса, окопы ПВО, которые остались ещё со времён Великой Отечественной. А между ними истлевшие остатки проволочной антенны.
   А вот сюда...
   А куда это все сворачивают? Мы туда ни разу не ходили!
   Дорога плавно пошла вниз.
   Ниже, ниже, ниже... И вот мы выходим на полянку. Посреди полянки небольшое болотце. За полянкой развилка. Одна дорога резко уходит вверх. Ох и крутой подъём!
   Вторая дорога, так же резко налево, и вниз.
   Но мы останавливаемся здесь.
   Сваливаем вещи.
   Расстилаем подстилки.
   Парни несут брёвна, и тут же, на месте, сооружают из них лавки и стол.
   Вот уже горит костёр.
   А вот кто-то кричит: "Идите сюда!"
   В кустах, в стороне от поляны обнаружился добротный шалаш.
   Все недоумевают, зачем он здесь, делают предположения. Кто-то высказывает мысль, что это, должно быть, беглые преступники оборудовали в этом месте ночлег.
   Разгадка приходит в лице Андрея.
   - Это пастухи сделали. Если корова теряется, и до темноты найти не удаётся её, то чем отсюда в кромешной тьме спускаться, спокойнее переночевать в шалаше, а сутра или поиски продолжать, или домой идти.
   В правильности такого подхода я убедился пару лет назад, когда мне пришлось ночью спуститься примерно из тех мест к подножию горы за водой.
   Вот кто-то поймал в траве огромную жужелицу. Все столпились, и удивляются размерам жука.
   Вот кто-то приволок веретеницу, и пугает ей девчонок.
   Я поднимаю ветку для костра, а из-под неё вылетает молнией юркая ящерка.
   Вот уже угли готовы. Парни изображают из дубовых чурок что-то типа мангала, и укладывают поверх жарких углей шампуры с мясом. Девчонки нарезают овощи и укладывают в жар картошку.
   Кто-то достаёт гитару. А известный радиолюбитель, "мальчик-самоделкин" Саша Дорошенко собирает вокруг себя толпу, показывая новый самопальный радиоприёмник, который работает без батареек.
   Все смотрят, восхищаются. Но через несколько минут перемётываются к другому однокласснику, который устроил представление с показом фокусов.
   Я в первый раз в подобном походе. Поэтому наблюдаю это всё, как кино - раскрыв рот.
   Начинаются какие-то игры. Ребята разбиваются по группкам. Я же мал. Играть не интересно. Поэтому вожусь у костра.
   Замечаю толстую палку, которая лежит не в углях.
   Непорядок!
   Протягиваю руку... Хвать!
   Наука на всю жизнь.
   - Пш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! - зашипела кожа на пальцах.
   Одёрнул ладонь, да поздно. Нежная детская кожа красна от ожога - обратная сторона палки оказалась горящей.
   Слёзы. Плач.
   Холодная вода на пальцы...
   Девчонки советуют, прикладывая к ожогам мятую сырую картофелину: "Тряси рукой, двигай. Тогда больно не будет!"
   Закусил губу - солдаты же не плачут, как мне только что сказали - трясу рукой. Помогает.
   Так и тряс весь день. До самого вечера.
   А на другой день бабушка не сводила с меня глаз, дабы не отковыривал вздувшуюся кожу.
   Ничего, через недельку всё зажило.
   Зато до сих пор помню, что палки, которые валяются рядом с костром, бездумно хватать нельзя.
   Но потом война вырвала эти дни, как лист календаря. И остались одни воспоминания.
   Хотя...
   Хотя надо признать, что не только в войне дело. Всё течёт и меняется. Я, например, даже в тех краях, для которых последствия развала Союза оказались не столь трагичны, не наблюдаю таких вот школьных походов.
   Но после войны настали другие времена. Не хуже. И не лучше. Просто другие. Времена другой категории. Их просто нельзя сравнивать с тем, что было ДО. Ибо это разные миры.
   Но традиции походов, пройдя и деформировавшись, остались.
   И ещё многие годы в дни, когда в Сухуме собирались ребята с нашего двора, мы уличали момент, хватали рюкзаки, мариновали шашлыки, покупали пенное домашнее вино и шли на Синопскую горку. Только вот полянку, которую описывал выше, мы проходили транзитом. Останавливались в конце поляны, переводили дух, и начинали медленно, тяжело подниматься по крутому склону туда, наверх, к вершине, на которой установлен геодезический знак.
   Много таких походов было.
   Да и сейчас есть. Только компания другая.
   Но всё равно, каждый год, когда я оказываюсь в тех краях, я стараюсь хоть один разик подняться "на полянку". Это уже традиция.
   Так вот, вернёмся к тому походу, который оказался одним из наиболее запоминающихся. И, кажется, одним из последних в компании "ребят с нашего двора".
   Август перевалил за свою середину, а мы никак не могли собраться для традиционного выхода.
   Я уже начинал нервничать. Каждый год подъем на "полянку Власа" являлся одним из самых ярких событий. И никогда он не обходился без приключений.
   "Полянкой Власа" мы назвали место на самой вершине Синопской горы. Назвали так потому, что первым из нашей компании, кто поднялся туда, поднялся ещё до войны, был Валентин Власенко.
   Но в этот год всё как-то не заладилось.
   Из-за того, что в прошлом году была засуха, нигде нельзя было купить хорошего вина. Фирменных послевоенных вин в Абхазии ещё не выпускали. А домашние вина, которые нам пытались втюхать торговцы, являлись бормотухой, замешанной на "Юпи".
   С мясом тоже были проблемы. На рынке продавалась, в основном, турецкая свинина, которую в Абхазии не жалуют - Бог его знает, чем там турки поросят кормят - сами-то они, небось, мусульмане - свинок не кушают!
   О баранине и речи не шло - никто не хотел продать нам ни колограммчика этого важнейшего ингредиента.
   Но вот сложилось. То ли Сашка, то ли Серёга - не помню кто - нашёл-таки частника, согласившегося продать нам столь необходимые 10 килограмм бывшей свинки.
   В срочном порядке были собраны деньги, и вот делегаты, отправленные в деревню за продуктом, привезли баул ещё тёплого мяса.
   Мясо поделили между "туристами", и весь вечер я, и ещё несколько человек из компании занимались его маринованием. Каждый по своему фирменному рецепту.
   С вином возникла проблема. Его добыли только 2 литра. 2 литра кислого вина.
   Поразмыслив, решили пустить его на шашлык.
   Тут надо сделать отступление.
   По неписанной традиции мы никогда не брали на горку девушек и водку.
   По поводу девушек было обоснование следующее: "Будут ныть на тяжёлом подъёме. Да и потом не побесишься при них вволю."
   А вот по поводу водки... Ну просто не брали её, и всё тут.
   Утро условленного дня.
   Нагруженные мясом, овощами, компотами и пустой тарой для воды, мы собираемся у подъезда Серёги.
   Как всегда, кто-то опаздывает. Собирались выйти в 7 утра, что бы до жары подняться на вершину, а уже полдевятого, но мы всё ещё ожидаем самых нерасторопных членов "экспедиции".
   Вот вроде все в сборе.
   Одного Сашки нет. Вернее, одного из Сашек. Санька Жуков с братом Максом прибежали на условленное место первыми.
   Сашка - личность стратегическая. Он должен принести фотоаппарат и вино. Буквально вчера он хвалился, что нашёл продавца "во-о-о-о-о-т такого" вина.
   А вот и он. Стрелки часов показывают уже девять утра. А ласковое южное солнышко уже напекает головы.
   Но за вино Сашке всё готовы простить. Поэтому в ответ на: "Извините, пацаны, проспал!" - при том, что его брат уже давно на месте - никто даже дурного слова не высказал в его адрес.
