Шауров Эдуард Валерьевич : другие произведения.

Сага 1. Охотники

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    - Где алчность не в чести, где подлость не в почёте, - Где чистый снег, и места нету лжи... Все что записано здесь - это переводы или пересказы историй, легенд, сказок, песен-ашай, услышанных мною на ледяном континенте далёкого мира. Не знаю как называется эта планета, не знаю возле какой звезды она вращается, я попал туда во сне, а с закрытыми глазами трудно запомнить дорогу.
    Рассказ опубликован в журнале "Байкал" N4, 2014г.
  
  Ветер удачи в кулак не спрячешь
  
  /Поговорка бродячих торговцев
  из шатров Нальве, что на предночье
  от холма Сарве/
  
  
  Старый Тулле ах Хельми проснулся задолго до того, как трокте пропели светлую половину. В их небольшом посёлке, всего-навсего полсотни шатров, жило аж целых три певуна. Правда, у семьи ах Ане трокте по имени Жёлтые Лапки совсем состарился. Пел он тихо и сипло, сидел на своей полочке, упрятав розовый нос в мех пушистого хвоста, ел неохотно, словно выполняя неприятную обязанность так же, как многие старики. Зато два других трокте пели звонко и задорно, переливая свои трели и пощёлкивания, как азартный мальчишка пересыпает из ладони в ладонь косточки для игры в жучки. Обычно их было хорошо слышно даже в шатрах на краю селения.
  Старый Тулле в песнях особо не нуждался. Спал он совсем помалу, а отрезки времени умел определять как-то само собой и почти безошибочно, удивительно безошибочно, даже для бывалого охотника. Раньше он этим умением очень гордился и даже пару раз выигрывал крупные споры, но постепенно привык относиться к этому обыденно.
  Проснувшись, Тулле некоторое время тихо лежал, глядя на тусклый свет лунных грибов, которые до половины заполняли прозрачный рыбий пузырь. Пузырь висел на центральной стойке и был прикрыт старой линялой шкуркой так, что неяркий свет лился вниз по стойке шатра и слабым пятном растекался по меховому полу.
  Бессонница не отягощала Тулле сверх меры. Он привык терпеть. Да и какой смысл ходить во сне по Холму-под-Морем, если не сегодня, так завтра переберёшься туда насовсем.
  До светлой песни оставалось ещё, пожалуй, треть половины, но просто лежать было скучно. Тулле, тихонько кряхтя, осторожно, чтобы не разбудить спящую жену, выбрался из-под мехового одеяла, натянул шерстяные чулки и накинул жилет.
  В шатре царили полумрак и прохлада. Стараясь не шуметь, Тулле достал из сундука свою ярко-жёлтую чашку, а из мешочка, висевшего на стенке, зацепил горсточку красного мха - куме. Изрядную щепоть он бросил в чашку, остальное понёс к клетке одного из двух, живших в шатре, туфф. Потыкав двумя пальцами спящего туффу в гладкий, тёплый бок, Тулле воровато оглянулся на спящую Айме, присел и быстро протолкал комок мха прямо под складчатый туффин нос. Бережливая и прижимистая Айме имела обыкновение ворчать, когда уличала своего мужа в нерачительности.
  - Ты сам на старости лет стал, как туффа, такой же бестолковый, - ругалась она. - Они, глупые засони, дрыхнут без просыпу, и едят во сне, и даже по нужде никогда не ходят, уж поверь мне, из-за своей лени. Зачем ты даёшь им куме, с них и обычного мха станет, а куме нам самим сгодится!
  - Ну что ты гремишь, как бубен на празднике, - миролюбиво отвечал Туле. - Не останешься ты без своего мха. Спасибо Ихъяру, нужды мы никогда не в чём не испытывали.
