Чудно в жизни бывает. Делаешь что-нибудь по хозяйству или по работе и вдруг выясняешь, не то получилось. Или, бывает, грибы собираешь в лесу. Притомился, покурить сел на пень или на валежину. Тепло, приютно. Птички распевают. Зверушка какая-либо вдруг мелькнёт - белка с дѓрева на дерево шмыгнет или заяц чудной на полянку выскочит. Сиди да радуйся. Ходя бы тому, что в лесу находишься. Вокруг все благоухает, и ты печали-горести прочь отгони.
Но не всё же время сидеть сиднем на пне. Надо и домой возвращаться. И тут обнаруживаешь, что не знаешь куда идти. Надо бы подумать, осмотреться, а ты вскакиваешь и прёшься неизвестно в какую сторону. Весь душевный покой растеряешь, пока из лесу выйдешь.
И не только в лесу можно угодить в такую круговерть. А если накануне попил винца без меры, когда на другой день голова тяжка, как колодина дубовая, и члены все скручены-скрючен?.
Вот как у Толяна Краснова. Пять дней он керосинил. Начал, как и часто, бывает, ни с чего. На работе шабашнули малость (алюминия надыбали, и сдали). Денег не так много, чтобы поделить по-честному. Вот пару пузырей взять - в самый раз. И, как обычно, дальше больше. В итоге получилось, 'как всегда'. На шестой уж день, мучимый судорогой похмельной, неподдающейся никакому лечению, все же до вечера крепился Толян, от похмелья силком себя отвращал. Из дому даже не выходил, чтоб, не приведи Господи, не смутил бы кто-нибудь, да похмелиться зазвал. Не утерпит ведь. А завтра все сызнова: страдания и все прочее.
К вечеру все-таки не вытерпел. На улицу вышел. Но не к злачным местам свернул, а даже - для себя неожиданно в противоположную сторону направился. В противоположной же стороне, за город километра три пройти, и деревня, откуда Толян родом.
Туда-то страдалец и направился. С какой целью, по какому делу шел Краснов, он и сам, даже себе, вразумительно не мог ответить. Шел и все тут. Ради того, чтоб идти. Нexаживали так-то?
Его родной дом в другом конце Шуляйки, если из города двигаться. Чтоб кто по пути не смутил опохмелкой поздней, время то к вечеру, постарался Толян прошмыгнуть незаметно, тишком. А то мало ли, предложат самогонки или еще какого зелья, попробуй, откажись, если все в тебе, как бывалоча на собраниях различных, 'за'. Но повезло Краснову, еще пару дворов - и его дом. К калитке подходит, мать навстречу ему:
- Толь, сходи ко за коровой. Чо то я сегодня так ухайдакалась, прямо голова кругом.
- Ладнo, - Толяну то что, сходит. Ему всё равно, лишь бы не сидеть сиднем.
Коровы в деревенском загоне паслись. Река там загогулину такую вырисовывала двойной петлей, вроде задницы голой, если, смотреть на нее сверху из самолета либо из космоса. Между началом и концом петли забор выстроен. Посреди него калитка, чтобы скотину запускать поутру, а вечером забирать домой.
Может, и без приключений сходил бы Толян до загона, но все-таки зазвали его 'на чарку' самогону. А где одна, там каков парень без пары, а Бог без Троицы - и все кружки эмалированные. Благо, что самогон слабенький. Если б первача три кружки хватил, то тут же с копыт долой. А тут нет - 'стоит стойким солдатиком'. С тем, что у телеги четыре колеса, должно быть, согласился, но пить за это не стал. Отказался, когда полегчало, посветлело на душе и камень, что давил на нее, вроде как откатился, как тот, помните, горячий, который надо было откатить и раскоѓлоть, чтоб все прожитое переиначить. Тут и получилось почѓти по-сказочному, камень откатился, душа помолодела, а грехи и болести остались - расколоть бы каменюгу, да жалко, проживешь ли потом хотя бы с это при нынешних нравах да зарплате.