   Я, красуясь в военной форме, командую: "Ну что, шагом марш!"
   Начинаем выдвижение... И тут Сашка произносит: "А выпивку-то достали?"
   На лицах застыл немой вопрос.
   - Да я не успел за вином сбегать! - оправдывается виновник замешательства.
   - Да ты?!
   - Да мы!
   - Да сейчас тебя!!!
   Народ готов разорвать оболтуса.
   - Сань, ты что?! Где мужик живёт, у которого вино?! - пытаюсь найти выход из ситуации.
   - На Новом Районе.
   Новый Район - это другой конец города. Туда - обратно, минимум, час, а то и два. И ещё не факт, что застанем винодела.
   Задумались...
   Нарушать традицию не хочется, но что поделать-то?
   Послали самых младших - двух Сашек - в ближайший ларёк за чачей.
   И вот, наконец, все и всё в сборе. Выдвинулись.
   Воду с собою не брали - по пути у нас колодец. Обычно набираем воду в нём. Или делегируем гонца к роднику.
   На спинах набитые под завязку рюкзаки. В руках - сумки, магнитофон, гитара. На поясах - ножи. Кроме того, у меня в рюкзаке, поверх канистр с шашлыками в рассоле, каска. Стальной армейский шлем, оставшийся в качестве трофея с войны.
   Таких шлемов у меня было 4 штуки. Но один я, если ее ошибаюсь, увёз в военное училище - мало ли, пригодится, если кто свой потеряет. А ещё две втайне от меня выкинул дедушка - он не особо жаловал такие вещи.
   А тем временем наша группа организованной толпою вливается в ущелье.
   Традиционный поход на пикник начался.
   Сашка фотографирует колонну.
   То обгонит, и делает снимок "в лоб", то сбоку, то со спины...
   А мы идём всё дальше и дальше. Всё выше, и выше.
   Темп взяли высокий, поэтому, что бы не сбить дыхание, стараемся не разговаривать. Но я всё равно уличаю момент, и окрикиваю Сашку: "У тебя сколько кассет с собою?" - имею в виду фотоплёнку.
   - Одна. Н 48 кадров.
   - Ты что?! Мы каждый раз по 3-4 кассеты отщёлкиваем! Плёнку побереги!
   Сашка убрал "фотомыльницу" в карман. Это даёт надежду на то, что какое-то количество интересных фотографий войдёт в список наших сегодняшних трофеев.
   Шагаем быстро. Несколько минут хода, и мы уже около колодца.
   В своё время я думал, что этот колодец можно считать глубоким. Пока не увидел по-настоящему глубокий колодец в селе Михайловка, что по дороге на Шрому.
   Бабушка моя является прихожанкой тамошней церкви. И благодаря этому и я сам довольно часто бывал в тамошнем церковном подворье.
   Основная масса прихожан на Михайловке - пожилые люди. Не знаю, как сейчас, а в своё время с послушниками там было не густо. Поэтому батюшке приходилось заниматься не только церковной службою, но и тянуть на себе большую часть хозяйственных забот.
   Ну и, хоть я человек не особо религиозный, при таком раскладе никогда не отказывал просьбам священника о помощи. Да и не в вере тут дело - сами понимаете.
   Правда просьбы были, в основном, мелочёвые: воды принести, помидоры полить... Более сложных поручений и не припомню.
   Как-то раз случилось нам с женою подыматься в горы, а по пути проводить бабушку до Михайловки. И батюшка попросил нас принести пару вёдер воды из колодца.
   Ну, мы подхватили вёдра, перешли через улицу на участок с колодцем.
   Подошли к выложенному из камня кольцу. Посокрушались, что нет ни ворота, ни "журавля". Открыли крышку, прикрывающую жерло...
   Взгляду предстала бездна.
   Только теперь я понял, почему ведро, предназначенное для набора воды, привязано к целому мотку верёвки...
   В общем, когда его кидали вниз, оно падало секунд пять - семь.
   Вынимал я его минут пять - семь, наверное...
   После этих упражнений перед тем, как нести наполненные вёдра обратно, пришлось отдыхать.
   Вот такое лирическое отступление...
   Колодец, который находился на маршруте следования нашего отряда, был куда мельче.
   Когда-то для набора воды из него использовался "журавль".
   Но рычаг давно обветшал, и на момент нашего подъёма приходилось довольствоваться обычной верёвкой, один конец которой был привязан к ведру, а другой - к петле в бетонном борту.
   Дабы процесс набора шёл скорее, тару для воды - пластиковые бутылки - расставили по бортику.
   Я, весь такой в военной форме, достаю специально припасённую для похода сигару, и с видом осознания собственной особой важности, надеваю зеркальные солнцезащитные очки и закуриваю.
   Воду наливаем по очереди.
   Так как нас много, на поляне, куда идём, подобие родничка давно засохло, то набираем воду в избытке. Набираем, по очереди сменяя друг друга.
   Поднимать первое ведро выпало Сашке.
   - Шмяк! - плюхнулось оно об воду.
   - Бульк! - донёсся из колодца шум затекающей внутрь ведра воды.
   - Бух-бух-бух-бух - отозвались ему бутылки, посыпавшиеся градом с бортика в тёмное чрево колодца.
   Набрали водицы...
   Стоим такие красивые, но такие озадаченные. И не знаем, что делать.
   Из всей тары под воду, осталась лишь моя полулитровая жестяная фляга (ох и славная была!), армейская фляга на поясе, да одна полуторалитровая бутылка. Остальное всё в колодце. Того, что осталось, на ораву из 10 человек, явно мало.
   - Ну что, Сань... Ты уронил, тебе и доставать - решает народ.
   Сашка с бесстрашным видом шагнул к колодцу, заглянул в его жерло, и...
   - Не, давайте я в другой раз! А то сегодня меня верёвка не выдержит! И вообще, может в другой раз пойдём? Может, в Синоп за бутылками сбегаем?
   - Сань, ты всё равно самый лёгкий!
   - Нет, ну я не могу сегодня... - а взгляд такой обречённо-беспомощный...
   - Ладно, я полезу - вдруг вызываюсь я - Типа, я тут единственный военный.
   При чём тут военный, я сам не знал. Но, если честно, меня просто обрадовала мысль о том, что ни разу не спускался в колодец, и сейчас у меня есть и повод, и шанс. Заодно посмотрю, правда ли оттуда звёзды видно?
   И вот я шагаю, попыхивая сигарой, к колодцу. Сашка носится вокруг, с благодарным видом приговаривая: "Я тебя фотографировать буду! Прикинь, какие фотки у тебя будут!"
   Я, тем временем, вновь столкнул ведро в колодец, крайний раз осмотрел верёвку.
   Друзья ухватились за свободный конец.
   Сашка носится кругом, фотографирует.
   Притушил и положил на борт сигару. Передал Сашке очки. Одел кожаные беспалые перчатки. Перевалился через борт, и аккуратно поскользил вниз по мокрому шершавому пеньковому канату.
   Всё ниже, ниже...
   Звуки отдаются эхом в шахте. Сыро и прохладно. Даже приятно как-то. Особенно после той жары, что на поверхности. Странно, что же страшного в том, что бы спуститься сюда?
   Ещё ниже.
   Влажные каменные стены.
   Звуки сверху почти не доносятся. Тихо. Только где-то внизу ведро плещется о воду.
   Вот и дно.
   Взгляд вверх - видны ли звезды?
   Нет. Их не видно. Мелковато, наверное...
   Пытаюсь упереться ногами в верхний край ведра. Оно гуляет туда-сюда. Неудобно. Вишу целиком на полусогнутых руках. Уже тяжеловато...