  Туффа слегка вздрогнул, шевельнул носом, и, даже не открыв своих малюсеньких бесцветных глазок, принялся медленно жевать. Туффам очень нравится куме, а нагреваются они от красного мха быстро и жарко. В чашку-подклетник (очень хорошую чашку-подклетник, тонкостенную, звонкую, с плотно пригнанной крышкой и длинной ручкой у самого днища), старик налил немного талой воды из бурдючка. Потом клетка с туффой была водружена на чашку, и туффа слегка завозился, поудобнее устраивая свое горячее брюшко. Все клетки для туфф плетутся так, что в днище остаётся отверстие, слишком маленькое, для того чтобы в него выпал туффа и достаточно большое для того, чтобы в него влез подклетник.
  Пока грелась вода, Тулле отрезал и съел небольшой кусочек вяленого мяса. Когда подклетник нагрелся и в шатре стало ощутимо теплее, Тулле перелил горячую воду в свою чашку. От щепотки красного мха сейчас же поплыло, окрашивая напиток, тёмное дрожащее облачко. Бросив в куме парочку солнечных ягод для бодрости, старый охотник сел на пол ближе к свету и поднял чашку к глазам. Ихъяр всегда был добр к нему, руки и ноги у него по прежнему крепкие и глаза зоркие, как у хульма, не всякий молодой такими похвастает. Даже сейчас он хорошо различал узор. На жёлтых боках чашки переплетались тёмно-коричневые ветви, а по ним скакали длинноносые красные тух-таи. Тулле сидел в полутьме, прихлёбывал обжигающий куме и любовался на красных тух-таев.
  Когда-то, давным-давно, он и ещё пятеро таких же молодых шалопаев охотились на двух буерах. Тогда он это любил: погромче, поудалей да подурнее. Преследуя большое стадо шипоногов, они забрались далеко на предночье и доехали аж до глиняного холма Эса, единственного поселения гончаров от Светлой до Тёмной половины.
  Молодой Тулле был просто сражён. Холм был совсем небольшой, ни мха, ни леса. Зато куда не кинешь взгляд, всюду, словно стволы чудных деревьев, поднимались мачты, как у буера, только выше. На мачтах хитроумным образом были укреплены перекрещенные рамы с натянутыми парусочками, парусами и парусищами. И все они, надуваемые ветром, крутились вокруг мачт, наполняя всё вокруг шумом и скрипом. Потом Тулле рассказали, что паруса эти приводят в движение гончарные станки, и что если ветер дует сильный, скажем, ульха или шасса, то все большие парусные рамы убирают и даже маленькие спускают пониже. Но ещё поразительнее было то, что в трёх или четырёх местах Тулле заметил поднимающийся к небу дымок, а ведь никакого праздника и в помине не было. Может быть, они мясо коптят после удачной охоты, как делают ихе с холмов? Но не в трёх же местах разом, да и с деревом у них здесь не густо.
  - Длинного тебе дня, таху, - обратился Тулле к пожилому гончару, нёсшему на спине плетёную корзину. - Какой у вас нынче праздник?
  - Праздник? - удивился гончар, потом рассмеялся и объяснил, что чашки и другие вещи из глины нужно обжигать на огне, иначе они получатся никуда не годными.
  - Сегодня обжигают у нас, завтра - в шатрах Яме, на предденье, послезавтра на светлой половине, запослезавтра на межденье в Леке и так дальше. Печи горят по всему холму одна за другой.
  Так и жили гончары на Эса: копали глину, лепили, разрисовывали, глазировали, обжигали, следили за ветрами, обижались, когда их звали ямауту, говорили что у них своя йалла... Вечные бродяги, ловцы ветра - шавалу, скупали гончарные изделия и на своих буерах развозили их по всему Холму-над-Морем, а взамен везли дерево для печей, еду, меховые шкуры и ещё многое из того, что могут захотеть люди при своей йалле. Тулле купил на Эса чашку, ярко-жёлтую, с тух-таями, отдал за неё целую тушу шипонога, и не разу не пожалел об этом после. Столько кругов минуло, а чашка цела, ни одной трещинки. У жены уже шесть разбилось, а этой хоть бы что, всё такая же крепкая и красивая. Достойное приобретение.
