Глава 1
Утро пятнадцатого апреля выдалось пасмурным и холодным. Беспокойное дырявое небо сыпало ледяной крупой, ветер трепал одежду, крутил на мостовых пеструю бумажную труху, не успевшую еще как следует набрякнуть гнилой влагой и повиснуть на решетках водостока. Тоскливое было утро, что там говорить, апрельские праздники вообще редко бывают солнечными, оттого, вероятно, и проходят как-то судорожно, в нездоровом, истеричном веселье, ощутимо подогретом алкогольными напитками.
Апрельские праздники здесь не любили. В основном - за мокрую ветреную погоду, за дождь и слякоть, за витаминный голод и безденежье, а главное - за ненужное, глумливое напоминание о прошлой, по словам старожилов - сытой и веселой жизни. Разве что дети, мальчишки, мечтающие о военной карьере, с нетерпением ждали ежегодного Парада Гвардейцев и Рыцарского Турнира, победитель которого удостаивался высшей чести - сразиться с настоящим драконом, спасти похищенную девушку и взять ее в жены. Кроме того, чемпион получал из рук самого короля Орден Алмазного Дракона - прекрасную восьмиконечную звезду, украшенную настоящими изумрудами и алмазами, на голубой шелковой ленте. А родители каждый год скучно шутили, что на этот раз турнир точно отменят, - дескать, победителю некого спасать, так как во всем городе не осталось ни одной девственницы. Но наступало пятнадцатое, и на центральную площадь стягивались почти все горожане, способные передвигаться самостоятельно. Они шли, кутаясь в воротники и шарфы, набирали в калоши, чертыхались, но все равно шли, хоть никто и не заставлял, - отдавая дань последней традиции, сохранившейся после распада Северной Империи, хотя флаги уже четвертый раз сменяли цвет, а гвардейские парадные щиты - форму и герб.
И на этот раз площадь кишела народом - яблоку негде упасть. Вездесущие малолетние оборванцы, дети трущоб и отбившиеся от стаи воспитанники мужского интерната, шныряли в толпе, просачиваясь сквозь нее, как дым. Время от времени очередная жертва бесплотного воришки заполошенно хваталась за карманы, но этим все и кончалось, ловить стервецов - себе дороже. Легче перестраховаться и вовсе не брать с собой денег, разве что горсточку медяков - купить у торговки пирожок, кинуть в шляпу уличному музыканту. Все было, как всегда. То же сонное, изматывающее ожидание точной копии прошлогодней программы.
А парад все не начинался. Небо успело немного проясниться, и бледное пугливое солнце ощупывало лучами мелкие тучки, похожие на ошметки серой ваты. Люди снимали береты, разматывали колючие шарфы. Кто-то в голос зевал, кто-то утомленно чертыхался, но никто не уходил - стояли и ждали, как ждали каждый год, и под проливным дождем, на пронизывающем ветру, и в духоте, и в тумане, а иногда и под нежданным, не к месту раскочегарившимся солнцем... Ведь было пятнадцатое апреля, и они пришли сюда смотреть парад, а потом - рыцарский турнир, поединок лучших из лучших, они пришли ненавидеть драконов и сочувствовать маленькой нежной красавице, похищенной отвратительным ящером, одним из сотен, нет - из тысяч ему подобных, холоднокровных, перепончатокрылых, чешуйчатых уродцев, ведущих с незапамятных времен беспощадную войну с человечеством.
А может, и не с человечеством, а только с ними - жителями Города и его окрестностей, гражданами маленького, но бойкого государства, которое уже более пятидесяти лет ухитрялось сохранять независимость, лишившись суровой защиты почившей в бозе Империи. Правда, кое-чем пришлось все-таки пожертвовать. Государственная свобода стоила свободы гражданской, - в стране до сих пор не было конституции, и установившийся режим напоминал помесь монархии и военной диктатуры, - точнее, одно сменяло другое в соответствии с положением на границе. Как только драконы объявляли войну, - а они всегда объявляли войну первыми, - короля вежливо просили покинуть тронный зал, и его место занимал полуслепой, седоусый, лысый, дряхлый, бессмертный генерал Като, а кабинеты министров стремительно оккупировали упитанные офицеры гвардии в чудесных темно-синих мундирах, расшитых золотым позументом. С каждым разом они задерживались во дворце чуть дольше, к кормилу аристократию подпускали все реже, так что свадебный генерал постепенно обрастал регалиями главы правительства, а король медленно, но верно обретал лубочные черты свадебного генерала.