   Ещё попытка. Так, кажется, поймал равновесие для ведра... Нет, перенёс центр тяжести на правую ногу, и хлипкая опора вновь предательски опрокинулась.
   В голове проскочила мерзкая мысль - а долго ли там, наверху, друзья ещё смогут удерживать верёвку. 80 килограмм, как-никак... Но сразу же успокоил себя - долго. Их там 8 человек, плюс Сашка-фотограф.
   Глянул вверх. И тут в глаза, привыкшие к сумраку колодца, ударил свет фотовспышки. Ну, блин, Сашка-папараци! Вылезу - по шее надаю!
   Наконец удалось поймать равновесие.
   Упёрся ногами в края, присел...
   А вот и бутылки.
   Схватил одну из них, и принялся подгребать ею остальные.
   Какую выловил - складываю в ведро.
   Как закончилось место в ведре, запихнул пару за пазуху, в подмышки взял, одну зажал в зубах. И мычу сквозь зубы вверх: "Фовыайфе!"
   - Чего? - не поняли там.
   - Фовыайфе! Вя ффё фофвал!
   - Макс, тебя подымать, что ли? - не могут понять меня друзья.
   - Ва! Фво ве фояфно? Фовывайфе!
   Верёвка дернулась, и я, стукаясь о стенку колодца, начал рывками перемещаться в сторону светло-синего пятна над головой.
   После сумрака подземелья дневной свет резал по глазам.
   Выплюнул на траву бутылку, которую удерживал зубами.
   Друзья суетятся - не могут понять, с что первым делом хватать.
   - Вот сейчас все дружно отпустят верёвку, и улечу обратно - промелькнула мысль.
   Но нет, двое подбежали, и с растерянным видом начали перегибаться через борт, что бы вытащить бутылки из ведра.
   - Из рук возьмите - кричу я, имея в виду те бутылки, которые прижимаю руками к бокам.
   Перехватили их. Выкинул из запазухи тару, и перевалился через борт колодца на поляну.
   Боже, как же здесь жарко! Несколько минут в сумрачной сырой прохладе сделали дневной зной подобным ванне с горячей водой.
   А Сашка бегает, снимает...
   Остальные друзья, кто бутылки из ведра достаёт, кто ищет в траве воронку из бутылочного горлышка.
   Я же вновь раскуриваю сигару. Моей очереди вытаскивать тяжёлое ведро не будет. Я "отработал повинность", нырнув в колодец. Только что это торжественно объявили.
   Двинулись дальше.
   Вот закончился жилой сектор.
   Вот ручей справа от нас принялся вгрызаться в гору, всё сильнее и сильнее углубляя своё ущелье.
   Этот крохотный ручеёк, который в летнюю жару, порою, исчезает, не пробежав и пяти десятков метров от истока, во время наводнений превращается в ревущий поток, который - мне доводилось видеть - проламывает кирпичные стены, швыряет, словно мячики, огромные валуны, да способен, отражаясь от крохотного парапета, бить фонтаном, заливающим окна второго этажа жилого дома.
   Дошли до развилки. У многих сбито дыхание. А ведь это только начало. Причём, самая простая часть подъёма. Дальше будет, по нарастающей, труднее и труднее.
   Присели передохнуть.
   Над головою шелестят листвой эвкалипты.
   Птичий гомон висит в воздухе.
   Солнышко нещадно печёт.
   - Ш-ш-ш-ш-ш - посыпались камни по склону на той стороне ручья, и силуэт какого-то зверя мелькнул в зарослях рододендрона.
   Здесь, на развилке, хорошо. Спокойно.
   Дальше наш путь будет проходить в стороне от жилых домов. И лишь только в одном месте можно будет свернуть на тропинку, ведущую к трём домам, одиноко расположившимся в стороне от общей суеты - почти на вершине.
   Наш путь пролегает по дороге, которая резко уходит налево и вверх.
   Если же продолжить идти прямо, то дорога вскоре закончится каменным мешком, на дне которого прорываются к поверхности несколько струек родничка.
   Тут же, пока ещё не случилось большое наводнение да не прошли сапёры - не знаю, что, или кто конкретно убрал вскоре следы войны - торчат из земли три разорвавшихся реактивных снаряда.
   Неизвестно, как они прилетели сюда - ущелье узкое, и довольно глубокое. Но один из них воткнулся оголовком прямо на тропинке, разметав осколки, насечённые на стальной ленте внутри боевой части, по стволам окрестных деревьев, да переломав взрывной волной, словно чьи-то жизни, могучие ветви.
   Второй лёг чуть правее и восточнее - точно в русло ручья, оставив на валунах вокруг глубокие уродливые шрамы, расходящиеся в стороны, как солнечные лучи.
   Эффект этот усиливается ещё тем, что в месте, куда воткнулся снаряд, нет ни царапинки. Зато в радиусе полуметра осколками выбито глубокое кольцо, из которого и разбегаются борозды, мельчая и редея с расстоянием.
   Третий снаряд лёг точно напротив первого в рыхлый противоположный склон ущелья.
   Здесь он вошёл в землю под углом относительно цели, и взрывом, отражённой ударной волной, его повернуло, словно рычаг, загнуло, исковеркало, добавив к уродству развороченного взрывом корпуса морщины и борозды на рваном металле.
   Тем временем, наша группа передохнула, и начался подъём.
   Чем выше, тем он будет круче, достигнув апогея крутизны на последних сотнях метров.
   Подъём тяжёлый. Палящее солнце только усугубляет это тяжесть.
   Поворот. Ещё поворот.
   Группа растянулась, и приходится ждать отстающих. Я иду впереди, стараясь не сбавлять темпа. Потому время от времени у меня появляется возможность набрать горсть сладкой, крупной, с двухрублёвую монету, ежевики и отправить её в рот.
   А в воздухе висит густой, почти осязаемой пеленою, запах эвкалипта. Кажется, что идёшь сквозь него, сквозь эвкалиптовый туман, ощутимый кожею.
   Шаг, ещё... Ноги, обутые в армейские ботинки, проскальзывают на сыпучем грунте дороги.
   Слева - стена из глины, песка и камней. Справа - обрыв. И с каждым шагом вверх он всё глубже и глубже. Неосторожный шаг, и туда, вниз, увлекая за собою целую лавину, летят камни.
   Трудно. С каждым шагом всё труднее, и труднее.
   Уже и дыхание сбивается. Тугой раскалённый воздух, кажется, противится тому, что бы его затягивало в лёгкие. Пот уже не капает - льёт ручьём. Уже его капли висят на козырьке полевой фуражки, пропитали брюки и китель.
   У меня один из самых тяжёлых рюкзаков: больше половины общего шашлыка, половина воды и вся водка. Да и рюкзак не тот, что сейчас, а старый, видавший виды, ношеный и латанный брезентовый "Турист". Поэтому плечи, кажется, готовы оторваться, болят шея и голова. Ноги, уставшие проскальзывать на предательски мягком грунте, протестуют против каждого движения. А пульс... Бум-бум-бум-бум! - в висках будто колотят барабаны.
   А ещё только начало...
   Странно, каждый год одно и тоже. И каждый год, подымаясь сюда, испытываю одни и те же ощущения и мысли. И центральное место среди этих мыслей занимает одна: "А, может, ну его? Для чего переться сюда, на эти сотни метров над морем, если столько красивых и приятны мест есть там, у самой черты города?!"
   И каждый год результат подъёма с лихвой окупает все страдания.
   - Всё, привал! - останавливаюсь, и с облегчением скидываю рюкзак. Самые медленные отстали больше, чем на полпути. Нужно их подождать.