  Допив куме и убрав чашку в сундук, Тулле всё так же бесшумно оделся, поглядел, всё ли уложено в заплечный мешок, застегнул на животе широкий охотничий пояс. К поясу прицепил топорик-ледоруб, старые ножны с длинным ножом, кожаную фляжку с сонным соком яве, мешочек с сухими колючками и небольшой моток верёвки. Из сундука, стоявшего в самом дальнем углу, Тулле бережно достал свою духовую трубку, которую вставил в глубокий, узкий чехол на заплечном мешке. Затем, чуть поколебавшись, старик насыпал в рукавицу ещё немного солнечных ягод, взял оба копья и вышел вон из шатра.
  Снаружи было изрядно светлее чем внутри. В совершенно прозрачном воздухе не кружилось ни одной снежинки. С безоблачного, усеянного звёздами неба светили сразу четыре луны. Половинка Илти, узкий серп Юфле у самого горизонта и совершенно круглые, как надутые рыбьи пузыри, близнецы Ёлле и Улле. Было удивительно безветренно и так тепло, что Тулле даже не стал одевать меховой капюшон, а так и остался в одной шерстяной шапке с длинными наушниками. Молочно-белый лёд словно бы светился изнутри. Тулле сидел на корточках у входа в шатёр, пожёвывал сушёные ягоды и, жмурясь, смотрел на небо.
  'Две полных луны на небе: день будет удачным', - мысли были тягучими и приятными.
  Ягоды оставляли во рту горьковатый вяжущий привкус, чуть-чуть немели дёсны. Сложные перекрестия теней от шатров становились чётче. Тишина укутывала, как толстое меховое одеяло. Было легко и спокойно. 'Сколько же упорства и ловкости нужно Ёллеяру, - размышлял Тулле, глядя на полную Ёлле, - чтобы следить за лунами? Говорят, что пройдоха и каверзник Айяр, когда-то, давным-давно, проковырял в лунах дырочки, вот теперь и выливается из них лунный свет, песня за песней. Терпеливый Ёллеяр наполняет опустевшие луны. Но пока заполнит одну, глядь, а уж из другой всё вытекло. Так и трудится, не покладая рук...'
  Текли мысли, текло время. Тулле вытряхнул последнюю ягоду из рукавицы и подумал, что, пожалуй, пора идти. Касле, конечно, проспал. Они с Юмме молодые, горячие, поди рано не засыпают. Тулле усмехнулся себе под нос. Когда-то и он был горячим. Это сейчас он как лунный свет. Ну что же, видно придётся будить засоню.
  Тулле поднялся, закинул за спину мешок, взял копья и пошёл на другой конец селения к шатру своего молодого напарника. Он не стал будить Айме, только запахнул поплотнее наружный полог и застегнул его на пару застёжек.
   У Касле спали, спали крепко и сладко, полог был плотно задёрнут, из шатра не доносилось ни звука. Тулле постучал о лёд тупым концом короткого копья и покашлял. Ничего не изменилось. Чувствуя себя очень неловко, Тулле снова постучал копьём.
  - Касле! Касле ах Веме! - позвал он громко. - Пора тебе вставать, а то мясо есть будешь только во сне.
  В шатре невнятно завозились. Полог отодвинулся и в образовавшуюся щель высунулась взлахмоченная голова Касле.
  - Я что, проспал, таху? - спросил он сиплым со сна голосом.
  - Ещё как, - улыбаясь ответил Тулле, - Две песни тебя жду.
  - Ай Айяр... - пробормотал Касле и голова исчезла.
  В шатре завозились сильнее. Тулле вздохнул, обошёл шатер, аккуратно переступая через верёвочные растяжки, присел на охотничьи сани и принялся ждать. В шатре шумели вовсю.
