Иван Николаевич Крамской "Лунная ночь".

   На титульном листе беловой рукописи третьей главы «Евгения Онегина» перед эпиграфом из Мальфилатра, оставшимся в окончательной редакции, Пушкин написал три строчки из «Божественной комедии» Данте Алигьери («Ад», песнь V):

Ho расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?^[1]

   В пятой песне «Божественной комедии» нарисован второй круг ада, в котором, как предполагает Данте, отбывают своё наказание виновные по статье «прелюбодеяние». Здесь по мнению поэта должны находиться Клеопатра, Елена Прекрасная, Парис, Тристан и другие, «погубленные жаждой наслаждений». В процитированном тексте вопрос обращён к Франческе да Римини, итальянской даме (1255 - 1285), ставшей традиционным образом в европейской культуре. Франческу выдали замуж за правителя Джанчотто Малатеста, но она полюбила младшего брата Джанчотто Паоло. Застав любовников на месте, муж заколол обоих. Приведённый в книге Данте эпизод, не смотря на его банальность, побудил многих знаменитых художников и композиторов неоднократно обращаться к истории Паоло и Франчески. Пушкин нарисовал аналогичную ситуацию в балладе «Чёрная шаль» и поэме Цыганы.

   Из рассказа Франчески выясняется, что жаркие чувства им воспламенило совместное чтение легенды о Ланселоте и короле Артуре из британских романтических преданий. Ланселот, известный своими поисками святого Грааля, полюбил Гвиневру, супругу короля Артура и та изменила с ним королю. Гвиневра стала первым прообразом "Прекрасной дамы сердца" в рыцарских романах.

В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.
Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.

   Ситуация пародируется Александром Блоком в белом стихе «Она пришла с мороза...». Женщина «была раскрасневшаяся, наполнила комнату ароматом воздуха и духов, своим звонким голосом и неуважительной к занятиям болтовнёй». После этого она захотела почитать вслух «Макбета». Однако вместо Макбета, её больше всего интересовал большой пёстрый кот, подстерегавший целующихся голубей.

Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.

   В книги «Бесы» и «Подросток» Ф.М. Достоевский включил описание картины «Асис и Галатея» Клода Лорена, одного из своих любимых художников. Жена писателя, Анна Григорьевна отмечала, что во время пребывания в Дрездене, он всегда посещал галерею и «непременно шел в каждое своё посещение, минуя другие сокровища» к картинам Клода Лорена. Лорреновский пейзаж также нашёл отражение в рассказе «Сон смешного человека», где Достоевский описал процесс разрушения «Золотого века». Древнегреческий миф о Ацисе и Галатее описан в «Метаморфозах» Овидия. Морскую нимфу Галатею любит страшный циклоп Полифем, но Галатея любит Акида. Полифем ухаживает за нимфой с нежностью отца, в то время как Галатея чувствует себя счастливой только в объятиях Ациса. Застав их однажды вместе, разъярённый Полифем убивает Ациса, бросив в него кусок скалы, отломанный в безумии ревности. Безутешная Галатея просит своего отца, бога морей Нептуна, превратить, текущую из-под скалы кровь возлюбленного, в ручей.

   Нужно также вспомнить легендарных персонажей средневекового рыцарского романа XII века Тристана и Изольду, сказание о которых возникло в Ирландии. Тристан привозит Изольду к королю Марку, для получения законного наследника, но по пути влюбляется в неё сам . Тристан и Изольда связаны любовью столь же сильной, как жизнь и смерть, но оказываются обличены и осуждены. В конце оба погибают. Во всех этих сказаниях присутствует один и тот же мотив — измена жены короля с рыцарем и последующая расправа над изменниками.