   Сел в тени белого ствола эвкалипта, с которого рваными лохмотьями свисает коричневая кора.
   Плеснул в ладонь воды из фляги. Ополоснул саднящее от пота лицо.
   Оглянулся.
   Внизу, на юг, зажатая между изумрудно-зелёными боками гор, извивается змейка ущелья.
   Вон, укрытое пологом густой листвы, проглядывает коричнево-серой лентой каменное русло ручья.
   А ниже, из-под ковра садов, виднеются крыши частных домов. Блестят на солнце металлом, разрывают зелень ржавой краснотой старых кровель, сливаются со скалами серым шифером.
   Ещё ниже ущелье расступается, переходит в равнину, и там, у самого моря, из яркого многоцветья растительности проступают многоэтажки.
   Вон котельная. Вон не достроенный до войны кооперативный дом. А вон и та "хрущёвка", в которой я вырос. Как на ладони. Удивительно.
   Всё это: колыхающиеся зеленью склоны ущелья, яркие, сдобренные россыпями цветов заросли у моря, дома, силуэты которых дрожат в раскалённом воздухе, рвущийся, словно ракета, вверх контур высоченной трубы котельной, крестики кружащих птиц и бирюзово-серая дымка на горизонте - всё это образует яркую, полную драгоценных камней, незабываемую оправу. А внутри этой оправы ярким голубым топазом, отражая мириадами граней солнечный свет, раскинулось море. Тёплое Чёрное море.
   И что бы ни случилось, какие бы бури не пронеслись по его берегам, что бы ни придумали и не совершили люди, оно было, есть и будет. Вечное и величественное. Порою доброе, ласковое, а, порою суровое и злое. Но неизменно прекрасное.
   Сижу в тени. Любуюсь морем.
   Над головой шелестит листва. Трещат цикады. Чирикает и выводит трели всякая птичья мелюзга.
   Вот все и в сборе.
   Дольше всех поднимался Сашка. На него водрузили рюкзак не по весу. Это сразу видно.
   Он не жалуется - тащит. Но, если присмотреться, видно, что глыба ноши почти с него самого размером.
   Вот он сделал последние шаги до тенька, и рухнул в пыль дороги.
   Не снимая рюкзака, повернулся на спину, достал сигарету, закурил.
   - Сань, не кури сейчас - советует ему Сашка Жуков.
   Но Саньку не до этого. С жадностью втягивает в себя дым. А потом, так же лёжа на земле, выхватывает из-за пояса небольшую фляжку и начинает, делая огромные глотки, жадно пить.
   - Слыш, Саш, давай я твой рюкзак понесу - вызвался Серёга.
   - Не, я, я, я донесу - выдохнул наш страдалец.
   Ладно, передохнём - разберёмся.
   Кто-то всё ещё сидит в тени. Кто-то любуется с высоты морем. Кто-то, со мною на пару, уже лазает по окрестным колючкам и лакомится ежевикой.
   Привал долгий. Подъём был тяжёлый, и многим нужно хорошо отдохнуть. Впереди ещё два особенно тяжёлых участка.
   Решили, что Сашка понесёт гитару, магнитофон и аккумулятор от шахтёрского фонарика для него.
   Перераспределили поклажу.
   Двинулись дальше.
   Дорога здесь пологая. Кое-где уже идёт на снижение.
   Да и обрыв мы миновали. Теперь по обеим сторонам дороги, освещенной ярким солнечным светом, тянутся к небу колючие заросли акации, тоненькие кавказские дубки, алыча и дикие яблони.
   Под ногами юркают ящерки. В кустах шелестят прошлогодней листвой невидимые зверьки. Над цветами жужжат, вьются пчёлы и шмели, проносятся стрекозы, беззвучно порхают мотыльки.
   Вот затрещали ветви, и из зарослей рододендрона вышли корова с телёнком. Они проводили нас задумчивыми удивлёнными взглядами, медленно прожевали по пучку травы, и скрылись обратно в гущу леса.
   Тем временем мы ступили с яркого солнечного света под влажный тёмный полог леса.
   Дорога резко пошла вверх. Опять песок с камнями осыпаются из-под ног. Душная, пропитанная влагою, тень раскалённого южного леса не приносит облегчения.
   Вижу, что Сергей, бодро топавший рядом со мною, под тяжестью двух рюкзаков начал отставать.
   - Серёга, дай я сашкин рюкзак понесу - предлагаю ему.
   - Не, я сам - выдыхает он.
   - Давай по очереди - останавливаю друга.
   Он с облегчением скидывает дополнительную ношу.
   И вот я сам, водрузив один рюкзак на спину, а второй на грудь, начинаю всё сильнее и сильнее отставать от головы колонны.
   Но нет, показывать, что устал, нельзя! Сколько раз хвастал, что эти подъёмы для меня всего лишь разминка!
   Пытаясь шутить, прибавляю шага...
   Камни выскользнули из-под ног. Чуть не упал... Но всё равно, вперёд! О, Боже, для чего раз в год всей компанией устраиваем это маленькое преодоление себя? Кому это нужно? С чего появилась это дурацкая традиция-то?!
   А подъёму ещё осталось триста метров...
   Двести пятьдесят...
   Сто...
   Скорее бы уже развилка...
   Пятьдесят... Сейчас сердце выскочит из грудной клетки, и попрыгает по камням...
   Десять...
   Вот уже друзья, взявшие эту вершину, протянули руки... Ухватили...
   Всё...
   Привал...
   Оглядываюсь назад. Большая часть группы ещё карабкается по неприступному склону... У них ещё всё впереди. А я могу передохнуть.
   Дальше дорога идёт под гору. Всё так же укрыта она пологом пряного леса. Всё так же висит в воздухе раскалённая влага - как в бане. Но идти куда проще.
   Отдаю сашкин рюкзак обратно Серёге. Я, хоть и хваста, но не Геракл.
   Боже, а ведь предыдущий подъём, куда меньший, чем этот, с одним рюкзаком едва одолел! Вон он, оказывается, какой запас сил у человека-то! Грузишь тело, грузишь, а предела, если подумать, не так-то просто достичь.
   Как часто бывает, взвалишь на себя ношу, и кажется, вот он, край. Больше и сдвинуть не возможно! Но наступают обстоятельства, и возлагаешь на себя ещё столько же, и два раза по столько же, и ничего!
   Жаль, что так много людей не знает этого! Боятся. Не верят в то, что запас их сил далеко не исчерпан.
   Так, я чего-то отклонился в сторону.
   А наша компания, тем временем, собралась на развилке дорог.
   Короткий передых, и пошли гурьбой влево, под горку.
   Уклон небольшой. Едва-едва ощутим. Но этого достаточно, что бы идти было легко.
   Уже и рюкзак не тянет плечи. Никто не хрипит натруженными лёгкими. Никто не спотыкается, не отстаёт. Наоборот, все идут расслаблено, спокойно болтают, не боясь сбить дыхания.
   Под ногами похрустывают ёжики прошлогодних каштанов. Лягушки да змеи плюхаются в воду огромных луж, разлитых на всю дорогу. А в воздухе всё сильнее и сильнее ощущается запах медуницы, отцветающей на поляне, там, наверху скалы, ограничивающей правую сторону тропы.
   Поворот. Ещё один.
   В просвете крон вековых деревьев мелькнули горы.
   А вот тут можно с высоты птичьего полёта полюбоваться Дзигуткою.
   Да какого там птичьего?! Двух птичьих!
   Если по горизонтали до ручья пара сотен метров, то по вертикали... Ох, лететь долго. Лучше, что бы не пришлось.
   Но долго ли, коротко ли идти в таком состоянии, всё заканчивается.