Окривел Толян от выпитого, но в меру, согласно батьки-покойника наказа - 'пить - пей, но ум не пропивай'. Даже вспомнил, что за скотиной шел. Хлебосолов за хлеб-самогон
поблагодаѓрил и к загону направился. Покуда прохлаждался-тешился зельицем, всю скотину уже по домам поувели. Одна лишь красновская Зорька у калитки в одиночестве мыкалась. Бычка же полуторагодовалого при ней и около не было.
'Опять его леший куда-то занес', - подумал Толян зло. Вот незадача то!
'Теперя вот ищи его - в какие кусты забрел, где шаромыжничает...'.
Делать нечего. Надо искать безголового. Весь берег и под ним обыскал - нет бычка.
По другую сторону реки обычно племсовхозовское стадо паслось. И естественно было предположить:
'Гад такой, не иначе как через реку чухнулся и в племсовхоз убежал. А пастух-то ихний, куда смотрел?'.
Пришлось штаны снимать и через реку переходить, стадо чужое догонять - оно еще виднелось на противоположной стороне заливных лугов. Далековато, километр или поболее до него. Пришлось поторопиться. Запыхался, покуда племсовхозовское стадо догнал. Перед caмой фермой уж. Может, и не удался бы 'манёвр', но догадался пастуху покричать и руками помахать. Тот и остановил стадо. 3нал, что неспроста машут, наверняка чей-нибудь бычок или телка в его стадо затесалась - не раз такое бывало.
Подбежавшего мужика узнал.
- Здорово, Толян...
- Здорово... Слушай... - начал, было, Краснов, но поперхнулся, до того дыханье разлимонилосъ, что и дохнуть не может, не то, что слово произнесть.
- Чо, быка потерял? - Пришел ему на помощь пастух. - Taк вроде не видать его.
- Давай, посмотрим, а... - начало отпускать жабье грудное Толяна.
- Ак чо, посмотрим. Я ведь его знаю. Справен бычок от.
Все стадо пообсмотрели мужики - нет бычка. Видимо, где-то в кочкарниках да ивняке блудит.
Обратно порысил Толян. По дороге во все кочкарники заглянул, ивняки редкие осмотрел. Ну, чисто, сквозь землю провалился паразит. До самой темноты шлындал по лугам и безлугью кочковатому. Всё без толку. Чего только не передумал, какую только кару не придумал в наказанье бычку. От 'вот приду, зарежу', до 'яйца оборву'. Однако первого бычку не миновать, а второе давно сотворено. Почему бы напоследок не покуролеситъ? Хоть и не орел, но не все же, рогом в землю упершись, ходить, да утробу набивать. Надо и на небушко разочек глянуть глазищами своими, будто в предполете, а там уж, что будет. Взлетишь - не взлетишь, но дух перехватит и кровушка взыграет-вскипит. Адреналин, чай, и бычкам может башку вскружить.
Наиболее правдоподобным показалось Толяну, что украли бычка. Даже подумал с горькой иронией:
'Год кормили, в один день ухайдакали...'
И тут же стал думать, кто такое злодейство мог сотворить средь бела дня. Уж больно наглым надо быть вором, чтоб решиться на такое. Однако ж в наше время и не такое вытворяется. И никому башку не откручивают, и в острог не больно то упрятывают.
От обиды горькой, что умыкнули бычка, мысли полезли в направлении, как бы скомпенсировать поѓтерю. А как скомпенсируешь? Известно: украли у тебя, укради и ты.
А у кого? В жизни Толян не только бычка, но цыпленка или курицу не крал. Тут же цеѓлого быка надо умыкнуть.
'Но у меня-то украли, - подзуживает себя Краснов - А я чем хуже?'
Начал строить планы хитроумные. Конечно, в жизнь он их не воплотит. Поплюется, поматерится, позапивается может еще - к пяти дням запоя еще пять приплюсует, да и смирится. Плетью обуха не перешибить...