   «Божественная комедия» Данте — величайший памятник итальянской литературы, а сам поэт считается основателем итальянского языка. Интерес к этой книге не исчезает до сих пор: история создания и сюжет «Божественной комедии» — одна из центральных тем недавнего романа Дэна Брауна «Инферно». Теология, лежащая в основании «Комедии», интерпретируется достаточно свободно, но это произведение никогда не входило в индекс запрещённых книг Ватикана и без особых проблем принималось католицизмом. В древнеславянской литературе «экскурсия по аду» описана в «Хождении Богородицы по мукам». В первую очередь тут мучаются язычники, почитающие Траяна, Велеса и Перуна. Для лукавых христиан приготовлено огненное озеро. Поражённая мучениями богородица молит об облегчении участи грешников: «Я не прошу за неверных жидов, но прошу милосердия для христиан». В результате, мучения грешников прекращаются на время — «от Великого четверга до Троицина дня» и только для христиан, даже несмотря на то, что «Троицин день» является древним славянским языческим праздником, удачно адаптированным на Руси для православной обрядности. Достоевский вспоминает «Хождения богородицы по мукам» в главе «Великий инквизитор» романа «Братья Карамазовы».

   Строгая детерминированность процесса осуждения на основании классификации «хороших» и «плохих» поступков, содержащаяся в этих книгах противоречит бесконечной сложности реальной жизни. Насколько точно и правильно можно распределить «праведников» и «грешников» по кругам рая и ада и что вообще можно считать «грехом»? Может ли существовать объективный нравственный закон на каждый случай жизни? Никаких точных объяснений по этому поводу в святых писаниях найти нельзя. Система наказаний и поощрений у Данте отображает «закон целых чисел» и чем-то похожа на уголовный кодекс со статьями и сроками наказаний. Однако, можно ли столь точно и чётко классифицировать что же в действительности является «добром», а что «злом»? А если поступок на 49% добро, на 49% зло, а 2% не поддаются классификации — куда следует определить такого человека в ад или в рай?

   Эпиграфом к третьей главе «Евгения Онегина» является строка из второй песни поэмы Мальфилатра «Нарцисс или Остров Венеры», опубликованной в 1768 году. Она (нимфа Эхо) была девушка (и, следовательно, чувствительна, как это свойственно им всем); (и поэтому) была влюблена... и я её прощаю; любовь (чувственность) сделала её виновной. О, если бы судьба её также извинила. Согласно греческой мифологии, нимфа Эхо зачахла от любви к Нарциссу, любившего лишь собственное отражение и превратилась в лесной голос. Это не помешало ей иметь дочь от лесного бога Пана, Ямбу, по имени которой называется любимый стихотворный размер Пушкина.

   Татьяну совершенно не интересуют простые материальные вопросы. Она не прыгает среди детей, не играет в горелки, не ласкается с отцом и матерью, не вышивает, не учит кукол уму разуму. Ей чужды детские проказы. Вместо этого ей нравятся страшные рассказы и зимняя пустынность. Окружённая печальной луной, она встаёт при свечах чтобы встретить восход. С колыбельных дней её единственная подруга — задумчивость. Окружающие её благоразумные разговоры о сенокосе, о вине, о своей родне, о псарне не блистающие ни чувством, ни огнём, ни остротой для неё слишком примитивны. Её интересы лежат вне этого мира. Татьяна стала бы прекрасной жрицей шумерской богини Инанны или финикийской Танниты, если бы жила в то время. Главным богом в городе Ур, откуда согласно Ветхому завету пришёл Авраам с детьми, был лунный бог Нанна. Жрица бога Нанна в Уре была избранницей из царской семьи и считалась земной супругой лунного бога. Материальный лидер и духовный лидер — это люди совсем разного класса, поэтому Татьяна и оказывается в своей родной семье «чужой», не от мира сего. Кто знает что бы вышло, если она родилась в семье староверов и вместо французских романов читала псалтырь. Могла ли она стать сказочницей? Сомнительно. Сказочник представляет сказку в виде доступном для широкой публики. Для Татьяны сказка — это её личный мир, её собственность, которую она вряд ли стала бы кому-то отдавать или продавать.

   Благодаря окружающему её духовному вакууму, при высокой личной впечатлительности, она строит свой внутренний мир по образу и подобию любовных французских романов. В личном мире Татьяне требовался драматический элемент, то есть «Он», кто мог бы стать или ангелом-хранителем или искусителем, причём совершенно безразлично кем именно. В качестве «Него» Татьяна избирает себе по лунному холодного Онегина. С психологической точки зрения, её отношение к нему идентично понятию о «Личном боге». Письмо Татьяны к Онегину демонстрирует основные черты и противоречия этого понятия.