   И вот мы стоим у подножия очередного подъёма. Мы как раз на той полянке, на которой я, будучи ребёнком, обжёг руку.
   Но наша цель не она.
   Прямо за поляной начинается крутой склон. Самый крутой на нашем маршруте.
   Его протяжённость меньше ста метров. Но при этом сил он отнимает больше, чем все пройденные километры.
   Присели передохнуть перед трудным штурмом.
   Сейчас вспоминаю, как много позже этого дня, поднимался сюда с сокурсниками по военному училищу.
   Тогда Андрюха спросил: "Макс, а сколько ещё идти?"
   - В горку метров сто, и потом по хребту метров пятьдесят.
   На последних десятках метров друг, поливая потом землю, оглянулся ко мне и произнес: "Макс, а сколько в абхазском метре сантиметров? Мы уже, наверное, больше, чем весь путь досюда, проползли!"
   Вот так вот выматывает этот небольшой кусочек пути.
   Правда, в своё время я как-то забыл на горе фуражку.
   Сутра взбежал сюда, и не заметил.
   Но, надо признать, что это было под конец месяца пребывания в Абхазии. То есть, я уже порядком вошёл в форму. Да и, к тому же, был налегке.
   Но вот наша орава отдохнула.
   Я вновь забрал рюкзак и Серёги, и ступил на крутой сыпучий склон.
   Шаг, ещё шаг...
   Уже не смотришь вперёд - только под ноги.
   На кончике носа повисла капля пота. Она неприятно щекочет, но не смахиваю её - кажется, подымешь руку, и последние силы уйдут на это движение.
   Рюкзак, висящий на груди, промок от пота, обильно льющегося с лица.
   Интересно, сколько ещё воды во мне осталось? Ах, лучше не думать. Не думать ни о чём! Я и в этот год должен пройти это подъём!
   Боже, и кто только придумал эти ежегодные самоистязания?
   Всё, сейчас рухну прямо здесь, и дальше меня понесут...
   А что, идея...
   Всё, падаю...
   Чего? Что, сума сошёл? Давай, вперёд!
   Пусть они удивятся!
   Пусть думают, что тебе легко!
   Натягиваю на морду улыбку, оборачиваюсь, и, пытаясь изображать бодрый голос, кричу отстающим: "Мужики, соберитесь! Ещё немножко! Давайте, давайте!"
   Кто-то подымает голову. И во взглядах таких людей можно прочесть те же мысли, какие посещали меня секунду назад - упасть, и пускай несут!
   Но никто не упадёт. Никто не сломается. Это проверено уже много и много раз.
   Помню, как на этой вершине у меня случился жуткий приступ с болями в желудке. Состояние было такое, что я и пошевелиться не мог.
   И вот эти мужики, те, кто сейчас карабкается там, внизу, несли меня до дома на руках. Меня, мой рюкзак. И даже по пути забежали на родник за водою - там свежее. А это, скажу Вам, в момент, когда силы на исходе, ещё надо заставить себя сделать.
   Но вот последние метры.
   Подаю руку двоим, идущим сзади меня. Они остаются помогать следующим, а я ступил на тоненькую тропинку, пролегающую по самому хребту.
   Направо - заросли, увитые колючками и какими-то лианами, свисающими с ветвей длинными многоцветными гирляндами, словно оборванные нити бус.
   А слева открывается вид на Сухумскую бухту.
   Отсюда она, как на ладони.
   Миниатюрная телевышка на сопке. Лоскутное одеяло зелени и крыш домов. Горы, этакими гигантскими тюленями разлёгшиеся по окраинам города.
   И границей всего этого, продолжением земли и неба - до самого горизонта - бирюзовая синь моря.
   Солнечная дорожка играет бликами на волнах. Миниатюрные кораблики плывут по своим делам.
   Точки чаек.
   А вон, на пляже, уже собрались люди. Отсюда они кажутся множеством крохотных пятнышек - будто художник сбрызнул капельки краски с самых кончиков волосков самой тонкой кисточки.
   И над этим всем - Солнце. Огромное, тёплое южное Солнце. Изо дня в день ведёт свой путь от горизонта к горизонту, даря нам затак, за бесценок этот удивительный мир. Мир, который мы воспринимаем как само собою разумеющееся. Но стоит потерять хоть частичку его, и мы осознаём, насколько он нам дорог.
   Но вот мы на месте.
   Сваливаю рюкзаки.
   Так. Серёга и Макс уже здесь. Выбирают место для пикника.
   Полянка Власа представляет собой довольно большой склон с несколькими террасами. На самой вершине склона нависающие кусты образуют плотную крышу, под которой расположена ровная площадка.
   Площадка заканчивается небольшой крутой ступенькой, под которой, за полоской ежевики, располагается наклонный зелёный газон, пестрящий цветами.
   Южнее площадки, за изгибом вершины горы, есть ещё один горизонтальный пятачок, плавно переходящий в зелёный пологий скат. Здесь, между редкими стволами акаций, то тут, то там, виднеются пучки колючей ежевики и калы.
   И всё это залито солнечным светом, играющем в трепещущей на лёгком ветерке листве. Всё это озвучено щебетанием птиц. Всё это обдувается молодыми ветрами, гуляющими по вершинам гор. Поэтому, несмотря на дневное пекло, здесь прохладно.
   Ну вот, место для пикника выбрано.
   Сваливаю рюкзаки.
   Достаём топоры, ножи. Кто-то принялся расчехлять контейнеры с шашлыком. Кто-то жадно глотает воду.
   Можно расслабиться...
   И тут... Что это? Ветер донёс запах спирта.
   - Так, народ, у нас водка разлилась! - делаю объявление.
   - Да ладно, Макс! Так и учуял! Ещё рюкзаки с чачей не открывали!
   - Да, стопудово, говорю, разлилась!
   Народ, посмеиваясь, распаковывает мой тюк. Подшучивая, достаёт целые бутылки. Но я уже не сомневаюсь в том, что водка пролилась - как только подняли клапан, да развязали стягивающую горловину бечеву, запах стал только сильнее.
   - Мужики, не прикалывайтесь! Однозначно течёт!
   И тут Сашка достал из рюкзака её... Бутылку... Не просто бутылку, а бутылку, у которой оказалась неплотная пробка.
   Содержимое бутылки почти не вылилось, но стекло с внешней стороны было влажным.
   - Блин, Макс, ты, случайно не на собаку-ищейку у себя в военном учишься?! - все делают квадратные глаза.
   - Слушай, ну ничего себе! Учуял! Тебе на таможне работать надо!
   - Ну ты, блин, даёшь!
   А я стою, и сам обалдеваю... Учуял... Какие-то капли, и учуял! Вот что значит прилив крови к голове!
   Ладно, похватали топоры, и пошли наверх, метров на десять выше, на крайнюю точку, где на полянке, в кольце зарослей стоит геодезический знак.
   Мы с Максом рубим сухие ветки. Сашки оттаскивают их вниз, к костру. Вот такая связка из тёзок получилась.
   - Максы, хватит! - кричит нам Сашка жуков.
   А другой Санёк подхватывает: "Давайте фоткнемся!"
   Тут подтянулись остальные.
   Заправились. И полезли на геодезический знак.
   Сашка встал перед нами. Навёл фотоаппарат...
   - Вз-з-з-з-з-з- загудело внутри трубчатой арматуры.
   - Шершни! - Серёга кубарем покатился на землю.
   Прыгать высоко, но знак опустел в мгновение ока. А из трубы - шпиля, словно космические истребители с корабля - базы в фантастическом фильме, посыпались, расправляя в падении крылья, и взмывая верх, чёрно-жёлтые тела огромных ос.