Во-первых, надо определиться, у кого кражу совершить. У частника нельѓзя, зачем же уподобляться твари распоследней? Мало ли чего может совершить человек с собой от горя. Удавится вдруг или утопится, отмоли потом грех такой. Нет, частник отпадает напрочь.
В колхозе если.... Там запросто. Все равно сдыхают, как мухи. Но какой смысл полудохѓлую скотину крастъ. Ее же потом заново откармливать надо.
Вот в племсовхозе справные бычки. Но пастух видел, что я бычка ищу. На меня первого и укажет. Тоже нельзя...
У фермера надо скомуниздитъ скотинку. Вот только сначала фермера найти надо. Их лет пять назад было несчетно, но потом что-то попритихло это дело. И сейчас кто лесом торгует; кто дуркует, непонятно чем занимясь; кто обратно на производство подался или по вахте ездит работать на Север либо в Москву. Тоже сомнительная перспектива...
'Вот так и получается: и украсть грех, и не украсть нельзя. Да и красть то уж не у кого. Не жизнь, отвертка...' - подумаллось Толяну.
А почему жизнь отвертка? А шут ее знает. Электриком всю жизнь Краснов работает - ему видней, почему...
Пока размышлял да прикидывал; матерился то вслух, то про себя - совсем уж стемнело. Зорьки в загоне тоже не оказалось.
'Мать не выдержала, угнала корову', - рассудил.
К дому направился. Ноги, как ватные, еле передвигаются - так нa6eгaлся по лугам да кочкарникам. Уже про бычка и не думается, лишь бы до 'местечка' добраться да упасть на лежак какой. Сну то уж не будет. По двум причинам - бычка жалко и опохмел весь выбегал. Теперь либо кошмары одолеют, либо бессонница искрутит.
Мать Толяна у калитки дожидается. Сразу накинулась на бедолагу:
- Тебя только за смертью посылатъ...
Толян оправдываться начал было:
- Taк я все луга оббегал, бычка искал. Так и не нашел, - хотел еще предположенье высказать, что, мол, украли. Но мать не дала ему досказать ничего:
- Да, ты, чо хоть.... Я же тебе сказала, корову пригнать. А бычка я уж третий день в луга не гоняю. Там всю траву вытоптали за лето то. Скотине поись нечего. А дома то я его и попою, и травы две, а то три лубни за день натаскаю. Сытней, чем в лугах дома то ему....
Толян после этих слов обмяк. На лавочку под окном сел. Рот раскрыл, чтоб сказать что-то, но лишь воздух глотает, как карась на берегу. Сил ни радоваться, ни матерится от досады, нет. Да и кого материть - буквально сказано было, корову пригнать, а он....
Совсем, как в присказке про дурака, которого Богу молиться нельзя заставлять. Но уместѓнее будет, если про 'дурную голову, не дающую покоя ногам' вспомнить, с ее подачи и ходим, напрямик шестнадцать, когда вокруг четыре....
Отдышался Толян, с лавочки поднялся, чтоб в избу зайти, но услыхал свист. Глянул - посреди деревенской улицы Лёха Пушкин стоит, посвистав, руками машет Краснову. Дескать, дуй сюда. И так при этом руками размахивал, что понятно - неспроста он выкатился из дому. Лёха, конечно, к поэзии и к однофамильцу никакого касательства не имеет. Но что за поселение у нас, если нет в ней мужика по прозвищу Пушкин. Лёха - один из них.
'Этому то чё надо?' - подумал Толян и намеренье в избу идти поменял. К Пушкину направился. Мало ли чего там случилось. Не будет же Лёха, на ночь глядя, полошить деревню свистом.
- Ты чё, Лёх? - спросил, едва приблизившись к корешу.
- А то.... Пошли к нам.
- Бухать что-ли?
- Бухали мы вчерась да даве, а щщас пить культурственно будем. И водку.....