  Касле прыгал на одной ноге, натягивая меховые штаны, ругая лукавого Айяра и свою сонливость. Он, конечно же разбудил, Юмме. Она, позёвывая, протирала ладонями глаза. В шатре было светло потому что Касле сдёрнул покрывала сразу со всех четырёх пузырей, и Юмме невольно залюбовалась своим мужем, высоким, гибким, мускулистым. А Касле, путаясь в рукавах шерстяной рубахи, уже мотался из угла в угол в поисках нужных вещей.
  - Тебе помочь? - спросила Юмме.
  - Что я, маленький? Сам управлюсь, - прорычал Касле, - Помёт Айяра!!! Где моя трубка?!
  - Вон там, под шкурами.
  Юмме села на постели, придерживая на груди одеяло.
  - Кто её туда додумался затолкать?! А куда коньки подевались?!
  Наконец, когда всё было собрано и всё уложено, Касле, огромный и мохнатый в двойной куртке, присел на коленки перед постелью.
  - Спорой тебе работы, не скучай, мой Уголёк, - негромко сказал он, целуя Юмме в смуглое горячее плечо. - И не дрыхни долго без меня, а то туффой станешь.
  Юмме выпростала из-под одеяла голую руку, притянула Касле к себе и крепко поцеловала в губы.
  - Это с тобой не уснёшь, а без тебя я намерена отсыпаться! - она лучезарно улыбнулась и крикнула ему уже вслед, - Хорошей вам охоты! Возвращайтесь поскорей! Да ты поешь что-нибудь!
  - Некогда, - отозвался Касле уже с порога. - На ходу пожую.
  Он выскользнул наружу и плотно задёрнул полог. Обогнув шатёр, парень сразу увидел Тулле, сидящего на санях.
  - Крепкого тебе здоровья и хорошей охоты, таху, - почтительно поздоровался Касле. - Я не слишком сильно проспал?
  - Обоим нам хорошей охоты, сынок, - ответил Тулле. - Крепкий сон и мне бы не помешал. Не беспокойся, всё в порядке, времени у нас довольно.
  Касле присел на другую сторону саней и оба охотника принялись молча крепить коньки на подошвы своих высоких меховых юшумов. О чём думал за этим занятием Тулле, неизвестно. А вот Касле почему-то вспомнилось, как на седьмой день рожденья он получил от родителей новенькие коньки. Старые стали ему малы, и их подарили малышу Хатане. Взрослый Касле затягивал хитрые застёжки на широких ремнях, а сам представлял, как он, маленький Касле ах Ённи, благоговейно поглаживая тёмные лезвия, вдруг разродился вопросом:
  - Почему? - спросил он. - Почему Чудесное-Дерево-Юрве такое чудесное? Почему то, что делают из юрве такое звонкое и крепкое? Почему оно крепче любого другого дерева? Почему оно крепче и острее зубов и когтей хульма?
  И отец принялся рассказывать. Он рассказал про деревья высотой до самого неба, которые растут прямо изо льда, на самой середине Холма-над-Морем, там, где день и ночь длятся почти по половине круга, а утро и вечер коротки, как вздох ребенка. Рассказал про умелых ямауту, раз в круг отправляющихся в сердце надморья, чтобы добыть ценную древесину, наточить из нее коньков, ножей, топоров, наконечников для копий. Но больше всего маленького Касле-се поразил рассказ о страшном звере ах-хегри, обитающем на самом краю пустоледья, где Холм-над-Морем обрывается в бескрайнее море. Чудовище с головою как труба, с зубастой пастью и с когтями длиннее, чем у снегоеда, пряталось в ледяных ходах и пещерах. Ах-хегри нужно было выследить, убить, а потом в его разогретой крови вымочить все сделанные из юрве предметы, и тогда они становились крепким и звонким.
  После этого разговора маленький Касле ещё долго разрывался напополам: какую ему выбрать йаллу? Кем ему больше хочется стать? Храбрым, могучим охотником или отважным мастером-древорезом? Искать в прозрачных лабиринтах страшного ах-хегри или в лютый мороз добывать Чудесное-Дерево-Юрве? Потом он хотел стать шавалу, хотел добывать точильный камень на соляном холме Тагле, но стал всё-таки ихе. Как его отец, и дед, и прадед.