Впрочем, кое-какие прерогативы королю были гарантированы при любом раскладе - как, например, неотъемлемое право проводить ежегодный гвардейский парад. А точнее - стоять на трибуне, улыбаться и чинно махать ручкой чеканным колоннам широкоплечих, отлитых из металла красавцев, каждый из которых способен за минуту разомкнуть короля вместе с его охраной на части по первому кивку своего командира. Генерал, кстати, находился здесь же на трибунах, скромно маячил за спинами державных особ и праздной придворной челяди, - он не любил бывать в центре внимания, и редкие выходы в свет терпел с трудом, как утомительную и стыдную повинность. Ему было совестно своих лет, прокуренных седых усов, трясущихся рук и толпы откормленных телохранителей, которые не столько следили за его безопасностью, сколько готовились в любой момент броситься вперед и подхватить на руки горстку стылых мощей, способных рассыпаться от слишком резкого порыва ветра, но уже полсотни лет подряд бессменно вершащих судьбу государства. Генерал понимал, что остается у власти только за счет тупого коровьего добродушия, инертности и лени своих подданных, которые - все поголовно, от пастуха до министра юстиции, - были готовы мириться с чем угодно в обмен на стабильность и безмятежность, на сохранность уютных, как старые тапочки, и таких же замшелых привычек. Генерал ненавидел их за это. Он мечтал о покушении, и в то же время - наверное, тоже по привычке, - мучительно стыдился своей немощи, скрывать которую становилось все труднее. Вероятнее всего, в следующем году без инвалидного кресла ему уже не обойтись.
Генералу очень не хотелось доживать до следующего года в инвалидном кресле. Он страшно устал, ему все надоело - и восторженные дуболомы-гвардейцы, и болтливые министры с их копеечными интригами - ибо что осталось делить в этой потешной стране, размером с наперсток, главным экспортируемым продуктом которой было дешевое белое вино (а вторым - гигантские декоративные тыквы, которые по какой-то дурацкой природной прихоти могли расти только в местной почве). Генералу надоели собственные дети, внуки и правнуки, надоели нарочито разухабистые и показушно грубые, а в душе - такие же уставшие от жизни друзья-офицеры, надоели драконы и визгливые девственницы, надоели скандирующие толпы нарядных двуногих овец, надоели холод, тепло, дождь, солнце, еда, сон, надоело слышать, видеть, дышать, разговаривать... Но больше всех генералу надоел канцлер Клегг.
- Идут! Идут!..
Толпа загудела, колыхнулась - гулкое оживление прошло круговой волной, будто швырнули камень в стоячую воду. Мальчишки оглушительно взревели, и тут же все деревья, карнизы, изгороди и даже афишные тумбы в районе ближайших двух кварталов обросли гроздьями разнокалиберной малышни. Как это у них получается - неизвестно. Секунду назад шарил в сумочке у сонной озябшей толстухи, глядь - и уже на заборе, ноги свесил. И музыка слышна совсем отчетливо, особенно барабан и тарелки. А духовые не всегда попадают в тон, но мальчишки готовы простить гораздо больше, их завораживает слаженность движений, когда тысяча шагает, как один, и поворот головы точен до миллиметра, и желваки играют на щеках, выбритых так, что плесни водой -и увидишь свое отражение... А барабаны - бум-бум-бум! И подковки на сапогах выбивают искры из булыжной мостовой, а звук от шага рассыпчатый, звонкий, и вот уже ты сам шагаешь в сверкающей, гордой, невозможно стройной колонне, - нога сама выпрямляется в колене, лицо застывает в зверском оскале, и от желания сейчас, сию же минуту, нацепить рыцарские доспехи и, под рев беснующейся толпы, сойтись в смертельной схватке с самым большим, матерым и кровожадным драконом - сводит скулы и до судорог сжимаются кулаки.