- Это когда такое было то?
- Щщас и будет.... И с закуской.
- Так и даве вроде с закусью.... - плетётся Толян за Пушкиным и бубнит себе под нос, а меж тем пытается понять, откуда такая манна - и водка, и под закуску? Ведь когда уходил за скотиной, то Пушкин с женой Машкой и соседом их Ваней-Холяном думали, где б разжиться на 'полуторку' бодяжного зелья. А тут вдруг чудеса чудесные.
В избу зашли, а там и впрямь диво дивное. Но и объяснение сразу же нашлось таким чудесным превращениям запойной гульбы в 'культурственное питие водки' - двоюродный брат Лёхи Володька приехал с Севера. Сколько лет не бывал в Шуляйке, а тут заявился барин барином - одёжка модная и при деньгах видать.
На столе невиданное изобилие: початая да пустая бутылки водки дорогущей и чистой, как слеза. Между этих стекольных башенок сёмга настоящая лежит в половину стола. Хвост и голова отрезанные на бумаге белой лежат, а в тарелке кусками порезана середина рыбины.
- Заходи, Толян, друганишшэ! - Володька из-за стола поднялся и к однокласснику и армейскому корешу, с которым 'под одной шинелькой не один пуд хлеба съели', голодая в учебке да после в стройбате, 'беловороня' среди азиатских землячеств.
Поздоровавшись, обнялись и Толян даже от 'слезительности моменту' ткнулся губами в темечко друга.
- Приехал, значица, Володь?
- Приехал....
- Ну и как Север? - будто и впрямь это интересно Толяну?
- Зашибись! Вишь, какой праздник, - кивнул на богатый стол и затем в сторону телевизора, между ног которого стоял картонный ящик с водкой.
- Да уж... - Толян даже облизнулся, кончиком языка стрельнув по верхней губе.
- Вот те и 'Да уж....'.... Давай к столу, Толька... - и направился к своему почётному месту на диване - по леву руку хозяйка, по праву - Лёха.
Толян занял место с торца стола на табуретке, которую, пока друганы братались, приволок с кухни Холян.
- За тех, кто в 'поле'! - произнёс тост виновник торжества, едва оторвав зад от дивана и тут же бухнувшись обратно.
- А вы чё, ещё и пашете? - удивился Толян.
Володька поперхнулся, стакан отставил и засмеялся, будто заливисто, но на самом деле натянутость в том смехе слышалась
- Ты чё, Толян. У нас - сейсмиков 'поле' - это полевой сезон. С ноября и по май аж...
- Вона чё.... - Толян ответом друга удовлетворён.
Выпили. Оживели. На Володьку смотрят, как на Христа, мол, какая ещё коврига ждёт 'голодающих-холодающих'. А тот и рад такой роли. Стал про 'поля' рассказывать. Словами знакомо-незнакомыми поливает: 'коса', 'кишка', 'профиль'....
- А косите то чё? - Холяну это важно, сразу же уцепился за знакомое.
- Не косим, а 'косу' разматываем-сматываем. Это провода сплетённые на манер бабьей... - ясное-несяное в один кошель ссыпает с языка Володька.
- Ну ты погли ко! - восхищается Лёха - 'Коса!'.... - к Машке своей тянется через голову брата и берёт жёнку за вздыбившиеся волосёнки, - Не то что у наших - мочало.
- Да ты брось, Лёх.... Маша твоя ни чё, - сглаживает слова брата Володька.
- Только с уродом живу, - хозяйка и сама 'чесь' свою отстоять может.
- Ты чё. Маш? Не смей брательника так, - уже переметнулся в другой 'лагерь' гость с Севера.
- Да ну вас, родственников.... Нашли о чём.... Я чуть без быка не остался.... - Толян вспомнил свою давешнюю незадачу.
