|
|
||
Религия - не только утешение слабых, но и оружие сильных. | ||
ШАВЕКО НИКОЛАЙ
БОЖЕСТВЕННАЯ ТРАГЕДИЯВ одном из интервью у режиссёра сериала "Братья Карамазовы" по одноимённому роману Достоевского спросили, чем сегодня на его взгляд актуальны "Братья Карамазовы". Тот ответил: "Поиском ответа на вопрос: действительно ли все позволено, если Бога нет?". Что ж, содержание гениального романа величайшего мастера, конечно, не сводится только к одному вопросу; в то же время вопрос этот действительно проходит через всё творчество Достоевского. Вопрос, с одной стороны, банальный. Задай его сегодня, почти каждый ответил бы на него отрицательно: "Нет, отсутствие Бога ещё не означает отсутствие морали". В самом деле, нынешняя мораль насквозь светская; ни у кого не вызывает сомнения, что правила поведения, которыми люди руководствуются в повседневной жизни, созданы обществом, а не Богом, и общество же следит за их исполнением. Мы сами принимаем законы, создаём тюрьмы - в общем, жизнь идёт своим чередом, и до Всевышнего никому особо дела нет. Принято даже считать (и, пожалуй, вполне справедливо), что если от совершения безнравственного поступка человека удерживает лишь страх перед адом, то это свидетельствует как раз о слабом усвоении им моральных норм. Так почему же Достоевский столь остро ставит вопрос о Боге? Причём не только в "Братьях Карамазовых", - пожалуй, что и во всех своих произведениях! Чтобы понять это, нужно понять само мировоззрение писателя. Человеку, считает он, сложно, и даже невозможно просто так вычеркнуть Бога из своей жизни. Господь даёт нам веру в лучшее, веру в любовь и добродетель. Он даёт нам объективный и несомненный смысл жизни, а в месте с ним и прочную духовную опору, без которой мы обречены на вечные скитания и сомнения. Изгнать Бога из души означало бы подвергнуться тотальному опустошению, потерять жизненные ориентиры, и оказаться один на один с враждебным тебе миром, малейший каприз которого способен поставить на колени даже самых отважных людей. Осознание этой враждебности и безнадёжности способно повергнуть человека в глубокое отчаяние. Действительно, человек вроде бы и понимает, что отличается от других животных наличием разума и слабостью инстинктов, вследствие чего способен принимать более эффективные и продуманные решения, чем животные, которые руководствуются только инстинктом, но мир диктует ему такие условия, при которых самые благие начинания неизбежно терпят крах. И даже когда мы чётко сознаём, что именно следует сделать для того, чтобы изменить жизнь к лучшему, обстоятельства давят на нас с первых же шагов: мы не можем преодолеть ни самих себя, ни пресловутую социальную систему! Хуже того, наш так называемый "разум" приводит порой к таким больным идеям, расплачиваясь за которые, люди склонны животным завидовать. Но странно: мы продолжаем смутно надеяться на лучшее! Мечтать о том, что когда-то в мире воцарятся любовь и добро, и все обретут свободу и счастье... Да что свобода и счастье! Таких светлых идеалов человечество напридумывало себе целую кучу. Вот только незадача: их исполнение зависит исключительно от степени развития в человеке разумного и духовного начала; стоит же только задаться вопросом, насколько вообще сформированы в нём эти качества - обнаружится явный прокол. Человек, видимо, существо и впрямь крайне гордое, раз осмелился называть себя Разумным! Я смотрю вокруг, и вижу людей, которые только и желают, чтобы отказаться от остатков свободного разума - ибо последний накладывает ответственность, и проще быть частью толпы, бездумной марионеткой... Я смотрю вокруг, и вижу неофашистов, продажных чиновников, порно в Интернете, шлюх, гопарей и наркоманов в подворотне, рекламу (где только её не размещают!). Я вижу загрязнение вод, вырубку лесов, горы гниющего мусора; плачу о животных, замученных на скотобойнях. Я наблюдаю цинизм, эгоизм, жадность и грубость, которые воспринимаются как норма. Я схожу с ума каждый раз, когда вновь осознаю