Герка-цыганенок, малолетний бродяга, гроза и проклятие уличных торговок, снова собрал вокруг себя свиту из интернатских хулиганов и мокроносой подвальной мелюзги. Они неспеша, с комфортом расположились на огромном, уже начавшем засыхать дубе прямо напротив ратуши, - остальные мальчишки кое-как цеплялись за острые решетки изгородей, рисковали сорваться с крыши, балансировали на пятачке сомнительной тверди, обнимая водосточную трубу, но никто даже думать не смел о том, чтобы посягнуть на священное дерево. Смельчаков, решившихся на такое, никто вживую не видел, но легенды о них ходили весьма поучительные. Цыганенок же восседал на самой вершине, оплетая дерево босыми ногами так, будто в них вовсе не было костей, и брезгливо посасывал внушительных размеров самокрутку, ссыпанную из полдюжины окурков. Курить он не любил, но положение обязывало. К тому же, сам цыганенок не собирал окурков уже года два, - слуг у него было более чем достаточно. Численности личного состава, находившегося под его прямым командованием, позавидовал бы любой армейский капитан.
- Красиво шагают, - Герка прицелился и аккуратно стряхнул пепел на соломенную шляпку разряженной тетки, которая уже давно топталась под деревом, увлеченная бурной беседой с томной грудастой подругой - не иначе из купчих, эти без шляп даже в уборную не ходят. Тетка ничего не заметила, и цыганенок разочарованно щмыгнул носом.
- Мой брат на следующий год в гвардейцы подаст... - заметил кто-то слева в интернатской куртке.
- Ха!.. это который Рябой твой брат? - это уже снизу, пискляво и нагло, явно какой-нибудь сопляк-подмастерье. - Туда таких тощих не берут! С кривой мордой тем более.
- Сам кривой! Брательник в армии шестой год, гербов нахватал железных - на рукав не умещаются. Даже один серебряный на грудь есть! Ему только экзамен сдать и еще три боя выстоять, даже побеждать не надо, - и все. В гвардию любой может, хоть король, хоть сапожник. Главное - это на мечах биться, ох и трудно...
- А на мечах-то он может?
- Отож. Еще как! И не рубать тупо, так каждого дурака учат в армии, - надо чтоб и прыгать и вертеться, целая наука. Слово такое даже есть, как его...
- Припадочный?..
- А башкой тебя в дупло? Припадочный твой папаша! Так вот меч нужен свой специальный, под твою руку кованый, и чтоб прыгать.
- Тоже поди недешево...
- Ничего, можно в долг. Военным оружие в долг только так продают, а слышал. За них армия плотит, ежели чего. А с казенным железом поединок не пройдешь... Вот Рябой пройдет - посмотрю я на вас, и на братишек ваших. Знаешь, что гвардейца даже обозвать нельзя? Сразу арестуют.
- Давай ври...
- Не врет он, я тоже знаю... - а это Цапля, самый старший - долговязый, вся морда в прыщах. Там, где у нормального пацана плечи - у него ноги начинаются, то есть наоборот, = кончаются, оттого и Цапля. Но дерется все равно хуже всех, Герка его терпит из-за роста - если в драку его не пускать, то страху навести Цапля может одним своим видом. Он умный, Цапля, на следующий год школу кончает. Задается, правда, часто своей умностью, вот и сейчас :
- Арестуют, еще как. Это называют 'подрыв атфор.. атвор... вритета правительства', по-моему... судят, а потом на рудники. А оттуда уже никто, даже если всего на пару лет.
- Ты-то откуда знаешь?
- А у нас дядьку двоюродного так забрали.
- Гвардейца обозвал?
- Да нет, он хуже... напился в пивной и песенку спел похабную, а в конце рифма про Като. Ну его и...
- Во дурак!.. Лучше б гвардейца...