   Как показывают исследования, например Торкильда Якобсена, понятие о «личном боге» возникает впервые в месопотамской цивилизации древнего Шумера в начале II тысячелетия и остаётся единственным проявлением в своём роде на протяжении пяти столетий. За пределами Месопотамии «личная религия» встречается в хеттской молитве Кантузилиса и в песнях «сырной недели» Древнего Египта — Амарнском периоде, возможно вдохновившем творчество Моисея. Неожиданное появление в Египте понятия «личного бога» может говорить о прямом влиянии месопотамской культуры на Древний Египет, а Ветхий завет прямо говорит о том, что предки евреев родом из Шумера. Жанры месопотамской письменности, в которых впервые возникает концепция личной религии — это «покаянные псалмы» и «письма к богам». Если первая буква каббалистического алфавита «Алеф» символизирует «Его», а вторая буква «Бет» «Её», то третья буква «Гимел» это, своеобразный мост между первым и вторым, «богом» и народом, личное отношение к «богу», выраженное, например, в форме молитвы. Третья глава «Евгения Онегина» концентрируется на теме любви Татьяны к Онегину и её эпистолярном творчестве.

   Один из аспектов «личной религии» включает принижение себя, нарочитое самоуничижение кающегося грешника. Человек льёт слёзы, заклинает, всячески старается представить свою непривлекательность и в то же время максимально возвысить своего бога. В письме Татьяны мы читаем:

Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
В глуши, в деревне всё вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим,
...
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю...

Стыдом и страхом замираю...

   Но каковы истинные предпосылки «покаянных псалмов»? Письмо Татьяны не имело бы ни малейшего смысла, если она не была убеждена в личной заинтересованности Онегина в её судьбе. Здесь присутствует не приниженность, а наоборот огромное подсознательное самомнение, а если это обращение к «личному богу», то безграничное самомнение. Свой внутренний мир Татьяна ставит превыше всего, она в центре своего собственного внимания, она настолько себе важна, что считает себя способной монополизировать внимание Онегина, вовлечь его в собственное сопереживание, вызвать какие-то чувства по отношению к себе. Под этим натиском беспредельного эгоизма Татьяны, фигура самого Онегина умаляется. «Он» всего лишь её искуситель или её ангел-хранитель. В такой «любви», являющейся «любовью-потребностью», объект любви перестаёт быть личностью, обладающей собственными правами и рассматривается только как средство удовлетворения потребностей любовника.

   Когда верующий обращается к богу, святому, угоднику или ещё кому за помощью, описывая свою греховность, и всячески возвышая объект своего поклонения, то чем он отличается от Татьяны, пишущей письмо Онегину? Абсурд ситуации становится особенно очевидным если представить себе сотрудника, регулярно пишущего покаянные письма начальнику своего предприятия, чтобы тот повысил ему зарплату. Очевидно, что такие письма будут восприняты враждебно и могут довести до увольнения просителя. Если внимательно посмотреть как построена известная христианская молитва «Отче наш», можно заметить, что, произносящий её, старается полностью узурпировать внимание бога на своих личных проблемах и полностью подчинить своей безграничной воле. Он просит «простить долги», «избавить от лукавого», не «ввести в искушение». Как бы выглядел аналог молитвы «Отче наш», произнесённый сотрудником к директору ООО «Супер-пупер»?