   - В-з-з-з-з-з-з-з! - их сердитое жужжание давало понять, что нас тут не ждали.
   Тихо-тихо, бочком-бочком - наша группа отошла в сень деревьев, и потом, хохоча над очередным приключением, покатились мы вниз по склону. Я, естественно, как самый смелый, драпаю самым первым. Да и вообще, впереди ещё несколько традиционных фотографирований, и нужно спешить.
   - Сань, ты хоть щёлкнуть успел нас? - кричит на бегу Серёга.
   - Ага! Как вы драпали с вышки! - хохочет Сашка.
   - А ты сам-то не драпал бы?! - обижаюсь я.
   - А если бы, да кабы!.. - резонно парирует этот пройдоха - Как я от шершней драпаю, никто не видел. А вот как вы все - я сфотографировал! У меня компромат с собою!
   И, тяжело дыша, да смеясь, мы попадали у костра.
   Так. Пока готовится жар, надо успеть сделать пирамиду.
   Каждый год мы делаем её.
   В ряд становятся самые крепкие и устойчивые. На них - народ полегче. Потом, матерясь и отдавливая плечи и головы, карабкаются на самый верх самые младшие.
   Тут наступает демонстрация мастерства фотографа. За те доли секунды, что наша пирамида сохраняет устойчивость, он должен успеть сфотографировать нас. Да ещё не просто сфотографировать, что бы всё чётко было, а так, что бы сзади был виден какой-нибудь классный вид.
   В позапрошлом году мы фотографировались на фоне геодезического знака. Тогда, падая, Олег расшиб о его стальную опору лоб. Но, к чести сказать, это его нисколько не смутило, и он даже ни разу не пожаловался. Я, наверняка, ныл бы все оставшиеся до конца похода часы.
   Прошлым летом мы снялись на фоне горы, которая возвышается по ту сторону ущелья. Тогда я скинул Андрея в колючки. Ну не устоял под тяжестью товарищей! А Влас, тогда же, упав, потянул руку.
   В этом году решили фотографироваться на фоне бухты.
   Так. Я, Серёга и Макс образовали нижний ряд. Андрей и Алик встали нам на плечи...
   Хм... Ничего, стоять можно...
   Так, полез Сашёк, брат Макса. Остальные помогают ему...
   Чёрт! Как больно-то наступил... Ну чего он там копается? Чего так медленно...
   Пирамида медленно поклонилась в сторону. Но я пока удерживаю равновесие...
   Так, ещё чуть-чуть...
   - Снимаю! - кричит Сашка-фотораф.
   По глазам резанул свет вспышки - ну чего он её не отключит-то?!
   - Готово!
   И наша гимнастическая труппа медленно начала клониться к земле...
   - Вау! - промелькнула тень, и Сашка Жуков с треском приземлился в близлежащие кусты. Хорошо, что хоть не колючки.
   - Ах! Бумс! - Алик плюхнулся на землю, и быстро откатывается в сторону, что бы его не раздавили.
   Ну а там и все остальные с хохотом повалились в траву.
   Есть кадр!
   А ведь на нём мы будем стоять такие красивые. Пирамида будет такая ровная. Поглядишь на фотографии - ну, прямо, хоть в цирке выступай! Вот что значит ловкость рук фотографа!
   Тем временем пришла пора нанизывать мясо.
   Отрядили добровольцев. Остальные сидят у костра, жарят сосиски. Это тоже часть традиции.
   Вот и шампуры, унизанные крупными сочными кусками свинины, помидорами, кольцами лука - перекинуты через импровизированный мангал.
   Мы срываемся с места для ещё одного традиционного фото - на фоне долины.
   Ныряем в высокие - выше человеческого роста - заросли папоротника, и мчимся по едва заметной тропе к склону. Не к простому склону, а к нашему секретному склону.
   Сейчас, смотря на аэрофотоснимок на экране компьютера, понимаю, что вот, вот это одно из мест, в котором причудливо переплетаются ДО и ПОСЛЕ.
   Здесь они сходятся близко-близко. Почти касаются друг друга. Но, в какой бы плотный узел они не завернулись, никогда одно не перейдёт в другое.
   Здесь, на этой вершине, время и память дают мне возможность взглянуть на частицу детства с высоты птичьего полёта. Но ни разу в жизни мне не удастся повторить прошлое. Хотя, может и не надо...
   Я беру мышку, и перетягиваю карту так, что бы вновь видна была долина у истока Дзигуты. И понимаю, что ДО войны я ни разу не бывал на самой вершине Синопской горки. Подходил близко-близко, но вот на "наш" склон так и не попал.
   А ПОСЛЕ. ПОСЛЕ я ни разу не поднимался вверх по течению ручья. Ни разу не повторил "поход за черепахами". Ни разу не ловил рыбу на звенящих перекатиках. Не купался в тени деревьев у крутых излучин.
   Ладно, Бог с ними, с сантиментами! Возвращаюсь к воспоминаниям об описываемом походе.
   Тропинка оканчивается крохотным пятачком на самом краю пропасти.
   Со стороны склона ютится маленькая лужица. Это едва различимый в зарослях родничок. Но ток воды здесь слаб, поэтому пить из него мы не рискуем.
   А вот внизу, там, на дне гигантской чаши, раскинулась как раз та долина, в которую мы бегали, будучи детьми, в поисках приключений. Это до неё мы поднимались с Валентином Власенко с надеждой наловить черепах.
   Долина, словно на ладони.
   Зелёными облачками колышутся сады. Круглое дно чаши между гор поделено на квадраты полей. Разноцветные крыши крохотных домиков выглядят так, будто перенесены сюда из яркого мультфильма.
   Вон, среди зелени этакой кучерявой змейки зарослей, поблёскивает быстрая струйка Дзигутки.
   А вон миниатюрная ленточка дороги. По ней, поднимая облачко пыли, беззвучно катится малюсенький, словно муравей, автомобильчик.
   А вот и стадо коров выходит из-под полога лесочка на изумрудный луг.
   Такую картину редко где увидишь. И сфотографировать её, к сожалению, трудно. Я много раз пытался. Снимки получались красивые, но передать всё очарование вида фотоснимком мне так ни разу и не удалось.
   Да уж.
   Весь мир - на ладони,
   Ты счастлив, и нем...
   Как говорил Владимир Семёнович Высоцкий.
   Конечно, это не снежная вершина, но это тоже победа. И тут понимаешь, что она стоит всех перенесённых трудностей и страданий подъёма.
   Мир. Маленький мир, действительно, как в руках. И понимаешь, что в мире не так уж много людей, кто может увидеть, ощутить это. У кого есть возможность взглянуть с края пропасти, с высоты птичьего полёта на нечто такое, что больше ниоткуда не доступно.
   Ради такого стоит подниматься вверх по сыпучим склонам. Стоит обессилено падать на коротких привалах. Стоит хватать ртом неподатливый воздух. И стоит, ворвавшись на самую вершину, гаркнуть: "Э-ге-гей! Я снова здесь! Эй, там, внизу! Я поднялся! Я вновь взял её!"
   Ну, как принято у нас из года в год, сначала снимаемся на краю пропасти всей группой.
   Затем начинаем "щёлкаться" по очереди.
   Снимок. Другой.
   Я гордо надел на себя чёрный берет. На пояс повесил серёгин штык-нож от АКМ'а. На глазах - зеркальные очки. Рембо, чёрт побери! Ну должен же я круто выглядеть!
   Так. Снято? Теперь повтор, но только в стальном шлеме!
   Сейчас вспоминаю, и думаю, ну прямо как ребёнок!
   Вернулись к костру.
   Всё. Традиционные снимки сделаны.
   А вот и первая партия шашлыка подошла.