- Эт как? Пропить хотел что-ли? - Холян в таких делах всем помощник. Пропить что-то или втюхать - это к нему. Даже, если после прочухается 'омманутый', всё равно уж 'с телеги упало' всё, а с Ваньки Рыбника спрос какой?
- Убёг, думал.... Всю округу оббегал, а его и не нашёл....
- Спёрли что ли?
- Не спёрли. Он и не терялся вовсе.
- Это как? В лугах не нашёл, а, говоришь, и не терялся.
- Так это.... Матка его сёдня и не выгоняла вовсе.
- А ты то с чего его искал тодда?
- Так она эть сказала: 'Сходи за скотиной....' Я и пошёл.
- Ну давай, Толян, тогда за твоего бычка, чтоб не терялся. - Володька внимание компании к своей персоне обернул безотказным способом - 'жахнуть за.....'.
Выпили за бычка.....
Выпили за хозяйку...Выпили ещё раз 'за тех, кто в 'поле'.....
Выпили за покойных родителей - а как без этого тоста и порции слезы по такому случаю?
Выпили....
В себя пришёл Толян - лежит на полу возле окна головой к ящику с питиём. Фуфайка старая под головой. Одна кроссовка на ноге, другая, нависала над ним с подоконника. Голову приподнял, по сторонам башкой крутанул. Компания вся в сборе за столом сидит. Увидали, что Краснов ожил, зазывать к столу стали дружно.
- О! Толян! Очухался...
.
- Вставай, друг... Бошки править....
Снова выпили 'за тех, кто в поле', за.....
Очнулся Толян в том же месте на полу, но уже обеих кроссовок на ногах не было. Не было обувок и на подоконнике. Да и до них ли, коли зовут за стол.
Как не поддержать 'обчество'. Через силу поднялся. Выпили 'за тех, кто в 'поле', за.....
В очередной раз вышел из 'комы' Толян. Тишина. Огляделся. Понял, что находится в доме Пушкина. Постепенно вспомнил, как на работе керосинили по случаю сдачи 'порции люменя'; как домой в Шуляйку пришёл и как мать за скотиной послала.
Приподнялся в ложе своем напольном, солнце предзакатным лучом по глазам шарахнуло. Проморгался, на будильник, стоящий на телевизоре, глянул. 'Мать честная! Уж восьмой час! Надо же за скотиной идти...'
Вскочил, кроссовки свои нашёл в момент - одну под телевизором, другую из-под дивана, пролезши меж ножек стола, выудил. Обувается, а сам на себя 'жути нагоняет': 'Опоздаю, дак опять старая бухтеть будет....'.
За порог выскочил, будто гнался кто за ним. На улице дух перевёл и быстрым шагом посеменил к калитке загона, припадая на одну ногу - что-то в обувку попало, но переобуваться некогда. До проулка дошёл - глядит в конце улицы мать по улице идёт навстречу ему. Тоже направилась к загону. Толян ей махнул рукой. Мол, ступай домой, я всё слажу. Дождался, когда мать развернулась, и в проулок нырнул.
Зорька стояла уже в паре метров от калитки в ожидании хозяев. Умная у Красновых корова. Всё понимала, кроме того, конечно, чего понять нельзя. Например, то ей было невдомёк: почему по утрам частенько ругают люди скотину, когда чья-нибудь коза или корова не в калитку сразу заходит, а отвернёт к бережку реки на зелёную травку. Что тут вроде такого то? Но как костерят бедное животное, за такое своевольство! Орут непонятное: 'Покос.... Покос....'. И что здесь такого? Не пожар ведь.....
Зорька Толяна признала и уж шагнула в сторону калитки, но мужик внимания на корову не обращает. Мимо прошмыгнул, даже не глянув на умницу-разумницу. Обидно Зорьке такое за такое отношение к ней, но что поделать? Голову нагнула и сквозь жерди ограды на дали речные глядит.
Толян, конечно, корову свою видел, но его другое больше интересовало, где бычок их загниголовый. Опять где-то запропастился - ищи теперь его по всему загону, а то и за оградой его.