низость господствующей массовой культуры. В каждом выпуске новостей я слышу о грязных политических играх, и иногда кажется, что политики обманывают не только народ и друг друга, но и каждый из них - самого себя... Впрочем, здесь они не отличаются от других людей - все поголовно занимаются самообманом, пытаясь обвинить в своих бедах других, и оправдать себя, в том числе своё бездействие. Я вижу людей, которые беспрерывно ищут удовольствия, не понимая, что тем самым они обрекают себя на вечное недовольство. Их потребности удовлетворяет отупляющая, погружающая в летаргический сон и иллюзорные миры индустрия развлечений - кино, концерты, клубы и дискотеки, популярная музыка, компьютерные игры. Меня бросает в дрожь от тех фильмов, которые показывают сегодня в кинотеатрах, и явно не потому, что это фильмы ужасов, а потому что их культурный уровень настолько низок, что слова "культура" и "искусство" здесь вообще вряд ли применимы. Меня выворачивает наизнанку от тех книг, которые продаются сегодня в книжных магазинах: жанр фэнтези только поначалу кажется противным, пока не увидишь "Дом 2: жизнь после шоу" или серию книг Дарьи Донцовой. Но всё это мелочи, по сравнению с тем, что каждый день я вижу людей "униженных и оскорблённых", павших с небес, преданных и раздавленных судьбой, разочарованных в жизни. В лучшем случае они просто чертовски устали от однообразных будней, от пребывания в роли автоматов, от разыгрывания изо дня в день одних и тех же ролей, от бесконечных обязанностей и бесконечного стресса. Но рано или поздно происходит срыв, и тогда их души заполоняют эгоизм, злость и безжалостность. Я вижу людей слабых, не способных более сопротивляться обстоятельствам, сражаться за высокие ценности, к чему-то стремиться. Их силы - растрачены, воля - на нуле. И они готовы признать, что Донцова - это нормально, лишь бы от них отстали, лишь бы больше не думать ни о чём. И вот верь после всего этого в светлые идеалы и в торжество человеческих возможностей! Ага, и счастье, конечно, возможно, и добро будет царить в мире, ибо будет царить в сердцах людей. Ага, и настоящая любовь возможна, только после секса. И истина в цене, пока она на вашей стороне, играет на руку и приносит прибыль. И мы, конечно, сами строим свою судьбу, пока она не поставит нас на место... Размышляя обо всём этом, начинаешь невольно подозревать, что все великие учителя нравственности, вещая красивыми фразами об истине, самопожертвовании, любви и милосердии, лишь притворялись, скрывая за фасадом всё те же проклятые своекорыстие, алчность и черствость души. У Шекспира в "Короле Лире" есть замечательная фраза: "От медведя ты побежишь, но, встретив на пути бушующее море, к пасти зверя пойдешь назад". Не потому ли Достоевский вернулся к идее Бога, что осознал ничтожность всех тех идеалов, которые рисовало человечество в своих самых заветных мечтах? Не потому ли он так остро ставил вопрос о Боге, что понял невозможность счастья, любви, свободы, наконец добра - без Бога? Раскольников убивает двух человек "ради идеи" - идеи, не лишённой смысла, между прочим. Но как было понять ему, что он не "исключительная личность"? А если такая идея придёт в голову императору или президенту, наделённым правом объявлять войну, кто убережёт человечество от страшных последствий таких заблуждений? Людские добродетели оказываются крайне слабы, а сам человек - жалок в отсутствии Бога, и Достоевскому остаётся лишь надеется на Него, верить в Него, без Которого все нравственные устремления катятся к чёрту. Ибо если природа не одарила нас разумом, то в этом случае можно, по крайней мере, надеяться на Сверхразум. Явление "карамазовщины", описываемое Достоевским, следует рассматривать именно как внутреннюю полемику личности по поводу идеалов свободы, любви и добра. Разочаровавшись в жизни, и не найдя опоры в Боге, герои Достоевского отдаются сладострастию не безотчётно, а вполне сознательно: их так и тянет наплевать в святом месте, они получают