   Могут ли молитвы в принципе иметь какой-то смысл, если по существу они совершенно абсурдны? Когда я учился в школе, то познакомился с «аутотренингом». Самовнушение является прямым аналогом молитвы, направленной по отношению к самому себе. В отличие от медитации, в самовнушении звучит вполне конкретное требование и ставится конкретная задача. Роль божества в аутотренинге занимает сам человек и такая молитва обращена не ко внешним силам, а ко внутренним силам своего организма. Некоторые психологи, например Виктор Леви, считают, что совершенно реально повлиять на подсознательные и даже внесознательные функции организма и заставить его сделать так, как надо. Леви наблюдал, что внутренней концентрацией можно повысить температуру, скажем ладони руки на несколько градусов. Здоровый человек, постоянно думающий о болезни, может действительно заболеть, а больной внушающий себе, что здоров — выздороветь. Если человек сильно верит в молитву и помощь высших сил, то благодаря такому самовнушению он действительно может повлиять на своё состояние, обращаясь к святому или угоднику, хотя вмешательство «святого» при этом совершенно не требуется.

   В третьей главе Евгения Онегина речь идёт не только о странностях любви но и об ответственности, с точки зрения нравственного закона, за прелюбодеяние. Заслужила ли Франческа находиться за свою любовь во втором круге ада? Любовь Татьяны к «модному тирану» возникла спонтанно и независимо от сознания. Её душа ждала «кого-нибудь»... и дождалась. Упоминание Пушкиным «падшего зерна», которое можно сравнить с «падшей женщиной», перекликается с известной фразой из Евангелия от Иоанна, взятое Достоевским эпиграфом к книге «Братья Карамазовы»:

   Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.^[2]

   «Бог» жертвует для «всеобщего спасения» не только «единородным сыном», но ещё и своей женой, что напоминает тематику картины «Ацис и Галатея». В третьей главе есть странные строки:

Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:

   Татьяна в «ослепительной надежде» зовёт «тёмное блаженство», но отнюдь не погибает. Нужно ли судить человека за чистые и откровенные чувства? «Она была девушка, она была влюблена». Пушкин приводит несколько ситуаций, когда отношение к любви и прелюбодеянию становится неоднозначным. Няню Татьяны насильно выдали замуж в тринадцать лет, а её Ваня был ещё моложе. Вспоминая «право первой ночи», если «девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея», чистая и свободная любовь к своему собственному избраннику должна считаться проявлением высшей добродетели. Черкешенку из «Кавказского пленника», которую Пушкин назвал «своим идеалом», хотели насильно выдать замуж в чужой аул. Девушка выбрала себе русского, мечтающего о другой женщине. Освободив и отпустив пленника, черкешенка бросилась в реку. Может ли она быть осуждена как преступница по статье «прелюбодеяние»? Пушкин считает, что нет и что её поступок вполне оправдан.

   Няня понимает «любовь» в чисто физическом смысле. Её бы согнала со света покойница свекровь, если бы няня имела половую связь с другим. Мечтательная любовь Татьяны, существующая независимо от материальных отношений, для няни совершенно непонятна. Евангелия считают «прелюбодействующим» не только того, кто вступил в половую связь, но и «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением уже прелюбодействовал в своём сердце»^[3]. Можно ли назвать Татьяну «прелюбодействующей» если для неё объект обожания чисто виртуален и скорее является частью её собственного нравственного мира, особенно тогда, когда она уже вышла замуж?

   В XXII строфе Пушкин описывает недоступных красавиц, чистых и холодных как зима. «Красавица» Изабела, возникающая в поэме «Анджело», символизирует всех монашек и монахов мира. Над их бровями читается надпись ада «Оставь надежду навсегда». Отвергающие самое божественное, что есть в человеке - чувства, наиболее заслужили того, чтобы быть определены в ад, хотя в рамках религиозного миропонимания могут считаться «святыми». А чувство, наоборот, «дико и смешно». В XXIII строфе Пушкин рисует тип женщин, похожих на Екатерину II. Русская царица была холодна и самолюбиво равнодушна, однако это не мешало ей иметь огромное количество любовников. Российское общество, включая и православный истэблишмент, относилось к стилю жизни своей государыни совершенно терпимо: жираф большой — ему видней.