  Касле закончил с последней застёжкой и оглянулся на Тулле. Старик был уже на ногах, стоял опёршись на копьё.
  - Тулле-таху, а ты когда-нибудь ходил на ах-хегри? - спросил Касле, поднимаясь с саней.
  - Да кто его знает. Сейчас и не упомнить, - ответил Тулле.
  И Касле, как всегда, не понял, шутит старик или говорит серьёзно.
  - Мой отец два раза ходил, - сказал он, поднимаясь и пробуя лезвия. - Только оба раза впустую.
  - Бывает, - неопределенно проговорил Тулле.
  
  
  Когда делаешь что-нибудь монотонно-размеренное, допустим едешь на коньках по совершенно плоской ледяной равнине, разные части тела начинают жить своей самостоятельной жизнью. Ноги сгибаются и разгибаются, заставляя коньки резать на льду длинные полукружья; глаза шарят то далеко впереди, то под ногами, выискивают случайные щербины и трещинки; лицо мёрзнет, как ему и положено; а вот голова... В голове полным-полно мыслей. Мысли эти такие же, как светлая в разводах позёмки равнина: ровные, гладкие, неторопливые. И Касле постепенно погружался в эти раздумья, как в лёгкую полудрёму, время от времени выныривая из неё, словно разбуженный негромким окриком 'хэй'.
  Охотники мерно катились на предденье понемногу забирая на вечер. Старик полагал, что именно там нынче должны пастись шипоноги. Солнце едва взошло и светило им в правую щёку. Стало чуть холоднее. Облачка пара, вылетая изо рта оседали инеем на меховых капюшонах. Лёгкий морозный ветерок гнал по льду тончайшую позёмку. Касле, хоть и тянул за собой сани с уложенными на них большими копьями, всё равно время от времени обгонял напарника. И тогда Тулле окликал его, заставляя сбавить темп.
  Касле вздрагивал, замедлял скольжение, но совсем скоро опять погружался в неторопливое течение праздных мыслей. Парень думал про старого Тулле, который сам себе на уме. Вот он, невысокий, сухонький, скользит, чуть отставая от своего молодого товарища. Раскачивается слева направо, положив копьё поперёк плечей. Осторожный Тулле ах Хельми, терпеливый, расчётливый. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Десять или двенадцать песен назад они наткнулись на пасущегося яла. Хороший был ял, в холке повыше Касле, рог на конце морды аж в полтора локтя длиной. Матёрый. Мех у него утром, конечно, хуже чем в полночь, но ял есть ял. Он в сто раз лучше шипонога. А Тулле упёрся.
  - Нет, - говорит, - этого яла мы трогать не будем, не наш это ял.
  А как он определяет подходящий ял или нет, один Ихъяр знает. Ведь сколько уже раз: 'это не наш ял'. Уже пятый круг Касле охотится с Тулле, а яла они брали всего семь раз. Хотя, конечно, надо признать, что от яла Касле ни разу за эти семь раз не бегал. Другие бегают. Ещё как бегают. Подберутся охотники к ялу поближе, ещё плюнуть не успеют, а он либо от них, либо на них. А бывает и плюнуть успеют, да не попадут: шерсть у яла толстая, метить надо либо в уши, либо возле глаз, рта или ноздрей. Не всякий раз попадёшь. А если и попадёшь, так ял ведь не шипоног, который от яве через десять шагов валится. На ялов сонный сок действует по разному: один сразу засыпает, другой сначала побегает, третий вообще спать не хочет, а хочет тебя на рог поддеть и по льду размазать. Вот и удирают охотники, надеясь только на скорость коньков, на выносливость ног, да на то что ял раньше заснёт, чем у них силы кончатся. Потом в шатрах рассказывают: 'Мы вот от такого яла удирали!'. Тулле подобной суеты не любит, он уж или бьёт наверняка, или не бьёт вовсе. Говорят, что в молодости он был очень ловок. Однажды за чашкой хмельного отвара Пехайе рассказывал, что когда-то давно, ял ранил напарника Тулле, разорвал ногу от колена до бедра. И Тулле убил разъяренного яла один на один, копьём и ножом. Хотя, это всё давно было. А сейчас? Много ли проку Касле с того, что Тулле осторожный?