циничное наслаждение в унижении добра - тем самым протестуя против навязывания неосуществимой по сути идеологии. Иван Карамазов и его "Легенда о Великом Инквизиторе" - лучший пример для анализа тайных страхов писателя. Это не Ивана "Бог мучает", а самого Достоевского. О любви к ближнему Иван говорит: "Отвлеченно еще можно любить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти никогда". А выдуманный им Инквизитор по поводу свободы, без которой невозможны ни любовь, ни нравственность, заявляет: "нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается". В другом месте читаем такое высказывание Ивана: "На всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных... если есть и была до сих пор любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди уверовали в свое бессмертие". Короче говоря, вывод очевиден: нет Бога - нет любви, нет добродетели. Но, в то же время, вся "Поэма о Великом Инквизиторе" Ивана сводится к одной лишь мысли: человек не может существовать без Бога в душе, сколько бы против него не восставал. Инквизитор, обвиняя Христа, обнажает бессмысленность своих устремлений, ведь когда называешь Бога несправедливым, кого изберёшь в защитники этой самой справедливости? Поэтому Достоевский продолжает надеяться на Бога, верить в Его существование, в Его всемогущество, которое только и способно спасти мир от несчастий и бед, верить в Его добрую волю и конечную оправданность допущения Им зла на Земле; в этой вере и пытается найти утешение. Правда проскальзывает иногда, а иногда даже настойчиво лезет в голову мысль, что Бог - всего лишь выдумка, "образ и подобие" человека, что Он - лишь совокупность всех тех идеалов и благ, которые мы жаждем достичь. Мы ведь так в Нём нуждаемся - не удивительно, что Он существует! А что если на самом деле все религии есть следствие психологической потребности человека оправдать собственную жизнь? - мы просто хотим верить, что всё происходящее правильно, и все беды в конечном итоге оправданы, что смерть - не конец, что миром правит добрый парень... Миф о Боге, вероятно, является главной составляющей грандиозного обмана, которым кружит себе голову Человек Разумный. Без Бога вера в возможность счастья на Земле теряет всякие основания. Достоевский на свою беду обо всём это знал, и потому ужасные сомнения продолжали мучить его до конца жизни... Но если бы проблема была только в существовании Бога! Да пусть бы Он и существовал - знание этого факта, хотя бы и абсолютное, не спасает. Ибо хоть мы и показали, что только Всемогущий в силах изменить проклятую человеческую судьбу, но не учли, что Он сам и обрёк человечество на эту судьбу, изгнав наших прародителей из рая. С чего бы нам тогда думать, что он изменить своё решение? Между прочим, в самой же Библии недвусмысленно указывается на тщетность наших нравственных усилий и бессмысленность надежд на лучшую жизнь: "Всё суета! Что пользы человеку от трудов его... Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем", - говорится в Книге Экклезиаста. Действительно, вера в Бога зачастую не спасает нас от зла. И Достоевский не мог с этим не согласиться: в одном из эпизодов романа "Идиот" князь Мышкин приводит сразу четыре примера, подтверждающих эту позицию. Среди прочего он рассказывает историю о двух крестьянах, один из которых, " не вор... честный и по крестьянскому быту совсем не бедный", увидел у другого серебряные часы, которые до того ему понравились, что он, когда его друг заснул, "подошёл к нему осторожно сзади, наметился, возвёл глаза к небу, перекрестился и, проговорив про себя с горькой молитвой: "Господи, прости ради Христа!" - зарезал приятеля с одного раза, как барана, и вынул у него часы". Из этого эпизода видно, что вера в Бога порой нисколько не мешает человеку совершить тягчайший грех. Более того, отказаться от греха людей не заставило даже пришествие Христа - законы Мира продолжили действовать, породив на базе христианства сначала крестовые походы, а затем и инквизицию. В