   Серёга открывает банку своего фирменного компота из фейхоа. Ох и вкуснятина!
   Разливаем по стаканам чачу.
   - Ну, друзья, за то, что бы мы, что бы ни случилось, каждый год собирались здесь! Что бы все были живы-здоровы! И не было что бы обстоятельств, которые помешают нам возвращаться домой! - толкает первый тост Алик.
   Серёга включает магнитофон. Каждый год первая песня, которая играет на этом сборе - "Группа крови".
   Выпили.
   Ох, крепка! Градусов пятьдесят, не меньше! Но чистая. Не из алычи. Идёт легко. Точно, не обманула продавщица наших младших - виноградная!
   Так, после первой не закусывают.
   Наливай вторую!
   - Ну, мужики, за нас с вами! Что бы удача от нас не отворачивалась!
   - Ах! - осушили пластиковые стаканчики. Закусываем салатом и нежным, ароматным шашлычком, запах которого разносится над лесом.
   Разговоры. Анекдоты...
   - Ну что, третий?
   Все встали.
   Серёга, вопреки устоям, толкает речь: "Знаете, у каждого из нас кто-то ушёл.
   Все помнят Астика. Здорово его не хватает.
   У каждого в последней войне погибли близкие и друзья.
   У каждого деды и прадеды защищали нашу землю в Великой Отечественной.
   У многих есть друзья, кто был в Афгане, в Чечне. И там гибли наши парни.
   Да и вообще, сами знаете, испокон веков наши предки вставали на защиту нашей земли. И все знали, и знают, что соваться к нам очень чревато. И мы гордимся этим, и людьми, которые доказали всему миру это!
   Давайте выпьем за них..."
   - Давайте за тех, кто не вернулся! - подхватывает Алик - А за вернувшихся - следующим тостом.
   - Светлая им память! Благодаря ним мы можем собираться здесь! Благодаря ним мы можем жить!
   Стоя, не чокаясь, выпили.
   Помолчали.
   Тут уже Сашка разлил четвёртую.
   - Ну, за бойцов!
   - За тех, кто в сапогах!
   Всё. Перерыв.
   Я скидываю "берцы". Белёсый от пота китель повесил на ветку дерева. Стянул брюки. Расстелил в сторонке мокрые от пота портянки.
   Народ налетел: "Макс, можно в твоей форме сфотографироваться?"
   Я лежу в одних трусах, загораю... Хорошо!
   - Да, конечно! Фоткайтесь!
   А сам с наслаждением подставляю бока жаркому солнышку, да ласковому ветерку.
   Щёлкает затвором фотоаппарат.
   Кто-то прилёг рядом.
   Разговоры. Анекдоты.
   "Группа крови" давно сменилась "Звездой по имени Солнце". На смену той пришла "Песня без слов".
   Аккумулятор у Серёги мощный. Хватит на весь день.
   Но мы заглушили магнитофон, достали гитару.
   Сначала я бренчу по струнам. Но потом инструмент переходит к нашему таланту - Алику.
   Парень - само дарование. Объездил с концертами пол-Европы. Играет на всём, что звучит. Да как играет!
   Любую песню подбирает с первой попытки на слух!
   И вот он уже выводит свои виртуозные пассы, а мы, сгрудившись рядом, дружно подпеваем.
   Ещё рюмка. Вот и ещё порция шашлыка подошла...
   Хмеля не ощущается. Зато настроение великолепное.
   - Народ, у меня батарейки сели! - ошарашивает всех Сашка.
   - Как сели?
   - Ну на счётчике ещё десять кадров, а плёнка не перематывается!
   Так... Непорядок...
   - Слыш, ты же новые купил!
   - Наверное, бабка на рынке обманула. "Дюрасел" поддельный!
   - Надо пожевать!
   Сашка извлекает из фотоаппарата батарейки, и начинает сосредоточенно пытаться жевать.
   По очереди погрызли твёрдые цинковые корпуса.
   Вставляем в фотоаппарат.
   Не помогает.
   - В солёную воду надо кинуть - объявляет Серёга.
   Находим тару. Наливаем воды, высыпаем соли, ставим в самый жар.
   Вода вскипела моментально.
   Палками, смеясь и толкаясь, извлекли посудину. Охладили. Кинули внутрь батарейки.
   - А долго ли держать-то?
   - А не знаю...
   Подержали.
   Вернули в отсек фотоаппарата.
   Не помогло.
   Ладно, большинство плюнуло на это занятие, и продолжило петь, И только группа энтузиастов решила не оставлять попытки реанимировать фотокамеру. Успокоились они только тогда, когда батарейки развалились на составные части.
   Праздник шёл своим чередом. Вот и все 6 литров крепкой чачи постепенно, потихонечку, влились внутрь желудков.
   Вот и шашлык подошёл к концу.
   Солнышко уже давно перевалило свой зенит, и клонится всё ближе и ближе к горам.
   Пора назад.
   Хмеля не ощущается. Вроде много выпито, но все уверены, что время, на которое было растянуто потребление спиртного, да сытная закуска, сгладили воздействие алкоголя.
   Прибрали мусор. Что горит, сожгли. Что не горит, загрузили в пакеты, что бы выкинуть в мусорный бак в городе. Все уверены, что нам ещё не раз подниматься сюда.
   Оделись.
   Затушили угли костра.
   Вскинули на плечи значительно полегчавшие рюкзаки.
   Двинулись в обратный путь.
   Серёга несёт на плече поющий магнитофон.
   Я надел на голову каску. Да, я "крут". Будто бы в военном в такой же не набегался!
   Так. Вот наш крутой склон. Только теперь нам по нему идти не вверх, а вниз.
   - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! - побежал вперёд Серёга.
   - Вау! А-а-а-а-а-а-а-а! - последовал за ним Алик.
   - А-а-а-а-а-а-а-а-а! - это я полетел вниз метеором.
   Земля стремительно несётся навстречу. По-умному, здесь нужно аккуратно, бочком-бочком, спускаться, ставя ногу ребром. Но это не по-нашему.
   Не успеваю передвигать ноги. Ещё чуть-чуть, и, кажется, запнусь, и полечу кубарем по сухой шершавой наждачке склона.
   - А-а-а-а-а-а-а-а-а! - аж душа в пятки! - А-а-а-а-а-а-а-а-а!
   Подножье склона ближе и ближе. И стремительно приближается.
   Бах! - ступня ударила по горизонтальной поверхности.
   Топ-топ-топ-топ-топ-топ! - ох, как трудно остановиться! И, прежде чем с облегченьем присесть на траву, успеваю пробежать ещё добрых полсотни метров.
   Со смехом и шутками наша группа ступила в тень леса.
   Магнитофон исполняет любимые песни. Мы дружно, хором, надрывая глотки, подпеваем ему. Вот тебе и не захмелели! Пробежка, кроме адреналина, выплеснула в кровь порцию алкоголя. И ещё не известно, чего больше, первого, или второго.
   А вот и длинный, не одну сотню метров, склон. Это на нём я перехватил по пути сюда сашкин рюкзак у Серёги.
   Побежали...
   Кричать на протяжении всего склона - глотки не хватит.
   Бежим, кто молча, кто со смехом, кто, отпуская дурацкие фразы.
   Катится наша разношёрстная толпа под горку.
   Ноги проскальзывают. Ненадёжный грунт крошится, сыплется из-под подошв. А мы несёмся туда, вниз.
   И тут слышу сзади: "А-а-а-а-а-а!"
   Оборачиваюсь, и вижу, что ко мне быстро приближается Сашка. Только он не в вертикальном положении, а горизонтальном. Как истребитель, идущий на таран, несётся параллельно поверхности земли.