- Почему?
- Потому что по пьяни кого угодно обозвать можно, мало ли - обознался, в темноте герба не разглядел... а с рифмой уже никак...
- Угу. Ему так и сказали - про-па-ган тебе светит, защиту лучше и не бери. Деньги семье пригодятся. Так и вышло. За пропаган сразу десять лет в рудниках. Только помер через полгода, сказали - завалило их, но это всем так говорят, кто рудников не видел.
- А ты видел?
- Я не видел, но слышал тех, кто видел. Говорят, там заваливать нечего, рудники это просто так называется. А оно не под землей, а как бы такая площадка и ступеньки вокруг, как у нас на арене, только ступеньки раз в сто поширше. И вот эти, каторожные там молотками породу отбивают. А мрут потому что дышат пыль, а пыль ядовитая, все знают, но никто не говорит.
- Почему не говорит? Каторожные и так мрут. Какая разница?
- А такая... эти камни потом сюда свозят. Думаешь, из чего казенные дома строят? Школы, и богадельни где старухи, тюрьмы простые и военные, даже интернат ваш. Половина площади, говорят, тем камнем вымощена...
- Да ты ври не завирайся! Если б мы в том камне жили, тоже померли б давно. А мы - вот...
- Это ты сейчас - вот... а потом бац, и все. Те которые каторожные, они же целый день его долбают, крошка у них и в волосах, и в одежде, и с едой в живот попадает. А мы просто сидим. Но яд все равно дышим. Хоть и не так много.
- Все равно врешь, скотина. Я дома у мамки спрошу....
- Ты смотри не дури! Тебя за такие разговоры знаешь чего?
- Чего? В рудники, что ли?
- Дятел ты косой. Тебя-то мож и не тронут, как сопляка и припадочного. Но мамку могут в тюрьму. Твою и мою, а у меня еще и отец и три брата, и сестра с мужем брюхатая. Думаешь они посмотрят что брюхатая? Или оштрафуют, тоже приятно. Пойдем по людям милостыню просить... штрафы они знаешь какие, - дом продай и то не хватит...
- Слушайте, хорош трепаться, - еще одна пискля из подвальных, подал голос, будто не знает - старших не перебивать. Тут же получил с оттяжкой. Захныкал, оправдываясь: - Музыку же не слышно, и чего они там орут...
- А чего они могут орать?.. - Мальчишки удивленно притихли - Герка редко вступает в спор, и обычно для того, чтобы сказать что-нибудь важное. Языками пусть чешут те, кому неймется, а командиру не к чести тарахтеть, как рыночная торговка. - Чего они еще могут орать, бараны... Да здравствует генерал Като, святые храните короля, смерть драконам, и прочая тупая чушь. Могли бы за столько лет чего поинтереснее сочинить...
- Вот именно, - подхватили чуть не хором два интернатских придурка - главные подхалимы. Цыганенок их за людей не считает и терпит при себе разве что для смеха, как клоунов, ну и еще зло сорвать иногда. Интернатских быстро заткнули:
- Ша, не вонять!
- Ты сначала прямо ходить научись, потом придирайся!
- Неинтересно ему, - схлопотавший затрещину малек взял реванш.- Хочешь интересно - иди вон деда Лешего послушай, он за пару грошей тебе башку-то заговорит - до осени не оклемаешься...
А Цыганенок вдруг снова перебил - подвальный аж поперхнулся от неожиданности:
- Ты деда не тронь, у него сказки хорошие!.. - Герка строго оглядел подчиненных и небрежным, аристократическим жестом одарил недобитой самокруткой того, кто сидел ближе всех. - Хорошие потому, что никогда не повторяются. Я еще ни разу не слышал чтоб повторялись. Всегда новые. И почти никогда - про драконов.
Повисла напряженная тишина. Когда стало ясно, что продолжения не последует, голос подал Цапля:
- А что ж тогда хорошего если без драконов? О чем тогда вообще?..