результате последних всё то новое, что привнёс с собой в мир Христос, обратилось десятками тысяч погибших от голода, жары или морских бурь, либо проданных в рабство, десятками тысяч сожжённых на кострах людей и сотнями тысяч разрушенных семей. Что же, христианская вера не только не оберегает нас от злых деяний, но подчас и подталкивает к ним?! По крайней мере, очевидно, что вера подчас служит удобной "ширмой" или оправданием для недобрых дел. Коммунистическая историография, к слову, любила обвинять Церковь в покровительстве господствующему классу, в одобрении эксплуатации человека человеком. Вывод ко всему сказанному неутешителен: даже если Бог существует, и Он всемилостлив, страдания на Земле всё равно не прекратятся до самого конца времён. Да и прекратятся ли эти страдания после смерти, увидим ли мы рай? Достоевский и здесь не забывает о возможности разных мнений. Один из его героев - Свидригайлов - рассуждая о будущей жизни, произносит: "А что, если там одни пауки или что-нибудь в этом роде... Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится". Раскольников возмущается столь неутешительной мысли: неужто и после смерти не восторжествует справедливость! - но Свидригайлов непреклонен: "А почём знать, может быть, это и есть справедливое". Вероятно, столь же непреклонен к себе был и создатель образа Свидригайлова... К слову сказать, Достоевский - действительно великий ум. Помимо названных проблем он умудряется найти ещё одну, и вкладывает её в уста всё того же Ивана Карамазова. В разговоре со своим братом Алёшей Иван приводит множество случаев невинного страдания маленьких детей: реальных историй об издевательствах, истязаниях и убийствах. Истории эти настолько жуткие, а описанные в них поступки настолько чудовищны, что даже у праведника Алёши в отношении совершивших их людей возникает только одно желание: "Расстрелять! - тихо проговорил Алеша". Вот так послушник! Вот такой идеал праведника у Достоевского! Но ведь логика решения проста: расстрелять, - ибо недопустимо, чтобы дети, которые ещё не знают, что есть хорошо, а что плохо, и не могут в полной мере сознавать своих поступков, чтобы они - tabula rasa - которых нельзя ни в чём обвинять, нельзя наказывать и заставлять расплачиваться ни за свои, ни тем более за чужие поступки, страдали и мучались только потому, что несправедливость жизни и жестокость судьбы - это часть Великого Божественного плана, по исполнении которого наступит высшая гармония. Нет - никакой "божественный план", по мнению Ивана Карамазова (читай - Достоевского), не способен оправдать и слезинки замученного ребёнка. Иван отказывается от Божьей помощи, даже если Всевышний и способен ему помочь. Ему не нужна высшая гармония: "слишком дорого оценили гармонию, - говорит он Алёше, - не по карману нашему вовсе столько платить за вход [в рай]. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не бога я не принимаю... я только билет ему почтительнейше возвращаю"... Впрочем, Достоевский хоть и понимает слабость идеи Бога, тем не менее продолжает верить в её силу: всё же здесь речь идёт о сверхъестественном существе, а значит и о сверхъестественных возможностях. Он пишет даже: "если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной". Иными словами, ради религии Достоевский соглашается пожертвовать даже истинной. Но не удивительно: религия даёт людям надежду, а без последней, по убеждению писателя, жить невозможно. Но коль скоро религиозные ответы на проблему человека ставятся Достоевским под большое сомнение, мы видим, что многие герои его романов преисполнены отчаяния и пессимизма, целиком завладевших их душами. Они оказываются во власти своеобразной "духовной болезни", приводящей, в конечном счете, к попранию самых основ нравственности. Имя этой болезни - деструктивность*. Она-то и есть краеугольный камень проблемы вседозволенности. Деструктивных героев у Достоевского действительно много. "Сон смешного человека" рисует нам одного из них: