Надо же, у Павла Павловича дома завелись крысы! Раньше их присутствие он не замечал, разве что раз под сочельники видел жирную тварь, пожирающую брюкву. Но то был лишь бездомный кобель, а для Павла Павловича это было недостаточно, потому что он думал чаще не то, что видел, и наоборот, увидев что-то, мог подумать совсем иное.
Павел Павлович у нас был медиум. Зная начертание судеб на сухих старушечьих ладошках, он предвещал им богатство и успех в обществе. А самым стареньким дарил по воскресеньям венички, которые своими же руками вязал из можжевеловых веточек. Это у него было просто как помешательство. Бывало, соберется в лес на два-три дня и рыщет по окрестным долам и полям, обдирая кустарники. Набивал целый короб, и только тогда покой его брал, когда ранил ногу о колоду или еще по каким веским причинам. Дело же сами, видите, какое: Павел Павлович, сперва увидит вещь, а потом только подумает. Рассказывали, как однажды он был найден спящим в настоящем муравейнике - хорошо, что его нашел пьяный лесник, потерявший патронташ в той сопке.
Павел Павлович - медиум, а потому все старушки, которые его знали, досаждали ему всякий раз, если вдруг предсказания его не сбывались. Был раз, когда Анапа, обрюхаченная, лечилась со сглазу, и, по человеческой оплошности, спала ночью не с серой под языком, как ей Павел Павлович велел чертей против, а с ртутью. Незавидно пришлось Анапе, да и сглаз не прошел. Опухла наоборот вся, словно водянкой сраженная, тело трясется, аж ходуном ходит. Так и ходит теперь ходуном ее бренное тело по полям ягодным, детишек пугая. А ребята не из робкого десятка. Как увидят колышущийся студень - ну гикать и швырять в него каменьями и корешками! Не сладко Анапе - без синяков не остается. Так и не был снят сглаз. А бремя ее рассосалось, в жир перешло дородный.
Павел Павлович с детства не любил крыс. Он их часто путал с другими зверьками, по сути своей безобидными. Например, с Булькой. На первом этаже живет собачка Булька, курчавая вся, с цветом ржавчины у пасти и на заднице, с гнилыми зубами. Выбежит из подворотни - и - цоп за икру! Далее уже идешь с отвислыми штанами, какашками полными и с нехорошей гримасой, думая только о том, как же проучить эту паршивую моську. Обычно что-нибудь придумаешь - к примеру огреешь мерзавку тяжелым полешком по кудлатому черепу, иль же пнешь окованным в железо носком сапога под челюсть. Но мести не выходит никакой, поскольку ты вскоре забываешь о такой напасти, а собачка - не дура, по тактике неожиданности действует, - окатит вас звонким лаем с головы до ног, что душа ваша, пусть стопудовая, подожмется к копчику и рук пальцы похолодеют. Вот с ней то и путал часто Павел Павлович крысу. Где ему разобраться, что к чему - крыса собака самая натуральная!
А вообще он медиум. Для всех медиумов, общающихся с духами усопших предков, необходимо иметь крайне сосредоточенное состояние духа и тела, дабы не вспугнуть эфемерных призраков минувших эпох. С одним таким, с Пушкиным, Павел Павлович велся уже не один день. Часто являлся он ему в виде непроглядной дымки. Повиснет дымка в проходе дверном, смотришь сквозь нее и видишь - Пушкин! Опа, Пушкин стоит! Беседа тогда с ним завязывается долгая, стихи, зараза такая, диктует, будущее говорит. Такая вот выгода от него получается. Однажды Павел Павлович билетов накупил "Золотой ключ", так Пушкин все номера до одного угадал. Жил тогда Павел Павлович не безбедно, но часто хворал и на лекарства приходилось тратиться.
Жены Павел Павлович не имел, как и детей. Дети его сами имели кто, во что горазд. То чернилами дорогое пальто зальют со спины, то шарики из-под подшипников под ноги бросят - падает тогда Павел Павлович в лужу и лежит рылом в ней, боясь спугнуть дух Островского, только что меж его носом замаячившего. Тут и Булька с первого этажа как обычно подлетает, звенит своим брехом в ушах, норовит под лопатки впиться своими гнилыми зубами. А Павел Павлович ее --хвать за хвост! А он как у крысы, холодный, длинный и шершавый. Тотчас тело Павловича паршивеет, а на обрюзгших щеках выступают пятна - красные и желтые. Главное - не вспугнуть духа. За Островским Павел Павлович давно охотился, так ему посоветовал Лев, Толстой, мол, знает Островский особый состав алхимический, из которого наилучшим путем без реторт можно получить пару пудов первосортного философского камня для добычи золота. А проклятый крысиный хвост улетучил мимолетное видение, вызвав обратный эффект. В подкорку Павла Павловича проникла ехидна - и ну грызть его совесть "Отдай, - говорит, - клок волос".