- А о всем. - Герка сплюнул, почесал затылок и вдруг развернулся, выгнул спину, повис вниз головой, ухватился за нижнюю ветку и уселся на нее верхом, болтая ногами. Он был вертлявый и цепкий, как обезьяна - любой другой сверзился бы раза три, пробуя подобный маневр, цыганенок же уложился в секунды. Мелюзга тихо ахнула. А Герка продолжал, как ни в чем не бывало, даже дух не перевел:
- О чем, о чем. Про людей, например. Какие бывают подлецы, и как их потом Святые наказывают. Или про лес, как давно тут нежить водилась, а потом ее всю повывели, вот драконы и развелись на пустом месте. А еще он про зайца невидимого рассказывал, и про то как батрак у короля мешок золота выманил... Да все и не упомнишь. Вам вон медяков своих жалко, а я почти каждый вечер к Лешему хожу, если деньги заведутся. Пряник я и так на базаре свистну, а деньги мне при себе иметь ни к чему, - прицепится легавая сволочь, опять в каталажку окунут...
- А про девчонок? - не унимался Цапля. Совсем осмелел. - И про девчонок наверно... тоже рассказывал, да?
- Помолчал бы!.. - встрял интернатский. - А то я не вижу, как ты от Леси Повилики в собственные штаны прячешься. И к тетке Стыне под дверь подглядывал, когда к ней солдат ходил... А-а! М-мать...
За пронзительным воплем последовал веселый треск ломающихся веток. Интернатский приземлился мягко - в аккурат на головы купчихам. Те за какие-то мгновения успели изодрать беднягу в клочья, но бедняга, как ни странно, не спешил покинуть их общество. Вместо этого он нарочно тянул время, старательно изображая дурачка - бестолково вертелся, подвывал и все норовил ухватиться за мягкое. Мальчишки ржали так, что заглушили оркестр, и успели привлечь внимание пары конных полицаев, которые, впрочем, даже папирос не затушили - потрясли кулаками издалека, для проформы, и отвернулись.
- Кончай дурить, - крикнули сверху. Похоже, иерархия среди мальчишек соблюдалась строго, потому что исцарапанный герой тут же успокоился, отскочил на пару шагов и чинно поклонился обеим дамам, после чего принялся карабкаться обратно на дерево. А Цапля не отставал:
- А чего он про девчонок? Рассказывал, зачем драконы наших девок крадут? И почему только целочек?
- Кого-кого? - снова пискнуло снизу, из ясельной группы. Цапля даже не обернулся.
- Молчи сопля, мал еще... так не рассказывал?
Цыганенок помолчал, задумчиво разглядывая бесконечные золотопогонные шеренги. Их показательное однообразие уже успело порядком прискучить, и мальчишки принялись вполголоса - пока дозволяет атаман - возбужденно обсуждать исход будущего турнира. Никто не знал, кого выберут для поединка, - всего было, по традиции, десять кандидатов. Сами горожане выбирали тех двоих, кому предстояло драться за руку похищенной девушки, то есть - за право угрохать очередного дракона. Сама девица, если честно, была наградой весьма условной. Ибо что делать бабе, кроме как выходить замуж? - не за того, так за другого...
- Про драконов - нет, - думая о своем, рассеянно пробормотал Герка. Но тут же встряхнулся: - Не любит он о них говорить. А про девчонок сказывал, что мол пока она еще не баба, в смысле - с мужиком не ходила, детей не рожала, - от нее какой-то дух исходит, из него чудеса получаются. Мол, надо знать когда и как этот дух собирать, и ежели соберешь мешочек совсем маленький, можно всякие штуки делать - крупное зверье приманивать и в сон вгонять, на людей морок наводить, можно даже болезни лечить, но для этого надо еще по травам понимать и чего там у нас внутри тоже, как на картинке, видеть. Лекари так могут, а мы нет.
- А лекари мертвяков из могил ночью выкапывают и ножами режут, вот и знают чего там внутри. И никакой ворожбы, - Цапля просто не может не вставить свой пятак, в каждой бочке затычка. Мало его колотили. А интернатские подхалимы снова прикинулись, что свои в доску:
- Тьфу, балбес! Сказанул тоже - мертвяков из ямы... так я и посмотрю как ты пойдешь ночью на кладбище, мертвяков копать! Сожрут - перднуть не успеешь...