персонажа, которому "всё равно". Ему безразличен мир, безразличны судьбы людей; он знает, что ничего не изменит, и всё будет идти своей чередой. Он даже перестал думать, потому что ему было всё равно. Последствия такого безразличия Достоевской видит весьма отчетливо: "смешной человек" частенько задумывается о самоубийстве; в один из мрачных вечеров он даже твёрдо решает покончить с собой... Другой пример деструктивного героя - Свидригайлов. Он предельно циничен, отрицает нравственность. На его совести самоубийство слуги, четырнадцатилетней девочки, отравление жены. И мы узнаём по ходу романа: преступив нравственный закон, Свидригайлов ничего кроме скуки и презрительного к себе отношения не приобрёл. Он пытается развлекаться, но тщетно; Дуня отказывает ему, и он, не видя способов изменить свою жизнь, стреляется из револьвера. Принцип вседозволенности свёл Свидригайлова в могилу, и в этом - мировоззрение Достоевского. Такую же судьбу писатель уготовил в "Братьях Карамазовых" отцеубийце Смердякову. Любопытно заметить: оба героя - безнравственные атеисты, которые не имеют надежды... Хотя конечно, не каждый согласится с тем, что атеизм и безнадёжность непременно ведут к суициду. Интересно в связи с этим обратиться к творчеству французского писателя и философа Альбера Камю. Главный герой его повести "Посторонний", атеист Мерсо, как и "смешной человек" Достоевского, ко всему происходящему относится с поразительным безразличием. Но мысли о самоубийстве отчего-то не приходят в его голову. Напротив, смерть представляется ему такой же безразличной, как и всё остальное. Не сказать также, что этот человек деструктивен: он вообще ни разрушать, ни создавать не стремится. Какие же философские основания есть у Камю для изображения такого героя? Позицию писателя лучше всего раскрывает его главное произведение - "Мифе о Сизифе". В этом философском эссе Камю пытается ответить на важнейший вопрос философии: стоит ли жизнь того, чтобы быть прожитой? При этом он изначально постулирует, что Бога и вечной жизни не существует, что это лишь обман, которым утешают себя люди, чтобы примириться с теми бедами и испытаниями, которые встречаются на их жизненном пути. А раз так, автор хочет быть честным с собой и с читателем, и, погружаясь в мир, "где больше нет надежды", ставит вопрос следующим образом: можно ли жить, постоянно осознавая безнадёжность, бессмысленность, никчёмность и конечность своего существования? В конечном итоге Камю отвечает на этот вопрос утвердительно, замечая попутно, что при такой жизни возможно лишь одно желание - жить как можно дольше, полностью исчерпать эту жизнь. Уже здесь мы видим первые зачатки эгоистичного гедонизма, ведь "исчерпать жизнь" можно как посредством эксплуатирования других людей, так и без покушения на их права, свободы и законные интересы. Но Камю не проводит такого различия. Напротив, он говорит далее, что для человека, отрекшегося от всех бессмысленных надежд и от веры в Бога, наступает полное безразличие к будущему, и он живёт по принципу "после меня хоть потоп". Камю утверждает, что в такой ситуации не важно, каков именно наш жизненный опыт (хороший или плохой, полезный или вредный), важно лишь его наличие. Из этого же в конечном итоге выводится полное отрицание всякой морали, ибо "если все виды опыта равноценны, то опыт долга не более законен, чем любой другой". Мы видим, таким образом, что из атеизма и безразличия писатель окольными путями выводит аморализм. Этот философский опыт Камю имеет для нас существенное значение, поскольку способен дать альтернативный ответ на вопрос Достоевского о том, возможна ли жизнь без надежды. Что же явилось результатом этого опыта? В "Постороннем" Камю рисует нам персонаж, для которого не составляет труда принять участие в коварном замысле своего знакомого, желающего избить и унизить свою любовницу. Причем Мерсо совершенно не интересует, заслуживала ли любовница такого обращения, ибо ему нет дела до справедливости. Ему также нет