Она имела в виду клок волос поэта Бунина, при помощи которых Павел Павлович умел лечить позвонки, таящие в себе ревматические боли. Ехидна была волосата на вид и колюча, ноги ее же трехпалые, что у проехидны, а рот - утиный. Натуральная однопроходная тварь, только с разумом темнистым и с желаньями отвратительными.
Павел Павлович встал, встряхнул козлиной бородкой, - тем прогнал пыль не благих мыслей, сплюнул с плеча 3 раза, повернулся вокруг оси - ехидна и пропала. Опасается, окаянная.
Сегодня, в среду, помимо выведения крыс, Павел Павлович должен при помощи клочка волос усопшего поэта, услышать слова, содержащие в себе ключ, необходимый при получении камня. Необходимо было надрать бадану в лесу и березовой коры для изготовления чудесного снадобья.
По пути в лес, за ним увязались бабки. Совали ему под нос крынки с молоком и картошку, мол, излечи нас от болезней тяжких, за то мы век тебе благодарными будем. Собрал Павел Павлович бабок вокруг, дунул каждой в лицо по заклинанию. Онемели вдруг бабки, иголками покрылись, корни пустили на пустыре. Стал теперь на этом месте небольшой бор сосновый.
Заготовив баданчику и коры, Павел Павлович поспешил домой, где давно поспевало чудесное варево, в котором бурлили курчавые волосы поэта. Прочитав строчку виршей его, Павел Павлович поморщился, - гигантская крыса промелькнула под табуреткой. Да еще ехидна окаянная, мехом своим, пощекотав медиума, шептало: "Отдай клок волос!".
Их, этих волос, много по мешочкам зашито у Павла Павловича, аккуратно подписанные стоят себе спокойно по полочкам, никого не трогают. Следить только надо, чтоб моль не ела, и не плесневели чтоб, если вдруг сырость случиться.
Вдруг дверь входная скрипнула, и на пороге очутился небольшой дедок, седой по краям весь и сверху лысый.
- Фото, - говорит, - принес вам, Павел Павлович. Непростое фото, а ландшафтное.
Взглянув на оное, медиум узрел там лощинку, поросшую сосной, да той самой сосной, которые раньше бабками являлись.
- Иду, - дедок говорит, - к лесу. И вижу, где ране пустырек был, зарос теперь сосенками, а под стволом каждой из них - не слыхано картошки в кульках, сметанка не прокисшая, яички куриные, дышат еще, теплятся. Сфотографировал пейзаж на фото, а богатства себе прибрал. Что значит это, мудрило?
Долго всматривался в фото Павел Павлович, и вдруг сердце его словно екнуло. Под соснячком то - жила золотая просвечивает, кулей на пятьсот. Это, кстати, Островского дух ему екнул. Ткнул его больно в глазное яблоко изнутри, чтоб понятно было, а в сердце повторил: "И никакого камня философского не надо". А ехидна, притаившаяся за шкафом, потянулась вся, запищала: "Отдай клок волос!".
- Хорошо, - сказал Павел Павлович, - держи дед слово мое крепко в уме своем, запоминай все накрепко. Вижу, что проживешь ты жизнь долгую и счастливую, твой путь розами заброшен. И не раз внуков увидишь.
Как только взял фото с рук стариковских, словно осел дед, дышать перестал, умирать начал. А пред глазами внуки пошли не рожденные: новые, новые, ...новые внуки! Осел весь дед на пол, и в миг один обратился в небольшой круглый коврик, о который обычно с порога ноги вытирают.
Рассмотрев фото внимательнее, Павел Павлович и взаправду увидел золотую жилу, таящую в себе богатство неимоверное и тайный смысл бытия. Отключил медиум все электроприборы, разбросал по полу бадан и волосы, взял лопату, да на улицу вышел оживленный весь и окрыленный радужными мыслями: "Ну, к чертям всех этих крыс лысохвостых! И ты, Булька, - ногу тебе под ребро!". Упала Булька в пыль, завизжала и забарахталась.
Дети тут злые с рогатками и дротиками подскочили. Павел Павлович набрал песка горсть и дунул им в дебелые морды. Рассосались детские физии, распались на гномии, и разбежались кто куда глядучи.
Ехидна вдруг окаянная лопату за черенок схватила, к себе тянет. Но размахнулся Павел Павлович, и стукнул окаянную в темя. Завыла ехидна по-человечески и в песок на веки вечные зарылась, про власья чудодейственные позабыв.
Вот и бор сосновый за пригорком. Недалече осталось. Но тут из соседней деревни бабки набежали с кувшинами, яблоками и кульками с луком.
--
Излечи, - кричат, - от бесплодия!
Вызвал в тот миг Павел Павловича Островского призрак и вогнал в старух силы новые. Принялись разбухать тогда старухи животом и лопаться наподобие мыльного пузыря. А корни сосновые все наружу повылазили, жилу золотоносную открыв взору.
Упал на нее Павел Павлович, слезами залитый. Сбылась, наконец, мечта детства глубокого. Давно Павел Павлович желал богатств бесчисленных, дающих право на вершение судеб людских.
Станет теперь Павел Павлович президентом, а в министры назначит духов усопших!