- Молчать, сортирная плесень. - Цыганенок даже злиться на них не мог, слишком презирал для этого. Но при упоминании о кладбище все испуганно притихли, и Герка - совсем как взрослый, которого утомила бестолковая малышня, - вздохнул снисходительно, пожалел убогих:
- Мертвяки живых не жрут. Те, которых по обряду похоронили, то есть. Они упокоились духом, и дух ихний наверху бродит в вечном этом, как его... ублаженстве, ага. А то вас в школе не учили? Я вон в жизни близко к школе не подходил, да знаю. А вы сидите, ушами хлопаете... обалдуи. - Герка укоризненно прищурился на горизонт, что на атаманском языке значило - никого конкретного не имею ввиду, - но те, кому полагалось, всегда понимали. Поняли и на этот раз:
- Может и учили, - От стыда Цапля даже охрип. = Точно, учили. Только я тогда спал. Когда учителка баба, а не мужик - мужики палками бьют, - то на уроке сласть как поспать можно. Главное чтоб не донес потом никто до инспектора. А то есть сволочи.
Парад наконец закончился. Начиналась неофициальная часть праздника - трехчасовой перерыв перед поединком, - и толпа устремилась в амфитеатр, или, как называли его в народе - к арене. Люди спешили, отдавливали друг другу ноги, пихались и ссорились, хотя концертная программа уже лет десять как не менялась - какие-то злободневные частушки на затравку, народные танцы, две-три комедийные сценки (с анкедотами, набившими оскомину бабушкам и дедушкам актеров) и наконец Спектакль, или Представление. Или Драма. Как ни называй, сюжет всегда крутился вокруг одного и того же - невинная шестнадцатилетняя красавица вероломно похищена драконом. Она плачет и рыдает, тоскуя по маме, папе и любимому попугайчику. Но хитрый и коварный Дракон, приняв человеческий облик, или, как они говорят - ипостась (кстати, никто толком так и не знает, все ящеры на такое способны, или только старейшины рода) - заставляет наивную кроху влюбиться в себя без памяти. Говорили, раньше даже попадались спектакли, где героиня с пафосом и поэтической истерикой теряла девственность, но только говорили, те, кому посчастливилось видеть такое вживую, на поверку оказывались внучатыми племянниками чьей-то двоюродной прабабушки. Так вот, влюбленная героиня в последнюю минуту - уже обреченно развязывая последнюю ленту на ночной сорочке - оказывается спасенной благородным рыцарем, который, однако, великодушно предоставляет ей выбор - мол, неволить не буду, коли любишь зверюгу холодную - будь ему верной женою, а я как-то перетопчусь, если, конечно, не помру от горя. Девушка разрывается между чувством и долгом (как правило, в течении трех тактов патетической музыки) и, разумеется, делает правильный выбор. Рыцарь одним махом сажает ее на верного коня, и они устремляются к закату, грубо намалеванному на деревянной стене в глубине сцены. Дамы плачут, дети свистят, мужики вертят головами в поисках разносчика разбавленного пива. А билет, между прочим, на это безобразие стоил не так уж дешево, и доставать его приходилось заранее, и все равно кому-то всегда не хватало.
Герка цыганенок в жизни никуда не попадал по билетам и грамотам, но все успевал увидеть, все узнать - с самых малых лет обитатель трущоб и переулков, он знал все ходы и выходы, и зачастую видел спортивные состязания и театральные премьеры из укрытий, не уступающих удобствами ложам, предназначенным для короля и придворной знати. Однажды цыганенок ухитрился затаиться так близко к сцене, что сам был не рад - весь спектакль перед глазами маячили жилистые волосатые ноги актрисы, которой, кстати, было уже хорошо за тридцать - но издалека, особенно с верхних лож, ее выбеленная ведром пудры физиономия вполне позволяла втюхать наивному зрителю восторженную шестнадцатилетку. С тех пор в театре цыганенок разочаровался, горько и навсегда. Поэтому смотреть представление он не пошел, а, пользуясь кратковременной толкотней, облегчил несколько карманов на полдюжины пятаков и угостился с лотка леденцами и палочкой шашлыка из индюшачьей печенки. После этого цыганенок незаметно отбился от компании и тут же растворился в воздухе - просто нырнул в подворотню и исчез. В одном из заброшенных подвалов, которые когда-то были складами разрушенного еще в войну винного завода, Герка присел на корточки в самом дальнем и темном углу и лишь тогда почувствовал себя в безопасности.