дела до человека, которого он убил - его не пугает мысль, что он сам мог бы стать жертвой такого безразличия... Таков - новый человек, живущий без Бога в душе и без надежды в сердце. Ни свою, ни чужую жизнь он не ставит ни в грош. Так, на вопрос следователя о том, сожалеет ли он, что убил человека, Мерсо ответил, что испытывает "не столько сожаление, сколько досаду". О своей скорой смерти он высказывался схожим образом: "Ну что, я умру. Раньше, чем другие, - это несомненно. Но ведь всем известно, что жизнь не стоит того, чтобы цепляться за нее". К слову, примеры некоторых типов людей, живущих без толики надежды на лучшее, Камю рисует нам и в "Мифе о Сизифе". Первым примером такого типа заявлено "Донжуанство". Камю видит в Доне Жуане свой идеал, поскольку тот "все знает и ни на что не надеется". При этом он признаёт, что Дон Жуан представляет собой, в сущности, заурядного соблазнителя, бабника, который "торопится от одной женщины к другой", причем вовсе "не потому, что ему не хватает любви" или его не устраивает нынешняя пассия, а потому что он хочет "исчерпать эту жизнь", познавая всё новые и новые формы любви. Дон Жуан понимает, что разбивает женщинам сердца, оставляя их в состоянии душевной горечи и опустошения, но для него это не является проблемой, ведь согласно взглядам Камю опыт отчаяния также полезен, как и опыт радости. В итоге мы наблюдаем образ безнравственного эгоиста, использующего людей как средства удовлетворения своих потребностей, а когда те удовлетворены, - бросающего этих людей словно надоевшие игрушки. Камю сам признаёт, что мораль для Дона Жуана - "это его симпатии и антипатии", но пытается оправдать такую позицию, говоря, что Дон Жуан в этом плане "как все". Оправдание, конечно, не весть какое, и в целом поэтому идеал Камю предстаёт достаточно слабой альтернативой предыдущим идеалам, философом отвергнутым. И здесь действительно уместо слово "идеал", потому как Камю, хотя и называет в качестве главной предпосылки своего исследования отказ от всякого рода надежды на будущую лучшую жизнь, основанной на несбыточных идеалах, но в сущности предлагает нам новую иллюзию, столь же несбыточную, как и все предыдущие. Ибо всех его героев, живущих без надежды, объединяет одно действительно редкое среди людей качество: они достойно и смело принимают свою Судьбу такой, какова она есть, принимают все те испытания, которые она им преподносит, ибо "знают об иллюзорности всех царств". Так, про Дона Жуана Камю говорит, что он "принимает все правила игры" и знает, что "ему не уйти от наказания". В качестве другого примера автор называет образ Актёра, который знает, что Церковь осуждает в его искусстве "разгул страстей" и склонность ума к невоздержанности. Актёр понимает, что ему грозит отлучение от Церкви и, вполне возможно, лишение вечной жизни, но не бросает своё ремесло, ибо "судьба не является карой" для героев Камю. Вопрос в том, насколько "реальные" люди готовы терпеть лишения ради призрачной идеологии "жизни без надежды на лучшее, в погоне за новыми ощущениями", жизни, которая "не стоит того, чтобы цепляться за нее". Камю говорит, что жизнь с незатуманенным надеждой рассудком возможна, но при этом совсем не анализирует реальность того стиля жизни, который он считает правильным. Получается ещё один обман, только теперь не ради блаженства, а непонятно зачем - ради лишений. И дело здесь не только в оправдании отрицательного опыта. Стоит только увлечься погоней за ощущениями, как сразу обнаружишь, что твоя жизнь чрезвычайно бедна на ощущения, что в ней ничего не происходит: ты не перевоплощаешься ежечасно, как Актёр, не меняешь любовницу, как Дон Жуан и т.