Сперва Краснов по берегу прошёл, затем кусты в низинах обшарил - нет 'прокаженного', как звала бычка Толянова мать.
На берег вернулся, стоит в раздумье. За реку глянул, а там к противоположной стороне заливных лугов стадо племсовхоза гонят. 'Опять в чужое стадо затесался!' - сообразил Толян. Тут же к воде спустился, разулся. Штаны чуть выше колен закатал наскоро и в воду шагнул. На другой стороне реки в кроссовки ноги затолкал, едва вытерев о траву, и на берег поднялся.
До стада чуть не с версту. Чтоб догнать ох как быстро бежать надо. У Толяна же после запою сил нет. Всё же прорысил с полсотни метров. Во рту всё пересохло, скулы аж сводит. Даже пожалел, что воды не напился из реки, когда переходил через неё. Но теперь уж не вертаться же.
Остановился. Вздохнул и крикнуть попытался, но голос сорвался. Ещё одну попытку предпринял - на сей раз крик получился. Ещё и руками замахал. Сработало.
Пастух, что гнал племсовхозовское стадо на ферму, обернулся. Увидал, что руками машет кто-то. Стадо приостановил - понял, что опять какая-то скотина из Шуляйки в его стадо затесалась.
Когда Толян подбежал к стаду, пастух его узнал.
- Здорово, Толян. Опять бычка ищешь?
- Здорово.... Ага.... Нет нашего прокажённого то?
- Ак гляди.... Вчерась то где нашёл?
Не понял Толян вопроса. Да и отвечать некогда. Надо стадо осмотреть.
Пастух закурил. На Толяна глядит, как тот между коров носится.
Осмотрел всё стадо Краснов. Не нашёл пропавшего бычка своего. К пастуху подошёл.
- От эть зараза! И где теперя искать его? - недоумение в глазах и ещё диковатость, какая после долгого запоя в лице каждого бражника появляется.
- А вчерась то где нашёл? - повторил вопрос пастух.
Смотрит на него Толян - вроде трезвый мужик, а говорит явно не с ума - будто неделю квасил. 'Что с ним говорить.... Верно, отходняк в башке....' - подумал и отмахнулся от назойливого мужика.
Пастух плечами пожал - не хочешь и не говори. Разлохмаченный конец махалки откинул, затем лихо махнул ею - будто выстрел раздался и вслед за стадом побрёл. Толян обратно к реке почесал.
На этот раз посреди переката остановился. Пригоршней воды похватал и к калитке вернулся, не переставая думать при этом о пропавшем бычке. Снова предположения в голове взвихрились, что умыкнули 'прокаженного'. Снова мысль о том, дескать, 'год кормили, за момент ухайдакали'. Снова планы строит, как утраченное 'путём незаконной кражи вскомпенсировать'.
У калитки Зорьки уже не было.
'Матка, видать, корову то угнала'. - Сообразил. 'А с бычком то чё?' - ещё одна мысль 'материального свойства' мелькнула в голове, но тут же улетучилась, потому что появилась некая картинка: стоит телевизор в доме Пушкина, под ним картонный ящик, а из него ещё пара горлышек бутылочных высовываются. Значит, водка там ещё осталась.
'А хрен с ним этим 'прокажённым', - и к дому Пушкина направился.
В доме Лёхи все дрыхли. Хозяин с хозяйкой в комнатёнке за печкой. Володька тяжко вздыхал и метался, развалившись на диване. На 'узаконенном' месте Краснова валялся Ванька-Холян, державшийся одной рукой за ножку телевизора, а другой чесавший грудь.
- Во дают! Под-дъём! - заорал.
Никто на этот крик не прореагировал, ибо голос у Толяна уже совсем пропал по причине 'сахаристой' сухости во рту. Подошёл к телевизору, глянул под него. В ящике были ещё две полные бутылки водки. Облизнулся и к Володьке.