Проворно разворошив кучу битого кирпича и щебенки, Герка удостоверился, что тайник на месте и никем не обнаружен. Переждал, пока осядет пыльное облако, после чего чихнул, сунул в рот горьковатый, шершавый от прилипших крошек леденец и аккуратно пересчитал сбережения, добавив к ним сегодняшнюю добычу. Двенадцать пятаков, три гроша и две монеты старые, имперские - купить на них ничего не купишь, но есть идиоты, готовые платить за это дерьмо настоящими деньгами. Правда, такое нынче не поощряется, можно и сесть на пару месяцев, если застукают за сделкой. Но Герка знал, кого искать и где, а потому старинные монеты перекочевали обратно в тайник, наскоро сооруженный из отверстия в центральной стене, задвинутого кирпичом. Вль и все, осталось только нагрести побольше мусора и затереть следы в толстом слое пыли. Особо мудрить Герка не умел, и относительно тайников запомнил только самую главную мудрость - хочешь что-нибудь спрятать - положи это на самом видном месте. Герка пересыпал драгоценные монеты из ладони в единственный целый карман.
Этмх денег должно было хватить на минимальную ставку. А если хоть чуть-чуть повезет - совсем чуть-чуть, ибо информация у Герки проверенная, нужно только, чтобы никаких неприятных сюрпризов, типа отмены турнира или внезапного нападения на границе, - если все обойдется по-хорошему, к вечеру Герка будет богачом. Не заводчиком, конечно, и даже не лавочником - но будет иметь в кармане достаточно, чтобы купить настоящие, новые, неношенные - целые! - ботинки. А им-то сносу не будет, вот если б еще до зимы как-нибудь сапоги сообразить... ладно, раскатал губищи. Мечты - потом, сейчас о деле надо думать.
Герка сидел, слегка покачиваясь, на корточках, щупал в кармане нагретые липкие монеты и думал о деле. Кто победит в нынешнем турнире, он знал - точнее, верил, что знал. Три месяца он горбатился на Золотозуба, три месяца от рассвета до заката - бегал с поручениями, морочил голову честым людям, сутками сидел в засаде, часто - по колено в грязи или в холодной луже. Пару раз он даже подрабатывал носильщиком на рынке, когда не получалось смошенничать, ведь по карманам не шибко пошаришься, когда лавочникам и полицаям уже примелькались твои русые кудри да ясные очи. И все, считай, задаром. Разве что кружку кипятка отжалеют, а уж такой коллекции синяков и ссадин, полученных и от благодарных клиентов, и от самого Золотозуба, мог позавидовать любой драконоборец. Кое-какие вон до сих пор заживают... И все - за два заветных слова. За имя будущего победителя.
Зять Золотозуба работал конюхом в гвардейских конюшнях. А все эти дворцовые конюхи, кучера, повара да судомойки часто разбираются в государственных делах получше самого короля, которого советники да министры пичкают манной кашкой, наверняка врут как дышат. А обслуга ловит все как есть, по коридорам да черным лестницам - были бы уши, а что услышать всегда найдется. Вот зять и услышал. Это, конечно, страшная тайна, - но двоих финалистов,оказывается, выбирают заранее, а народное голосование устраивают просто так, чтоб нескучно было. Выбирают их за месяц до турнира и тренируют отдельно, по двенадцать часов в день, - говорят, даже смотреть на такие тренировки неподготовленному человеку вредно для здоровья. Потому что тут уж чемпион должен победить по-настоящему - дракон-то он тоже не глиняный. Одни доспехи сколько весят, а ведь еше и мечом махать надо, и от драконьих когтей уворачиваться. Вот и дрючат их до седьмого пота и кровавых соплей. В строжайшем секрете, разумеется, только не придумали еще такого забора, в котором нельзя провертеть дырочку...