д. Твоя жизнь - это нудное движение в рамках замкнутого круга: одни и те же лица, одни и те же занятия, и даже развлечения. Это, конечно, тоже жизнь, но это только один вариант из тысячи тысяч, которые потенциально заложены в твоём будущем. Но у тебя слишком мало возможностей и слишком мало времени, и вот - очередная философская идея приводит к очередному разочарованию (последователи идеолога Абсурда здесь наверняка возразят, что отсутствие опыта суть тоже опыт, вот только пойди объясни это простому обывателю! остаётся лишь сослаться на то, что опыт разочарования - тоже опыт...). В итоге, главный вопрос остался неразрешённым. Возможна ли в действительности жизнь без единой надежды? Если нет, то способна ли атеистическая позиция предложить людям такую идею, которая в своём гуманизме смогла бы заменить веру в Бога? Иными словами, возможно ли, не прибегая к религиям, вселить в наши умы разумную веру в лучший мир, который человек смог бы построить сам: для себя и для будущих поколений? Как бы то ни было, один вывод из вышесказанного напрашивается определённо: хотя Достоевского и упрекали часто в том, что его герои не производят впечатление "настоящих" (за ними легко угадывается сам автор), но и персонажи Камю не отличаются правдоподобностью. А значит, философия абсурдизма не способна защитить человека от опасности отчаянной деструктивности. Разрушающему падению виднеется лишь одна альтернатива: суетность и безликость обыденной жизни, в которой нет места глубоким чувствам из романов Достоевского. Эта жизнь, в которой царят стадный конформизм и собственничество, лицемерие и эгоизм, в которой отчаяние заглушают алкоголем и безудержным потреблением; жизнь, в которой люди, нисколько не задумываясь, забивают свою голову сумасбродными учениями и убеждениями, дабы забыться в иной, не столь безрадостной реальности, а порой даже следуют за глашатаями этих учений прямо в тартарары. Каждый городит здесь себе забор, и лишь мимолётные увлечения способны на миг сблизить нас, однако всё это так быстро рушится под натиском обыденного сознания, что люди успевают проникать друг в друга лишь физически - во время соития... Конечно, со всем этим можно смириться - можно привыкнуть к ужасающему поначалу порядку. Человек вообще существо на удивление хорошо приспособляющееся, вот только иногда для этого надо стать бесчувственным автоматом... Но что делать тем, кто мириться не хочет? Тем, кто хочет созидать во благо человечества? Одна мысль в этом направлении никак не даёт мне покоя. Религию отчего-то принято считать утешением для слабых, "опиумом для народа", что не совсем справедливо. В этом безбожном мире тем, кто решил сражаться за правду и любовь, опора нужна не для того, чтобы забыться. Это - сильные мира сего, способные возвыситься над нашей нескладной эпохой, вырваться из царства дьявола, но даже их сил недостаточно, чтобы не упасть обратно на дно. Тем не менее, это возвышение позволяет им увидеть всю однобокость современного "научного атеизма", и тогда все аргументы материалистического сознания разбиваются о непреложность их внутреннего чувства - чувства, которое тысячелетиями хранилось нашими предками, и никому из них не приходило в голову отвергать его как "ненаучное". Это чувство было для них источником цельности и самодостаточности, из которых и рождаются жизненные силы, не позволяющие снова оказаться на дне... ------ * Согласно словарям, деструктивность - это "отрицательное отношение человека к самому себе или к другим и соответствующее этому отношению поведение". Деструктивность блокирует плодотворную энергию человека, являясь препятствием на пути здорового развития; её следствием выступают эгоизм, ненависть и цинизм. Одной из форм деструктивного поведения, направленного внутрь себя, можно считать депрессию, которая также не чужда героям Достоевского. Следствием аутодеструктивности может быть и самоубийство, но прямой зависимости между этими понятиями нет. В целом, деструктивно ориентированный индивид не любит ни себя (как такового), ни других людей, ни мир в целом, и потому несчастен.
- Комментарии: 27, последний от 09/02/2012.
- © Copyright Шавеко Николай Александрович
- Размещен: 18/12/2011, изменен: 07/06/2020. 28k. Статистика.
- Статья: Публицистика, Философия, Религия
Связаться с программистом сайта.