За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой простоте
Она не ведает обмана
И верит избранной мечте?
За то ль, что любит без искусства,
Послушная влеченью чувства,

   Уровень развития и отдельного человека и всего человечества не стоят на месте. Примитивные чувства и идеи, когда всё параллельно и перпендикулярно, в процессе естественного развития становятся значительно глубже. Чем сложнее ситуация, произведение искусства или человек, тем они интереснее. Низкий уровень развития позволят понимать только примитивные чувства и тривиальные проблемы. Полутона и неоднозначности раздражают. Чего ещё нужно, если зло — это зло, добро — это добро? Когда ситуация сложна и неоднозначна, то такая «достоевщина» наводит сон или вообще становится враждебной. Если человек хочет просто отдохнуть, то зачем ему над чём-то задумываться? Однако, со временем, экшен, боевики и слюни настолько надоедают, что остаётся единственное желание: выключить ящик и больше никогда его не включать. Когда Татьяна познакомилась с Онегиным, её внутренний мир, не знавший опыта и сложных ситуаций, был построен на понятиях встречающихся в банальных французских романах. Себя она воображает Кларисой, Юлией, Дельфиной, а своего избранника Вольмаром, де Линаром или Грандисоном. Обломавшись об Онегина, она начинает значительно глубже смотреть на мир.

   Развитие внутренней сложности сказок о богах: продуктов «пламенного творца», можно проследить вместе с историей человечества. Развитие авраамических религий привело к значительному усложнению нравственности и морали, по сравнению с древними языческими культами. Примитивные французские романы Пушкин сравнивает с более сложной «британской музой». Мельмот Скиталец (от Метьюрина) должен в этом смысле символизировать парадоксы возникновения и развития христианства: «бог» заключает контракт с сатаной чтобы создать мировую религию, основанную на «чуде», «хлебах» и «мече кесаря». Евреи не принявшие христианство превращаются в на знающего покоя «Вечного жида» (от лорда Байрона). Корсар (того же Байрона), спасающий арабскую девушку, может символизировать ислам. Таинственный Сбогар, персонаж француза Жана Нодье, контрабандой пронесённый Пушкиным в лоно «британской музы» это своеобразный утопический дворовый коммунист, символизирующий противоречия и проблемы марксизма.

   Третья глава «Евгения Онегина» начинается с непринуждённого разговора между Онегиным и Ленским. Этот лёгкий разговор «о том о сём» контрастирует с глубоким и насыщенным письмом Татьяны к Онегину, где она возводит его под небеса в свои высшие судьи и кумиры. Татьяна ждёт ответа под песенку девушек, в которой они заманивают к себе молодца просто затем, чтобы повеселиться. Сам молодец им не нужен. Достоевский в «Великом инквизиторе» описывает ситуацию, похожую на «экскурсию по аду», однако вместо ада нарисована средневековая Европа, где в качестве Сатаны выступает великий инквизитор, приводящий в исполнение приговоры над инакомыслящими. Верящие ждут «спасителя». «Слезы человечества восходят к нему по-прежнему, ждут его, любят его, надеются на него, жаждут пострадать и умереть за него, как и прежде.» Но оказывается, что всё это только просто песенки предназначенные для того, чтобы «уста лукавые пеньем были заняты». Реальный «спаситель» им не только не нужен но и вреден. Великий Инквизитор популярно объясняет, что по одному только его мановению, вся эта толпа, не смотря ни на что, бросится подгребать горячие угли к костру, на котором этого «спасителя» и сожгут. Зачем ты пришёл нам мешать?

Как заманим молодца,
Как завидим издали,
Разбежимтесь, милые,
Закидаем вишеньем,
Вишеньем, малиною,
Красною смородиной.
Не ходи подслушивать
Песенки заветные,
Не ходи подсматривать
Игры наши девичьи.

   Татьяна могла бы наверное сказать: «Зачем ты, Онегин пришёл мешать моим прекрасным мечтам: мне и без тебя хорошо о тебе думать»? Но своим письмом Татьяна вторглась в жизнь Онегина и поставила его перед необходимостью решать её судьбу: попыталась использовать Онегина в качестве орудия своей воли. Понятно почему Онегин был так разозлён перед объяснением с Татьяной.

В аллею, прямо перед ней,
Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной тени,
И, как огнем обожжена,
Остановилася она.