  Пойти бы на Тайпу, в самую путаницу леса, туда, где прячется, сливаясь со мхом и деревьями, когтистый снегоед с драгоценной шкурой, которой нипочем ни холод, ни жар. А они ходят только на мелкие холмы за шанами и туффами. Или по крайней мере забить бы яла...
  Когда Касле поймал своего первого яла, они с Юмме даже серьёзно поссорились из-за того, что Касле больше половины, причитающейся ему доли потратил на тамме. Как раз в это время в их шатрах приключился шавалу. Этот шавалу ехал с товаром в колодец Хейпа и завернул в небольшой охотничий посёлок. Шавалу оказался большим мастером тамме. Где-то и когда-то он выучился этому искусству, но избрал для себя иное ремесло, поэтому делал тамме время от времени, если сердце лежало. Касле, который давно мечтал о хорошем рисунке, не задумываясь отдал стегно и весь рог (надо сказать, что Тулле уступил ему рог целиком) за светло-коричневые узоры на обе щеки и переносицу.
  Увидев Касле в новом обличье, а пуще того, узнав во сколько это обошлось, Юмме просто пришла в ярость. На робкое предложение сделать красивое тамме и ей тоже, она ответила, что если ему угодно жить с разрисованной чашкой, то он может катиться к Асаньи ах Саре. Что настоящий человек разрисовывает посуду, а не превращает в посуду себя. Что настоящий гончар никогда не размалёвывает своё тело. С каких это пор она стала настоящим гончаром? С таких! Её дядя был гончаром и она может! В общем, подлизываться Касле пришлось с помощью очень красивой костяной заколки, которая, кстати, обошлась тоже недёшево.
  К слову сказать, Асаньи ах Саре была женщиной молодой и весьма привлекательной. Поговаривали, что был у неё муж. Был да растаял. Она от него ушла или он от неё, ведомо только хитрецу Айяру. Но тамме Асаньи была покрыта с головы до пяток и не смущалась никогда и ни по какому поводу. Пехайе жил с ней тишком, хотя об этом знали многие, и по секрету рассказывал Касле, что тамме у неё и на груди, и на животе, и на бёдрах, и даже между бёдер. Уффф... А что это там, слева?
  И одновременно Тулле сказал откуда-то сзади: 'Остановись-ка сынок. Хульмы'. Тут Касле и сам заметил пару хульмов. Он притормозил, как можно мягче, слегка развернувшись на льду. В ноги ткнулись подъехавшие сзади сани.
  Хульмы приближались неторопливой рысцой. Совершенно невидимые в своих мохнатых, снежно-белых с лёгким голубоватым отливом, шкурах, лишь когти, глаза, да тени на льду. Недаром говорят: 'Хульм боится только своей тени'. Пара явно возвращалась с охоты. Самец бежал чуть впереди своей подруги. Казалось, хульмы не обращают на людей ни малейшего внимания. Охотники положили копья на лёд, выпрямились и сложив руки перед животом, ладонь на ладонь, крест накрест, спокойно ждали приближения зверей. Бежавший впереди хульм был просто великаном. Если бы он захотел, то, пожалуй, мог бы положить голову на плечо Тулле. Когда звери и охотники поравнялись, Тулле произнёс громко и внятно: 'Хорошей добычи вам, брат и сестра, пусть ваши дети всегда будут сыты'. Хульмы чуть приостановились, внимательно посмотрели на людей и побежали дальше.
  - Хороший знак, - сказал Тулле, не скрывая удовольствия...
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"