Пора было идти. Герка встал, с хрустом потянулся, разминая затекшие ноги, и еще раз проверил, надежно ли спрятан тайник. Выбрался из подвала наружу. Его слегка трусило от волнения, так всегда бывает перед началом турнира - когда имеешь свой личный интерес, азарт просыпается нешуточный. Герка начинал понимать, почему иногда в карты проигрывают по пол-королевства и собственные штаны впридачу. Кажется - ну еще чуть-чуть, и ухватишь святого за бороду. Манкая штука - везение, скользкая, зыбкая. Вот мы кроме своих грошей ничем не рискуем, а рыцарям каково? Но странно, что победить соперника в поединке ужасно трудно, а уже самого дракона уделывают на раз-два. Словно дракон - не огромное огнедышащее чудовище, а какой-то чешуйчатый мешок, набитый отрубями и мокрыми тряпками. И никому такое почему-то не удивительно. Может, это тоже традиция?
Кстати, о традиции - кто придумал, чтоб на дракона с железякой в одиночку выходить? Говорят, есть какая-то заковырка, то ли историческая, то ли вовсе - колдовская, а какая - никто и не скажет, ни Золотозуб, ни даже дед Леший, хотя Леший, кажется, знает все на свете. С железом и на коне, иначе никак.
Вот в коне-то все и дело. Проще простого - подсыпать лошадке противника в питье сонный порошок или траву заговоренную, которая вреда не причинит, но пару часов заставит ходить, как в чаду. Выпьешь отвар из такой травы, и земля качается, стены дышат, в глазах троится и в голове гудит, словно морок на тебя навели. Понятно, на такой коняшке не шибко подерешься, тут главное - чтобы действовать начало не сразу, чтобы никаких подозрений. Зять это не сам выдумал, до него уже наверняка так мухлевали, тут важно не попасться, - а там иди в Нескучный переулок и отдавай свои медяки Любайке или ее папаше, Колченогому. Они все аккуратно запишут, галочкой пометят, сколько и за кого ты внес, - если победит твой, до двух червонцев выиграть можно. Это, конечно, когда большинство поставило на другого. На общих любимчиков ставить смысла нет, свое бы обратно получить. Но в этот раз ошибиться невозможно - тот, кто по зятевой задумке должен победить, тот совсем зеленый новичок, в гвардии первый год. А напарника его знает весь город - косая сажень в плечах, из тех, что коня, как кота за шкирку через забор зашвырнет, а местные девки и бабы, - хоть простые, хоть благородные, - от одного его имени падают без чувств, даже придворные красотки, и те пишут любовные письма в стихах и прячут их, неотправленные, под грудами чахлых лепестков в сундучки под замочек. Только куда ему со всей его мощью на снулой-то лошади... плохой конь в таком деле - как стеклянные доспехи, как бумажный меч. Дерись-не дерись, один раз увернуться не успел - и здравствуйте.
Герка-цыганенок не одобрял таких шуток, хоть и видел в них для себя прямую выгоду. Все-таки сволочи они там. Желторотик против такого мордоворота - это только кур смешить. Или не смешить? В конце концов, трудно поверить, будто там, во дворце, народ глупее Золотозуба и его придурковатых родственников. У них наверняка какой-то свой особый рассчет. То, что придворным, военным и чиновникам запрещено ставить на поединок, ровным счетом ничего не меняло, кому надо - действали через подставных лиц. Правда, такой ерундой давно уже никто, кроме студентов да молоденьких офицеров, и не занимался, что это за спорт - или один, или другой, плебейская забава. Так кому же мог понадобиться такой мухлеж? Не королю же, в конце концов... У дворцовой знати другие забавы.