   Руки раскинуты. В глазах ужас.
   Так бы и лететь ему до самого берега моря, да геройски погибнуть, войдя штопором в землю у самого прибоя, но только вот я ни прибавить ходу, ни свернуть ну никак не могу.
   И с криком: "А-а-а-а-а-а!" - Сашка влетел головою прямо между моих ног. Руки его, до сего момента распластанные, подобно крыльям, обхватили меня за голени, и в голове моей пронеслось: "Всё, отбегался!"
   - Ты что-о-о-о-о-о?! - этот вопрос, полный возмущения, вырвался из моих уст в те доли секунд, пока я менял положение уже своего тела из вертикального на горизонтальное.
   Земля метнулась в мою сторону. Руки инстинктивно ухватили каску за края и сдёрнули её с макушки на лицо.
   - Бах! - я с грохотом приземлился каской в пыльные камни.
   - Только бы в равновесии её удержать! А то пальцам хана! - мелькнула мысль. И я поскользил, уткнувшись носом в подшлемник, вниз.
   - Так, не вздумай сгибать колени! - мелькнула вторая мысль. Я чувствовал, что скольжу на шлеме и носках ботинок.
   Но тут колени предательски подогнулись.
   Боль.
   И вслед за этим на наждак склона плюхается туловище: живот, грудь...
   А сзади, с диким криком сжимает мои щиколотки Сашка. Икар, понимаешь!
   - Шурик! Убью! - ору я, несясь вниз по склону.
   Но долго падать не пришлось. Наша каскадёрская, от словосочетания "драть каску", группа попала в промоину на поверхности дороги, ударилась об один из обнажённых дождевой водой валунов, и, расцепившись, да прокатившись с десяток метров, замерла посреди склона.
   Лежу, пялюсь в нависающие кроны деревьев.
   Где-то там, внизу, грохочет по камням стальной шлем.
   Откуда-то доносятся крики: "Эй-эй-эй! Стой! Макс и Шурик упали!"
   А мне так хорошо... Живой... Лежу, "тестирую" тело. Всё ли цело?
   Саднит. Сильно. Но, вроде, не переломы.
   Так, ноги чувствую. Значит, спина цела.
   Уф-ф-ф! Пронесло.
   - Сань! Ты как?! - окрикиваю паршивца-летуна.
   - Живой.
   - Руки целы?
   - Угу.
   - Ноги?
   - Ага.
   - Голова?
   - Цела!
   - Это хорошо. Значит, будет, что сейчас тебе отвинтить, олух царя небесного!
   Подымаемся.
   О Боже! На Сашку смотреть страшно!
   Весь изодранный. Лицо в ссадинах, царапинах и крови, смешанной с песком и землёй. Лоб разбит, и из раны струится красный ручеёк крови.
   Сашка подымает руки, и я замечаю, что кожа с ладоней содрана.
   Я сам выгляжу получше. Только форма протёрта на локтях и коленях, да печёт грудь и живот, под кожу которых вгрызлись десятки мелких песчинок и камешков.
   Нет, Сашку бить не буду. На него и так смотреть жалко.
   Подошли остальные друзья.
   У кого-то во фляге нашлась вода.
   Промыли раны. Сашке ко лбу приложили оторванный с моего кителя подворотничок.
   Так. Уже получше.
   Ба! А это что такое?! Шурик наш не только побит, а ещё и пьян. Вообще никакой! Едва на ногах стоит!
   Вот почему водку никогда не брали! Вино такого эффекта не даёт.
   Спускаемся дальше осторожно. Но перепад высот очень большой. Те отрезки, которые по дороге сюда проходили час, сейчас проходим за десяток минут. Уши закладывает. Значит, и алкоголь всё сильнее, и сильнее поступает в кровь.
   Вот и колодец. Сашку уже приходится вести, поддерживая под руки.
   Да и я сам ощущаю, что хмель ударил в голову. И что-то мне подсказывает, что это только начало.
   У колодца зачерпнули воды.
   Напились. А затем принялись поливать друг другу головы.
   Полегчало.
   - Народ, пошлите на пляж! - предлагает кто-то.
   - Ага! - все согласны.
   И наша хмельная компания, не заходя по домам, устало покачиваясь, топает к берегу моря.
   Разделись.
   Я прилёг на песок.
   Боже, как не хочется шевелиться!
   - Макс, пошли купаться! - зовут друзья.
   - Да ну вас! Пьяными в воду... Потонем сейчас! - больше не поучаю, а ищу отговорку я.
   - Ну, как хочешь. - и несколько человек с разбега плюхнулись в прибой.
   А я лежу. Наслаждаюсь солнцем. Ветер щекочет бока, студит раны и ссадины.
   Плюх! - кто-то плеснул на живот воды.
   - Идите к чёрту! - рявкаю...
   Проснулся то ли от дружного храпа, то ли от того, что живот и грудь печёт, как на сковородке.
   Открываю глаза.
   Солнце уже коснулось своим краем гор, и быстро, прямо на глазах, бежит с небосвода в свою ночную обитель.
   "Батюшки! Сгорел!" - мелькнула мысль.
   Встаю. Жжётся. Так и есть, не только исцарапан, но и красный, как рак.
   Остальные члены нашей недавней экспедиции такие же. Только не подозревают об этом - мирно похрапывают рядом на песке.
   Вот и погуляли... Сейчас все дружно пойдём к молочнице за мацони, что бы намазать обожженные тела этим продуктом...
   Прошла неделя. Все эти дни Сашка на вопрос, проявлена ли плёнка, выдавал разные нелепые отговорки.
   И вот в один из вечеров...
   Каждый вечер мы собираемся на лавочке около дома Серёги.
   В час, когда летнее солнце ещё жарит, что есть мочи, достаём карты. Дурак, преферанс, джокер... Я не особый любитель, поэтому постоянно проигрываю.
   Но вот накатывают шумные южные сумерки.
   Появляется гитара. Серёга приносит магнитофон. Из девятиэтажек подтягиваются Кунда, Крол и компания...
   Поднос с фруктами занимает место карточной колоды.
   Притащили арбуз.
   Начинается веселье.
   Гитара, музыка. Танцы на поляне около лавочки, Танцы на столе. Вновь смех и гомон.
   А вот и Санька топает в нашу сторону.
   - Слышь, Санёк! Дай мне кассету с фотками! Я сам проявлю!
   - Макс... Я, это... Я на следующий день после похода её засветил.
   У меня не батарейки сели. Я отщёлкал 10 снимков, и счётчик кадров сбросил. И забыл. И когда пытался снимать, плёнка из кассеты выскочила.
   А потом в санаторий МВО пошёл. Там с девчонками познакомился. Ну и пофоткаться предложили. Я перемотку включил. Потом фотик открыл, что бы кассету поменять... А там вся плёнка на приёмной катушке...
   - Сань, и что, колодец, знак геодезический, "пирамида" наша - всё засветилось?
   Кивает головой.
   - Сань, я тебе говорил, что я тебя убью?!
   Кивает.
   - Ладно, чего уж с тобою поделать, косячник ты?!
   Делаю глоток фирменного серёгиного компота. Подымаю взгляд вверх, а там дрожат, подмигивают огромные звёзды. Пьяные настолько, что одна за одной валятся с небес. Только желания успевай загадывать! А идущая на убыль луна удивлённо взирает на наше бесшабашное веселье. Но ещё два дня, и я уезжаю отсюда. Отпуск заканчивается. Но уезжаю, зная, что через год опять буду здесь, под этим головокружительным небом. И, как прежде, звёзды будут падать, одна за одной. И, как всегда, я буду смотреть на эту красоту, и не загадаю ни одного желания. Да и нужно ли мне это?
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"